Въ чемъ наша задача?
Въ чемъ наша задача?
‘Бесда’, No 1, 1871
I.
II.
——
С. Юрьевъ.
В чем наша задача?, Юрьев Сергей Андреевич, Год: 1871
Время на прочтение: 50 минут(ы)
Никогда не была такъ возбуждена общественная мысль, какъ въ настоящее время, никогда не было поставлено столько дорогихъ для нея вопросовъ и предложено столько ршеній для сихъ. Единство русскаго государства, отношеніе къ нему русскихъ племенъ и инородцевъ, отношеніе выводовъ науки къ русской жизни, воспитаніе нашего юношества, просвщеніе необразованной части русскаго народа, экономическій его бытъ, личная свобода, реформы воинская, податная и т. д.— все это вопросы, касающіеся, такъ сказать, сердца нашей жизни, и отъ ршенія ихъ зависитъ наше существованіе. Понятна та страстность, съ какою ставятъ свои идеалы различные органы нашей печати и съ какою приковывается къ нимъ общественная мысль!
Никогда еще печатное слово такъ не овладвало у насъ жизнію и не было такъ способно переходить въ дло, какъ въ настоящее время. По видимому, вс направленія современной мысли захвачены нашей журналистикой и все вниманіе русскихъ читателей закрплено за ними.
При такомъ состояніи дла, чтобы получить право голоса и привлечь вниманіе общества къ своему слову, новый журналъ, прежде, чмъ начнетъ говорить, долженъ, по возможности, высказать основанія своихъ убжденій и выяснить, что направленіе, имъ избранное, можетъ существенно дополнить освщеніе всхъ вопросовъ, волнующихъ нашу общественную мысль. Это тмъ боле нужно, что мы уже заявили, что народность составляетъ одно изъ началъ, на которыя будутъ опираться наши воззрнія. Народность есть обоюдоострое оружіе, которое можетъ и проложить врный путь къ свобод и правд, и дико ратовать противъ той и другой, а потому сомнніе относительно нравственныхъ началъ того органа періодической печати, который надписалъ на своемъ знамени такое слово и не объяснилъ, куда хочетъ онъ подъ нимъ вести читателей, не только умстно, но и полезно. Вотъ почему мы,— не смотря на то, что для выясненія со всею строгою точностію вопросовъ о личности человка и народа, объ ихъ свобод, о поступательномъ движеніи ихъ по пути развитія, необходимы обширныя сочиненія,— ршаемся говорить о такихъ предметахъ въ небольшой стать, съ цлью высказать наши воззрнія на эти существенныя стихіи человческой жизни.
Истина есть,— въ этомъ не можетъ сомнваться никто! Отрицаніе существованія истины пришлось бы основать на чемъ нибудь признаваемомъ за непреложно-истинное, но такое отрицаніе было бы отрицаніемъ самого отрицанія истины, слдовательно — положеніемъ и признаніемъ ея бытія. Всякая частная истина опирается на боле общую, эта послдняя на третью, еще боле общую, и, восходя такимъ образомъ отъ истины къ истин, мы необходимо доходимъ до той, которая объемлетъ ихъ вс и существуетъ сама по себ,— до такъ называемой безотносительной (абсолютной) истины.
Безотносительная истина есть та, которая не можетъ не быть не вслдствіе какой нибудь, вн ея лежащей, причины, но существуетъ потому только, что сущность ея такова,что она необходимо быть должна, если что нибудь есть: въ ея содержаніи — причина и цль ея бытія. Если вс мыслимыя нами истины, на которыхъ утверждаются наши знанія, не коренятся въ такой самодержавной истин, и нтъ ея самой, то нтъ и быть не можетъ никакого знанія и никакой правды. Все дйствительно истинное есть слдствіе бытія безотносительной истины. Она есть основаніе всего положительнаго, и вн ея можетъ быть только отрицаніе.
Такое утвержденіе не подрывается ли тмъ, что мы не знаемъ всего содержанія безотносительной истины? Конечно нтъ.
Иное дло — совершенно понять и исчерпать мыслію содержаніе какого нибудь предмета, иное — признать его бытіе: невозможность перваго не уничтожаетъ необходимости втораго.
Изъ того, что силою мысли добывается знаніе, еще нельзя заключать, чтобы истина жила только въ одной мысли и была только ея достояніемъ, чтобы прочія силы человческаго духа и безсловесной природы или какія нибудь положительныя стороны ихъ жизни лежали вн области истины. Такое заключеніе осудило бы всю дйствительность жизни и самую мысль, какъ одну изъ ея силъ, на отрицательное бытіе, то есть, несуществованіе. Если истина есть достояніе всхъ дйствительно живыхъ силъ духа, то ими раскрываются различныя стороны ея бытія. Если истина едина и не можетъ быть въ ней основаній къ противорчію, то обртается она только согласіемъ между собою всхъ силъ, ее постигающихъ: все, что стремится ихъ разъединить, сетъ семена лжи, чего достигаетъ одна изъ нихъ, противорча прочимъ,— ложно, и всякое насиліе одной изъ нихъ надъ другими искажаетъ истину. Только въ гармоническомъ единеніи всхъ силъ жизни раскрываетъ истина всю полноту неисчерпаемаго богатства своего содержанія, всю свою безсмертную красоту и, въ нихъ, неодолимую энергію и непобдимую мощь своего творчества. Всякое стремленіе заковать свободное развитіе жизни въ Формы, не полнотою ея природы создаваемыя, есть посягательство на святыню самой истины и обречено неминуемой погибели по самой сущности дла. Невріе въ созидающую мощь и правду жизни есть невріе въ существованіе истины.
Истина говоритъ живыми образами безчисленныхъ созданій природы, послдовательностію ихъ развитія въ вкахъ, она высказываетъ и развиваетъ свое содержаніе въ историческихъ судьбахъ человчества, и человческой мысли дана способность разумть ея слово, и человческому духу дана возможность воспринять и въ своей жизни свободно воплотить ея правду.
Стремленіе постигнуть все содержаніе истины и осуществить ея правду на земл составляетъ сущность и силу жизни каждаго человка, каждаго народа, всего человчества,— силу, возбуждающую развитіе жизни и управляющую имъ. Всякая разумная духовная дятельность человка есть стремленіе къ истин. Различія въ отношеніяхъ къ ней могутъ заключаться только въ томъ, какою стороною своей жизни открывается она каждому сообразно свойствамъ его природы, и въ различіи тхъ путей къ правд, которые каждый для себя избираетъ.
Истину проповдуетъ вра, истины ищетъ мысль человка по всмъ путямъ и во всхъ областяхъ его научнаго знанія, истина вдохновляетъ поэта, художника, артиста, на истину работаетъ все, что хочетъ украсить и сдлать безбдною жизнь человка, во имя истины подъяты вс труды человчества, имющіе цлію обезпечить за нимъ свободу и довольство. Если къ истин стремятся, истины ищутъ и въ ней обртаютъ свое содержаніе вс живыя силы человка, то полнота ея открывается не одной какой нибудь сторон его духовной дятельности, а цлому его духу,— и раскрывается сама она въ своей дйствительности только въ энергіи внутренняго единства его мысли, чувства, воли и дятельности. Всякая общечеловческая истина, воспринятая личною мыслящею силою человка, облекается въ живую одежду тхъ умопредставленій, которыя возникли въ его душ, согрвается его личнымъ чувствомъ, и тогда уже становится стихіей его природы, предметомъ его желаній, движущею силой его личной воли, и воплощается въ своеобразныя формы его личной дятельности.
Вс личныя духовныя силы человка, просвтленныя истиною, получаютъ для него разумную цль, и общечеловческая истина, отлившись въ формы, свойственныя особенностямъ его природы, становится его личною правдою, его убжденіемъ. На этой высот человкъ перестаетъ быть только особью, отличающеюся отъ прочихъ тварей одними только безсознательными качествами своей природы, особью, не имющею разумной причины для своего существованія, а опредляетъ себя со всми своими личными свойствами, какъ разумную личность, имющую неотъемлемое право на свободное самостоятельное дйствованіе. Онъ знаетъ тогда, что его хотніе быть самимъ только собою, его стремленіе только выразить содержаніе своего личнаго духа и воплотить это содержаніе въ дл, есть уже исканіе правды. Тогда личная его свобода становится для него его нравственнымъ существомъ, неприкосновенною святыней, за которую онъ долженъ умирать, ибо безъ нея онъ не можетъ служить правд.
Свобода для человка есть возможность для него личнаго самоопредленія во имя правды, и право на свободу равносильно праву на то, чтобы быть вполн человкомъ. Только при полнот свободы возможно для него полнйшее развитіе всего богатства его духовныхъ силъ во всей красот и энергіи ихъ творческой дятельности. Если счастіе зависитъ отъ удовлетворенія желаній, то нтъ счастія для человка выше того, которое даруется ему совершеніемъ высокихъ стремленій его духа, исполненнаго истины. Какъ безконечны силы духа, такъ безконечна и радость ихъ удовлетворенія. Къ этому счастью открываетъ путь свобода, и потому нтъ драгоцнне ея никакого сокровища на земл. Лишеніе свободы есть смерть духовная, а отнятіе ея у человка — убійство!
Но въ то же время свободная и самоопредляющаяся личность также немыслима безъ другой свободной и самоопредляющейся личности, какъ немыслимо опредляемое безъ опредляющаго.Безъ воздйствія на человка свободной дятельности другаго, слабетъ энергія перваго, умъ его не возбуждается и гаснетъ, нравственное его чувство и стремленіе къ правд глохнутъ, и воля, не управляемая опредленною разумною цлію, перестаетъ быть волею и переходитъ въ дикій безцльный произволъ. Человкъ вн общества, будетъ ли онъ съ раннихъ лтъ брошенъ въ пустыню, или, ставъ надъ людьми, будетъ, подобно азіатскому деспоту, не руководясь никакими цлями добра и правды, владть ими какъ бездушными вещами,— скоро перестаетъ быть человкомъ. Только среди вполн свободныхъ людей безпрерывно возбужденъ умъ человка, питается и отрезвляется дятельность его мысли, крпнетъ нравственное его чувство, возрастаютъ въ немъ стремленіе къ правд и энергія воли, только среди вполн свободныхъ людей обртаетъ человкъ свою личность, дйствительную свободу, силу вопрошать истину и право получать отъ нея отвты: ибо только свободному духу, окрпшему въ самостоятельной и сознательной работ, повдаетъ она сокровенныя свои тайны.
Одному человку не открывается вся безконечная дйствительность истины, но открывается только та сторона ея неисчерпаемаго бытія, къ которой неудержимо влечетъ природа личнаго его духа. Иному объявляетъ истина свою красоту, иному свой разумъ и законы своей жизни, доступные отвлеченной мысли, инаго исполняетъ нравственной силы и правды. Какъ свтъ солнечный, отражаясь и преломляясь въ окружающей насъ природ, разливаетъ всюду жизнь и услаждаетъ взоръ безконечнымъ разнообразіемъ красокъ, и въ каждомъ изъ своихъ проявленій остается все тмъ же свтомъ, такъ и истина являетъ свою красоту и силу въ живой дятельности свободныхъ и самостоятельныхъ личностей, одушевленныхъ любовью къ ней, и, переломляясь разнообразно въ дух каждаго изъ нихъ, остается все тою же единою и нераздльною истиною. Тотъ, въ комъ возжена любовь къ истин, дорожитъ не только свободой и самостоятельностію своей личности, но свободою и самостоятельностію личности всякого другаго человка, ибо въ нихъ онъ видитъ силы, могущія открыть новые источники правды и восполнить неполноту содержанія его собственнаго духа. Вотъ почему онъ смотритъ на жизнь другаго какъ на часть своей жизни, и исполняется любовью къ нему: за свободу другаго онъ готовъ умереть, какъ за свою собственную. Въ немъ возникаетъ вра, что истина, во всей своей сил и во всемъ своемъ совершенств, открывается только свободному и самостоятельному стремленію къ ней вполнѣ, свободныхъ личностей, гармонически объединенныхъ любовью другъ къ другу и къ истин. Такое царство истины составляетъ всю правду жизни. Стремленіе къ ней, къ образованію изъ всего человчества гармоническаго хора свободныхъ и самостоятельныхъ личностей, есть сила, явно или сокровенно движущая человчество по пути его развитія и управляющая его судьбами. Все, что противодйствуетъ такому воцаренію правды въ жизни, какъ бы ни казалось оно съ перваго взгляда благовиднымъ, все, что полагаетъ препятствія стремленіямъ человчества къ истин, есть ложь и зло, противъ которыхъ должны быть направлены вс душевныя силы человка.
Любовь къ истин хотя и соединяетъ людей, но не скрываетъ ли однако въ себ въ то же время и причины къ ихъ разъединенію? Возможна ли полная свобода одной личности при полной свобод другой? Не станетъ ли тснить одна изъ нихъ другую, и не составляетъ ли существеннаго элемента самоопредленія личности то, что она себя противополагаетъ другой? Если для свободнаго и самостоятельнаго развитія человка, для пріобртенія и утвержденія личности, необходима среда свободныхъ людей, то при первомъ движеніи личной воли человка, на первыхъ порахъ ея возрастанія, когда еще не озаренъ его духъ никакою сознанною имъ истиною и не зажжена еще въ немъ сознательная любовь къ правд, его встрчаютъ борьба и вражда съ равносильными ему людьми, или тснятъ его личности другія, боле, чмъ онъ, развитыя. Что противодйствуетъ ихъ вражд, что блюдетъ, незамтно для нихъ самихъ, ихъ безсознательное единеніе? Что собираетъ людей въ народныя группы? Народъ не просто сумма лицъ, а органическое цлое: что же единитъ ихъ такъ, что они составляютъ уже живое цлое прежде даже, чмъ разцвтетъ пышнымъ цвтомъ ихъ духовная жизнь и настанетъ для нихъ нравственное единеніе въ правд?
Одноплеменность и осдлость суть необходимые элементы, предрасполагающіе къ образованію народа.
Но сожительство людей въ данной мстности или подъ одною вншнею властію, безъ другихъ условій и вліянія другихъ причинъ, не образуетъ еще народнаго единства. Одно переселеніе народа изъ той страны, въ которой образовалась его народная личность, въ другую, обитаемую чуждымъ для него народомъ, не сливаетъ его въ одно народное тло съ этимъ послднимъ. Примромъ тому могутъ служить евреи, сохранившіе свою народную личность и среди высоко развитыхъ народностей, между которыми они разсяны. Одно признаніе двухъ народовъ, отличныхъ другъ отъ друга по своей природ и духу, подданными одного государства еще не сливаетъ ихъ въ одинъ народъ, но остаются они двумя различными народностями.
Точно также и происхожденіе отъ одного племени не есть достаточное условіе для того, чтобы вс одноплеменники образовали изъ себя одинъ народъ и выроботали одну народную личность. Народы германскіе и славянскіе происходятъ отъ одного арійскаго племени, но славянинъ — не нмецъ, чехъ и русъ оба принадлежатъ къ одному племени славянскому, но чехъ — не русскій и русскій — не чехъ. Да и не вс ли народныя личности, намъ извстныя, возникли изъ смшенія племенъ? Даже тождества вліяній природы и другихъ физическихъ условій жизни на людей, живущихъ въ одной стран и принадлежащихъ къ одному племени, недостаточно для того, чтобы образовалась одна народная личность: яркимъ примромъ тому служатъ кочующіе народы, не только не выработавшіе одной народной личности, но и не образовавшіе изъ себя даже одного народнаго тла.
Чмъ же образуется народное цлое? Какія внутреннія силы, присущія природ человка, соединяютъ людей между собою и сращиваютъ ихъ въ одно народное тло? Гд то начало, изъ котораго возникаетъ духъ этого тла, и какъ образуется нравственная личность народа?
Какъ бы человкъ при самоопредленіи ни противополагалъ свою личность другой, все-таки это противоположеніе не есть логическое, при которомъ противоположности исключаютъ другъ друга. При малйшемъ вниканіи въ то, изъ чего состоитъ внутренняя жизнь человка, то-есть, въ его наклонности, чувства, желанія, представленія, мысли, характеръ и цли его дятельности, мы видимъ, что все это не есть произведеніе только одной личной его природы, но обусловлено окружающею его средою и тми отношеніями, въ какія онъ становится въ ней.
Нтъ въ человк ни врожденныхъ идей, ни врожденныхъ представленій: идеи и представленія суть результатъ воздйствія на его личныя духовныя силы окружающей его природы и людей, съ которыми его сводитъ жизнь, и его собственной психической дятельности, и не остаются он неподвижными, а измняются подъ вліяніемъ другихъ представленій и идей, входящихъ въ его душу.
Вс нравственные и эстетическіе идеалы, къ которымъ стремится чувство человка, вс направленія, которыя принимаетъ мыслящая сторона его духа, и вс созданія его ума неразрывно связаны съ тми вліяніями, которыя имютъ на него прежде всего его семья, какъ воспитательница первыхъ движеній его духа и съ которою онъ соединенъ нжнйшими и таинственными узами родства тлеснаго и духовнаго, а потомъ и народъ, среди котораго онъ живетъ и дйствуетъ.
Не одна современность даетъ содержаніе внутренней жизни человка, но и минувшія вка приносятъ свой вкладъ въ его душу чрезъ посредство его семьи и народа: его врованія, большая часть тхъ познаній, съ которыхъ начинается его самостоятельная умственная жизнь, т формы его дятельности и отношеній къ другимъ людямъ, которыя признаетъ онъ справедливыми, добрыми и прекрасными, передаются ему отъ предковъ.
Отъ великаго разнообразія вліяній, подъ которыя становится человкъ въ своей жизни, и взаимнаго многоразличнаго ихъ перекрещиванія между собою, при дятельности его духа, образуются особенности его характера, чувствъ, стремленій, умопредставленій, и создается его особность (индивидуальность), чертами которой отмчается вся его дятельность, и изъ нея потомъ возникаетъ вся его личность. Изъ взаимнаго обмна вліяній другъ на друга людей, живущихъ въ одной мстности и подъ одними условіями, возникаетъ ихъ внутреннее единство: каждый живетъ въ другомъ, и вс живутъ общею жизнію, не смотря на различія ихъ особностей.
Только при условіи этого внутренняго единства людей между собою, получаютъ значеніе единство племеннаго происхожденія и сожительство въ одной мстности. Одинъ взглядъ другъ на друга людей, отмченныхъ родственнымъ сходствомъ ихъ физіономіи, одинъ звукъ роднаго и врожденно-понятнаго слова уже заставляетъ ихъ нравственно тяготть другъ къ другу. Одинаковость условій ихъ вншней жизни даетъ общее направленіе ихъ внутренней и вншней дятельности. Одни и т же впечатлнія воспринимаютъ они, одни и т же труды совершаютъ, однимъ и тмъ же опасностямъ подвергаются, одна и та же борьба для всхъ, а потому и общая побда. Подъ вліяніемъ общихъ впечатлній и задачъ, общей наклонности чувствъ и стремленій, одни и т же представленія возникаютъ въ душ каждаго, и по одному направленію идутъ ихъ мысли. Такъ возникаетъ внутреннее духовное единство людей и создается народъ. Извстенъ психическій фактъ, что въ дух человка одно представленіе или одно чувство со всми, органически съ ними связанными, представленіями и чувствами, въ данную минуту преобладаютъ надъ всми прочими, и что чмъ ярче первыя, и чмъ сильне овладваютъ они человкомъ, тмъ слабе послднія. Продолжительная дятельность въ одномъ и томъ же направленіи, вызывая постоянно одни и т же представленія и постоянно возбуждая соотвтствующія ей чувства, укрпляетъ ихъ, и они, боле и боле охватывая душу человка, подчиняютъ себ другія ея представленія, и для чувства образуется особый характерный строй, отражающійся на всей его дятельности. Такъ и въ народ: то дло, которымъ онъ занятъ въ своей жизни, т цли, которыя онъ преслдуетъ, возбуждаютъ во всхъ его членахъ одинъ и тотъ же рядъ представленій и соотвтствующія имъ чувства, которыя, при продолжительной дятельности въ одномъ направленіи, подчиняютъ постепенно себ вс народныя нравственныя силы. Такимъ образомъ складывается особый строй народнаго характера, которымъ отмчена дятельность какъ всего народа, такъ и каждаго изъ его членовъ. Кому не извстно значеніе характера народной, жизни грековъ, отличительною чертою которыхъ было стремленіе къ красот и отвлеченному мышленію, и его воздйствіе на всю ихъ жизнь общественную и семейную? Кто не знаетъ, какое вліяніе иметъ на вс направленія народной жизни преобладаніе военной дятельности, какъ разрушительно дйствуетъ на семейную и общественную жизнь, па всю нравственную сторону народа преобладаніе военной стихіи въ его характер?
Вс силы духовной жизни, общія для всхъ членовъ народа, неразрывно связаны между собою, вс единятся въ одной изъ нихъ — преобладающей, и въ ней сливаются въ одну общую недлимую духовную силу, образующую народную единицу. Эта послдняя сила есть то, что мы называемъ духомъ народа, сила же, преобладающая въ дух народа надъ всми прочими, опредляетъ характеръ народа. Вся дятельность его членовъ, начиная отъ глубочайшихъ изысканій въ самыхъ отвлеченныхъ областяхъ знанія и кончая пріемами въ ручной работ, запечатлны народнымъ характеромъ. человкъ ставитъ и ршаетъ только т вопросы, которые гармонируютъ съ преобладающею въ его дух силою и привлекаютъ ее въ себ своимъ содержаніемъ, онъ избираетъ т пути, которые согласны со складомъ его ума, выработаннымъ жизнью его духа. Кто въ вопросахъ, занимавшихъ греческихъ философовъ, и въ способахъ, которые избирали они для ихъ ршеній, не усмотритъ народнаго характера грековъ? Безсильна мысль римлянина въ области отвлеченной философіи, но проницательна она по всмъ вопросамъ политической жизни. По тмъ вопросамъ, которые ршены народомъ, по способамъ, употребленнымъ имъ для этихъ ршеній, по всмъ произведеніямъ его ума — можно съ точностію опредлить его характеръ и даже до нкоторой степени прочесть его исторію, потому что каждая эпоха его жизни отмчена опредленнымъ видоизмненіемъ его духовнаго строя и особымъ направленіемъ его умственной дятельности.
Все, что навязываетъ народу дятельность, противорчащую его характеру,— иди оказывается безсильнымъ передъ мощью народнаго духа, иди подрываетъ его творческія силы и убиваетъ его душу.
Единеніе всхъ членовъ народа въ одной общей народной жизни, въ одной, общей для всхъ, особенности народнаго характера не только не уничтожаетъ личности, самостоятельности и свободы человка, но укрпляетъ ихъ и даетъ имъ возможность проявляться безпрепятственно во всей ихъ сил. Народная среда, въ которой родился и развивался человкъ, создала его характерную особность, его индивидуальность, на которой онъ можетъ утвердить, какъ на прочномъ и опредленномъ основаніи, свою личность и, сознавъ ея особенности, опредлить себя какъ самобытную и живую силу. Но сила личная, кром внутренняго самоопредленія, для полноты своей жизни, должна проявить себя въ дл, ею совершаемомъ. Если матеріалъ, который переработываетъ человкъ силою своего личнаго духа, данъ ему народомъ, если человкъ живетъ съ народомъ общими нравственными инстинктами, и если движенія его духа созвучны движеніямъ духа народнаго, то въ своей личной дятельности человкъ или возвращаетъ народу, хотя бы и въ переработанномъ вид, то, что получилъ отъ него, или передаетъ ему полученное извн, но въ форм гармонирующей со строемъ народнаго духа, и народъ сочувственно принимаетъ родное и помогаетъ дорогому для него длу. Свободна жизнь человка среди людей, которымъ по душ вс его цли, нравственныя стремленія и дла, сочувствіе и содйствіе окрыляютъ духъ человка и ведутъ его изъ силы въ силу, и если для подъема его энергіи необходима борьба, то ждетъ его не та безнадежная борьба, которая подрываетъ самыя основанія нравственной жизни, но та,которая неразлучна съ каждою работою, или та, которая только содйствуетъ самосознанію и полнйшему его самоопредленію и уясняетъ вс условія его дла.
Тайныя, неразрывныя узы соединяютъ съ народомъ человка, одушевленнаго его духомъ: слова и обороты его рчи глубоко понятны всмъ и вызываютъ въ нихъ тотъ же строй чувствъ, представленій и мыслей, которыми одушевленъ онъ самъ, его сердце бьется одинаково съ народнымъ сердцемъ. У него и у народа — общія радости, общія горести, общія надежды и дла, общія врованія, неразрывная любовь соединяетъ ихъ другъ съ другомъ, и только такой человкъ можетъ быть народнымъ дятелемъ. Для него нтъ даже надобности обладать великимъ краснорчіемъ, чтобы увлечь за собою весь народъ: ничего, по видимому, незначащее слово его, одинъ намекъ, одинъ порывъ его чувства, одно восклицаніе, даже одно движеніе его — электрическимъ токомъ пробгаютъ по народной масс и волнуютъ ея душу.
Жизнь народнаго духа состоитъ изъ двухъ элементовъ: изъ чувства и изъ самосознанія.
Чувство не должно быть смшиваемо ни съ мыслію, ни съ представленіемъ, оно есть то состояніе духа, которымъ представленія и мысли сопровождаются и вызываются. Чувство усвояетъ человку всякую истину и обращаетъ ее въ движущую силу, направляющую его волю. Въ характер народнаго чувства, какъ въ зерн, заключенъ весь строй духовной дятельности народа.
Музыка есть чистйшая и полнйшая выразительница чувства въ его отршенности отъ всякаго опредленнаго содержанія, сообщаемаго ему воображеніемъ и мыслію, а потому въ мелодіи народной псни раскрываются вс тайныя глубины народнаго чувства. Сила этой псни способна даже перевоспитать человка, утратившаго народность, и вложить въ него народную душу: она можетъ открыть въ его дух вс источники народнаго чувства, которые засорены чужеземнымъ вліяніемъ, и направить вс силы его духа на т пути, которыми идетъ народная жизнь. Чье сердце не встрепенется при звукахъ народной псни, не откликнется на нее своимъ чувствомъ, и кого не чаруютъ ея напвы, тотъ, по строю своего чувства, вн своего народа, тотъ — чужеземецъ среди него!
Въ чувств человческомъ — дв стихіи: эстетическая и нравственная.
Эстетическое чувство народа участвуетъ въ созданіи тхъ формъ, въ которыя отливается вся вншняя сторона народной жизни и въ которыхъ облекается народная фантазія. Въ гармоническихъ сочетаніяхъ этихъ формъ, слышится мелодія народной псни. Характеръ эстетическаго чувства отражается на всей дятельности народа, начиная отъ одежды, вншней обстановки, общественнаго и семейнаго быта, до высшихъ созданій искусства. Игривы, полны блеска и быстрыхъ переходовъ народныя мелодіи француза. Живопись его отличается рзкимъ сопоставленіемъ свта и тни, расчетомъ на эфектъ и игривою декоративностію. Фраза, антитеза и неожиданное блестящее сочетаніе понятій и словъ отличаютъ рчь и произведенія словесности француза. Въ его поэтическихъ замыслахъ и добродтель и порокъ доводятся до неестественныхъ, чудовищныхъ размровъ, и жизнь освщается эфектнымъ, искусственнымъ свтомъ. Не знаетъ французъ плавныхъ переходовъ отъ одной противоположности къ другой, умъ его смлъ до дерзости, способенъ къ самымъ быстрымъ скачкамъ, и потому за нимъ во всемъ — починъ и неумнье держаться въ предлахъ дйствительности. Блескъ и искусственность — стихіи француза, а потому грація его манерна и запечатлна чувственностію, танецъ его или медленно жеманенъ, или раздражительно для нервовъ бшенъ и способенъ довести до головокруженія, и одежда его расчитана на то, чтобы блестящимъ образомъ выставить на показъ все, что можетъ соблазнить, раздражить, поразить и ослпить живущаго вншними чувствами человка: вся она состоитъ изъ блеска, рзкихъ очертаній и искусственныхъ драпировокъ. Она не изящна, ибо нтъ въ ней свободы и простоты — она шикозна. Во всей вншней сторон своей жизни французъ всегда эфектенъ и театраленъ.
Мелодичны, проникнуты глубокимъ чувствомъ и разливаются въ безконечную ширь напвы русской псни, и удала или задумчиво плавна пляска русскаго человка. Созданія его творческой силы дышатъ жизненною правдой и стремленіемъ ко внутренней тишин, къ самоуглубленію, къ созерцательной жизни, не витающей только въ холодныхъ областяхъ отвлеченной мысли, но осязающей истину всми силами своего всецлаго духа. Русскій по природ простъ и правдивъ, не уметъ лгать себ самому, неспособенъ, какъ французъ, раззолачивать и украшать порокъ и ставить въ эфектную позу добродтель, порокъ является въ русскомъ во всей своей омерзительной нагот, а добродтель во всей наивной безхитростной простот. Русскій дорожитъ жизнью ради жизни и не принесетъ ни своей, ни чужой въ жертву ради отвлеченной системы, какъ нмецъ, который вруетъ въ такую систему боле, чмъ въ жизнь, и холодно, безжалостно изржетъ послднюю, лишь умстилась бы она въ изобртенныя имъ рамки. Чувство русскаго не заперто семью замками за холодною, недоступною, гордою личностію, какъ у англичанина, оно готово разлиться кругомъ и обнять всхъ и каждаго,— потому онъ и общителенъ по преимуществу. Степенна и покойна его походка, величава осанка и плавны движенія. Непринужденны и величественны его народныя одежды: широкими, свободными складками обливаютъ он станъ мущины и женщины, и если эту одежду не исказятъ мишурно-блестящими украшеніями, то она можетъ быть доведена до высокаго античнаго изящества.
Нравственное чувство человка иметъ свои требованія, удовлетвореніе ихъ доставляетъ наслажденіе боле чистое и боле полное, чмъ удовлетвореніе требованій тла, всегда заканчивающееся пресыщеніемъ. Духъ взываетъ въ вчному, неизмнно прекрасному, къ непреложно правому, и этотъ внутренній голосъ слышитъ человкъ даже на самой низшей, грубой степени своего развитія: этотъ голосъ есть та нравственная сторона чувства, которая отвращаетъ его отъ всего противнаго духовной его природ и осуждаетъ все несогласное съ нею. Это — голосъ совсти человка. Духъ человка, на какой бы степени просвщенія ни стоялъ онъ, ощущаетъ всюду, внутри и вокругъ себя, бытіе и присутствіе незримой имъ истины, стремится къ ней и ищетъ безустанно возможности узрть ея свтлый ликъ и уразумть ея сущность. Такъ и народъ, это собраніе людей, соединенныхъ въ общемъ чувств, въ общемъ стро ихъ духовной жизни, есть тотъ же человкъ, и духъ народный есть духъ этого человка-народа. Онъ обладаетъ такъ же, какъ и человкъ, нравственнымъ чувствомъ, и у него есть его народная совсть, и онъ своимъ народнымъ сердцемъ ощущаетъ присутствіе сокровенной истины, прикасается къ ея бытію своимъ чувствомъ и стремится выразумть тайну истины, насколько это возможно силамъ его духа. Это ощущеніе народомъ незримой, но дйствующей истины, это, такъ сказать, осязаніе чувствомъ ея бытія, это объятіе народомъ всми силами его духа того, что признаетъ онъ за самое высшее и совершенное, за первое и послднее, есть его знаніе Бога, сосредоточенное во внутреннемъ его чувств — вра его. Такое прикосновеніе, посредствомъ чувства, къ Божеству, живущему во всхъ и во всемъ, такое сознаніе его бытія, хотя и не ясное, но не допускающее сомннія, — духъ народа стремится выразумть, и въ юный періодъ своей жизни, когда движенія его еще не раздлили силъ его духа и не возникла ихъ борьба между собою, когда ни наука, ни холодное мышленіе не подорвали въ немъ доврія къ созданіямъ его фантазіи, на вс вопросы о міродержител, о Его правд и суд и таинственныхъ силахъ, правящихъ вселенною, о цляхъ жизни человка,— отвчаетъ онъ образами, творитъ миы. Это — періодъ народнаго, миическаго врованія.
И даже тогда, когда проповдана уже народу чистая откровенная истина. вры, не покидаютъ его созданные имъ миы, не перестаетъ его миическое творчество, и вселенская правда, преломляясь во всхъ его народныхъ особенностяхъ, окрашивается красками его фантазіи. Въ вр народа — вся идеальная сторона его духа, вс т высшія нравственныя цли, которыя управляютъ его внутреннею и вншнею жизнью, которыя даютъ направленіе его нравственной дятельности. Въ врованіи народа — вся его нравственность и идеальное содержаніе его личности.Справедливость этого положенія остается во всей своей сил даже въ томъ случа, когда исповдуетъ онъ вселенскую истину Христа, для которой не существуетъ народностей. Христіанскую истину ни одинъ народъ не въ силахъ всецло усвоить своему духу, во всей ея чистот, во всемъ ея совершенств, не смотря на могущество ея просвщающей силы. Каждый народъ проникается ею настолько, насколько это доступно степени его развитія, и восприметъ ее въ томъ вид, который гармонируетъ съ его народными особенностями: прежде всего и преимущественно онъ привлечетъ ее въ тмъ идеаламъ истины и формамъ жизни, которыя выработаны имъ до ея принятія, оживитъ ихъ просвтленною жизнью, и возведетъ на высоту всемірной нравственной правды т изъ нихъ, съ которыми мирится ея духъ. И новыя стороны народной жизни, которыя создадутся творческими силами, будутъ органически связаны со всмъ прежнимъ ея строемъ. Такимъ образомъ врованіе каждаго народа-христіанина получаетъ особое содержаніе, свойственное его народной личности, и въ этомъ только смысл оно можетъ быть названо народнымъ врованіемъ.
Все характерное въ жизни народа, слившееся въ его сознаніи съ вроисповднымъ началомъ, получаетъ особенную врность и долговчность. Если дв народности живутъ подъ властію одного и того же государства и различаются между собою по своему вроисповданію, то не сольются он въ одну народную личность до тхъ поръ, пока жива ихъ вра, ибо не уступитъ народъ особенностей въ своей жизни до тхъ поръ, пока освящены они врованіемъ.
Такова внутренняя жизнь духа народнаго на всхъ ступеняхъ развитія его самосознанія. Все содержаніе внутренней жизни народа, вс его врованія, все его знаніе, весь складъ его ума, вс его чувствованія и стремленія выражаются въ его язык и во вншней сторон его быта — обыча.
Языкъ народа есть совершеннйшее созданіе его духа и полнйшее его откровеніе: въ немъ воплощаются въ звукахъ вс умопредставленія народа, вс его понятія и способъ сочетанія тхъ и другихъ и вс движенія его чувства, въ немъ, какъ въ чистйшемъ зеркал, отражаются вс особенности жизни народа и вся его исторія.
Будучи живымъ воплощеніемъ народнаго духа въ звукахъ, языкъ живетъ всею внутреннею жизнью народа и вмст съ нею видоизмняется и развивается. Языкъ есть въ то же время нравственная сила, овладвающая духомъ человка, могущая перевоспитать его: вмст съ словомъ, прошедшемъ чрезъ органъ слуха, вселяется въ душу человка и понятіе, одтое въ это слово, живущее всми чарующими силами, его создавшими. Чмъ развите народъ, чмъ богаче познаніями и могущественне силы его духа, тмъ неотразиме языкъ его вліяетъ на внутреннюю жизнь того народа, котораго духъ слабе и скудне по содержанію, и немощная народность, уступая мало-по-малу воздйствію языка сильнйшей, можетъ переродиться въ послднюю.
Съ первымъ движеніемъ мысли ребенка, съ первымъ его лепетомъ возникаетъ для него языкъ. Семья, воспитывая и развивая его слово, говоря съ нимъ на родномъ язык, строитъ въ то же время и его душу, а потому языкъ семьи, есть по преимуществу тотъ, который слагаетъ личность человка, а съ нею и личность народа. Отсюда ясно, какъ вредно, какъ губительно для народной самобытности, когда семейнымъ языкомъ становится языкъ чужой. Вся психическая дятельность тхъ, кто воспитаны иностраннымъ языкомъ, становится чуждою народу, среди котораго они родились, и съ великимъ разв трудомъ можетъ прійти въ гармонію съ его духомъ.
Духъ народа говоритъ не однимъ словомъ, но и всмъ разнообразіемъ народнаго обычая. Обычай составляютъ т формы жизни, поступковъ, дйствій и отношеній людей другъ къ другу. которыя народъ почитаетъ добрыми, справедливыми, прекрасными. Обычай порожденъ, также какъ языкъ народа, всми силами народнаго духа, но въ немъ по преимуществу воплотилось нравственное чувство народа въ практическіе уставы для его жизни,— выразилась его совсть, а потому законы обычая священны для народа, и нарушеніе ихъ почитается или дурнымъ или даже преступнымъ дломъ, подвергающимъ нарушителя общественному осужденію или даже общественной вар. До появленія писанныхъ законовъ, обычай иметъ всю принудительную силу неограниченной, непогршимой и непреклонной власти,освященной сознаніемъ народной совсти. Не смотря на непреклонность обычая, владычество его есть владычество нравственное: онъ не уничтожаетъ возможности исполнять и не исполнять его уставы, не обращаетъ человка въ свое безвольное, вещественное орудіе, но предоставляетъ его доброй вол выбирать между похвалою и осужденіемъ, между любовью всхъ его окружающихъ и ненавистію, между уваженіемъ къ нему и презрніемъ. Уставы обычая не остаются недвижными, но органически развиваются вмст съ развитіемъ и просвтленіемъ народнаго нравственнаго чувства. Исторія обычая есть исторія совсти народа.
Если обычай народа измняется не силою его духа, не силою совершенствованія нравственнаго его чувства, не просвщеніемъ народной совсти, а уничтожается онъ вншнимъ насиліемъ и соблазномъ ради введенія въ жизнь чуждыхъ для нея формъ, хотя бы даже и боле совершенныхъ, и если народъ не осилитъ чуждой для него стихіи: то внутренняя правда его быта замняется вншнею, чисто формальною, призрачною правдою, туманится его общественная совсть, и нравственность его падаетъ. Тогда формы жизни становятся для народа дороже ея содержанія, глохнутъ мало-по-малу т ея живые инстинкты, которыя создали бытъ народный, стираются характеристическія особенности, на которыхъ коренилась личность народа, слабютъ творческія ея силы, а съ ними и сама она. Тогда постепенно упадаетъ самобытность, производительность его духа, и онъ, во внутреннемъ безсиліи своемъ, становится безплоднымъ подражателемъ. При свободномъ же органическомъ измненіи обычая, вслдствіе народнаго развитія, всякая перемна въ немъ обличаетъ новую эпоху въ жизни народа.
Необходимость такой перемны ощущается и сознается не единовременно всми членами народа: для боле развитыхъ изъ нихъ прежде, чмъ для прочихъ, обычай становится тираномъ и эти передовые люди возстаютъ на его деспотическую власть. Тогда происходитъ въ народ раздвоеніе, но только кажущееся., ибо то, чего требуютъ передовые, есть не что нибудь совершенно чуждое для остальныхъ, но только развитіе того, чмъ живутъ послдніе, и что сами они охотно примутъ поздне. Такое раздвоеніе въ народ, такая борьба внутри его, не губительна, но спасительна.
Прежній, освященный народной совстію и преданіемъ, обычай, не уступаетъ напору новаго и закрпляетъ свое существованіе писаннымъ закономъ, этимъ представителемъ сознательной власти, опредляющимъ обычную правду народа и повелвающимъ повиноваться себ, подъ страхомъ кары.
Созданіе письменъ есть одно изъ важнйшихъ творчествъ духа народа и одно изъ величайшихъ событій въ его жизни: съ появленіемъ ихъ, вліяніе умственной дятельности каждаго не ограничивается только ближайшими къ нему людьми, но все, ею созданное, будучи записано, становится достояніемъ всхъ, вкладывается въ сокровищницу народнаго духа, становится предметомъ обсужденія и силою возбуждающею умственную дятельность всего народа, и наоборотъ, развитіе каждаго не остается подъ вліяніемъ немногихъ, но въ его дло привносится разумъ всхъ мыслящихъ людей, богатетъ содержаніе его духа, подъ воздйствіемъ всего народнаго ума увеличивается энергія его личныхъ силъ и сознательной его дятельности. Пока не передана письменамъ мысль человка, она не отдлялась еще отъ потока и круговорота его, психической дятельности, но, будучи написана, она длается какъ бы словомъ другаго человка и начинаетъ жить самостоятельною жизнію. Она становится подъ контроль всхъ разумющихъ писанное слово, и отношенія къ ней самого ея творца длаются свободне. Свободное обсужденіе человкомъ своей собственной мысли и всего, что сказано о ней, содйствуетъ его самосознанію и самоопредленію. Такъ съ письменами возникаетъ свободная дятельность ума, и то, что безсознательно жило въ дух народномъ, возводится въ свтъ сознанія, возникаютъ науки, сознательныя отношенія къ искусству и общественное разумное дло. Тогда обособляется сильне личная дятельность каждаго среди его народа: одни посвящаютъ себя служенію церкви, другіе наукамъ, искусствамъ, третьи общественному длу, четвертые экономическимъ вопросамъ и т. д.
Чмъ свободне и независиме дятельность каждаго члена народа, тмъ могущественне народный духъ, тмъ разнообразне, богаче, шире, энергичне и плодотворне его жизнь. Чмъ боле стснена личная свобода въ народ, тмъ скудне содержаніе его духа, тмъ безсильне, безплодне его существованіе и тмъ недолговчне онъ самъ Но какъ бы ни были независимы и самобытны цли дятельности и стремленія отдльныхъ членовъ народа, какъ бы ни были они многочисленно-разнообразны, вс они коренятся въ характер и сущности народнаго духа, вс они — выраженія различныхъ сторонъ его жизни. Съ развитіемъ и возрастаніемъ умственной дятельности развивается и богатетъ писанное слово, и нарождается и вырабатывается особый образованный (культурный) языкъ. Образованный языкъ не исчерпываетъ вполн всего народнаго языка со всмъ его богатствомъ, живущимъ во всхъ его нарчіяхъ,— онъ скоре одно изъ нихъ, развитое и сознательно обработанное. Народъ, имя множество нарчій, можетъ возвести каждое изъ нихъ на степень письменнаго языка, и вс такіе образованные языки, различаясь между собою многими особенностями, могутъ жить вмст, не разрушая внутренняго народнаго единства, ибо вс они служатъ выраженіемъ видоизмненій одного и того же народнаго духа и свидтельствуютъ только о богатств его силъ. Изъ нихъ, при дальнйшемъ ихъ развитіи, можетъ выработаться одинъ общій образованный языкъ, боле богатый, чмъ каждый изъ нихъ. Насильственное недопущеніе котораго нибудь изъ нарчій до самостоятельнаго развитія въ особый образованный языкъ обезсиливаетъ народный духъ, не давая роста одной изъ его сторонъ.
Съ письменами создается и писанный законъ. Съ этимъ актомъ сознательной воли народа вс правовыя отношенія, вс формы бытовой жизни, въ которыхъ отлилось народное пониманіе правды, выводятся изъ инстинктивнаго состоянія въ яркій свтъ сознательнаго бытія, становятся предметомъ обсужденія, и ими обезпечивается личная свобода каждаго члена народа. Деспотическая сила обычая, безсознательно властвовавшая надъ народнымъ духомъ, такъ-сказать, отдляется отъ него, становится, перейдя въ писанный законъ, какъ бы отдльнымъ существомъ, съ которымъ можно уже вступить въ боле свободныя отношенія.
Земля, обитаемая народомъ, объусловливая характеромъ своей природы, своими границами, величиною своего пространства распредленіе ея между членами народа, ихъ занятія, образъ жизни и устройство ихъ быта, неотразимо вліяя настрой народнаго духа и на характеръ его развитія, становится одною изъ существенныхъ стихій, опредляющихъ народную личность, и, какъ таковая, неотдлима отъ нея. Неприкосновенность территоріи, занимаемой народомъ, и ея границъ, и право народа на ихъ охраненіе столь же священны для народа, какъ и неприкосновенность его личности и право на ея защиту. Сознаніе своего нрава не занимаемую имъ территорію онъ выражаетъ международными актами. Освящая этими актами и законами вс правовыя гражданскія и политическія отношенія своихъ членовъ какъ между ними, такъ и къ самому себ, выработанныя его жизнью, и свои политическія отношенія къ другимъ народамъ, народъ признаетъ ихъ за стихіи, изъ коихъ слагается его внутреняя жизнь, стихіи, опредляющія нравственныя стороны его личности. И такое признаніе выражаетъ онъ сознаніемъ своего долга охранять и.блюсти ихъ, какъ неприкосновенную святыню, и созданіемъ органовъ правительственной власти, которымъ вручаетъ онъ судъ и управленіе. Такъ опредляетъ народъ свою личность со стороны ея гражданской и политической жизни.
Не весь человкъ исчерпывается государственною и гражданскою сторонами жизни: прежде чмъ быть гражданиномъ, онъ — человкъ. И не вся жизнь народа опредляется ея государственною стороною: народъ есть собраніе не просто гражданъ, а людей. Сущность жизни человка есть стремленіе къ раскрытію всего богатства содержанія его духа, къ развитію до возможныхъ предловъ его творческихъ силъ. въ возможному расширенію круга ихъ дятельности, къ постиженію, сколько доступно для него, полноты истины и къ воплощенію ея правды и красоты въ своей жизни.
Великіе люди, возникающіе изъ народа, одаренные боле другихъ сильными способностями ума, боле другихъ чуткимъ и глубокимъ чувствомъ, боле другихъ сильнымъ и яркимъ воображеніемъ, носятъ въ душ своей вс страданія, стремленія и врованія своего народа, ясне прочихъ понимаютъ вопросы, ршеніе которыхъ неотложно для него, сильне прочихъ томятся жаждою ихъ выясненія и ршенія, и въ нихъ пламенне, чмъ въ комъ нибудь, горитъ огонь любви въ чистой истин, и этой-то любви и ея неустанной энергіи открываетъ истина свой свтлый ликъ. Неясное, неопредленное стремленіе и желаніе своего народа великіе люди возводятъ въ опредленный образъ и ясно сознанную мысль, въ безпрерывно измняющихся сплетеніяхъ явленій жизни и природы и въ ограниченныхъ требованіяхъ открываютъ они строго опредленный общій вопросъ и недвижные, неизмнные законы безсловной природы или человческой жизни, озаряющіе новымъ свтомъ сознаніе человчества. Проникая всею полнотою своего духа въ народную душу, изводятъ они изъ глубины ея на просвщеніе человчества новые идеалы красоты. Истинные пророки своего народа, въ поток и круговорот его жизни, открываютъ они его міровое назначеніе и указываютъ ему общечеловческую цль, которую онъ призванъ исполнить.
Въ истинахъ, открытыхъ этими людьми, народъ, построившій ихъ духъ, опознаетъ содержаніе своей мысляшей силы и жизни, въ поэтическихъ и художественныхъ твореніяхъ ихъ онъ сознаетъ красоту, живущую въ его душ, и богатство и силу, порожденнаго его духомъ слова. Въ созданіяхъ своихъ великихъ людей опредляетъ народъ свою личность и все ея содержаніе, міровымъ же значеніемъ раскрытыхъ ими идеаловъ онъ утверждаетъ себя какъ силу, имющую неотъемлемое право на бытіе и свободное дйствованіе въ хор народовъ, составляющихъ человчество, и тмъ дополняетъ свое самоопредленіе.
Народная личность развивается безпрерывно, а также и актъ ея самоопредленія совершается безпрерывно.
Все созданное великими людьми возвращается снова въ народъ, ибо все это возникло изъ его духа, имъ прожито, имъ выстрадано и составляетъ достояніе, на которое онъ иметъ полное неотъемлемое право.
Всякая новая мысль, самимъ ли народомъ выработанная, или извн въ нему пришедшая, но воспринятая его духомъ, становится силою, которая, согласно своему характеру, преобразуетъ или всю его жизнь, или одну изъ ея сторонъ. Воплотившись въ новыя, самобытныя формы, органически связанныя со всми особенностями народной жизни, она возбуждаетъ въ народномъ дух новыя силы, дремавшія до ея появленія, эти силы, какъ органически связанныя съ прежде дйствовавшими, вліяютъ на нихъ, измняя, или только видоизмняя, и содержаніе и направленіе ихъ дятельности.
Не только обновленіе духа народа новою мыслію, но и каждое внутреннее и вншнее потрясеніе его жизни, каждая новая потребность, возникающая изъ условій его быта, ставятъ новыя соотвтствующія имъ цли, къ которымъ онъ вынужденъ итти. Этими цлями и условіями, при которыхъ возможно ихъ достиженіе, возбуждается въ народномъ дух особая психическая дятельность, и вся внутренняя и вншняя жизнь народа преобразуется на новый ладъ, органически связанный съ прежнимъ. Преображенный духъ народа создаетъ новыя духовныя и матеріальныя средства и орудія для своей творческой дятельности, постоянно возрастающей въ сил, и народъ идетъ впередъ по пути своего развитія.
Но народъ, будучи нравственною личностію съ опредленнымъ содержаніемъ, не всегда постоянно идетъ впередъ: онъ или останавливается въ своемъ развитіи, или слабетъ духомъ, но никогда нейдетъ назадъ.
Въ дух народа, по мр возрастанія однхъ изъ его силъ, прочія слабютъ и какъ бы умираютъ. Отношенія между силами слабющими и укрпляющимися и другими, и внутренняя мощь первыхъ опредляютъ ту мру развитія для народа, которой перейти онъ не можетъ, продолжая развиваться въ одномъ и томъ же направленіи. Перейдя ее, онъ, видимо, умираетъ. Но это паденіе только кажущееся: въ самомъ паденіи народа можно найти начатки новой для него жизни. При благопріятныхъ обстоятельствахъ, т силы его духа, которыя какъ бы умерли при первомъ его развитіи, могутъ воскреснуть, сообщить иной строй его характеру и положить начало новой для него жизни, хотя и органически связанной съ прежнею. Тогда преображенный народъ станетъ новою, живою силою человчества, которая откроетъ новые источники истины и снова утвердитъ себя какъ необходимую самобытную личность въ хор другихъ народовъ. Ничто въ народной жизни не изчезаетъ безслдно: всякій скромный труженикъ, на какихъ бы то ни было путяхъ дятельности, въ какихъ бы то ни было областяхъ отвлеченной и практической мысли, всякая народная радость, всякая народная слеза, послдствія которыхъ невозможно прослдить,— строятъ живую душу народа.
И такъ: народъ, единство котораго возникло изъ стихійнаго начала единоплеменности и одинаковости условіи природы и образовалось взаимодйствіемъ его членовъ,— самъ выражаетъ природу своего духа въ своей вр, въ эстетическомъ своемъ творчеств, въ обыча и въ язык, опредляетъ себя какъ нравственную личность строемъ своего государства, своимъ законодательствомъ, раскрытыми имъ истинами и сознаніемъ нравственной цли своего бытія.
Отсюда возникаетъ та высшая любовь человка къ своему народу, которая основана не на одномъ только инстинктивномъ влеченіи въ мсту рожденія и не на дико-тщеславномъ и пошломъ самовосхваленіи грубою матеріальною силою своего народа и завоевательными его подвигами, а на сліяніи своей нравственной личности съ нравственною личностію народа. Такая любовь выводитъ каждаго человка изъ тснаго круга его обиходной своекорыстной жизни, въ которомъ невольно должны измельчать и заглохнуть его нравственныя силы, окрыляетъ его на трудномъ поприщ общественнаго дла, вызываетъ въ его душ стремленія къ правд и добру, вдохновляетъ его на всхъ путяхъ его дятельности, во всхъ трудахъ и подвигахъ его духа, увренностію, что созданное имъ не погибнетъ безслдно, а примется народною жизнью и будетъ жить, пока живъ самъ народъ. Такая любовь человка въ народу способна поднять народнаго дятеля до подвига пожертвованія своею личностью за самобытность и свободу народа. Та же самая любовь заставляетъ человка внутренно страдать отъ нравственнаго паденія народа, отъ уклоненія его съ пути, ведущаго къ его высокому назначенію, отъ бездйствія живыхъ силъ его, отъ ослабленія его самобытности, и подъ вліяніемъ этой любви, даже изъ души, не одаренной могучими силами, вылетаетъ огненное слово и будитъ уснувшія сердца и немощнаго воздвигаетъ во всеоружіи на враждебныя силы, сковывающія самодятельность народнаго духа и растлвающія его нравственное чувство.
Народъ, будучи нравственною личностью, которая существуетъ для нравственныхъ только цлей и достигаетъ ихъ только самостоятельною и свободною дятельностью, несетъ на себ и всю отвтственность за безнравственность своихъ помысловъ и дйствій, за безпечную утрату самобытности своего духа и за потерю своей свободы. Силы враждебныя народу, развращающія его, стирающія самобытныя особенности его духа и связывающія его личную свободу, живутъ прежде всего въ немъ самомъ. Безъусталое бодрствованіе и чуткое самонаблюденіе за всми отправленіями своей жизни, за всми движеніями своего духа необходимы народу: ибо силы его же собственной жизни, будучи ангелами-охранителями ея, если остаются въ предлахъ своего призваніи, становятся для нея демонами-губителями, если переступаютъ эти предлы и извращаютъ свое назначеніе. Безпечность въ этомъ отношеніи тмъ боле опасна, что часто въ жизни народа такое извращеніе ея сторонъ принимаетъ кажущійся видъ спасительнаго дла. При несвобод народной жизни, такое извращеніе мыслимо, на примръ, въ отношеніяхъ государственной стороны народной жизни къ другимъ ея сторонамъ и заимствованнаго просвщенія въ самобытности народа.
Конечно, силенъ, самобытенъ и свободенъ можетъ быть народъ, и крпко его внутреннее единство, только при сил и крпости его государства: сильное государство не только можетъ охранять его отъ всякого порабощенія и уклоненія отъ нравственныхъ путей, но и дйственно направлять къ нравственнымъ цлямъ и укрплять его единство, не нарушая его личной свободы.
Есть примры, что народности, объединенныя одною государственною силой подъ условіемъ полной свободы ихъ и равноправности ихъ самостоятельнаго развитія, сливались въ одну народность. такъ возникъ сверо-американскій народъ, лтъ въ 80-ть съ небольшимъ сплотившійся изъ разнородныхъ элементовъ въ одну народную свободную личность. Австрія же можетъ служить, на оборотъ, примромъ того, что государственная власть не можетъ слить въ одну народность различные народные элементы, если отнята у нихъ свобода и равноправность.
Государственная сила, исполняя святое свое назначеніе, не вторгаясь въ области жизни народнаго духа, лежащія вн предловъ, которыя по существу своему она не должна переступать, драгоцнна для народа, и при такихъ условіяхъ любовь къ государству (патріотизмъ) не отдлима отъ любви къ народу.
Государство во всякомъ случа не есть цль, для которой существуетъ народъ: нельзя себ представить народа, живущаго и дйствующаго изъ любви къ искусству строить и поддерживать государство.
Государство есть только одно изъ средствъ къ тому, чтобы могъ народъ невозмутимо и неуклонно развить все богатство нравственныхъ силъ своего духа, исполнить міровыя задачи своего личнаго существованія и воплотить въ свою жизнь вчные идеалы правды и добра.
Если же средство поставитъ себя цлію, если то, что должно быть подчинено, станетъ властвовать, — какого ждать конца? Если одна сторона народной жизни овладетъ всею жизнію народа и, деспотически сдавивъ вс ея силы въ своихъ рукахъ, заставитъ ихъ служить только себ, наперекоръ ихъ природ,— что можетъ проистечь изъ такого противоестественнаго дла?
Если государство не признаетъ самостоятельности и самоцльности всхъ силъ народнаго духа, и свои задачи и свои цли поставитъ единственными для жизни народной и скажетъ: ‘было бы крпко и грозно государство, былъ бы порядокъ и тишина внутри его, — и будетъ счастливъ народъ. Въ сил государства, въ его безразличномъ единств, въ гармоническомъ, строго-точномъ и непреклонномъ стро всхъ отправленій его дятельности — вся личность народа, а правомъ и дятельностью гражданина-строителя государственнаго единства и государственной силы исчерпывается вся личность человка, и съ этою господствующею цлью должны быть согласованы вс его стремленія и къ знанію, и къ правд.
‘Смотрите, какъ безконечно разнообразна жизнь народа на всемъ пространств государства, какое множество различныхъ народныхъ центровъ готово сложиться въ немъ, и изъ каждаго центра готова возникнуть самостоятельная народная жизнь и предъявить право на независимое существованіе! Сколько потоковъ народной жизни перекрещиваютъ другъ друга и сколько волненій готово подняться, и сколько бурь разразиться! Нтъ, нельзя доврить цлость государства и его силы самоустройству народа: дай волю всмъ его стихіямъ, и он ополчатся другъ на друга, сшибутся въ отчаянной схватк и разорвутъ на части государственное единство. Тогда весь народъ обратится въ хаотическую массу, ничмъ не соединенныхъ между собою, обезумвшихъ людей, и разсыплется какъ песокъ, не связанный никакимъ цементомъ. Нтъ, народъ не вынесетъ свободы, онъ неспособенъ въ ней. Желзнымъ ярмомъ государственной силы долженъ быть онъ скованъ и въ единств этой силы, и въ единств формъ, ею изваянныхъ для его жизни, долженъ онъ обрсти свое единство. Объ этихъ формахъ не у народа спрашивать, умющаго жить или безмолвіемъ, или бурными страстями: ихъ надо изобртать или брать готовыми у тхъ государствъ, которыхъ единство крпко и могущество неодолимо. Хорошее въ одномъ мст примется жизнью везд хорошо. Свободу можно дать только тому, что укладывается въ эти формы, а все прочее должно быть уничтожено. Зорко должно быть усмотрно всякое движеніе души, чутко подслушана всякая мысль, могущая нарушить предустановленныя нормы для государственной жизни и для ея единства и, какъ враждебныя государству, должны быть истреблены, такъ должна быть дисциплинирована народная жизнь и создана единая, имющая право на бытіе, національность государственная. Тогда крпко и сильно будетъ государство, и воцарятся въ немъ порядокъ и тишина’.
Если государство все это скажетъ и приведетъ въ исполненіе со всею властію и силой, которыя у него въ рукахъ, то горько ошибется оно въ своемъ расчет. Такъ можно думать и говорить только о масс людей, ничего общаго между собою не имющихъ, насильственно между собою связанныхъ враждебною имъ силой. Только такая толпа не можетъ вынести свободы и неспособна въ ней, но не народъ. Народъ же есть живое органическое цлое, созданное самою природой человка и не расторжимое, пока есть въ немъ жизнь. Вс члены народа срощены воедино нераздлимою, организующею его жизнь, силою народнаго духа. И народъ, и его государство созданы и живы только ею и сильны только ея мощью.
Могущество народнаго духа обусловлено богатствомъ его содержанія, неразлучнымъ съ разнообразіемъ силъ,его составляющихъ: и чмъ разнообразне эти силы, тмъ разнообразне и жизнь, ими создаваемая, и тмъ долговчне она. Чмъ большее количество народныхъ элементовъ приходитъ въ единеніе, тмъ на большее количество силъ опирается народное единство. И тмъ богаче оно содержаніемъ, тмъ крпче оно, чмъ чаще и многосторонне приходятъ въ соприкосновеніе разнородные его элементы, чмъ обильне ихъ движенія. Въ движеніяхъ народа вырастаетъ сила его духа. Иного единства, какъ единства въ разнообразіи, не знаетъ природа: и движеніями и волненіями переполнена ея жизнь. только смерть недвижна, только поверхность стоячей, гніющей воды однообразна.
Въ разнообразіи жизни народа, въ ея волненіяхъ, движеніи и видоизмненіяхъ раскрываются и самобытность народнаго духа и его сила. Эта самобытная сила, боле и боле раскрывая безконечное богатство своего содержанія, постоянно создаетъ для себя формы гражданской и государственной жизни, въ которыхъ она можетъ полне и полне развивать свою творческую мощь. На этомъ то могуществ развивающейся силы народнаго духа и на ея свобод опираются и сила государства и крпость государственнаго единства.
Если государство, вмсто охраны народной жизни, задавитъ ее чуждыми для нея формами, то въ самомъ этомъ преступленіи оно понесетъ свою вару: уничтоживъ самобытность народнаго духа, уничтожитъ оно и ту единственную силу, на которую опирается и его собственное существованіе.
Народъ, нова онъ остается народомъ, вынесетъ всякую свободу. Въ свободной сил народнаго духа нтъ элементовъ разложенія, но государство, заковавъ народъ въ чуждыя для него и недвижныя формы жизни, можетъ обратить его въ хаотическую массу людей. Порядокъ и тишина, пожалуй, будутъ, но подъ ними не будетъ народа, а безъ народа можетъ ли жить государство?
Пока не измняется содержаніе жизни народа, пока безпрепятственно течетъ она по избранному уже ею направленію, до тхъ поръ и государство живетъ невозмутимо установившимися прежде формами своей жизни, и крпко и сильно ими. Но если потокъ народнаго духа встртитъ препятствіе на своемъ пути, если въ дух народа, вслдствіе его внутренняго развитія и роста и обогащенія его новымъ содержаніемъ, возникнутъ новыя силы, которыхъ природа и творчество не могутъ уложиться въ прежнія формы жизни, и он, требуя себ простора, возстанутъ въ грозномъ своемъ величіи и поднимутъ неодолимыя волны въ народной жизни и разрушатъ ея прежнія основанія,— если удары вншнихъ бурь низринутъ зданіе прежнихъ порядковъ, кто въ такія страшныя минуты встанетъ у кормила корабля народной жизни, спасетъ его отъ крушенія и мощною рукою безопасно направитъ его бгъ? Кто угадаетъ тайну той новой жизни народа, въ которой обртутъ просторъ и неколебимое спокойствіе взволнованныя ея стихіи? Чья чудодйственная сила отольетъ для нея живыя формы? Россія уже пережила такое испытаніе въ 1612 г. и вышла изъ него съ обновленными силами.
Только народъ, обладающій самобытною, живою и сильною личностью, не покорится чуждому для него государству, какими бы вншними благами оно ни одарило его, какимъ бы спокойствіемъ оно его ни обезпечивало, какимъ бы вншнимъ счастіемъ оно ни подкупало его: онъ не можетъ помириться съ тми формами государственной жизни, которыя противорчатъ его природ. стсняютъ своеобразное творчество его силъ и лишаютъ его личность самостоятельности. Только безличный народъ, если таковой возможенъ, способенъ подчиниться всякому властителю.
Не арміи, не деньги въ конц концовъ побждаютъ враговъ народа, а силы его духа, энергія его личности и правое дло.
Если народъ, вслдствіе своей малочисленности и другихъ случайныхъ обстоятельствъ, подпадаетъ подъ власть чужаго государства, и если просвщеніе его выше просвщенія покорителя, если общественная и частная его жизнь основана на высшихъ идеалахъ правды, чмъ жизнь его повелителя, то побжденный, соединившись съ побдителемъ тсными узами общегосударственной жизни, станетъ ближайшею нравственною силой, воздйствующею на сознаніе своего владыки, мало-по-малу и даже противъ его воли овладетъ всми силами его духа, вызоветъ въ немъ къ жизни и разовьетъ т стороны, которыми богато самъ одаренъ, и преобразитъ незамтно его бытъ въ свой собственный, перестроитъ его государство согласно своей природ и изъ побжденнаго обратится въ побдителя.
Что значитъ сдлать одну народность другою, какъ не превративъ нравственной природы первой въ нравственную природу второй? И какъ это совершить, не вызвавъ въ дух первой тхъ самыхъ сторонъ къ жизни, которыми устроена вся жизнь второй? И чмъ одному народу плнить волю другаго и перестроить его душу, какъ не богатствомъ содержанія и силою своего духа? Только нравственной высотой своего самобытнаго просвщенія, раздвинувшаго нравственный кругозоръ другихъ народовъ, можетъ одинъ народъ свободно овладть духомъ другаго, который стоитъ на низшей степени просвщенія. Всякій народъ, поздне другихъ пришедшій на поприще исторіи, необходимо заимствуетъ у нихъ просвщеніе, потому что онъ не можетъ прожить и совершить всего того, что прожили и совершили прочіе народы, а для того, чтобы стать необходимою силою для человчества, ведущею его впередъ, онъ долженъ начинать съ того, на чемъ остановились другіе.
Но всякое заимствованное образованіе, сообщая народу знаніе чужихъ языковъ, плняя его формами жизни другихъ народовъ, воспитывая его душу ихъ художественными произведеніями и сообщая ему научные пріемы, созданные ихъ складомъ ума, можетъ перестроить его духъ на чужой ладъ и лишить его самобытной жизни и самостоятельнаго творчества. Народъ же, ничего самостоятельнаго не выработавшій, ничего личнаго не вложившій въ общую сокровищницу человчества, не только безполезенъ для человчества, но есть для него бремя, и личность его необходимо исчезаетъ, потому что ничто не можетъ существовать безъ внутренняго самостоятельнаго содержанія.
Какъ же ршить диллемму: съ одной стороны, безъ просвщенія не можетъ быть самостоятельной народной личности, съ другой — не откуда взять это просвщеніе, какъ только отъ другихъ народовъ, боле богатыхъ имъ, и при томъ подвергаясь опасности потерять эту же самую самостоятельность личности? Одна только свобода народной жизни и неразлучный съ нею духъ почина и самодятельности можетъ ршить эту задачу. Энергія самодятельности въ дл народнаго просвщенія, какъ и во всякомъ другомъ, не дастъ заглохнуть подъ иноземнымъ вліяніемъ тмъ особенностямъ народнаго строя, которыя воспитали условія народной жизни, но все полученное отъ другихъ народъ переработаетъ и разовьетъ самостоятельно. Самобытность народнаго творчества можетъ также легко погибнуть, какъ и все прочее, подъ тяжкимъ гнетомъ неволи. Ничто такъ не губитъ ея, какъ подчиненіе образованія народа систем, извн заимствованной, несогласной съ духомъ народа: такое дло налагаетъ оковы на самое существо духа человка. Свобода и просторъ въ образованіи народа, питая вс стороны его духа, неминуемо одарятъ его и духовнымъ и матеріальнымъ богатствомъ, вызовутъ и укрпятъ самодятельность его духа, разовьютъ его творческія силы, откроютъ для него новыя области истины и наградятъ его безсмертіемъ, ибо хотя и умретъ онъ когда нибудь, какъ умираетъ все на земл, исполнивъ мру своихъ силъ, но его народная сущность, его духъ будетъ жить въ вкахъ въ тхъ созданіяхъ, которыя онъ оставитъ посл себя человчеству, въ тхъ новыхъ силахъ человческаго духа, которыя возбудилъ онъ къ жизни и которыя не умрутъ никогда.
Нтъ жертвъ, которыя бы не долженъ былъ принести народъ на подъемъ своего самостоятельнаго просвщенія, какъ дла первенствующаго надъ всми прочими.
По мр энергическаго стремленія народа къ истин и къ воплощенію ея правды въ свою жизнь, полне и многосторонне раскрывается духъ каждаго человка, принадлежащаго народу, и личность его, возрастая въ сил, становится боле и боле независимою и свободною.
Съ возрастаніемъ личныхъ силъ всхъ членовъ народа, возрастаютъ и единящія ихъ силы, возрастаетъ и любовь ихъ другъ къ другу, просвтляясь любовью въ истин и ея жизненной правд, и на этомъ незыблемомъ основаніи утверждается несокрушимое, духовное единство.
Такимъ образомъ народъ, самостоятельно идущій къ истин, становится хоромъ совершенно свободныхъ личностей, сильныхъ своимъ самоопредленіемъ и объединенныхъ любовью другъ къ другу и къ истин.
Этотъ идеалъ для жизни народа тмъ совершенне достигается имъ, чмъ самостоятельне его стремленія къ истин, чмъ полне водворяется правда въ его жизни. И наоборотъ: только при полнйшей личной свобод каждаго, не только не нарушающей, но укрпляющей народное единство, возможно для народа самостоятельное достиженіе истины и воплощеніе ея правды въ жизни.
Народъ, обртшій истину, самобытною силою своего личнаго духа, становится и самъ силою истины въ жизни и священною и свободною личностію, драгоцнною для всхъ въ свободномъ хор народовъ.
Каждый народъ, будучи нравственною личностію, единится съ прочими, и вс они единятся между собою для образованія нравственной личности единаго человчества, какъ единятся между собою отдльныя человческія личности для образованія нравственной личности одного народа.
Все человчество идетъ къ тому, чтобы изъ всхъ народовъ образовать хоръ свободныхъ личностей, внутренно объединенныхъ любовью другъ въ другу и къ истин, къ которой стремятся они неудержимо.
По мр того, какъ возрастаетъ познаніе истины и вселяется ея правда въ жизнь человчества, возрастаютъ и независимость и самобытность каждаго народа и каждаго человка, возрастаетъ и братство народовъ и людей и ихъ внутреннее единеніе, и близится возвщенное Христомъ царство правды, въ которомъ душа каждаго человка станетъ для всхъ дороже цлаго міра и вс будутъ едины, какъ братья.
Если совершеннйшее соединеніе внутренняго единства народа съ полнйшею личною свободой его членовъ составляетъ необходимое условіе для раскрытія всхъ творческихъ силъ его духа, то степень воплощенія этого начала въ народную жизнь можетъ служить признакомъ и мрою ея нравственнаго роста.
На сколько приблизился русскій народъ къ такому идеалу жизни, и какими путями идетъ онъ къ нему?
Поставя этотъ вопросъ и отвчая на него, мы не надемся ршить его вполн, но не отвчать на него нтъ возможности.
Сознаніе народомъ своихъ путей къ правд и своихъ уклоненій отъ нихъ есть твердое основаніе для его совершенствованія.
Прежде чмъ будемъ говорить о судьбахъ русскаго народа, мы скажемъ нсколько словъ объ историческомъ ход жизни западныхъ людей, ибо такимъ образомъ лучше оттнится характеръ нашего развитія и выяснятся т отношенія, въ какія мы должны встать ко всему, что создала жизнь нашихъ сосдей, опередившихъ насъ на пути просвщенія.
Завоеваніе и произволъ завоевателей, безконечная ихъ борьба между собою и съ тмъ, что не подчинялось совершенно ихъ желзной вол, что не переносило ихъ гнета, развили въ западномъ человк, при начал его средневковой исторіи, неукротимость личной воли. Народа, въ собственномъ смысл этого слова, въ западной Европ тогда не было, а были только боле иди мене независимые города, да пришельцы-завоеватели съ подчиненными имъ рабами, въ постоянной борьб между собою. При такомъ разнузданномъ состояніи общества о внутренномъ его единств нельзя было и мыслить: народы могли быть объединены только вншнею силою. Такая сила обрлась въ личномъ авторитет римскаго первосвященника, въ которомъ на римской почв сосредоточилась христіанская церковь. На этомъ авторитет оперлась и грубая сила строителей государствъ на Запад. Съ высоты римскаго престола было возвщено, что истина живетъ не во внутреннемъ единеніи всхъ во взаимной любви, какъ проповдывало христіанство, а въ голов папы. Отвлеченная мысль римской куріи, не хотвшая признавать правъ жизни, разматывала произвольно нить своихъ умозаключеній: казуистическая цпь каноническаго права сковывала жизнь и свое владычество надъ нею утверждала огнемъ и мечемъ. Власть папы была однако истиннымъ благодяніемъ въ это время угнетенія народовъ множествомъ безпощадныхъ и алчныхъ завоевателей. Она укрощала послднихъ и сяла смена просвщенія. Естественно, что въ то время могло возникнуть желаніе, чтобы одинъ повелитель воцарился надъ всми прочими и чтобы церковь руководила имъ и освящала его власть. Такъ возникъ въ то время римскій идеалъ вншняго единства всхъ народовъ подъ владычествомъ одного повелителя, свтскаго — императора и другаго духовнаго — римскаго первосвященника. Но такое мечтаніе о единомъ повелител надъ цлымъ міромъ не могло осуществиться, особенно въ то время, когда личность каждаго, опираясь только на могущество своей физической силы и своего оружія, не признавала надъ собою никакой власти, кром власти церкви. У римскаго престола нашлось много могущественныхъ служителей, между которыми и были подлены народы. Суеврный страхъ передъ карающею властію папы и мечъ ея служителей выкраивали по своему усмотрнію различныя государства Запада и утверждали ихъ владычество, не задавая себ вопросовъ: не рознятся ли между собою народные элементы, зачисляемые въ одно, и не единятся ли разрозниваемые? Вншнія прерогативы завоевателей и мысль римскаго первосвященника ршали дло. Такимъ образомъ за мыслію было признано право устраивать жизнь по своему усмотрнію, не справляясь съ требованіями ея самой, а за государствомъ — право насильственно навязывать народамъ измышленныя произвольно формы для ихъ быта и самую вру (cujus regio, ejus religio)
Отсюда мало-по-малу вырасло то ученіе, которое устройство и врность государства ставитъ единственною цлію для народной жизни и вс силы ея обращаетъ въ служителей его, и эта чисто римско-католическая теорія дожила до нашихъ временъ.
Кипящая энергіею жизнь Запада не могла подчиниться такому ученію. Наука пришла къ ней, какъ могучая защитница ея, и, въ лиц первыхъ гуманистовъ, Рейхлина, Эразма, Гутена, возстала на утснителей. Высвобождаемая наукою, мысль выставила противъ личнаго авторитета папы личный авторитетъ каждаго въ дл истины въ томъ же смысл, въ какомъ ставилъ себя первый: римскій престолъ призналъ себя владыкою истины и заключилъ ее въ отвлеченномъ своемъ мышленіи, такимъ же владыкою истины призналъ себя каждый и въ личной своей мысли утвердилъ всю истину. Въ этомъ все значеніе протестантства и источникъ всего поклоненія отвлеченной мысли (ratio). Это поклоненіе, не ограничиваясь предлами, положенными для отвлеченной мысли ея природою, сосредоточило въ ней всю истину и выразилось наконецъ во всей полнот въ философіи Гегеля, которая, не смотря на глубину ея діалектическаго метода, не смотря на непреложность отвлеченныхъ философскихъ истинъ, ею раскрытыхъ, обнаружила односторонность своего направленія смлымъ, но неудавшимся построеніемъ природы и жизни народовъ и человчества силою одного отвлеченнаго мышленія. Безсиліе отвлеченной мысли въ этомъ отношеніи обличилось тмъ, что, съ одной стороны, богатство живаго разнообразія природы признано ею за безсиліе жизни выразить въ своихъ явленіяхъ чистыя.понятія и ихъ логическую связь, а съ другой — она подняла государство на такую чудовищную высоту, на которой оно стало явленіемъ самого Бога на земл.
Германская философія раскрыла для всего человчества значеніе личности — это ея вчная заслуга, и въ то же время она ее и обоготворила. Западный человкъ, признавая, что его отвлеченная мысль иметъ властительное право надъ жизнію и, встрчая одно вншнее единеніе народовъ въ искусственныхъ государствахъ, могъ создавать только отвлеченныя искусственныя теоріи объединенія людей. Въ этихъ теоріяхъ ясно высказывается тотъ же государственный идеалъ, который изъ Рима переселился въ инстинкты западныхъ народовъ. Таковы теоріи такъ называемаго естественнаго права, по которому народъ есть не что иное, какъ собраніе гражданъ, случайно заключившихъ между собою контрактъ на общую гражданскую и государственную жизнь, таковы коммунистическія мечтанія, регламентирующія и администрирующія жизнь до мельчайшихъ подробностей, и таковы теоріи искусственнаго построенія общества, основанныя на отвлеченномъ пониманіи природы человка, какова на примръ изобртенная даровитымъ Фурье фаластерная жизнь, въ которой онъ хотлъ согласить общее единство людей съ ихъ личною свободой. Конечно, вс эти теоріи созданы возвышеннйшими стремленіями человческаго духа, вс он вызваны неутомимою жаждой правды и добра. Не ихъ творцы виноваты въ томъ, что, ршаясь устроить жизнь путемъ отвлеченнаго мышленія, они достигли результатовъ, не могущихъ удовлетворить дйствительности. Отвлеченная мысль обртаетъ свое царственное величіе только въ мір идеальномъ и идетъ прямымъ путемъ къ истин, проникая ея тайны и направляя къ правд вс силы жизни.
Съ одной стороны, личность западнаго человка, обожившая себя, съ другой — такія формы единства, которыя не даютъ ей мста, составляютъ такое противорчіе, изъ котораго западная жизнь, при ея высокомъ просвщеніи, должна была найти выходъ.
Великіе успхи науки, мысль, свободно проникающая во всю глубину жизни и природы человка, успхи техническихъ знаній и широкое развитіе торговли и промышленности распространяли просвщеніе и довольство по всмъ слоямъ народнымъ и высвобождали угнетенныхъ изъ-подъ зависимости угнетателей, поднимали ихъ духъ и личность и уравнивали рабовъ съ властителями. Дйствительность жизни заявляла себя, и передъ ея силой падали одна за другою отвлеченныя теоріи, въ которыя она была закована. Вра въ отвлеченную мысль и ея право устраивать жизнь была подорвана, и отсюда произошелъ быстрый, превзошедшій всякую мру, упадокъ доврія къ германской трансцендентальной философіи и столь же быстро распространилась чувственно-практичесвая (если такъ можно назвать) философія, возникшая въ практическомъ дух англійскаго народа. Не смотря на шаткость своего скептическаго основанія, эта послдняя указываетъ на чувственный фактъ, какъ на источникъ и основаніе истины, а на вншнюю пользу, какъ на единственное, руководящее начало для человческой дятельности (утилитаризмъ). За дйствительными требованіями жизни было признано право быть единственными ршителями вопросовъ гражданскихъ и политическихъ. Демократическій духъ, уравнивающій вс сословія, выдвинулъ право всхъ и каждаго, а не однихъ привилегированныхъ класовъ, на устроеніе народной жизни и утвердилъ сознаніе той истины, что не народъ существуетъ для государства, а государство для народа. Тогда возникло сознаніе правъ народностей на самобытную жизнь и народныхъ личностей на самоопредленіе, и въ настоящее время происходитъ ломка и крушеніе искусственныхъ государствъ, послдній разъ устроенныхъ трактатомъ 1815 года, и наступаетъ періодъ европейской жизни, въ который государство получаетъ значеніе подчиненное народной личности. Въ наше время на Запад поставлено уже твердо ученіе о національностяхъ, и германская мысль начала разъяснять внутреннее народное единство и создавать новую науку — психологію народовъ. Утвержденное наукою, а слдовательно сознанное, начало народности, какъ одно изъ первенствующихъ основаній, въ которыхъ должна корениться жизнь народовъ при самостоятельномъ развитіи ихъ личностей, уже не можетъ остаться въ бездйствіи, но необходимо будетъ управлять всми международными отношеніями.
Жизнь западныхъ народовъ, начавшаяся съ сильнаго развитія личности человка, пришла къ сознанію ихъ живаго единства въ личности народной и ее поставила во главу угла при построеніи европейской жизни. Жизнь же русскаго народа шла противоположнымъ путемъ развитія: начавшись съ единства народа, поглощавшаго въ себ личность человка, стремится теперь къ тому, чтобы выработать для нея свободу и силу самобытнаго самоопредленія.
Народъ русскій, не подвергавшійся въ начал своей исторической жизни никакимъ насиліямъ завоеванія, живя, по лтописному выраженію насельникомъ въ своей стран, невозмутимо сохранялъ свой первичный земледльческій бытъ, основанный на крпкомъ семейномъ прав. Въ этомъ новомъ быт, семьи, въ которыхъ взаимныя отношенія ихъ членовъ, прежде сложившіяся, ни чмъ не были нарушены, соединились въ общины семей, опредлявшіяся общимъ ихъ землевладніемъ. Для общины личность каждаго члена семьи заслонялась представителемъ ея. Община была собирательною единицею, состоявшею изъ личностей — семей. Для общины на первомъ план было общее дло, а для семьи — семейное, личность же отдльнаго человка сама по себ не могла имть значенія, потому что была поглощена семьею. Первые князья, заложившіе краеугольный камень государства русскаго, были призваны какъ третейскіе судьи и защитники отъ вншнихъ враговъ и, по самой подвижности своего быта, постоянно занятые походами, при малочисленности своей дружины, не могли своею властью нарушить внутренній строй народной жизни.
Просвщеніе и высшее нравственное начало сообщила нашему народу Восточная христіанская Церковь, сохранившая неприкосновенно ученіе Христа. Отвергая господство личности надъ истиною и поручая ея храненіе общей любви всхъ, ее исповдующихъ, она не только не нарушала общиннаго начала и вытекающаго изъ него вчеваго строя народнаго самоуправленія, но и укрпила ихъ и подняла въ народномъ сознаніи общее дло надъ частнымъ и личнымъ.
Этотъ характеръ народнаго сознанія и быта не могъ быть потрясенъ ни значеніемъ князей, вслдствіе ихъ безпрерывныхъ передвиженій ради родовыхъ своихъ счетовъ, ни ихъ семейными распрями, потому что въ ихъ битвахъ народъ почти не участвовалъ и ограничивался только поддержкою тхъ изъ нихъ, съ которыми могъ жить въ одиначеств. Такъ при самомъ начал исторической жизни русскаго народа заложилось въ сознаніи его понятіе о хоровомъ начал жизни, какъ объ идеал ея {Слово хоровое прежде насъ и въ томъ же смысл, какъ и мы, употребилъ К. С. Аксаковъ.}.
Мы употребляемъ слово ‘хоровое’ вмсто ‘общиное’ по слдующимъ причинамъ: понятіе, соотвтствующее слову — община, не заключаетъ въ себ, какъ необходимость, понятія о личной свобод. Хоровой строй жизни относится въ общинному, какъ хоровая псня въ псн въ унисонъ, въ первой каждый голосъ, придя въ гармоническое единеніе съ прочими, не теряетъ своей самостоятельности.
Это хоровое начало, безсознательно хранящееся въ дух русскаго народа, сказалось въ его сельскихъ сходахъ, въ вчахъ, въ пластик его увеселенія — хоровод и въ хоровомъ стро его псней и воплотилось въ художественныхъ Формахъ его эпоса. Въ этомъ эпическомъ воплощеніи народнаго идеала хоръ богатырей, величавыхъ стоятелей за народъ, движется вокругъ физически слабаго, но любезнаго имъ солнца-князя Владиміра. Вс они, не теряя своей личной жизни, сгармонированы между собою красотой ласковой души милаго имъ князя. И до сихъ поръ, не смотря на вс свои невзгоды, не утратилъ русскій народъ этого начала: оно боле или мене ярко просвчиваетъ въ его жизни.
ХІІІ-й вкъ есть вкъ величайшихъ бдствій для русскаго народа, сообщившихъ въ послдствіи крутой поворотъ его исторіи. Въ XIII вк татары громятъ большую часть сверной Россіи, опустошаютъ всю южную, такъ что отъ великолпнаго Кіева остаются одн развалины, а вокругъ него пустыри. Духовный католическій орденъ рыцарей меченосцевъ завоевываетъ двинскій прибалтійскій край, мечемъ приводитъ народъ въ католическую вру и рабство. Шведы пытаются утвердиться на берегахъ Финскаго залива, тевтоны по сверному теченію Вислы, и т и другіе силою распространяютъ римское вроисповданіе. Въ конц XIV и въ XV вкахъ въ Литв утверждается единодержавіе, и съ нимъ распространяется католичество, ея князь католикъ въ лиц своемъ соединяетъ ее съ Польшей и захватываетъ много русскихъ земель и даже смоленское княжество. Тогда поколебался весь строй русской жизни: князья укрпляются на своихъ столахъ милостію хановъ, высшіе класы овладваютъ низшими, кнутъ и торговыя казни входятъ въ привычки, татарскій обычай становится обычаемъ верхнихъ общественныхъ слоевъ, и женщина потомъ запирается въ терем.
Понятно, что залегло на сердц русскаго народа, какимъ пламеннымъ желаніемъ избыть враговъ загорлась его душа. Тогда Москва, благодаря выгод своего положенія, боле удаленнаго отъ враговъ, и ловкости своихъ князей, стала возвышаться надъ другими княжескими столицами и крпнуть. Къ ней, какъ къ зарождающемуся сильному центру, потянулъ русскій народъ, ожидая отъ него защиты себ отъ враговъ, особенно посл пораженія татаръ на Куликовомъ пол, и московскіе собиратели русской земли почти во всхъ княжествахъ и городахъ нашли для себя сильныхъ сторонниковъ. Русскій народъ въ сил Москвы призналъ свою силу и создалъ Московское царство на страхъ своимъ врагамъ, но для этого онъ пожертвовалъ частію своей мстной самостоятельности, мирился со зломъ, и до того страстно искалъ онъ государственной силы, что злодйства Ивана IV объяснялъ борьбою съ внутренними врагами и измнниками и въ этомъ смысл прославилъ его въ своихъ псняхъ. Все отдалъ онъ государству, даже въ лиц духовенства уступилъ ему и нравственную чистоту духа своей церкви.
Причина этому простая. Духовенство русское, какъ православное, не отдляя себя отъ народа, одушевилось страстнымъ его желаніемъ усилить Москву и стало употреблять оружіе римской церкви: проклятія и отлученія противъ противниковъ политическаго единства русской земли подъ московскою властію, оно дошло наконецъ, въ лиц архіепископа Геннадія, до прославленія Фердинанда Католика за аутодафе, которыми онъ покрылъ Испанію на защиту вры, а въ лиц іосифлянъ (послдователей Іосифа Савина) проповдывало сожженіе еретиковъ.
Не сразу уничтожилъ самъ себя народъ во имя крпости царства Московскаго. Во времена Бориса Годунова, онъ, не привыкшій къ централизующей государственной узд, принесъ на своихъ плечахъ въ Москву иноземцевъ съ мнимымъ Димитріемъ, въ которомъ онъ чаялъ найти царя, хранителя народной воли. Потомъ въ царствованіе Шуйскаго, избраннаго одними боярами, онъ не помогъ Москв противъ ея враговъ, не признавая ни за кмъ права, помимо общей земской воли всего народа, распоряжаться его судьбами и пожертвовалъ, такъ сказать. средоточіемъ своей политической силы. Скоро однако по низведеніи Шуйскаго съ престола, раздираемый на части нахлынувшими на него врагами, онъ возсталъ и, безъ центральной власти государственной, безъ войска, съ излюбленными имъ людьми, мщаниномъ Мининымъ и княземъ Пожарскимъ во глав, очистилъ отъ нихъ свою землю. Тогда свободно избравъ излюбленный всею землею родъ Романовыхъ на царство, русскій народъ вторично отдалъ себя и уже всецло Москв и пошелъ на служеніе сил и крпости государства русскаго. Іерархи благословляли такой строй народной жизни, освятили вс ея Формы въ сознаніи русскихъ людей, для которыхъ слово ихъ церкви было единымъ источникомъ просвщенія, и церковь, въ лиц государя Филарета Никитича, сама стала государствовать. Тогда личность русскаго человка потеряла и ту малую долю самостоятельности, которую оставилъ ей прежній народный бытъ и, такъ сказать, совсмъ утонула въ государств. Вся бытовая вншность получила характеръ догматической неизмнности, и жизнь закокалась въ недвижныя формы, переступать которыя считалось ересью, достойною отлученія, казней и мукъ.
Въ такомъ быт поступательное движеніе жизни стало невозможнымъ, жизнь замерла, мыслимо было только отрицаніе безпощадное, съ ожесточеніемъ ломающее вс преграды, препятствующія жить, и оно явилось въ лиц геніальнаго Петра. Онъ возненавидлъ русскій бытъ всею силою своей пылкой и мощной души, но, сынъ своей родины, ломая своеобразныя Формы народнаго быта, онъ былъ только самымъ энергическимъ продолжателемъ дла московскихъ строителей и укрпителей русскаго государства. Ихъ дло онъ вывелъ на чистоту. Церковь, бывшую до него только вольною помощницею московскихъ царей, онъ обратилъ въ служительницу государства, потому что внутренній ея бытъ былъ тогда таковъ, что она заковывала русскую жизнь въ неподвижныя формы. Онъ съ Запада привелъ государству еще новаго слугу — науку и, какъ плнницу, заставилъ ее работать исключительно на него, онъ даже самого себя сдлалъ первымъ слугою государства. Петръ поднялъ значеніе государства на такую высоту, о которой и не грезилось царямъ московскимъ, и совершалъ то, къ чему тянула русская жизнь, чего желалъ русскій народъ въ виду еще не низложенныхъ окончательно своихъ враговъ. Но въ то же время онъ сталъ съ ожесточеніемъ рубить на право и на лво все, что таило въ себ какую нибудь самостоятельность въ сфер государственной жизни, и русскаго человка призналъ казенною вещью, а вру его и науку какъ бы государственными принадлежностями. Петръ съ логическою послдовательностію довершилъ дло московскихъ собирателей русской земли, открылъ и поставилъ воочію всхъ все, что таилось въ темныхъ инстинктахъ народа, создававшихъ централизованное московское царство.
Понятно, что среди народа, въ душ котораго жили такіе инстинкты, онъ нашелъ себ сторонниковъ, которые беззавтно предались его длу и такъ же, какъ онъ, отказались отъ бытовыхъ преданій русскаго народа, замнивъ ихъ формами, созданными чужою жизнію. И наука пришла къ намъ не такъ, какъ къ западнымъ народамъ,— не защитницею самостоятельности жизни, а грознымъ и неумолимымъ ея судьею и наставникомъ, истребляющимъ вс ея своеобразныя формы. Прежнее зданіе внутренней народной жизни затрещало подъ натискомъ гигантской воли новаго просвтителя русской земли и окружавшей его фаланги, и высшій класъ народа сталъ отдляться своимъ духомъ отъ остальныхъ.
Не могла, однако, вся русская жизнь сорваться съ своихъ корней, и живыя силы ея не могли быть уничтожены: большая часть народа, тснимая государствомъ, не хотвшая продать ему свою душу и въ то же время не могшая и помыслить о возстаніе на строителей его силы, которой она сама желала, лишила своего доврія новыхъ своихъ просвтителей, отвернулись отъ ихъ просвщенія и сохранила свою вру въ той форм и томъ дух, въ какомъ имла прежде воцаренія Петра.
Такъ начался разрывъ русскаго народа на дв части, изъ нихъ одна, оторвавшись отъ своего прошлаго, отдавшись беззавтно государственной дятельности, боле и боле старалась истребить въ себ и постепенно истребляла все, что напоминало о ея прежнемъ быт и, наконецъ, стала жить преданіемъ чуждыхъ для нея народовъ, другая ушла внутрь себя, непримиримо отвернулась отъ науки, окопалась своимъ бытомъ, какъ крпостнымъ валомъ, и была окончательно закрплена за служителями государства. Русскіе люди раздлились на цивилизованныхъ по иностранному, казенному, образцу, и на темную массу, безмолвно имъ повинующуюся. Цивилизованное общество, получившее европейскій лоскъ, мало-по-малу забывшее свое прошедшее и господствовавшее безгранично надъ массою народа, сохранившаго свой старый бытъ, привыкало смотрть на ея обычай и на нее самоё какъ на простой матеріалъ для своей дятельности.
Малйшее заявленіе массы о своихъ человческихъ правахъ почиталось бунтомъ и жестоко казнилось, и она сама отвыкала имть свою волю и свою мысль, и та и другая заявляли себя украдкою въ темныхъ и часто безобразныхъ раскольничьихъ толкахъ. Самъ-же по себ господствующій, цивилизованный класъ имлъ только значеніе государственнаго орудія и въ этомъ лишь смысл было признано его существованіе, имъ только и опредлялось направленіе его ума, сердца и воли. Въ школахъ, университетахъ, академіяхъ цивилизованному русскому человку наука преподавалась настолько, насколько было нужно для его служебной дятельности и какъ потребно для государственныхъ цлей. Всякій проблескъ свободной мысли былъ заклейменъ названіемъ — безсмыслицы. За служебной дятельностію укрылось всякое нравственное безобразіе и самоуправство, злодйство, безчиніе, оправданы были государственными цлями. Такинъ образомъ наука, совсть и вра обратились въ пустые звуки и стали терпииы настолько, насколько соотвтствовали цлямъ государства. Все святое для человческой души исчезло, и на мст пуст воцарилась ложь.
При подобномъ существованіи нравственная жизнь немыслина, и она погибла бы неминуемо, если бы богиня, приведенная къ намъ рабыней — наука не бросила, хотя тайнымъ образомъ, нсколько спасительныхъ искръ въ души немногихъ. Проснувшееся сознаніе ихъ съ ужасомъ измрило ту бездну, которая ихъ окружала, и съ страстнымъ порывомъ бросились они къ свту науки. Они всецло отдались идеаламъ западныхъ народовъ и очаровались блескомъ тхъ формъ, въ которыхъ отлилась жизнь европейская. Русская земля ничего хорошаго не представляла для нихъ: общество, въ которому они принадлежали, пугало ихъ своею нигилистическою пустотою, а народъ былъ замуравленъ въ толстыхъ стнахъ рабства, и голосъ его былъ для нихъ не слышенъ. Изъ среды ихъ поднимались голоса, которые призывали прислушаться въ біенію народнаго сердца, указывая на нчто, еще не вдомое ими, но призывъ этотъ не возбуждалъ въ нихъ сочувствія, потону что западная жизнь и ея творчество сіяли всми лучами яркой красоты и внутренней силы. И всю эту жизнь, со всми ея безсмертными созданіями, со всми ея блестящими формами, желало большинство передовыхъ нашихъ людей перенести къ намъ. Вс ждали минуты, когда разрушатся узы, сковывающія жизнь народа. Эта минута настала по вол Царя. Какимъ восторгомъ исполнились вс порывавшіеся къ свту и свобод лучшіе русскіе люди, когда объявлено было Царемъ, что уничтожается крпостное состояніе! Какую силу пріобрло тогда печатное слово! Какими надеждами переполнилась тогда наша мысль! Какимъ даже фантазіямъ не предавалась она! Чего не думали сдлать желавшіе построить русскую жизнь по иностранному образцу! Чмъ не думали они облагодтельствовать русскій народъ! Но въ этомъ ликованіи громаднаго большинства нашихъ мыслителей и дятелей звучалъ одинъ диссонансъ, который разрушалъ всю гармонію ихъ благородныхъ помысловъ. Во всхъ ихъ рчахъ и дйствіяхъ подразумвалось: ‘построимъ жизнь народа по нашему усмотрнію’. Вс порывы и свтлыя надежды были отравлены и поражены въ самое сердце дерзкимъ презрніемъ къ святыни народной жизни, къ ея праву устроивать себя по своей собственной вол.
Крпостное состояніе уничтожено. И чтожь? Разочарованіе для многихъ изъ нашихъ передовыхъ людей и народныхъ просвтителей полное: съ ужасомъ увидли они, что ихъ идеалы чужды народу, что невдомъ имъ внутренній міръ и строй его духа, что непонятенъ для нихъ смыслъ его слова, страненъ оборотъ его рчи, что онъ для нихъ какъ бы народъ иноплеменный, который еще нужно изучать, что безотвтенъ онъ на вс ихъ призывы, что вступить съ нимъ можно только въ чисто вншнія отношенія, но что въ то же время онъ сила, и сила непреоборимая. Тогда-то насталъ для нихъ тотъ періодъ, въ которомъ движется въ настоящее время ихъ утомленная мысль, они встали въ отрицательныя отношенія къ народу. Одни изъ нихъ, отвергая въ немъ всякое внутреннее содержаніе, приписываютъ эту мнимую душевную пустоту неразвитости его экономическаго быта, другіе ршительно не признаютъ въ немъ способности на какое бы то ни было творчество и обвиняютъ его въ природной тупости. Отвратясь отъ народа, ихъ мысль въ своемъ благородномъ стремленіи къ свту и свобод принуждена была отдаться безъ критическаго разбора всмъ потокамъ западной мысли, переходить отъ теоріи къ теоріи, отъ идеаловъ къ идеаламъ, созданнымъ духомъ западныхъ народовъ. Лишенная живаго источника народнаго духа, безсильная мысль способна только или повторять чужое, или создавать одни призраки. Винить ли наше юношество въ томъ, что оно, не имя реальной почвы подъ ногами и нетерпливо желая уничтожить сразу все зло въ нашей жизни, водворить въ ней правду и добро, со всмъ пыломъ предавалось увлеченіямъ? Въ ошибкахъ его не виновато ли общество, въ которомъ не нашло оно здороваго начала для своей дятельности?
Мы въ большинств исполненные только мечтаніемъ о свобод безъ уваженія въ правамъ жизни и безъ внутренняго содержанія, безъ самостоятельной мысли, что вложимъ въ душу тхъ, кого хотимъ русить? Какою самобытною русскою мыслію охватимъ ихъ мысль и претворимъ ихъ сознаніе въ наше, русское? Какими нашими идеалами пересоздадимъ ихъ духъ въ русскій? Какъ будемъ мы просвщать нашъ народъ, когда почти непонятна ему наша рчь, противны его духу наши отношенія ко многимъ вопросамъ жизни, и какъ полюбить ему пашу мысль, когда намъ чужды созданія его души? Громадное большинство нашего общества способно только соблазнять его вншней стороною своей цивилизаціи, растлвать его вру, уничтожать вс своеобразныя формы его быта, въ которыхъ заключены для него и исторія, и преданіе, и нравственная его философія, и, обращая его душу въ tabula rasa, длать его такимъ же нигилистомъ, какъ само общество.
Неужели, однако, принеся въ жертву государственной сил самихъ себя, мы произвели уже такой разрывъ между цивилизованнымъ нашимъ класомъ и остальнымъ народомъ, что нтъ уже между ними никакихъ точекъ соприкосновенія, и не поднималось изъ среды перваго даже такого слова, на которомъ могло бы опереться русское народное сознаніе? Неужели до того безпочвенны вс стремленія, что суждено имъ перераждаться въ гибельныя увлеченія и въ отрицаніе всего положительнаго въ жизни русскаго народа?— Конечно, нтъ.
Описанный нами разрывъ образованнаго власа съ остальнымъ народомъ особенно силенъ или въ сред тхъ кабинетныхъ людей, погруженныхъ всецло въ изученіе западной жизни и ея созданій, которые не видали русской жизни лицемъ къ лицу и обращались къ ней съ предвзятыми запросами, на которые она отвчать не могла, или въ сред тхъ сибаритовъ, которые привыкли только тшиться, витая въ праздномъ, такъ называемомъ, высшемъ обществ, или же въ сред распаленныхъ нетерпніемъ молодыхъ нашихъ мыслителей, которые требуютъ, чтобы русская жизнь въ одинъ мигъ воплотила въ себ такіе идеалы, которые возможны только въ далекомъ будущемъ?— Вс же прочіе, постоянно соприкасавшіеся съ дйствительною народною жизнію, или жившіе и дйствовавшіе среди нея, сознательно или безсознательно проникались духомъ русскаго народа, обогащались практическимъ знаніемъ условій его жизни и боле или мене самостоятельно переработывали вносимыя въ ихъ образованіе чужеземныя стихіи.
Изъ среды нашихъ образованныхъ людей, воспитанныхъ русскимъ народнымъ духомъ, явились высокодаровитые дятели на поприщ русскаго народнаго сознанія: Киревскіе, Аксаковы, Хомяковъ и др. Они первы подняли голосъ за самостоятельное развитіе русскаго народа изъ началъ его духа, за свободную самобытность русской мысли и русской личности и поставили много вопросовъ, касающихся самого общества, нашей жизни, и дали на нихъ ршенія, взятыя, такъ сказать, изъ души самого народа. И все это совершили они во время сильнйшаго, и почти всеобщаго, увлеченія всхъ мыслящихъ людей въ Россіи исключительно потокомъ западной мысли и тогда, когда подозрительно преслдовалась всякая самобытная дятельность.
Если многое ими не досказано и оставлено будущимъ дятелямъ, если нкоторыя изъ ихъ мыслей были ошибочны, то не ихъ въ томъ вина:— жизнь русскаго народа стала расковываться только въ наше время. Съ великими преобразованіями настоящаго царствованія русское сознаніе поставлено на реальную почву и совершается теперь полное сближеніе всхъ класовъ народа, возникаетъ общественная дятельность, начинается поврка самою жизнью идеаловъ, сообщенныхъ намъ отвлеченнымъ образованіемъ, и свтъ знанія вносится въ общественное дло. То, что разъединяло образованный класъ съ остальнымъ народомъ, перерабатывается дйствительностію русской жизни, и дятельность русскаго человка получаетъ твердое основаніе, а съ этимъ вмст возрастаетъ и самостоятельность его личности и освящается ея право на свободное самоопредленіе.
Сказанное нами до сихъ поръ въ этой стать ставитъ насъ въ опредленныя отношенія во всмъ направленіямъ, которыя въ настоящее время господствуютъ въ нашей періодической литератур.
Мы сочувствуемъ тмъ изъ нашихъ журналовъ, которые стоятъ по преимуществу на единство и силу нашего государства. Для насъ, какъ и для нихъ, священны и государство и его единство и его сила, добытые такими тяжкими трудами русскаго народа, мы не знаемъ никого и уврены, что нтъ такого русскаго, кто бы мене насъ и ихъ дорожилъ этимъ наслдствомъ нашихъ предковъ. Но не придаемъ мы этому государственному единству того вншняго характера, который оно получило въ устахъ нкоторыхъ публицистовъ, исключительно стоящихъ за него. Мы не можемъ признать за государственнымъ единствомъ значенія, поглощающаго и свободу личную, и свободу совсти, и свободу быта, заставляющаго всхъ, населяющихъ русскую землю, даже говорить однимъ нарчіемъ,— значенія, при которомъ люди не могутъ быть людьми, а только гражданами. Мы признаемъ внутреннее единство народа, которое не только не ослабляется, но укрпляется свободнымъ разнообразіемъ вольной народной жизни.
Мы также вполн сочувствуемъ тмъ періодическимъ изданіямъ, которыя стоятъ преимущественно за святыню свободы личности, за перенесеніе въ русское сознаніе всхъ сокровищъ, добытыхъ западною мыслію, но мы отвергаемъ отрицательное отношеніе нкоторыхъ изъ нихъ къ народной жизни и почитаемъ ложною мысль, будто простымъ перенесеніемъ западныхъ формъ въ бытъ нашего народа, посредствомъ какихъ бы то ни было мропріятій или однимъ только матеріальнымъ обезпеченіемъ можно поднять народный духъ и творческія его силы.
Мы должны перевоспитать сами себя: сознать свою несостоятельность, вызвать въ душ своей духъ любви къ народу и глубокое уваженіе въ голосу жизни, съ благоговніемъ остановиться передъ тайною души народной, съ величайшимъ вниманіемъ всмотрться въ т внутреннія силы, которыя живутъ въ ней, управляютъ ея движеніями, въ какихъ бы грубыхъ формахъ он ни проявлялись. Смиренная любовь наша къ народу сдлаетъ прозрачными эти формы, и мы увидимъ сокровища, которыя скрываются подъ ними. Изъ гордыхъ просвтителей мы должны перейти въ положеніе смиренныхъ служителей народа и отстранять отъ него, посредствомъ-ли улучшенія его экономическаго быта, или другими средствами, какія потребуются обстоятельствами, все, что можетъ помшать его самостоятельному и свободному развитію. Мы должны терпливо содйствовать его росту и, какъ господину русской земли, предлагать т сокровища знанія, доставляемыя намъ западною наукою, которыя онъ взять пожелаетъ,— все это добыто нами по милости его, за все заплатилъ онъ давно уже сторицею своимъ многолтнимъ и тяжелымъ трудомъ.
Можно примтить въ жизни народовъ дВа пути ихъ развитія, которые, по аналогіи съ двумя способами мышленія, можно назвать дедуктивнымъ и индуктивнымъ.
При первомъ передовые люди народа, отправляясь отъ самой идеальной и въ то же время непреложной истины, рядомъ строго логическихъ выводовъ, не выходя изъ области отвлеченнаго мышленія, изобртаютъ такія формы для жизни своего народа, въ которыя она, по существу своему и степени своего развитія, уложиться не можетъ, иди до которыхъ не доросла она. Жизнь отказывается принять эти формы: тогда изобртатели ихъ, власть имющіе, во имя добра, насильственно налагаютъ ихъ на жизнь народа и терроризуютъ ее.
Такъ было во Франціи, способной въ самымъ благороднымъ, идеальнымъ стремленіямъ, но не умющей держаться на реальной почв жизненной правды. Доведя государственную централизацію до идеальныхъ ея размровъ, такъ что ихъ король былъ въ прав сказать: l’etat c’est moi, французы потеряли способность прислушиваться къ требованіямъ самой жизни. Когда же въ революцію 1789 года они сбросили съ себя неестественныя оковы, ихъ давившія, то. передовые ихъ люди провозгласили: libert, galit, fraternit, и во имя этихъ священныхъ идеаловъ ополчились на весь народный бытъ, созданный исторіею, требуя, чтобы французскій народъ немедленно воплотилъ въ свою жизнь изобртенныя ими для нея идеальныя формы—и, вмсто свободы, создали диктатуру.
Путь же индукціи въ развитіи народа остается постоянно на прочной почв явленій его жизни. Защищая ихъ отъ насилія, отстраняя всякую идеальность, онъ мало-по-малу утверждаетъ на незыблемой почв вс ихъ творческія силы. Такъ развивался сверо-американскій народъ и достигъ полнйшей свободы, но утратилъ идеальную сторону своего духа, и нтъ у него ни высокоразвитой науки, ни великихъ созданій искусства, нтъ музыки и даже народной псни, хотя онъ и выработалъ для себя могущественную народную личность.
То и другое — крайности.
Мы, въ числ другихъ, желаемъ содйствовать, по мр нашихъ силъ, къ тому, чтобы идеальная сторона была присуща духу русскаго народа и чтобы вс великія истины, выработанныя западными народами, стали достояніемъ русскаго сознанія и русской жизни, но чтобы въ то же время и самостоятельность русской мысли не была уничтожена.
Для этого, во первыхъ, необходимъ подъемъ въ нашемъ обществ того философскаго духа, который не допускаетъ умъ до порабощенія какими-бы то ни было ученіями, но самостоятельно сравниваетъ ихъ вс, анализируетъ ихъ, доводитъ ихъ до ихъ началъ и провряетъ ихъ фактами жизни. Во вторыхъ, необходимо строгое изученіе своего народа и всхъ условій, подъ которыми суждено ему развиваться.
Непремнными элементами въ такое изученіе должны входить: сравненіе хода развитія русской жизни съ ходомъ развитія жизни западныхъ народовъ и по возможности ясное сознаніе своего назначенія и положенія среди нихъ. Прожитое западными народами можетъ научить насъ многому, ибо мы стремимся въ однмъ съ ними цлямъ, только идемъ иными путями.
Если ходъ нашей жизни противоположенъ ходу жизни запада, то многіе изъ общихъ для насъ и для него вопросовъ ставятся иначе. такъ на примръ: римская церковь по существу своему была невротерпящимъ владыкою, насилующимъ всякую свободу, и западный человкъ, вооружась наукою, возсталъ на нее и сбросилъ оковы, давившіе его совсть и жизнь.
Истинный же духъ вселенской церкви, подъ вліяніемъ которой сложилась жизнь русскаго народа, есть духъ свободы совсти, свободы личной и истиннаго братства, но бдствія, постигшія весь Востокъ, и тяжелыя ихъ послдствія извратили ея значеніе. Не противъ самой церкви, не противъ ея основныхъ началъ должны быть направлены наши нравственныя силы, а противъ той стороны ея настоящаго быта, которая скрываетъ ея чистоту, заставляя ее служить постороннимъ цлямъ. Когда раздастся свободный голосъ истиннаго ученія нашей церкви, тогда для русскаго святость личности человка, свобода его совсти и истинное братство утвердятся въ святын самого Бога, тогда преобразится жизнь всего русскаго народа и раскроются вс ея живыя силы. Освобождающій духъ вры говоритъ не одному уму, какъ философское ученіе, но объемлетъ вс живыя силы человческаго духа и возводитъ на равную нравственную высоту какъ образованнаго, такъ и необразованнаго человка. Когда совершится такой переворотъ въ сознаніи русскаго народа, тогда онъ вступитъ въ періодъ своей жизни, освобождающій личность, подобный тому, который насталъ для протестантскаго міра въ позднйшее время.
Всматриваясь въ жизнь западныхъ народовъ, мы можемъ ясно сознавать, чмъ живетъ современность, куда направляется жизнь человчества, и провидть, чего требуетъ отъ насъ будущность наша. Такъ съ подъемомъ у народовъ сознанія ихъ народныхъ личностей поднялось у принадлежащихъ къ одному и тому же племени и сознаніе ихъ одноплеменности. Сила, бывшая только стихіею, предрасполагающею къ образованію народовъ, инстинктивно дйствовавшею въ человчеств, становится сознанною силою. Такъ при поступательномъ движеніи человчества по пути его развитія не пропадаетъ безслдно ни одна сила, присущая человческой природ, а боле глубоко въ ней лежащія, боле, такъ сказать, основныя, боле общія — поздне другихъ восходятъ въ свтъ сознанія.
Въ настоящую эпоху исторіи человчества мы живемъ среди борьбы между собою племенъ: славянскаго, германскаго п романскаго и, если позволительно предугадывать будущее, то можно съ увренностію уверждать, что различныя народныя личности соберутся въ отдльныя племенныя группы, изъ которыхъ каждая начнетъ свою историческую жизнь и выработаетъ самостоятельно свою племенную, нравственную личность, въ которой сгармонируются вс народныя личности, ее составляющія. И будетъ тогда личность всего человчества хоромъ свободно между собою сгармонированныхъ племенныхъ личностей, изъ которыхъ каждая будетъ такимъ же хоромъ народныхъ личностей, а каждая изъ послднихъ — свободнымъ хоромъ самостоятельно развивающихся личностей свободныхъ людей.
Исторія, будущность и нравственная личность русскаго народа неразрывно связаны съ исторіей, будущностью и нравственною личностію семьи славянскихъ народовъ, а потому изученіе ихъ внутренней жизни, нарчій, на которыхъ они говорятъ и пишутъ, всего, что совершено ими на поприщ умственной дятельности, должно быть для насъ однимъ изъ неотложимыхъ длъ.
Славяне потрудились подвигомъ добрымъ въ борьб за свою самостоятельность и свободу. Они выяснили много сторонъ славянскаго, а слдовательно, и нашего духа. Они (преимущественно чехи) очистили и добыли для славянской мысли почетное мсто, которое не уступала ей ревнивая къ своему преобладанію германская мысль, и поставили твердо свое знамя среди европейскихъ народовъ. Не смотря на то, что ихъ физическая сила подавлена врагомъ,— на себ доказали они, что духъ человка сильне меча.
Личность нашего народа есть такая же дйственная сила въ дл развитія славянскаго племени и исполненія имъ его міроваго назначенія, какъ личность каждаго члена народа въ дл развитія послдняго, а потому на насъ и на могущественномъ нашемъ государств лежитъ священная обязанность блюсти, да не будетъ уничтоженъ иноплеменникомъ ни одинъ изъ славянскихъ народовъ, и ни одна пядь земли, ими занимаемой, отнята у нихъ.
Изъ предыдущаго уже слдуетъ, что мы поставляемъ для насъ задачею содйствовать подъему философскаго духа въ нашемъ обществ и распространенію общечеловческихъ свдній, изученію нашей народной жизни, по возможности, безъ всякой предвзятой мысли, изученію жизни славянскихъ народовъ, какъ братьевъ общей для насъ съ ними славянской семьи, съ судьбами которой неразрывно связана наша будущность, и сравнительному изученію нашей жизни съ жизнію прочихъ европейскихъ народовъ.
Врные нашему убжденію, что истина о каждомъ предмет раскрывается во всей своей полнот лишь при свободномъ обсужденіи его, мы приглашаемъ всхъ намъ сочувствующихъ, собраться на страницахъ нашего журнала въ дружескую бесду о вопросахъ, дорогихъ для русскаго человка,— бесду, не исключающую спокойнаго обмна возраженіями людей одинаковаго направленія.