Одесские новости, No 6387
Уайтчепель
Уайтчепель
К. Чуковский
—————————————————————-
Уайтчепель, Чуковский Корней Иванович, Год: 1904
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Сказал я как-то м-ру Вайду, своему соседу по пансиону:
— Поедемте в Уайтчепль — посмотреть.
Он испуганно замигал глазами, отказался и шепотом посоветовал мне оставить дома кошелек и взять в дорогу палку. Я совету его нисколько не подчинился, ибо только накануне усмотрел в ‘Century Cyklop.’ Смита такое странное изречение:
— Уайтчепль. Часть Восточного Лондона, заселенная беднейшими классами и преступниками (inhabited by the pooper classes and by criminals).
Пробираясь кривыми улицами рабочих кварталов, — где, несмотря на жару, все закупорено, заперто, завешано, и только веселые окна кабаков нарушают общее впечатление кладбища — достиг я необходимой мне конки, взобрался на ее вышку, и здесь уже ждали меня ощущения чего-то своеобразного, не лондонского, не английского: конка была необычайна грязна, долго останавливалась на перекрестках, и за билет взяли у меня 1 ? пенса, а это совсем не в лондонских порядках, ибо даже для самого бедного лондонца пенни представляется такой мелкой монетой, что в обычном обиходе английской жизни расчет в полпенса показался бы нищенски-скурпулезным…
Через час я был в Уайтчепеле. Казалось, не часть, а целые тысячелетия отделили меня от центрального Лондона. И в центральном есть нищета, но там она прикрытая, молчаливая, затаившаяся. Она залегла где-то по темным углам и боится стоном прорвать веселую суету краснощеких, уверенных, широкоплечих людей, которые так хорошо умеют работать, любить себя и смеяться.
Здесь же она вся на виду — в этом затхлом запахе несвежей рыбы, которую жарят и съедают тут же на улице, в этих грязных, больных детях, на этих узких, гнилых закоулках, которые, кажется, навеки забыты и Богом, и солнцем, и санитарным инспектором, в этих крикливых, пестрых базарах, где за гроши продается линючая, выкрашенная, дважды перелицованная ветошь, где проклятья, зазывание, сильные жесты, — все кричат вам о нужде, обнажает ее, тычет в глаза. Большего контраста со спокойной, скрытной жизнью Лондона и не придумаешь.
И контраст не только в этом. Вот мне понадобилось узнать, где русская библиотека, — подхожу к человеку, спрашиваю.
Он останавливается, долго-долго объясняет мне дорогу, уходит, потом ворочается и говорит:
— Знаете что: я хоть и занят теперь, но, ничего, я пойду с вами и доведу вас до самых дверей.
Это так не похоже на Лондон. Англичанин мотнул бы головою на полисмена, только вы его и видели.
Идешь по улице — по длиннейшей грязнейшей и крикливейшей в мире Commercial Rood. — и останавливаешься пораженный. На вывеске российскими буквами выведено: ‘Одесский ресторан’. Но это, конечно, исключение. Язык Уайтчепеля — еврейский жаргон вперемежку с испорченными английскими словами. Во многих домах, в окнах выставлен портрет покойного Герцля в траурной раме. Есть много газет на еврейском языке — так странно видеть их плакаты об экспедиции в Тибет, о Порт-Артуре и т.д.
Со свойственной жителям Уайтчепеля приспособляемостью английскому языку научаются они быстро, но русский язык забывают еще быстрее. Встретил я как-то здесь еврея лет 30, который в России 4 класса гимназии кончил, а теперь, когда к нему говорят по-русски, в ответ умеет только любезно улыбаться. Живет же он здесь всего третий год.
Хотя английские газеты сплошь и рядом честят иммигрантов невежественными, некультурными и т.д., но для всякого беспристрастного наблюдателя ясно, что духовные, умственные интересы Уайтчепеля гораздо выше, гораздо свежее, чем в самом Лондоне.
Найдите англичанина, не профессионала и не богача, который стал бы читать в британском музее книги. Не найдете. Британский музей посещают или т. наз. literary hacks (литературные клячи), или люди, которым свободного времени девать некуда, или иностранцы. А загляните-ка в русскую читальню на Уайтчепеле. Я зашел как-то туда зимою. Окна заперты. Комнатка наперсточная. А люди — и на подоконнике, и в прихожей, и на лестнице. Есть скамьи, стулья, но никто не сидит, ибо стоя можно теснее набиться в комнату. Цель библиотеки — чтобы приехавшие сюда не забыли русского языка, русскую культуру, чтобы они, затерянные в большом равнодушном городе, имели уголок более ласковый, более родной, чем другие уголки. Здесь в библиотеке много русских газет, Пушкин, Достоевский, Толстой, ‘Жизнь замечательных людей’ Павленкова и т.д. Есть даже ‘Диалоги Платона’, пер. Влад. Соловьева.
Но подойдя теперь к тому месту, где была библиотека, я нашел там ‘Эмиграционное бюро’. В его окне было вывешено объявление, что за 2 фунта (20 рубл.) можно достать билет для переезда из Лондона в Нью-Йорк. Тут же возле бюро стоят бледные, грязные люди и предлагают купить у них или часы, или велосипед, или швейную машину, так как у них нет денег на проезд в Америку. И тут же они предъявляют вам эти предметы, которые весьма далеки от идеального состояния.
Не без труда отыскал я новое помещение библиотеки. Оно просторнее, чище, есть даже два газовых рожка. Внизу же чайная, которая, по желанию, может обратиться в лекционный зал, в бальный зал и даже в театр: в одном конце комнаты повешена занавеска, на которой, по мнению некоторых, изображено море, а по мнению других — битва русских с кабардинцами. Чайная открыта для всех, и вы можете зайти туда, когда хотите, так что чай-то пьют там всего 2-3 человека, а остальные 30-40 спорят, читают, слушают. Спор ведется по-еврейски. Я его не понимаю и потому разговариваю с каким-то юношей, который подсел к моему столику.
— Когда я жил в России, я слыхал: ах, Англия — то, Англия — се, и нет страны лучше Англии. А я вам скажу, что нигде так бедного человека не сосут, как здесь. Приехал я сюда два месяца назад — вышел на улицу, а куда идти — не знаю. Смотрю, возле меня еще триста таких, как я. Сбились в кучу, стоим. Подходит человек, богатый — в цилиндре, говорит: ‘Если бы я нашел хорошего портного, я бы его задешево взял’. Так все триста к нему и кинулись. Он посмотрел было на меня, но как увидел мои башмаки: ‘Нет, — говорит, — мне тебя не нужно — ты greener’ (зеленый — презрительная кличка для новичков). И куда я ни ходил, всюду мне на башмаки смотрели. Англичане не берут — у них там какие-то трейдюнионы, а еврей в день больше 3 шиллингов не платит…
— Но ведь 3 шиллинга — это очень хорошо, — сказал я.
— Да, хорошо, если б работа была каждый день. А то все больше нанимают на полдня, на четверть, а потом недели две ходи без работы. И к тому же со своими и конкурировать стыдно. Меня недавно выбрал хозяин на Бриклэне, а другие бросились к нему работы просить, и как посмотрел на них, так и отступился… А если даже — вот как я теперь — достанешь работу постоянную, — тоже не хорошо. Работа от 6 утра до 10 вечера, да один час на обед. А подмастерья, как звери. Спину разогнуть не смей. Отчего это никто в газетах не напечатает, не скажет беднякам, что здесь, в Лондоне, скверно для них — как нигде, чтобы они сюда не приезжали. Тут их швыряют, как в Литве огурцы, а они все едут, все бегут сюда, а что с ними здесь будет в конце концов — даже и подумать ужасно.
Оставил я меланхолического своего собеседника часу в 11 вечера. Весь Лондон уже вымер, а в Уайтчепеле все еще разливалась по улицам человеческая нищета — крикливая, яркая, неприкрытая.
Англичан в этом ‘квартале, заселенном преступниками’ — немного. Это сразу заметно, ибо кабаки в Уайтчепеле весьма немногочисленны.
Впервые: ‘Одесские новости’ / 8 августа 1904 г.