Наброски Альфонса Карра.
Тщеславіе.
Наброски Альфонса Карра.
Тщеславіе.
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 2, 1896
Тщеславие, Карр Альфонс, Год: 1896
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Умирающій потребовалъ священника.
— Батюшка,— сказалъ онъ,— отправляясь въ такой далекій путь, я полагаю, самое лучшее облегчить себя отъ грховъ, прошу васъ — избавьте меня отъ этого безпокойнаго багажа. Батюшка, я сочинялъ книги. О, не отвращайте лица съ такимъ ужасомъ… да, я сочинялъ книги!
— Я не отворачиваюсь, сынъ мой, я сморкаюсь.
— Боюсь, батюшка, что эти книги сдлали много зла. Можете ли вы отпустить мн грхъ, который я совершилъ, сочиняя эти книги? И еще вопросъ: какому наказанію подвергаются, въ загробной жизни, авторы вредныхъ книгъ?
— Я мало знаю объ этомъ, сынъ мой. Но я читалъ въ богословіи, что наказаніе продолжается только до тхъ поръ, пока книга длаетъ зло. То есть — пока она не вышла изъ употребленія, пока ядъ ея не ослаблъ, интересъ къ ней не охладлъ и пока, наконецъ, не перестанутъ читать ее вовсе… Сверхъ того, наказаніе за книгу соразмряется съ причиненнымъ ею зломъ, съ печальнымъ, успхомъ осужденнаго произведенія и съ его распространенностью.
— Ахъ, батюшка! въ такомъ случа, я очень гршенъ, книги мои имли громадный успхъ, успхомъ этимъ он были обязаны не злоб дня, не мод, не прихоти толпы. Мой успхъ основывался, главнымъ образомъ, на стил и форм.
— Все равно, сынъ мой, не отчаявайтесь: всякому писанію своя судьба и свой срокъ, втеръ забвенія обрываетъ книжные листы, какъ сверный втеръ — древесные листья.
— Вы, должно быть, не знаете, батюшка, что слогъ длаетъ книги безсмертными, я боюсь, чтобы и наказаніе за нихъ не было вчнымъ.
— Однако, сынъ мой, назовите мн заглавія вашихъ ужасныхъ произведеній?
— Отецъ мой, у меня есть драма подъ названіемъ *** и романъ, озаглавленный ***.
— Радуйтесь, сынъ мой! я никогда не слыхалъ о нихъ ни одного слова, гршныя книги распространены мене, чмъ вы опасались.
— О, нтъ, батюшка! Он пережили три изданія.
— А, это другое дло! Грхъ, слдовательно, тяжкій. Но кто же вы? Боюсь, что имя такого великаго гршника заставитъ меня содрогнуться.
— Мое имя довольно извстно, батюшка.
Откройте мн его, стыдъ признанія будетъ для васъ началомъ искупленія.
— Я едва осмливаюсь назвать себя.
— Смле, сынъ мой!
— Отецъ мой, вы не испугаетесь моей прискорбной извстности?
— Сынъ мой, раскаяніе все очищаетъ!
— И такъ, мое имя… Вы не уйдете отъ моей постели, не оставите меня?
— Я не способенъ на такую низость, это значило бы нарушить одну изъ моихъ священнйшихъ обязанностей.
— И такъ, меня зовутъ… Я, который такъ гордился славою своего имени, теперь почти не ршаюсь его произнести!
— Надо ршиться, сынъ мой!
— Да будетъ такъ! Мое имя ***.
— Въ первый разъ слышу.
— Какъ! вы никогда не слыхали о М***, авторъ *** и ***?!
— Никогда, сынъ мой!
— Значитъ, вы живете въ пустын?
— Нтъ, сынъ мой, я даже частенько гршу: почитываю новйшую литературу и сильно ею интересуюсь. Успокойтесь, дорогой мой, вы преувеличили зло. Ваше имя и ваши книги почти невинны.
— Да что вы? Посл трехъ-то изданій и похвалъ, напечатанныхъ въ газетахъ? Выдвиньте вонъ тотъ ящикъ, батюшка, и вы увидите… Я сберегъ вс рецензіи.
— Это ничего не значитъ, сынъ мой, поврьте мн. Вы счастливецъ: ваше имя и ваши книги сдлали лишь самую малость, а то и вовсе никакого зла, и остались въ забвеніи и ничтожеств.
— Вотъ какъ! Вы пришли сюда, чтобы говорить мн непріятности?
— Я, сынъ мой? Боже меня сохрани! Я пришелъ успокоить совсть гршника и не допустить его до сомннія въ божескомъ милосердіи?
— Вы утверждаете, что у меня нтъ ни имени, ни дарованія?
— Я этого не говорю, сынъ мой.
— Послушать васъ, такъ ничего не стоитъ пьеса, что… которая выдержала тридцать девять представленій, и, изъ нихъ, посл трехъ вызывали автора?!..
— Очень можетъ быть.
— По вашему, пустяки и книга, что… которая имла три изданія и ради которой по стнамъ Парижа расклеили шестифутовыя объявленія?!
— Я не думаю спорить.
— Выходитъ по вашему, что мои произведенія застряли у книгопродавца или въ лапахъ букинистовъ?
— Успокойтесь.
— По вашему, он пригодились лишь на обертку колбасы и селедки?
— Будьте же благоразумны!
— Вы невжа, батюшка, безграмотный невжа! Петръ, Марья! подите сюда! скоре! выведите этого господина!