В 'Финансовом Агентстве', Гирс Дмитрий Константинович, Год: 1882 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 61 минут(ы)

ВЪ ‘ФИНАНСОВОМЪ АГЕНТСТВ’.

РАЗСКАЗЪ ПЕТЕРБУРГСКАГО ПРОЛЕТАРІЯ.

Все это было бы смшно,
Когда бы не было такъ грустно.
Лермонтовъ.

I.

Гршенъ я, съ слабостями, не хочу и оправдываться. Терплю по своей вин, вроятно. И выпить, и погулять не прочь, хотя пьянъ и не бываю, и характеромъ неуживчивъ, самолюбивъ — никакъ на мстахъ не удерживаюсь подолгу. Тмъ не мене, никто, зная меня, нечестнымъ не назоветъ, никто работы моей не обхаетъ… И все-таки терплю и пью горькую чашу вотъ уже сколько лтъ: и хожу-то по зим холоднякомъ, сапоги съ форточками да съ заплатами, и сюртучишка такой, что всякъ за горькаго пропойцу принимаетъ, да сторонится, и сухимъ хлбомъ да чаемъ мсяцы довольствоваться приходится… Доля ужь такая, видно!

Вотъ въ одну изъ такихъ-то горькихъ минутъ, изврившись въ друзьяхъ и знакомыхъ, мсяцы все общавшихъ мн достать хотя какую нибудь работишку, побуждаемый крайностью, ршился я попытать счастье на газетныхъ публикаціяхъ. Не будучи въ состояніи уплатить за публикацію, я отправился въ одну изъ газетныхъ редакцій съ просьбою напечатать мн объявленіе, по бдности моей, даромъ. Къ чести издателей нашихъ газетъ слдуетъ замтить, что, въ подобныхъ случаяхъ, сколько я слышалъ, почти никогда отказа бдняку не бываетъ. Едва увидли мой костюмъ, едва выслушали краткую повсть моихъ невзгодъ, какъ тотчасъ приняли даромъ публикацію — да еще нсколько рублей вспомоществованія предложили — отъ чего я, впрочемъ, поблагодаривъ, отказался. Мн нужно было лишь даровое объявленіе.

Объявленіе мое гласило:

‘Крайне-нуждающійся человкъ ищетъ мста по письменной или счетной части. На всякія условія вознагражденія согласенъ. Убдительно просятъ обратить вниманіе на публикацію. Адресъ: тамъ-то’.

Это объявленіе было напечатано три раза. Оно подйствовало.

На второй день я получилъ, но городской почт, краткое приглашеніе пожаловать, отъ 11 до 12 утра такого-то числа, въ какую-то ‘контору’. При письм было приложено мое объявленіе. Пакетъ былъ запечатанъ великолпною сургучною печатью съ оттискомъ: ‘Финансовое Агентство, утвержденное правительствомъ’. Приглашеніе никмъ не было подписано, но начертано было на отличномъ бланк, въ заголовк котораго перечислялась разнообразная дятельность агентства по финансовой части — впрочемъ, и не по одной финансовой — и, въ заключеніе, особенно крупнымъ шрифтомъ, значилось, что финансовое агентство разршено правительствомъ, вс его операціи обезпечены 15,000-мъ залогомъ, внесеннымъ въ государственный банкъ.

Не безъ трепета душевнаго подошелъ я къ роскошному подъзду дома на Невскомъ проспект, гд помщалась ‘контора агентства’. Вывска агентства у подъзда виднлась еще издали. Швейцаръ снисходительно-небрежно оглядлъ меня, улыбнулся и указалъ на бель-этажъ. Сильно я боялся за мой костюмъ. Правду сказать, костюмъ былъ вчно-несчастливымъ фатумомъ моей жизни. Много разъ онъ меня губилъ, много мшалъ мн получить сколько-нибудь порядочное мсто, вчно онъ составлялъ главнйшую причину моихъ заботъ и сокрушеній: больно ужь нужда, видно, зала меня! Справишь сюртукъ какой-нибудь въ рынк рублей за пять, за шесть — смотришь брюки разлзлись до неприличія, подновилъ брюки — сапоги, либо пальто выдаютъ, ужь о бль и не говорю… Такъ было и этотъ разъ: въ брюкахъ я былъ невполн увренъ и старался встрчать человческіе взоры боле фронтомъ, спереди, ни въ какомъ случа не показывая зрителю своего тыла.

Встртилъ меня господинъ очень приличный во всхъ отношеніяхъ, но какъ-то никогда не смотрвшій въ глаза собесднику. Эту привычку, впрочемъ, я подмтилъ посл, уже въ бытность у него на служб, въ этотъ же разъ я отнесъ его манеру смотрнія къ желанію оглядть меня сзади — и сильно былъ встревоженъ этимъ обстоятельствомъ.

Онъ спросилъ меня, я ли публиковалъ о желаніи получить мсто по письменной части, освдомился, гд я прежде служилъ и занимался, знаю ли юридическую часть, есть ли у меня знакомства въ министерствахъ и присутственныхъ мстахъ — и, когда отвты мои, повидимому, его удовлетворили — замтилъ, морщась, въ заключеніе:

— Но костюмъ, костюмъ вашъ… У насъ невозможно безъ приличнаго костюма! Дятельность агентства обширна и разнообразна. Насъ засыпаютъ порученіями изъ провинціи. Множество финансовыхъ и юридическихъ знаменитостей столицы принимаетъ участіе въ консультаціяхъ по нашимъ дламъ. Вамъ необходимо будетъ вести журналы, присутствовать, исполнять порученія, длать справки въ присутственныхъ мстахъ. Невозможно вамъ быть въ такомъ костюм!

Я сознавалъ всю правоту его замчанія о моемъ костюм — и безмолвствовалъ.

— При всемъ желаніи взять васъ на службу — не могу-съ, сказалъ онъ окончательно.

Отчаяніе придало мн ршимости.

— Не можете ли вы мн помочь, спросилъ я:— выдавъ часть, ну, хотя рублей пять-семь впередъ, въ счетъ жалованья. Я обязываюсь тогда пріодться и имть приличный костюмъ. Вы сами видите, что крайность, нужда, заставили меня сдлать такое отчаянное объявленіе въ газет. Я и за публикацію то не могъ бы заплатить — да, спасибо, издателю — даромъ напечаталъ.

— Это у насъ не принято! Агентство — не благотворительное учрежденіе. Тутъ все на приличныхъ началахъ, на строгихъ правилахъ щепетильной честности построено. У насъ множество финансовыхъ и юридическихъ знаменитостей принимаетъ участіе въ длахъ, въ консультаціяхъ! Извините, извините. Чего не могу, того не могу. При всемъ желаніи быть вамъ полезнымъ въ нужд — не могу-съ!— Онъ поклонился.

Мысль, что послдняя надежда получить мсто исчезаетъ, вновь придала мн силы.

— Попрошу пріятелей. Можетъ быть они дадутъ какое-нибудь приличное платье, а посл и свое справлю, сказалъ я:— позвольте только узнать, какое жалованье я буду получать?

— 20 рублей. У насъ все по смет. Въ солидномъ предпріятіи, вы понимаете, бюджетъ заране опредляется, какъ-то поспшно оговорился онъ.

— Нельзя ли хотя 25? ныньче такая на все дороговизна…

— Невозможно. Я не могу выходить изъ сметы. Это превышеніе полномочій. Я не одинъ. Множество знаменитостей финансовыхъ и юридическихъ, я вамъ сказалъ, принимаетъ тутъ участіе, заинтересовано… Странно, что, сильно нуждаясь, вы еще торгуетесь.

— Въ чемъ будетъ состоять моя служба?

— А… а во всемъ. Вы наняты. Ваше время, съ 10 часовъ утра до 5 вечера, въ нашемъ распоряженіи. Дятельность агентства столь разнообразна, что теперь нельзя всего и перечислить. Но мы лишь предъявляемъ права на ваше время отъ 10 до 5 часовъ, всего 7 часовъ въ сутки. Боле мы отъ васъ не потребуемъ, не возьмемъ вашего, Боже избави. Нужно быть во всемъ щепетильно строгимъ.

Я сказалъ, что нахожусь въ такихъ обстоятельствахъ, что долженъ и двадцати-рублевое мсто взять, просилъ до слдующаго дня никого не принимать, общаясь выправить какъ-нибудь приличный костюмъ и, на другой день, явиться на смотръ. Онъ общалъ. Охраняя свой тылъ отъ его взглядовъ, я, по-актерски, отступилъ лицомъ къ нему до двери — и удалился.

Когда я на слдующее утро явился, позаимствовавшись кое-какимъ старымъ платьишкомъ у знакомыхъ, ‘предсдатель правленія’, какъ именовалъ себя вчерашній мой знакомый, объявилъ мн:

— Больше ничего и ненужно. Съ завтрашняго дня вы можете приступить къ занятіямъ по агентству. Прошу васъ теперь же отнестись серьзно къ предстоящимъ обязанностямъ и подумать: дла агентства серьзны. Я еще разъ повторяю, они могутъ захватывать всего человка, при добросовстномъ отношеніи къ обязанностямъ публичной дятельности, какова агентская.

Я стоялъ передъ нимъ какъ дуракъ, должно быть, разинувъ ротъ и плохо понимая, что отъ меня потребуется завтра.

Онъ любезно поклонился, подалъ мн концы пальцевъ и ушелъ въ кабинетъ. Я отправился домой. Мн бросилось, правду сказать, тогда же въ глаза то странное обстоятельство, что, несмотря на будни, въ контор не было никого изъ служащихъ, за исключеніемъ какой-то худосочной, чахоточной, съ туповатымъ взглядомъ двушки, корпвшей надъ перепискою бумагъ. Но тогда я не придалъ этому значенія.

На слдующій день началась моя ‘служба’.

II.

За исключеніемъ худосочной двушки, опять въ ‘контор’ никого не оказалось. Впрочемъ, это несовсмъ врно: тутъ же оказался еще вертлявый пудель ‘Трезоръ’, компаньонъ хозяина, такъ сказать, по обладанію агентствомъ, ибо онъ себя здсь чувствовалъ такъ же свободно, какъ и самъ ‘предсдатель’.

Контора состояла изъ одной свтлой комнаты. Какъ вс конторы она была заставлена барьеромъ и двумя-тремя высокими конторками съ гросбухами и сводами законовъ, въ углу вислъ большой образъ въ серебряной риз и предъ нимъ теплилась красная лампада. ‘Предсдатель’, т. е. хозяинъ, еще не выходилъ изъ кабинета.

Какъ выяснилось впослдствіи, кабинетъ хозяина былъ, въ нкоторомъ род, святая-святыхъ, куда почти никто не допускался, даже слуга убиралъ его лишь при хозяин, въ остальное время онъ запирался большимъ висячимъ замкомъ отъ всего остального міра. Не переступать порога кабинета было однимъ изъ обязательствъ для служащихъ. Другое условіе, обязательное для послднихъ, состояло въ томъ, чтобы никогда не заглядывать въ работу ‘двицы’. Она вела какіе-то реэстры, списки, надписывала заголовки и конверты, другіе служащіе — или врне, другой служащій, потому что только одинъ всегда и былъ на служб конторы — составляли или переписывали бумаги, не зная, кому лично он будутъ адресованы. И, наконецъ, третье условіе было: никогда не разговаривать на-един съ слугою, состоявшимъ при контор уже нсколько лтъ и, вроятно, знавшимъ исторію ея дятельности. Если вамъ хотлось напиться воды и вы направлялись къ кухн (гд, впрочемъ, никого не было по безбрачію и одинокости хозяина агентства), то вамъ любезно кричали вслдъ:

— Не безпокойтесь, Семенъ вамъ сюда принесетъ! Семенъ, стаканъ воды!— (Впослдствіи хозяинъ приказалъ цлый графинъ воды ставить ежедневно на окно въ контор).

Для благообразія конторы требовалось не курить въ ней, тмъ боле, что и самъ принципалъ нашъ былъ изъ некурящихъ. Едва вы направляли стопы свои къ корридору, состоявшему около передней, вынимая папиросу, какъ раздавалось повелніе насчетъ удаленія изъ передней Семена:

— Чело-экъ, спроси у швейцара, не приносили ли почту? Или:— Семенъ, сходи мн взять десятокъ папиросъ.

Распуская контору, хозяинъ любезно провожалъ насъ ежедневно до лстницы, заботясь, чтобы мы не вступали въ излишнія откровенности съ Семеномъ.

Впрочемъ, все это, какъ я сказалъ, выяснилось для меня впослдствіи. Въ первый же день я робко переступилъ, несвдующимъ новичкомъ, порогъ Агентства, раскланялся съ двицею и прислъ на подоконник, дабы обождать распоряженій хозяина.

Явился изъ кабинета ‘предсдатель’.

Петръ Александровичъ Трубинъ былъ видный, щеголеватый, лтъ сорока господинъ. Платье его было изысканно-ново, подбородокъ всегда чисто выбритъ и усы красиво завиты, самая просдь въ черныхъ курчавыхъ волосахъ придавала ему красоту. Въ шелковомъ галстух всегда блестла, подъ блыми воротничками, дорогая брилліантовая булавка. Онъ воспитывался въ какомъ-то университет, хвасталъ, что иметъ степень кандидата правъ и что, затмъ, служилъ съ честью въ драгунахъ. Кром того, онъ былъ музыкантъ. Въ часы, когда, подъ вліяніемъ лтняго жара или равнодушія добродушныхъ ‘кліентовъ’ Агентства, мало славшихъ намъ изъ провинцій денежныхъ даней за пятью почтовыми печатями, жизнь конторы затихала — изъ кабинета хозяина неслись къ намъ чудные звуки его скрипки. Этими звуками и красотою своихъ усовъ онъ чарующе дйствовалъ на сердце скрытой въ его кабинет — мы это знали — въ эти минуты, вдовушки-купчихи съ Калашниковой пристани…

Трубинъ указалъ мн столъ, за которымъ я буду заниматься, и вручилъ какую-то брошюру. Къ чести Трубина слдуетъ замтить, что хотя онъ и важничалъ передо мною, но, несмотря на бдность моего костюма и скверность тогдашняго положенія, сразу отнесся ко мн, распросивъ гд я прежде служилъ, какъ къ интеллигентному человку, хотя, можетъ быть, и недальному, по его мннію.

— Чтобы вамъ предварительно ознакомиться съ дятельностью Агентства — просмотрите эту брошюру. Это я составилъ, съ гордостью сказалъ онъ.— Она циркулируетъ въ провинціи. Мы высылаемъ ее многочисленнымъ нашимъ агентамъ, для распространенія. Желательно еще боле распространить. Скажите ваше мнніе.

Брошюра была напечатана довольно сро, въ какой-то провинціальной типографіи, что тогда же мн показалось страннымъ. Значилось, что она одобрена цензурою. На заглавномъ лист стояло: ‘Польза для всхъ!’ — ‘Преимущественно для провинціальной публики!’ — ‘Контора 1-го разряда’.— ‘1,000 агентовъ и провинціи.— ‘100,000 исполненныхъ порученій.— ‘Долголтнее существованіе!’ (Агентство существовало третій годъ).— ‘15,000 рублей залога въ государственномъ банк.— ‘Съ разршенія правительства!’ (Послднее было напечатано крупно и на всхъ четырехъ бокахъ страницы). Адресъ ‘финансоваго Агентства’, въ вид бордюрной ленты по краямъ, былъ напечатанъ, на первой страниц, боле десяти разъ.— Затмъ значилась курсивомъ программа дйствій: ‘Продажа съ разсрочкою билетовъ внутреннихъ займовъ съ выигрышами.— Страховка сихъ билетовъ отъ тиража погашенія.— Эксплуатація русскихъ изобртеній и предпріятій.— Рекомендація служащихъ и пріисканіе мстъ.— Веденіе судебныхъ длъ и взысканій.— Совты дловые, финансовые, литературные, семейные и иные.— Составленіе бумагъ, статей и писемъ, съ перепискою ихъ.— Всякія финансовыя операціи въ С.-Петербург за счетъ провинціальныхъ кліентовъ.— По желанію, пріемъ вкладовъ на храненіе изъ 10% годовыхъ.— Справки въ присутственныхъ мстахъ и иныя порученія въ столиц’.

Въ заключеніе, крупнымъ шрифтомъ стояло:

БЫСТРО И ВРНО!

Самый текстъ брошюры начинался банальнымъ эпиграфомъ: ‘Кто денежку бережетъ — тотъ безъ нужды проживетъ’. Всю глубину ироніи этой фразы читатель пойметъ лишь прочтя весь настоящій разсказъ о дятельности подобныхъ бюро и агентствъ. Текстъ оповщалъ ‘почтеннйшую’ провинціальную публику, что центральное правленіе Агентства въ Петербург состоитъ изъ отдловъ: Финансоваго, юридическаго, техническаго и отдла наукъ, искуствъ и художествъ, что всякимъ отдломъ завдуютъ спеціалисты, вс важныя дла и ршенія принимаются по консультаціи и совщаніямъ съ извстными петербургскими спеціалистами науки и техники.— Дале говорилось, что цлью учрежденія ‘Финансоваго Агентства’ было желаніе доставить удобства финансовыхъ операцій провинціальной публик, неимющей возможности знать надежныхъ лицъ въ столиц, что долгъ русскаго человка въ настоящую минуту, между прочимъ, состоитъ и въ томъ, чтобы откликнуться на призывъ правительства, развить экономическое благосостояніе Россіи, не зарывая въ землю, такъ сказать, имющихся капиталовъ неумстною осторожностью — участіемъ капиталовъ поднять фабричную и заводскую производительность страны, до возможной конкурренціи съ иностранцами, воспользоваться Богомъ данными, неисчерпаемыми естественными богатствами отечества и, улучшивъ экономическій бытъ трудящихся классовъ, создать твердую плотину противъ соціалистическихъ бредней злонамренныхъ пропагандистовъ, чемъ только и можно сослужить врную службу отечеству, и уготовить себ сладость безмятежной и покойной жизни въ старости. Чуть и не былъ даже какой-то намекъ на небеса… Все это осуществимо было лишь при посредств ‘Финансоваго Агентства’ въ Петербург, во глав котораго стоять многіе знаменитые финансисты, юристы, техники и ученые. Въ брошюр подробно развивалась и доказывалась выгода покупки, чрезъ посредство Агентства, билетовъ внутреннихъ займовъ съ выигрышами, по разсрочк 255 рублей за 223 курсовыхъ, причемъ особенно натиралось на то обстоятельство, что, со дня перваго взноса, могущій пасть на билетъ выигрышъ есть собственность купившаго билетъ, сообщалось, что на семь билетовъ, купленныхъ у Агентства, уже пали крупные выигрыши въ 75 и 10 тысячъ рублей, осчастливившіе не одно семейство, предлагалась страховка отъ тиражей у провинціальныхъ агентовъ по 50 коп., выдавалось за достоврное, что боле 50 заводовъ и фабрикъ пущено въ ходъ на капиталы, пріисканные ‘Финансовымъ Агентствомъ’, что боле 1000 юныхъ, ученыхъ техниковъ нын имютъ выгодныя мста, благодаря все тому-же Агентству, что Агентство, открывъ себ долгосрочный и выгодный кредитъ у всхъ книгопродавцевъ, берется высылать всякія учебныя книги съ 15% уступкою, что чрезъ его посредство длать провинціалу объявленіе въ газетахъ и журналахъ всегда выгодне, и проч. и проч.— Не могу теперь всего припомнить. Всякое порученіе оплачивалось 2 рублями комиссіи, да на переписку и увдомленія прилагалось отъ двухъ до пяти почтовыхъ марокъ, безъ чего отвта на письма не слдовало ожидать.

Брошюра никмъ не была подписана.

Когда я кончилъ и вручилъ обратно брошюру, Трубинъ взглянулъ на меня вопросительно:

— Какъ вы находите? освдомился онъ.

— Ловко! могъ я только произнести, самъ не зная къ чему отношу это восклицаніе: къ удивленію ли передъ нахальствомъ рекламиста или, дйствительно, къ одобренію. Впрочемъ, мн тогда это было все равно: я былъ почти голоденъ, и сказалъ лишь такъ себ, чтобы что-нибудь отвтить на вопросъ.— Трубинъ принялъ это за чистую монету.

— И вдь какъ тонко, съ юридической стороны, составлена — замтили? сказалъ онъ:— я вдь самъ извстный юристъ!— Онъ свернулъ брошюру въ трубку и отдалъ безмолвной двиц запереть подъ ключъ.— Ну, на первый разъ мы васъ займемъ чмъ нибудь легкимъ, сказалъ онъ, обращаясь ко мн: — Вы, конечно, мастеръ составлять всякія бумаги. Маленькій циркуляръ къ агентамъ нуженъ. Для начала я вамъ продиктую. Возьмите бланкъ.— Онъ потеръ переносицу и заходилъ по комнат.

‘Циркулярно! громко диктовалъ онъ:— Милостивый Государь! Въ виду скорого наступленія срока іюльскаго тиража билетовъ I внутренняго займа 1864 г., съ выигрышами, благоволите приложить ваше просвщенное содйствіе къ увеличенію въ вашемъ город застраховокъ отъ тиража погашенія, по стоимости 50 к. за билетъ, а равно къ побужденію покупщиковъ сихъ билетовъ по разсрочк къ немедленному взносу слдуемыхъ разсрочныхъ платежей. Поставьте на видъ имъ, какъ финансовымъ людямъ, всю необходимость страховокъ отъ погашенія, а равно то обстоятельство, что изъ билетовъ, купленныхъ чрезъ Агентство, какъ вамъ извстно изъ брошюры подъ заглавіемъ: ‘Польза для всхъ!’ — уже семь были столь счастливы для кліентовъ ‘Финансоваго Агентства’, что, павшими выигрышами, обезпечили достаточное существованіе многихъ семействъ. Обратите вниманіе на это обстоятельство духовенства вашего города. При семъ препровождается (Оставьте мсто!)… экземпляровъ брошюры ‘Польза для всхъ!’ для распространенія.— Завдующій финансовымъ отдломъ…’

Взглянувъ на мое писаніе, Петръ Александровичъ сказалъ:

— Вы прекрасно пишете. Однако, этимъ дло не кончается, любезно утшилъ онъ меня.— Антонина Ксаверьевна, дайте ящикъ съ шансоновскимъ передвижнымъ шрифтомъ! обратился Трубинъ къ двиц-конторщиц.

Двушка ползла куда-то подъ столъ и вынула огромный ящикъ съ шрифтомъ.

— Наберите вами написанное, предложилъ мн принципалъ: — по формату нашихъ большихъ бланковъ.

— Какъ это?

— Такъ, по буквамъ, простодушно объяснилъ онъ.

— Но я не умю набирать, я не наборщикъ.

— Это такъ просто. Вотъ такъ.— Онъ самъ взялъ и набралъ слово: ‘циркулярно.’ — Набравши, онъ мн показалъ и разсмялся моему невднію столь простой вещи.

Принялся я за дло. Прокопался три часа. Не хватило буквы р.

— Вы сходили бы къ Шансону купить, предложилъ онъ.

До Гостиннаго Двора отъ насъ было версты полторы, туда и назадъ до 3-хъ верстъ. Сходилъ и купилъ букву р, по разсчету, на 40 коп. Трубинъ не согласился, чтобы я проздилъ на конк 6 коп., для скорости.

— А! сказалъ онъ съ упрекомъ: — въ финансовыхъ длахъ такъ нельзя: изъ копеекъ рубли составляются. Теперь начинайте печатать, благословясь, приказалъ онъ.

— Какъ это?— Я даже глаза вытаращилъ.

— Такъ, грудью налегайте, а потомъ сильно ладонью разъ прихлопните. Антонина Ксаверьевна вамъ покажетъ.

— И сколько экземпляровъ нужно напечатать? со страхомъ освдомился я.

— Да печатайте боле: экземпляровъ 500, немного.

— 500!.. Лучше типографіи поручить бы: нсколько рублей взяли бы, и скоре!

— Нсколько рублей! шутливо передразнилъ меня Трубинъ:— ну, финансистъ вы! Еще желаете въ ‘Финансовомъ Агентств’ служить! Да этакъ вы, не дорожа деньгами, безъ сапоговъ въ недлю остались бы! На конк 6 коп., здсь рубль-три: да это… это…

Я взялъ безъ разговоровъ сверстанный наборъ циркуляра, фунтовъ въ 5—7, и приступилъ къ работ. На первомъ оттиск мы, сообща — даже Семенъ вмшивался, находя нкоторыя буквы не ясными — продержали корректуру.— Приступили къ печатанію. Посл двадцати оттисковъ я разстегнулъ сюртукъ, посл сорокового экземпляра меня бросило въ потъ. Я вытеръ лобъ.

— Устали? съ участіемъ замтилъ Петръ Александровичъ.— Ну, я васъ заступлю.— Онъ взялся за дло. Отпечатавъ десять штукъ, онъ бросилъ печатаніе и сказалъ:— Ну, теперь вы, Антонина Ксаверьевна.— Двушка, едва подымая наборную махину и налегая своею чахоточною грудью, сдлала тоже около пяти оттисковъ. Вс печатали. Даже Семенъ былъ призванъ изъ передней. Онъ неохотно явился. Видимо, эта работа ему уже была знакома.

— Опять! полупрезрительно проворчалъ онъ.— Не стсняясь присутствіемъ двушки, онъ снялъ сюртукъ и принялся лепить оттиски съ привычнымъ, повидимому, проворствомъ.

— Двери у тебя, скотина, заперты ли? спросилъ лишь озабочено Трубинъ.

— Заперты.

— А швейцару сказано, чтобы сегодня никого не пускалъ?

— Сказывалъ…

Оттиснувъ около тридцати экземпляровъ, Семенъ развязно бросилъ работу, сказавъ хозяину:

— Шабашъ, Петръ Александровичъ, усталъ, да и не мое это дло. Вотъ теперь служащій есть. Еще вашу лампу нужно заправить.

Онъ ушелъ одваться въ переднюю.

Оставалось мн опять приниматься за дло печатника.— Я началъ вновь. ‘Предсдатель’ ушелъ въ кабинетъ.

— Когда оттиснете двсти штукъ, скажите мн, приказалъ онъ, уходя.

Лишь около четырехъ часовъ по-полудни окончилъ я заданные 200 оттисковъ. Грудь у меня ныла отъ надавливанія, ладони непонятно горли и были красны, какъ ошпаренныя. Нельзя было сказать, что, на первый разъ, онъ далъ мн легкое дло, какъ говорилъ!

Трубинъ былъ вызванъ Семеномъ въ контору.

— Отлично, отлично, поздравляю, остальные — завтра, ободрительно сказалъ онъ, осмотрвъ мое произведеніе: — теперь за пустякомъ дло. Здсь напечатано: ‘Завдующій финансовымъ отдломъ’. (Онъ указалъ на циркуляръ). Сегодня нтъ г. завдующаго. Все равно, подпишитесь какъ-нибудь вы. Нельзя терять времени. Первую букву вашего имени и фамиліи. Кто на это обращаетъ вниманіе! Можно неразборчиво написать, чтобы фамиліи не читали. Я самъ подписываюсь на журналахъ, да на важныхъ бумагахъ. Подпишите штукъ 100. До 5 часовъ еще успете.— Онъ посмотрлъ на свои золотые часы.— Затмъ, передайте подписанные экземпляры Антонин Ксаверьевн — она надпишетъ адреса и разошлетъ. Она знаетъ.

Все это такъ скоро онъ проговорилъ и пошелъ къ кабинету, что я ничего не усплъ возразить. Я слъ и началъ подписывать оттиски новымъ неожиданнымъ званіемъ ‘завдующаго финансовымъ отдломъ’. Руки у меня горли, какъ въ огн, перо плохо держалось отъ ломоты въ пальцахъ. Подписанные мною оттиски Антонина Ксаверьевна тотчасъ принимала, проставляла въ нихъ цыфру посылаемыхъ экземпляровъ брошюры, вкладывала въ конверты и таинственно, по какому-то списку, надписывала.

Стнные часы, съ глубокимъ раздумьемъ, глухо стали бить 5 часовъ. Въ тотъ же моментъ дверь кабинета распахнулась и вышелъ Трубинъ.

— Вы свободны, господа. Антонина Ксаверьевна, Иванъ Николаичъ! сказалъ онъ, обращаясь къ двиц и ко мн: — можете идти. Вамъ, Иванъ Николаичъ, отнесся онъ ко мн:— я хочу поручить на завтра два дльца: во-первыхъ, получите съ почты, по этимъ пяти повсткамъ, десять рублей (онъ передалъ мн повстки и почтовый билетъ), а во-вторыхъ, во-вторыхъ…

Оказалось, что нужно было, въ публичной библіотек, разыскать, неизвстно гд и по какимъ источникамъ, списокъ всхъ провинціальныхъ банковъ, если возможно, то съ именами ихъ директоровъ и управлявшихъ. Дло не легкое! Такимъ образомъ, мн открывалась новая пріятная перспектива: разсыльнаго и банковаго библіографа, статистика, что ли…

— Постарайтесь все это окончить и быть здсь завтра къ 12 часамъ, еще дла есть, предупредилъ Петръ Александровичъ.

Онъ любезно проводилъ до лстницы и самъ затворилъ за мною дверь.

Уже внизу, у подъзда, я услышалъ, какъ швейцаръ кого-то выпроваживалъ, говоря:

— Приходите въ другой разъ, теперь поздно, Агентство закрыто. Вонъ, глядите, вс выходятъ, пояснялъ онъ, указывая на меня.

Это ‘вс’ мн тогда же понравилось.

III.

Я не управился къ 12 часамъ дня, какъ просилъ Трубинъ. На почт я получилъ деньги тотчасъ, но второе порученіе поставило меня ршительно втупикъ. Выправивъ билетъ въ публичной библіотек, я не зналъ, гд мн искать нужныхъ свдній и какую спросить книгу. Я обратился съ наивною просьбою пособить къ чиновнику читальной залы. Тотъ пожалъ плечами и посовтовался съ своимъ товарищемъ по дежурству. Оба ничего мн не могли помочь.

— Вы напишите на бланк заглавіе книги, тогда мы вамъ выдадимъ, ршилъ этотъ Соломонъ, обращаясь ко мн.

— Но какой?

— А мы почемъ знаемъ, резонно замтилъ одинъ изъ нихъ, улыбаясь:— мы выдаемъ по требованіямъ, не можемъ же еще давать справки всмъ, кто здсь сидитъ.— Онъ показалъ глазами на залу съ сотнею чтецовъ. Онъ былъ правъ. Я постоялъ и ушелъ.

Вдругъ выручаетъ случай! На углу Невскаго встрчаю одного знакомаго, человка свдущаго. Въ разговор, сообщаю мое несчастье.

— Ищите, говоритъ онъ:— въ Ежегодник министерства финансовъ. Тамъ, кажется, есть свднія о всхъ банкахъ въ Россіи. Всего 2 рубля стоитъ Ежегодникъ.

Я чуть на шею ему не бросился изъ благодарности.

Около половины перваго я добрелъ до агентства. Вытирая со лба платкомъ крупный потъ, вошелъ я въ дверь подъзда.

— Бгите, сказалъ мн швейцаръ:— вашъ ужь раза три присылалъ Семена узнать, не приходили ли? Тревожится.

Я побжалъ по лстниц.

Мой даже самъ стоялъ на лстниц. Завидвъ меня, онъ, однако, скользнулъ въ квартиру и притворился читающимъ газету. Когда я вошелъ, въ контор, какъ и вчера, не было никого изъ постороннихъ.

— Батюшка, измучили меня. Половина перваго! Что такъ долго? встртилъ меня Петръ Александровичъ.

Я сталъ оправдываться.

— Получили по повсткамъ?

Я передалъ билетъ и пакеты, продолжая вытирать потъ со лба.

Онъ, видимо, спокойне перевелъ духъ и нервно сталъ взрзывать конверты, считая деньги и не читая вовсе полученныхъ писемъ съ порученіями.

— Ну, благодарю, благодарю, прекрасно, провривъ деньги, говорилъ Трубинъ:— А второе порученіе?

Я разсказалъ мои приключенія.

— За 2 рубля мы будемъ имть полный списокъ, объяснилъ я.

— Купить? ну, финансистъ вы! опять со страхомъ воскликнулъ онъ:— нтъ, нтъ. Напрасно по дорог вы не зашли въ какой-нибудь книжный магазинъ, не спросили этого Ежегодника и не списали… Ну, да завтра, взявъ книгу въ публичной библіотек, вы спишете. Садитесь, отдохнете, да и за дло. Time is money. Сегодня нужно допечатать остальные оттиски циркуляра.

— Дайте передыхнуть. Посмотрите.— Я показалъ ему опухшія ладони.

Онъ съ участіемъ взялъ меня за руки.

— Странно, сказалъ онъ, глядя на свои холенныя руки:— я тоже печаталъ.

— Вамъ десять, а мн сто шестьдесятъ разъ пришлось ими ударить.

— Такъ, такъ, правда. Какъ мн васъ жаль! Вы подъ краномъ, въ кухн, ихъ подержали бы, отошло бы. Пойдемте.— Онъ самъ любезно меня повелъ въ кухню.— Семенъ! опять здсь нтъ куска сраго мыла?! Второй разъ. Любовниц своей передаешь, скотина! Ну, ужь я вычту теперь теб это изъ жалованья. Ахъ, какой воръ этотъ человкъ! Мн житья съ нимъ нтъ. Сколько онъ крови мн испортилъ! Ужь такого вора, такого вора хозяйскаго добра — и свтъ не производилъ! Вчера еще выдалъ кусокъ мыла — и сегодня нтъ! съ ужасомъ говорилъ Трубинъ, обращаясь ко мн и указывая на прибжавшаго Семена.

Помывшись, я возвратился въ контору. Мало помогло… Руки мои продолжали горть.

Принципалъ мой у окна просматривалъ газетныя объявленія и что-то, время отъ времени, обчеркивалъ краснымъ карандашемъ. Вдругъ онъ выпрямился во весь ростъ и глаза его сверкнули негодованіемъ.

— Бсятъ они меня, сказалъ онъ съ волненіемъ, говоря о чемъ-то найденномъ въ объявленіяхъ и разсуждая самъ съ собою въ слухъ: — какое бахвальство: ‘опытный юристъ! кандидатъ правъ завдуетъ длами’! Велика важность! И кто этотъ кандидатъ правъ? 50 рублей, казалось бы, не пожаллъ, чтобы узнать: иметъ ли онъ дипломъ на это званіе! (Замчаніе это видимо, относилось къ рекламамъ другихъ коммисіонерскихъ бюро, столь часто встрчающимся въ газетахъ) — Ну, постойте, пріятели! пригрозилъ онъ.— И тоже вдь билеты продаютъ!

Онъ сердито прошелся по комнат, нервно играя на рук золотою цпочкою своихъ часовъ. Затмъ, вспомнивъ опять что-то, онъ вдругъ взялъ газету и, кинувъ Антонин Ксаверьевн приказалъ:

— Обчеркнутое выржьте и внесите въ адресную книгу, знаете?— Онъ ушелъ въ кабинетъ, видимо, разстроенный…

Газета упала на конторку около того мста, гд я сидлъ. Двушка еще копалась надъ другою какою-то работою. Я невольно взглянулъ на обчеркнутое краснымъ карандашемъ.

‘Хотя какой-нибудь письменной работы ищетъ нуждающійся студентъ…’, читалъ я въ одномъ мст.

‘Нужда проситъ!’ крупно стояло въ другомъ.

‘Обремененный семействомъ отставной, непьющій чиновникъ…’, читалось въ третьемъ.

Все это было ярко обчеркнуто Трубинымъ. Меня невольно покоробило, я смутно кое-о-чемъ сталъ догадываться и вздохнулъ о собственной участи.

Мысль, что я остаюсь въ контор около десяти минутъ безъ работы, повидимому, не давала покоя Петру Александровичу въ кабинет. Не прошло и двадцати секундъ, какъ онъ снова къ намъ вышелъ и освдомился, достаточно ли я отдохнулъ. Я показалъ, что рукамъ моимъ не лучше.

— Тогда, сказалъ онъ весьма любезно: — чтобы не терять драгоцннаго времени — вотъ что вы сдлайте: отнесите и сдайте это объявленіе, на три раза, въ газету… (Была названа большая петербургская газета). Поторгуйтесь: вдь на три раза! Хорошо еслибы они сдлали намъ процентовъ 50 скидки, или хотя 30! Какъ вы думаете?

Онъ вручилъ мн строкъ въ десять объявленіе, на бланк агентства, написанное на какомъ-то птичье-коммисіонерскомъ язык: все было въ строку, всякое слово было сокращено до безсмысленности, нердко на гласной букв, съ такимъ скряжническо-телеграфнымъ разсчетомъ, чтобы, на незначительномъ мст, можно было помстить какъ можно боле словъ. Сразу прочитать такое объявленіе невозможно было. Требовалось разбирать, догадываться.

Было что-то въ такомъ род:

‘Извст. Варш. башма. м. Пшеховскій изг. от. муж., дам., д. обувь по ц. умре. и высыл. прейск. по треб.’ — Дале не привожу.

— Тутъ будетъ строкъ семь петита, предупредилъ меня Трубинъ:— но вы уврьте ихъ, что только пять.

— Уврьте! но вдь они лучше насъ умютъ считать.

— Ну, вы попросите.

— Тарифъ есть у каждой газеты.

— Да, да, но постарайтесь. Мы — контора, намъ нужна комиссія. Этотъ чудакъ, полякъ Пшеховскій, прислалъ всего 5 рублей на троекратную публикацію! Что же намъ останется, комиссіи: рубль-два?.. Пожалуйста, скидку выговорите, предупредилъ онъ еще разъ.— Вы, знаете, переговорите: если они станутъ 50% скидки намъ длать, то я готовъ на 15—20 рублей ежемсячно помщать у нихъ объявленій, съ гордостью сказалъ онъ:— пусть теперь только сдлаютъ скидку.

Я понималъ все безсмысліе, всю безнадежность его желанія, но не возражалъ. Мн надоло спорить. Видимо, онъ или не понималъ этого дла, или былъ жаденъ до глупости. Овъ мн выдалъ три рубля на публикацію и боле ни за что не соглашался дать.

— А если не сдлаютъ скидки? освдомился я.

— Попросите. Не 50% — хотя 30, не 30 — хотя 20, 10, 5%, Это неважно. Объявленія — не наша спеціальность, мы ‘Финансовое Агентство’! Намъ важна продажа съ разсрочкой внутреннихъ билетовъ. Поторгуйтесь, пожалуйста.

Боги! Вамъ этого еще было недостаточно въ этотъ день отъ меня! Египетскій безмолвный сфинксъ, воплощавшійся въ образ Антонины Ксаверьевпы и, въ теченіи двухъ дней, не издавшій ни единаго звука въ контор, вдругъ заговорилъ! И на погибель мою!

— А какъ съ товаромъ Пшеховскаго, Петръ Александровичъ? таинственно произнесла Антонина Ксаверьевна.— Сколько лежитъ — съ зимы!

— А вотъ кстати! воскликнулъ, засуетившись, Трубинъ:— отлично, что напомнили! Гд онъ? Семенъ, достань изъ-подъ стола.

Семенъ явился и неторопливо поднялъ съ пола какой-то блый запыленный ящикъ. Подобно фокуснику, приподнявъ крышку, Трубинъ сталъ изъ него извлекать хорошенькіе варшавскіе дамскіе и дтскіе башмаки, высокіе ботинки, штиблеты, туфли, калошки и проч. Товаръ былъ отмнный, лакированный, шагреневый, атласный, на высокихъ каблукахъ: игрушка, просто!

— Далъ намъ изъ провинціи порученіе этотъ Пшеховскій показать его работу, какъ образцы, въ здшнихъ магазинахъ и распродать, если купятъ. Кому понравится, можетъ къ нему по адресу обращаться: онъ берется поставлять магазинамъ en-gros. Вы похвалите товаръ, вдь настоящій варшавскій! Все это вамъ носить будетъ… неловко… (Онъ не сказалъ: тяжело):— вы возьмите паръ пятнадцать-двадцать, да и покажите, по дорог, въ башмачныхъ и суровскихъ магазинахъ… Чтобы вамъ не скучно было дорогою, идя съ публикаціею, любезно объяснилъ мн Трубинъ необыкновенною скороговоркою:— Семенъ, дай сюда мой сакъ-вояжъ!

Я стоялъ, слушалъ и только разводилъ руками. Новая обязанность. ‘Съ зимы лежитъ! Не совсмъ-то быстро и врно, какъ у насъ въ брошюр говорится!’ подумалъ я. Семенъ принесъ ковровый сакъ-вояжъ Трубина и начинилъ его отобранными парами башмаковъ и ботинокъ.

— Тяжело будетъ, высказалъ Семенъ, вшая ношу въ рук.

— Ничего, ничего, поспшно за меня отвтилъ Петръ Александровичъ:— онъ у насъ молодецъ! ободрительно хлопая меня по плечу, заключилъ онъ:— съ Богомъ!

— По какой же цн продавать? должно быть, съ отчаянія спросилъ я.

— Тамъ означено, тамъ означено, на ярлыкахъ, привязанныхъ къ обуви. Первая цна поляка, вторую — я назначилъ, по ней продавайте. Нельзя въ Петербург задаромъ отдавать!

Я ничего не возразилъ, ничего не посмотрлъ и взялся за шапку.

На солнопек Невскаго, обливаясь потомъ, я ршился попробовать, впервые, счастье торговца. Захожу въ башмачный магазинъ.

Сначала меня приняли за покупателя и любезно расшаркались. Но едва я объяснилъ, что самъ продаю, какъ любезность прикащиковъ и хозяевъ поохладилась. Напрасно я расхваливалъ товаръ, еще не разворачивая сакъ-вояжа. Къ прелестямъ варшавскаго изящества эти россіяне остались равнодушны.

— Мы сами вамъ продадимъ… У насъ у самихъ отличный товаръ, не знаемъ куда двать!

— Да вдь у меня настоящій варшавскій, заправскій, урезонивалъ я.

— Да и у насъ заправскій, никакой иной, тоже въ Кимрахъ дланъ.

— То варшавскій, поймите.

— Понимаемъ, понимаемъ, по-русски говорите, не по французскому… Нтъ, не нужно.

— Хоть взгляните, въ отчаяніи отъ такого консерватизма россійскихъ коммерсантовъ, попросилъ я.

Они подумали съ минуту.

— Покажите, небось не кусается онъ у васъ, не хотя отвтили мн. Но едва раскрылъ я сакъ-вояжъ, какъ хозяинъ магазина, завидвъ наверху, по случайности, лежавшіе мховые, на барашк, ботинки (Пшеховской, видно, дйствительно, еще зимою выслалъ въ агентство свою обувь), завопилъ:

— Э, зимпіе… Не трудитесь, не нужно!.. Вишь на улиц паритъ, 30 градусовъ тепла, а вы мховою обувью торгуете. Это въ Аршав, може, идетъ, може тамъ холодно, блые медвди живутъ. Не трудитесь, почтенный, не купимъ!

Длать было нечего съ этимъ народомъ.

Я вышелъ изъ магазина раздосадованнымъ до-нельзя. Отбило у меня охоту продавать настолько, что я прошелъ, по крайней мр, мимо десяти башмачныхъ магазиновъ, не заходя и не глядя на нихъ. Наконецъ, на вывск суровской лавки я увидлъ нарисованнымъ женскій ботинокъ. Вдругъ, это придало мн новую охоту попытать счастья.

Я въ дверь.

Тутъ меня встртили безъ предубжденія. Только когда я объявилъ, что у меня въ сакъ-вояж продажный товаръ, не знаю почему, мотки съ нитками и гарусомъ, бывшіе на прилавк, стали отодвигать и прятать подъ стекло.

— Покажите товаръ, говорятъ:— покупаемъ.

Я высыпалъ на прилавокъ изъ моего рога изобилія паръ десять варшавскихъ туфель и башмаковъ. Заблестлъ голубой и розовый атласъ, зазвякали пряжки. Собрались вс прикащики, мальчики — любуются. Всмъ понравилось.

— Григорій Захарьевичъ, позвалъ кого-то старшій прикащикъ:— пожалуйте въ магазинъ.

Вышелъ изъ задней комнаты самъ хозяинъ. Степенная физіономія, съ просдью въ бород. Очки снялъ съ носу. Говорить и ходитъ важно. Смотрлъ внимательно и долго товаръ.

— Цаца! говоритъ хозяинъ:— цаца!

— Варшавскій, говорю я, ободряясь.

— Видно, что хулить! соглашается хозяинъ:— продаете?

— Продаю.

Онъ съ минуту въ меня вглядывался.

— Пожалуйте сюда, предложилъ онъ мн и пошелъ въ заднюю комнату.

‘Чтобъ бды не было, думаю:— заберу-ка товаръ съ собою’. Положилъ опять вс ботинки въ сакъ и иду за хозяиномъ.

Онъ впустилъ меня въ комнату, всю заваленную колодками, картонками, рзанной бумагой. На окн стоялъ мдный, не чищенный съ годъ, чайникъ, а на немъ другой — фарфоровый.

— Не прикажете ли чайку? предложилъ хозяинъ, очищая стулъ изъ-подъ связокъ ваты и наливая стаканъ чая, цвта лимонада, что продаютъ въ стеклянныхъ кувшинахъ разбитные мальчишки на лтнихъ народныхъ гуляньяхъ въ Петербург. Онъ изъ жестянки досталъ для меня даже кусокъ сахара. ‘Вотъ, думаю, добрая душа, наконецъ, нашлась’.— Такъ продаете товаръ-то? снова спросилъ онъ, когда мы услись.

— Продаю-съ, продаю.

— Товаръ хорошій, настоящій, панскій, что и говорить. Много его у васъ?

— Да паръ двадцать со мною. Могу еще поставить.

— Можете?

— Могу.

Онъ помедлилъ немного.

— Вы что же, уже боле робко освдомился онъ:— по прикащичьей служб состоите у кого?

— Гм… Да, пожалуй, по прикащичьей, если хотите.

— У какого хозяина?.. Ну, да это, самъ знаю, неловко говорить… Вы что же, завсегда могли бы намъ этотъ товаръ отъ хозяина поставлять? Я хорошую цну вамъ далъ бы. Только чтобы не клейменый былъ.

Я не зналъ, что отвчать.

— Я вамъ могъ бы адресъ мастера сообщить, сказалъ я, ничего не подозрвая.

— Да… гм!.. Отъ васъ хотлось бы. Покажите еще товаръ.

Я вытряхнулъ весь сакъ-вояжъ. Онъ долго разсматривалъ всякую пару передъ окномъ: даже зачмъ-то понюхалъ нкоторые ботинки. Видимо, товаръ ему нравился.

— Что же, предложилъ онъ:— возьмите, кругомъ, по два рубля за пару.

— Какъ это?

— Такъ, кругомъ… Разв не понимаете русскаго языка? уже довольно развязно сказалъ онъ.

— Тутъ обозначены цны, предупредилъ я.— И, взявъ на одной пар ярлычекъ, я прочиталъ:— 12 рублей за эту пару.

— Да это у насъ по 8 рублей въ магазин! вскрикнулъ торговецъ. (Дйствительно, у поляка было выставлено по 7 рублей, но мтка Трубина была 12 рублей, я не могъ уступить).

— Такъ за то товаръ! оправдывался я:— 12 руб. не много.

— За такой-то!

— За какой же?

— Извстно какой…

— Какой же?

Онъ помедлилъ.

— Бронзовый, фуканный…

— Что значитъ ‘фуканный?’ вспыхивая, воскликнулъ я.

— Что значитъ? насмшливо произнесъ торговецъ:— э, молодецъ! вдругъ фамильярно потрепавъ меня мо плечу, сказалъ хозяинъ:— будетъ изъ тебя, може, птица — да пока крылья малы. Съумлъ украсть, а не съумлъ продать! Не знаешь, что у торговаго человка называется бронзовымъ фуканнымъ товаромъ… Иди съ миромъ, не хочу тебя губить. Вс мы гршны предъ Богомъ.

Онъ поднялся съ своего мста и, замтивъ назначенный мн кусокъ сахару къ чаю, съ сердцемъ обратно кинулъ его въ жестянку.

Я также всталъ. Кровь прихлынула у меня къ лицу, даже боль опухшихъ рукъ я на минуту пересталъ чувствовать. Инстинктивно я сталъ совать скоре ботики въ сакъ-вояжъ.

— За кого вы меня принимаете? воскликнулъ я:— я дворянинъ! Я продаю не ворованный товаръ, какъ, можетъ быть, вы привыкли покупать. Я служащій въ извстномъ ‘Финансовомъ Агентств’ и продаю по порученію моего хозяина. Я протестую противъ оскорбленій! Я потребую полицію, протокола.

— Знаемъ, знаемъ это, насмшливо говорилъ хозяинъ, видимо, желая меня выпроводить изъ комнатки въ магазинъ:— ‘Оскорбленіе!’… ‘Оскорблять!’ васъ никто не оскорблялъ! Гд же свидтели?.. А фуканнаго намъ ненужно, мы фуканнаго не покупаемъ, уже громко кричалъ онъ въ магазин, глядя на оторопвшихъ прикащиковъ:— ‘Оскорбленіе!’ ‘Протоколъ!’ Сильно сказано! Мы этого не боимся по своей правот… А не угодно нашей цны взять — не неволимъ! Вотъ вамъ порогъ, г. дворянинъ. Молодецъ! крикнулъ онъ мальчику:— отвори г. дворянину двери. ‘Дворяне’! презрительно слалъ онъ мн вслдъ:— може изъ іерусалимскихъ, какъ прозываетъ ‘Листокъ’…

Я очутился опять на тротуар. Озадаченный подобнымъ исходомъ столь удачно начавшейся попытки продать мн порученныя вещи, я не видлъ теперь, что вокругъ меня происходило, не замчалъ шагающей публики, толкнулъ грубо извощика, вздумавшаго лзть ко мн на тротуар съ предложеніемъ услугъ, я не чувствовалъ солнечнаго жара, ибо самъ весь горлъ отъ стыда, плиты панели, казалось, колыхались подъ ногами моими, а я все бжалъ и бжалъ, крпко лишь сжимая въ рукахъ сакъ-вояжъ съ ботинками… Я такъ былъ взбшенъ, что не хотлъ бы идти съ публикаціею въ контору газеты, думалъ тотчасъ вернуться въ агентство и наговорить Трубину, какъ главной причин моихъ несчастій, кучу дерзостей…

Но я одумался. Мн даже стало самому смшно. Я даже пересталъ винить купца… Я винилъ во всемъ лишь Петра Александровича, пославшаго меня, новичка, на первыхъ порахъ, съ такимъ страннымъ порученіемъ…

Я напился у Крумбюгеля холодной воды — это меня освжило, успокоило, зашелъ въ Екатерининскій скверъ, отдохнулъ на скамейк минутъ съ десять — и пошелъ, какъ ни въ чемъ не бывало, въ контору газеты, сдать объявленіе Пшеховскаго.

Мн вдругъ стало все это необыкновенно смшно.

Разумется, никакой скидки на объявленіи я не добился. Контора газеты помщалась внизу, конторщики сидли, какъ мелкіе зври въ звринцахъ, за проволочными ршотками. Подающихъ объявленія было довольно. Впереди меня стояло человкъ пять, да сзади человкъ восемь. Я сталъ за какою-то кухаркою въ хвост. Когда дошла до меня очередь, конторщикъ, принявъ объявленіе, наморщился и сталъ считать буквы.

— На три раза? спросилъ онъ.

— Да.

— 2 рубля 65 коп.

— Нельзя ли скидку въ 50%.

Онъ пригнулся и взглянулъ на меня чрезъ окошечко стки, какъ на что-то необыкновенное. Впрочемъ, я и самъ зналъ глупость моего требованія, но долженъ былъ просить.

— Вы первый разъ сдаете? спросилъ онъ.

— Первый.

— Скидки у насъ не длается.

— Вдь на три раза. У насъ контора — нужно же намъ что нибудь имть.

— Ужь эти конторы намъ вотъ гд! сказалъ онъ, показывая на горло:— не принимайте, если невыгодно.

— Хотя 5% скиньте.

— Не полагается, сказано… Не задерживайте публики. Вы не одни. Угодно?

— Принимайте, съ отчаяніемъ сказалъ я.

Квитанція у меня въ рукахъ вмст съ злополучнымъ сакъ-вояжемъ, я бреду — не то со страхомъ, не то съ злорадствомъ, самъ не знаю, почему такое у меня озлобленіе къ нашей контор явилось — въ агентство.

Принципалъ встртилъ меня и выслушалъ повсть моихъ неудачъ холодно. Онъ зачесалъ затылокъ, принимая квитанцію.

— Нтъ, вы не хотли сдлать, Иванъ Николаичъ, упрекнулъ онъ меня.

— Что же я могъ сдлать?

— Добиться свиданія съ издателемъ, пойти наверхъ. Не хотли, не хотли.

— Это изъ-за 2 рублей 65 копеекъ-то! воскликнулъ я.

— А разв это не деньги! Ну, финансистъ вы!

Я, съ отчаянія, сунулъ подъ столъ сакъ-вояжъ — и слъ на свое мсто.

IV.

Вотъ уже четвертый день службы въ Агентств… Все идетъ благополучно. Правда, который ужъ день я ухожу домой безъ копейки въ карман, голодный, не смя спросить въ счетъ жалованья и рубля, но добрые люди не оставляютъ, одинъ знакомый сказалъ, чтобы я каждый день приходилъ къ нему обдать! Живется еще. Руки мои отошли, не болятъ боле, и пятисотый экземпяръ циркуляра допечатался благополучно. Богъ милостивъ, значитъ!

Принципалъ мой не столь капризенъ это время. Часто мило шутитъ, все смясь надъ моею финансовою неспособностью, когда я прошу позволенія, по жар, прокатиться съ почты, на счетъ Агентства, за 3 коп. въ конк. Особенно ублажающе дйствуетъ на его сердце то обстоятельство, что вотъ уже нсколько дней какъ мы получаемъ ежедневно по двадцати — тридцати хорошенькихъ денежныхъ пакетовъ, даже безъ необходимости немедленно прочитывать приложенныя при нихъ ‘скучныя’ письма нашихъ ‘почтенныхъ’ кліентовъ. Скрипку Петра Александровича мы слышимъ теперь довольно часто, значитъ, калашниковская вдовица благоволитъ и, посл каждаго ея прізда, мы замчаемъ у Трубина по нскольку сотъ рублей денегъ, а вслдъ за тмъ производится у сосдняго мнялы покупка то одного, то двухъ билетовъ внутреннихъ займовъ съ выигрышами, отправляемыхъ, затмъ, куда-то въ залогъ…

Правда, скучновато, что въ контор приходится сидть все лишь въ обществ чахоточной Антонины Ксаверьевны, такъ какъ остальные служащіе ‘сильно манкируютъ службою’ — какъ объясняетъ Петръ Александровичъ, а ‘знаменитости’ юридиціи, наукъ и техники и носа къ намъ не кажутъ! Но первое объясняется болзнью нашего бухгалтера, по словамъ Трубина, а второе — необходимостью дачной прохлады и для знаменитостей науки! Я лично ничего противъ этого не имю, такъ какъ, благодаря послднему обстоятельству, раза два за эти дни, въ дловой переписк конторы съ провинціальными кліентами, уже былъ повышенъ до званія ‘длопроизводителя Агентства’ и разъ даже — до ‘техника’!

Странно только, что никто съ улицы къ намъ не заходитъ, несмотря на красоту вывски!.. Ну, да можетъ и къ лучшему! Петръ Александровичъ уже неоднократно пояснялъ мн, что ‘наше дло въ провинціи’. Можетъ быть, оно такъ и есть!

Порученія, возлагаемыя на меня службою, попрежнему очень разнообразны. Боле комиссіоннаго характера. Исполняю по мр силъ. Вчера лишь заупрямился: одна чудачка ‘земская акушерка’ поручила Агентству купить ей, за пятьдесятъ руб., у Шаплыгина акушерскій наборъ. Трубинъ хотлъ поручить это мн, какъ спеціалисту. При всей моей врожденной несмлости, я, однако, заартачился. Петръ Александровичъ не разсердился, сказавъ, что поручитъ это одному знакомому ветеринару, удачно лечившему въ прошломъ году ‘Трезорку’… Такъ дло и устроилось.

Большое удовольствіе также доставляетъ всмъ намъ разсматриваніе, по утрамъ, нашихъ объявленій въ газетахъ.

‘Финансовое Агентство’, читаемъ мы почти ежедневно, имющее въ своемъ распоряженіи многочисленныхъ и извстныхъ спеціалистовъ юриспруденціи, техники, наукъ и искуствъ, предлагаетъ услуги почтеннйшей провинціальной публик по части разнаго рода финансовыхъ порученій въ столиц, какъ-то…’ И тутъ слдуетъ длинное перечисленіе нашихъ спеціальностей.— Петръ Александровичъ очень обращаетъ вниманіе на то обстоятельство, чтобы эти публикаціи всегда были красиво и видно напечатаны.

Пришлось въ эти дни ужь и породниться кое съ кмъ, къ великому удовольствію г. Трубина. Скромный сельскій пастырь изъ пензенской эпархіи, наслышавшись отъ нашего мстнаго агента о необыкновенныхъ связяхъ Агентства со всми министрами и главноуправляющему земли и неба, возъимлъ гордое желаніе сопричислиться къ плавающимъ по морямъ іереямъ, получающимъ обильное сухопутное и морское довольствіе, почему и препоручилъ намъ, за два рубля комиссіонныхъ, совершить надъ нимъ эту метаморфозу. Будучи вдовцомъ, онъ даже готовъ былъ для сего наложить на себя обтъ иночества. Трубинъ прозрлъ всю выгоду для іерея отъ исполненія нами такого порученія — и замыслилъ получить съ него мзду въ 300 рублей экстраординарныхъ. Я былъ командированъ въ канцелярію подобающаго начальства и, явившись подъ личиною бднаго родственника просителя, долженъ былъ общать секретарю — но такъ, чтобы можно было, впослдствіи, и не исполнить общаннаго — крупицу ожидаемой отъ пастыря мзды, не свыше, однако, 50 руб., при благополучномъ исход дла о преображеніи сухопутнаго попа въ плавающаго, такъ сказать, іерея. Порученіе это было мною исполнено блистательно и заслужило лестное одобреніе нашего принципала. Секретарь нетолько увровалъ въ мое родство съ сельскимъ пастыремъ, но, услышавъ, что я изъ духовнаго званія — каковое заблужденіе мн необходимо было въ немъ поддерживать, по наставленію Петра Александровича — хотлъ завязать со мною боле прочное знакомство въ сосднемъ трактир, отъ чего я благоразумно уклонился на первый разъ, будучи снабженъ Трубинымъ всего 20 копейками на экстра-ординарные расходы по этому порученію.

Столь же удачно исполнено было мною и порученіе о пріисканіи парохода для какого то волжскаго купца. Въ Василеостровскихъ конторахъ финляндскихъ судостроителей я былъ принятъ, несмотря за убожество моего костюма, за представителя солиднаго ‘Финансоваго Агентства’ въ Россіи. Со мною въ серьзъ разговаривали и трактовали объ индикаторныхъ силахъ и цнахъ на финляндскія марки продающихся пароходовъ, причемъ я, по мннію самого Петра Александровича, не ударилъ въ грязь лицомъ, не посрамилъ славнаго имени агентства, и далъ возможность этому послднему, въ тотъ же день, запросить, въ письм, съ волжскаго купца 2% коммиссіонныхъ съ покупной платы. Въ любезномъ письм я уже смло фигурировалъ въ должности ‘управляющаго техническимъ отдломъ’, а чахоточная Антонина Ксаверьевна въ званіи ‘ученаго секретаря’ онаго.

Увы! мене удачною оказалась экскурсія моя въ область книгопродавческую! Педагогія была излюбленнымъ конькомъ, на которомъ мы шибко прозжались еще въ брошюр ‘Польза для всхъ!’ какъ, вроятно, помнитъ читатель: мы тамъ брались поставлять всякіе учебники съ 15% скидкою. Насъ поддлъ іудей-книжникъ изъ какого-то города Западнаго края. Прозрвъ нашу обмолвку въ брошюр и выславъ 25 рублей задатку, по условію, онъ закатилъ намъ длинный списокъ казенныхъ изданій рублей на сто, требуя, чтобы мы ему выслали это съ 15% уступки, переведя платежъ остальной суммы на него, при содйствіи желзной дороги, по полученіи товара на станціи назначенія. Естественно, что это было немыслимо. Тмъ не мене, сребролюбивый принципалъ нашъ, заполучивъ съ почты означенные 25 рублей, никакъ не желалъ вполн разстаться съ этими деньгами и, отложивъ въ свою пользу 5 рублей коммисіи, т. е. 5% со ста, дальнйшее ршеніе этой нелегкой теореммы возложилъ на меня. Напрасно я бгалъ, въ жаркій день, по магазинамъ, предлагая принять отъ насъ и выполнить непосредственно этотъ заказъ. Обошелъ вс. Никто не соглашался, такъ какъ казенныя мста не длаютъ никакой уступки со своихъ изданій, и вс смялись. Эта неудача приводила Петра Александровича въ ярость.

— Нтъ, вы не хотли сдлать, вы не хотли, Иванъ Николаичъ! твердилъ онъ на мои попытки оправдаться въ этомъ отношеніи.— И что за оселъ нашъ мстный агентъ! кричалъ Трубинъ, шагая по контор:— очень нужно показывать брошюру подобнымъ мошенникамъ и олухамъ, какъ этотъ еврей-книгопродавецъ. Мало ли что пишется въ брошюрахъ! Нельзя же всякое лыко въ строку ставить! Нтъ того, чтобы постараться, вмсто подобныхъ глупостей, доставить агентству покупщиковъ на выигрышные билеты въ своемъ город! Скотина! Объявить ему замчаніе. Антонина Ксаверьевна, изготовьте ему, къ завтрему, письмо съ замчаніемъ, по моему порученію, слышите, а вы, Иванъ Николаичъ, подпишите.

Легкая темная точка на ясномъ неб благополучія и мира, царствовавшихъ вс эти дни въ контор!

V.

По обыкновенію, сегодня на почт съ утра.

Получилъ до пятнадцати денежныхъ пакетовъ. Вотъ еще въ рукахъ какая-то повстка. А, на посылку! Иду получать въ другое отдленіе.

Выносятъ тяжелый тюкъ. Адресовано намъ. Надписано на холщевой обшивк: ‘Посылка — каменный уголь — на рубль’. Помтка почты: всомъ 40 фунтовъ.— Пудъ! Вс чиновники удивляются: зачмъ это понадобилось пересылать въ Петербургъ пудъ каменнаго угля, да еще по почт! Расписываюсь и взваливаю на рамена интересную почту. Подавливаетъ порядкомъ, проклятая! А тутъ еще нужно завернуть въ пять-десять страховыхъ обществъ въ Большой Морской. Удовольствіе усугубляется 28^о-нымъ жаромъ лтняго дня!

Выступаю, однако, бодро въ походъ.

Вс предшествующіе дни Трубинъ неоднократно высказывалъ мн свое намреніе расширить кругъ полезной дятельности агентства въ провинціи, пріобртеніемъ еще новыхъ дятельныхъ агентовъ. Онъ почему-то предполагалъ, что именно страховыя общества обладаютъ таковыми. Пріобртеніе отъ этихъ обществъ списковъ ихъ агентовъ составляло искреннйшее желаніе Петра Александровича и онъ надялся, что ‘страховики’, въ виду полезной дятельности агентства, раздлять охотно съ нимъ это вождленіе. Я оказался, въ этомъ случа, по инстинкту, боле пессимистомъ.

— Это коммерческая тайна всякаго общества. Врядъ ли дадутъ списки, говорилъ я:— понимаютъ, что мы можемъ переманить агентовъ.

— Дадутъ, попытайтесь, съумйте подойти.

— Стороною разв, дать надо.

— Э, какъ бы обжегшись, говоритъ Трубинъ: — постарайтесь такъ, упрашиваетъ онъ. Вчера же онъ мн прямо приказалъ.— Завтра, идя съ почты, обойдите страховыя общества и спросите списки агентовъ, слышите?!

Повинуюсь.

Подъ гнетомъ пудовой ноши, переваливая ее то съ одного плеча на другое, то съ руки на руку, заворачиваю я въ первое попавшееся страховое общество… Сваливаю ношу у швейцара. Иду въ правленіе.

— Желаете застраховаться? любезно освдомляются у меня, едва я переступилъ порогъ.

— Нтъ… видите, я служу въ ‘Финансовомъ Агентств’ — хозяинъ, г. Трубинъ, поручилъ мн просить у васъ списокъ вашихъ агентовъ въ провинціи.

— Это не по моей части.

Писецъ углубляется въ толстый гросбухъ. Я стою въ глуповатомъ положеніи.

— Гд же мн спросить? робко произношу я.

— Не знаю. Пройдите дальше. Вторая комната направо.

Отправляюсь и обращаюсь къ другому служащему. Повторяю просьбу.

— Списокъ агентовъ! почти съ ужасомъ произноситъ онъ. Онъ глядитъ на меня нсколько удивленно, затмъ, весьма обидно оглядываетъ мой убогій костюмъ.— Если вы желаете что либо застраховать въ провинціи, укажите городъ — мы назовемъ агента. Иначе нельзя.

Я ухожу, несолоно хлбавши, какъ говорится.

Направляюсь въ другое страховое общество — та же исторія. Упорствую и иду въ третье, на вывск котораго крупно написано ‘Всероссійское’.

(Однако, эту пудовую посылку таскать съ собой пренепріятно: рука начинаетъ у меня опять болть отъ веревки, да и швейцаръ, въ послднемъ обществ, какъ-то подозрительно на меня засматривался, когда отдавалъ назадъ посылку).

Обращаюсь, во ‘Всероссійскомъ’ обществ, къ какому-то симпатичному нмчику съ просьбою.

— Отнеситесь, говоритъ онъ: — къ г. Шмидту, комната налво, третья конторка. Иду и отношусь къ г. Шмидту на третьей конторк.

— Обратитесь къ г. Мейеру, назадъ чрезъ дв комнаты, направо, первый столъ, предлагаетъ мн г. Шмидтъ.

Отыскиваю г. Мейера.

— Переговорите объ этомъ съ г. Гильтергазенбергомъ, три комнаты впередъ.

Иду и думаю только о томъ, чтобы не забыть фамилію этого ‘россіянина’.

— Безъ Карла Карловича, управляющаго, это нельзя, объявляетъ нмецъ съ трудною фамиліею:— обождите, скоро 12-ть часовъ, онъ выйдетъ, а теперь завтракаетъ. Присядьте.

Я сажусь на желтый, ясеневый стулъ и терпливо жду.

Часы солидно — какъ само учрежденіе, которому они служатъ — бьютъ двнадцать. Полдень. Сквозь открытыя окна, съ опущенными маркизами, доносится гулъ выстрла адмиралтейской пушки. Вс нмцы повряютъ карманные часы. Я припоминаю, что и у меня были таковые лтъ пятнадцать тому назадъ.

Дверь отворяется — и аккуратный управляющій входитъ въ комнату. Это солидный человкъ съ просдью на голов. За конторками вс встаютъ и раскланиваются подобострастно. Начальство обходитъ и всмъ жметъ руки. Управляющій — съ добродушнымъ, ожирвшимъ, нмецкимъ лицомъ, онъ въ лтнемъ, бломъ костюм, слды завтрака выражаются на его веселомъ лиц покраснвшимъ слегка носомъ, онъ сосетъ дорогую сигару.

Нмецъ, съ трудною фамиліею, въ полголоса, передаетъ мою просьбу и показываетъ на меня глазами. Я встаю, догадываясь, что обо мн идетъ разговоръ.

— Чгоо?! возвысивъ голосъ, произноситъ управляющій:— списокъ агентовъ!

Сопровождаемый нмцемъ съ трудною фамиліею, онъ приближается ко мн.

— Вы желаете?

— Да-съ, по порученію хозяина ‘Финансоваго Агентства’.

— Агентства? какого?

— ‘Финансоваго’. ‘Финансоваго Агентства’, на Невскомъ.

Онъ обращается еще къ какому-то нмцу, сидящему за конторкой.

— Густавъ Густановичъ, was ist das ‘Финансовое Агентство’? Haben Sie gehrt?

— Es sollt sein, Карлъ Карловичъ, ein ‘Annoncen-Breau’ oder kleine лавочка fr dem Geschft, Wechslerbude.

— Извстное ‘Финансовое Агентство’, съ достоинствомъ, громко объясняю я, находя выраженіе ‘kleine’ обиднымъ для финансоваго учрежденія, во глав котораго стоятъ многія финансовыя и юридическія знаменитости.

— Не слышалъ, полунасмшливо говоритъ Карлъ Карловичъ, вертя пальцами сигару въ губахъ:— вы желаете списокъ нашихъ агентовъ?

— Да, г. Трубинъ, хозяинъ агентства проситъ.

— Г. Трубинъ, э! очень желаетъ г. Трубинъ?

— Должно быть очень, если проситъ.

— Гм!.. гм! Очень желаетъ! И мы желаемъ, и ‘Якорь’ желаетъ, и ‘Саламандра’ желаетъ. Гм! Вс желаютъ хорошихъ агентовъ! Хе! Мы сами заплатимъ — дайте хорошихъ агентовъ, хе!.. Очень желаетъ! Гм!

Онъ опять повернулъ сигару пальцами и улыбнулся.

— Это секретъ общества! А г. Трубинъ желаетъ знать нашъ секретъ, хе!.. Густавъ Густавичъ, мы желали бы знать секреты ‘Саламандры’?

— Очень желали бы, Карлъ Карловичъ, смясь, отвчаетъ, съ конторки, Густавъ Густановичъ.

— Такъ можно получить, или нтъ? выходя изъ себя, спрашиваю я.

‘Карлъ Карловичъ’ зло прищурился и оглядлъ мой костюмъ.

— Скажите тому, кто васъ послалъ — что онъ дуракъ! вдругъ сказалъ громко управляющій и, прежде чмъ я усплъ опомниться, онъ круто повернулся на каблукахъ и ушелъ въ свой кабинетъ.

По комнат пронесся дружный хохотъ нмцевъ. Я стоялъ ошеломленный…

Наконецъ, я опомнился, проворчалъ сквозь слезы: ‘сами вы свиньи!’ и бросился вонъ. Я даже не помню, какъ взялъ пудовую посылку у швейцара.

Я бжалъ — а не шелъ — по Большой Морской. Я такъ былъ взволнованъ, такъ опять разсерженъ на Трубина — все на одного Трубина — что, въ отместку ему, недолго раздумывая, вскочилъ на конку, дабы наказать скупца 3-мя копейками, кстати у меня оставались въ карман его мелкія деньги со вчерашняго дня.

Взволнованнымъ голосомъ я разсказалъ въ контор новое мое приключеніе.

— Ахъ, онъ скотина! серьзно замтилъ Петръ Александровичъ, выслушавъ мою повсть.

Но боле ничего не послдовало. Онъ даже не очень разсердился, когда я объявилъ, что истратилъ 3 копейки на конку изъ его денегъ, оправдываясь пудовымъ всомъ посылки.

— Хотя я васъ и не уполномочивалъ длать расходы на конку, сквозь зубы замтилъ Трубинъ:— платить жалованье и еще тратится на разъзды служащихъ!

Пришлось промолчать. Плохо было лишь то, что неудачность моихъ дйствій лишала меня права смло попросить сегодня денегъ у принципала въ счетъ жалованья! Ну, да къ бдственности полуголоднаго положенія я начинаю привыкать!

Посылку съ каменнымъ углемъ вскрывалъ, съ видимымъ негодованіемъ, Семенъ: онъ очень испачкался. Мы тоже вс разсматривали и нюхали ее со вниманіемъ.

Оказалось изъ приложеннаго письма съ рублемъ, что какой-то счастливый обладатель земель въ донецкихъ палестинахъ, обртя у себя пластъ угля, присылалъ намъ образчикъ, съ просьбой подвергнуть анализу и разсмотрнію спеціалистовъ агентства, и высказать свое авторитетное мнніе о доброкачественности найденнаго топлива въ научномъ, заводскомъ, желзнодорожномъ и иныхъ прибыльныхъ, такъ сказать, отношеніяхъ. Задача эта входила въ обязанности нашего агентства, по мннію счастливаго обладателя донецкихъ палестинъ.

Столь лестная задача, однако, нсколько разсердила Петра Александровича.

— Чортъ знаетъ, съ какими пустяками лзутъ! сказалъ онъ съ сердцемъ:— это все Халазовъ, мстный агентъ, виноватъ, вотъ ужь правда, заставь дурака Богу молиться — онъ готовъ себ лобъ проломить. Нтъ того, чтобы боле стараться о продаж выигрышныхъ билетовъ! опять упрекнулъ агента Трубинъ.— Сколько билетовъ за все время онъ продалъ, Антонина Ксаверьевна?

Чахоточная двица взглянула въ какую-то книгу.

— Семь билетовъ.

— Ишь, какъ нищенски работаетъ, спитъ, животное!

Онъ шибко сталъ ходить по комнат.

— Что же съ этимъ углемъ длать? спросилъ, почти съ отчаяніемъ, Семенъ.

— Что же, положи подъ столъ, теперь камины не топятся — знаешь… А сколько онъ денегъ за комиссію прислалъ, Антонина Ксаверьевна? рубль?

— Да-съ.

— Нарушеніе правилъ агентства!.. Иванъ Николаичъ, обратился Петръ Александровичъ ко мн:— возьмите бланкъ, я вамъ продиктую.

Я приготовился:— Пишите.

‘М. Г.! Центральное Правленіе ‘Финансоваго Агентства’ въ С. Петербург имло честь получить обращикъ Вашего превосходнаго каменнаго угля. Конечно, Вы удостоили Агентство столь лестнымъ довріемъ, по рекомендаціи его мстнаго агента, почтеннаго И. И. Халазова. Центральное Правленіе спшитъ принести свою, искреннюю признательность и Вамъ, М. Г., и ему.

‘Несомннно, что анализъ доставленнаго обращика подтвердитъ наше общее предположеніе о богатств теплосодержимостью Вашего угля и укажетъ т выгоды, въ комерческихъ соображеніяхъ, какія подобное минеральное топливо можетъ доставить Вамъ въ заводскомъ и желзнодорожномъ отношеніяхъ. Мы препроводимъ, въ свое время, присланный Вами обращикъ, для научнаго изслдованія, въ ‘Русское Техническое Общество’. Нын же анализъ его будетъ производиться учеными спеціалистами Агентства и къ осени мы будемъ имть честь сообщить Вамъ результаты.

‘Съ истиннымъ уваженіемъ, по порученію Центральнаго Правленія агентства, имю честь остаться — готовымъ къ услугамъ’.— Завдующій науками, искуствами и художествами’…

— Не отдломъ ли наукъ, искуствъ и художествъ? робко поправилъ я.

— Нтъ, просто: ‘Науками, искуствами и художествами’.— Я написалъ:— Добавьте, внизу, какъ бы невзначай, постскриптумъ: ‘По правиламъ Агентства, комиссіонная плата 2 рубля. Выслано вами 1 рубль. Благоволите дослать недостоющее въ возможно непродолжительномъ времени’.— Подпишитесь, Иванъ Николаичъ. Лучше, еслибы вы тутъ подписывались косячкомъ, въ финансовомъ отдл — справа на лво, а здсь — слва направо. Вотъ такъ.

Онъ взялъ перо и на бумаг расчеркнулся какими-то падающими влво буквами. Нельзя было ничего прочитать.

— Такъ подписывался бывшій здшній градоначальникъ, очень красиво, утшилъ меня Трубинъ, беря подписанное мною письмо.

Я положилъ перо и слъ, вполн утшенный, что теперь уже завдую самыми науками и искуствами! Очень лестно! Для пятаго дня службы, это было бы достаточнымъ самому взыскательному честолюбію!

Вдругъ, Семенъ шарахнулся, какъ угорлый, въ переднюю. Въ контор произошло сильное движеніе.

Оказалось, что задремавшій внизу швейцаръ, не досмотрлъ, и въ контору ворвались съ улицы разомъ два постителя. Вотъ ужь правда, не было гроша, да вдругъ алтынъ! Тмъ не мене, мы вс какъ бы перепугались ихъ: это были первые постители агентства со дня начала моей службы.

Первый, дйствительно, оказался страшнымъ: глаза его блуждали и, казалось, хотли выскочить изъ орбитъ, волосы были нечесаны, вроятно, съ десятилтняго возраста и стояли конной. Онъ оказался изобртателемъ какимъ-то, технологомъ… Онъ началъ съ того, что выпилъ, не говоря ни слова, графинъ воды, стоявшій на окн. Затмъ, началъ шибко говорить. На нервную Антонину Ксаверьевну это, видимо, производило устрашающее дйствіе. Онъ разршилъ вковыя потуги человческаго ума изобртеніемъ аппарата для летанія. Онъ предлагалъ намъ полетть съ нимъ. Агентству, какъ финансовому учрежденію, онъ ставилъ прямо вопросъ: можемъ ли мы пріискать ему пять милліоновъ для реализаціи изобртенія?

Мы смло отвчали:

— Можемъ, такъ какъ состоимъ въ непосредственныхъ сношеніяхъ съ самимь Ротшильдомъ, въ Лондон.

Общалъ 2 милліона за комиссію. Мы очень утшены, особенно я, такъ какъ твердо ршился, благодаря этому счастливому обстоятельству, попросить, наконецъ, сегодня у принципала рубль на ду, въ счетъ жалованья.

Ушелъ страшный ‘изобртатель’: общалъ навдываться часто.

Другой поститель имлъ мене устрашающій видъ, но оказался для насъ боле опаснымъ. Это былъ тотъ самый купчикъ или мщанинъ — сапоги бураками — котораго нашъ швейцаръ выпроваживалъ изъ подъзда дней пять тому назадъ, когда я спускался по лстниц. Я узналъ его. Онъ имлъ самый смиренный видъ, войдя въ контору и увидя зажженную красную лампадку, онъ набожно помолился на образъ.

— Что прикажите-съ? любезно отнесся къ нему Трубинъ, хотя посщеніе купца и не было, видимо, особенно пріятно Петру Александровичу.

Тотъ ползъ за пазуху своего длиннаго сюртука.

— Потому что, началъ на распвъ гость, доставая изъ огромнаго бумажника какую то записку:— мы имемъ квитанцію агентства во взносахъ за выигрышные билетики, то желательно намъ доплатить и получить на руки билеты. Мы изъ Борисоглбска, но торговымъ дламъ теперь здсь, въ Петербург, находимся, пояснилъ онъ.

Я видлъ, какъ передернуло Трубина.

— Что же, хорошо-съ, хорошо. Кто это только мы?

— Я да еще два нашихъ земляка, въ Гончарной остановились, имъ некогда.

— Много у васъ билетовъ? позвольте взглянуть.

— У меня пара только, а у Анисимова съ пятокъ будетъ.

Трубинъ взглянулъ.

— Врно. Что же, прекрасно. Желаете доплатить остальное и взять?

— Да-съ.

— Пожалуйте на дняхъ. Теперь поздно, занятія въ Агентств кончаются.

— Былъ, батюшка, нсколько разъ… Сами мы въ длахъ. Опаздываю.

— Такъ, но таковы правила агентства: должны сейчасъ запираться. Не опаздывайте.

Купчикъ почесалъ затылокъ и повернулся къ двери.

— Побываю, сказалъ онъ, уходя.

Трубинъ почему-то вытеръ потъ со лба и быстро прошелся по комнат.

— Это ты все, скотина! сжимая кулаки, сказалъ онъ Семену:— отчего дверь не заперта на ключъ, когда я тысячу разъ приказывалъ! Животное!

Онъ пошелъ къ кабинету.

— Петръ Александровичъ, съ отчаяніемъ сказалъ я, понимая, однако, въ какую неблагопріятную минуту ршаюсь проситъ у него денегъ:— Петръ Александровичъ! Онъ вернулся:— Я хотлъ у васъ просить, въ счетъ жалованья, рубль. Я живу въ проголодь.

— Только пятый день! Помилуйте, лишь начинаете служатъ. Что же вы сдлали?

— Однако, сказалъ я, конфузясь: — переписка, полученіе съ почты, переводъ попа, покупка парохода… Наконецъ, эти непріятности: исторія съ башмаками Пшеховскаго, сегодняшняя — въ Страховомъ Обществ…

— Но все это лишь начало, сказалъ твердо Трубинъ: — это лишь начинается! Нечего и считать.

— ‘Начинается’! воскликнулъ я со страхомъ:— что-же будетъ дальше, если этого не считать?!

— Извините, извините, у меня нтъ обыкновенія выдавать впередъ. По истеченіи мсяца. Я вамъ готовлюсь аккуратно платить. И такое жалованье!

‘Готовлюсь’, ‘такое жалованье’! обидно мелькнуло у меня въ голов.

— Какое-же такое жалованье?

— 20 рублей, теперь такая дороговизна на все! Извините, мн некогда!

Онъ быстро направился къ кабинету, вошелъ и повернулъ за собою громко ключъ въ дверяхъ.

VI.

Вчера было воскресенье: занятій въ Агентств не было — отдыхали. Ну, отдыхъ у безпріютнаго да голоднаго человка, нечего сказать! Время тянулось-тянулось нескончаемо! Пожаллъ о нашей контор, тамъ, по крайней мр, время летитъ, не замчаешь его, а тутъ… Пошелъ къ знакомому. Обдалъ у него, разсказывалъ приключенія въ Агентств. Хохочетъ чего-то, чудакъ!

Сегодня понедльникъ — извстно, тяжелый день. Вс какъ бы ожидаютъ чего-то недобраго. Субботній купецъ не выходитъ изъ головы. При каждомъ звонк вздрагиваемъ. Но вотъ уже 2 часа, а его нтъ, слава Богу. Петръ Александровичъ тоже суетится, необыкновенное событіе: съ утра нсколько разъ узжалъ куда-то и хотя желаетъ казаться веселымъ, но мы видимъ, что онъ неспокоенъ, ну, и у насъ кошки скребутъ на сердц, какъ говорится… Вотъ опять съ пачкой денегъ въ рукахъ улетлъ куда-то на извощик!

Я побывалъ уже на почт, да и въ контор справилъ кое-какую работишку. Отправляюсь опять по торговл. Не везетъ мн эта торговля, что ты хочешь!

Трубинъ поручилъ мн сегодня продать въ табачныя и мелочныя лавки почтовыхъ марокъ на 90 рублей. Такое богатство на марки — цлая папка — имло у насъ свою исторію. Теперь къ ней явился интересный эпилогъ.

Какъ знаютъ читатели, мы всегда ставили условіемъ нашимъ кліентамъ — высылать для переписки почтовыя марки. Высылалось дв — пять марокъ. Отвчали на одну марку, а то и открытымъ письмомъ въ 3 копйки. Въ барышахъ — марка, а то и четыре. Скоплялось ихъ всегда много. Но при одномъ блаженной памяти предшественник моемъ, довольно хитроумномъ, была испробована Трубинымъ слдующая стратагема, по рекомендаціи ‘конторщика’. (Впрочемъ, честь этой выдумки принадлежала ране одной жидовской маленькой контор объявленій на Невскомъ). Въ большой газет было помщено, на видномъ мст, объявленіе о томъ, что въ ‘Финансовомъ Агентств’ имется до 100 мстъ въ провинціи, съ жалованьемъ въ 1000 рублей годовыхъ, и что желающіе занять такія мста благоволятъ немедля обращаться за адресами въ Агентство — адресъ котораго здсь же сообщался, прилагая пять семикопеечныхъ марокъ. Адресы тотчасъ будутъ высылаемы.

Провинціальные корыстолюбцы дались на эту удочку. Въ дв недли прилетло свыше 300 писемъ съ марками. Тогда съ помощью шансоновскихъ буквъ было напечатано и разослано, на открытыхъ бланкахъ въ 3 копейки, слдующее общее извщеніе (Я нашелъ такой бланокъ въ ящик моей конторки):

‘Агентство иметъ честь сообщить, что вс мста, по публикаціи въ No такомъ-то такой-то газеты, заняты, ране полученія вашего письма’.

Въ портфел Агентства сохранялось 32 копейки отъ каждаго любопытствующаго корыстолюбца. Достойное наказаніе за корыстолюбіе! Нельзя было претендовать, опоздавъ, и вс смолчали, не подозрвая хитроумія столичныхъ публикаторовъ. Точную исторію этой стратагемы я узналъ, уже впослдствіи, отъ болтливаго швейцара, который, въ свою очередь, слышалъ ее, въ пріятельской бесд, отъ Семена.

Вотъ теперь-то мн приходилось идти пожинать плоды этой финансовой операціи, такъ какъ Петру Александровичу нужны были деньги: требовалось марки обратить въ ассигнаціи.

Благословясь, взявъ подмышку цлую папку съ этими марками, надвинувъ картузъ на бекрень и ничего не предчувствуя — отправился я по стогнамъ и торжищамъ Невскаго проспекта и сосднихъ улицъ.

Дло идетъ, идетъ. Только два человка — табачникъ да мелочникъ — отказались купить, а то вс берутъ охотно. Ужь три табачника купили у меня, со скидкою десяти процентовъ, рублей на восемнадцать, два лавочника еще рублей на двнадцать, со скидкою двадцати процентовъ… Расторговался я рублей на тридцать. Очень доволенъ.

Спускаюсь въ низокъ, въ овощную.

Шельмовски хорошо пахнетъ: и свжимъ ржанымъ хлбомъ, и лучкомъ, и тешкой! На голодный носъ это дйствуетъ обворожительно.

Предлагаю свои марки. Объемистый, пудовъ въ десять, лавочникъ холодно меня принимаетъ.

— На пошт беремъ, замчаетъ онъ.

— У меня со скидкою могли бы.— Я разворачиваю папку.— Онъ взялъ и поглядлъ внимательно на нсколько марокъ.

— Что-жь он у васъ не въ листахъ?

— У насъ он особнякомъ каждая получается, объясняю я

— По скольку желаете взять?

— Съ 10% скидкою продавалъ.

— Нтъ-съ, такъ намъ некстати. По копейк?

— Бога вы не боитесь, говорю я съ сердцемъ и захлопываю папку.

— Извольте по дв, боле нельзя, не прогнвайтесь.

— Нтъ-съ, нтъ…

Поворачиваюсь уходить. Вдругъ — случайность — околодочный въ лавку. Здоровается съ лавочникомъ за руку. Я скоре къ двери. Ушелъ. Не усплъ я дойти до угла переулка, слышу сзади:

— Милостивый Государь! Милостивый государь!

Считая себя однимъ изъ милостивыхъ государей на русской земл, останавливаюсь. Тотъ же околодочный. Запыхался, голубчикъ, усердствуя.

— Что вамъ угодно? спрашиваю я.

— Что это у васъ подмышкой?

— Папка.

— А въ папк?

— Почтовыя марки.

— Продаете?

— Продаю, смло говорю я, правда сказать, все-таки будучи неспокоенъ.

— Имете свидтельство казенной палаты на право продажи гербовыхъ марокъ? Вы знаете, что на это нужно имть свидтельство въ магазин, на видномъ мст выставленное?! Да и съ рукъ продавать не дозволяется… Приглашаю васъ въ участокъ.

— За что-же, что-же тутъ незаконнаго? съ отчаяніемъ говорю я.

— Тамъ разберутъ. У насъ есть распоряженіе. Вдь у васъ нтъ билета на торговлю въ разносъ?

— Да это не профессія моя, первый разъ, меня послали…

— Въ участк разберутъ. Тамъ составятъ лишь протоколъ.

‘Господи, думаю я: — протоколъ! часъ отъ часу не лучше’! Шествуемъ въ участокъ. ‘Непріятно ходить по улиц съ околодочнымъ, встрчные оглядываютъ, особенно при моемъ костюм,’ вертится у меня въ голов.

Грязный дворъ, вонючая лстница, тснота, темнота, духота — это полицейскій участокъ. Занятія уже отошли, пусто. Въ участк видны только дежурные.

— Обождите, говоритъ околодочный въ первой комнат, а самъ идетъ дале. Я прислонился къ столу. Неспокоенъ, правду сказать. ‘Застъ меня Трубинъ!’ думается мн.

Вышелъ какой-то секретарь, уже не молодой, въ очкахъ, грязный, водкой попахиваетъ: видно, дльный чиновникъ. Оглядлъ меня бокомъ.

Слышу я, стороною, говорятъ:

‘Почтальонскія штуки… Приказано задерживать’…

‘Батюшки мои, только этого недостовало’, думаю я. Однако, не робю еще вполн.

— Скажите, пожалуйста, по какому праву меня, свободнаго гражданина, на улиц околодочный вдругъ задерживаетъ?! храбро спрашиваю я.

Грязный секретарь оглядлъ презрительно мой костюмъ. ‘Вчно этотъ костюмъ!’ мелькаетъ у меня съ досадой въ голов.

Онъ не удостоилъ меня отвта, а лишь замтилъ:

— Приставъ сейчасъ прійдетъ.

И ушелъ въ свою комнату.

— Однако, это уличный разбой! съ сердцемъ говорю я, волнуясь:— Это Ташкентъ, это азіатское безправіе!.. Я буду жаловаться градоначальнику, въ судъ!..

Околодочный равнодушно смотритъ на меня, стоя у другого стола и скрестивъ по-наполеоновски на груди руки.

— Это варварство!.. Башибузуки! Всякій пьяный Держиморда сметъ на улиц честнаго человка…

Околодочный невозтутимъ.

— Говорите тише, разв не можете тише говорить?! мшаете людямъ заниматься, только замтилъ онъ мн.

Выходитъ приставъ изъ боковой комнаты. Сюртукъ разстегнутъ, блый жилетъ виднъ.— Околодочный что-то ему докладываетъ въ полголоса, секретарь сзади подсовывается.

Слышу: ‘шайка’, ‘почтальонскія продлки’… ‘Было распоряженіе’ — шепотомъ говорятъ они.

— Кто вы такой? спрашиваетъ меня приставъ.

— Дворянинъ.

— Знаете, за что задержаны?

— Не знаю… Мн поручилъ хозяинъ продать наши почтовыя марки, которыхъ у насъ накопилось много — имемъ полное право… Это не профессія, первый разъ… И вдругъ этотъ Держиморда…

— Выражайтесь вжливе… Какой хозяинъ?

— Г. Трубинъ, вы врно знаете: содержатель ‘Финансоваго Агентства’, извстный юристъ, кандидатъ правъ.

— Это не нашего участка, это 3-го участка, я не знаю. Такъ г. Трубинъ васъ послалъ?

— Да-съ.

— Вы правду говорите?

— Правду, г. приставъ, пошлите проврить съ околодочнымъ.

Онъ подумалъ немного и еще разъ оглядлъ меня: — Покажите ваши марки.— Я раскрылъ папку.— Онъ взглянулъ, взялъ въ руку и посмотрлъ на свтъ нсколько марокъ.— Послать сюда старшаго городового! громко сказалъ онъ.

Явился и вытянулся у порога гренадеръ-городовой, въ полицейскомъ суконномъ казакин, подъ которымъ былъ поддтъ, несмотря на 28^о жаръ на улиц, полушубокъ.

— Сходи съ этимъ господиномъ въ ‘Финансовое Агентство’, на Невскомъ (они укажутъ), и узнай у хозяина, тамъ ли они служатъ, и хозяйскія ли это марки. Если врно говорятъ — освободить. Посл мн доложишь.

— Слушаю, вашскородіе!

Я обрадовался, какъ дитя, столь мирному окончанію всей этой исторіи, хотя не чувствовалъ себя виноватымъ, и выскочилъ поскоре на улицу.

Мы зашагали быстро.

Нашъ швейцаръ очень удивился, увидя меня съ такимъ почетнымъ эскортомъ.

— Петръ Александрычъ дома? спросилъ я поспшно.

— Нтъ-съ, Иванъ Николаичъ, а тамъ давно ждутъ.

— Какъ же быть? Придется теб обождать, братецъ, сказалъ я городовому. Я разсказалъ швейцару исторію съ марками. Онъ очень смялся.

— Это хорошій господинъ, въ ‘Агентств’ служитъ, мы знаемъ, говорилъ онъ городовому:— а, впрочемъ, подымитесь наверхъ. Хозяинъ скоро будетъ, или такъ спросите у кого, объяснилъ швейцаръ моему стражу.

Мы пошли въ контору.

Боже, какъ не кстати! Субботній купчикъ сидлъ въ контор и поджидалъ Трубина. Онъ видлъ, какъ меня привели съ городовымъ. Антонина Ксаверьевна чуть въ обморокъ не упала.

— И безъ того мы васъ ждемъ два часа, сказала она, съ упрекомъ въ полголоса, указывая глазами на купца:— Петра Александровича нтъ.

— Но я-то зачмъ вамъ нуженъ? Что же я могу сдлать?

— Вы завдующій финансовымъ отдломъ. Трубина нтъ — вы заступаете.

Вижу, купецъ только пялитъ глаза, да старается понять, что передъ нимъ происходитъ.

Городовой же вступилъ въ конфиденцію съ Семеномъ, въ передней. Должно быть, свидтельство послдняго было въ мою пользу, такъ какъ городовой, вскор, просунувшись въ контору, сказалъ мн:

— Я пойду, господинъ. Чего ждать. Пустое все!..

И онъ удалился во-свояси. Я легче вздохнулъ.

— Что же теперича? будетъ ли конецъ моему длу, господинъ? Три часа жду, обратился ко мн купецъ, вставая и подходя къ конторк, у которой я сидлъ.

— Хозяина нтъ, обождите.

— Ждали, у насъ тоже дловъ не мало.— Онъ зачесалъ затылокъ: — тц! тц! не ладно! зачмокалъ онъ, качая головою: — вы вдь здсь старшой?

— Гм-да, сказалъ я.

— Удовлетворите меня. Который разъ хожу! За своими деньгами хожу, не милостыни пришелъ просить.

Я былъ какъ растерянный. Исторія съ марками, скандалъ, не выходили изъ головы, а тутъ еще новое удовольствіе!.. Ну, да Трубинъ выручитъ: пріхалъ, наконецъ.

Петръ Александровичъ влетлъ въ комнату фертомъ, веселый, размахивая шляпой.

— А, здравствуйте, почтеннйшій! снисходительно сказалъ онъ купцу: — я васъ заставилъ прождать, извините, извините. Биржа, дла — въ большомъ предпріятіи, какъ наше, времени не хватаетъ. Хотлось бы, чтобы 48 часовъ въ сутки было… Билетики желаете получить? Прекрасно, прекрасно. Сейчасъ.

Онъ положилъ шляпу и принялся самъ за дло.

— Сколько вы должны доплатить? Сколько вашихъ взносовъ? Антонина Ксаверьевна, откройте лицевой счетъ гг. Кубышкина и Анисимова.

Начались разсчеты. Я отдыхалъ пока. Сосчитали, наконецъ.

— Пожалуйте деньги, сказалъ Трубинъ.

Кубышкинъ — это былъ онъ — взялся за пазуху и медленно сталъ вытаскивать свой чемоданъ.

— Билетики… проговорилъ онъ:— капиталы у насъ есть.

Онъ раскрылъ бумажникъ. Разбойникъ, тамъ было тысячъ пять сторублевыми ассигнаціями!

— Билеты, понявъ, сказалъ Петръ Александровичъ:— вотъ!— Онъ досталъ пачку билетовъ.— У васъ на первой вашей квитанціи два билета — получите-съ.

Онъ вручилъ купцу. Гость принялся поврять NoNo билетовъ по квитанціи. Я видлъ, какъ Трубинъ стоялъ блдный.

— NoNo не т, сказалъ купецъ.

— Это все равно. Того же выигрыша, перваго?! Въ тиражъ не вышли.

— Вы намъ пожалуйте наши, намъ чужихъ не нужно, возвращая билеты, сказалъ покупатель.

— Это же все равно.

— Такъ-то такъ, да свои хотлось бы. Ужь мы за эти NoNo молились. Желательно свои получить.

— Послушайте, почтеннйшій, вдь это дтство! Вдь т не выиграли, хотя вы и молились. Ну, эти выиграютъ.

— Да нтъ, это все не то, нелады, нершительно сказалъ купецъ:— гд же наши?

— Да вотъ ваши.

Трубинъ опять сунулъ ему т же билеты.

— Не наши. Какъ же по квитанціи?

— Да вы поймите, почтеннйшій г. Кубышкинъ, въ большомъ финансовомъ предпріятіи, каково наше, гд, можетъ быть, милліоны, десятки милліоновъ обращаются, нельзя безъ перетасовокъ. Биржа, паденіе и повышеніе курса билетовъ — мы за всмъ должны слдить — огромный балансъ… стрлялъ шибко банкирскою терминологіею Трубинъ:— переходъ суммъ изъ одной статьи въ другую, съ одной стороны — счета корреспондентовъ — loro, съ другой — наши, nostro, и потомъ различные курсы на Лондонъ — въ пенсахъ, на Амстердамъ — въ голландскихъ центахъ, на Парижъ — во франкахъ, при постоянномъ колебательномъ состояніи нашей валюты то въ 249, то въ 249 ³/₄… невозможно, вы требуете невозможнаго отъ банкирской конторы.

Купецъ былъ замтно опшенъ такою ученостью. Онъ даже, вздохнувъ, раза два покосился на образъ, какъ бы призывая силы небесныя на помощь собственному слабому разумнію.

— Да нтъ, почесываясь, все-таки стоялъ онъ на своемъ:— мы за т нумера молились… Можетъ быть, они выиграли бы.

— Однако, не выиграли! А вотъ эти такъ выиграютъ, я знаю.

— Какъ быть? сказалъ купецъ въ нершительности:— еслибы я одинъ. Я не стоялъ бы. А то тутъ чужіе — Анисимова, да еще одного. Нужно спросить. Чтобы грха какого ненарокомъ не было.

— Какого же грха!?

— Лучше завтра зайдемъ. Какъ они — это ихъ дло.

— Если вы согласны за себя, возьмите свои билеты и возвратите намъ квитанцію, а они завтра… Они врно согласятся, они умные люди.

— Ужь и я до завтра погожу, какъ люди, вмст хали изъ Борисоглбска… Прощенья просимъ. До завтра.

— Не хотите?!.. Прощайте, прощайте, почтеннйшій Кубышкинъ. Обдумайте, переговорите — вы увидите, что это все едино.

Блдный и взволнованный, онъ проводилъ купца до лстницы и еще разъ жарко пожалъ ему руку.

Онъ подошелъ къ графину и, даже не наливая въ стаканъ, выпилъ жадно изъ горлышка нсколько глотковъ. Онъ тяжело перевелъ духъ.

Я ужь боялся и доложить ему о моей исторіи. Такъ и ушелъ въ этотъ день домой, не сказавъ…

VII.

Сыро, дождливо сегодня на двор… Небеса обидли насъ, бдняковъ: безъ пальтишки пришлось въ контору пробираться подъ крышами домовъ! Испачкался, да спасибо швейцару — вытеръ мои сапоги. Съ ужасомъ думаю, какъ-то придется на почту шпацировать по такой погод! На лстниц часы показываютъ 10. ‘Слава Богу, не опоздалъ’.

Въ швейцарской засталъ Кубышкина: онъ сидлъ подъ зеркаломъ въ раздумь. Я ему предложилъ пожаловать въ Агентство. Онъ отвтилъ, что поджидаетъ ‘людей’.

Иду наверхъ.

Семенъ встрчаетъ просьбою вытереть ноги. Онъ пасмуренъ, какъ сегодняшняя погода. Антонина Ксаверьевна блдна, нервна и жалуется на головную боль…

Трубинъ долго не выходилъ изъ кабинета. Когда онъ вышелъ, я ему сдалъ деньги за проданныя марки, папку съ остаткомъ этихъ послднихъ, и разсказалъ вкратц вчерашнее приключеніе.

Онъ очень удивился.

— Не имли никакого права, сказалъ онъ: — я буду градоначальнику жаловаться… Это вашъ костюмъ надлалъ, почесавъ затылокъ, сказалъ онъ съ досадой:— я говорилъ, что у насъ, въ большомъ дл, необходимъ приличный костюмъ!..

Но боле ничего не сказалъ. Слава Богу, сошло, кажется, благополучно!.. Онъ даже меня порадовалъ, объявивъ, что, по дождю, нечего ходить на почту, что сегодня, въ виду ожидаемаго посщенія публики, ‘вс’ должны быть въ контор на лицо.

Мн онъ задалъ особую работу: переписать ‘чистенько’ довренность на мое имя какой-то купчихи Клюковкиной. Въ довренности я назначался завдывать всми ея домами, имніями и угодіями, съ правомъ ‘ходить по судамъ’. Полномочія были самыя обширныя: и дома, и угодья ея могъ я продавать, и къ министрамъ являться, и людей въ темницы ввергать, и въ конкурсахъ засдать… Ну, словомъ, длался сразу могущественъ, какъ турецкій султанъ. Такимъ образомъ, кругъ моего завдыванія длами царствъ и человчества все расширяется! Лестно. При терпніи, вроятно, дождусь, что буду завдывать арміями и флотомъ! Досадно только, что, при такихъ благопріятныхъ условіяхъ будущности, пришлось сегодня переночевать въ дровяномъ сарайчик у знакомаго, на лстниц, по случаю его отсутствія на дачу. Но и это ничего. Посл завтра я долженъ буду съ утра куда-то хать съ Петромъ Александровичемъ по длу этой довренности.

Задавъ мн работу на сегодня, Трубинъ опять ушелъ въ кабинетъ.

Около 11 часовъ навдался въ Агентство ‘страшный’ изобртатель летательнаго аппарата. Онъ опять началъ съ того, что выпилъ почти цлый графинъ воды на окн, чмъ снова перепугалъ нервную Антонину Ксаверьевну, затмъ онъ принялся шибко доказывать намъ преимущества летанія по воздуху передъ пресмыкавіемъ по земл. Собственно теперь онъ зашелъ, чтобы узнать: не полученъ ли отвтъ отъ Ротшильда? Отвтъ не былъ еще полученъ.

Онъ удивился, что такой практическій человкъ, какъ англичанинъ Ротшильдъ, долго медлилъ ршеніемъ въ столь выгодномъ дл. Оставилъ адресъ свой, прося прислать за нимъ тотчасъ какъ будетъ получено извщеніе изъ Лондона. Отрекомендовался и фамиліею. Адресъ былъ: на Пескахъ, домъ Фридерикса, подъздъ 25, на антресоляхъ. Расходъ на посыльнаго, 20 коп., разршилъ намъ поставить ему въ счетъ при полученіи съ Ротшильда 5 милліоновъ. Уходя, онъ любезно предупредилъ, что, на будущей недл, доставитъ намъ случай реализировать еще одинъ капиталъ въ милліонъ рублей на постройку корабля, въ которомъ онъ опустится на дно морское, подобно знаменитому Жюль-верновскому капитану Немо. Мы порадовались, но въ эту минуту боле всего желали, чтобы онъ скоре ушелъ изъ конторы.

Ушелъ, наконецъ, Антонина Ксаверьевна допила остающуюся воду въ графин — и успокоилась нсколько. Семенъ, съ ворчаніемъ, подмелъ щеткою за нимъ грязь.

Половина двнадцатаго. Семенъ, два раза посылавшійся внизъ на рекогносцировку и локонически извщавшій первый разъ, что ‘сидитъ’, потомъ — что ‘сидятъ’, вдругъ воскликнулъ — ‘идутъ!’ Чахоточная двушка опять чуть не упала въ обморокъ.

Враги вступили въ наши предлы. Съ большею топотнею, обтирая ноги въ передней, по требованію Семена, вошли они въ Агентство. Теперь ихъ было четверо: извстный уже читателю г. Кубышкинъ, какей-то толстый, колосальный купецъ въ широчайшемъ коломенковомъ костюм съ длинною золотою цпью часовъ черезъ шею, и серебрянной сережкой въ ух — должно быть Анисимовъ, о которомъ вчера упоминалъ Кубышкинъ, и смиренный рыжебородый мужичокъ въ пиджак, съ выпущенною русскою рубашкою изъ подъ жилета поверхъ штановъ, засунутыхъ въ сапоги бураками. Ихъ робко сопровождалъ еще какой-то небритый господинъ, съ красными пятнами на лиц, съ длинными волосами, въ очкахъ. Онъ былъ одтъ въ поношенный сюртукъ, безъ галстуха, такъ какъ на немъ виднлась грязная русская рубаха съ красною обшивкою птухами по косому вороту. Онъ, видимо, пришелъ, подобно мн, безъ верхняго платья, такъ какъ на сюртук виднлись дождевыя капли. Подмышкою онъ комкалъ военную фуражку, съ офицерскою кокардою на порыжвшемъ бархатномъ околыш.

Первые двое смло вступили въ контору, отставной офицеръ робко слдовалъ за ними, скромный мужичокъ придержался дверей передней. Семенъ уставился глазами изъ передней на ихъ грязныя ноги — и такъ пребылъ въ теченіе всего послдующаго дйствія сегодняшней сцены: онъ единственно соображалъ, насколько они загрязнятъ полы.

Вся православная братья оснила себя на образъ большимъ крестнымъ знаменіемъ. Предполагаемый Анисимовъ выступалъ впередъ какъ-то необыкновенно храбро и былъ, повидимому, въ искуственно-возбужденномъ состояніи.

Оглядвъ контору, Анисимовъ направился къ тому мсту, гд я сидлъ и, принимая меня за хозяина, громко сказалъ:

— Позвольте получить наши билетики, хозяинъ, мы платимъ достальное, вотъ квитокъ. Я хочу мои билеты! добавилъ онъ, силько стукнувъ громаднымъ кулачищемъ объ столъ.

— Ахъ! воскликнула нервно Антонина Ксаверьевна.

Трезоръ заворчалъ.

Анисимовъ удивленно взглянулъ на двицу.

— Чего ‘ахъ’! Своего прошу, кажется.

— Позовите Петра Александровича! кричала Антонина Ксаверьевна.

— Кого ни зови, стоялъ на своемъ Анисимовъ: — а мн подай мое, деньги платили два года, NoNo прописаны въ квитанціи, не позволю, чтобы всякіе петербургскіе шустеры-мустеры насмялись!

— Ахъ!.. Да позовите же въ правленіе Петра Александровича, Семенъ! кричала испуганная Антонина Ксаверьевна.

Трезоръ принялся лаять.

— Ты полегче, Анисимъ Иванычъ, попридерживая за руку товарища, говорилъ Кубышкинъ:— это не тотъ, не хозяинъ, указывая на меня, добавлялъ онъ: — не пужай, не пужай попусту барышни. Вишь она какая.

Анисимовъ оставилъ насъ въ поко и отошелъ отъ меня. Я вздохнулъ облегченною грудью.

— Не позволю петербургскимъ шустерамъ-мустерамъ насмяться, твердилъ Анисимовъ.

Я подалъ Антонин Ксаверьевн стаканъ воды. Она жадно стала пить, всхлыпивая.

— Что такое, что такое?! спрашивалъ, входя въ контору, блдный Трубинъ.— Господа! прошу васъ не длать скандала: здсь не кабакъ, здсь портретъ, наконецъ, образъ!.. А, здравствуйте, почтеннйшій г. Кубышкинъ! сжимая руку конфузившагося за пріятеля Кубышкина, сказалъ Петръ Александровичъ.— Пожалуйста, господа, потише — тутъ общественное мсто, портретъ… И потомъ, женщина нервна, легко могутъ случиться ужасныя послдствія, указывая на плакавшую Антонину Ксаверьевну, пояснилъ онъ.

— Да мы ничего-съ… ничего, не хотли обидть, говорилъ слегка струхнувшій Анисимовъ:— чего барышня такъ въ-серьзъ приняла! Не хотли обидть… Ну, не сердитесь, барышня, не сердитесь! уже приставалъ онъ къ Антонин Ксаверьевп:— мы, русскіе люди, по простот, въ сердцахъ иногда. А мы обидть не желали. Не сердитесь, конфетокъ привеземъ — денегъ у насъ много, какихъ угодно привеземъ, отъ Кочкурова, отъ Рабопова, какихъ угодно… Не сердитесь.

Онъ протянулъ ей руку.

— Donnez, donnez lui votre main, подсказалъ двушк Петръ Александровичъ, которому весь этотъ пассажъ, видимо, былъ очень кстати.— Она не сердится, не сердится.

Антонина Ксаверьевна подала Анисимову кончики пальцевъ, въ знакъ примиренія.

— Ай, да барышня, восхищался борисоглбецъ:— люблю, ей-богу люблю, не сердится! Завтра же бонбошекъ привезу, ей-богу, привезу.

— Ничего, ничего, уже развязно говорилъ ободрившійся Трубинъ:— она забыла.— Онъ показалъ глазами Кубышкину на бурнаго товарища.— Кого имю удовольствіе видть въ агентств? г. Анисимова?

— Такъ точно-съ.

— Анисимъ Ивановичъ Анисимовъ, рекомендовался товарищъ Кубышкина, расшаркиваясь:— билетики у васъ покупали.

— Да, да! Очень пріятно познакомиться. Сейчасъ получите билетики… А они? справлялся Трубинъ, указывая на третьяго спутника Кубышкина и Анисимова, придерживавшагося боле дверей передней и не принимавшаго до сихъ поръ никакого участія въ общемъ разговор.

— Этотъ такъ себ, объяснилъ Кубышкинъ: — тоже нашъ, борисоглбскій, по прасольской части у насъ. Одинъ билетикъ у васъ иметъ.

— А, очень пріятно познакомиться, очень пріятно, говорилъ нашъ хозяинъ, подходя къ двери и протягивая скромному мужичку свою руку. Тотъ обтеръ прежде всего свою длань о бокъ пиджака и подалъ ее робко изящному Трубину, поклонившись въ поясъ.

Петръ Александровичъ взглянулъ на четвертаго спутника.

— Фонъ-Пуске, отрекомендовался тотъ, развязно подавая руку: — поручикъ артиллеріи.

— Адвокатъ, добавилъ въ полголоса Кубышкинъ.

— А, радъ познакомиться!— Трубинъ пожалъ руку фонъ-Пуске, оглядлъ его съ ногъ до головы и, продолжая любезно обращаться къ прочимъ гостямъ, вынулъ изъ портмоне новенькую трехрублевую бумажку и, почти передъ носомъ Пуске, переложилъ ее въ свой жилетный кармашекъ.

— Господа, прошу садиться. Переговоримте о нашемъ дл, бойко сказалъ бодрящійся Петръ Александровичъ.— Вс захотли говорить стоя и остались на ногахъ.

Фонъ-Пуске, пользуясь этимъ временемъ, отдлился и, прохаживаясь, какъ бы разсянно косился на меня. Сродственность нашего костюма сразу отличила меня отъ всхъ въ его глазахъ. Онъ какъ будто подмигивалъ мн глазомъ изъ-подъ очковъ, желая сказать: ‘пойдемъ-ка кое-куда!’

— Ршились-ли, почтеннйшій г. Кубышкинъ? обратился Трубинъ къ первому купцу, намекая на вчерашній разговоръ.— Право, все едино.

— Да я что же-съ, какъ вотъ люди, сказалъ Кубышкинъ нершительно и полуоборотился въ сторону товарищей.

— Желательно свои получить, твердо объявилъ Анисимовъ:— потому мы два года за нихъ платили.

Трубина, видимо, покоробило.

— Не все ли равно, господа? Того же 1-го займа: билеты въ тиражъ невышедшіе, я ручаюсь.

— Такъ-съ, сказалъ Анисимовъ: — да все-съ не то. У насъ теперь, почитай, вс бабы знаютъ NoNo-то, какъ привезти другіе?! Кои годы платили, ждали…

— Это дтство, почтеннйшій!

— Молебны служили о благополученіи, добавилъ Кубышкинъ.

— И выиграете теперь. Наши билеты всегда были счастливы.

— За два года-то, почитай, тиражовъ четыре либо пять было, мы надялись. Какъ же, еслибы выиграли? спросилъ Анисимовъ.

— И получили бы, потому что тогда они были и за вами числились, но недавно, вслдствіе колебанія ихъ курса, обмнены: финансовая операція банкирскаго дла, бойко объяснилъ Петръ Александровичъ:— если, какъ теперь можно надяться, въ іюльскій тиражъ выиграете по новымъ билетамъ — ваше будетъ, безъ спору. Въ чемъ тутъ ваша потеря, я не понимаю?

— Да какъ жесъ, стоялъ на своемъ Анисимъ Ивановичъ: — то они были наши, по вашей публик, въ книг-то печатной сказано, да и въ квитк, а тутъ какъ бы не наши, вы ими распоряжаетесь, продаете…

— Обмниваю, поправилъ смло Трубинъ: — это въ банкирскомъ дл большая разница.

— Или хотя обмниваете, безъ нашего спросу?! Это что-то не такъ, не законъ, какъ бы растрата.

У Трубина холодный потъ выступилъ на лбу. Онъ, видимо, понялъ, что это страшное слово уже кмъ-то было подсказано борисоглбцамъ. Но онъ совладалъ съ собою и презрительно улыбнулся.

— Пушкинъ, сказалъ Анисимовъ, обращаясь къ фонъ-Пуске, разгуливавшему по контор:— что ты скажешь, ты законникъ?

Фонъ-Пуске подошелъ къ кружку разговаривавшихъ. Трубинъ понялъ, что насталъ моментъ выдержать единоборство съ этимъ ‘законникомъ’. Они смрили другъ друга глазами. Трубинъ, какъ бы болтая лвой ногой, запустилъ пальцы въ жилетный кармашекъ и хрустнулъ новенькою ассигнаціею.

— То-есть, конечно, тутъ есть нкоторая неправильность, сказалъ нершительно Пуске:— тутъ были, такъ сказать, запродажи…

— На срокъ, бойко объяснилъ Трубинъ.

— Да, хотя бы на срокъ.

— А это большая разница, г. повренный, согласитесь! смло напомнилъ Петръ Александровичъ, шелестя бумажкой въ кармашк.

— Согласенъ, г. банкиръ.

Трубинъ вздохнулъ легче.

— Но чмъ вы объясняете тотъ фактъ, г. банкиръ, что, вмсто запроданныхъ билетовъ, вы теперь имете для гг. покупателей другіе? съ важностью полюбопытствовалъ фонъ-Пуске, уставляясь какъ бы пристальнымъ взглядомъ, изъ-подъ очковъ, на Трубина:— чмъ объясняете?

— Очень просто, передвиженіемъ суммъ, г. повренный! Въ большомъ финансовомъ предпріятіи, каково наше, гд, можетъ быть, милліоны, десятки милліоновъ передвигаются, нельзя безъ перетасовки. Биржа, опять началъ стрлять Трубинъ заученымъ:— паденіе и повышеніе курса билетовъ… мы за всмъ должны слдить… огромный балансъ, переходъ суммъ изъ одной статьи въ другую, съ одной стороны, счета корреспондентовъ — loro, съ другой — наши nostio, и потомъ различные курсы на Лондонъ — въ пенсахъ, на Амстердамъ — въ центахъ, на Гамбургъ — въ имперскихъ маркахъ, на Парижъ — во франкахъ и сантимахъ, при постоянно колебательномъ состояніи нашего курса, нашей валюты, то per 250, то per 251 за рубль…

Кубышкинъ опять вздохнулъ и набожно покосился на образъ.

— …Невозможно, невозможно! Господа (Трубинъ указалъ на купцовъ), невозможнаго требуютъ отъ банкира. Въ финансовомъ предпріятіи безъ перехода суммъ изъ одной статьи въ другую нельзя, согласитесь. Лишь бы покупатели билета въ убытк не были. Слдовательно, понятіе о растрат тутъ немыслимо, незаконнаго тутъ ничего нтъ…

— Да, пожалуй. Уголовнаго характера въ дяніи нтъ. Главныхъ квалификаторовъ преступности нтъ, злой воли и убытка третьяго лица…

Фонъ-Пуске пріостановился и взглянулъ на своихъ спутниковъ, какъ бы говоря: ‘ну, я все для васъ сдлалъ’.

— Какъ же ты, Пушкинъ, фамиліарно замтилъ ему Анисимовъ:— теперь сказываешь, что уголовнаго характера нтъ, а въ портерной говорилъ, что тутъ прямое дло идти къ прокурору, за уголовщину?

— Въ предположеніи, что тутъ была растрата, но тутъ оказывается финансовое дло, передвиженіе суммъ, какъ говоритъ г. банкиръ, бойко объяснилъ фонъ-Пуске.

— Объясните это имъ, г. повренный, поспшно подсказалъ Трубинъ, относясь къ Пуске.

— Объяснилъ, объяснилъ. Теперь дло ясно стало. Это можетъ подлежать вднію коммерческаго трибунала, а не камеры прокурора.

— И тогда, смло предупредилъ Трубинъ: — пусть тягаются, коммерческій судъ меня оправдаетъ, я заплачу, но заплачу ужь чрезъ три года, по суду.

Анисимовъ махнулъ рукою и, отойдя къ окну, сталъ глядть на улицу. Петръ Александровичъ сіялъ. Онъ задрыгалъ еще сильне лвою ногою и шелестнулъ ассигнаціею въ кармашк еще громче.

Мужичокъ отдлился отъ двери, приблизился къ Кубышкину и, тронувъ его за плечо, сказалъ:

— Какъ хотите, я буду кончать. Вотъ еще по судамъ три года валандаться! Богъ пошлетъ счастіе и на эти билеты выиграемъ.

— Сейчасъ слышна здравость русскаго простого ума, замтилъ Петръ Александровичъ, обращаясь къ фонъ-Пуске.

— Совершенно согласенъ съ вами, г. банкиръ! У насъ въ 30-й артиллерійской бригад, въ 3-й батаре, былъ одинъ солдатъ, отличавшійся удивительнымъ здравомысліемъ, я вамъ скажу. Подъ Плевною, напримръ…

Но едва онъ хотлъ привести примръ, какъ мужичокъ перебилъ его своею мыслью:

— Кончаемъ, Анисимъ Ивановичъ! отнесся онъ къ Анисимову:— убытку нтъ.

— Какой убытокъ! воскликнулъ Трубинъ:— если кто въ убытк, такъ это я!

— Какъ люди, такъ и я, говоритъ нершительный Кубышкинъ.

— Теб хорошо такъ говорить, въ раздумья замтилъ мужику Анисимовъ, возвращаясь опять къ кружку разговаривающихъ: — ты на билет одинъ. А у меня сидятъ: едотова семья — разъ, Иванъ да Митрій Семеновы, кузнецы — два, Перышкинъ прикащикъ — три, окромя меня… Небось вс деньги мн платили, вс лбы-то, молясь, колотили. Ждутъ тхъ NoNo посписаны у всхъ. Я росписки имъ повыдалъ. Наплюютъ мн въ глаза! Разсудите, какъ тутъ быть.

— Да и у меня на билет Ермиха, замтилъ мужичокъ.

— Ну, та слпая… По жадности старческой разв станетъ спорить…

— Мы можемъ сказать, какое дло приключилось, успокоилъ Кубышкинъ.— Вдь убытка нтъ… И я кончаю, ршился онъ, наконецъ.

Анисимовъ съ минуту подумалъ.

— Пожалуйте-съ билеты, сказалъ онъ Трубину, махнувъ рукою и вынимая толстый бумажникъ.

Петръ Александровичъ крутнулъ молодецки свой усъ.

— Антонина Ксаверьевна! подайте нашу книгу ресконтровъ, важно приказалъ онъ.

Нашлись расчеты. Петръ Александровичъ, видимо, прежде всего старается отобрать квитанціи. Радужныя сотняги покупщиковъ переходятъ къ Трубину, билеты — въ руки борисоглбцевъ, готовясь осчастливить разныхъ Ермихъ, едотовыхъ и иныхъ.

Фонъ-Пуске разгуливаетъ по контор съ гордо поднятой головой, покашиваясь на жилетку Трубина. Улучивъ удобную минуту, Петръ Александровичъ суетъ ему въ руку бумажку, прибавляя тихо:

— Прошу быть знакомымъ… Нкоторый кредитъ можно будетъ вамъ открыть.

Вс разстаются по-пріятельски. Трубинъ величественно жметъ всмъ руку на прощанье, сопровождая это пожатіе просьбою:

— Пожалуйста, господа, рекомендуйте наше Агентство у себя въ провинціи. Будемте знакомы на будущее время.

— Постараемся… Что можно — сдлаемъ, уходя, обнадеживаютъ добродушные представители ‘почтеннйшей’ провинціальной публики.

Русское сердце чрезъ минуту ничего не помнитъ дурного! Мы видимъ изъ оконъ, какъ они, на радостяхъ, переходятъ улицу и направляются въ сосднюю портерную. Фонъ-Пуске какъ бы предводительствуетъ ими. ‘Шустеры-мустеры’, повидимому, забыты даже Анисимовымъ…

— Ну, народецъ! говоритъ неблагодарный Трубинъ, запирая за ними дверь на лстницу.

‘Эхъ бы тебя лозой хорошей’, думается мн.

И вдь конфекты отъ Кочкурова занесъ таки Анисимовъ нашей конторщиц на другой день, не забылъ!

VIII.

Драма!.. Въ жизни такъ близко идетъ грустное за смшнымъ! Я испыталъ быстроту этой смны комичнаго печальнымъ за кратковременное мое знакомство съ Трубинымъ, и испыталъ скоре, чмъ ожидалъ! Возможно, что именно это-то и дало мн силы скоре разнакомиться съ нимъ… И я благодарю судьбу.

Не позже, какъ черезъ день, посл описанной мною смшной сцены въ контор Агентства съ борисоглбцами, часу въ десятомъ утра, я сидлъ съ Петромъ Александровичемъ въ скверненькомъ трактиришк Семеновскаго полка. (Мы поджидали судебнаго пристава). Трактиръ помщался въ дом Клюковкиной. Въ томъ же дом жилъ мдникъ, котораго, за неплатежъ въ теченіи трехъ мсяцевъ квартирныхъ денегъ, требовалось выселить по исполнительному листу мирового судьи, а имущество предварительно описать въ обезпеченіе иска. Клюковкина была та именно калашниковская дама, которая назжала къ намъ таинственно въ Агентство и длами которой готовился управлять нашъ Петръ Александровичъ Трубинъ, благоразумно подставивъ меня для скучныхъ и непріятныхъ формальностей. Довренность Клюковкиной на мое имя должна была, какъ объяснилъ Трубинъ, всегда находиться у него, будучи вручаема мн лишь въ случаяхъ надобности.

Хотя это казалось мн частнымъ дломъ Трубина съ Клюковкиною и я хотлъ отказаться, по Петръ Александровичъ объяснилъ мн, что веденіе судебныхъ длъ, чрезъ опытныхъ юристовъ, входитъ въ программу дйствій Агентства, что Клюковкина одна изъ постоянныхъ лишь кліентшъ конторы, что я запродалъ свое время этой послдней и, потому, не могу отказаться, что это тоже служба… Нечего было длать!

Въ комнатк съ убогою роскошью аляповатыхъ обоевъ, заставленной столиками и громаднымъ органомъ, у окна сидлъ теперь Петръ Александрычъ Трубинъ и читалъ ‘Голосъ’ на палк. Передъ нимъ помщался приборъ съ стаканами и пузатыми чайниками. Я сидлъ по другую сторону столика, тоже у окна, за стаканомъ предложеннаго Трубинымъ чаю. Постителей было немного, однако, они были. Въ двухъ ‘чистыхъ’ комнатахъ помщалось купечество и чистая публика, дале на ‘черной половин’ шумно галдли извощики и какія-то веселыя женщины. Половые суетились.

Къ Петру Александровичу вс относились, видимо, съ почтеніемъ. Въ передней, съ плюгавенькимъ ‘унтеромъ’, заступавшимъ должность швейцара, разговаривалъ старшій дворникъ дома Клюковкиной, въ чистомъ передник, съ бляхой на груди, находясь въ какомъ-то почтительномъ ожиданіи и поглядывая нетерпливо сквозь стекло выходной двери, то на лстницу, то на ‘чаившаго’ Трубина. Довренность Клюковкиной уже была готова и лежала сложенною передо мною на стол.

Я давно замтилъ во второй комнат фонъ-Пуске. Онъ сидлъ тоже у окна, за столикомъ съ грязной скатертью, противъ двухъ, видимо, мщанъ и, распрашивая ихъ о чемъ-то, строчилъ изъ чернильницы, стоявшей на окн, какую-то бумагу. Въ стаканахъ, стоявшихъ передъ ихъ компаніею, было налито пиво, несмотря на ранній часъ дня. Трубинъ его не замчалъ, занятый газетою.

Окончивъ бумагу, фонъ-Пуске передалъ ее одному изъ мщанъ и получилъ что то въ руку. О ни распрощались и онъ вошелъ въ нашу комнату.

Онъ тотчасъ замтилъ Трубина и развязно направился къ нашему столу.

— Буду имть честь кланяться господину банкиру, сказалъ онъ, смло протягивая руку Трубину.

‘Банкиръ’, не узнавъ фонъ-Пуске, сначала даже вздрогнулъ, предполагая, вроятно, что къ нему обращаются за помощью. Но узнавъ и сообразя съ кмъ встрчается, онъ чему-то даже обрадовался и самъ указалъ адвокату около себя стулъ.

— Читаете? какъ-то неопредленно спросилъ тотъ.

— Да, пробгаю новости дня…

— Какой странный народъ эти провинціалы, г. банкиръ, сказалъ фонъ-Пуске, намекая на третьеводнйшихъ борисоглбцевъ:— я очень надъ ними смялся. Не имя ни о чемъ понятія, взводятъ обвиненія на честныхъ людей!

— Неразвитость, сказалъ надменно Трубинъ.

— Что новаго въ газетахъ?

— Ничего, старыя пошлости, кабацкая перебранка, возмутительные обманы и бахвальства!— Онъ указалъ на что-то въ объявленіяхъ газеты.— Вотъ бахвальство, которое меня особенно возмущаетъ.— Было указано на объявленіе какого-то бюро на Невскомъ:— Много далъ бы, чтобы развдать: дйствительно ли завдующій бюро кандидатъ правъ, какъ онъ себя именуетъ въ рекламахъ, или это лишь наглое, противузаконное присвоеніе себ непринадлежащаго званія для завлеченія легковрной публики.

— Это очень легко узнать, замтилъ фонъ-Пуске.

— Вы не взялись ли бы за это, почтеннйшій? освдомился Трубинъ.

— Съ охотой, г. банкиръ.

— Я вознаградилъ бы, конечно. Вообще, при совмстномъ дйствіи въ разныхъ длахъ, понижая голосъ, объяснилъ Трубинъ:— можно было бы вамъ, какъ я предупреждалъ, открыть у насъ нкоторый кредитъ. Намъ нужны опытные юристы.

— Охотно, охотно.

— И въ случа, если это наглая ложь — можно было бы, въ газетахъ запустить подъ нихъ брандера, вдохновившись, высказался Петръ Александровичъ.

— Естественно. И въ проз и стихахъ. Я знакомъ въ редакціяхъ всхъ газетъ. У насъ на Гончарной есть портерная: удивительное пиво, и вс газеты! Тамъ можно встртить, такъ сказать, вс наши знаменитости литературы. Я со всми знакомъ пріятельски, даже съ самимъ…

Была названа фамилія царька малой прессы.

— Вотъ одолжили бы меня! Право, подумайте надъ моею мыслью и заходите какъ нибудь, на дняхъ, въ Агентство — потолкуемъ. Меня уже давно возмущаетъ это бахвальство, въ газетахъ, подобныхъ господъ! И вдь представьте, тоже билеты внутреннихъ займовъ продаютъ!.. Ну, а за вознагражденьемъ я не постоялъ бы…

— Ну, понимается… Мы могли бы для этого даже здсь встртиться:— я здсь почти ежедневно бываю. Вы здсь часто бываете?

— Первый разъ, у меня здсь въ дом дло сегодня.

— Финансовое?

— Нтъ, судебное… Пустое, неисправнаго плательщика — мдника — нужно выселить, я вдь управляю длами Клюковкиной.

— Не могу ли предложить свои услуги? торопливо спросилъ фонъ-Пуске.

— Meri, я вдь самъ извстный юристъ, кандитать правъ, я всегда лично руковожу судебными длами моихъ врителей. Въ случа надобности — есть постороннее лицо (онъ указалъ на меня), которое, подъ моимъ руководствомъ, ведетъ дла по довренности Клюковкиной.

— Это что же, довренность? безцеремонно спросилъ адвокатъ, беря со стола мою довренность:— Можно взглянуть?

И не ожидая отвта, онъ развернулъ бумагу и поправилъ на носу очки.

— Обыкновенная, сказалъ спокойно Трубинъ.

Тмъ не мене, фонъ-Пуске разсянно пробжалъ ее глазами, взглянулъ на подпись, на засвидтельствованіе нотаріуса, свернулъ и, продолжая мило болтать съ Петромъ Александровичемъ, опять положилъ передо мною.

Минутъ чрезъ пять, онъ распрощался съ Трубинымъ и исчезъ куда-то. Трубинъ допилъ свой стаканъ и сталъ наливать новый. Онъ взглянулъ на свои дорогіе часы.

— Скоро десять, допивайте свой стаканъ: приставъ, вроятно, сейчасъ прідетъ. Пожалуйста, въ дл держите себя строго, главное, безъ ложной сострадательности. Помните, что, въ большинств случаевъ, люди мошенники. Я здсь буду васъ ждать съ описью.

Въ дверяхъ показался старшій дворникъ. Онъ поспшно подошелъ, на ципочкахъ, къ Трубину.

— Г. приставъ пріхали, Петръ Александровичъ, доложилъ онъ въ полголоса.

Трубинъ взялъ шляпу и сказалъ мн:

— Пойдемте.

Мы вышли на лстницу. Уже немолодой судебный приставь, съ портфелемъ подмышкой, ожидалъ насъ. Онъ обмнялся рукопожатіемъ съ Трубинымъ.

— Я самъ не буду присутствовать, сказалъ Петръ Александровичъ: — вотъ нашъ повренный, онъ иметъ полномочіе такое же, какъ и у меня.

— Старшій дворникъ, проведи! приказалъ судебный приставъ.

IX.

Мы сошли съ чистой лстницы въ подворотню, прошли большой дворъ и, спустившись на дв ступеньки, прямо вступили въ подвальную квартиру. Это была мастерская. Уже сквозь открытыя окна до насъ доносился дробный стукъ молотковъ о что-то металическое.

Въ первой комнат горлъ яркимъ пламенемъ горнъ, пыхтлъ кузнечный мхъ, качаемый почернлымъ отъ копоти рабочимъ, еще два три закоптвшіе молодца лудили какіе-то котлы, постукивали на верстак молотками, мальчишки рзали листовую жесть громадными ножницами. Полъ былъ засоренъ металическими обрзками, опилками. На окн стояло нсколько самоваровъ, съ сломанными ручками и кранами. Стны и люди все было черно, закончено, люди — съ испачканными руками и лицами. Несмотря на открытыя окна, въ мастерской парило банею.

Насъ какъ будто ожидали.

— Гд хозяинъ? торопливо суетился дворникъ.— Мальчики бросились звать.

Изъ другой комнаты вышелъ маленькій, остробородый мастеръ. Онъ былъ, видимо, тоже въ работ, такъ какъ былъ испачканъ сажею подобно остальнымъ подмастерьямъ, ремешекъ перетягивалъ его волоса на лбу, кожанный передникъ закрывалъ грудь и ноги. Увидвъ судебнаго пристава, онъ мертвенно поблднлъ.

Приставъ медленно скинулъ пальто, отдалъ его на руки дворнику, выправилъ изъ за-жилета серебряную цпочку со знакомъ и твердо спросилъ:

— Вы Семенъ Антоновъ?

— Я, ваше благородіе-съ.

— Повстку получили?

— Получилъ, едва слышно пролепеталъ Антоновъ.

— Подлежите выселенію по ршенію мирового судьи. Знаете? Платить, конечно, не можете? нужно сдлать, въ обезпеченіе иска, опись вашего имущества… Гд бы ссть? проводите. Есть у васъ еще комнаты?

Мдникъ, молча, повелъ насъ дале, сторонясь въ дверяхъ.

Еще было дв-три комнаты, одна изъ нихъ полутемная. Прошли въ жилую комнату самого хозяина: маленькая, скоре перегородка, чуть не вся заставлена двухспальною простою кроватью, комодомъ и люлькою, качавшеюся на кольц, ввернутомъ въ потолокъ. Въ углу виднлся почернвшій большой образъ въ риз, передъ нимъ тускло горла лампадка, съ прившеннымъ снизу христовымъ яичкомъ. Въ комнат было душно до одурнія.

Судебный приставъ придвинулъ табуретъ къ столику у окна и слъ, начавъ вынимать бумаги изъ портфеля. Я прислъ на какой-то стулъ.

— Есть у васъ чернильница? спросилъ приставъ Антонова. Блдный Антоновъ, молча, подалъ съ окна стеклянную чернилицу своего сынишки, учившагося грамат, какъ видно было по тетрадкамъ на комод. Самъ на себя покорно петлю, значитъ, накидывалъ. Онъ вздохнулъ, снялъ свой кожанный передникъ, бросилъ его въ мастерскую и смиренно сталъ передъ приставомъ.

Въ комнату вошла жена хозяина, она, видимо, была взволнована, это была уже не молодая, толстая, видимо, энергическая, работящая баба, въ русскомъ сарафан, она должно быть только что стряпала или стирала, потому что теперь вытирала мокрые локти. Войдя, она сердито взглянула на пристава и особенно зло на меня. Ребенокъ въ люльк, разбуженный разговоромъ въ комнат, проснулся и сталъ плакать.

— У какой, проснулся! до тебя ли теперь! сердито попрекнула женщина, нагибаясь къ ребенку и принимаясь качать люльку.

Стукъ молотковъ въ мастерской, мало но-малу, сталъ стихать, работа сама собою останавливалась и, въ полутемной сосдней комнатк, стали собираться рабочіе и мальчишки, вс съ испуганными, но любопытствующими взглядами. Со двора народъ заглядывалъ въ окна…

— Это г. повренный хозяйки дома, по иску которой вы выселяетесь и будетъ произведена опись вашего имущества, Антоновъ, холодно объяснилъ мднику судебный приставъ, указывая на меня.— Антоновъ взглянулъ на меня, но ни одинъ мускулъ его лица не двинулся. Онъ опять уставился глазами на пристава.

— Можно у васъ здсь курить, Антоновъ? спросилъ приставъ, вынимая изъ портсигара длинную папиросу.

— Можно-съ, едва слышно произнесъ мдникъ.

Онъ досталъ съ комода коробку срниковъ и торопливо сталъ чиркать огня для пристава. Исполнивъ эту дань вжливости, онъ опять безстрастными глазами уставился на представителя емиды. Ни капли злобивости не сказывалось въ немъ въ эту минуту.

— Этакой срамъ, не выдержавъ, съ негодованіемъ говорила за него жена, скрещивая подмышки руки и презрительно смотря на насъ:— богатая хозяйка, милліонщица, сказываютъ — и тснитъ бднаго человка! Нешто не знаетъ, что мы дтей хоронили эти мсяцы, сноху въ деревню справляли, что подрядъ котловъ не принимаютъ отъ насъ въ казенное мсто сколько времени — потому и не платили!

— Не она, тихо сказалъ мужъ.

— Встимо, не она… Полюбовники проклятые, да вотъ это приказное, кляузное смя, честила она, вскидывая глазами на меня.

— Антонова, перестаньте! сухо сказалъ приставъ: — это длу не помогаетъ. И ругаться нельзя.

— Я не ругаю, а, встимо, она продалась этому діаволу, чтобъ ему ни дна, ни покрышки, Петру Александровичу. Обошелъ онъ ее, нечистый! Дтей забыла…

— Тц, баба! приструнилъ ее мужъ:— не твое тутъ дло, знай свою службу — ребятъ.

Баба нагнулась къ ребенку въ люльк.

— Г. повренный, обратился ко мн приставъ:— прошу указать, какое изъ имущества должника вы желаете подвергнуть аресту. Это ваша обязанность.

Я сидлъ дуракомъ. Я не зналъ никакихъ формальностей. Первая изъ попавшихся мн на глаза вещей была широкая кровать.

— Кровать, сказалъ я робко.

— Это не можетъ подлежать описи по закону, спокойно замтилъ приставъ.

Я обвелъ комнату глазами, такъ было тсно, что я ничего порядкомъ не могъ разглядть, мн казалось, что тутъ, какъ будто, ничего и не было. Я вспомнилъ о мастерской.

— Въ мастерской есть кое-что, замтилъ я нершительно.

Приставъ всталъ и прошелъ въ мастерскую.

— Именно что? спросилъ онъ.

— Горнъ, инструментъ, молотки.

— Это орудія его ремесла, нельзя тоже.

— Самовары, замтилъ я.

— Чужіе, въ починк! закричали мальчишки, какъ бы радуясь моей новой неудач.

— Очевидно чужіе, сказалъ приставъ.— Вообще, здсь можно будетъ только тогда описывать, если ничего боле у Антонова не найдется въ другихъ комнатахъ.

Мы возвратились въ жилое хозяйское помщеніе.

— Часы, сказалъ я, обрадовавшись висящимъ на стн часамъ, которыхъ прежде какъ-то не замчалъ.

— Ну, это можно.— Приставъ сталъ заносить въ вдомость.— Во что вы ихъ цните?

Я взглянулъ на Антонова.

— Двнадцать рублей платили, подсказала его жена.

— Цню въ половину, въ 6 рублей, сказалъ я.

— Согласны, Антоновъ? спросилъ приставъ.

Тотъ согласился и часы пошли въ шести рубляхъ.

— Комодъ, предложилъ я.

— Ну, комодъ записывалъ приставъ:— оцнка?

— Тринадцать въ рынк сама платила, спшно доложила Антонова.

— 3 рубля, сказалъ я.

— Безстыжьи твои глаза! ляпнула мдничиха:— самъ то ты боле 3 рублей не стоишь, кабацкая рожа, такъ и цнишь…

— Антонова! строго прикрикнулъ приставъ. (За дверью, слышу, раздался смхъ мальчишекъ).

— Еще что? спросилъ приставъ у меня.

Вдругъ нога моя, подъ стуломъ, ударилась обо что-то. Я нагнулся взглянуть.

— Вотъ что-то…

— Олово въ фунтахъ, запасъ, сказалъ тихо Антоновъ.

— Желаете? освдомился у меня приставъ.— Я изъявилъ желаніе и олово было вытянуто изъ подъ стула. Его оказалось около 30 фунтовъ:— Что цните?

— Не знаю, право.

— Что платите въ рынк? спросилъ приставъ у Антонова.

— Англійскій, 50 копеекъ за фунтъ.

— 10 копеекъ за фунтъ цню, ршилъ я.

— Самому-то теб семикъ цна, сквозь зубы, проворчала довольно громко мдничиха.

— Антонова! я васъ предупреждалъ! строго сказалъ приставъ:— хотите, чтобы я за полиціею послалъ, чтобы составили протоколъ? новое дло?

— Тц, баба! приструнилъ ее опять мужъ.

Между рабочими въ сосдней комнат произошло движеніе, межь нихъ проталкивался мальчишка изъ трактира. Онъ сунулъ мн въ руку записку, написанную карандашомъ.

— Отъ Петра Александровича, шепнулъ онъ.

‘Насколько описано пока? что? какая оцнка?— не продешевляйте, пожалуйста!’.

Я написалъ на ней-же:

‘Описано пока всего рублей на 12.— Часы 6 р., комодъ — 3 р., 30 фунтовъ олова — 3 рубля’.

Чрезъ минуту получилъ новую депешу:

‘Кто такъ цнитъ!— это глупость, которой нтъ названія! Слдовало цнить: часы — 50 коп., комодъ 50 коп., олово, фунтъ 3 коп.!. Жарьте безъ состраданія, пожалуйста!’

Я повернулся на стул, какъ на горячихъ угольяхъ.

Новая посылка съ другимъ половымъ.

‘Не вижу въ описи ризы съ образа. Почему? Мн извстно, что тамъ нсколько фунтовъ серебра и есть изумруды. Не скрыли ли, подлецы? Требуйте описи ризы. Сдерите безъ церемоніи!’

Я опустилъ записку и съ минуту сидлъ, какъ ошеломленный. Судебный приставъ взглянулъ на меня удивленно.

— Требуетъ, сказалъ я, нагибаясь къ нему:— описи ризы на образ.

Мы оба взглянули на почернвшій образъ.

Должно-быть нашъ взглядъ былъ понятъ Антоновою

— Образъ — не допущу, въ жисть не допущу! воскликнула она энергично:— Божеское милосердіе, матернее благословеніе — не позволю! ей-Богу, не позволю!

Она энергически загородила собою уголъ съ образомъ.

— Не образъ, ризу только. Имютъ право по закону, Антонова, сказалъ спокойно приставъ.

— Ваше высокородіе! что хотите возьмите, а это не дозволю! Ваше высокородіе!

— Тц, баба! унималъ мдникъ.

Ребенокъ, разбуженный крикомъ матери, снова заплакалъ въ люльк. Она энергически заколыхала люльку и продолжала вопить:

— Матернее благословеніе!.. Двсти верстъ, поди, пхотою старуха несла отъ угодничка на голов, отъ Нила Столбенскаго — не дозволю, лучше убейте, не дозволю!

— Икона останется, матушка, ризу только опишутъ, замтилъ приставъ:— ризу по закону можно подвергать описи.

— Убейте, хоть убейте, не дозволю, батюшка! Божеское милосердіе! Татары мы што-ли не крещенные! охъ, моя головушка!

Баба повалилась грудью на кровать и, катаясь, стала рыдать.

Приставъ взглянулъ на меня. У меня не поворачивался языкъ. Я сидлъ, какъ дуракъ. Я ненавидлъ въ эту минуту самого себя, я проклиналъ собственное слабодушіе, я, самъ столь бдный, столь много видвшій и терпвшій въ жизни — я соглашался, для какого-то… прохвоста — да, именно такъ мн подумалось — быть орудіемъ пытки этихъ несчастныхъ людей! И я не имлъ духа наплевать на все — и уйти! Я презиралъ себя!

Я шопотомъ попросилъ пристава обождать минуту и послалъ обо всемъ происходящемъ, со старшимъ дворникомъ, записку Трубину въ трактиръ. Чрезъ три минуты, я получилъ лаконическое: ‘Жарьте, жарьте, вамъ приказываютъ!’

Я сказалъ тихо приставу, что ничего не могу сдлать.

— Антоновъ, сказалъ приставъ мднику: — нтъ ли у васъ чего другого, что могло бы быть описано вмсто ризы?

Мдникъ стоялъ, какъ одурлый.

— Не можете ли указать на третье лицо? можетъ быть, кто-нибудь вамъ долженъ?

Антоновъ не издалъ ни одного звука.

— Жена ваша говорила о какомъ-то подряд въ казенное мсто.

— Котлы есть, ваше высокородіе! раздались голоса рабочихъ изъ другой комнаты.

Приставъ пошелъ опять въ мастерскую. Десять большихъ начисто отдланныхъ и вылуженныхъ котловъ были выстроены вдоль стны.

— Но истецъ желаетъ ризу, робко замтилъ я.

— По ст. 977 должникъ иметъ право замны однихъ вещей другими, если стоимость послднихъ будетъ соотвтствовать сумм иска.— Онъ открылъ сводикъ законовъ и показалъ мн статью:— Котлы хороши. Во-что вы ихъ цните?

— По 50 копеекъ, инстинктивно сказалъ я, помня норму оцнки Трубина для всего.

— Охъ! сказалъ, морщась, приставъ.— Вдь это мдь: по всу должна быть цнима.

— 18 рублей казенная подрядная цна штуки, ваше высокородіе, загалдли кругомъ рабочіе.

— Ну, видите, десять котловъ соотвтствуютъ 180 рублямъ. А искъ всего на 105 рублей, говорилъ приставъ, возвращаясь со мной въ хозяйскую комнату.— Я растопырилъ руки отъ невднія, что мн предпринять. Право, я желалъ провалиться сквозь землю въ эту минуту.

Вдругъ, сквозь полупритворенную дверь, мелькнула въ темной комнат и скрылась за головами рабочихъ фуражка съ кокардою фонъ-Пуске. Черезъ минуту, рабочій, просунувшись въ дверь, въ полголоса позвалъ:

— Семенъ Антоновъ! Спиридонова!

Хозяева вышли… Судебный приставъ продолжалъ что-то писать въ вдомости. Я сидлъ недалеко отъ двери. Слышу тихій голосъ фонъ-Пуске:

— Хотите спасу отъ повреннаго? все легче будетъ.

— Спаси, благодтель! говоритъ въ темной комнат хозяйка.

— Рубль будетъ?

— Будетъ, родной.

— Пара пива будетъ?

— Будетъ, говоритъ голосъ Антонова.

— Сороковку отъ себя поставлю, добавляетъ хозяйка.

— Проси пристава, совтуетъ фонъ-Пуске — потребовать у повреннаго довренность: она у нихъ не въ порядк. Домъ не одной Клюковкиной, а и дтей. Она подписалась только за себя, а какъ опекунша — нтъ. Это неправильно. Повренный не можетъ присутствовать при описи. Понялъ?

— Понялъ, прошепталъ Антоновъ: — такъ-ли только, милый человкъ?

— Врно говорю, знаю. Самъ адвокатъ. Только не говори что я научилъ. Они меня знаютъ.

— О, ни-ни! Боязно только. Ну, какъ неладное что выйдетъ!

Слышу голоса рабочихъ:

— Не бойся, Семенъ Антоновъ, онъ адвокатъ… Мы его знаемъ, это Лександръ Карлычъ, Карлушка — онъ бумаги къ мировымъ пишетъ въ трактир.

— Благодтель! говоритъ расчувствованная баба.

— Иди, энергически вталкивая къ намъ въ комнату Антонова, говоритъ, фонъ-Пуске. Слышу, рабочіе смются, мальчишки скачутъ отъ радости.

Больше всхъ, правду сказать, радъ былъ я самъ, я начиналъ понимать затю фонъ-Пуске. Это меня сразу освобождало, хотя съ новымъ скандаломъ, отъ непріятнаго дла. Я не боялся уже Трубина, я его ненавидлъ, я торжествовалъ отъ новой пакости, готовой ему приключиться, и не думалъ о себ.

Мдникъ кашлянулъ въ руку и тихо сказалъ:

— Господинъ судебный!

Приставъ обернулся.

— У нихъ довренность не въ законности. Домъ не одной хозяйки, а и дтей ейныхъ. А она подписала довренность, сказываютъ, одна. Неправильно, баютъ. Повренный не должонъ тутъ быть. Пусть-ка покажутъ довренность.

— Позвольте довренность, сказалъ мн приставъ.

Я подалъ. Онъ развернулъ и посмотрлъ на подпись.

— Старшій дворникъ! домъ въ опек? спросилъ онъ дворника:— какъ на воротахъ написано?

— Наслдниковъ купца Ивана Клюковкина. Въ опек. Сиротскому суду доносимъ.

— Не можете присутствовать, сказалъ мн судебный приставъ:— довренность неправильно составлена и не такъ подписана. Вс наши труды пропадаютъ.— Онъ надорвалъ опись.— Конечно, опись не можетъ быть пріостанавливаема въ отсутствіи истца или его повреннаго, но я иначе поступлю. Десять котловъ совершенно достаточно, по моему мннію, для обезпеченія 105 рублей претензіи Клюковкиной. Если самъ г. Трубинъ не иметъ боле правильной довренности, чтобы лично сюда явиться, то я самъ окончу опись безъ бытности повреннаго истицы. Предугадываю, что самъ мировой судья не доглядлъ при заочномъ ршеніи — и ошибся. (Онъ показалъ глазами на Антоновыхъ).— Если они будутъ просить — онъ сниметъ арестъ. Но теперь я не могу самъ остановиться — и долженъ описать.

Онъ всталъ съ мста и сдлалъ энергическій жестъ, какъ бы приглашая меня удалиться. Я и не заставилъ себя ждать.

Быстро поднялся я и, взявъ довренность, опрометью бросился черезъ темную комнату. Мн показалось, что фонъ-Пуске еще былъ тамъ и заслонился отъ меня дверью. Но я не думалъ длать видъ, что его замчаю: правду сказать, я ему былъ очень благодаренъ за всю эту выдумку. Она выручала меня.

— Братцы, говорили, танцуя позади меня, мальчики въ мастерской:— идемъ смотрть! Его въ полицію сейчасъ поведутъ, фальшь сдлалъ, самозванствомъ назвался посредственникомъ Клюковкиной. Его судить будутъ!

Но я уже былъ далеко… Я влетлъ, какъ угорлый, въ трактиръ. Прямо къ столу Трубина.

— Меня отвели, довренность неправильна! Клюковкина не подписалась, какъ опекунша, домъ не ея одной, а и дтей.

Я почти швырнулъ Трубину довренность.

— Что вы меня учите!

— Не я, судебный приставъ.

— Что онъ знаетъ! Я не хуже его знаю! Я самъ извстный юристъ!

— Да вотъ вы извстный юристъ, а не умли составить правильно довренности, и меня, какъ всегда, поставити въ неловкое положеніе.

— Вамъ ничего нельзя поручить! Какъ же вы рекомендовались знающимъ юридическую часть! Длаете оцнку, извините, какъ сапожникъ! Грошовую вещь цните въ 6 рублей.

— Можетъ быть, кто-нибудь другой, во всемъ этомъ дл, поступаетъ какъ сапожникъ, въ свою очередь, горячо замтилъ я. Но Трубинъ уже ничего не слушалъ. Онъ былъ бпіенъ, какъ раненый волкъ.

— Я требую — сдирайте ризу, а вы еще разсуждаете!

— Нужно же имть состраданіе, сердце!

— Сердца не полагается у повреннаго! кричалъ онъ, не обращая вниманія на то, что вс половые и постители смотрли на него, какъ на сумасшедшаго:— состраданіе у бабъ только можетъ быть! Отчего вы тотчасъ же не содрали ризы съ образа, какъ я написалъ вамъ?

— Приставъ допустилъ Антонова замнить ризу описью котловъ.

— Ризу я требовалъ! На какомъ основаніи приставъ допустилъ?

— На основаніи закона. Онъ мн прочиталъ статью — 977-ю.

— Такой статьи нтъ!

— Есть.

— Вы мн все дло испортили! Ничего вамъ нельзя поручить! Вы мн не нужны боле. Срамите Агентство! Агентству не нужны люди съ сердцемъ. (Онъ нарочно пообидне подчеркнулъ эти слова). Вы свободны съ сегодняшняго дня. Явитесь въ Агентство за разсчетомъ.

— Очень вамъ благодаренъ, Петръ Александровичъ. Отъ васъ только такой благодарности и можно было дождаться. Платя 20 рублей въ мсяцъ, вы даете порученія невозможныя, вчно приводящія къ скандалу, сраму, и еще вините! То вашего служащаго на веревочк изъ полиціи приводятъ, то въ контор чуть бока не ломаютъ, то, наконецъ, заставляете быть безсердечнымъ и снимать, судомъ, съ человка рубаху!

— Вы нанялись.

Я вспыхнулъ.

— Я нанимался на письменную работу! Мало ли за что заставляетъ браться бдность, но такъ эксплуатировать…

— Бдность есть слдствіе глупости и лности! грубо перебилъ Трубинъ.

Послднія слова Трубина произвели сенсацію даже между присутствующими лавочниками. Толстый семеновскій лабазникъ, пившій чаемъ ‘питки’ съ пріятелемъ за сосднимъ столомъ, посл благополучнаго обмра на три четверика чухонцевъ, у которыхъ только-что покупалъ овесъ — и тотъ охранительно защитился большимъ крестомъ на образъ отъ сосдства съ такимъ ‘антихристомъ’.

Я ужь не вытерплъ.

— Ахъ, ты…

Однако, я опять сдержался и, не прощаясь, быстро выбжалъ изъ трактира.

Чмъ кончилось дло о выселеніи и взысканіи съ Антонова, и провдалъ ли когда-нибудь, впослдствіи, Трубивъ, что эта штука была съ нимъ сыграна фонъ-Пуске — не знаю. Я не хотлъ идти въ агентство даже за разсчетомъ.

——

На третій день Трубинъ црислалъ за мной Семена, приглашая въ контору за полученіемъ слдуемыхъ мн денегъ. Я все-таки не хотлъ идти, хотя терплъ крайнюю нужду.

— Вотъ еще дарить деньги этакому прохвосту! замтилъ мн знакомый, у котораго я обдалъ вс эти дни: — повадно будетъ…

Я пошелъ въ агентство. Мсто мое еще пикмъ не было замщено. Петръ Александровичъ постарался встртить меня возможно любезне, какъ бы не помня ничего, что между нами произошло въ трактир. Я ему, однако, не подалъ руки.

— Вы не раздумали и окончательно оставляете ‘Финансовое Агентство’? спросилъ онъ.

— Я ужь его оставилъ.

— Очень жаль. Вы не безъ способностей человкъ. Намъ нужны люди со способностями . Дла агентства такъ расширяются, что, черезъ годъ-два, мы могли бы вамъ платить по 25 рублей въ мсяцъ.— Я молчалъ.— Даже 30 рублей, соблазнялъ онъ. Я молчалъ.— Не хотите? ваше дло… Вамъ слдуетъ получить, за 10 дней, 6 руб. 66 ²/₃ коп. Получите-съ.

Правду сказать, эти деньги жгли мн руки!

Я взялъ съ конторки ассигнаціи и 60 коп., остальное сбросилъ, въ сердцахъ, на полъ и ушелъ. Трубинъ вспыхнулъ, но ничего не сказалъ. Когда я запиралъ за собою дверь передней, такъ какъ Семенъ былъ гд-то въ отлучк, мн послышалось, что ‘банкиръ’, какъ величалъ Трубина Фонъ-Пуске, приказывалъ невозмутимой Антонин Ксаверьевн:

— Разошлите же скоре письма по намченнымъ мною, въ адресной книг, публикаціямъ. Пусть явятся скоре.

Я понялъ, что это были новыя приглашенія бдняковъ на службу агентства.

Дмитрій Гирсъ.

‘Отечественныя Записки’, No 12, 1882

ВЪ ‘ФИНАНСОВОМЪ АГЕНТСТВ’.

I.

II.

БЫСТРО И ВРНО!

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

Читайте также: