![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/00-cover.jpg)
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/01-title.jpg)
ДЛЯ ДЕТЕЙ СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА
Л. ГРИГОРОВ
Л. ГРИГОРОВ
В ЦАРСКОЙ ШКОЛЕ
В ЦАРСКОЙ ШКОЛЕ
ПОВЕСТЬ
РИСУНКИ А. ШИШОВА
1930
МОСКВА — ЛЕНИНГРАД
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
I
II
. . . . . . . . . . . . . . . . .
III
В царской школе, Григоров Леонид Михайлович, Год: 1930
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Я и Васька лежим на траве около куста. Перед нами не торчат ни учителя, ни учительницы и никто не задает нам никаких вопросов. Мы смотрим в небо, в небе куражится солнце и греет нас. Осень еще не разошлась вовсю, земля еще теплая, и нам очень хорошо. .
За кустом небольшая могилка. В ней неглубоко закопаны наши полотняные сумки с книгами — с географией, историей, грамматикой и законом божиим. С книгами мирно покоятся и наши тетрадки.
Тишина. Солнце катится по небу…
Васька вдруг вскакивает на ноги. Он как— то загадочно смотрит на меня. Я смотрю на него. Что такое он задумал?
— Колька! — кричит он. — У меня есть веревка!
Он уверенно шарит в своих карманах. Достает гладкий блестящий камень, еще другой, поменьше, потом поломанный перочинный ножик, грязный носовой платок. А где же веревка? Он достает еще кусок потертой газеты…
— Вот так фокус! — разочарованно бурчит он.
Опять роется в карманах, но в них уже пусто.
— Я потерял… а где я потерял?
Он смотрит на меня так, будто я знаю, где он потерял свою веревку. Я отрицательно качаю головой. Он быстро оглядывает поле, кусты… Потом ложится рядом со мной.
Я думаю о том, что Васька сделал бы, если б нашлась веревка? Ну, он после мне скажет. Я вспоминаю другую веревку. Она наверно в два раза толще Васькиной. Это страшная веревка. Мать на ней сушила белье, а отец употреблял совсем на другое дело. Он прохаживался ею по моей спине, и спина пела песни от боли.
Да, отец мой очень суровый человек. Когда он сердился, никому не было пощады. Ох, если бы отец знал, что я, вместо того чтобы сидеть сейчас в школе, валяюсь на траве и греюсь на солнце!.. Веревка тогда засвистала бы в воздухе… Хо-хо-хо, как весело пришлось бы мне! И добрая мать не помогла бы.
Мне делается страшно, когда я вспоминаю об отцовской веревке. А вот Васька ничего не боится. Ваське на все наплевать. Когда его бьют, он смеется. А когда меня — я кричу сколько есть сил, как поросенок. Я плохо учусь, и отец за это называет меня ослом.
— Осел дубовый! — часто кричит он мне.
Ну, что же делать, когда в школе так скучно!.. А главное.— там нужно отвечать уроки. Я никогда ничего не знаю. Я не знаю даже, где находится река Волга. Может быть, она на севере и впадает в Черное море? Когда учительница Наталья Ивановна предлагает мне поискать ее на карте, я тычу пальнем в небо. Она так и говорит:
— Ты, дурак, попал пальцем в небо!
Ну, и прекрасно! Пусть без меня обойдутся в школе…
А как хорошо, что со мной мой товарищ Васька!
— Вася! — обращаюсь я к нему.
— Что, Колька?
— А завтра куда мы пойдем?
— Сливы рвать.
— Опять?
— Ну, да. А то в поле скучно. Ни одной фрукты.
— А что мы будем делать со сливами?
— Есть.
— А живот? Зеленые же еще…
— Ну, посмотрим.
Мне вспоминается наша недавняя охота за сливами в чужих садах. Это весело — рвать сливы, но очень плохо, что они еще зеленые. Я наелся их — и так нехорошо сделалось. Живот чуть не треснул. А на базаре есть уже спелые. Их, должно быть, откуда-нибудь привозят. Кажется, из Англии.
— Я здорово есть хочу, — говорит Васька.
Мы отправляемся к ларьку, где продают квас и бублики. Ларек стоит ближе к городу, на главной дороге. Тут часто проходил дачный поезд. Мы его очень не любили. Нам казалось, что все вагоны поезда наполнены злыми шпионами, которые, увидев нас среди поля, донесут в школу.
Васька, впрочем, набирался храбрости и дерзко смотрел на пассажиров, которые выглядывали из окон вагонов. Он даже показывал им язык. А я отворачивался и выставлял свою спину. По спине труднее узнать. Но лучше было бы, если бы ларек с квасом и бубликами перенесли на другое место.
Мы идем к этому ларьку. Вдруг Васька останавливается.
— Слышишь?.. — шопотом говорит он.
— Что? — испуганно спрашиваю я.
— Э, глухарь! Поезд идет…
Я совсем пугаюсь.
— Давай спрячемся…
— Ну, вот еще!
Васька шагает бодро. Я — робко. Поезд показывается из зелени.
— Давай станем за дерево… За эту акацию…
— Становись! Я не хочу…
Нет, одному прятаться за дерево — не годится. Это — не по-товарищески.
— Отойдем хоть подальше от рельсов…
Но Васька идет прямо. Он задрал даже голову и не хочет никуда сворачивать. Поезд настигает нас. Я показываю спину. А Васька делает рожу пассажирам. Потом он еще показывает кулак. Какой он смелый!..
Поезд пролетает. Мы подходим к ларьку, берем по бублику. Теперь надо найти удобное место, чтобы спокойно позавтракать.
— Вон к тому дереву!
— Идет!
Дерево бросает густую тень. Мы в нее погружаемся. Бублики тают во рту. Васька громко чавкает. У него большой рот и крепкие зубы. Васька скоро остается с пустыми руками.
— Пить!
Мы ищем, где бы нам напиться. Нам повезло на одной постройке, у рабочих. Один из них дает нам чайник с нагретой водой. Чайник стоял на солнцепеке. Вода невкусная, но нечего делать. Напились. Рабочий задает нам вопрос:
— Куда вы бредете, ребятки?
— Мы никуда не…—начал было я, но Васька решительно перебивает.
— Мы бредем в Херсон, — говорит он.
Рабочий удивленно смотрит на нас. в —А чего вам надоть в Херсоне-то?
— К родителям идем,—мелет Васька.
— Во-он оно что!—проясняется рабочий.— Родителей, значит, утеряли… Э-эх, вы, несчастненькие!—Он сочувственно дергает запыленной бородой.
Васька не выдерживает и вдруг прыскает от удовольствия. Я тоже смеюсь. Рабочий вскинул плечи.
— Чего ж это вы такие веселые, ребятки?
— А чего нам робеть! — с задором заявляет Васька. — Идем! — командует он.
Мы оставляем постройку.
— Айда к морю!
— А книги?
Я киваю на куст, за которым на время погребены наши учебники. Васька морщится. Эти книги — несчастье для нас. Таскать их с собой — совсем опасно.
— Потом выроем, — решительно говорит Васька.
Я соглашаюсь, и мы отправляемся к морю. Глухими переулками, мимо дачных строений, мы добираемся до любимого моря. Оно красиво, в нем отражается небо, дали заманчивы, белеет парус, чайки реют, но все это нисколько нас не интересует. Нам это порядком надоело. Прыгать с камня на камень — куда веселее, чем любоваться гладью моря. Правда, играет свежий ветер, шумят волны, они бьются о берег, разбиваются в белую пену, которая шипит, как злая старуха.
Васька ищет красивые камни. Он говорит, что на берегу иной раз можно отыскать такой камень, который стоит дороже алмазов. Море их выбрасывает. Я с ним соглашаюсь, но не принимаю участия в поисках. А если и роюсь в камнях, то для того, чтобы найти среди них плоский и круглый и пустить его по воде. В этом я большой мастер. У меня камень делает больше десятка прыжков. Он просто плывет, как лодка.
— Давай купаться!
Мы раздеваемся и лезем в воду. Она уже немного холодная, но только в первую минуту. Мы ныряем, плаваем, кувыркаемся, обдаем друг друга брызгами, кричим, как ошалелые. Тела наши разгорелись, нам весело, мы себя не помним, шалим и дурачимся…
Вдруг Васька пугается. Он видит на берегу какую-то фигуру и кричит мне:
— Сергей Александрии!.. Ныряй скорее!..
Я, должно быть, белею от ужаса. Сергей Александрыч — наш учитель арифметики. Сергей Александрии — самый страшный человек на земле! Сморщенный, тощий, с выпученными глазами, лохматый и злой-презлой. Но как он очутился на берегу?!.. Я боюсь обернуться, стою по пояс в воде, а Васька уже нырнул, скрылся… Я ныряю за ним.
Но долго ли можно пробыть под водой? Долго ли можно не дышать? Мы — не рыбы, и сейчас же вылезаем из воды, будь что будет! Васька набирается храбрости и, обернувшись, смотрит на шагающую по берегу фигуру…
— Фью-ю!.. — свистит он, делая гримасу.— Это не Сергей Александрыч. Я обознался!
Я заливаюсь радостным хохотом.
— Одеваться!
Мы вылезаем из воды и быстро натягиваем на себя одежду. Вдали показывается пароход. Волны бьют сильнее, и ему, должно быть, нелегко бороться с ними.
— Пароход может перевернуться, — говорю я.
— Ну, и что ж… пойдет ко дну! — кричит Васька.
— А как люди? Что будет с людьми?
— Приплывут на берег.
— А те, кто не умеет плавать?
— На лодки сядут.
— А если лодок не хватит?
— Утонут!
— Страшно! Ой, как страшно!..
— Да тебе, Колька, все страшно! — храбро говорит Васька.— Ты плаваешь, как жаба. Три шага отплывешь и назад! Пловец!..
— Так я чуть не утонул на Троицу…
Мало ли чего! Э-эх!.. — восклицает он и смотрит на солнце. Оно уже опускается и золотит его лицо.—Домой, кажется, пора.
— А не рано ли еще? А что, если в школе еще занимаются?
Васька опять смотрит на солнце, думает и говорит:
— Пора!
Мы оставляем море. Шагаем к знакомому кусту, чтобы откопать книги. Васька вдруг остановился.
— Вот что, Колька, — серьезно говорит он. — Завтра мы пойдем в школу. Завтра не будет батюшки. А послезавтра он будет. Замучает! Мы не пойдем послезавтра, а пойдем завтра. Идет?
— Идет, Вася!
— Завтра, значит, в школу, а послезавтра за сливами!
— Обязательно!— кричу я.
Мы отправляемся по домам.
Мать встречает меня обычным вопросом:
— Ну, что, хорошо отвечал уроки?
Я говорю ей, что очень хорошо.
— А закон божий?
Нет, закона сегодня не спрашивали.
— А когда же тебя спросят?
— Не знаю.
— Вот удивительно! Учишься — и не спрашивают. Что это за школа такая?
Я молчу. Потом говорю:
— Дайте покушать.
Она дает. Я быстро проглатываю обед. Кончил. А теперь… Я рванулся, но услышал голос матери:
— Ты куда, Коля?
— Погулять!
— А уроки?
— Да я вечером, мама… Надо же отдохнуть когда-нибудь!..
— Скоро папа придет, смотри!
Отцовская веревка вдруг заболталась перед моими глазами… Но я не сдаюсь!
— Я буду тут, во дворе, мама…
— Сделай раньше уроки, говорят тебе!
Ах, да какие там уроки! Мне нечего делать. Ах!.. Я слышу веселые голоса… Они несутся со двора… Этот двор большой, там так весело, столько приятелей!..
Я хнычу.
— Сегодня нам ничего не задавали, мама…
— Как это не задавали?!..— подскакивает она.
— Ну, да-а…
— Да что это за школа?.. Где это видано, чтобы не задавали уроков! Вот новости! А не врешь ли ты?
Она заглядывает мне в глаза. Я отворачиваюсь.
— Ну, конечно, врешь. Смотри мне! Садись сейчас, а то отец тебя посадит…
Опять веревка мелькает перед глазами. Я громко хнычу и сажусь за стол. Косой уходящий луч смотрит в окно, будто зовет меня во двор, голоса звенят, как колокольцы, такое веселье за окном!.. Мне хочется плакать. Но я достаю какую-то книгу из глупой полотняной сумки. Что это? ‘География Пу— цыковича’. Какой дурак этот Пуцыкович! Выдумал эту дурацкую географию. Ну, кому она нужна! Хорошо было бы сжечь ее!
Открываю книжку, гляжу в нее… Что же мне в ней учить? Что там теперь проходят? На чем остановились? Австралия… Сандвичевы острова… Лондон… Рим… Низменность… Плоскогорья… Азия…
Тихо в комнате. Мать куда-то вышла. Я захлопываю книжку. Смотрю в окно. Во дворе теперь пусто и тихо. Все товарищи выскочи ли на улицу. Там теперь гонки. Сашка, вероятно, опять всех обгоняет. Даже Гришку! Кто-то стучит каблуками по дикарям. Ага! Это отец идет с работы. Веревка!.. Я опять открываю книжку. Острова, моря и плоскогорья запрыгали перед глазами…
Отец входит. Он весь в красках. Он маляр. Из его рабочего костюма можно сварить настоящий бульон. Эта малярная работа здорово пачкает, маляры всегда так измазаны красками, что похожи на живую палитру.
Отец льет на руки керосин, трет одну об другую, берет мыло и просит полить воды. Мать льет воду.
— Скоро я кончу отделку магазина, — говорит отец. — Потом у меня навертывается еще одна работа.
Отец в хорошем настроении. Теперь самый хороший момент, чтобы выскочить на улицу. Я делаю беспечное лицо. Нет, я вовсе ничего не замышляю. Нахожу свою фуражку, но я не надеваю ее на голову. Я хочу только немножко выправить и почистить свою фуражку. Она не должна валяться где попало. Конечно!
— Дай мне чего-нибудь поесть, — говорит отец матери.
Она идет на кухню.
Отец расчесывает бороду. Волосы спутались, ему больно, он как-то скалит зубы…
Ну-с! Я иду к дверям… Но я никуда не ухожу. Я только хочу посмотреть, что делается во дворе…
— Коля! Ты куда?
Я не слышу. Я уже далеко от порога. Кто же услышит!
Трам-там-там! Я вылетаю на улицу с радостным визгом, как птица из клетки!..
— Сашка! Гришка! Володька!..
Да, гонки развернулись вовсю!
— Раз! Два! Трры!..
— Постой! Ты вырвался! Сначала!..
— Рраз! Ддва!..
— С дороги! Эй, ты, девочка!..
— А что на приз?
— Коробочка ‘Экстра!’ ‘
— Идет!..
— Трры-ы!..
Четверо мальчишек — я с ними! — бросаются бежать изо всех сил. Мы летим, как будто за нами гонится страшный Сергей Александрыч или батюшка с законом божиим подмышкой…
— Браво, Колька!
— Гришка, нажимай!
— Финиш! Финиш!..
Последняя сажень!
— Колька!..
— Нет, я!
— Федька мне помешал!..
— Сначала! Еще раз!..
— Я не хочу! Я выиграл!..
— Давай со мной!..
— Идет!
— Рраз! Д-два!..
— Не выдвигайся!
— … Трры!..
Я возвращаюсь, полуживой от усталости.. Я просто не чувствую ног.
— Ты где был? — спрашивает мать.
— Я? Гулял…
— А уроки… как они у тебя?
— Да-а… я уже все знаю.
— Что ты там знаешь! Учи.
— Да, да, — благодушно вставляет отец.— Ты должен хорошо учиться. Тогда ты выйдешь в люди. Бери книжку.
Меня страшно клонит ко сну, но я послушно усаживаюсь за стол, открываю все ту же географию Пуцыковича. Смотрю на страницы. Все сливается. Слова книжки прыгают в глазах, точно играют в чехарду. Страны, государства, острова кувыркаются, пляшут, сливаются в одну кучу. Нет, я сейчас засну… И уже поздно. Завтра утром я повторю уроки.
— Учи!
Мать стоит надо мной и кивает головой на географию.
— Да, да, учи, — повторяет отец.
Ах, да что они ко мне пристали! Я захлопываю книжку и твердо говорю:
— У меня все готово!
— Ну, если все готово… ложись тогда спать.
Ложусь спать.
— Спокойной ночи!
Ох, как быстро пролетает ночь! Сколько это минут прошло? Кажется, одна минута проняла — и солнце опять поднялось и залило лучами другую половину двора.
Я проснулся, лежу в кровати и любуюсь озаренным солнцем куском двора, видным из окна. Как красив этот кусок двора! Он вылит из золота. Но какое чудесное это солнце! Из чего оно сделано? В самом деле, из чего сделано солнце? Учительница Наталья Ивановна до сих пор не рассказала нам — из чего сделано солнце. А батюшка все говорит: ‘бог создал солнце и звезды’. А из чего же этот бог создал? Вытащил из кармана, что ли? И откуда взялся бог? Кто его создал? Батюшка очень сердится, когда его Васька спрашивает — откуда взялся бог. А учитель Сергей Александрыч, когда Васька спрашивает его, откуда бог взялся, ничего не отвечает, а просто щелкает длинными пальцами по васькиному лбу. Лоб Васьки трещит от его щелчков. И при этом Сергей Александрыч говорит:
— Дурак! Осел!..
На столе шумит самовар, он что-то рассказывает, и мне хочется сказать ему:
— Доброе утро!
Но, конечно, самовар не ответит мне. Он — предмет неодушевленный.
— Вставай же, Коля! — в третий раз говорит мать.
— Сейчас, мамочка!
Отца уже нет. Он встает очень рано. Только в воскресенье он поднимается в восемь часов. Я встаю, одеваюсь. Это у меня очень быстро. Раз, два! — и готово. Десять минут пробегают — и я уже шагаю в школу. Со мной книги в полотняной сумке, на которой какой-то веселый дядя намалевал зеленой краской смешного слона, мало похожего на того слона, что недавно показывали в цирке. Сумка бьет по ногам, она большая, книги в ней болтаются, в круглом пенале трещит ручка с пером, и трескотня ее мне очень нравится. Я бью ногой сумку, она далеко отлетает, и тогда ручка трещит еще сильней, а книги суетятся, точно пойманные мыши.
Около школы встречаются товарищи. Среди них есть веселые, краснощекие, есть и скучные, недовольные, будто не выспались. В школу шагают и девочки в синих платьях, с корзиночками в руках, в которых лежит завтрак.
Ага! Вот и Васька!
— Здравствуй!
— Здравствуй…
У Васьки слишком красное лицо. Он надулся как пузырь. Должно быть, ему крепко попало от родителей…
Мы входим в школу. Сначала идет большой двор, где можно развернуться и пошалить на переменах. Потом тянется длинный коридор. Для нас, учеников, существует только этот черный ход со двора, будто мы не белые, а черные. Нам строго-на-строго запрещено соваться в двери парадного подъезда, который выходит на улицу. Этот парадный подъезд только для учителя и учительниц. Ну, еще для важного батюшки, который сердится, когда его спрашивают откуда бог взялся. Батюшка сегодня не придет. Это очень хорошо!
В коридоре уже шум и гам. Что это столпилось так много учеников?. Школьный сторож Никита, высокий и тощий, как телеграфный столб, стоит посередине. Ого! Только— что была драка. Никита развел двух учеников. Но они снова хотят наброситься друг на друга. У драчунов такие злые лица, они горят, как огонь.
— Не сметь! — кричит Никита.
Но какое ему дело до их драки? Они его не трогают. Вот еще! Ученики злятся на Никиту. Они страшно любят, когда кто-нибудь дерется, и сейчас подзуживают драчунов.
— Дай ему, Митька!.. Он тебе надавал!..— кричат ученики.
У Митьки глаза на лбу, и он дышит, как паровоз. Страшно хочется ему оттрепать своего врага! Но сторож Никита действует решительно. Он схватил его так, что у Митьки, должно быть, затрещали кости.
— Что здесь такое? — раздается над головами громкий женский голос.
Мальчики и девочки вздрагивают. В коридоре появилась учительница Наталья Ивановна! У нее такой голос, что она могла бы стать ротным командиром, а лицо… трудно смотреть на него, когда оно краснеет и пухнет от злости. Страшная! Зрители разбегаются по сторонам. Драчуны мгновенно замирают: им теперь не сдобровать. Наталья Ивановна берет каждого за ухо, выворачивает мякоть как-то кверху,—это страшно больно,— ведет драчунов в конец коридора. Митька упирается, дергает головой… Она крепче сжимает его ухо.
— Угу-гу-уу!..—заревел Митька.
— Молчать! — кричит Наталья Ивановна.
Другой мальчик, Петя Тулаев, идет спокойно. Он повыше задирает голову, чтобы не так больно было уху. Наталья Ивановна доводит драчунов до конца коридора и тут ставит их на колени.
— На колени, мерзавцы!— кричит она, и глаза ее сверкают, злые, как у гадюки.
Митька и Петька падают на колени, но Наталья Ивановна еще помогает им, — она тянет их уши к полу и еще раз выворачивает их мочкой вверх. Потом она оставляет мальчиков и, задрав голову, как победительница, идет по коридору. Мальчики и девочки смотрят на нее со страхом, как на разбойника. Вдруг она замечает меня и громко говорит:
— Колька!
У меня холодеет в груди.
— Ты что это не ходишь в школу?
Ох-хо-хо! Как это она помнит, что я три дня не был в школе!.. Учеников так много, можно, кажется, забыть.
— Ну, отвечай!
Она смотрит на меня, как на дикого зверя. Лоб ее сердито морщится.
— Я был… больной, Наталья Ивановна…
— Чем же ты болел?
— Я… я…
‘Чем же это я болел?’ Ах, это плохо, что я не придумал какой-нибудь болезни!.. Мне хочется провалиться в пол коридора.
— Ты не знаешь даже, что у тебя болело!
— Я-а…
— Вот что, — перебивает она. — Скажешь своим родителям, чтобы кто-нибудь из них завтра пришел в школу. Слышишь?
— Слышу… У меня голова болела…
— Смотри же мне! Непременно, чтобы кто-нибудь пришел. Это из рук вон! Никуда не годится…
Наталья Ивановна оставляет меня. Я стою, как дурак. Васька подходит ко мне.
— Ты ничего не говори родителям.
— А если… попадет?
— Ничего тебе не будет. Скажешь Наталье Ивановне, что отец болен.
— А мать?
— Ну, и… мать!
— Правда!
Меня это успокаивает, делается опять весело. В коридоре шум, галдеж, трескотня. Мне вдруг захотелось побежать по этому длинному коридору, у конца которого несколько ступенек вниз, там, где парадная дверь на улицу. Мне так нравилось разбежаться и прыгнуть вниз сразу через пять или шесть ступенек. И теперь я вдруг разбежался, прыгнул — и тут произошло что-то такое страшное… Я чуть не задохнулся!..
Я прыгнул через все ступеньки на маленькую площадку у парадной двери, — дверь эта внезапно открылась, .и вошел с улицы сам батюшка! Я прыгнул и не удержался на ногах, упал и подкатился к йогам страшного батюшки!..
Он испугался и поднял вверх руки с широкими рукавами. Он даже вскрикнул от испуга:
— Га-х!..
А я… я стянулся, скорчился, как листок дерева от жестокого мороза… Затем я поднялся и прижался к стене, будто на меня замахнулись кнутом…
— Ты что это?.. — грозно заговорил батюшка и посмотрел на меня колючими глазами. — Ты что это шалишь, негодяй?.. Что это? Цирк для тебя наша школа?.. Кабак для тебя наша школа?..
Он еще что-то прошипел, точно горящее полено, политое водой, и все ближе наклонял ко мне свою патлатую голову в высокой мягкой шляпе. Его страшные глаза прокололи меня насквозь, он вбил их в меня, прибил, как доску, к стенке… Я смотрел на него и ждал, что будет дальше. В голове моей проносились слова Васьки, ‘батюшки завтра не будет, батюшка будет послезавтра… батюшки завтра не будет, батюшка будет послезавтра…’
Я жду, что будет дальше. И вот он протягивает ко мне свою волосатую руку, берет за подбородок и сильно дергает вверх — голова моя запрокидывается назад, крик сам вырывается из горла!.. Вдруг у дверей показывается Никита. Батюшка видит его и обращается к нему:
— Отведи его под лестницу. Поставь на колени.
Школа наша двухэтажная, есть в ней внутренняя лестница, под этой лестницей всегда грязно и темно, и Никита повел меня…
В темноте я встал на колени. Мальчики и девочки проходят мимо, останавливаются, смотрят, смеются. Подходит Васька. Я ему говорю, что он подвел меня и себя. Нам сегодня не следовало бы приходить в школу.
— Я перепутал дни…— ворчит Васька.— Никто не думал тебя подводить…
Раздается звонок. Это уже начало уроков. Все ученики спешат в классы. Васька тоже уходит с ними. А я стою в полумраке под лестницей. Мне грустно. Хочется плакать. Вдруг я вижу учительницу Варвару Сергеевну. Она спешит в свой класс. Это — добрая учительница. Все любят ее. Она видит меня под лестницей и удивляется.