У Л. Н. Толстого в голодный 1892 год, Величкина Вера Михайловна, Год: 1912

Мемуары
Время на прочтение: 34 минут(ы)
Скачать в PDF

У Л. Н. Толстого въ голодный 1892 годъ.

Глава X *).
Разъзды по окрестнымъ деревнямъ.

*) Современникъ’. Кн. V.

Такъ какъ я все продолжала оставаться въ Бгичевк, то я ршила даже, при случа, захать на мельницу, чтобы взять тамъ кое-какія вещи. Этотъ удобный случай подвернулся какъ разъ на другой день. Левъ Ник. попросилъ меня създить въ маленькую деревню Софіевку, чтобы уладить тамъ какія-то недоразумнія, а кстати и навстить по дорог вс другія столовыя, какія мн встртятся,
По дорог лежала какъ разъ моя мельница и деревни, столовыми которыхъ я завдывала до сихъ поръ. День былъ хмурый, невеселый, но не холодный. Въ Татищев присоединился ко мн и мой постоянный спутникъ, Вася. Онъ лучше меня зналъ окрестныя мста и ужъ во всякомъ случа лучше зналъ, гд удобне прохать. У меня иногда случались серьезныя затрудненія, благодаря моему незнанію мстности. Такъ, разъ у меня упала лошадь на какомъ-то высокомъ бугр подъ рчкой Рыхоткой. Она поскользнулась на льду. Я остановилась въ недоумніи, не зная, что предпринять, какъ мн поднять ее, и совершенно не подозрвала всей опасности положенія. Снизу меня, наконецъ, замтили изъ двухъ селеній и пришли въ ужасъ’ Оказалось, что этимъ бугромъ зимой никто не здитъ, потому что онъ настолько круто спускается со всхъ сторонъ, что снгъ на немъ не удерживается, и нтъ ничего легче, какъ скатиться по голому, гладкому льду Въ глубокую долину. Кучка мужиковъ подходила ко мн, длая мн какіе-то знаки издали. Они хотли дать мн знать, чтобы я или моя лошадь не сдлали никакого неосторожнаго движенія. Но лошадь, къ счастью, не длала сама попытки встать. Наконецъ, они подошли съ большими предосторожностями, выпрягли ее, подняли и тихонько, шагомъ, свели съ бугра.
Во избжаніе такихъ приключеній, я и брала съ собой Васю. Во всхъ окрестныхъ деревняхъ его знали и очень сердечно относились къ нему, зная, въ какихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ осталась его семья. Ему никто не завидовалъ за ту помощь, которую мы оказывали его несчастной семь.
Когда мы отъхали уже довольно далеко отъ мельницы, поднялся втеръ и закрутилъ по земл. Погода мнялась. Вася нахмурился и предложилъ мн вернуться на мельницу.
— Смотри, потомъ уже поздно будетъ!— предостерегалъ онъ меня.
Но мн казалось совершенно невозможнымъ не исполнить желанія Льва Ник. До деревни было уже недалеко, мы быстро кончимъ дла и успемъ вернуться. Понемногу начала подниматься и мятель, но мы были уже въ деревн.
Невеселую картину представляла собой Софіевка. Это была маленькая деревня, заброшенная на Куликовомъ пол. Около нея — ни деревца, и снгъ свободно заносилъ ея избы. Издали ихъ совсмъ даже не было видно, потому что около каждой стной стояли высокіе сугробы. Приходилось спускаться по довольно высокимъ лсенкамъ, продланымъ въ этихъ сугробахъ, чтобы войти въ хату. Въ хатахъ, всю зиму стоитъ полумракъ, а окрестные жители разсказывали мн, что разъ въ очень снжную зиму деревню совершенно занесло, и становой долженъ былъ нарядить людей откапывать ее.
Въ изб старосты собрался сходъ. Такъ какъ деревня была маленькая, то дло шло довольно тихо и мирно. Дла обсуждались толково, и все улаживалось. Но переговоры, все-таки, затянулись, да кром того, у нихъ такъ все было мирно и ладно, что пріятно было побыть съ ними подольше, и я не торопилась хать.
Наконецъ, когда я собралась узжать, совершенно уже почти стемнло, а мятель крутила все больше и больше.
— хать теб, барышня, нельзя,— заявили мн крестьяне,— оставайтесь у насъ ночевать.
Но я и слышать объ этомъ не хотла. Не можетъ быть, чтобы нельзя было вернуться,— дорога такая знакомая, а дома у насъ такъ хорошо, и сегодня общанъ конецъ сказки. Я во что бы то ни стало ршила хать. Намъ запрягли лошадь, вывели на дорогу и долго смотрли вслдъ.
Но быть дома въ этотъ вечеръ намъ такъ и не удалось. Безпомощно проблуждавъ среди мятели по Куликову полю, мы волей-неволей должны были ночевать въ первой попавшейся и незнакомой намъ деревн.
Поздно разсвло на другое утро. Мятель продолжалась, хотя, впрочемъ, далеко не съ прежней силой.
Проводить насъ до знакомой намъ деревни никто не согласился. Просили и насъ переждать, пока утихнетъ мятель, но днемъ мы уже не видли опасности хать дальше. Насъ вывели на дорогу и пожелали намъ счастливаго пути.
Дорогу было чуть видно, да и то, когда мы низко наклонялись изъ саней, но мы теперь были осторожны и внимательно слдили, какъ бы не сбиться съ пути. Скоро мы стали страдать отъ холода. Дулъ холодный, рзкій втеръ, а на мн было все мокрое,— и муфта и шапка, и воротникъ отъ шубы. Я забыла развсить ихъ, просушить, и все теперь обледенло на мн.!
Наконецъ, завидлась и зеленая крыша нашей усадьбы. Мы повеселли,— сейчасъ оба отогремся. Но, пріхавъ домой, я уже почти не могла двигать ни руками, ни ногами, не могла сама снять своихъ обмерзшихъ валенокъ. Насъ встртилъ Левъ Ник. и Павелъ Ивановичъ. Левъ Ник. вовсе не былъ такъ взволнованъ, какъ въ прошлый разъ. Оказалось, что онъ былъ увренъ, что я ночевала на мельниц. Услыхавъ же разсказъ о нашихъ приключеніяхъ, старикъ пришелъ прямо въ ужасъ. Онъ попросилъ Павла Ив. напоить меня чаемъ, уложилъ меня въ кабинет на диванъ, самъ принесъ мн какой-то мховой тулупчикъ и укрылъ меня, и все распрашивалъ меня о пережитыхъ впечатлніяхъ

Глава XI.
Открытіе новаго пункта.

На этотъ разъ поздка моя обошлась мн не совсмъ даромъ. На другой день у меня сильно поднялась температура, а такъ какъ кругомъ насъ свирпствовалъ тифъ, и даже мстный земскій врачъ былъ боленъ тифомъ, то и мое заболваніе встревожило всхъ Потомъ это оказалось простой фоликулярной ангиной, но Марія Львовна уже собиралась писать моей матери, что меня сильно взволновало. Нсколько дней мн пришлось просидть дома. Левъ Ник. очень волновался за меня, не доврялъ моему хорошему аппетиту и утверждалъ, что это я только нарочно храбрюсь.
На другой день, къ намъ пріхало еще двое гостей, которые встртились и познакомились на станціи, что было пріятной неожиданностью для одного изъ нихъ, не понимавшаго ни слова по-русски, шведа по происхожденію, Стадлинга. Онъ былъ корреспондентомъ одной изъ англійскихъ газетъ и явился въ нашу глушь, чтобы видть Льва Николаевича и познакомиться съ его дятельностью въ дл помощи голодающимъ крестьянамъ’!
Другая была Ек. Ив. Б., пріхавшая сама принять участіе въ дл помощи голодающимъ. Она должна была отправиться за 35 верстъ отъ насъ, въ Тульскую губ., куда приглашала ее одна помщица, кажется, дальняя ея родственница, и предлагала поселиться у нея въ дом. Пока она помстилась въ одной со мной комнат и, увидвъ, что я больна, немедленно же принялась заботиться обо мн. Такъ какъ я не могла никуда выходить, то и она оставалась со мной въ комнат и читала мн вслухъ, а я въ жару лежала на диван.
Разъ, когда я такъ лежала, въ комнату вошелъ, Левъ Ник. Я поторопилась подняться, но Левъ Ник. сказалъ, что если я встану, то онъ сейчасъ же уйдетъ изъ комнаты. Я осталась лежать, а онъ слъ рядомъ въ кресло, и мы вс втроемъ долго разговаривали. Съ этихъ поръ, онъ часто заходилъ, къ намъ поболтать, и я уже не длала попытки вставать.)
Предполагалось, что я поду съ Ек. Ив. и помогу ей устроить въ ея район складъ и столовыя. Но температура у меня все держалась высокая, и хать такъ далеко было рискованно, тмъ боле, что стояли сильные морозы. Разъ, вечеромъ, я слышу, что Левъ Ник. говоритъ Марій Львовн, что длать нечего,— такъ какъ я все не поправляюсь, то, вмсто меня, придется хать ей. Я непремнно ршила поправиться на другой же день и стала скрывать свою температуру. Ршено было, что мн уже можно хать.
Наканун вечеромъ я показала Ек. Ив. и Стадлингу столовыя въ Бгичевк. Столовыя имли такой уютный видъ’ Хлбъ былъ такой хорошій, и насъ такъ привтливо встртили, что все имъ ужасно понравилось.
Стадлингъ оставался у насъ щ!’сл около двухъ недль въ Бгичевк и пришелся по душ всмъ сотрудникамъ. Положеніе нашего крестьянства произвело на него сильное впечатлніе. Еще по дорог къ намъ со станціи, при вид нашихъ безконечныхъ, пустынныхъ полей, онъ съ, изумленіемъ спрашивалъ свою спутницу:— а гд же работники этихъ полей? Потомъ онъ, не зная ни слова по-русски, ухалъ въ Самарскую губернію, гд тогда свирпствовалъ голодный тифъ, и принялъ самое горячее участіе въ уход за больными.
Но всхъ нашихъ окрестныхъ крестьянъ онъ порядочно напугалъ. Благодаря агитаціи мстнаго духовенства противъ Льва Ник., они жили все время въ ожиданіи пришествія антихриста, который будетъ ихъ соблазнять и накладывать свои печати. Стадлингъ ходилъ въ лапландскомъ костюм, мхомъ вверхъ, что придавало ему не совсмъ обычный видъ. Говорить по-русски онъ не умлъ и, кром того, у него былъ маленькій фотографическій аппаратъ, которымъ онъ длалъ снимки съ заинтересовавшихъ его типовъ и группъ крестьянъ. Результатомъ всего этого было то, что населеніе приняло его за антихриста и, когда я посл пріхала въ т деревни, которыя онъ постилъ, мн тамъ разсказывали, какъ у нихъ былъ антихристъ и накладывалъ свою печать. Посмотритъ пристально на кого-ни- будь и щелкнетъ своей печатью.— А потомъ,— добавляли они,— всхъ кого онъ припечаталъ, назначитъ къ выселенію. И мы теперь ужъ и не знаемъ, что длать.
Почему,— назначатъ къ выселенію,— такъ и осталось неизвстнымъ. Къ счастью, Стадлингъ никогда не здилъ одинъ, и потому боле серьезныхъ недоразумній у него съ крестьянами не произошло.

——

На другой день посл посщенія столовыхъ мы собрались въ путь. Съ нами слъ въ сани и Левъ Ник., которому нужно было прохать по дорог съ нами верстъ 18. Въ саняхъ лежалъ еще багажъ Ек. Ив., и мста старику совсмъ не было. Онъ то становился къ намъ на запятки, то садился внутрь саней на корзинку и все боялся задавить меня. Ему было ужасно неудобно, но когда я предложила ему ссть на мое мсто, то онъ даже разсердился. Наконецъ, мы пріхали къ мсту нашего назначенія. Подъхали къ дому и вошли въ переднюю. Изъ передней дверь вела въ залу съ блестящимъ паркетнымъ поломъ, огромными зеркалами и т. д. Тутъ только мы замтили, что совсмъ не подходили кр’ этой нарядной обстановк. Даже и Ек. Ив. успла уже измнить свой городской видъ. А я совсмъ и забыла думать о своемъ туалет. Насъ это сильно разсмшило.
Было уже около двухъ часовъ, а хозяйка только еще вставала. Наконецъ, и она вышла къ намъ, нарядная, изящная. Вся ея вншность слишкомъ рзко отличалась отъ всего, что до сихъ поръ окружало насъ въ обстановк горя и нужды. Встртила она насъ очень любезно и пригласила къ завтраку. За завтракомъ мы познакомились съ дочками хозяйки, двумя маленькими двочками, 8 и 9 лтъ. На рукахъ этихъ бдныхъ, двочекъ было домашнее хозяйство, и они уже разбирались въ какихъ-то денежныхъ расчетахъ и спорили съ прислугой.
Мы, разумется, въ тотъ же день принялись за дло. Въ устройств склада и закупк провіанта намъ большія услуги оказалъ одинъ изъ практикантовъ Стебута, имніе котораго было неподалеку. Самый складъ устраивался въ имніи князя Голицына. Для разъздовъ хозяйка наша предоставила намъ сани и лошадь съ подросткомъ-кучеромъ, одтымъ въ нсколько маскарадный костюмъ,— въ какую-то боярскую шапку съ краснымъ верхомъ и въ армякъ съ краснымъ кушакомъ.
Наконецъ, и въ этомъ пункт стали одна за другой открываться столовыя. Населеніе здсь сильно пострадало отъ неурожая и было чрезвычайно разорено. Въ нсколько лучшемъ положеніи находились крестьяне около крупныхъ имній. Въ этой мстности, кажется, было устроено около десяти столовыхъ.
Черезъ нсколько дней я собралась въ обратный путь. Грустно мн было прощаться съ Ек. Ив., съ которой я такъ свыклась въ короткое время нашего знакомства, но длать было нечего. Наша любезная хозяйка похала проводить меня до Андреевки, т. е. почти до половины пути. Двочки дали мн какой-то хлбецъ для Льва Никол. и перевязали его хорошенькой ленточкой, а для меня положили въ корзинку яблокъ и апельсиновъ.
Домой я, все-таки, была очень рада пріхать. Встртили меня, какъ всегда, чрезвычайно ласково. Левъ Ник. спросилъ шутя:
— А васъ, наврное, тамъ трупами кормили?
Кормили—насъ, дйствительно, индйками и цыплятами. Онъ пришелъ, положительно, въ ужасъ, когда я ему разсказала о хозяйственной дятельности маленькихъ |двочекъ и все потомъ повторялъ:— но, вдь, это ужасно? Бдныя двочки! ў

Глава XII.
Сношеніе съ вншнимъ міромъ. Расширеніе нашей дятельности.

И снова жизнь у насъ пошла попрежнему, только на мельницу я уже больше не возвращалась, потому что въ главномъ дом было много работы. Этотъ, періодъ былъ періодомъ особенно усиленной нашей дятельности. Къ концу зимы все больше и больше требовалось расширять помощь населенію, и мы имли полную на это возможность. Деньги и всевозможныя пожертвованія приходили съ каждой почтой. Почта получалась два раза въ недлю, и разборъ почты представлялъ для насъ всегда большой интересъ. Почта связывала насъ буквально со всмъ міромъ. Письма стекались отовсюду, со всхъ концовъ свта.
Сначала разборка ихъ лежала на одной Маріи Львовн и на Татьян Львовн, когда она бывала у насъ, а потомъ въ, этомъ дл стала принимать участіе и я. Большей частью гутъ же присутствовалъ и самъ. Левъ Ник., а также, и почти вс, кто былъ въ дом. Почти всякую почту приходили и деньги на помощь голодающимъ. Часть писемъ Левъ Ник. бралъ себ, для того чтобы отвтить лично. На другія же письма, особенно на письма длового характера,— объ устройств столовыхъ, о положеніи населенія въ нашихъ краяхъ,— писали отвты Марія Львовна, Татьяна Львовна, а потомъ и я. Левъ Ник. всегда ихъ прочитывалъ, добавлялъ что-нибудь, если находилъ нужнымъ и подписывалъ. Часть писемъ, на которыя, вообще, не предполагалось отвчать, съ соотвтствующей помткой, складывалась отдльно.
Изъ-за границы приходили иногда отчаянныя письма. Такъ, въ одномъ письм съ острова Мальты былъ запросъ, правда ли, что у насъ люди падаютъ на улицахъ мертвыми отъ голода. На это Левъ Ник. ясно и подробно писалъ, что отъ голода на улицахъ не падаютъ, но что неурожай сильно повысилъ смертность въ деревняхъ, истощилъ и разорилъ населеніе и развилъ болзни.
Много присылалось запросовъ объ устройств столовыхъ, объ организаціи борьбы съ голодомъ. Но очень много приходило также и самыхъ интересныхъ для Льва Николаевича писемъ, на которыя онъ всегда очень обстоятельно и очень подробно отвчалъ,— письма о смысл жизни, о тхъ или другихъ духовныхъ запросахъ, требовавшихъ себ отвты, о разршеніи разныхъ сомнній. Ни одно письмо не проходило безъ вниманія и безъ должной оцнки. Особенно радовали Льва Ник. изрдка приходящія всти о томъ, что тамъ или тутъ кто-нибудь отказался отъ исполненія воинской повинности. Въ такихъ случаяхъ онъ часто повторялъ: ‘Видите, ледъ уже подтаялъ, онъ скоро проломится окончательно, и хлынутъ цлые потоки воды’.
Съ увеличеніемъ работы, увеличилось у насъ и число работниковъ. Пріхало много новыхъ людей,— пріхали три брата А., В. Сл., Д., Е. С., T., K. В. и др. Вс разселились въ разныхъ пунктахъ, но кое-кто остался и въ ‘главномъ штаб, какъ мы называли Бгичевскій домъ.
Теперь Бгичевскій домъ былъ полонъ. Съ утра, впрочемъ, попрежнему, вс разъзжались. Помимо постоянной, текущей работы, мы теперь усиленно открывали все новыя и новыя столовыя. Отъ разныхъ селъ и деревень являлись цлыя депутаціи съ просьбой поддержать ихъ до новаго хлба. Даже сравнительно достаточныя селенія совершенно разорились къ весн.
Такъ, я разъ похалъ открыть столовую въ Спшнев. Эта деревня выдлялась среди прочихъ своей многоземельностью. Земля у спшенцевъ была дарственная. Жили они раньше довольно хорошо, хотя тамъ больше, чмъ, гд-либо произошло разслоеніе крестьянъ,— на богачей, тмъ или инымъ способомъ, захватившихъ земли въ свои руки, и на бдняковъ, давно уже утратившихъ всякія права на свою землю. И въ столовую попали такіе бдняки, какихъ не часто можно было встртить въ другихъ деревняхъ.
Такъ, обходя, по обыкновенію, вмст со старостой вс дворы, мы подошли къ маленькой хатк, съ раскрытой, конечно, крышей. Попробовали отворить дверь во дворъ,— не отворяется.— ‘Прямо живая могила’,— говорятъ крестьяне. Весь дворъ черезъ раскрытую крышу засыпало сугробами снга, и въ хату нельзя было войти, ни выйти изъ нея. Пришлось нкоторымъ перелзть черезъ стну раскрытаго двора и изнутри его уже откопать засыпанную снгомъ дверь. Наконецъ, мы вошли въ хату. Въ хат было такъ холодно, что густой паръ стоялъ отъ дыханія. Въ первую минуту мы никого не видли, но затмъ съ печки стали выглядывать удивленныя дтскія головки, а за ними показалась молодая еще, но страшно истощенная женщина.
— Чья же это хата,— спросила я, ища глазами хозяина.
— А это — нашъ первый богачъ на деревн,— у него 21 десятина земли,— улыбаясь, говорили крестьяне.
Оказалось, что хозяинъ пропалъ куда-то безъ всти, оставивъ жену съ четырьмя крошечными дтьми. Земли у него, дйствительно считалось много, но вся она была куда-то отдана, или продана, такъ что, какъ говорили крестьяне, ‘онъ и самъ-то не знаетъ, гд она у него и есть’.
Хлба въ хат оставалось половина коровая, лежавшаго подъ образами, и больше въ хат не было абсолютно никакихъ запасовъ.
Въ Спшнев нашлось еще нсколько такихъ же обднвшихъ семей. Мы находили людей не только на печкахъ, но даже и въ самыхъ печкахъ, куда они забирались отъ холода.
Другой разъ пришли къ намъ крестьяне изъ деревни Осиновой горы, гд прежде тоже жили хорошо. Левъ Нак. попросилъ меня създить туда и открыть тамъ столовую. Я похала въ сильную оттепель, и кром того шелъ проливной дождь. Осиновая гора этимъ лтомъ только что погорла. Крестьяне успли уже выстроить себ, съ чьей-то помощью, просторныя, кирпичныя избы, но покрыть ихъ соломой имъ не удалось. Поэтому, почти во всхъ хатахъ сквозь крыши лилъ дождь. Крестьянскія семьи ютились по нскольку вмст въ тхъ изъ нихъ, которыя были посуше. Грустный, печальный видъ имла деревня. Но, все-таки, здсь требовалось больше временная поддержка до лучшихъ временъ.
Такъ, все дальше и дальше двигались мы со своими столовыми, при чемъ число ихъ, въ конц концовъ, дошло, кажется, до 200. Работа шла интенсивно.

Глава XIII.
Какъ жилъ и работалъ Левъ Николаевичъ въ Бгичевк.

Окончивъ дневную работу, вс мы, кто оставался въ Бгичевк, собирались теперь по вечерамъ вмст, длились своими впечатлніями, распредляли приблизительно!, работу на слдующій день и намчали планы тхъ или другихъ мропріятій. Нердко, Левъ Ник. садился играть въ шашки со старикомъ-поваромъ въ маленькой буфетной, расположенной около столовой, гд мы проводили большую часть своего времени дома. Въ эту маленькую комнатку собирались и другіе служащіе Бгичевской усадьбы, а также и мы вс, кто былъ свободенъ.
Левъ, Ник. шутилъ, кто-нибудь разсказывалъ анекдоты, а подчасъ велись и очень серьезныя бесды. Иногда же Левъ Ник. читалъ намъ что-нибудь вслухъ изъ новыхъ журналовъ. Это мы вс очень любили, потому что чтеніе всегда вызывало много разговоровъ и споровъ.
По воскресеньямъ, въ Бгичевк теперь собирались, обыкновенно, вс сотрудники, но и въ теченіе недли нердко прізжалъ то тотъ, то другой. Благодаря тому, что въ этотъ отдаленный уголокъ Рязанской губ. съхалось теперь много сторонниковъ ученія Льва Ник. и нкоторые изъ нихъ, какъ М. А. Новоселовъ и А. В. Алехинъ, начали уже расходиться съ нимъ, то часто вечера посвящались теперь не практическимъ вопросамъ нашей непосредственной дятельности, а самымъ серьезнымъ и основнымъ вопросамъ жизни, при чемъ бесды носили интимный характеръ бесдъ учителя со своими учениками. Нкоторое обостреніе отношеній между ними началось только весной.
Въ это время до насъ дошли слухи, что одно интервью со Львомъ Ник., напечатанное въ Times англійскимъ корреспондентомъ Диллономъ и переведенное ‘Московскими Вдомостями’ съ своими комментаріями, навлекло большую грозу на Льва Ник. Мы ждали тогда обыска, высылки и даже ареста Льва Ник. Говорили, что былъ даже составленъ проектъ о заточеніи Льва Ник. съ Суздальскій монастырь. Самъ Левъ Ник. все время оставался совершенно спокойнымъ. Софья Андреевна похала въ, Петербургъ хлопотать о томъ, чтобы отвести грозу. Въ конц концовъ, благодаря стараніямъ тетки Льва Ник. Александры Андреевны Толстой, все окончилось благополучно.
Левъ Ник. въ то время усиленно работалъ надъ своимъ трудомъ ‘Царство Божіе внутри васъ’. Много разъ онъ думалъ, что уже кончилъ его, но затмъ опять и опять перерабатывалъ отдльныя главы. Совершенно закончилъ, его только черезъ два года. Теперь онъ намъ прочитывалъ вслухъ эти главы, наблюдалъ за произведеннымъ впечатлніемъ, выслушивалъ возраженія. Между прочимъ, онъ ужасно былъ возмущенъ рчью императора Вильгельма, кажется, къ новобранцамъ, гд тотъ говорилъ, что они должны повиноваться своимъ начальникамъ, даже если ихъ заставятъ стрлять въ отца родного.
— Да, для своихъ цлей, они заставятъ молодежь и въ отца родного стрлять,— говорилъ онъ.— Но какъ онъ мн помогъ для моей статьи! Я за это готовъ Вильгельму свчку пудовую поставить!— добавлялъ онъ шутя.
‘Царствіе Божіе’ онъ писалъ далеко не такъ жизнерадостно, какъ работалъ надъ другими, боле мелкими вещами. Очевидно, оно стоило ему огромнаго напряженія. Иногда, посл полученныхъ отъ друзей писемъ, гд они, кажется, длали ему возраженія за излишнюю рзкость онъ говорилъ съ какимъ-то отчаяніемъ:
— Ну, я — плохой хрістіанинъ. Они правы. Но я не могу больше измнять, не могу написать иначе, потому что такъ оно есть.
Работалъ, Левъ Ник. обыкновенно такъ: самая простая писчая бумага складывалась въ четверть листа, и заботливая Марья Львовна наблюдала, чтобы она лежала у него на стол всегда въ достаточномъ количеств. Левъ Ник. исписывалъ нсколько такихъ листковъ своимъ тонкимъ, крупнымъ почеркомъ и передавалъ Маріи Львовн для переписки. Переписанные листы клались ему опять на столъ. Онъ перерабатывалъ ихъ, исправлялъ, добавлялъ и затмъ это снова переписывалось. И такъ повторялось много разъ, пока Левъ Ник. не оставался, наконецъ, доволенъ и шелъ дальше. Но и въ корректурахъ то же продолжались значительныя исправленія.
Въ одинъ изъ такихъ дней, когда мы оставались одни, мн тоже захотлось принять участіе въ этой работ, и я попросила дать мн тоже переписывать. Марья Львовна на это только разсмялась:
— Ну, Врочка, почеркъ-то у тебя такой, что курица лучше напишетъ. Папа ничего не пойметъ.
Въ это время, въ комнату вошелъ Левъ Николаевичъ.
— Въ чемъ у васъ дло? О чемъ вы здсь толкуете?
— Да вотъ, Врочка проситъ переписывать твои работы, — съ ея-то почеркомъ!…
— Ну, что жъ, я очень радъ. Я прекрасно понимаю ея почеркъ, онъ очень разборчивый…
Почеркъ у меня, на самомъ дл, отвратительный, но я, все:таки, не могла удержаться посл, чтобы не сказать Маріи Львовн:— Видишь, Маша, я говорила теб, что онъ понимаетъ мой почеркъ…
— Ну, это онъ только для тебя говоритъ…
Такъ я съ тхъ поръ и стала всякую свободную минуту переписывать работы Льва Николаевича.

Глава XIV.
Отношенія съ крестьянами.

Къ самому длу кормленія крестьянъ Левъ Николаевичъ и вс его сторонники давно уже отнеслись отрицательно. Какъ кормить того, кто самъ добываетъ то, чмъ мы его собираемся кормить, кто самъ всегда кормитъ насъ своимъ трудомъ? Левъ Ник. страшно тяготился такимъ своимъ положеніемъ какого-то мшка съ деньгами, который можетъ, по своей вол дать и не дать. ‘Единственно врное средство помочь голодающимъ,— говорилъ онъ,— это самимъ слзть съ ихъ шеи’. Отношенія съ населеніемъ были чрезвычайно ненормальны, и Льва Никол. глубоко огорчали низкопоклонство и неискренность тхъ, кому приходилось помогать. Ему, конечно, было ясно, что иначе не могло и быть при такомъ ненормальномъ положеніи, но все-таки ему было тяжело. Ненавистное ‘Ваше сіятельство’ преслдовало его всюду, куда бы онъ ни похалъ, а здить онъ любилъ. Изъ Ясной Поляны привезли его любимую лошадь Мухортаго, и онъ часто здилъ верхомъ и на далекія разстоянія. Его глубоко радовало, когда ему удавалось побывать гд-нибудь инкогнито, гд онъ, вмсто постояннаго ‘Ваше сіятельство’, слышалъ простое ‘Ддушка’. Любилъ, онъ такъ неузнаннымъ поговорить о жизни со стариками, выслушать, что и какъ они думаютъ, и высказать свои взгляды.
Однажды, онъ прізжаетъ къ намъ, веселый и радостный. Оказывается, что онъ здилъ куда-то далеко, гд его не знали въ лицо, и когда онъ зашелъ отдохнуть въ одну изъ хатъ, его приняли какъ своего брата и угостили похлебкой. Тамъ ему удалось и поговорить просто, по душ. Но, разумется, угощеніе похлебкой никогда ніе проходило даромъ для его здоровья. 1
Очень любилъ онъ также поговорить съ дтьми, и одинъ разъ разсказалъ намъ, что какая-то двухлтняя двочка посмотрла на него такимъ яснымъ, невиннымъ взглядомъ, какъ-будто ‘все небо отразилось въ ея глазахъ’.— ‘Боле старшій ребенокъ, даже лтъ пяти, не можетъ уже такъ смотрть’,— добавилъ онъ.
Левъ Николаевичъ съ самымъ глубокимъ вниманіемъ изучалъ положеніе населенія. Въ своихъ статьяхъ онъ приводитъ цифры, указывающія на огромное повышеніе смертности въ голодающихъ губерніяхъ, говоритъ о пассивности и подавленности населенія.
Благотворительная дятельность не можетъ поднять ни его благосостоянія, ни его личной иниціативы. Напротивъ, ‘чмъ больше давать, тмъ меньше народъ будетъ самъ работать, а чмъ меньше онъ будетъ работать, тмъ больше увеличится его нужда’,— пишетъ онъ.— ‘А не помогать нельзя’,— говоритъ онъ дальше…
‘Какже ждать, когда мрутъ съ голоду? Вдь, въ деревн, гд нтъ хлба до ноября и гд,— по лни ли, заблужденію, чему бы то ни было,— мужики говорятъ, что нтъ работы и не работаютъ, черезъ недлю наступитъ, несомннно, настоящій голодъ для женщинъ, для старыхъ и малыхъ, да и для самыхъ, можетъ быть, и лнивыхъ, и обманувшихся, но живыхъ людей. Очевидно, нельзя не выдавать, но если выдавать, то какъ же давать, кому давать?’
Такъ писалъ онъ въ январ 1892 года, въ своей стать ‘Помощь голоднымъ’ {Л. Н. Толстой, ‘Голодъ’, изд. ‘Посредника’.}, такъ интенсивно думалъ онъ надъ этими вопросами, стремясь, какъ можно правильне, распредлить среди цлаго моря нуждающихся т сравнительно небольшія суммы денегъ, которыя притекали къ нему, распредлить такъ, чтобы он, дйствительно, сколько-нибудь поддержали населеніе отъ окончательнаго упадка духа.
Для этой цли Левъ Ник. придумалъ составлять подробные, подворные списки тхъ селъ и деревень, куда мы входили съ нашими столовыми,— списки членовъ каждой семьи, всего скота, хозяйственныхъ запасовъ и всего остального имущества. Левъ Ник. считалъ, что такіе списки, помимо нашей временной потребности въ нихъ для распредленія пособій, могутъ потомъ послужить и матеріаломъ для статистики.
— ‘Вся остальная статистика собирается не безъ вліянія администраціи,— говорилъ онъ,— и населеніе нердко скрываетъ отъ нея свое состояніе, или даетъ неврныя свднія. Наши же цифры составляютъ при подробномъ изученіи деревни и лицами, не имющими никакого отношенія къ властямъ, и потому наша статистика можетъ быть врне’.
Мы много работали надъ этой статистикой и собрали массу матеріала, но кажется, онъ такъ ни на что и не пригодился. Только для насъ самихъ списки эти имли большое значеніе, потому что они давали самое подробное описаніе той или другой деревни.
Левъ Ник. самъ лично много сдлалъ для этого выясненія положенія населенія. Списки составлялись по его плану, и онъ самъ обошелъ изъ хаты въ хату не мало деревень. Главное веденіе и разработка этой статистики, поскольку она, вообще, разрабатывалась, лежали, кажется, на Татьян Львовн. Но надъ самымъ собираніемъ свдній не мало работала и Марья Львовна съ тмъ свойственнымъ ей сердечнымъ участіемъ и съ той серьезностью, съ какой она принималась за всякое дло. Марью Львовну ничто никогда не могло остановить, разъ она видла, что требовалась ея работа или ея помощь. И крестьяне звали ее, молодую, двадцатилтнюю двушку во всякую тяжелую минуту. Помимо дла помощи голодающимъ она постоянно еще занималась медициной. Сколько однхъ бдъ было съ курными хатами. Отоплялись он плохо, трубъ не было, а крестьяне берегли тепло и мало впускали свжаго, морознаго воздуха. Отъ этого, сплошь и рядомъ, они страшно угорали. Я помню въ самомъ начал нашей совмстной работы одинъ случай, какъ къ Маріи Львовн прибжали изъ деревни съ крикомъ, что пять человкъ лежатъ замертво отъ угара. Не теряя ни минуты и захвативъ съ собой все необходимое, она побжала въ деревню. Я послдовала за ней. И дйствительно, пять человкъ лежало безъ сознанія все въ той же хат, гд они угорли. Даже не догадались растворить дверей. Марія Львовна распорядилась немедленно же вынести больныхъ на воздухъ. Я тоже понесла двочку лтъ восьми. Было какъ-то жутко нести полумертвое тло, не зная, будетъ ли оно снова жить и дышать, или нтъ. И когда двочка вдругъ съ нкоторымъ сознаніемъ прижалась ко мн, то меня охватило такое радостное чувство, что я не замчала даже тяжести своей ноши.
И жизнь, въ конц концовъ, показала, что несмотря на всю ненормальность отношеній, населеніе все-таки сумло оцнить Толстыхъ и увидть въ нихъ нчто большее, чмъ мшокъ съ деньгами. Когда весной рознеслись слухи, что Льва Николаевича хотятъ арестовать, и тутъ какъ разъ появилась въ. нашихъ краяхъ экспедиція генерала Анненкова, организовывавшаго общественныя работы, то крестьяне ршили, что онъ-то и пріхалъ арестовать Л. Толстого. И кругомъ Бгичевскаго дома собрались цлыя толпы народа,— они ршили, во что бы то ни стало, не выдавать Льва Ник., такъ что ихъ съ трудомъ удалось успокоить. Когда Левъ Николаевичъ узжалъ посл сбора новаго урожая, населеніе такъ трогательно прощалось съ нимъ и провожало его, что онъ и самъ могъ убдиться, какъ сумли крестьяне оцнить его труды и заботы о нихъ.

Глава XV.
Ученики Л. Н. Толстого.

На шестой недл Великаго поста, Толстые ухали на время половодья въ Москву, и я снова вернулась на свою мельницу. Но и тамъ работы стало много меньше, ‘здить становилось все трудне. Постоянная моя дорога, рчка Рыхотка, стала не совсмъ безопасна. Сверху льда собиралось столько воды, что мы чуть не зачерпывали въ сани. ‘здить одной теперь было непріятно, и Вася былъ моимъ постояннымъ спутникомъ.
Потомъ пошли дожди, ледъ настолько растрескался, что можно было только осторожно ходить пшкомъ, а подо льдомъ шумла вода и говорила о наступающей весн. Жизнь просыпалась и разбивала ледяныя оковы, просыпались и надежды и вс бодре смотрли впередъ.
Наконецъ, быстрая рчка взбунтовалась и прорвала плотину на мельниц. Помогать моимъ хозяевамъ, сбжалось все село. Помогали, разумется, за ‘угощеніе’, что меня глубоко огорчило. Но на мои упреки мельникъ сказалъ мн, что за деньги, никто не пришелъ бы помочь, а дло нужно сдлать скоро.
На время, пока установятся пути, пришлось окончательно зассть дома. Вс лощины наполнились водой и, сплошь и рядомъ, нельзя было попасть изъ одной деревни въ сосднюю. Мельница же осталась вн всякаго сообщенія съ вншнимъ міромъ. Я собиралась на Святой, недли на дв, домой и очень боялась, что до тхъ поръ пути не установятся.
Въ такомъ одиночеств я засла за чтеніе и, вмст съ тмъ, за передумываніе того, что мн пришлось слышать и видть за послдніе мсяцы. Просматривая мои тогдашнія записки и письма, я вижу, какъ я упорно боролась съ окружающимъ меня со всхъ сторонъ толстовскимъ теченіемъ, какъ я неизмнно возражала на вс основныя положенія Льва Ник. и отстаивала свою точку зрнія. Это особенно рзко проявилось раньше въ моихъ личныхъ разговорахъ со Львомъ Ник. Оставшись же въ полномъ одиночеств, только со своими мыслями, я стала нердко ловить себя на ‘уступкахъ спиритуализму’, какъ я выражалась. Но, что нельзя было сдлать логическими разсужденіями, то оказалось возможнымъ для простой вры. ‘Надо просто поврить’,— говорили мн ученики Льва Ник. Но это долго не давалось мн. Занятая всегда умственной работой, я разучилась врить. Именно это долгое время нсколько отдляло меня отъ всхъ моихъ сотрудниковъ по работ. Впрочемъ, вопросъ былъ не въ одной вр,— сама жизнь все больше и больше увлекала меня именно въ ту сторону. Въ общественной жизни тогда были глухія времена, я ничего не знала ни о какихъ движеніяхъ, а движеніе толстовское, все-таки, выводило изъ повседневной, обывательской жизни, выдвигало идеалы и указывало опредленныя цли.
Въ голодающія деревни ко Льву Ник. съхались тогда многіе его ученики, жившіе раньше въ общинахъ. Но къ тому времени общины какъ разъ распались, и ихъ участники стояли на перепутьи. Посл этого поворотнаго года они пошли уже новыми, но совершенно различными путями. Изъ этого ясно, что въ этихъ глухихъ краяхъ Рязанской губерніи энергично работала мысль, проврялись прежніе опыты, создавались новыя врованія. И все это обсуждалось и развивалось при помощи Льва Ник. и безъ него, на глазахъ насъ, молодежи, которая готова была, какъ губка, впитывать въ себя новыя, невдомыя ей мысли и самую жизнь. И во вторую половину нашей совмстной дятельности въ голодающемъ район эта умственная работа захватила насъ, всхъ тмъ боле, что практическая наша дятельность давно уже наладилась и шла по выработанному плану.
Въ семь Толстыхъ сторонники Льва Ник. носили кличку ‘темные’. Окрестила ихъ такъ Софья Андреевна. Когда въ кабинетъ Льва Ник. приходили никому неизвстные, плохо одтые люди, желавшіе потолковать со Львомъ Никол., они не приглашались къ семейному, чайному столу, и если кто-нибудь изъ знакомыхъ Толстыхъ спрашивалъ у Софьи Андреевны, что это за люди, то она просто отвчала: это — темные. Въ этомъ году кличка эта пріобрла совсмъ особенное, высокое значеніе. Мы, молодежь, подхватили ее и придали ей глубокій, внутренній смыслъ. Всхъ послдователей Льва Ник. мы раздлили на ‘темныхъ’ и ‘свтлыхъ’. ‘Темные’ — это т, которые проводятъ въ жизни ученіе Льва Ник., то есть т, кто отказался отъ всхъ благъ и преимуществъ своего положенія и живутъ только трудами рукъ своихъ. А ‘свтлые’ были т, кто теоретически раздлялъ взгляды Льва Ник., а въ своей жизни не проводили и продолжали жить обычной, буржуазной жизнью, хотя и измнились къ лучшему. Быть ‘темнымъ’, сдлалось для насъ идеаломъ, къ которому мы- стремились, и съ тхъ поръ слово ‘темный’ получило опредленный, внутренній смыслъ. Одинъ разъ, гораздо позже, лтомъ, какъ-то Татьяна Львовна, съ которой я тогда уже сблизилась гораздо тсне и какъ-то сразу, какъ это бываетъ только въ молодости, излагала мн свои взгляды. Я съ удивленіемъ замтила ей: ‘Да ты говоришь совсмъ, какъ темная’ — ‘Да, я — темная въ кружевахъ, разв ты этого не знала?’ — отвтила она мн.!
И тогда еще молоды были первые ученики Л. Н. Толстого. Въ пору общественнаго безвременья они представляли собой живой, протестующій элементъ, полный, можетъ, быть, несбыточныхъ мечтаній о царств Божіемъ, объ ерусалим небесномъ и самой мистической вры. Когда разъ нашъ мстный докторъ спросилъ у А. Ал., что бы онъ выбралъ: ‘тьмы низкихъ истинъ’ или ‘насъ возвышающій обманъ’,— тотъ, не колеблясь, отвтилъ,: ‘насъ возвышающій обманъ’. М. А. и Е. Сухачевъ, тихій и кроткій человкъ, застрлившійся впослдствіи въ Канад, говорили о физическомъ безсмертіи, которое существуетъ для тхъ, кто вритъ въ него. М. А. видлъ разные пророческіе сны и невольно заражалъ силой своего мистицизма.
И волей-неволей являлось страстное желаніе отказаться отъ всхъ своихъ логическихъ выводовъ и погрузиться самой въ это море вры, и итти къ чему-то невдомому, но зовущему къ жизни, вмст съ тми, кто жертвовалъ, какъ намъ казалось, всмъ ради того, что они считали истиной,— хотлось порвать вс связи съ своей прежней, блдной жизнью.
Обстоятельства благопріятствовали нашему боле тсному общенію. Очевидно было, что дороги не пустятъ меня домой къ празднику, оставаться одной на мельниц безъ дла не хотлось, и я ршила похать на время половодья въ ‘главный штабъ’, въ Бгичевку. Та же мысль явилась и у другихъ товарищей, и къ Святой вс съхались въ усадьб Раевскихъ. Здсь мы были отдлены отъ остального міра разлившимися рками и могли только здить въ сосднее имніе Паники.
Дловые разговоры о нашей повседневной работ поневол прекратились, и мы цликомъ ушли въ міръ отвлеченныхъ идей и плановъ на будущее. Здсь учениками Льва Ник. поднятъ былъ знаменитый разговоръ объ ‘уход’, который посл не разъ поднимался и со Львомъ Ник. Нужно отречься отъ себя, оставить семью, занятія, все ‘мірское’, какъ они выражались, все личное, что привязываетъ насъ къ земной жизни, и итти къ народу, длить его страданія и трудовую жизнь, проповдовать наступленіе царства Божія на земл и, по ихъ образному выраженію, искать ‘ерусалима небеснаго’, то есть добиваться царства правды и любви на земл. Это тяжело и серьезно обсуждалось тми, у кого были семьи. Мы же, молодежь, готовы были итти, куда угодно. Съ этимъ ршеніемъ хотла я хать въ Москву, только станутъ дороги, и получить согласіе моей матери. А пока что, мы ршили устроить въ Бгичевк какое-нибудь подобіе праздника.
Снгъ уже стаивалъ на поляхъ, изъ-подъ него показалась прошлогодняя травка. Она быстро обсохла подъ горячими лучами солнца, но отъ земли шелъ паръ, точно она медленно просыпалась и глубоко дышала. На Дону сразу тронулся ледъ, и огромныя льдины быстро неслись ркой, шумно ломаясь и нагромождаясь другъ на друга.
Наконецъ, главный ледъ прошелъ, и я ршилась перебраться черезъ Донъ, на другую сторону, гд были лавки, чтобы купить кое-что къ празднику, а то мы сидли впроголодь. День былъ ясный, теплый, и мы переправились на лодк, отталкиваясь веслами отъ льдинъ. Берега были вс загромождены огромными льдинами.
Но въ ночь подъ Свтлое Воскресенье переправиться уже было нельзя,— рчки широко разлились. Мы съ Еленой Мих. слушали изъ усадьбы звонъ колоколовъ ближайшей церкви, и намъ невольно взгрустнулось по родному дому и по родной семь.
Но время невольнаго отдыха, впрочемъ, скоро миновало, и вс разъхались по своимъ пунктамъ на прежнюю работу, а я ухала недли на дв домой.

Глава XVI.
Поздка въ Москву и начала весеннихъ работъ.

Въ Москв Толстые встртили меня чрезвычайно радушно, но не мало шутили надъ моимъ приподнятымъ настроеніемъ, что, впрочемъ, нисколько не смущало меня. И за чайнымъ столомъ въ ихъ столовой, полной незнакомаго мн народу, я разсказывала о всей нашей жизни и работ, о впечатлніяхъ наступающей весны и о нашихъ разговорахъ объ уход для поисковъ ‘урасалима небеснаго’. Тутъ были, насколько я помню, покойный профессоръ П. Я. Гротъ, художникъ Ге, В. А. Маклаковъ, молодой Цингеръ, кто-то изъ братьевъ Раевскихъ и сестра Льва Ник., Марія Николаевна. Особенно ласковъ былъ со мной старикъ Ге. Онъ подробно разспрашивалъ меня и заставлялъ меня даже повторять мои разсказы. А Марья Ник. обратилась ко мн съ вопросомъ, почему же мы такъ прислушивались къ звону колоколовъ передъ свтлой заутреней? Она, вроятно, надялась открыть у меня какой-нибудь остатокъ православія и не предполагала, что здсь главную роль играли воспоминанія дтства и тоска по родной семь.
Левъ Николаевичъ былъ въ самомъ! Свтломъ, ласковомъ настроеніи, и казалось, что ему все было интересно, что я разсказывала о нашей жизни. Онъ немного нахмурился, когда я стала разсказывать о планахъ ухода.
— Куда они хотятъ итти? Нужно быть тамъ, гд мы нужны. А въ такомъ случа дальше сосдней деревни никуда не удешь, потому что тамъ окажется такой запросъ на наши силы, что никуда нельзя уйти’.
Выраженіе ‘итти искать ерусалима небеснаго’ отталкивало Льва Ник. своимъ мистицизмомъ. Онъ намренно ни разу не упомянулъ его и выражался какъ можно проще. Но это его недовольство мало повліяло на меня. Не повліяло ни меня и то, что Марія Львовна сообщила мн о перемн настроенія Н. Ф., которая тоже хотла итти.
Дома я устроила свои дла такъ, что была теперь совершенно свободна и могла итти, куда хотла, и я вернулась въ деревню въ томъ же счастливомъ настроеніи, въ какомъ и ухала. Въ Бгичевк я застала новаго сотрудника М. Ч. Онъ взялъ на себя веденіе кассы и счетоводство и оставался въ ‘главномъ штаб’. Я поселилась здсь же, предполагая пробыть въ Бгичевк до возвращенія Толстыхъ. Весна теперь была во всемъ разгар. Всюду зеленла молодая травка, зацвтали фруктовыя деревья. Весенній воздухъ вялъ какимъ-то счастьемъ жизни посл тяжело проведенной зимы. Надежда на новый урожай тогда еще не была отнята. Плохо было только то, что не вс поля были засяны. Но, все-таки, все повеселло и ожило даже въ черныхъ, убогихъ хатахъ окрестныхъ крестьянъ.
Съ новой энергіей начались работы, новые вопросы встали передъ нами, а нкоторые изъ старыхъ отступили на задній планъ,— не требовалось больше дровъ для отопленія избъ, разныя зимнія работы для женщинъ прекратились. Но зато нужно было позаботиться о сменахъ, о закупк лошадей. Увеличивалось число пріютовъ для самыхъ маленькихъ дтей, такъ какъ съ наступленіемъ теплаго времени среди нихъ начались уже заболванія. Пріемы эти устраивались по слдующему плану. Въ какую-нибудь семью, гд было много мелкихъ дтей, давалась корова. Смотря по количеству даваемаго ею молока, опредлялось и число дтей. Обыкновенно одной коровы доставало на десятокъ малышей. Въ пріют выдавалось пшено, а для дтей въ возраст до одного года — мелкая, гречневая крупа. Хозяйка пріюта варила изъ этого молочную кашу и раздавала матерямъ, у которыхъ были маленькія дти. Въ пріютъ принимались дти до 5-ти лтъ.
Весна стояла ясная и теплая, и ходить отъ деревни къ деревн было теперь гораздо пріятне. Фруктовые сады были усыпаны цвтами и далеко распространяли свой ароматъ. Но зато здить стало трудне. Съ началомъ полевыхъ работъ каждая лошадь была на счету, и намъ давали для разъзда только самыхъ плохихъ. Мстность же въ этой части Рязанской, Тульской губ. удивительно пустынная и ровная,— кругомъ все поле, да поле,— ни деревца, ни лсочка на очень далекія разстоянія, такъ что чрезвычайно легко спутать дорогу въ мало знакомой мстности. Помню, какъ я разъ посл долгаго путешествія, еле прибрела въ Паники, ведя подъ уздцы лошадь, которая шла еще хуже меня. Зато мы теперь много могли ходить пшкомъ, Непріятной при этомъ помхой былъ только обычай у окрестныхъ помщиковъ и даже у богатыхъ крестьянъ, у которыхъ, было что сторожить, держатъ очень злыхъ собакъ.
Я напряженно ждала Толстыхъ, чтобы заявить имъ о своемъ уход въ невдомое мн странствованіе и сдать вс дла. Работниковъ теперь все прибавлялось, зимняго одиночества уже не чувствовалось, и казалось, что можно уже разстаться съ нашимъ фальшивымъ, неестественнымъ, положеніемъ благотворителей и начать какую-то новую, истинную жизнь.

Глава XVII.
Конфликтъ съ духовенствомъ.

Въ это время со мной случилось происшествіе, которое сильно возмутило и взволновало Льва Никол., когда я ему разсказала объ этомъ. Разъ, въ какой-то праздникъ я навстила свое Татищево и, разумется, не забыла зайти къ матери моего прежняго, постояннаго спутника, Васи. Ни его и никого другого изъ его семьи не было дома. Старуха лежала тяжело больная. Я сла около нея, и мы тихонько разговаривали. Вдругъ отворяется дверь въ хату, и какая-то нарядная баба вноситъ довольно большую икону. Оказывается, въ этотъ день по какому-то случаю служили молебны изъ хаты въ хату.
Больная старуха махнула рукой и сказала:
— Охъ, матушка, не носи ты ужъ сюда…
Баба быстро унесла икону изъ хаты. Какія причины были у старухи отказаться отъ молебна, я и до сихъ поръ не знаю. Можетъ быть, у ней просто не было лишняго двугривеннаго.
Только, нсколько минутъ спустя, въ хату входитъ молодой еще священникъ и, не обращая ни малйшаго вниманія на меня, рзко спрашиваетъ больную:
— Ты отчего не принимаешь иконы?
Та ничего не отвчаетъ и только стонетъ. Священникъ настойчиво повторяетъ свой вопросъ. Опять никакого отвта. Тогда я сказала ему:
— Вы, вдь, видите, что она очень больна.
Онъ ни слова не отвтилъ и вышелъ.
Это маленькое событіе имло большія послдствія для Василія. Мать его скоро умерла. Младшую двочку взяла къ себ на воспитаніе за небольшое вознагражденіе мельничиха. Старшій, идіотъ, кормится подаяніемъ. И Василій остался одинъ. Священникъ поднялъ тогда вопросъ объ удаленіи его изъ общества за то, что онъ отошелъ отъ православія и перешелъ въ мою вру. Собрали сходъ для обсужденія этого вопроса, потому что это означало для Василія ссылку въ Сибирь, какъ негоднаго члена общества. Васю призвали и заставляли его признаться во всемъ, и нервный мальчикъ, разрыдавшись, призналъ все, что отъ него требовали.
Онъ подтвердилъ басню о томъ, что дйствительно перешелъ въ мою вру, потому что я все время уговаривала его и когда онъ, наконецъ, далъ свое согласіе, то состоялся и самый переводъ. Разъ, по его словамъ, когда мы, зимой, съхали съ нимъ съ высокаго откоса на рчку Рыхотку, я остановила внизу лошадь и велла ему вылзть изъ саней. Затмъ, я заставляла его поклясться въ томъ, что онъ будетъ теперь слдовать моей вр. А для подтвержденія этой клятвы, велла ему снять съ своей шеи крестъ. Когда онъ снялъ, я сказала:
— Ну, теперь закопай его въ снгъ.
Вася закопалъ.
— Теперь прыгай черезъ него три раза туда и обратно.
Когда все было исполнено, я сказала ему:
— Ну, теперь ты перешелъ въ мою вру.
Такъ фантазировалъ нервный мальчикъ, потрясенный грозившей ему бдой, плакалъ, становился на колни передъ этимъ темнымъ ‘міромъ’ и просилъ не губить его, общая возвратиться въ лоно православной церкви. ‘Міру’ было жаль мальчика, его любили въ деревн и стали просить священника простить его. Священникъ согласился принять его обратно на слдующихъ условіяхъ: Вася долженъ былъ купить новый крестъ, и въ этомъ крест, повшенномъ на новой же ленточк, пойти къ исповди. Посл исповди и причастія, онъ со всмъ ‘міромъ’ и со священникомъ, во глав пойдетъ въ свою хату, которую окропятъ святой водой и торжественно отслужатъ тамъ молебенъ.
Такъ былъ принятъ въ лоно православной церкви тотъ Вася, который зимой, со слезами на глазахъ, выпрашивалъ у меня полтора рубля, чтобы отслужить заупокойную обдню по отцу.

Глава XVIII.
Различныя теченія среди учениковъ Льва Николаевича.

Наконецъ, пріхали и Толстые. Въ Бгичевк опять собралось много народу, и домъ оживился. Наша тихая, рабочая жизнь навсегда кончилась. Работы, правда, было, попрежнему, немало, но вмст съ тмъ постоянно назжали и новые люди. Весь этотъ періодъ до своего отъзда въ Ясную Поляну въ двадцатыхъ числахъ мая Левъ Ник. былъ въ прекрасномъ, сосредоточенномъ настроеніи, и мы теперь часто собирались по вечерамъ и вели бесды на самые серьезные, жизненные вопросы.
Днемъ мы вс интенсивно работали и къ вечеру такъ уставали, вопросы народнаго кормленія такъ наболли и всмъ такъ сильно чувствовалась ненормальность нашего положенія, что мы ршили по вечерамъ не заговаривать больше о дневныхъ, практическихъ длахъ, а использовать немногіе оставшіеся дни такого тснаго общенія со Львомъ Николаевичемъ для самыхъ существенныхъ разговоровъ и для выясненія основныхъ вопросовъ жизни и дальнйшихъ нашихъ шаговъ.
У насъ же, у молодежи, складывалось такимъ путемъ новое міросозерцаніе, открывались новые горизонты. Я любила пріхать домой, съ работы, когда вс уже вернулись. Сядешь, бывало, утомленная на кругломъ диванчик въ уголку, сначала еще энергично принимаешь участіе въ общемъ, разговор, а потомъ и задремлешь. Вроятно, вс мои мысли, вс мои чувства всегда ясно отражались на моемъ лиц и въ моихъ глазахъ. Левъ Ник. всегда читалъ въ нихъ, какъ въ открытой книг, и мн такъ легко и спокойно было подъ этимъ наблюденіемъ и какимъ-то заботливымъ вниманіемъ.
Помню, одно время меня одолвало сознаніе собственнаго несовершенства и какой-то непригодности къ жизни. Разговоръ шелъ о чемъ-то другомъ, а у меня въ глазахъ стояли слезы. Левъ Ник. глядлъ на меня, глядлъ и потомъ какимъ-то ласковымъ, задушевнымъ голосомъ заговорилъ со мной:
— Что это вы, дорогая, такая грустная? Знаю, вдь, я, понимаю все, о чемъ вы думаете. Это — грусть хорошая, вы о ней не жалйте.
И онъ самъ разсказалъ мн вс мои мысли, все мое настроеніе.
— Не загадывайте о будущемъ,— говорилъ онъ, — что нужно будетъ, то и длайте. Жизнь вамъ сама скажетъ. Вдь, нтъ христіанскаго дла, а есть только христіанское отношеніе къ длу.
Среди сторонниковъ ученія Льва Никол. и его близкихъ учениковъ начинался тогда серьезный расколъ. Одни продолжали оставаться на его точк зрнія, другіе, какъ Ар. Ал. и Мих. Н. уходили въ мистицизмъ и возвращались въ православіе. Страстная душа Ар. Ал. искала тогда сильной организаціи, обладающей традиціями и вліяющей на широкія массы народа, и ему, повидимому, казалось, что такую именно организацію можетъ собой представить офиціальная церковь. Мих. Н. интересовался больше отвлеченными вопросами,— ^искушеніемъ, воскресеніемъ, благодатью и т. п. Онъ былъ однимъ изъ любимцевъ Льва Ник. и сдлался потомъ однимъ изъ самыхъ ярыхъ противниковъ его. Льву Ник. самая мысль-о какой-то вншней организаціи была непріятна, а возвращеніе къ православному образу мыслей прямо чуждо.
Иногда разговоры принимали довольно острую форму. Левъ Ник. волновался иногда и долго посл повторялъ:
— Ахъ, какой ужасъ, какъ они могли дойти до какой-то вры въ благодать. Такъ, вдь, одинъ шагъ только до настоящаго поповства.
И жизнь показала, какъ мало онъ ошибался.
Очень остро стоялъ также и семейный вопросъ. Левъ Ник. очень настойчиво уговаривалъ одного изъ нашихъ товарищей, Вл. С., вернуться въ свою семью, гд у него осталась жена и нсколько человкъ дтей, и работать на нихъ. Въ отвтъ на это ему говорили, что Христосъ сказалъ: ‘Оставь отца и матерь твою и слдуй за мной’, и затмъ поднимали вопросъ о самомъ Льв Ник. Преданные ему и страстно его любящіе ученики страстно убждали его тоже оставить семью и итти въ народъ, говорили, что мсто его среди массъ.
Левъ Ник. часто раздражался на это, говорилъ, что человкъ не иметъ права отнимать себя у семьи и что онъ долженъ нести свой крестъ, хотя онъ и чувствуетъ, что этотъ крестъ для него тяжелъ. Къ вопросу объ уход онъ относился съ необыкновенной рзкостью.
Въ отвтъ на это его обвиняли въ консерватизм. Слушая его горячія возраженія, кто бы могъ подумать, что и у него, у самого зрла таже мысль объ уход.
Въ это время какъ разъ собирались уходить М. Ал. съ Вл. С. странствовать по Россіи и искать ерусалима небеснаго, какъ они говорили. Но моя готовность итти съ ними начала теперь падать. Самая работа снова захватила меня, и я чувствовала всю невозможность бросить дло. Левъ Николаевичъ эйергично поддерживалъ во мн эту мысль. Но деспотическаго отношенія онъ отнюдь не проявилъ здсь, какъ это было видно изъ всего его поведенія въ этомъ вопрос.
Второй уходившей парой были молодой Н. И. Дудченко и Борисъ Николаевичъ Леонтьевъ, впослдствіи отравившійся въ Полтав. Бор. Ник. всегда чрезвычайно строго относился ко всякому проявленію чисто-личныхъ стремленій, но, повидимому, онъ такъ и не нашелъ удовлетворенія въ своемъ аскетическомъ образ жизни. Его физически слабый организмъ, очевидно, требовалъ боле снисходительнаго отношенія къ себ. Уходила эта пара совершенно тихо, незамтно, не вызывая такихъ бурныхъ и горячихъ споровъ, какъ первая.
Нердко, впрочемъ, особенно во дни почты, напряженные споры стихали, и вс дружно говорили о вопросахъ всмъ близкихъ и о судьб отсутствующихъ друзей. Много говорили о Дм. Ал. Хилков, котораго только что отправили въ ссылку въ Закавказье. Сильно взволновалъ всхъ человконенавистническій листокъ архіерея Амвросія, подъ заглавіемъ ‘Проклятый штундистъ’, къ каждой строчк котораго Дм. Ал. Хилковъ приложилъ евангельскій текстъ, говорящій какъ разъ обратное. Мы вписывали эти тексты въ листки архіерея Амвросія и такіе листки потомъ въ боль: томъ количеств разсылались друзьямъ, для распространенія.
Иногда Левъ Никол. читалъ намъ что-нибудь вслухъ, а затмъ опять шли разговоры, далеко за полночь. Около часу ночи, наконецъ, Левъ Ник. поднимется и напомнитъ намъ, что пора спать:— ‘Завтра, вдь, въ 7 час. подниму, идите спать’.
Онъ уходилъ къ себ, а мы, собираясь разойтись, съ новой энергіей принимались обсуждать вставшіе передъ нами вопросы, и только часа въ три расходились по своимъ комнатамъ.
Еле раздвшись, я засыпала, какъ убитая, и когда на другое утро раздавался стукъ Льва Ник. въ дверь, мн казалось, что и ночи почти не было.

Глава XIX.
Появленія натуралиста-философа и болзнь Льва Николаевича.

Одинъ разъ, вернувшись откуда-то, я увидла въ столовой на стол старую, рваную, войлочную шляпу.
— А, у насъ интересный гость, Вра Михайловна,— сказалъ мн, улыбаясь, Левъ Николаевичъ.
— Кто такой?
— А вотъ увидите.
И, войдя въ комнату, гд у насъ лежали разные журналы и бумаги, я, дйствительно, увидла на полу въ углу чьи-то торчащія, голыя ноги. Эти ноги принадлежали ‘интересному гостю’. Гостемъ оказался старикъ лтъ 70-ти, маленькій, заморенный, одтый въ какую-то совсмъ вытертую куртку, босой, растрепанный, но съ живымъ и какимъ-то ненормальнымъ блескомъ глазъ. Выраженіе его лица не привлекало къ себ, и, правду сказать, несмотря на всю свою оригинальность, сначала и до конца, онъ мн не былъ интересенъ.!
Что же касается до Льва Ник. и до большинства остальныхъ товарищей, то они почти вс, въ высшей степени, заинтересовались этимъ философомъ-натуралистомъ. Самое появленіе его у насъ было необыкновенно. Когда его спросили, откуда онъ явился, онъ отвтилъ: ‘изъ пространства’. На вопросъ, куда онъ направляется, послдовалъ отвтъ: ‘въ пространство’. А настоящее его мстожительство? ‘Здсь’. Пришлось помириться пока на этомъ. Потомъ онъ далъ нкоторыя свднія о себ.
При немъ оказался даже какой-то билетъ на жительство, который требовался нашей полиціей, не признававшей неопредленнаго ‘пространства’.
По національности, нашъ гость оказался шведомъ. Онъ разсказалъ намъ, что былъ когда-то богатымъ коммерсантомъ, но потомъ понялъ всю несправедливость своего богатства, роздалъ его до копейки бднымъ и вотъ уже тридцать лтъ странствуетъ по всему свту, былъ и въ Индіи, и въ Кита и сейчасъ явился къ намъ откуда-то съ востока.
По убжденіямъ, онъ — самый крайній натуралистъ, признаетъ, только ручной и самый примитивный трудъ, вплоть до вскапыванія земли палкой и разбиванія зеренъ камнями. Куреніе табаку, питье чая подвергались съ его стороны самой безпощадной критик. Самоваръ онъ называлъ идоломъ, вокругъ котораго мы собирались для поклоненія.
— Если бы люди знали, сколько крови и страданій заключается въ каждой чашк чая, что я самъ видлъ въ Кита,— говорилъ онъ,— то они не стали бы пить чая.
Онъ и у насъ не хотлъ оставаться безъ дла и ршилъ сажать картошку на какомъ-то клочк земли, который ему предоставили для этого занятія. Слабый, истощенный старикъ работалъ, разумется, очень плохо.
Разъ, онъ какъ-то увидлъ, какъ быстро и ловко вскапывалъ лопаткой поле М. Ал. и залюбовался имъ.— Онъ можетъ прокормить трехъ женъ и десять человкъ дтей,— заявилъ онъ. И его натуральной философіи нисколько не противорчило имть этихъ трехъ женъ, и десять человкъ дтей, разъ онъ ихъ можетъ прокормить. Эта сторона его философіи, какъ мн казалось, стала немножко отталкивать Льва Ник. Но его остроумная и безпощадная критика богатыхъ людей и несправедливаго, экономическаго строя жизни могла, дйствительно, серьезно заинтересовать его собесдниковъ.
И вотъ, въ нашей столовой, видвшей въ своихъ стнахъ самые разнородные элементы, сошлись два человка изъ самыхъ различныхъ міровъ.
Разъ, какъ-то, возвращаясь съ работы днемъ, я вошла, веселая и оживленная, въ залу черезъ балконъ и увидла, что Левъ Николаевичъ разговариваетъ съ какимъ-то полнымъ, представительнымъ и изысканно одтымъ господиномъ. Это оказался генералъ Беръ, одинъ изъ членовъ комитета наслдника, по длу помощи голодающимъ. Онъ пріхалъ предложить Льву Ник. денегъ изъ комитета для его столовыхъ. Левъ Ник. предпочелъ отказаться отъ предлагаемыхъ денегъ, но къ постителю отнесся, какъ всегда, очень мило, и любезно. Кром того, онъ нашелъ, вроятно, небезъинтереснымъ и небезполезнымъ для генерала познакомить его со своимъ философомъ. Философъ пришелъ и слъ, по своему обыкновенію, на полу. Онъ не признавалъ мебели. Иногда и собесдникъ садился къ нему на полъ, чтобы удобне было разговаривать. Но генералъ Беръ слъ противъ него на стул. Разговоръ у нихъ шелъ по-нмецки. Философъ обрушился на генерала за его папиросы и говорилъ очень воодушевленно, со всми ораторскими пріемами. Но надо думать, что слова его не произвели большого впечатлнія на генерала, хотя онъ и съ любопытствомъ разсматривалъ старика.
Философъ нашъ не только не признавалъ мебели, по почти не признавалъ и костюма, и его собственный, нищенскій костюмъ былъ, до нкоторой степени, только уступкой полиціи. Но случалось, что онъ сидлъ завернутый только въ одно одяло, но, къ счастью, не выходилъ въ такомъ вид въ залу. Обуви онъ никогда не носилъ, и въ холодные дни намъ было очень жалко старика. Вмсто подушки, онъ спалъ на бутылк, находя, что подушка портитъ слухъ.
Однажды, онъ захотлъ приготовить хлбъ по своему методу.
— Лучше всего, разумется, сть зерна сырыми,— говорилъ онъ, но какъ уступку человческой слабости разршалъ и печеніе хлба. Муку же онъ толокъ самъ изъ зеренъ. Принесли ему зерна, ступку, и онъ принялся за дло. Но бдный старикъ былъ такъ слабъ, что и здсь ему пришлось помогать. Смшавъ приготовленную муку съ водой,— молока старикъ тоже не употреблялъ, говоря, что его собственная мать уже умерла,— онъ приготовилъ какую-то лепешку и испекъ ее. Лепешку подали къ обду, и Левъ Ник., которому вреденъ былъ и хорошій, черный хлбъ, увлекся и полъ этой знаменитой, непропеченной, непромшанной лепешки.
На другой день, съ утра ему сдлалось очень дурно. Поднялись боли, въ печени стали проходить камни. Марья Львовна страшно взволновалась, и когда я хотла итти куда-то по длу, она не пустила меня.
— Не оставляй меня сегодня, пожалуйста, одну,— попросила она.
Я осталась.
Ужасный день провели мы. Боли у Льва Ник. все усиливались и сдлались совершенно невыносимыми. Онъ началъ страшно стонать. Марія Львовна клала ему припарки изъ льняного смени, я изготовляла ихъ, но, очевидно, помогали он плохо. Стоны все раздавались, и эти ужасные стоны просто терзали душу, а мы были, конечно, безсильны.
Такъ продолжалось нсколько часовъ. Только къ вечеру боли, мало-пр-малу, стали уменьшаться, стоны стихали, и измученный страданіями Левъ Ник., наконецъ,, заснулъ.
Марія Львовна послала телеграмму Софь Андреевн, и когда я ее спросила, зачмъ, то она сказала мн, что во время такого припадка Левъ Ник. можетъ внезапно умереть.
Когда на другое утро Левъ Николаевичъ вышелъ въ столовую, его нельзя было просто узнать,— такъ страшно измнился онъ за эти сутки. Тяжело было смотрть на его сразу похудвшее, смертельно блдное лицо, и мы невольно ходили и говорили тихо. Но къ, вечеру онъ немного повеселлъ, и у насъ поднялся снова одинъ изъ самыхъ задушевныхъ разговоровъ.
Вдругъ, у крыльца послышался звонъ колокольчика, затмъ какое-то движеніе, и съ балкона въ залу вошла Софья Андреевна. Вс сразу стихли и какъ-то смутились.
Софья Андреевна пріхала взволнованная, сердитая и стала разспрашивать, что случилось. Философъ въ это время мирно спалъ на полу, выставивъ какъ-то свои ноги. Софья Андреевна скоро замтила его.
— А это еще что за голыя ноги?
Пришлось разсказать ей всю исторію и познакомить съ обладателемъ голыхъ ногъ. Она просто возненавидла ‘грязнаго старика’. Софья Андреевна осталась у насъ на нсколько дней и съ своимъ хозяйственнымъ умньемъ стала приводить въ порядокъ нашу довольно-таки безпорядочную жизнь. На стол снова появились чистыя скатерти, обдъ сдлался боле обильнымъ.
Между прочимъ, Софья Андреевна разсказала кое-кому изъ окрестныхъ крестьянъ, что прізжій иностранецъ накормилъ Льва Никол. какой-то дрянью, отчего тотъ и заболлъ. Это опять возобновило толки объ антихрист. Страшный видъ старика-шведа, казалось мн, подтверждалъ ихъ предположеніе. Изъ словъ же Софьи Андреевны они заключили, что онъ отравилъ Льва Ник. и очень негодовали на бднаго, полусумасшедшаго старика. Цлыя легенды сложились про него,— говорили, что онъ общаетъ прокормить на одномъ осьминник того, кто продастъ ему душу.
Но скоро должны были пріхать хозяева имнія, которые могли быть вовсе не рады такому странному гостю, и надо было подумать, куда его устроить. Но куда? На вс вопросы онъ отвчалъ, что не иметъ теперь въ виду никакой перемны мста жительства. Софья Андреевна ршила, что Левъ Ник. для поправленія своего здоровья на нкоторое время удетъ въ Ясную Поляну, и, несмотря на все ея недоброжелательство, пришлось взять съ собой въ Ясную и старика-шведа.
Софья Андреевна ухала отъ насъ одна, а Левъ Ник. съ Маріей Львовной оставались еще въ Бгичевк до 20-го мая. Но до ихъ отъзда мн пришлось много еще пережить и перечувствовать не безъ участія Льва Николаевича.

Глава XX.
Уходъ странниковъ.

Наступилъ, наконецъ, день ухода нашихъ странниковъ. Это было 10-го мая. Они распростились уже съ Бегичевкой и со всми ея обитателями и должны были провести ночь въ Паникахъ, чтобы на утро уже отправиться оттуда. Итти они хотли безъ копейки денегъ, чтобы зарабатывать себ пропитаніе въ дорог своимъ трудомъ.
Я окончательно уже ршила остаться до новаго хлба въ голодной мстности и, чтобы не поднимать больше волнующихъ меня разговоровъ, распростилась съ ними тоже въ Бгичевк. Но едва они отправились, какъ Левъ Ник. заговорилъ со мной какъ-то о М. А., котораго онъ очень любилъ, съ необычайной рзкостью напалъ на него за то, что онъ — такой хорошій и честный человкъ, не хочетъ дать себ яснаго отчета въ своихъ чувствахъ и побужденіяхъ. Я попыталась возражать, защищая М. А., но Левъ Никол. не слушалъ и говорилъ такъ рзко и раздраженно, что у меня слезы навернулись на глаза. Левъ Ник., какъ будто, не доврялъ чистот его мотивовъ, Въ конц концовъ, замтивъ мое волненіе, онъ сразу смягчился и старался всми средствами развлечь меня, а потомъ, уже совсмъ поздно вечеромъ, у него оказалась статья, которую нужно было непремнно отвезти Мит. Ал.,— это было написанная на ремингтон ‘Первая ступень’,— и онъ попросилъ меня създить въ Паники. Я и обрадовалась, и смутилась. Обрадовалась я потому, что мн страшно хотлось вырваться изъ окружающей меня обстановки, гд вс съ любопытствомъ смотрли на меня. Марія Львовна тоже была какъ-то странно возбуждена и взволнована. Отправляя меня, она замтила:
— Это папа нарочно длаетъ, чтобы ты еще разъ проврила, останешься ли ты съ нами или уйдешь.
Мн было какъ-то жутко отъ, всего этого настроенія, но я совершенно опредленно сказала Маріи Львовн, что этовопросъ для меня ршенный и что я, конечно, вернусь.
Лошадей свободныхъ въ дом не было, и для меня наняли въ деревн телгу. ‘халъ со мной хорошо знакомый мн крестьянинъ, Трофимъ. Ночь была такъ темна, что буквально ничего нельзя было видть.
— А что, Трофимъ, мы не собьемся съ дороги въ такую темноту?— спросила я.
— Ничего, Вра Михайловна, вотъ только бы намъ лозинку на поворот замтить, а то можемъ и въ Савкинъ, оврагъ попасть.
Савкинъ оврагъ лежалъ на полпути, между Бгичевкой и Паниками, въ немъ было множество развтвлній, такъ что и днемъ здсь не трудно было запутаться, не говоря уже о темной ночи, и Трофимъ принялся мн разсказывать о разныхъ приключеніяхъ въ Савкиномъ овраг.
— Что это долго лозинки не видать?— вспомнилъ, наконецъ, онъ.— Да мы ровно бы не туда демъ,— и онъ повернулъ куда-то въ сторону.
Ночь стояла темная и тихая, только слышалось тяжелое громыханье нашей телги. ‘хали мы, хали, и наткнулись, наконецъ, на какую-то стну, дорога въ этомъ мст оканчивалась.!
— Э, да мы и впрямь въ Савкиномъ овраг,— тревожно замтилъ Трофимъ.— Ну, теперь намъ до утра не выбраться, придется ночевать здсь.
Было очень тепло, и перспектива ночевать въ Савкиномъ овраг нисколько меня не испугала. Я боялась только одного,— что странники уйдутъ на разсвт, и я не увижу ихъ и не исполню порученія Льва Ник. Кром того, мн еще разъ хотлось видть ихъ и поговорить съ ними.
Мы принялись искать дорогу, но вс наши усилія были напрасны. Съ неуклюжей, тяжелой телгой мы, то куда-то взбирались вверхъ, то снова спускались, то натыкались на какую-то отвсную стну. Лошадь устала.
— Постой, Вра Михайловна, я пойду одинъ, поищу дорогу, а ты побудь здсь съ лошадью. И Трофимъ ушелъ, время отъ времени окликая меня, такъ какъ онъ и самъ боялся спутаться. Я осталась одна въ темнот. Съ полчаса искалъ Трофимъ дорогу. Наконецъ, его темная фигура вдругъ появилась около телги.
— Нашелъ! ‘демъ теперь!— весело проговорилъ онъ.
И, наконецъ, мы выбрались изъ этого лабиринта. Наверху было много свтле, чмъ въ глубин оврага, и ночь не казалась уже намъ больше такой темной.
Только посл полуночи добрались мы до Паникъ. Когда я вошла во флигель, то М. А. встртилъ меня словами:
— Я зналъ, что ты придешь.
Онъ былъ въ какомъ-то приподнятомъ, мистическомъ настроеніи. Сначала, жуткое чувство опять охватило меня, но затмъ его настроеніе стало передаваться и мн. Мы проговорили большую часть ночи.
Утромъ, я съ А. Ф. пошли проводить нашихъ странниковъ. Но, какъ только мы вышли изъ усадьбы, навстрчу намъ показалась только что вернувшаяся изъ Москвы Н. Ф. Она была очень рада, что еще застала странниковъ и уговорила ихъ остаться еще на день. Я же простилась съ ними и пошла въ Бгичевку, но они догнали меня и то же уговорили остаться на денекъ вмст.
День прошелъ въ самыхъ серьезныхъ и напряженныхъ разговорахъ. На утро вс были въ спокойномъ и даже радостномъ настроеніи. Когда странники вышли въ путь, вся окрестность была закутана густымъ, теплымъ туманомъ. Въ двухъ шагахъ ничего не было видно. Я должна была итти съ ними до полдороги по пути въ Бгичевку, а сестры Ф. провожали насъ. Вдругъ, впереди разорвалась блая пелена тумана, и изъ-за ея обрывковъ на и,асъ выглянуло яркое, сіяющее солнце и освтило всю окрестность. Подъ его горячими лучами быстро, быстро начали исчезать и таять блыя стны тумана и все, что закрывало отъ насъ далекій горизонтъ. А яркое солнце все больше и больше заливало окрестность и, какъ побдитель, поднималось все выше и выше. На всхъ эта картина произвела сильное впечатлніе.
— Теперь мы вступаемъ въ область свта, — сказалъ М. А.,— а тамъ все прошлое останется позади, въ туман. Насъ ждетъ ерусалимъ небесный…
Простившись съ Ф., мы пошли дальше молча, никому не говорилось. Наконецъ, мы дошли до перекрестка, гд я должна была съ ними разстаться.
— Пойдемъ съ нами,— сказалъ В. С.,— вотъ такъ прямо, какъ есть, не приготовляясь. Платье можно по дорог обмнять на крестьянское.
Предложеніе было очень заманчиво, но у меня уже не было никакихъ колебаній въ душ. Мы тихо разстались, и они пошли. Но едва они отошли нсколько десятковъ шаговъ, какъ я сдлала движеніе и чуть было не послдовала за ними. Они почувствовали это и обернулись ко мн. Но я уже опомнилась, улыбнулась своему порыву и махнула имъ только рукой. Они пошли дальше, а я спокойно направилась въ Бгичевку.

В. Величкина.

‘Современникъ’. Кн. VI. 1912

Величкина Вера Михайловна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. У Л. Н. Толстого в голодный 1892 год, Величкина Вера Михайловна, Год: 1912
  2. У Л. Н. Толстого в голодный 1892 год, Величкина Вера Михайловна, Год: 1912
  3. Как я учился и работал у Павлова, Цитович Иван Сергеевич, Год: 1941
  4. Антон Павлович Чехов, Елпатьевский Сергей Яковлевич, Год: 1933
  5. Воспоминания о Тургеневе, Островская Наталья Александровна, Год: 1884
  6. А. П. Чехов, Вересаев Викентий Викентьевич, Год: 1948
  7. По тюрьмам во времена революции, Парвус А. Л., Год: 1908
  8. Из житейских воспоминаний, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
Электронная библиотека