Узы, Стриндберг Август, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 26 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Август Стриндберг

Узы

Действующие лица:

Окружный судья, 27 л.

Пастор, 60 л.

Барон, 42 л.

Баронесса, 40 л.

Двенадцать присяжных.

Нотариус.

Экзекутор.

Судебный пристав.

Адвокат.

Александерсон — фермер.

Альма Джонсон — служанка.

Скотница.

Молотильщик.

Народ.

Декорация:

Зала суда. В глубине сцены дверь и окно, из которого видны пасторский дом и церковная колокольня. Направо дверь. Налево, на возвышении, место для судьи в виде кафедры, украшенной золочеными орнаментами, изображающими весы и меч. По обеим сторонам кафедры столы и стулья для присяжных. Посередине зала скамейки для публики. Вдоль стен тянутся большие шкафы с наклеенными на дверцах объявлениями.

Явление первое.

Экзекутор. Судебный пристав.

Экзекутор. Видел ты когда-нибудь столько народу во время летней сессии?

Судебный пристав. Ни разу еще с тех пор, как разбиралось знаменитое убийство Альсоёра, пятнадцать лет тому назад!

Экзекутор. Да, ведь нынешняя-то история стоит двойного отцеубийства! И то беда, что барон и баронесса хотят разводиться… Ну, а уж если сюда вмешаются их семьи да начнут спор об имуществе и землях, то-то разгорится пожар! Недостает только, чтобы они начали ссориться из-за своего единственного ребенка, — тут уж сам царь Соломон их не разберет!

Судебный пристав. В чём же дело? Одни говорят так, другие этак… Ведь кто-нибудь да виноват?..

Экзекутор. Ну, это еще как сказать! Часто никто и не виноват, когда ссорятся двое, а иногда виноват только один, а ссорятся все-таки двое!

К тому же здесь дело вовсе не в простой ссоре, а в целом преступлении, где есть истец, то есть обиженная сторона, и ответчик — сторона обвиняемая. Да, не легко разобрать, кто виноват в этом деле. Верно то, что обе стороны в одно время и истцы и ответчики!

Судебный пристав. Да, да, удивительные настали времена! Точно всё бабы с ума сошли! Вот и у моей старухи случаются припадки, когда она вдруг начнет уверять, что я бы тоже должен родить детей, что это будет вполне справедливо… Точно Господь Бог без неё не знал, как сотворить людей… Извольте-ка выслушивать длиннейшие разговоры о том, что она тоже ‘человек’, будто я этого и сам не знал или говорил когда-нибудь обратное!.. Говорит, что ей надоело быть моей служанкой, хотя, на самом деле, ведь слугой-то выхожу я!

Экзекутор. А! так и у тебя та же история! Моя вот усердно читает газету, которую ей дают иногда на барском дворе, и вот начинаются россказни, точно о чем-то удивительном, — о том, как одна баба принялась за каменщицкую работу, как старуха набросилась на своего больного мужа и прибила его… Не понимаю, с чего это она! Только мне кажется, что она злится на меня за то, что я мужчина!

Судебный пристав. Удивительно, право! Предлагает ему понюхать табаку. Погода хороша! Хлеб стоит в поле густой, как шерсть, а утренники любезно миновали нас!

Экзекутор. У меня нет земли… Мне туго приходится в урожайные годы! Ни купить, ни продать… Ты знаешь нового судью, который будет председательствовать сегодня?

Судебный пристав. Нет. Говорят, что еще совсем молодой человек, он только что сдал экзамены и сегодня председательствует в первый раз.

Экзекутор. Я слышал, будто он ужасный святоша…

Судебный пристав. Проповедь что-то сегодня бесконечная!

Экзекутор. Кладет на место нотариуса большую библию и 12 маленьких шариков на места присяжных. Ну, теперь наверно скоро и конец! Они сидят там уже больше часа.

Судебный пристав. Да, уж наш пастор, если захочет — молодчина в проповедях! Пауза. А что, супруги лично будут присутствовать?

Экзекутор. Да, оба. Вот будет у нас народу сегодня! Снаружи слышен звонок. А вот и конец! Сотрика поскорей пыль со столов! Можно сейчас же начать!

Судебный пристав. Есть ли чернила в чернильницах?

Явление второе.

Те же. Барон. Баронесса.

Барон вполголоса баронессе. Итак, прежде чем расстаться на целый год, проверим, согласны ли мы с тобой во всех пунктах. Во-первых, не надо взаимных обвинений перед судьей!

Баронесса. Неужели ты думаешь, что мне приятно раскрывать перед этой толпой мужиков всё подробности нашей интимной жизни?

Барон. Хорошо! Хорошо! Дальше: в течение этого года ты оставляешь ребенка у себя, с условием, что он будет навещать меня, когда я захочу. Кроме того — он будет воспитан согласно с теми принципами, которые я изложил тебе и которые ты одобрила!

Баронесса. Разумеется!

Барон. И, наконец, в течение года я буду выдавать тебе и ребенку содержание в 3000 крон, взятых из доходов с имения.

Баронесса. Решено!

Барон. Теперь мне ничего не остается прибавить… Позволь только сказать тебе — до свиданья! Мы одни знаем истинные причины развода. Щадя нашего сына, мы должны скрывать их от всех! Но я заклинаю тебя в последний раз — ради него не начинай ссоры, чтобы имя его родителей не было втоптано в грязь! Позже, всё равно, суровая жизненная правда откроет ему, что его отец и мать были разведены!

Баронесса. Я не начну ссоры, пока буду уверена в том, что ребенок останется у меня!

Барон. Сосредоточим всё наши заботы на том, чтобы сохранить счастье нашему ребенку! Забудем всё, что произошло между нами! И вот обдумай еще… Если каждый из нас будет отстаивать свои права на ребенка, или мы оба будем доказывать свои способности в деле воспитания, судья имеет право отнять его у обоих и отдать в руки чужим, лицемерным людям, которые воспитают его в ненависти и презрении к родителям!

Баронесса. Это немыслимо!

Барон. Уверяю тебя, друг мой, — это закон!

Баронесса. Ну, так этот закон глуп!

Барон. Возможно! Но он еще в силе и может быть применен к тебе!

Баронесса. Это противно природе! я никогда не подчинюсь подобному закону!

Барон. Да ведь это и не нужно! Мы решили не противоречить друг другу. Мы ни в чём не могли с тобой поладить, это единственный случай, где мы согласны… Постараемся расстаться без ссор! Экзекутору. Может ли баронесса поджидать в той комнате?

Экзекутор. Пожалуйста, войдите.

Барон провожает баронессу до двери, ведущей направо, потом выходит в среднюю дверь.

Явление третье.

Экзекутор. Судебный пристав. Адвокат. Скотница. Альма Джонсон. Молотильщик.

Адвокат Альме Джонсон. Слушай меня хорошенько, голубушка! Я ни минуты не сомневаюсь в том, что ты украла… но, так как у твоего хозяина нет свидетелей, — ты невинна! А так как твой хозяин назвал тебя в присутствии двух свидетелей воровкой, он виновен перед гобой в оскорблении личности! Итак, значит, ты— истица, он — обвиняемый… Теперь запомни хорошенько это правило: главная забота каждого подсудимого — это запирательство!

Альма Джонсон. Хорошо… но господин судья уже сказал, что виновата не я, а мой хозяин.

Адвокат. Ты виновата, потому что украла! Но так как ты взяла себе защитника, то мой долг выгородить тебя и добиться обвинения твоего хозяина. Повторяю тебе в последний раз — запирайся во всём. Свидетелям. Что же касается свидетелей, что они должны показывать? Слушайте — хороший свидетель должен придерживаться сути, исключительно сути дела! Помните же, что нам вовсе не требуется знать, виновата ли Альма Джонсон в краже, нам важно только, назвал ли ее Александерсон воровкой, так как знайте еще, что закон воспрещает Александерсону доказывать правоту своей жалобы, это право принадлежит нам… а почему — сам чёрт не знает! Итак — придерживайте языки и смело кладите руку на библию.

Скотница. Господи Боже! Я так боюсь, что уж и не знаю, что надо говорить!

Молотильщик. Повторяй за мной, наверно не соврешь!

Явление четвертое.

Те же. Судья. Пастор.

Судья. Благодарю вас за вашу проповедь, господин пастор!

Пастор. Что вы! Не за что, господин судья!

Судья. Нет, нет… Вы знаете, что сегодня мое первое заседание! Я боюсь карьеры, на которую меня толкнули почти против воли! Да, господин пастор, наши законы еще так несовершенны, сама юриспруденция так сомнительна, а природа человека так полна лжи и притворства, что я иногда удивляюсь смелости, с которой судья должен произнести решающее слово… Сегодня вы разбудили мои сомнения!

Пастор. Конечно, совесть есть первое условие вашего звания, но нельзя же ради этого быть таким боязливым! Всё несовершенно в этом мире, а потому мы не можем считать совершенными как судью, так и его решения.

Судья. Всё это так… а все-таки я чувствую, как давит меня ужасная ответственность за судьбу людей, тем более, что мое решение может влиять и на будущие поколения… В эту минуту я озабочен больше всего разводом барона и баронессы… Я хотел бы вас спросить… Ведь вы предварительно допрашивали уже мужа в церковном совете… Каково ваше мнение относительно виновности одной из сторон?

Пастор. Другими словами, вы, судья, хотите меня сделать судьей в этом деле, или основать ваше решение на моем показании? Я могу вам только указать на протокол, подписанный церковным советом.

Судья. Ах, видел я этот протокол! Мне необходимо знать скрытые причины, а их-то в протоколе и нет.

Пастор. То, в чём супруги упрекали друг друга во время допроса, должно остаться тайной… Да и потом — как вы хотите, чтобы я разобрал, кто из них сказал правду, кто солгал… Отвечу вам так же, как я ответил им: я не смею верить одному больше, чем другому.

Судья. Однако, в течение допроса вы могли составить свое личное мнение?

Пастор. Я составил мнение после объяснения одной стороны и изменил его, услыхав объяснения другой. Одним словом, у меня нет твердо установленного мнения в этом деде!

Судья. Но ведь я то должен его иметь! А между тем я ничего не знаю!

Пастор. Да, в этом и состоит трудность задачи судьи! Я никогда не мог бы ее выполнить!

Судья. Будут ли допрошены свидетели? ведь можно получить доказательства!

Пастор. Нет, супруги не желают обвинять друг, друга публично… К тому же два лжесвидетеля служат достаточным доказательством! Да неужели вы думаете, что можно основывать свое мнение на болтовне прислуги, на сплетнях завистливых соседей или на злобе родственников?

Судья. Вы опасный скептик, господин пастор!.

Пастор. Легко быть скептиком в 60 лет, из которых сорок был духовником! Ложь живет в человеке, как первородный грех, и я думаю, что всё люди лжецы… Ребенок лжет в первый раз из боязни, он вырастает и продолжает лгать по необходимости, по расчету, или из чувства самосохранения… Я знаю даже таких, которые лгут из милосердия. В данном деле вам будет крайне трудно узнать, кто из супругов говорит правду! Постарайтесь, чтобы предвзятое мнение не повлияло на вас! Вы сами только недавно женились и, вероятно, находитесь еще под обаянием молодой жены. Смотрите же! Вас может легко увлечь сочувствие к милой, молодой женщине, несчастной жене и матери! Вы недавно стали отцом, и вам будет трудно побороть в себе чувство жалости при мысли о разлуке отца с единственным сыном! Прежде всего, старайтесь избегать жалости… Показать сострадание одному — равносильно жестокости к другому!

Судья. К счастью, мою задачу упрощает то, что супруги согласны между собой относительно главных пунктов.

Пастор. Гм!.. Не очень-то этому доверяйтесь! Они всё говорят так, но, как только встанут лицом к лицу с судьей, решенье их ослабевает, и страсть разгораются как могучий пожар… Достаточно одной искры, чтобы огонь прорвался… Но вот и присяжные! До свиданья!.. Я останусь здесь, но не хочу показываться.

Явление пятое.

Те же. Нотариус. Двенадцать присяжных.

Судебный пристав у средней двери звонит в колокол. Присяжные усаживаются на своих местах. Толпа наполняет зал.

Судья. На основании главы второй, параграфа шестого и восьмого устава судопроизводства, объявляю заседание открытым. Говорит тихо несколько слов нотариусу, затем громко. Господа присяжные, прошу вас принят присягу.

Присяжные встают и, кладя руку на библию, произносят каждый отдельно свое имя и фамилию, всё остальное говорят вместе.

Я, Александр Эклунд,

я, Эммануил Викберг,

я, Карл Иоганн Своберг,

я, Эрик Отто Боман,

я, Эренфрид Содерберг,

я, Олаф Андерсон из Вика,

я, Карл Петер Андерсон из Берга,

я, Аксель Валлин,

я, Андерс Эрик Рут,

я, Овен Оскар Эрлин,

я, Август Александр Вас,

я, Людвиг Эстман (всё вместе вполголоса) обещаюсь и клянусь перед Господом и святым его Евангелием праведно судить по душе и совести, быть справедливым как к богатому, так и к бедному и судить по законам Господа и моего отечества. Громче, возвышая голос. Клянусь, что не искажу закона и не совершу несправедливости ни по родству, ни по дружбе, ни из мести, ни из страха, ни из злобы. А также из-за подкупа или другой какой-нибудь выгоды не оправдаю виновного и не обвиню невинного. Еще громче. Клянусь также, что ни до, ни после произнесения вердикта, ни ищущим правосудия и никаким другим лицам не открою решений принятых судом при закрытых дверях. Обещаю честно исполнить свой долг, без злобы и притворства, как честный и справедливый судья! Пауза. И да поможет мне в этом Господь!

Присяжные садятся.

Судья судебному приставу. Потребуйте к слушанью дела Альмы Джонсон против фермера Александерсона.

Явление шестое.

Те же. Адвокат. Альма Джонсон. Александерсон. Скотница. Молотильщики.

Судебный пристав, громко вызывая. Служанка Альма Джонсон! фермер Александерсон!

Адвокат. Я имею полную доверенность от лица истицы Альмы Джонсон.., Не желает ли господин председатель с ней ознакомиться?

Судья, просматривая доверенность. ‘Служанка Альма Джонсон привлекает к ответственности своего бывшего хозяина Александерсона, основывая свою жалобу на статье шестнадцатой, параграф восьмой уложения о наказаниях, карающей обвиняемого шестимесячным заключением или денежным штрафом, в виду того, что Александерсон назвал истицу воровкой, не доказывая правоты своего оскорбления и не жалуясь на нее в суд’.

Обвиняемый Александерсон, что вы можете сказать в свое оправдание?

Александерсон. Я назвал ее воровкой, потому что видел, как она крала.

Судья. Имеете ли вы свидетелей, видевших, как она совершила эту кражу?.

Александерсон. Нет, господин судья, к несчастью, у меня нет свидетелей. Я всегда выхожу из дому один.

Судья. Почему же вы не предъявили к ней иск?

Александерсон. Потому что я не терплю всякого рода тяжбы! Да к тому же у нас, фермеров, вошло в обычай умалчивать о кражах, происходящих в хозяйстве, отчасти потому, что это случается очень часто, отчасти же потому, что мы не хотим портить навсегда репутацию служащих.

Судья. Имеете ли вы что-нибудь сказать, Альма Джонсон?

Альма Джонсон. Да-а-а…

Адвокат. Молчи! Альма Джонсон, которая в настоящем деле является истицей, а не обвиняемой, просит перейти к допросу свидетелей, чтобы они могли подтвердить оскорбление, нанесенное ей Александерсоном.

Судья. В виду сознания Александерсона, считаю излишним допрос свидетелей. Мне важно знать, действительно ли виновна Альма Джонсон?

Если Александерсон имеет уважительные причины для своего обвинения, мы могли бы принять во внимание это смягчающее вину обстоятельство.

Адвокат. К сожалению, я принужден не согласиться с господином председателем! Опираясь на главу 16, параграф 13 уложения о наказаниях, считаю возможным напомнить, что обвиняемому не дано права приводить доказательств правоты своего оскорбления.

Судья. Прошу удалиться присутствующие стороны, свидетелей и публику. Суд будет совещаться.

Все выходят.

Явление седьмое.

Судья. Честный ли человек Александерсон? Можно ли ему доверять?

Аксель Валлин. Он вполне достоин доверия.

Судья. А какова репутация Альмы Джонсон? Слывет ли она честной служанкой?

Эрик Отто Боман. Я рассчитал ее в прошлом году за грубость.

Судья. Несмотря на это, я должен присудить Александерсона к штрафу… Ничего не поделаешь… Он беден?

Людвиг Эстман. Он еще не уплатил податей, а в прошлом году у него был неурожай, — думаю, что он не в силах уплатить штрафа.

Судья. А все-таки я не могу отменить решения! Дело ясно, так как Александерсон не имеет права доказывать… Кто желает возразить или добавить что-нибудь?

Александр Эклунд. Я хотел бы высказать одно соображение: подобные дела, где не только невинный, но прямо-таки обиженный человек подвергается штрафу, тогда как вор восстанавливает свою так называемую честь, могут повести к печальным последствиям. Снисхождения к ближним будет в людях всё меньше, так как процессы умножатся!

Судья. Весьма вероятно, но замечания подобного рода не могут быть внесены в протокол. Нам надо формулировать приговор. Итак, я спрашиваю присяжных: виновен ли Александерсон? Подлежит ли он наказанию по статье 13, главы 16 уложения о наказаниях?

Присяжные. Да.

Судья судебному приставу. Попросите стороны и свидетелей войти.

Явление восьмое.

Все входят.

Судья. По делу служанки Альмы Джонсон против фермера Александерсона. Обвиняемый Александерсон присуждается к штрафу в сто крон за оскорбление личности.

Александерсон. Ведь я же сам видел, как она крала!

Адвокат служанке. Вот видишь! Стоит только отрицать! Всё идет прекрасно… Александерсон дурак, что не отрицал с своей стороны! Если бы я был его поверенным, он бы отверг твое обвинение, и я бы тотчас же отвел свидетелей, а ты бы попалась! Ну, пойдем, сосчитаемся!

Уходит вместе со свидетелями и с Альмой Джонсон.

Александерсон судебному приставу. Мне еще, может быть, надо выдать этой Альме свидетельство в честности?

Судебный пристав. Это меня не касается!

Александерсон экзекутору. Из-за этой истории изволь убираться со двора! Вот так правосудие! Вору — уважение, а потерпевшему — штраф! Приходи потом выпить стакан кофе, Оман!

Экзекутор. Приду, приду! Только не кричи ты так!

Александерсон. А вот буду кричать! Хотя бы три месяца в тюрьме пришлось отсидеть!

Экзекутор. Не кричи! Не кричи!

Явление девятое.

Те же. Потом барон и баронесса.

Судья. Пригласите стороны по делу о разводе барона Шпренгеля против его жены, рожденной Мальмберг.

Судебный пристав. Дело о разводе барона Шпренгеля против его жены, рожденной Мальмберг!

Барон и баронесса входят.

Судья. В своей жалобе барон Шпренгель заявляет о желании расторгнуть брак. Попытки к примирению, испробованные церковным советом, не привели к желаемым результатам, и барон требует развода на год. Желаете ли что-нибудь возразить, баронесса?

Баронесса. Я не возражаю против развода, если мне будет дано право оставить у себя ребенка. Это мое единственное условие.

Судья. Закон не допускает условий в данном случае. Решение вопроса, касающегося ребенка, предоставлено суду.

Баронесса. Вот это интересно!

Судья. Вот почему суду крайне важно знать, которая из сторон виновна в несогласии, выставленном поводом к разводу. При чтении протокола церковного совета мы усматриваем, что жена призналась в своем дурном, неуживчивом характере, тогда как против мужа не существует обвинения. Итак, баронесса, по-видимому, признает…

Баронесса. Это ложь!

Судья. Я не допускаю, чтобы протокол церковного совета, подписанный господином пастором и восемью уважаемыми гражданами, мог быть неточен!

Баронесса. Он ложно составлен!

Судья. Сударыня! подобные инсинуации на суде не могут быть допустимы безнаказанно!

Барон. Извините! Прошу вас заметить, что я добровольно отдаю баронессе ребенка!

Судья. Я повторю вам то, что уже сказал… Решение этого вопроса — дело суда, а не присутствующих сторон. Итак, баронесса, вы не признаете себя причиной несогласия?

Баронесса. Нет, не признаю… Разве виноват только один, когда двое ссорятся между собой?.

Судья. Здесь не ссора, а преступление! Впрочем, баронесса обнаруживает, кажется, очень сварливый характер и дурные манеры!

Баронесса. О, вы не знаете моего мужа!

Судья. Благоволите же объясниться! Я не могу основать решение по одним инсинуациям!

Барон. В таком случае, я прошу разрешить мне взять свою жалобу обратно, чтобы добиться развода другими путями.

Судья. Раз дело заслушано, — оно должно быть окончено. Итак, баронесса заявляет, что причиной несогласия является поведение барона. Можете ли вы представить доказательства?

Баронесса. Могу.

Судья. Потрудитесь же это сделать, но я должен предупредить вас, что таким образом некоторым личным правам барона, равно как и отцовским правам грозит опасность.

Баронесса. Он часто бывал недостоин пользоваться этими правами… Когда, например, лишал меня пищи и сна!

Барон. Ради истины я должен заявить, что никогда не лишал баронессу ‘сна’! Я просил только не лежать целое утро в постели, так как хозяйство и ребенок оставались без присмотра… Что же касается ‘пищи’, то я всегда предоставлял ее на усмотрение хозяйки дома! Мои замечания касались лишь нескольких званных обедов, которые давала баронесса и которые, казалось мне, обременяли наш бюджет излишними тратами.

Баронесса. Он отказался позвать врача, когда я была больна!

Барон. Баронесса имела привычку заболевать всякий раз, когда не исполнялись её желания… Но эти болезни скоро проходили! Один раз я выписал из города профессора, который подтвердил, что болезнь была притворством, а потому, когда в следующий раз баронесса заболела оттого, что новое трюмо стоило на 50 крон дешевле, чем она ожидала, я счел медицинскую помощь излишней!

Судья. В таком важном вопросе нельзя принимать во внимание эти мелочи! Здесь должны быть другие, более глубокие мотивы!

Баронесса. Надеюсь, вы сочтете серьезным мотивом то, что отец запрещает матери воспитывать ребенка?

Барон. Во-первых, баронесса поручила воспитание ребенка няньке, так как не умела с ним справиться. Во-вторых, она пыталась сделать из своего сына какую-то девчонку, вместо того чтобы воспитывать в нём мужчину. До четырех лет она одевала его, как девочку и теперь еще, несмотря на свои восемь лет, он носит длинные волосы, его заставляют шить, вышивать… Он играет в куклы… Всё это мне кажется вредным для нормального развития мальчика! В то же время она забавляется, переодевая наших крестьянских девочек, стрижет им волосы и заставляет работать за мальчиков! Одним словом, я решил взять в свои руки воспитание сына только после того, как заметил эти болезненные проявления души, последствия которых привели нас к столкновению с восемнадцатой главой уложения о наказаниях!

Судья. Несмотря на это, вы согласны оставить ребенка у матери?

Барон. Да, потому что у меня никогда не было бесчеловечной мысли оторвать ребенка от матери, кроме того, мать обещала мне исправиться… К тому же я связал себя обещанием под давлением известных обстоятельств, не предполагая, что закон вмешается в это дело! Теперь, когда мы коснулись обвинения, я меняю, свое решение, потому что из истца я превратился в обвиняемого!

Баронесса. Вот так всегда держит он свои обещания!

Барон. Мои обещания, как и обещания других, были даны только на известных условиях! Пока эти условия соблюдались, я держал обещание!

Баронесса. Вот так же он мне обещал личную свободу в нашем супружестве!

Барон. Да, предполагая, разумеется, что вы сумеете держать себя прилично, но, так как вы перешли границы, и свобода перешла в своеволие, — я счел свое обещание недействительным!

Баронесса. А потому, он измучил меня чудовищной ревностью. Одной этой ревности было бы достаточно, чтобы сделать невозможной совместную жизнь! Он доходил даже до, смешного, ревнуя меня к врачу.

Барон. Ревность выражалась в том, что я запретил жене лечиться у болтливого и невежественного, массажиста, так как её болезнь требовала женских услуг… если только баронесса не намекает вам. на случай с инспектором, которого я выгнал вон из дома, увидав, как он нахально курит в моей гостиной, да еще угощает баронессу сигарами!

Баронесса. Уж раз мы дошли до такого бесстыдства, будем лучше говорить правду… Барон виновен в прелюбодеянии. Я думаю, этого достаточно, чтобы навсегда лишить его прав на воспитание ребенка!

Судья. Можете ли вы доказать это?

Баронесса. Да, я могу доказать. Вот письма!

Судья берет письма. От какого они времени?

Баронесса. Приблизительно, год тому назад.

Судья. Обвинение, направленное против вашего мужа, очень важно, хотя, собственно, юридическая давность уже прошла. Оно может лишить его прав на ребенка и на законную часть состояния. Признаете ли вы себя виновным, барон?

Барон. Да, признаю со стыдом и раскаянием, но положение, в котором я тогда находился, может мне послужит смягчающим вину обстоятельством. рассчитанная холодность баронессы принуждала меня к оскорбительному безбрачию, хотя я мягко и осторожно просил у неё как милости того, что закон признает за мной по праву! Мне надоело, наконец, покупать её любовь! Она низвела наш брак на степень проституции, продавая свои ласки за деньги и за подарки. И, наконец, я увидел себя вынужденным взять любовницу с формального разрешения баронессы!

Судья. Давали вы свое согласие, баронесса?

Баронесса. Никогда! Это ложь! Где доказательства?

Барон. Это правда, но я не могу ее доказать, так как мой единственный свидетель — баронесса — это отрицает!

Судья. Недоказанный факт не есть ложь! Но подобный договор, заключенный вопреки всякому существующему закону, есть pactum turpe, а потому он недействителен. Всё говорит против вас, барон!

Баронесса. Так как барон со стыдом и раскаянием признает свою вину, то я в качестве истицы прошу, чтобы суд произнес свое решение, так как дальнейшие подробности излишни.

Судья. В качестве председателя суда я желаю, чтобы сперва были выслушаны объяснения или извинения барона!

Барон. Я признался сейчас в прелюбодеянии, указав на смягчающие вину обстоятельства, принудившие меня после десятилетнего брака вести холостую жизнь… Кроме того, я имел согласие самой баронессы… Но, так как я имею всё основания думать, что это была лишь ловушка, в которую меня хотели поймать, чтобы свалить на меня вину, считаю своим долгом ради сына идти дальше…

Баронесса невольно. Аксель!

Барон… и прибавить, что причиной моего прелюбодеяния была неверность баронессы!

Судья. Можете ли вы доказать неверность баронессы?

Барон. Нет, так как для сохранения честь семьи я уничтожил всё доказательства, бывшие в моих руках… Смею, однако, думать, что баронесса не откажется повторить здесь свое признание!

Судья. Признаете ли вы себя виновной в прелюбодеянии до проступка барона? Так как, в таком случае, его вина является лишь результатом вашей.

Баронесса. Нет!

Судья. Готовы ли поклясться в этом под присягой?

Баронесса. Да!

Барон. Ради Бога! Нет! Я не хочу, чтобы она сделалась из-за меня клятвопреступницей!

Судья. Я повторяю свой вопрос: согласны ли вы поклясться под присягой?

Баронесса. Да.

Барон. Я позволю себе заметить, что в данную минуту баронесса истица и не может обвинять под присягой.

Судья. Вы обвиняете баронессу в преступлении, следовательно, она обвиняемая. Что думают об этом господа присяжные?

Эммануил Викберг. Так как баронесса представляет одну из сторон процесса, то, мне кажется, ей будет затруднительно свидетельствовать в своем собственном деле.

Свен Оскар Эрлин. Так как баронесса будет показывать под присягой, то, мне кажется, надо было бы обязать к тому же и барона! Но тогда показания взаимно уничтожатся, и дело для нас не станет ясным!

Август Александр Вас. Здесь дело идет вовсе не о показании под присягой, — просто об оправдательной присяге.

Андерс Эрик Рут. Этот вопрос следовало бы предварительно разрешить.

Аксель Валлин. Да, но в отсутствии сторон, так как прения суда должны оставаться в тайне.

Карл Иоганн Своберг. Почему? Совещания присяжных вовсе не должны неизбежно оставаться в тайне!

Судья. Я лишен возможности решить вопрос, в виду такого разногласия. Преступление барона может быть доказано, тогда как против баронессы нет улик, потому я считаю себя обязанным привести баронессу к оправдательной присяге.

Баронесса. Я готова.

Судья. Извините… можете ли вы, баронесса, в случае отсрочки, представить доказательства, подтверждающие ваши показания?

Барон. Я не могу и не хочу этого, так как не желаю выставлять публично свой позор!

Судья. Объявляю заседание закрытым на время моего совещания с господином председателем церковного совета.

Встает и выходит в дверь направо.

Явление десятое.

Присяжные вполголоса совещаются между собой. Барон и баронесса в глубине сцены. Публика расходится группами — везде разговоры.

Барон. Ты не отступаешь даже перед ложной клятвой?

Баронесса. Я ни перед чем не отступлю, когда дело касается ребенка!

Барон. А если у меня есть доказательства?

Баронесса. У тебя их нет!

Барон. Письма сожжены, но у меня остались копии!

Баронесса. Ты лжешь, чтобы испугать меня!

Барон. Чтобы доказать тебе, как я люблю ребенка, а также, чтобы спасти ему мать, раз гибну я, вот, возьми эти доказательства… и будь благодарна! Протягивает ей пачку писем.

Баронесса. Я всегда знала, что ты способен обманывать, но все-таки не думала, что ты, как мошенник, станешь переписывать письма!

Барон. Так вот твоя благодарность! Ну, уж теперь погибнем мы оба!

Баронесса. Что ж! погибнем вместе, по крайней мере, конец борьбе!

Барон. Так неужели лучше, чтобы наш мальчик остался в мире одиноким, потеряв родителей?

Баронесса. Этого никогда не случится!

Барон. Безумная самоуверенность заставляла тебя считать себя выше всех законов, выше твоих ближних… Она толкнула тебя на борьбу, в результате которой потерпевшим окажется наш сын! О чём ты думала, начиная наступление, которое неизбежно влекло за собой мою самозащиту? Ты меньше всего думала о ребенке. Месть и только месть руководила тобой. А за что? За то, что я проник в твою тайну?

Баронесса. Ребенок? Думал ли ты о нём, обливая меня грязью перед этой толпой?

Барон. Эллен! Мы рвали друг друга на части, как дикие звери! Мы обнажили свой позор перед людьми, которые смеются над нами, так как в этой зале у нас нет ни одного друга! С этого дня наш сын уже не может с уважением говорить о родителях… Вступая в свет, он не может искать поддержки у отца или матери! Он увидит, как опустеет наш дом, покинутый всеми, увидит нас, одиноких стариков, и сам убежит от нас!

Баронесса. Чего же ты хочешь?

Барон. Продадим всё и уедем за границу!

Баронесса. Чтобы вновь начать ссору? Я предвижу, что случится: ты будешь любезен в течение недели, а потом жизнь станет снова невыносимой!

Барон. Подумай, в эту минуту в соседней комнате решается наша судьба! Ты не можешь рассчитывать на сочувствие пастора, ты только что назвала его лжецом! Я тоже не могу на него положиться, так как меня считают неверующим… О, как хотел бы я скрыться где-нибудь в лесной чаще, запрятать свою голову под большой камень! Мне так стыдно!

Баронесса. Я знаю, что пастор ненавидит нас обоих. Ты сказал правду… Поговори с ним.

Барон. О чём? О примирении?

Баронесса. Всё равно — только бы не опоздать… Подумай, может быть, теперь уже слишком поздно!.. Чего хочет от нас этот Александерсон? Он всё время вертится около нас… я боюсь!

Барон. Он честный человек.

Баронесса. Да, для тебя, но не для меня! Я уже видела где-то этот взгляд! Пойди к пастору… только прежде дай мне руку… я боюсь!

Барон. Чего же ты боишься, мой друг?

Баронесса. Сама не знаю, всего и всех!

Барон. Надеюсь, только не меня!

Баронесса. Нет, нет, тебя я теперь не боюсь! Мне кажется, будто мы стоим на мельнице, наше платье попало в колеса, которые рвут его! А всё эти злобные люди смотрят на нас и смеются! Подумай, как должны они радоваться — барон и баронесса дерутся друг с другом перед всеми… У меня такое чувство, будто я голая! Застегивает свое пальто.

Барон. Успокойся, друг мой! Правда, место выбрано не совсем удачно, чтобы повторить тебе то, что я уже сказал! Человек привязывается только раз в жизни… Мы могли бы еще начать новую жизнь! Но нет, нет… клянусь Богом! теперь это уже невозможно! Мы зашли слишком далеко… Всё кончено! Это последнее испытание будет концом. Это неизбежное следствие нашей прежней жизни… теперь мы враги на всю жизнь! О, если я теперь уступлю тебе ребенка, ты можешь выйти замуж… я это вижу! Дать ему другого отца… И я должен ждать, как другой пойдет вместе с моей женой и ребенком… или сам я должен предложить руку любовнице другого? Нет… один из нас должен погибнуть! Ты или я!

Баронесса. Так гибни ты! Ведь если я тебе отдам ребенка, ты тоже можешь жениться, и я увижу возле моего сына чужую женщину! Одна эта мысль может толкнуть меня на преступление!

Барон. Ты могла бы подумать об этом раньше! Но ты видела, как крепка та любовная цепь, которая приковала меня к тебе… и ты вообразила, что я не в состоянии полюбить другую женщину!

Баронесса. Ты, может быть, думаешь, что я любила тебя когда-нибудь?

Барон. Один раз, по крайней мере, безусловно! Твоя любовь была великолепна… когда я изменил тебе! Внешнее презрение, которое ты старалась показать, делало тебя неотразимой! Ты стала уважать меня после моего проступка! Не знаю, кем любовалась ты — мужчиной или виновником? Я думаю — обоими, так как ты ведь женщина до мозга костей… Вот сейчас ты уже ревнуешь меня к женщине, о которой я и не думаю! Какое несчастье, что я женился на тебе! Если бы ты была только моей любовницей, победа осталась бы бесспорно за тобой, а твоя измена придала бы только тонкий букет молодому вину.

Баронесса. Твоя любовь была всегда только чувственная!

Барон. Чувственная, как всё бесплотное и бесплотная, как всё чувственное! Моя слабость к тебе, бывшая силой моего чувства, дала тебе уверенность в превосходстве твоей силы, тогда как на деле ты была лишь более порочной, более грубой и более безжалостной, чем я!

Баронесса. Ты сильнее меня? Ты, чьи мысли меняются каждую минуту, ты, который никогда не знаешь, чего хочешь!

Барон. Я хорошо знаю, чего хочу! Но в моем сердце хватит места и для ненависти и для любви… В эту минуту я тебя ненавижу, а в следующую люблю… Но сейчас я тебя ненавижу!

Баронесса. Ты тоже думаешь о ребенке?

Барон. Да, я о нём думаю сейчас, как и всегда! А знаешь ли, почему? Потому что он живое воплощение нашей любви… воспоминание о чудных часах… связь, которая соединяет наши души! Это место свиданья, где мы всегда встречаемся против воли! И вот почему мы никогда не в силах будем расстаться, даже разлученные разводом! О, если бы я мог тебя ненавидеть так, как хочу!

Явление одиннадцатое.

Те же. Судья и пастор входят, разговаривая, и остаются на авансцене.

Судья. Я потерял всякую надежду быть справедливым, или открыть истину! Мне кажется, что наши законы отстали лет на двести от нашего понятия о справедливости! Вот, например, я был принужден осудить невинного Александерсона и тем самым вернул честь воровке… Что же касается этого бракоразводного дела, то в эту минуту я ничего в нём не понимаю… У меня не хватает духу постановить решение!

Пастор. Но ведь вы обязаны решить что-нибудь!

Судья. Пусть решают другие! Я подаю в отставку и изберу другую карьеру!

Пастор. Но такой скандал сделает вас смешным и отрежет вам всё пути! Подождите хоть несколько лет… судите, и вы увидите, что коверкать жизнь людей легче, чем бить яйца! А уж если вы не хотите нести ответственности, — заставьте высказаться присяжных!

Судья. Это верно! Я так и сделаю. Я уверен в том, что всё они будут против меня, так как мое мнение в этом деле основано исключительно на чувстве… Потому-то я и боюсь ему довериться! Благодарю вас за добрый совет!

Экзекутор, поговорив с Александерсоном, подходит к судье. Заявляю, что фермер Александерсон желает свидетельствовать против баронессы Шпренгель.

Судья. Относительно прелюбодеяния?

Экзекутор. Да, господин судья.

Судья пастору. Вот новый путь к истине.

Пастор. Путей несколько, надо суметь найти их!

Судья. Все-таки, ужасно тяжело видеть, как борются на смерть два человека, любившие когда-то друг друга. Точно вы смотрите на кровавую битву!

Пастор. Такова уж любовь, господин судья!

Судья. Что же тогда называть ненавистью!

Пастор Эх, Господи! — Это подкладка платья.

Судья идет к присяжным и разговаривает с ними.

Баронесса пастору. Спасите нас, господин пастор! Спасите нас!

Пастор. Я не могу, сударыня… я, как духовное лицо, не имею на это права… Ведь я предупреждал, что нельзя так играть с серьезными вещами! Вам казалось так просто развестись… разводитесь же, закон вам не мешает, но уж теперь нечего сваливать на него вину!

Явление двенадцатое.

Те же. Судья.

Судья. Заседание суда продолжается. Согласно заявлению экзекутора Викберга, объявляю, что против баронессы выступает новый свидетель, желающий удостоверить её прелюбодеяние. Фермер Александерсон!

Александерсон. Здесь!

Судья. Как можете вы удостоверить свое показание?

Александерсон. Я был свидетелем прелюбодеяния!

Баронесса. Он лжет! Пусть он докажет!

Александерсон. Доказывать? Но ведь я свидетельствую!

Баронесса. Ваше показание еще не доказательство! Даже если вы случайно попали в свидетели!

Александерсон. Тогда нужно каждому свидетелю найти двух свидетелей, а тем еще двух других!

Баронесса. Да, это было бы необходимо, и то еще, как узнать, не лгут ли они всё сообща!

Барон. Свидетельство Александерсона бесполезно! Я желаю представить на суд всю переписку баронессы, вполне доказывающую её прелюбодеяние! Вот подлинники. Копии находятся у обвиняемой.

Баронесса вскрикивает, но сейчас же сдерживается.

Судья. И вы хотели показывать под присягой, баронесса!

Баронесса. Да, но я этого не сделала. Теперь, по крайней мере, барон и я — квиты!

Судья. Одно преступление не исключает другого, — мы должны судить каждого отдельно!

Баронесса. В таком случае, я сейчас же предъявляю к барону иск о растрате моего приданого!

Судья. Если барон действительно растратил приданое баронессы, то это достаточный повод для окончания дела!

Барон. Баронесса принесла в приданое шесть тысяч крон в безвалютных акциях! До нашей свадьбы она служила на телеграфе, и так как она изъявила нежелание жить на средства мужа, то в брачном контракте мы обязались лично заботиться о своих нуждах! После замужества баронесса потеряла место, и с тех пор я содержу ее! Конечно, я не заикнулся бы об этом, если бы она не предъявила своего счета. Позвольте же и мне подать свой — он заключается в тридцати пяти тысячах крон, что составляет одну треть нашего бюджета со времени свадьбы… Две трети я принимаю на себя!

Судья. Был ли этот договор изложен на бумаге?

Барон. Нет, господин судья!

Судья. Баронесса, есть ли у вас бумага, доказывающая растрату вашего приданого!

Баронесса. Я не думала, что нужны какие-нибудь письменные доказательства. Я предполагала, что имею дело с честными людьми!

Судья. В таком случае, я не могу дать хода вашей жалобе. Господа присяжные могут удалится для совещания и окончательного постановления приговора!

Явление тринадцатое.

Те же, кроме судьи и присяжных, которые выходят направо.

Александерсон экзекутору. Вот уж не наберешься ума от такого правосудия!

Экзекутор. Знаете что? Идите-ка лучше домой, а то с вами может случиться то же, что с крестьянином в Мариенштадте. Вы не слыхали об этом?

Александерсон. Нет!

Экзекутор. Он пришел в суд простым зрителем, потом был допрошен, как свидетель, оказался вдруг обвиняемым и попал в тюрьму!

Александерсон. Ах, чёрт возьми! Очень просто, они, ведь, на всё способны! Уходит.

Барон подходит к баронессе, стоящей на авансцене.

Баронесса. Не легко тебе отделаться от меня?

Барон. Эллен! Я оскорбил тебя и сам теперь истекаю кровью, так как твоя кровь — это и моя кровь!

Баронесса. Ты хорошо умеешь писать счета!

Барон. Это только встречный иск! Ведь твоя храбрость — это отчаяние человека, приговоренного к смерти! Выходя из залы, ты упадешь обессиленная, а меня уже не будет с тобой, для того чтобы ты могла, как прежде, взвалить на меня всё невзгоды! Тогда-то проснется твоя совесть! Знаешь ли ты, почему я не убил себя?

Баронесса. Потому что у тебя не хватает мужества!

Барон. Нет, я не боюсь вечных мучений, так как не верю в них… Но я вспомнил, что даже если ребенка отдадут тебе — ты умрешь через пять лет, мне сказал это доктор, — и ребенок останется без отца и матери! Подумай, совсем один на свете!

Баронесса. Я умру через пять лет? Ложь!

Барон. Через пять лет! И тогда, хочешь ты или нет, у ребенок будет у меня!

Баронесса. Нет, нет — тогда моя семья будет спорить из за него… Я не умру даже после смерти!

Барон. Зло не умирает — ты права! Но объясни, почему ты не хочешь отдать мне ребенка, а ребенку отдать меня? — Ведь я ему необходим. Неужели это только бесконечная злоба и месть, которыми ты хочешь наказать сына!

Баронесса молчит.

Барон. Знаешь, что я сказал пастору? — Мне кажется, что в ней шевелится сомненье относительно отца ребенка, вот отчего она не хочет его уступить, боясь, что моя честь может покоиться на ложном основании! Но пастор ответил: — Я не могу предположить у неё такой деликатности! — Я думаю, ты сама не объяснишь своей нетерпимости в этом вопросе… У сына твоя внешность, но моя душа. Ты не можешь отнять ее у него, и ты найдешь меня в нём, когда меньше всего будешь этого ждать! Ты найдешь в нём мои мысли, мои вкусы, мои страсть — тогда ты возненавидишь его, как ненавидела меня… Я боюсь этого!

Баронесса. Ты, кажется, боится того, что он будет моим!

Барон. Как у жены и матери, у тебя есть преимущества перед этими господами судьями! Правда, что правосудие бросает кости с закрытыми глазами, но кости-то всегда меченые!

Баронесса. Даже в минуту разлуки ты находишь для меня любезности! Ты, может быть, больше притворяешься в своей ненависти ко мне?

Барон. Сказать тебе правду: я думаю, что сильнее всего я ненавижу свой позор, хотя это не мешает мне ненавидеть и тебя! Отчего эта страшная ненависть? Может быть, я забыл, что ты приближаешься к сорока годам, что в тебе стало проглядывать что-то мужское… Может быть, я почувствовал этот элемент мужчины в твоих объятиях и поцелуях, а потому они стали мне так противны?

Баронесса. Может быть! Ты не знал, что величайшим несчастьем моей жизни было то, что я не родилась мужчиной!

Барон. А может быть, это было тоже несчастьем и моей жизни? Теперь ты мстишь природе, воспитывая сына, как женщину? Послушай — обещай мне!..

Баронесса. Нет, лучше обещай ты мне!

Барон. Какая в этом польза? Всё равно мы не исполним своих обещаний?

Баронесса. Хорошо! Не будем больше ничего обещать.

Барон. Ответишь ты мне откровенно на один вопрос?

Баронесса. Ведь, если я скажу даже святую истину, ты будешь думать, что это ложь!

Барон. Это верно!

Баронесса. Теперь ты видишь — всё кончено и навсегда!

Барон. Да, навсегда! Навсегда, как мы когда-то клялись любить друг друга!

Баронесса. Надо с ума сойти, чтобы давать такие клятвы!

Барон. Почему? Это все-таки связывает.

Баронесса. Я не выношу цепей!

Барон. Ты думаешь, было бы лучше, если бы мы не связали себя?

Баронесса. Для меня — да!

Барон. Сомневаюсь! Тогда ты не могла бы привязать меня!

Баронесса. А ты меня!

Барон. Тогда всё было бы гораздо проще! Итак, закон не виноват, не виноваты ни мы, ни другие, а всё-таки мы должны нести тягость вины! К ним подходит судебный пристав. Наш приговор постановили! Прощай Эллен!

Баронесса. Прощай, Аксель!

Барон. И расставаться тяжело, и жить вместе невозможно! Что делать!.. По крайней мере, — конец борьбе!

Баронесса. О, если бы она кончилась! Я боюсь, что это только начало!

Судебный пристав. Прошу удалиться присутствующие стороны на время совещания суда.

Баронесса. Аксель!.. одно слово! Пока еще не поздно… Возможно, что ребенка отнимут у обоих… Поезжай до мой, отвези его к своей матери… Мы убежим далеко, далеко!

Барон. Кажется, ты хочешь еще раз посмеяться надо мной?

Баронесса. Нет, нет!.. Я не думаю ни о тебе, ни о себе самой! Я забыла о мести! Только бы спасти ребенка! Слышишь… Спаси его!

Барон. Хорошо… Но если ты меня обманываешь!

Все равно… Я иду! Барон быстро уходит. Баронесса выходит в среднюю дверь.

Явление четырнадцатое.

Судья и присяжные усаживаются на свои места.

Судья. Дело рассмотрено, но я попрошу господ присяжных высказать свое мнение, прежде чем постановить приговор, с своей стороны, я нахожу, что ребенок должен остаться у матери, так как супруги виновны в равной степени, но мать кажется мне более способной дать воспитание ребенку. Молчание.

Александр Эклун. Согласно действующему закону, жена должна делить положение и состояние мужа, а не муж положение и состояние жены!

Эммануил Викберг. Муж естественный опекун жены!

Карл Иоганн Своберг. В обряде венчания, освящающем союз, говорится, что жена обязана повиноваться мужу, и это дает мужчине перевес над женщиной.

Эрик Отто Боман. Дети должны воспитываться в религии отца…

Эренфрид Содерберг. И это доказывает, что дети должны следовать за отцом, а не за матерью!

Олаф Андерсон из Вика. Но, так как в этом деле виновны оба супруга и по данным дела выясняется, что оба они неспособны к воспитанию ребенка, я нахожу, что надо отнять его у обоих.

Карл Петер Андерсон из Берта, Присоединяюсь к мнению Олафа Андерсона и напоминаю, что в таком случае суд должен назначить двух уважаемых людей, которые возьмут на себя воспитание ребенка и управление имуществом, доходами которого они должны содержать отца, мать, а также и ребенка.

Аксель Валлин. Я предложил бы в качестве опекунов Александра Эклунда и Эренфрида Содерберга, известных своей честностью и христианским образом мыслей!

Андерс Эрик Рут. Присоединяюсь к Олафу Андерсону относительно разлучения ребенка с отцом и матерью, я одобряю также мнение Акселя Валлина относительно опекунов, которые своей благочестивой жизнью заслуживают особенного доверия, как воспитатели ребенка.

Овен Оскар Эрлин. Присоединяюсь к предыдущим мнениям.

Август Александр Вас. Присоединяюсь.

Людвик Эстман. Присоединяюсь!

Судья. Так как мнение присяжных противоречит моему мнению, то я прошу голосовать предложение Олафа Андерсона о разлучении ребенка с отцом и матерью и о назначении двух опекунов. Это единогласное решение присяжных?

Присяжные. Да.

Судья. Пусть тот, кто имеет что-либо против, поднимет руку! Молчание. Мнение присяжных одержало верх! Я приложу к протоколу особое мнение, так как нахожу этот приговор излишне суровым. Итак, супруги разлучаются на год. Если в течение этого времени они возобновят совместную жизнь, то присуждаются к тюремному заключению. Судебному приставу. Пригласите присутствующие стороны войти.

Явление пятнадцатое.

Те же. Баронесса. Народ. Потом барон.

Судья. Барон Шпренгель не являлся?

Баронесса. Барон сейчас вернется.

Судья. Кто не является вовремя, теряет свои права. Суд постановил: развести супругов Шпренгель на год, отнять у родителей ребенка и поручить его воспитание двум опекунам в лице присяжных — Александра Эклунда и Эренфрида Содерберга.

Баронесса вскрикивает и падает без чувств. Экзекутор и судебный пристав поднимают ее и усаживают на стул.

Барон входит. Я уже слышал приговор суда и прошу позволить мне отвести присяжных, которых считаю своими личными врагами, а также Эренфрида Содерберга и Александра Эклунда, как неспособных управлять моими имениями… Кроме того, я возбуждаю жалобу против судьи за его невежество при отправлении обязанностей, так как он не сумел понять, что тот, кто первый совершает прелюбодеяние, является нравственной причиной второго преступления, следовательно — проступки сторон не равны.

Судья. Тот, кто недоволен приговором, может апеллировать в палату. Господа присяжные, прошу вас сопровождать меня на церковный двор для осмотра зданий и рассмотреть дело против таксаторов общины.

Явление шестнадцатое.

Барон. Баронесса. Толпа понемногу выходит из залы.

Баронесса, вставая. Где Эмиль?

Барон. Его уже там не было.

Баронесса. Ты лжешь.

Барон. Да, я не отвез его к матери, так как не могу ей доверить ребенка. Он в церковном доме. Баронесса. У пастора?

Барон. Да, у единственного врага, на которого можно положиться! Кому же я мог его доверить? Я сделал так, потому что прочел в твоих глазах, что ты способна убить и себя и ребенка!

Баронесса. Будто ты это увидал? О, как могла я допустить, чтобы ты еще раз обманул меня!

Барон. Ну, что же ты теперь скажешь?

Баронесса. Не знаю, я так измучена, что уже не чувствую ударов! Мне точно легче после этого смертельного удара!

Барон. Ты не думаешь о последствиях! Твой сын будет воспитан двумя мужиками… Их необразованность, их грубые привычки будут медленно отравлять его! Их узкий умственный кругозор поработит его разум, а предрассудки задушат его духовное развитие! Иго научат презирать отца и мать.

Баронесса. Молчи, молчи!.. Или я с ума сойду! Мой Эмиль — в руках грязных мужичек, которые никогда не моются, постели их кишат насекомыми! Они не умеют отличить грязной гребенки от чистой… Мой Эмиль! Нет, нет! Это невозможно!

Барон. Это— неоспоримая истина, и ты одна в ней виновата!

Баронесса. Я? Да разве я сама создала себя такой? Сама я разве вложила в себя дурные наклонности? Сама посеяла в душе жгучие страсть? Нет! А кто отказался дать мне силу и волю, чтобы побороть их? Когда я думаю в эту минуту о своей судьбе — мне бесконечно себя жаль?

Барон. Ты права, мне безумно жаль нас обоих… Мы попробовали избегнуть тяжести супружества и жили вне брака, но какую борьбу против света пришлось нам выдержать!? Мы были лишены одной из лучших радостей жизни — уважения людей… Чтобы добиться его, мы поженились, но мы хотели переделать по-своему законы общества и поженились гражданским браком, отбросив церковное венчание. Мы не хотели зависеть друг от друга, не хотели иметь общую кассу… Жизнь пошла по старой колее! И всё разбилось… Я прощал тебе измены, и ради ребенка мы жили под одной кровлей, но чужие друг другу… Свобода! Наконец, я устал представлять всем в качестве жены любовницу моего друга, и мы должны были разойтись… Понимаешь ли ты, против кого мы боролись? Ты зовешь его Богом — а я зову природой! И вот этот всемогущий повелитель пробудил в нас ненависть так же, как он внезапно пробуждает любовь в сердцах людей! Мы осуждены ненавидеть друг друга, пока в нас будет тлеть хоть искра жизни! Всё новые и новые процессы в суде, пересмотры дела, слушание дела в консистории, суд в высшей инстанции — вот наша судьба! Потом последует моя жалоба министру, требование опеки, твои возражения! Встречные процессы. Мы будем переходить от эшафота к эшафоту, не находя нигде сострадательного палача! Земли наши останутся необработанными, сын будет дурно воспитан… А знаешь ты, почему мы не покончим эту ужасную жизнь? Потому что нас связывает ребенок… Ты плачешь? Я уже не в состоянии плакать, даже когда думаю о ночах, которые буду проводить в нашем опустевшем доме! А ты, моя бедная Эллен? Вернешься к матери, которую оставляла когда-то с таким радостным чувством, чтобы войти в свой собственный дом! Быть снова дочерью под крылышком мамаши… Это, кажется, еще невыносимей, чем быть моей женой!

Год! два! Много лет пройдет… Долго ли мы будем еще страдать?

Баронесса. Я не вернусь к матери! Я пойду бродить по дорогам, я спрячусь в лес и до изнеможения буду проклинать Бога, который создал эту адскую любовь и подарил ее миру на мучения человечеству! А когда стемнеет, я приду на церковный двор и лягу на гумне, чтобы спать вблизи моего ребенка!

Барон. И ты еще думаешь, что будешь спать сегодня ночью!

Занавес.

————————————————————

Текст издания: А. Стринберг. Полное собрание сочинений. Том 6. Швейцарские новеллы. — Издание В. М. Саблина, Москва — 1909. С. 247.

ABBYY FineReader 12