УМСТВЕННЫЯ НАПРАВЛЕНІЯ РУССКАГО РАСКОЛА.
(Статья вторая.)
УМСТВЕННЫЯ НАПРАВЛЕНІЯ РУССКАГО РАСКОЛА.
(Статья вторая.)
А. Щаповъ.
‘Дло’, No 11, 1867
Умственные направления русского раскола, Щапов Афанасий Прокофьевич, Год: 1867
Время на прочтение: 30 минут(ы)
Приступая къ анализу составныхъ элементовъ, изъ которыхъ сложилась секта людей божіихъ, мы намрены раскрыть эти элементы во всей ихъ подробности. Во-первыхъ, самыя свойства дйствія лжепророковъ и лже-пророчицъ людей божіихъ, наиболе характеризующія ихъ пророческое самозванство, суть ничто иное, какъ только высшее проявленіе главныхъ аттрибутовъ чудско-славянскихъ волхвовъ, ь кудесниковъ и шамановъ. Не даромъ, православный народъ русскій, очень хорошо знавшій волхвовъ и кудесниковъ, главныхъ пророковъ людей божіихъ называлъ волхвами. Такъ родоначальниковъ людей божіихъ, Данилу Филипова и Селиванова, народъ положительно признавалъ ‘великими волхвами’. ‘Взяли меня,— говоритъ Селивановъ въ своемъ посланіи,— и великій допросъ чинили, и ротъ мн драли, и въ ушахъ и подъ носомъ смотрли и говорили: гладите везд! у него есть гд нибудь отрава, глядите тутъ и тутъ! Длали великія пытки и допросы и великимъ волхвомъ меня называли, и отданъ былъ строгій приказъ,— чтобъ близко ко мн не ходили и кушанье близко не подносили, хлбъ подавали на шест, а кушанье на длинной ложк, сдланной аршина въ полтора, и говорили: кормите его, да бойтесь, подавайте, а сами прочь отворачивайтесь, чтобы ни на кого не дунулъ и не взглянулъ! Вдь онъ великій волхвъ и прелестникъ, чтобъ не прельстилъ и насъ къ себ не привратилъ: онъ хоть кого прельститъ, онъ и царя можетъ прельстить, а не только насъ, и называли великимъ волхвомъ, такъ какъ и Господа прежде называли’ {Посл. въ Чт. 81.}. И дйствительно, вс мнимо-чудотворныя и пророческія обаянія ‘вели нихъ волхвовъ’ — пророковъ людей божіихъ отличались чертами чародйными, волшебными и шаманскими. Какъ въ языческой древности появленіе волхвовъ и вдуновъ ознаменовывалось потрясеніями во всей физической природ, такъ и появленіе новыхъ великихъ волхвовъ — лже-пророковъ людей божіихъ обставляется въ ихъ псняхъ знаменьями и чудесами. Селивановъ говоритъ о себ: ‘а рожденія и появленія сына божія, по пророчеству, давно ожидали, о чемъ и было возвщено: какъ народится сынъ божій и приметъ крещеніе чистоты, въ то время явится звзда съ хвостомъ, и тогда послдуютъ за нимъ многія тысячи всякаго колна людей… И когда онъ облекся въ чистоту сына божія, то дйствительно тогда же явилась на неб звзда съ хвостомъ, міръ тому не мало дивился’ {Посланіе стр. 89.}. И въ псняхъ своихъ люди божіи поютъ про появленіе Селиванова.
У насъ было на сырой земл
Претворилися такія чудеса:
Растворилися седьмыя небеса,
Сокатилася златыя колеса,
Золотыя, еще огненныя.
Ужь на той колесниц огненной
Надъ пророками пророкъ сударь гремитъ,
Нашъ батюшка покатываетъ,
Утверждаетъ онъ святой, божій законъ.
Подъ нимъ блый, храбрый конь,
Хорошо его конь убранъ,
Золотыми подковами подкованъ.
Ужь и этотъ конь не простъ:
У добра коня жемчужный хвостъ,
А гривушка позолоченая,
Крупнымъ жемчугомъ унизанная,
Въ очахъ его камень Маргаритъ,
Изо-устъ его огонь-пламя горитъ.
Ужъ на томъ ли на храбромъ, на кон
Селивановъ нашъ покатываетъ,
Онъ катаетъ со платами ключами
По всмъ четыремъ сторонушкамъ,
По инымъ землямъ французскимъ,
Французскимъ и иркутскимъ…
Набираетъ онъ полки премудрые,
Кавалерію духовную…
Спшитъ батюшка, катаетъ
Онъ со страшнымъ судомъ,
Со ршеньемъ и прощеньемъ,
Со златыми, со трубами,
Съ богатырскими конями.
Какъ волхвы и чароди знали разныя приворотныя средства, чтобы расположить и привлечь къ себ чье-либо сердце, довріе, любовь и проч.,— такъ и пророки и пророчицы людей божіихъ ‘подносятъ иногда пришедшимъ къ нимъ людямъ какого-то волшебнаго настоя, въ вид краснаго вина, посл чего выпившій чувствуетъ, говорятъ, какое-то непонятное, особенное влеченіе къ ихъ сект’ {Замтки о скопцахъ — свящ. А. Георгіевскаго, въ запискахъ И. Рус. Географическаго общества, по отдлу этнографіи т. 1, стр. 536.}.
Дале, какъ волхвы и кудесники однимъ дуновеніемъ своимъ могли обморочить и возстановить человка, а заговорами своими избавлялись отъ меча и ружья, свергали желзныя оковы, отпирали замки и выходили изъ темницъ,— такъ и ‘великіе волхвы’ — пророки людей божіихъ будто-бы обладали всми этими чародйными силами. Тотъ же Селивановъ о себ говоритъ: ‘въ одно время были мы на бесдушк, и одна двица пророчица, по ненависти, стала съ камнемъ у дверей, поднявши руку, и какъ подпала камень, такъ и окаменла у нея рука… А еще братъ ея хотлъ меня застрлить изъ ружья, когда я ходилъ на праздникъ изъ села въ Тулу: то каждый праздникъ, когда я приду, онъ выходилъ въ лсъ съ ружьемъ и стрлялъ по мн шесть разъ, но ружье, по промыслу божьему, не выстрлило ни одного разу… Въ одно время, первая и главная пророчица въ корабл матушки моей, Акулины Ивановны, Анна Романовна, взявши меня въ особую горницу, сказала, что, я давно съ тобою хочу побесдовать: садись возл меня! И посадя, схватила крестъ и хотла привести меня, и говорила: приложись ко кресту! А я взялъ отъ нея и сказалъ: Да О-ко, я приведу тебя снова самую!. И тутъ накатилъ на нее мой духъ, и она, сдлавшись безъ чувствъ, упала на полъ… Взялъ я, подунулъ на нее своимъ духомъ, и она какъ отъ сна пробудилась, встала и, перекрестившись, сказала: ‘О, Господи! что такое случилось? О, куды твой Богъ великъ!.’ Приведши меня въ Тулу, посадили на стул, подпоясали поясомъ желзнымъ, фунтовъ пятнадцать, и приковали меня къ стнамъ за шею. за руки и за ноги, на часахъ стояли четыре драгуна… Возжелалъ я сойти со креста, и только-что сіе подумалъ, то все желзо съ шеи, съ рукъ и съ ногъ свалилось, а драгуны тогда вс заснули и я вышелъ вонъ и гулялъ по двору’ и проч. Про чародйныя и волшебническія дйствія Данилы Филипова и Ивана Тимоеева Суслова у людей божіихъ сохраняются подобныя же легенды и мноы. Дале, мнимо-сверхъестественный даръ таинственнаго предвденія и предсказанія урожаевъ или неурожаевъ, удачи и неудачи разныхъ промысловъ и мнимо-сверхъестественная власть однимъ даровать изобиліе и урожай,— а другихъ — лишать, все это атрибуты, завщанные великимъ волхвамъ и волшебницамъ — пророкамъ и пророчицамъ людей божіихъ финско-славянскимъ кудеспичествомъ. Мы видли, какъ въ древней Россіи, ‘въ лови идуще или на куплю отходяще — чародяніемъ и кобми ходили сихъ искали’. Видли также, какъ древніе чудско-славянскіе кудесники истолковывали причины неурожаевъ. Извстно также, что вс финскія племена — самоды, мордва, чуваши, черемисы, вотяки, остяки и проч. и досел предъ началомъ всякихъ промысловъ прибгаютъ къ шаманству, и шаманы — самодскіе тадибеи, черемискіе корты, вотяцкіе тоны и вдины или вдуны и проч., вопрошая своихъ боговъ и духовъ, предсказываютъ по вдохновенію ихъ, объ изобиліи или недостатк урожаевъ, меда, рыбы, зврей, скота и проч. Такъ точно и пророки и пророчицы людей божіихъ, подобно древне-русскимъ волхвамъ и финскимъ шаманамъ, присвоили себ сверхъестественную власть — распоряжаться жизненными произведеніями природы: ‘Пророчица Анна Романовна,— говоритъ Селивановъ,— узнавала въ мор и ркахъ, когда будетъ рыбы ловъ, и въ поляхъ хлбу урожай, почему и по явности она прославилась: и знавши это, многіе изъ міру къ ней приходили и спрашивали: сять ли ныншній годъ хлбъ? а также о рыб: здить ли ловить или нтъ? И если она кому велитъ сять хлбъ или ловить рыбы, то много въ тотъ годъ хлба уродится и рыбы поймаютъ, а въ который годъ не прикажетъ, то ничего не поймаютъ и не уродится хлбъ {Списокъ отреч. книгъ въ моей книг о раск. стр. 481.}. Самая таинственность и строгая замкнутость традиціоннаго, преемственнаго обученія тайнамъ пророчества вполн соотвтствуетъ столь же сокровенной и въ тсномъ кругу замкнутой наслдственной передач тайнъ кудесничества и шаманства. Извстно, что въ старину чудско-славянскіе волхвы и кудесники и бабы кудесницы подъ строгимъ секретомъ передавали своимъ родственникамъ или самымъ ближайшимъ людямъ свои завтныя тайны, свое знахарское искуство — колдовское и пророческое, ‘Невжды держали у себя лживыя молитвы, заговоры и заклинанія, волховники и чаровники ‘отъ отецъ и праддъ’ {Этногр. сбор. вып. V, бытъ крестьянъ, курской губ. стр. 87.}. И досел знахари обыкновенно передаютъ свое званіе только въ глубокой старости, или при смерти, близкимъ своимъ родственникамъ, какъ наслдство. Шаманы или кудесники финскихъ племенъ также строго соблюдаютъ таинственную наслдственную передачу своего шаманскаго искуства. ‘Преимущество свое предъ простымъ народомъ, говоритъ напр. Лепехинъ о самодскихъ шаманахъ — тадибеяхъ,— и безпрерывное преемство своего художества опредляютъ и заключаютъ тадибеи единственно въ своемъ род, потому всегда отъ восходящей линіи предковъ переходитъ къ нисходящимъ потомкамъ знаніе и отправленіе ихъ чина, въ которомъ непосредственное обученіе, по мннію самодовъ, отъ самихъ тадебціевъ невидимо пріемлютъ, съ помощію однакожь старыхъ тадибеевъ, которые молодымъ своимъ братьямъ споспшествуютъ своими совтами подобающимъ образомъ обходиться съ тадебціями’ {Путсшеств. Лепехина изд. 1772 г. ч. VI стр. 221—222, также 263.}. Точно также и у пророковъ и пророчицъ людей божіихъ всегда былъ самый тсный и таинственный кругъ наслдственной или традиціонной преемственности ихъ шаманско-пророческихъ секретовъ. У людей божіихъ обыкновенно наслдуютъ званіе пророческое дти, рожденныя отъ свальнаго грха пророка и пророчицы и всего корабля мужчинъ и женщинъ. Такіе дти воспитываются обыкновенно и учатся тайнамъ шаманскаго пророчества: мужескій полъ у пророковъ, а женскій у пророчицъ, и впослдствіи заступаютъ ихъ мсто въ обществ людей божіихъ {Православный собесдникъ 1858 г. іюнь стр. 401.}. Въ 1828 году старшая пророчица людей божіихъ, Анна Скочкова, крестьянка саратовской губерніи, при допрос раскрыла тайну выбора пророковъ и пророчицъ у хлыстовъ. ‘Въ Турціи, говорила она, среди бжавшихъ туда гребенскихъ и запорожскихъ казаковъ, хлысты имютъ главнаго настоятеля своей секты, отъ него получаютъ вс нужныя книги. Тамъ были строго испытываемы и утверждаемы пророки и пророчицы хлыстовъ. Оттуда выдавалась имъ въ даръ книжка, похожая на молитвенникъ, книга эта была напечатана русскими красными словами, но разобрать и понять ее было невозможно. Только пророки и пророчицы могутъ ее читать очень скоро, отъ лвой руки къ правой. Главная пророчица обязана была двухъ или трехъ двочекъ, по усмотрнію, предварительно познакомить съ сею грамотою, а пророкъ столько же мальчиковъ, но не иначе какъ секретно, дабы, въ случа ихъ смерти, изъ оныхъ двочекъ и мальчиковъ могли быть избраны пророчица и пророкъ. Прочимъ же сей грамот учиться не дозволяется’ {Запис. свящ. саратов. тюремн. замка Н. Вазерскимъ. Прав. Соб. 302—303.}. По мннію симбирскихъ, алатырскихъ скопцовъ, для того чтобы сдлаться пророкомъ, даже скопецъ ‘большой печати‘, т. е. вполн оскопившійся и приведшій въ скопчество 12 учениковъ, долженъ быть хоть разъ при смерти одного изъ скопческихъ пророковъ — воспріять въ себя душу пророка. {О скопцахъ симбирской губ. въ Зап. Геогр. Общ. по отд. этнографіи т. 1 стр. 511.} Наконецъ, подобно всмъ кудесникамъ и шаманамъ, пророки и пророчицы людей божіихъ пользовались простотою необразованнаго и суеврнаго народа для наживы. Сусловъ обогатился на счетъ ‘золотой казны’ суеврныхъ ‘гостей-корабельщиковъ’, завелъ свой домъ въ Москв и спокойно прожилъ въ немъ 30 лтъ подъ именемъ темнаго богатины Ивана Тимофеевича Суслова. Въ 1735 г., когда сборище людей божіихъ было открыто въ Москв правительствомъ, по доносу разбойника Караулова, и въ Петербург наряжена была слдственная комиссія для изслдованія ихъ ученія и дйствій,— пророки и пророчици людей божіихъ прямо сознавались передъ комиссіей, что они простотою и безусловнымъ повиновеніемъ грубыхъ невждъ пользовались къ своему обогащенію. {П. С. З. т. IX, 6613.} Въ разсказахъ Селиванова про лже-пророчицу Акулину Ивановну говорится, что она была ‘великая милліонщица’. И самъ Селивановъ, кажется, тоже былъ не прочь наживать богатство. ‘Явное богатство,— говоритъ онъ,— не вредитъ умному человку’. Людямъ божіимъ предсказывалъ онъ обогащеніе, если они будутъ соблюдать чистоту. Когда онъ былъ на собор лже-пророчицы Анны Романовны, ‘она велла выдвинуть на средину собора какой-то сундукъ и, свши на него крпко вмст съ Селивановымъ, сказала ему: ‘ты одинъ откупишь всхъ иностранныхъ земель товары’. Самъ Селивановъ говоритъ о себ: ‘когда я пошелъ въ Иркутскъ, у меня было товару только за одною печатью, а какъ пришелъ изъ Иркутска въ Россію,— тогда вынесъ товару за тремя печатьми’ {Посл. 68, 76, 80.}.
Во-вторыхъ, богослуженіе людей божіихъ есть ничто иное, какъ смсь библейско-христіанской санкціи съ финско-славянскими языческими сборищами и моленіями и славянско-финскимъ шаманствомъ. Древне-языческія, чудско-славянскія, такъ называемыя церковными іерархами ‘идольскія сборища и мольбища’, преобразовались въ сект людей божіихъ и скопцовъ въ такъ называемые божьи соборы и моленья. Такъ переименовалъ ихъ Селивановъ: ‘именуйте, писалъ онъ, свои собранія божьими соборами: первый — есть соборъ отца вашего искупителя, другой — матушки нашей Акулины Ивановны, а третій соборъ — возлюбленнаго моего сыночка Александра Ивановича, четвертый же соборъ всхъ врныхъ праведныхъ.’ {Посл. 90.} Вс существенные атрибуты старыхъ чудско-славянскихъ идольскихъ сборищъ, какъ то: хороводы, пляски, скаканья, плесканья и т. п., псни мірскія, даже самый свальный грхъ — ‘великое прельщеніе и паденье мужамъ и отрокамъ’, женамъ замужнимъ беззаконное оскверненіе и двамъ растлніе,— все это существенно вошло въ составъ радній и бесдъ людей божіихъ и только приняло въ лихъ новую, сектаторскую форму. Вообще, вслдствіе вковаго физіологическаго и умственно-битоваго смшенія славянскаго племени съ разными финскими племенами,— и въ мнимо-богослужебныхъ соборахъ и радньяхъ людей божіихъ выразилась смсь славянскихъ и финскихъ элементовъ. Въ первой половин радній преобладаетъ элементъ славяно-русскій, а во второй — финско-шамаискій. Такъ называемое круговое, хороводное раднье, въ которомъ мужчины и женщины, присутствующіе на собор божьемъ, становятся въ круги, подобно какъ въ обыкновенныхъ простонародныхъ русскихъ хороводахъ, очевидно, есть религіозная санкція древне-русскихъ языческихъ хороводовъ, которые въ XIV в. относились къ числу отреченныхъ суеврій и бсовскихъ радостей. Вс богослужебныя псни людей божіихъ суть ничто иное, какъ передлка русскихъ простонародныхъ псень въ дух мистическаго ученія людей божіихъ. Самый напвъ ихъ религіозныхъ псней есть напвъ простонародныхъ русскихъ псень — протяжно-заунывныхъ, хороводныхъ и плясовыхъ. Кром того, въ составъ богослужебныхъ псней людей божіихъ вошли и нкоторые древне-русскіе духовные стихи, какъ напр. стихи объ Іоасаф царевич, объ Іосиф прекрасномъ, стихъ о Голубиной книг и др. {Прав. Собесд. 376. Посл. Селив. 78.} Самъ Селивановъ въ одно время былъ калкой перехожимъ, по собственнымъ словамъ его, ‘въ нищенскомъ образ ходилъ по ярмаркамъ и плъ стихи’ {Посл. 74.}. Наконецъ моленье людей божіихъ передъ чаномъ, наполненнымъ свжей водой, и гадательное слушаніе изъ-подъ чана таинственныхъ, предвщательныхъ голосовъ и т. п., это моленье предъ водой есть ничто иное, какъ остатокъ древне-языческаго моленья и гаданья нашихь предковъ у воды, или такъ называвшагося тогда моленья ‘рчнаго и кладязнаго’. Съ другой стороны, въ состав богослужебныхъ радній людей божіихъ, особенно въ обряд пророчества, весьма замтно отразилось не только славяно-русское кудесничество, но и финское шаманство. Секта людей божіихъ особенно распространилась въ предлахъ рчной системы Волги и Оки, тамъ, гд преимущественно сосредоточено финское населеніе, гд сплошь и рядомъ въ цлыхъ деревняхъ и даже волостямъ живутъ крещеные и обруслые чуваши, черемисы, мордва, вотяки и проч., и гд русское населеніе большею частію, представляетъ сплошную смсь славянскаго элемента съ финскимъ. Эта секта также распространилась среди чухонцевъ с. петербургской губерніи — племени тоже финскаго. Возникши въ такой этнографической сред, среди крещеныхъ и некрещеныхъ, обруслыхъ и полуобруслыхъ финскихъ племенъ, секта людей божіихъ очень естественно многое отъ нихъ заимствовала. Та огромная масса русскаго православнаго народа, которая была ничто иное, какъ давно обруслая чудь, меря, мордва, или состояла изъ обруслыхъ чухонцевъ, чувашъ, черемисъ, вотяковъ и пр., въ XVII и въ XVIII в. далеко не вся отстала отъ стараго фпискэго шаманства. И вотъ вышедшіе изъ этой массы или появившіеся среди ея книжные и учительные люди, въ род Данилы Филипова, Суслова и Селиванова, внесли въ основанную ими секту финскій шаманизмъ, придавъ ему наружно-христіанскій видъ пророчества. Въ сущности же, и подъ видомъ этого пророчества, во всей ясности проглядываютъ вс существенныя черты финскаго шаманства. Мы проведемъ здсь поподробне параллель между финскимъ шаманствомъ и пророчествомъ людей божіихъ, для того, чтобы показать, какъ глубоко напечатллся въ масс русскаго народа восточный, финскій и, притомъ, самый грубый, шаманскій умственный складъ, и какъ онъ, въ XVIII и, въ этотъ великій вкъ разума и философіи, отвлекалъ и досел отвлекаетъ нашъ бдный, темный народъ отъ свта въ самый мрачный заколдованный кругъ Восточно-финскаго изступленія и суеврія. Главнымъ образомъ финское шаманство глубоко отпечатллось на пророчеств людей божіихъ въ томъ вид, въ какомъ оно досел особенно сохраняется у самодскихъ племенъ. У мезенскихъ самодовъ, какъ свидтельствуетъ миссіонеръ отецъ Веніаминъ, тадибей или шаманъ съ вечера возвщіетъ, что на другой день будетъ производиться самбадава — битье кудесь, въ такомъ-то чум. По утру изъ всхъ окрестныхъ чумовъ собирается народъ. Мужчины садятся по правую, а женщины по лвую сторону. За ними входитъ тадибей и начинаетъ шаманить. Когда тадибей ударитъ въ пензеръ,— самоды, подъ звуки его, сперва припваютъ тихимъ голосомъ, а потомъ громко кричатъ: гой! гой! гой! Этимъ однообразнымъ распвомъ и крикомъ они выряжаютъ внутреннее желаніе, чтобъ тадебціи услышали воззванія и молитвы тадибея. Къ копну самбадавы, тадибей является изступленнымъ, восторженнымъ и восклицаетъ: ‘Лисъ то, пришли товарищи, тадебціи!’ Впавъ въ изступленіе тадибей начинаетъ разговаривать съ духами и пророчествовать. Именно, онъ предсказываетъ или объ излеченіи отъ болзни того, по просьб котораго бьетъ кудесы, или объ отогнаніи волковъ отъ стада оленей, или объ успхахъ промысла, на который сбираются самоды, или о напущеніи и отвращеніи какого-либо несчастія и т. п. {Встникъ Географическаго общества 1855 г. ч. XIV отд. I, 118—119. Лепех. IV, 220—221.}. Сибирскіе самоды, именно тазовскіе осамодившіеся остяки, точно также, по назначенію тотеба или шамана, собираются въ одинъ чумъ, а зимой въ землянку, и при этомъ закрываютъ войлоками вс отверстія въ чуму я ледяныя окна въ зимнихъ землянкахъ. Потомъ, усвшись въ кругъ,— мужчины на правой, а женщины на лвой сторон, начинаютъ пть. Шаманъ тотебъ запваетъ и за нимъ вс самоды-остяки поютъ громко: эки-хонъ, эки-хонь, эки-хонъ, и т. и Иногда во время пнья, а иногда но окончаніи, находитъ на тодэба и даже на остяковъ лусъ — духъ божій, и начинаетъ по-очередно каждому остяку предсказывать, кто про что спрашиваетъ: кому про удачу или неудачу промысла звринаго или рыбнаго, кому про болзнь, кому про благополучіе или несчастіе какое нибудь и т. п. Не тоже ли, въ сущности, бываетъ и въ пророчествахъ людей божіихъ и скопцовъ? Совершенно также люди божіи и скопцы собираются въ одинъ домъ, и также всегда по предварительному извщенію пророка и пророчицы, и въ молельной комнат закрываютъ вс окна. Мужчины также садятся по правую сторону, а женщины по лвую. Затмъ, когда пророкъ и пророчица и вс люди божіи или скопцы, подобно черемисскимъ молельщикамъ, однутся въ блыя рубашки и зажгутъ восковыя
свчи,— начинается общее пнье. Сначала, подобно самодамъ, поютъ тихимъ, протяжно-плачевнымъ голосомъ: ‘сошли намъ, Господи, духа святаго’ и пр. Потомъ начинаютъ пть скорымъ голосомъ, напоминая самодское гой: ‘гой духъ святый — духъ, гой духъ — святый духъ’. Къ концу пнія пророкъ, подобно крику самодскаго тадибея: ‘нясъ-то,’ — вдругъ восклицаетъ: ‘вотъ катитъ! вотъ катитъ! духъ святой катитъ! накатилъ, накатилъ!’ Это значитъ, что, подобно самодскому лугу или тадебцію, на пророка сошелъ духъ. Тогда начинается пророчество, какъ у финской чуди шаманство. Какъ у всхъ финскихъ племенъ шаманы, во время пророчествъ, обыкновенно всячески кривляются, бьютъ себя въ грудь, и забалтываютъ и кричатъ до изступленія, бшенства и обморока, такъ и у людей божіихъ и скопцовъ пророкъ, во время своего пророческаго шаманства, всячески кривляется и мечется, бьетъ себя въ грудь кулакомъ и по лядвеямъ ладонью, болтаетъ и кричитъ до изступленія: отъ изступленія и болтовни онъ утомляется до того, что почти всегда у рта его появляется пна и нердко онъ падаетъ въ обморокъ {Православн. собесдникъ 375, 395.}. Подобно тому, какъ у самодовъ тадебціи или лусы возвщаютъ предсказанія о погод, о разливахъ водъ, объ улов рыбы и звря, о болзняхъ и т п.,— и у скопцовъ, по ихъ выраженію, ‘духи поютъ черезъ пророковъ’ или ‘духъ въ круг возвщаетъ чрезъ пророчески уста’ также о воздушныхъ перемнахъ, о донц, о град, объ урожаяхъ, о болзняхъ и т. п. {О скопцахъ — см. Георгіевскаго въ Зап. Геогр. общества 531.}. Какъ для самодовъ, остяковъ, черемисъ, посл вопроса о здоровь или болзни и смерти, первыми насущными вопросами были вопросы о средствахъ жизни, объ урожаяхъ и неурожаяхъ хлба, объ изобиліи или неудач промысловъ рыбныхъ, звриныхъ, пчеловодныхъ и другихъ, и они, съ этими животрепещущими вопросами, прибгали къ шаманству тадибеевъ, кортовъ и т. д.: такъ и русскій простой народъ, мучительно тревожась жизненнымъ вопросомъ объ урожа или неурожа хлба въ предстоящемъ году, о благополучіи или неудач рыбнаго и всякаго другого промысла, тоже невольно шелъ къ пророку, какъ своему шаману, чтобъ тотъ попророчествовалъ или пошаманилъ ему на столь животрепещущіе вопросы жизни. Когда разнеслась молва, что пророчица Анна Романовна хорошо пророчила про урожаи и неурожаи и про другіе промыслы, то, по словамъ Селиванова, ‘многіе изъ міру къ ней приходили и спрашивали: сять ли ныншній годъ хлбъ? а также объ рыб: здить ли ловни’ или нтъ? И она, созывая свой соборъ, состоявшій изъ 80 человкъ, ‘ходила въ слов’ и пророчесгвовала, въ какой годъ и у кого уродится много хлба, и рыбы изловятъ много, и въ какой годъ будетъ неурожай и неуловъ рыбы и проч. Знать такія жизненныя тайны для народа бднаго, въ хозяйств своемъ всецло зависящаго отъ физическихъ силъ естественной экономіи,— знать такія насущныя, животрепещущія тайны — для него было такою мучительно-тревожною потребностью, что ему какъ будто необходимы были пророки или пророчицы, на подобіе самодскихъ тадибеевъ, и т. п. Если ихъ не было, а были близко финскіе шаманы, то многіе православные мужики и бабы не прочь были сходить и къ этимъ шаманамъ и попросить ихъ пошаманить, какъ уродится ныншній годъ хлбецъ,— цлъ ли будетъ въ лто скотъ отъ звря, какой будетъ въ немъ приплодъ, не захвораетъ ли кто изъ ихъ семьи и т. п. На низу Енисея одинъ русскій крестьянинъ въ 1863 г. даже самъ шаманилъ вмст съ юрацкимъ шаманомъ, и въ своемъ шаманскомъ изступленіи они поршили живою загрести въ землю 8-лтнюю двушку. Но вотъ, на мсто финскихъ шамановъ, въ угоду насущнымъ потребностямъ темнаго народа, явились пророки и пророчицы людей божіихъ и скопцевъ,— и вотъ масса народа устремилась къ нимъ на соборы послушать ихъ лже-пророческаго шаманства о своемъ жить-быть. И тмъ охотне народъ собирался на моленья и пророчества людей божіихъ, особенно народъ обруслый изъ вотяковъ, чувашъ, черемисъ, мордвы и т. п., въ моленьяхъ людей божіихъ онъ во многомъ видлъ возстановленіе и освященіе своихъ прежнихъ, отцовскихъ и праддовскихъ моленій и обрядовъ. Напримръ, православному обруслому вотяку или происхожденцу изъ вотяковъ сродно было самое названіе: люди божіи, потому что вотяки и сами въ язычеств называли себя удъ-мортами — людьми божіими, близки, сродны были его сердцу и самыя молельные дома ‘людей божіихъ’, потому что и вотяки язычники имютъ для моленья такіе же ‘моленные дома’ — будшинъ-коалы, моленныя избы, гд тона ила утиссъ-шаманъ молитъ ипмара ‘послать имъ теплый дождикъ, урожай хлба, надлить ихъ дтками, скотомъ, медомъ, счастьемъ, добрыми людьми, кротостью и прогнать отъ скота ихъ хищныхъ зврей’ {Георгіевскій I, 55—36.}, наконецъ православному, обруслому изъ вотяковъ, знакома и эта общественная коробка людей божіихъ, хранящаяся въ ихъ моленномъ дом, потому что и у вотяковъ въ средин избной стны, гд совершалось моленье, хранилась точно такая же общественная коробка съ деньгами и другими приношеніями и называлась вордъ-шудъ {Встникъ Географ. общ. 1859 г. ч. XXVI, II, стр. 100: опис. глаз. и. узда.}. Точно также и православный, происшедшій отъ предковъ-черемисъ, и особенно недавно крещеный и обруслый черемисининъ тмъ боле сроднился и освоился съ сектой людей божіихъ, что на моленьяхъ ихъ духъ, воспваемый въ псняхъ людей божіихъ, живо, наглядно напоминалъ ему его прежняго, праотеческаго набольшаго бога Юма, въ воспваемой людьми божіими Божіей матери онъ видлъ живое воплощеніе своей языческой божіей матери Юмани-аба (божья матерь), а блыя рубашки, какія надваютъ люди божіи предъ своими моленьями, и восковыя свчи, какія они зажигають въ начал раднья,— въ употребленіи и у некрещеныхъ черемисъ на ихъ моленьяхъ, особенно въ праздникъ новаго хлба (царемъ у киндинъ), или наканун новаго года {Встникъ Геогр, общ. 18X6 г. кн. IV, отд. I, стр. 282—289: о религіи некрещ. черем. каз. губ. протоіерея Вишневскаго.}.
Наконецъ крещеные, православные чуваши и мордва могли привнести въ богослуженіе людей божіихъ и свою долю молельныхъ обычаевъ, потому что и у тхь, и у другихъ есть опять сходство въ моленьяхъ. Напр. извстно, что люди божіи, собравшись по обычаю въ одинъ домъ человкъ до 50 или боле, приносятъ съ собою хлбъ, чай, сахаръ, медъ, сласти или състные припасы, изъ которыхъ варятъ обдъ, если моленье бываетъ утромъ, или ужинъ. Потомъ зажегши восковыя свчи начинаютъ свое моленье. Наконецъ, посл заключительной молитвы о благополучномъ возвращеніи по домамъ, вс садятся за столъ по мстамъ и угощаются обдомъ или ужиномъ.
Точно также бываютъ и у чувашъ и мордвы. Лепехинъ говоритъ: ‘многіе изъ крещеныхъ чувашъ и мордвы и понын не оставляютъ нкоторый родъ своихъ богомольныхъ обрядовъ. Они, собравшись въ пространный домъ, вносятъ въ избу нарочно сдланный для того новый столъ, ставятъ на него хлбъ, соль, говядину, пиво, медъ и, засвтивъ передъ образомъ свчки, совершаютъ свое моленье. Старшій изъ сборища или іомзе — шаманъ, отошедъ къ дверямъ, кланяется и читаетъ свои молитвы, потомъ, подошедши къ столу, указываетъ рукою на все, что на стол поставлено, порознь. Повторивъ сей обрядъ разъ съ шесть, затворяютъ двери, садятся за столъ и дятъ оную пищу’ {Дневн. зап. Леп. изд. 1793 г. ч. I, стр. 165 см. Пр. Соб. 1858 г. іюль. стр. 375—396.}. Какъ у людей божіихъ въ пророческое званіе избираются лица обоего пола, и потому бываютъ пророки и пророчицы,— такъ и у мордвы и у чувашъ — іомзя или ихъ пророки-шаманы тоже бываютъ обоего пола.
Наконецъ въ мистико-пантеистическомъ міросозерцаніи людей божіихъ и скопцовъ весьма ясно отразился фетишизмъ финско-славянскаго язычества, прикрытый только церковно-византійскимъ спиритуализмомъ. Скопцы представляютъ всю природу одухотворенною: къ небу, солнцу, звздамъ, лун, земл, горамъ, ркамъ, озерамъ, лсамъ, зврямъ, и даже къ змямъ и червямъ, они также обращаются съ покаянной молитвой, какъ и къ ангеламъ, архангеламъ, херувимамъ, серафимамъ и всей небесной сил. Каждый новообращенный въ скопчество долженъ произносить на скопческомъ собор, по наученію скопца-пророка, такое молитвенное заклинаніе: ‘Прости меня, Господи, пресвятая Богородица, ангелы, архангелы, херувимы, серафимы, и вся небесная сила, прости небо, земли, солнце, луна, звзды, озера, рки, горы и вс стихіи небесныя и земныя‘ {О скопцахъ симбир. губ. г. Крыжина. Зап. Имп. р. Геогр. общ. по отд. этногр. ч. 1, стр. 507.}. Или: ‘прости меня, батюшка родимый, на круг катающійся, прости солнце и луна, небо и звзды., и матушка сырая земля, и пески и рки, и зври и лса, и зми и черви‘ {Записки о скопцахъ Калужск. губ. св. А. Георгіевскаго, стр. 329.}. Такое отношеніе къ природ есть живой остатокъ языческаго финско-славянскаго міросозерцанія. Вс финскія племена также относятся къ физическому міру. Общее всмъ альпійскимъ народамъ врованіе,— говоритъ Кастренъ,— рисуетъ себ силы природы, какъ существа жизнью и душою одаренныя, почти каждый предметъ, каждое явленіе въ природ оживлены такимъ существомъ. Духи деревъ, камней, гладкаго озера и тихаго ручья внемлютъ его молитвамъ и принимаютъ отъ него жертвы. Коли удастся ему расположить къ себ змю, медвдя, волка, лебедя, то и въ нихъ онъ иметъ врныхъ хранителей, ибо въ нихъ сокрыты сильные духи. И есть много людей, особенно въ сверной Сибири, которые молятся предметамъ природы, въ ихъ матеріальномъ вид, и поклоняются имъ такъ же, какъ солнцу, небу, огню, вод и другимъ силамъ природы. Шаманы финскіе основываютъ все свое ученіе на томъ врованіи, что вся природа населена духами, которые имютъ и доброе и злое вліяніе на вс людскія предпріятія. {Vorlesung ber die Finnisch Mytholog. s. 197—198: Gtterbilder und heilige Naturgegenstnde.} Такое же воззрніе на природу господствовало и у славянъ-язычниковъ: перуны, хорсы, дажбоги, русалки, дивы и проч. наполняли и одушевляли небо, солнце, мсяцъ и звзды, землю, воду, лса, и т. п. Даже въ христіанскія времена, какъ видно напр. изъ ‘слова отъ виднія Павла’ солнце, мсяцъ и звзды, море и рки, земля и вообще вся природа представляются живыми существами, наблюдающими за нравственностью людей и угрожающими имъ за беззаконный блудъ, давленіе дтей, разбой, татьбу и всякія неправды. {Буслаев. II, 127—128.} И вотъ это-то финско-славянское воззрніе на природу отразилось въ міросозерцаніи скопцовъ. Они повсюду въ природ видятъ живаго Бога, Духа Божія. ‘Батюшка царь небесный,— говорилъ намъ одинъ туруханскій скопецъ,— не веллъ намъ даже козявки раздавить: онъ везд живой Богъ.’ Отсюда проистекаютъ вс эти мистико-пантеистическіе символизмы, которыми характеризуются вс псни людей божіихъ, воспвающихъ напр. сизыхъ голубей — скопцовъ, солнце красное Селиванова и т. п. Въ частности, воззрніе скопцовъ на солнце, какъ на могучую, животворную, а для гршниковъ — грозную мать небесную, и на землю, какъ на такую же могучую мать землю, есть также остатокъ древне-языческаго, финско-славянскаго міровозрнія. Новообращенный въ скопчество долженъ давать слдующее заклятіе, которое у скопцовъ называется присягою: ‘про сіе дло святое никому по провдывать ни отцу, ни матери, ни роду, ни племени, а буде провдаю, не подержи меня, матушка сырая земля, не дай матушка-красное солнышко свту благо‘ {Ibid стр. 529.}. Такое скопческое заклятіе солнцемъ и землею, очевидно, заимствовано изъ языческаго, финско-славянскаго міросозерцанія. Славяне, въ язычеств, поклонялись солнцу, сначала какъ существу женскаго пола, какъ богин, а потомъ какъ богу — хорсу, дажбогу, боготворили также и святую землю, олицетворяя, называли ее матерью сырой землею. Земл, капъ божеству, каялись и исповдывались. Въ одномъ духовномъ раскольничьемъ стих поется:
Ужъ какъ каялся молодецъ сырой земл:
‘Ты покай, покай, матушка сыра земля!
Есть на душ три тяжки грха,
Да три тяжкіе грха, три великіе…’
Какъ спроговоритъ матушка сыра земля,
Въ первомъ грх тебя Богъ проститъ,
Хоть бросилъ отца съ родной матерью,
Втоды глупой былъ, да неразумный сынъ.
И въ другомъ грх тебя Богъ проститъ,
Хоть и жилъ со кумой со хрестовой,
Хоть прижили отрока младого,—
Втоды холостъ былъ, да неженатый человкъ.
А въ третьемъ-то грх не могу простить,
Какъ убилъ въ пол братенку хрестоваго,
Порубилъ цлованьица хрестоваго.’ 1)
1) Сборникъ дух. стих. сост. Варенцовымъ стр. 161.
Вс финскія племена также боготворили и большею частію досел боготворитъ солнце и землю: финны поклонялись солнцу, подъ именемъ Piu, что значитъ солнце и богъ солнца {Fin. Mylhoiog. s. 53 и слд.}. Въ частности ‘мордва и чуваши, говоритъ Лепехинъ, солнце и луну не только за божества почитаютъ, но и приносятъ жертву солнцу, въ начал весны, когда хлбъ сютъ, а луп въ новомсячье, мордва молилась солнцу: вышнее солнце свтитъ на все царство, свти и намъ и на нашъ міръ.’ Енисейскіе остяки не только боготворятъ солнце, но и подобно скопцамъ, представляютъ его существомъ женскаго пола, матерью людей, или двицей, раздляющей пополамъ съ небеснымъ богомъ, Ессомъ, управленіе міромъ. Точно также финскій племена боготворили, и боготворятъ большею частію досел, землю.
Удержанъ такое языческое, финско-славянское врованье въ святую мать сырую землю, скопцы, подобно древне-русскимъ стригольникамъ, исповдуются земл и врятъ, что мать сыра земля можетъ передавать тайны. Селивановъ говоритъ: ‘отъ нкоторыхъ дтушекъ слезы доходили ко мн по подземелью въ Иркутскъ и обжигали мои ноги, я ихъ спрашивалъ, и они сказывали, чьи он’ {Посл. 85.}. Только тайны скопчества нельзя было исповдывать сырой земл. Новопришедшій въ скопчество давалъ клятву: ‘Дай Богъ мн огонь и пламя, и кнутъ и Сибирь претерпть, сіе дло не отложить, чтобы ни кому, ни роду, ни племени, ни сырой земл не сказать’ {О скопцахъ А. Георгіевскаго, 529.}.
Врованье въ исповдь земл было и у славянъ, напр. у сербовъ и болгаръ. Такъ, въ сербской сказк о Троян совтуется одному мальчику, узнавшему тайну про Трояма: ‘ступай за-городъ въ поле, вырой яму, уткни въ нее голову и трижды исповдуй свою тайну земл и потомъ закопай яму’ {Бусл. I, 386.}.
Самая апотеоза пророковъ, идея самозванства ихъ христами, богами-саваоами, проистекала изъ восточно-азіятскаго, чувственно-образнаго умонастроенія темной массы народа и была совершенно въ дух восточнаго, финско-славянскаго міросозерцанія. Во-первыхъ, антропоморфическая апотеоза людей, особенно вщихъ, каковы волхвы и богатыри, весьма обыкновенна какъ въ славянской, такъ въ особенности въ финской и даже отчасти въ татарской миологіи. По языческому врованію восточныхъ славянъ, врившихъ въ оборотней всякого рода, всякій великій волхвъ могъ ‘ссть въ боги,’ и невгласи, т. е. невжды съ полной врой баспословили даже въ XVII вк, будто старшій сынъ миическаго Словена слъ въ боги, сталъ богомъ — громомъ. Перуномъ. Еще сильне была вра въ вочеловченіе боговъ у восточныхъ, финскихъ племенъ, которые, крестясь и руся, вносили съ собой эту вру и въ массу православнаго русскаго народа. Вс боги финской Калевалы, въ позднйшихъ народныхъ представленіяхъ, сходятъ на землю и принимаютъ образъ человческій. Не чужда идея вочеловченія боговъ и турко-татарскимъ племенамъ, по крайней мр, сибирскимъ татарамъ. Такъ, но представленію послднихъ, ихъ божественный духъ айна (Аша) часто принимаетъ на себя образъ человка {Кастренъ, 303.}. Словомъ вочеловченіе боговъ и обоготвореніе людей самая обыкновенная идея въ восточной миологіи {Ibidem 307—300. Nichts ist auch — замчаетъ Кастренъ,— in den heidnischen Rehgionsformen gewhnlicher, als das die Gtter so ungestaltet und Menschen werden…. Noch mehr Roweise fr das Menschwerden der Gtter liefert uns der Orient.}. И вотъ, когда восточныя финскія племена стали мало-по малу принимать христіанскую вру и путемъ постепеннаго физіологическаго смшенія входить въ составъ славяно-русской народности,— они внесли эту антропоморфическую идею вочеловченія боговъ и обоготворенія людей и въ свое новое міросозерцаніе. Подъ вліяніемъ церковно-византійскаго книжнаго ученія, финско-славянская идея миической апотеозы выдававшихся надъ толпой вліяніемъ и подвигами людей, получила новое, высшее развитіе. Народный стихъ о Егорі храбромъ, прикрытый канвой церковно-византійскаго сказанія о Георгі побдоносц, въ различныхъ варіантахъ, является постепеннымъ историко-литературнымъ развитіемъ и выраженіемъ той идеи, какая потомъ выразилась, въ своемъ окончательномъ проявленіи, въ духовныхъ стихахъ и псняхъ людей божіихъ и скопцовъ о ‘пророк надъ пророками’ — Селиванов. Въ одномъ варіант, представляющемъ самую древнюю, языческую формацію народнаго міросозерцанія, стихъ о Егорі храбромъ, подъ обликомъ христіанскаго святаго Георгія побдоносца, воспваетъ миическаго божественнаго богатыря, творца міра, устроителя финско-русской-земли, подобнаго финскому вщему Вейнемейнену. Какъ финскій Вейнемейненъ, по изображенію рунъ Калевалы, передлываетъ природу своими чарами, такъ и Егорій храбрый устроилъ финско-русскую землю силою своихъ вщихъ словъ:
Вы лсы, лсы дремучіе!
Зараститеся вы, лсы,
По всей земл свтло-русской….
Ой — вы — еси, рки быстрыя,
Рки быстрыя, текучія!
Потеките вы, рки, по всей земл,
По всей земл свтло-русской,
По крутымъ горамъ, по высокимъ,
По темнымъ лсамъ, по дремучіимъ…
Во второмъ варіант, стихъ о Егорі храбромъ изображаетъ этого христіанскаго героя въ образ просвтителя финско-русской земли и искупителя ея отъ татарскаго ига, и такимъ образомъ представляетъ уже готовою, созрвшею ту идею апотеозы, какая потомъ выразилась въ апотеоз Селиванова. Егорій храбрый говоритъ:
Ой — все вы лсы, лсы темные!
Полноте-ка врагу вровать,
Вруйте-ко въ Господа распятаго,
Самаго Егорья-свта-храбраго!
Пріхалъ Егорій свтъ-храбрый,
Пріхалъ къ горамъ высокіимъ:
Полноте-ко, горы, крагу вровать,
Вруйте-ко въ Господа распятаго,
Самаго Егорья-свта храбраго…
Охъ ты, птица, псица, лети въ чисто поле,
Хватай поганыхъ татаровей…
Охъ ты, мечъ, мечъ самосвъ,
Сски буйну голову у татаровей.
Наконецъ, въ третьемъ варіант, Егорій храбрый изображается уже въ стих, какъ Селивановъ, искупителемъ женщинъ отъ ига татарскаго гарема и очистителемъ отатарившихся русскихъ женщинъ. И надобно замтить, что этотъ варіантъ стиха записанъ г. Максимовымъ въ орловской губерніи, близь того села, гд, по нкоторымъ сказаніямъ, была родина Селиванова. Въ этомъ стих Егорій говоритъ:
Пойду я къ бусурманищу,
Да стану за вру христіанскую.
Тамъ стада пасли красныя двицы,
Краснымъ двицамъ Егорій проглаголуетъ:
Вы сойдитесь-ко на Кіянъ-море,
Вы обмойте шерсть бусурманскую,
На васъ станутъ тла христіанскія,
А вруйте самому Христу, Царю небесному,
Еще матери Богородиц.
И Селивановъ пошелъ, какъ увидимъ дальше, на востокъ и даже къ туркамъ и татарамъ — пошелъ проповдывать свою чистоту.
Дале при восточномъ, чувственно-образномъ умонастроеніи, вслдствіе тысячелтняго непосредственно-натуральнаго воспитанія однихъ вншнихъ чувствъ, безъ всякаго развитія высшей, теоретической мыслительности,— фниско-русскій умъ никакъ не мотъ возвыситься до отвлеченной, метафизической идеи божества, безъ непосредственно-натуральнаго, чувственнаго виднія его лицомъ къ лицу, или въ какомъ либо видимомъ, осязаемомъ, чувственномъ образ. ‘Самоды и другіе алтайскіе. Финскіе народы, говоритъ Кастрснъ, считаютъ даже безполезнымъ возсылать молитвы къ небеснымъ и другимъ могущественнымъ ботамъ потому, что они далеко, далеко живутъ отъ людей, невидимы, неосязаемы и неприступны. Поэтому они обыкновенно просятъ шамановъ — воплотить, изобразить имъ невидимаго, отвлеченнаго небеснаго Бога въ какомъ либо видимомъ, осязаемомъ, чувственномъ образ, сдланномъ изъ дерева или камня, большею частію въ антропоморфической форм, на подобіе фигуры человка. Шаманы, въ свою очередь, вопрошаютъ боговъ или духовъ небесныхъ, въ какой форм имъ угодно народное богопочитаніе, изъ какого дерева долженъ быть сдланъ антропоморфическій образъ ихъ, изъ какой кожа должна быть сшита на нихъ одежда и проч. Боги или духи вселяются въ шамана и возвщаютъ ему, въ какой форм или въ какомъ образ угодно имъ воплотиться и принимать народное моленіе {Kastrens Finnisch. Mytbolog. III, s. 193—236: Sotterblder und Heilige Nаtur gegenstnde. Здсь Кастренъ подробно раскрываетъ это восточное, чувственно-образное умонастроеніе финскихъ племенъ Смот. особ s. 193—196, 215, 227, 229 и другіе}. Этого мало: по представленію финскихъ племенъ, когда люди не знаютъ-никакой вры, Богъ самъ долженъ явиться имъ въ какомъ нибудь видимомъ и осязаемомъ образ, чтобы имъ наглядно, во-очію увидть, кому имъ молиться, и отъ собственнаго голоса божія услышатъ, какъ или какія совершать ему моленья, обряды и жертвы. По одной черемисской легенд, когда умножались люди на земл, раздлились на племена и не знали, кому и какъ имъ молиться,— то родоначальники племенъ собрались на одно мсто, и передъ ними явился въ видимомъ образ юма — сѣ,дой йогъ или набольшій и лично роздалъ разныя вры, показавъ, какому племени какъ вровать и молиться юм. Родоначальникъ черемисскаго племени опоздалъ явиться за врой на мсто собранія своихъ собратій и мучился вопросомъ: кому же ему вровать? Встртился ему родоначальникъ другого племени и возвстилъ, что юма уже показалъ и роздалъ вры. ‘Такъ какой же мн держаться вры’? спросилъ съ изумленіемъ родоначальникъ черемисскій. Тогда явился ему въ чистомъ пол, въ вид селезня, слетвшаго съ березы, кереметь, меньшій братъ юмы. ‘Мн кланяйся! Самъ юма веллъ теб кланяться мн’,— такъ сказалъ кереметь родоначальнику черемисъ. И съ тхъ поръ черемисы молятся кереметю, въ чистыхъ мстахъ, въ рощахъ, у деревъ, приносятъ въ жертву утокъ и гусей, и береза, у которой явился кереметь, иметъ священное употребленіе при жертвоприношеніяхъ {Встникъ Географ. общества 1848 г. ч. XVII, ст. I, стр. 283.}. Вотъ точно также возникла и въ финско-русской масс нашего народа вра въ высшихъ духовъ людей божіихъ. Когда расколъ возвстилъ, что истинная вра погибла на земл и, растерявшись въ сотн толковъ, дошелъ до нтовщины, до отчаянія и недоумнія, какъ найти истинную вру, когда было, по выраженію одного духовнаго писателя,— ‘что мужикъ — то вра, что баба,— то толкъ’, тогда въ темной, неразвитой, двоеврной финско-русской масс православнаго великорусскаго народа, по старому преданью, многимъ стала приходить въ голову мысль — молить чрезъ лучшихъ выборныхъ людей самого Бога, чтобы онъ, подобно тому, какъ юма явился родоначальникамъ разныхъ финскихъ племенъ для показанія връ, также явился имъ видимымъ образомъ и показалъ во очію, наглядно, кому и какъ вровать и молиться. И вотъ, дйствительно, ‘изъ тхъ людей нашлись люди умные’, и стали объ этомъ молить Бога.
И вотъ пользуясь такимъ чувственно-образнымъ и легковрнымъ умонастроеніемъ темной, полуязыческой массы народной, какой нибудь корыстолюбивый расколоучитель — волхвъ и чародй объявлялъ себя мессіей, посланникомъ свыше. И полуязыческая финско-русская масса православнаго и раскольничьяго населенія легкомысленно и простодушно врила, что дйствительно Богъ внялъ моленью ‘умныхъ людей’ и явилъ себя, вмсто креста или образа, въ живомъ, видимомъ и осязаемомъ образ человка. И тмъ легче эта темная масса могла поддаться такому антропоморфизму, что для нея еще не кончился миологическій періодъ міросозерцанія. Въ славяно-русскомъ язычеств антропоморфизмъ только-что началъ развиваться, и выразился въ поклоненіи идоламъ, потомъ незамтно смшался съ полу-христіанскими врованіями. По грубому, чувственно-образному умонастроенію, не только чувашнну или мордвину, а и многимъ кореннымъ русскимъ православнымъ людямъ казалось лучше и удобне облекать свои религіозныя понятія въ живыхъ лицахъ и образахъ, чмъ созерцать ихъ въ отвлеченномъ богомысліи и врованіи. При вковомъ воспитаніи однихъ вншнихъ чувствъ, подъ вліяніемъ непосредственныхъ предметныхъ впечатленій природы, при крайней неразвито!ты отвлеченнаго и теоретическаго мышленія, это міровоззрніе имло глубокое вліяніе на нравственное воспитаніе сектъ. Достаточно было самаго нелпаго и изуврскаго ученія, обставленнаго чувственными представленіями, возбуждавшими дикое вображеніе массы, чтобы увлечь ее на путь сектаторской пропаганды. Вслдствіе эіого вковаго воспитанія народа, и въ сект людей божіихъ и скопцовъ этотъ восточный умственный складъ до того отпечатллся, что и они все невидимое, небесное стали воплощать въ видимыя, земныя формы, или, какъ они выражаются, показывать въ натур.
И надобно замтить, что вся вншняя, чувственно-образная обстановка и обаятельность скопческихъ радній невольно увлекала и экзальтировала массу. Раднья скопческія, хороводныя и круговыя, скоре похожи были на торжественныя народныя игрища, или на театральныя народныя представленія, чмъ на богослуженіе. Представьте, напр., соборное раднье, какое бывало до 50-хъ годовъ въ г. Алатыр, въ дом тамошнихъ знаменитыхъ пропагандистовъ и меценатовъ скопчества, мщанъ Милютинскихъ. За заставой города, среди огромнаго и густого сада, за высокимъ и глухимъ заборомъ, въ большемъ молельномъ дом собирались, напр., въ ночь на первый день пасхи или сошествія си Духа, боле 100 мужчинъ и женщинъ. Чинно, благоговйно собравшись въ сборную моленную, тихо, молчаливо разсаживались люди божіи по диванамъ, по обимъ сторонамъ молельной комнаты. Вс они въ блой одежд: мужчины въ блыхъ длинныхъ рубашкахъ садились съ одной стороны, а съ другой стороны садились женщины въ блыхъ носкахъ, въ ситцевыхъ платьяхъ или сарафанахъ и блыхъ рукавахъ, покрываясь большимъ блымъ платкомъ. Наконецъ, когда вс угаживались и водворилась благоговйная тишина,— торжественно входилъ на соборъ самъ Милютнискій съ дочерью, а на другихъ скопческихъ соборахъ — пророкъ. Расположившись въ переднемъ углу, на высокомъ подмостк, на кресл,— Милютнискій привтствовалъ наклоненіемъ головы все собраніе скопцовъ, которые вставъ съ своихъ мстъ и обращаясь лицомъ въ Милютинскому, низко кланялись ему. Спустя нсколько минутъ, по знаку Милютинскаго, все собраніе скопцовъ начинало пть: ‘Богоотецъ убо Давидъ предъ сннымъ ковчегомъ скаканіе играя: людіе же божіи снятіи образовъ сбытіе зрище, веселимся божественн, яко воскресе-Христосъ, яко всесиленъ.’ Посл этого общій хоръ заунывно тянулъ начальную скопческую псню:
Отъ блой зари, съ утра ранняго,
Отъ востока, отъ Иркутскова,
Выкатало къ намъ наше солнышко,
Красно солнышко, сударь-батюшко,
Сударь-батюшко, Кондратій-свтъ!… и т. д.
Заунывный, но торжественный напвъ этой псни приводилъ сборище въ восторженное состояніе, начинались пляски, и псни хоровыя не умолкали, и т. д. {См. подробности въ стать г. Крыжинна о симбирск. скопцахъ и въ Пр. Собесд. объ обществ людей божіихъ.}.
Возникши главнымъ образомъ на почв народной финско-славянской, а не церковно-византійской, какъ поповщина и безпоповщина поморская, едосевская и проч., община людей божіихъ приняла въ себя и нкоторыя другія этнологическія вліянія и оттнки, кром великорусско-славянскаго и финскаго. Кром финскихъ племенъ, славяно-русское племя смшивалось еще мало-по-малу съ турко-татарскими племенами. Татары не только наполняли казанское и астраханское Поволжье, Крымъ, большую часть восточнаго приуралья и пр., но и входили въ составъ населенія многихъ великорусскихъ городовъ и уздовъ, особенно въ области рчной системы Оки, Волги, Дона и Камы {Наприм. въ 1678—168! г. въ касимовскомъ узд было ‘за новокрещеными и за мурзами и за татарами 350 роровъ, въ шацкомъ узд за новокрещеными 49 дворовъ, за мурзами и татарами 385 дворовъ, въ писарскомъ узд, за мурзами и татарами 76 дворовъ, въ арзамасскомъ узд за мурзами и князьями татарскими 229 дворовъ, въ Керенскомъ узд за мурзами и татарами 177 дворовъ, въ кадомскомъ узд за мещеряками и новокрещеными 46, за мурзами и татарами 642 дв., въ тешшкокекомъ узд за мещеряками и новокрещеными 34 дв., за мурзами и татарами 1061 дворъ, въ саранскомъ узд за новокрещ. мурзами и татарами 42 дв. Доп. у А. И. VIII стр. 129— 130.}. Множество мурзъ и ‘рядовыхъ татаръ’ находилось въ русской служб: татарами наполнены были полки солдатъ и стрльцовъ {Ibidem стр. 32.}. Татары были у русскихъ въ рабахъ {Коллинсъ 11.}. Не мало находилось среди русскаго населенія и турокъ. Военно-плнные турки водворялись цлыми колоніями, какъ напр. въ 1788—1791 и 1809—1812 годахъ существовала колонія турецкихъ военно-плнныхъ между Дмитріевскомъ и Христофоровкою въ херсонской губерніи {Встн. Геогр. Общ. 1859 г. ч. 26, ст. V, стр. 59.}. Съ другой стороны, русскіе селились между татарами, въ татарскихъ деревняхъ, какъ напр. въ свіяжскомъ узд въ с. Багаево, Арасланово, Б. Меми и многихъ другихъ {Казанской губ. 476.}. Вслдствіе такого сближенія русскаго народа съ турко-татарскимъ племенемъ, происходили между ними и взаимная физіологическая помсь и умственное общеніе. Въ Сибири русскіе служилые и жилецкіе люди, сжившись съ татарами, забывали правила православной вры, во всемъ сообщались съ татарами и съ некрещеными татарками жили, какъ съ законными женами {Собр. Гос. Грам. III, No 60.}. Особенно въ ложно-русскомъ казачеств много было примси татарской и турецкой крови. О донскихъ казакахъ еще Кошихинъ замтилъ: ‘люди они породой москвичи и новокрещеные татары’ {Кошихинъ, IX, 7.}. ‘Донскіе казаки доставали себ женъ,— говоритъ Георгій,— по татарскому обычаю, увозомъ отъ своихъ сосдей — татаръ, смшивались съ послдними и составили одно общество. Большая часть донскихъ казаковъ имютъ видъ смшанный съ русскимъ и татарскимъ, безъ сомннія отъ матерей или праматерей татарокъ’ {Опис. народ. 1799, и IV, 200—201.}. Смшиваясь такимъ образомъ съ славяно-русскимъ племенемъ, турки и татары принимали православную христіанскую вру и русла {Доп. VIII, No 89, акты, относ. до обращен. въ христ. вру татаръ.}. Съ другой стороны, и многіе русскіе, смшиваясь съ турками и татарами, принимали магометанскую вру. Въ восточныхъ провинціяхъ московскаго государства, нкоторые русскіе, живя въ наймахъ у татаръ, соблазнялись увщаніями своихъ хозяевъ и принимали татарскую вру {А. Э. I, 438.}. Многіе, но татарскому обычаю, увлекались многоженствомъ, имли по дв жены или вновь женились при жизни первыхъ женъ, держали наложницъ {Р., Дост. 91, А. И. III, 43. Л. Л. Э. IV, ст. 62, 146, 492, 498. П. С. З. 1, стр. 234. Грам. и акты рязан. губ., стр. 131. Древн. Россійск. Вивліо. ч. XV, стр. 384—386.}. А казанскіе раскольники, живущіе среди татаръ и невольно подвергающіеся ихъ вліянію, заводили у себя даже татарскіе или турецкіе гаремы: ‘У зажиточныхъ раскольниковъ,— говоритъ г. Лаптевъ въ описаніи казанской губерніи,— на задахъ избъ, на дворахъ или огородахъ, ставятся особыя кельи для сбора женщинъ и молодыхъ двицъ, изъ которыхъ грамотныя читаютъ въ праздники духовныя книги. У очень зажиточныхъ раскольниковъ изъ такихъ келій образуются просто гаремы, гд происходятъ часто оргіи, куда зазываютъ народъ для кутежа и совращенія въ расколъ. У поморцевъ въ Казани предводитель секты имлъ молельную въ зданіи бывшаго стекольнаго завода. Тутъ у него содержалось много молодыхъ двицъ, подъ названіемъ келейницъ, и здсь же творились раскольничьи оргіи, напр. мужчины и женщины собирались въ одной общей темной бан и въ потьмахъ, не разбирая кровнаго родства, братъ сходился съ сестрой, отецъ съ дочерью… Заведеніе это закрыто, но, по всей вроятности, тайно существуютъ другія, имющія подобный характеръ’ {Матеріалы для стаст. и географ каз. губ. стр. 471.}. Множество раскольниковъ, особенно гребенскихъ и запорожскихъ казаковъ бжали въ Турцію. ‘Многіе изъ раскольниковъ,— какъ гласитъ докладъ сената 1737 года,— великимъ числомъ людей ушедъ въ турецкую границу, живутъ тамъ, и понын другимъ въ пристанище служатъ’ {П. С. З. т. IX, No 6802, стр. 574.}. И вотъ изъ этихъ то турко-татарскихъ родовъ русскаго населенія, или изъ отуречившихся русскихъ раскольниковъ, выходили ‘турчанины родомъ’ и, пользуясь, для своего обогащенія, простотой и невжествомъ необразованнаго народа, особенно той массы православнаго народа, которая представляла новокрещеную смсь турко-татарскаго и чешскаго племени, они еще объявляли себя пророками, на подобіе Магомета, пророками-саваоами и христами. Если не о первомъ, то объ одномъ изъ самыхъ первыхъ пророковъ-христовъ людей божіихъ, св. Димитрій Ростовскій замчаетъ: ‘сказуютъ того лжехриста родомъ быти турчанина‘ {Розыскъ ч. III, гл. XVIII въ ст. о христовщин.}. И есть другое достоврное свидтельство, что русско-турецкіе раскольники изъ гребенскихъ или запорожскихъ казаковъ, проживающіе въ турецкихъ владніяхъ, имли большое вліяніе на секту людей божіихъ и хлыстовъ. Именно, въ показаніи одной лжебогородицы людей божіихъ, Анны едоровой Скочковой, крестьянки николаевскаго узда, самарской губерніи, записанномъ въ 1828 г. священникомъ саратовскаго тюремнаго замка Вазерскимъ, сказано: секта хлыстовъ происходитъ отъ гребенскихъ или запорожскихъ казаковъ, жившихъ въ Россіи, и посл бжавшихъ въ турецкія владнія. Тамъ они имютъ главнаго настоятеля сей секты въ вид Христа, отъ него получаютъ себ вс нужныя книги. Когда нужно имъ избрать богородицу и пророка-богомольщика, то они, утвердивъ избраніе своеручнымъ подписаніемъ, посылаютъ съ нимъ помощника къ настоятелю. Тамъ пророкъ живетъ годъ и боле для узнанія обрядовъ, дознанія въ поведеніи я твердости въ вр. Посл настоятель, утвердивъ сей приговоръ, посылаетъ съ помощникомъ предписаніе, а богородиц-богомольниц сорочку и вербу… Потомъ, избравъ другую, которая навсегда должна быть два непорочная, благообразной наружности и лучшаго ума, опять тмъ же порядкомъ посылаютъ предписанія, сорочку и вербу. Сія Анна едоровна отъ настоятеля турецкаго имла предписаніе, сорочку и вербу. Сверхъ сего ей была послана отъ него въ даръ книжка, похожая на молитвенникъ, печатанная отъ правой руки къ лвой, красными буквами’ {Прав. соб. 1808 г. марта 362—363.}. Подъ вліяніемъ такихъ-то ‘турчаниновъ родомъ‘ или турецкихъ раскольниковъ, гребенскихъ и запорожскихъ казаковъ,— секта людей божіихъ и хлыстовъ, въ южной и юговосточной украйн Россіи, получила сначала довольно явственный турко-татарско-казачій оттнокъ. Въ составъ ея общества вошло не мало турецкихъ и татарскихъ родовъ казаковъ запорожскихъ и донскихъ, потому что эти казаки, изъ среды которыхъ вышли и турецкіе хлысты, были большею частію турецкаго и татарскаго происхожденія. ‘Черкасы, или запорожцы,— говоритъ Коллинсъ,— татарскаго племени’ {Коллинсъ 12.}. ‘Въ донской казачій родъ,— говоритъ г. Котельниковъ въ историч. записк о куртоярской станиц,— вошли нкоторыя, калмыцкія, татарскія, греческія и турецкія племена и чрезъ смшеніе измнились въ русскій родъ’ {Розыскъ ч. III гл. XVIII, стр. 599.}. На такой турко-татарской этнологической почв казачества, легко было съ особеннымъ успхомъ привиться сект турецкихъ раскольниковъ — бглыхъ единоплеменниковъ запорожскихъ, гребенскихъ и донскихъ казаковъ.
Вслдствіе такого развитія, на турко-татарской этнологической почв казачества,— въ сект людей божіихъ и хлыстовъ сначала весьма замтно отразился оттнокъ запорожско-казачьихъ привычекъ и восточнаго гарема. Запорожскіе казаки, по свидтельству Коллинса, страстно преданы были пляскамъ, колдовству, которымъ занимались у нихъ и женщины высшаго сословія, и управлялись избранными ими самими полковниками.
И вотъ все это перенесено было ими и въ секту людей божіихъ и хлыстовъ,— а званіе полковниковъ усвоено предводителямъ-пророкамъ людей божіихъ, какъ видно, напр., изъ словъ псни людей божіихъ: ‘какъ и сталъ онъ полковникъ полковой, красныхъ двушекъ полкомъ полноватъ’. Казачьи роды и круги обратились въ религіозно-коммунистическіе гаремы — въ круги и раднья людей божіихъ. Вообще, возникши отъ ‘Турчаниновъ родомъ’ и отъ турецкихъ раскольниковъ татарскаго, запорожскаго и гребенскаго рода, секта людей божіихъ до Селиванова вовсе не имла печати скопчества, а напротивъ скоре была религіозной пропагандой восточной, гаремной общины. До Селиванова, она вполн представляла религіозно-оргическій, восточный, гаремный коммунизмъ. Самъ первый лжепророкъ ‘турчанинъ родомъ’, по словамъ Св. Димитрія Ростовскаго, ‘водилъ съ собою двицу краснолицу, родомъ русскую,’ и 12 учениковъ ходили по селамъ и деревнямъ и преимущественно увлекали въ его сборище бабъ {П. С. З. IX, No 6613.}. Въ донесеніи петербургской слдственной комиссіи 1734 года, по поводу открытія гаремныхъ сборищъ людей божіихъ, сказано: ‘посл богослужебныхъ собраній, гд происходили пляски, еретики рдко расходились по своимъ домамъ, обыкновенно же ночевали въ домахъ этихъ собраній, въ которыхъ устроено было множество кроватей для приходившихъ на моленье: здсь мужчины и женщины предавались гнусному разврату’ Но словамъ Селиванова, родоначальника скопцовъ, до него люди божіи страстно занимались женскою лностью, т. е. увлекались женской красотой. ‘Ходилъ я,— говоритъ онъ,— по всмъ кораблямъ и поглядлъ, но вс женскою лностью перевязаны, то и наровятъ только, чтобы съ сестрой въ одномъ мст посидть’ {Посл. 79.}. Какъ вс татарскія стихотворенія, мюрребы или четырехстишія, вс татарскія псни имютъ темой женщинъ и любовь, такъ и многія псни людей божіихъ дышутъ подобными мотивами.
И посл, когда Селивановъ возсталъ противъ гаремныхъ соборовъ людей божіихъ и, по словамъ скопческой псни, самъ сталъ онъ ‘полковникъ полковой красныхъ двушекъ полкомъ поливать’,— старый, турко-татарско-казачій гаремный отпечатокъ все-таки сохранился на соборахъ и радньяхъ людей божіихъ и скопцовъ. Такъ называемый свальный грхъ, по общему сознанію самихъ людей божіихъ, совершался почти на всхъ радньяхъ, въ нкоторыхъ корабляхъ свальный грхъ бываетъ почти на каждомъ чрезвычайномъ собраніи’ {Объ обществ людей божіихъ въ Правосл. Собесдн. стр. 405.}. Всякій разъ, какъ людямъ божіимъ удается обратить въ свою секту напр. 15 или 16-лтнюю двушку,— такъ бываетъ на радньи и свальный грхъ. Двицу сажаютъ на возвышенное мсто, для нея особенно устроенное, и все собраніе пускается плясать около нея, припвая: ‘поплясохомъ, покатохомъ на сіонскую гору’. Пляска длается живе и живе, и скоро переходитъ въ истое бшенство, вдругъ свчи гаснутъ, и начинается та сцена, которая называется свальнымъ грхомъ. Именно, посл бшеной пляски, люди божіи, погасивши свчи, валятся на полъ и любодйствуютъ, не разбирая ни возраста, ни родства {Объ обществ людей божіихъ. Прав. Собседн. стр. 405—406.}, или, по словамъ одной псни скопцовъ, ‘отъ страстей на бокъ валятся’. Псни строгихъ селивановцевъ-скопцовъ исполнены жалобъ на то, что люди божіи и посл Селиванова сильно предавались ‘женской лпости’. Напр. въ одной псн поется:
У насъ батюшки не стало
И теплота у насъ отстала.
А духъ на круг возвщаетъ
Чрезъ пророчески уста:.
Избранные мои дти….
Приказъ мой не исполнили
И чистоту свою замарали,
Слабость, лпость возлюбили,
Вы во вншности всегда жили,
И плотямъ своимъ уважали, и проч.
И кром гаремнаго разврата, въ сект людей божіихъ и хлыстовъ, подъ вліяніемъ учителей ея, ‘Турчаниновъ родомъ’ и турецкихъ выходцевъ запорожскихъ казаковъ,— выразились и другіе турко-татарскіе оттнки. Основные догматы Корана: вра въ пророковъ, которыхъ у магометанъ считается боле 100,000, и вра въ предопредленіе, въ судьбу вполн согласовались и съ врой людей божіихъ и скопцовъ въ своихъ пророковъ и въ такъ называемую общую и частную судьбу. Какъ у магометанъ вра въ судьбу создала боле 100,000 пророковъ,— такъ и у людей божіихъ вра въ рокъ, желаніе знать общую и частную судьбу вызвали сотни пророковъ и пророчицъ, ‘Што рокъ — то пророкъ,’ — такъ гласитъ одна блорусская пословица. Дале, до Селиванова, люди божіи на своихъ соборахъ, по его словамъ, по татарски — ‘не ходили‘. Наконецъ, самая идея скопчества, эта дикая, варварская, анти-физіологическая идея, вредная везд, а тмъ боле въ холодномъ сверномъ климат,— эта идея запесена въ Россію и заронена въ голову людей, подобныхъ Селиванову, съ востока, изъ Турціи. Природная родина скопчества тамъ, на восток, гд и родина полигаміи, многожества. Скопчество и на восток явилось, какъ фанатическая реакція, оппозиція противъ восточнаго любострастія, многоженства и наложничества. Подъ вліяніемъ востока, и въ Греціи и Рим, во времена язычества, въ противоположность апотеоз фаллоса и поклоненію венер, возникло восточно-евнушеское служеніе богин цибелл. Въ Греціи и Болгаріи, въ противоположность турецкому многоженству и гарему, скопчество особенно стало развиваться съ XIV в., какъ видно изъ житія еодосія терновскаго, писаннаго константинопольскимъ патріархомъ Каллистомъ. {1364—1364 г. Чт. М. общ. исторіи 1860 г. 1, матеріал. глав. 1—12.} Изъ Турціи и Греціи идея религіознаго скопчества занесена въ Россію главнымъ образомъ отуречившимися или ‘турчанинами родомъ’ — запорожскими и гребенскими казаками, жившими въ Турціи. И она привилась тмъ легче, что, по восточному умонастроенію финско-русскаго народа требовалось, какъ мы видли, чтобъ все было показано въ натур,— чтобъ для нравственнаго самоусовершенствованія отскать грхъ, такъ сказать, въ натур же, нагляднымъ и ощутительнымъ образомъ,’ вмсто того, чтобы вдаваться въ отвлеченныя толкованія о самоотверженіи, самовоздержаніи и пр. И вотъ, когда одинъ изъ первыхъ лжепророковъ, и ‘турчанинъ родомъ’ и многіе турецкіе расколоучители изъ запорожскихъ или гребенскихъ казаковъ водворили на соборахъ людей божіихъ восточно турецкій гаремъ,— тогда, напротивъ, Кондратій Селивановъ, крестьянинъ орловской губерніи, пошелъ распространять въ людяхъ божіихъ восточно-турецкое евнушество, скопчество. И Селивановъ, поэтому, является преобразователемъ, обновителемъ секты людей божіихъ и хлыстовъ. Онъ возсталъ противъ ‘женской лности’ — противъ турко-татарскаго гаремнаго любострастія и основалъ новую скопческую секту. Скопчество, такимъ образомъ, является какъ бы реакціей или опозиціей противъ турко-татарскаго гаремнаго характера, какой приняли было соборы людей божіихъ до Селиванова. И Селивановъ попытался распространить его не только въ русскомъ народ, но и по всему востоку и между татарами. Татарское многоженство онъ постоянно называлъ зміемъ лютымъ, подобно тому, какъ въ одной древне-русской богатырской былин и вся татарская орда изображалась подъ образомъ змя Тугарина {Бусл I, II.}. Селивановъ далъ себ задачей, идучи въ Иркутскъ, ‘побдить на восток змя лютова, подающа всхъ на пути идущихъ на востокъ людей божіихъ и стать во глав разныхъ народовъ и племенъ.’ {Посл. 86.} И дйствительно, послдователи Селиванова успли распространить скопчество и между нкоторыми татарами. Поэтому, когда Селивановъ, на пути въ Сибирь, сталъ было раскаиваться въ томъ, что оскопилъ многихъ, и въ томъ числ татаръ,— одинъ сибирскій татаринъ или, турокъ сильно озлобился на него за то, что онъ скопилъ и ихъ татаръ, и турокъ. ‘хавши я дорогою,— говоритъ Селивановъ,— и помыслилъ: напрасно и людей скоплялъ, оскопилъ бы я самъ себя, и спасалъ бы душу! Гд ни взялся турка, схватилъ съ моей головы престолъ и внесъ въ канаву, я за нимъ гнаться и говорю: ‘Отдай, турка, да отдай же! а если не отдашь, то разорю всю лность на земл, и мста ей нигд не дамъ, и голову срублю. Тогда турка взялъ, самъ на голову мою надлъ и сказалъ: на вотъ, только насъ не трогай. {Посл. 82.} Но всего боле Селивановъ старался искоренить турко-татарскій гаремъ и ‘женскую лпость на соборахъ и корабляхъ людей божіихъ.’ Такое возстаніе Селиванова противъ лности женской и противъ старыхъ учителей и пророковъ сначала сильно вооружило противъ него всхъ людей божіихъ. Въ темныхъ массахъ народа зашевелилось чувство недоврія къ нововводителю, и затмъ послдовалъ цлый рядъ гоненій, которыя въ конц концовъ придали Селиванову значеніе гонимаго учителя. Но о гоненіяхъ Селиванова мы поговоримъ въ слдующей стать.