Д. Верга.
Д. Верга.
Въ дворницкой.
Въ дворницкой.
‘Отечественныя Записки’, No 2, 1884
В дворницкой, Верга Джованни, Год: 1884
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Въ конуру привратниковъ никогда солнце не заглядываетъ, поэтому они свою тщедушную, больную дочку сажали къ самому окну, и сидла она тамъ цлый божій день. Сосди и прозвали ее канарейкой пятнадцатаго номера. Потому что домъ былъ No 15-й.
Маліа глядла на прохожихъ, глядла, какъ вечеромъ зажигали фонари. И если кто заходилъ подъ ворота, спрашивалъ о комъ-нибудь изъ жильцовъ, то она отвчала вмсто своей матери Джузепины, грвшейся обыкновенно у огня и занимавшейся чтеніемъ газетъ, получаемыхъ жильцами.
Покуда еще было свтло, она плела кружева своими блдными, длинными руками. Напротивъ была типографія, и одинъ изъ рабочихъ, молодой парень, поглядывалъ-поглядывалъ на это тонкое личико съ синевой подъ глазами, сидвщее за стеклами, да, какъ говорится, и влюбился. Но вскор онъ узналъ, что канарейка больная двушка, полумертвая, потому что все ея тло, до самаго пояса, было лишено движенія, онъ и не сталъ больше оборачиваться къ окну, въ которомъ она сидла.
Она тоже его замтила: никто никогда такъ не глядлъ на нее. И каждый разъ, когда она слышала приближеніе его шаговъ по тротуару, вся кровь, какая только у ней оставалась, приливала къ щекамъ, и ея блдное лицо вспыхивало, какъ розанчикъ. Темный, сырой переулокъ казался ей тогда веселымъ, переулокъ съ тощимъ побгомъ какого-то растенія, свсившагося съ террасы перваго этажа противоположнаго дома съ боль шущими черными окнами типографіи, за которыми вертлись блоки и сновали толстые кожаные ремни длинные-предлинные. Казалось, конца имъ не было, они цлый день словно въ голов у ней круасились. Промежъ оконъ типографіи красовались огромные листы бумаги, то, что на нихъ было крупными буквами напечатано, она давно знала наизусть, и все-таки по нскольку разъ въ день перечитывала. Даже ночью въ потемкахъ, когда она, прислушиваясь, какъ возвращался домой отецъ, хрипло распвая: ‘О, Beatrice il cuor mi dice!’, лежа съ полуоткрытыми глазами, видла эти листы: блые, красные, голубые.
Когда мальчишки проходили мимо, шлепая своими деревянными подошвами по промерзлой земл, и распвали псни, Малія чувствовала, что и въ ней словно псня назрваетъ. Она прислушивалась и, опустивъ голову на грудь, пробовала потихоньку напвать. По истин, какъ канарейка, заучивающая знакомый мотивъ.
Она даже собой стала заниматься, раньше, чмъ ее переносили къ окну, она успвала тщательно пригладить себ волосы, и когда у ней бывалъ цвтокъ гвоздики, она своими исхудалыми руками втыкала его въ косу.
Джильда, ея сестра, ходившая работать къ портних, въ это время обыкновенно одвалась, накидывала на свою плутовскую головку черный вуаль и плотно застегивала кофточку съ разными финтифлюшками. Маліа смотрла на сестру съ кроткой, печальной улыбкой на блдныхъ губахъ, потомъ движеніемъ головы подзывала ее къ себ и цловала. Разъ Джильда подарила ей полинялый бантъ, такъ она отъ радости вся покраснла. Иногда ей ужасно хотлось спросить: не печатаютъ ли въ газетахъ при какое-нибудь лекарство, которое могло бы ей помочь, но вопросъ у ней замиралъ на устахъ.
Она, бдняжка, все ждала, что этотъ парень когда-нибудь опять оглянется на окошко. Устремивъ глаза въ темный переулокъ, перебирая коклюшки худыми пальцами, она все ждала и ждала. Но разъ она увидла, что онъ, засунувъ руки въ карманы, шелъ по улиц рядомъ съ Джильдой, видла, какъ она остановились подъ воротами и о чемъ-то болтали.
Хотя онъ къ ней стоялъ спиной, но она замтила, что онъ говоритъ съ большимъ жаромъ, а Джильда задумчиво царапала зонтикомъ по мостовой. И потомъ сказала:
— Здсь нельзя. Маліа вчно тутъ на сторож.
Наконецъ, какъ-то въ субботу молодой человкъ пришелъ къ нимъ вмст съ Джильдой и сталъ разговаривать съ теткой Джузепиной, которая въ это время клала каштаны въ горячую золу. Его звали Карлино, онъ былъ наборщикомъ а заработывалъ 36 франковъ въ недлю. Уходя, онъ пожелалъ добраго вечера и Маліи, которая сидла въ потемкахъ у своего окна.
Съ тхъ поръ онъ сталъ заходить часто, наконецъ, и каждый день. Тетка Джузеппина полюбила его: во-первыхъ, онъ былъ учтивъ, а, во-вторыхъ, никогда не приходилъ съ пустыми руками: то сластей принесетъ, то апельсиновъ, то каленья {Какъ у насъ орхи, въ Италіи калятъ горохъ, бобы, подсолнечные смена и лакомятся. Прим. прим.}, а иногда даже бутылку вина за печатью. Въ послднемъ случа даже отецъ семейства, дядя Баттистъ, оставался дома, бесдовалъ съ Карлино по-отечески и говорилъ, что первый сюртукъ, который молодой человкъ будетъ заказывать, онъ, Баттистъ, ему своими руками сошьетъ. У него тутъ былъ и столъ, и ножницы портняжныя, и утюгъ, и вшалка, и даже зеркало для заказчиковъ, но въ это зеркало глядлась только Джильда. Поджидая Джильду, иногда молодой человкъ заводилъ разговоръ съ Маліа, говорилъ ей о сестр, разсказывалъ, какъ онъ ее любитъ, сообщалъ, что сталъ понемножку откладывать деньги въ сберегательную кассу. Но какъ только возвращалась Джильда, такъ они оба усаживались въ уголъ, шептались, чуть не касаясь другъ друга губами, а чуть отвернется мать, хватали другъ друга за руки.
Разъ вечеромъ, когда тетка Джузепина звала, глядя въ печку, Карлино, воображая, что ихъ никто не видитъ (о Маліи они не думали, иногда, уходя, онъ даже забывалъ проститься съ нею), онъ крпко чмокнулъ свою возлюбленную въ щеку. Въ одно воскресенье онъ явился счастливый-пресчастливый и объявилъ, что нашелъ самую подходящую квартирку: дв маленькія комнатки около порта Гарибальди. Да, къ тому же, можетъ быть, удастся и мебель сходно купить у жильца, который съзжаетъ, потому что хозяину за квартиру не платитъ.
Карлино былъ въ такомъ восторг, что сказалъ даже Маліи:
— Ахъ, жалко, право, что вы съ нами не можете сходить поглядть!
Двушка вспыхнула, однако, отвтила:
— То то Джильда будетъ рада!
А между тмъ, Джильда какъ будто не очень-то была рада. Иной разъ Карлино ждетъ, ждетъ ее понапрасну. Онъ жаловался Маліи, что ея сестра не любитъ его такъ, какъ онъ ее любитъ.
Молодой человкъ какъ заведетъ эту псню, такъ конца его хныканью нтъ. Обо всякомъ вздор разсказываетъ: какъ Джильда обрадовала его такимъ-то словечкомъ, какъ она улыбнулась, какъ себя поцловать позволила и т. д. Онъ говорилъ, что съ Маліа душу себ отводитъ, что, разговаривая съ нею, онъ иногда воображаетъ, что съ Джильдой разговариваетъ, до такой степени Маліа, сидвшая въ тни и внимательно глядвшая на него своими красивыми глазами, походила на сестру. Онъ иногда до того увлекался, что хваталъ ее за руки, забывая, что рядомъ съ нимъ сидитъ существо съ омертвлой половиною тла.
— Видите, говорилъ онъ ей:— я бы хотлъ, чтобы у Джильды было такое же доброе сердце, какъ у васъ.
И онъ просиживалъ цлые часы, упершись руками въ колни, до самаго возвращенія Джильды. Ему доставляло великую радость слышать, какъ она приближалась къ дому, постукивая каблуками, какъ она входила въ комнату, вся румяная съ мороза, и осматривала все сразу своими хорошенькими глазами. Джильда была пустая, тщеславная двушка, и когда наряжалась, то не позволяла ему ходить съ ней по улицамъ въ синей рабочей блуз.
Однажды вечеромъ Маліа замтила, что Джильду проводилъ до дому какой-то молодой баринъ, въ щегольскомъ цилиндр, и что она у воротъ остановилась и разговаривала съ нимъ, какъ прежде разговаривала съ Карлино. Однако, она ничего объ этомъ не сказала Карлино.
Карлино, между тмъ, поразстроился.
За квартиру заплатить надо было, за мебель — тоже, невст на подарки тратился и времени терялъ много. До того дошло, что управляющій типографіей однажды сказалъ ему:
— Либо дло длать, либо пустяками заниматься.
Карлино пришелъ къ Маліи и опять сталъ ей поврять свое горе и просить ее:
— Право, вы бы поговорили съ вашей сестрой.
Когда же Маліа исполнила его просьбу, Джильда только плечами пожала и возразила:
— Да бери его себ, коли нравится.
Въ новый годъ Карлино принесъ Джильд подарокъ: на платье шерстяной матеріи, съ красными полосами, съ такими яркими полосами, что Джильда помирала со смху и увряла, что это только для какой-нибудь деревенской бабы годится. Она видала бабъ на рынк въ Лоретто въ такихъ платьяхъ. Молодому человку это было обидно, онъ медленно завернулъ опять принесенную матерію и предложилъ ее Маліи, разумется, если ей нравится.
Это былъ первый подарокъ, когда либо полученный Мадіей. Для нея это былъ великій подарокъ. Тетка Джузепина, желая извинить выходку Джильды, говорила, что у этой двушки такой ужь вкусъ тонкій, что она какъ барышня уродилась: что ей ни купи, все не по ней.
— Эта дочка сама о себ уметъ позаботиться, говорила Джузепина.
И въ самомъ дл, Джильда часто возвращалась домой съ обновкой, то новая мантилька съ пышной бахрамой на груди, то щегольскіе башмачки, то огромная лохматая шляпа съ большими полями, отнявшими ей лицо, изъ-подъ которой, какъ дв яркія звздочки, свтились ея глаза. Разъ она принесла серебрянный золоченный браслетъ съ огромнымъ аметистомъ, почти въ орхъ, этотъ браслетъ былъ такой диковинкой въ темномъ переулк, что вс сосдки его приходили смотрть. Мама даже чваниться стала: вотъ, дескать, какъ моя дочка уметъ себ денежки копить, вотъ сколько за работу въ швейномъ магазин получаетъ! Маліа тоже любовалась этимъ браслетомъ, даже отецъ протянулъ было къ нему руки и попросилъ одолжить ему на этотъ вечеръ, потому что онъ хотлъ показать его своимъ пріятелямъ-сосдямъ, хозяину табачной лавочки и кабатчику. Но Джильда заупрямилась и разсердилась. Съ тхъ поръ и дядя Баттистъ сталъ на нее сердиться и даже кричать, когда случалось, что она поздне обыкновеннаго возвращалась домой. И говорилъ Карлино: что, парень, только время и деньги напрасно тратишь на подарки этой неблагодарной двк! она и родителей-то своихъ ни въ грошъ не ставитъ, не то, что жениха.
Джильда, впрочемъ, скоро устроилась, такъ что отцу по вечерамъ больше не приходилось ее ждать. Повидимому, это было облегченіемъ для дяди Баттиста, но семья вся загоревала. Тетка Джузедина то и дло, что ворчала да съ мужемъ ругалась. Дядя Баттистъ иначе, какъ въ пьяномъ вид, спать не ложился. Маліа, лежа на своей постел, прислушивалась, какъ Карлино ходилъ около дома по улиц вплоть до утренней зари, поджидая свою невсту.
Терезъ нсколько времени тетка Каролина, старуха, продававшая газеты на улиц, разсказывала, что Джильду видали въ пассаж, что она, какъ барыня, въ пухъ и прахъ разряжена. Отецъ утромъ въ воскресенье клялся и божился, что возьметъ и пойдетъ розыщетъ свою плоть и кровь, свое дтище, а вечеромъ пріятели его домой привели въ такомъ вид, что онъ еле на ногахъ держался.
Карлино словно заразился, отъ дяди Баттиста: работалъ только тогда, когда ужь совсмъ нельзя было не работать, переходилъ изъ одной типографіи въ другую и то все въ мелкія, ходилъ съ Баттистомъ по трактирамъ и подъ ручку съ нимъ возвращали домой. Въ дворницкой Карлино своимъ человкомъ сталъ. Онъ разводилъ огонь, по вечерамъ на лстниц газъ зажигалъ, качалъ воду, чистилъ портняжные утюги на всякій случай — можетъ когда и понадобятся — и чтобы облегчить тетку Джузепину, мужа которой дома никогда не было, самъ подметалъ дворъ. Джузепина была ему благодарна и изъ признательности пыталась уврить его, что Джильда все еще его любитъ, и не сегодня, завтра вернется домой. Онъ недоврчиво покачивалъ головой, но ему было пріятно говорить о Джильд со старухой и съ Маліей, которая лицомъ была вылитая сестра. Когда она въ сумерки внимательно слушала его рчи, устремивъ на него свои красивые глаза, ему казалось, что на сердц у него легче. Однажды даже, когда онъ только что вернулся изъ трактира и чувствовалъ особый приливъ нжности, Карлино крпко поцловалъ Малію.
Двушка не вскрикнула, но задрожала какъ листъ. На другой день, проспавшись, Карлино опять пришелъ къ нимъ, какъ ни въ чемъ не бывало, безпечный, равнодушный. А между тмъ бдняжка все еще чувствовала на устахъ своихъ горячій поцлуй, и на лиц горячее дыханіе парня, она всю ночь не спала, думая о немъ. Это было въ начал весны, поцлуй словно опалилъ Малію, она стала чахнуть и сохнуть понемногу. Мать говорила своимъ сосдкамъ, тетк Каролин и привратниц другого дома, что у ея дочери болзнь стала отъ ногъ кверху подниматься. Такъ ей докторъ сказалъ.
Мартъ стоялъ дождливый. Ливень цлый день стучалъ но стеклянной крыш типографіи, прохожіе на улиц едва ноги изъ грязи вытаскивали. Время отъ времени у воротъ останавливался извощичій экипажъ съ котораго вода струилась ручьями, хлопала дверца кареты, хлопала дверь на крыльц.
— Не Джильда ли? каждый разъ восклицала мать. Блдная Маліа ничего не говорила, но пристально глядла на дверь, и лицо ее вытягивалось. Когда сходили унылые часы сумерекъ, и окна начинали темнть, слышался протяжный крикъ газетчика: ‘Secolo! Il Secolo!’ и еще уныле становилось окрестъ.
А Джильда все не возвращалась.
Къ Егорьеву дню погода установилась хорошая, газетчица, тетка Каролина, и другія сосдки вздумали вс вмст прогуляться за городъ. Карлино былъ свой человкъ, и конечно, тоже съ ними отправился. Вечеромъ они вернулись на конк, вс были навесел, и вс принесли съ собой маргаритокъ и разныхъ полевыхъ цвтовъ. На Карлино напала галантерейность и онъ поднесъ Маліа вс цвты, которые держалъ въ рукахъ, и съ которыми не зналъ куда дваться. Больная была очень довольна, точно ей привезли частичку деревенской свжести, деревенскаго простора. Лежа на своей постели, она видла сквозь окно, какой на двор стоялъ чудесный день. Стна противоположнаго дома была свтле обыкновеннаго, втка растенія, свсившаяся съ террасы, начинала одваться первыми листочками. Она попросила, чтобы подаренные ей цвты посадили въ землю въ кухн валялось много битыхъ горшковъ, а въ земл цвты не такъ скоро завянутъ. Прихоть умирающаго человка, разумется — больше ничего. Вокругъ нея смялись, говорили, что не стоитъ возиться съ цвтами, все равно завянутъ, мертваго дескать не воскресить. Однако, чтобы доставить ей удовольствіе, опустили нсколько цвтовъ въ стаканъ съ водой, и поставили около нея на сундукъ. И даже, чтобы развлечь ее, стали разговаривать о плать съ красными полосами, которое Маліа сошьетъ себ изъ подареннаго ей куска матеріи, когда понравится. У отца были ножницы, иголки, нитки, все необходимое для шитая. Бдняжка слушала ихъ, глядя въ глаза то тому, то другому, и улыбалась, какъ дитя.
На другой день цвты въ стакан завяли, въ дворницкой становилось такъ душно, что дыханіе спиралось, не было воздуха.
Лто назрвало. Такъ было жарко, что и днемъ и ночью дверь оставалась отворенною, стна противоположнаго дома пожелтла, штукатурка стала трескаться. Въ лунныя ночи глубь переулка наполнялъ свтлый, мертвенно-блдный отсвтъ, и слышно было какъ около крылечекъ болтали кумушки-сосдки.
Въ Спасовъ день Баттистъ такъ напился пьянъ, что съ женой у него поднялась драка не на шутку. Карлино ихъ сталъ мирить, но об воюющія стороны кинулись на него съ кулаками. Угодили ему прямо въ глазъ и онъ ходилъ съ недлю съ знатнымъ фонаремъ.
Маліи тогда было хуже, въ добавокъ эта сцена ее ужасно перепугала, докторъ, лечившій жильца въ первомъ этаж, заходилъ въ дворницкую, и безъ обиняковъ объяснилъ, что бдной двушк недолго остается страдать.
Этотъ роковой приговоръ не установилъ мира между отцомъ и матерью, даже Джильда, неизвстно отъ кого узнавъ о безнадежномъ положеніи сестры, пришла ее навстить. вся разодтая въ шолкъ.
Маліа же воображала, что ей становится лучше, и просила чтобы разложили на постели накроенные куски матеріи съ красными волосами, изъ которыхъ она собиралась шить себ платье. Приподнявъ подушки, она даже могла приссть на постели, но когда ей нужно было вздохнуть, она легонько шевелила свовыи исхудалыми руками, какъ птичка слабыми крыльями. Тетка Каролина говорила, что надо бы сходить за попомъ, но отецъ, раздлявшій на этотъ счетъ воззрнія газеты ‘Secolo’, заявилъ протестъ, и пошелъ въ трактиръ.
Тетка Джузепина засвтила дв свчи и разостлала на сундукъ блую скатеретку. Маліа, видя вс эти приготовленія, измнилась въ лиц. Пришелъ священникъ, она исповдалась, не скрывъ поцлуя Карлино. Посл того она попросила мать и сестру, чтобы они не оставляли ее одну.
Отца конечно пришлось ждать. Тетка Джузепина прилегла на лавку, Джильда у окна въ полголоса разговаривала съ Карлино, вс думали, что Маліа уснула.
Такъ бдняжка и скончалась, никто и не замтилъ. Сосда говорили, что и подлинно какъ канареечка умерла.
Отецъ на другой день ревлъ, какъ теленокъ, а мать все вздыхала.
— Бдняжечка! Ангелъ! Вотъ и перестала мучиться. Привыкли мы видть ее у окошечка — какъ канареечку! теперь мы одни остались!
Джильда общала заходить почаще и дала денегъ на похороны. Но даже Карлино сталъ заходить все рже и рже, а тамъ перехалъ на другую квартиру, въ другую часть города, и совсмъ пересталъ бывать.
Отецъ, вдругъ возъимвшій желаніе остепениться, приклеилъ къ окну дворницкой объявленіе съ надписью: ‘портной.’.
И нын виднется въ окн это объявленіе, какъ прежде виднлась канареечка.