В дачном поезде, Лейкин Николай Александрович, Год: 1897 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

H. А. Лейкинъ.

Дачные страдальцы.
Пять юмористическихъ разсказовъ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Высочайше утвержд. Товарищество, печатня С. П. Яковлева’. Невскій, No 132.

1897.

Въ дачномъ позд.

Дачный поздъ подошелъ къ платформ, принялъ пассажировъ, по большей части мужчинъ, отправляющихся въ Петербургъ на службу, и уже тихо тронулся въ путь, какъ вдругъ на платформу вбжалъ запыхавшійся пожилой человкъ въ форм чиновника военнаго министерства, съ портфелемъ подъ мышкой.

— Стой, стой!— закричалъ онъ, расталкивая стоявшихъ на платформ женъ и дтей, пришедшихъ проводить мужей и отцовъ и, ринувшись впередъ, вскочилъ на тормазъ вагона и сталъ пробираться въ самый вагонъ.

Въ вагон вс знакомые по рейсамъ, ежедневно здящіе въ Петербургъ и изъ Петербурга въ одни и т-же часы. Кивки направо и налво, приподнятіе фуражки, рукопожатія.

— Опоздали сегодня, Иванъ Иванычъ?— слышится со скамеекъ.

— Вообразите — да. Еще четверть минуты и я долженъ-бы былъ дожидаться слдующаго позда, который идетъ черезъ два часа, а мн до одиннадцати часовъ утра надо побывать у его превосходительства и подать ему къ подписи дв бумаженки, потому что въ канцеляріи онъ сегодня не будетъ. Вдь мы каторжные… ни дня, ни ночи нтъ у насъ для покоя. Вдь вотъ цлый архивъ вожу съ собой въ портфел,— хлопнулъ чиновникъ военнаго министерства по портфелю.— Вчера къ Гребенкину на винтъ звали, а я сидлъ и бумаги строчилъ, да еще пришлось самому переписывать. Фу, какъ я радъ, что усплъ вскочить въ вагонъ!— прибавилъ онъ.

— Опасно такъ на ходу вскакивать. Долго-ли до грха!— замтилъ бакенбардистъ въ котелк.

— И плачешь, да скачешь. Служба, ничего не подлаешь. А опоздалъ прямо изъ-за жены. Вообразите, какую она со мной штуку сыграла. Я теперь каждый день передъ отправленіемъ на службу купаюсь въ озер. Выкупаюсь и ужъ прямо на службу. Чудесно. Сегодня, отправляясь въ купальню, сказалъ жен, чтобы она мн дала чистую рубашку, и захватилъ съ собой сына, чтобы переправить съ нимъ домой грязную рубашку. Такъ я очень часто длаю. Пришелъ въ купальню, выкупался… Только хочу надвать чистую рубашку — глядь: вмсто мужской у меня женская рубашка и даже съ кружевами. Это жена мн по ошибк вмсто моей свою положила. Ахъ, грхъ какой! Ну, какъ я подъ мундиръ надну вмсто мужской женскую рубашку? А надть ту рубашку, которая была на мн, такъ ту я бросилъ на полъ, когда раздвался, и затопталъ ее. Ну, сейчасъ сына домой командировалъ, чтобы перемнить рубашку, и пока онъ бгалъ домой, я опоздалъ во-время придти къ позду. А я аккуратнйшій человкъ въ мір.

— Ха-ха-ха…— послышался сзади чиновника военнаго министерства хохотъ.— Да вы-бы женскую рубашку и надвали. Не все-ли равно? Подъ мундиромъ не видать.

— Да вдь у жены декольте. Какъ я воротнички-то къ декольте пристегну?

— Вотъ разв что воротнички. А то со мной разъ была такая исторія, что я въ гостяхъ часа три во всемъ женскомъ проходилъ. Блье, пеньюаръ и только женскія туфли на ногу не влзли, такъ босикомъ остался,— разсказывалъ бакенбардистъ въ свтлой крылатк. Давно это было. Лтъ пятнадцать тому назадъ. Еще я женатъ не былъ. Помните вы танцовщицу Мальвинскую, Марфу Ивановну? Она теперь умерла, царство ей небесное.

— Ну, какъ-же не помнить! Я отлично помню. Она бшеные танцы танцовала,— откликнулся усачъ съ крупной лысиной на лбу.— Я даже знакомъ съ ней былъ. Я познакомился съ ней, когда мы въ Красномъ въ лагеряхъ стояли, а она танцовала у насъ въ Красносельскомъ театр. Я тогда въ драгунскомъ полку былъ. Премилая женщина. Еще у ней вотъ здсь на плеч была родинка.

— Погодите-же, дайте-же разсказать. Ну-съ… Мальвинская жила тогда на дач на Крестовскомъ. Она тогда пользовалась благорасположеніемъ полковника Карабасова и нанималъ онъ ей шикарную дачу…

— Да и Карабасова-то отлично знаю. Онъ еще живъ, живетъ въ своемъ Пензенскомъ помстьи, но крпко разбитъ ногами, бдняга. Подагра у него, злйшая подагра.

— Ну, такъ какъ-же вы въ женскомъ-то пеньюар?— интересуются пассажиры.

— А вотъ сейчасъ,— отвчаетъ бакенбардистъ.— Я давно-бы ужъ разсказалъ, но меня все перебиваютъ. Я былъ съ ней знакомъ такъ просто… безъ всякихъ цлей и никакихъ видовъ на нее не имлъ. А съ Карабасовымъ я былъ пріятель.

— Вы знаете, вдь онъ ухалъ изъ Петербурга, проклявши его на вки. Онъ въ одинъ вечеръ проигралъ въ клуб шестьдесятъ тысячъ рублей, забастовалъ на вки, проклялъ…

— Да дайте-же мн разсказать! Вдь эдакъ я никогда не кончу.

— Ну, разсказывайте, разсказывайте. А я это только къ тому, что какая сила воли: быть игрокомъ, проиграть въ одинъ вечеръ шестьдесятъ тысячъ рублей и не попробовать даже отыграться.

— Я молчу. Вы мн не даете говорить. Я молчу и не стану разсказывать.

Бакенбардистъ сдлалъ серьезное лицо, нахлобучилъ на лобъ шляпу и отвернулся къ окну.

— Разсказывайте пожалуйста. Ну, что тутъ… Пожалуйста разскажите,— послышалось со всхъ сторонъ.

— Тогда попросите, чтобъ они не перебивали.

— Михаилъ Семенычъ… Ужъ вы не перебивайте, дайте имъ разсказать,— обратились къ усачу.

— Да вдь я и не перебивалъ. А такъ какъ зашла рчь о Карабасов, котораго мы оба отлично знаемъ, то у меня невольно… Ну, да я потомъ… Пожалуйста… Начинайте… Я больше ни однимъ словомъ не обмолвлюсь.

Бакенбардистъ кашлянулъ и неохотно продолжалъ:

— Теперь ужъ неинтересно и разсказывать, а потому я буду кратокъ. Карабасовъ пригласилъ насъ на завтракъ къ Мальвинской. Меня и еще двухъ. Пріхали. За завтракомъ было выпито изрядно. А Мальвинская жила на самомъ берегу рки и у ней была лодка, которая тутъ-же противъ дачи и была привязана. Ну-съ, отлично. Вздумали мы посл завтрака кататься на лодк. Да хорошо, что только вздумали, а не катались. Начали садиться въ лодку. Я подаю руку Марф Ивановн, хочу помочь ей ссть, пячусь и вдругъ бултыхъ съ помоста въ воду. Сейчасъ-же ухватился за помостъ, выскочилъ, но вдь весь мокрый. Къ ней въ дачу… Нужно сушиться, переодться, но во что я переоднусь, если Мальвинская живетъ только съ кухаркой и горничной и при ней никого изъ мужчинъ? Мальвинская и говоритъ: ‘да переодвайтесь, говоритъ, въ мое блье и дамъ я вамъ свой блый пеньюаръ, пока ваше платье и блье высохнетъ’.

— И вы одлись?— быстро? спросили бакенбардиста.

— Конечно-же одлся. Что-же мн было иначе длать? хать мокрому къ себ домой? Но вдь на меня пальцами-бы указывали, хохотали-бы какъ надъ шутомъ гороховымъ. Ну, я и переодлся въ блье Мальвинской, надлъ сверху ея батистовый пеньюаръ, да въ такомъ вид и просидлъ у ней, пока ея горничная създила въ городъ ко мн на квартиру и привезла мн другое блье и платье. Разумется, въ ожиданіи моего платья, сидли и пили, варили жжонку. Вотъ и все…

— Ха-ха-ха! Воображаю я васъ въ бломъ женскомъ пеньюар!— хохоталъ усачъ.

Поздъ убавлялъ ходъ и подходилъ къ слдующей платформ. На платформ толпились отправляющіеся въ городъ дачники и пришедшія ихъ проводить жены и дти съ няньками и мамками.

II.

Поздъ, убавивъ ходъ, стремится къ дачной платформ. На платформ, среди отправляющихся въ службу дачниковъ, начинается прощаніе съ пришедшими ихъ проводить женами и дтьми.

— Прощай, Пьеръ…— говоритъ безцвтная блондинка мужу, среднихъ лтъ толстенькому и коротенькому человку съ бородкой, облеченному въ пальто-крылатку, изъ подъ которой выглядываетъ вицъ-мундиръ съ золотыми пуговицами.— Сегодня, стало быть, домой обдать не прідешь?— спрашиваетъ она, чмокая его въ щеку.

— Да вдь гд-же… если вечеромъ въ 8 часовъ коммиссія,— отвчаетъ мужъ, перекладывая съ руки на руку свой портфель.

— Ахъ, какъ я не люблю, когда ты дома не обдаешь!

— Да вдь служба… Ты радоваться должна, что я назначенъ въ коммиссію. Потомъ получу что-нибудь изъ остаточныхъ суммъ за это.

— Ну, что! Крохи!

— Все лучше, чмъ ничего. Теб зимой надо крыть мховую ротонду — вотъ на ротонду и хватитъ. Однако, прощай… Надо садиться. Не подходи близко къ вагонамъ, не подходи.

— Ты на послднемъ вернешься?

— На послднемъ. Прощай. Держи Шурку-то за руку. А то онъ какъ-бы не сунулся.

— Простись съ ребенкомъ-то хорошенько. Ахъ, отецъ!

— Да вдь ужъ простился. Боже мой, какъ второй-то классъ набитъ!

Толстенькій и коротенькій человкъ влзаетъ въ вагонъ и черезъ нсколько времени появляется у открытаго окошка. Жена подходитъ къ окну.

— Не подходи близко, не подходи… Сейчасъ поздъ тронется,— говоритъ онъ.

— Не забудь привезти бисквитъ и ваксы,— напоминаетъ она.

— Да, да… У меня записано.

— И обойныхъ гвоздей…

— Записано.

— Выгляни-ка изъ окошка хорошенько.

— Что такое?

— Высунься. Я хочу теб что-то сказать.

Мужъ выставляется въ окно. Жена приближается къ нему и шепчетъ:

— Будешь обдать въ ресторан, такъ не пей много.

— Да что ты! Вдь у насъ вечеромъ коммиссія.

— И прошлый разъ была коммиссія, однако, отъ тебя какъ пахло!

— Да полно, матушка.

Звонокъ. Поздъ тихо трогается.

— Бисквитъ, ваксы, гвоздей, пудры и шелковыхъ шнурковъ для корсета!— еще разъ напоминаетъ жена.

— Знаю, знаю.

Толстенькій и коротенькій человкъ отходитъ отъ окна и садится.

— Все коммиссіи супруги правите?— спрашиваетъ его высокій тощій брюнетъ, укладывая въ стку пакетъ, завернутый въ газетную бумагу.

— Да вдь нельзя, знаете. Здсь въ дачныхъ мстахъ ничего нтъ. Я даже себ табаку богдановскаго на папиросы вчера найти не могъ.

— Да, вотъ и мн жена поручила зайти къ портних и снести ей вотъ этотъ спорокъ. Хорошо, что сегодня останусь въ Петербург до послдняго позда, а то-бы и не успть. Портниха ея живетъ на Пескахъ въ Слоновой улиц.

— Ахъ, и вы остаетесь до послдняго позда?— спрашиваетъ толстенькій коротенькій человкъ.

— Нельзя… Надо провтриться и европейскимъ человкомъ стать, а то въ здшнихъ глухихъ мстахъ живешь, такъ эіопомъ сдлаешься,— отвчаетъ высокій брюнетъ.— Никого, кром нянекъ съ ребятами, не видишь. Думаю посл службы пообдать у татаръ на Черной Рчк, а потомъ въ ‘Аркадію’…

— Коммиссія?— смется толстенькій человкъ.

— Да конечно-же коммиссія. Иначе какъ-же нашему брату семейному человку на весь вечеръ отлучиться?

— Ха-ха-ха… И у меня засданіе коммиссіи. Какъ хотите, а вдь безъ этихъ коммиссій на дач просто одурь возьметъ.

— Ха-ха-ха-ха! И вс-то мужья на одинъ покрой!

— Отъ того, что вс отъ одного праотца Адама. А только доложу вамъ, что иногда и ложь во спасеніе. Ну, что-бы было хорошаго, ежели-бы я ей прямо сказалъ: ду, молъ, провтриться въ Зоологическій садъ? Сейчасъ ревность, попреки. А такъ сохраняешь домашнее спокойствіе.

— А вы сегодня куда думаете махнуть?

— Да хоть куда-нибудь, только-бы не слышать этого пищанія ребятишекъ. А то вдь у меня дома и въ дудки, и въ барабаны, и въ трещетки… Одинъ кричитъ: папенька, покачай меня на качеляхъ, другой кричитъ: прокатай меня въ телжк, третій…

— А у васъ сколько?

— Пятеро. Да вотъ въ сентябр еще жду. Нынче изъ-за этого надо пораньше въ городъ перехать.

— Ой, ой, ой… Пятеро и шестого ждете. Нтъ, у меня только четверо и никого я не жду, а и то считаю, что много.

— По нмецки надо жить, у нмцевъ поучиться. Нмцы какъ-то умютъ… Нмецъ скажетъ: довольно троихъ. Смотришь — только трое и есть.

— Аккуратный народъ. Послушайте… Прізжайте въ ‘Аркадію’ къ девяти часамъ. Веселе будетъ. Выпьемъ какого-нибудь мсива въ кувшин. Теперь ужъ ягоды есть.

— Я общалъ Михаилу Андреевичу Дукатову пообдать вмст съ нимъ, такъ ужъ не знаю, какъ онъ…

— Тоже коммиссія?

— Само собой.

— Ну, такъ вотъ и Дукатова склоняйте въ ‘Аркадію’. Ложу въ складчину возьмемъ. Со мной будетъ Куролесовъ. Онъ насъ познакомитъ съ дамами. У него вс садовыя дамы знакомыя.

— Запутаешься и на поздъ опоздаешь.

— А велика бда? Ну, телеграмму жен пошлете, что такъ и такъ, за позднимъ временемъ…

— Съ ума сойдетъ, крышу съ дома сниметъ, бсновавшись.

— Пріучать надо. А въ крайнемъ случа возьмемъ въ складчину троечную коляску и въ коляск… Вдь обратно-то всмъ по дорог.

— Это еще хуже. Начнетъ меня бранить, что на коляску деньги бросилъ. Надо на поздъ поспть. Да я поспю.

— Такъ будете въ ‘Аркадіи’?

— Я думаю. Куда-же иначе-то? Куда ни позжай, а въ ‘Аркадіи’ будешь.

— Чего вы съ обузой-то этой таскаетесь?

Тощій брюнетъ кивнулъ на портфель.

— Нельзя… Это внушительне. Отводъ глазъ длаетъ,— отвчалъ толстенькій человкъ.

— Поди, вдь старыя газеты?

— Все тутъ. А на обратномъ пути онъ у меня служитъ складочнымъ мстомъ для закупокъ. Вдь вотъ сегодня ночью надо привезти гвоздей, бисквитъ, ваксы, шнурковъ…

— Послушайте… Тогда ужъ и пообдаемъ вмст. Прізжайте къ пяти часамъ въ ресторанъ на Черную Рчку. Знаете?..

— Хорошо, хорошо. Какъ не знать…

Поздъ подходитъ къ слдующей дачной платформ и останавливается.

III.

Поздъ только что подошелъ къ дачной платформ. Ожидавшіе его пассажиры тотчасъ же вскочили въ вагоны и стали размщаться по свободнымъ мстамъ.

Вотъ въ проход между мстами протискивается бородачъ въ свтломъ сромъ пальто и въ таковаго-же цвта шляп. Слва у него портфель подъ мышкой, справа корзинка въ рук, покрытая бумагой и обвязанная веревкой.

— Позвольте, господа… Пардонъ… Дайте пройти… Виноватъ…— бормочетъ онъ.

— Батюшки! Кондратій Михайлычъ… И съ какими поносками!— слышится сбоку и среднихъ лтъ одутловатый человкъ въ пальто-крылатк приподнимаетъ съ головы форменную фуражку съ зеленымъ кантомъ.

— А! Максимъ Гаврилычъ! Около васъ мсто свободное?

— Свободное, свободное. Садитесь.

Бородачъ въ свтло-сромъ пальто начинаетъ усаживаться, ставя корзинку въ стку.

— И что эта проклятая дорога скупится на вагоны!— ропщетъ онъ.— Въ третій вагонъ вхожу — и все переполнено. Въ заднемъ вагон такъ даже приткнуться негд. На дыбахъ стоятъ. Сейчасъ для дамы согнали съ мста какого-то гимназиста. А вдь гимназистъ тоже деньги платитъ.

— Вчная исторія. Но вопіять можете сколько угодно — имъ все-равно, что къ стн горохъ,— говоритъ форменная фуражка, смотритъ на корзинку, обвязанную бумагой, и прибавляетъ: — А вы не только что изъ Петербурга на дачу, но даже и съ дачи въ Петербургъ съ поносками.

— И не говорите! Ужъ такова наша судьба, судьба петербургскаго дачника. Фильтръ везу въ починку, пастеровскій фильтръ.

— Фильтръ? Да разв вы все еще?..

— Все еще на холерномъ положеніи. Мы такъ и не кончали. То-есть повальное поглощеніе соляной кислоты у насъ давно уже отмнено, но воду продолжаемъ пить или отварную или пропущенную сквозь пастеровскій фильтръ. Калганная настойка у меня отмнена, но за то введенъ настой мяты и еще кой какихъ снадобьевъ.

— Да вдь давно ужъ нтъ холеры.

— Будетъ. Была два года, такъ придетъ и на третій, такъ ужъ лучше-же ее во всеоружіи встртить. Фланелевые набрюшники у насъ цлы, соляной кислоты большая бутылка еще отъ прошлаго года осталась и одно только, про дезинфекцію забыли.

— Да неужели вы даже сырыхъ овощей не кушаете?

— мъ, но только тайкомъ отъ жены и на сторон, а дома — ни-ни. Вотъ третьяго дня обдалъ въ город, такъ порцію ботвиньи сълъ.

— А у меня жена такъ даже холерную аптечку уничтожила, когда мы изъ города на дачу перезжали. Все, все выкинула.

— Придется покупать-съ.

— Ну, вотъ, типунъ-бы вамъ на языкъ.

— Да ужъ какъ тамъ хотите, а купите. Помяните мое слово, что купите. Знаете, вдь и теперь есть что-то такое эдакое въ воздух.

— Позвольте… Да вдь ежели-бы было, то было-бы писано въ газетахъ.

— А есть. Я самъ чувствую, что есть. Да вотъ не дале какъ во вторникъ вечеромъ играемъ мы у Неумытова въ винтъ…

— У Василья Савельича?

— Вотъ, вотъ… Три робера сыграли — ничего… Потомъ вдругъ чувствую какъ-бы колики въ желудк. Я соды… Какъ будто-бы отлегло. Но черезъ нсколько времени начинаетъ ужъ урчать и что-то такое на язык противное. Я, разумется, заторопился домой. Прибжалъ — горчишникъ на желудокъ, потомъ пріемъ боткинскихъ капель, легъ въ постель, заснулъ, просыпаюсь на зар и весь въ поту.

— Однако, вдь ничего?..

— Да хорошо, что горчичникъ и боткинскихъ капель хватилъ. А вся штука-то въ томъ, что я тайно отъ жены три крутыхъ яйца сълъ за завтракомъ и свжепросольный огурецъ. Нтъ, какъ хотите, а что-то есть. Зимой не было, но какъ лто настало — есть. И что обидно, знаете, что карта мн въ тотъ вечеръ шла какъ на почтовыхъ… Три раза маленькій шлемъ пришелъ. Что ни сдадутъ — игра. Но заурчало и пришлось бросить. Врнйшимъ образомъ изъ-за этого проклятаго урчанья пять-шесть рублей прозвалъ.

— Да, это обидно…— проговорила форменная фуражка.— Со мной на прошлой недл тоже былъ въ винт преобидный случай…

— Вотъ видите, видите!— воскликнуло срое пальто.— Нтъ, оно есть что-то въ воздух, увряю васъ, что есть, и какъ только ягоды поспютъ…

— Позвольте… Да у меня вовсе не изъ-за желудочныхъ припадковъ. Заболлъ-бы желудокъ, такъ я и вниманія-бы не обратилъ, а все-таки доигралъ-бы какъ-нибудь, потому я человкъ не мнительный. А со мной былъ случай обидне. Я и по сейчасъ безъ досады и безъ проклятій вспомнить не могу.

— Ошиблись тузомъ, что-ли?

— Хуже-съ. Играемъ мы у Кукурузова… Кукурузова знаете?

— Это что по духовному вдомству служитъ?

— По духовному вдомству служитъ его братъ Иванъ Павлычъ. А этотъ — чортъ его знаетъ, гд онъ служитъ! Ну, да вдь это все равно. Кажется, онъ дисконтеръ, а можетъ быть даже и ростовщикъ. Ну, да наплевать на него. Познакомились мы въ позд. Чудесно. Живетъ черезъ три дачи отъ насъ. Слово за слово и пригласилъ онъ меня къ себ на винтъ. Сидимъ, играемъ въ садик. Я, онъ и совсмъ неизвстная мн какая-то усатая личность. Сначала карта мн не идетъ… Но я даже, знаете, люблю, когда ко мн въ начал карта не идетъ. Играемъ по пятидесятой. Вдругъ сдаютъ мн на руки большой шлемъ.

— Большой шлемъ? Гм…

— То есть я вамъ говорю — карта къ карт. Ну, думаю: вотъ наконецъ-то и на мою сиротскую долю… А надо вамъ сказать, что за послднее время меня карта ужасно какъ бьетъ. Бьетъ, а тутъ вдругъ такая оказія…

— И вы ошиблись?— перебиваетъ форменную фуражку срое пальто.

— Погодите-съ… Хуже. Только начались переговоры, вдругъ противъ дачи Кукурузова сталпливаются мальчишки и дворники, смотрятъ на крышу и указываютъ пальцами. Кукурузовъ кричитъ имъ: что такое? что тамъ? Ему отвчаютъ: ‘огонь, изъ трубы огонь’. Вс моментально вскакиваютъ и бгутъ на улицу. Я кричу: ‘господа! господа! Погодите. Дайте доиграть’! Никто и слышать не хочетъ. Изъ трубы, оказывается, выкинуло, сажа въ труб загорлась. Ну, дворникъ ползъ съ ведромъ на крышу, плеснулъ въ трубу воды — и потушилъ огонь. Я свои карты въ кулак держу. Вернулись мы къ столу, глядь — вс партнерскія карты сбиты. Показываю свои карты, убждаю — ничего не беретъ. Ну, понимаете вы?.. Въ пору хоть заплакать. Однако, бросаю карты. Сдаютъ вновь… И какъ начали меня бить, какъ начали!.. Кончилось тмъ, что на восемнадцать рублей меня и выпотрошили. Вотъ вамъ и большой шлемъ!— заканчиваетъ форменная фуражка, смотритъ въ окошко и говоритъ: — Однако, смотрите какая масса пассажировъ и на этой платформ. Куда ихъ сажать будутъ?

Поздъ останавливается передъ платформой.

IV.

Пожилой бородачъ въ форм военнаго министерства вошелъ въ вагонъ, раскланялся съ ежедневно путешествующими съ нимъ въ утреннемъ дачномъ позд, слъ на скамейку, вынулъ изъ кармана небольшую бумажку и, надвъ на носъ пенснэ, началъ читать написанное въ ней. Сидвшій противъ него усачъ въ срой шляп и сромъ пальто-крылатк улыбнулся и спросилъ:

— Требованіе матери-командирши, поди, читать изволите?

— Вотъ, вотъ… Дйствительно, жена написала мн для памяти, что нужно въ Петербург купить для хозяйства. А вы почему догадались?

— Да ужъ знаю я. Мн самому сейчасъ такой-же реестрикъ сунули. Тамъ и рисъ, тамъ и персидскій порошокъ, и бура, и десять аршинъ полотняныхъ кружевъ въ два пальца.

— Вообразите, и у меня рисъ. ‘Рису десять фунтовъ, но не королевскаго, а простого, такъ какъ гостей на этой недл къ себ не ждемъ, а для самихъ и этотъ хорошъ’.

— Ахъ, такъ она у васъ даже съ подробностями..

— Да вдь длать-то ей нечего, такъ вотъ и выписываетъ. ‘Помады банку въ 20 копекъ бергамотной, на этикет которой изображенъ быкъ’.

— У меня сегодня вмсто помады пудра,— говоритъ усачъ.— То-есть это ужасъ, сколько она пудры издерживаетъ!

— У вашей жены пудра, а у моей кольдъ-кремъ. Каждую недлю банку кольдъ-крему ей привожу. И когда только она его вымазываетъ — не понимаю. Вотъ и сегодня… Помады и банку кольдъ-крему. ‘Палочки три ванили’… Позвольте, позвольте… А вотъ это ужъ я не знаю, гд и какъ купить.

— Что такое? Можетъ быть я знаю.

— Мухоловку стеклянную, какая у Марьи Андреевны.

— Стеклянныя мухоловки есть. Въ каждой посудной лавк найдете.

— Позвольте… Да вдь надо именно такую, какая у Марьи Андреевны, а я даже не знаю, кто это такая Марья Андреевна. Вотъ тоже пишетъ!

Бородачъ пожалъ плечами.

— Да просто купите стеклянную мухоловку,— сказалъ усачъ.

— Хорошо сказать: купите. А какъ купишь да не ту? Тутъ въ записк прямо сказано, какъ у Марьи Андреевны. Вотъ теб и штука! Хоть бы я зналъ, кто это такая Марья Андреевна!

— Мухоловки стеклянныя вс на одинъ покрой. Не ошибетесь.

— Если-бы были вс на одинъ покрой, то не писала бы она: какая у Марьи Андреевны. Нтъ, стало быть ей нужна какая-нибудь особенная мухоловка.

— Да разв она вамъ на словахъ не объясняла?

— Гд-же объяснять, когда она спала еще, когда я уходилъ. Записку она приготовила съ вечера и положила мн въ часовой башмачекъ, который виситъ у меня надъ кроватью и въ который я кладу на ночь часы.

— Можетъ быть съ вечера говорила, да вы забыли?

— Съ вечера! Съ вечера я у сосдей игралъ въ винтъ до часу ночи, а когда вернулся домой, она уже спала… ‘Мухоловку стеклянную, какая у Марьи Андревны’… Тьфу ты пропасть! Вотъ такъ задана! Какъ тутъ купить?

— Да купите какую нибудь мухоловку,— вотъ и вся недолга.

— Гмъ… Позвольте узнать, ваша жена съ нервами? спросилъ бородачъ.

— То есть какъ это съ нервами?— переспросилъ усачъ.— Да разв бываютъ?..

— Пожалуйста, пожалуйста… Вы очень хорошо знаете, о чемъ я говорю. Я спрашиваю о нервныхъ приступахъ. Бываютъ они у вашей супруги?

— Ахъ, вотъ что.!. Ну, что-жъ, дло житейское… или лучше сказать, дамское. Бываютъ.

— Такъ какъ-же вы говорите: купите хоть какую-нибудь мухоловку. А не угодишь? А не ту купишь? Не ту, которая у Марьи Андреевны, да и попадешь подъ первый приступъ? Вдь это пахнетъ порчей всего обда. Голодный останешься.

— Да, да… Ахъ, женщины! А особенно избалованныя!

— Поняли? Знаете, въ чемъ дло? Поди вдь и у васъ тоже самое?

— Да какъ-же, помилуйте. На прошлой еще недл привожу по записк гофманскія капли, простыя гофманскія капли, а она говоритъ, что не т, потому что не изъ той аптеки, изъ которой она хотла… Она требовала изъ аптеки Брезинскаго, что противъ Гостинаго двора, а я послалъ курьера со службы, и тотъ взялъ въ какой-то другой аптек. Привожу капли — не т, да и что ты хочешь! Я и такъ и сякъ… ‘Душенька, понюхай… Гофманскія капли во всхъ аптекахъ одинаковы’. Не т!..

— Ну, и нервы?

— Банку съ каплями сейчасъ шваркнула объ полъ.

— Вотъ, вотъ. И моя также, какъ только не потрафишь. А потомъ попреки, а затмъ въ слезы, а тамъ… Ну, и останешься безъ обда, потому что завалится на постель. Ей хорошо. Она, ожидая меня, и того кусочекъ, и этого ломоточекъ, а я голодный.

— Я въ этихъ случаяхъ велю подавать мн на столъ одному и мъ,— сказалъ усачъ.

— И я мъ, но ужъ спокойствіе-то потеряно и, главное, того аппетита нтъ.

— А я ужъ привыкъ и мъ отлично. Да и она-то, видя, что я мъ, соскочитъ съ постели и сама сть начинаетъ. стъ и язвитъ. А я сижу и молчу.

— Это еще хорошо, когда язвитъ. Это первая степень нервовъ. А вотъ когда молчитъ, дуется и молчитъ, и чуть подступишься съ чмъ-нибудь, то все летитъ и въ дребезги — вотъ это уже вторая степень. А это, согласитесь сами, и непріятно и въ хозяйств убыточно.

— А у васъ большей частью вторая степень?

— Въ томъ-то и дло, что вторая. Ежели мы съ вами такъ разговорились и сошлись на одинаковыхъ непріятностяхъ, то долженъ вамъ сознаться, что вторая,— печально кивнулъ бородачъ.

— И постоянно такъ? спросилъ усачъ.

— Постоянно.

— Это нехорошо. У меня также бываетъ вторая степень, но сравнительно рдко.

— А у меня всякій разъ. ‘Мухоловку стеклянную, какая у Марьи Андревны’,— прочиталъ еще разъ бородачъ и пожалъ плечами.— Нтъ, ужъ лучше сегодня никакой мухоловки не покупать, а отложить до завтра, а сегодня вечеромъ разспросить хорошенько, какая это такая Марья Андреевна и какая мухоловка.

— Да вдь тогда, пожалуй, не только вторая степень будетъ, а можетъ быть и третья, ежели не привезете мухоловку?

— Надо привезти противоядіе и тогда, пожалуй, безъ всякой степени дло обойдется.

— А противоядіе есть?

— Есть.

— Какое?

— Да привезти что-нибудь такое, чего она въ реестр не упомянула, а между тмъ любитъ. Вотъ, напримръ, фунтъ шоколаду. Или ошибиться и привезти вмсто восьми аршинъ полотняныхъ кружевъ цлый кусокъ кружевъ, а ей сказать, что купилъ по случаю, дешево, что вмсто пятнадцати копекъ за аршинъ заплатилъ пять…

— Понимаю, понимаю…— кивнулъ усачъ.

— Еще-бы не понять! Женатый человкъ да не понять!— отвчалъ бородачъ.

— Знаю, знаю. Вы вотъ это называете противоядіемъ, а я это называю отпарировать ударъ. Въ каждомъ семейств свои термины.

— Куплю цлый кусокъ кружевъ!— махнулъ рукой бородачъ.— А мухоловку сегодня по боку.

Поздъ умрялъ ходъ и остановился около промежуточной дачной платформы.

— Читали вы, Валерьянъ Иванычъ, во вчерашнихъ газетахъ?..— спрашиваетъ дама въ синемъ ватерпруф и шляпк съ рожками изъ перьевъ, пожилаго бакенбардиста съ портфелемъ на колнахъ.

— Вы это о чемъ?— откликается тотъ.— Что Казеріо оказался вовсе не Казеріо и даже не итальянецъ?

— Что мн за дло о Казеріо, хоть-бы онъ кмъ ни оказался! Мерзавецъ, котораго надо повсить, чмъ скоре, тмъ лучше. А я говорю о холер. Вообразите, опять къ намъ жалуетъ. По вчерашнимъ извстіямъ, она ужъ въ Кронштадт. Да неужели вы не читали?

— Читалъ, читалъ-съ. Но что-жъ изъ этого? Знаете, теперь ужъ мы къ ней какъ-то привыкли.

— Чего-съ?

— Привыкли, я говорю, къ холер этой.

Дама пожимаетъ плечами.

— Вотъ ужъ не ожидала, что вы такъ скажете! Отецъ семейства… Куча дтей.

— Позвольте… Да вдь ужъ третье лто, такъ какъ-же не привыкнуть.

— Нтъ-съ, я не привыкла и мой мужъ Василій Спиридонычъ не привыкъ и никогда не привыкнемъ. Ахъ, Боже мой! Только, только думали настоящимъ манеромъ лто прожить: начали купаться, посяла я себ грядку огурцовъ на двор, и вдругъ все это надо бросить!…

— Съ какой же стати бросать? Продолжайте все, благословясь, и не обращайте ни на что вниманія и, увряю васъ, будете здоровы и веселы.

— Ну, посл этого я съ вами и разговаривать не хочу. Вы, очевидно, задались цлью злить меня,— пожимаетъ плечами дама въ синемъ ватерпруф и пересаживается на другую скамейку.

— Анна Еремевна, вы меня не такъ поняли,— говоритъ ей вслдъ бакенбардистъ, но дама не обращаетъ на него вниманія. Она уже заговорила о холер съ другой дамой въ коричневомъ казакин съ буфами на рукавахъ, поднимающихся выше ушей.

Дама въ казакин оказалась сочувствующей ея мыслямъ и произноситъ:

— Да, да… А мы, вообразите, только добились такой кухарки, которая длаетъ отличный квасъ. Сдлала она намъ бочку и теперь, вслдствіе холеры, приходится это все бросить.

— Вотъ, вотъ…— подхватываетъ дама въ ватерпруф.— Это-то и обидно. А у насъ въ саду на дач, какъ на зло, боле десятка кустовъ черной смородины и кусты переполнены ягодами. Мой мужъ сказалъ уже дворнику, чтобъ тотъ оборвалъ ихъ.

— И хорошо сдлалъ.

— Да какъ-же… Дти насться могутъ. Дти вдь не разбираютъ. Он и сырыя ягоды дятъ. Вотъ теперь ду въ Петербургъ купить фланели и тесемокъ на набрюшники, да кстати холерную аптечку куплю.

— Да неужели у васъ отъ прошлыхъ годовъ не осталась аптечка?

— Вообразите, нтъ. Гофманскія капли дти на сахар выпили, соляную кислоту мужъ въ прошломъ году всю до капли выпилъ, мятная настойка пошла зимой въ водку, а касторовое масло я себ на голову вмсто помады вымазала. Помилуйте, вдь ужь думали, что все кончено. Въ прошломъ году такъ и говорили, что только на два лта, анъ нтъ, теперь оказывается, что надо третье лто. И не понимаю я, чего санитарные врачи смотрятъ! Дезинфекцію оставили — вотъ она опять къ намъ и забралась. Куплю также четверть ведра карболовки. Нашъ дачный хозяинъ идіотъ какой-то, и когда мы ему стали говорить, отвчаетъ, что со стороны полиціи еще приказанія не было, чтобы прыскать. Ахъ, какъ это непріятно, какъ это непріятно! Только что начали купаться — и вдругъ…

— Намъ еще непріятне. Мы для кваса купили боченокъ, ушатъ — и куда теперь все это? А мы даже еще и ботвинья не ли, дожидаемся, когда лососина подешеветъ.

— И мы не ли. Помилуйте, лососина шесть гривенъ фунтъ. И какъ рано началась!

— Да, да… Въ прошломъ году началась въ конц іюля, въ третьемъ году въ половин августа, а тутъ вдругъ въ іюн, когда еще даже овощи не успли созрть. Въ т года мы все-таки успли кое-чего пость до холеры, а нынче въ іюн…

Дамы покачали головами и умолкли. Черезъ нсколько времени дама съ буфами до ушей спросила даму въ шляпк съ рогами изъ перьевъ:

— А какъ вы думаете, на велосипед вредно во время холеры кататься?

— Да конечно-же… Во время холеры все вредно.

— Ну, вотъ подите! А я своему старшему сыну купила велосипедъ въ разсрочку. Бочка для кваса, велосипедъ, ушатъ — все это надо бросить.

— Да какъ-же… Одно бросить, а другимъ обзаводиться. Вдь ужъ вотъ набрюшниковъ нтъ, аптеки нтъ, вс брошюры о томъ, какъ надо вести себя во время холеры, у насъ пропали.

Къ дамамъ наклоняется усатый господинъ въ пальто крылатк и форменной чиновничьей фуражк.

— Вы изволите о холер?

— О холер. Третьяго дня лужъ читаетъ, и меня, врите какъ громомъ поразило,— отвчаетъ дама въ синемъ ватерпруф.— Вдь ужь какъ хотите, въ Кронштадт, это значитъ, все равно что у насъ. Но что обидно — это то, что третье лто придется грибовъ не сть

— Ну, отчего-же? Въ умренномъ количеств все можно сть,— замчаетъ усатый господинъ.— Вдь и грибы… Проварите вы ихъ основательно, потомъ прожарите, а для удобосваренія рюмку водки…

— Да вдь какая-же водка дамамъ…

— Въ эпидемію, я такъ считаю, пола нтъ. Тутъ дама или мужчина, все равно. Да, наконецъ, зачмъ въ данныхъ случаяхъ вы смотрите на водку, какъ на водку? Смотрите, какъ на лкарство, какъ на гигіеническую мру. Моя жена въ холерное время всегда вмст со мной водку пьетъ. А коньякъ? Коньякъ вдь ужъ прямо прописывается врачами, какъ гигіеническая мра, а коньякъ та-же водка. А только я вотъ что думаю: въ ныншнемъ году холера ужъ не будетъ имть надлежащаго успха.

— Отчего?

— Да оттого, что къ ней уже успли за два года привыкнуть, она сдлалась обыкновенною обычною болзнью.

— И вы то-же самое? Ну, мысли!

— Мысли самыя врныя. Къ тому-же, какъ оказывается, она почти не трогаетъ интеллигентные классы. Пейте прокипяченую воду, не кушайте соленой рыбы…

— А разв это пріятно, чтобы въ рыб себ отказывать?— спрашиваетъ дама съ буфами выше ушей.— Вотъ соленую-то рыбу я только и люблю. Для нея-то мы только и квасъ сдлали, чтобъ съ ней ботвинью сть, а вотъ теперь оказывается… Эхъ, обидно. Скажите, пожалуйста, сколько вы будете брать фланели на каждый набрюшникъ?— обращается она, понизивъ голосъ, къ дам въ ватерпруф.

— Да видите, ежели взять взрослый животъ… Конечно, животъ моего мужа въ примръ идти не можетъ, ему надо двойное количество фланели. Но ежели взять обыкновенный животъ…

Дамы начинаютъ разговаривать тихо. Поздъ подходитъ къ дачной платформ, убавляетъ ходъ и наконецъ останавливается.

Дачные страдальцы.Пять юмористическихъ разсказовъ.

Въ дачномъ позд.

Читайте также:

Дачные страдальцы.
Пять юмористическихъ разсказовъ.