У Л. Н. Толстого в голодный 1892 год, Величкина Вера Михайловна, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 34 минут(ы)

У Л. Н. Толстого въ голодный 1892 годъ.

ВОСПОМИНАНІЯ.

Предисловіе.

Въ послдніе годы прошлаго столтія, когда Павелъ Ивановичъ Бирюковъ началъ собирать матеріалы для біографіи Льва Николаевича Толстого, онъ между прочимъ, обратился и ко мн и просилъ меня записать мои воспоминанія о тхъ дняхъ, которые я провела съ Л. Н. и съ его семьей въ тяжелый, голодный 1892 годъ. У меня сохранились отъ того времени кое-какія письма и свои собственныя записи, но, къ сожалнію, многое растерялось, потому что нсколько разъ вс эти письма и бумаги отбирались на обыскахъ,— часть возвращалась оттуда обратно, а часть, разумется, задерживалась. Затмъ, по возвращеніи моемъ изъ Канады, куда я здила съ духоборами, у меня пропалъ на желзной дорог чемоданъ, гд хранились наиболе дорогія для меня письма, которыя я всегда возила съ собой. Такъ затерялись и собственныя письма Льва Ник. ко мн.

Я общала П. И. Бирюкову исполнить его желаніе, но среди суеты жизни долго не могла приняться за эту работу. И только въ 1901-1902 году, когда меня арестовали по прізд моемъ въ Россію, я начала писать эти записки въ тюрьм. За такой долгій промежутокъ времени, у меня мало сохранилось въ памяти собственныхъ словъ и разсужденій Льва Ник., хотя помимо своего личнаго, тснаго общенія съ нимъ, я очень часто присутствовала при его бесдахъ съ разными корреспондентами и людьми, спеціально прізжавшими послушать Льва Ник., узнать его мнніе по тому или другому вопросу, поговорить съ нимъ о религіи и т. п. Въ т времена моей ранней молодости, меня больше интересовала вся та новая для меня жизнь, которая складывалась кругомъ Льва Ник. Въ моей памяти ярко сохранился его живой образъ,— такой, какъ онъ жилъ изо дня въ день среди насъ, передъ моими глазами проходилъ цлый рядъ его учениковъ и послдователей, многіе изъ которыхъ уже потерпли первыя крушенія въ устройств своей жизни соотвтственно его взглядамъ, и начинали отдаляться отъ него. Другіе же, наоборотъ, находились въ состояніи своего высшаго подъема и готовы были со всей беззавтной преданностью двинуться въ народъ и, вмст съ нимъ, добиваться установленія ‘царства Божія на земл’. Это было тогда однимъ изъ немногихъ свтлыхъ явленій на фон полнаго, царившаго въ то время общественнаго затишья и въ моемъ присутствіи происходили вс эти обсужденія и споры, большею частью я и сама принимала въ нихъ участіе. Теперь, можетъ быть, покажется нсколько страннымъ тотъ свободный, независимый тонъ, который усвоила себ вся наша молодежь по отношенію къ Льву Ник. Но огромную заслугу Льва Ник., какъ психолога, и составляетъ именно то, что онъ умлъ поставить себя съ нами такъ, что мы не только абсолютно не чувствовали на себ давленія сильнаго человка, а наоборотъ, все, что мы говорили, казалось для него очень важно и онъ умлъ заставить насъ высказываться до конца.

Воспоминанія мои мстами носятъ слишкомъ личный характеръ, потому что въ этихъ моихъ личныхъ вопросахъ и въ устройств моей собственной жизни Левъ Ник. принималъ самое живое участіе. И на этомъ фон личныхъ воспоминаній у меня живе рисуется дорогой мн образъ великаго человка. Больше сохранилось у меня записей, а также и живыхъ воспоминаній о дятельности нашей компаніи въ дл подачи помощи голодающимъ крестьянамъ, потому что я всей душой ушла въ эту работу, дйству я въ главномъ [центр и узжая по временамъ до самыхъ отдаленныхъ мстностей нашего района, я обстоятельно познакомилась со всмъ характеромъ и со всми развтвленіями нашей дятельности, и сама принимала участіе въ нкоторыхъ иниціативахъ. Этотъ опытъ можетъ быть интересенъ именно теперь, когда тотъ же вопросъ, во всемъ своемъ ужас, снова всталъ передъ русскими гражданами.

Въ 1902 году я все-таки не могла ни закончить этихъ записокъ, ни обработать ихъ. Въ тюрьм я тяжело заболла, потомъ меня освободили и выслали за границу, и текущая жизнь снова цликомъ захватила меня. Теперь, посл смерти Льва Ник., я опять пересмотрла мои записки. Черезъ такой долгій промежутокъ времени я ничего не могла измнить въ нихъ, не могла возстановить ничего большаго въ своей памяти, и они такъ и сохранили наивный характеръ юношескихъ воспоминаній. Я только привела ихъ въ порядокъ и дополнила въ нихъ то, что относилось къ послднимъ годамъ моихъ сношеній съ Толстыми.

И теперь, когда всюду собирается каждый фактъ, каждая черта изъ жизни Льва Николаевича, я сочла себя обязанной внести и свою долю труда въ это общее дло и подлиться впечатлніями, которыя я имла счастье пережить въ своей молодости. И, можетъ быть, мои записки дадутъ нсколько лишнихъ штриховъ для біографіи великаго писателя земли русской.

Глава I.
Мое первое знакомство съ Толстымъ.

Наступила тяжелая для нашей черноземной полосы зима 1891—1892 года. Кажется, цлыхъ 36 губерній пострадали отъ неурожая, ожидали голода. Въ Москв начали составляться всевозможные кружки и общества для сбора пожертвованій въ пользу голодающихъ крестьянъ. Московское общество словно проснулось отъ долгаго сна и зашевелилось, какъ потревоженный муравейникъ. Вс точно обрадовались новому занятію, новой жизни.

Въ одномъ изъ такихъ обществъ, состоявшемъ изъ либеральной московской интеллигенціи, числилась и я съ сестрой. Общество было довольно многолюдное, большую часть членовъ его составляли дамы. Оно собиралось на собранія, обсуждало дло поданія помощи, собирало пожертвованія деньгами и платьемъ, но, кажется, все еще не знало, какъ ему подступиться къ самому населенію. Посылать ли просто деньги, или муку, или же лучше прямо печенымъ хлбомъ,— такъ какъ деньги и муку голодные крестьяне могутъ, молъ, пропить,— и кому, и какъ посылать?… Наконецъ, тогда появилось въ газетахъ воззваніе какого-то земскаго врача Бляева, общество ршило посылать вс свои сборы въ его распоряженіе. Я довольно безучастно относилась ко всмъ этимъ обсужденіямъ въ обществ. Поработать я была не прочь, но совершенно не представляла себ тогда никакой работы въ рамкахъ такого общества. Къ тому же и настроеніе мое, и здоровье были въ такомъ состояніи, что я вообще относилась ко всему пассивно и безучастно. Но все новыя и новыя всти со всей Россіи о размрахъ и ужасахъ голодовки вызывали тревожное чувство и куда-то звали. Повсюду только и говорили, что о голод. Не могла больше спокойно оставаться и я, и меня стало тянуть туда, въ этотъ омутъ нужды. Зачмъ, что я могла тамъ сдлать, я не представляла себ, я только чувствовала, что должна быть не въ Москв, въ теплой комнат, а гд-то тамъ, на мст народныхъ страданій. Но какъ осуществить эту мысль, мн и въ голову не приходило.

Разъ одна изъ дамъ нашего общества сообщила мн, что Толстые устраиваютъ столовыя для голодающихъ крестьянъ и, кажется, нуждаются въ помощникахъ. При этомъ она сообщила мн адресъ, гд бы я могла узнать объ этомъ. Я похала по указанному мн адресу. Оттуда меня направили къ М. А. Сабашниковой. Уже одинъ роскошный домъ, гд она жила, произвелъ на меня неблагопріятное впечатлніе, которое не разсялось и посл. Она приняла меня, какъ просительницу, заявила, что теперь, кажется, уже ненужно, но что если будетъ нужно, то она дастъ мн знать и записала мой адресъ. Разумется, я напрасно ждала этого увдомленія, да и ея холодный пріемъ совершенно оттолкнулъ меня отъ мысли хать къ Толстымъ. Но мать моя посовтовала мн обратиться къ нимъ непосредственно и спросить, не нужна ли имъ помощь въ ихъ дл.

Сначала это мн показалось совершенно невроятнымъ: хать туда, куда меня никто не звалъ, навязываться въ сотрудники, да еще къ Толстымъ. Меня крайне смущала мысль, что они могутъ подумать, что я хочу хать на голодъ только ради нихъ. Роль какой-то просительницы, въ какую я уже разъ попала, была мн въ высшей степени противна. Къ идеямъ Льва Николаевича,— такъ, какъ я ихъ понимала тогда,— относилась я совершенно отрицательно и не интересовалась узнать ихъ ближе,— итакъ, мотива хать именно къ нему у меня ршительно не было. Я охотне похала бы куда-нибудь въ другое мсто,— но куда?

Наконецъ, матери удалось уговорить меня. Мн пришлось побдить большую долю природной застнчивости, чтобы хать одной къ совершенно незнакомымъ людямъ Это было въ конц декабря 1891 г.

Ко мн вышла Софья Андреевна. Взглядъ, которымъ она окинула меня, былъ не только неласковъ, но прямо даже враждебенъ. Впослдствіи она говорила, что, увидвъ мою маленькую, худенькую фигурку, она никакъ не могла себ представить, чтобы я могла серьезно работать, и съ досадой подумала, что это будетъ только обуза для ея близкихъ. Тмъ не мене, она не отказала ршительно, но сказала, чтобы я пріхала 3-го января, когда изъ деревни вернутся ея мужъ и дочери, такъ какъ сама она не можетъ сказать ничего опредленнаго,— она не вполн въ курс дла.

3-го января я похала опять. На этотъ разъ меня приняла Татьяна Львовна въ зал наверху, но тоже довольно холодно, хотя съ ней я говорила нсколько больше. ‘У насъ открыто уже до семидесяти столовыхъ,— говорила она,— открывать больше мы пока не ршаемся, такъ какъ нтъ средствъ, а на эти у насъ достаточно работниковъ, и кром того, просится масса народу,— вс хотятъ хать на голодъ.’

Я смолкла, потому что была уврена, что дло мое окончательно пропало. Если у нихъ такая масса работниковъ, то, разумется, съ какой же стати возьмутъ они совершенно незнакомую имъ, молоденькую двушку, безъ всякой рекомендаціи и, кром того, не имющую никакого понятія о дл.

Впрочемъ,— прервала себя самое Татьяна Львовна,— зайдите дня черезъ три, мы тогда хорошенько выяснимъ положеніе нашего дла: можетъ быть, вамъ и найдется работа.

Я ухала, считая свое дло совершенно безнадежнымъ.

Но нсколько дней спустя, я, все-таки, снова была у подъзда дома No 15 въ Хамовническомъ переулк. Сколько разъ и посл мн приходилось стоять у этого подъзда и всегда съ тмъ же нершительнымъ чувствомъ! На этотъ разъ, едва я успла дернуть звонокъ, какъ дверь отворилась, и на порог, передо мной появился высокій, плотный мужчина въ бломъ нагольномъ полушубк и спросилъ меня:— Что вамъ нужно?

Я подняла голову и сразу узнала, кто передо мной. Вмсто отвта, я быстро спросила сама:

— Левъ Николаевичъ?

— Да, что же вамъ нужно?

Въ нсколькихъ, довольно безсвязныхъ словахъ я объяснила, зачмъ пріхала:

— Да, знаю, дочь говорила мн. Вы не очень замерзли?— спросилъ онъ. Я отвтила, что не замерзла.

— А то зайдите въ домъ, погрйтесь и подождите меня, я скоро вернусь. Если же не замерзли, то пройдемте вмст, если намъ въ одну сторону, и я разскажу вамъ, въ чемъ дло.

Мы пошли. Левъ Николаевичъ, къ моему удивленію, смотрлъ на меня уже какъ на сотрудницу въ своемъ дл, и разсказывалъ, въ чемъ оно, собственно, состояло.

— Знаете,— говорилъ онъ,— мн вчера какъ разъ пришло въ голову такое сравненіе: мы находимся въ положеніи людей, у которыхъ въ рукахъ находится большой сосудъ, и изъ этого сосуда намъ нужно разлить въ стоящія передъ нами крохотные пузыречки и скляночки, не разливъ ни капли жидкости зря и вливъ въ каждую изъ скляночекъ какъ разъ сколько нужно. Это — очень нелегкое дло и требуетъ огромнаго, самаго мелочного вниманія къ каждому отдльному случаю. Да вотъ вы сами увидите, когда прідете, а когда вы хотите хать?— спросилъ онъ.

Я отвтила, что это зависитъ отъ него,— я готова хоть сейчасъ.

— Ну хорошо, такъ зайдите къ намъ завтра или послзавтра. Вы потолкуете съ моей меньшой дочерью. Она вамъ разскажетъ, какъ и за что слдуетъ приниматься, а мы приготовимъ для васъ письма и кое-какія нужныя бумаги.

Мы разстались. Такого быстраго успха я не ожидала. Левъ Ник. не поднималъ и вопроса о томъ, есть ли у нихъ средства и могутъ ли они еще открывать столовыя.

На другой день было 12-го января, и я не ршилась хать къ Толстымъ, потому что у нихъ могъ быть семейный праздникъ, а на слдующій день я снова похала.

На этотъ разъ меня провели въ маленькую комнатку второй дочери Льва Николаевича, Маріи Львовны, которая очень ласково приняла меня и стала знакомить съ дломъ.

— Когда же вы ршили хать?— спросила она меня.

— Да хоть сегодня же. Чмъ скоре, тмъ лучше.

— Эхъ, вы какая скорая. Но это отлично. Пока насъ тамъ нтъ, одинъ лишній работникъ будетъ какъ разъ кстати. Вы не будете очень одиноки. Всмъ дломъ тамъ завдуетъ теперь мой братъ, и онъ вамъ все разскажетъ, что нужно длать. Мы вамъ дадимъ къ нему письмо. Потомъ у насъ еще работаетъ одна очень славная двушка, фельдшерица. Я уврена, что вы съ ней сойдетесь. Она и лчитъ тамъ немножко.

Въ это время, въ комнату вошелъ Левъ Николаевичъ.

— Папа,— обратилась къ нему Марья Львовна,— она сегодня же хочетъ хать, надо дать ей письма къ Иль и Ермолаеву.

— Да, да, напиши. Ермолаеву напиши, чтобы ее, какъ слдуетъ, снарядили: а то вотъ какіе морозы стоятъ, хать далеко. А я пойду Иль напишу. У Ермолаева, вдь, теперь много нашего теплаго платья собралось.

И они стали вмст придумывать, во что бы меня одть на дорогу, и подшучивать надъ моей миніатюрной фигурой. Прибжали двое хорошенькихъ, блокурыхъ дтей,— мальчикъ и двочка, и стали ласкаться къ отцу. Тотъ гладилъ ихъ по головкамъ и разсянно отвчалъ на ихъ болтовню.

Наконецъ, запасшись необходимыми письмами и совтами, я распростилась съ отцомъ и дочерью.

— Скоро увидимся въ Бгичевк,— говорили они мн на прощанье.

Глава II.
Мой пріздъ въ деревню.

Черезъ нсколько часовъ я была уже въ вагон и чувствовала себя страшно одинокой и покинутой, въ первый разъ въ жизни разставшись съ семьей на боле продолжительное время. Помню, что отъ Тулы пришлось перессть въ какіе-то тсные, грязные вагоны. ^гхать, кажется, нужно было по Ряжско-Вяземской дорог. Я хала въ третьемъ класс. Въ вагон было невыносимо жарко и накурено махоркой такъ, что все стояло въ туман. Пассажиры были преимущественно крестьяне, и, несмотря на позднее время, на каждой станціи садилось много народу. Морозъ на двор стоялъ градусовъ 25, если не больше, и холодный воздухъ клубами морознаго тумана врывался въ вагонъ во время продолжительныхъ остановокъ на станціяхъ. Голова у меня кружилась отъ утомленія и отъ махорки, но на душ было такъ легко и радостно, какъ я давно уже не испытывала. Первая грусть прощанія съ семьей слетла, и я уже переносилась мыслью въ область своей новой дятельности.

Меня стали разспрашивать сосди, куда и зачмъ я ду. Я сначала отвчала очень сдержанно, но потомъ не выдержала и откровенно все стала разсказывать, куда и зачмъ я ду, и что я слышала, и что читала въ газетахъ. Я и не знала, что хала по такому же нуждающемуся району тульской губерніи. Скоро я оказалась посреди вагона, меня окружала толпа крестьянъ, преимущественно мужчинъ. Я что-то разсказывала имъ, видла кругомъ себя сочувственныя, возбужденныя лица, съ любопытствомъ прислушивающіяся къ моимъ словамъ. Изрдка раздавался чей-нибудь голосъ, останавливающій сосдей, чтобы не курили около меня:— ‘а то отъ вашего табаку ей голову дурнить будетъ’,— или отстраняющій отъ меня черезчуръ ужъ тснившійся народъ. Я уже забыла и про махорку, и про усталость и вся воодушевилась чувствомъ какого-то тснаго общенія съ новой, совершенно незнакомой мн средой.

Что лепетала молоденькая, совершенно неопытная, экзальтированная двушка толп бородатыхъ, полуголодныхъ тружениковъ,— у меня совершенно вылетло изъ головы. Помню только, что мн очень было грустно покинуть на станціи этотъ душный и тсный вагонъ. Какія-то сочувственныя пожеланія слышались мн на прощанье, слушатели мои выносили мн вещи, и скоро станціонный сторожъ привелъ ко мн комиссіонера Ермолаева, къ которому у меня было письмо отъ Толстыхъ, а гостепріимный вагонъ покатился дальше.

На станціи мн отрекомендовались двое молодыхъ людей. Это были Раевскіе, хозяева того имнія, куда я хала, и которое было центральнымъ пунктомъ, откуда распространялись столовыя Толстыхъ. Раевскіе узжали въ Тулу.

— Вотъ и отлично,— говорилъ Ермолаевъ, — вы у меня переночуете, а завтра съ тми же лошадьми подете въ Бгичевку.

Ночь я провела на жесткомъ диванчик въ зал у Ермолаева. На другое утро онъ напоилъ меня чаемъ и сталъ снаряжать въ дорогу, — я была совершенно городская барышня и не имла никакого представленія, какъ надо одваться въ дорогу зимою въ поляхъ. хать предстояло сорокъ верстъ, а день стоялъ очень морозный и солнечный. Но, кажется, Ермолаевъ постарался больше, чмъ слдовало, и я превратилась въ какую-то неподвижную кучу мхового платья.

Въ конц концовъ, онъ застегнулъ мховую полость саней и, давъ наставленіе кучеру:

— Ну, смотри, не вывали барышню!— распростился со мной. Мы тронулись.

Первый разъ въ жизни я хала такъ, совсмъ одна, среди обширныхъ, покрытыхъ снгомъ равнинъ. Вс городскія впечатлнія,— теплая комната, мягкій диванчикъ, розовый фонарикъ,— все это улетло куда-то очень далеко, и я полной душой жила уже новой жизнью, новыми впечатлніями.

Деревень по дути встрчалось очень мало. Но какъ меня поразили эти деревни! Я привыкла къ подгородной деревн лсныхъ мстностей, гд дома строятся изъ дерева, а боле богатые, обыкновенно, изъ кирпича. Здсь же, среди степной, безлсной равнины, кое-гд лпились небольшія кучки крохотныхъ хатокъ, сложенныхъ изъ неровнаго камня и крытыхъ соломой, мстами растрепанной, точно неприбранная копна сна, а мстами даже и вовсе наполовину снятой. Посл я узнала, что этой соломой кормили тогда скотъ. Хаты были безъ трубъ, топились по черному. Въ такихъ же хатахъ и я буду работать,— думала я по дорог. Съ кучеромъ своимъ я почти не разговаривала, такъ какъ слишкомъ погрузилась въ свои мысли. Черезъ нсколько часовъ зды, онъ поднялъ кнутъ и, указывая имъ вдаль, повернулся ко мн:

— А вонъ и Горки! Сейчасъ дома будемъ!

И, дйствительно, скоро мы въхали въ усадьбу и остановились у крыльца большого одноэтажнаго дома съ зеленой крышей.

Въ дом одинъ изъ слугъ заявилъ: — а намъ Богъ барышню послалъ!

Кто-то вышелъ оттуда, и меня принялись раскутывать, что оказалось не такъ-то легко.

Выбравшись, наконецъ, изъ своихъ шубъ и мховъ, я объяснила, кто я и зачмъ пріхала, и сказала, что у меня есть письмо къ Иль Львовичу. Высокій, худой блондинъ отрекомендовался мн Ильей Львовичемъ и взялъ у меня письма. Потомъ меня пригласили къ обду.

Первое мое впечатлніе въ этомъ дом было крайне неблагопріятное. Посл уютной, семейной обстановки, мн все показалось здсь такимъ грязнымъ, неустроенныхъ комнатъ въ дом было много, но я сначала никакъ не могла разобраться, кому какая принадлежитъ и куда можно приткнуться. Вс были въ валенкахъ,— очевидно, на полу было холодно.

Кром Ильи Львовича и той двушки, которую мн рекомендовала Марія Львовна, я познакомилась еще съ однимъ изъ своихъ будущихъ товарищей по работ, П. Н. Г. Это былъ тихій, молчаливый юноша, лицо у него было хорошее и одтъ онъ былъ въ обычный костюмъ сторонниковъ Льва Ник., — въ срую фланелевую косоворотку, подпоясанную тоненькимъ ремешкомъ.

Посл обда Елена Михайловна, — такъ звали молодую двушку,— показала мн комнату, которую я могла бы занять, а потомъ и свою комнату, гд у нея была небольшая аптечка, и затмъ оставила меня въ поко устраиваться.

Боже, какой одинокой почувствовала я себя! Устраиваться я не умла, ничего не знала, гд, что достать, гд взять воды для умыванья. Прислуга въ дом была только мужская,— значитъ, все нужно было длать самой. Кругомъвсе незнакомые и мало мн понятные люди, и какъ я ни бодрилась, но самая дтская тоска по родной семь все тсне и тсне сжимала мн сердце, и я кончила тмъ, что расплакалась въ своей неуютной, неустроенной комнат. Это успокоило меня и, поплакавъ немножко, я пошла къ Иль Львовичу просить у него работы. Онъ былъ занятъ какимъ-то очень оживленнымъ разговоромъ съ Елен. Мих., и когда я обратилась съ своей просьбой, они оба просто разсмялись.

— Только пріхали, сейчасъ и за работу! Да и работы-то теперь нтъ!

Я смотрла разочарованной, что же мн было длать?

— Подождите,— сжалилась надъ моимъ огорченнымъ видомъ Елена Мих.,— къ вечеру, когда будутъ ужинать, я пойду, покажу вамъ столовую въ здшней деревн, а до тхъ поръ отдохните.

Нечего длать, пришлось ждать до вечера.

Глава III.
Начало работы.

Первая столовая, которую я увидала, произвела на меня сильное впечатлніе. Она была устроена тоже въ черной хат, какихъ было огромное большинство въ округ. Я впервые была въ такой хат. Очень неприглядной и мрачной показалась мн она своими черными, глянцовитыми стнами. Хата была маленькая, пахло дымомъ, и все было полно народомъ.

Насъ встртили поклонами, и какой-то мужикъ съ черной, какъ уголь, бородой, черными глазами и необыкновенно добрымъ выраженіемъ лица, подалъ намъ ршето съ нарзанными кусками прекраснаго, дымящагося еще, чернаго хлба. Мы попробовали и хлбъ и похлебку, для чего намъ вс наперерывъ тянули свои ложки. Народъ уже слъ за столъ, и въ этой маленькой, черной хатк, съ запахомъ дыма, сдлалось очень тепло и уютно. Хозяйка, тоже очень добрая на видъ женщина, такъ привтливо угощала всхъ, что просто не хотлось уходить отъ нихъ.

На возвратномъ пути я замтила своей спутниц, что, кажется, хозяева — очень добрые люди.

— Да, отвтила она,— онъ — ласковый мужикъ, только себ на ум! Тогда мн, еще незнакомой съ благотворительной работой, мало сказало это слово.

На другой день я, наконецъ, сама нашла себ работу. Въ одной изъ сосднихъ деревень, въ Гаяхъ, оказалось какое-то недоразумніе въ столовой, и Илья Львовичъ говорилъ съ Ея. Мих., что слдовало бы туда създить, да некому. Я услыхала и предложила свои услуги.

— Да, вдь, вы же еще ничего не знаете здсь! хать придется безъ кучера. Людей здсь лишнихъ нтъ.

Я попросила указать мн только дорогу, а тамъ дальше я буду спрашивать. Безъ кучера же я умю здить.

Илья Львовичъ согласился. Оказалось, что мн запрягли большія розвальни, въ которыхъ я еще никогда не здила, и никакъ не могла приладиться ссть въ нихъ. Это меня однако не смутило,— я похала въ нихъ стоя.

Дло было уже къ вечеру, поднималась легкая позмка. Но деревня была очень близко, и я нисколько не сомнвалась, что благополучно исполню данное мн порученіе.

Гаи я нашла довольно скоро, отыскала и столовую, гд въ это время какъ разъ собрался къ ужину народъ. Первый мой боле или мене самостоятельный шагъ доставилъ мн нсколько истинно-блаженныхъ минутъ. Здсь, въ полной народа хат, я сразу почувствовала себя на мст. Разумется, въ дл я еще ничего не понимала, но я внимательно выслушивала все, что мн говорили, записывала, и мы вмст все обсуждали. Я ухала съ самымъ радостнымъ и удовлетвореннымъ чувствомъ.

Пріхала я, когда уже совсмъ стемнло. Оказалось, что дома обо мн безпокоились, и одинъ пріхавшій помщикъ послалъ за мной своего кучера, съ которымъ я разъхалась, вроятно, по моему плохому знанію дороги.

Въ слдующіе дни я взялась помогать Елен Мих. въ ея медицинской дятельности и самымъ усерднымъ образомъ развшивала Доверовы порошки, которые мы въ большомъ количеств раздавали кашляющимъ мальчуганамъ, набиравшимся къ намъ въ переднюю.

Мало-по-малу я стала оріентироваться въ работ. Подробностей того, что я тогда длала, я не помню, вроятно потому, что все для меня было еще не совсмъ ясно, а чего-нибудь боле крупнаго, что оставило бы сильное впечатлніе, ничего не случилось. Работали мы очень дружно, по-товарищески. Елена Мих. усердно лчила больныхъ, и нердко я сопутствовала ей въ ея медицинскихъ посщеніяхъ и, гд возможно, старалась помогать ей.

Столовыхъ тогда было устроено всего около 70—80, но нкоторыя изъ нихъ находились въ далекихъ районахъ, и ими завдывали другіе сотрудники, съ которыми я еще не познакомилась. Начало открытія столовыхъ въ этомъ краю принадлежало, собственно, не Льву Николаевичу, а его хорошему другу, Ивану Ивановичу Раевскому, который на свои средства открылъ шесть столовыхъ, подъ названіемъ ‘сиротскія призрнія’. Желая ознакомиться съ положеніемъ дла, Левъ Ник. еще осенью объхалъ эти края, бывшіе тогда центромъ неурожая, и тогда же ршилъ поселиться здсь. Однако осуществить это свое желаніе ему удалось только въ начал ноября, когда съ мстъ стали приходить все боле и боле тревожныя извстія. Онъ похалъ съ обими дочерьми къ Ивану Ивановичу Раевскому, захвативъ съ собой изъ Москвы пожертвованныя Софьей Андреевной 500 рублей и поселился у него, чтобы ‘длать такъ,— какъ онъ говорилъ,— что Богъ велитъ,— кормить, раздавать, если будетъ что’. Черезъ недлю онъ писалъ: ‘Вс Заняты, и хорошо. Столовыя для самыхъ бдныхъ,— у двочекъ есть школа, и желаніе, и попытки помощи во всхъ родахъ. Я очень радъ за нихъ. Время очень интересное, положеніе напряженное и опасное’ {‘Русская Быль’. Серія III. Л. Н. Толстой. Краткая біографія Л. Н. Толстого. П. И. Бирюкова.}.

Н. И. Раевскій вскор посл его прізда опасно заболлъ и скончался, и все дло осталось цликомъ на рукахъ Льва Ник., который и расширилъ его до тхъ огромныхъ размровъ, въ какихъ оно оказалось въ конц. Тогда Софья Андреевна написала въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ свое воззваніе о помощи голодающимъ крестьянамъ, и къ Толстымъ посыпались пожертвованія деньгами, хлбомъ, одеждою и др.

По сосдству такой же дятельностью, только въ гораздо меньшихъ размрахъ, занималась другая помщичья семья Ф. Въ начал моего пребыванія въ деревн тамъ жила только одна Н. И., молоденькая двушка, очень энергичная и дятельная. Скоро я познакомилась и съ ней. Она жила одна въ маленькомъ флигельк, гд мы, вс работающіе въ этомъ краю, нердко собирались впослдствіи. Меня очень удивляло, что она можетъ тамъ жить совершенно одна, но отъ моего вниманія ускользнуло тогда то, что она составляла предметъ самыхъ нжныхъ заботъ всхъ служащихъ въ имніи.

Въ одно прекрасное утро прізжаетъ къ намъ изъ отдаленнаго района одинъ изъ сотрудниковъ, въ которомъ я узнала своего стараго знакомаго М. А. Н. Онъ зналъ меня еще почти двочкой. Для меня, чувствовавшей себя такъ одиноко среди своихъ новыхъ знакомыхъ, было большой радостью встртить хоть одно знакомое лицо. ‘Какъ наша молчаливая барышня-то оживилась, даже глаза заблестли!’ тихонько сказала кому-то Елена Мих. Съ тхъ поръ я стала гораздо свободне въ своихъ отношеніяхъ съ окружающими, и между нами началось нкоторое сближеніе.

Такимъ образомъ, за дв недли, проведенныя мною въ Бгичевк до прізда Толстыхъ, я успла въ общихъ чертахъ ознакомиться съ дломъ и боле или мене освоиться съ своими сотрудниками по длу, которые почти вс были сторонниками взглядовъ Льва Николаевича.

Глава IV.
Пріздъ Толстыхъ. Организація работы. Раздача одежды.

Къ концу января получилось извстіе, что Толстые возвращаются. Илья Львовичъ давно уже соскучился по своей семь и радъ былъ возможности ухать. Но насъ всхъ это извстіе порядочно смутило. Очевидно, жизнь наша какъ-то должна измниться, сдлаться серьезне. Илья Львовичъ немножко волновался и попросилъ даже, полушутя, Елену Мих. поставить къ себ въ аптеку бутылку рябиновки. Та надъ нимъ подшучивала и просила его разсказывать объ отц. Я мало себ представляла, какія у насъ могли произойти перемны, но не хотла никакихъ. Мн жаль было разстаться съ нашей дружной совмстной работой, съ нашими веселыми бесдами въ свободныя минуты.

Наконецъ, они пріхали. Софья Андреевна тоже пріхала вмст съ мужемъ и дочерьми. На Льва Николаевича я уже какъ-то боялась теперь и смотрть. А Марья Львовна была удивительно хороша, — серьезная, ласковая, полная сознанія важной и нужной работы. Она съ участіемъ стала разспрашивать меня, какъ мн живется, какъ я примнилась къ работ, и я сразу какъ-то почувствовала въ ней близкаго и серьезнаго человка.

Работа съ самаго начала пошла у насъ регулярне. Каждое утро вставали мы въ седьмомъ часу, такъ какъ передняя была уже биткомъ набита народомъ. Если мы немножко просыпали, то Левъ Николаевичъ, проходя по коридору, стучалъ намъ въ двери. Утро работали мы вмст въ передней, разбирая просьбы, нужды собравшагося народа. Затмъ кто-нибудь одинъ оставался дежурить дома, а остальные разъзжались по окрестнымъ деревнямъ, всегда посовтовавшись раньше со Львомъ Николаевичемъ. Онъ неизмнно былъ въ курс дла и всегда помнилъ каждую мелочь, куда и зачмъ нужно было хать. Но занятіе съ народомъ въ передней его всегда нсколько разстраивало и мшало его литературнымъ работамъ, и мы, по возможности, старались предупредить его приходъ, чтобы онъ могъ поработать утромъ за письменнымъ столомъ. Въ такіе дни онъ чувствовалъ себя гораздо лучше, спокойне. Но это не всегда удавалось, такъ какъ вставалъ онъ очень рано и не могъ видть, чтобы народъ дожидался.

Въ самомъ дл, одной изъ самыхъ темныхъ сторонъ нашей работы это была передняя. Она съ утра набивалась всякаго рода просителями. Разобрать основательно просьбу здсь не было возможности. Чтобы опредлить степень нужды, мы сами здили по деревнямъ и на мст видли, кто въ чемъ нуждался. Просители же для большей дйствительности своей просьбы подкрпляли ее разными посторонними средствами, и Льву Николаевичу приходилось переживать тяжелыя минуты, когда они падали передъ нимъ на колни. Однажды, когда одинъ крестьянинъ опустился передъ нимъ на колни, опустился и Левъ Николаевичъ.

— Ну что-жъ, давай такъ разговаривать, если теб это удобне,— спокойно проговорилъ онъ. Проситель сконфуженно всталъ съ колнъ.

Другой разъ передъ нимъ бросилась такъ баба. И Левъ Николаевичъ сначала долго не могъ понять ея просьбы. Оказалось, что она просила выписать изъ столовой ея ребенка. Обыкновенно, просьбы были обратнаго характера, и Левъ Николаевичъ былъ очень удивленъ.

— Пусть ужъ одна моя душа пропадаетъ,— объяснила баба,— дома, все равно, сть нечего, а ребенка своего на погибель я отдать не могу.

Дло состояло въ томъ, что во многихъ приходахъ священники съ амвона убждали народъ не принимать помощи отъ Толстого, потому что онъ — антихристъ.

— Вы думаете,— говорили они,— что антихристъ со зломъ придетъ къ вамъ. Нтъ, онъ придетъ къ вамъ съ добромъ, съ хлбомъ, какъ разъ въ то время, когда вы будете съ голода помирать. Но горе тому, кто соблазнится на этотъ хлбъ.

Трудно было голодному народу не соблазниться на него, и потому мало кто ршался слдовать геройскому поступку бабы. Да и кром того, народъ серьезно не врилъ своимъ попамъ. Но разговоровъ по этому поводу было очень много. Насъ во многихъ мстахъ прозвали антихристовыми дтьми, что даже не было вполн безопасно для одиноко бродящей отъ села къ селу беззащитной молодежи.

Приходили къ намъ и съ совершенно посторонними просьбами въ род того, чтобы дать денегъ на дорогу къ о. Іоанну Кронштадскому. Вотъ отъ всхъ этихъ сценъ и просьбъ намъ и хотлось всегда удалять Льва Николаевича. Он тяжело дйствовали на него. И кром того, утромъ онъ любилъ писать, а писалъ онъ въ то время ‘Царство Божіе внутри васъ’, или ‘Христіанство не какъ мистическое ученіе, а какъ новое жизнепониманіе’. Эта работа его для всхъ насъ была страшно дорога. Иногда онъ прочитывалъ намъ готовую главу изъ нея. Въ свободную минуту мы переписывали для него.

Какъ-то пронесся слухъ, что можетъ случиться обыскъ, и работа будетъ отобрана. У насъ уже составлялся планъ, какъ спасти ее. Работа лежала всегда въ опредленномъ мст на стол, и тотъ, кто оставался дежурнымъ, долженъ былъ, при первомъ же появленіи полиціи въ дом, черезъ другой ходъ увезти или переправить ее въ сосднее имніе.

* * *

Софья Андреевна была возмущена, что у насъ было такъ грязно и безпорядочно въ комнатахъ, и прежде всего принялась, со свойственной ей энергіей, наводить порядокъ. Она сама мыла и терла полы, на обденномъ стол появилась чистая скатерть, и вообще, въ дом почувствовалась женская, хозяйственная рука. Затмъ, она занялась нашей голодающей кассой, которую до сихъ поръ вела Елена Мих., заглянула въ наши склады и увидала, что тамъ лежитъ много разныхъ пожертвованныхъ матерій, платья, блья и т. п. Намъ присылали всевозможныя вещи, иногда даже совершенно непригодныя для крестьянскаго обихода. Между прочимъ, былъ пожертвованъ цлый тюкъ очень хорошихъ, но слишкомъ дорогихъ вязаныхъ вещей дтскаго туалета.

Раздача этихъ тряпокъ очень затрудняла всхъ сотрудниковъ, и никто охотно не брался за это дло. Въ начал своей дятельности, Татьян Львовн пришлось пережить очень непріятную минуту въ этой области, и она съ тхъ поръ отказалась раздавать. Разъ, когда она была въ деревн Пенькахъ, она сказала двумъ, тремъ бабамъ, чтобы он пришли къ ней на другой день,— она дастъ имъ кое-какой оджи для дтей. На другой день, не успла она еще встать, весь дворъ былъ уже полонъ бабами. Оказалось, что обрадованныя бабы не сумли держать языкъ за зубами, разсказали о своемъ счасть всей деревн, и вотъ он вс явились. ‘Мы — Пеньтевскія!… Здсь, говорятъ, оджу раздаютъ!’ У бабъ просто разгорлись глаза на тряпки. И тряпки-то, притомъ, были нарядныя, никогда ими не виданныя,— какъ тутъ устоять противъ соблазна?

Я сама, какъ человкъ новый, не испытала еще на себ этой непріятной и тяжелой стороны дла: и потому, когда Марія Львовна отказалась наотрзъ отъ раздачи оджи, и Софья Андреевна предложила мн быть въ этомъ ея помощницей, я, безъ всякихъ колебаній, согласилась. Скоро мн пришлось въ этомъ раскаяться. Однажды мы похали, вмст съ Маріей Львовной, въ одну отдаленную деревню, гд только еще предполагалось завести столовыя. Я захватила съ собой кое-что изъ оджи, преимущественно для дтей. Въ деревн мы раздлились съ ней, чтобы какъ можно скоре справиться съ переписью.

Окончивъ свою сторону раньше Маріи Львовны, я ршила дать кое-что изъ оджи наиболе нуждавшимся. Еле я успла вынуть изъ саней дв-три вещи и снести ихъ въ хату, какъ сани мои были окружены толпой народа, и мн уже не было возможности, ни вынуть ничего изъ нихъ такъ, чтобы это не сдлалось извстно всмъ, ни снести въ хату, кому было нужно, по моему мннію. Глаза окружавшей меня толпы разгорлись на эти тряпки, и на всхъ лицахъ я читала страстное желаніе получить что-нибудь себ. Мужики тутъ не отставали отъ бабъ, и вс наперерывъ длали мн различныя указанія. Я совершенно растерялась, весь мой обдуманный планъ рухнулъ, толпа владла мной, и я остановилась въ полномъ недоумніи. Тутъ меня выручила Марія Львовна. Она какъ разъ подоспла въ эту критическую минуту, сложила вс вещи, и мы довольно скоро собрались и ухали.

Стоялъ чудный зимній вечеръ, когда мы хали обратно, на неб свтила полная луна, а на душ была такая тяжесть, сознаніе какого-то нравственнаго насилія надъ чужими душами. Марія Львовна хорошо понимала мое настроеніе и удивительно чутко относилась ко мн. Посл этого случая я отказалась отъ раздачи платья и производила это только въ случаяхъ крайней нужды. Но это случилось уже посл отъзда Софьи Андреевны. Сама же она призвала деревенскихъ портнихъ, быстро заставила ихъ перекроить на поддвки для мальчиковъ-подростковъ все сукно и тутъ же поскоре сшить, пока не прошла зима. Она сама все время слдила за кройкой, стоя цлые дни въ холодной, нетопленой комнат. Энергія ея была поразительна, и скоро множество мальчиковъ защеголяли уже въ новыхъ поддвкахъ.

Глава V.
Мятель.— Сближеніе съ семьей Толстыхъ.

Первое время моей жизни у Толстыхъ я все какъ-то сторонилась самого Льва Николаевича и нисколько не скрывала, что не интересуюсь его взглядами и убжденіями. Это тамъ было не совсмъ обыкновенно, потому что, насколько я помню, туда никто не прізжалъ, кто бы не интересовался имъ. Разговоровъ съ нимъ я избгала, впрочемъ, и по простой застнчивости. И потомъ, до тхъ поръ я вообще жила очень замкнутой, внутренней жизнью и не привыкла высказывать ни своихъ мыслей, ни чувствъ.

Одинъ разъ, когда я длала кофе для Льва Николаевича, онъ, вроятно, самъ заинтересовался, что за молчаливый субъектъ работаетъ у него, и началъ разспрашивать меня о моихъ взглядахъ. Кажется, онъ ждалъ встртить во мн православнаго человка. Я очень неохотно отвчала ему. Но разъ Левъ Николаевичъ хотлъ, то онъ всегда могъ заставить высказаться. Это былъ мой первый серьезный разговоръ съ нимъ. Когда онъ понялъ, съ кмъ иметъ дло, онъ весело улыбнулся и замтилъ:

— А знаю, знаю, послдовательница Михайловскаго, Шелгунова, Тимирязева и т. п.

Потомъ онъ спросилъ меня, что я читала. Я отвтила. Читала я, вообще, довольно много и по исторіи, и по философіи, и по литератур.

— А Канта вы читали?

— Нтъ.

— А Шопенгауэра?

— Тоже нтъ.

— Какъ же вы не читали такихъ столповъ философіи и ума человческаго?

А я не читала ихъ потому, что эти философы были очень непопулярны въ окружавшей меня тогда сред. Но на этотъ разъ я сообразила, что у меня чего-то не хватаетъ, и ршила непремнно въ ближайшемъ будущемъ прочесть, что рекомендовалъ мн Левъ Николаевичъ.

Мн показалось, что посл этого разговора онъ сталъ нсколько внимательне присматриваться ко мн, что меня очень смущало. Но вскор со мной случилось маленькое происшествіе, которое сразу сблизило меня съ Толстыми и навсегда привязало меня къ нимъ.

Какъ я уже сказала, мы каждое утро совтовались со Львомъ Николаевичемъ, куда нужно было хать. У него всегда находился отвтъ, и онъ давалъ какое-нибудь порученіе, обыкновенно нелегкое. Такъ и на этотъ разъ онъ поручилъ мн прохать нсколько селеній вдоль рчки Рыхотки, верстъ на 18. Первыя селенія были мн знакомы, а слдовательно знакома и дорога, дальше же нтъ. Было довольно холодно. На мн была надта мховая, городская шубка, которую Левъ Ник. называлъ всегда, шутя, ‘кофточкой’, мховая муфточка и шапка,— однимъ словомъ, по-городски, это было очень тепло. Но такъ какъ путь предстоялъ дальній и хала я одна, безъ кучера, то племянница Л. Н., Вра Александровна Кузьминская, накинула на меня сверху еще свою ротонду. Я отправилась.

Сначала все шло благополучно, но къ вечеру подулъ небольшой втерокъ и поднялся поземокъ. Я, не подозрвая, что погода мняется, храбро хала впередъ, тмъ боле, что хать мн было сравнительно легко,— я хала по втру. Съ дороги я тоже не сбивалась,— рчка указывала путь. Наконецъ, дохала я до совершенно еще незнакомой мн деревни, Заборовки,— кажется верстахъ въ 15-ти отъ нашего дома. Къ поземку начала присоединяться мятель. Начинало темнть. Я ршила, что всхъ порученій я, все равно, не успю исполнить, и, огорченная этимъ, собиралась хать обратно. Крестьяне, собравшіеся въ хат, узнавъ о моемъ намреніи, пришли въ ужасъ. Они увряли, что хать по такой погод и такъ далеко — прямо невозможно.

— Мы и грха на душу не возьмемъ, чтобы въ эту погоду отпустить тебя, да еще навстрчу втру. Оставайся съ нами ночевать.

Очень мн не хотлось ночевать въ незнакомой деревн, когда дома ждали меня. Вечеръ еще только начинался, времени было много. Вдругъ я вспомнила, что дальше, верстахъ въ пяти, въ Андреевк живетъ мой знакомый Н. со своимъ товарищемъ Г., тмъ самымъ молодымъ человкомъ, котораго я одного изъ первыхъ встртила въ Бгичевк, когда я только что пріхала. Въ Андреевку меня отпускали, потому что это было недалеко и хать было по втру. Я думала, что по дорог я даже могу закончить данныя мн порученія. Но не успла я дохать и до сосдней деревни, какъ поднялась сильнйшая мятель. Деревню я, все-таки, нашла, но останавливаться было уже некогда, нужно было торопиться дальше. Дорога была простая, лошадь бжала хорошо, но ршительно ничего уже нельзя было видть. Я, вообще, немного близорука и, чтобы лучше разглядывать дорогу встала въ своихъ санкахъ. Ротонда моя разввалась и, кажется, только пугала лошадь. Руки у меня совершенно окоченли, но я до конца такъ и не подозрвала опасности. хала я уже точно между двумя блыми стнами, лошадь чутьемъ находила дорогу. Она, кажется, боялась. Одинъ разъ я сбилась съ пути и попала на какіе-то хутора. Тамъ мн разсказали дорогу, и я похала дальше. Но, должно быть, долго хала я эти нсколько верстъ, потому что уже совсмъ было темно, когда я наткнулась на сосднюю съ Андреевкой деревню Исленьево. Тамъ меня тоже не хотли пустить дальше и оставляли ночевать. Но цль моего пути была только въ І¹^ верстахъ, и мн было очень обидно оставаться здсь. Тогда мн дали въ провожатые мальчика — подростка, и хорошо сдлали, потому что въ этомъ мст какъ разъ очень легко спутаться ночью, да еще въ мятель. Такимъ образомъ благополучно дохала я до цли своего путешествія, все еще не представляя себ, что вернуться домой въ эту ночь мн будетъ невозможно. Я ни въ коемъ случа не разсчитывала ночевать въ Андреевк.

Въ Андреевк я застала только одного изъ нашихъ сотрудниковъ, Г. Онъ жилъ съ Н. у кузнеца, имвшаго въ своей хат лишнюю комнату съ деревяннымъ поломъ и даже самоваръ. Н. не было дома. Меня напоили, накормили, обогрли, накормили также и лошадь. Между тмъ, наступила уже ночь. Неожиданно для моихъ хозяевъ, я собралась хать, объявивъ, что я хорошо знаю дорогу. На двор бушевала страшная вьюга. Какъ городская жительница, я не имла никакого представленія о той опасности, какой я подвергалась, и меня страшно смущала мысль, что въ Бгичевк меня ждутъ, что Софья Андреевна сердится на то безпокойство, которое я доставила имъ, не возвращаясь такъ долго. Кузнецъ просто изумился, услыхавъ о моемъ намреніи.

— И до угла улицы теперь не дойдешь,— не то, что 20 верстъ хать!— сердито говорилъ онъ.— Хорошо, если завтрато хоть просвтлетъ.

Длать было нечего. Я чувствовала себя неловко и тревожно, но пришлось остаться до утра. Утро настало ясное, роскошное. Г. ршилъ хать вмст со мной. Я была очень этому рада, потому что чувствовала себя какъ-то виноватой и особенно боялась Софьи Андреевны, такъ оберегавшей семейные интересы и семейный покой. Потомъ я вспомнила, что въ это утро она хотла ухать, и успокоилась немного, надясь, что я уже не застану ее. Вдругъ, на полдорог, насъ нагоняютъ двое розвальней. Сидящіе въ нихъ мужики весело съ нами здороваются и заявляютъ ламъ, что они всю ночь меня искали въ поляхъ. Ихъ послали изъ Бгичевки, опасаясь за меня, что я гд-нибудь замерзла. Это меня страшно смутило.

Оказалось, что дома были гораздо больше встревожены, чмъ я могла себ представить. Какъ деревенскіе жители, они ясно понимали всю опасность моего положенія. Левъ Ник., какъ разсказала мн Марія Львовна, не спалъ всю ночь. Но, вмсто недовольства, я встртила самый радостный, самый сердечный пріемъ — заблудшая овца дороже всхъ остальныхъ!— говорилъ съ радостной улыбкой Левъ Николаевичъ.

Оказалось, что я глубоко ошиблась и въ Софь Андреевн, предполагая въ ней такъ мало сердца. Она горячо расцловала меня, а когда я сказала, что думала, она уже ухала, она отвтила мн:

— Какъ я могла бы ухать, не зная, что съ вами сдлалось?

— Да, Врочка,— говорила Марія Львовна,— ты намъ сегодня стоила просто нсколькихъ лтъ жизни!— Но она говорила это такъ добродушно, что огорчаться было невозможно.

Посл этого событія я стала чувствовать себя у Толстыхъ, какъ въ родной семь.

Софья Андреевна ухала на другой день. Съ дороги она прислала письмо, гд говорила, что душой она чувствуетъ себя еще совершенно въ Бгичевк. Помню, что, слушая это письмо, мн казалось, что она и мн — очень близкій человкъ, и ея интересы были дороги и мн.

Глава VI.
Переселеніе въ Татищево.

Скоро мн пришлось ухать изъ ‘главнаго штаба’. Такъ назывался у насъ домъ Раевскихъ въ деревн Бгичевк, гд сосредоточивалось все центральное управленіе столовыми и жила семья Толстыхъ. Пріхала Татьяна Львовна,, и теперь тамъ было достаточно народу и безъ меня: гораздо нужне были люди въ различныхъ другихъ пунктахъ района, занятаго нашими столовыми, для лучшаго наблюденія надъ наиболе изъ нихъ отдаленными и для открыванія новыхъ, когда на то явится возможность. Надо замтить, что возможность эта существовала въ продолженіе всего года, потому что каждая почта приносила новыя пожертвованія, и небольшая сумма осталась даже и на другой годъ, что было очень важно, потому что въ нкоторыхъ мстахъ неурожай повторился во всей своей сил и въ слдующемъ году. Для моего поселенія выбрали очень близкій отъ Бгичевки пунктъ,— село Татищево, расположенное верстахъ въ пяти отъ Бгичевки. Райономъ моихъ столовыхъ были теперь вс деревни по рк Рыхотк, вплоть до Андреевки. Въ моемъ вдніи оказалось 14 столовыхъ. Въ Татищев столовыя были открыты Маріей Львовной. Ихъ, какъ разъ, описываетъ Левъ Николаевичъ въ своей стать ‘О средствахъ помощи населенію, пострадавшему отъ неурожая’ {‘Голодъ’, Л. Н. Толстого. Изд. Посредникъ.}. Марія Львовна хорошо знала населеніе Татищева и потому она похала со мной, чтобы устроить меня и рекомендовать народу.

Татищево было большое село,— около ста дворовъ, и раздлялось на дв слободы,— старую и новую. Въ старой была церковь и жилъ причтъ. Въ каждой слобод была отдльная столовая. Столовыя устраивались у насъ обыкновенно въ хат какого-нибудь бднаго, обремененнаго многочисленной семьей крестьянина, чтобы за хлопоты хата его отоплялась и вся семья могла бы кормиться. Но населеніе деревни всегда само длало выборъ такой хаты, имя въ виду эти условія, такъ что мн легче было выбрать, кому они довряютъ и къ кому будутъ охотно ходить. Такъ, напримръ, въ Татищев какъ разъ пришлось, по желанію населенія, смнить хозяина столовой. Крестьяне были недовольны его неаккуратностью и сварливостью его жены.

Незадолго передъ этимъ, въ Татищев прошла эпидемія оспы и, когда мы пріхали туда, еще немало ребятишекъ бгало съ шелушившейся оспой. Но никто ихъ не сторонился, они ходили даже въ столовыя. Населеніе, очевидно, привыкло къ осп. Кое-гд еще случались отдльныя заболванія. Такъ, я разъ нашла въ одной хат двухъ заболвшихъ грудныхъ дтей — близнецовъ. Одинъ изъ нихъ уже поправлялся и казался боле крпкимъ ребенкомъ. А другой — истощенный, съ старческимъ личикомъ, представлялъ собой какой-то одинъ сплошной нарывъ, такъ что мать должна была все время держать его на подушк. Ребенокъ печально смотрлъ своими большими глазами и только жалобно пищалъ. Родители съ нетерпніемъ ждали его смерти. Черезъ два дня онъ умеръ, и они вздохнули свободне.

Марія Львовна особенно рекомендовала моимъ заботамъ наиболе нуждающіяся семьи и, между прочимъ, семью недавно умершаго крестьянина, Евся. И при жизни его, двухдушевой надлъ семьи былъ сданъ въ аренду, и самъ Евсй съ семьей ходилъ побираться по міру, а съ его смертью, семья потеряла и послднюю опору. Она состояла изъ старухи-матери, больной женщины, умершей въ это же лто, старшаго сына — идіота, парня лтъ 20-ти, второго сына Васьки, 16-лтняго, блднаго, худого мальчика, съ умными, живыми глазами, и 7 лтней двочки Даши. Разумется, такую семью пришлось цликомъ взять на свое попеченіе. Ваську любили въ деревн, онъ остался теперь главой семьи, и никто не протестовалъ противъ того, что этой семь помогали больше, чмъ другимъ. Васька исходилъ съ отцомъ, побираясь по міру, вс окрестности, и, въ противоположность другимъ крестьянскимъ ребятамъ, не знающимъ ничего дальше своей деревни, ему была знакома вся мстность на далекое разстояніе. А такъ какъ длать ему было нечего, то онъ и сдлался моимъ добровольнымъ кучеромъ, и мы здили съ нимъ вмст весь остатокъ зимы. Онъ нердко могъ мн давать также кое-какія свднія о той или другой семь, и говорилъ онъ всегда правду, такъ что на него можно было положиться. Но онъ же послужилъ, впослдствіи, источникомъ многихъ непріятностей для меня.

Отъ другихъ ребятъ онъ, какъ нищій мальчикъ, отличался также какой-то безхозяйственностью, но эта безхозяйственность дала возможность его натур отвлечься отъ черезчуръ узкихъ интересовъ своего двора. Онъ многое видлъ, многое зналъ, чего не знали ребята хозяйственныхъ семей, обладалъ нкоторымъ даромъ слова, умлъ многое хорошо и складно разсказывать и любилъ природу. Ему нердко приходилось съ отцомъ ночевать подъ открытымъ небомъ, и вс эти разнообразныя впечатлнія создали изъ него мечтательную натуру. Онъ очень нравился Льву Ник. и Мар. Львовн и они до конца нашего пребыванія тамъ интересовались его судьбой.

Въ старой же слобод оказалось нсколько человкъ, выбитыхъ, благодаря неурожаю, изъ своей обычной колеи: вдова — попадья, очень тихая, безотвтная старушка, но почти выжившая изъ ума отъ пьянства. У нея былъ сынъ лтъ 16—18, тоже пьяница, полуидіотъ, но вздорный парень. Онъ постоянно ссорился въ столовой съ вдовой-дьячихой, бойкой и сварливой женщиной, и нердко эти ссоры доходили и до меня. Весь этотъ народъ въ хорошіе годы, по старой памяти, кормился среди крестьянъ, но въ неурожайный годъ имъ прямо пришлось голодать. Заработать себ что-либо они были прямо неспособны. Не мало нуждались теперь и бывшіе дворовые, безземельные люди, большей частью ремесленники. Работы имъ въ эту зиму не было, и они сидли безъ дла и безъ хлба.

Глава VII.
Моя жизнь на мельниц.

Меня самое Марія Львовна устроила жить на мельниц, въ сторон отъ деревни, внизу, у самой рки. Рчка съ трехъ сторонъ окружала мельницу съ довольно порядочнымъ фруктовымъ садомъ при ней. Мн была отдана гостиная, гд я спала на диван. Брали съ меня здсь 7 рублей и за столъ и за квартиру. Кром того, у мельника была лошадь, которая, вмст съ небольшими санками коробочкой, во всякое время, предоставлялась въ мое распоряженіе, по 20 коп. за каждую поздку.

Хозяева мои были очень хорошіе люди, и мн у нихъ жилось спокойно и удобно. Вся семья состояла изъ самого мельника, жены его, 16-лтней двушки — дочери и мальчика, лтъ 12-ти. Самъ мельникъ былъ очень кротій, тихій человкъ, и окрестные крестьяне любили его. Если онъ не былъ на работ, то постоянно сидлъ въ своей маленькой комнатк около передней и читалъ. Бралъ онъ и у меня книги, но народныя изданія казались ему уже не интересными, а у меня наиболе легкимъ чтеніемъ имлись только сочиненія М. Салтыкова, что для него было, все-таки, трудно. Любимымъ его чтеніемъ была ‘Нива’ и романы Саліаса.

Жена его, Любовь Герасимовна, очень неглупая женщина, ревностно занималась своимъ домашнимъ хозяйствомъ, а въ свободное время садилась вмст съ дочерью за пяльцы вышивать ей приданое. Любовь Герасимовна, разумется, знала всю округу, и много помогала мн своими совтами. Она была очень справедливой и добросовстной женщиной Ея родной братъ, бывшій священникомъ въ одномъ изъ ближайшихъ селъ, донесъ на насъ архіерею, что мы распространяемъ народныя книжки. Тогда этому священнику влетло за доносъ. Любовь Гер. страшно возмутилась его поступкомъ. Къ книгамъ моимъ она хотя и не прикасалась, но относилась къ нимъ вполн одобрительно, а ея сынъ, живой и умный мальчикъ, Миша, перечиталъ у меня всю библіотеку. Читала и сестра его, но мысли ея были заняты совсмъ другимъ.

Библіотеку эту я себ тотчасъ же завела, какъ только поселилась въ Татищев. Народныя книги и брошюры брали нарасхватъ среди нашихъ сотрудниковъ и меня сначала обидли. Мн почти ничего не попало. Тогда я, чуть не со слезами, обратилась ко Льву Николаевичу за совтомъ, гд бы мн достать книгъ. Онъ меня утшилъ и сказалъ, чтобы я написала прямо Сытину, чтобы онъ прислалъ мн народныхъ изданій ‘Посредника’ на 10 руб. и записалъ бы въ счетъ Льва Ник. Какая была для меня радость, когда вскор пришли эти книги. На 10 руб. это былъ огромный тюкъ ихъ. Теперь меня уже просили подлиться, и я великодушно отдавала имъ что мн было ненужно.

Занятіе моей библіотекой было мн настоящимъ отдыхомъ для души. Какъ только я бывала дома, комната моя наполнялась ребятишками, которые преважно разсаживались на всхъ стульяхъ и креслахъ гостиной и наперерывъ разсказывали мн прочитанное. Нкоторые тутъ же учились читать, потому что плохо грамотнымъ я книгъ не давала.

Но намъ недолго пришлось такъ разсуждать въ моей комнат. Какъ-то разъ Любовь Герасимовна вошла ко мн и возмутилась, что мальчуганы сидятъ на ея парадной мебели. Она отвела намъ для библіотеки небольшую, проходную комнатку съ чернаго хода, куда приходилъ ко мн и весь остальной народъ по дламъ. Здсь разсуждать о книгахъ не такъ было удобно, но ребятишки не упускали своего. Какъ только я выходила изъ дверей дома, они вдругъ откуда-то появлялись и всегда цлой толпой провожали меня далеко за деревню, когда я шла навстить какую-нибудь другую столовую.

Кром столовыхъ, у насъ было немало еще и другихъ начинаній. Такъ, мы исполу раздавали лыко плести лапти, а также и ленъ и коноплю для пряжи. То, что получалось нами, раздавалось уже сиротамъ и неимущимъ. Матеріалъ намъ жертвовали. На тхъ же условіяхъ привозили къ намъ и дрова со станціи. Дровъ для столовыхъ покупать, кажется, тоже не приходилось,— всегда были пожертвованныя.

Такъ какъ коровъ въ деревняхъ осталось очень немного, то мы повсюду устроили пріюты для самыхъ маленькихъ дтей, гд имъ давали молочную пшеную и гречневую кашу. Тамъ, гд такихъ пріютовъ не было, мы раздавали матерямъ просто крупу. Затмъ, въ нкоторыхъ пунктахъ устроены были пекарни, гд по пониженной цн продавался хорошій, чистый хлбъ. Лекарни эти всегда осаждались народомъ. Были приняты также мры для сохраненія населенію лошадей къ весн. Часть ихъ была устроена на корма тутъ же, неподалеку, а часть была отправлена въ Калужскую губернію, откуда намъ пришло предложеніе прокормить ихъ безплатно.

Всю зиму народъ сидлъ безъ заработковъ, и тяжело было смотрть, какъ здоровые, крпкіе мужики цлые дни валялись на лавкахъ. Это томило и ихъ. Скотины повсюду осталось очень мало, такъ что она не требовала много заботъ, хозяйствовать было не у чего, а въ этой мстности не было никакого кустарнаго промысла, народъ былъ чисто земледльческій и ничего больше не умлъ длать. Какъ-то разъ наняли кое-кого рубить лсъ и распиливать дрова. Недли черезъ дв три вс вернулись ни съ чмъ, голодные и оборванные. Они только поломали инструменты, а работать не могли.

Глава VIII.
Положеніе окрестныхъ деревень.

Прізжая въ Бгичевку по дламъ или повидаться съ Толстыми, я нердко оставалась тамъ лишній денекъ, когда у нихъ скапливалось черезчуръ много работы, и исполняла какія нибудь порученія. При этомъ мн приходилось бывать въ самыхъ различныхъ районахъ нашей дятельности, открывать новыя столовыя, которыя все шире и шире охватывали окрестность, а разъ мн случайно привелось даже познакомиться со столовыми Краснаго Креста. Это случилось такъ: Левъ Николаевичъ послалъ меня навстить нкоторыя столовыя въ деревняхъ, расположенныхъ по Дону, но не указалъ точно, въ какихъ именно, вроятно, предполагая, что мн это извстно. Я же и не подозрвала, что среди нихъ имются и столовыя Краснаго Креста, и объхала вс столовыя кряду. Въ столовыхъ Краснаго Креста очень жаловались на пищу: тамъ кормили бобами и чечевицей, къ которымъ крестьяне, не привыкли и ихъ тошнило отъ нихъ. Они очень просили взять ихъ на наше попеченіе, такъ какъ у насъ выдавался не только лучшій продуктъ, но и больше. Въ пограничныхъ съ нашими районами деревняхъ къ весн разыгрался голодный тифъ. Какъ только въ деревн организовывалась помощь, тифъ понемногу слаблъ и совершенно прекращался, такъ что не было никакого сомннія, что даже и такая сравнительно ничтожная помощь населенію понижала смертность.

Нужно было видть, какъ оживалъ и ободрялся пріунывшій народъ, когда въ заброшенную, кажется, и самой судьбой, и людьми деревню являлась продовольственная помощь. Со стороны земства тоже выдавалось пособіе, но слишкомъ недостаточное и, кром того, еще плохого качества. Въ Тульской губерніи продовольствіе было организовано боле или мене порядочно, такъ что въ нкоторыхъ селеніяхъ тамъ представлялась возможность ограничивать столовыя однимъ приваркомъ, что значительно сохраняло расходы. Въ Рязанской же губ. выдавали по 20-ти и даже, какъ напримръ, въ Скопинскомъ земств, по 15-ти фунтовъ на душу, не считая рабочаго населенія, которое, за неимніемъ заработковъ, оставалось тутъ же, въ голодныхъ деревняхъ и, разумется, потребляло больше всхъ.

Въ первый разъ, когда мн пришлось самой открыть столовыя въ голодающихъ селеніяхъ, на меня это произвело большое впечатлніе. Это было въ Екатериновк. Тамъ была сильная тифозная эпидемія, начинавшая уже утихать, когда я туда пріхала. Много народу вымерло, и настроеніе крестьянъ было подавленное. Встртили они меня, точно свою освободительницу, вся деревня сбжалась ко мн, а бабы со слезами крестились.

‘Мы думали, что и самъ Господь-Батюшка забылъ насъ’, говорили они,— ‘что ни день, то гробъ или два несутъ’. Покончивъ съ устройствомъ столовыхъ, я спросила, не осталось ли еще гд-нибудь болзни?

— Какже, какже, вотъ у Аанасія еще вс парнишки лежатъ, мы и мимо дома-то стараемся не ходить теперь.

Я вошла въ указанную мн хату. Тамъ вс изумились моему появленію. Они давно уже отвыкли видть у себя постороннее лицо. Все женское населеніе въ этой многочисленной до того семь вымерло. Семья была двойная и жила въ двухъ отдльныхъ половинахъ хаты. За время болзни имъ пришлось соединиться, потому что на ногахъ оставался только одинъ изъ двухъ братьевъ хозяевъ, который и ходилъ за всми одинъ.

— Врите ли,— говорилъ онъ мн,— восемь недль огня не гасилъ ночью. Вотъ теперь выписалъ себ въ помощь изъ другой деревни дочку, чтобы хоть обдъ сварила, а то ни одной бабы въ живыхъ не осталось. Да, вдь, у ней тоже дома мужъ,— побудетъ немного, да и удетъ.

Дочка его, молодая, красивая женщина, ласкала въ это время маленькую двочку, лтъ трехъ, которую тоже пощадилъ тифъ. Это былъ точно лучъ свта въ мрачной обстановк смерти и болзни. Она смялась и что-то весело лепетала, разглядывая данные ей мною наряды.

— Вотъ,— засмялся тоже Аанасій,— такъ вотъ все она одна и забавляла насъ.— На широкой лавк лежали три подростка мальчика, блдные, съ туманными глазами. Я ровно ничего не понимала тогда въ медицин, и давала Аанасію какіе-то примитивные совты насчетъ ухода за больными.

Мы сидли на скамейк и разговаривали. Вдругъ изъ другой половины избы вышла какая-то фигура и медленно, торжественно поклонилась мн въ ноги. Я и до сихъ поръ не могу спокойно вспомнить объ этой минут. Это былъ синевато-блдный, дрожащій отъ слабости, страшно исхудалый мужикъ. Подняться самъ онъ уже не могъ, Аанасій поторопился помочь ему. Что говорилъ онъ, я почти не помню,— я страшно испугалась и смутилась,— кажется, онъ говорилъ, что вритъ теперь, что не умретъ. Оказалось, что это былъ только что начинающій выздоравливать братъ Аанасія.

Съ тяжелымъ чувствомъ ухалъ я изъ Екатериновки. Кром тифа, деревня переживала еще страшное разореніе. Я должна была устроить тамъ дв столовыхъ.

Дома, въ Бгичевк никто не зналъ о тиф, и, вернувшись, я разсказала Маріи Львовн, что я видла. Мн не хотлось тревожить бывшую у насъ тогда Софью Андреевну, и я просила Марію Львовну не говорить матери. Но она не удержалась и разсказала. А я получила выговоръ отъ Софьи Андреевны за то, что не только сама рискую, но подвергаю риску и другихъ. Но я и сама не ожидала тамъ встртить то, что видла.

Левъ Ник. замтилъ, что всюду, куда мы входимъ со своими столовыми, тифъ останавливается. Кажется, вообще, онъ въ этомъ году не разыгрался въ Рязанской губ. такъ, какъ это было въ другихъ мстахъ.

Глава IX.
Возвращеніе въ Бгичевку и наша жизнь тамъ зимой.

Въ это время у насъ заболлъ тяжелой формой тифа мстный земскій врачъ. Хворалъ онъ долго и чуть не умеръ. Елена Мих., которую очень любила семья врача, похала ухаживать за нимъ. А мн пришлось оставить свое Татищево и мельницу и поселиться опять въ Бгичевк на ея мсто. Работниковъ тамъ теперь было очень мало, а работы много. Это время моего пребыванія сблизило меня больше съ Маріей Львовной. Большей частью насъ было тамъ только трое: Левъ Николаевичъ, Марія Львовна и я. И эти нсколько недль тсной жизни съ ними составляютъ очень дорогое для меня воспоминаніе.

Въ то время Л. Н. продолжалъ работать надъ своимъ основнымъ трудомъ ‘Царство Божіе внутри васъ’ и кром того, писалъ свое извстное письмо о ‘Карле’, и по мр того, какъ развивались его творческіе замыслы, онъ излагалъ ихъ намъ, двумъ молоденькимъ двушкамъ. Нердко онъ приходилъ въ какое-то восторженное настроеніе, слезы показывались у него на глазахъ. Въ эти дни мятелей и снжныхъ заносовъ никакая почти вншняя жизнь не развлекала насъ по вечерамъ, и, затаивъ дыханіе, прислушивались мы къ словамъ старика. Утромъ онъ вставалъ и тотчасъ же брался за перо, а я, подъ вліяніемъ новыхъ, нахлынувшихъ на меня мыслей, присутствуя точно при самомъ процесс великаго, художественнаго творчества, проводила цлыя ночи или въ разговорахъ съ Маріей Львовной, или продумывая всегда о чемъ мы говорили днемъ. Мысль работала лихорадочно, брать прямо все на вру, заражаясь отъ Л. Н. настроеніемъ, моя рефлектирующая натура никакъ не хотла, и къ вечеру я храбро являлась съ возраженіями на разговоръ предъидущаго дня. Левъ Ник. встрчалъ ихъ всегда съ выраженіемъ такой мягкости, доброты и какой-то проникновенности въ жизнь, какой я, кажется, не видала у него ни раньше, ни посл. Все лицо его точно свтилось какимъ-то необыкновеннымъ свтомъ. Его живое участіе и интересъ къ моей умственной работ ободряли меня, и мн было легко побдить мою обычную застнчивость. Марія Львовна тогда немножко хворала и, хотя всегда присутствовала, но сравнительно мало принимала участіе въ разговорахъ. Начиналось, обыкновенно, съ того, что, разливая чай, я говорила Льву Ник., что не могу съ нимъ во всемъ согласиться.

— А ну-те ну-те, это интересно. Что же вы скажете?

И я длала ему свои возраженія, останавливаясь на томъ, что мн было не вполн ясно. И онъ терпливо разъяснялъ, толковалъ, а его художественная мысль работала дальше. Возраженія мои падали какъ-то сами собой.

* * *

Какъ онъ былъ тогда здоровъ, спокоенъ и оживленъ! Теперь мы имли больше возможности отдалять его отъ текущей работы и предоставить литературнымъ занятіямъ, и его естественная жизнерадостность снова брала верхъ,— на лиц его чаще являлась улыбка, и онъ охотно шутилъ и смялся съ нами.

— А ну-те, Вра Михайловна, давайте съ вами прыгать черезъ ршетку!— вдругъ, бывало, скажетъ онъ, принимаясь, дйствительно, перепрыгивать черезъ небольшую ршетку кругомъ лсенки.

Днемъ онъ, обыкновенно, все-таки здилъ куда-нибудь, несмотря ни на морозы, ни на мятели. Одинъ разъ, впрочемъ, я застала его въ зал очень подавленнымъ и разстроеннымъ. Я вопросительно взглянула на него, не ршаясь спросить.

— Какъ бы мн хотлось сейчасъ проснуться, Вра Михайловна…

Подъ словомъ ‘проснуться’ онъ разумлъ ‘проснуться въ другую жизнь’, умереть. Я смутилась и не знала, что на это отвтить. Дло скоро разъяснилось: Левъ Ник. былъ очень недоволенъ собой. На одномъ изъ пунктовъ у насъ работалъ въ то время какой-то странный субъектъ. Явился онъ къ намъ какъ-то неожиданно, далъ о себ какія-то странныя, сбивчивыя свднія. Его устроили на пункт, и оттуда къ намъ доносились слухи о какихъ-то скандалахъ,— говорили, что онъ сильно пьетъ. Вс другіе сотрудники были у насъ люди, преданные длу, большей частью, ученики и послдователи Льва Ник., и подобное явленіе было ужъ черезчуръ рзкимъ диссонансомъ во всей дятельности нашей компаніи. Левъ Ник. всегда страшно волновался при этихъ слухахъ. Онъ, кажется, совершенно не выносилъ пьющихъ людей. Въ тотъ день, оказывается, явился этотъ господинъ и, заставъ Льва Ник. одного, одоллъ его своими черезчуръ развязными разговорами. И Льву Ник. было страшно тяжело, что онъ не могъ подавить въ себ непріязненнаго чувства къ нему. Онъ попросилъ меня заняться съ нимъ и удовлетворить его любопытство. Больше въ этотъ день мы, кажется, не показывали его Льву Ник.

Но дло кончилось все-таки разрывомъ съ нимъ. Спустя нсколько времени, господинъ этотъ опять явился къ Льву Никол. съ какимъ-то узелкомъ. Отъ него несло водкой, а когда онъ развязалъ свой узелокъ, то тамъ оказалась бутылка и отъ всхъ вещей тоже шелъ запахъ разлитаго спирта. Левъ Ник. не выдержалъ и, страшно волнуясь, откровенно сказалъ ему, что его сотрудничество въ этомъ дл крайне тяжело для него и нежелательно.

— Вы меня, пожалуйста, простите, старика, но ради Бога, узжайте отъ насъ.

Нежелательный сотрудникъ, наконецъ, ухалъ, и все снова успокоилось.

Я хорошо не помню теперь, долго ли прожили мы такъ втроемъ, окруженные вьюгами и мятелями, присутствуя при процесс сосредоточенной, художественной работы. Кажется, около половины марта, пріхалъ къ намъ новый сотрудникъ, близкій другъ Толстыхъ, Павелъ Ивановичъ Бирюковъ. Онъ взялъ въ свои руки главное завдываніе всмъ дломъ. Жизнь наша не измнила при немъ своего интимнаго характера. Левъ Никол. былъ въ великолпномъ настроеніи, много шутилъ, смялся и разъ, когда на двор мела такая сильная мятель, что не только намъ волей-неволей пришлось сидть дома, но даже и къ намъ никто не ршился прійти, несмотря на постоянно существующую нужду,— Левъ Ник. предложилъ разсказать сказку. Понятно, что мы вс восторженно встртили это предложеніе. Мы сидли въ большомъ кабинет покойнаго Раевскаго, съ мягкой кожаной мебелью. Левъ Николаевичъ полулежалъ на маленькомъ диванчик. Я плохо помню эту сказку, но приблизительно онъ разсказалъ слдующее:

‘Въ нкоторомъ царств, въ нкоторомъ государств жилъ-былъ царь. У царя, какъ водится, была красавица дочь. Задумалъ царь отдать ее замужъ. Отовсюду съхались цари и царевичи, принцы и королевичи, знатные рыцари и храбрые витязи свататься за красавицу-царевну. Но царевна ршительно отказалась выбрать себ жениха изъ нихъ.

— Я выйду замужъ за того человка, государь, объявила она отцу,— кто будетъ всмъ доволенъ.

Немедленно послалъ царь гонцовъ во вс четыре стороны своего царства искать такого человка, который былъ бы всмъ доволенъ. И вотъ одинъ гонецъ привелъ простогомужика-дровоска въ рваномъ полушубк, который и двухъ словъ-то сказать путемъ не умлъ. Другой привелъ древняго старика, третій — восьмилтняго ребенка, а четвертый я уже забыла кого, но тоже кого-то совсмъ неподходящаго для царской дочери.

Какъ разъ въ эту критическую минуту намъ помшали, кто-то пріхалъ и нужно было что-то длать.

— Ну, мы завтра будемъ продолжать, — замтилъ Левъ. Ник.,— и узнаемъ, кого выберетъ себ царевна.

— Если бы ты, Врочка, была на ея мст, ты наврное выбрала бы себ восьмилтняго ребенка, — пошутила Марія Львовна, намекая на мой дтскій видъ, — онъ теб какъ разъ подъ пару.

Но ‘завтра’ это не состоялось, и мы никогда не узнали, кого себ выбрала царская дочь.

В. Величкина.

(Продолженіе слдуетъ).

‘Современникъ’. Кн. V. 1912

У Л. Н. Толстого въ голодный 1892 годъ.

Глава I.Мое первое знакомство съ Толстымъ.

Глава II.Мой пріздъ въ деревню.

Глава III.Начало работы.

Глава IV.Пріздъ Толстыхъ. Организація работы. Раздача одежды.

Глава V.Мятель.— Сближеніе съ семьей Толстыхъ.

Глава VI.Переселеніе въ Татищево.

Глава VII.Моя жизнь на мельниц.

Глава VIII.Положеніе окрестныхъ деревень.

Глава IX.Возвращеніе въ Бгичевку и наша жизнь тамъ зимой.

Читайте также: