У КЛУБА ПИСАТЕЛЕЙ
У КЛУБА ПИСАТЕЛЕЙ
* * *
* * *
Б.
‘Вечерняя Москва’, 16 апреля 1930 года
У клуба писателей, Б., Год: 1930
Время на прочтение: 2 минут(ы)
…Где то на Никитской, квартала за четыре от клуба писателей, в большом зале которого поэт Маяковской последний раз встречается со своим читателем, возникает людской поток, шумливо вливается в Кудринскую площадь и стихает на Поварской и уже в полном молчании устремляется на лестницу солидного особняка.
Если бы Маяковская мог встать и своим обычным большим, уверенным шагом обойти ряды своих читателей, он остался-бы доволен: все слои советской общественности представлены здесь.
За группой рабочих пареньков, пришедших сюда, видимо, прямо с фабрики, мелькают шляпы интеллигентов, между которыми торчат красноармейские шлемы. Идут студенты, рабфаковцы, служащие, актеры, работницы, писателя, рабочие, детвора из школ…
Основное чувство, которое владеет всеми этими потерявшими своего поэта читателями, после скорби — недоумение. Маяковский — воплощение бодрости, знамя жизненной энергии. Маяковский, стихия которого — борьба. Маяковский — физический и моральный колосс. Маяковский — едко высмеивавший и презиравший, тех, кто лелеял свою семейно-сердечную клумбу, забывая обо всех прочем, — этот Маяковский, бушевавший на-днях на трибуне, пустил себе пулю в сердце и отказался плавать, когда его ‘любовная лодка’ разбилась.
— Это — болезнь…
— Это — минутный психоз…
Секундное помешательство, которое, черт его подери, кончилось с помощью маузера…
— Он у нас недавно был, — вспоминает рабочая. У нас на Электрозаводе. Читал к лозунги составлял для стенгазеты…
— Ах, это трагедия, это ужасно, — кивает шляпка. — вы знаете, когда я была в Крыму, он приезжал…
— Покойник не любил сплетен,— сурово прерывает ее командир в летной форме.
Скорбный зал.
Острый луч прожектора лежит над безжизненным лицом покойного.
У гроба застыл почетный караул.
В гражданском карауле — Бухарин в растегнутой кожаной тужурке, черная борода Халатова.
Уже 10 часов вечера. По установленному порядку следовало бы давно закрыть двери и прекратить, доступ в клуб. Но сделать этого нельзя. Люди идут и идут.
Они, так часто стоявшие в очередях, чтобы достать билет на публичное выступление Маяковского, упорно, часами дожидаются своей очереди, своего права в последний раз посмотреть на изменившееся до неузнаваемости лицо поэта, отдать ему последний долг.
И лишить их этого права ни у кого не поднимается рука.
В зале все время ожидают своей очереди встать в почетный караул поэты, писатели, журналисты. Каждый ощущает эту смерть, как личную потерю. Ведь литературная семья осиротела, стала на голову ниже.
Растерянное лицо Бабеля, бледный Третьяков, сонный, сбившийся с ног Попов.
Они собираются группками, тихо толкуют меж собой, поминутно поглядывал на своего покойного друга, лежащего под пристальным оком прожектора.