Увлечения королевы, Ла-Ир Жан Де, Год: 1907

Историческая проза
Время на прочтение: 78 минут(ы)
Скачать в PDF

УВЛЕЧЕНІЯ КОРОЛЕВЫ

РОМАНЪ
ЖАНА ДЕ-ЛА-ГИРЪ

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО
ЕК. УМАНЕЦЪ

Безплатное приложеніе къ ‘Историческому Встнику’

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1908

I.

Въ послдніе дни въ Париж только и говорили о дипломатическихъ переговорахъ, касающихся брака будущаго короля Людовика XVI съ будущей королевой Маріей-Антуанеттой.
Въ Луврскомъ дворц, въ пріемной личныхъ аппартаментовъ короля Людовика XV, этотъ предстоящій бракъ возбуждалъ всеобщее любопытство и служилъ предметомъ разговоровъ.
Наканун того дня, когда свита родовитыхъ дворянъ и военныхъ должна была выхать въ Страсбургъ, чтобы ждать тамъ молодую австрійскую эрцгерцогиню, которая должна была сдлаться женою дофина Франціи, эта пріемная, около четырехъ часовъ пополудни, была полна блестящимъ обществомъ.
Здсь было много придворныхъ, но еще боле военныхъ. Послдніе состояли изъ черныхъ мушкетеровъ, часть которыхъ находилась въ этотъ день на дежурств, и гвардейцевъ — соперниковъ и даже враговъ мушкетеровъ. Это собраніе высшаго дворянства и офицерства представляло собою блестящую картину роскошныхъ мундировъ и фраковъ, усянныхъ брильянтовыми звздами.
Вдругъ одна изъ дверей пріемной отворилась, и раздался громкій голосъ:
— Господинъ д’Эспиракъ!
Одинъ изъ мушкетеровъ отдлился отъ группы, быстро пробираясь между тройнымъ рядомъ любопытныхъ головъ.
Господинъ д’Эспиракъ уже нсколько лтъ исполнялъ отвтственныя обязанности капитана мушкетеровъ.
Это былъ высокій, живой гасконецъ, худощавый и нервный, обладавшій героической храбростью и придворной сдержанностью, онъ умлъ такъ же хорошо владть шпагой, какъ придворными хитростями и интригами, и былъ глубоко преданъ г-ж Дюбарри, которая была тогда настоящей королевой Франціи.
Выйдя за дверь, черезъ которую его позвали, капитанъ мушкетеровъ очутился во второй пріемной, меньшей, чмъ первая, и пустой. Въ ней находился только одинъ человкъ. Д’Эспиракъ узналъ въ немъ Мартеля, любимаго секретаря герцога Шуазеля, бывшаго тогда премьеръ-министромъ.
— Меня требуетъ герцогъ?— спросилъ д’Эспиракъ.
— Да, капитанъ.
— Герцогъ въ своемъ кабинет?
— Нтъ, капитанъ, онъ въ кабинет его величества.
— А его величество?
— Онъ въ постели, но объ этомъ не надо говорить.
— Прекрасно, я слдую за вами.
И офицеръ пошелъ за секретаремъ. Пройдя дв большихъ пустыхъ залы, офицеръ отворилъ одну изъ дверей, отстранился и пропустилъ д’Эспирака, который, сдлавъ три шага по кабинету, остановился.
Передъ нимъ, за столомъ, загроможденнымъ дловыми бумагами, сидлъ серьезный, задумчивый человкъ, положивъ одну руку на письмо, а другую прислонивъ къ замтно озабоченному лбу. Это былъ герцогъ Шуазель.
Съ минуту длились ожиданіе и молчаніе, затмъ министръ поднялъ голову и пристально взглянулъ въ лицо капитану. Но гасконецъ не шелохнулся. Онъ видалъ и не такихъ людей.
Шуазель улыбнулся гордой и слегка дерзкой манер мушкетера себя держать и произнесъ съ любезнымъ жестомъ:
— Садитесь, пожалуйста, капитанъ.
Стулъ находился совсмъ близко отъ гасконца, онъ слъ.
— Вы не догадываетесь, зачмъ я веллъ васъ позвать?— спросилъ министръ.
— Нтъ, герцогъ.
— Знаете ли вы, что на васъ возложено управленіе эскортомъ, который будетъ сопровождать графа де-Ноэля въ Страсбургъ? Тамъ графъ де-Ноэль будетъ ждать прибытія госпожи дофины…
— Госпожи дофины?— переспросилъ д’Эспиракъ.
— Да,— съ улыбкой отвтилъ герцогъ Шуазель.- Въ данную минуту Марія-Антуанетта Австрійская дофина Франціи. Вы первый слышите объ этомъ, посл его величества, дофина, г-жи Дюбарри и меня самого… Но я продолжаю… Графъ де-Ноэль будетъ ждать прибытія дофины… Вамъ, быть можетъ, небезызвстно, капитанъ, что г-жа Дюбарри вовсе не въ восторг отъ брака дофина…
— Я это знаю,— невозмутимо произнесъ д’Эспиракъ.
— Г-жа Дюбарри опасается соперницы при французскомъ двор,— продолжалъ министръ..— У нея есть преданные друзья… и вы изъ ихъ числа, господинъ д’Эспиракъ.
— Я, дйствительно, изъ ихъ числа!— съ удареніемъ проговорилъ гасконецъ.
— А я нтъ,— тмъ же тономъ сказалъ Шуазель.— Такъ вотъ, у меня тамъ лежитъ полицейское донесеніе,— и министръ указалъ пальцемъ на развернутое письмо,— изъ котораго я узналъ слдующее: преданные друзья г-жи Дюбарри ршились воспрепятствовать, даже посредствомъ насилія, възду во Францію той, которая еще вчера была эрцгерцогиней Австріи…
Онъ умолкъ на минуту, затмъ, устремивъ свой проницательный взоръ въ лицо д’Эснирака, произнесъ:
— Вы и это знали, капитанъ?
— Этого я не зналъ.
Это было сказано съ такой твердостью и откровенностью, что Шуазель не колебался боле: онъ поврилъ. На его лиц отразилось внутреннее удовольствіе. Онъ всталъ и, сдлавъ два шага къ поднявшемуся офицеру, спросилъ:
— Врите ли вы, капитанъ, что г-жа Дюбарри участвуетъ въ этомъ заговор?
— Нтъ, герцогъ, я этому не врю.
— Прекрасно… Теперь перейдемъ къ тому, за чмъ я васъ позвалъ. Во глав заговора стоитъ де-Пресси-Шастель…
— Я съ нимъ знакомъ,— проговорилъ д’Эспиракъ, едва сдерживая волненіе.
Шуазель улыбнулся.
— По нкоторымъ государственнымъ соображеніямъ, я не хочу отдавать приказа объ его арест,— продолжалъ онъ.— По нкоторымъ нравственнымъ соображеніямъ, я не хочу, чтобъ онъ былъ убитъ. А между тмъ, если онъ умретъ, то заговоръ не будетъ существовать…
— Слдовательно,— перебилъ гасконецъ:— надо его умертвить, не убивая…
— Вотъ именно…
— А для этого имется только дуэль…
— Именно!
— А такъ какъ де-Пресси-Шастель обладаетъ самой мткой рукой въ королевств, то вы, герцогъ, подумали, что капитанъ мушкетеровъ, графъ д’Эспиракъ, единственный человкъ, способный убить и не быть убитымъ, можетъ драться съ де-Пресси-Шастелемъ…
— Именно…
— И вы мн даете этотъ приказъ?
— Приказъ?— воскликнулъ министръ.— Нтъ, я выражаю только желаніе… отъ имени короля.
— Отъ имени…— пролепеталъ д’Эспиракъ, блдня.
— Отъ имени короля!— твердо проговорилъ герцогъ Шуазель.
Эти два человка, не сводившіе глазъ другъ съ друга, пережили тяжелую минуту молчанія. Какая же страшная тайна должна была таиться въ этомъ загадочномъ разговор для того, чтобы офицеръ вдругъ такъ сильно поблднлъ, а премьеръ-министръ по поводу такого простого полицейскаго донесенія говорилъ отъ имени короля?
Низко склонившій голову д’Эспиракъ вдругъ гордо поднялъ ее. Онъ уже хотлъ говорить, когда министръ предупредилъ его:
— Капитанъ, я вотъ что взвсилъ: г-жа Дюбарри вашъ другъ, а дофина, я въ этомъ увренъ, рано или поздно погубитъ г-жу Дюбарри. Вы не знаете дофины, но дофина будетъ королевой Франціи… Такъ вотъ, капитанъ, я это взвсилъ и прибавляю: въ качеств капитана мушкетеровъ вы служите королю Франціи… А теперь выбирайте между…
— Мн нтъ выбора, герцогъ, мн остается только повиноваться,— серьезно отвтилъ д’Эспиракъ.— Но для этого мн недостаточно одного желанія, даже самого его величества…
— Почему это?— съ удивленіемъ воскликнулъ герцогъ Шуазель.
— Ваша полиція, герцогъ, не все знаетъ…
Министръ подавилъ улыбку и, не отвтивъ на эти слова, спросилъ:
— Если вамъ недостаточно желанія короля, капитанъ, то чего же вы хотите?
— Приказа!
— Приказа?
— Да, герцогъ, приказа, написаннаго вами и подписаннаго собственной рукой его величества, приказа, въ которомъ будетъ говориться, что графъ д’Эспиракъ, капитанъ мушкетеровъ, долженъ убить на дуэли не господина де-Пресси-Шастеля…
— А кого же, въ такомъ случа?— съ возрастающимъ удивленіемъ спросилъ министръ.
Капитанъ колебался нсколько секундъ, затмъ спокойно продолжалъ:
— Не господина де-Пресси-Шастеля, но госпожу Амалію-Марію, незаконную дочь герцога Орлеанскаго и… мою любовницу!
При этомъ необычайномъ открытіи герцогъ Шуазель тяжело опустился въ кресло. Послдовало нсколько минутъ молчанія, въ теченіе которыхъ министръ понемногу пришелъ въ себя отъ изумленія.
Д’Эспиракъ продолжалъ:
— Амалія-Марія, которую при рожденіи доврили моему старшему брату, дочь одной знатной принцессы, которой я не могу назвать, эта двочка была плодомъ ея мимолетной любви съ герцогомъ Орлеанскимъ. Мой старшій братъ воспиталъ двочку въ нашемъ гасконскомъ замк. Ему пришла фантазія сдлать изъ нея женщину, боле мужественную, чмъ мужчины. Восемнадцати лтъ Амалія-Марія пріхала въ Парижъ подъ именемъ господина де-Пресси-Шастеля, съ этихъ поръ она моя любовница, и во всемъ Париж только я да герцогъ Орлеанскій знаемъ, что господинъ де-Пресси-Шастель женщина… Я принадлежу королю, герцогъ, моя жизнь и кровь принадлежатъ ему, и я убью даже г-жу Дюбарри, если король этого пожелаетъ, но для того, чтобъ убить мою собственную любовницу, мн недостаточно одного желанія, повторяю: мн нуженъ приказъ.
И, сказавъ это,— графъ д’Эспиракъ такъ же спокойно, какъ и раньше, слъ на стулъ, потому что Шуазель сидлъ.
Министръ сидлъ въ той же задумчивой поз, въ какой засталъ его капитанъ. Потомъ онъ всталъ, жестомъ предложилъ мушкетеру встать тоже и сказалъ просто:
— Очень хорошо, капитанъ, я васъ извщу. Будьте любезны не покидать сегодня ночью дворца.
Графъ д’Эспиракъ поклонился, повернулся по военному на каблукахъ и, звеня шпорами, не оборачиваясь, вышелъ изъ кабинета.

——

У де-Пресси-Шастеля, или, врне, Амаліи-Маріи, было назначено свиданіе съ д’Эспиракомъ у нея на квартир, въ улиц Сенъ-Жакъ, около девяти часовъ вечера. Въ восемь часовъ она вернулась домой, квартира ея находилась въ первомъ этаж стараго уединеннаго дома.
Прислуживалъ Амаліи-Маріи нмой евнухъ-негръ, котораго она купила у одного богатаго иностранца, прозжавшаго черезъ Парижъ. Этотъ негръ, по имени Зизоръ, исполнялъ у нея обязанности повара и лакея.
— Зизоръ,— спросила она, входя, мой женскій костюмъ приготовленъ?
Негръ утвердительно качнулъ головой.
— Хорошо. Помоги мн одться.
Нсколько минутъ спустя, военное платье, такъ прекрасно сидвшее на Амаліи-Маріи, было аккуратно сложено на сундук, между тмъ какъ молодая женщина стояла нагая передъ венеціанскимъ зеркаломъ и расправляла свои полуженскіе, полумужскіе члены. Она обладала нервными ногами и крпкими руками молодого, сильнаго воина. Но прелестныя очертанія ея тла и двственная грудь, манившая къ поцлую, выдавали въ ней женщину. Ея любовныя отношенія съ д’Эспиракомъ начались съ восемнадцати лтъ, теперь ей шелъ двадцать четвертый годъ.
Лицо ея, по своей свжести, напоминало лицо молодой двушки, а по характернымъ чертамъ лицо молодого человка аристократическаго происхожденія. Ея черные волосы были коротко острижены.
Нтъ сомннія, что въ мужскомъ костюм Амалія-Марія была полнымъ огня рыцаремъ, а безъ костюма,— обаятельной женщиной.
Когда она достаточно налюбовалась собою, на ея пурпуровыхъ губахъ появилась улыбка, и въ темныхъ глазахъ сверкнулъ лучъ радости, потомъ, отвернувшись отъ зеркала, она дала Зизору накинуть на себя тонкую сорочку, а поверхъ нея широкій блый пеньюаръ, затканный розовыми цвтами.
— Обдъ готовъ?— спросила она.
Негръ утвердительно кивнулъ головой.
— Ну, такъ за столъ!— воскликнула молодая женщина.— За столъ, прежде чмъ лечь въ постель. На эту ночь господинъ де-Пресси-Шастель умеръ, а мой дорогой д’Эспиракъ увидитъ, что его огневая Амалія-Марія полна жизни…
Но въ ту минуту, когда возлюбленная капитана мушкетеровъ садилась за изящно и роскошно сервированный столъ, у входной двери квартиры послышались три сильныхъ удара и одинъ легкій.
— Это частный секретарь Шуазеля,— прошептала Амалія-Марія.— Что ему отъ меня надо?..
Тотчасъ же появился негръ, подавая на поднос конвертъ безъ надписи.
— Надо отвтъ?
Зизоръ отрицательно качнулъ головой.
— Хорошо. Можешь итти.
Оставшись одна, Амалія-Марія распечатала конвертъ, развернула письмо и прочла:
‘Графъ д’Эспиракъ задержанъ во дворц. Будьте сегодня въ одиннадцать часовъ на площади Пале-Рояля, въ тни колонны. Будьте вооружены и не щадите никого, кто, подойдя къ вамъ, не произнесетъ первымъ словомъ ‘Гасконія’.

‘Вашъ преданный слуга’.

Подписи не было, и почеркъ, очевидно, былъ измненъ.
— Мартель хорошо мн служитъ,— прошептала Амалія-Марія.— Онъ, вроятно, подслушивалъ у дверей и узналъ что-нибудь важное. Бдный мальчикъ, онъ рискуетъ жизнью, измняя ради меня своему повелителю, всесильному герцогу Шуазелю. Но чего бы онъ ни сдлалъ ради меня!.. А между тмъ я никогда ровно ничего для него не сдлаю. Должно быть, любовь очень сложная вещь. Но, какъ бы то ни было, а мой храбрый д’Эспиракъ на дежурств, и Амалія-Марія должна лишиться на эту ночь ласкъ, которыя она такъ любитъ… Но, если врить предупрежденію ‘будьте вооружены’, то господинъ де-Пресси-Шастель получитъ сегодня пріятное развлеченіе… Моя жизнь далеко не банальна. А когда она перестанетъ занимать меня, о, тогда я выйду замужъ за д’Эспирака.
Остановившись на этомъ ршеніи, доказывавшемъ безпечный и счастливый характеръ, Амалія-Марія сла за столъ, но далеко не съ такимъ аппетитомъ, съ какимъ поужинала бы безъ таинственнаго письма Мартеля, ближайшаго секретаря герцога де-Шуазеля, влюбленнаго въ нее и союзника де-Пресси-Шастеля.
Въ половин десятаго молодая женщина встала изъ-за стола, велла Зизору переодть себя въ военный мундиръ, что онъ и исполнилъ безъ малйшаго удивленія къ этому постоянному переодванію. Затмъ она заткнула за поясъ два заряженныхъ пистолета, пристегнула острую рапиру, надла на голову фетровую шляпу съ перомъ, накинула на плечи широкій черный плащъ, и господинъ де-Пресси-Шастель вышелъ изъ квартиры.
Ровно въ одиннадцать часовъ онъ прислонился въ тни къ одной изъ колоннъ на площади Пале-Рояля. Лвая рука его лежала на ручк пистолета, а правая слегка придерживала рукоять высунутой изъ ноженъ шпаги.
Де-Пресси-Шастель стоялъ неподвижно минутъ пять, когда услыхалъ позади себя сдержанные шаги. Онъ осторожно обогнулъ колонну и очутился лицомъ къ человку подозрительной наружности, который, пристально вглядываясь въ него, низко поклонился и произнесъ:
— Вы не одинъ ли изъ тхъ…
Онъ не усплъ докончить фразы. Де-Пресси-Шастель помнилъ главный совтъ письма. Когда незнакомецъ заговорилъ, не произнеся первымъ словомъ ‘Гасконія’, онъ быстро вынулъ шпагу и вонзилъ ее въ горло говорившему, который умолкъ навки.
— Готовъ!— сказалъ де-Пресси-Шастель, когда трупъ тяжело опустился на ступени.
Ногою онъ оттолкнулъ его къ стн, въ боле густую тнь, и снова прислонился къ колонн.
Почти въ ту же минуту, но на этотъ разъ уже со стороны площади, приблизился другой человкъ. Онъ, какъ и первый, вглядлся въ де-Пресси-Шастеля, поклонился и сказалъ:
— Я къ вашимъ услугамъ…
— И я также, мой милый!— отвтила любовница д’Эспирака, вонзая кинжалъ въ грудь этого вжливаго человка.
Онъ упалъ.
— И второй готовъ!— прошепталъ де-Пресси-Шастель.— Но чортъ меня побери, если я тутъ хоть что-нибудь понимаю! Мартель объяснитъ мн все это завтра, чтобъ у меня не было хоть упрековъ совсти. Надо стать за другую колонну, потому что сосдство этихъ труповъ нсколько стсняетъ.
Но только что де-Пресси-Шастель усплъ опереться о ближайшую колонну, какъ появился третій человкъ, вглядлся въ него и, не говоря ни слова, быстро обнажилъ шпагу.
— Ого, этотъ не такъ любезенъ, какъ два первыхъ!— подумалъ де-Пресси-НІастель и моментально вынулъ свою.
Въ то время, какъ шпаги скрестились, онъ проговорилъ:
— Но кто же вы, наконецъ, милйшій? Мн васъ уже третьяго приходится убивать…
— Два первыхъ убиты?— произнесъ тотъ, шатаясь.
— И вы также, чортъ возьми! Три!
Говоря это, де-Пресси-Шастель нанесъ ударъ въ животъ своему противнику, тотъ вскрикнулъ и упалъ.
Во время этой короткой дуэли подошелъ еще одинъ человкъ. Онъ стоялъ въ трехъ шагахъ отъ де-Пресси-Шастеля.
— Гасконія!
— Наконецъ-то!
— Это я, сударыня.
— Мартель!
— Слдуйте за мною, прошу васъ, и какъ можно скоре.
Старательно вытеревъ свою шпагу и вложивъ ее въ ножны, де-Пресси-Шастель бросился за бжавшимъ Мартелемъ. Въ темной сосдней улиц ждала карета. По знаку Мартеля де-Пресси-Шастель вошелъ въ нее, секретарь премьеръ-министра слъ рядомъ съ молодой женщиной, спустилъ шторы, и карета тронулась.
— Ну, Мартель, объясните ли вы мн, наконецъ, что-нибудь?— спросила Амалія-Марія.
— Сію минуту объясню, сударыня, въ нсколькихъ словахъ, потому что мы сейчасъ прідемъ.
— Куда вы меня везете?
— Къ моей сестр, куда я послалъ лучшую лошадь изъ королевскихъ конюшенъ.
— Для чего?
— Чтобы бжать.
— Значитъ, заговоръ открытъ?
— Да.
— Говорите же!
Мартель торопливо передалъ разговоръ герцога Шаузеля съ д’Эсниракомъ. Онъ слышалъ его отъ начала до конца, спрятавшись за портьеру. Посл ухода капитана Шуазель прошелъ и, комнату короля и вынесъ подписанный приказъ, тотъ самый приказъ, котораго требовалъ д’Эспиракъ.
— И д’Эспиракъ видлъ эту бумагу?— спросила Амалія-Марія.
— Нтъ, сударыня, ему передалутъ ее только утромъ. У васъ впереди достаточно времени, чтобы дохать до Бретани, не опасаясь быть настигнутой. Тамъ одинъ мой другъ, рыболовъ, уже предупрежденъ черезъ курьера, котораго я послалъ впередъ. Барка будетъ васъ ждать, вы переправитесь на ней въ Англію Я разскажу все д’Эспираку, и онъ пришлетъ вамъ денегъ.
— Но неужели вы думаете, что мой возлюбленный будетъ драться со мною по приказу короля?— спросила Амалія-Марія.
— Д’Эспиракъ, сударыня, послушный и преданный слуга его величества,— отвтилъ Мартель.— Онъ повинуется, если вы останетесь во Франціи.
— Полноте!
— Я въ этомъ убжденъ, но только во Франціи, такъ какъ король пощадилъ д’Эспирака, давъ ему возможность не препятствовать вамъ бжать за границу. Это ясно сказано въ приказ.
Амалія-Марія задумалась, опустивъ голову. Она сильно любила д’Эспирака, но въ ея чувств не было никакой сентиментальности — она понимала, что и капитанъ любитъ ее совершенно такъ же, въ ихъ любви политика и чувственность играли большую роль, чмъ нжность и преданность.
— Да, безъ сомннія, д’Эспиракъ сталъ бы со мной драться,— проговорила она.— Онъ убилъ бы меня, потому что я только его ученица въ фехтованіи…
Она снова задумалась. Мартель не прерывалъ молчанія.
Вдругъ она подняла голову.
— Мартель, а эти три человка, которыхъ я убила, откуда они явились и зачмъ?
— Вы убили только трехъ?
— Только!— воскликнула съ нервнымъ смхомъ молодая женщина.— Разв этого мало въ теченіе десяти минутъ?
— Должны были прійти пять человкъ — сказалъ Мартель.— По приказу короля герцогъ де-Шуазель поручилъ Брадинару, начальнику гвардіи, выслать ихъ. Они должны были, но очереди, соединиться съ Брадинаромъ въ Пале-Роял къ одиннадцати часамъ и затмъ схватить васъ въ вашей квартир. Мн удалось запереть Брадинара въ одной изъ комнатъ и предупредить васъ. Я былъ увренъ, что когда эти негодяи появятся одинъ за другимъ, то вы не задумаетесь отправить ихъ на тотъ свтъ… Я пришелъ слишкомъ рано и этимъ спасъ жизнь двумъ остальнымъ.
— Понимаю,— проговорила Амалія-Марія.— Третій обнажилъ шпагу не говоря ни слова, потому что видлъ, какъ я убила второго.
Въ карет опять воцарилось молчаніе.
Амалія-Марія взяла за руку Мартеля.
— Другъ мой, вы любите меня, не правда ли?— спросила она.
— О сударыня!..
— Ну, такъ вы мн нужны… Подемте со мной въ Англію.
— Я?..
— Да, вы.
— Сударыня, у меня есть сестра, которая…
— Вы колеблетесь?
Мартель нсколько замедлилъ отвтомъ. Ему не суждено было никогда его произнести. Въ ту минуту, какъ онъ хотлъ говорить, снаружи раздались два выстрла. Карета сразу остановилась. Мартель, откинутый сотрясеніемъ къ окну, разбилъ его и порзалъ себ горло о стекло. Въ то же время занавска открылась и прежде, чмъ Амалія-Марія успла выстрлить изъ пистолетовъ, быстро выдернутыхъ ею изъ-за пояса, ее схватили, вытащили изъ кареты, обезоружили, закутали въ одяло и бросили поперекъ лошади, управляемой опытнымъ всадникомъ, который помчался галопомъ.
Мартель умеръ, избгнувъ наказанія, которое не миновало бы его, когда было бы дознано, что онъ способствовалъ бгству Амаліи-Маріи. Онъ палъ жертвой своей собственной хитрости, такъ какъ ровно въ одиннадцать часовъ Брадинару удалось освободиться изъ комнаты, куда его заперъ Мартель. Онъ поскакалъ въ Пале-Рояль, нашелъ тамъ двухъ послднихъ наемныхъ убійцъ и видлъ, какъ отъхала карета. Предчувствуя истину, онъ помчался за каретой въ сопровожденіи обоихъ союзниковъ, Когда въ одной изъ узкихъ улицъ карета похала медленне, трое преслдовавшихъ настигли ее. Одна пуля убила лошадь, другая кучера. Оставивъ своихъ соучастниковъ длить добычу, Брадинаръ, по особому приказу Людовика XV, скрылъ Амалію-Марію въ королевскомъ павильон Версаля, которой назывался Оленій паркъ.
Никогда больше не слыхали о де-Пресси-ПІастел, такъ какъ Брадинаръ былъ человкъ скромный…
Утромъ посл этой полной событіями ночи, въ восемь часовъ, дверь пріемной, гд ждалъ взволнованный д’Эспиракъ, быстро отворилась и раздался громкій голосъ:
— Господинъ капитанъ мушкетеровъ!
Секретарь провелъ д’Эспирака въ кабинетъ, гд работалъ герцогъ де-Шуазель. Утомленное лицо и покраснвшіе глаза премьеръ-министра доказывали, что онъ не ложился.
— Вы меня требовали, герцогъ, я здсь,— произнесъ д’Эспиракъ.
Министръ поднялъ голову, склоненную надъ бумагами, и взглянулъ на гасконца, но спокойный видъ мушкетера не имлъ въ себ ничего подозрительнаго.
‘Онъ ничего не знаетъ’, подумалъ министръ.
— Господинъ капитанъ,— сказалъ онъ,— вотъ приказъ его величества относительно того, о чемъ я говорилъ вамъ вчера вечеромъ.
Д’Эспиракъ спокойно взялъ бумагу изъ рукъ герцога де-Шуазеля, внимательно прочелъ ее и опустилъ въ карманъ.
— Это ршено, герцогъ,— произнесъ онъ холодно, но слегка блдня.— Приказъ короля будетъ выполненъ сегодня же.
Герцогъ де-Шуазель смотрлъ на этого человка, обладавшаго такой сильной душою. Затмъ онъ всталъ и, подходя къ нему, сказалъ:
— Вашу руку, господинъ капитанъ! Дайте мн вашу руку!
Гасконецъ, не понимая, протянулъ ему руку и отвтилъ на его пожатіе.
— Вы энергичный человкъ и врный слуга короля, капитанъ,— сказалъ герцогъ де Шуазель.— Но вамъ не придется выполнять такого тяжелаго для васъ приказа. Волею короля, сегодня ночью де-Пресси-Шастеля отправили въ Бретань, откуда онъ продетъ въ Англію, и ему всю жизнь будутъ доставляться хорошія средства къ существованію. А за потерю вашей оригинальной любовницы вотъ что вамъ жалуетъ король.
И, говоря это, премьеръ-министръ снялъ съ своей шеи орденъ Святого Духа и надлъ его на шею д’Эспирака.
— Отправляйтесь же, капитанъ, выполнять возложенное на васъ порученіе,— сказала, онъ.— Графъ де-Ноэль и его свита сегодня вечеромъ вызжаютъ въ Страсбургъ. Вы будете командовать эскортомъ-мукшетеровъ и гвардейцевъ. Отправляйтесь, король васъ благодаритъ… И разорвите приказъ, который лежитъ въ вашемъ карман.
Д’Эспиракъ молча поднесъ бумагу къ свч, горвшей на стол министра. Когда бумага превратилась въ пепелъ, д’Эспиракъ поклонился, повернулся на каблукахъ и вышелъ, не произнеся ни слова.
Понявъ намреніе короля, гасконецъ никогда не справлялся о своей любовниц.
Никто не зналъ, утшилъ ли его въ его потер орденъ Святого Духа, но знали, что онъ замнилъ ее многими другими, мене оригинальными, но, быть можетъ, столь же пылкими.
Такимъ образомъ дофина могла пріхать во Францію, такъ какъ, по крайней мр въ данное время, ей не угрожалъ никакой серьезный заговоръ.

II.

Бракъ Маріи-Антуанетты Жанны Лотарингской, эрцгерцогини австрійской, дочери Франциска I, императора Германіи, и Маріи-Терезіи, королевы Венгріи и Богеміи, съ дофиномъ Франціи Людовикомъ былъ совершенъ, чрезъ представительство, въ Вн. Когда Марія-Антуанетта прозжала черезъ города Страсбургъ, Нанси, Шалонъ, Суассонъ, Компьенъ, данъ былъ цлый рядъ пышныхъ празднествъ и народныхъ увеселеній. Въ среду 16-го мая 1770 г., въ десять часовъ утра, Марія-Антуанетта прибыла въ Версаль.
Въ Версал долженъ былъ быть совершенъ настоящій бракъ. Король Людовикъ XV, дофинъ, тетки короля, его дочери, г-жа Дюбарри, графъ Клермонтскій, принцесса Конти, словомъ, весь дворъ, Парижъ, Версаль и вся высшая, блестящая аристократія провинцій собрались въ версальской капелл.
Мало кто видлъ вблизи Марію-Антуанетту. Любопытство было напряжено до послдней степени, когда въ сопровожденіи высшаго духовенства, церемоніймейстера и короля дофинъ и дофина приближались къ алтарю.
Энтузіасты находили будущую королеву восхитительной, равнодушные — только пріятной, а ревнивцы утверждали, что она обладаетъ незначительной и ‘прискорбно легкомысленной’ наружностью.
Говоря безпристрастно, дофина была красива. Въ роскошномъ внчальномъ плать эта пятнадцатилтняя принцесса носила уже въ себ задатки того граціознаго величія, которое она впослдствіи показала на трон. У нея была высокая, стройная фигура, маленькій, красиво-очерченный ротъ, тонкій, орлиный носъ, ея ясноголубые, веселые глаза были окружены дугами черныхъ бровей. Лицо ея было овальной формы, съ прямымъ благороднымъ лбомъ, и рдкіе по красот оттнка блокурые волосы напоминали едва созрвшіе колосья. Цвтъ ея лица былъ такъ нженъ и свжъ, что не нуждался въ космегикахъ.
Но главная прелесть дофины заключалась въ ея молодости, наивности, безпечности и скромности, выражавшейся во всхъ ея движеніяхъ. Она казалась богиней чистой любви, и внчальный обрядъ производилъ впечатлніе чего-то свжаго, цломудреннаго и восхитительнаго, что было особенно рдкимъ контрастомъ посреди этого двора, гд царили Людовикъ XV, прозванный развратникомъ, и г-жа Дюбарри.
Брачное благословеніе было дано архіепископомъ реймсскимъ, а епископы сенлисскій и шартрскій совершали богослуженіе.
Какъ только Марія-Антуанетта дйствительно сдлалась дофиной Франціи, она приняла присягу отъ высшихъ военныхъ чиновъ, привтствія отъ посланниковъ и иностранныхъ министровъ, затмъ Омонъ передалъ ей ключъ отъ шкатулки, которую король веллъ наполнить драгоцнностями.
Но за такимъ великолпнымъ и торжественнымъ утромъ послдовали мрачный день и вечеръ.
Въ три часа небо покрылось темными тучами, низко нависшими надъ версальскимъ паркомъ. Проливной дождь разразился надъ садами въ ту минуту, когда дворъ вслдъ за дофиной и королейской семьею направлялся во дворецъ, раздались три страшныхъ удара грома, и гроза вырвала съ корнемъ огромное дерево.
Веберъ, молочный братъ Маріи-Антуанетты, пріхавшій съ принцессой изъ Австріи во Францію, находился въ эту минуту на крыльц главнаго входа, вмст съ графомъ д’Эспиракомъ, капитаномъ мушкетеровъ. Они не были знакомы другъ съ другомъ, но переглянулись, и Веберъ сказалъ:
— Врите ли вы въ дурныя предзнаменованія, сударь?
— Нтъ,— отвтилъ д’Эспиракъ:— я врю только въ хорошія.
Веберъ протянулъ руку мушкетеру, но тотъ не подалъ ему своей, вжливо поклонился и сказалъ:
— Я не знаю васъ, сударь. По вашему акценту, я предполагаю, что вы иностранецъ. Вы преданы дофин… я — королю. Для того, чтобы быть друзьями, подождемъ, когда наши повелители будутъ ими…
Эта сцена заране предсказала все царствованіе Людовика XVI и Маріи-Антманетты.
Между тмъ, мрачно и молча, подъ сильнымъ втромъ и дождемъ, толпа покидала сады, укрываясь во дворцахъ и домахъ Версаля.
Вечеромъ во дворц былъ сервированъ столъ на двадцать два куверта для королевской семьи, принцевъ и принцессъ крови. Во всемъ дворц шелъ веселый ужинъ. Только дофина была грустна. Она сказала Веберу, стоявшему за ея кресломъ:
— Меня испугалъ громъ…
— А меня, сударыня, испугалъ королевскій мушкетеръ,— отвтилъ молодой человкъ.
Эти таинственныя для дофины слова только усилили ея дурныя предчувствія. Такъ какъ мсто совсмъ не подходило для объясненій, то Марія-Антуанетта ушла въ спальню, не узнавъ, что они означаютъ.
Она перестала думать объ этихъ словахъ только вслдствіе тираніи этикета. Она вынуждена была допустить раздть себя согласно церемоніямъ, установленнымъ въ первую брачную ночь королей Франціи. Герцогиня Шартрская подала ей сорочку, въ то время какъ Людовикъ XV отдавалъ ее дофину…
И ночью Марія-Антуанетта плакала, не отъ любовной тоски, но отъ грусти и страха за будущее. Къ тому же дофинъ былъ совершенно спокоенъ и не особенно торопился имть наслдника…
Утро началось въ Версал великолпными празднествами: парады, маскированные балы, большіе и малые ужины, театры, иллюминаціи, фейерверкъ — все были налицо. Д’Эспиракъ заставилъ промаршировать своихъ мушкетеровъ при огромной иллюминаціи, составленной изъ десяти тысячъ огненныхъ залповъ, тысячи ракетъ и двадцати четырехъ бомбъ, которыя, разрываясь, сверкали искрами и солнцами, сквозь ихъ огонь былъ виденъ весь залитый свтомъ храмъ Гименея.
Но празднества, длившіяся нсколько дней, окончились очень плохо. Вслдствіе нераспорядительности городского мэра, въ Париж, на площади Людовика XV не было никакого порядка. Вышло такъ, что толпа, прибывавшая по бульвару, давила толпу, стекавшуюся съ Королевской улицы, а эта толпа, въ свою очередь, давила ту, которая шла отъ набережной Тюльери и улицы Сентъ-Онорэ.
Отъ фейерверка загорлись устроенныя для народа мста, пріхали пожарные съ тяжелыми машинами, затмъ мушкетеры на своихъ большихъ лошадяхъ, потомъ стража Сартена съ длинными алебардами. Начались толкотня, свалка, драка ради спасенія собственной жизни, крикъ, ревъ, плачъ… Черезъ два часа полиція очистила площадь, и насчитали пятьдесятъ три убитыхъ и двсти раненыхъ…
На слдующій день пятьдесятъ три человка были похоронены на кладбищ Мадлэнъ. Они ожидали здсь другихъ, боле торжественныхъ празднествъ… И царствованіе Маріи-Антуанетты началось такъ, какъ оно должно было кончиться,— несчастіемъ и кровью.

——

Выйдя замужъ и сдлавшись дофиной Франціи, Марія-Антуанетта не сразу измнилась. Въ теченіе нсколькихъ лтъ она еще оставалась шаловливой, свободной молодой двушкой, отказывавшейся носить корсетъ, забывавшей иногда почистить зубы, любившей только болтать, смяться, проказничать и перешептываться съ молодыми женщинами.
Единственный человкъ, который могъ бы ей помочь избавиться отъ скуки этикета, былъ ея мужъ, дофинъ Людовикъ. Но для этого ему самому слдовало быть мужчиной, онъ же по отношенію къ своей жен выказывалъ себя неопытнымъ и застнчивымъ мальчикомъ.
При двор стало извстно, что Марія-Антуанетта продолжаетъ оставаться двушкой, и это послужило темой самыхъ разнообразныхъ сплетенъ. Людовикъ XV такъ не привыкъ къ невинности, что находилъ ее восхитительной, а г-жа Дюбарри, наоборотъ, открыто высмивала ее. Этого было достаточно, чтобъ породить дв враждебныя партіи, страшно возбужденныя одна противъ другой.
Однажды д’Эспиракъ встртилъ въ версальскомъ саду Вебера. Веберъ, какъ извстно, былъ молочный братъ Маріи-Антуанетты, а д’Эспиракъ самъ признавалъ себя тлохранителемъ г-жи Дюбарри. Презрительно и холодно Веберъ прошелъ мимо него, не поклонившись. Д’Эспиракъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ.
— Господинъ Веберъ!— крикнулъ онъ.
Тотъ не обернулся.
— Чортъ побери!— пробурчалъ гасконецъ.
Онъ побжалъ вслдъ за австрійцемъ, догналъ его и, опустивъ руку ему на плечо, спросилъ:
— Господинъ Веберъ, это вы на вашей родин научились быть невжливымъ?
— Милостивый государь!— воскликнулъ Веберъ, блдня и сжимая кулаки.
— Ого!— ухмыльнулся гасконецъ.— Я не зналъ, что на свер люди такъ быстро воспламеняются… Вы мой врагъ, а между тмъ вы мн нравитесь. Когда я увидлъ, что вы идете мн навстрчу, мн захотлось дать вамъ одинъ совтъ, который можетъ быть очень полезенъ вашей маленькой королев, госпож дофин. Несмотря на вашъ неприступный видъ, я дамъ вамъ этотъ совтъ.
И, склонившись къ молодому человку, онъ прошепталъ:
— Посл смерти его величества Людовика XV госпожа дофина будетъ королевой Франціи, не правда ли? Мой долгъ служить моей королев, теперь я длаю это заране. Посовтуйте ей, сударь, не ожидать трона для того, чтобъ сдлаться женщиной, изучать и замчать вс правила этикета, умть держать себя серьезно и важно, словомъ, не пренебрегать тысячью пріятныхъ, свтскихъ вещей, необходимыхъ королев Франціи… До свиданья!
И, закрутивъ длинные усы привычнымъ жестомъ, капитанъ д’Эспиракъ изящно повернулся по военному на каблукахъ.
Этотъ разговоръ былъ переданъ. Оцнили умъ гасконца, и никто не стснялся больше выражать свое мнніе. Дворъ раздлился на т дв партіи, которыхъ даже сама революція не могла примирить. Постепенно эти партіи будутъ увеличиваться съ той и другой стороны. Со смертью Людовика XV он окрпнутъ въ ненависти и пристрастіи.
Доброта дофины въ Версал, ея торжественный въздъ въ Парижъ, энтузіазмъ толпы къ красивой, кроткой молодой двушк, все это въ будущемъ станетъ предметомъ пересудовъ, клеветъ, ненависти и ревности. Ея самыя чистыя чувства дружбы будутъ подъ подозрньемъ, и когда король Людовикъ XVI, очарованный, наконецъ, всми прелестями своей жены, полюбитъ ее такъ, какъ до тхъ поръ короли Франціи любили только своихъ любовницъ, дворъ вознегодуетъ и будетъ ненавидть королеву, ‘узурпировавшую’ мсто фаворитки.
Прежде, чмъ перейти къ разсказу о тяжелыхъ годахъ при двор, перемежавшихся со спокойными и веселыми праздниками въ Тріанон, мы разскажемъ трагическое происшествіе, случившееся съ дофиной, которое показываетъ, какимъ серьезнымъ умомъ и добрымъ сердцемъ обладала эта молодая женщина, считавшаяся легкомысленной.
Людовикъ XV охотился въ Фонтонебло вмст со своимъ дворомъ. Капитанъ д’Эспиракъ, маркизъ де-Роганъ-Шабо, принцъ де-Субизъ, герцогъ де-Ларошфуко и графъ Клермонъ-Тоннеръ, а за ними Людовикъ XV преслдовали дикаго оленя, уже пораженнаго нсколькими ударами. Олень перескочилъ низкій заборъ одного небольшого сада въ деревн Ашеръ, бросился на копавшаго землю крестьянина и воткнулъ ему въ животъ рога.
Жена несчастнаго видла случившееся. Она въ отчаяніи начала кричать, звать на помощь и плакать. Весь дворъ прискакалъ галопомъ. Марія-Антуанетта, прозжавшая мимо въ коляск, услыхала этотъ шумъ. Она спросила, въ чемъ дло, и, узнавъ о несчастьи, выпрыгнула изъ экипажа, побжала бгомъ черезъ виноградникъ, не слыша, какъ г-жа де-Ламбаль и г-жа де-Коссэ кричали ей:
— Сударыня, сударыня, вы упадете!
Къ великому негодованію г-жи де-Ноэль, Марія-Антуанетта все бжала впередъ, поднявъ юбки, чтобъ он ее не стсняли, подобно любой крестьянк. Очень ей нужно было въ эту минуту думать объ этикет!
Вся запыхавшись, добжала она до жены крестьянина, та лежала въ обморок.
— Скорй, скорй! Лекарство!..— кричала дофина.
Побжали за лекарствомъ. Де-Коссэ принесъ флаконъ спирту.
Бдная женщина, открывъ глаза, увидала, что лежитъ въ объятіяхъ растрепавшейся отъ бготни и плакавшей Маріи-Антуанетты.
Сама дофина, графъ и графиня Прованскіе, вс кавалеры и дамы, присутствовавшіе при этой сцен, побросали свои полные золота кошельки на колни крестьянки. Марія-Антуанетта усадила ее въ свою коляску.
Вдругъ подъхалъ Людовикъ XV. Ему доложили о томъ, что произошло.
— Какое несчастье, если этотъ человкъ умретъ!— воскликнулъ король.— Какъ утшить вдову и ребенка?
— Ахъ, ваше величество, избавивъ ихъ отъ нищеты,— отвтила Марія-Антуанетта.— Это, по крайней мр, смягчитъ ихъ горькую участь.
Король общалъ пенсію и приказалъ, чтобъ его первый хирургъ ежедневно навщалъ раненаго. Крестьянинъ выздоровлъ.
Его звали Шаню. Марія-Антуанетта дала ему мсто перваго садовника въ Версал. Жена его осталась съ нимъ, но ихъ сынъ, Пьеръ Шаню, воспитывался на средства дофины и, годъ спустя, она взяла его къ себ въ качеств пажа. Это былъ красивый, высокій и сильный юноша, къ которому очень шелъ придворный костюмъ.
Онъ принадлежалъ впослдствіи къ тмъ людямъ, которые въ несчастной королев не забыли благодяній, добра и счастья, распространяемыхъ молодой счастливой дофиной.
Въ тотъ самый вечеръ, когда случилось это происшествіе въ Ашер, капитанъ д’Эспиракъ вмст со своими лейтенантами находился близъ казармъ королевскихъ мушкетеровъ въ Версал. Тутъ были также Клермонъ-Тоннеръ, Коссэ-Бриссакъ, Роганъ Шабо, маркизъ де-Садъ, герцогъ де-Бриссакъ, маркизъ де-Ларошфуко и Веберъ.
Говорили о событіи дня. Роганъ-Шабо, принадлежавшій къ партіи Аделаиды, дочери короля, интриговавшей противъ Маріи-Антуанетты, которую уже вслухъ называли ‘австріячкой’, позволилъ себ очень дурного тона шутку по поводу пріема дофиной ко двору молодого Шаню, сына простой крестьянки.
Д’Эспиракъ былъ очевидцемъ доброты и самоотверженія Маріи-Антуанетты въ деревн Ашеръ, онъ былъ преданъ будущей королев и, дерзко взглянувъ на Рогана-Шабо, сказалъ:
— Господинъ маркизъ, человкъ вашего общества не долженъ бы оскорблять молодую двушку, которая, быть можетъ, скоро будетъ королевой Франціи.
— Это урокъ?— проговорилъ маркизъ де-Роганъ, блдня отъ стыда и гнва.
— Да, маркизъ, и предупрежденіе.
Этого было достаточно, чтобъ раздлить на дв партіи военныхъ и статскихъ. Съ одной стороны находились: Роганъ-Шабо и его друзья Клермонъ-Тоннеръ и Коссэ-Бриссакъ, съ другой — д’Эспиракъ со своими товарищами по пирамъ и сраженьямъ, три его лейтенанта, маркизъ де-Садъ, герцогъ де-Бриссакъ, маркизъ де-Ларошфуко и Веберъ, молочный братъ Маріи-Антуанетты.
— Насъ восемь человкъ, милостивые государи, васъ только трое,— сказалъ д’Эспиракъ.— Партіи не равны. Найдите пятерыхъ изъ числа вашихъ друзей, и мы будемъ ждать васъ завтра на разсвт на полян, которая находится въ глубин садовъ. Въ такой ранній часъ намъ никто не помшаетъ.
Роганъ-Шабо и его друзья очень легко нашли въ гостиныхъ Версаля пять желающихъ драться. Они нашли даже тридцать и вынуждены были бросить жребій. Молодые дворяне, не различая партій и даже не спрашивая о предмет ссоры, охотно принимали участіе въ дуэли, а настоящій поединокъ по своему многолюдству представлялся особенно желаннымъ и рдкимъ.
Чтобы очистить доброе имя дофины Маріи-Антуанетты, на слдующій день на зар шестнадцать кавалеровъ медленнымъ шагомъ, какъ бы гуляя, явились на указанную поляну. Они были изящно, даже кокетливо одты, ихъ свжіе утренніе костюмы отличались мягкими тонами, были украшены золотомъ и драгоцнностями.
Они раздлились на дв равныхъ группы, построились одна противъ другой, раскланялись самымъ вжливымъ образомъ и, отдавъ свои шляпы и плащи слугамъ, сразу вс вынули шпаги.
И дуэль начался…
Отъ звуковъ стали, ударявшейся о сталь, птицы вспархивали на верхушки деревьевъ, восходящее солнце сверкало розовымъ свтомъ по клинкамъ и лезвіямъ, подымался легкій втерокъ. Для того, чтобы изящно умереть,— погода стояла восхитительная.
Первымъ упалъ графъ де-Куаньи, пронзенный насквозь лейтенантомъ мушкетеровъ, который, оставшись безъ противника, тотчасъ же вышелъ изъ ряда.
Затмъ наступила очередь второго лейтенанта, которому маркизъ де-Лисъ прокололъ грудь.
Потомъ Веберъ ранилъ Коссэ-Бриссака, а маркизъ де-Садъ улыбаясь кольнулъ графа Клермонъ-Тоннера.
Герцогъ де-Бриссакъ раздлался съ барономъ Пуймареномъ, оставались только капитанъ д’Эспиракъ и маркизъ де-Роганъ-Шабо.
Слуги перевязывали раны своихъ господъ. Только второй лейтенантъ и графъ де-Куаньи скончались, у остальныхъ были глубокія, но не опасныя раны.
— Я раненъ!— вскрикнулъ вдругъ маркизъ де-Роганъ-Шабо и упалъ.
Въ ту же минуту раздался громкій женскій крикъ, и вс увидали бгущую Марію-Антуанетту, въ сопровожденіи г-жи де-Ноэль и г-жи Марсанъ, которыя, запыхаясь, повторяли въ ужас:
— Сударыня! сударыня! что скажетъ король!
— Ахъ, оставьте меня въ поко съ вашимъ этикетомъ!— отвтила дофина.— Король скажетъ, что я права…
Но, увидавъ столькихъ кавалеровъ, лежащихъ на трав, и столько пролитой крови, она остановилась… Капитанъ д’Эспиракъ стоялъ одинъ посреди поляны, остальные находились около раненыхъ. Марія-Антуанетта величественными шагами подошла къ д’Эспираку и тономъ, въ которомъ уже слышалась королева, спросила:
— Господинъ капитанъ, что означаетъ эта рзня?
Д’Эспиракъ, въ смущеньи и нершительности, опустилъ голову.
— Сударыня, сударыня… я думалъ…— пролепеталъ онъ.
Но Веберъ вывелъ его изъ затрудненія. Онъ подошелъ къ дофин и, почтительно раскланявшись, сказалъ тихо:
— Сударыня, у васъ есть враги, они васъ оскорбляютъ… вамъ не надо знать, кто они, но необходимо, чтобы другіе защитили васъ. Умоляю васъ немедленно уйти и хранить въ тайн все случившееся… Дло касается вашего спокойствія на трон.
Марія-Антуанетта опустила голову… Увы! каково же должно быть это царствованіе, если заране оно требуетъ столькихъ несчастій, ссоръ и крови! Слеза медленно скатилась по щек дофины.
— Господинъ д’Эспиракъ,— произнесла она:— я прощаю и забываю…
И она ушла, утирая слезы.
Г-жи де-Ноэль и де-Марсанъ были вн себя. Он сочли необходимымъ сдлать дофин строгій выговоръ. Г-жа де-Марсанъ подмигнула г-ж де-Ноэль, и та заговорила:
— Сударыня, что подумалъ бы король, если бъ увидалъ, что вы до восхода солнца бгаете по версальскимъ садамъ! Дворъ…
Но, вся красная отъ гнва, съ сверкающими глазами и повелительнымъ движеніемъ бровей, дофина обернулась и проговорила:
— Сударыня, замолчите… Этикетъ не существуетъ, когда люди убиваютъ другъ друга въ двухъ шагахъ отъ моихъ аппартаментовъ… Слава Богу, что я не потратила времени на переодванье въ парадный костюмъ, какъ вы этого желали. Придя въ пеньюар, я спасла двухъ людей…
Об дамы опустили головы и, не говоря ни слова, послдовали за молодой женщиной. Марія-Антуанетта пріобрла себ двухъ новыхъ враговъ.

——

— Чортъ возьми, милостивый государь, неужели снова придется дать вамъ урокъ!— воскликнулъ капитанъ д’Эспиракъ.— Я понимаю, что какіе-нибудь жалкіе провинціалы могутъ распвать эти скверные куплеты, но вы, маркизъ де-Роганъ-Шабо, придворный короля… фи!..
И капитанъ повернулся на каблукахъ съ самымъ презрительнымъ видомъ, закручивая своимъ обычнымъ жестомъ усы, въ то время какъ маркизъ де-Роганъ-Шабо, желая избжать скандала, смшался съ группою своихъ друзей, мысленно клянясь отомстить.
Сцена эта произошла въ пріемной короля въ Версал два мсяца спустя посл той дуэли, на которую намекалъ д’Эспиракъ.
Людовикъ XV скончался. Ему наслдовалъ Людовикъ XVI, и маленькая дофина Марія-Антуанетта сдлалась королевой Франціи.
Съ восшествіемъ патронъ той, которую вс звали ‘австріячкой’, интриги не прекратились. Съ одной стороны г-жа Аделаида и ея сестры вмст съ де-Морена, де-Верженъ и де-Муй, министры, маркизъ де-Роганъ-Шабо, его друзья и родственники, Клермонъ-Тоннеръ, Коссэ-Бриссакъ, вс были предубждены противъ королевы, безъ всякой видимой причины. Съ другой стороны, капитанъ д’Эспиракъ и его лейтенанты, Веберъ, маркизъ де-Ларошфуко, нкоторые изъ дворянъ и молодыхъ придворныхъ дамъ стояли за Марію-Антуанетту и не упускали случая защитить ее противъ оскорбленій и клеветъ.
Вышеприведенный выговоръ капитана д’Эспирака маркизу де-Рогану-Шабо былъ сдланъ за то, что тотъ въ самой пріемной короля осмлился напвать первыя строки шансонетки, распваемой тогда на улицахъ Версаля и Парижа:
Королева въ двадцать лтъ,
Вамъ не сдобровать…
Королева въ двадцать лтъ,
Къ людямъ въ васъ участья нтъ…
Вамъ не сдобровать!..
Маленькая королева навлекла на себя эту шансонетку не вслдствіе своей недоброжелательности или злобы, такъ какъ не была на это способна, но просто по безпечности, а главное потому, что она была любима королемъ такъ, какъ до сихъ поръ короли любили лишь своихъ любовницъ. Она унаслдовала всю ревность, возбуждаемую раньше г-жою Помпадуръ и г-жою Дюбарри.
Выходка д’Эспирака не осталась безъ послдствій. Роганъ-Шабо постарался привлечь на свою сторону всю аристократію двора. Ларошфуко отклонились отъ кружка Маріи-Антуанетты и соединились съ Марсанами, Субизами, привлекли на свою сторону Ноэлей, Криллоновъ и Монморанси. Около королевы остались лишь капитанъ мушкетеровъ со своими лейтенантами, Веберъ да нсколько незначительныхъ друзей.
Предвидлась ожесточенная борьба, и каждый день, каждую минуту она должна была имть своимъ послдствіемъ, несмотря на паденіе аристократіи въ послдній часъ,— торжество революціи надъ Маріей-Антуанеттой.
Заручившись всмъ, что было наиболе сильнаго при двор, маркизъ де-Роганъ-Шабо пересталъ скрывать свои карты. Онъ держалъ себя такъ дерзко, что однажды, когда онъ прогуливался по версальскимъ садамъ, къ нему подошелъ капитанъ д’Эспиракъ и сказалъ безъ всякой церемоніи:
— Милостивый государь, то, что вы длаете, достойно имени негодяя. О, не вынимайте вашу шпагу! Я не буду больше съ вами драться. Несмотря на всю вашу неловкость, вы могли бы убить меня, или я васъ убью, а вашъ родъ достаточно силенъ, чтобы выхлопотать мое изгнаніе. Въ томъ и другомъ случа, я исчезну. Но я могу со временемъ быть полезнымъ королев и былъ бы въ отчаяньи, если бъ не могъ ей служить… Но запомните хорошенько, милостивый государь, что король любитъ свою жену, что король уважаетъ меня и что, хотя вы и очень высокій вельможа, можетъ наступить моментъ, когда вы очутитесь внизу… До свиданья, сударь!
И, оставивъ маркиза де-Рогана выведеннымъ изъ себя униженіемъ и злобой, д’Эспиракъ отправился разыскивать Вебера.
— Другъ мой,— сказалъ онъ ему: — мн необходимо видть королеву одну и поговорить съ ней лишь при теб, безъ постороннихъ свидтелей.
— Это трудно,— отвтилъ Веберъ.— Вашъ дворъ изъ этикета сдлалъ настоящую тиранію. Королева Франціи иметъ гораздо мене свободы, чмъ послдняя двушка съ фермы…
— Это врно, но надо попытаться устроить это свиданье. Когда наступитъ благопріятная минута, ты мн скажешь.
— Понимаю.
Они простились. Но благопріятная минута не наступала. А на вопросъ справлявшагося д’Эспирака Веберъ отвтилъ:
— Послушай, почему бы теб не написать королев то, что ты ей хочешь сказать? Я передамъ письмо.
— Хорошо,— согласился д’Эспиракъ:— только пусть королева сожжетъ его посл того, какъ прочтетъ, потому что, если его найдутъ, то имъ воспользуются не противъ такого ничтожества, какъ я, а противъ самой королевы.
— Я самъ сожгу его.
— Хорошо.
На слдующій день д’Эспиракъ передалъ Веберу бумагу, въ которой очень ясно было изложено положеніе королевы при французскомъ двор. Капитанъ совтовалъ быть осторожне и, если возможно, удалиться, то есть заняться чмъ-нибудь находящимся вн двора и государственныхъ длъ. Д’Эспиракъ выставлялъ рядъ очень дльныхъ замчаній и извинялся, что даетъ совты ея величеству, вынужденный длать это въ виду грозящихъ ей несчастій, которыхъ надо избжать во что бы то ни стало.
Когда Веберъ подалъ ей это письмо, Марія-Антуанетта сидла въ своемъ будуар вдвоемъ съ г-жою де Ламбаль, которая въ послднее время считалась ея лучшимъ другомъ.
Полученіе частнаго письма было до такой степени вн правилъ этикета, что пальцы королевы дрожали, когда она распечатывала его. Она его прочла, не останавливаясь отъ начала до конца. Потомъ на ея глазахъ выступили слезы, и она протянула письмо принцесс де-Ламбаль, та прочла его тоже. Потомъ Веберъ взялъ письмо и бросилъ въ каминъ. Бумага съежилась, пожелтла, затмъ сразу загорлась, и втеръ унесъ пепелъ въ трубу.
Тогда об молодыя женщины переглянулись, и г-жа де-Ламбаль сказала:
— Этотъ человкъ правъ…
— Да,— вздохнула королева.
Затмъ она на что-то ршилась и позвонила. Приподнялась портьера, и вошелъ пажъ.
— Король въ своемъ кабинет?— спросила Марія-Антуанетта.
— Да, ваше величество.
— Доложите королю, что я хочу съ нимъ говорить.
Нсколько минутъ спустя, пажъ вернулся и доложилъ, что король ожидаетъ королеву.
— Но что же вы хотите длать?— въ третій разъ спросила г-жа де Ламбаль задумавшуюся королеву.
— Просить Тріанонъ,— съ улыбкой отвтила Марія-Антуанетта.
И она вышла.

——

Посовтовавъ Маріи-Антуанетт укрыться отъ грозъ и интригъ двора, капитанъ д’Эспиракъ напомнилъ ей совтъ, данный когда-то графомъ и графиней де-Ноэль,— попросить у Людовика XVI Малый Тріанонъ.
Еще задолго до полученія письма д’Эспирака Марія-Антуанетта вошла однажды утромъ къ своему супругу съ твердымъ намреніемъ получить въ свою полную собственность это прелестное помстье. Но король, любившій свою жену все нжне и нжне, не далъ ей и коснуться этого предмета, сталъ разспрашивать о здоровья, о томъ, какъ она провела ночь и т. д.
По странному и необъяснимому сліянію мыслей, соединяющихъ два сердца гораздо крпче, чмъ торжественныя клятвы, въ этотъ день Людовикъ XVI проснулся съ желаніемъ предложить Маріи-Антуанетт Малый Тріанонъ. Онъ очень ловко заговорилъ о хорошей погод, о прелести садовъ, освщенныхъ веселымъ солнцемъ, объ аромат цвтовъ. Королева самымъ невиннымъ тономъ призналась, что всегда любила цвты. Людовикъ XVI всталъ, улыбнулся и веселымъ, взволнованнымъ голосомъ сказалъ:
— Вы любите цвты? Прекрасно! Я могу подарить вамъ прелестный букетъ — Малый Тріанонъ.
Съ непосредственностью, свойственной молодости, любви и радости, Марія-Антуанетта бросилась на шею мужу, расцловала его и убжала къ себ въ будуаръ, гд ее ждала г-жа де-Ламбаль.
— Я получила! Я получила!— воскликнула она, хлопая въ ладоши.— Я получила Малый Тріанонъ!
Он обнялись и начали говорить о томъ, не будетъ ли противно этикету, если он създятъ посмотрть свое новое помстье. Все было обдумано, посовтовались съ г-жою де-Ноэль, и прогулка была ршена.
Марія-Антуанетта послала Вебера за графомъ д’Эспиракомъ, и они выхали вчетверомъ.
Въ такой часъ весь аристократическій Парижъ былъ во дворц или въ постели. Никто не гулялъ въ версальскихъ садахъ, лишь садовники, поливавшіе цвты, видя королеву, почтительно кланялись ей.
Прохали версальскій паркъ, затмъ Большой Тріанонъ и наконецъ очутились въ Маломъ Тріанон.
Онъ представлялъ собою квадратный павильонъ, римскаго стиля, стоявшій въ самой средин парка. Ото былъ миніатюрный дворецъ, фасадъ котораго едва достигалъ двадцати трехъ метровъ. Онъ состоялъ изъ трехъ этажей, поднимавшихся между колоннъ и кориноскихъ пилястровъ, великолпно раскрашенныхъ и орнаментированныхъ, съ итальянской террасой наверху зданія.
Малый Тріанонъ былъ созданіемъ архитектора Габріэля. Маркизъ де-Линаръ слдилъ за его сооруженіемъ, а скульпторъ
Жильберъ разукрасилъ его своимъ тонкимъ рзцомъ. Сюда въ старости прізжалъ Людовикъ XV вмст съ герцогомъ Айенскимъ отдыхать отъ кутежей.
Королева, принцесса де-Ламбаль, Веберъ и д’Эспиракъ осмотрли дворецъ до мельчайшихъ подробностей. Марія-Антуанетта, горя нетерпньемъ поскоре въ немъ поселиться, не хотла возвращаться въ Версаль, не ршивъ на мст всхъ измненій, которыя необходимо сдлать. Веберъ взялъ записную книжку и карандашомъ записывалъ ея указанія.
Со слдующаго же дня герцогъ де-Караманъ былъ приглашенъ Маріей-Антуанеттой къ завдыванію работами. Архитекторъ миологическаго стиля Микъ, изящный реставраторъ художникъ Губертъ Роберъ на глазахъ у королевы рисовали на бумаг планы такой деревни, о какой она мечтала. Деревья, рка, скала, залы для театральныхъ представленій, деревенскій мостъ, бельведеръ, мельница, кустарники, островъ, храмъ Амура, молочная ферма изъ благо мрамора, все было создано сразу. И всюду цвты, самые роскошные, самые ароматные, самые рдкіе цвты. Кампанъ пригласилъ Боннефуа, а тотъ, въ свою очередь, Жюсье, который на глазахъ у королевы поливалъ ливанскій кедръ.
Черезъ мсяцъ мечта реализировалась. Ремонтъ и отдлка Малаго Тріанона были окончены, и въ немъ поселилась королева, готовая на всякія игры, на смхъ, на всевозможныя развлеченья, чтобъ только забыть торжественную скуку Версаля и вс правила этикета.
Въ Маломъ Тріанон образовался небольшой дворъ, жизнь, приключенія, увлеченія и интриги котораго читатель найдетъ на послдующихъ страницахъ.
Д’Эспиракъ и Веберъ стояли во глав двора. Г-жа де-Ламбаль была назначена управительницей деревенскаго дома королевы. Графъ и графиня Прованскіе, графъ д’Артуа, графъ де-Ферзенъ и нсколько молодыхъ аристократовъ самаго избраннаго общества были первыми приняты при тріанонскомъ двор.
Среди этого случайнаго двора Маріи-Антуанетт суждено было торжествовать во всемъ величіи королевы и красивой женщины. Она не была уже боле хорошенькой, наивной двушкой съ береговъ Рейна, съ теченіемъ времени она пріобрла все то, что самые взыскательные мужчины требуютъ отъ женщинъ. Ея фигура, по выраженію г-жи де-Полиньякъ, была создана для трона, блокурые шелковистые волосы, прелестная шея, дивныя округлыя плечи, восхитительныя руки, изящная, плавная походка, ко всему этому царственно-добродушная манера держать голову и ласковая улыбка, освщающая все лицо,— вотъ портретъ Маріи-Антуанетты Австрійской, супруги Людовика XVI, владлицы и повелительницы Малаго Тріанона.

III.

Черезъ нсколько дней посл окончательнаго переселенія въ Тріанонъ королева Марія-Антуанетта начала разыгрывать роль фермерши.
Однажды утромъ она встала очень рано и вышла изъ дворца со своей ближайшей подругой принцессой де-Ламбаль.
Об молодыя женщины были совершенно одинаково одты въ простыя платья, согласно новой мод: на нихъ были польскія юбки изъ полотна съ мелкими голубыми и розовыми цвточками, гарнированныя оборками изъ той же матеріи. Корсажи, отдланные блой матеріей, открывали часть груди, плечи и шею. Ихъ красивыя головы были украшены блыми чепцами, изъ-подъ которыхъ вились длинныя букли. Обнаженныя по локоть руки, короткія, едва доходящія до щиколотка юбки придавали имъ очаровательный видъ деревенской простоты и фривольной, оригинальной кокетливости.
Марія-Антуанетта и принцесса де-Ламбаль направились къ молочной, гд ихъ уже ждали графини Фицъ-Джемсъ, Эстергази и де-Саластронъ, переодтыя въ фермершъ. На ихъ обязанности лежало раздаваніе красивыхъ кружекъ съ молокомъ всему двору Малаго Тріанона, когда онъ приходитъ сюда на ранній завтракъ.
Об подруги смялись и болтали о томъ, какое удовольствіе он себ сейчасъ доставятъ, когда изъ-за поворота одной аллеи появилось двое мужчинъ, любезно раскланявшихся съ фермершами.
Ото были графъ де-Ферзенъ и его двоюродный братъ, виконтъ де-Ліонъ, лейтенантъ мушкетеровъ.
— Какъ я благодаренъ счастливой случайности…— проговорилъ графъ де-Ферзенъ, обращаясь къ Маріи-Антуанетт.
Но принцесса де-Ламбаль улыбнулась. Она хорошо знала обоихъ двоюродныхъ братьевъ и уже нсколько дней, слушая деревенскіе мадригалы виконта де-Ліона, слдила за маленькой интригой, завязывавшейся мало-по-малу между графомъ де-Ферзеномъ и Маріей-Антуанеттой. Поэтому она и не врила въ ‘счастливую случайность’.
Съ вызывающей улыбкой принцесса сказала виконту де-Ліону:
— Пойдемте сюда, виконтъ, мн надо васъ хорошенько побранить.
И она увлекла своего поклонника за деревья, оставивъ Марію-Антуанетту вдвоемъ съ графомъ де-Ферзеномъ. Королева и графъ съ минуту смотрли другъ на друга, и оба покраснли… Уже съ мсяцъ какая-то таинственная сила соединяла ихъ. Теперь, дйствительно, они могли поговорить, имя свидтелями лишь деревья парка въ это влажное, ароматное, раннее утро.
— Сударыня,— произнесъ, наконецъ, дрожащимъ голосомъ графъ,— окажите мн милость, выслушайте меня одну минуту…
Въ Маломъ Тріанон этикетъ отсутствовалъ, и Марію-Антуанетту величали ея величествомъ только въ сказкахъ королей и фей, которыя представляли по вечерамъ на сцен. Королева непремнно желала, чтобы въ повседневной жизни не было никакихъ церемоній и чтобы въ Тріанон царилъ деревенскій, а не придворный тонъ.
— Графъ,— произнесла она: — хотя умъ и говоритъ мн, что этого не надо, но сердце сильне ума, и… я васъ слушаю…
Она покраснла, опустила голову и стояла, какъ молоденькая двушка, застигнутая за легкимъ проступкомъ.
— Пройдемся, если позволите,— предложилъ графъ.
Они медленно углубились въ узкую, темную, поперечную аллею. Молодой человкъ былъ въ такомъ восторг отъ словъ, сорвавшихся съ губъ королевы, что первое время молчалъ.
Графъ де-Ферзенъ, несомннно, былъ достоинъ быть замченнымъ глазами королевы и сердцемъ даже добродтельной супруги. Аксель де-Ферзенъ, потомокъ старинной дворянской фамиліи, двоюродный братъ графини Левенгельмъ, рожденной Ферзенъ и повелительницы двора Густава IIJ, былъ окруженъ ореоломъ легендарныхъ подвиговъ, заслужилъ репутацію ‘чувствительнаго сердца’, полнаго рыцарскихъ порывовъ и сентиментальности.
Онъ влюбился въ Марію-Антуанетту еще при жизни Людовика XV, но любовь эта была чистаго и безкорыстнаго характера. Сознавая, что чувство это преступно и безумно, онъ бжалъ отъ него, принявъ участіе въ войн съ Америкой, подъ начальствомъ Лафайета и Рошамбо. Но новые подвиги и битвы не исцлили его недуга, онъ вернулся уже настоящимъ мужчиной, похорошвшимъ, получившимъ увренность въ себ, и ршилъ не сдерживать боле порывовъ своего сердца.
Придворныя дамы очень ухаживали за графомъ, но онъ былъ съ ними сдержанъ. Когда Марія-Антуанетта переселилась въ Тріанонъ и окружила себя аристократіей, ему стало легко попасть къ ея двору, а полуслова и намеки принцессы де-Ламбаль помогли королев остановить свои взгляды и мысли на граф.
Покорная своему мужу, Людовику XVI, но вовсе не влюбленная въ него и чистая сердцемъ, какъ только что распустившаяся роза, Марія-Антуанетта незамтно поддалась обаянію серьезнаго, скромнаго и рыцарскаго характера графа Ферзена. Вотъ почему она не могла устоять, когда онъ попросилъ позволенія говорить о томъ, что до сихъ поръ хранилось въ тайн.
Нкоторое время они шли молча. Потомъ графъ де-Ферзенъ взглянулъ на Марію-Антуанетту, слегка поблднлъ и заговорилъ мягкимъ, серьезнымъ голосомъ:
— Сударыня, только потому, что я знаю, что вы убждены въ моемъ огромномъ уваженіи къ вамъ, я осмливаюсь высказать слова, которыя въ устахъ подданнаго кажутся королевамъ оскорбленіемъ… Сударыня, я много лтъ васъ люблю… Ни удаленіе отъ двора, ни слава сраженіи, ни опасности, всегда грозящія жизни, ни долгое опасное путешествіе, ничто на свт не дало мн возможности забыть васъ, ничто не охладило моего сердца. Я люблю васъ, сударыня, какъ въ первый день, когда увидлъ васъ молоденькой двушкой, пріхавшей во Францію и окруженной австрійскимъ дворомъ… Я люблю васъ такой любовью, которая окончится только вмст съ моей жизнью…
Онъ на минуту умолкъ. Королева, блдная, какъ блая матерія на ея корсаж, сдерживала рукою біенія своего сердца. Ея открытая грудь высоко поднималась и опускалась. Она едва подавляла слезы. Онъ съ такой нжностью взглянулъ на нее, что она вся вздрогнула, и продолжалъ:
— Сударыня, я собственноручно закололъ бы себя шпагой, если бъ та любовь, о которой я вамъ говорю, заставила меня забыть хоть на минуту, чмъ я обязанъ супруг моего короля… Для того, чтобъ я былъ счастливъ, я прошу у васъ только одного взгляда… взгляда доброты… и позволенія остаться вашимъ другомъ… однимъ изъ глубоко уважающихъ васъ и самыхъ преданныхъ друзей…
Они остановились. Марія-Антуанетта подняла на молодого человка свои большіе ласковые голубые глаза. Въ нихъ сверкали слезы. Она прошептала:
— Графъ, вы мн клянетесь, что…
Онъ понялъ.
— Сударыня,— отвтилъ онъ:— я хочу быть лишь самымъ врнымъ подданнымъ короля и самымъ покорнымъ рабомъ вашего величества…
И онъ опустился на колни. Но королева приподняла его и, упавъ въ его объятья, воскликнула:
— Теперь и я могу сказать: я васъ люблю!..
Ихъ губы слились въ поцлу. Но королева тотчасъ же опомнилась и, красная отъ смущенья, отступила назадъ. Потомъ, медленно утирая глаза, она стала прежней величественной и кроткой королевой. Протянувъ руку своему возлюбленному, она сказала тономъ гордой богини:
— Господинъ графъ, проводите меня, пожалуйста, въ молочную… Мой дворъ не замедлитъ туда прійти. Я должна принять его, какъ любезная фермерша,— прибавила она смясь.
Потомъ, наклоняясь къ уху молодого человка, Марія-Антуанетта прошептала:
— Другъ мой, будемъ молча любить другъ друга, не измняя нашему долгу.
Въ конц аллеи они встртили виконта де-Ліона и принцессу де-Ламбаль, которые, завидя ихъ, быстро разъединили свои руки и, сдлавъ видъ, что рвутъ маргаритки, отвернулись другъ отъ друга.

——

При двор ничто не можетъ скрыться. Несмотря на строгую тайну, хранимую графомъ де-Ферзеномъ и Маріей-Антуанеттой, узнали исторію ихъ чистой любви. Какимъ образомъ? Хроникеры объ этомъ умалчиваютъ.
Какъ бы то ни было, но молодой принцъ де-Субизъ, уже давно влюбленный въ королеву, желалъ замстить своего счастливаго соперника. Онъ льстилъ себя надеждой затмить его своей красотой, именемъ, связями. Но онъ ошибся. Его пріятельница принцесса Шиме взялась поговорить съ королевой о томъ, чтобъ онъ былъ принятъ при тріанонскомъ двор, но Марія-Антуанетта очень категорически отказала.
— Вдь этотъ человкъ,— возразила королева,— завсегдатай у де-Шатильонъ, де-Валентинуа, де-Ронсъ, де-Рошероль и де-Розенъ, ведущихъ при двор жизнь азартныхъ картежницъ и развратницъ…
Принцъ Субизъ принялъ это къ свднію. Но такъ какъ ему не удалось замстить графа де-Ферзена, то онъ поклялся отомстить ему и королев. Сначала онъ распространялъ самые подлые слухи, и при версальскомъ двор стали поговаривать о томъ, что Марія-Антуанетта разршаетъ своему поклоннику больше, чмъ одно цлованіе руки…
Капитанъ д’Эспиракъ первый узналъ о клеветахъ, распространяемыхъ принцемъ Субизомъ и его друзьями о Маріи-Антуанетт. Ему разсказалъ объ этомъ его лейтенантъ, виконтъ де-Ліонъ, поклонникъ принцессы де-Ламбаль.
Онъ отправился къ Ферзену и сказалъ ему:
— Будьте осторожны, графъ. Принцъ Субизъ васъ ненавидитъ, а у него очень сильные друзья…
— Пусть они явятся, мы помряемся!— отвтилъ Ферзенъ, ударяя по шпаг.
— Это вн сомннья, графъ, но они очень многочисленны,— возразилъ д’Эспиракъ.— Будьте осторожны.
И д’Эспиракъ приказалъ четыремъ своимъ мушкетерамъ переодться такъ, чтобъ ихъ не узнали, и постоянно, всюду сопровождать графа де-Ферзена.
Между тмъ принцъ Субизъ заручился нсколькими друзьями, среди которыхъ находились герцогъ де-Ноэль, графъ Грильонъ, герцогъ де-Монморанси и герцогъ де-Коссе-Бриссакъ. Однажды вечеромъ, когда луна скрылась за тучи, восемь человкъ поджидали графа де-Ферзена въ узкой улиц въ Версал, по которой поклонникъ королевы долженъ былъ возвращаться изъ Малаго Тріанона.
Ночь была такъ темна, что ничего не было видно на разстояніи шага передъ собою. Графъ де-Ферзенъ появился на конц улицы, позади него лакей несъ зажженный фонарь. Дойдя до того мста, гд скрывался принцъ Субизъ со своими друзьями, онъ почувствовалъ, что кто-то дотронулся до его плеча, въ то же время замаскированный человкъ вышелъ изъ тни и сказалъ ему:
— При васъ есть шпага, господинъ де-Ферзенъ, при мн тоже — мы равны. Вы не должны завтра утромъ вернуться въ Тріанонъ.
Презрительно улыбаясь, Ферзенъ обнажилъ шпагу. Его улыбка стала еще боле презрительной, когда онъ увидалъ, что въ кругу, освщенномъ фонаремъ, появилось еще семь человкъ.
— Однако, это подлая западня,— сказалъ онъ.— Если я убью васъ, прекрасная маска, то убійцы, стоящіе за вами, конечно, отомстятъ мн за васъ. Ну, что же — пусть! Выходите вс разомъ. Я васъ жду!
Онъ отскочилъ и прислонился спиною къ стн дома, чтобы на него не напали сзади, и сталъ ждать, поднявъ шпагу. Восемь замаскированныхъ человкъ стали совтоваться другъ съ другомъ. Но тотъ, который заговорилъ первымъ, подошелъ одинъ и сказалъ:
— Господинъ де-Ферзенъ, мы благородные люди и атакуемъ васъ по очереди…
— Нтъ, чортъ возьми!— крикнулъ вдругъ чей-то голосъ.— Выходите вс сразу!
И капитанъ д’Эспиракъ появился по правую сторону графа Ферзена, въ то время какъ четыре другихъ человка выстроились по его лвую сторону.
— Шесть солдатъ противъ восьми щеголей!— ухмыльнулся гасконецъ.— Партія не равная. Подите, поищите подкрпленія, господа ‘благородные люди’. Приходите двнадцать человкъ, два противъ одного, тогда мы примемъ вашъ вызовъ!
Принцъ Субизъ и его друзья бросились на шестерыхъ. Но, по приказанію д’Эспирака, мушкетеры одновременно нагнулись и такъ сильно ударили головами въ груди своихъ противниковъ, что т упали и были моментально обезоружены. Капитанъ д’Эспиракъ самъ продлалъ тотъ же маневръ со своимъ противникомъ и съ противникомъ графа де-Ферзена Потомъ, разбивъ ударомъ ноги фонарь, который все еще держалъ слуга, онъ увлекъ графа въ темноту, а его мушкетеры скрылись въ разныя стороны.
Когда д’Эспиракъ и графъ находились уже около отеля, гд жилъ Ферзенъ, капитанъ сказалъ ему:
— Теперь, графъ, ложитесь спать. И простите, что я помшалъ вамъ драться. Но дло въ томъ, что напавшіе на васъ принадлежатъ къ лучшимъ фамиліямъ Франціи, а королева не желаетъ, чтобы кровь дворянъ лилась иначе, какъ на служб короля и на пол сраженья.
Однако принцъ Субизъ перенесъ униженіе и не счелъ себя побжденнымъ. Онъ понялъ, почему капитанъ д’Эспиракъ ограничился лишь тмъ, что обезоружилъ его и его друзей.
— Если шпага дворянина безсильна противъ Ферзена,— сказалъ онъ самому себ:— то ее замнитъ кинжалъ лакея.
И онъ подкупилъ одного слугу убить Ферзена, но на утро слуга найденъ былъ повшеннымъ на дерев въ Большомъ Тріанон.
Узнавъ объ этой второй неудач, принцъ Субизъ пришелъ въ бшенство. Неудовлетворенная любовь разжигала его злобу, и онъ подослалъ въ домъ графа Ферзена двухъ человкъ, которые должны были хитростью или силой убить его изъ пистолета.
Утромъ принцу Субизу доложили, что оба наемные убійцы найдены у дверей дома Ферзена мертвыми, съ глубокими ранами шпагой на груди.
Тогда, по совту Коссе-Бриссака, принцъ Субизъ измнилъ свою тактику. Онъ ршилъ избавиться отъ своего соперника посредствомъ яда. Коссе-Бриссакъ далъ ему вс необходимыя указанія.
— Послушай, слышалъ ли ты когда-нибудь про Зыбкую?— спросилъ онъ его.
— Да, это женщина, которая слыветъ за колдунью и живетъ, кажется, въ улиц св. Бенедикта.
— Да. Ее прозвали Зыбкой, потому что она страшно хромаетъ на об ноги, и при ходьб качается, какъ корабль въ мор во время зыби. Ну, такъ вотъ, я знаю, что г-жа Роншероль и маркиза де-Флери посщаютъ ее, первая потому, что она указываетъ ей игорные дома, а вторая потому, что она помогаетъ ей въ ея любовныхъ длахъ. Понялъ теперь?
— Объяснись ясне.
— Ахъ, какой ты! Ну, понимаешь, г-жа Роншероль и маркиза де-Флери могутъ устроить такъ, что за придворнымъ ужиномъ Ферзенъ будетъ сидть между нихъ, и вольютъ ему ядъ, который приготовитъ Зыбкая. Если завтра, посл полудня, мы съ тобой отправимся къ колдунь, то встртимъ тамъ обихъ барынь. Намъ будетъ очень легко уговорить ихъ…
— Прекрасно. Ршено,— отвтилъ принцъ.
И пріятели разстались. До завтрашняго дня имъ нужно было еще постить ихъ любовницъ, представиться королю, написать мадригалъ офиціальной придворной проститутк г-ж де-Шатильонъ и составить эпиграмму по адресу Маріи-Антуанетты, а о проектированномъ преступленіи будетъ время подумать и завтра.
На слдующій день, въ два часа, принцъ Субизъ и герцогъ де-Коссе-Бриссакъ, въ скромныхъ костюмахъ и съ надвинутыми на глаза шляпами, вошли въ бдный, низенькій домикъ въ улиц св. Бенедикта. Но вншность дома не соотвтствовала его внутреннему убранству, такъ какъ ихъ встртила нарядная субретка и провела въ роскошно и со вкусомъ меблированную гостиную. Затмъ она ненадолго оставила ихъ однихъ и, вернувшись, пригласила въ комнату Зыбкой.
Колдунья стояла передъ печкой, полной разныхъ горшечковъ. Эта женщина огромнаго роста, съ фигурой, напоминавшей коммерческій корабль, повернула, къ нимъ свое широкое, угреватое лицо, съ маленькими сверкающими глазами. Она вовсе не была похожа на классическую колдунью, на колдунью сказокъ Перро. Она приложила палецъ къ губамъ, потомъ этимъ же пальцемъ указала на безцвтную жидкость, находившуюся въ бутылк около печи.
Страшныя микстуры, приготовляемыя Зыбкой, были совершенно неизвстны медицин. Ученые, лишающіе поэзіи все поэтическое, находящіе въ любовномъ поцлу бациллы ужасныхъ болзней, а въ ароматныхъ лепесткахъ чудной розы смертоносные микробы, утверждаютъ, что отравительницы употребляли просто мышьяковые, сатурніальные и меркуріальные яды. Этимъ объясняется старинный таинственный способъ мгновенныхъ убійствъ.
Какъ бы то ни было, но посл минутнаго молчаливаго напряженія Зыбкая снова обернулась къ своимъ постителямъ, указала каждому изъ нихъ на стулъ, сла сама въ мягкое, удобное кресло и спросила чрезвычайно любезно:
— Чмъ могу вамъ служить, господа?
Бриссакъ отвтилъ, не задумываясь:
— Продать намъ безцвтный ядъ, убивающій человка въ недлю, и устроить намъ здсь свиданіе съ госпожами Роншероль и де-Флери.
И, говоря это, онъ выложилъ туго набитый золотомъ кошелекъ.
Въ ту же минуту дверь отворилась, и вошла субретка. Она сказала какое-то непонятное слово колдунь и ушла.
Тогда отравительница взяла съ этажерки маленькій флаконъ и, подавая его Коссе-Бриссаку, сказала:
— Вотъ ядъ, сударь, что же касается до дамъ, которыхъ вы желаете видть, то вотъ он.
Она приподняла драпировку, и постители увидали госпожу Роншероль и маркизу де-Флери. Он сидли на диван и дружески бесдовали. Зыбкая втолкнула постителей въ комнату съ диваномъ, и драпировка опустилась.
Не будемъ передавать, какимъ образомъ принцу Субизу и герцогу Коссе-Бриссаку удалось добиться соучастія дамъ, но результатомъ ихъ свиданья было то, что два часа спустя двое мужчинъ и дв дамы прощались въ гостиной Зыбкой такой фразой: — До завтра, въ семь часовъ, за королевскимъ ужиномъ.
Это былъ смертный приговоръ графу Ферзену.

——

По случаю болзни церемоніймейстера капитанъ д’Эспиракъ распоряжался порядками придворнаго ужина. Онъ былъ очень удивленъ, увидавъ на лист расписанія приглашенныхъ, составленномъ де-Морена, что графъ де-Ферзенъ долженъ занять мсто между госпожою Роншероль и маркизою де-Флери, принадлежавшими къ партіи, враждебной Маріи-Антуанетт. По своему личному усмотрнію, онъ измнилъ этотъ порядокъ и назначилъ мсто графу де-Ферзену между графиней де-Поластронъ и графиней Діаной де-Полиньякъ, ихъ еще мало знали при двор, но он не разъ выказывали свою преданность королев.
У него возникли нкоторыя подозрнія, поэтому онъ тотчасъ же похалъ на квартиру маркизы де-Флери.
Эта странная женщина была извстна при двор своими пороками, но о нихъ старались умалчивать. Д’Эспиракъ зналъ объ этомъ и ршилъ подйствовать на нее не объясненіями въ любви, а угрозой.
— Мы одни, сударыня?— спросилъ онъ.
Удивленная этимъ сухимъ тономъ, который капитанъ принималъ обыкновенно, когда хотлъ заставить себя слушать, маркиза отвтила холодно:
— Да, сударь, но почему…
Д’Эспиракъ осмотрлъ, хорошо ли заперта дверь, затмъ, свъ въ кресло, сказалъ насмшливо:
— Не стойте, сударыня, потому что я имю намреніе такъ васъ взволновать, что вы можете упасть, а вамъ совсмъ не слдуетъ ушибать такое красивое тло, которымъ любуются и не одни мужчины…
Маркиза поблднла.
— Но чего же вы отъ меня хотите?
Она сла. Д’Эспиракъ взялъ ея руку, крпко сжалъ и, глядя прямо ей въ глаза, спросилъ:
— Почему васъ посадили рядомъ съ графомъ де-Ферзеномъ за придворнымъ ужиномъ? Отвчайте, я все знаю. Если вы солжете, я васъ убью…
Маркиз де-Флери стало страшно. Она поврила, что д’Эспиракъ все знаетъ. Дрожа всми членами, она, ничего не утаивая, разсказала о свиданіи, которое она и госпожа Роншероль имли у колдуньи съ принцемъ Субизомъ и герцогомъ де-Коссе-Бриссакомъ. Она призналась, что должна была влить ядъ въ стаканъ графа де-Ферзена, и, рыдая, стала оправдываться, увряя, что вынуждена была повиноваться герцогу де-Коссе-Бриссаку, потому что онъ могъ погубить ее. Чтобы заслужить прощенье, она передала гасконцу флаконъ съ безцвтной жидкостью.
— Хорошо, сударыня,— сказалъ д’Эспиракъ:— вы будете вознаграждены за вашу откровенность. Но, смотрите, ни слова объ этомъ вашимъ друзьямъ, иначе я запру васъ въ Бастилію, несмотря на всхъ принцевъ Субизовъ на свт, я имю въ рукахъ два подписанныхъ смертныхъ приговора, и пятьсотъ мушкетеровъ въ моемъ распоряженьи.
Онъ ушелъ и чуть не бгомъ направился къ дому Зыбкой, въ улиц св. Бенедикта. Та, ничего не подозрвая, очень любезно приняла его, но д’Эспиракъ грубо оттолкнулъ ее въ уголъ ея адской лабораторіи и, подавая ей флаконъ, который она продала герцогу де-Коссе-Бриссаку, проговорилъ:
— Пейте!
— Но зачмъ?
— Пейте, или я васъ убью.
И онъ вынулъ шпагу.
Отравительница прекрасно узнала флаконъ. Она подумала, что какъ только д’Эспиракъ уйдетъ, можно выпить противоядіе и остаться въ живыхъ. Во всякомъ случа въ этомъ меньше опасности, чмъ въ удар шпаги. Она отказалась пить, но больше для виду, зная, что д’Эспиракъ не ршится сразу заколоть ее. Наконецъ она уступила его настоянію и съ отвращеніемъ проглотила все содержимое флакона.
Капитанъ направился къ двери, но вдругъ остановился. Его вниманье привлекла бутылка, на этикетк которой было написано: ‘Противоядіе No 1’.
— А вдь этой колдунь очень легко себя вылечить,— прошепталъ онъ.
Д’Эспиракъ вернулся, снова вынулъ шпагу и, не говоря ни слова, какъ будто выполнялъ самую простую вещь на свт, пронзилъ насквозь грудь отравительницы. Женщина вскрикнула и, обливаясь кровью, упала на полъ.
Капитанъ старательно вытеръ шпагу, вложилъ ее въ ножны, выбралъ на этажерк маленькій флаконъ съ надписью: ‘Быстро дйствующій ядъ’, положилъ его въ карманъ и прошепталъ съ усмшкой:
— Это можетъ, при случа, пригодиться…
Затмъ онъ вышелъ изъ дому, насвистывая какой-то маршъ.
Его конь и мушкетеръ ожидали его въ Пале-Роял.
Онъ отослалъ домой мушкетера, вскочилъ на коня и помчался по направленію къ Версалю.
Стоялъ чудный іюньскій день. Воздухъ былъ напоенъ ароматами. Птицы пли на деревьяхъ, а по голубому небу плыли легкія облачка. Капитанъ мушкетеровъ находилъ жизнь прекрасной и плъ полнымъ голосомъ, какъ простой трубачъ, гасконскую псню.
Вдругъ онъ вздрогнулъ. Онъ услыхалъ, какъ кто-то злобно произнесъ его имя. Онъ обернулся. Въ четырехъ шагахъ отъ него, верхомъ на лошади, съ глазами, сверкающими гнвомъ, остановился принцъ Субизъ.
— Графъ,— крикнулъ принцъ:— съ какихъ это поръ простой капитанъ мушкетеровъ измняетъ расписаніе ужиновъ короля?
— Съ тхъ поръ, какъ принцы сдлались отравителями,— холодно отвтилъ гасконецъ.
— Негодяй!
И принцъ со шпагой въ рук двинулъ свою лошадь къ лошади капитана. Д’Эспиракъ попятилъ свою лошадь назадъ и, быстро наклонившись впередъ, нанесъ принцу страшный ударъ кулакомъ. Тотъ упалъ. Д’Эспиракъ соскочилъ на землю и сталъ старательно приводить принца въ чувство, такъ какъ ударъ пришелся въ самую грудь. Придя въ себя, принцъ Субизъ съ минуту злобно смотрлъ на него, потомъ, протягивая руку, сказалъ:
— Я никогда не буду въ числ вашихъ друзей, господинъ д’Эспиракъ, но я могу вамъ общать, что не буду и въ числ враговъ.
— Прекрасно, принцъ,— сказалъ гасконецъ, пожимая протянутую ему руку:— но я преданъ королев, а вс принцы королевства не стоятъ ея мизинца. Заключимъ миръ, я очень этого хочу, но миръ искренній, потому что, если вы будете противъ королевы, я всегда буду противъ васъ.
— Будьте покойны, капитанъ, вы никогда не встртите меня больше на вашей дорог, какъ врага, ваше поведеніе слишкомъ храбро и благородно, чтобъ я пытался отнять у кого бы то ни было такого защитника… Посадите меня, пожалуйста, на лошадь, я смогу дохать до Версаля…
— Я буду поддерживать васъ, принцъ,— съ уваженіемъ произнесъ капитанъ.
И два противника, почти обнявшись, дохали до замка въ предмстьи Версаля, гд жилъ принцъ Субизъ.
Объ этомъ происшествіи никто не узналъ при двор.
А вечеромъ, за ужиномъ, на которомъ отсутствовалъ принцъ Субизъ, вс восхищались блестящимъ умомъ Ферзена, удивлялись блдности госпожи де-Роншероль и маркизы де-Флери, нервности графа де-Коссе-Бриссака и дтской веселости королевы, которой Веберъ, подъ великимъ секретомъ, разсказалъ похожденія капитана д’Эспирака.
Если Марія-Антуанетта чувствовала себя въ этотъ день счастливой, то это не потому, что были посрамлены ея враги, а потому, что она сознавала, что у нея есть безкорыстный другъ, храбрый и благородный защитникъ. Подобные люди такъ рдки, что одно ихъ присутствіе уже составляетъ счастіе.
Кром того, королев приходило въ голову, что такая побда нсколько смягчитъ возбужденіе противъ нея, и она давала себ слово быть доброй, мягкой и ласковой, чтобъ обезоружить всхъ своихъ враговъ. Эти трогательныя иллюзіи время безжалостно уничтожило.
На слдующій день, по желанію Маріи-Антуанетты, былъ назначенъ праздникъ въ Тріанон. Вечеромъ вс аллеи были иллюминованы, исключая той, куда Ферзенъ и королева уединились въ самый разгаръ веселья, не замченные гостями. Во второй разъ графъ заговорилъ о своей любви, и вновь Марія-Антуанетта, съ полными слезъ глазами, просила его держаться чистыхъ отношеній изъ уваженія къ ней и королю Франціи, который не долженъ быть обманутымъ мужемъ.
Графъ Ферзенъ поклялся исполнить ея желаніе. Но этотъ вечерній упоительный часъ, ароматъ цвтовъ и кустарниковъ, праздничное возбужденіе — оказались сильне всякихъ ршеній. Возлюбленные обмнялись тысячью поцлуевъ и вздоховъ и, быть можетъ, маленькій богъ съ пылающими стрлами и довелъ бы ихъ до сладкаго грха, если бъ въ конц аллеи не появились принцесса де-Ламбаль и виконтъ де-Ліонъ, которые тоже имли причину уединяться.
Графъ Ферзенъ и королева быстро разошлись въ разныя стороны, такъ что никто не видалъ ихъ вдвоемъ. Марія-Антуанетта благословляла Бога, пославшаго ей принцессу де-Ламбаль и виконта де-Ліонъ, но, сознавая, что подвергается огромной опасности, она дала себ слово не встрчаться больше съ графомъ де-Ферзеномъ въ темныхъ аллеяхъ Тріанона.

——

Увлеченіе графа де-Ферзена Маріей-Антуанеттой и ея взаимное къ нему чувство, если и не было тайной для окружающихъ, то, во всякомъ случа, текло спокойно. Впечатлительный умъ молодой королевы не могъ предаться исключительно и всецло платонической любви. Ей пришлось искать въ иномъ направленіи проявленія своей дятельности, и однимъ изъ ея первыхъ удовольствій стала игра.
Это не было новостью при двор. Въ предшествующія царствованія игра была въ большой мод. Госпожа де-Монтеспанъ проигрывала по милліону въ вечеръ. Проигрышъ въ сто тысячъ экю былъ для нея самой обыкновенной вещью, а однажды, въ рождественскій вечеръ, она проиграла семьсотъ тысячъ экю. Въ царствованіе Людовика XV влеченіе къ игр не уменьшилось, но при двор играли въ коммерческія игры и никогда не садились за игры азартныя.
При Людовик XV любовь къ игр въ Париж перешла въ страсть, и королева первая подала этому примръ. Въ Тріанон она начала играть въ ландскнехтъ и въ фараонъ съ принцессами де-Ламбаль и де-Гемене.
Нововведеніе Маріи-Антуанетты стало извстно при двор и въ город. Всюду начали играть, и однажды Веберъ во время партіи ландскнехта сказалъ королев:
— Сударыня, васъ занимаетъ игра, но было бы гораздо пріятне, если бъ вы могли играть съ людьми, которые могутъ проиграть или выиграть цлое состояніе.
— А вы знаете такихъ?— тотчасъ же спросила Марія-Антуанетта.
— Въ город только и говорятъ, что объ одномъ иностранц, по фамиліи Смитъ, вернувшемся изъ Индіи съ сундуками, наполненными золотомъ — отвтилъ Веберъ.— Онъ всюду разглашаетъ, что иметъ двсти тысячъ луидоровъ на проигрышъ.
— Двсти тысячъ луидоровъ!..— воскликнула принцесса де-Ламбаль.
— И на проигрышъ!…— ахнула принцесса де-Гемене.
— Позовите ко мн капитана д’Эспирака,— приказала Марія-Антуанетта.
Капитанъ мушкетеровъ, всегда готовый выполнить приказанія королевы или оказать трудную услугу, тотчасъ же явился. Ему дано было порученіе разыскать Смита, а принцесс де-Ламбаль пригласить отъ имени королевы герцога Шартрскаго, графа д’Артуа, графа Прованскаго, герцога де-Лозена, графа де-Ферзена, герцога и герцогиню Фицъ-Джемсъ, графа и графиню де-Полиньякъ. Въ этотъ же вечеръ должна была состояться крупная игра въ большой зал Малаго Тріанона.
Напвая и весело смясь со своими пріятельницами и статсъ-дамами, Марія-Антуанетта все приготовила къ вечернему пріему. Изъ Версаля привезли шкатулку съ золотомъ и поставили на низенькую табуретку позади кресла, на которомъ должна была сидть королева.
Къ девяти часамъ сады были иллюминованы, вс дамы переодлись въ деревенскіе костюмы изъ легкихъ матерій, отдланныхъ кружевами, и приглашенные стали съзжаться въ Тріанонъ.
Гости, въ ожиданіи игры, собрались въ большой зал. Король, ложившійся, обыкновенно, въ одиннадцать часовъ, появился на минуту и удалился до начала игры.
Вс сли вокругъ стола, ждали только Смита. Принцесса де-Ламбаль стояла позади Маріи-Антуанетты, около табуретки со шкатулкой, чтобы передавать королев золото во время игры.
Наконецъ ровно въ десять часовъ доложили:
— Графъ д’Эспиракъ и господинъ Смитъ!
Вс обернулись къ путешественнику, который проздомъ черезъ Парижъ могъ доставить себ удовольствіе проиграть двсти тысячъ луидоровъ. Ожидали увидть таинственнаго индуса въ бломъ тюрбан, въ шелковыхъ шароварахъ, залитаго золотомъ, съ жгучими черными глазами и орлинымъ носомъ, съ длинными руками, отягченными массивными кольцами. Однако всеобщія ожиданія были обмануты.
Смитъ былъ человкъ высокаго роста, худой, красный, самаго вульгарнаго, типа, съ огромными ногами и руками. Его жабо и костюмъ не отличались изяществомъ, хотя и были отдланы тонкими кружевами.
Онъ неуклюже поклонился и произнесъ по-англійски, грубымъ голосомъ:
— Здравствуйте.
Тогда вс поняли, что онъ англичанинъ, и перестали удивляться его рзкимъ манерамъ.
Держалъ онъ себя съ возмутительной безцеремонностью. Серьезно слъ онъ на кресло, приготовленное ему противъ королевы, не стсняясь положилъ локти на столъ и сталъ съ любопытствомъ разсматривать сидвшихъ вокругъ него принцевъ крови. Затмъ съ ужаснымъ акцентомъ онъ произнесъ лаконически:
— Это ландскнехтъ. Начнемъ.
Онъ взялъ изъ рукъ стоявшаго позади него лакея большой мшокъ, наполненный луидорами, положилъ его на столь, открылъ, вынулъ горсть золота, и игра началась.
Около полуночи пріхалъ графъ Артуръ Дильонъ съ портфелемъ, наполненнымъ кредитными билетами. Заинтересованный этой адской игрой, онъ положилъ портфель на стулъ и подошелъ къ столу.
Играли всю ночь. Въ пять часовъ утра капитанъ д’Эспиракъ, невозмутимо слдившій за игрой, отмтилъ въ своей записной книжк, что Смитъ выигралъ шестьсотъ тысячъ шестьсотъ пятьдесятъ луидоровъ, изъ которыхъ двсти тысячъ проиграла одна королева. Графъ де-Ферзенъ проигралъ двсти тысячъ.
— Кому везетъ въ любви, тому не везетъ въ картахъ,— подумалъ д’Эспиракъ.
Занятый своими расчетами, капитанъ не обратилъ вниманія на то, что лакей Смита часто выходилъ изъ залы съ мшкомъ, полнымъ луидоровъ, и на его мсто приходилъ другой лакей съ пустыми руками. Не обратилъ онъ вниманія также и на то, что Смитъ, выйдя между двумя партіями изъ залы, ‘чтобъ подышать минутку чистымъ воздухомъ’, оставилъ на стол лишь нсколько луидоровъ и взялъ съ собой лакея.
Прошло пять минутъ, десять, Смитъ не возвращался. Черезъ четверть часа королева попросила д’Эспирака сходить за нимъ, предполагая, что онъ, быть можетъ, заблудился въ аллеяхъ парка. Прошло немало времени, а капитанъ и англичанинъ не появлялись.
Наконецъ д’Эспиракъ вошелъ въ залу и съ поклономъ, слегка насмшливо, доложилъ королев:
— Сударыня, въ парк нтъ ни господина Смита, ни его кареты, ни его лакеевъ.
Руки поднялись къ небу, раздались крики, жалобы на безсовстность проходимца. Но полчаса спустя, изливъ все негодованье, немножко посмявшись и даже немножко попвъ, ршили пойти пить молоко на ферм.
Когда выходили, раздался громкій голосъ графа Дильона, спрашивавшаго у слугъ:
— Не видали ли вы моего портфеля?
Слуги отвтили, что не видали.
— Мой портфель! Мой портфель!— кричалъ графъ Дильонъ.
Началась новая игра: стали искать портфель. Искали всюду, но нигд не нашли.
— А въ немъ было на пятьсотъ тысячъ процентныхъ бумагъ!— воскликнулъ несчастный графъ Дильонъ.
Невозмутимый д’Эспиракъ вычислилъ:
— Пятьсотъ тысячъ, потомъ милліонъ шестьсотъ пятьдесятъ тысячъ составятъ два милліона сто пятьдесятъ тысячъ.
Затмъ онъ поклонился и произнесъ:
— Господинъ графъ, я того мннія, что для англичанина не пропала эта ночь.
Это происшествіе послужило поводомъ къ цлому скандалу. Людовикъ XVI запретилъ игру при двор. Игра велась лишь тайкомъ, и вскор къ ней совсмъ охладли.
Карточная игра уступила мсто скачкамъ. Герцогъ Лозенъ, уже принимавшій участіе въ скачкахъ въ Англіи, руководилъ ими теперь во Франціи. Онъ заинтересовалъ ими королеву и часть двора. Графъ д’Артуа, герцогъ Шартрскій, маркизъ де-Конфламъ предавались скачкамъ съ особенной страстью. Скачки происходили въ Саблонскихъ равнинахъ. Королева почти всегда присутствовала на нихъ, король же, наоборотъ, не находилъ въ этомъ удовольствія и никогда на нихъ не показывался.
Это было время безумнаго веселья. Игра, скачки, наряды, кокетство, ради котораго женщины носили на себ, въ вид драгоцнныхъ камней, цлыя состоянія, вс земли и замки своихъ предковъ,— всему этому предавались всецло.
Особенно прославились маскированные балы въ оперномъ театр. Не взирая на совты и предостереженія, королева страстно предавалась всмъ развлеченіямъ веселой, безпечной жизни. Чуть не ежедневно она узжала со своими пріятельницами изъ Версаля и даже изъ своего любимаго Тріанона на маскированные балы въ оперный театръ. Она танцовала, веселилась, и ея острый умъ изощрялся во всевозможныхъ шуткахъ, заинтриговываніяхъ, любезностяхъ, которыя не всегда служили ей на пользу.
Видя такую неосторожность, мать Маріи-Антуанетты, императрица Марія-Терезія, послала во Францію своего сына, Іосифа II, чтобы нсколько образумить королеву.
Іосифъ II полуинкогнито, подъ именемъ графа Фолькенштейна, прибылъ въ Парижъ въ апрл 1777 года. Онъ побранилъ сестру, та возражала ему, но, признавая авторитетъ брата, общала жить спокойне. Этому помогло одно новое обстоятельство: Марія-Антуанетта вскор сдлалась беременной. Мать должна была замнить молодую двушку и сгладить вс недостатки двическаго воображенія.

IV.

Въ то время, когда Марія-Антуанетта предавалась съ увлеченьемъ карточной игр, скачкамъ и всевозможнымъ празднествамъ, оставаясь врной супругой короля, Маленькій Тріанонъ не былъ забытъ, наоборотъ, онъ съ каждымъ днемъ украшался все боле и боле и наполнялся новыми гостями, высшая аристократія двора почитала за честь быть принятой въ Тріанон, потанцовать тамъ, поиграть въ театр, попить молока на ферм. На веселыхъ лужайкахъ пасли хорошенькихъ блыхъ барашковъ, украшенныхъ розовыми и голубыми лентами. Королева ежедневно, въ сопровожденіи принцессы де-Ламбаль и еще нсколькихъ дамъ, отправлялась на ферму доить собственноручно коровъ.
Любовь и цвты одновременно расцвтали въ парк. Подъ снью деревьевъ много благородныхъ пастушковъ обнимало и цловало принцессъ-пастушекъ. Все было свжо, весело, красиво, начиная съ пестрыхъ костюмовъ и кончая нжными объясненіями и ухаживаніями. еокритъ воскресалъ подъ кружевными жабо и напудренными париками, Виргилій возрождался подъ кистью Фрагонара, и древній міръ оживалъ вновь подъ таинственной снью версальскихъ деревьевъ.
Пли чувствительные романсы, говорили напыщенные стихи и напвали, пася барашковъ:
Цвтущія ваши уста
Любви ароматами дышатъ —
И наши сердца не спроста
Другъ друга таинственно слышатъ!..
Но и среди деревенскихъ удовольствій таились ревность, интриги и придворное коварство.
Одна изъ знакомыхъ графини д’Артуа, графиня Діана де-Полиньякъ, представила версальскому двору своего брата и невстку, новобрачныхъ графа и графиню Жюль де-Полиньякъ. Графиня Жюль была скоро замчена королевой, охладвшей за послднее время къ принцесс де-Ламбаль.
Графиня Жюль была красива, обаятельна, полна естественности и простоты, ея единственнымъ кокетствомъ была не лишенная пикантности небрежная манера себя держать. Марія-Антуанетта услыхала, какъ она поетъ, любовалась, какъ она танцуетъ, и полюбила ее. Она способствовала благосостоянію новобрачныхъ, добившись для Жюль-Полиньяка мста перваго королевскаго конюшаго, а графиню Жюль сдлала управительницей своего двора вмсто принцессы де-Ламбаль.
Но все это совершилось не безъ большихъ трудностей и пикантныхъ происшествій, долго занимавшихъ дворъ, городъ и даже провинцію.
Какъ только графиня Жюль появилась при двор, въ нее влюбился герцогъ Люксембургскій. Но такъ какъ его не особенно жаловали въ Тріанон, то онъ приходилъ въ отчаянье оттого, что не можетъ сблизиться съ графиней де-Полиньякъ и сдлать ее своей любовницей.
Въ одинъ прекрасный день онъ открылъ свое сердце маркизу де-Роганъ-Шабо, который въ то время былъ любовникомъ принцессы де-Ламбаль, порвавшей съ виконтомъ де-Ліономъ. Когда графиня де-Полиньякъ замнила около Маріи-Антуанетты мсто принцессы де-Ламбаль, послдняя пожаловалась на это маркизу де-Роганъ-Шабо. Эта жалоба вполн совпадала съ признаньемъ герцога Люксембургскаго, и хитрый, изворотливый умъ маркиза нашелъ средство отомстить за принцессу де-Ламбаль и въ то же время соединить графиню де-Полиньякъ съ герцогомъ Люксембурскимъ.
Нсколько молодыхъ аристократовъ, друзей де-Морена и принцессы Шимэ, личнаго врага Полиньяковъ, приняли участіе въ заговор. Собрались у маркиза де-Роганъ-Шабо, и тотъ, заперевъ вс двери, изложилъ слдующій проектъ:
— Черезъ три дня въ Тріанон будетъ данъ маскированный балъ. Будутъ танцы. Пользуясь ночной темнотою, намъ легко будетъ проникнуть не узнанными въ паркъ въ маскарадныхъ костюмахъ и маскахъ. Мы похитимъ графиню де-Полиньякъ, передадимъ ее герцогу Люксембурскому, который можетъ длать съ ней все, что ему угодно, а королева будетъ вынуждена сдлать снова принцессу де-Ламбаль своей домоправительницей, такъ какъ и по красот, и по рожденію, и по уму никто не можетъ замнить ее въ этой должности.
— А какъ же графъ де-Полиньякъ?— поинтересовалась принцесса де-Шимэ.
— Графъ?— усмхнулся герцогъ Люксембурскій.— Онъ подождетъ, пока я верну ему его жену. Если она легко согласится быть моею, то это наступитъ очень скоро, если же нтъ, то.. у меня есть приказъ о заключеніи въ Бастилію.
Оставалось только все приготовить къ успшному похищенію. Было ршено, что карета будетъ ждать въ версальскомъ парк, недалеко отъ Тріанона. Отрядъ легкой кавалеріи, подъ командою подчиненнаго Рогану-Шабо офицера, будетъ сопровождать карету до Туреня, гд у похитителя есть собственный замокъ. Герцогъ Люксембургскій съ завтрашняго же дня будетъ разсказывать о томъ, что долженъ неожиданно ухать, и скроется до дня похищенія, чтобъ не возбуждать никакихъ подозрній. Маркизъ де-Роганъ-Шабо и герцогъ Люксембурскій сами понесутъ графиню де-Полиньякъ въ карету.
Дйствительно, на слдующій же день герцогъ Люксембурскій испросилъ аудіенцію у короля, объявилъ ему, что экстренно узжаетъ въ Турень и съ помпой выхалъ изъ Версаля. Отъхавъ нсколько миль, онъ веллъ своей свит продолжать путь до Тюреня, а самъ вернулся въ Парижъ. Черезъ три дня за нимъ пріхалъ Роганъ-Шабо. Они переодлись въ простыхъ мушкетеровъ, надли волчьи маски и отправились въ Версаль, гд ихъ ожидали три молодыхъ человка, которые должны были помочь имъ похитить графиню де-Полиньякъ.
Наступила ночь. Въ Тріанон зажгли иллюминацію. Сады скоро наполнились веселой толпой, одтой въ самые разнообразные роскошные костюмы. Отрядъ мушкетеровъ находился на страж подъ командою виконта де-Ліона и капитана графа д’Эспирака. Мушкетеры смшались съ веселой толпой.
Вс пли, смялись, танцовали. Рыдали скрипки, гремлъ оркестръ, и скоро праздникъ достигъ полнаго разгара.
Маркизъ де-Роганъ-Шабо, герцогъ Люксембурскій и ихъ три помощника пробрались на балъ и старались приблизиться къ тому мсту, гд графиня де-Полиньякъ сидла съ Маріей-Антуанеттой и другими дамами подъ снью деревьевъ, въ глубин парка. Подойдя къ дамамъ, Роганъ-Шабо поклонился и пригласилъ графиню де-Полиньякъ на танецъ. По знаку королевы, она приняла приглашенье, и пара понеслась.
Танцуя, она столкнулась съ капитаномъ д’Эспиракомъ, танцевавшимъ съ герцогиней де-Гишъ. Д’Эспиракъ обернулся и замтилъ, не придавая этому особаго значенія, что графиня де-Полиньякъ танцуетъ съ мушкетеромъ, и его удивило, что фигура и манеры этого офицера ему совсмъ не знакомы.
Между тмъ ловкимъ маневромъ четыре пары, составившіяся изъ герцога Люксембургскаго, его трехъ помощниковъ и ихъ дамъ, отталкивали Рогана-Шабо и графиню де-Полиньякъ къ маленькой лужайк, находившейся въ сторон отъ танцующихъ и вблизи очень темной аллеи. Опьяненная танцемъ молодая женщина не замчала, что ея кавалеръ постепенно увлекаетъ ее въ аллею.
Вдругъ она почувствовала, что ее приподняли и что чья-то рука въ перчатк зажала ей ротъ. Она начала биться, но ее охватили руками и понесли. Дорогой ей завязали глаза и заткнули ротъ ея легкимъ шарфомъ, а четверть часа спустя карета герцога Люксембургскаго бшено мчалась по дорог въ Шатору.
Въ Тріанон танцовали, смялись, пли до тхъ поръ, пока королева не выразила, наконецъ, удивленія, что не видитъ своей пріятельницы. Капитанъ д’Эспиракъ задавалъ себ вопросъ, куда длся незнакомый ему мушкетеръ, и вс стали звать графиню де-Полиньякъ. Начали искать и нигд не нашли. Д’Эспиракъ не сомнвался боле, что мушкетеръ, съ которымъ онъ столкнулся, принадлежалъ къ числу враговъ, и что графиню де-Полиньякъ увезъ или влюбленный, или завистникъ.
Праздникъ тотчасъ же былъ прекращенъ, и всю ночь, во глав отряда, виконтъ де-Ліонъ тщетно обыскивалъ окрестности Версаля.
Утромъ, когда виконтъ де-Ліонъ доложилъ королев о своихъ тщетныхъ поискахъ, все казалось потеряннымъ. Но часъ спустя принцесса де-Ламбаль попросила свиданья съ Маріей-Антуанеттой, и та, взволнованная случившимся, не отказалась принять свою бывшую фаворитку.
Герцогиня де-Ламбаль упала къ ногамъ королевы и призналась ей въ заговор. Сама же она узнала о немъ отъ г-жи де-Шимэ, которая, считая ее сторонницей маркиза де-Роганъ-Шабо, разсказала о похищеніи графини де-Полиньякъ, желая оказать ей услугу. Волненье и негодованье принцессы де-Ламбаль, доброе сердце и благородство которой были всмъ извстны, внушили ей подозрніе и г-жа де-Шимэ не хотла открыть мста, куда увезли новую домоправительницу.
Съ другой стороны, несмотря на настоянія Маріи-Антуанетты, принцесса де-Ламбаль не ршилась сказать, отъ кого она все это знаетъ, такъ какъ не хотла измнять своему другу, г-ж де-Шимэ.
Какъ бы то ни было, но тотчасъ же позвали капитана д’Эспирака и объяснили ему, что графиню Жюль похитилъ герцогъ Люксембургскій. Теперь весь вопросъ въ томъ, куда они ухали.
‘Такъ какъ три дня тому назадъ герцогъ ухалъ изъ Версаля въ одинъ изъ своихъ туренскихъ замковъ,— соображалъ мушкетеръ: — то, очевидно, маркизъ де-Роганъ-Шабо одинъ похитилъ графиню де-Полиньякъ. Онъ, несомннно, подъ врной охраной отослалъ ее къ герцогу Люксембургскому, но въ какой замокъ?’
Онъ побжалъ въ казармы, и десять минутъ спустя отрядъ мушкетеровъ скакалъ по дорог въ Туръ, поднимая столбы пыли.
Замокъ Морель былъ пустъ.
— Въ другой замокъ!— скомандовалъ д’Эспиракъ.
Вновь помчались. Въ замк Люанъ, близъ Шатору, двори и окна были заколочены. И здсь никого нтъ!
Между тмъ люди и лошади такъ устали, что пришлось разбить бивуакъ. Наступила ночь. Наскоро разбили палатки и легли, прикрывшись толстыми мушкетерскими шинелями.
Графъ д’Эспиракъ, негодуя на то, что его облава не удается, ходилъ около палатокъ. Вдругъ онъ услыхалъ шумъ мчавшейся кареты. У него явилось предчувствіе.
— Чортъ побери!— прошепталъ онъ.— Карета детъ медленне всадниковъ, мы прибудемъ первыми.
Онъ разбудилъ своихъ людей, выстроилъ ихъ вдоль дороги, а самъ пошелъ впередъ. При свт показавшейся изъ-за тучъ луны онъ увидлъ кавалерійскую лошадь. Теперь онъ уже не сомнвался боле: кавалерійскія лошади были предоставлены къ услугамъ враговъ королевы.
Онъ быстро схватилъ лошадь за поводъ и позвалъ своихъ людей. Кавалерійскія лошади были выпряжены, и карета осталась въ рукахъ мушкетеровъ, но когда д’Эспиракъ наклонился къ стеклу дверцы, онъ увидалъ, что карета пуста: герцогъ Люксембургскій и его плнница улетли…

——

Со времени похищенія графини де-Полиньякъ, новой пріятельницы Маріи-Антуанетты, весь дворъ былъ взволнованъ. Съ тревогою ждали встей отъ графа д’Эспирака, отправившагося съ эскадрономъ мушкетеровъ на облаву похитителя и очаровательной плнницы. Принцесса де-Ламбаль поражала всхъ своей грустью, такъ какъ очень боялась, что это похищеніе будетъ приписано ея интригамъ, какъ месть за то, что другая замстила ее въ сердц и дом королевы.
Прошла недля, и ни одна всточка не успокоила друзей графини де-Полиньякъ и не уменьшила торжества ея завистниковъ. Мужъ графини выходилъ изъ себя, въ надежд на то, что д’Эспиракъ отыщетъ его жену, онъ ограничивался лишь тмъ, что вызывалъ на дуэль всякаго, у кого замчалъ улыбку на губахъ. Онъ дрался пятнадцать разъ, ранилъ четырнадцать противниковъ, а пятнадцатаго убилъ,— онъ считался лучшимъ дуэлистомъ въ город. Съ этихъ поръ никто при двор въ присутствіи графа де-Полиньяка уже не улыбался.
На девятый день графиня де-Гюишэ получила отъ капитана д’Эспирака длиннйшее письмо, въ которомъ онъ разсказывалъ ей вс событія. Письмо это обрадовало и городъ и дворъ, такъ какъ графиня не любила Полиньяковъ, но скрывала это, и съ самымъ искреннимъ видомъ показала письмо сначала королев, а потомъ всмъ своимъ друзьямъ и подругамъ.
Письмо было такого содержанія:

‘Милостивая Государыня!

‘Я могъ бы васъ извести догадками о пережитыхъ мною приключеніяхъ въ роли охотника на людей. Но я не хочу заставлять васъ вздыхать, трепетать и умирать отъ любопытства, такъ какъ дорожу вашей жизнью и желаю вашихъ вздоховъ лишь для меня одного, поэтому я разскажу вамъ все по порядку.
‘Прежде всего мои мушкетеры и я прискакали галопомъ къ замку Морель въ Турен, принадлежащему герцогу Люксембургскому. Двери заколочены, все пусто! Въ замк Люанъ, куда мы тотчасъ же направились, та же тишина, та же пустыня… Мы разбили бивуакъ. Вдругъ детъ карета, эскортируемая легкой кавалеріей. Мои мушкетеры бгутъ, хватаютъ лошадей, я бгу къ карет, отворяю дверцу… Ахъ, сударыня, вы думаете, что я нашелъ на мягкихъ подушкахъ любовно или съ презрніемъ глядящихъ другъ на друга герцога Люксембургскаго и графиню де-Полиньякъ!.. Да, легко мн далась эта побда!.. Карета была пуста, какъ голова герцога де-Коссе-Бриссака, и обнажена, какъ тло госпожи де-Фрондевиль, когда она играетъ античную богиню у герцога де-Ришелье.
‘Что бы вы сдлали на моемъ мст? Я не потерялъ головы. Я сосчиталъ, сколько осталось въ нашихъ рукахъ лошадей легкой кавалеріи, бывшихъ подъ нижними чинами и офицеромъ. Люди были вс налицо, а одной лошади недоставало. Не могло быть сомннія, что герцогъ Люксембургскій посадилъ графиню де-Полиньякъ на крупъ недостающей лошади или спереди и ускакалъ съ нею. Днемъ шелъ дождь. Я увидалъ на только что вспаханномъ пол слды.
‘Графъ де-Ферзенъ разсказывалъ вамъ, какъ въ Америк дикари охотятся на враговъ и зврей. Я вспомнилъ разсказы графа де-Ферзена и со всмъ моимъ эскадрономъ пошелъ по слдамъ лошади, на которой долженъ былъ ухать похититель и графиня де-Полиньякъ.
‘Ахъ, чортъ побери, какъ они далеко ухали! На одной изъ фермъ я нашелъ лошадь, но не всадниковъ. По словамъ одного крестьянина, герцогъ оставилъ ее всю въ поту, въ полномъ изнеможеніи и переслъ на свжую и сильную.
‘Ахъ, сударыня, почему я не обладаю адскимъ умомъ Вольтера и въ то же время нжно-прекрасной музой Беркена! Отъ Вольтера я позаимствовалъ галопъ, рысь, шагъ, весь бгъ, который только въ состояніи принять лошадь въ погон за бглецомъ. Рки смнялись холмами, поля — виноградниками, дороги — тропинками, горы — уступами. Слды все виднлись, потому что, когда лошадь несетъ двухъ людей, она очень глубоко вонзаетъ копыта въ землю, но не виднлись герцогъ Люксембургскій, графиня де-Полиньякъ и ихъ конь. Я говорю ‘конь’, но вы сейчасъ поймете, что это слово не вполн подходитъ.
‘Такъ путешествовали мы два дня, отдыхая лишь ночью, когда вдругъ, въ окрестностяхъ одной фермы, обвитой плющемъ, и съ четырьмя разрушенными временемъ башнями, слды исчезли. Я въ недоумньи сталъ искать ключа къ этой тайн. Несмотря на всю силу моего гасконскаго воображенія, я не могъ допустить, что лошадь герцога Люксембургскаго происходила отъ благороднаго Пегаса и пріобрла крылья, которыми ея предокъ такъ плохо пользуется въ поэтическихъ произведеніяхъ Жана-Батиста Руссо. Необходимо было найти естественное объясненіе этого страннаго явленія. Намъ помогла сама природа.
‘Кони моего эскадрона вс одновременно вздрогнули и заржали.
‘Ого!— подумалъ я:— когда жеребецъ ржетъ — кобыла близко.
‘Я сталъ внимательно оглядываться вокругъ и увидалъ за высокими густыми деревьями узкое каменное строеніе. Слды кончались именно въ томъ мст, гд это строеніе начиналось.
‘Прекрасно,— подумалъ я:— бглецы здсь были, а такъ какъ мои кони ржутъ, то герцогъ Люксембургскій, несомннно, халъ на кобыл и эта кобыла здсь поблизости.
‘Я направилъ моего коня прямо къ двери фермы.
‘Но, сударыня, здсь уже кончается Вольтеръ и начинается Беркенъ.
‘Я отворяю дверь, възжаю въ конюшню, оставляю въ ней моего жеребца въ бесд съ кобылой. Въ сопровожденіи четырехъ мушкетеровъ я отворяю другую дверь, поднимаюсь по лстниц, прохожу по пустому коридору, по двумъ пустымъ комнатамъ. Затмъ отворяю третью дверь, и…
‘И то, что я вижу, сударыня, можетъ быть сказано лишь накинувъ на слова густую вуаль и можетъ быть описано лишь иносказательно, съ поэтическими оборотами и недомолвками. Я попробую описать всми этими тремя способами.
‘Ахъ, несчастный Полиньякъ, зачмъ ты всю жизнь не остался холостякомъ! А если судьба устроила такъ, что дворъ есть единственное мсто, гд ты можешь жить, то почему ты не явился ко двору одинъ!.. А если неумолимое Небо вынудило тебя обзавестись женой, то почему ты не заперъ ее въ комнат безъ оконъ, безъ дверей, безъ камина!..
‘Что же сказать вамъ, сударыня? Таковыми, какъ Марсъ и Венера на Олимп, когда они были застигнуты хромымъ Вулканомъ, какъ это разсказываетъ намъ старый Гомеръ, при посредств строгаго пера Дасье,— таковыми герцогъ Люксембургскій и графиня де-Полиньякъ предстали моимъ глазамъ…
‘Любили ли они другъ друга? Были ли искренны? Э, почему я знаю! По крайней мр, они имли счастливый видъ. Но какъ только графиня де-Полиньякъ увидала меня, она принялась кричать, что ее взяли силой, что она этого такъ не оставитъ.
‘— Господинъ д’Эспиракъ! Господинъ капитанъ! Освободите меня! Освободите меня!
‘Вы, конечно, поймете, сударыня, что я ее освободилъ, но, какъ кажется, въ очень пріятную минуту…
‘Быстро поставилъ я графиню на ноги и, раскланиваясь передъ герцогомъ Люксембургскимъ, произнесъ тономъ глубокаго почтенія:
‘— Герцогъ, простите солдата за то, что онъ исполняетъ данный ему приказъ и слушается мольбы женщины. Если я похищаю у вашей свтлости графиню де-Полиньякъ, то врьте, что дйствую лишь какъ врный слуга короля и что, если бъ я все зналъ, я гораздо охотне явился бы сюда часомъ поздне.
‘Герцогъ улыбнулся, поблагодарилъ меня, поцловалъ ручку графини де-Полиньякъ, принявшей презрительный и надутый видъ, и вышелъ изъ комнаты. Пять минутъ спустя, я видлъ, какъ онъ ускакалъ на своей кобыл.
‘Что же касается меня, то, взявъ подъ руку графиню де-Полиньякъ, я повелъ ее въ комнату, гд мы нашли стараго господина и не мене старую дуэнью. Они приняли мою прелестную находку съ этикетомъ двора его королевскаго величества Людовика Великаго и пригласили насъ къ столу.
‘Изъ этой фермы, называемой замкомъ Рокъ-Пеле, я посылаю вамъ, сударыня, сіе посланье и прошу васъ сказать графу де-Полиньяку, что я верну ему его жену живой и здоровой и невинной — по крайней мр, она меня въ этомъ увряетъ, но я не ршусь въ этомъ поклясться…
‘Имю честь быть, сударыня, до гроба вашимъ почтительнымъ и преданнымъ слугою

‘Капитанъ графъ д’Эспиракъ’.

Дйствительно, три дня спустя, графиня де-Полиньякъ вернулась въ Версаль. По просьб графини де-Гюишэ, не желавшей себя компрометировать, никто не показалъ вида, что знаетъ эту исторію. Тайна была такъ хорошо сохранена, что только одинъ мужъ не зналъ о письм д’Эспирака. Королева побранила немножко свою новую пріятельницу, и этимъ дло и кончилось.
Но при двор эта скандальная исторія забылась не такъ скоро. Графъ де-Полиньякъ вызвалъ герцога Люксембургскаго на дуэль. Это былъ первый случай, что графъ де-Полиньякъ не ранилъ своего противника, а самъ получилъ такую серьезную рану, отъ которой два мсяца пролежалъ въ постели. Это было справедливымъ наказаніемъ мужу, не понявшему, что такой вельможа, какъ герцогъ Люксембургскій, можетъ желать показать придворной дам свои туренскіе замки.
Постепенно все вошло въ обычную колею. Король предсдательствовалъ въ совт, королева играла въ фермершу въ Маломъ Тріанон, графъ де-Ферзенъ попрежнему любилъ королеву, графиня де-Гюишэ играла въ любовь съ графомъ д’Эспиракомъ, а принцесса де-Ламбаль порвала свои отношенія съ маркизомъ де-Роганъ-Шабо.
Это были послднія веселыя событія двора. Начались политическія осложненія, министерскіе кризисы, клевета, ложь, наговоры, и разыгралась новая интрига, которая сдлала знаменитымъ имя кардинала де-Рогана и таинственную подкладку которой мы сейчасъ узнаемъ.

V.

Утомленная клеветами, распространяемыми враждебными ей людьми, Марія-Антуанетта была вынуждена окончательно разстаться съ графомъ де-Ферзеномъ. Онъ ухалъ изъ Парижа путешествовать. Герцогъ Лозенъ, угрожавшій замнить его мсто въ сердц королевы, былъ немедленно удаленъ отъ двора за свои притязанія и фатовство. И Марія-Антуанетта, становясь все боле и боле сдержанной со своими поклонниками, всецло отдалась привязанности къ своимъ пріятельницамъ.
Къ тому же серьезныя заботы отвлекали ее отъ развлеченій Тріанона и убивали въ ней всякое желанье веселиться.
19 сентября 1778 года, около половины перваго ночи, Марія-Антуанетта почувствовала первые приступы дторожденія. Принцесса де-Ламбаль и графиня де-Полиньякъ тотчасъ же похали за акушеромъ Вермономъ и при всемъ двор, собравшемся въ спальн, согласно обычаю Франціи, королева произвела на свтъ дочь.
Два часа спустя двочку крестили въ версальской капелл Людовикъ де-Роганъ, кардиналъ Гемене, великій каноникъ Франціи, въ присутствіи Брокевилля, кюрэ прихода Notre Dame. Назвали ее Маріей-Терезіей-Шарлоттой, съ титуломъ ея высочества и дочери короля.
Три года спустя, 22 октября 1781 года королева родила сына, къ радости двора и всей Франціи. Это былъ дофинъ Людовикъ. Наконецъ, 5 апрля 1785 года Марія-Антуанетта родила второго сына, названнаго Людовикомъ и титулованнаго герцогомъ Нормандскимъ.
Сдлавшись матерью, королева отвыкла понемногу отъ своихъ свободныхъ привычекъ. Она жила бы вполн счастливой жизнью, если бъ два несчастія не нарушили ея спокойствія и не начали собою цлую серію невзгодъ, которыя привели ее къ эшафоту.
Первымъ изъ этихъ несчастій была ссора королевы съ графиней де-Полиньякъ. Дружба съ Полиньяками была роковой. Безъ нихъ Марія-Антуанетта замнила бы плохого министра де-Морепа Шуазелемъ. Но посл смерти де-Морена Полиньяки хлопотали за де-Колонна. Къ тому же они сдлались крайне требовательными, и поведеніе графини де-Полиньякъ въ нкоторыхъ случаяхъ было такъ безцеремонно, что королева отдалилась отъ нея и снова приблизила къ себ принцессу де-Ламбаль, съ которой уже больше и не разлучалась. Но она очень любила графиню Жюль, и разрывъ съ нею причинилъ ей много горя.
Вторымъ несчастьемъ была темная интрига, надлавшая столько шума, что о ней стоитъ разсказать подробно.

——

Кардиналъ де-Роганъ былъ нелюбимъ королевой за его слишкомъ пылкій, разнузданный характеръ, совсмъ не гармонировавшій съ мягкостью и смиреніемъ, необходимыми прелату.
Однажды Веберъ разсказалъ Маріи-Антуанетт, что кардиналъ де-Роганъ утромъ въ праздникъ охотился въ лсахъ своей епархіи. Когда вс охотящіеся гнались за оленемъ, они встртились со священной процессіей. Кардиналъ не остановился. Онъ стегнулъ свою лошадь и охотники вслдъ за нимъ проскакали черезъ процессію. Многіе изъ прихожанъ прелата были ранены, но на это никто не обратилъ вниманія, а когда олень скрылся, кардиналъ воскликнулъ:
— Проклятая процессія! Изъ-за нея я упустилъ такого чуднаго оленя, какой не встрчался мн цлыхъ три года!
Съ этихъ поръ кардиналъ де-Роганъ впалъ въ немилость Маріи-Антуанетты.
Но Людовикъ де-Роганъ, будучи великимъ каноникомъ короля, воспылалъ къ королев, хотя и полной уваженія, но очень пылкой любовью. Ему никакъ не удавалось приблизиться къ королев, потому что каждый разъ, видя его, она оборачивалась къ нему спиною.
Кардиналъ придумывалъ вс средства расположить къ себ королеву, и ничего не могъ придумать. Онъ уже приходилъ въ отчаянье достигнуть чего-либо, когда вдругъ къ нему явилась дама подъ фамиліей де-Ламоттъ и заявила, что иметъ сообщить ему нчто крайне важное.
Помимо того, что такое заявленіе возбуждало любопытство, Людовикъ де-Роганъ любилъ женщинъ и никогда не упускалъ случая сблизиться съ ними. Онъ былъ красивъ, богатъ, знатнаго происхожденья, и рдкая женщина могла устоять передъ нимъ. Онъ принялъ г-жу де-Ламоттъ.
Низкая интриганка, сумвшая, однако, втереться ко двору и быть принятой въ высокопоставленныхъ домахъ, г-жа де-Ламоттъ, уврявшая, что она незаконная внучка Генриха II, обладала пикантной, обаятельной на первый взглядъ красотою. Маленькая, стройная и изящная, полная свободной граціи въ движеньяхъ, это была женщина съ каштановыми волосами и красивыми, полными игры и выраженья, голубыми глазами. У нея была прелестная ручка, прекрасно обутая ножка, а ея всегда открытая шейка такъ очаровательно выдавалась надъ низко вырзаннымъ корсажемъ, что не было возможности удержаться отъ желанія осыпать ее тысячами поцлуевъ…
Ея улыбка очаровала влюбчиваго кардинала. Увидя эту молодую женщину, умвшую принять самый естественный, аристократическій видъ и благородную осанку, онъ всталъ, поклонился, попросилъ незнакомку ссть, слъ и ждалъ, улыбаясь и пожирая ее глазами.
Тогда г-жа де-Ламоттъ заговорила мягкимъ, пріятнымъ, ласкающимъ голосомъ:
— Монсиньоръ, то, что я имю вамъ сообщить, такъ деликатно и щекотливо, что искупается лишь полной откровенностью… Вы любите королеву!..
Кардиналъ подскочилъ и поблднлъ.
— Но, сударыня…
— Монсиньоръ, вы никому этого не говорили, но я это знаю. Я видла, какъ вы смотрли на королеву на послднемъ придворномъ балу, и догадалась… Я знаю также, что королева васъ не любитъ, и что вы дорого дали бы за то, чтобъ заслужить ея расположеніе… Я пришла сюда, монсиньоръ, для того, чтобъ предложить вамъ средство получить это расположеніе.
Кардиналъ оправился. Онъ понялъ, что иметъ дло съ интриганкой, и подумалъ, что она просто-напросто явилась выманить у него денегъ. Но г-жа де-Ламоттъ догадалась.
— Монсиньоръ,— произнесла она ласковымъ тономъ:— я пришла вовсе не затмъ, чтобъ предложить вамъ недостойный васъ и меня торгъ… Мой поступокъ совершенно безкорыстенъ и…
Она опустила свои прекрасные глаза и покраснла. Кардиналъ былъ боле взволнованъ, чмъ это казалось. Не въ силахъ устоять передъ этой незнакомой женщиной, онъ всталъ, подошелъ къ ней, взялъ ея руку, а такъ какъ она ея не отнимала, то другой рукой обнялъ шейку г-жи де-Ламоттъ. Но та поднялась и съ глазами полными слезъ произнесла негодующимъ голосомъ:
— Монсиньоръ!..
Это было произнесено такъ рзко и холодно, что кардиналъ опустился въ кресло. Тогда, не говоря ни слова, г-жа де-Ламоттъ сдлала низкій реверансъ и такъ быстро вышла изъ комнаты, что кардиналъ не усплъ и подумать удержать ее.
Но весь остатокъ дня и всю ночь его волновала мысль о томъ, что можно заслужить расположеніе Маріи-Антуанетты, и на слдующее утро онъ послалъ своего камердинера за г-жою де-Ламоттъ. Хитрая женщина поняла изъ этого, что ея проектъ близокъ къ осуществленію, и отправилась къ кардиналу.
Она видла его на слдующій день, и много дней подъ рядъ. Она держала себя такъ ловко, что пріобрла полное вліяніе надъ Людовикомъ де-Роганомъ, и тотъ не могъ обойтись безъ г-жи де-Ламоттъ.
Онъ началъ врить, что молодая женщина, лишь изъ чувства расположенія къ нему, хочетъ примирить его съ королевой, и съ тхъ поръ онъ съ закрытыми глазами поддался интриг, задуманной г-жою де-Ламоттъ.
Эта интриганка очень любила удовольствія и всегда нуждалась въ деньгахъ. Она узнала, что придворные поставщики ювелиры Бемеръ и Боссанжъ предложили королю брильянтовое ожерелье стоимостью въ 1.600,000 фунтовъ, но королева отказалась отъ такого дорогого ожерелья. Бомеръ и Боссанжъ были въ отчаяньи и наканун разоренья. Тогда г-жа де-Ламоттъ ршила воспользоваться этой драгоцнностью, устроить, чтобъ ее купили за четверть цны отъ имени королевы, получить ее на нкоторое время въ свои руки, исчезнуть съ ней, затмъ продать по частямъ и, такимъ образомъ, надолго обезпечить себ пріятную жизнь.
Но нуженъ былъ посредникъ который поврилъ бы, что она, г-жа де-Ламоттъ, довренная королевы, посредникъ достаточно богатый для того, чтобы поручиться передъ Бемеромъ и Боссанжемъ и достаточно влюбленный для того, чтобы дйствовать съ закрытыми глазами. Г-жа де-Ламоттъ выбрала для этой цли кардинала де-Рогана, онъ сдлается доврчивымъ, когда влюбится и когда ему предложатъ удовлетвореніе его желаній, его имя, положеніе при двор и состояніе вполн подходятъ для поручительства, что же касается влюбленности, то, такъ какъ онъ любитъ красивыхъ женщинъ, то г-ж де-Ламоттъ очень легко будетъ этого добиться.
И она, дйствительно, добилась. Письмами, поддланными подъ почеркъ Маріи-Антуанетты, она убдила кардинала, что она тайная довренная королевы, которая черезъ нее разсыпаетъ свои милости.
— Королева вовсе не такъ сердита на васъ, монсиньоръ, какъ вы думаете,— сказала она ему однажды.
И она показала ему письмо, подписанное королевой, въ которомъ было нсколько милостивыхъ словъ по его адресу. Когда онъ сталъ настойчиво выражать желаніе быть принятымъ королевой, г-жа де-Ламоттъ сочинила цлую серію записокъ, въ которыхъ Марія-Антуанетта отказывалась отъ своихъ предубжденій противъ прелата. Въ послдней записк королева общала ему особую аудіенцію, не назначая, однако, ни дня, ни часа.
Людовикъ де-Роганъ торжествовалъ. Отуманенный своей любовью къ королев не мене, чмъ прелестями г-жи де-Ламоттъ, онъ совсмъ потерялъ голову, врилъ всему, что эта женщина ему говорила, и готовился къ свиданью, общанному ему королевой.
Онъ не предвидлъ, въ какую таинственную бездну вовлечетъ его г-жа де-Ламоттъ, и очертя голову окунулся въ такую интригу, въ которой люди мене сильные, чмъ онъ, нашли бы смерть или, по крайней мр, Бастилію.
Кардиналъ де-Роганъ былъ увренъ, что г-жа де-Ламоттъ все ему устроила. Онъ находился подъ такимъ сильнымъ вліяніемъ этой женщины, что очень обрадовался, когда она объявила ему, что Марія-Антуанетта соглашается съ нимъ увидаться, но всего лишь на одну минуту, ночью, въ сосднемъ съ дворцомъ лсу.
Днемъ г-жа де-Ламоттъ побывала у одной легкомысленной двушки, по фамилій Олива, которая нсколько напоминала королеву.
— Вотъ вамъ двадцать луидоровъ,— сказала ей интриганка, вкладывая въ ея руку свертокъ золота.— Я одну васъ въ платье совершенно одинаковое съ однимъ изъ платьевъ, которое часто носитъ королева. Затмъ вы послдуете за мной въ Версаль, гд сдлаете то, что я вамъ прикажу…
— Но…
— Будьте покойны, вамъ не грозитъ никакая опасность, и ваша роль продлится мене пяти минутъ.
Заинтересованная тайной и обрадованная двадцатью луидорами, Олива безпрепятственно дала себя причесать la Марія-Антуанетта и одть въ блое легкое платье, очень похожее на то, которое королева часто носила дома.
Карета, ждавшая у воротъ, отвезла обихъ женщинъ въ Версаль. До наступленія ночи время провели въ дом г-жи де-Ламоттъ. Она послала кардиналу де-Рогану записку съ поддльной подписью: ‘Марія-Антуанетта Французская’. Въ этой записк назначался часъ свиданья.
Вн себя отъ счастья, кардиналъ закутался въ широкій плащъ, надлъ мушкетерскую шляпу съ широкими полями и отправился въ лсъ.
Подождавъ минутъ пять, онъ увидалъ въ конц аллеи двухъ женщинъ. Он быстро направлялись къ нему. Съ сильно бьющимся сердцемъ онъ опустился на колни и зашепталъ слова благодарности и любви. Одна изъ женщинъ опередила другую и на мгновенье остановилась.
— Сударыня! Сударыня!..— пролепеталъ де-Роганъ, узнавъ прическу и платье королевы.
Женщина подала ему увядшую розу и прошептала:
— Вы знаете, что это значитъ?
И она убжала.
Кардиналъ поднесъ розу къ губамъ и услыхалъ, какъ въ это время г-жа де-Ламоттъ крикнула своей спутниц:
— Идите скоре, сударыня… Здсь графиня д’Артуа, она не должна насъ видть!
Людовикъ де-Роганъ быстро поднялся, пробрался черезъ паркъ и слъ въ карету, ожидавшую его въ одной изъ сосднихъ улицъ. Онъ чувствовалъ себя на верху блаженства и именно въ томъ состояніи, до котораго г-жа де-Ламоттъ желала его довести: онъ врилъ, что она довренное лицо Маріи-Антуанетты и хранительница ея тайнъ.
Интрига удалась, теперь г-ж де-Ламоттъ оставалось достать ожерелье, котораго не пожелала имть королева. Интриганка не теряла времени, и на слдующій же день, 24 января 1786 года, она отправилась къ ювелирамъ Бемеру и Боссанжу. Она застала одного Бемера.
— Я де-Ламоттъ,— сказала она.
Бемеръ поклонился. Интриганка такъ ловко сумла распустить слухи о своей близости съ Маріей-Антуанеттой, что они дошли и до него.
— Королева недовольна тмъ, что отказалась отъ ожерелья, которое вы ей предлагали,— продолжала она.— Королева ршается его купить. Милліонъ шестьсотъ тысячъ фунтовъ будутъ уплачены въ четыре срока, по четыреста тысячъ въ каждый срокъ, черезъ каждые три мсяца, начиная съ конца наступающаго августа. Одинъ знатный вельможа прідетъ за ожерельемъ и дастъ поручительство, но королева требуетъ полной тайны…
— Я буду нмъ!— воскликнулъ въ восторг Бемеръ.
Четверть часа спустя кардиналу де-Роганъ доложили о прізд г-жи де-Ламоттъ. Онъ тотчасъ же принялъ ее.
— Монсиньоръ,— сказала она: — королева вамъ посылаетъ второе доказательство своего доврія и дружбы. Прочтите вотъ это.
Она подала ему бумагу, составленную однимъ изъ ея друзей, Рато де-Вилеромъ, въ которой говорилось, что королева поручаетъ кардиналу де-Рогану взять отъ ея имени у ювелировъ Бемера и Боссанжа ожерелье стоимостью въ милліонъ шестьсотъ фунтовъ. Бумага была подписана: ‘Марія-Антуанетта Французская’.
— Дорогой другъ,— воскликнулъ легковрный кардиналъ: — чмъ я смогу васъ отблагодарить!
Онъ снялъ со своего пальца великолпное кольцо и надлъ его на палецъ г-жи де-Ламоттъ. Затмъ онъ приказалъ заложить карету и поторопился къ ювелирамъ. Онъ взялъ ожерелье и со шкатулкой отправился прямо къ де-Ламоттъ. Только что онъ пріхалъ, какъ позвонили. Господинъ, котораго интриганка представила кардиналу, какъ посланнаго отъ королевы, подалъ ей письмо, она прочла его и передала ему ожерелье, только что привезенное де-Роганомъ.
Это было концомъ перваго акта. Кардиналъ былъ очень доволенъ и все ждалъ новаго порученія и новаго свиданья съ Маріей-Антуанеттой, а де-Ламоттъ продала ожерелье частями и жила той веселой и безпечной жизнью, о которой она мечтала.
Но ударъ грома не замедлилъ разразиться.
Однажды Марія-Антуанетта получила отъ Бемера письмо, въ которомъ онъ напоминалъ, что наступаетъ срокъ первой уплаты. Но королева не поняла значенія этого письма, несмотря на фразу ювелира:
‘Отнын самое красивое изъ существующихъ ожерелій украшаетъ самую красивую изъ королевъ’.
Заинтригованная Марія-Антуанетта послала г-жу де-Кампанъ къ Бемеру спросить, что значитъ это письмо. Изумленный, въ свою очередь, Бемеръ разсказалъ всю исторію г-жи де-Ламоттъ и кардинала де-Рогана. Г-жа де-Кампанъ передала все королев. Та, взволнованная и считая себя жертвой ужасной интриги, придуманной кардиналомъ де-Роганъ, чувствуя себя оскорбленной, какъ королева и женщина, открыла интригу Людовику XVI. Она настояла на томъ, чтобы кардиналъ де-Роганъ былъ арестованъ въ своемъ кардинальскомъ облаченіи 16-го августа.
15-го августа, выходя посл обдни изъ капеллы версальскаго дворца, въ фіолетовой шелковой сутан и парадномъ облаченіи, онъ былъ приглашенъ де-Бретейлемъ въ кабинетъ короля. Король принялъ его стоя, красный отъ волненія.
— Кузенъ, разв эту покупку брильянтоваго ожерелья вы сдлали отъ имени королевы?..— спросилъ онъ.
Людовикъ де-Роганъ поблднлъ и взглянулъ на Марію-Антуанетту, презрительно и гордо смотрвшую на него. Какое ужасное разочарованіе! А онъ-то считалъ себя любимымъ!
— Ахъ, ваше величество, меня обманули!— простоналъ онъ.
Онъ задыхался, его колни подгибались. Король замтилъ это и сказалъ:
— Останьтесь здсь и изложите письменно то, что вы имете мн сказать.
И онъ вмст съ королевой прошелъ въ библіотеку.
Весь дрожа отъ волненья и горя, кардиналъ де-Роганъ написалъ пятнадцать строкъ, въ которыхъ объяснялъ, что одна женщина, по фамиліи Ламоттъ де-Валуа, уврила его въ томъ, что ожерелье покупается по желанію королевы, и тмъ ввела его въ заблужденіе.
Король вскор вернулся, прочелъ бумагу и спросилъ:
— Гд эта женщина?
— Я не знаю, ваше величество.
— А ожерелье?
— Оно должно быть у нея, ваше величество.
Король взглянулъ на счетъ, наскоро составленный Бемеромъ и привезенный г-жой де-Кампанъ.
— Гд же эти расписки, подписанныя королевой, которыя вы показывали Бемеру?
— Он у меня, но он фальшивы.
— Еще бы имъ не быть фальшивымъ!
— Возможно ли допустить, господинъ кардиналъ, что вы, съ которымъ я не разговаривала цлыхъ восемь лтъ, могли поврить, что я захочу воспользоваться вашимъ посредничествомъ для пріобртенія этого ожерелья!— воскликнула королева.
Кардиналъ ничего не отвтилъ, только дв крупныя слезы скатились по его щекамъ.
Тогда король всталъ и заговорилъ:
— Сударь, это такое темное дло, что я не могу оставить васъ на свобод, пока оно не разъяснится. Имя королевы для меня священно. На него наброшена тнь, и я ничмъ не долженъ пренебрегать. Я постараюсь утшить вашихъ родныхъ. Я желаю, чтобъ вы смогли оправдаться, но я длаю то, что обязанъ сдлать король и мужъ. Господинъ де-Бретейль,— обратился король къ присутствовавшему въ комнат де-Бретейлю,— позовите ко мн капитана д’Эспирака.
— Ваше величество, сегодня дежурнымъ г-нъ де-Вильруа.
— Ну, такъ прикажите господину де-Вильруа арестовать господина кардинала.
Блдный, но уже спокойный, Людовикъ де-Роганъ вышелъ изъ кабинета въ сопровожденіи де-Бретейля, который на порог, передъ всми собравшимися въ пріемной придворными, крикнулъ ужасный приказъ:
— Господинъ де-Вильруа, потрудитесь арестовать господина кардинала!
Поднялся страшный шумъ, но тмъ не мене де-Роганъ былъ арестованъ и отправленъ въ Бастилію, куда въ тотъ же день были заключены г-жа Ламоттъ де-Валуа и г-жа Олива.
Годъ спустя парламентъ оправдалъ Людовика де-Рогана и г-жу Олива, а г-жу де-Ламоттъ палачъ выскъ обнаженную, затмъ ей заклеймили плечи буквой в (воровка) и отправили на пожизненное заточеніе въ Сальпетріеръ.
Такъ поступилъ судъ, но народъ продолжалъ подозрвать королеву въ темныхъ интригахъ съ кардиналомъ, въ недостойныхъ симпатіяхъ и изъ оправданія де-Рогана сдлалъ предметъ униженія для Маріи-Антуанетты. Этому удару, нанесенному королев, суждено было поколебать монархію.
Тогда, чувствуя, какъ грустно и опасно положеніе королевы и короля среди этого разгара страстей въ народ и даже при двор, приверженцы королевы, какъ бы по невысказанному таинственному предчувствію, сгруппировались въ Версал.
Вернулся графъ де-Ферзенъ, но мало показывался въ обществ. Большую часть дня онъ проводилъ съ капитаномъ д’Эспиракомъ, сдлавшимся его близкимъ другомъ. Веберъ попрежнему служилъ королев, равно какъ и Шаню, сынъ крестьянки деревни Ашеръ, котораго Марія-Антуанетта приняла подъ свое королевское покровительство въ первые годы своего прізда во Францію.
Къ интимной групп близкихъ друзей примкнули мужчины и женщины, всегда остававшіеся преданными монархіи и лицамъ королевскаго дома, среди нихъ отличались наибольшей преданностью г-нъ де-Жарже и маркиза де-Серанъ.
Эта свита, представлявшая собою какъ бы почетную гвардію, постепенно становилась многочисленне. Она увеличилась придворными вельможами, понявшими, наконецъ, опасность своихъ политическихъ заблужденій.
Но, увы, эти отдльныя личности ничего не могли сдлать противъ натиска цлой націи и непреложной воли судьбы!

VI.

Вскор посл происшествія съ ожерельемъ Марія-Антуанетта, возмущенная придворными интригами, меньше, чмъ когда-либо, покидала Тріанонъ. Однако нельзя же было обречь себя на скуку, и королева вспомнила о маленькомъ реставрированномъ театр, но хотла, чтобы самъ король разршилъ представленія.
Людовикъ XVI немедленно далъ разршеніе, и сначала ставили небольшія пьески. Король, королевскія дти, приближенныя дамы королевы, ихъ сестры и дочери составляли собою всю публику. Ни одинъ молодой человкъ, за исключеніемъ графа д’Артуа, не принимался сначала въ труппу, состоявшую изъ Маріи-Антуанетты, принцессы де-Ламбаль и нсколькихъ дамъ королевскаго дома. Поздне, по мр того, какъ росли успхъ и интересъ, входъ въ театръ былъ разршенъ офицерамъ, мушкетерамъ и гвардейскимъ, оруженосцамъ короля и его братьевъ и даже нсколькимъ высокопоставленнымъ придворнымъ.
Тогда королева имла неосторожность поставить ‘Севильскаго Цирюльника’. 19 августа 1785 года состоялось первое представленье. Королева играла Розину, графъ д’Артуа — Фигаро, де-Водрейль — Альмавиву, герцогъ де-Гишъ — Бартоло, а де-Грюссоль — Вазиля.
Это неосторожное легкомысліе увеличило сплетни и клеветы, распространяемыя о Маріи-Антуанетт. Дворяне, не получившіе приглашенія въ Тріанонъ, сдлались врагами своихъ счастливыхъ соперниковъ и самой королевы. Умы постепенно озлоблялись, и недостойные слухи, начавшись при двор, разрастались, переходя въ уста народа, который длалъ свои добавленія къ нимъ и перекладывалъ въ оскорбительныя псни.
Такимъ образомъ, все дворянство танцовало на вулкан, воспламененномъ имъ же самимъ. Четыре года спустя, оно опомнилось, но было уже поздно предотвратить несчастія. Тогда вс или почти вс должны были понять свои ошибки и соединиться вокругъ королевы, чтобы защитить ее, но вся ихъ храбрость уже была безсильна разрушить то, что создала ихъ ревность.
4 мая 1789 года въ Версал открылись засданія государственныхъ чиновъ. 14 іюля того же года революція охватила Бастилію. Мы не будемъ перечислять здсь всхъ событій, измнившихъ тогда судьбы Франціи: мы передадимъ лишь т, которыя имли исключительное вліяніе на несчастную королеву.
Однажды въ одномъ парижскомъ салон членъ учредительнаго собранія воскликнулъ:
— Знатная барыня должна ухать, если она не хочетъ худшаго!
На другой день это повторяло все собраніе. Герцогиня де-Линь предупредила объ этомъ королеву. Марія-Антуанетта отвтила съ негодованіемъ:
— Я королева Франціи и жена Людовика XVI, я не покину ни моего мужа, ни мою страну.
Тогда революція задумала сама освободиться отъ Маріи-Антуанетты. Среди членовъ наиболе нетерпимыхъ клубовъ было ршено, что ее убьютъ въ разгаръ бунта. Нужныхъ для этого людей подкупили, снабдили надлежащими наставленіями и вооружили. Но нуженъ былъ поводъ для выполненія этого намренія. Королева сама подала его своимъ присутствіемъ на обд, данномъ гвардіей Фландрскаго полка въ Версал, въ зал спектаклей. Тамъ пли: ‘О, Ричардъ! О, мой король!’ Это было услышано народомъ, который постарались возбудить распространеніемъ недостойныхъ клеветъ.
На другой же день изъ Парижа стеклась огромная толпа, окружила замокъ и стала требовать хлба и ‘драгоцнностей королевы’.
Это произвело страшный переполохъ въ замк. Марія-Антуанетта осталась спокойной. На слова принцессы де-Ламбаль, предупредившей ее объ опасности, становившейся все серьезне, она отвтила:
— Я знаю, что пришли изъ Парижа за моей головою, но я научилась отъ моей матери не бояться смерти и приму ее съ твердостью.
Было два часа ночи. Въ пріемной королевы находился на дежурств капитанъ д’Эспиракъ со своимъ лейтенантомъ де-Ліономъ и двумя мушкетерами, де-Міомандромъ и дю-Реперомъ. Въ сущности можно было не опасаться ничего серьезнаго, такъ какъ Лафайетъ отвчалъ за эту ночь своей арміей. Король послалъ кавалергардовъ въ Рамбулье.
Въ три часа ночи королева легла спать и уснула, приказавъ предварительно принцесс де-Ламбаль и госпож Гинье тоже ложиться. Но об он позвали своихъ камеристокъ и остались въ пріемной королевы. Къ нимъ подошелъ капитанъ д’Эспиракъ, и черезъ нсколько минутъ четыре женщины и четыре мушкетера стали играть въ карты въ углу комнаты, наиболе отдаленномъ отъ двери въ спальню королевы.
Игра длилась до разсвта. Капитанъ д’Эспиракъ всталъ и началъ собирать карты, когда вдругъ раздались ружейные выстрлы, яростные крики, призывы на помощь во двор, находившемся подъ окнами аппартаментовъ королевы.
— Чортъ возьми!— выругался д’Эспиракъ.— Эти негодяи хотятъ познакомиться съ мушкетерами.
Въ то время, какъ де-Ліонъ и его два товарища заряжали пистолеты, капитанъ д’Эспиракъ открылъ окно, чтобы дать себ отчетъ въ положеніи вещей. Въ ту же минуту принцесса де-Ламбаль побжала будить королеву. Мятежники уже стучали прикладами ружей въ дверь пріемной.
Вс четыре женщины вошли къ королев, и четверо мушкетеровъ стали передъ дверью пріемной, которая вдругъ слетла съ петель.
Раздались четыре выстрла, четыре мятежника упали на порог. Но среди страшнаго шума и рева, среди выстрловъ, толпа мятежниковъ ворвалась въ пріемную. Первымъ упалъ де-Міомандръ, пронзенный въ животъ длинной пикой. Капитанъ д’Эспиракъ схватилъ своими могучими руками большой, тяжелый столъ и, прикрываясь имъ, двинулся на мятежниковъ, не ожидавшихъ такого нападенія и въ испуг отступившихъ отъ двери.
— Къ королев!— крикнулъ д’Эспиракъ.
И, оставивъ истекающаго кровью де-Міомандра, капитанъ и лейтенантъ дю-Реперъ бросились въ комнату Маріи-Ануанетты и въ одну минуту забаррикадировали дверь.
Между тмъ черезъ узкій и длинный балконъ, окружавшій окна внутреннихъ аппартаментовъ, королева и три женщины побжали къ аппартаментамъ короля. Он проникли въ уборную, гд находилась дверь въ его кабинетъ. Обыкновенно эта дверь запиралась только со стороны, ведущей въ комнату королевы, но теперь, когда принцесса де-Ламбаль хотла ее отворить, она не отворилась… она была заперта съ внутренней стороны…
А крики и звуки выстрловъ все приближались…
— Они, должно быть, проникли въ вашу спальню, ваше величество!— вся дрожа, проговорила госпожа Гинье.
— А капитанъ д’Эспиракъ?— спросила королева.
— Онъ, быть можетъ, убитъ!..
А принцесса де-Ламбаль съ глазами, полными слезъ, отчаянно стучала въ запертую дверь.
— Боже мой, вотъ они!— крикнула госпожа де-Гинье.
И, дйствительно, ревущая толпа показалась въ конц балкона. Вертя въ лвой рук тяжелый стулъ, а правой размахивая саблей, капитанъ д’Эспиракъ одинъ сдерживалъ толпу, но и онъ постепенно вынужденъ былъ отступить. Толпа подходитъ, она уже близко, а дверь не отворяется!..
На одно мгновенье капитанъ д’Эспиракъ обернулся назадъ и увидалъ женщинъ, тщетно стучавшихъ въ запертую дверь. Съ отчаянной ршимостью онъ изо всхъ силъ бросаетъ стулъ въ наступающихъ мятежниковъ и бжитъ къ женщинамъ съ намреніемъ выломать дверь. Но въ эту самую минуту дверь отворяется, женщины и д’Эспиракъ бгутъ въ комнату короля, и дверь тотчасъ же запирается Веберомъ, который услышалъ, наконецъ, шумъ и прибжалъ на помощь.
Между тмъ мушкетеры, дежурившіе въ другихъ мстахъ дворца, увидавъ врывающихся мятежниковъ, поднялись по внутренней лстниц и неожиданно атаковали ихъ. Постепенно они очистили отъ нихъ аппартаменты королевы. Де-Ліонъ, де-Міомандръ и дю-Ренеръ были найдены мертвыми.
Въ комнат короля дти бросились въ объятія Маріи-Антуанетты. Вскор пришелъ король съ принцессой Елизаветой. Вс обнялись со слезами.
Потомъ вс придворные, находившіеся въ Версал, собрались въ кабинет Людовика XVI, куда все еще достигалъ гулъ народа, собравшагося вокругъ замка.
Неккеръ, министры, депутаты дворянства въ десять часовъ утра явились за приказаніями короля. Но король упалъ въ кресло и не произносилъ ни слова.
Подъ окнами раздались крики:
— Въ Парижъ! Въ Парижъ!
Тогда королева ршилась на отъздъ и убдила короля. Послали сказать народу, что королевская семья въ полдень удетъ въ Парижъ. Но народъ отвчалъ на это, что желаетъ видть королеву на балкон.
Спокойная и гордая, Марія-Антуанетта вытерла слезы и вышла на балконъ, окруженная дтьми.
— Безъ дтей!— послышался крикъ многотысячной толпы.
Она хотла видть одну королеву. Тогда Марія-Антуанетта слегка оттолкнула дтей обратно въ комнату и сдлала шагъ впередъ. И толпа убійцъ, еще запятнанная кровью убитой ночью стражи, подняла руки, вооруженныя топорами и пиками, и крикнула, какъ одинъ человкъ:
— Браво! Да здравствуетъ королева!
Эти событія произошли ночью и утромъ 6 октября 1789 года.

——

Посл дней 5 и 6 октября революція пошла впередъ гигантскими шагами. Дворянство эмигрировало цлыми массами, въ то время какъ учредительное собраніе готовило реформы. 14 іюля 1790 года, въ годовщину взятія Бастиліи, Парижъ справлялъ праздникъ федераціи. Затмъ скончался Мирабо — послдняя опора Маріи-Антуанетты. Съ его смертью революціонныя газеты осыпали королеву самыми возмутительными клеветами.
Революція разгоралась: гражданскій кодексъ духовенства, бгство въ Варенъ, законодательство, день 10 августа, королевская семья въ Тамил, сентябрьскія убійства, смерть короля — все это пылающія, ужасныя главы исторіи. Это главы, на которыхъ мы не будемъ останавливаться, такъ какъ наша задача заключается лишь въ описаніи интересныхъ и мало извстныхъ подробностей. Въ исторической жизни королевы Маріи-Антуанетты мы одинаково коснемся только романической стороны. И наиболе романическое это ея троекратная попытка бгства изъ тюрьмы Тампля, къ передач этой именно исторіи мы сейчасъ и переходимъ.
23 января 1793 года, два дня спустя посл смерти на эшафот Людовика XVI, коммуна разршила его вдов, сестр и дтямъ надть трауръ, о которомъ просила Марія-Антуанетта.
И королева, прикрывъ голову простымъ чепцомъ крестьянки поверхъ чернаго вуаля, спадающаго на плечи, съ блой косынкой на ше и въ широкомъ траурномъ плать, углубилась въ свою скорбь и не выходила изъ тюрьмы даже въ садъ.
Но вн стнъ тюрьмы преданные слуги Маріи-Антуанетты поддерживали тайную корреспонденцію съ нкоторыми изъ ея сторожей и леляли проекты ея спасенія.
Бывшій квартирмейстеръ де-Жарже и маркиза де-Серанъ строили планы бгства королевы. Имъ помогали Веберъ, де-Ферзенъ, д’Эспиракъ и Шаню. Скоро они нашли сообщниковъ въ самой тюрьм. Тюржи, офицеръ прежняго двора, сумлъ устроить въ Тампл одного изъ оруженосцевъ королевской семьи. Онъ привлекъ на свою сторону двухъ служащихъ въ тюрьм, Кретьена и Маршана.
Каждый разъ, когда который-нибудь изъ этихъ людей выходилъ изъ Тампля, онъ имлъ сношенія съ капитаномъ д’Эспиракомъ, превратившимся въ статскаго и сдлавшимся союзникомъ де-Жарже и маркизы де-Серанъ. Но вслдствіе взаимнаго пониманія и хорошо обдуманнаго плана это вело лишь къ тому, чтобъ Марія-Антуанетта и принцесса Елизавета получали свднія извн.
2 февраля 1793 года къ господину де-Жарже явился неизвстный человкъ и попросилъ, чтобы его немедленно приняли. Д’Эспиракъ вышелъ къ нему въ переднюю и провелъ его въ кабинетъ де-Жарже. Прежде, чмъ заговорить, человкъ взглянулъ на бывшаго капитана мушкетеровъ. Де-Жарже понялъ этотъ взглядъ и сказалъ:
— Хотя бы вы имли сообщить мн и очень важное, вы можете говорить: господинъ д’Эспиракъ изъ числа нашихъ друзей.
— Хорошо,— отвтилъ незнакомецъ.— Я Франсуа-Адріенъ Туланъ.
Де-Жарже вскочилъ съ мста. Зачмъ могъ явиться къ нему этотъ человкъ, членъ коммуны, комиссаръ секціи Отель де-Вилль, смотритель тюрьмы Тамиля?.. Д’Эспиракъ подумалъ, что имъ измнили, и, ршившись раздробить черепъ этому революціонеру, если онъ сдлаетъ хоть одно подозрительное движенье, положилъ руку на пистолетъ, находившійся у него за поясомъ. Но Туланъ улыбнулся и не тронулся съ мста.
— Я очень счастливъ, что вы меня знаете,— сказалъ онъ:— но успокойтесь и не ищите повода раздробить мн черепъ. Я пришелъ сюда не врагомъ, наоборотъ… Вотъ, прочтите…
И Туланъ подалъ де-Жарже записку, въ которой тотъ узналъ почеркъ Маріи-Антуанетты. Онъ прочелъ ее и, весь дрожа отъ радости и волненья, произнесъ:
— Ея величество повелваетъ мн относиться къ вамъ съ полнымъ довріемъ… Господинъ д’Эспиракъ, я и вс наши друзья къ вашимъ услугамъ. Что вы можете предложить намъ?
— Спасти королеву.
— Какимъ образомъ?
— Освободивъ ее изъ Тампля.
— Увы, мы цлыхъ два мсяца тщетно бьемся надъ этой задачей.
Туланъ улыбнулся.
— Не безпокойтесь боле, сударь, я вамъ принесъ ея разршеніе.
— Въ чемъ же оно заключается?— спросилъ д’Эспиракъ.
— Вотъ въ чемъ. Слушайте внимательно мои объясненія. Я съ моимъ товарищемъ Лепитромъ принесемъ въ Тампль подъ шубами мужскіе костюмы, трехцвтные шарфы и пропускные билеты. Это будетъ сдлано въ пять часовъ пополудни. Въ шесть я, какъ бы случайно, пройду мимо консьержа Тизона, онъ и его жена нюхаютъ табакъ, я, самымъ естественнымъ образомъ, предложу имъ понюхать крпкаго шпанскаго табаку, смшаннаго съ сильнымъ наркотическимъ средствомъ. А въ семь часовъ королева и принцесса Елизавета выйдутъ изъ тюрьмы вмст со мною и Лепитромъ…
— Этотъ планъ превосходенъ по смлости и простот,— воскликнулъ де-Жарже:— но дти…
— И это предусмотрно,— возразилъ Туланъ.— Фонарщикъ, зажигающій фонари въ башн Тампля, служба котораго кончается въ семь часовъ, приходитъ всегда съ двумя дтьми. Мы однемъ дофина и его сестру такъ, какъ одваются его дти, и въ то время, какъ настоящій фонарщикъ будетъ въ башн, другой, мой пріятель Рикаръ, переодтый въ фонарщика, возьметъ дофина и его сестру и выведетъ ихъ за ворота тюрьмы, громко возмущаясь противъ отцовъ, которымъ помогаютъ такія маленькія дти. Такимъ образомъ, между безъ четверти семью часами и семью мы вс выйдемъ изъ тюрьмы. Вы будете насъ ждать въ улиц Кордери съ тремя кабріолетами, запряженными хорошими лошадьми. Господинъ д’Эспиракъ озаботится перездомъ до Гавра, гд бглецовъ снабдятъ вполн законными паспортами, выхлопотанными Лепитромъ, на котораго возложена эта обязанность. Затмъ они сядутъ на корабль и удутъ въ Англію… И королевская семья спасена!
Де-Жарже бросился на шею Тулану и расцловалъ его. Д’Эспиракъ крпко пожалъ ему руку и былъ вдвойн счастливъ, когда Туланъ сказалъ ему, что онъ тоже изъ Тулузы.
— Два гасконца!— смясь воскликнулъ де-Жарже.— Это больше чмъ нужно для успха.
Туланъ тотчасъ же вернулся въ тюрьму Тамиля и нашелъ случай сообщить Маріи-Антуанетт о своемъ разговор съ де-Жарже и д’Эспиракомъ.
— Надйтесь, сударыня,— сказалъ онъ въ заключеніе:— даже эта тюрьма наполнена преданными вамъ сердцами.
Марія-Антуанетта граціозно подала ему руку для поцлуя, но дверь вдругъ отворилась, королева опустила руку, а Туланъ произнесъ дланно-грубымъ тономъ:
— Нтъ, гражданка, теб не дадутъ двойной порціи хлба, какъ ты ни проси объ этомъ. Твои привычки слишкомъ обднили націю, у насъ нтъ больше хлба для тирановъ…
— Ай-ай-ай, австріячка хочетъ пополнть!— воскликнулъ Тизонъ, появляясь на порог.— Напрасный трудъ, матушка, полнота не помшаетъ твоей ше войти въ петлю.
— Этотъ Тизонъ всегда остроуменъ!— похвалилъ Туланъ и вышелъ съ нимъ изъ тюрьмы, чтобы осмотрть, въ порядк ли ршетки на окнахъ и замки въ дверяхъ.
Это было 2 февраля. Черезъ мсяцъ, 2 марта, благодаря энергіи заговорщиковъ и деньгамъ, которыя маркиза де-Серанъ передала преданному, неутомимому д’Эспираку, путь отъ Парижа до Гавра былъ обезпеченъ и все готово къ побгу. Но надо было подождать, пока дежурными на недл солдатами и смотрителями тюрьмы будутъ именно Тюржи, Кретьенъ, Маршанъ и Рикаръ, для того, чтобы они своимъ числомъ превышали число сторожей, которыхъ, изъ осторожности, не хотли привлечь въ заговоръ. Побгъ былъ назначенъ на 15 марта.
Какое волненье переживали заключенныя! Марія-Антуанетта и принцесса удвоили осторожность и благоразуміе, чтобы не измнить себ въ глазахъ стражи и членовъ коммуны, приходившихъ въ тюрьму, чтобъ не выдать своихъ надеждъ, опасеній, волненій и тоски. Ихъ жизнь текла однообразне, чмъ когда-либо. Часы сна, обда и ужина, молитвы, чтенія, прогулокъ по двору и по саду, все было тщательно урегулировано и строго соблюдено. Никто не могъ ничего заподозрть.
Утромъ 15 марта Туланъ и Лепитръ пронесли одежду въ камеру заключенныхъ и спрятали ее подъ кровать Маріи-Антуанетты. Они вышли изъ тюрьмы полные надеждъ и встртились съ фонарщикомъ башни, который сразу сталъ жаловаться Тулану на причиняемыя ему непріятности.
— Гражданинъ, со мной поступаютъ несправедливо,— сказалъ онъ ему.
— Въ чемъ дло?— спросилъ Туланъ, у котораго замерло сердце отъ предчувствія.
— Не позволяютъ мн больше приводить съ собой дтей, помогать чистить тюремные фонари. Мн теперь стало вдвое больше работы. Пойми это, гражданинъ!…
Туланъ и Лепитръ ничего не отвтили, а поторопились къ де-Жарже, которому и разсказали о случившемся.
— Я уже замтилъ,— сказалъ Туланъ:— что за тюрьмой стали особенно строго наблюдать съ 7 марта, вслдствіе мятежа въ квартал Тампля, при полученіи извстія объ осад Мейстриха и объ эвакуаціи въ Оксъ-ла-Шапель. Но я ни въ какомъ случа не могъ предположить, что займутся дтьми фонарщика…
Однако, фактъ былъ налицо и противъ него ничего нельзя было подлать. Тулану удалось провести цлый часъ съ королевой. Онъ объяснилъ, въ чемъ дло.
— Уйти безъ моихъ дтей!— вскричала Марія-Антуанетта.— Никогда! Лучше смерть…
Принцесса Елизавета плакала. Туланъ, понявшій и одобрявшій въ глубин души эту материнскую любовь, преклонился передъ ршеніемъ королевы и передалъ отъ нея де-Жарже слдующее прелестное письмо:
‘Мы леляли прекрасную мечту, вотъ и все, мы многое этимъ выиграли, такъ какъ имли новое доказательство вашей глубокой преданности мн. Я вамъ безгранично врю. Во всхъ случаяхъ вы найдете во мн твердость и мужество, но мною руководитъ всецло желаніе блага моему сыну, и какое бы счастье ни ожидало меня за этими стнами, я не могу согласиться разстаться съ нимъ. Я вижу вашу привязанность ко мн во всемъ, что вы мн передаете, врьте, что я понимаю ваши доводы въ мою пользу, но я не смогу ничмъ утшиться, оставивъ моихъ дтей. Эта мысль не оставляетъ во мн даже сожалнія о неудавшемся побг’.
Итакъ, все рушилось, но друзья королевы не поддались отчаянію и снова придумывали средства ея спасенія.

——

Посл неудавшейся попытки Тулана вырвать Марію-Антуанетту изъ рукъ революціи, де-Жарже почти потерялъ надежду на успхъ. Тулана заподозрли и отставили отъ должности въ Тампл, поручивъ ее страж. Такимъ образомъ, не оставалось никакой надежды, и друзья королевы не находили возможности для новаго заговора.
Но однажды одинъ человкъ подошелъ на улиц къ де-Жарже и сказалъ ему тихо:
— Графъ, слдуйте за мною, прошу васъ…
— Но, сударь…
— Я баронъ де-Бацъ,— сказалъ незнакомецъ, какъ будто эта фамилія должна была уничтожить вс сомннія.
И дйствительно, де-Жарже поклонился и отвтилъ просто:
— Ведите меня куда вамъ угодно, я слдую за вами.
Дло въ томъ, что баронъ де-Бацъ былъ самымъ ярымъ изъ монархистовъ, оставшимся врнымъ несчастной семь Людовика XVI. Онъ пытался освободить короля изъ кареты, когда коронованную жертву везли изъ Тампля на площадь Революціи. Это ему не удалось. Бацъ исчезъ и полиція коммуны не могла напасть на его слды. Съ фальшивыми паспортами, съ фальшивыми пропускными билетами, съ фальшивыми видами на жительство, пользуясь самыми разнообразными костюмами и зная различныя ремесла, къ тому же располагая большими средствами, помогавшими ему укрываться отъ преслдованій, баронъ де-Бацъ укрылся отъ всхъ сыщиковъ, отъ всхъ патрулей. Комитетъ общественной безопасности оцнилъ его голову въ 300.000 фунтовъ, и все напрасно. Бацъ оставался невидимъ, недостижимъ, и въ Париж о немъ сложилось немало легендъ.
Вотъ почему, какъ только де-Жарже узналъ, съ кмъ иметъ дло, онъ не колеблясь послдовалъ за барономъ. Тотъ провелъ его въ маленькій скромный отель, находившійся въ глубин темной улицы предмстья Сентъ-Антуанъ… Какъ только они вошли въ комнату третьяго и послдняго этажа, баронъ де-Бацъ, осмотрвъ, хорошо ли заперты окна и дверь, усадилъ де-Жарже посреди комнаты и сказалъ смясь:
— Я очень радъ видть васъ, графъ, а такъ какъ время дорого, то позвольте мн ограничить этимъ всю любезность и сразу переговорить съ вами о близкомъ вашему сердцу дл. Здсь никто насъ не увидитъ и не услышитъ…
— Прекрасно, баронъ, я васъ слушаю.
— О, дло очень простое. Тулану не удалось освободить королеву, а мн, быть можетъ, удастся. Вотъ мой планъ. Онъ вполн готовъ, и вс соучастники въ моемъ распоряженіи. При помощи гражданина Корте, бакалейщика въ улиц Закона, капитана національной гвардіи, и при помощи гражданина Мишониса, смотрителя тюремъ, я привлекъ къ нашему длу восемь человкъ стражи Тампля. Въ назначенную нами ночь, когда Мишонисъ и Корте оба будутъ на дежурств, королева и принцесса Елизавета, уже предупрежденныя Мишонисомъ, наднутъ широкое военное платье, фуражки, прицпятъ себ оружіе, смшаются съ патрулемъ, состоящимъ изъ преданныхъ намъ людей, окружатъ дофина и его сестру и пройдутъ мимо второй стражи, тоже преданной намъ, чтобы спуститься но большой лстниц. Тогда Корте подастъ сигналъ для обхода ночной стражи, и какъ только дверь будетъ открыта, бглецы сядутъ въ кареты, гд мы съ вами будемъ ихъ ждать…
— Восхитительно!— радостно воскликнулъ де-Жарже.— Но не могу ли я еще чмъ-либо быть вамъ полезнымъ?
— Можете, и вотъ чмъ: десяти человкъ подкупленной стражи мало, необходимо имть, по крайней мр, еще столько же, а я не могу подыскать другихъ соучастниковъ. Вы должны ихъ найти въ самой тюрьм.
— Я берусь за это.
— Хорошо. Затмъ я прошу васъ устоитъ все для перезда изъ Парижа въ Гавръ или въ Дюнкирхенъ.
— Графъ д’Эспиракъ однажды уже устроилъ это, онъ суметъ устроить и снова.
— Въ такомъ случа, намъ остается только дйствовать. Вы меня найдете здсь каждый день въ полдень или въ полночь. Предупредите меня, прошу васъ, когда будете уврены въ восьми добавочныхъ соучастникахъ и когда устроится перездъ. Королева все знаетъ и готовится.
— Непремнно.
И они простились.
Черезъ три дня д’Эспиракъ приготовилъ все нужное къ отъзду, а де-Жарже подыскалъ восемь соучастниковъ. Такимъ образомъ, считая восемь человкъ тюремной стражи, шестнадцать заговорщиковъ должны были способствовать бгству Маріи-Антуанетты изъ Темпля.
Де-Жарже имлъ новое свиданье съ барономъ де-Вацецъ, и побгъ былъ назначенъ ночью 15-го іюня 1793 года, когда Мишонисъ и Корте будутъ дежурными въ тюрьм.
Въ шесть часовъ вечера Мишонисъ вошелъ въ камеру королевы. Марія-Антуанетта, блдная, съ заплаканными глазами, дрожала всми членами, а принцессу Елизавету лихорадило отъ волненія.
— Успокойтесь, умоляю васъ,— сказалъ имъ Мишонисъ.— Только ваше хладнокровіе поможетъ успху.
Въ половин одиннадцатаго Корте пришелъ убдиться, вс ли готовы. Онъ разставилъ на мста стражу.
— Мишонисъ — сказалъ онъ:— когда я крикну: ‘На караулъ!’ попроси королеву и принцессу Елизавету накинуть плащи, которые спрятаны подъ матрацомъ. Дв минуты спустя я пойду въ обходъ съ патрулемъ, и мы вс выйдемъ въ томъ порядк, который теб извстенъ.
Въ полутьм комнаты, еле освщенной коптящей лампой, Мишонисъ, королева, принцесса Елизавета и дти ждали въ смертельной тревог… Минуты казались часами, и въ тишин слышалось неровное дыханье заключенныхъ… Медленно пробило на ближайшихъ часахъ одиннадцать ударовъ. Когда замеръ послдній ударъ, коридоры огласились крикомъ:
— На караулъ!
— Чортъ возьми!— выругался Мишонисъ сдавленнымъ голосомъ.— Это голосъ не Корте!
Королева упала на колни, принцесса Елизавета заломила руки, а Мишонисъ побжалъ къ двери.
— На караулъ!— послышалось снова.
— Но кто же замнилъ Корте?..— въ недоумніи произнесъ Мишонисъ.
Въ коридор раздались шаги, звуки запираемыхъ замковъ, бряцанье оружія.
Вдругъ дверь камеры отворилась, и вмсто Корте появился гражданинъ Симонъ, членъ коммуны, съ двнадцатью солдатами. Онъ подозрительно осмотрлъ камеру и, не обращая вниманія на отчаянье, отразившееся на лицахъ Маріи-Антуанетты и принцессы Елизаветы, подошелъ къ Мишонису и сказалъ ему самымъ естественнымъ тономъ:
— Гражданинъ, прошу тебя уступить мн на эту ночь дежурство. Я буду стеречь этихъ заключенныхъ. Ты можешь итти отдохнуть.
Это было произнесено твердо, холодно, скоре какъ приказаніе, чмъ какъ просьба.
Когда дверь затворилась за Симономъ, Марія-Антуанетта и принцесса Елизавета, рыдая, бросились другъ другу въ объятья. Облегчивъ себя обильными слезами, королева снова стала мужественна и кротко произнесла:
— Не будемъ больше плакать. Богъ не хочетъ, чтобы мы оставались на земл… Онъ скоро призоветъ насъ къ себ.
На слдующій день въ полночь де-Жарже побжалъ къ барону де-Баду. Онъ нашелъ его сидящимъ у стола въ глубокой тоск, опустивъ голову на руки. Горвшій въ комнат фонарь слабо освщалъ его разстроенное лицо.
— Другъ мой, не извстно ли вамъ, какъ это случилось, что этотъ проклятый Симонъ явился такъ неожиданно?— спросилъ его де-Жарже.
— Да, я все знаю,— отвтилъ баронъ.— Переодвшись въ костюмъ національной стражи, я переходилъ отъ одной группы стражи къ другой и вотъ что узналъ. Въ двадцати метрахъ отъ Тампля вчера, въ восемь часовъ вечера, одинъ жандармъ поднялъ анонимную записку безъ адреса. На ней было написано карандашомъ: ‘Сегодня ночью Мишонисъ измнитъ’. Записку отнесли къ Симону, онъ представилъ ее въ коммуну, а коммуна дала Симону вс полномочія…
— Но кто же написалъ записку?
Баронъ де-Бацъ всталъ и произнесъ со значеніемъ:
— Я знаю — кто, и мы съ вами накажемъ виновнаго. У васъ есть съ собой кинжалъ?
— Да.
— Со мною тоже. Пойдемте.
И они вышли изъ дому.
Посл двадцатиминутой ходьбы они подошли къ дому, вс этажи котораго были освщены.
— Подождите меня здсь, въ тни,— сказалъ баронъ де-Жарже.— Приготовьте ваше оружіе. Я скоро вернусь съ человкомъ. Я представлю его вамъ со словами: ‘Уважаемый гражданинъ, вотъ Мартенъ’. Человкъ поклонится, тогда мы оба пронзимъ ему грудь…
— Я жду васъ…
Баронъ де-Бацъ подошелъ къ двери дома и три раза постучалъ. Ему отворили. Онъ остался на порог и позвалъ:
— Мартенъ!
Одинъ изъ солдатъ національной стражи отдлился отъ группы, игравшей въ карты, и послдовалъ за барономъ де-Бацемъ. Отводя его къ тому мсту, гд ждалъ де-Жарже, баронъ сказалъ ему:
— Если онъ тебя спроситъ, какой ты хочешь награды, проси не колеблясь галуны сержанта. Онъ теб дастъ ихъ.
— Вотъ это хорошо, гражданинъ, очень хорошо,— отвтилъ тотъ.— Никто себ не врагъ…
Вдругъ графъ де-Жарже выступилъ изъ тни. Баронъ де-Бацъ остановился и, одной рукой указывая на человка, а другою вынимая кинжалъ, проговорилъ:
— Уважаемый гражданинъ, вы желали видть сторожа тюрьмы Тампля, который, измнивъ общанію, данному графу де-Жарже, измнилъ королев… Уважаемый гражданинъ, вотъ Мартенъ!
Прежде, чмъ солдатъ усплъ вскрикнуть, поднялись дв руки, сверкнула сталь двухъ кинжаловъ, и онъ упалъ, пронзенный двумя ударами въ сердце.
Графъ де-Жарже и баронъ де-Бацъ бросили на его тло окровавленные кинжалы и скрылись во мрак ночи.

——

На другой день графъ де-Ферзенъ ухалъ въ Брюссель, чтобы свезти туда извстіе о томъ, что все потеряно, и присоединиться къ масс эмигрантовъ, ждавшихъ въ изгнаньи конца революціонныхъ волненій. Съ нимъ ухали Веберъ и Шаню. Только де-Жарже и д’Эспиракъ все еще упорствовали и не хотли покидать королеву.

VII.

Нсколько дней спустя посл второй неудачной попытки къ бгству, сдлавшейся извстной народу выдачей нкоторыхъ заговорщиковъ и убійствомъ измнника Мартена, попытки, заставившей скрыться друзей Маріи-Антуанетты, коммуна ршила разъ навсегда положить конецъ возможности бгства королевы. Прежде всего у нея отняли дофина. Слезы и мольбы несчастной матери были безсильны передъ волей торжествующей революціи.
А дл того, чтобы эта разлука была прочне, Марію-Антуанетту перевели одну въ тюрьму Консьержери, въ ночь съ 1-го на 2-е августа 1793 года.
Мишонисъ, въ качеств начальника тюремной полиціи, могъ часто видть королеву въ Консьержери. Онъ каждый разъ приносилъ ей извстія о ея дтяхъ и сестр. По совершенно необъяснимой снисходительности коммуна охотно разршала иногда иностранцамъ сопровождать Мишониса, иностранцы же желали видть королеву изъ чувства симпатіи къ ней.
. Такъ, однажды Мишонисъ вошелъ въ камеру королевы въ сопровожденіи человка, который, входя, очень пристально взглянулъ на Марію-Антуанетту, нсколько разъ моргнулъ глазами и такимъ образомъ привлекъ на себя ея вниманье. Затмъ, въ ту минуту, когда Мишонисъ повернулся спиною, незнакомецъ наклонился надъ королевой и прошепталъ едва слышно:
— Сударыня, я брошу два анютиныхъ глазка въ темный уголъ… Поднимите ихъ, какъ только мы уйдемъ. Вы въ нихъ что-то найдете…
Мишонисъ, оставаясь преданнымъ другомъ королевы, былъ убжденъ, что никакая новая попытка къ бгству не можетъ удаться, и уже не строилъ плановъ ея освобожденія, онъ, однако, наблюдалъ за королевой, въ надежд, что другимъ удастся то, что онъ считалъ невозможнымъ. Влдствіе этого иностранецъ могъ безъ особенныхъ затрудненій уронить за печку два анютиныхъ глазка.
Едва они вышли изъ камеры, какъ Марія-Антуанетта нагнулась, подняла цвты и стала съ тревогой ихъ разсматривать. Въ нихъ на первый взглядъ не было ничего необыкновеннаго, цвты были такъ свжи, какъ будто ихъ срзали лишь нсколько часовъ тому назадъ. Казалось невозможнымъ, чтобъ въ нихъ была спрятана самая крошечная записочка. Королева уже хотла презрительно отбросить ихъ, считая это за злую шутку, когда наконецъ замтила на стебл одного изъ цвтковъ тонкую черную линію. Осторожно концомъ булавки пріоткрыла она едва замтную линію и увидла бумажку, свернутую въ тончайшую трубочку. Сдлано это было такъ искусно, что королева изумилась тому терпнію, съ которымъ иностранецъ долженъ былъ открыть, вложить трубочку и снова закрыть стебель, не сломавъ его.
Марія-Антуанетта вынула бумажку и съ великимъ недоумніемъ прочла слдующее:
‘Сударыня, я васъ люблю самой пылкой любовью. Если вы хотите бжать со мною за границу, то я имю возможность освободить васъ изъ тюрьмы. Я богатъ, мы удемъ и присоединимся къ дворянству, находящемуся въ изгнаніи…’
Бумажка была такъ мала, что иностранецъ не могъ написать на ней больше. Внизу мельчайшими буквами было подписано: ‘Джонъ де-Ружевиль’.
Въ отвтъ на это признанье и предложенье Марія-Антуанетта только пожала плечами. Бжать, безъ дтей, съ иностранцемъ, даже фамилія котораго ей незнакома,— объ этомъ нечего и думать. Она бросила въ печку цвты и записку и стала молиться, она до такой степени была уврена въ близкой смерти, что молилась, почти не переставая.
Нсколько дней спустя, Джонъ де-Ружевиль снова пришелъ съ Мишонисомъ. Онъ шопотомъ попросилъ у королевы отвта, но она презрительно улыбнулась и прошептала:
— Я остаюсь здсь.
Джонъ де-Ружевиль поблднлъ, а когда Мишонисъ отошелъ въ другой конецъ комнаты, онъ, отрывочными фразами, сталъ шептать о своей преданности, могуществ, любви, на что Марія-Антуанетта отвтила ему гордо:
— Въ переживаемыхъ нами несчастныхъ обстоятельствахъ королев не говорятъ о преступной любви: ее спасаютъ или умираютъ за нее.
Подошелъ Мишонисъ, и Джонъ де-Ружевиль не могъ отвтить. Но на слдующій день ему удалось снова навстить заключенную и снова передать ей бумажку, почти такого же содержанія, какъ и пераая, только нсколько пространне. Королева, утомленная этимъ упорствомъ, провела цлыхъ четверть часа за выкалываніемъ на клочк бумаги слова ‘нтъ’.
Она расположила буквы въ разныхъ мстахъ такъ, что только тотъ, кому он были адресованы, могъ ихъ разобрать и сложить въ одно слово. Но три дня спустя Мишонисъ замтилъ эту бумажку въ рукахъ королевы и почтительно попросилъ взглянуть на нее. Марія-Антуанетта не колеблясь показала ему ее, и онъ ее спряталъ, не придавая ей существеннаго значенія.
По доносу жандарма, случайно подмтившаго эту интригу Мишонисъ былъ арестованъ, вслдъ за нимъ арестовали Тулана и Корте. Всхъ троихъ предали суду, осудили на смерть и казнили вмст съ пятьюдесятью двумя другими ‘соучастниками’, одвъ ихъ предварительно, по приказанію Фукье-Тенвиля, въ позорныя красныя рубашки за то, что они ‘принимали участіе въ заговорахъ противъ представителей народа’.
Искали и Джона де-Ружевиля, но онъ эмигрировалъ за границу.
Между тмъ близился роковой конецъ Маріи-Антуанетты. Одиноко томилась она въ тюрьм Консьержери, въ мрачной подземной камер, похожей на могилу, гд вода текла по стнамъ, гд королеву изводили холодомъ и голодомъ. Большія крысы, возбуждавшія въ ней ужасъ, постоянно окружали ее и доходили даже до того, что вырывали изъ ея рукъ хлбъ, приносимый тюремщикомъ два раза въ день.
Это одиночество было еще ужасне тмъ, что было только кажущееся. День и ночь въ дыры, просверленныя гвоздями въ стнахъ, и въ замочныя скважины жандармы слдили за каждымъ движеніемъ королевы, придавали дурное значеніе ея самымъ невиннымъ жестамъ. Коммуна не поцеремонилась распространить слухъ о томъ, что если у королевы отняли дтей, то лишь потому, что она внушала имъ преступныя привычки… И, къ довершенію ужаса эти клеветы довели до свднія матери!
Наконецъ, 12 октября 1793 года, въ грустный осенній день, начался процессъ. Вслдствіе подтасовки самыхъ грубыхъ клеветъ, самыхъ постыдныхъ обвиненій, самыхъ позорныхъ преступленій, процессу этому суждено было навки остаться стыдомъ торжествующей революціи, той революціи, которая на видъ руководствовалась самыми благородными принципами, и которой суждено было, несмотря на все, имть такія достославныя послдствія. Облитая цлыми потоками бшено изливаемой на нее грязи, Марія-Антуанетта осталась такою же спокойной, гордой и величественной, какою была всегда.
Мы не будемъ передавать подробности этого процесса. Это дло исторіи, и разсказчикъ долженъ скромно и почтительно остановиться передъ такими важными событіями. Самое большее, что мы можемъ себ позволить, это восхищаться характеромъ королевы и отмтить подробности ея конца.
Утромъ 16-го октября, въ четыре часа съ нсколькими минутами, посл долгихъ дней бурныхъ преній, былъ составленъ приговоръ.
Наканун, на зар, Марію-Антуанетту привели въ мрачную, душную залу, гд засдалъ революціонный судъ. Въ теченіе этихъ двадцати четырехъ часовъ ей дали всего лишь нсколько ложекъ бульона. Несмотря на тревогу объ участи ея дтей и сестры, она сохранила обычное присутствіе духа, мужество и твердость. Невозмутимая, неподвижно и холодно, въ черномъ заштопанномъ платьи и во вдовьемъ креповомъ чепц, не выдавая ни малйшаго волненья, выслушала она оскорбительный, несправедливый приговоръ.
Когда, наконецъ, было произнесено торжественное слово ‘смерть’, въ зал суда воцарилось страшное по своему значенію молчаніе. Тогда, медленно обернувшись къ одному изъ своихъ защитниковъ, Трансону-Дюкудре, королева сняла съ пальца два обручальныхъ кольца, вынула изъ-за корсажа прядь своихъ посдвшихъ волосъ и сказала спокойно и мягко:
— Вотъ, сударь, если Богъ поможетъ вамъ встртить когда-нибудь моего друга госпожу де-Жарже, то прошу васъ, передайте ей эти кольца и эти волосы на память…
Затмъ, съ величіемъ королевы, спускающейся со своего трона, она сошла со скамьи подсудимыхъ среди гробового молчанія и неподвижности всхъ присутствовавшихъ. Она открыла ршетку и въ сопровожденіи своихъ защитниковъ и двнадцати человкъ національной стражи вышла изъ залы твердыми шагами, держа высоко голову, глядя спокойно впередъ и улыбаясь граціозной, доброй улыбкой…
И когда она проходила широкимъ коридоромъ, между двумя рядами любопытныхъ, одна простая женщина воскликнула:
— Ишь, какая гордая эта госпожа Антуанетта!
Въ пять часовъ утра 16-го октября 1793 года во всхъ кварталахъ Парижа раздался призывный барабанный бой. Кордегардіи и казармы проснулись, построились, и вооруженная сила залила вс улицы города. Въ семь часовъ, среди сильнаго утренняго тумана, съ шумомъ задвигались заряженныя пушки и загородили мосты и переулки отъ Пале-де-Жюстисъ до площади Революціи.
Въ это самое время въ Консьержери въ камеру королевы вошелъ человкъ. Марія-Антуанетта, лежавшая на постели, но не спавшая, поднялась и ждала.
— Сударыня,— сказалъ вошедшій,— я аббатъ Жираръ, кюре прихода Сентъ-Ландри.
Съ минуту онъ въ волненіи колебался, потомъ произнесъ съ почтительнымъ поклономъ:
— Мн поручено исповдать васъ, если вы этого желаете…
— Благодарю васъ,— мягко произнесла королева.
Затмъ она прибавила съ твердостью:
— Я признаю посланниками Бога только священниковъ, не принявшихъ присяги.
Жираръ снова поклонился и не возражалъ.
Марія-Антуанетта встала съ постели, на которой лежала одтая. Она задрожала. Въ камер, едва освщенной коптящей лампочкой, было сыро и холодно. Она быстро заходила отъ стны къ стн, желая согрть ноги.
— Сударыня,— сказалъ Жираръ:— если бъ вы поставили ноги на подушку, вамъ было бы не такъ холодно.
— Благодарю васъ.
Она послдовала совту и скоро почувствовала себя лучше. Нсколько минутъ длилось молчаніе. Жираръ прервалъ его:
— Вы позволите мн, сударыня, сопровождать васъ до эшафота?
— Вы поступите, какъ вамъ угодно, сударь,— отвтила королева.— Но я прошу васъ исполнить одну просьбу…
— Какую?— встрепенулся аббатъ.
Марія-Антуанетта взяла письмо, лежавшее на стол, и, подавая его аббату, сказала:
— Это письмо къ моей невстк. Я попрошу васъ передать его принцесс Елизавет, какъ только вы меня оставите. Это мое послднее прости ей и моимъ бднымъ дтямъ.
Жираръ съ поклономъ взялъ письмо.
Скоро пробило восемь часовъ. Дверь тюрьмы отворилась, и вошла Розалія Ламорльеръ въ сопровожденіи жандармскаго офицера, остановившагося у двери съ саблей наголо.
Марія-Антуанетта попросила Розалію Ламорльеръ помочь ей остричь волосы, чтобъ до нихъ не дотрагивался палачъ. Со времени первыхъ же испытаній, причиненныхъ несчастной королев революціей, эти чудные волосы почти совсмъ посдли.
Затмъ, пожелавъ перемнить въ послдній разъ блье, Марія-Антуанетта обернулась къ жандармскому офицеру и сказала ему съ большой мягкостью:
— Во имя чести, позвольте мн, сударь, перемнить блье безъ свидтелей.
— Полученный мною приказъ не измненъ,— грубо отвтилъ офицеръ:— я долженъ видть каждое ваше движенье.
Королева вздохнула и попросила Розалію стать передъ нею съ развернутымъ одяломъ, чтобы ея послдній туалетъ могъ укрыться отъ мужскихъ глазъ.
Она не одла того траурнаго платья, въ которомъ предстала передъ судьями, но выбрала широкій пеньюаръ изъ благо пике и повязала грудь большимъ шерстянымъ платкомъ. Когда королева переодлась, Розалія Ламорльеръ ушла съ глазами полными слезъ и даже не простилась съ нею, чтобъ не разрыдаться.
Было около девяти часовъ. Звуки шаговъ, голосовъ и бряцанье оружія раздались въ коридор. Дверь рзко отворилась, и появился комиссаръ коммуны въ сопровожденіи палача Сансона и нсколькихъ сторожей. Комиссаръ прочелъ приговоръ, который королева выслушала стоя, спокойная и полная достоинства. Затмъ Сансонъ схватилъ блдныя, холодныя руки осужденной и скрутилъ ихъ за спиною.
По знаку комиссара, стража окружила Марію-Антуанетту, и вс вышли изъ камеры.
Ршетка тюрьмы открылась, и толпа увидла стройную, гордую королеву въ бломъ плать. Толпа, сжатая двойной линіей солдатъ, не издала ни звука.
Марія-Антуанетта спустилась съ нсколькихъ ступенекъ лстницы и очутилась передъ подножкой телги, которая должна была свезти ее на эшафотъ. Она отказалась отъ услугъ Сансона, хотвшаго ее подсадить, взошла сама и сла, лицомъ впередъ, но помощники палача попросили ее повернуться, что она послушно и исполнила.
Аббатъ Жираръ, въ свтскомъ плать, слъ рядомъ съ королевой, а Сансонъ и его помощники, съ обнаженными головами, вскочили на задокъ телги.
Единственная лошадь повезла эту печальную процессію между двойного ряда тридцати тысячъ вооруженныхъ солдатъ. Изъ толпы не раздавалось ни одного возгласа. Но когда увидали, что блдная Марія-Антуанетта спокойно и прямо сидитъ въ телг, сохраняя свое королевское достоинство, разные оборванцы стали позволять себ подшучиванія, а за ними и толпа, бжавшая до самаго эшафота, начала осыпать королеву грубыми ругательствами и всевозможными оскорбленіями.
Но королева не думала объ этомъ. Она знала, что въ одномъ широко открытомъ окн близъ Ораторіи увидитъ патера. Когда процессія поровнялась съ означеннымъ домомъ, Марія-Антуанетта увидала въ окн человка съ непокрытой головою, поднявшаго правую руку. Она наклонилась и приняла послднее благословеніе. Поднявъ голову, она увидала, какъ женщина изъ толпы поднимала вверхъ своего ребенка и этотъ ребенокъ посылалъ ручкой поцлуи королев.
Эта сцена такъ разстроила Марію-Антуанетту, что мужество покинуло ее, и она почувствовала, что слезы текутъ по ея щекамъ. Но она оправилась, не желая выставлять свое горе, на посмяніе враговь. И слезы осгановились…
Въ эту именно минуту художникъ Давидъ, взобравшись на складную лстницу, позади линіи солдатъ, набросалъ на бумаг холодный и сухой портретъ женщины, хавшей умирать.
Телга дохала до Пале Эгалите. Какъ бы для того, чтобы ясне напомнить королев ея самые лучшіе и самые несчастные дни, толпа начала бшено ревть, хлопать въ ладоши, и тогда въ первый разъ за все время своей пытки Марія-Антуанетта сдлала негодующій жестъ.
Двигались впередъ крайне медленно. Толпа съ каждой минутой все прибывала, зрители торопились на спектакль, прорывая линію вооруженныхъ солдатъ. Актеръ Грамонъ, которому когда-то королева оказывала благодянія, скакалъ верхомъ передъ телгой и кричалъ, что было силъ:
— Вотъ она, подлая Антуанетта!…
И прибавлялъ самую неприличную брань.
Его крики были встрчены бурными возгласами толпы, между тмъ какъ королева, очень страдая отъ веревокъ, до крови рзавшихъ ей руки, кротко попросила Жирара немножко ослабить ихъ. Аббатъ весь дрожалъ и не въ силахъ былъ распутать ихъ. Тогда Сансонъ развязалъ веревки.
Былъ полдень, когда остановились на площади Революціи. Солнце наконецъ разсяло туманъ и прорвалось сквозь тучи. Наступалъ мягкій осенній день, и гильотина выдлялась чернымъ пятномъ на ясно-голубомъ неб…
Когда телга остановилась, толпа заревла еще сильне, и послышалась такая неприличная, такая ужасная брань по адресу королевы, что бдная Марія-Антуанетта покраснла… Аббатъ Жираръ показалъ ей распятіе изъ слоновой кости… Она улыбнулась, и съ той минуты спокойствіе уже не измняло ей…
Огромные отряды жандармовъ и національной стражи окружали гильотину. Королева вышла изъ телги среди гробового молчанія, такъ какъ толпа, наконецъ, поняла инстинктивно всю низость и подлость своихъ оскорбленій.
Твердымъ шагомъ, отказавшись отъ всякой помощи, королева поднялась по ступенькамъ эшафота. Нечаянно она наступила ногой на ногу Сансона. Она обернулась и съ замчательной кротостью сказала палачу:
— Извините меня, пожалуйста.
Палачъ поклонился, сконфуженный такимъ присутствіемъ духа и хладнокровіемъ.
Но толпою снова овладли животные инстинкты, ее раздражали эти замедленія.
— Смерть, смерть австріячк!— раздалось со всхъ сторонъ.
А солнце серебрило дула ружей, острія пикъ и висящій подъ перекладиной гильотины ножъ…
Королева быстро подошла подъ плаху. Она уже начинала ослабвать. Эти два дня отняли у нея такъ много энергіи. Она сама движеніемъ всего тла опустила голову на наклонную доску… Въ одно мгновенье ока помощники палача привязали ее, доска качнулась, ножъ сверкнулъ, опустился…
— Да здравствуетъ республика!— раздалось изъ ста тысячъ устъ въ то время, какъ Сансонъ поднялъ въ воздух красивую окровавленную голову, а жандармъ Меньо торопливо подставилъ платокъ, на который потекла кровь, какъ бы изъ сжатой руки палача…
Такъ умерла 16-го октября 1793 года, въ полдень, Марія-Антуанетта Австрійская, королева Франціи.
Вечеромъ того же дня де-Жарже и д’Эспиракъ ухали въ Бельгію.
Но они должны были скоро вернуться. Ихъ роль во Франціи еще не окончилась: оставался Людовикъ XVII…
Ла-Ир Жан Де
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сын Наполеона, Лоран Шарль-Мари, Год: 1900
  2. Парис, Валлот Вильгельм, Год: 1886
  3. Осада Иерусалима, Раттацци Мария, Год: 1882
  4. Под сенью тиары, Жебар Эмиль, Год: 1894
  5. В 1812 году, Арт-Ройе, Год: 1895
  6. Шпион Наполеона, Лоран Шарль-Мари, Год: 1900
  7. На рассвете, Милковский Сигизмунд, Год: 1890
  8. Поята, дочь Лездейки. Часть третья, Бернатович Феликс, Год: 1832
Электронная библиотека