Умный кузнецъ.
Умный кузнецъ.
Картинка изъ сельской жизни въ Беарн *). Соч. Клэры Глюмеръ.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
‘Нива’, NoNo 26—27, 1873
Умный кузнец, Глюмер Клара, Год: 1873
Время на прочтение: 31 минут(ы)
*) Беарнъ, сначала виконство, потомъ княжество въ Южной Франціи (нын большая часть департамента Нижнихъ Пиренеевъ съ придачею Байонны и Молеона), у подножія Пиренеевъ, заключало въ себ 71 кв. милю. Сверную часть его составляютъ безплодныя равнины, которыми начинается страна, южная наполнена, дикими, лсистыми, снговыми горами, въ средней густо населенной — прекрасныя долины, луга, пастбища и плодоносные виноградники.
Это было въ субботу вечеромъ. Послдніе удары колокола, призывавшіе къ молитв Пресвятой Богородиц, замерли въ воздух, толпа дтей, прекратившая при этихъ торжественныхъ звукахъ свои игры на сельской площади, опять взялась за нихъ, и юрансонскія домохозяйки, усталыя отъ великой субботней чистки, собирались передъ дверями поболтать часокъ — другой.
Только обитательница послдняго, самаго маленькаго домика на верхнемъ конц деревни не переставала еще трудиться. Облитая послдними лучами солнца, стояла она на колняхъ на берегу ручья, весело бжавшаго мимо ея дома чтобы соединиться нсколько пониже съ ркою Гавой, и чистила мдный котелъ, (предметъ ея гордости и лучшее украшеніе ее убогаго хозяйства), соломой, пескомъ и водой, до тхъ поръ пока онъ, какъ она говорила съ самодовольствіемъ, не заблестлъ червоннымъ золотомъ. Она такъ была углублена въ свою работу, что не замтила Проспера Баду, стараго кузнеца, который, съ важной миной и коротенькой трубочкой во рту, шелъ по дорог въ деревню. Только услыхавъ стукъ его деревянныхъ башмаковъ, она взглянула на него и кивнула ему головою.
— Добраго вечера, кузина Кадетта! сказалъ старикъ, подходя къ ней и протягивая ей руку.— Вы такъ отлично все вычистили, точно будто кого нибудь ждете.
— Да и жду-таки! отвчала она, протягивая ему свои мокрые пальцы.— Что вы смотрите на меня съ такимъ удивленіемъ? Вдь воскресенье-то придетъ и ко мн, на ряду съ величайшими юрансонскими богачами!.. И устремивъ многозначительный взглядъ на его всклокоченные, сдые волосы, косматую бороду, сро-коричневый цвтъ его блья, платья и кожи, она прибавила: — да, и вамъ, кузенъ Просперъ, не мшало бы хотя немножко заняться собою.
Въ отвтъ на это кузнецъ покачалъ отрицательно головою.
— А, такъ вотъ что! Вы ждете воскресенья — и думаете, что ужь больше никто къ вамъ и не придетъ, сказалъ онъ разсмявшись. Тутъ онъ слъ на поросшій мохомъ дубовый пень, лежавшій съ незапамятныхъ временъ передъ домикомъ, и лукаво подмигнувъ своими маленькими, срыми глазками, прибавилъ къ этому:
— Къ вамъ придетъ не одно только воскресенье. Не хотите ли побиться объ закладъ, что прежде чмъ вершина вонъ той горы совершенно исчезнетъ въ сумрак, ваша милочка Перрина будетъ здсь.
— Перрина! возразила старуха съ выраженіемъ радости на своемъ потемнвшемъ лиц, покрытомъ морщинами, но тутъ она покачала головою и, принимаясь опять за работу, пробормотала: — Нтъ, нтъ, вы хотите подразнить меня — малютка и не думаетъ идти сюда.
Просперъ Баду пожалъ плечами.
— Что она идетъ — это врно, какъ то, что сегодня суббота, сказалъ онъ.— Рыжій Жаку, здившій на телег въ Сенъ-Бенуа, нагналъ ее и предлагалъ ей хать съ нимъ. Но она со свойственною вамъ всмъ суровостію отвчала ему, что дойдетъ и на своихъ ногахъ. Рыжій Жаку самъ мн это разсказалъ.
Кадетта тяжело вздохнула и принялась развязывать и опять завязывать свой головной платокъ, какъ обыкновенно длала это когда находилась въ затрудненіи, въ то время какъ Просперъ пускалъ изъ своей трубки густыя облака дыма.
— Если малютка идетъ сюда, сказала она наконецъ, — значитъ у нея есть на это причины…
— Разумется, и эти причины не трудно отгадать, перебилъ ее Просперъ.— Она услыхала, что Матюринъ опять свободенъ и хочетъ попробовать, нельзя ли опять прибрать его къ рукамъ. Вы не хотите въ этомъ признаться, но я желаю вамъ добра, и мн не хотлось бы, чтобы родные Матюрина отвергли еще разъ васъ и Перрину!
— Отвергли! повторила Кадетта дрожащимъ голосомъ.— Отвергли! Скажите пожалуйста! И вы въ самомъ дл думаете, что мы могли бы подвергнуться этому? Да что же наконецъ такого особеннаго въ Матюрин-то? Да вдь у моей же печки онъ грлся, изъ моего горшка лъ, когда умерла его бдная мать,— и если онъ могъ одваться, когда онъ подросъ и сталъ стеречь овецъ, въ крпкій камзолъ, то опять потому же только, что моя Перрина заштопывала своими искусными ручками его лохмотья. Я говорю это не для того, чтобы унизить Матюрина — въ моихъ глазахь бдность не позоръ, а что онъ простоватъ, такъ и это тоже не его вина. Но у него было доброе, благородное сердце,— а такъ какъ онъ постоянно уврялъ, что не можетъ жить безъ нея, то она и дала ему слово, а затмъ и согласилась на ихъ свадьбу, хотя Перрина слишкомъ хороша для него и у нея въ одномъ мизинц больше ума, чмъ у него во всей его большой толстой башк…
— Экъ васъ разгорячаютъ старыя исторіи!.. началъ Просперъ, но она не дала ему говорить.
— Разгорячаютъ! Еще бы не разгорячать, когда вс вы ведете себя такъ, что и святаго выведете изъ терпнія! продолжала она.— Да не во всемъ ли Юрансон говорили тогда потихоньку, что Матюринъ не стоитъ такой хорошенькой, умной и рукодльной двушки? а тутъ вдругъ, потому только что его крестный отецъ, скряга, никогда не дававшій ему ни копйки, сдлалъ его своимъ наслдникомъ, все это стадо неправда, и моя Перрина — высокомрная дура, если думаетъ выйти за него замужъ.
— Да будьте же разсудительны, Кадетта! вскричалъ съ досадою Просперъ.— Богатство богатству, а бдность бдности,— такъ было всегда и такъ должно и остаться. Да Матюринъ и самъ это понялъ, хотя вы и воображаете, что онъ глупъ, да и ваша Перрина, повидимому, тоже покорялась этому. Это было очень умно и хорошо съ ея стороны, что она ушла и предоставила Матюрину искать себ подходящей невсты. Конечно…. а что она теперь вдругъ опять вздумала возвратиться….
— Только не изъ-за Матюрина, могу васъ уврить въ этомъ, перебила его Кадетта, вспыхнувъ отъ гнва.— И у насъ тоже есть гордость, кузенъ Просперъ, и посл того оскорбленія, которое было сдлано Перрин, я не иначе соглашусь отдать ее за Матюрина, какъ тогда только, когда вся его высокомрная родня придетъ ко мн просить моего согласія.
— Ого, кузина Кадетта! много воды утечетъ въ Гав прежде, чмъ вы доживете до этого, сказалъ старикъ.— Вы бы гораздо лучше сдлали, еслибъ не говорили такъ безразсудно. Что, еслибъ это услыхалъ кто нибудь другой….
— Пусть весь свтъ слышитъ это! вскричала Кадетта.— Я вовсе не шучу. Чванная мельничиха съ ея сыновьями и зятьями, церковный сторожъ Гибу, старая Петронилла, словомъ вс, кто вдругъ вздумалъ такъ загордиться своимъ родствомъ съ Матюриномъ, о которомъ они и знать не хотли, когда онъ былъ бденъ — вс они должны придти просить моего согласія, иначе я не позволю, клянусь Бетарамской Мадонной!
Съ этими словами она подняла съ земли котелъ и, размахивая этой блестящей драгоцнностью, отправилась ршительными шагами домой, межь тмъ какъ Просперъ, не знавшій смяться ли ему или сердиться, поднялся съ дубоваго пня и пошелъ назадъ.
— Высокомрна-то была она всегда, по это превышаетъ всякое понятіе, бормоталъ онъ, дымя изъ своей трубки еще больше прежняго.— Вотъ такъ требованіе! Церковный сторожъ, принадлежащій наполовину къ духовенству, мельничиха съ ея домами, лугами и полями, Петронилла, у которой самые лучшіе виноградники во всемъ Юрансоп, которая ходитъ къ обдн въ шелковыхъ платьяхъ и почти такое же знатное лицо, какъ городская купчиха,— вс они должны придти къ Кадетт Видаль, бдной женщин, кое-какъ пробавляющейся съ шитьемъ и пряжей, и должны просить у нея для богатаго Матюрина Вуатюра руку ея племянницы, у которой только и есть что хорошенькое личико. Да вдь это просто грхъ такая гордость со стороны бднаго человка! Что мудренаго, если она будетъ наказана!
Просперъ Ваду былъ правъ, какъ и всегда: наказаніе шло за грхомъ по пятамъ. Едва переступила Кадетта черезъ порогъ своего дома, какъ въ ней пробудилось сознаніе той отвтственности, которую она взяла на себя. Какъ ни возмущалась она противъ этого, но все-таки должна была сознаться, что родственники Матюрина никогда не исполнятъ ея требованія. Такимъ образомъ она, въ минуту гнва, положила заклятіе на счастье своей любимицы,— счастье всей ея жизни: вдь Бетарамская Мадонна святая изъ святыхъ, такой другой далеко не сыщешь кругомъ, и такими вещами шутить нельзя.
— Что мн длать, чтобы поправить это? спрашивала она себя, опускаясь съ дрожью въ колнахъ на стоящую передъ окномъ лавку. Тщетно золотое вечерніе сіяніе лилось въ дверь и окна, въ самые крайніе уголки ея маленькаго царства, чтобы показать ей, что тамъ нигд не было ни пылинки, тщетно столъ, скамья и полъ изъ краснаго кирпичу издавали отъ себя свжій запахъ, слдующій всегда за чисткою, который былъ ей почти такъ же милъ какъ благоуханіе розъ и жасминовъ, тщетно сверкалъ котелъ, словно второе солнце на темномъ фон средней стны — бдная Кадетта не радовалась сегодня длу своихъ рукъ и только все спрашивала себя: что мн длать теперь!
Вдругъ она вздрогнула. На мостик послышались легкіе, хорошо знакомые шаги — и, обернувшись, она увидла стройную фигуру двушки, при вид которой она забыла на минуту вс заботы.
— Перрина! вскричала она съ восторгомъ, спша къ своей любимиц, Перрина гоже радостно вскрикнула — и не прошло минуты какъ они, смясь и плача, обнимали другъ друга.
Но радость не долго длилась. Выпустивъ изъ объятій свою любимицу, она увидала хромаго Тинне, ковылявшаго но направленію къ деревн, который остановился на минуту у ручья, кивнулъ головою и махнулъ рукою, при чемъ онъ казался такимъ злобнымъ, что Кадетта какъ-то безсознательно почувствовала желаніе скрыть отъ него и отъ всего Юрансона свою милую племянницу.
— Пойдемъ! сказала она, увлекая ее къ дому, и пока та, положивъ на мсто свой узелокъ съ платьемъ, снимала съ головы красный фланелевый капюшонъ съ чорными краями, она спросила ее тономъ, который долженъ былъ выражать строгость, но вмсто этого выражалъ только страхъ:
— Теперь, дитя, скажи мн: что заставило тебя такъ внезапно возвратиться сюда?
— Тоска по родин, тетушка,— отвчала Перрина тихимъ голосомъ, и въ ту же самую минуту Кадетта увидала съ ужасомъ, какъ сильно измнилась ея любимица. Ея прежде столь розовое личко было блдно, каріе, прежде столь свтлые глаза были какъ бы поддернуты флеромъ. Даже въ улыбк ея было что-то грустное. Нтъ, бранить малютку было ршительно невозможно, какъ бы ни было неразсудительно ея возвращеніе.
— Садись, дитя, ты должно быть устала и голодна, сію минуту я дамъ теб пость, сказала Кадетта, и въ то время, какъ Перрина, опустясь на скамью, съ удивленіемъ находила, что все — начиная съ зеленыхъ саржевыхъ занавсей на кровати и до освященной втки остролиста надъ каминомъ — было точь въ точь такое же какъ и прежде, до ея ухода, тогда какъ сама она столько пережила и видла, тетка съ жаромъ приступила къ длу. Она выгребла лопатой изъ золы тлвшіе уголья, положила на нихъ связку виноградныхъ лозъ, которыя въ ту же минуту вспыхнули съ трескомъ, повсила надъ ними сковороду, накрошила туда сала и муки, для того чтобъ поджарить оставшійся отъ обда густой маисовый кисель. А потомъ, въ то время, какъ надъ огнемъ шипло и клокотало и по дому пронеся такой запахъ, какъ будто-бы воскресенье уже наступило, она накрыла столъ блой скатертью съ красными краями, положила хлбъ, поставила соль, тарелку съ жареными каштанами и наконецъ принесла даже кружку вина.
Это былъ настоящій лукулловскій пиръ, — и Перрина, почти цлый день ничего не вшая, сдлала ему надлежащую честь. Она хвалила славный, блый хлбъ, отзывавшуюся лукомъ кашу, говорила, что никакое вино въ свт не сравниться съ юрансонскимъ и что нигд нтъ такихъ вкусныхъ каштановъ какъ здсь. Въ отвтъ на это Кадетта только вздыхала. Каждое изъ этихъ словъ было новымъ доказательствомъ, что малютка нигд не можетъ жить, какъ только дома, — а какъ заговорить съ ней объ этомъ? Когда Перрина отодвинула, наконецъ, отъ себя тарелку, тетка собралась съ духомъ и спросила:
— И такъ, у тебя была тоска по родин?
— Да, тетушка, страшная тоска, отвчала молодая двушка.— Я не могла ни сть, ни спать, когда другіе веселились, у меня такъ болло сердце, какъ будто бы готово было разорваться, и я становилась со дня на день все блдне. Моя госпожа, которая очень добра, не могла больше этого видть. Она сказала мн, чтобъ я отправлялась домой, атакъ какъ господинъ халъ сегодня на ярмарку въ Нэ, то и взялъ меня собой, а потомъ я все бжала, все бжала пока не увидала опять свой милой Юрансонъ — и вотъ такимъ-то образомъ я очутилась здсь.
Тетка Кадетта давно уже подняла уголъ фартука къ глазамъ, и когда Перрина замолчала, то она нсколько минутъ не могла говорить:
— Да, сказала она наконецъ,— а теперь-то какъ-же намъ быть?
— Теперь мы опять будемъ жить по прежнему, отвчала молодая двушка.— Я шью такъ прилежно, такъ только могу, въ заказахъ у меня не будетъ недостатка — и если я встрчу Матюрина съ его женой…
— Съ его женой! перебила ее удивленная Кадетта.— Да разв ты не знаешь, дитя, ничего объ томъ, что здсь случилось? вотъ мука-то не умть писать! Разв ты не встрчалась ни съ кмъ изъ здшнихъ, которые могли-бы разсказать теб это?
— Что-же такое случилось? вскричала молодая двушка.— Ради Бога…
— Будь покойна, перервала ее Кадетта,— ты знаешь, они должны были внчаться въ праздникъ Тла Господня, но за дв недли передъ этимъ, Максима заболла лихорадкой и черезъ пять недль умерла.
Перрина была чрезвычайно блдна, когда Кадетта замолчала, она закрыла руками лицо и заплакала.
— Дитя, дитя, да перестань-же ты плакать!— увщевала ее Кадетта,— что теб за дло до Матюриновой невсты?
— Бдный, бдный Матюринъ!— продолжала Перрина.
— Бдный Матюринъ! повторила старуха тономъ негодованія — ты шутишь? Если съ нимъ и случилось что худое, онъ этого заслуживалъ. Онъ теперь богатъ, а какъ богатство портить сердца, ты это знаешь.
— Только не его сердце!— увряла Перрина, утирая слезы. Кадетта всплеснула руками.
— Какъ ты можешь это говорить!— вскричала она.— Разв онъ не бросилъ тебя, для того чтобъ жениться на богатой?
— Нтъ, тетушка, онъ не длалъ этого!… съ жаромъ возразила молодая двушка.— Если онъ измнилъ мн — я сама въ этомъ виновата. Я была высокомрна и робка, не могла выносить упрековъ его родныхъ и уговаривала его жениться на Максим, а когда онъ не соглашался на это, я нанялась въ Ортецъ, чтобы только уйти отсюда, тогда онъ на меня разсердился и сдлалъ то, что требовали отъ него другіе. Вотъ, какъ было дло, тетушка, и вы видите, что вамъ не за что бранить его. Неправда-ли, вы согласны съ этимъ, и не станете уже говорить противъ него?— я не могу слышать этого.
Съ этими словами она схватила руки старухи и взглянула на нее умоляющимъ взоромъ.
— Ну да, малютка, да! я не стану уже ничего говорить объ немъ, отвчала Кадетта, вырываясь отъ Перрины.— Но и ты также должна общать мн кое-что, то есть, ты должна быть разсудительна и не забывать, что между тобою и Матюриномъ все конечно. Максима умерла, но за то есть другія богатыя двушки, подъ пару ему. И такъ, общай мн…
— Нтъ, тетушка, ужь я знаю, что вы думаете, но этого я не могу!— перебила ее Перрина и помолчавъ нсколько минутъ прибавила тихонько: — я слишкомъ много вынесла, тетушка Кадетта, тамъ, въ город, оттого что не хотла думать о Матюрин, а между тмъ думала объ немъ днемъ и ночью. Этого я не могу уже взять на себя — и если только Матюринъ проститъ меня, пусть люди говорятъ обо мн что хотятъ, а не разстанусь съ нимъ.
— Чего только не придетъ теб, дитя, въ голову? Съ чего ты взяла, что онъ можетъ прощать тебя? Ты была нрава. Гордость-то есть и у насъ и должна быть.
— Не могу больше! повторила опять Перрина.
— И что такое ты нашла въ Матюрин?— не понимаю, продолжала тетка жалобнымъ тономъ.— Большой, неотесанный парень, неуклюжій какъ медвдь и такой простякъ! Я убждена, что у него не найдется двухъ мыслей въ голов.
— О, тетушка, вы не знаете его! вскричала съ упрекомъ молодая двушка.— Мыслей у него больше чмъ у кого бы то ни было, онъ только не можетъ выражать ихъ при другихъ. Но мн онъ ихъ передаетъ, еслибъ вы услыхали его тогда, вы удивились бы его уму. И къ тому же у него есть воля какой ни у кого въ цломъ Юрансон, и если онъ что задумаетъ, то исполнить это. Потому онъ былъ глупъ и несправедливъ со мной, что я не имла къ нему настоящаго доврія и убжала. Но я надюсь, что онъ простилъ меня, а такъ какъ бдная Максима умерла, то мы опять можемъ сойтись.
Кадетта, вздыхая, покачала головою, ея обтъ камнемъ лежалъ у ней на сердц. Тмъ не мене она не могла ршиться теперь-же сообщить объ этомъ молодой двушк, хотя и говорила себ, что это признаніе будетъ еще затруднительне, когда Перрина и Матюринъ свидятся и конечно примирятся. Растерявшись такъ, какъ никогда еще не растеривалась, она завязывала и развязывала свой головной платокъ и вдругъ вздрогнула, потому что на мостик загремла пэра деревянныхъ башмаковъ, такихъ большихъ и тяжелыхъ, какихъ не носилъ никто, кром Матюрина,— и дйствительно вслдъ за этимъ онъ пробжалъ мимо окна съ такой поспшностью, что красный шарфъ летлъ за нимъ, а длинные, чорные волосы разввались вокругъ его головы, словно грива.
Помедливъ съ минуту у открытыхъ дверей, и задыхаясь такъ, что заглушилъ чирканье сверчковъ, онъ переступилъ порогъ комнаты, блдный какъ смерть.
— Перрина! прошепталъ онъ, она бросилась къ нему, съ крикомъ восюрга схватилъ онъ ее въ объятія, и Кадетта тоже вскрикнула, потому, что ей показалось, что онъ раздавитъ тоненькую Перрину. Но въ слдующую-же минуту она убдилась, что ничего подобнаго не будетъ, и вышла, чтобъ не мшать любящимся.
Но нтъ, она удалилась не по этой причин. Она не была-бы такъ слаба! Скоре ей пришло на мысль, что за приходомъ Перрины она забыла полить свой маленькій садикъ, надобно было наверстать это. И замчательно, какъ сильно хотлось пить сегодня растеніямъ, и какъ тяжело было черпать воду изъ ручья, и какъ безпорядочно вились вокругъ маленькой бесдки усики жимолости.
Наконецъ все было сдлано, даже козы въ досчатой закут и три курицы, помщавшіяся подъ той же крышей, были еще разъ осмотрны, и обдумавши тмъ временемъ какимъ образомъ передать ей дтямъ сдланный ею обтъ, она возвратилась домой, ршились подать имъ сію же минуту хорошаго вина.
Но они такъ согласно сидли на скамь у окошка, когда Кадена зажигала у камина смоляную свчу, личико Перрины было при запылавшемъ свт такъ свтло, а Матюринъ такъ доврчиво сказалъ ей:— Теперь, крестная, Перрина опять тутъ, все будетъ хорошо!, что она была не въ силахъ нарушить такъ скоро ихъ счастье. А потомъ, когда бдная Кадетта заняла свое обычное мсто въ углу камина, взялась за прялку и привела въ движеніе вертено, ей пришла на умъ спасительная мысль: нельзя-ли искупить ей свой роковой обтъ молитвами и подарками? Завтра же утромъ она посовтуется съ господиномъ священникомъ, будетъ работать днемъ и ничью, чтобъ сшить новую ризу Бетарамской Мадонн, или предприметъ далекое трудное путешествіе, чтобъ поклониться ей или же будетъ поститься цлые мсяцы, цлые годы, если только это можетъ избавить ее отъ упрека въ томъ, что она помшала счастью своей любимицы. Господинъ свящелникъ такъ уменъ — онъ придумаетъ средство искупить передъ Мадонною неисполненіе этого обта.
Чмъ дальше размышляла ебъ этомъ Кадетта, тмъ сильне она надялась, тмъ легче вертлось веретено въ ея рук и тмъ явственне вставалъ передъ ея духовными глазами воздушный замокъ, удивительно похожій на полученную Матюриномъ въ наслдство усадьбу. Тутъ былъ большой лугъ у ручья, тутъ было поле съ пшеницей, самое лучшее во всмъ Юрансон, и виноградникъ на пригорк за церковью, тутъ были коровы, овцы, два великолпныхъ быка, маленькая, бодрая гасконская лошадка. Тутъ былъ наконецъ покрытый черепицею домъ съ зелеными ставнями, высокій каминъ изъ пиренейскаго мрамора съ тяжелыми желзными таганами и цлой баттареей кухонныхъ котловъ и кострюлекъ, тутъ красовались надъ кроватью великолпныя зеленыя занавси, обшитыя бахрамой того же цвта, тутъ были кресла съ мягкими подушками какъ у горожанъ, даже серебрянный сервизъ и набитый холстомъ шкапъ, о которомъ дошли до нея слухи — и это оказывалось не выдумкой — и среди этихъ-то великолпій царила и властвовала ея Перрина, трудолюбивая, проворная и веселая — и Кадета тоже могла распоряжаться всми этими сокровищами, начиная съ ветчины въ кладовой и до послдняго боченка съ виномъ въ погреб — это была отрадная мечта!
Хороша была и дйствительность, когда на другой день утромъ тетка и племянница пошли къ обдн, привтливо раскланиваясь съ встрчавшимися имъ знакомыми, расхваливавшими Перрину за то, что она возвратилась, чтобъ избавить Кадетту отъ одиночества,— и добрая старушка еще разъ убдилась что изъ всхъ молодыхъ юрансонскихъ двушекъ ея малютка была самая хорошенькая. Правда, она была немножко блдна, и ея щечки потеряли отчасти свою прежнюю округлость, но начиная съ прекрасной головки и до маленькихъ ножекъ, все въ ней было мило и прелестно, какъ она ходила и стояла, кланялась и болтала, такъ не могъ никто другой, и хотя ея платьице было изъ плохой матеріи, головной платокъ вышелъ изъ моды, а ея фартучекъ полинялъ, но все-таки она показалась свже и ‘знатне’ всхъ другихъ, даже хлбниковой дочери, которая прошла, словно деревянная, въ ситцевомъ плать и шелковомъ фартук съ серебрянными чотками въ рукахъ.
Это же самое находилъ и Матюринъ, который, во время благовсти, вошелъ въ церковь поспшными шагами и съ красными лицомъ, а когда Перрина взглянула на него и привтствовала его глазами, то сталъ еще красне. Его костюмъ задалъ ему сегодня еще больше хлопотъ, чмъ когда бы то ни было, въ особенностъ шарфъ ршительно не хотлъ завязываться. Но какъ бы то нибыло, а онъ тутъ, а въ нсколькихъ шагахъ отъ него стоитъ на колняхъ милая, давно желанная фигура молодой двушки. Не смотря на все свое желаніе молиться, онъ не могъ свести съ нее глазъ и вмсто того, чтобы слдить за обднею, думалъ только объ ней. Что онъ думалъ когда-то жениться на другой — это казалось ему теперь ршительно невозможнымъ. Хотя и Максима тоже была добрая двушка (онъ чистосердечно плакалъ по ней, когда она умерла), но онъ всегда чувствовалъ какую-то неловкость, когда она глядла на него своими срыми, спокойными, внимательными глазами, а когда она говорила ему: ‘да не будь-же такимъ простякомъ!— Матюринъ, да не стучи же такъ ногами!— Матюринъ, да не смйся же такъ много!’ — то онъ готовъ былъ спрятаться хоть бы даже въ мышиную норку. При Перрин же у него становилось какъ-то свтло на сердц, потому-что она брала его такимъ, какъ онъ былъ, — и въ то время какъ другіе считали его глупымъ, потомучто онъ былъ не находчивъ въ разговор, она радовалась его умнымъ мыслямъ и помогала ему выражать ихъ. Да она же, кстати, была и умне другихъ. Стоило сказать Матюрину только одно слово, и она уже знала что онъ хотлъ сказать, а когда имъ случалось оставаться наедин, то имъ было такъ весело, говорили-ли они или молчали. Поэтому-то, конечно, имъ лучше всего повнчаться, и притомъ какъ можно скоре. Своей родни Матюринъ не хотлъ больше и слушать, и сегодня же объявитъ о своемъ ршеніи господину мэру и господину священнику. А завтра онъ отправится въ По, чтобы купить малютк самое лучшее шелковое платье, какое только можно найти. Онъ сбирался подарить ей и золотую цпочку, кровь кипла у него въ жилахъ, когда онъ представлялъ себ, какъ наднетъ онъ ей на блую шейку это украшеніе, какъ они пойдутъ вмст въ церковь, какъ ихъ обвнчаютъ, а потомъ — съ музыкой впереди, съ большимъ свадебнымъ пирогомъ, какого не запомнятъ юрансонскіе старожилы, въ сопровожденіи родственниковъ, друзей и товарищей,— пройдутъ они по деревн, вокругъ площади къ увшанному внками дому, гд на всхъ безъ исключенія сковородахъ будетъ кипть и дымиться…
Дальше этого не шли матюриновы мысли. Обдня кончилась, прихожане хлынули изъ церкви. Но онъ тоже бросился къ дверямъ вслдъ за Перриною и нагналъ ее, когда она вышла вмст съ теткою, изъ темныхъ церковныхъ сней, на облитое солнечнымъ сіяніемъ кладбище.
Тутъ старуха остановилась, ‘Ступай домой, малютка, и похлопочи объ обд, мн нужно сказать словечко господину священнику, проговорила она быстро и, нсколько смшавшись, кивнула головою Матюрину, который хотлъ было привтствовать ее пожатіемъ руки, — и быстрыми шагами, никуда не оглядываясь, бросилась къ дому священника.
Но какъ скоро она туда шла, такъ медленно возвращалась она полчаса спустя, черезъ кладбище, и вмсто того, чтобъ идти прямою дорогою, черезъ деревню, она пошла по луговой тропинк за садомъ и такимъ образомъ очутилась совершенно неожиданно у кузнеца. Она хотла было пройти мимо, а это было не хорошо, потому, что Просперъ Баду стоялъ съ своей трубкой за дверями, заступилъ дорогу увидавъ Кадетту — и спросилъ ее съ важнымъ видомъ: — Да куда-же, наконецъ, вы двались, кузина Кадетта? Обдня давно уже кончилась и Матюринъ съ Перриной давно уже прошли. Нечего сказать, чудо что это за парочка, и у меня старика посвтлло на сердц, когда малютка подошла ко мн такъ ласково и такъ обняла, словно я дядя, отъ котораго она можетъ получитъ наслдство. Но что толку-то въ этомъ! Выйти за Матюрина она не можетъ — поэтому лучше всего если вы отошлете ее назадъ, иначе пойдутъ толки насчетъ нея и малаго-то. Но что съ вами? прервалъ онъ себя, схвативъ старуху за руку, а она какъ ни старалась, но не могла не заплакать. Безъ всякаго сопротивленія позволила она своему кузену отвести себя на скамью передъ его домомъ, рыдая опустилась на нее — и не мало-таки прошло времени прежде, чмъ онъ узналъ изъ ея восклицаній, что она была у священника просить совта насчетъ разршенія ея отъ обта и что отъ господина священника послдовало слдующее печальное ршеніе: ‘обтъ Бетарамской Мадонн долженъ быть исполненъ вполн, и никакіе подарки и эпитиміи не въ состояніи отмнить его’.
Слушая ее, Просперъ пускалъ изъ своей трубки густыя облака дыма и, когда она замолчала, сказалъ ей:
— Да, кузина, напрасно вы и ходили-то къ нему. Какъ разъ передъ самой обдней были у господина священника мельничиха и Петронилла. Что малютка возвратилась — это впутаетъ имъ всевозможныя опасенія — поэтому-то он и общали господину священнику новый покровъ для алтаря и почемъ я знаю что еще, если только онъ успетъ уговорить Матюрина жениться не иначе какъ съ согласія родныхъ. Что при такихъ обстоятельствахъ обтъ вашъ не можетъ быть разршенъ — это само собою разумется…
— Стыдитесь, кузенъ! перебила его съ негодованіемъ Кадетта.— Какъ вы можете говорить такимъ образомъ о господин священник, который такъ святъ и праведенъ…
— Кто-же утверждаетъ противное? вскричалъ Просперъ.— Я передаю вамъ только-то, что разсказала мн священникова кухарка, и надюсь, это объяснитъ вамъ, почему господинъ священникъ такъ строгъ къ вамъ. Что-же длать иначе этому праведному человку? Какая польза юрансонской церкв въ тхъ подаркахъ, которые вы сдлаете Бетарамской Мадонн? Отдайте ихъ лучше нашей церкв и если они будутъ стоить больше того, что пообщала матюринова родня, то мы еще посмотримъ.
— Нтъ, Просперъ, я не могу больше слушать подобныхъ вещей! перервала его Кадетта, вставъ съ мста.— Если ужь вы не можете удержаться отъ того, чтобъ не злословить духовенства,— длайте, какъ знаете, но я не хочу присутствовать при этомъ — да еще въ воскресенье!
Съ этими словами она удалилась и, услыхавъ за собою хохотъ старика, перекрестилась. Гнвъ на кузена за его противухристіанскія рчи разсялъ до нкоторой степени ея горе, сожалніе къ Перрин замолкло передъ послушаніемъ пастырю душъ — и она ршилась немедленно исполнить ей долгъ.
Случай пришелъ къ ней на помощь. Войдя къ себ въ домъ, она увидла что Матюринъ обнимаетъ и цлуетъ малютку — это былъ самый удобный поводъ для объясненія.
— Это что значитъ? вскричала она негодующимъ тономъ, а когда молодые люди разбжались, она ставъ между ними, продолжала:— вчера при свиданіи я допустила васъ обняться, но теперь этому безумію надо положить конецъ.
— Но, тетя Кадетта!
— Но, крестная! вскричали разомъ Перрина и Матюринъ.
Кадетта не дала говорить имъ дальше.
— Нечего говорить пустяковъ! Или ведите себя какъ слдуетъ, или я не стану больше принимать у себя Матюрина. Онъ не долженъ подавать повода къ толкамъ насчетъ тебя, Перрина…
— О, тетя Кадегта, да вы только выслушайте! Ему и на умъ не приходитъ подавать поводъ къ толкамъ насчетъ меня, потому, что мы… да скажи-же это, Матюринъ, тет!
— Мы женимся, крестная! вскричалъ. Матюринъ съ необычайной словоохотливостью.
При этихъ словахъ Кадетту бросило въ жаръ и въ холодъ, но она собралась съ духомъ.
— Въ самомъ дл? это дло ршенное? отвчала она съ притворнымъ негодованіемъ въ голос и лиц.— Только я теб припомню, парень, что вдь это не въ первой. Разъ когда-то вы тоже совсмъ это поршили, а потомъ вдругъ все прошло, словно ничего и не бывало, потому-что твои родные нашли, что богатая невста больше теб подъ пару. Но въ другой разъ этого не будетъ — и пока вся твоя родня не придетъ сватать за тебя Перрину, ты не имешь права считать ее своей невстой.
— Его родн тутъ нечего длать, тетя, сказала Перрина.— онъ совершеннолтній и не нуждается въ ней.
— Да, я совершеннолтній и не нуждаюсь въ ней, подтвердилъ молодой человкъ.
— Но Перрина нуждается, перервала его Кадетта,— и я соглашусь тогда только, когда твоя родня станетъ просить объ этомъ. И у насъ тоже есть гордость, да еслибъ даже я и захотла переломить ее, то и тогда это было бы невозможно, потому, что я дала обтъ Бетарамской Мадонн, что иначе этого не будетъ.
— О, тетя, какъ ты могла сдлать это! вскричала Перрина голосомъ, разрывавшимъ Кадетт сердце, но эта послдняя не должна была выказывать слабости и строго сказала:
— Молчи, дитя, ты этого не понимаешь! Но ты, Матюринъ, можешь доказать теперь, что дло идетъ у тебя не на шутку, т. е. привести сюда своихъ родныхъ. И не думай перечить мн въ этомъ, а лучше пробирайся-ка отсюда, да пусти дло-то въ ходъ.
При этихъ словахъ она ловко подвела его къ дверямъ и онъ увидалъ, что ему приходится покориться. Съ робкимъ завреніемъ, что сдлаетъ всевозможное, вышелъ онъ вонъ, и хотя въ честь воскресенья онъ и замнилъ деревянные башмаки кожаными сапогами, но мостикъ затрещалъ подъ его шагами, точно будто-бы рушился.
Это былъ печальный обдъ для Кадетты, еще печальне тхъ когда она сидла одна за своимъ супомъ заправленнымъ саломъ. Вкусный салатъ, лучшее произведеніе ея сада не получилъ никакихъ похвалъ, а вино сошло съ стола нетронутымъ. Да и какъ радоваться подобнымъ Божьимъ дарамъ, когда передъ вами два полныхъ слезъ глаза, а вамъ приходится говорить себ, что это по вашей вин?
Медленно тянулись послобденные часы, стали благовстить къ вечерн, но ни у Кадетты ни у Перрины не хватило духу идти въ церковь. Молодая двушка сидла у окошка, тетка у камина — и об поджидали отвта, который долженъ былъ принести Матюринъ.
Но Матюринъ не показывался. Да и зачмъ было ему приходитъ? Его дло потерпло полнйшую неудачу. Кузенъ Гибу засмялъ его, мельничиха насмшливо спросила: ужь не спятилъ-ли онъ съ ума? а Петронила прошла въ такую ярость, что онъ обратился отъ нея въ бгство.
Матюринъ все бжалъ, все бжалъ, далеко въ горы, зачмъ и куда? онъ этого самъ не зналъ. Ему хотлось только убжа.ь! Но какъ это всегда бываетъ съ тми, кто занятъ тяжелыми, гнвными мыслями, онъ не обращалъ вниманія на дорогу, зашолъ въ лсную чащу, гд онъ совсмъ сбился съ пути такъ, что когда онъ достигъ черезъ нсколько часовъ лсной опушки, то Юрансонъ, изъ котораго онъ хотлъ уйти, лежалъ опять у него подъ ногами. Направо ручей весело бжалъ внизъ, въ деревню, налво между вершинами деревьевъ мелькала синяя шиферная крыша его собственнаго дома. Съ какими надеждами вышелъ онъ изъ него сегодня утромъ — а теперь!
Со стономъ бросился онъ на землю и прижалъ пылающій лобъ къ трав. Благоуханіе полеваго тиміана, чирканье наскомыхъ, пніе птицъ, шелестъ листьевъ, все было какъ въ старое, доброе, время, когда онъ пригонялъ сюда свое стадо и радовался цлый день при мысли о той минут когда придетъ сюда изъ деревни Перрина, неся ему въ горшк съ ручками или корзинк остатки своего обда. Уже и тогда это была прелестнйшая крошка во всемъ свт — и когда Матюринъ представлялъ себ принцессъ, о которыхъ она разсказывала ему длинныя, чудесныя исторіи, то съ чего-бы онъ ни началъ, а всегда он были у него похожи на Перрину. Что они повнчаются, это и тогда уже было для него также врно какъ катихизисъ,— а впослдствіи, когда онъ сталъ большимъ, сильнымъ человкомъ и нанялся въ работники къ богатому Анри, то самая тяжелая работа казалась ему легкою, когда онъ говорилъ себ, что длаетъ это для своей малютки. Да оно такъ вдь и было. Каждый франкъ, какой только онъ успвалъ заработать, долженъ былъ идти на ея будущее хозяйство. Они уже поршили сколько имъ еще ждать. Черезъ два года, въ день св. Николая, когда Перрин минетъ двадцать лтъ, будетъ съиграна свадьба. До тхъ-же норъ Матюринъ могъ скопить цлыхъ сто франковъ. Перрина тоже будетъ зарабатывать и копить, да многоли нужно беарицу для жизни. Кисель изъ маисовой муки да нсколько каштановъ въ будни, но воскресеньямъ заправленный саломъ супъ, а въ большіе праздники кусочекъ говядины, ко всему этому хорошее, дешевое юрансонское вино — чего-же еще?— разв, что запасъ сухихъ виноградныхъ лозъ на зиму, да малую толику дубовыхъ сучьевъ, которыхъ можно купить за бездлицу у лсничаго. Правда, нужны еще платья и башмаки, шарфы и головные платки, блье и чулки — но странно было-бы еслибъ двое молодыхъ, трудолюбивыхъ людей не достали этого, въ особенности-же когда жилище было уже на лицо — домикъ тетки Кадетты. Правда, онъ былъ и всего-то съ орховую скорлупку, но вдь если любить другъ друга, то въ тснот пріятно жить. Онъ былъ чрезвычайно ветхъ, но Матюринъ будетъ чинить его въ досужіе часы, были на немъ и кой-какіе долги, но ихъ выплатятъ мало по малу — чего нельзя сдлать, когда у васъ сто франковъ и это сокровище увеличивается со дня на день, благодаря труду и бережливости?— Матюринъ останется на своемъ мст, а не то наймется въ поденьщики, Перрина будетъ шить также прилежно, какъ и прежде, тетка Кадетта будетъ вести хозяйство, а когда съ теченіемъ времени семейство увеличится, они станутъ жить еще тсне, вря доброй старой пословиц: ‘чмъ больше молится людей въ дом, тмъ больше тамъ благословенія Божія’.
Такимъ образомъ, все было придумано какъ нельзя лучше и Перрина со для на день хорошла, а Матюринъ все больше и больше любилъ ее — тутъ вдругъ пришло несчастное наслдство, и счастья какъ не бывало. Тщетно Матюринъ противился увщаніямъ своихъ родственниковъ со всмъ упорствомъ своего характера — сама Перрина объявила наконецъ, что она не можетъ выйти за него замужъ, — вс станутъ говорить, что онъ потому только женился на бдной Перрин, что ни одна богатая двушка не хотла идти за него, а этого ни она, ни онъ не вынесутъ, увряла она. Вотъ такимъ-то образомъ онъ и посватался за богатую Максиму и длалъ все возможное, чтобы забыть свое прежнее счастье. Но этого ему не удалось — онъ узналъ это вполн тогда только, когда онъ свидлся съ Перриной. И вотъ теперь-то, когда она возвратилась такою прелестною и милою, когда она общала ему не слушать никого кром него, не смотрть ни на что кром его счастья — теперь-то приходится ему потерять ее въ другой разъ. При этой мысли онъ бсился какъ сумасшедшій, стискивалъ зубы и билъ кулаками но земл.
Вдругъ онъ вскочилъ: въ кустахъ зашумло и насмшливый голось спросилъ: ‘Эй, Матюринъ, ты что тутъ длаешь’? а когда онъ осмотрлся, то изъ чащи оршника вышелъ Просперъ Баду.
— Э, э, парень, ты никакъ плачешь? продолжалъ старикъ, — по комъ? по мертвымъ или но живымъ? Оставь ты это!— прибавилъ онъ, удерживая молодого человка, который хотлъ было бжать, — о женщинахъ не плачутъ, ихъ можно воротить каждую минуту — въ особенности-же такому богачу, какъ ты.
— Чортъ-бы побралъ мое богатство! воскликнулъ Матюринъ.
— Да? ты въ самомъ дл хочешь этого? спросилъ кузнецъ.— Ну отдлаться отъ несподручнаго наслдства — вещь очень и очень возможная. Только нужно знать: серіозно-ли ты говоришь это. Отвчай-же, парень.
— Серіозно-ли? повторилъ Матюринъ, которому стало какъ-то не но себ.— Разумется я думалъ, это въ такомъ только случа, еслибъ я женился потомъ на Перрин.
— Конечно, и у меня тоже было это въ ум! сказалъ Просперъ.— Давай-ка, поговоримъ объ этомъ поразумне. Что ты дашь мн, если я, на зло всей спсивой родн женю тебя на Перрин?
У Матюрина выступилъ на лбу холодный потъ — и онъ невольно попятился. А что если Боже упаси, тотъ, кого онъ такъ дерзновенно звалъ, принялъ на себя видъ Проспера Ваду? Но въ слдующую минуту онъ устыдился своего суеврія и отвчалъ съ притворною твердостію.
— Что тратить слова попусту? Вы не можете женить меня на Перрин.
— Въ томъ-то и штука парень, что я кое-что ужь подготовилъ, возразилъ старикъ.— Я былъ сперва противъ этой свадьбы, богатство къ богатству, а бдность къ бдности, такъ слдуетъ, но съ сегоднешняго утра я перемнилъ мысли. Малютка-то вдь стоитъ того, чтобъ сдлать для нея исключеніе, потому-что какъ бы тамъ она ни разбогатла, она никогда не загордится отъ этого и не перестанетъ знаться съ прежними друзьями. Такъ вотъ, если ты въ самомъ дл хочешь этого, я помогу теб, а тамъ мы увидимъ: справедливо или несправедливо зовутъ меня умнымъ юрансонскимъ кузнецомъ. Но даромъ достается только смерть — поэтому безъ лишнихъ словъ: согласенъ ли ты дать мн что нибудь за твою свадьбу съ Перриной? да или нтъ?
— Д—а! пролепеталъ Матюринъ, въ сердц котораго любовь боролась съ жадностью беарнца.
— Отдашь ли ты мн маленькій лугъ у ручья, если я высватаю ее за тебя? спросилъ опять Проснеръ.
— Лугъ у ручья? повторилъ Матюринъ, струсивъ,— а если ты потомъ не женишь меня на Перрин?
— Въ такомъ случа ты не дашь мн и луга, глупый малый! вскричалъ кузнецъ и продолжалъ съ величайшимъ нетерпніемъ: — не будь же такъ простъ, вдь дло-то ясно, какъ нельзя больше, если ты женишься на Перрин — я получу лугъ — жалкій лоскутокъ болота, на который я и не посмотрлъ бы, еслибъ только онъ не граничилъ съ моимъ лугомъ. А если ты не женишься на Перрин, твое болото останется при теб. Понимаешь ли ты это?
— Да…а! пролепеталъ Матюринъ посл продолжительнаго размышленія.
— Идетъ, что ли? спросилъ кузнецъ.
— Да! сказалъ Матюринъ, на этотъ разъ безъ всякаго колебанія. Любовь одержала верхъ.
— Ударимъ же по рукамъ! вскричалъ Просперъ Баду, и когда Матюринъ хлопнулъ его но рук, прибавилъ, улыбаясь:— пойдемъ же когда такъ — и длай, что я теб скажу. Если ты будешь ловокъ, то сегодня же можешь отдлаться отъ своего луга.
Словно во сн, пошелъ Матюринъ за старикомъ въ деревню.
Вечерня кончилась, юрансонскіе жители собрались на площади подъ дубами и обычные воскресные танцы начались. Музыки не было, вмсто этого женщины постарше, сидвшія вокругъ группами, пли, поперемнно, обычныя танцовальныя псни, а старики били тактъ или хлопали ладошами, въ скоромъ времени праздникъ былъ въ полномъ разгар.
Но одна псня смнялась другою, одинъ контрдансъ другимъ, а ни Матюринъ, ни Перрина не показывались. Мельничиха и Петронилла явившіяся сюда за тмъ, чтобъ наблюдать за своимъ молодымъ кузеномъ, начали безпокоиться. Дло становилось еще сомнительне, чмъ во всевозможныхъ танцахъ, если тетка и племянница опутываютъ его въ тихомолку своими стями. Наконецъ Петронилла сказала.
— А что, кузина, не поискать-ли намъ Матюрина? Наврное онъ торчитъ у Кадетты — надобно увести его оттуда.
Мельничиха, стоявшая за приличіе, неодобрительно покачала головою.
— Это неприлично для насъ, отвчала она.
— Ну такъ пошлемъ кого нибудь, да вотъ кстати идетъ хромой Тинне, онъ можетъ пойти туда. При этихъ словахъ она кивнула парню, который, прихрамывая, подходилъ къ нимъ и повелительнымъ тономъ сказала ему.
— Бги сію-же минуту къ Кадетт Видаль и приведи сюда Матюрина, скажи ему только, что мы хотимъ говорить съ нимъ.
Тинне посмотрлъ на нее, разсмялся, сдвинулъ полинявшую шапку съ одного уха на другое и ничего не отвчалъ.
Мельничиха лучше умла обходиться съ людьми. Она вынула изъ кармана монетку въ два су, подняла ее вверхъ и сказала:
— Вотъ что ты получашь, если скоро сдлаешь это.
Глаза Тиине засверкали отъ жадности и онъ отвчалъ съ замтной нершительностью:
— Къ Кадетт-то я пожалуй пойду — ну а если Матюрина нтъ тамъ?
— Тогда разумется ты не получишь денегъ, вскричала Петронилла, отводя руку мельничихи.
— Такъ ищите же Матюрина сами, у Кадетты его нтъ! сказалъ Тинне, злобно улыбаясь и длая видъ будто хочетъ уйти. Мельничиха остановила его.
— Вотъ теб два су, говори-же гд Матюринъ? воскликнула она съ нетерпніемъ. Тинне взялъ мдную монету, спряталъ ее и возразилъ, махнувъ рукою черезъ плечо:
— Матюринъ сидитъ тамъ въ трактир съ Просперомъ Баду и играетъ. Онъ ужъ проигралъ цлую кучу денегъ. Затмъ парень, смясь, заковылялъ прочь.
— Такъ и надо, подумалъ онъ:— Матюринъ платитъ мн за то, чтобъ я разсказывалъ его роднымъ гд онъ, — а родные тоже должны мн дать что нибудь за мои всти.
Петронила нашла это лишнимъ.
— Ну, нечего сказать, кузина, славно вы бросаете денежки-то! начала она язвительно, но мельничиха не дала ей продолжать.
— Пресвятая Божія Матерь! Матюринъ играетъ! вскричала она, всплеснувъ своими жирными руками,— да еще въ воскресенье и съ этимъ старымъ негодяемъ Просперомъ. Да вдь это позоръ для всей фамиліи! Пойдемъ-те, кузина, мы не должны допускать этого.
При этихъ словахъ она перевязала покрпче свой блый фланелевый капишонъ съ черной обшивкой и пошла прямо къ трактиру. Петронилла послдовала за нею.
Еще издалека несся имъ навстрчу смхъ нсколькихъ голосовъ, а когда они вошли въ гостиную, то увидали множество мужчинъ, тснившихся вокругъ стола, за которымъ сидли другъ противъ друга Матюринъ и Просперъ Баду. Подл кузнеца лежала куча денегъ: пяти франковыя, франковыя и мдныя монеты, у обоихъ были красныя лица, а передъ ними стояли полные стаканы вина и на половину пустая бутылка, они хохотали и кричали, что было позволительно разв только для какихъ нибудь бдняковъ, но отнюдь не для богатаго Матюрина Вуатюра.
— Не безпокойся, дружище! Если у тебя нтъ больше денегъ, ты можешь поставить что нибудь другое: что нибудь изъ скота или лоскутокъ земли, вдь я пресговорчивый человкъ! вскричалъ кузнецъ, увидавъ входящихъ женщинъ и гремя стаканомъ съ игральными и костьми.
— Идетъ! вскричалъ Матюринъ, хлопнувъ кулакомъ по столу.
— Ну такъ давай играть на твой лужокъ у ручья, началъ опять Просперъ.— Ставлю противъ тебя все, что у тебя выигралъ… идетъ, что-ли?
— Отлично, все что ты у меня выигралъ противъ моего лужка у ручья, отвчалъ Матюринъ, хватаясь за стаканъ.
— Стой, стой! это невозможно, онърехнулся! вскричала Петронилла, пытаясь протсниться между зрителями къ столу, между тмъ какъ мельничиха ломала въ нмомъ ужас руки. Но Матюринъ продолжалъ свое, удерживая лвой рукой Петрониллу, онъ встряхнулъ правою стаканъ и сталъ играть.
— Семь! вскричалъ Просперъ, ‘Семь!’ повторилъ хоръ зрителей, въ то время какъ кузнецъ равнялъ кости въ стакан. Наступила пауза, въ продолженіи который не было слышно ничего, кром стука роковыхъ камней. Вотъ они покатились по столу, вс головы вытянулись, ‘Одиннадцать!’ раздалась вокругъ стола, между тмъ какъ горестно воскликнувшая Петронилла и мельничиха залились слезами.
Въ ту же самую минуту въ дверяхъ показался кистеръ Гибу, а за нимъ злобное, лицо Тинне, но никто не обратилъ вниманія на парня. Женщины бросились къ кистеру.
— О, кузенъ, Матюринъ разоряется! простонала мельничиха.
— Онъ только-что проигралъ свой лужокъ! вскричала Петронилла и окружающіе робко отступили передъ маленькимъ человчкомъ съ строгими глазами, который на половину принадлежалъ духовенству и былъ строже инаго священника.
И теперь онъ направился къ гршникамъ съ видомъ человка, имющаго право ршить и вязать.
— Матюринъ, можетъ-ли это быть! говорилъ онъ, поднимая съ благочестивымъ ужасомъ вверхъ руки.— Ты играешь въ воскресенье? Да знаешь-ли ты, несчастный, что ты предаешь этимъ свою душу лукавому?.
— А лугъ-то его, кузенъ! вскричала Петронилла, толкая своимъ острымъ локтемъ кистера въ бокъ.
— А позоръ-то для всей фамиліи! прорыдала мельничиха.
Матюрину стало какъ-то не по себ. Они опять соединились, эти три голоса и три пары глазъ, передъ которыми у него обыкновенно замирали слова въ горл и на губахъ. И теперь, можетъ быть случилось-бы тоже самое, еслибъ его не выручилъ Просперъ.
— Не плошай парень, теперь-то и надо доказать себя! прошепталъ онъ, пододвигая къ нему вновь налитый стаканъ вина, и можду тмъ какъ Матюринъ, не отдавая себ отчета, залпомъ выпилъ крпкое, огненное вино, такъ что у него по жиламъ пошелъ огонь, старикъ, окинувъ глазами присутствовавшихъ, продолжалъ своимъ полудобродушнымъ, полунасмшливымъ тономъ.
— Не горячитесь, любезные друзья и сосди. Если васъ такъ ужасаетъ, что мы играемъ въ воскресенье, то мы отложимъ это до завтра. Не правда-ли, Матюринъ? Вдь до другого воскресенья еще цлыхъ шесть дней — тутъ многое можно подлать!
— Стыдитесь!— вскричала Петронилла, дрожа отъ гнва, но кистеръ положилъ ей на плечо руку и сказалъ съ важностію:
— Съ старымъ гршникомъ намъ нечего говорить, кузина Петронилла. Матюринъ, сынъ мой, одумайся продолжалъ онъ, обращаясь къ молодому человку, — обратись на путь истинный. Ты въ дурномъ обществ и на дурной дорог.
— Да, Матюринъ, одумайся,— молила и мельничиха,— ты былъ до сихъ поръ такой отличный!..
— Дуракъ я былъ! перервалъ Матюринъ, вставая и хлопая кулакомъ по столу такъ, что дубовая доска затрещала.— Позволялъ командовать надъ собою, какъ надъ ребенкомъ — но этого больше не будетъ. Вы думаете, что, разстроивъ мою свадбу съ Перриной, вы можете и впередъ творить свою волю. Какъ бы не такъ!— Кто лишаетъ человка радостей жизни, тотъ отнимаетъ у него охоту и къ труду… Я буду теперь пить и играть до тхъ поръ, пока у меня хоть что нибудь будетъ… А когда у меня уже ничего не останется, я пойду въ солдаты, и подломъ вамъ будетъ, когда я наконецъ возвращусь сюда безногимъ калкой и стану просить подъ окнами милостыни.
Посл этихъ словъ Матюринъ вышелъ вонъ и съ минуту вс смотрли вслдъ ему съ величайшимъ удивленіемъ. Никогда ни одна душа не слыхивала отъ него такой связной рчи. Но мало ли что могутъ сдлать справедливый гнвъ и доброе юрансонское вино!
Петронилла первая обрла языкъ.
— Понимаоте-ли вы это? вскричала она всплескивая своими сухими руками.— Какъ перемнился этотъ малый! Онъ околдованъ, прости Господи мое согршеніе,— перервала ее мельничиха и перекрестилась, между тмъ какъ кистеръ, схватилъ обихъ женщинъ за рукава и пытался увесть ихъ вонъ, произнося въ полголоса угрозу противъ шулеровъ и соблазнителей юношества.
Но Просперъ Баду не пропустилъ этого даромъ.
— Скажите-ка это еще разъ! Скажите громко!— вскричалъ онъ дрожа отъ гнва и въ то же время вышелъ изъ-за стола и заступилъ дорогу тремъ родственникамъ.
— Вотъ тутъ сосди и друзья, они засвидтельствуютъ, что Матюринъ самъ требовалъ играть въ кости.
— Да, мы свидтельствуемъ… Это Матюринъ требовалъ, заговорили окружающіе.
— И разв это моя вина, продолжалъ Просперъ,— разв моя вина, что Матюринъ пустился съ отчаянія играть? Разв этого не длали другіе, когда имъ мшали жениться по своему желанію? Взбси-ка лошадь или быка, чего она не натворитъ? Точно также и Матюринъ…
— Стыдитесь, Просперъ Баду, какъ можете вы сравнивать христіанина съ неразумнымъ животнымъ! перервала его мельничиха.
Кузнецъ пожалъ плечами.
— А вотъ увидите, что я говорю правду, отвчалъ онъ и, обратившись къкисгеру, прибавилъ:— а вамъ скажу, что ваши угрозы ни на волосъ не помшаютъ мн. Если Матюрину угодно проиграть свое достояніе, я не вижу, почему-бы мн не воспользоваться этимъ. Будетъ мн бдствовать, авось узнаю теперь, каково-то бываетъ на душ у богатыхъ!
Посл этихъ словъ онъ отошелъ нсколько въ сторону, покуривая понемножку свою трубку, между тмъ какъ кистеръ прошелъ мимо него съ злобнымъ взлядомъ и вышелъ вонъ. Мельничиха молча послдовала за нимъ, но Петронилла не могла совладть съ своимъ гнвомъ.
— Не воображайте этого! Я не потерплю, чтобы вы, старый негодяй, отняли у Матюрина его наслдство!— прокричала она дрожащимъ голосомъ.— И хоть бы мн пришлось завести тяжбу, хотя-бы мн пришлось хать въ Парижъ къ императору…
— Не горячитесь, мамзель Петронилла, перебилъ Просперъ, схвативъ разгнванную женщину за руку и удерживая ее, не смотря на ея сопротивленіе.— Стоитъ мн только зассть вонъ въ томъ хорошенькомъ дом, и вы станете смотрть на меня другими глазами. Вдь и о Матюрин вы стали заботиться тогда только, когда онъ сдлался тамъ господиномъ. И обращаясь къ окружающимъ онъ прибавилъ съ своимъ обычнымъ лукавымъ подмигиваньемъ:— Давайте биться объ закладъ, что Петронилла назоветъ еще меня, стараго негодяя, кузеномъ. Есть люди, которые больше дорожатъ домомъ, чмъ человкомъ…
Остальнаго Петронилла не слыхала. Собравъ вс свои силы, она вырвалась, бросилась къ дверямъ, догнала своихъ родственниковъ и клялась не щадить ничего, чтобы только разстроить планы безстыднаго старика.
Черезъ полчаса весь Юрансонъ зналъ о происшествіи въ трактир, только Перрина и Кадетта не слыхали ничего объ этомъ. Маленькій домикъ въ конц деревни былъ, какъ и всегда, въ опал, ни одна душа не показывались, даже и Просперъ, который обыкновенно увдомлялъ Кадетту о каждомъ только-что вылупившимся изъ яйца цыпленк.
Непонятне всего было для Перрины то, что Матюринъ не являлся — хотя бы у него были самыя печальныя, самыя безотрадныя всти, а все-таки онъ долженъ былъ придти! Все-же легче вынести самую ужасную дйствительность, чмъ это ужасное ожиданіе. Съ лихорадочнымъ нетерпніемъ бродила молодая двушка, переходя изъ дому въ садъ, потомъ опять въ домъ, всматривалась въ деревенскую улицу, въ луговую тропинку, прислушивалась къ каждому шуму и истощалась въ самыхъ ужасныхъ предположеніяхъ. Матюринъ былъ обыкновенно олицетворенное терпніе, но и его могли вывести изъ себя. Кто знаетъ до какой степени мучили и раздражали его родные! Можетъ быть онъ употребилъ насиліе — а матюринова рука такъ тяжела, легко могло случиться несчастіе — съ содроганіемъ закрывала себ Перрина лицо. Она не смла выговорить чего она боялась, но ея фантазія продолжала работать. Матюрина поймали, или онъ убжалъ и блуждалъ и блуждаетъ теперь въ лсу и горахъ, или наложилъ на себя съ отчаянія руки или какъ нибудь оступился и лежитъ теперь въ безпомощномъ состояніи въ какомъ нибудь горномъ ущельи. При этой мысли Перрина залилась слезами.
— О, ття Кадетта, если вы любите меня, пойдемъ поищемъ Матюрина, я умираю съ тоски, молила она: но Кадетта покачала головою.
— Не пристало, право, не пристало, отвчала она,— станутъ говорить, что ты бгала за Матюриномъ. Опомнись, дитя, еслибы онъ хотлъ, онъ нашелъ бы дорогу къ теб, а еслибъ ему помшало придти какое нибудь несчастіе — мы уже знали-бы это. Дурныя всти скоро приходятъ. Поврь моей опытности, дитя, мужчины — никуда негодное племя. Поэтому пусть себ парень-то бгаетъ, а ты покажи гордость, какую слдуетъ имть нашей сестр.
Но вмсто этого Перрина опять закрывала себ лицо и громко рыдала. Кадетта подошла къ ней.
— Да успокойся же, дитя! увщевала она,— слезами ничему не поможешь… а я и безъ того несчастлива, когда вижу тебя въ такомъ отчаяніи и говорю теб, что я… что я виною этому. При этихъ словахъ и она тоже залилась слезами и упала на скамью подл Перрины.
Нсколько минутъ он плакали вмст. Наконецъ, когда Кадетта опять стала винить себя, Перрина, ради тетки, сдлала надъ собою усиліе.
— Оставимъ это, сказала она, утирая слезы, — такъ угодно было святымъ, мы должны покоряться имъ.
Кадетта вздохнула, малютка была права: такъ угодно было святымъ — она была въ сущности только ихъ орудіемъ.
— Разумется, такъ угодно было святымъ! повторила она.— Ты понимаешь это, а потому нечего теб и горевать-то. Кто знаетъ, что изъ этого выйдетъ… Есть мужчины красиве, богаче и умне Матюрина и стоитъ теб только захотть, то въ женихахъ у тебя не будетъ недостатка!
— О, ття Кадетта, я никогда не выду замужъ! вскричала Перрина.
— Это самое лучшее, дитя! самое лучшее! увряла Кадетта.— Ты все больше и больше будешь убждаться въ этомъ, какъ убждаюсь я. Или ты думаешь, что я не могла-бы выдти замужъ? Спроси-ка объ этомъ у тхъ, кто былъ молодъ въ одно время со мною, они теб поразскажутъ. Сколько лтъ ухаживалъ за мною мельникъ Михель да онъ ли одинъ! а мой двоюродный братъ Антуанъ Видаль, а Тьерръ Сару и Кадетъ Корнишонъ,— но я никакъ не могла ршиться. Вдь это чудо какъ хорошо, когда тебя станутъ хоронить въ внк изъ померанцевыхъ цвтовъ, а за твоимъ гробомъ будетъ идти братство пресвятаго сердца Маріи, да еще съ зажженными свчами въ рукахъ. Вотъ объ чемъ подумай, малютка, а мужчины пусть себ бгаютъ.
Перрина вздыхала. Она была такъ безразсудна, что предпочитала счастливую жизнь съ Матюриномъ посмертнымъ почестямъ, но между тмъ какъ прежде она очень ршительно возставала противъ подобныхъ представленій со стороны своей тетки, сегодня она молчала и вышла вонъ чтобы избжать дальнйшихъ разъясненій.
Солнце было на закат, небо сіяло яркимъ пурпуромъ, лсистыя вершины, горныя конусы и снжныя короны высокихъ горъ, покрытые виноградною лозою холмы на переднемъ план, кустарники и луга были залиты золотистымъ благоуханіемъ, между тмъ какъ на далекіе откосы ложились темноголубыя тни, принимавшія мстами фіолетовые, а мстами яркопурпуровые оттнки. Кузнечики чирикали, на вершин тополя у мостика плъ дроздъ, ручей шумлъ, свжее дыханіе воды смшивалось съ благоуханіемъ листьевъ и травъ, все было, какъ Перрина тысячу разъ представляла себ на чужбин, полно тоски. Она тогда думала, что стоитъ ей только увидть родныя горы, стоитъ подымать роднымъ воздухомъ и она будетъ счастлива, теперь-же лучше всего было-бы для нея опять уйти. Что ей родина, когда она но прежнему разлучена съ Матюриномъ! Хотя тетка и полагала, что она привыкнетъ — но та не имла никакого понятія о сердечныхъ длахъ. Привыкнуть!— какъ это можно!— Если будни и могутъ проходить кое-какъ за работою, то какимъ образомъ будетъ проводить Перрина долгіе воскресные послобденные часы, въ то время какъ ея счастливыя сверстницы будутъ танцовать подъ дубами на деревенской площади? Ужь лучше бы ей сейчасъ-же лечь въ могилу въ внк изъ померанцовыхъ цвтовъ, по крайней мр она исполнила-бы этимъ желаніе своей тетки.
Тмъ временемъ Кадетта, нисколько не подозрвавшая отчаянія молодой двушки, перешла къ лучшимъ надеждамъ.
— Малютка приходитъ въ разумъ, право она приходитъ въ разумъ! говорила она про себя. Нтъ худа безъ добра. Пресвятая Мадонна, кто бы угадалъ, что мой опрометчивый обтъ будетъ имть такія прекрасныя послдствія! Было-бы ли счастьемъ для малютки, еслибъ она вышла замужъ? Славное счастье! Имть мужа, которому надобно повиноваться и кучу дтей, чтобы постоянно заботиться объ нихъ! Одно дитя заболло, другое упало въ воду, вс они шалуны страшные, и бдной матери нтъ покоя ни днемъ, ни ночью. Нтъ, въ тысячу разъ лучше остаться въ двицахъ, не говоря уже о томъ, что ожидаетъ насъ, двицъ, посл смерти.
Размышляя такимъ образомъ, успокоившаяся Кадетта начала было хлопотать по хозяйству, именно осматривала запасы къ ужину, какъ вдругъ Перрина, блдная какъ смерть, шатаясь, вошла въ комнату.
— Тетя, посмотри-ка! воскликнула она, указывая на улицу.
Кадетта взглянула — можетъ-ли это быть? уже не мерещится-ли ей? Черезъ мостикъ перешли прямо къ ея дверямъ — впереди кистеръ Гибу въ длинномъ чорномъ сюртук, позади него мельничиха и Нетронилла, потомъ оба сына мельничихи и ихъ жены — вс въ праздничныхъ платьяхъ, но съ строгими лицами и злыми глазами — и наконецъ Матюринъ. Что такое, ради Бога, могло-бы привести изъ сюда?
А потомъ они вошли одинъ за другимъ съ обычнымъ ‘Adisiat’ (По Божьему велнью), стали, въ то время какъ Кадетта присдала и чуть не разорвала головной платокъ, передъ столомъ и кистеръ Гибу началъ говорить.
Его словъ — хотя бы ей пришлось поплатиться за это жизнію — Кадетта никогда не могла припомнить. Она знала только, что Гибу, мельничиха и Петронилла, сыновья мельничихи и ихъ жены, словомъ вся родня Матюрина пришла просить у нея для Матюрина Вуатюра руку ея племянницы, Перрины Видаль, точь въ точь какъ она требовала этого, давая свой обтъ,— что Матюринъ съ радостнымъ крикомъ бросился къ Перрин, которая, сложивъ руки и опустивъ голову, прислонилась къ столу,— что кистеръ удержалъ его и потребовалъ отъ него общанія — никогда больше, ни днемъ, ни ночью, не играть въ кости съ Просперомъ Ваду, — что Матюринъ далъ это общаніе, посл чего вс его родные также чинно и мрачно ушли, какъ и вошли.
Отъ Матюрина Кадетта едва ли бы узнала, какъ все это произошло,— по крайней мр не въ этотъ вечеръ. Онъ держалъ въ объятіяхъ Перрину, прижималъ ее къ себ, словно боялся, чтобъ ее опять не отняли у него, — и былъ, повидимому, глухъ и слпъ для всего остальнаго свта. Терпніе тетки не долго однако же подвергалось испытанію, потому-что едва именитая родня исчезла за домами деревенской улицы, какъ показался Просперъ Баду. Завязался длинный разсказъ, посыпались вопросы, восклицанія удивленія, а когда кузнецъ кончилъ, то Кадетта, не смотря на то что волоса у него были всклокочены а самъ онъ былъ грязенъ какъ нельзя больше, поцловала его отъ всей души.
— Право, вы еще добре и умне, чмъ я думала! воскликнула она, — и не правда ли, кузенъ, такъ какъ ваша игра въ кости была ничто иное какъ комедія, вы не возьмете у Матюрина его лужка?
Но на это его хваленой доброты не хватило.
— Очень жаль, кузина, только это дло не подходящее! отвчалъ онъ съ своимъ обычнымъ лукавымъ подмигиваньемъ.— Чтожь бы я былъ за умный юрансонскій кузнецъ, еслибъ не съумлъ позаботиться и о себ самомъ?!.