Соціальныя стремленія человчества и народная правда, преимущественно русская.
Соціальныя стремленія человчества и народная правда, преимущественно русская.
——
Ред.
‘Русская Мысль’, No 8, 1882
Социальные стремления человечества и народная правда, преимущественно русская, Юрьев Сергей Андреевич, Год: 1882
Время на прочтение: 64 минут(ы)
Едва ли не одно изъ величайшихъ золъ, поражающихъ нашу жизнь, едва ли не одинъ изъ главнйшихъ источниковъ смуты въ ней заключается въ неясности пониманія значенія многихъ словъ, выражающихъ общія понятія,— въ неясности, доходящей иногда до полнаго извращенія смысла этихъ словъ. Отсюда, большею частію, непониманіе нами другъ друга и смута въ нашихъ понятіяхъ и мысляхъ о самыхъ существенныхъ предметахъ и вопросахъ. Часто, стремясь къ одному и тому же, но употребляя для выраженія своихъ мыслей какое-нибудь слово, подъ которымъ одни разумютъ одно, другіе — другое, люди расходятся чуть не врагами и вмсто дла въ результат получается какое-то вавилонское столпотвореніе. Изъ такихъ словъ въ жизни нашего интеллигентнаго класса, между прочимъ, выдаются два слова: соціализмъ и народная правда. Одинъ, произнося или слыша, напримръ, слово ‘соціализмъ’, разуметъ подъ нимъ мирное устроеніе общественной жизни на началахъ правды и добра, а другой понимаетъ его совершенно въ обратномъ смысл — въ смысл крамолы, разрушенія общества и государства, насилія и всхъ вопіющихъ преступленій. ‘Правда народная’, правда даннаго народа для человка, принадлежащаго къ послднему, не только не заключаетъ въ себ и не можетъ по существу своему заключать чего-нибудь стснительнаго для него, для его свободы и для его свободнаго личнаго вчинанія въ каждомъ дл, чего-нибудь противорчащаго его нравственнымъ стремленіямъ, но, наоборотъ, служитъ прочнымъ основаніемъ для всей его идеальной и практической жизни, какъ гармонирующая съ внутренними инстинктами его природы. Въ устахъ же и въ понятіяхъ нкоторыхъ это — бичъ, это — сила подавляющая и поглощающая всякую личную жизнь, какое-то грозное пугало, отъ котораго невольно сторонится каждый, желающій спасти свою нравственную свободу и свою совсть, первыя сокровища человка. Что можетъ сильне парализовать нравственную свободу человка, всякое его вчинаніе, какъ не голосъ, раздающійся надъ его головой, какъ будто голосъ нкоего нравственнаго жандарма, тхъ боле вліяющій, что онъ иметъ отзвукъ въ самой совсти слышащаго: ‘страшись оскорбить правду твоего народа, смирись и пади предъ нею ницъ’?— Но въ чемъ же эта грозная народная правда?… И т, которые гремятъ такимъ воззваніемъ, не высказываютъ, что слдуетъ разумть подъ этимъ словомъ, а если высказываютъ кое-что, то столь недоказательно и неудовлетворительно, что не въ силахъ овладть убжденіемъ другихъ, и остается на душ слышащаго нчто давящее ее и возбуждающее противъ себя. Порождаются только безконечные, безплодные споры, на которые тратятся и время, и жизнь, а въ результат получается смута.
Мы, между прочимъ, желаемъ по мр нашихъ силъ и возможности содйствовать нашимъ изданіемъ разъясненію многихъ неясностей, господствующихъ въ русской мысли и жизни. Напечатавъ дв талантливыя статьи нашего ученаго В. И. Герье, весьма важныя по своему содержанію, мы полагаемъ не лишнимъ высказать и наши воззрнія на народность, народную правду и соціальныя стремленія человчества и на отношенія первыхъ къ послднимъ. Мы почитаемъ это тмъ боле небезполезнымъ, что въ краткомъ отзыв профессора о соціализм, въ конц статьи, напечатанной въ настоящей книжк, заключается нчто способное укрпить односторонній взглядъ на значеніе соціальныхъ стремленій.
Въ области общечеловческихъ вопросовъ преимущественно господствуетъ отвлеченная идеальная мысль. Она обладаетъ чарующею силой. Овладвая самыми лучшими, благороднйшими сторонами души человка, она порождаетъ въ его сердц страстное стремленіе осуществить ее въ жизни во всей ея идеальной чистот и неподкупной строгости. Но тутъ и опасность, тутъ и подводный камень. Отвлеченная идеальная мысль легко переходитъ въ доктрину, отрицающую дйствительность жизни, и вмсто того, чтобы стать свтлымъ, благодатнымъ руководителемъ жизни, направляющимъ творческія силы послдней, становится ихъ тираномъ. И мы совершенно согласны съ тмъ, что говоритъ почтенный авторъ статьи о Руссо о доктринерамъ соціализм и чувствительномъ, которые способны насиловать жизнь и ея свободу, порабощая ихъ схемамъ отвлеченно построенныхъ формъ для общинной жизни и возбуждая раздраженіе и злобу между богатыми и бдными, сильными и слабыми,— слдовательно, во всякомъ случа, сять зло. Кому же можетъ быть привлекательно такое ученіе, такая тиранія надъ жизнью? Но тмъ не мене повсемстные факты свидтельствуютъ, что теоріи доктринернаго соціализма обаятельны для многихъ.
Источникъ этого противорчія не въ одной непримиримости идеальныхъ стремленій съ фактическою стороной дйствительной жизни и не въ настоятельной необходимости для человчества выйти изъ той дилеммы, которую осуждено оно ршать въ своей жизни и которую ршаетъ въ великихъ страданіяхъ и мукахъ, съ великимъ напряженіемъ силъ.
Общество людей есть собраніе индивидуумовъ, и въ этомъ сочетаніи общаго съ индивидуальнымъ заключается вся дилемма.
Съ одной стороны каждый человкъ иметъ свои наклонности, свои стремленія, свои таланты, свою волю, свой характеръ, свой образъ жизни и дйствій. Будучи по своей природ отличнымъ отъ всхъ другихъ людей, онъ обладаетъ неотъемлемымъ правомъ быть тмъ, что онъ есть. Посягательство на это право есть посягательство на природу человка, во вредъ его личной судьб. Вещественнымъ основаніемъ для реализаціи итого права служитъ для даннаго индивидуума имущественная его собственность, которою опредляются возможность и характеръ его дятельности. Поэтому, какъ собственность человка, такъ и его право на увеличеніе ея столь же неприкосновенны, какъ его естественныя права.
Съ другой стороны, самое это природное различіе между людьми обусловливаетъ для нихъ необходимость жить вмст: они дополняютъ другъ друга, они нуждаются другъ въ друг. Человкъ не можетъ жить одинъ, ограничиваясь только собою. Потребности духа и тла заставляютъ его жить въ обществ другихъ, у каждаго принужденъ онъ брать то, что нужно для его спокойствія или счастія. Человку, оторванному отъ человчества, природа непокорна, мысль его пуста, нтъ для него ни добра, ни зла, и самъ Богъ какъ бы скрылся отъ него.— Нтъ ничего страшне какъ отршеніе отъ людей. Одиночество — самая ужасная изъ казней, смерть легче.
Кром того природа человческая въ своихъ основахъ во всхъ людяхъ одна и та же. Во всхъ живетъ нчто въ род общей души, которая проникаетъ и наполняетъ ихъ всхъ, которая ихъ соединяетъ, длаетъ солидарными другъ съ другомъ. Уничтожьте общее — то, что принадлежитъ всмъ, и нтъ общества и жизнь для человка становится невозможностью. Безъ общества нтъ у него даже собственности въ дйствительномъ значеніи этого слова, ибо право его на нее и возможность располагать ею гарантированы не чмъ инымъ, какъ обществомъ.
Но въ то же время общество отрицаетъ право человка быть только тмъ, что онъ есть по своей природ,— слдовательно, и право его на его индивидуальность, а затмъ и абсолютное право его на собственность, ибо пріобртенія ея и обладаніе ею гарантированы только общественнымъ допущеніемъ и признаніемъ. Собственность въ этомъ смысл порождается обществомъ и есть его продуктъ. Но, съ другой стороны, уничтожьте индивидуальное и — опять нтъ общества: нечмъ обмниваться, нечего пріобртать другъ отъ друга. Общество — все въ индивидуум и нтъ у него другихъ правъ, кром правъ человка, но въ обществ человкъ пріобртаетъ сверхъ своихъ естественныхъ правъ, какъ индивидуумъ, еще новыя права, какъ членъ общества.
Въ жизни — общество для человка и человкъ для общества, и нтъ ошибки, нтъ абстракта больше того, какъ отдлять другъ отъ друга я противополагать общество человку и человка обществу. Въ отвлеченно-логическомъ мышленіи мыслимы сами по себ абсолютно-единичное, и абсолютно-общее въ отдльности другъ отъ друга и въ противоположеніи другъ другу, но не въ жизни и не въ вопросахъ ея касающихся, а, между тмъ въ эту страшную радикальную ошибку впадаютъ теоретики по вопросамъ соціальнаго устройства, индивидуалисты и коммунисты. Они или представляютъ себ индивидуумовъ отдленными другъ отъ друга, безъ всякой связи между собою, т.-е. уродуютъ человка, отнимая у него общественные инстинкты, и впадаютъ въ крайній индивидуализмъ, иди, такъ сказать, уничтожаютъ инивидуумовъ въ обществ, приносятъ ихъ въ жертву отвлеченному понятію общаго, которому даютъ названіе коммуны, и также уродуютъ человка, отнимая у него все, что составляетъ индивидуальность его природы, чмъ онъ отличается отъ другихъ людей, и впадаютъ въ крайность, заблужденіе, ошибку, противоположныя первой, и создаютъ отвлеченный коммунизмъ.
Себя сдлать центромъ всего, стать абсолютно свободнымъ, пренебрегая другими, подчинить себ другихъ — вотъ основаніе и лозунгъ индивидуализма. Чмъ въ такомъ случа становится для человка общество?— Случайнымъ условіемъ, стсняющимъ его, ненужнымъ и враждебнымъ его цлямъ и жизни. Онъ долженъ уйти отъ общества въ дикое состояніе и даже дале, потому что и дикое состояніе немыслимо безъ общества. Индивидуализмъ ищетъ свой идеалъ въ какомъ-то непредставимомъ состояніи абсолютнаго отршенія человка отъ всхъ, которое хотятъ называть естественнымъ состояніемъ человка, но и философія, и исторія, и преданія отказываются представить доказательства или свидтельства о такомъ состояніи человчества въ какое бы то ни было время. Спросите у этой системы, что такое человкъ въ отношеніи человка: врагъ непримиримый,— отвчаетъ Гоббесъ,— смлый выразитель индивидуализма въ его крайнемъ и чистйшемъ вид. Казалось бы, изъ этой системы одинъ результатъ для общества — анархія, ибо никакого общественнаго сожительства, и подавно государства, правительства изъ нея не слдуетъ, но апостолъ безпощаднаго индивидуализма вывелъ необходимость самаго безграничнаго, безпощаднаго деспотизма. Непримиримые, но своей природ враги другъ другу, люди пожрали бы другъ друга, еслибъ оставить ихъ въ ихъ естественномъ состояніи. Но привходитъ грубая сила, единственное право звря, и надваетъ на людей необходимую узду. Чтобы предупредить жестокую всеобщую войну всхъ и каждаго противъ всхъ и каждаго, является всевластный, безграничный деспотизмъ и все безгранично подчиняется ему. Весь нравственный принципъ ни предъ чмъ непреклоннаго, абсолютнаго индивидуализма — въ слдующихъ словахъ Мальтуса: ‘Если человкъ родится въ мір занятомъ другими (и раздленномъ ими между собою) и его не въ силахъ содержать его семейство, то онъ не иметъ ни малйшаго права требовать и наямадйшей части благъ земныхъ для своего пропитанія,— онъ лишній на земл. На великомъ пиру природы нтъ для него куверта. Природа велитъ ему уйти и не замедлитъ сама исполнитъ такое повелніе’. Эти жестокія слова разбудили совсть общественную. Они были встрчены общимъ негодованіемъ и Мальтусъ вычеркнулъ ихъ въ послдующихъ изданіяхъ своего сочиненія. Тмъ не мене съ точки зрнія строгаго индивидуализма Мальтусъ правъ.— А вотъ и другой апостолъ богатства и богатыхъ, Тьеръ, обращается къ бднымъ съ такимъ увщаніемъ: ‘Вы пришли немного поздно,— съ этимъ нельзя не согласиться. Мста уже заняты. Слдуя Цицерону, сравниваю собственность съ театромъ, въ которомъ вс мста заняты, и отвчаю вамъ такимъ образомъ: собственники этого театра дйствительно люди плохо воспитанные и недогадливые,— они не сберегли для васъ мста, но еслибъ этого театра совсмъ не существовало, были ли бы вы отъ того счастливе? Театръ, однако, существуетъ и его существованіе — источникъ вашихъ страданій: вамъ тяжело видть, что другіе наслаждаются, тогда какъ вы сами лишены наслажденія. Но, повторяю, собственники могли совсмъ и не строить этого театра,— лучше ли бы вамъ отъ того было?’ {‘De la proprit’, liv. I, ch. XIV.}. Лучше ли это Мальтуса? Это безпощадное выталкиваніе бдняковъ изъ храма обильнаго благами земли, созданнаго Богомъ равно для всхъ, это циническое издвательство надъ неимущими, какъ будто ихъ предки не участвовали въ снабженіи и украшеніи этого храма, это циническое наругательство надъ несчастіемъ обличаетъ отсутствіе и отрицаніе всякаго нравственнаго чувства. Это ужасно! Назовемъ ли мы отвращеніе, которое при этомъ чувствуемъ, чувствительностью, сентиментализмомъ? Такая крутая постановка индивидуализма, конечно, вызываетъ, какъ отпоръ себ, столь же крутой, безпощадный коммунизмъ, какъ діаметральную противоположность себ.
Принципъ коммунизма составляетъ отрицаніе у человка правъ на личность и на личную жизнь. Общество перестаетъ быть естественнымъ собраніемъ людей, соединившихся для взаимной помощи въ жизни: оно превращается въ какую-то мистическую силу, всхъ объемлющую и всхъ поглощающую. Изъ ненависти къ индивидуализму, приносящему все въ жертву личному интересу единицы, коммунизмъ готовъ насильственно наложить на всхъ свой кодексъ, такъ сказать, оффиціальныхъ общинныхъ добродтелей, регламентировать и предписывать каждому образъ жизни, работы, чувства и врованія. Индивидуализмъ чрезъ анархію пришелъ къ деспотизму, коммунизмъ же съ перваго удара создаетъ абсолютно-властный произволъ, которому подчиняетъ безповоротно и безусловно всхъ. Абсолютному ли произволу одного лица или идолу коммуны приносятся индивидуальныя права человка, это все равно,— перемняется только имя деспота. Вотъ какъ говоритъ Кабе, выдающійся партизанъ коммунизма: ‘народъ господинъ иметъ право обязательно опредлять дйствія своихъ’ членовъ, имущество, пищу, жилища, воспитаніе, трудъ, одежду и даже удовольствія’. Посл такого возведенія общества во всевластную личность — что-жь остается индивидууму? Природа человка возстанетъ противъ такой деспотической регламентаціи, задушающей человка, но противъ такого возстанія есть у коммуны и оружіе. Законодатель коммунизма не только отвергаетъ свободу печати, но принимаетъ мры противъ способности и наклонности мыслить. ‘Мы вырвали съ корнемъ зло, узаконивъ, чтобы журналы не печатали ничего, кром судебныхъ процессовъ и разсказовъ о фактахъ, безъ всякихъ разсужденій… Республика (коммунальная) повелла вс не совсмъ полезныя книги передлать и сжечь вс прежнія или опасныя или даже просто только безполезныя… Мы длаемъ на пользу человчества буквально то же самое, что длали тираны во вредъ его’. Въ результат — насиліе. Насиліе вооружаетъ противъ себя и порождаетъ насиліе, кровь вызываетъ кровь, злодйство порождаетъ злодйство, а въ конц концовъ является торжество грубой силы, диктатура, грубый деспотизмъ. Одинъ и тотъ же результатъ, одинъ и тотъ же плодъ и крайняго индивидуализма, и крайняго коммунизма, и другаго результата они не могутъ и дать, ибо оба уродуютъ человка: одинъ отнимаетъ отъ него общественную сторону его природы, а другой — индивидуальную.
Мы взяли крайнія выраженія этихъ теоретическихъ построеній общества, чтобы ярче выразить суть дла, но къ тому же концу, въ своихъ строгихъ, логическихъ послдствіяхъ, приводятъ и другія индивидуалистическія и коммунистическія теоріи, которыя боле или мене стараются избгнуть крайностей и въ которыхъ одинъ изъ тезисовъ идетъ на боле или мене искуственно, софистически построенную сдлку съ своимъ антитезисомъ. Но такая сдлка въ отвлеченномъ построеніи, при первомъ его соприкосновеніи съ первымъ примненіемъ къ длу, при первомъ разсчет практическихъ условій, обнаруживаетъ свой софизмъ и все построеніе даетъ въ результат или полную анархію, или жестокій деспотизмъ. Здсь не мсто для разбора этихъ теорій и мы ихъ опускаемъ. Отвлеченный индивидуализмъ и отвлеченный коммунизмъ обаятельны въ ихъ отвлеченной форм: второй — для изстрадавшагося неволею и нищетою человчества, а первый — и для экономическихъ, корыстныхъ инстинктовъ человка. Индивидуализмъ сулитъ абсолютную свободу, общая корыстному эгоизму полнйшій просторъ, коммунизмъ же, крпко сковывая себялюбивыя похоти, зоветъ всхъ задавленныхъ жизнью и обдленныхъ на общій роскошный пиръ, на равное наслажденіе всми неисчерпаемыми благами, равно для всхъ изготовленными природою. Но и тотъ и другой въ своемъ отршеніи другъ отъ друга, на самомъ дл, надляютъ человчество только муками, такъ какъ, поднося къ запекшимся отъ жажды устамъ чашу, наполненную питьемъ, тотчасъ отнимаютъ ее, не давая напиться. Если отождествлять коммунарство съ соціализмомъ и подъ послднимъ непремнно разумть первое,— чего, по нашему мннію, длать нельзя, ибо это значитъ уравнивать цлое съ небольшою, положимъ, частью его,— то нельзя найти довольно словъ и силъ, чтобы достаточно протестовать противъ такого соціализма, такого самообольщенія или невжественнаго самообмана. Но если соціализмъ есть послдовательное, постепенное переустройство общества по законамъ правды и добра, съ цлію воплощенія ихъ въ жизни, то этого требуетъ сама природа человка и человчества, по существу своему стремящаяся къ добру, и этимъ заняты самые серьезные, самые консервативные умы, напримръ — Лоренца Штейна и графа Бисмарка. Послдній въ своей рчи, сказанной имъ 31 мая (12 іюня) настоящаго года, говоритъ: ‘Многія мры, принятыя нами для блага страны, имютъ соціалистическій характеръ, да и вообще намъ придется и надо попривыкнуть къ соціализму. Наша реформаторская дятельность къ удовлетворенію нуждъ населенія будетъ основана на почв соціализма. Вдь и освобожденіе крестьянъ была соціалистическая мра… Если вы думаете испугать меня словомъ соціализмъ, то вы жестоко ошибаетесь. Это значитъ, что вы стоите на отсталой точк зрнія, отъ которой необходимо освободить законодательство’ (Время 1882 г., No 2249). А графъ Бисмаркъ — не коммунаръ. И у насъ царствованіе Александра втораго славно соціальными реформами и новый Русскій Царь ознаменовалъ начало своего царствованія мрами благодянія, клонящимися къ обезпеченію и подъему благосостоянія наиболе обездоленнаго класса русскихъ людей — крестьянства,— мрами, которыя входятъ въ планъ соціализма и стоятъ на его почв.
Истина — не въ абсолютномъ индивидуализм и не въ абсолютномъ коммунизм, а въ средин между ними, въ гармоніи личныхъ свободъ, организуемой всми живыми силами природы, управляемыми любовью къ человку.
Высшимъ идеаломъ такого гармоническаго общества служитъ христіанское общеніе святыхъ, типомъ, образцомъ котораго — община первыхъ христіанъ, описанная св. евангелистомъ Лукою: ‘У множества же врующихъ было одно сердце и одна душа, и никто ничего изъ имнія своего не называлъ своимъ, но все у нихъ было общее и не было между ними нуждающихся, ибо вс, которые владли землями или домами, приносили цну проданнаго и полагали къ ногамъ апостоловъ, и каждому давалось, въ чемъ кто имлъ нужду’ (Дянія Апостоловъ, IV, 32—35). Въ этой общин христіанской хотя въ отношеніи имуществъ и пользованія благами матеріальными и есть вншнее сходство съ коммуною, о которой мы говорили выше, но первая въ сущности своей не иметъ съ послднею ничего общаго. Ихъ раздляетъ цлая бездна, он діаметрально противуположны другъ другу. Христіанская община есть плодъ свободы и любви, есть результатъ свободной воли людей, живущихъ одною душой и однимъ сердцемъ, коммуна же — плодъ неволи и страха предъ вншнею силой, результатъ подавленной воли, въ которой глухо живетъ безсильная злоба и вражда къ тому, во имя чего совершается насиліе. Не община христіанская отрицала собственность, не она называла собственность каждаго непринадлежащею ему, но каждый собственникъ самъ не хотлъ почитать, называть, свое имніе своимъ,— каждый отказывался отъ своего во имя всхъ.
Въ виду такой противуположности между этими двумя общинами, чтобы не смшивать ихъ между собою, мы удерживаемъ за принудительною общиной названіе коммуны.
Христіанская община служитъ полнымъ синтезомъ дилеммы, существующей между индивидуальностью и общинностью,— дилеммы, которую христіанство выразило во всей абсолютной ея сил, въ такой, въ какой не выражало ее дотол никакое слово человческое. Самъ Творецъ жизни цнитъ душу человка,— слдовательно, индивидуальность его и личность,— дороже цлаго міра. ‘Какая польза человку, если онъ пріобртетъ весь міръ, душу же свою отщетитъ? И какой выкупъ дастъ человкъ за душу свою’ (Мат., XVI, 26), купленную цною крови очеловченнаго Бога? И въ то же время та же Истина взываетъ: ‘Да будутъ едино, какъ Мы едино. Я въ нихъ и Ты во мн: да будутъ совершены во едино’ (Іоан., XVII, 22 и 23). И эту великую дилемму, объемлющую жизнь, ршаетъ сила любви христіанской, свободно уничтожающая обособленность личную въ общемъ единеніи любви и создающая иную, истинную, высшую нравственную личность. ‘Кто погубитъ душу свою ради Меня,— говоритъ Христова истина,— тотъ обртетъ ее’ (Мат., X, 39).
Такъ — въ идеал, хотя и осуществленномъ сравнительно немногими. Но если смотрть на жизнь человчества, какова она въ, дйствительности, остаешься пораженнымъ чувствомъ горя и отчаянія. Человкъ, который долженъ бы быть источникомъ радости для другаго человка — предметъ ужаса для него. Самыя сладостныя, самыя дорогія связи между людьми разорваны самыми низкими, самыми дикими страстями. Друзья, братья, отцы, матера и дти, мужья и жены не могутъ жить вмст безъ раздора и смутъ. Сильные и богатые глухи къ стонамъ, воплямъ и слезамъ слабыхъ и обдленныхъ судьбой и безпощадно, даже мимоходомъ, не замчая, давятъ послднихъ. А что сказать о преднамренномъ зл, совершаемомъ, ради корыстныхъ и злыхъ цлей, съ наслажденіемъ, объ открытой ненависти и вражд, о войнахъ, этомъ бич человчества? Люди, какъ зври, рвутъ и пожираютъ другъ друга! Въ дйствительно!! жизни, если останавливаемъ вниманіе на подавляющемъ большинств вншнихъ фактовъ, не обращая его на внутреннія, тайно работающія, силы к на малое число явленій, которыя представляются какъ бы противорчіемъ общему закону, то видимъ, что царствуетъ жестокій свирпая борьба за существованіе и уничтоженіе неимущихъ и слабыхъ богатыми и сильными. ‘Вонъ изъ міра, лишніе, пришедшіе поздно на пиръ жизни!’ — вопіютъ и Мальтусы, и Тьеры. ‘Вонъ изъ міра!’ — говоритъ имъ и дарвинизмъ, опираясь на естественные законы и естественную необходимость. ‘Вонъ изъ міра!’ — говоритъ имъ и наука, въ лиц манчестерской экономической шкоды, установляя законъ — laissez faire, laissez passer. Но христіанство не признаетъ такихъ законовъ. Оно подаетъ руку этимъ изгоняемымъ изъ жизни, немощнымъ и нищимъ. Создатель жизни отождествляетъ себя съ ними. ‘Если вы сдлали сіе’ (утолили жажду или голодъ, или совершили другое какое добро въ дух любви) ‘одному изъ сихъ братьевъ Моихъ меньшихъ, то сдлали Мн’ (Мат., XXV, 40).
Христіанство осуждаетъ эгоизмъ и своекорыстную, хищническую борьбу: ‘Не можете служить Богу и богатству’ (Мат., VII, 24) — и возвщаетъ новое царство, въ которомъ послдніе будутъ первыми и любовь сдлаетъ всхъ братьями. Но это ‘царство Христа не отъ міра сего’ (Іоан., XVIII, 36). И потому крайній соціализмъ не хочетъ знать христіанства, отвергаетъ его и становится на почву матеріалистическаго соціализма {Коммунаръ, по необходимости, матеріалистъ и атеисть, если только онъ не хочетъ противорчить законамъ логики, ибо только отрицая духъ въ человк можно отрицать его абсолютное право на индивидуальную, личную самостоятельность и свободу. Отрицаніемъ духа человка отрицается и Богъ-Духъ.}. Общаніе царства въ загробной жизни,— говоритъ онъ,— питая надежду на другую жизнь, склоняетъ и побуждаетъ людей мириться съ страданіями въ настоящей. Лучше положиться на матеріальные инстинкты человка, заставляющіе его искать матеріальнаго счастія, и на силу страстныхъ стремленій къ нему, которыя порождаютъ энергію активной борьбы со зломъ. Христосъ отвергаетъ такой путь къ возстановленію правды на земл: ‘Взявшіе мечъ, мечемъ и погибнутъ’ (Мат., XXVI, 52). Насиліе породитъ насиліе и послднее можетъ стать горше перваго. На вопросъ, когда придетъ царствіе Божіе, Царь этого царства и Основоположникъ его отвчаетъ: ‘Не пріидетъ царствіе Божіе примтнымъ образомъ, и не скажутъ: вотъ оно здсь, иди: вотъ, такъ. Ибо царствіе Божіе внутрь васъ’ (Лук., XVII, 20 и 21). Онъ же засвидтельствовалъ, что ‘кроткіе наслдуютъ землю’ (Мат., V, 5), и изрекъ: ‘Ищите прежде царствія Божія и правды его и все приложится вамъ’ (Мат., VI, 33). ‘Ибо царствіе Божіе не въ слов, а въ сил’ (Послан. къ Корин., IV, 20) любви, которая ‘не ищетъ своего’, а блага другаго и правды, ‘не мыслитъ зла’ (1 Посл. къ Корин., XIII, 5), ‘любитъ не словомъ и языкомъ, но дломъ и истиною’ и заставляетъ человка съ радостью полагать душу свою за братьевъ (1 Послан. Іоан., III, 18, 16).
Вра въ это царствіе Божіе, въ паденіе Вавилона своекорыстія, хищенія и насилій, и въ пришествіе на землю новаго Іерусалима, въ которомъ отрется всякая слеза, не будетъ ни плача, ни вопля (Апок., XVIII, 2, XXI, 2—4), и въ силу создающую внутреннее царство Бога въ человк живетъ и жила подъ разными формами сознательно или безсознательно во всемъ человчеств, во вс вка. Эта вра въ идеальное будущее, это идеальное стремленіе — составляютъ ту реальную силу, которою совершается прогрессъ и побждается зло и которая служитъ несомнннымъ ручательствомъ, что чаянія человчества сбудутся непреложно и побдоносно. Эта вра, это стремленіе живутъ даже и въ тхъ, кто отвергаетъ христіанство, и въ тхъ, кто отвращается отъ всего идеальнаго, она проникаетъ, наперекоръ имъ, вс соціалистическія теоріи и атеистическаго матеріализма. Если устранить изъ такихъ теорій то, что примшали къ нимъ страсти, ошибки, произвольно составленныя понятія о свойствахъ человка, а нердко и невжество, то въ корн ихъ найдется тотъ же идеалъ, то же стремленіе къ нему, вотъ почему ихъ отвлеченная форма можетъ стать обаятельною для людей неспособныхъ къ подробному анализу.
Каждый серьезно врующій христіанинъ,— говоритъ пасторъ Тодтъ,— иметъ въ себ соціалистическую подкладку, и каждый соціалистъ, какъ бы враждебно ни относился онъ къ религіи, безсознательно носитъ въ себ идею христіанскую. Соціальный коммунизмъ есть только испорченный плодъ, созрвшій на дерев, котораго корни — въ Евангеліи. Несмотря на это, невозможно ссылаться на Евангеліе въ пользу такого или иного придуманнаго соціалистами устройства. Христіанство не предписываетъ непремнно то или другое политическое учрежденіе, ту или другую политическую или общественную организацію,— Христосъ проповдывалъ только обновленіе духа. Соціализмъ въ той форм, въ какой обыкновенно принимаютъ это слово, полагаетъ все упованіе свое, вс свои надежды на опредленныя учрежденія, на извстныя формы организаціи общества, но христіанство видитъ только во внутренней сил духа исполненнаго любви источникъ всей правды въ жизни и обновленіе ея. Христіанское ‘общеніе святыхъ’ есть необходимый плодъ свободы и любви, а коммуна есть результатъ учрежденія, насиліемъ навязаннаго людямъ или искуственно придуманнаго и, въ случа нужды, силою поддержаннаго.
Эта вра въ идеалъ братскаго общенія и стремленіе къ осуществленію его коренятся въ самой природ человка, въ той всеобъемлющей сил, которою незыблемо обосновано единство человчества и утверждена общественная жизнь. Какъ въ физической области природы создается матерія въ томъ вид, въ какомъ мы ее осязаемъ, притяженіемъ физическихъ атомовъ, такъ и въ нравственной области общественное единство, иди просто общество, создается влеченіемъ людей другъ къ другу, ихъ взаимною симпатіей, а въ сознательной высшей форм этого влеченія — ихъ любовью другъ къ другу. Общество порождено любовью, которая есть его основа и корень. Люди лишенные способности любить — не люди общественные. Такихъ людей, въ полномъ смысл, и не можетъ быть. Выдлите двухъ смертельныхъ враговъ и жесткихъ сердцемъ изъ остальнаго человчества и притомъ такъ (предположимъ невозможное), чтобъ они не нуждались даже въ помощи другъ друга, и заставьте ихъ жить вмст: они сблизятся другъ съ другомъ и полюбятъ другъ друга. Человкъ необходимъ для человка и потому только, что онъ — человкъ. Человкъ — главный и первый предметъ радости для человка.
Чмъ сильне и энергичне развивается чувство любви между членами общества, чмъ оно чище и возвышенне, тмъ сильне единство общественное, тмъ полне свобода его членовъ, тмъ равномрне распредленіе въ немъ благъ. ‘Не изъ дубовъ и скалъ,— говоритъ Платонъ {Платонъ: ‘Республика’, кн. VII.},— образуются общества, а изъ нравовъ каждаго изъ членовъ ихъ и изъ направленія, какое даютъ эти нравы всему остальному’.
Идеалъ свободнаго братскаго общенія, братскаго единства людей есть основной идеалъ, безъ котораго не можетъ жить человчество, а любовь — основная сила этой жизни.
Такова идеальная сторона, идеальная сила жизни человчества и въ то же время столь же реальная, какъ реальны и вс физическія силы. Этой нравственной силы или совсмъ не принимаетъ въ разсчетъ, или не даетъ ей того значенія, какое подобаетъ, матеріалистическій соціализмъ.
Такова жизнь съ ея нравственно-идеальной стороны,— съ той, въ которой господствуютъ и которой управляютъ нравственныя силы природы. Но совсмъ иное представляетъ жизнь со стороны фактической, видимо и непосредственно осязаемой, которую привыкли называть исключительно реальной,— съ той, въ которой царствуютъ матеріальныя силы. Здсь господствуютъ надъ всмъ и всмъ заправляютъ бездушные желзные законы естественнаго распредленія общественныхъ благъ, ихъ движенія, ихъ метаморфозы и ихъ взаимнодйствія. Вліяніе этихъ законовъ на человка могущественно и неотразимо. Ими могущественно обусловливаются не только физическое и нравственное развитіе человка, но и вс формы общественной и государственной жизни, вс правовыя отношенія людей и даже нравственныя понятія послднихъ. Ихъ работа идетъ въ противоположномъ направленіи къ работ нравственныхъ силъ. Ихъ божество — богатство, имъ двигателемъ служитъ не любовь, а эгоизмъ и корысть. Ихъ царство — царство грубой силы. Ихъ законъ — безпощадный законъ борьбы за существованіе. Ихъ правда — исключеніе изъ жизни опоздавшихъ на ея пиръ и погибель слабыхъ и неимущихъ, не похитившихъ ничего изъ общаго достоянія. Ихъ научное оправданіе — въ манчестерской экономической школ, въ научномъ вывод ея, заключенномъ въ предписаніи laissez faire, laissez passer. Но не можетъ подчиниться этому предписанію то внутреннее царство Божіе, живущее во глубин духа человческаго, то царство, въ которое, по слову Истины, трудне войти богатому, чмъ верблюду пройти сквозь игольныя уши, не можетъ примириться съ царствомъ эгоизма, корысти, природа человка, въ которой неистребимо живетъ высокій идеалъ братскаго единенія людей, идеалъ совершенства въ свободномъ общеніи, на началахъ братскаго равенства, не могутъ подчиниться желзнымъ законамъ грубой силы разумъ и любовь, положенныя въ основаніе природы человческой. И вся исторія человчества представляетъ намъ широкую картину борьбы этихъ двухъ міровыхъ силъ, этихъ двухъ міровыхъ началъ,— борьбы, въ которой нравственное начало шагъ за шагомъ завоевываетъ себ побду надъ физическою необходимостью законовъ царства матеріи, заставляя послдніе служить своимъ цлямъ. Мы, конечно, не имемъ возможности излагать здсь фазы этой борьбы и перечислять вс побды, уже сдержанныя нравственнымъ началомъ, но, чтобы для нкоторыхъ не показалось утвержденіе наше голословнымъ, мы отсылаемъ ихъ къ новйшимъ сочиненіямъ: 1) ‘Essai sur la rpartition des richeses et sur la tendance une moindre ingalit des conditions’, par Leroy-Beaulieu, 2) ‘Die drei Fragen des Grundbesitzes und seiner Zukunft’, von Dr. Lorenz Stein, и 3) къ третьему выпуску ‘ebersichten der Weltwirtschaft’, профессора Неймана Опаларта, и къ стать, написанной г. Н. З. по поводу этого сочиненія и помщенной нами въ предъидущей книжк нашего журнала.
Леруа Больё съ большою убдительностію, на основаніи возможно точныхъ и многочисленныхъ данныхъ доказываетъ, что цивилизованныя общества, преимущественно старыя европейскія, идутъ въ ихъ общественно-историческомъ развитіи все къ боле и боле равномрному распредленію вещественныхъ благъ между индивидуумами. Вс причины, приводящія къ такому результату, разслдованы авторомъ тщательно и съ возможною полнотою и точностію доказано, что эти причины работаютъ непрерывно, постоянно и съ возрастающею энергіей. Выгоды, а съ ними и другія привилегіи, соединенныя съ денежною и земельною собственностями, уменьшаются почти ежедневно съ увеличеніемъ легкости и дешевизны сообщеній и перевоза произведеній, и далеко еще до конца того, что въ силахъ сдлать улучшеніе путей сообщенія. Эта дешевизна перевозовъ и сухимъ путемъ, и моремъ будетъ постоянно увеличиваться и европейскій землевладлецъ будетъ наконецъ получать отъ земли буквально только стоимость труда, употребленнаго на ея обработку, безъ процентовъ на капиталъ, положенный въ нее его предками. Подобное же паденіе доходности ждетъ и недвижимую собственность въ городахъ. Въ настоящее время это еще мало замтно, но признаки тому уже несомннно существуютъ съ постояннымъ уменьшеніемъ выгодъ частной недвижимой собственности. Уравненію состояній содйствуетъ паденіе процентовъ на капиталъ.
Этимъ паденіемъ Леруа Больё занимается особенно подробно. Процентъ постоянно падаетъ,— говоритъ онъ,— каждый день длаетъ новый шагъ къ такому паденію, а съ этимъ во что обращаются денежныя богатства?
Капиталисты каждый день теряютъ часть ренты и уменьшается ихъ покупная сила. Выгоды, получаемыя промышленникомъ иди торговцемъ, будучи отличными отъ процента, тмъ не мене слдуютъ за нимъ въ повышеніи и пониженіи, такъ что падаютъ съ паденіемъ процента. Это положеніе можетъ показаться абсурдомъ тому, кто живетъ предразсудками толпы, но все-таки остается несомннною истиной. Постоянно распространяющееся въ массахъ образованіе и, въ томъ числ, техническія и торговые знанія длаютъ то, что не могутъ удерживаться въ секрет отъ толпы промышленниновъ новыя открытія и изобртенія, а становятся достояніемъ все большаго и большаго числа людей, возбуждается интеллектуальная дятельность массъ, расширяется конкурренція распространеніемъ идей и просвщенія, развиваются и крпнутъ гуманныя чувства. Вс силы цивилизаціи направлены теперь къ улучшенію и возвышенію благосостоянія обездоленныхъ и униженныхъ жизнью. Говоря о западной Европ, Леруа Больё доказываетъ на основаніи точныхъ данныхъ, что уже среднее положеніе людей безъ собственности, обреченныхъ судьбою на ручную работу, постоянно возвышается. Случаи исключительной нищеты становятся все рже и рже, а стремленія и мры къ подъему благосостоянія, обезпеченности, самостоятельности и уравненію съ другими класса рабочихъ, какъ вслдствіе экономическихъ причинъ, такъ и вслдствіе все боле и боле возрастающей интенсивности гуманныхъ чувствъ, постоянно становятся энергичне, цлесообразне, многосторонніе и эффективне, такъ что обездоленный жизнью рабочій сталъ фаворитомъ цивилизація и достиженіе великой цли не только иметъ за собой большую вроятность, но и переходитъ въ несомннность.
Леруа Больё такъ резюмируетъ результатъ своего изслдованія: ‘какъ бы ни была велика въ настоящее время разность между богатствомъ однихъ’ и бдностью другихъ и ихъ положеніями, эта разность послдовательно боле и боле умаляется и не можетъ не умаляться. Пауперизмъ постоянно уменьшается. Мы начинаемъ выходить изъ такъ-называемаго ‘хаотическаго періода большой индустріи. Болзни, сопряженныя съ этимъ періодомъ, временны: они на ходу къ исчезновенію. Цивилизованные народы послдовательно, неукоснительно идутъ къ такому положенію, которое характеризуется наименьшею разностью состояній и наконецъ должно завершиться окончательнымъ ихъ уравненіемъ’. Этому исходу, подъ вліяніемъ нравственныхъ силъ, способствуетъ, кром сознательной дятельности человка въ этомъ направленіи, и постоянное, непрерывное дйствіе великихъ экономическихъ законовъ и силъ.
Лоренцъ Штейнъ, приступая къ вышепоименованному своему сочиненію, говоритъ, что предпринялъ его вслдствіе полнаго убжденія, что наше время иметъ для будущности земельной собственности ршающее значеніе. Міръ имуществъ (Gter), а слд. собственности,— говоритъ онъ,— въ обширномъ смысл этого слова распадается на три области: земельную и ремесленную собственности и область богатствъ духа. Послднюю Лоренцъ Штейнъ исключаетъ изъ своего изслдованія и занимается только двумя видами собственности: земельною собственностью и собственностью промышленной, ремесленной, въ форм обладанія цнностей промышленныхъ произведеній, пущенныхъ на рынокъ, въ форм денегъ. Эти два послдніе вида собственности онъ называетъ земельнымъ и денежнымъ капиталами. Эти два вида собственности, различныя по самой ихъ природ, порождаютъ, проникаютъ другъ друга, а въ то же время состоятъ во взаимной борьб и стремятся поработить другъ друга. Земельная собственность пространственно ограничена для каждой отдльной личности, крпко соединена съ даннымъ мстомъ. Произведенія ея зависятъ отъ стихійныхъ силъ природы и обработка ихъ по существу своему однообразна, принуждаетъ человка къ строгому порядку и спокойной правильности, умряетъ порывы его и удерживаетъ стремленія его надеждъ и хозяйственныхъ фантазій о томъ, что въ силахъ онъ сдлать, воспитываетъ и укрпляетъ въ немъ и сознательное, и безсознательное убжденіе, что мало что зависитъ отъ него лично, что независимыя отъ него властныя силы господствуютъ надъ нимъ. Денежный капиталъ, напротивъ, самъ по себ неограниченно подвиженъ и безпредльны надежды и разсчеты обладающаго имъ. Въ этой области человку представляется, что все зависитъ отъ его личной силы и смлости. Поэтому всегда земельная собственность была въ жизни народа элементомъ, упрочивающимъ порядокъ, удерживающимъ человка на почв преданій, элементомъ умряющимъ его страсти и консервативнымъ. Денежный капиталъ всегда былъ источникомъ утонченности нравовъ, движенія умовъ, отцомъ искусствъ, наукъ и другихъ нравственныхъ благъ. Города на запад Европы — воплощеніе. денежнаго капитала, а безъ городовъ,— говоритъ Штейнъ,— не было бы ни искусствъ, ни наукъ, безъ высвобожденія денежнаго капитала изъ-подъ господства земельнаго не было бы городовъ, а безъ городовъ не было бы прогресса. Съ нарожденіемъ капиталовъ измняется исторія, измняется право, правовыя отношенія и формы государственныя. Но капиталъ не можетъ существовать, если не приноситъ прибыли. Для прибыли ему необходимо обратиться къ производству, превращаться въ матеріалъ и трудъ и такимъ образомъ доставлять капиталисту доходъ и увеличиваться. Собственникъ земли нуждается въ капитал для улучшеній по имнію и для хозяйственнаго производства, и онъ получаетъ его въ ссуду отъ капиталиста. А такъ какъ послдній произвелъ ссуду для прибыли, то за кредиторомъ остается неотъемлемое право назначать такой процентъ на свой капиталъ, какой онъ захочетъ. Этотъ процентъ можетъ возвыситься такъ, что землевладлецъ можетъ лишиться всего своего дохода и обратиться подъ формою должника въ оброчника кредитора или работника на него и даже лишиться своего владнія. Все это не только положенія теоретическія,— говоритъ Штейнъ,— а факты. Такое поглощеніе земельнаго капитала денежнымъ обусловливается ихъ различіемъ, а именно тмъ, что послдній вполн превращается въ произведенія производства, въ товаръ, изъ продажи котораго сполна получается обратно, капиталъ же земельный не возвращается сполна въ произведеніи земледльческаго хозяйства, а только часть его. Слдовательно, землевладлецъ не въ состояніи выплатить свой долгъ ея одинъ разъ сполна и потому обезпеченіемъ для кредитора служатъ не произведенія земельнаго хозяйства, а самъ земельный капиталъ должника. Земля, поступивъ въ залогъ въ обезпеченіе долга, который не можетъ быть уплаченъ сполна заразъ, получаетъ въ лиц кредитора новаго собственника, собственника ея стоимости, а дйствительный ея собственникъ превращается только въ пользующагося ею и остается въ этомъ положеніи до уплаты имъ своего долга, на что онъ не можетъ разсчитывать, получая только плоды земельнаго производства, доставляющіе только проценты на занятый капиталъ, ренту для кредитора. Но каждый капиталъ стремится возвысить свою ренту и иметъ возможность принудить къ этому землевладльца-должника, потребовавъ отъ него немедленную уплату всего занятаго имъ капитала. Это требованіе не можетъ удовлетворить должникъ иначе, какъ путемъ новаго займа. Второй заемъ не можетъ быть совершенъ иначе, какъ за процентъ высшій противъ процента перваго займа, вслдствіе того, что новый заемъ, какъ второй, является мене обезпеченнымъ. При третьемъ займ, къ которому можетъ быть вынужденъ землевладлецъ, процентъ становится еще выше, и т. д., и наконецъ собственникъ земли лишается не только чистаго, но почти и всего дохода съ земли, а деньги нужны для производства и снова — заемъ для послдняго. Но этотъ заемъ оборотнаго капитала обезпечивается уже не цной имнія, а продажною цной плодовъ производства. Этотъ долгъ крайне опасенъ, ибо онъ долженъ быть уплаченъ въ опредленный, обыкновенно краткій, срокъ и только остаткомъ отъ дохода посл уплаты налоговъ, процентовъ по залогу имнія, расходовъ по производству, а этотъ остатокъ, какъ и весь доходъ съ имнія, зависитъ отъ рыночныхъ цнъ на сельско-хозяйственныя произведенія. При паденіи послднихъ происходитъ иди отдача произведеній за низкую цну, или отсрочка долга съ повышеніемъ процентовъ. При повтореніи этого землевладлецъ вынужденъ превратить этотъ краткосрочный долгъ въ постоянный. Долги на имніи растутъ, оно падаетъ въ цн, уже не обезпечиваетъ лежащихъ на немъ долговъ и попадаетъ въ руки капиталиста-ростовщика. Послдній самъ заниматься хозяйствомъ не будетъ, а передастъ прежнему собственнику, какъ арендатору.— Въ первой половин своего сочиненія Штейнъ развиваетъ мрачную картину арендаторскаго хозяйства или фермерства, изъ котораго вытекаетъ, какъ неминуемое послдствіе, хозяйство латифундій и его послдствія. Необходимый и неотклонимый результатъ фермерства или аренднаго и долговаго правъ — поденщина и крпостное состояніе. Къ этому преднамренно, или сами того не понимая, стремятся привести вс т, которые толкуютъ о заведши у насъ фермерскаго хозяйства. Штейнъ доказываетъ съ полною ясностью и съ неопровержимою силой, что долгъ для землевладнія неизбженъ, разъ земля стала частною собственностію. Какъ таковой, она становится предметомъ купли и продажи, обращается въ товаръ и получаетъ значеніе денежнаго капитала, и владніе такою землей подчиняется законамъ движенія послдняго, несмотря на существенное различіе земельнаго капитала и денежнаго. Изъ этого, противорчащаго сущности неподвижнаго земельнаго капитала, подчиненія его законамъ движенія денежнаго капитала и ради необходимости для землевладльца въ деньгахъ, для улучшеній по хозяйству, и вытекло господство денежнаго капитала надъ земельнымъ и поглощеніе втораго первымъ. Мы не можемъ въ нашей небольшой стать сообщить доказательства этому, представленныя Штейномъ, и изложить съ надлежащею полнотой ходъ процесса поглощенія земельнаго капитала денежнымъ,— процесса раскрытаго авторомъ въ его сочиненіи съ необыкновенною ясностію, полнотою и доказательною силой его неизбжности.
Этотъ процессъ иметъ опредленные періоды. Въ первомъ оба капитала враждебны другъ другу, во второмъ — денежный капиталъ привходитъ къ земельному, оплодотворяя его и оживляя, но въ то же время сообщаетъ ему характеръ своего произведенія, превращаетъ его въ товаръ, въ третьемъ — первый начинаетъ господствовать надъ вторымъ, обращая его или въ работника своего, или въ платящаго ему оброкъ въ форм процента. Штейнъ доказываетъ, что нтъ никакой возможности когда-либо измнить этотъ экономическій для частной земельной собственности законъ, общій для всхъ временъ и народовъ.
Въ своемъ сочиненіи Штейнъ раскрываетъ картину видоизмненій значенія земельной собственности въ Европ, преимущественно у германскихъ народовъ. Вначал личной земельной собственности не было, а было только участіе во владніи общинною землей. Затмъ авторъ излагаетъ, какимъ образомъ изъ этого общиннаго владнія землей возникла личная собственность, а потомъ и различія въ соціальномъ распредленіи такой собственности и послдствія ихъ. Дале объясняетъ, какимъ образомъ полное распаденіе общинной собственности на множество личныхъ земельныхъ абсолютныхъ собственниковъ, независимыхъ другъ отъ друга, привело къ безгосударственности, къ средневковому положенію длъ, и какимъ образомъ изъ хозяйственныхъ экономическихъ различій возникли правовыя различія, приведшія жизнь къ застою и бдности. Потомъ, какимъ образомъ изъ такого положенія длъ возникли цлые ряды верховныхъ обладателей землею, сдлавшихъ несвободною личную собственность, отнявшихъ у нея значеніе абсолютной. Потомъ, какимъ образомъ личная собственность высвобождается изъ-подъ верховной власти верховныхъ обладателей земли и получаетъ независимость. Затмъ, авторъ излагаетъ, какимъ образомъ и почему личная земельная собственность посл пріобртенія ею независимости, въ силу своей хозяйственной свободы, порождаетъ денежные капиталы и потомъ сама становится товаромъ, капиталомъ и неизбжно подпадаетъ подъ власть денежнаго капитала, становится его оброчною статьею, платящею оброкъ въ форм процента, и попадаетъ все боле и боле въ неоплатный долгъ, превышающій ея капитальную цнность, слдовательно поглощается движимымъ капиталомъ. ‘XIX вкъ,— говорить Штейнъ,— съ его абсолютною свободой права собственности, при совершенномъ разрушеніи общинныхъ началъ, отдалъ все землевладніе подъ власть денежнаго капитала. Этотъ процессъ идетъ неудержимо впередъ, хотя и медленно, и походитъ на постепенное превращеніе въ пыль цлыхъ скалъ волнами морскими… Мы убждены, что количество процентовъ, которые землевладльцы въ Европ обязаны платить, а слдовательно и долга, лежащаго на нихъ, гораздо больше, нежели воображаютъ. Въ этомъ убждены и т, въ чьихъ рукахъ и государственныя дла. Явнымъ признакомъ тому служитъ, что ни въ одномъ государств не находятъ они достаточно мужества, чтобы дать себ въ томъ ясный отчетъ, не осмливаются выяснить себ этотъ фактъ точными статистическими средствами, которыя въ наше время въ рукахъ завдующихъ государственными длами. И по тому, что мы уже знаемъ относительно этого факта, несомннно, что проценты, лежащіе на земельной собственности, не только возросли до тысячъ милліоновъ, но количество ихъ, а слдовательно и долгъ на землевладльцахъ, какъ собственникахъ земли, постоянно сильно и быстро возрастаетъ‘. Штейнъ строго доказываетъ, что это не случайность, не послдствіе несправедливости и насилій капиталистовъ, не плодъ ошибокъ со стороны собственниковъ земли, но, независимо отъ воли тхъ и другихъ, есть результатъ экономическаго закона, который обойти невозможно,— результатъ работающей природы денежнаго капитала. Что это неминуемо должно было быть и есть на самомъ дл — совершенно несомннно. Къ этому присоединяется то, что произведенія американской земледльческой промышленности, являясь на европейскіе рынки, еще боле ухудшаютъ положеніе землевладльцевъ (и, конечно, земледльцевъ), понижая ренту, получаемую съ земли. Государство,— прибавляетъ Штейнъ,— которое по своей иде и по своей законной сил стоитъ надъ обими противуположностями, должно выступить и охранить одинъ элементъ отъ поглощенія другимъ — земельную собственность, какъ элементъ упрочивающій порядокъ, удерживающій человка на почв историческихъ преданій, имющій, въ противоположность денежнаго капитала, обладающаго, такъ-сказать, силою центробжною, значеніе силы центростремительной. Это должно быть сдлано, однако, такимъ путемъ, который отниметъ у землевладнія тотъ характеръ, который длаетъ землю добычею капитала. Конечно, не путемъ насилія, не силою одиночнаго закона или мропріятія,— все это было бы не только безполезно, но даже ухудшило бы положеніе,— но цлою системой справедливыхъ дйствій, не противорчащихъ историческому движенію человчества и народа, а согласующихся съ ними, которая должна быть результатомъ цлаго ряда работъ народно-государственныхъ.
За сто лтъ тому назадъ,— говоритъ Штейнъ,— велась война съ остатками феодализма на почв философскаго одушевленія, настоящая борьба должна стоять на почв экономическихъ и государственныхъ разсчетовъ. На насъ наложили свою холодную руку фактическія изысканія и настоящая борьба не можетъ быть совершена однимъ человкомъ или одною государственною силою, но сознаніемъ всего народа, переходящимъ въ законы и государственныя мры, соединеніемъ всхъ нравственныхъ силъ на помощь народно-государственному длу я прежде всего пониманіемъ положенія длъ самими собственниками. Послдніе должны знать, что нтъ историческаго положенія, которое не было бы послдствіемъ медленно дйствующихъ силъ, что ихъ настоящее положеніе не случайно, не создано чьимъ-нибудь произволомъ и чьею-нибудь злою волей, но есть моментъ въ великомъ историческомъ процесс, который, не заботясь, нравится ли это единицамъ или нтъ, съ неумолимою, желзною силой совершаетъ свой путь. Такимъ образомъ, личный земельный собственникъ будетъ въ состояніи поднять свой взоръ выше своихъ личныхъ интересовъ и уразумть, что это поглощеніе собственности денежнымъ капиталомъ есть переходная стадія, что время личной земельной собственности проходитъ, что это дло рукъ высшей, правящей міромъ, силы, творящей благо, земельный собственникъ долженъ понять это, и тогда духъ времени станетъ его духомъ и онъ будетъ содйствовать тому, чтобы правда обратилась въ положительное право.
Переходя къ выясненію того, что необходимо для освобожденія земельной собственности отъ поглощенія ея денежнымъ капиталомъ, авторъ слдуетъ указаніямъ Ротбертуса фонъ-Ягецова. Земельное имущество не можетъ по сущности своей природы быть товаромъ я всякій долгъ на немъ стремится стать вчнымъ. Мы уже говорили, что долговой капиталъ не можетъ быть уплаченъ произведеніями сельскаго хозяйства, поэтому кредиторъ, взявшій имніе за долгъ, принужденъ ограничиться полученіемъ вчной ренты, которая уже не подчиняется законамъ процента. Долги лежатъ на такомъ множеств имній и такъ велики, что продажи совершаются переводами долговъ на новыхъ владльцевъ. Постоянная неуплата долговъ, лежащихъ на имніяхъ, устанавливается сама собою. Теперь кредиторы-частныя лица. Задолженность въ силу выше изложенныхъ условій захватываетъ все большее и большее количество земель и неминуемо должна охватить вс земли частныхъ землевладльцевъ страны, и эти земли не могутъ быть отданы на произволъ частныхъ лицъ съ капиталами. На мсто послднихъ должно стать общество, государство и устроить дешевый и легкій кредитъ съ уплатою вчной ренты, которая обезпечивается общимъ поручительствомъ нсколькихъ должниковъ землевладльцевъ — заемщиковъ.
Сами землевладльца, для уплаты лежащихъ на ихъ имніяхъ долговъ и процентовъ и для полученія легко и дешево денежнаго капитала, нужнаго для хозяйственныхъ потребностей, по необходимости готовы будутъ соединиться въ товарищества для уплаты долговъ на ихъ земляхъ или совершенія залоговъ за общею порукой. По мннію Штейна, уже ближайшее поколніе не будетъ въ силахъ уплачивать долги, лежащіе на земляхъ. При этомъ каждый членъ такого товарищества, само собою разумется, лишится права отчуждать принадлежащую ему землю и такимъ образомъ эта послдняя перестанетъ быть на самомъ дл его личною собственностью, а въ дйствительности превратится въ землю товарищества, землю общины. Образуются общая касса, въ которую будетъ вноситься рента съ земель, и по необходимости общинное управленіе ддами товарищества, которое будетъ завдывать уплатою долговъ, лежащихъ на земл, и блюсти, чтобы веденіе хозяйствъ обезпечивало полученіе отъ нихъ рентъ. Штейнъ предполагаетъ, что для такой уплаты долговъ приложима система Ротбертуса съ выпускомъ билетовъ, залоговыхъ поземельныхъ обязательствъ (Grndrentenscheines). Само собой разумется, что каждый членъ такого товарищества, какъ лицо свободное, не лишается права совершать займы на свое имя, но съ условіемъ, чтобы такіе долги не падали на землю. Такимъ образомъ, въ силу естественнаго теченія длъ и естественнаго движенія и работы экономическихъ силъ, неминуемо частная личная собственность переходитъ въ общинную. Къ такой общинности не только земель, но и самихъ хозяйствъ приводитъ и приложеніе машинъ къ сельскому хозяйству. Что касается до мелкихъ землевладльцевъ, воздлывающихъ землю своими руками, то не трудно будетъ возстановить среди ихъ общинную солидарность,— къ этому привлекутъ ихъ и машинное хозяйство, имющее широко развиться, и надлежащимъ образомъ устроенный вредитъ. Такимъ образомъ для народовъ германской расы возстановится въ новой форм древняя германская община и выработается новое общинное право. Мы надемся сообщить читателямъ нашего журнала въ непродолжительномъ времени по возможности подробное и обстоятельное изложеніе въ высшей степени важнаго и интереснаго сочиненія Лоренца Штейна.
Изъ статьи г. Н. З.: ‘Іодъ всемірнаго хозяйства’, по поводу выхода въ свтъ третьяго выпуска сочиненія Неймана Спалларта, сообщающаго Подробный обзоръ симптомовъ хозяйственнаго движенія главнйшихъ государствъ Европы и Америки,— читатель можетъ убдиться, ясно видть, какъ неудержимо постоянно вырабатывается изъ всхъ народовъ ихъ торгово-политическое и нравственное объединеніе, единое космополитическое (т.-е. объемлющее вс народы) цлое безъ вреда для самостоятельности индивидуальностей тхъ изъ нихъ, которые смогли и успли выработать изъ себя самостоятельныя духовныя собирательныя личности и тмъ закрпить самобытность и оригинальность своей природы.
Итакъ, человчество, въ сяду внутренней необходимости, неуклонно идетъ къ общинности въ пользованіи землею, источникомъ всхъ матеріальныхъ даровъ природы, къ солидарности всего человчества, къ уравнительному распредленію благъ матеріальныхъ, а съ ними и пользованію благами нравственными и къ уравненію положеній и состояній людей,— слдовательно по пути, ведущему къ братству, въ которомъ вс братья равны и полноправны, вс — равные участники въ пир, приготовленномъ для человка. Какъ будто вся природа человчества слышитъ голосъ Того, Кто сказалъ нкогда: ‘Духъ Господень на Мн, ибо Онъ помазалъ Меня благовствовать нищимъ, и послалъ Меня проповдывать плннымъ {Плнные въ древности не пользовались нравами гражданства и длались рабами.} освобожденіе, слпымъ прозрніе {Можно понимать, по нашему мннію, подъ слпыми не только тлесно слпыхъ, но и умственно.}, отпустить измученныхъ на свободу, возвстить лто Господне благопріятное’ (Луки, IV, 18—19). И въ силу внутренней необходимости человчество идетъ по направленію этого голоса, и прошло уже хоть и малую часть его, но прошло ее наперекоръ тмъ слпымъ, незнающимъ правды, силамъ, для которыхъ верховнымъ закономъ служитъ дарвиновскій законъ, законяющій уничтоженіе слабыхъ сильными, повелвающій устами Мальтусовъ и Тьеровъ поздно пришедшимъ въ жизнь уйти отъ пира, исчезнуть изъ жизни. Слдовательно внутренняя необходимость силою, которой совершается прогрессъ человчества, необходимость побды надъ такъ-называемыми въ тсномъ смысл естественными, матеріальными силами, есть результатъ иныхъ силъ — нравственныхъ, прирожденныхъ духу человка, обртающему высшій идеалъ къ истин Христа и идеалъ жизни въ построеніи ея на началахъ свободы и любви, стремящейся къ благопріятному лту Господню, среди котораго нтъ ни слабыхъ, ни сильныхъ, но вс едино и свободны, и равны. Если нравственныя силы подчиняютъ и заставляютъ служить себ силы матеріальныя и ихъ желзный законъ и торжествуютъ надъ ними, то, значитъ, эти нравственныя силы, духъ человка, разумъ его — призваны строить жизнь сообразно ихъ идеалу, вести ее къ осуществленію высшаго идеала правды и добра. Духъ человка, такъ сказать, призванъ продолжать творческое дло Божіе. Да позволено будетъ мн выяснить эту мысль такимъ образомъ. Созданъ былъ міръ матеріи, міръ слпыхъ физическихъ силъ, способныхъ только къ круговороту преобразованій ихъ однхъ въ другія, колеблющихся около извстнаго состоянія ихъ равновсія, но въ этотъ міръ введено было солнце, духъ человка, созданный по образу Бога, онъ же истина, любовь и жизнь, и этой жизни въ дух человка предоставлено направлять, сочетать физическія силы такъ, чтобъ изъ нихъ соткалась, такъ-сказать, форма, способная къ воплощенію правды, способная преобразовывать жизнь по законамъ послдней, возвести землю на небо и небо низвести на землю, водворить на земл силою истины и жизни благопріятное лто Господне. Вся цивилизація есть плодъ разума и воли человка, а слдовательно противуположна естественному состоянію человка, слпой игр слпыхъ его инстинктовъ. И самая поверхность земли не та, какою она была, когда все было предоставлено только работ физическихъ силъ. Разумъ человка заставилъ эти силы создавать не то, что только непосредственно лежало въ ихъ природ,— не по ея, а до иному, высшему образу. Если такъ, если таково призваніе духа, если его нравственныя стремленія и верховный идеалъ правды побдоносны, то все содйствующее имъ, всякое дло совершаемое вмст съ ними въ конц концовъ побдоносно и въ томъ или другомъ вид безсмертно, а все, что противится имъ или идетъ въ разрзъ съ ними, недолговчно и погибаетъ. Этою истиной должны глубоко проникнуться вс, кто такъ или иначе можетъ воздйствовать на жизнь, а тмъ боле, кто призванъ организовать ее и, прежде всего, государство.
Государство, принимая его въ обширномъ значеніи этого слова, есть представитель и выразитель народнаго разума въ вопросахъ устроенія и регулированія общественной стороны народной жизни, одна изъ нравственныхъ силъ, которыми побждается грубая матеріальная сила стихійно-животнаго дарвиновскаго закона, передъ которымъ преклоняется буржуазный либерализмъ съ его принципомъ laissez faire, laissez passer и по которому сильные имютъ право безвозбранно уничтожать слабыхъ. Тогда какъ индивидуумъ преслдуетъ интересы минуть своей преходящей жизни, государство вдаетъ не только интересы настоящаго, но и будущаго, грядущихъ поколній, оберегаетъ интересы столтій. Тогда какъ на индивидуумахъ лежитъ обязанность взаимной помощи и уваженія въ интересамъ другъ друга, государство должно имть въ виду высшій нравственный идеалъ общежитія, блюсти нравственность, справедливость, личную безопасность всхъ и каждаго и только изъ этихъ источниковъ извлекать народное счастіе, только сообразно съ этими основаніями строить народное богатство и благополучіе. Государство должно ясно сознавать, что и производительность народная зависитъ отъ высоты той степени культуры, на которой оно стоитъ, отъ того, насколько развиты наука и искусство народа, насколько обезпечена и свободна личность членовъ, какъ высока ихъ нравственность, насколько проникнуты они пониманіемъ и убжденіемъ, что надъ интересами единицъ должно господствовать то идеальное общее, которому каждый обязанъ, во имя правды, подчинить свои единичные интересы, и насколько сильна народнымъ признаніемъ и любовью государственная власть, чтобы быть въ состояніи обуздывать эгоистическія похоти отдльныхъ лицъ и классовъ народныхъ. Государство должно ясно сознавать, что на немъ лежитъ обязанность сводить вс отрасли труда — и духовнаго, и матеріальнаго — къ такому взаимнодйствію, чтобъ он были органами живаго организма народнаго духа, изъ себя самостоятельно развивающагося, членами содйствующими другъ другу и другъ другу дающими и ростъ, и жизнь, и строющими гармоническое равновсіе въ жизни народной. Наконецъ, государство должно стремиться къ тому, чтобы распредленіе благъ и духовныхъ, и матеріальныхъ все боле и боле, постоянно, приближалось къ равномрности, и не упускать изъ вида, что вещественное богатство и матеріальное благоденствіе народа зависятъ не отъ одного накопленія мновыхъ цнностей безъ различія, какъ бы и въ чьихъ бы рукахъ он ни сосредоточивались. Особенно въ наше время не должно быть это упущено изъ вида.
Наше время есть время болзни съ этой стороны народной жизни. Гибельное господство богатствъ и капиталовъ, сосредоточенныхъ въ не* многихъ рукахъ, давая почтя безграничный просторъ большимъ промышленнымъ производителямъ, подрываетъ народную производительность, разоряя мелкихъ предпринимателей и обращая ихъ въ простыхъ, наемныхъ работниковъ. Такимъ образомъ глушатся творческія производительныя силы народа и возстановляется мало-по малу рабство въ новой и даже худшей форм. Владтель крпостныхъ душъ волей-неволей принужденъ былъ заботиться о послднихъ,— его интересъ былъ связанъ съ извстнымъ благополучіемъ послднихъ, но капиталистъ-промышленникъ, по существу дла, равнодушенъ къ участи своихъ работниковъ,— они для него не боле какъ товаръ, легко покупаемый, не боле какъ цифры, выражающія цнность труда. При такомъ положеніи длъ, съ каждымъ шагомъ впередъ въ рост капиталовъ уменьшается производительность народная, задерживается умственное и нравственное развитіе народа и увеличивается его бдность, а самая арена промышленности обращается въ кровавое поле битвъ, на которыхъ соперники разрываютъ другъ друга на части.
Все это, по преимуществу, относится къ западно-европейскимъ народамъ съ ихъ громадною промышленностью и ихъ громадными капиталами. Но и мы — на пути къ тому же, хотя природа Русской земли и быта русскаго народа обладаетъ достаточными силами, частію парализующими это зло, частію способными парализовать и предупредить его гибельное развитіе. Объ этомъ, конечно, не мсто и невозможно говорить подробно въ небольшой стать. Скажемъ только, что естественный, съ точки зрнія животно-стихійной, ходъ длъ, но неестественный съ точки зрнія правды, и добра несетъ въ самомъ себ и отмщеніе себ. Обладатели богатствъ, не зная предловъ возможности удовлетворять своимъ прихотямъ и похотямъ, развращаются, утопая въ роскоши, и отупляютъ своихъ дтей, убивая въ нихъ энергію роскошнымъ воспитаніемъ и тмъ длая ихъ неспособными продолжать дло, или самонадянно, безъ оглядки бросаются въ самыя безумныя предпріятія, увлекаясь необузданною фантазіей своей головы, вскруженной мнимыхъ всемогуществомъ своего богатства, и раззоряются въ пухъ. На Запад такое отмщеніе алчности и корысти еще задерживается широко развитымъ образованіемъ, привычкою къ упорной самодятельности и развитою энергіей характеровъ, у насъ же, при недостаточномъ и скудномъ образованіи, при малой выработк характеровъ, разрушающее вліяніе богатствъ на самихъ богачей несравненно сильне, и мы становимся свидтелями частыхъ разореній и почти безпрерывныхъ банкротствъ, что само по себ взятое уже приноситъ не малый вредъ государству и народу.
Какъ бы ни было велико богатство, сосредоточенное въ рукахъ немногихъ, оно не есть признакъ довольства и благоденствія народа. Послднее зависитъ отъ того отношенія, въ какомъ эти богатства находятся ко всему народу. Благоденствіе народное немыслимо при безнравственномъ господств или преобладаніи того направленія, для котораго деньги — все, а человкъ, который долженъ быть цлью всего, есть только средство и орудіе для добыванія денегъ и матеріальныхъ благъ. ‘Я признаю,— говоритъ Сисмонди въ своемъ разбор ученія Адама Смита,— вмст съ нимъ, что трудъ есть единственный источникъ богатства, а бережливость — единственное средство къ сохраненію послдняго, но прибавляю, что наслажденіе есть единственная цль накопленія богатствъ и что не можетъ возрастать истинное народное богатство безъ увеличенія наслажденій народа. Я признаю вмст съ нимъ право каждаго прилагать трудъ и бережливость къ собственной польз, но нахожу, что и то я другое вырывается изъ рукъ системою Смита, и утверждаю, что государство, какъ законный представитель всего народа и покровитель его, призвано быть защитникомъ обиженнаго большинства и помогать длу Провиднія’. Государство обязано исполнить такое призваніе, но, конечно, не путями произвола и насилія, не помимо законныхъ мръ, не посягая на право и свободу нравственной личности человка, не законодательными мрами, противорчащими или несоотвтствующими характеру народа и нравственнымъ сторонамъ и основамъ его быта. Оно должно, не отступая отъ справедливости, обуздывать силы, подтачивающія и разрушающія духовное и матеріальное счастіе народа, и давать просторъ и свободу здоровымъ зиждительнымъ и нравственнымъ силамъ, врожденнымъ въ индивидуальную природу народа, направляя ихъ по пути къ великой цли, поставленной христіанствомъ для всхъ народовъ, для всего человчества.
Но при, этой дятельности государство или человкъ, призванный или посвятившій себя на служеніе народу, встрчаются съ закономъ непрерывности въ органическомъ развитіи жизни. Человкъ не можетъ безнаказанно не подчиниться этому закону. Законъ этотъ обязателенъ для каждаго подъ страхомъ неминуемаго разрушенія его дла. Человкъ всегда иметъ дло съ данными силами, и даннымъ временемъ и не можетъ заставить ихъ осуществить то, что или не въ природ этихъ силъ, или не въ возможности для нихъ при данномъ состояніи ихъ въ это время. Невольно припоминаешь при этомъ евангельскую притчу о домовладык, посявшемъ доброе смя на пол своемъ. Когда люди спали, врагъ посялъ между пшеницею плевелы. Взошла пшеница, взошли и плевелы. Слуги домовладыки, нетерпливые служители добра, захотли вырвать эти плевелы, но господинъ запретилъ имъ, чтобы вмст съ плевелами не выдернуть и пшеницы (Мат., XIII). Не то же ли часто бываетъ и въ жизни? Но задача человка — не бездйствовать,— потому и посяны были плевелы, что люди спали,— а энергически работать на то, чтобы крпли нравственныя силы и ихъ стремленія къ идеалу жизни, чтобы постоянно обновлялись они новыми притоками энергіи, чтобъ ими строилась жизнь и налагались неразрушимыя оковы на все, что противодйствуетъ такому движенію жизни, чтобъ уничтожались препятствія для него. Только духъ исполненный любви къ человку,— любви самоотверженной и просвщенной знаніемъ жизни и пониманіемъ времени,— можетъ вести это дло, вести такую борьбу съ темными силами. Широкое развитіе наукъ и просвщенія — могущественная сила, устраняющая камни преткновенія съ этого пути и увренно ведущая по этому пути человчество.
И, наконецъ, третье: мы имемъ дло не съ отвлеченнымъ понятіемъ о человк и человчеств, а съ человчествомъ, состоящимъ изъ народовъ, изъ которыхъ каждый иметъ свою индивидуальность. Въ каждомъ данномъ случа имемъ дло съ индивидуальною природою даннаго народа, съ индивидуальнымъ комплексомъ живыхъ силъ, образующихъ народные характеры, выражающихся въ элементахъ быта, въ врованіяхъ, просвщеніи, стремленіяхъ политическихъ и въ гражданскихъ учрежденіяхъ, соотвтствующихъ данной эпох его жизни. Поэтому въ данный моментъ народъ не можетъ воспринять то, что можетъ воспринять въ другой. Передъ этимъ долженъ преклониться всякій призванный или имющій силу и возможность вліять на народную жизнь и ея строительство и прежде всего государство, которое иметъ власть и силу господствовать надъ всми элементами народной жизни, на которомъ лежитъ обязанность совершать реформы съ цлію доставленія простора для свободы развитія нравственныхъ силъ и подъема ихъ энергіи, когда личная иниціатива къ тому не достаточна, обуздывать все, что полагаетъ препятствія такому движенію народной жизни, уничтожать источники этихъ враждебныхъ силъ и вести народъ къ высшему идеалу жизни человчества.
Мысль отвлеченно-идеальная всегда космополитична, также космополитична всякая теорія, касающаяся жизни, выведенная путемъ отвлеченнаго мышленія изъ теоретическаго идеальнаго начала, поэтому къ каждому дятелю, имющему вліяніе на народную жизнь, а тмъ боле къ государству, которое иметъ властное право на устроеніе этой жизни, и требующему отъ жизни народной осуществленіе какой-нибудь общественной или государственной теоретической мысля, можетъ быть обращенъ призывъ: ‘Смирись предъ правдою народной’,— призывъ, такъ часто раздававшійся у насъ за послднее время. Обязательность и неотклонимость этого призыва непреложны. Кто въ силахъ, какую бы власть онъ ни имлъ, совершить или устроить въ жизни народа что-нибудь вопреки его природ? Что значитъ одинъ человкъ противъ милліоновъ? Чья совсть съ отвращеніемъ не отвернется отъ мысли оскорблять народную душу? Но тутъ сознаніе человка и совсть его попадаютъ въ страшную дилемму, на распутьи двухъ дорогъ въ противуположныя стороны. Если народную правду составляютъ требованія его быта и, такъ-называемыя въ тсномъ смысл, естественныя стремленія народа, то какъ согласить служеніе единой, общей, обязательной для всего человчества, для всхъ людей, къ какому бы народу они ни принадлежали, правд съ служеніемъ какому-то идолу въ образ одного народа, если второе противорчитъ первому? Что сказали бы апостолы, еслибъ обратились къ нимъ съ воззваніемъ: ‘смиритесь передъ правдою народовъ, къ которымъ принадлежите вы, передъ правдою эллиновъ, римлянъ, евреевъ, этого требуютъ они, такова воля ихъ’?— ‘Идите прочь,— сказали бы они.— Мы знаемъ единаго истиннаго Бога и Его единую правду, правду Христа, и за нее готовы умереть’. Но,— скажутъ намъ,— здсь идетъ рчь не о какихъ-нибудь требованіяхъ и стремленіяхъ народа, не просто о народной вол, а о правд народной? Какая же эта особая правда народная? Стало-быть существуетъ столько правдъ, сколько народовъ? Мы знаемъ единую, абсолютную правду, правду Христа. Двухъ правдъ не можетъ быть, существуютъ только различныя степени пониманія единой правды, различныя ступени приближенія къ ней. И если говорятъ, какъ это часто слышится въ послднее время, что у каждаго народа своя правда, что каждый народъ сознаетъ правду по-своему, то этимъ или абсолютно отрицаютъ правду вообще, или высказываютъ только то, что каждый изъ этихъ народовъ стоить на извстной ступени пониманія абсолютной правды, общей для всхъ людей, коренящейся, хоть и безсознательно, въ природ каждаго человка и ему открывающейся настолько, насколько это согласно съ занимаемымъ имъ мстомъ въ исторіи. Но смиряться передъ этимъ неполнымъ, неяснымъ и частію или совсмъ ложнымъ пониманіемъ никто и не приглашаетъ,— наоборотъ, всякій ищущій правды и просвщенія будетъ призывать къ просвщенію темнаго сознанія народа свтомъ всеобщей, вселенской истины. Слдовательно, призваніе къ смиренію передъ народною правдою не есть призваніе преклониться передъ его пониманіемъ правды, а относится къ бытовой сторон его жизни, въ которой также выражается его сознаніе правды. Народъ боле или мене строитъ свою жизнь по идеалу своего пониманія правды. Насколько истины въ пониманіи народомъ правды, настолько и правды въ его быт. Еслибы можно было,— чего, конечно, нельзя въ дйствительности допустить,— представить себ такой народъ, который бы признавалъ за правду только то, что всецло противуположно абсолютной правд, то весь его бытъ, вся его жизнь были бы воплощеніемъ неправды и зла и смиряться передъ такимъ бытомъ, такою жизнью — было бы нелпымъ преступленіемъ. Если же то, что признаетъ народъ за правду, частію согласуется съ абсолютною правдою, частію противорчитъ ей, какъ вообще бываетъ, то и бытъ народа съ однхъ сторонъ воплощаетъ въ себ эту правду, а съ другихъ — противорчитъ ей, и было бы безуміемъ требовать отъ человка правды, чтобъ онъ смирился передъ послднимъ. Наоборотъ, на человк правды лежитъ святой долгъ бороться съ тми сторонами быта и жизни народной, которыя служатъ воплощеніемъ неправды и зла или ведутъ къ тому.
Слдовательно призывъ смириться передъ народною правдой есть призывъ смириться передъ тми элементами народнаго быта, передъ тми бытовыми формами его жизни, которые согласуются съ абсолютною правдой, могутъ служить выраженіемъ ея и способны въ своемъ дальнйшемъ развитіи стать ея полнымъ воплощеніемъ въ жизни и въ то же время составляютъ элементъ природы народа, духа его.
Но бытъ народа при историческомъ движеніи измняется, говоря вообще, въ силу разныхъ вліяній и внутреннихъ и вншнихъ, а съ нимъ и формы его бытовой жизни. Какъ отличить въ формахъ народнаго быта т, которыя присущи самой природ его, отъ тхъ, которыя, существуя въ данную эпоху его жизни, потомъ могутъ исчезнуть? Не измняется только сущность духа народнаго, ибо этою сущностью опредляются и характеръ, и индивидуальность народа. Не измняется въ быт народа только то, на чемъ лежитъ печать этой сущности народнаго духа, что служитъ необходимымъ выраженіемъ ея.
Что называемъ мы духомъ народнымъ?— Особый строй психической дятельности, общій для всхъ членовъ народа, выработавшійся ихъ совмстною жизнію и общею для нихъ исторіей, самъ становится силой, влекущею, такъ сказать, по своему направленію вс духовныя силы народа и сгармонировывающею ихъ согласно своимъ отличительнымъ свойствамъ. Этою преобладающею въ жизни народной силою связаны между собою неразрывно силы духовной жизни всхъ членовъ народа, вс он единятся въ ней и сливаются въ одну общую недлимую силу, образующую собирательную (коллективную) единицу — народъ.Эта духовная сила, единящая всхъ членовъ народа въ одно неразрывное цлое, есть то, что мы называемъ духомъ народа. Она строитъ индивидуальность народа, опредляетъ его характеръ.Духъ народа есть то, что соглашаетъ, приводитъ въ гармонію вс дйствія, цли, мннія, убжденія всхъ членовъ народа, какъ бы ни были они различны по своему частному содержанію и виду,— то общее но содержанію и по форм, что объединяетъ все разнообразіе ихъ творчества и духовнаго, и практическаго,— та идея, которая воплощается во всей сознательной и безсознательной жизни народа, въ язык, въ народной поэзіи и въ другихъ созданіяхъ эстетическаго чувства, въ бытовыхъ формахъ частной, общественной и политической жизни, въ миахъ, въ формахъ религіознаго культа, въ идеалахъ, къ которымъ народъ нравственно тяготетъ,— во всхъ формахъ его историческаго развитія. Все то, что навязываетъ народу дятельность противорчащую его духу, въ конц концовъ или оказывается безсильнымъ вередъ мощью его, или, въ противномъ случа, подрываетъ его творческія силы и убиваетъ народъ, какъ такой. Народъ, какъ живое органическое цлое, созданное силою народнаго духа, живетъ и развивается въ силу органическаго развитія духа его. Развитіе силою духа, какъ органическое, совершается изнутри, само изъ себя, есть безпрерывное самосозиданіе, несмотря на вс вншнія вліянія на него, которыя перерабатываетъ онъ внутренними своими силами. Эти вліянія могутъ временно уклонить его отъ его пути и такія уклоненія порождаютъ болзненныя состоянія въ народной жизни, но изъ этихъ уклоненій народный духъ, пока въ немъ достаточна энергія жизни, выходитъ съ новыми, удвоенными, обогащенными притокомъ энергіи, силами. Это безпрерывное самосозиданіе народнаго духа есть постоянное восхожденіе съ низшихъ ступеней совершенствованія на высшія, но на всхъ этихъ ступеняхъ онъ остается, по своей сущности, по своей иде, все тмъ же цльнымъ по своей природ, индивидуальнымъ духомъ народа. При этомъ непрерывномъ теченіи прогрессирующей жизни народа различныя эпохи и періоды въ его исторіи отличены различными состояніями его духа, различными проявленіями этого духа въ фактахъ народной жизни,— какъ такими, въ которыхъ съ большею и большею яркостью и полнотою осуществляется народная идея, такъ и такими, въ которыхъ, вслдствіе уклоненія развитія духа отъ прянаго пути, эта идея затемняется, закрывается фактами, противорчащими ей. По какой же эпох или по какому періоду въ жизни народа, еще живущаго, еще не закончившаго своей исторіи, еще можетъ быть далеко не прошедшаго всхъ фазовъ своего развитія, напримръ, народа русскаго, можемъ мы опредлить его идею, сущность его духа?
Можно ли для этого изъ всего историческаго потока русской народной жизни выхватить одинъ періодъ, дать ему предпочтете передъ другими и, указавъ на него, сказать: вотъ въ этомъ період, а не въ другомъ жидъ народъ сущностью своего духа, осуществилъ въ своей жизни съ полною ясностью свою идею, въ этомъ историческомъ факт выразилась эта идея, выразился вполн духъ народа, во всей яркости всхъ сторонъ своихъ, такъ что укладъ жизни народа въ этотъ періодъ и этотъ самый фактъ должны служить прототипами, съ которыми должна сообразоваться вся послдующая жизнь народа?— Конечно, нтъ. Независимо отъ произвольности такого выхватыванія одного періода и одного факта изъ всего теченія исторической жизни народа, гд критерій тому, что этотъ выборъ сдланъ безошибочно? Чтобы сказать, что такой-то періодъ и такой-то фактъ народной жизни преимущественно передъ прочими выразили сущность народнаго духа и идеалъ уклада народной жизни, нужно знать предварительно эту сущность, эту идею народнаго духа. Безъ этого предварительнаго знанія такое произвольное указаніе не только ошибочно, но можетъ стать вреднымъ, особенно если оно относится къ періоду и факту, уже прожитымъ народомъ.
Сущность народнаго духа и идея, выражающая ее,— сказали мы,— неизмнны въ продолженіе всей жизни народа, въ продолженіе всей его исторіи, ибо ею опредляется его индивидуальная природа. Идея, составляющая содержаніе и опредленіе духа народа, живетъ во всхъ фазахъ, въ видоизмненіяхъ всхъ формъ, въ которыя отливается бытовая жизнь народа и его творчество. И даже въ болзненные періоды жизни народа, подъ давленіемъ враждебныхъ ей силъ, она можетъ скрыться изъ тхъ сторонъ народной жизни, которыя наиболе открыты вліянію этихъ силъ, но продолжаетъ жить, притаясь въ другихъ, и снова потомъ, неистребимая, выступаетъ съ большею силой и большею яркостью.
Она не есть достояніе какого-нибудь періода или нкоторыхъ періодовъ въ народной жизни, но проходитъ красною ниткой сквозь вс періоды исторіи жизни народа, никогда не исчезая. Этою идеей опредляется роль народа въ человчеств, его призваніе, предопредленное его индивидуальною природой.
Итакъ, идея народа открывается въ томъ факт его быта,— принимая это слово въ обширномъ смысл,— который неизмнно присущъ народной жизни во всхъ фазахъ и во вс времена ея историческаго развитія. Эта постоянная присущность идеи народа его жизни составляетъ критерій для ея открытія.
Если эта идея народа гармонируетъ съ абсолютною правдой, то дйствительно можетъ быть названа правдою народа и передъ нею не только долженъ благоговйно смириться каждый, но долженъ почесть своимъ священнымъ долгомъ всми силами содйствовать широкому и всестороннему развитію тхъ элементовъ въ народной жизни, въ которыхъ она выражается, и вести неустанную борьбу со всми тми сторонами и силами въ жизни народа, которыя враждебны имъ.
Мы сказали: ‘если идея народа гармонируетъ (не совпадаетъ) съ абсолютною правдой’, потому что ни одна правда, выражаемая бытомъ какого бы то ни было народа, не можетъ быть отраженіемъ всхъ сторонъ абсолютной правды, всей полноты ея. Это зависитъ не отъ одного только несовершенства природы человческой, но и отъ индивидуальности самой природы народа, которая, взятая сама по себ, безъ воздйствіи на нее силы просвщенія и безъ вліянія другихъ народовъ, отразившихъ въ ихъ природ и развившихъ въ ихъ жизни другія стороны правды, способна отразить и развить въ себ одну сторону послдней въ сильной степени, а другія только въ слабой. При взаимнодйствіи народовъ и вліяніи ихъ другъ на друга они пополняютъ развитіе другъ друга и каждый изъ нихъ видоизмняетъ и дополняетъ свою жизнь такъ, что съ большею силой я яркостью выражаются ею и т стороны правды, которыя слабо и блдно отражались въ ней прежде, и все человчество, это великое собраніе народовъ, въ своемъ поступательномъ историческомъ ход все боле и боле становится внутренно органически объединеннымъ цлымъ, имющимъ одн задачи, одни вопросы, одну цль — водвореніе правды и добра, лта Господня на земл.
Правда каждаго народа опредляетъ и его задачу, и его путь въ этомъ міровомъ ход развитія человчества. Широкое и нормальное развитіе этой правды ведетъ къ ршенію всхъ общественныхъ и, какъ привыкли говорить, всхъ соціальныхъ вопросовъ въ дух христіанскаго идеала. Въ чемъ же состоитъ правда русскаго народа? Какой же бытовой фактъ не покидаетъ русскую историческую жизнь во все ея продолженіе и, слдовательно, выражаетъ идею русскаго народа, сущность его духа?— Мы, конечно, не можемъ взять на себя отвтить на этотъ вопросъ въ настоящей небольшой стать со всею полнотою разъясненій и доказательствъ, какія бы требовались самою важностію предмета, но считаемъ все-таки необходимымъ высказать нашу мысль.
Прежде чмъ отвтимъ на поставленный нами вопросъ, считаемъ полезнымъ, для выясненія значенія того бытоваго факта въ жизни русскаго народа, на который мы укажемъ, какъ на правду въ ней, и какія стороны правды отражаются въ ней слабо, сказать нсколько словъ объ историческомъ развитіи западно-европейскихъ народовъ и сопоставить его съ такимъ же развитіемъ народа русскаго.
Завоеваніе и произволъ завоевателей, безконечная ихъ борьба между собою и съ тмъ, что не подчинялось совершенно ихъ желзной вол, что не переносило ихъ гнёта, развили въ западномъ человк, при начал его средневковой исторіи, неукротимость лычной воли. Народа, въ собственномъ смысл этого слова, какъ единаго, органическаго, неразрывнаго цлаго, въ западной Европ тогда не было, а были только боле или мене независимые города, да пришельцы-завоеватели съ подчиненными имъ рабами на покоренной ими земл, въ постоянной истребительной борьб между собою и подавленною ими массою народа. О внутреннемъ единств народовъ нельзя было и мыслить: народы могли быть объединяемы только вншнею силою, какъ внутри себя, такъ и между собою. Такая сила обрлась въ личномъ авторитет римскаго первосвященника, въ которомъ на римской почв сосредоточилась христіанская церковь. На этотъ авторитетъ оперлась и грубая сила строителей государствъ на Запад. Съ высоты римскаго престола было возвщено, что истина живетъ не во внутреннемъ свободномъ единеніи всхъ и взаимной любви, макъ проповдывало христіанство, а въ голов папы. Отвлеченная мысль римской куріи, не хотвшая признавать правъ жизни, разматывала произвольно нить своихъ умозаключеній: казуистическая цпь каноническаго права сковывала жизнь и свое владычество надъ нею утверждала мечомъ и огнемъ. Власть папы была однако истиннымъ благодяніемъ въ это время угнетенія народовъ множествомъ безпощадныхъ я алчныхъ завоевателей. Она укрощала послднихъ и сяла смена просвщенія. Естественно, что въ то время могло возникнуть желаніе, чтобъ одинъ повелитель воцарился надъ всми прочими и чтобы церковь руководила имъ и освящала его власть. Такъ возникъ въ то время римскій идеалъ вншнаго единства всхъ народовъ подъ владычествомъ одного повелителя — свтскаго императора и другаго — духовнаго, римскаго первосвященника. Но такое мечтаніе о единомъ повелител надъ цлымъ міромъ не могло осуществиться, особенно въ то время, когда личность каждаго, опираясь только на могущество своей физической силы и своего оружія, не хотла признавать надъ собою никакой власти, кром власти церкви. У римскаго престола нашлось много могущественныхъ служителей, между которыми и были подлены народы. Суеврный страхъ передъ карающею властью папы и мечъ ея служителей выкраивали по своему усмотрнію различныя государства Запада и утверждали ихъ владычество, не задаваясь вопросами: не рознятся ли между собою народные элементы, зачисляемые въ одно, и не единятся ли разрозниваемые? Вншнія прерогативы завоевателей и мысль римскаго первосвященника ршали дло. Такимъ образомъ за мыслью отвлеченной было признано и догматически, и обычаемъ право устраивать жизнь по своему усмотрнію, не справляясь съ требованіями ея самой, а за государствомъ — право существованія самою для себя и право насильственно навязывать народамъ измышленныя произвольно формы для ихъ быта и самую вру (cujus regio, ejus religio). Отсюда — образъ мыслей и даже ученіе, по которому государство — само для себя цль. Его крпость, сила и слава — первое дло, а благополучіе народа — дло второе и должно быть приносимо, въ случа надобности, въ жертву первому. Не государство для народа, какъ мощная служебная сила, а народъ для государства, для его силы, величія и славы. Не народомъ творится и опредляется государство, а государство творятъ народъ и опредляетъ народность его. Эта мысль — средневковая, католическая, но она въ равныхъ видахъ, къ сожалнію, дожила до нашего времени и даже иметъ представителей и въ нашей печати. Но кипящая энергіей воли жизнь Запада не могла навсегда подчиниться такому ученію. Наука пришла къ ней, какъ могучая защитница человка и, въ лиц первыхъ гуманистовъ, Рейхлина, Эразма, Гутена, возстала на утснителей. Высвобождаемая наукою, мысль выставила противъ личнаго авторитета папы личный авторитетъ каждаго въ дл истины въ томъ же смысл и въ той же сил, въ какихъ ставилъ себя первый: римскій престолъ призналъ себя владыкою истины и заключилъ ее въ своемъ отвлеченномъ мышленіи, такимъ же владыкою истины пригналъ себя каждый и въ личной своей мысли утвердилъ всю истину. Человкъ призналъ себя господиномъ, царемъ надъ истиною, призналъ и свое безграничное право на безграничную свободу строить и свою жизнь, и общественную на основаціяхъ только умозаключеній чистаго разума. Въ этомъ все значеніе протестантизма и источникъ всего поклоненія отвлеченной мысли (ratio). Это поклоненіе, не ограничиваясь предлами, положенными для отвлеченной мысли ея природою, сосредоточило въ ней всю жизнь и выразилось во всей полнот въ германской трансцендентальной философіи, преимущественно Гегеля, который, несмотря на глубину ея діалектическаго метода, несмотря на непреложность многихъ философскихъ истинъ, ею раскрытыхъ, обнаружилъ всю односторонность этого направленія въ смломъ замысл построить жизнь природы, человка и человчества силою одного отвлеченнаго мышленія и обоготворилъ личность человка, взятую самою по себ и въ себ. Кром такого обоготворенія личности человка, то же раціоналистическое направленіе дало и другой результатъ. Западный человкъ, признавая съ одной стороны, что его отвлеченная мысль иметъ властительное значеніе надъ жизнью, а съ другой — встрчая въ жизни только вншнее единеніе народовъ въ искуственно объединенныхъ государствахъ, оставленныхъ въ наслдство Европ средними ея вками, и имя въ философскомъ построеніи обществъ соединеніе только отвлеченныхъ личностей подъ формою лишь разграниченія ихъ правъ, могъ сознавать только отвлеченныя, иснуственныя теоріи объединенія людей. Таковы теоріи, такъ называемаго, естественнаго права, по которому народъ есть не что иное, какъ собраніе гражданъ, случайно заключившихъ между собою контрактъ на общую гражданскую и государственную жизнь и никакими живыми силами несвязанныхъ. Таковы коммунистическія теоріи, отвлеченно, доктринера регламентирующія и администрирующія жизнь до мельчайшихъ ея подробностей и тмъ уничтожающія совершенно личность и свободу ея. Таковы теоретическія построенія общества, желающія спасти личность человка, но строящіяся на отвлеченномъ, а priori составленномъ, пониманіи природы человка, какова, напримръ, изобртенная даровитымъ Фурье фаланстерная жизнь. Конечно, вс эти теоріи, вс эти утопіи созданы возвышенными стремленіями человческаго духа къ правд и Добру, но составляютъ результаты измышленій отвлеченной мысли, для которой неразршимо противорчіе между личностью и единствомъ, между единичнымъ и общимъ, и въ результат получается иди деспотизмъ, или хаосъ.
Изъ того же обоготворенія личности, взятой особо, самою по себ и въ себ, вытекаетъ ея абсолютное право жить только самой для себя, право на абсолютную свободу, не думая объ общемъ, право на экономическій эгоизмъ, право на эгоистическій трудъ и только на личное обогащеніе. Отсюда и политико-экономическое ученіе Адама Смита и его врныхъ послдователей, предоставившее все стихійной, безпощадной, безгранично-свободной борьб корыстныхъ эгоизмовъ, отсюда и губительный для массы людей принципъ либерализма буржуазнаго: ‘laissez faire, laissez passer’.
Съ одной стороны личность западнаго человка, обожавшая себя, и тяжкія для большинства населенія послдствія ея безграничной свободы въ той области, въ которой она признавалась, въ экономической, съ устройствомъ которой связано неразрывно самое существованіе человка,— порождали стремленія къ обузданію ея, выдвигали вопросы о иномъ порядк вещей, о построеніи такого единства людей, которымъ было бы обезпечено для нихъ равное пользованіе благами природы и труда. Съ другой стороны въ результат этихъ стремленій къ единенію и обезпеченію всхъ получались такія теоретическія построенія общества, которыми уничтожалась личная свобода человка — естественный результатъ отвлеченной мысли въ вопросахъ практической жизни — или которыя противорчили природ человка. Это составляло такое противорчіе, изъ котораго западная жизнь при ея высокомъ просвщеніи должна была найти выходъ.
Великіе успхи науки, мысль, свободно проникающая во всю глубину жизни и природы человка, успхи техническихъ знаній и широкое развитіе промышленности и торговли распространяли просвщеніе по всмъ слоямъ народнымъ и высвобождали угнетенныхъ изъ-подъ зависимости угнетателей, поднимали ихъ духъ и личность и уравнивали боле и боле рабовъ съ властителями. Дйствительность жизни заявляла себя, и передъ ея силой одна за другой отвлеченныя теоріи, въ которыя она была закована и которымъ мечтали подчинить ее, исчезали. Вра въ отвлеченную мысль и ея право помимо самой жизни устраивать послднюю была подорвана, а смиреніе передъ дйствительностью, благоговніе передъ реальнымъ фактомъ выросли. Послдовалъ слишкомъ быстрый упадокъ доврія къ германской трансцендентальной философіи и столь же быстро распространилась чувственно-практическая (если такъ можно выразиться) философія, возникшая въ практическомъ дух англійскаго народа. Несмотря на шаткость своего скептическаго основанія, на ея полную авторитетность собственно для знаній относящихся къ чувственному, матеріальному міру, она стала излюбленною и въ вопросахъ нравственныхъ, и въ вопросахъ общественныхъ только потому, что она указываетъ на чувственный фактъ, какъ на источникъ безошибочныхъ ршеній общественныхъ задачъ, и на вншнюю пользу, какъ на единственное руководящее начало для человческой дятельности (утилитаризмъ, котораго, въ его широкомъ смысл, родоначальникомъ можно назвать еврейскій умъ Спинозы). За дйствительными требованіями жизни было признано право быть единственными ршителями вопросовъ общественныхъ. Демократическій духъ, уравнивающій вс сословія, выдвинулъ право всхъ и каждаго на полное довольство въ жизни, на вс дары природы, которыми она втун награждаетъ человка, и на участіе въ той или иной форм въ устроеніи народной жизни, и, наконецъ, распространилъ и утвердилъ сознаніе, что не народъ существуетъ для государства и не государствомъ опредляется народность, а государство существуетъ для народа и опредляется послднимъ. Коллективизмъ стадъ лозунгомъ для Запада въ борьб съ чрезмрнымъ развитіемъ капитала и въ защит обездоленныхъ въ экономическомъ отношеніи и въ дл строеній народно-государственной жизни. Попытокъ въ направленіи коллективизма сдлано много и серьезная наука въ лиц консервативнаго и глубоко ученаго Штейна (мы не говоримъ о другихъ) указываетъ на общинность, какъ на будущій укладъ западно-европейской жизни. Сознано наукой Запада и поставлено твердо ученіе о народности и о народ, какъ собирательной, живой личности, имющей святое право на свободное самоопредленіе, и это право положено на всы международной политики.
Такъ личное начало проходитъ красною ниткой сквозь историческую жизнь западныхъ народовъ и разршается стремленіемъ къ коллективизму и общинности, когда-то тамъ бывшей и утраченной потомъ. Такимъ образомъ жизнь западныхъ народовъ развила одинъ элементъ идеальнаго устройства общества, личность, до той высоты, на которой она уже тяготетъ, къ другому элементу — Общинности, и это — правда западныхъ народовъ.
Если начало личное составляетъ центральную, положительную, движущую силу исторической жизни западныхъ народовъ, то положительную, центральную силу исторической жизни русскаго народа составляетъ начало противуположное — начало единенія, начало общинное. Славянскія племена, населившія Русскую землю и образовавшія русскій народъ, жили вначал, какъ и германскія, общинною жизнью, на обширныхъ земляхъ и управлялись общинными мірскими сходами, вчами. Въ германскомъ мір общинная жизнь прекратилась скоро, у насъ же общинное землевладніе, по крайней мр на большей части пространства русской территоріи, сохранилось до нашего времени, а общинное самоуправленіе народа сходомъ, въ тхъ предлахъ, въ какихъ оно допущено, покрываетъ всю Русскую землю. Даже названіе мірскаго схода вчемъ сохранилось до начала семнадцатаго столтія, какъ свидтельствуютъ судебные акты съ 1564 по 1622 годъ, открытые г. Иванищевымъ въ актовыхъ книгахъ Луцка, Владиміра и Житоміра и напечатанные въ III книжк журнала Русская Бесда за 1857 годъ. Въ этихъ актахъ народныя собранія общинниковъ для обсужденія длъ общинъ называются копами или купами, громадами, а самыя совщанія — вчами, говорится, что копа или громада собиралась на вѣ,че. Эта вчевая форма жизни славянскихъ племенъ, вошедшихъ въ составъ русскаго народа, есть извчная, первичная форма быта послдняго. Памятники говорятъ о вчевыхъ ршеніяхъ еще до прибытія Рюрика. Вчевой порядокъ самоуправленія былъ распространенъ по всей тогдашней Руси, какъ явствуетъ изъ лтописныхъ свидтельствъ, собранныхъ г. Сергевичемъ въ его превосходной книг ‘Князь и вче’, и изъ Литовскаго статута 1588 года, въ которомъ сказано: ‘На Руси и гд здавана копы бывали’, ‘копы сбираны и отправованы быти мають, якося на Руси заховывано и заховуетъ’.
Такія повсемстныя вчевыя общины, соединясь въ волости, собирались на волостныя вча для обсужденія и ршенія длъ, касающихся цлыхъ волостей, и, наконецъ, волостныя вча собирались на вча областныя, въ центральныя областныя селенія или города. Князь, призванный народомъ, не вышедшимъ изъ того періода жизни, въ которомъ еще онъ не былъ въ силахъ самъ творить правильный судъ и стройно строить управленіе, но уже сознавшій необходимость того и другаго, встртясь съ одной стороны лицомъ къ лицу съ такимъ извчнымъ, могущественнымъ фактомъ въ народномъ быт, какъ вче, измнить который или даже противиться которому онъ не могъ, обладая для такого дла слишкомъ слабыми средствами, долженъ былъ подчиниться ему, а съ другой стороны, найдя въ народ, призвавшемъ его, желаніе жить въ согласіи, въ одиначеств, съ нимъ, принужденъ былъ вступать въ соглашенія, чинитъ рядъ съ народомъ. Князь не могъ стать безгранично властнымъ властелиномъ, не имя къ тому достаточно силъ, не могъ стать и простымъ только исполнителемъ воли народной,— этого не хотлъ самъ народъ, призвавъ князя судить и творить нарядъ. Князь имлъ право быть на вч, отъ котораго народъ не хотлъ его устранять, желая жить съ нимъ въ одиначеств, съ правомъ голоса. Князь былъ властнымъ ршителенъ и полнымъ господиномъ только вн предловъ тхъ вопросовъ, которые обсуждало съ нимъ вмст народное вче. Въ вдніи же вча, кром нкоторыхъ законодательныхъ, еще были вопросы: 1) о призваніяхъ князей, 2) о соглашеніяхъ и рядахъ съ ними и 3) о войн и мир и о всемъ относящемся сюда. На вче собирались вс, какъ говорятъ лтописи, исключая сыновей при отцахъ, и эти людіе были исполнены желанія жить въ одиначеств и съ властью въ лиц князя, и въ единеніи другъ съ другомъ, а по вопросамъ, для обсужденія которыхъ собирались, приходить къ единогласному ршенію. Конечно, большею частію это было только желаніемъ, цлью, которая не достигалась часто вслдствіе страстныхъ движеній людей, еще жившихъ преимущественно, такъ сказать, пластическою стихійною жизнью. Существуютъ однако свидтельства, что вчевники настаивали и терпливо добивались полнаго соглашенія и только при явной невозможности прійти къ нему наступала рознь, вражда между партіями вча, разршавшаяся дикими, а иногда и зврскими поступками, согласно грубости тогдашнихъ нравовъ. Въ случа розни съ княземъ, она кончалась и изгнаніемъ его. Объ обоюдномъ желаніи князей и народа жить въ одиначеств, душа въ душу другъ съ другомъ, свидтельствуетъ, во-первыхъ, со стороны князей то, что роды ихъ, призванныхъ изъ-за моря, скоро обрусли, а это было бы невозможно безъ ихъ желанія сообразовать свою жизнь съ жизнью народной, безъ желанія проникнуться духомъ народа, во-вторыхъ, со стороны князей я народа вмст — то, что князь и народъ часто длали уступки другъ другу, какъ бы ни была при этомъ сильна уступающая сторона,— исторія княжескаго періода представляетъ много тому примровъ. И наконецъ, въ-третьихъ, со стороны собственно народа, о желаніи его жить съ княземъ въ единодушіи свидтельствуетъ готовность его для излюбленнаго князя поступаться своими Правами, которыя какъ бы забывались тогда на время. Если князь пользовался довріемъ народа, то соблюденіе вчевыхъ порядковъ устранялось иногда,— излюбленный князь могъ, не посовтовавшись съ народомъ, а только съ своею дружиной, звать народъ на войну, и народъ охотно шелъ на нее, хотя бы эта война предпринималась изъ личныхъ только цлей князя. Законодательная власть принадлежала и князю, и вчу, но князь, пользующійся довріемъ народа, могъ единолично, безъ соглашенія съ вчемъ, длать постановленія и эти постановленія исполнялись безпрекословно. Народъ при такомъ княз поднималъ свой протестующій голосъ только тогда, когда подобныя постановленія, неожиданно для народа, противорчили самымъ справедливымъ, самымъ непремннымъ желаніямъ его. При упорств князя измнить въ такомъ случа свое постановленіе, онъ лишался прежняго доврія народа и изгонялся.
Это стремленіе русскаго народа къ единенію, свойственное общинной жизни, не могло быть потрясено сильно, а тмъ боле подорвано, ни усиленіемъ князей, вслдствіе ихъ безпрерывныхъ передвиженій ради родовыхъ своихъ счетовъ, не дававшихъ ни имъ самимъ, ни ихъ наслдникамъ укорениться въ одномъ мст и усилить свою власть такъ, чтобъ они не нуждались въ довріи народа,— ни семейными распрями князей, потому что въ ихъ битвахъ народъ почти не участвовалъ, если только дло шло о чисто личныхъ княжескихъ интересахъ, и ограничивался поддержкою только тхъ изъ нихъ, съ которыми могъ жить въ одиначеств. Сохраняло этотъ духъ единенія и то, что Русь, не сдлавшись жертвою завоеванія чуждыми племенами, не знала сословныхъ раздленій. Все ея населеніе образовало сплошную массу и носило названіе людіи, мужи. Различныя части этой массы отличались другъ отъ друга не правами, а только качественно, тмъ значеніемъ, которое даютъ обыкновенно человку личныя его способности и достатокъ. Каждый свободный могъ быть воиномъ, земледльцемъ, купцомъ, промышленникомъ. Кто больше успвалъ, тотъ былъ лучшій, большій, бояринъ, огнищанинъ, а кто меньше — худшій, меньшій,
Каждый большій ногъ сдлаться меньшимъ и наоборотъ. Духъ единенія русскаго народа укрплялся и церковью, сообщавшею народу просвщеніе и нравственно его воспитывавшею. Восточная христіанская церковь, во имя догматическаго своего начала отвергающая господство личности надъ истиною и полагающая храненіе ея въ общей любви всхъ исповдующихъ ее, не только не противодйствовала духу единенія и общинности начала, которымъ жилъ русскій народъ, но и энергически содйствовала къ укрпленію ихъ, примиряя распри и поднимая въ сознаніе русскихъ людей общее дло надъ частнымъ и личнымъ.
Но скоро возникъ и выработался въ этой жизни, проникнутой дутомъ общинности, элементъ несогласный съ этимъ духомъ,— элементъ, котораго развитіе пошло въ разрзъ съ нимъ. Это — духъ дружины княжеской. Дружинники — слуги князя. Они при безсословности тогдашней длились по возрасту на два разряда, высшій и низшій, которые не были сословіями. Высшій разрядъ княжескимъ слугъ и дружинниковъ составляли лучшіе мужи, бояре, носившіе названіе княжихъ бояръ. Изъ нихъ князь назначалъ своихъ помощниковъ въ дл правленія въ разныхъ волостяхъ княжества, въ составъ же низшаго разряда дружины входили не только молодые люди и свободные, но и рабы, и люди этого низшаго слоя дружины назывались отроками, а въ отличіе отъ отроковъ изъ рабовъ отроки изъ свободныхъ носили названіе дтскихъ, а изъ дтей бояръ — дтей боярскихъ. На отрокахъ лежала обязанность быть постоянно при княз въ его гридниц, въ его двор, а потому они назывались, дворными людьми, дворными слугами, а поздне — дворянами. Въ дружину князя, кром того, принимались варяги, нмцы, поляки, алане, половцы, угры, хазары, вообще — иноземцы.
Изъ этой-то дружины, и именно изъ высшаго его слоя, выработался элементъ по характеру и направленію совершенно отличный отъ прочаго русскаго люда. Дружина жила княземъ, получала отъ него содержаніе естественными произведеніями края, жалованье деньгами, которыя онъ собиралъ подъ формою дани. Въ дотатарскій періодъ князь жилъ съ дружинниками какъ старшій братъ съ младшими братьями: съ ними онъ держалъ свою правительственную думу, съ ними бражничалъ, съ ними тшился на пирахъ, удалью молодецкой, охотой, съ ними ходилъ на войну ради личныхъ или народныхъ интересовъ. Въ самую раннюю пору нашей исторіи дружинники получали въ пользованіе земли заселенныя и незаселенныя, но которыя они оставляли, уходя отъ князя, да и самъ князь не имлъ права и не могъ оставлять за собою владніе землею въ томъ княжеств, которое покидалъ. Дружинники пользовались полнымъ правомъ вольнаго перехода отъ одного князя къ другому. Вообще дружинники князя, слуги его, состояли въ очень слабой связи съ нимъ. Пока дружиннику жилось у князя весело, пока онъ могъ у него удовлетворять своимъ страстямъ, тшить свою удаль богатырскую, пока была возможность у этого князя богатть, богато и широко жить,— онъ оставался у него, а если прекращалась возможность на такую жизнь или находилъ дружинникъ другого князя и богаче, и щедре, и удале, и веселе, или съ которымъ жить было выгодне, то оставлялъ перваго и уходилъ къ послднему. Вообще дружинники составляли кочующую часть русскаго населенія, для которой большею частію было какъ бы принципомъ — ubi bene, ibi patria, въ прямой разрзъ съ остальнымъ населеніемъ осдлымъ, земледльческимъ, распредленнымъ по общинамъ, съ которыми оно было солидарно и жило общею жизнью. Исключеніе составляли т дружинники, которые съ оставленіемъ княземъ княжества не уходили съ нимъ и, будучи замнены новыми дружинниками, приведенными съ собою новымъ княземъ, оставались на земляхъ, данныхъ имъ ушедшимъ княземъ, и длались постоянными ихъ владтелями, становились земскими боярами.
Насъ могутъ упрекнуть въ томъ, что мы слишкомъ много для небольшой статьи распространились о вчевомъ період нашей исторіи,— о період, конечно, весьма извстномъ, но мы желали по возможности кратко характеризовать въ этомъ період три существенные элемента, которые постоянно и до нашего времени включительно, подъ разными формами и съ измняющейся интенсивностью, дйствовали въ исторіи русскаго народа и были постоянно присущи его жизни. Центральная власть для наряда земли, въ лиц князя, общинно-вчевой или общинно-соборный бытовой укладъ жизни народа и дружинный духъ боярства — вотъ эти элементы русской исторической жизни. Мы бросимъ самый бглый взглядъ на слдующія за вчевымъ періодомъ событія нашей исторіи, опредлившія ярче и точне характеръ и сущность этихъ трехъ элементовъ, ихъ значеніе и взаимныя отношенія. Не можемъ не высказать при этомъ нашего сожалнія о томъ, что по многимъ причинамъ осуждены теперь на краткость въ изложеніи нашихъ мыслей.
XIII вкъ есть вкъ величайшихъ бдствій для русскаго народа. Въ этомъ вк татары громятъ большую часть Сверной Россіи, опустошаютъ всю Южную, такъ что отъ великолпнаго Кіева остаются одн развалины, а вокругъ его пустыни, возвышается и крпнетъ въ сил Литовское княжество и въ продолженіе XIV вка овладваетъ землями Волынскими, Кіевскими, Черниговскими, Сверскими, всею Южною Русью и Смоленскимъ княжествомъ, соединяется съ Польшею въ и большая часть Юго-Западной Руси (Волынь и Кіевская область) включается въ составъ земель польской короны. Въ начал XIII вка духовный католическій орденъ меченосцевъ завоевываетъ Двинскій Прибалтійскій край, мечомъ приводитъ народъ въ католическую вру и рабство. Шведы пытаются утвердиться на берегахъ Финскаго залива, а тевтоны — по сверному теченію Вислы, и т и другіе силою распространяютъ римское вроисповданіе. Поколебался весь строй русской жизни: князья укрпляются на своихъ столахъ милостями хановъ татарскихъ, дружинники-собственники, составлявшіе высшій классъ, овладваютъ низшимъ и торговыя казни входятъ въ привычки, татарскіе обычаи становятся обычаями верхнихъ общественныхъ слоевъ и женщина запирается. Сверо-восточная Русь тснится со всхъ сторонъ и близка къ погибели, будучи лишена государственной силы. Понятно, что залегло на сердц русскаго народа, какимъ желаніемъ загорлась его душа! Но вотъ сперва завязывается государственная сила въ Суздал, потомъ въ Москв. Москва, благодаря выгод своего, географическаго положенія и умнью и даровитости своихъ князей, стала возвышаться надъ другими княжескими столицами и крпнуть. Къ ней, какъ къ зарождающемуся сильному центру, потянулъ русскій народъ, обртая въ ней исполненіе своего страстно пламеннаго желанія избыть враговъ и подъ ея защитой найти возможность спокойной жизни, и умные московскіе собиратели Русской земли нашли себ множество сторонниковъ во всхъ княжествахъ и городахъ. Князь московскій, работая по направленію самыхъ глубокихъ, самыхъ пламенныхъ желаній народа, сталъ въ полное единеніе или одиначество съ народомъ и его дло было дломъ всего русскаго народа, на которомъ послдній сосредоточилъ всю свою энергію. Окружая довріемъ дло московскихъ князей, народъ, какъ и прежде въ такомъ случа, забывалъ о вчахъ въ стольныхъ городахъ и князь московскій сталъ самодержавнымъ царемъ. На созданіе этого царства народъ русскій отдалъ все, что только возможно было для него отдать, мирился со всякимъ зломъ, когда это нужно было для главной цли, онъ даже отдалъ въ лиц своего духовенства на служеніе сил государственной и церковь свою. Послднее сдлалось просто. Духовенство русское, какъ православное, не отдляя себя отъ народа, одушевилось тмъ же страстнымъ желаніемъ, что и народъ, создать сильное и крпкое государство и на этомъ пути дошло даже до того, что, въ противорчіе духу своей церкви, стало употреблять оружіе римской церкви противъ противниковъ политическаго единства: проклятія и отлученія отъ церкви. Не могъ русскій народъ совсмъ отдать одного, а именно того, что составляло его бытовую природу — соборно-вчеваго начала его жизни. Да и сами московскіе князья, а потомъ цари, жившіе духомъ и преданіями народными, желая жить въ одиначеств съ народомъ, искали и находили для себя помощь и силу въ этомъ начал. Что Иванъ Васильевичъ въ 1478 году отмняетъ вчевой бытъ въ Новгород, а сынъ его въ 1510 длаетъ то же въ Псков, не можетъ служить возраженіемъ, потому что и тотъ и другой были вынуждены къ тому главною задачей — уничтоженія отдленности отъ Москвы Новгорода и Пскова, которая могла сдлать ихъ добычею враговъ Россіи.
Несмотря на погромъ татарскій и за нимъ владычество татаръ, несмотря на усиленіе княжеской власти до самодержавнаго значенія, несмотря на развившееся крпостное состояніе, соборно-вчевое начало существовало въ государственной жизни княжествъ, въ Москв до 1382 года. Когда въ этомъ году великій князь Дмитрій Ивановичъ принужденъ былъ, не имя возможности отразить Тохтамыша, отступить изъ Москвы къ Костром, и тогда ‘была,— говоритъ лтописецъ,— на Москв замятня велика и сотвориша вче, позвониша во вс колоколы’, и вообще въ
Московской и другихъ областяхъ вче продолжалось до конца XV столтій. ‘Прекращеніе вча совершилось,— говоритъ Сергевичъ въ сочиненіи ‘Князья и вче’,— не столько въ силу сознательной воли законодательной, сколько въ силу измненій въ древнемъ общественномъ быт, которыя хотя и не были направлены къ отмн вчевыхъ учрежденій, но произвела то, что народныя собранія сдлались ненужными (мы уже сказали почему: вслдствіе полной солидарности дла московскихъ князей и царей съ народомъ.— Подобное явленіе замчаемъ и въ удльно-вчевой періодъ въ случа полнаго одиначества удльнаго князя съ народомъ) и мало-по-малу вышли изъ употребленія’. Но въ половин XVI столтія, черезъ нсколько десятковъ лтъ посл послдняго вча и черезъ годъ посл начала Русскаго царства, посл коронованія перваго русскаго царя, соборное начало снова является живою дйствующею силой: Грозный въ 1548 году созываетъ земскій соборъ (выборныхъ отъ всхъ русскихъ городовъ и состояній русскаго народа) для разсужденія о лучшемъ гражданскомъ устройств государства, произноситъ съ лобнаго мста жалобу на безпорядки, на крамолы бояръ, и заявляетъ, что хочетъ жить въ полномъ единеніи съ народомъ, творить правосудіе и защиту отъ притснителей, въ слдующемъ году созываетъ духовный соборъ для обсужденія мръ къ улучшенію духовенства и народной нравственности, а черезъ 6 лтъ затмъ собираетъ опять земскій соборъ въ Москв и совтуется съ нимъ, продолжать ли войну съ Ливоніей или мириться съ ней. Мы, конечно, не будемъ здсь занимать вниманіе читателя исторіей земскихъ соборовъ, а скажемъ только, что соборное начало помогло московскимъ князьямъ создать Русское царство, обнаружило свою зиждительную силу въ трудныя минуты государственной русской жизни и раскрыло всю свою мощь и спасло Россію въ страшное смутное время.
Въ эту страшную годину Русское царство безъ царя, безъ денегъ, безъ войскъ, преданное Польш крамольнымъ большинствомъ бояръ, безъ столицы, сданной полякамъ, наполненное повсюду войсками враговъ, погибало. Но въ областяхъ загорлась сильная политическая дятельность, воскресли къ кипучей политической жизни древнія вчевыя общины, зашумли народныя вча во всхъ главныхъ городахъ — Новгород, Псков, Рязани, Владимір, Вятк и т. д., горожане и крестьяне собираются на площадяхъ на вче, для совтовъ объ общемъ земскомъ дд, эти вча посылаютъ другъ къ другу грамоты, читаемыя всенародно, зовутъ другъ друга дйствовать за-одно, собирать ратныхъ людей и деньги. Собирается народное войско и, съ земскимъ княземъ и мясникомъ во глав, спасаетъ Русское царство. Земскій соборъ единогласно избираетъ излюбленный родъ на царскій престолъ и первые цари изъ этого рода съ помощью живой соборной дятельности, требовавшей великихъ народныхъ усилій, возстановляютъ внутренній порядокъ, до глубины потрясенный смутою, самозванцами, иноземцами, которыхъ еще не мало было на Русской земл.
1653 годомъ закончилась дятельность земскихъ соборовъ. Велика и могущественна эта общинно-соборная сила въ природ русскаго народа, если она перемогла вс тяжкія испытанія, посланныя ему исторической его судьбою, если она вынесла на своихъ плечахъ Русское государство изъ такихъ сокрушительныхъ бдствій, раскинула такъ широко его предлы безъ честолюбивыхъ завоевательныхъ нападеній на чуждыя ей племена и корыстныхъ примучиваній ихъ и вознесла на ту высоту государственной силы, на которой мы ее видимъ въ конц уже XVII вка и въ начал XVIII. Эта общинно-соборная сила одушевляла своимъ духомъ и выдвигала много великихъ характеровъ и личностей, въ которыхъ воплощались народныя стремленія, народный духъ, которые дали, такъ-сказать, недосягаемые образцы гигантской стойкости, богатырскаго мужества и гигантской сознательной энергіи въ общемъ дл. Такую личность, въ которой, подобно тому какъ въ фокус свтовыхъ лучей собираются послдніе, соединяются въ данный моментъ народной жизни вс народныя стремленія, и живущую въ этотъ моментъ не своею только, но и дйствующую подъ вліяніемъ общаго движенія всенародною жизнью, мы назовемъ общественною личностью въ отличіе отъ другаго ея состоянія, въ которомъ она является нравственною силой самоопредляющеюся, сознающею свое нравственное достоинство и свои права на самостоятельное бытіе и свободную личную дятельность. По преимуществу только такія общественныя личности и могли вырабатываться въ древней русской общинно-соборной жизни, которыя, становясь великими и совершая великія дла въ моменты общенародныхъ движеній, вн послднихъ не сознавали, говоря вообще, своихъ личныхъ человческихъ правъ и неотъемлемости ихъ у каждаго человка и неумли бороться за нихъ и прочно утвердить ихъ за собою. Послдняго не могла выработать древняя русская жизнь по тремъ слдующимъ причинамъ: во-первыхъ, соборное начало хотя и составляло стихію русской природы, но еще не было развито до полной опредленности и стояло на степени общности, поглощавшей все личное, во-вторыхъ, русскій человкъ былъ весь поглощенъ общенароднымъ дломъ, борьбою съ врагами Русской земли, созданіемъ и укрпленіемъ государства,— дломъ, которому онъ приносилъ въ жертву вс свои права, всего себя, и въ-третьихъ, христіанство было проповдано ему подъ формою монашескаго идеала крайняго смиренія, личнаго самоуниженія, самоуничтоженія, отреченія отъ міра и бгства отъ зла и личныхъ бдъ въ ‘мати пустыню’. О положеніи и значеніи личности въ Россіи просимъ читателей прочесть въ прекрасной стать г. Дитятина ‘О розни между классами русскаго народа’, напечатанной въ Русской Мысли.
Когда былъ избранъ на царскій престолъ излюбленный всею землею родъ Романовыхъ, русскій народъ, перенесшій столько страданій отъ неурядицы и безсилія государственныхъ, отдался еще съ большею, чмъ прежде, энергіей на служеніе сил и крпости государства Русскаго. Іерархи церкви благословили новый строй государственной жизни, освятили вс формы въ сознаніи русскихъ людей, для которыхъ слово ихъ церкви было единственнымъ тогда источникомъ просвщенія и имло догматическій авторитетъ, и церковь, наконецъ, въ лиц государя Филарета Никитича сама стала государствовать. Тогда личность русскаго человка потеряла и ту малую долю самостоятельности и сознанія своихъ человческихъ правъ, которую оставилъ ей прежній народный бытъ, и, такъ сказать, утонула въ государств. Вся бытовая жизнь съ ея и хорошими, и дурными сторонами подучила характеръ неизмнности, и жизнь заковалась въ недвижныя формы, нарушать которыя считалось не мене какъ ересью, достойною отлученія отъ церкви, казней и мукъ. Въ такомъ быт поступательное движеніе жизни стало невозможнымъ, жизнь замерла, мыслимо было только отрицаніе, съ ожесточеніемъ ломающее вс преграды, препятствующія жить, и оживленіе народной жизни струею новой живой воды, новою силою. И то и другое явилось въ мощной, геніальной личности Петра. Онъ возненавидлъ недвижныя формы этого быта всею силой своей пылкой и мощной души. Но, ломая эти бытовыя формы, онъ былъ только самымъ энергическимъ въ политическомъ смысл продолжателемъ дла московскихъ строителей и укрпителей Русскаго государства. Петръ поднялъ значеніе государства на такую высоту, о которой и не грезилось царямъ московскимъ, и совершилъ то, къ чему всми своими силами тянула русская жизнь, чего желалъ русскій народъ въ виду еще не низложенныхъ окончательно его враговъ. Церковь, до него бывшую вольною помощницей длу московскихъ царей, онъ обратилъ въ обязательную служительницу государственной власти, исполняющую безпрекословно его велнія. Онъ самого себя обратилъ въ слугу государства, а русскаго человка — въ казенную вещь. По въ то же время Петръ съ Запада привелъ еще новаго слугу Русскому государству, науку, и какъ плнницу заставилъ ее работать исключительно по его указанію на послднее. Само собою разумется, что Петръ нашелъ себ помощниковъ и сторонниковъ въ той части русскаго народа, которая жила началами личнаго быта, слдовательно — интересами и принципами отличными отъ остальнаго народа, жившаго духомъ общинно-соборнымъ,— въ той части, которая составляла высшій классъ.
Прежнее зданіе быта этого класса затрещало подъ натискомъ гигантской воли новаго просвтителя Русской земли и окружавшей его фаланги. Но большая часть народа, тснимая этою фалангой, не хотвшая продать свою душу и въ то же время не могшая помыслить о возстаніи на строителей силы Русской земли,— силы, создать и укрпить которую она стремилась,— отвернулась отъ новаго просвщенія, заперлась въ себя, въ свой бытъ, и въ предлахъ своей, сдавленной со всхъ сторонъ, жизни отстояла и сохранила извчное сокровище русской народной жизни — общинно-соборное начало. Эта часть русскаго народа, хотя и закрпощенная, одна жила самостоятельною жизнью, управлялась въ предлахъ сельской жизни своими сходами, носившими названіе въ той части Россіи, гд жило населеніе на общинныхъ земляхъ, мірскихъ сходовъ, а въ другихъ частяхъ Русской земли — громадъ, казацкихъ круговъ и т. д. Господствующій же, цивилизованный классъ имлъ значеніе только государственнаго орудія, въ этомъ только смысл было признано его существованіе, имъ только и опредлялось направленіе его ума, сердца и воли. Такими и должны были сдлаться, при измнившихся обстоятельствахъ, прямые наслдники дружинниковъ, такое и долженъ былъ получить значеніе при самодержавной центральной власти дружинный классъ. Этотъ классъ и сталъ проводникомъ науки къ намъ, указанной властителемъ, и она явилась въ рукахъ этого класса не защитницею русской самостоятельной жизни, а неумолимымъ судью, истребляющимъ своеобразныя ея формы. Въ школахъ, университетахъ, академіяхъ цивилизованная наука преподавалась русскому настолько и въ такомъ вид, насколько и въ какомъ вид нужно было для его служебной дятельности и для государственныхъ видовъ и цлей, и всякій проблескъ свободной мысли былъ заклейменъ названіемъ или безумія, или преступленія. Такимъ образомъ наука, а мало-по-малу и совсть и вра цивилизованнаго человка становились пустыми звуками. Русскихъ людей этого класса соединяла вншнимъ образомъ только сила центральной власти, которой они должны были служить, а разъединяли ихъ другъ съ другомъ и обособленность ихъ личнаго землевладнія, и соперничество чиновничьяго тщеславія. У нихъ, собственно говоря, не было общихъ высокихъ интересовъ. Только лучшихъ изъ нихъ, способныхъ подняться надъ уровнемъ узкихъ чиновническихъ и помщичьихъ интересовъ, но временамъ объединялъ не народно-государственный, а чиновно или военно-государственный патріотизмъ.
Отсюда неспособность русскаго человка, не принадлежащаго къ классу общинниковъ, до нашихъ дней соединяться во имя общихъ, высшихъ интересовъ, и только въ наше время возникаетъ у цивилизованныхъ людей нчто похожее на такую способность. Откуда же у русскаго человка, принадлежащаго къ верхнимъ классамъ, говоря вообще, могла развиться личность въ ея истинномъ значеніи? У него могъ только развиваться эгоизмъ, а съ нимъ корысть, хищничество, тщеславіе, продажность, духъ самоуправства и въ то же время рабства!
Вотъ къ какому результату въ своей жизни пришелъ тотъ классъ, который жилъ вн общинной жизни народа, личнымъ землевладніемъ, личною обособленностью. Все, что мы выше говорили о славныхъ исключеніяхъ, когда отдльныя лица изъ этого класса, проникнувшіяся общимъ народнымъ дломъ, общенародными стремленіями и цлями, являлись на первомъ план въ великія минуты русской исторической жизни, выходили изъ сферы своей личной жизни и становились носителями общинно-соборнаго духа. Такія общественныя личности были во вс времена исторіи этого класса — и въ дружинный періодъ его жизни, и въ московско-боярскій, и въ имперско-бюрократическій. Такъ, князь Пожарскій, не отличавшійся военнымъ геніемъ, въ 1612 году былъ душой великой общины — всего русскаго народа, былъ геніаленъ всенароднымъ геніемъ и, соединившись въ дух нравственной общинности съ мясникомъ Мининымъ, совершилъ великое дло освобожденія Москвы отъ враговъ и спасенія Русской земли отъ смуты и гибели, а затмъ, чуждый личнаго честолюбія и корысти, удалился и какъ бы исчезъ въ народ. И во весь имперскій періодъ нашей исторіи и въ наши дни находимъ людей высшаго класса, родственныхъ Пожарскому по ихъ духу преимущественно въ класс военномъ, въ дни войны. Одушевленіе ратнымъ дломъ и полемъ битвы, за немногими исключеніями, поднимаетъ высоко общественный духъ русскаго человка, но это даръ того народнаго общиннаго духа, вліяніемъ котораго незамтно воспитываются боле или мене инстинкты каждаго русскаго, которые, будучи заглушаемы въ обычной классу личныхъ землевладльцевъ жизни, все-таки таятся въ глубин его духа и при особо благопріятныхъ условіяхъ минуты выходятъ на свтъ. Но вообще среда цивилизованныхъ личныхъ землевладльцевъ въ исторической преемственности наслдовала имя дружинниковъ и ихъ духъ. Духъ же дружинный — духъ обособленности — прямо противуположенъ духу общинно-соборному русскаго народа. Дружинный духъ особенно сильно выразился въ нашемъ боярств,— мы говоримъ о боярств по преимуществу. Въ вчевыя времена въ боярской части княжеской дружины и характеръ духа дружины проявился съ особою силой,— характеръ, обусловившій всю дальнйшую судьбу и роль нашего боярства. Еще въ древнія времена, въ удльно-вчевой періодъ нашей исторіи, духъ дружиннаго боярства, говоря вообще, оказался духомъ эгоизма, духомъ себялюбиваго обособленія каждаго. Онъ и не могъ быть инымъ. Бояринъ — не земскій, а вполн дружинникъ — не принадлежалъ ни къ какой общин, никакой волости, а князю, который его кормилъ, поилъ и тшилъ. Да и съ княземъ онъ былъ связанъ только временно и только личною выгодою. Сегодня служитъ онъ одному князю, а завтра другому и даже врагу перваго. Дружинникъ-бояринъ не былъ даже крпокъ и Русской земл и русскому народу. Онъ воленъ былъ, ему не было зазорно въ сред собратій, покинуть Русскую землю и для личныхъ выгодъ служить иноземному народу, иноземному властителю, ради личной выгоды, хотя бы послдній былъ и врагомъ его родины. Единственный мотивъ боярина-дружинника — выгода, главная нравственная черта — эгоизмъ. Изъ дружины не могло выработаться даже военнаго братства, объединеннаго какою-нибудь политическою или идеальною цлью, пусть хотя бы даже и особою отъ цлей народныхъ. Такое братство все-таки требовало бы отъ членовъ братства обузданія ихъ эгоистическаго произвола, лозунгъ и принципъ боярина-дружинника: ‘Боярамъ вольнымъ — воля’. Дружина разсыпалась, разбредалась или съ перемною князя, или съ его смертію. Понятно, что могло, что должно было проистечь изъ такого духа бояръ-дружинниковъ, когда, посл разгрома Русской земли татарами, литвою и др., вся русская жизнь была оттснена къ сверо-востоку и тамъ сосредоточилась. Больному бродяжничеству бояръ-дружинниковъ былъ положенъ тсный предлъ. Московскіе князья стали усиливаться, перемогать другихъ князей и богатть. Корысть и любочестіе потянули бояръ-дружинниковъ въ Москву, на службу московскаго князя. И чмъ же отличалось боярство, сосредоточившееся около московскаго князя?
Грабительствомъ, насиліемъ надъ народомъ, закрпощеніемъ его и интригами съ цлью овладть сначала княземъ, потомъ царемъ и верховною властью, а наконецъ и престоломъ, что и удалось въ лиц Шуйскаго. Боярство московское явилось, говоря вообще, неслыханно дерзкою, но низкою, черною по своимъ мотивамъ крамолою, которая разршилась великою смутой, предательствомъ Россіи Польш,— смутой, едва въ конецъ не погубившею Русской земли. Всмъ извстна исторія крамолъ боярскихъ и мы считаемъ лишнимъ распространяться о ней. Исторія крамолъ на Руси есть исторія русскаго боярства и, наоборотъ, исторія боярства есть исторія крамолъ. До и тутъ боярство и неспособно было, да и не думало даже образовать, выработать изъ себя сословную корпорацію,— такая корпорація требовала извстнаго самопожертвованія ради корпоративной цли, а духъ боярства — духъ узкаго эгоизма, духъ эгоистической обособленности. Возможна ли была какая-нибудь сословная корпорація изъ бояръ, когда каждый изъ нихъ имлъ въ виду только себя, работалъ только на себя, для своихъ только выгодъ, и стремился уничтожить всякого, кто стоялъ на дорог, или уничтожалъ его, если былъ сильне, или холопствовалъ передъ тмъ, кого находилъ боле себя сильнымъ, и пристроивался къ нему, и помогалъ ему, ради своихъ личныхъ интересовъ, какими приходилось средствами — честными ли, или подлыми, лишь бы урвать что-нибудь себ. Исторія боярства, будучи исторіей крамолъ на Руси, въ то же время и исторія партій боярскихъ, пожиравшихъ и рвавшихъ другъ друга въ клочки изъ-за лакомыхъ кусковъ, какъ зври на травл. Когда же соединенными силами царя и народа подавлялась крамола боярская и не было для нея возможности поднять свою голову, боярство переходило къ раболпному самоуниженію, къ безпредльному холопству, ибо личный корыстный эгоизмъ не иметъ ничего общаго съ сознаніемъ личнаго достоинства, слдовательно съ личностію въ истинномъ ея значеніи. Боярство постоянно, особенно въ начал царскаго періода, враждовало и съ народомъ, и съ властью, возбуждая противъ себя и власть, и народъ, и согласно тому закону, по которому всякая отрицательная сила возбуждаетъ энергію положительной, усиливало духъ единенія народа съ верховною властью. Грозный обратился въ народу, предпринимая истребленіе боярской крамолы, а народъ въ немъ искалъ защиты себ отъ боярскихъ насилій. Курбскій проклиналъ Грознаго за его злодйства, а народъ славилъ въ своихъ псняхъ и самого Грознаго за то, что онъ выводилъ измну. Бунтъ Разина былъ движеніемъ противъ бояръ. Разинъ думалъ, что, истребляя послднихъ, служилъ службу царю. И до сихъ поръ народъ видитъ въ цар залогъ своего счастія, одваетъ его въ своихъ думахъ ореоломъ защитника и покровителя народа и источники правды. Дворянскій же отдлъ класса, жившаго личнымъ началомъ, собственно дворянство, будучи представителемъ втораго разряда дружины, было только служилымъ состояніемъ и потому, не принадлежа къ боярству, боле проникалось духомъ народнымъ, было ближе къ нему и непричасно крамольному боярскому духу. Посл полнаго поглощенія всего русскаго народа государствомъ, совершеннаго Петромъ I, и дворянство, и боярство превратились въ простое чиновничество и въ чиновническое боярство. Эти два слоя значительно разнятся у насъ между собою и по духу и по отношенію къ народу. Мы здсь не будемъ объ этомъ распространяться, во-первыхъ, потому, что и такъ наша статья достигла слишкомъ большихъ размровъ, и, во-вторыхъ, потому, что пришлось бы касаться слишкомъ щекотливыхъ фактовъ и вопросовъ, исторія же простаго чиновничества нашего хорошо извстна всмъ, какъ и исторія чиновническаго боярства.
Изъ бглаго очерка русской исторической жизни уже вытекаетъ несомннный результатъ, что русскій народъ во все продолженіе своей исторіи непрерывно жилъ общинно-соборнымъ началомъ, что на основаніи этого начала и силою его сложилась и развивалась вначал его общественно-политическая жизнь, что этою силой создано сильное Русское государство, что ею спасено оно не разъ отъ конечной гибели, изъ которой тою же силой возрождалось оно къ новой, боле полной и могущественной жизни, что соборное начало служитъ прочнымъ, незыблемымъ основаніемъ и для настоящаго государства, что личное начало, въ томъ смысл, въ какомъ оно являлось досел въ русской жизни, имло значеніе силы отрицательной, часто подчиненой, часто враждебной народу. Слдовательно общинно-соборное начало составляетъ существенный, основной элементъ природы быта русскаго народа и его индивидуальнаго характера. Мы называемъ это русское начало не просто общиннымъ, а соборнымъ, потому что понятіе выражаемое словами община, общность, не заключаетъ въ себ, какъ необходимость, понятія о личной свобод, и слова эти могутъ быть приняты въ смысл коммуны, коммунальности, тогда какъ русская община — не коммуна, не исключаетъ, какъ послдняя, личной свободы и управляется мірскимъ сходомъ, цль котораго — свободно прійти къ согласію, къ единенію. Кром того не вся Россія покрыта общинными землевладніями. Тамъ, гд нтъ послдняго, народъ русскій въ своей осдлой, общинно-политической жизни управляется, какъ мы говорили и всмъ извстно, громадами, кругами и т. д., въ основаніи которыхъ лежитъ соборное же начало и которые, по нашему мннію, рано ли, поздно ли — должны разршиться общиннымъ землевладніемъ при обстоятельствахъ тому благопріятствующихъ, чему читатель найдетъ подтвержденіе въ статьяхъ г. Щербины объ общин, напечатанныхъ въ нашемъ журнал. Духъ соборности русскаго народа выразился ярко и въ другой сторон его жизни, не предполагающей непремнно осдлости, не въ общественно-политической, а въ подвижной промысловой,— именно въ артеляхъ, свободно соединяющихъ русскихъ людей, составляющихся въ многообразныхъ формахъ и покрывающихъ собою всю Русскую землю. Съ этимъ крайне важнымъ и также существеннымъ фактомъ въ жизни русскаго народа мы приглашаемъ читателя познакомиться въ статьяхъ объ артеляхъ и артельномъ начал гг. Созонова и Исаева, напечатанныхъ также въ нашемъ журнал.
Кром того это соборное начало живетъ въ самыхъ инстинктахъ чувствъ русскаго народа и отлилось въ пластик его увеселеній — хоровод и къ хоровомъ стро его псенъ. Оно сознательно облюблено имъ. Русскій народъ силою своего эпическаго творчества воплотилъ это начало въ поэтическій идеалъ богатырей, величавыхъ стоятелей за народъ, хора, свободно движущагося вокругъ физически-слабаго, но любезнаго имъ — князя Владиміра, который управляетъ ихъ движеніями чисто нравственною силой, я народъ любуется этимъ идеаломъ, какъ самымъ любезнымъ его сердцу, самымъ желаннымъ строемъ жизни. Это же соборное начало положено въ основаніе церкви, къ которой принадлежитъ русскій народъ. Мы не творимъ объ отступленіяхъ. Наши сектанты, отложившіеся отъ церкви, но ‘алчущіе и жаждущіе правды’, положили это начало въ основаніе своихъ религіозныхъ общинъ. Мы минуемъ другія стороны народной жизни, въ которыхъ воплощается то же соборное начало, и полагая, что я сказаннаго достаточно, заключаемъ: соборное начало есть существенный, основной элементъ и принципъ природы духа русскаго народа, идея его, а духъ единенія есть сила его жизни. Христіанство исповдуетъ, что абсолютная истина для жизни человчества — въ любви свободно соединяющей людей воедино во имя источника правды — Бога, или, другими словами, въ братств людей, сліянныхъ воедино взаимною любовью другъ къ другу и любовью къ источнику правды и стремящихся къ правд. Въ этомъ царств правды — вся правда жизни человчества. Сила этого царства любовь, а форма его жизни — братская, соборная жизнь.
Соборное начало и духъ единенія, когда они проявляются въ природ народа, предрасполагаютъ его и направляютъ его къ осуществленію въ жизни своей святаго, высочайшаго идеала для послдней, и потому могутъ быть названы правдою ея. На этомъ основаніи соборное начало и духъ единенія въ быт и дух русскаго народа мы имемъ право назвать и называемъ русскою народною правдой, передъ которой долженъ смириться каждый, призванный воздйствовать на эту жизнь или дломъ, или словомъ.
Но соборное начало не есть поглощеніе личности безразличнымъ единствомъ. Такое единство не можетъ быть правдою,— оно насильственно уничтожаетъ душу человка, которая оцнена Истиною ‘дороже цлаго міра’. Соборное начало есть внутреннее объединеніе совершенно свободныхъ, самостоятельныхъ и сознающихъ свое личное право людей. Поэтому въ бытовой жизни русскаго народа, въ природ котораго лежитъ соборное начало, настолько правды, насколько, вслдствіе его стремленій къ единенію, не страдаетъ личность человка, насколько не подавлена она, насколько дорожитъ онъ ею, насколько развита она. Мы уже видли, что личность человка русскаго во всхъ слояхъ народныхъ остается крайне неразвитою, и изъ вседневнаго опыта мы знаемъ, что русскій человкъ не дорожитъ ею, не сознаетъ достаточно ни ея значенія, ни ея неотъемлемыхъ правъ. Мы, конечно, говоримъ о личности въ истинномъ ея смысл, а не въ смысл эгоизма. Поэтому, преклоняясь передъ соборнымъ началомъ въ жизни русскаго народа, мы не должны мириться съ слабымъ развитіемъ у насъ личности, но содйствовать по мр силъ всему, что способствуетъ ея развитію, и бороться со всмъ, что въ быт народа противодйствуетъ ему.
Если въ быт и дух русскаго народа преобладаетъ одинъ элементъ соборной жизни — элементъ общинный — и сознанъ у насъ истинно народными умами А. Хомякова, В. Аксакова, Ю. Самарина, В. Лешкова, И. Бляева, А. Кошелева и др., то на Запад выработанъ жизнью другой элементъ и сознанъ въ высшемъ правовомъ значеніи какъ носитель и сила общечеловческихъ идей и правды. Мы говорили, что такое высокое развитіе и сознаніе значенія личности составляетъ правду жизни западныхъ народовъ. Вліяніемъ ихъ просвщенія и жизни долженъ восполниться недостатокъ въ правд русскаго народа. Проводникомъ такого вліянія, по мр своего просвщенія, становится нашъ цивилизованный классъ. Проникаясь въ то же время общинно-соборными идеями, онъ можетъ, при помощи условій нашего быта, сдлаться могущественною силой въ дл жизненнаго синтеза двухъ началъ, общиннаго и личнаго. Въ этомъ, по нашему мннію, призваніе нашей интеллигенціи. Могучими рычагами для этого были и будутъ наука, глубоко воспринятый и сознанный христіанскій идеалъ, народное просвщеніе и свобода.
Наука, приведенная Петромъ Великимъ плнницею, все-таки осталась богинею. Она, хотя украдкою, все-таки бросала свои лучи въ души немногихъ и освщала ихъ своимъ свтомъ. Возбужденное сознаніе ихъ съ ужасомъ измрило ту бездну, въ которую погружены были крайнимъ невжествомъ и крайнимъ закрпощеніемъ государству и они, и все окружавшее ихъ, и съ страстнымъ порывомъ бросились къ свту науки. Наука же, выросшая и развившаяся на Запад, разъяснила великое значеніе личности въ настоящемъ, высшемъ смысл этого слова и значеніе ея неотъемлемыхъ правъ. Изъ даровъ, которыми одарила русскаго человка наука, это самый драгоцнный, самый существенный, центральный даръ. Когда совершилось по манію царя великое событіе, составляющее эпоху въ жизни русскаго народа — освобожденіе крестьянства, хранившаго въ своей замуравленной жизни, какъ подъ спудомъ, какъ тайну, коренныя начала русской жизни,— образованные люди стали лицомъ къ лицу съ освобожденнымъ народомъ, и оказалась между ними рознь. Спшимъ оговориться: мы употребляемъ слово рознь не въ томъ смысл, въ какомъ употребляютъ это слово многіе, т.-е. не въ смысл враждебности двухъ классовъ другъ къ другу. Ничего подобнаго нтъ въ отношеніяхъ необразованнаго русскаго крестьянина къ образованному русскому землевладльцу-дворянину или вообще къ образованному русскому человку. Русскій крестьянинъ уважаетъ образованнаго человка и въ какомъ нибудь дл недоступномъ его пониманію или знанію обращается съ довріемъ къ образованному помщику. Притомъ существуетъ много интересовъ общихъ у необразованнаго русскаго крестьянина съ образованнымъ дворяниномъ, какъ было разъяснено въ одномъ изъ внутреннихъ обозрній Русской Мысли. Не говоря о розни въ экономическихъ интересахъ, которая въ Россіи, по нашему мннію, легче устранима, чмъ гд-нибудь, не вслдствіе только обилія земли у насъ, но и вслдствіе той особенности русскаго характера, въ силу котораго при освобожденія крестьянъ въ сред самихъ землевладльцевъ, въ дни комитетовъ но освобожденію крестьянъ, образовалась большая партія за освобожденіе послднихъ съ землею, и давно помирились съ этимъ, за немногими исключеніями, даже т изъ не принадлежавшихъ къ этой партіи, которыхъ благосостояніе подорвалось вслдствіе отчужденія отъ нихъ земель и трудности обрабатывать наемнымъ трудомъ людей, обезпеченныхъ землею. Мы разумемъ здсь подъ словомъ рознь преимущественно различіе въ идеалахъ и пониманіи жизненныхъ, нравственныхъ и правовыхъ вопросовъ, существующее между людьми, воспитавшимися и образовавшимися въ понятіяхъ личнаго начала и обусловленными личнымъ землевладніемъ, и людьми, которыхъ понятія сложились на начал общинномъ,— между людьми, проникнутыми сознаніемъ великаго значенія личности и ея правъ и на этомъ начал построившими свои идеалы, и между людьми, не сознающими этого значенія и живущими идеалами общинной жизни. Объ этомъ приглашаемъ читателя прочесть въ весьма важной по своему содержанію и прекрасной стать г. Капустина: ‘Наше крестьянство и общинное землевладніе’ (II), напечатанной въ ‘Русской мысли’.
Точно ли однако это различіе не примиримо? Точно ли личность, понятая въ ея истинномъ значеніи, исключаетъ общинность и, наоборотъ, общинность исключаетъ личность? Соборное начало въ полномъ его развитіи должно дать синтезъ этихъ двухъ кажущихся противуположностей и мы утверждаемъ, что вполн развитая личность приводитъ къ этому синтезу. Мы представимъ читателю особую статью по этому предмету. Но одно теоретическое доказательство, одно теоретическое убжденіе въ какой-нибудь истин еще не ручается за ея дйствительное осуществленіе въ жизни. Сказанный синтезъ долженъ быть совершенъ силою самой жизни, построиться и сознаніемъ, и нравственными инстинктами, и экономическими условіями. Объ экономическихъ условіяхъ, большею частію находящихся въ рукахъ человка, также какъ и о теоретическихъ доводахъ — мы теперь говорить не будемъ. Что же касается до нравственныхъ инстинктовъ, мы скажемъ только слдующее:
Классъ русскихъ людей, воспитанный вн общинной жизни, въ дух личной обособленности, все-таки — классъ людей русскихъ по духу, за небольшими, пожалуй, исключеніями тхъ, которые причисляютъ себя къ чиновническому боярству и мечтаютъ о ландлордств,— людей, выросшихъ и воспитанныхъ вдали отъ народа, почти среди иноземцевъ. Но такихъ очень мало. Природа русскаго человка не выработала аристократизма, вс похотливыя стремленія къ нему превращались всегда въ Россіи въ гнусную крамолу, которую постоянно русская жизнь извергала изъ себя. Какихъ бы теоретическихъ убжденій ни былъ русскій, въ немъ все-таки живутъ инстинкты духа единенія, которые побуждаютъ людей стремиться къ добровольному, слдовательно свободному, соборному единенію, Эти инстинкты, напримръ, ярко сказались въ образованіи не малой партіи среди русскихъ личныхъ землевладльцевъ-дворянъ въ пользу освобожденія крестьянъ съ землею (напримръ, все тверское дворянство по иниціатив Унковскаго, Голованова и другихъ, при разработк вопроса объ освобожденіи крпостныхъ, въ самомъ начал дла единогласно выразило желаніе освободить послднихъ съ землею, хотя и раздлилось потомъ на партіи въ комитет. Да и не въ одной Тверской губерніи, но и во всхъ губернскихъ комитетахъ образовались партіи, стоявшія за освобожденіе съ землею), въ дятельности первыхъ посредниковъ по длу освобожденія, въ единогласныхъ постановленіяхъ всхъ губернскихъ земскихъ собраній (исключая одну губернію, въ которой почти и нтъ дворянъ) о необходимости снятія подушной подати съ крестьянъ и разложенія ея на земли всхъ русскихъ гражданъ безъ изъятія, въ томъ сочувственномъ отношеніи ко всмъ мрамъ, которыя уравниваютъ въ повинностяхъ дворянство съ крестьянствомъ, напримръ въ вопрос о воинской повинности, въ земскомъ дух безсословности, въ силу котораго вчерашніе крпостные принимаются вчерашними ихъ господами на обсужденіе сообща общихъ земскихъ длъ не только охотно, но даже радостно, въ дух полнаго равенства, въ распространенномъ среди всего дворянства стремленіи слиться съ крестьянствомъ, въ волостномъ самоуправленіи, заявленномъ и въ печати, и въ постановленіяхъ столькихъ земствъ,— стремленіи, хотя, по нашему мннію, и неудобномъ въ осуществленіи, но въ которомъ сказывается, какъ нежеланна для русскаго человка обособленность сословная, наконецъ, въ томъ страстномъ, неудержимомъ стремленіи, преимущественно молодаго поколнія, къ преискреннему, полному сліянію съ простымъ русскимъ народомъ, къ участію въ его трудахъ, къ беззавтному служенію ему, къ его обезпеченію, къ поднятію уровня его развитія. Это ли не залоги со стороны класса русскихъ людей, воспитавшихся въ личномъ начал, личной обособленности, къ сліянію со всмъ народомъ въ соборное, братское единеніе? Къ тому же должно повести и ясное пониманіе личности, въ ея истинномъ значеніи, какъ оно раскрыто научно-философскими умами.
Соборное начало есть коренное основаніе и живая сила русской жизни, русскаго духа. Какою мощью наполнится эта сила, когда будетъ открыто сознанію и сердцу всего русскаго народа, что святость христіанской жизни — ‘не въ бжаніи изъ міра въ пустыню, а въ дружномъ и свободномъ стремленіи въ осуществленію въ жизни соборнаго братскаго единенія, на основаніи и силою любви. Русскій народъ хранитъ въ своей природ и въ дух своемъ неоцнимый залогъ къ тому, сокровище его жизни, соборное начало. Это начало, преобразующее жизнь по законамъ правды въ истинномъ смысл, есть великое зиждительное начало. Ему должно дать полный и широкій просторъ, его развитію нощно содйствовать, а противиться всему и побждать все, что ему противодйствуетъ. Въ этомъ — истинный консерватизмъ нашъ.
Если преобразованіе жизни, преобразованіе уклада ея по иде и законамъ правды есть соціализмъ, то мы соглашаемся такое преобразованіе жизни путемъ органическаго и широкаго развитія соборнаго начала назвать соціализмомъ.
Но тогда что же общаго между этимъ соціализмомъ и коммунарствомъ, между органически изъ себя развивающимся русскимъ началомъ и насильственнымъ учрежденіемъ коммуны, этой вопіющей лжи, ибо ею отрицаются личность человка и его свобода,— лжи, осуществляемой разв путемъ террора, необходимаго спутника всякаго насилія. Коммунарство не можетъ быть названо соціализмомъ, котораго цль — водвореніе правды въ жизни путемъ непремнно правды и свободы, ибо правда не можетъ осуществляться ложью и насиліемъ, врагами ея. Опасно смшивать понятія.
Не коммунарства хочетъ русскій народъ, а правды Христовой… И преступно, и страшно задерживать его на этомъ пути или совращать съ него… Правда побдитъ!