УГОЛОВНОЕ ПРАВОСУДІЕ И ПСИХОЛОГІЯ.
УГОЛОВНОЕ ПРАВОСУДІЕ И ПСИХОЛОГІЯ.
(Болзни души., соч. д-ра Шиллинга. Перев. съ нмецкаго д-ра Закса. Вып. первый. Харьковъ 1837 г).
II.
III.
Н. Р.
‘Дло’, No 2, 1868
Уголовное правосудие и психология, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1868
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Вроятно, читатель не забылъ судебный процессъ г-жи Умецкой, обратившій на себя общее вниманіе какъ журналистики, такъ и публики. Процессъ этотъ замчателенъ тмъ, что гласному суду привелось въ первый разъ приподнять кончикъ занавсы, за которой скрываются никому невдомыя, но повседневно совершающіяся сцены нашего семейнаго самодурства. Чуть-чуть сверкнулъ огонекъ надъ темнымъ міромъ, гд глохнутъ тысячи молодыхъ и здоровыхъ силъ, какъ мы увидли лицомъ къ лицу дикій произволъ отца съ дикими наклонностями дочери. Съ одной стороны, любвеобильные родители преспокойно морятъ голодомъ своихъ дтей, уродуютъ и забиваютъ ихъ также хладнокровно, какъ снятъ и дятъ, а съ другой — намъ бросается въ глаза полубольное, полузабитое существо, протестующіе противъ насилія насиліемъ и отстаивающее потребность жизни и независимости всми средствами, доступными неразвитой, но энергической натур. Молодой двушк хочется избавиться отъ того дона, въ которомъ она ничего другого не знала, кром гнета и оскорбленіи, и она ршается на поджогъ этого дома, ей не предвидится въ будущемъ ничего отраднаго, и она готова покончить съ собою самоубійствомъ. Для человка привыкшаго смотрть равнодушно на страданія другихъ,— въ этомъ факт нтъ ничего необыкновеннаго, вызывающаго на размышленіе, для юриста, взвшивающаго и примривающаго человческіе поступки по извстнымъ пунктамъ Свода Законовъ — въ г-ж Умецкой кром преступленія и неизбжнаго наказанія ничего больше не представляется. Но для мыслящаго человка тутъ возникаетъ множество вопросовъ самаго серьезнаго характера. Въ самомъ дл, какимъ рядомъ неестественныхъ и уродливыхъ случайностей можно довести себя отцу до такого извращенія самаго лучшаго изъ своихъ чувствъ — до уничтоженія въ себ любви къ дочери? Какъ можно заглушить въ себ всякое состраданіе къ безпомощному ребенку и мучить его съ какимъ-то лошадинымъ упрямствомъ? Слова извергъ, деспотъ и т. п. въ этомъ случа ничего но поясняютъ. Чтобы существовать такому явленію, необходимо предположить причины, лежащія не въ индивидуальномъ характер отдльнаго лица, а въ общей совокупности условій той семейной обстановки при которой возможны подобныя аномаліи, нужна особенная сфера, гд могъ бы человкъ отупть до совершенной окаменлости своихъ нервовъ, до потери нормальнаго отправленія мозга. Точно также, при нормальномъ отправленіи умственныхъ способностей, невозможно ршиться на такую безумную мру, какъ сожженіе дома, въ которомъ живется скверно… Пока психическія болзни будутъ загадкой для нашихъ наблюденій, намъ трудно провести границу, гд оканчивается здоровый человкъ и начинается душевно разстроенный. Одно только можно утверждать, что мы каждый день видимъ различные образчики боле или мене замтнаго помшательства, и принимаемъ эти явленія за совершенно нормальныя. Мы привыкли къ нимъ: мы сами отчасти участвуемъ въ нихъ. И когда дло идетъ о томъ, чтобы вести чисто-вншнія отношенія съ этими индивидуумами, разговаривать съ ними въ гостиныхъ, веселиться на балахъ, вмст обдать и отъ нечего длать сплетничать, то взаимное наше положеніе длается безвреднымъ и безобиднымъ. По когда судья произноситъ свой приговоръ, ршая участь подсудимаго, тогда вопросъ о нормальномъ психическомъ его состояніи принимаетъ самый торжественный характеръ. Наказать больного тоже, что убить беззащитнаго. Вотъ почему нашимъ юристамъ, адвокатамъ и присяжнымъ, для обезпеченія дйствительно праваго и проницательнаго суда, кром судебныхъ уставовъ нужны еще знанія, и обширныя знанія человческаго организма и его психическихъ отправленій. Только этотъ высшій соціальный разумъ можетъ ручаться за правду и гуманность суда.
Совершенно ошибочно думать, будто бы достаточно только здраваго смысла, чтобы опредлить виновность или невинность человка. Голый здравый смыслъ есть чисто практическая способность, для разршенія теоретическихъ вопросовъ непригодная. Здравый смыслъ хорошъ только рядомъ съ знаніемъ, а при невжеств онъ ведетъ къ глупой самоувренности и упорству, и нисколько не обезпечиваетъ противъ ошибокъ и несправедливости.
Для врной оцнки человческихъ поступковъ и для опредленіи вмняемости или невмняемости извстнаго дйствія, нужно прежде всего знать, чмъ именно опредляется то или другое поведеніе человка и какую роль играютъ въ немъ внутренніе психологическіе процессы. Нужно знать, въ какомъ вид проявляются, во вншнемъ дйствіи, здоровые и болзненные процессы чувствующаго организма, иначе сказать, нужно знать психологію и психіатрію. Этихъ двухъ знаній даже очень ученые юристы не вводили въ кругъ своихъ знаній. неизбжно необходимыхъ для каждаго изъ нихъ, а обыкновенные присяжные и адвокаты едва ли даже подозрвали ихъ существованіе, а потому и нечего удивляться, что гласное судопроизводство представляетъ повсюду очень частые и, къ сожалнію, непоправимые промахи и ошибки, только роняющіе достоинство суда
Думаю, что посл этихъ объясненій читатель найдетъ правильнымъ сопоставленіе уголовнаго суда и психологіи, сдланное мною въ заглавіи настоящей статьи. Справедливый уголовный судъ немыслимъ безъ знанія психологіи и психіатріи, и мн хотлось бы обратить вниманіе нашихъ юристовъ и тхъ, кому придется быть присяжными, на этотъ серьезный и для нихъ безусловно-необходимый вопросъ.
Перейдемъ къ примрамъ. Въ одной изъ книжекъ ‘Архива Судебной медицины’ (въ ст. о призрніи помшанныхъ въ Россіи.) разсказывается слдующій фактъ.
‘Чиновникъ М. Б., 41 года отъ роду, родомъ изъ енисейской губерніи, присланъ 23 февраля 1862 года губернскимъ правленіемъ на шести-недльное испытаніе въ общественное заведеніе для помшанныхъ. При пріем его оказалось въ старомъ дорожномъ мшк, между ненужными записками и бумагами, 20,000 р. с. частью наличными деньгами, частью въ цнныхъ бумагахъ, 8 золотыхъ и 4 серебряныхъ карманныхъ часовъ, нсколько долговыхъ росписокъ и кошелекъ съ золотомъ, всомъ въ 8 зол. 30 долей. Вольной кажется старше своихъ лтъ, волоса на голов и бород посдлые, языкъ неповоротливъ, походка шаткая, живой бредъ о преслдованіяхъ. Несмотря на застарлый сифилисъ, больной не хочетъ принимать лекарствъ, боясь отравы, проситъ дать ему не много магнезіи, которую онъ, какъ позже сказалъ, употребляетъ затмъ, чтобы уничтожить ядъ, можетъ быть, ему данный. Въ теченіе болзни все явственне наступали признаки общаго прогрессивнаго паралича. Такимъ образомъ можно было предсказать только неизлчимость болзни. Жену свою онъ особенно ненавидлъ, хотя жилъ съ нею счастливо почти 20 лтъ. Онъ не хотлъ принимать ее и объявилъ, что, когда будетъ свободенъ, убьетъ ее. Напротивъ того, онъ часто принималъ къ себ своего друга, коллежскаго секретаря Л—скаго. 27 апрля 1862 г. больной былъ потребованъ въ губернское правленіе, а 4 мая больница получила предписаніе выписать Б., и такъ какъ онъ не страдаетъ ни сумасшествіемъ, ни безуміемъ, то передать его коллежскому секретарю Л—скому, но просьб послдняго. Больница сообщила на это генералъ-губернатору, что вопреки резолюціи губернскаго правленія врачи больницы должны признать Б. душевно-больнымъ. Затмъ испрашивалось, должно ли, въ случа выписки Б. вручить ему имущество его. Вслдствіе этого послдовало приказаніе генералъ-губернатора удержать паціента въ больниц до вторичнаго освидтельствованія въ губернскомъ правленіи. Освидтельствованіе это сдлано дв недли спустя, губернское правленіе признало Б. совершенно здоровымъ и но его приказанію онъ отправленъ съ своими 20,000 руб. сер. и прочимъ имуществомъ, въ сопровожденіи своего друга Л—скаго въ канцелярію оберъ-полиціймейстера. Что сдлалось потомъ съ несчастнымъ паціентомъ — больниц осталось неизвстнымъ: скажемъ только, что 10 декабря полученъ запросъ изъ Управы благочинія, не находится ли въ этой больниц Б. и въ какомъ онъ состояніи?’
Еще случай. ‘Г. Курицкій, 16 лтъ отъ роду, съ дтства страдалъ припадками падучей болзни и, по просьб отца (врача), помщенъ въ общественное заведеніе для помшанныхъ, такъ какъ въ послднее время у него оказались припадки маніи вмст съ эпилепсіей, и онъ сталъ опасенъ для самого себя и для своего семейства. Паціентъ поступилъ въ больницу 26 января 1865 г. и чрезъ 10 дней потомъ, 5 февраля, потребованъ въ губернское правленіе. Дальнйшей революціи не послдовало, и надобно предполагать, что губернское правленіе признало Курицкаго больнымъ. Дйствительно, въ теченіе полугода у него нсколько разъ обнаружились припадки эпилепсіи и маніи, послдніе до такой степени, что нужно было принять укротительныя мры. 9-го августа 1865 г., слдовательно черезъ полгода по изслдованіи, губернское правленіе сообщило, что Курицкій, но ршенію сената отъ 13 іюля, не признанъ душевно-больнымъ и потому долженъ быть выписанъ изъ заведенія. Такимъ образомъ Курицкій переданъ отцу, вопреки желанію послдняго. Въ начал сентября, Курицкій, съ припадками бшенства, снова былъ доставленъ родителями въ больницу, но, съ одной стороны, во вниманіе къ вышеупомянутому ршенію, съ другой же, по недостатку мста и неимнію необходимыхъ документовъ, больной не былъ принятъ. Вскор потомъ въ газетахъ, между полицейскими извстіями, напечатано было слдующее: 12 сентября, утромъ въ 5 часовъ, замченъ была, неизвстный молодой человкъ на верхней площадк выходящей къ стн придворно-служительскаго дома въ Сергіевской улиц. Онъ разговаривалъ съ собравшимися внизу людьми, которые совтовали ему сойдти внизъ и вдругъ онъ бросился, съ высоты 10 саженей, на тротуаръ. Онъ тотчасъ же былъ отправленъ въ больницу, но умеръ уже на дорог туда Оказалось, что несчастный былъ помшанный, 16-ти лтній сынъ доктора Курицкаго, за три дня до происшествія ушедшій изъ родительскаго дома.’
Авторъ статьи замчаетъ, что къ этимъ немногимъ случаямъ, приведеннымъ имъ въ вид примровъ, онъ могъ бы прибавить длинный рядъ другихъ въ доказательство ошибочныхъ діагнозовъ.
Отчего же происходятъ эти ошибки? А только оттого, что у насъ судебный приговоръ о душевной болзни длается обыкновенно людьми некомпетентными. Постановленія этого рода составляются у насъ губернскимъ медицинскимъ начальствомъ, въ губернскомъ правленіи, въ присутствіи губернатора, вице-губернатора и депутата со стороны свидтельствуемаго. Результаты освидтельствованія представляются на окончательное ршеніе сената. Недостаточность подобнаго порядка вполн уже допивалась практикой и тми противорчіями, какія обнаруживаются всегда при продолжительномъ наблюденіи больныхъ знающими психіатрами.
Если бы такія ошибки падали исключительно на т случаи, когда идетъ дло о принятіи или непринятіи съумасшедшаго въ больницу, то даже и тогда трудно было бы найти имъ оправданіе. Но въ иномъ вид представляется вопросъ, если подобныя ошибки длаетъ и будетъ длать уголовный судъ. Въ этихъ случаяхъ больной идетъ за уголовнаго преступника, невинный, котораго бы нужно лечить,— наказывается. Въ другой стать, подъ тмъ же заглавіемъ и въ томъ же ‘Архив’ говорится, что ‘нтъ у насъ ни одного острога или тюрьмы, въ которыхъ бы ни находились помшанные. Такъ, наприм., въ с.-петербургской тюрьм находится постоянно человкъ 10 помшанныхъ, которые попадаютъ туда въ качеств бродягъ.’ Наша уголовная статистика къ сожалнію ничего не говоритъ о томъ, сколько съумастедшихъ подвергаются ежегодно уголовнымъ наказаніямъ, Но кому случалось бывать въ мстахъ ссылки, т очень хорошо знаютъ, что многіе ссыльные — люди душевно разстроенные.
Обыкновенно думаютъ, что съумастедшій долженъ имть нелпый. всклокоченный видъ и длать всякія глупости. Это вовсе неврно. Очень часто здоровые похожи на съумастедшихъ и съумастедшіе на здоровыхъ, такъ, что самый опытный психіатръ, посл продолжительнаго наблюденія, не ршается высказать положительнаго заключенія ни pro, ни contra. Въ какой степени легкомысленно полагали, что діагноза человка, подлежащаго изслдованію, можетъ быть сдлана въ какіе нибудь полчаса или часъ времени, а тмъ боле людьми несвдущими, читатель увидитъ изъ слдующихъ словъ Гризнигера, приводимыхъ мною въ сокращеніи. А Гризнигеру врить можно, потому что онъ первый нмецкій психіатръ.
Гризингеръ говоритъ, что бываютъ случаи, когда даже и не психіатръ замчаетъ безъ труда, что душевная дятельность индивидуума разстроена, но въ большинств случаевъ сужденіе объ этомъ очень трудно и требуетъ долгихъ наблюденій и самыхъ основательныхъ спеціальныхъ свденій. ‘Я самъ, говоритъ Гризингеръ, читалъ мннія спеціалистовъ психіатровъ, которые посл полугодового наблюденія человка у себя въ заведеніи, не могли ршить: съумасшедшій ли онъ или нтъ, и есть нсколько и старыхъ, и боле новыхъ случаевъ, что посл долгаго спеціальнаго Наблюденія, знаменитости но психіатріи высказывали совершенно противоположныя мннія, чтеніе подобныхъ мнній весьма полезно и поучительно. Это показываетъ, какъ неисполнимо во многихъ случаяхъ требованіе, часто длаемое въ судахъ присяжныхъ, чтобы врачъ, видвщи два или три раза обвиненнаго, и то недолго,— иногда времени едва только достаточно, чтобы внимательно просмотрть слдствіе и акты,— подалъ свое мнніе о душевномъ состояніи его.’
Опредленіе психическихъ болзней тмъ боле трудно, что он не сопровождаются никакими непосредственно видимыми физическими признаками, какія замчаются, или какими опредляются обыкновенно органическія страданія. О род послднихъ судятъ по пульсу, горячечному состоянію, ни пятнамъ на кож и т. д. Но въ психическихъ болзняхъ главную роль играетъ истолкованіе психическихъ актовъ. Два человка могутъ говорить совершенно одно и тоже, напр. высказывать вру въ колдовство или боязнь попасть въ адъ, и наблюдатель, знающій какъ каждый изъ нихъ смотритъ на эти вещи, признаетъ одного здоровымъ, другого съумашедшимъ. То или другое истолкованіе возможно только въ томъ случа, если приняты въ соображеніе вс сопрождавшія обстоятельства и на основаніи тхъ знаній, какія психіатръ пріобрлъ изъ своихъ личныхъ наблюденій различныхъ формъ съумасшествія. Напримръ, боязнь ада встрчается такъ часто у психически больныхъ, что тотчасъ же является подозрніе, нтъ ли въ данномъ случа меланхоліи. И вотъ когда нить схвачена, опредлена форма съумасшествія, постановлена вмст съ тмъ и діагноза съумашествія вообще. Но и здсь могутъ встртиться трудности, которыя неопытныхъ людей приводятъ нердко къ легкомысленнымъ заключеніямъ. Можетъ случиться, что данный случай не подходитъ ни подъ одну изъ извстныхъ и описанныхъ главныхъ четырехъ формъ съумасшествія — бшенство, меланхолія, помшательство, слабоуміе — и несмотря на то, еще невозможно заключать, чтобы душевнаго разстройства не было. Кром установленныхъ четырехъ характеристическихъ, типическихъ формъ, есть еще множество среднихъ состояній, формъ смшанныхъ, не вполн выразившихся разстройствъ, неподходящихъ къ главнымъ четыремъ типамъ. Эта трудность распознаванія является преимущественно при болзненной душевной тупости и равнодушіи, при страсти къ тяжбамъ и т. п.
Тамъ, гд человку все кажется очень простымъ и легко разршимымъ, и онъ, съ остроуміемъ Александра Македонскаго, представляющіеся ему соціальные вопросы рубитъ, какъ гордіевы узлы, человкъ мыслящій и знающій останавливается нердко въ смущеніи и говоритъ прямо, что онъ не понимаетъ. Кто въ самомъ дл знаетъ, всегда ли и всякій ли болзненный психическій процессъ выражается непремнно какими нибудь признаками? Кто можетъ знать, не бываетъ ли случаевъ, когда болзненное психическое состояніе, невыражающееся никакими признаками, иметъ вліяніе на совершеніе преступленія? На эти вопросы Гризнигеръ отвчаетъ такъ: ‘Я считаю это возможнымъ. Кто ршится разбирать психическій механизмъ подобно тому, какъ перелистываютъ книгу? Или отрицать, что болзненныя органическія состоянія, незамтныя наружно, могутъ, въ минуту ршенія, повліять въ дурную сторону, разстроить умъ, помшать сужденію? Въ этомъ смысл принужденъ я былъ высказаться въ уголовномъ процесс одного убійцы, имвшаго, какъ было доказано, vertigo epileptica. Я долженъ былъ сказать: ни до, ни во время, ни посл поступка, нтъ опредленныхъ признаковъ умственнаго разстройства, но тмъ не мене весьма можетъ быть, что эта болзнь имла на психическій ходъ ршенія такое вліяніе, которое разстроило умъ и уменьшило свободу, хотя это и не проявилось никакимъ вншнимъ признакомъ. Присяжные признали преступника виновнымъ, судъ приговорилъ его къ смерти. Преступникъ былъ помилованъ. Все это я нашелъ совершенно естественнымъ’.
‘Дилемма — человкъ либо съумастедшій, либо нтъ — совершенно неврна. Вообще между здоровьемъ и болзнью нтъ опредленной границы: въ психіатріи, какъ и въ остальной патологіи, есть среднее состояніе, которое еще не составляетъ дйствительной болзни и въ которомъ субъектъ выказываетъ еще многіе признаки здоровья. Разв не тоже самое встрчается и въ самыхъ простыхъ болзняхъ организма? Гд граница, когда можно назвать человка слпымъ? Разв только тогда, когда онъ не получаетъ ни малйшаго ощущенія свта? Или кого можно назвать глухимъ?— Когда начинается водяная?— тогда ли, когда появляются первые легкіе признаки опухоли? Если же нтъ, то гд граница, откуда начинается водяная? Относительно крайностей — спора нтъ: но можно не соглашаться, чтобы эти признаки примнялись уже и къ легкимъ степенямъ. Въ психіатріи къ этому среднему состоянію надо причислить множество судебно-медицинскихъ случаевъ, напр. поступки, совершенные, подъ вліяніемъ волненія, людьми съ необузданнымъ характеромъ и слабой головой, обыкновенное умренно о возбужденіе или извращеніе понятій съ временнымъ изступленіемъ, пьянство, истерики и т. д. Въ этихъ случаяхъ обыкновенно приходится сказать, что субъекты находятся далеко не въ совершенно нормальномъ состояніи, но нельзя указать на признаки опредленной психической болзни и можно высказать скоре какъ вроятіе, чмъ какъ увренность, что ихъ дйствія были вызваны болзненнымъ вліяніемъ организма или, по крайней мр, въ значительной степени зависли отъ подобнаго вліянія. Даже въ ихъ проявленіяхъ нтъ рзкой границы между странностію, страстностью, извращеніемъ склонностей, душевной тупостью съ одной стороны, и душевною болзнію съ другой, нтъ никакихъ признаковъ, которые во всхъ этихъ случаяхъ указывали бы на значеніе подобныхъ состояній: — происходятъ ли они исключительно отъ органическихъ (болзненныхъ) причинъ или, что эти причины только способствовали ихъ появленію, или, наконецъ, что организмъ не имлъ на нихъ никакого вліянія, и что они составляютъ первоначальныя свойства характера или пріобртенные результаты внутренней исторіи психической индивидуальности.’
Послднее положеніе новйшей психіатріи, высказываемое Гризингеромъ и отчасти повторяемое Шиллингомъ, заслуживаетъ вниманія потому, что возбуждаетъ полезныя размышленія на счетъ вмняемости вообще.
Нын дйствующія европейскія законодательства хотя и удляютъ мсто психологическому элементу, но однако не той психологіи, которая создана мыслителями и учеными новйшаго времени. Въ основаніи законодательствъ лежатъ отвлеченныя этическія понятія, выработанныя умозрительнымъ путемъ, и потому несогласныя съ опытными изслдованіями современной психіатріи.
Но европейскимъ законодательствамъ преступленіе невмняемо, когда оно сдлано при потер или затмніи сознанія, при потер, разсудка и при отсутствіи свободной воли.
Если эти основанія примнять послдовательно ко всмъ уголовнымъ преступленіямъ, совершаемымъ съумасшедшими, то ни одинъ изъ нихъ не можетъ быть оправданъ. Намъ положительно извстно, что вовсе не каждый помшанный теряетъ сознаніе, разсудокъ или лишается воли. Несомннно помшанный, совершая преступленіе, можетъ очень хорошо знать, что онъ длаетъ. Сюда принадлежатъ но преимуществу т, кто страдаетъ галлюцинаціями слуха и зрнія. Напримръ, больной слышитъ голосъ, приказывающій ему убить извстное лицо Что больной несомннно помшанъ,— видно изъ того, что онъ приписываетъ этотъ голосъ Богу. Вообразивъ, что онъ получаетъ божеское повелніе, съумастедшій весьма логично ршаетъ, что божеское повелніе выше человческихъ постановленій и затмъ совершаетъ преступленіе. Въ этомъ случа нельзя примнить ни одного изъ элементовъ невмняемости, ибо помшанный находился въ полномъ сознаніи, при соображеніи своего преступленія онъ владлъ разсудкомъ, наконецъ воля его была направлена именно на убійство, и слдовательно отсутствія ея несуществовало. Причина преступленія кроется не въ отсутствіи или присутствіи сознанія, разсудка и воли, а исключительно въ ложныхъ ощущеніяхъ слуха. При галлюцинаціяхъ слуха и зрнія, когда больной видитъ не то, что есть, и слышитъ иногда самыя обидныя ругательства, выведенный изъ себя онъ ршается иногда на весьма ршительныя и очень непозволенныя мры, чтобы отмстить своему воображаемому врагу. Выборъ средствъ и способовъ бываетъ обдуманъ иногда съ такой осторожностію и самое исполненіе задумано съ такимъ лукавствомъ и такъ тонко, что приходится удивляться не отсутствію разсудка или сообразительности, а скоре недоумвать ихъ рдкой сил. И въ этихъ случаяхъ элементы современной юридической невмняемости совершенно не имютъ мста, и преступникъ долженъ быть наказанъ. А между тмъ онъ несомннно безумный, т. е. такой человкъ, въ которомъ патологическое измненіе органическихъ условій создало совершенно иное Я. Разница между преступленіемъ безумнаго и здороваго не въ томъ, чтобы дйствія, называемыя преступными, совершались въ нихъ по различнымъ законамъ, а только въ томъ, что въ здоровомъ человк мотивы, достигающіе такой силы, чтобы произвести запрещенное дйствіе, являются при нормальныхъ органическихъ условіяхъ, а у безумнаго,— вслдствіе ихъ измненія болзненнымъ образомъ. Поэтому у здороваго преступника преступленіе его находится въ послдовательной связи со всмъ его прошлымъ, а у съумасшедшаго оно является чмъ-то внезапнымъ, новымъ, неимющимъ никакихъ корней въ прошедшей жизни и міровоззрніи больного, и созданнымъ исключительно патологическими процессами. Слдовательно очевидно, что безумный длаетъ преступленіе не потому, чтобы въ немъ исчезло сознаніе, разсудокъ, воля, а потому что мотивы, достигающіе такой силы, чтобы создать преступное дйствіе, вызваны ложными ощущеніями, которыхъ въ немъ не было до болзни. Здоровый длаетъ преступленіе подъ вліяніемъ вншнихъ условій окружающей его среды, съумасшедшій же подъ вліяніемъ внутреннихъ стимуловъ, порождаемыхъ его патологическимъ состояніемъ.
Если изъ сказаннаго читатель выведетъ то заключеніе, что вмняемость но отношенію къ безумному непримнима потому, что онъ больной, а но отношенію къ здоровому безусловно необходима и неизбжна, потому что онъ здоровъ, то такое заключеніе будетъ поспшно, ибо и здоровые поди не вс одинаково свободны въ своихъ дйствіяхъ.
Вс психическіе процессы имютъ стремленіе проявляться въ движеніи и дйствіи. Это происходитъ оттого, что возбужденія нервныхъ центровъ переходятъ въ двигательные импульсы. Такимъ образомъ въ человческомъ организм существуетъ два большихъ апарата или механизма: одинъ, воспринимающій ощущенія и переработывающій ихъ въ наклонности и желанія, другой, производящій мышечныя сокращенія (движенія, дйствія) соотвтственныя вызвавшимъ ихъ влеченіямъ и желаніямъ.
Вс наши движенія распадаются на дв большія группы. Одн отраженныя или рефлективныя, лишенныя психическаго элемента, и потому безсознательныя и не цлесообразныя, напримръ вздрагиваніе всмъ тломъ, вслдствіе сильнаго чувственнаго впечатлнія, и движенія судорожныя, въ другихъ же, какъ влеченія и желанія, имется уже психическій элементъ, иногда въ вид темныхъ неясныхъ представленій, напримръ при чувственныхъ потребностяхъ — голодъ, жажда, половое побужденіе, порывъ самосохраненія — постепенно переходящій въ сознанныя, ясныя представленія, называемыя въ гакомъ случа желаніемъ (воля).
Въ переход представленій, возбуждаемыхъ ощущеніями и чувствами, въ стремленія и желай я есть внутреннее принужденіе, служащее основнымъ закономъ человческихъ дйствій. ‘Мы должны хотть, говоритъ Гризингеръ.— Въ человк здоровомъ душевно есть влеченіе, потребность выразить свои представленія, реализировать ихъ дйствіемъ, и такимъ образомъ какъ бы освободиться отъ нихъ. Если это выполнено, то душа чувствуетъ себя легче, свободне, она дйствіемъ освободила себя отъ своихъ представленій, и равновсіе ея возстановляется снова, — замчательный основной фактъ психической жизни, извстный каждому по собственному внутреннему опыту. Онъ выражается какъ въ художник, занятомъ въ теченіи цлыхъ годовъ безустанно своею мыслію, давленіемъ ‘нерожденнаго міра’, и которому (т. е. художнику) оконченное и удачно выполненное созданіе длается чуждымъ и безразличнымъ, такъ и въ несчастномъ, въ которомъ мысль о необходимости совершенія тяжкаго преступленія, производитъ самую мучительную внутреннюю борьбу, и который успокаивается тотчасъ же посл совершенія его’.
Влеченія и желанія бываютъ тмъ сильне, чмъ сильне ощущенія и чувства, ихъ вызвавшія. Боле сильныя изъ нихъ переходятъ всегда въ дйствіе. Здсь мы вступаемъ въ тотъ психическій моментъ, который, на основаніи прежнихъ этическихъ понятій, служилъ краеугольнымъ камнемъ теоріи вмненія.
Я сказалъ, что не вс влеченія и желанія переходятъ въ дйствіе, а только боле сильныя изъ нихъ. Это происходитъ оттого, что, но закону ассоціаціи идей, одни представленія вызываютъ другія, имъ противоположныя, эти ояять вызываютъ новыя представленія и такимъ образомъ въ человк возникаетъ внутренняя борьба, исходъ которой зависитъ отъ силы и качества психическаго Я. Этотъ актъ и исходъ его, опредляемый всмъ міровоззрніемъ человка, есть то, что называютъ обыкновенно человческой свободой. Такимъ образомъ свобода воли зависитъ отъ того, будутъ ли вызваны надлежащія отвлеченныя представленія, и будутъ ли они на столько сильны, чтобы вызвать движущіе нервы въ направленіи противуположномъ злой воли юристовъ. Слдовательно, здсь все зависитъ отъ безпрепятственнаго, свободнаго и обильнаго возникновенія представленій, на столько сильныхъ, чтобы они могли противодйствовать злой вол и, вытснивъ порождающія ее представленія, дать перевсъ представленіямъ и движеніямъ противоположнымъ.
Чмъ человкъ богаче представленіями и чмъ психическіе процессы совершаются въ немъ быстре, чмъ представленія эти сочетаются легче и чмъ прочне извстныя ихъ сочетанія, тмъ человкъ свободне. Напротивъ того люди бдные представленіями, въ которыхъ психическіе процессы совершаются туго и медленно. мене свободны. Это зависитъ частью отъ органической природы человка, частью отъ обстоятельствъ, которыми опредлилось его развитіе, которыя сформировали его психическое Я и которыя поставили его въ извстныя вншнія условія, опредляющія характеръ его дятельности.
У людей тупыхъ и неразвитыхъ, находящихся въ неблагопріятныхъ вншнихъ условіяхъ, многихъ представленій недостаетъ, потому что они не могутъ возбудиться, а вслдствіе этого и не возбуждается дятельность движущихъ нервныхъ центровъ, Отъ этого происходитъ то, что тупые люди бываютъ и становятся постепенно неспособны къ извстнымъ ощущеніямъ и чувствамъ и къ ихъ вншнимъ проявленіямъ.
Напротивъ того высшее образованіе и развитіе заключается въ богатств отвлеченныхъ представленій, въ легкости, съ какой они приходятъ въ различныя комбинаціи, и въ прочности нкоторыхъ изъ этихъ сочетаній, проникающихъ до того психическое Я человка, что при каждомъ умственномъ движеніи, а тмъ боле сильномъ, они входятъ немедленно въ сознаніе, и въ борьб возникающихъ представленій берутъ всегда верхъ и даютъ направленіе поступкамъ и дйствіямъ человка. Только этимъ обусловливается возможность нравственнаго поведенія, заключающагося въ перевс нравственныхъ мотивовъ надъ всми остальными.
Чтобы нравственные мотивы имли такую власть надъ всми остальными, необходимо частое воспроизведеніе извстныхъ представленій и упражненіе, которыми бы при всякомъ боле сильномъ возбужденіи масса представленій, относящихся къ нравственному порядку, вытсняла бы вс остальныя. Но такое развитіе есть состояніе идеальное. Чтобы человкъ всегда и при всхъ ршительно условіяхъ могъ дйствовать такимъ образомъ, требуется особенная сила разума способнаго противостоять и ненравственнымъ влеченіямъ къ движенію. Состояніе это до того трудно достижимо, что сомнительно, чтобы могъ бы гд нибудь существовать человкъ, застрахованный противъ безнравственныхъ дйствій и противъ преступленія. Вотъ въ чемъ корень гуманнаго воззрнія, по которому въ преступник слдуетъ видть не злодя, а несчастнаго и больного.
О книг, по поводу которой мы говорили здсь, намъ нечего сказать. Посл такого знаменитаго психіатра, какъ Гризингеръ, д-ру Шилиннгу трудно прибавить что нибудь новое, и мы не понимаемъ почему ретивые харьковскіе издатели ршились переводить на русскій языкъ сочиненіе Шиллинга посл того, какъ переведено лучшее въ этомъ род сочиненіе Гризингера. Усердіе похвально, но только не въ томъ случа, когда оно стучитъ лбомъ объ стну.