Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
УРІЕЛЬ АКОСТА.
Уриель Акоста, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Въ бенефисъ актера Сазонова, 4 января, въ Александринскомъ театр идетъ трагедія Гуцкова ‘Уріель Акоста’.
Театръ полонъ. Такъ какъ дло на святкахъ, то публика на половину срая, немудрая, заглядывающая въ театръ только на праздникахъ да на масляной. Въ лож третьяго яруса сидитъ многочисленное купеческое семейство: двое мужчинъ. четверо женщинъ и трое ребятишекъ. Самъ глава семейства въ сизой сибирк, жена его въ шелковой повязк на голов и въ длинныхъ серьгахъ. Тутъ же старшая дочь съ мужемъ, одтая по мод, дочь-двица и какая-то пожилая дальняя родственница съ подвязанной скулой, время отъ времени смотрящая на публику въ кулакъ. Занавсъ еще не поднимали.
— Игра будетъ занятная. Жидовскую команду актеры будутъ представлять, разсказываетъ купецъ.— Вишь ты на афиш-то: Зефиръ, Юдифь. Только Ривки нтъ. Ужъ Вейнбергъ худой игры не придумаетъ!
— Очень я люблю, когда Вейнбергъ жидовскія сцены разсказываетъ,— чудесно предвкушаетъ наслажденіе старшая дочь.— Мы какъ-то съ Митрофанъ Митрофанычемъ въ клубъ ходили ею слушать. Вотъ смшилъ-то! У меня даже животъ заболлъ отъ смха. А вы, папенька, почемъ знаете, что это вейнбергская игра будетъ?
— А вотъ на афишк обозначено, что переводъ Вейнберга. Жаль только, что онъ самъ не играетъ, а то-бы уже онъ почудилъ! Дйствительно, жида въ первомъ сорт докладываетъ. Вс животики надорвешь. Ну, да и то сказать: нынче ужъ многіе актеры подъ его жидовскій манеръ потрафляютъ. Вотъ Пушкинъ въ ‘Ливадіи’… Такъ жидомъ садитъ, что самому Вейнбергу не уступитъ.
— И Петипа съ Сазоновымъ тоже будутъ жидовъ играть? спрашиваетъ вторая дочь.
— Петипа будетъ играть жида, а Сазоновъ жидовку, эту самую Уріель Акосту-то, поясняетъ отецъ семейства.
— Какъ жидовку? Переряженный?
— Само собой переряженный. Не знаю, какъ только съиграетъ. Въ женской роли я его ни разу не видалъ.
— И я не видала, отвчаетъ жена.— Ну, да можетъ быть это онъ нарочно для святокъ взялъ женскую ролю. Теперь на святкахъ вс переряживаются — вонъ и онъ, чтобы угодить въ бенефисъ публик.
— Да вы, тятенька почемъ знаете, что Сазоновъ жидовку будетъ играть? Можетъ быть Уріель Акоста-то мужчина, а не женщина, вмшивается въ разговоръ зять.
— А отчего же имя-то женское? Уріель Акоста имя женское, а не мужское.
— По словесности какъ будто и дйствительно женское, соглашается зять.— Но вдь у жидовъ иногда и заблужденія въ именахъ есть: вонъ Берка и Мошка — кажись и женскія имена, а ими жидовъ зовутъ. Можетъ быть у нихъ въ ихней жидовской вр какое-нибудь распоряженіе на этотъ счетъ есть.
— Занавсъ, занавсъ поднимается! шепчутъ женщины.
Вс смотрятъ на сцену и обратились въ слухъ. На сцен Киселевскій въ роли де-Сильва и Петипа въ роли Бенъ-Іохая. Оба въ испанскихъ костюмахъ.
— Ахъ, Боже мой! Да вдь это Петипа! говоритъ вторая дочь.— Какъ же, папенька, вы разсказывали, что Петипа будетъ жида играть, а онъ шпанскаго принца играетъ.
— А можетъ быть онъ принцемъ только вырядился, а на самомъ дл жидъ. Почемъ ты знаешь, можетъ быть тутъ костюмированный балъ на сцен, оправдывается отецъ.— Нешто богатаго жида-подрядчика сынъ не можетъ шпанцемъ вырядиться? Молодые-то жиденята, которые побогаче, нынче тоже не плоше нашихъ русскихъ купеческихъ ребятъ чертить любятъ.
— Дйствительно, Маша, Петипа еврея играетъ. Не спорь. Онъ сейчасъ самъ сознался, что еврей. ‘Наше, говоритъ, еврейское племя’, поясняетъ сестр замужняя дочь.
— Ну, конечно, еврей, только изъ чистяковъ, стоитъ на своемъ отецъ.— Закладчикъ тамъ какой-нибудь или насчетъ поставки солдатской подметки. Жидъ, что старымъ платьемъ торгуетъ, не вырядится въ шпанскій костюмъ, и въ маскарадъ не пойдетъ — это врно, а который почище и ужъ нмцемъ прикидывается — тотъ пойдетъ. А что тутъ на сцен маскарадъ — это тоже будьте покойны. Вонъ и Киселевскій въ балахон, а самъ доктора играетъ. Коли-бы ежели не маскарадъ, то докторъ былъ-бы въ черномъ фрак, а не въ лиловомъ балахон.
— А отчего же, папенька, они промежъ себя не на жидовскій манеръ разговариваютъ, коли они изъ себя жиды? все еще не унимается младшая дочь.
— Да просто оттого, что Вейнбергъ не усплъ ихъ выучить, какъ слдуетъ. Да и когда было учить на святкахъ, коли театральная игра въ театрахъ утромъ и вечеромъ!
— А вшать жида будутъ? спрашиваетъ отца маленькій сынишка.— На масляной въ балаган у Малафева жида вшали, такъ такъ смшно было, что ужасти!
— Да отстаньте вы отъ меня! Ну, что пристали, какъ пьявки! огрызается отецъ.— Почемъ я знаю? Нешто я Вейнбергъ? Нешто я пьесу написалъ? Разыщите его самого да и спрашивайте.
— Опять-же вы говорили, что занятная жидовская игра, продолжаетъ дочь:— А на самомъ дл одни русскіе разговоры и даже безъ любовнаго интереса.
— Да замолчишь-ли ты, Танечка! Ну, что словно колоколъ звонишь! Дай представленіе-то слушать, останавливаетъ ее мать. Погоди, выдутъ на сцену женщины — будетъ и любовный интересъ промежъ мужчинъ. А ужъ ты хочешь чтобъ сейчасъ тяпъ-ляпъ — да и клтка!
На сцену выходитъ Сазоновъ въ роли Уріель Акосты. Бенефиціанта встрчаютъ аплодисментами.
— Ахъ, вотъ врно это самъ Вейнбергъ и есть и сейчасъ будетъ еврейскія сцены разсказывать! восклицаетъ старшая дочь, обращаясь къ мужу.— Какъ ему обрадовались.
— Какое Вейнбергъ! Вейнбергъ за кулисами, Вейнберга не будетъ, а это Сазоновъ. Сегодня его бенефисъ — вотъ ему и уваженіе хлопаньемъ, поясняетъ ей мужъ.— Вотъ и внокъ подносятъ.
— А какъ-же папинька говорилъ, что Сазоновъ женщину играетъ? А тутъ даже съ бородой и тоже шпанецъ.
— Что папенька! Папенька такъ зря говорилъ, можетъ быть пошутилъ, а вы и поврили.
— Зачмъ-же мн шутить-то? Я по афишк… А афишка документъ. Врно въ афишк что-нибудь перепутано. Видишь: Уріель Акоста — Сазоновъ. И имя женское, и фамилія женская.
— Это, тятенька, у жидовъ ровно ничего не составляетъ, говоритъ зять.— Вонъ и Киселевскій свою игру подъ женскимъ именемъ докладываетъ. На афишк сказано, что будетъ играть Сильву, а на дл онъ докторъ.
— Лечиться, что-ли, Сазоновъ-то съ Петиной къ Киселевскому пришли? задаетъ вопросъ зятю мать семейства.
— Сидите, маменька, смирно и не тревожьтесь. Сейчасъ мы ихъ разговорную часть выслушаемъ и объяснимъ вамъ объ чемъ дло идетъ.
Публика перестала апплодировать бенефиціанту. Сазоновъ началъ говорить.
— Кажись, ежели бы мн такой внокъ поднесли, такъ я бы даже обидлась, опять начала мать семейства.
— Отчего-же-съ? Тутъ сердечность чувствъ отъ публики и больше ничего. Такое ужъ обыкновеніе. На имянины крендель или пирогъ подносятъ, а на бенефисъ внокъ.
— Крендель все-таки хлбъ-соль, а внокъ словно на могилу, какъ будто смерть пророчатъ.
— Ахъ, Боже мой, какая скука! зваетъ младшая дочь.— Ужъ хоть-бы поскорй жидовки на сцену выходили и любовная интрига начиналась, а то просто ротъ разорвешь отъ звоты. Зачмъ-же, папенька, Сазоновъ пришелъ къ Киселевскому? Что онъ у него проситъ?
— Что проситъ! Что проситъ! горячится отецъ. Ну, что жидъ просить можетъ? Само собой какой-нибудь подрядъ проситъ. Киселевскій доктора играетъ. Ну, Сазоновъ и проситъ у него, чтобъ ему сукно да полотно на ту больницу поставлять, которой Киселевскій завдуетъ.
— А Петипа-то чего хорохорится?
— Вотъ пристала-то! А Петипа тоже подрядчикъ и сердится зачмъ Сазоновъ у него цну сбиваетъ. Оба по одному и тому-же подряду забжали къ нужному человку передъ торгами по секрету переговорить, встртились и смотрятъ звремъ другъ на друга. Порядокъ извстный! Вотъ Петипа дастъ Сазонову отступнаго и помирятся.
Разговоръ длается шумнымъ. Публика шикаетъ.
— Нтъ, я вижу, мн лучше въ буфетъ идти да опрокинуть рюмку померанцевой, а то вы меня замучаете своимъ приставаніемъ! говоритъ отецъ семейства, поднимаясь съ мста.— Пойдемъ, Митрофанъ, поподчую. На игру-то еще насмотрться успемъ, прибавляетъ онъ, обращаясь къ зятю, и уводитъ его изъ ложи въ корридоръ.