Трудовая артель, Правдухин Валериан Павлович, Год: 1924 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 41 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ДЕТСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТЕАТР

МОСКОВСКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1924

ВАЛЕРИАН ПРАВДУХИН

ТРУДОВАЯ АРТЕЛЬ

ПЬЕСА В 3-х ДЕЙСТВИЯХ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ВЯЧЕСЛАВ ЛАРИОНОВИЧ, новый учитель 22—23 лет, в очках.

КУЗЬМА ПЕТРОВИЧ, заведующий училищем, 32 лет, грузный, полный.

ФИЛИППОВ, ГАВРИИЛ, 12 лет, веселый, умный, сын мастерового.

ТРОХИН, АЛЕКСЕЙ, 10—11 лет, полный, круглая голова с большим лбом, умные глаза, сын купца.

КОМИССАРОВ, ДМИТРИЙ, 11—12 лет, бледный, красивый, задумчивый.

ЛЕОНОВ, ПЕТР, 11 лет, крепкий, умный и рассудительный.

ВЕПРИК, АФАНАСИЙ, 11 лет, сын выходца Украины, острый, веселый и вспыльчивый, непоседа.

КОРОТКИЙ, ЛЕОНТИЙ, 10—Л1 лет, маленький, ласковый. и ровный мальчик.

ПАВЛОВ, ГЕННАДИЙ, 10 лет, бледный, угрюмый, энергичный.

ПЕРЕВЕРЗИН, ИВАН, 10 лет, лукавый, острый, шаловливый, глаза немного косят.

ПТАШКИН, ЗАХАР, 10 лет, маленький, шустрый, задорный.

ВАНЯ, приемыш 8 лет, ласковый, веселый, спокойный. НИНА ТЕТНЕВА, красивая, русая. Особенно красивы глаза, 12 лет, дочь фельдшера,

МОТЯ КОНОВАЛОВА, 9—10 лет, маленькая, черненькая, наивное круглое лицо.

АНЯ БУСЛАЕВА, 11 лет, спокойная смелая девочка, шатенка.

Все — крестьянские дети.

Между I и II действием проходит один год, между II и III месяцев восемь.
III действие происходит за год до революции.

ДEЙCTВИЕ I.

Ранняя весна. 2-е отделение сельского двухклассного училища. Мальчиков около 20, девочек человек 6. На степах царские портреты, две-три картины, таблица умножения, слова на букву ять. Деревянная доска, парты. На правой стороне от зрителей два окна и в задней степе два. Шкаф с книгами. На левой стороне, на первом плане, дверь. Кончился третий урок. Обычный шум, усилившийся от того, что сейчас только на уроке вместе с прежним учителем был вновь назначенный учитель. Большинство детей озлоблены, двое-трое из мальчиков и девочек сидят ла своих местах и беззвучно плачут. Когда занавес еще закрыт, слышен звонок. Общий шум покрывает резкий голос озорного Веприка, забравшегося на парту.

Веприк (взволнованно). Эй, ребята, послушьте меня, я вас выручу на этот раз из беды! Щоб у пас остался Василь Иваныч, мы с Захаркой приглаушим нового учителя! Ей-ей!.. Он почует на дальней улице — у Кирилла Катка, пойдет вечером до дому, — мы его камнем из-за угла — ей-Богу! Семь смертей не бывать, одной не миновать!

Захар. Верно, Фанас!

Трохин. Я помогу вам!

Комиссаров. Будет вам шаля-валя разыгрывать. Приглаушим, — вас так приглаушат, своих не узнаете.

Веприк. А щоб не лез, где его но просят!

Аня. Так ведь он не сам, его прислали к нам. Чем же он провинился? Дураки!

Трохин. Не сам. Чай, он знает, что на живое место идет… Не слепой: четыре глаза нацепил, чертяка! Мало ему школ-то! У нас есть свой — Василь Иваныч, другого не желаем.

Аня. Давайте лучше Кузьму Петровича просить, може, он нам оставит Василь Иваныча.

Леонов. Как лее! Оставит. Держи карман шире! Тоже скажет. Чай, не он назначает, а инспектор. Да потом они с Василь Иванычем в ссоре. Он рад, небось, толстопузый, что Василь Иваныча убрали от нас.

Мотя. А Василь Иваныч, может, сам захотел уйти— Вы ему надоели!

Трохин. Молчи! Баба, туда же лезет! (Дразнит). ‘Сам захотел!’. Чай, я давеча в большую перемену был у него, так он говорит со мной, а у самого слезы на глазах. Отвертывается от меня. Сердце аж разрывается. ‘Сам захотел!’ Дура!

Мотя. А ты не ругайся, а то я пожалуюсь.

Павлов. Это кому же? Не новенькому ли? Мы те вздуем!

Захарка. Подмазаться хочешь! Иди жалься!

Леонов. Иди к новенькому, подмазуля, а мы его знать не хотим!

Веприк. Иди, баба! Цыганка!

Павлов. Мышонок! Дура!

Мотя. Сами вы дураки!

Короткий (бежит от двери). Тише! Кузьма идет!

Кузьма Петрович (быстро входит). Чего галдите, как на базаре? Мешаете старшим заниматься. Идите домой: четвертого урока у вас сегодня не будет. (Подходит к Захарке, сидящему на первой парте). Вам что-нибудь задали назавтра?

Захарка. Нет.

Кузьма Петров. Ну-ка, дай задачник. (Захарка подает). Вот решите задачи No 321, 322, 323 и 324. (Перелистывая задачник). Ты чего эту книгу-то как загваздал? Учиться так нет вас, а только книги портить. Небось таблицу и меры не знаешь, а чернилами залил.

Захарка. Знаю.

Кузьма Петров. Знаешь. А ну скажи: 6X9?

Захарка (быстро). 54.

Кузьма Петров. 9X6?

Захарка (немного замешкавшись, сердито). 54!

Кузьма Петров. 7X9?

Захарка. 63!

Кузьма Петров. 9X7?

Захарка (сердито). Тоже 63!

Кузьма Петров. Ну, а скажи, сколько в фунте пудов?

Захарка, (обозлившись). Каки те в фунтах пуды?!

Кузьма Петров, (смеется и дает ласково подзатыльник).

Дурак! Невежа! До сих пор не умеешь со старшими разговаривать. (Строго). Смотри у меня! (Уходит. Тихо, пока не замолкают его шаги).

Переверзин (бежит и смотрит за дверь. От двери). Ура!.. Айда домой!.. (Поднимается гвалт).

Комиссаров. Чего обрадовались? Что Василий Иваныч уезжает? Эх, вы!..

Переверзин, (собирается, не обращая внимания). Генка! Приходи после обеда в бабки играть! Горку Филиппова зови. Он сегодня на уроки не пошел: сапоги чинит. Захарка, ты придешь?

Захарка. Пет, некогда. Я голубей буду гонять. Косой Петька у меня вчера белохвостую угнал, сегодня надо сквитаться… Не я буду, если чернопегого у него не вытяну!.. Я. ему покажу! Косом дьявол! (Грозит в пространство кулаком. Идет к двери, свистит). Завтра на уроки не жди меня ребята! С батькой едем в лес, зайцев гонять. Новую собаку братан из города привез. Борзая! С пятнами!.. Берегись, косые!.. Э-эх! Прощай, ребята! (Уходит, махая над головой сумкой).

Переверзин. Постой, голубиный царь! И я с тобой! (Бежит за ним).

Комиссаров. Не приду больше в школу. Ни за што! Убей меня! Раз Василь Иваныча пе будет — не приду! Не хочу! Скучища теперь будет на уроках. Только привыкнешь к учителю, его убирают. Как назло!

Павлов. Я тоже не приду. К чорту! Завтра книги ему швырну! (Бросает их на стол). Все равно скоро на пашню. К чертям! Вот-на! Ешь! На! (Рвет тетрадь и бросает на пол). Давай, ребята, все забастуем, и шабаш! Скажем, что нам на пашню!

Леонов. А Лешке какая пашня? В лавке, што ли, чужие карманы пахать? Да ему дед такую забастовку покажет, что только-ну! Небо в овчинку покажется!

Трохин. Ври! Самого бы не отстегали. Меня дед и так из школы хочет взять. Последний год хожу — все одно.

Павлов. Эх, и кто это смещает учителей? Черти! Не дадут доучиться! Морду бы им набил!

Аня. Нина, да пойдем же скорее. В больницу зайдем к твоему отцу. Капель зубных возьмем: мамка всю ночь промаялась. Да будет реветь-то! Може, новый учитель будет тоже хороший.

Нина (тихо плачет). Нет, он нехороший… в очках и имя нехорошее… не выговоришь… Вячеслав… Лари… оныч и лохматый. Не люблю!.

Аня. Ну будет, уймись! Ты ревела, когда Василь Иваныч приехал, а потом обыкла.

Нина. Да, он добрый. Обижать нас мальчишкам не давал… А этот. У-у!..

Аня. Плакса! (Передразнивает). Н-И-в!.. И мальчишки плачут. Бесстыдники! Когда Василь Иваныч был, так шалили, а теперь заревели, как быки резаные!

Трохин. Молчи, баба! Тоже лезет с советами. Чтой ты понимаешь? Волос долог, а ум короток!

Аня. Сам молчи, купец толстопузый!

Трохин. Ну, разговаривай еще, курносая! Мало тебя давеча Захарка тузил? Еще захотела… Подбавлю! Баба! (К Комиссарову). Митька, брось! Подбери нюни-то! Я вот поплакал, да и глаза утер… Пойду с горя щи хлебать.

Аня. Брюхо-то еще толще станет! (Идет к двери с Ниной и другими девочками).

Трохин (бросаясь за ней). Я те последний нос сворочу!

Аня (смело оборачиваясь). Попробуй! Испугались!

Трохин (отходя). И попробую… Не побоюсь.

Мотя. Василь Иваныча нет, так развольничались! (Девочки уходят. Остаются только Комиссаров, Леонов, Трохин, Короткий, Павлов и Веприк. Собираются в кружок).

Комиссаров. Пойду домой и хворым прикинусь, а сам на пашню выеду.

Веприк. Вот не ждали, не гадали, как в беду мы враз попали!

Короткий. А мне предчувствие ночью было… Сон такой страшный видел. Иду это будто я по Черному озеру, наклоняюсь за коноплей, а из воды щука на меня смотрит… да глазами моргает… ртом ляскает… зубы выставила… А глазищи-то стеклянные, как у учителя… Точь-в-точь!.. Я как закричу, аж проснулся!.. Всех ребят перепужал… В пот вдарило. Так-до утра и не заснул… Все думал, чтой-то худое приключится, ан так и вышло.

Леонов. Дурной! Снам веришь. Забыл, что Василий Иваныч говорил: бабьи это сказки! Квасу надулся, чай, с вечеру, оно и пошло.

Короткий. Сказки, ан вышло и вправду…

Веприк. Нет, а я как нарочно сон хороший сегодня видел: сижу это я на меже, а около меня наш пес Курчавка, голову на штаны мне положил, ластится, а над нами белые лебедки летят, да поют, да так жалостно, хорошо, будто Василь Иваныч на скрипке играет… Потом я цветы собирал, да все красные, красные…

Короткий. Красный цвет к слезам видеть…

Павлов (в той). Бабушка тебе насказала. Эх, ты!..

Трохин (забравшись на стул около окна — серьезно, зло). Смотри, ребята, Василь Иваныч с новым учителем к озеру пошли:.. Василь Иваныч чтой-то разъясняет ему… А! долговязый, голову повесил! (Грозит кулаком). Все одно тебе житья у нас не будет! Я ему завтра стул чернилами измажу.

Веприк. А я хвост из мочалы привяжу, как Змею Горынычу!

Трохин. Ушли… (Смотрит в другую сторону, весело). Смотри… Захарка Ваньку головой в снег повалил. Ха-ха-ха… (Все облепляют окно).

Веприк. Вырвался цыган! Захарку сцопал!.. За шиворот снегу сыплет!.. Ха-ха-ха! Подрались! Так его!.. Дай ему еще разочек!..

Все. Ого-го!!

Веприк. В лужу упали! Ха-ха-ха! (Облепили окно, прижали Трохина, хохочут. Трохин локтем надавил стекло: оно со звоном разбивается… Все рассыпаются от окна. Один Трохин остается на месте).

Трохин (растерянно). Вот-те фунт с осьмушкой!.. Черти!.. Это ты, Фанас! Лезет, как скаженный!

Веприк. (испуганно). И вовсе не я… Сам ты! Локтем… Я до тебя и не дотронулся. Ей-ей!

Леонов. Айда, ребята, дирака давай, пока Кузьма не видит!.. Оно, пожалуй, еще рано окна-то выставлять. (Неожиданно входит Кузьма Петрович).

КузьмаПетров. Вы тут еще? Не ушли? Это что? Окно выбили. Это ты, Трохин? Ах, ты, негодный мальчишка! (Берет его за ухо, дает ему подзатыльник, тот задевает коленом за гвоздь и рвет свои брюки). В угол. На колени! Сегодня же деду станет известно о твоих проделках. Ах, ты хулиган! Извольничались все, избаловали вас, как идиотов. Пороть вас надо, как Сидорову козу! А вы что здесь торчите, рты разинули? Сказал, чтобы шли домой! Сколько раз повторять вам? Ну, сейчас же, марш по домам! Чтобы духу вашего здесь не было!

Комиссаров. Кузьма Петрович, я только вот задачи спишу у Леонова. Вы нам задали, у меня лист изорван…

Кузьма Петров. Изорван! Не надо было рвать! Комиссаров. Я не рвал… Так было.

Кузьма Петров. Ну живо, пишите и по домам!.. Мешаете только другим учиться, сами ничего не делаете… А ты, шалопай, так в углу на коленях стой, пока не скажу тебе! (Трохин горько всхлипывает утирая кулаками глаза). Ну, распустил июни-то! Как хулиганить, так тебя не занимать стать, а тут! Киевской нищенкой прикинулся!.. Ништо тебе, не околеешь! Да не смей у меня с места двинуться, пока не приду! И завтра же, где хочешь, возьми, хоть укради, а неси сорок копеек за окно, а то лучше и глаз сюда не показывай!.. (Идет к двери и видит сор на полу). Это что? Как в свином хлеву! Кто дежурный?

Павлов. Я.

Кузьма Петров. Ты, болван! Чего же ты рот разинул, чего смотрел? Галок по заборам ртом ловил! Подбери сейчас же! Чтоб ни одной пылинки на полу не было! И пока не уберешь, не смей уходить. Дай твои книги (Павлов подает книги со стола). Уберешь, тогда приходи за книгами… Идиоты!.. Вы все сейчас же по домам, нечего торчать! Ну, ты, Веприк, барин какой!

Веприк. Я сичас… сичас…

Кузьма Петров. ‘Сичас!’… Не ждать же мне тебя прикажешь!.. Ну, иди не бойся! Распустились все… (Пропускает всех, давая некоторым подзатыльники, Леонов смело смотрит на него, и тот его не ударяет, не ударяет и Комиссарова). Ну, теперь будет! Всех вас круто подтянем! (Уходит. Остаются Павлов и Трохин).

Павлов (собирает сор, пока не замолкают шаги К. П., потом выглядывает осторожно в дверь it, оборачиваясь к Трохину, таинственно шепчет). Унесло толстопузого! (Передразнивает). Круто подтянем! Попробуй! Трошка, не плачь! Сейчас сор подберу и домой за жратвой слетаю… Да ты не стой на коленях!.. Услышим, как затопочет… Вставай! (Звонок).

Трохин (плача). Уйди… Не встану… И домой не пойду… Штаны изорвали… Бить будут…

Павлов. Иглу притащу… Не реви!.. (Кончает уборку и кидает сор в печку). Я одним духом слетаю… Не плачь!.. У-у! злая собака! Как Василь Иваныча нет, так командовать начал… У-у! (Грозит кулаком). Ну, не реви!.. Я живехонькой минутой, как иноходец ваш, слетаю… Как стрела!.. Все одно дома не узнают… Не говори, что четвертого урока не было… Сейчас — иголку и хлеба… Подожди!.. Кузьма на уроке, одним духом! (Убегает Трохин плачет и когда слышит шаги, то плачет глуше, но горше. Входит новый учитель Вячеслав Пармонович).

Учитель (подходит, удивленно). Это что такое?.. Что с тобой, друг, зачем ты на коленях? Вставай скорее… Постой, да кто же тебя поставил?

Трохин. Кузьма-а Петрович… (Плачет еще сильнее).

Учитель. Да за что? Что за ужасное преступление ты совершил?

Трохин. Я окно… окно нечаянно выдавил…

Учитель. Какие пустяки! Ну, встань же, тебе говорю!

(Трохин хочет что-то сказать). Вставай скорее! (Наклоняясь). Что? Что ты говоришь?

Трохин (горько плача). Кузьма Петрович не велел… Сказал: стой, пока не скажу… Я не встану. Он выгонит.

Учитель (настойчиво). Я тебе говорю, встань немедленно. Ну что за рабская привычка! (Мягко)— Ну!.. Я твой учитель… И я буду за тебя отвечать Кузьме Петровичу… Ты так и скажи ему, что я приказал. Ну, идем… (Берет его под руки, поднимает, Трохин упирается, плачет еще сильнее).

Трохин. Не хочу… он меня выгонит…Деду скажет… пороть будут.

Учитель. (Сажает его на стул у стола, серьезно). Ну будет, будет, садись-ка да успокойся.. .Никто тебя не тронет. Как тебя зовут-то? Чей ты?

Трохин (сквозь слезы). Трохин… Алексей Петрович…

Учитель (с усмешкой). Ну, вот что, Алексей свет Петрович. Вытирай-ка ты, брат, глаза и нос, на дворе снегом помой, забирай ты свои книги и шагай-ка домой в спокойствии чинном. А спросит Кузьма Петрович, скажи Вячеслав Ларионович велел итти… А я ему скажу… Ну, живехонько!

Трохин (плачет уже легче). Не пойду… Я штаны изорвал… новые… дома пороть будут.

Учитель. Однако!.. Сколько е тобой сегодня несчастий, и какие вокруг тебя все жестокие люди! Ну, да знаешь пословицу ‘Страшен бог да милостив чорт’.

Трохин (спокойнее). Не так.

Учитель. Ах, извиняюсь, Алексей Петрович! Спутал. Верно! Страшен чорт, да милостив бог. Теперь так?

Трохин (не сдержав улыбки). Так.

Учитель. Ну, вот и хорошо. Минуту одну. Ты сиди здесь, друг, я за иглой схожу… Горе исправим, брюки зашьем, и жизнь нам снова улыбнется. Чудесно! Сиди… (Уходит. Трохин опять секунды через три супится, плачет и медленно становится на колени на прежнее место).

(Влетают стрелой Павлов, Леонов и Короткий).

Павлов. Лешка! На, лопай! (Удивленно). Стоишь, дурак? Свиное сало, хлеб, лук и печеная картошка!

Леонов. Да уймись ты! Перестань реветь-то. Что тебе впервые што-ли? Вот игла. Только нитки вот белые, да мы их замалюем чернилами. Голь на выдумки хитра! (Становится на колени). Давай колено-то, буду портняжить.

Короткий. Скорей, Петька, я буду сторожить… Придет Кузьма, скажем, что нас Василь Иваныч покликал… Книги сдать… из библиотеки.

Трохин (плача). Уходите отселева. Скорей… Здесь новый учитель был, сейчас опять придет.

Леонов (удивленно). Но-вый? Что он тебе говорил?

Трохин. Встать велел.

Павлов. Встать? (Он и Леонов значительно переглядываются). Эге-е!..

Короткий (пробегая мимо). Брысь! Новый идет. (Все, кроме Трохина, убегают назад. Павлов рассыпает картошку. Входит учитель).

Учитель. Опять стоишь? Отдохнул, и снова за свое занятие. Какой же ты трус, Алексей Петрович! Напугали тебя. Вставай! (Решительно поднимает его н уводит на стул). А вы здесь что делаете? Что же вы молчите? Да вы тоже, я вижу, изрядные трусы.

Леонов (отчаянно). Трохин не струсил, он осерчал!

Учитель. Да? (Смеется.) Это лучше! А это что? Картошка. Понимаю! Понимаю. Молодцы, ребята! (Берет одну.) Славные товарищи. Одобряю. Чудесно! Только зачем же вы разбросали-то ее так живописно? Подберите это добро, зачем ему зря валяться-то!.. Алеша тоже сейчас с вами домой пойдет. Вот только брюки зачиним.

Павлов (храбро). Петька, чини, я караулить Кузьму Петровича буду?

Учитель (заливается смехом). Караулить? Да зачем же его караулить? Он не пропадет. Мы, ведь, от него не прячемся и думаю, что даже сердиться на него перестанем. (Значительно). Стоит ли связываться? Как вы думаете?

Павлов. Да он дерется…

Учитель (с силой). А мы ему не позволим! (Мягче и шутливей). Будем артелью защищаться. Вы мне, чай, поможете? (Павлов за спиной учителя засучивает рукава). Чай, сладим все-то с ним?.. А?.. Вот, Троша то, какой здоровый у нас…

Павлов. Купец.

Учитель. Да?

Леонов. Василь Иваныч тоже с ним ругался, но он никого не слушает, говорит, что я заведующий.

Учитель. Ну, ругаться положим не стоит, а раз сказать твердо надо! Ну, однако, будет балясы-то точить. Давай, Алеша, коленку-то. Да вы тут уже начали. (Смеется). Американцы! Да зачем же вы белыми нитками-то? Вот чудаки-рыбаки!

Павлов. Черных не нашлось. Да мы их чернилами зачерним.

Учитель (вырывая зубами нитку). Американцы!.. Ну, вот я черных принес.

Короткий. Вячеслав Ларионович! Мы пойдем. Лешку за воротами подождем… А то, не дай бог, Кузьма Петрович нагрянет — влетит и нам.

Учитель. Да за что? Разве вы плохое что сделали. Товарищу помогли. Какие, однако, вы — трусы, ребятки!

Павлов (с достоинством). Мы не трусы!

Леонов (значительно). Не стоит связываться.

Учитель (взглянув на него)? Да. (Смеясь). Ого, да вы мудрецы, как я погляжу! Чудесно! Ну, если ‘не стоит связываться’, пожалуй, идите, но обождите его. Мы скоро. Да не забудьте его снежком помыть.

Павлов (весело). Мы его в сугроб головой! Пошли ребята… Картошки бери, Петька! Лешка, бабки не забудь в парте в углу… Пошли! (Трое уходят, учитель и Трохин остаются).

Учитель (шьет). Ну как, отошло от сердца-то. Алексей Петрович?

Трохин (угрюмо). Отошло.

Учитель. Ну и чудесно. Все проходит, Алексей Петрович, пройдет и горе наше. И завтра нам будет уже хорошо. Стихи будем читать. Рисовать! Ты, ведь, здорово любишь учиться-то!

Трохин. Нет. Я не буду учиться.

Учитель. Это почему же?

Трохин. Дед не велит. В лавку меня за прилавок приспособить хочет. Читать, считать выучился, говорит, и будет.

Учитель. А тебе разве хочется скорей купцом сделаться?

Трохин. Мне все равно… Как дед.

Учитель. Вот это уж совсем скверно, Алексей Петрович. Голова-то твоя,, ведь, у тебя на. плечах-то? Тебе ведь надо учиться, а не деду! Здесь кончишь школу, в город вместе с тобой учиться поедем.

Трохин. Нет… Дед меня не пустит… Он говорит, что учение ни к чему. Вот у меня дядя учился в семинарии, а теперь торговать не хочет, ни в попы нейдет… Свои деньги сжег и поступил рабочим на мельницу… Так его дед ругает и меня учить не хочет.

Учитель. Вот как! У тебя интересный дядя, как я погляжу?

Трохин (с гордостью). Он — толстовец!

Учитель. Что? Толстовец? А ты знаешь, что это значит?

Трохин (уверенно). Знаю. Толстой — еретик… книги пишет и говорит, что бога нет и царя нет… И денег не надо… Ой! Ой! Больно!

Учитель. Ах, прости, милый, прости меня! Заслушался я тебя. Так что, говоришь, пишет Толстой, что бога и царя нет. Ну, положим, что он этого не мог говорить и не говорил.

Трохин (угрюмо). Дед сказывал. Я не знаю. Учитель. А ты дядю-то своего любишь?

Трохин. Как не любить? (Уверенно). Он добрый. Вот только торговать не хочет и с дедом спорит.

Учитель. Да ты, как я погляжу, в душе тоже купец. Вот отчего ты такой и толстый!

Трохин (улыбаясь). Так лучше.

Учитель. Как?

Трохин. Толстым.

Учитель. Да почему?

Трохин. Потому — толстый человек хозяйственный…

Учитель (смеется). Ого! Чудесно! ты мудрый, брат! Только мудрость твоя, я вижу, от деда. (Говорит по-мужицки). ‘Значит тово, брюхо-то отпустим, бороду отростим, в старостах ходить будем. Так что ли? Эх ты, хозяйственный! (Встает). Ну, вот и готово. Чудесно. Видишь, и не заметно. Как ни в чем не бывало. Вот еще что, свет Петрович, возьми-ка пятьдесят копеек: за окно стекольщику заплатишь. Вставить-то его все таки необходимо.

Трохин. Не полтину, а сорок копеек. Да я не возьму. Сам достану.

Учитель. Где же ты достанешь-то? Дед-то, чай, тебя не балует?

Трохин. У дяди займу. Он даст.

Учитель. Он же деньги жжет, говоришь?

Трохин. Он жжет те, что от отца достались, а сам работает, берет… Я ему отдам: мне мать на именины даст.

Учитель. Ну, это долгая история… Бери, друг, не разговаривай, мне и отдашь, когда у самого заведутся. (Вкладывает деньги ему в руку).

Трохин. Ну, ладно… А вам сколько платят-то здесь?

Учитель. А тебе на что? 28 руб. 20 коп.

Трохин. Не богато. А харчи свои или Кузьма Петровича?

Учитель (смеясь). Свои, свои, Алексей Петрович! (Тормошит ого). Экий же ты на самом деле хозяйственный! (Звонок. Влетают Павлов и Леонов).

Павлов. Чего-ж так долго, Трошка? Идем скорей!

Учитель. Ну иди, друг, а то мы и вправду заболтались с тобой.

Леонов. Генка, забирай бабки в углу у меня в парте, а я заберу Лешкины. (Идут и роятся в противоположных угловых ящиках , парт).

Трохин. Ну… я иду… До свиданья.

Учитель. Шагай, шагай С богом! (Учитель идет к задним партам). Навстречу Трохину неожиданно выходит из дверей Кузьма Петрович, Павлов и Леонов быстро прячутся за парты).

Кузьма Петр. Ты куда? Зачем встал? (Трохин останавливается, упрямо потупив голову).

Учитель (совершенно спокойно). Это я его отпустил, Кузьма Петрович. Извиняюсь, я не успел с вами поговорить, но я вам объясню в чем тут дело. Иди, Трохин, домой.

Кузьма Петров. (пересекая ему путь). Не сметь! Иди в угол! Я наказал, я и отпущу! А вам, Вячеслав Ларионович, предлагаю не вмешиваться не в свое дело. Эго вас не касается, и вы не имели права отменять распоряжений заведующего.

Учитель (твердо). Извиняюсь, Кузьма Петрович, но это меня очень касается. Извиняюсь еще раз, но прошу Трохина отпустить сейчас же домой. Мы с вами сейчас объяснимся. (Тихо). Поймите же, что неудобно так и неразумно. Трохину сейчас же необходимо уйти. Иди, Алеша!

Кузьма Петров. Не сметь!

Учитель. Алеша, иди домой!

Кузьма Петров. Я не позволю тебе этого делать! Слышишь! А вы… замолчите! Первый день в школе, а суетесь, где вас не спрашивают!

Учитель (вспыхнув, по спокойно и твердо, настойчиво). Кузьма Петрович!… Я не привык, чтобы со мною так разговаривали. И прошу вас на меня, да и на моих учеников не кричать! А сейчас я требую, чтобы вы немедленно избавили его от этой дурацкой ненужной сцены. Вы можете донести на меня, сделать все, что вам будет угодно, но ставить детей на колени, издеваться над ними я не позволю никому.

Кузьма Петров. Вот как?! Вы уже учить меня!.. Не слишком ли рано, молодой человек! Знайте же, что вы вылетите и без моего доноса. Можете не беспокоиться: здесь таких не надо. А сейчас прошу прекратить спор со мной.

Учитель. Прекращаю, и раз-навсегда. Я сказал вам все! (Подходит вплотную к Трохину и говорит тихо, вкладывая в слова внутреннюю силу). Трохин, иди же домой, тебе говорю! Ну!.. Ты же сказал мне, что ты не трус! И я верил тебе!.. Ну, иди!

(Трохин, преодолевая себя, твердо и отчаянно выходит из класса).

Кузьма Петр. А! Так! Развращать детей! Хорошо! Посмотрим! Я с вами рассчитаюсь скоро! (Быстро уходит).

Учитель (впервые взволнованно). Нет, какой скот, какой скот! (Ходит, останавливается в раздумьи, улыбается). Скоро же началась борьба! Ну что-ж? Чудесно! Чем скорей, тем лучше! (Быстро уходит).

(Пауза. Через три секунды из-за парт медленно показываются головы Леонова и Павлова, минуту смотрят друг на друга удивленно, весело).

Леонов. Чуешь, Генька?

Павлов (восхищенно). Чу-ую, Петька! Это, брат, по-нашему, по-хвацки! Герой! (Вертит головой).

Леонов. Не герой, а Илья Муромец!

(Быстро занавес).

ДЕЙСТВИЕ II.

Время к весне, но стоят еще последние морозы и бураны.
Тот же класс, но он неузнаваем: все стопы увешаны рисунками: работы учеников. Тут и оригинальные рисунки, наклейки вырезных картинок, на окнах, на столах лепка, книги, цветная бумага, вырезные игрушки, на окнах в банках, тарелках, растет пшеница и другие растения. Парт нет. На шкафу и на стенах и на одном из столов, над которым висит плакат. ‘Наш музнй’, чучела птиц, зверков, камни, кости, коллекции растений, насекомых. Кругом плакаты: ‘Игра есть детский труд’, ‘Дети — творцы жизни’, ‘Да здравствует игра — труд’. Над столом, стоящим около рампы, на правой стороне от зрителей, написано крупными буквами: ‘Редакция журнала ‘Весеннее зернышко’. Тут же портреты Толстого, Пушкина, Горького и т. д. Столы не на одной стороне, а расставлены по всему классу и у той степы, которую в данном случае заменяет рампа. На шкафу, что налево от зрителей, написано ‘Наша библиотека’, а внизу ‘Наша аптека’.
Обстановка живой и своеобразной уютной, детской, рабочей и жилой комнаты. На большом столе керосиновая лампа, на столе редакции две свечи.
Теперь это III отделение.
Учитель сидит в центре за большим столом и что-то пишет. С ним рядом Трохин, по другую сторону Веприк. Комиссаров, Филиппов и Короткий сидят за редакционным столом и что-то пишут, обсуждают.
Леонов лежит на полу и рисует плакаты. Павлов и Захарка, лежа на полу впереди учительского стола, решают задачу. Девочки выбирают книги. Трохин читает. Веприк, который вообще меньше всех, сидит на месте, на этот раз пншоу, временами возбужденно вскакивая и опять садясь.
Все дети с увлечением работают. Захарка с Павловым после задачи занялись с птицами, привязывая им этикетки.
(Общий сдержанный шум).

Учитель. Ну, как, Захарка, решили?

Захарка. Сичас… Не мешайте… (Озабоченно). Пять пишу, а два в мозгах.

Павлов. Ну, в мозгах! У тебя, чай, и мозгов-то в башке нет. Ну, ну, считай живей. Сколько?..

Захарка. 95 дней.

Павлов. Гляди… верно!

Захарка (стуча, мелом по небольшой доске, которую они разложили на пол). Баста! Решено… Точь-в-точь! (Удивленно). Понимаешь, тютелька в тютельку, как в ответе. (С облегчением). Ну и задача! Вячеслав Ларионыч всегда что-нибудь заковыристое придумает. (Хлопая Павлова по плечу). Ну да нас с Генкой не проведешь: сам купец не обсчитает.

Трохин (недоверчиво). Решили?

Павлов. Решили… А ты как думал?

Учитель. А сколько же вышло у вас, друзья? Сколько дней вы прошли пешком до Москвы?

Павлов. Три месяца и пять дней… К сенокосу как-раз на Красную площадь подоспели.

Учитель. Чудесно! Молодцы!.. Можете хоть завтра отправляться туда.

Захарка. А на что нам Москва? Пам и здесь гоже. Трохин. Как на что? В Третьяковку пошли бы. Картины про богатырей смотреть… Видал, сегодня Вячеслав Ларионыч ‘Трех Богатырей’ показывал? Тебе какой лучше понравился?

Захарка. Середний… На карем коне. Самый здоровый!

Павлов. А по мне правый, Алеша Попович. Красивый. И конь, что стрела!

Трохин (презрительно). Ну и Алеша твой. Тонкий худой… Середний — во-о! Зда-аровый! Даст, так даст! За мое здоровье! (Спорят).

Аня (выбирает книгу). Ну, хорошо… Запиши за мной вот эту…

Нина. Брала-б лучше вот эту… Про ‘Аленький цветочек’…

Аня. Не надо… Сказка. Пиши вот эту, тут про девочку сиротку…

Веприк. Ну, уж про сиротку… Нашла, что читать. Ты ‘Коня Горбунка’ почитай. Вот это дело!.. Стихи, что твой Михайло Магара на балалайке играет. (Приплясывает слегка в такт).

За горами, за лесами,

За широкими морями,

Против неба, на земле,

Жил старик в одном селе…

У старинушки три сына…

Аня (перебивает после 3-й строчки). Ты стихоплет. Учи! Знаем и без твоих умных речей.

Веприк. Знаешь! А ничего не понимаешь в стихах. Тоже книги берут.

Нина. Проходи, тебя здесь не нужно. Иди по-добру по-здорову!

Леонов. Ну-ка, дай мне, Пина, ‘Служители Правды’ Шмелева. Я еще раз про Осю-художника почитаю.

Мотя. Вот она. Только-что сдали.

Нина. Записать за тобой?

Леонов. Запиши. (Пауза).

Филиппов (подходя). Нинка! дай-ка перо новое. У меня старое с бумагой ссорится.

Нина (доставая из шкафа). Руки у тебя крюки. Вот перья-то и портишь. Больше не дам.

Филиппов. Не дашь? Редакция обязана давать… А то завтра журнал не выйдет…

Нина (подавая перо). В последний раз… Больше не проси… Да старое сдай… Пригодится.

Филиппов. На, скряга! (Бросает перо).

Короткий (все время с гусиным пером за ухом). Ну, ребята, пошли на улицу! Дрова рубить, а то холодно. Руки не пишут. Пошли все! Скорее! А то с вечера в поле поземка начиналась, буран будет.

Трохин. Чур, я — колоть, таскать не буду.

Короткий. Пошли, там разберем, кому что! Все мужчины пошли, а вы, дивчата, сегодня тут убирать… А то носы поотморозите! Да метите хорошенько. У меня, чтоб ни сориночки.

Мотя. А ты, Коротыш, не суйся не в свое дело. Тебя здесь не спрашивают. Иди своей дорогой!

Учитель. В самом деле, трудовая артель, двинемся! Пошли бы и девочки, да, правда, очень уж холодно. Вы уж сегодня здесь…

Филиппов. Постойте, ребята! у меня стол в ногах запутался. (Смех).

Трохин. Захарка все отлынивает!..

Захарка. Ври!.. Отлынивает… ты, купец, давеча воду-то небось не таскал, а как пить, так где моя большая чашка,

Учитель. Ну будет, Захарка, ругаться! Пошли, друзья, пошли все,

Захарка. Поехала! (Захарка забирается на спину одного из более рослых мальчиков. С шумом и смехом выходят и поют за сценой):

Медленно движется время,

Веруй, надейся и жди.

Зрей наше юное племя,

Путь твой широк впереди.

(Девочки дружно убирают комнату).

Нина. Ишь… Редакция… Насорили-то сколько. Писатели! Только перья да бумагу переводят.

Аня. А ты прибирай скорей. Да давай сор-то унесу в печку… Сгорит. Со стола не трожь. Это им надо.

Нина. Надо… Что они тут пишут? (Читает), Объявление. Веприк играл в бабки и потерял внимание. Если кто найдет, то пусть несет в редакцию журнала ‘Весеннее зернышко’. Получит, три копейки. Больше не стоит. (Смеется). Ишь ты! Это все Филиппов придумывает, а сам тоже все из головы со своим журналом растерял… Про самого-то написать следует. Давай им, Аня, что-нибудь припишем.

Аня. Давай.

Нина. Постой, я придумала. (Пишет).

Мотя. Аня, а, Ань!.. хошь, я те по-испански научу говорить.

Мотя (твердо отчеканивая).

Штрыхи штрохи,

Баштыр похи,

Ассы-уссы, ассы-уссы

Быдта пакосс.

Аня (с восхищением, удивленно). А что же это значит?

Мотя. А кто-ж его знает. Я. сама придумала… Лежу это я ночью, да и вспомнила, как Вячеслав Парновым про испанцев читал, про быков, и думаю: ‘и как это испанцы говорят’… Вот и выдумала… (Серьезно). Похоже?

Аня (восхищенно). Похоже. Точь-в-точь.

Пипа. Девоньки, слушьте, что я написала. ‘Филиппов написал вчера стихи, а утром съел их вместе с блинами, и теперь у него живот болит. Ему надо касторки, а то журнала завтра не будет’.(Смеются.)

Аня. Осерчает.

Нина. А вы молчите, дивчата! Не говорите, кто написал… Ни-ни!

Мотя. Нина, а ты отдала Филиппову свои рассказы-то?

Нина. Отдала. Он их читал вслух вчера. В журнале один будет.

Мотя. А я боюсь… Вчера весь день писала. Вячеславу Ларионычу давала, он говорит, что хорошо, а, мне страшно: мальчишки будут смеяться, я не велела вслух читать…. Я ему всю жизнь свою написала. Про все! Вот.

Аня. Давай, я отдам Филиппову.

Мотя. Нет, боязно…

Нина. Давай, будет теое. (Вырывает у нее тетрадь).

Аня. Завтра, дивчата, пьесу будем все вместе писать. Вячеслав Ларионыч велел придумывать.

Мотя. Давайте из испанской жизни что-нибудь выдумаем.

Аня. Лучше из нашей. Из взаправдашней.

Нина. А я люблю сказки выдумывать. Как тогда, выдумали… про страну где стариков нет… Где дети самые старшие и всем заправляют.

Аня. Я дома сказку читала, а маманька, говорит, что в таком царстве все с голоду умрут: дети всех играть обучили, а картошки и капусты насажать забыли.

Мотя. Нет, хорошая сказка… Вправду бы хоть раз так было: родились бы все стариками и старухами, а потом бы в детей выросли… И все бы нас слушались, всегда! Хорошо бы! Тогда веселей бы стало.

Аня. Вот Нина ревела, когда Вячеслав Ларионыч приехал к нам, а теперь! У нас стало в тыщу раз веселее, чем при Василь Иваныче. Только боюсь, Кузьма Петрович выгонит его, как Василь Иваныча.

Нина. Вчера я слышала, как у них разговор был.

Кузьма Петрович говорит, что у нас не уроки, а базар и все мальчишки хулиганы, а тоже говорит, что нас распустил. Не наказывает и уроков домой нс задает.

Мотя. За то мы по вечерам чуть не каждый день сбираемся… А мальчишки так ночуют у него.

Аня. А скоро мы опять на лыжах поедем?

Нина. Я вчера иду ночью из больницы, а мальчишки на салазках катаются… И он с ними, как маленький!.. Ей—пра! И я с ними каталась. Кузьма Петрович сегодня велел Митрофану гору нашу разломать, говорит: весной от нее забор гнить будет, так Вячеслав Ларионыч не дал: говорит, придет весна, мы сами размечем.

Филиппов (входит). Дивчата! Идит е на двор! Венера взошла. Голубая, как Нинкины глаза, когда она их таращит. Вячеслав Ларионович про небо рассказывает. Ох и интересно! — Умрешь!

Нина. Венера (мягко выговаривает ‘е’). Подумаешь — невидаль, да мы ее сами каждый вечер видим. (Дразнит). Венера!

Филиппов. Видишь, а ничего не смыслишь. А он все знает, он рассказывает, как там люди живут.

Нина. Ну и брешет. Никаких людей там нет.

Филиппов. Есть.

Нина, Аня (вместе). Нет, нет и нет!

Филиппов. Дурища! (Разбирает на столе).

Нина. Венера! Сам Венера!

Филиппов. Это кто тут намазал? (Читает. Девочки затаенно смеются). Это ты, Нинка! Я тебе голову сверну! Фершалица какая. Сама касторку жрешь каждый день у отца, так думаешь, что и другим она нужна.

Аня. А ты что, машинистов сын, сам про всех пишешь?

Мотя. Пропиши и про себя!

Филиппов. И пропишу — вас не спрошусь! Ишь — учительницы какие. (Вбегает Веприк).

Веприк. Вячеслав Ларионыч сказку какую рассказал: все животики со смеху надорвали. (Смеется).

Аня. О чем это! Вам, дуракам, палец покажи, так вы готовы со смеху лопнуть.

Веприк. Понимаешь ты много… О чем! Горка, ты не слышал! Будто залетел это он на Марс, пошел по улицам, а там… (хохочет.) люди заместо лошадей впряжены, а лошади сидят в экипажах… В рубахах… Табак курят… Кнутом людей подгоняют… И книга лошади читают, и пишут они, всё наоборот, и пляшут лошади!.. Ей-ей!.. Под гармошку! (Хохочет).

Мотя. Тебя-б запречь, ты бы не засмеялся так… заревел бы!

Филиппов. Вот ты встанешь, Фанас, завтра, а на тебя твой Гнедко и Рыжий узду и хомут наденут… И на базар поедут… Запляшешь! (Девочки и Веприк смеются). А тебя, Нинка, в пристяжку к нему. Эх, и пара будет!

Нина (рассердившись). Дурак! На тебе и так всю жизнь ездить будут.

Филиппов. Ну, нет, шалишь, брат! Нас не запряжешь…

Будет! Мы знаем и без кнута дорогу. У нас в редакции в книгах все, брат, прописано. Нам все известно. Это вы ничего не знаете, а мы Спартака знаем… И про Линкольна читали, как он из дровосеков в президенты вышел.

Нина. В президенты! Смотри, в цари не выйди. Лаптем щи хлебаешь, туда же в президенты.

Филиппов. Царя нам твоего и даром не надо! (Шутливо). Мы по-американски будем жить!

Аня. Вот Кузьме Петровичу сказать, так он те даст — по-американски. Выпорет по-русски.

Веприк. Руки коротки! Теперь на самом съезде в Петербурге все учителя сказали, что наказывать нас никому нельзя. Вячеслав Ларионыч нам все обсказал, и мы Кузьму толстопузого нисколько не боимся. Идите вы к нему!

Мотя (горячо). Ну, уж пет. Наш учитель Вячеслав Ларионыч, это вас надо к Кузьме отправить, потому что вы не слушаетесь своего учителя. Вот уберут его от нас, тогда будете знать!

(За сценой шум, начавшийся почти с выходом Веприка. Топят печи. Гремят дровами. Поют. С шумом и смехом входят Комиссаров, Трохин, Леонов, Короткий и учитель).

Комиссаров (говорит вместе с Трохиным). Поработала на славу наша дружная артель!

Трохин. Видали, ребята, как Короткий с козел нолетел?

Леонов. А мы с Захаркой успели. с горы на салазках прокатиться. Слетели вверх — тормашками! Забуранило гору. Захарка головой в снег воткнулся: едва-едва выкарабкался.

Короткий. Эй, Веприк, ты чего так рано улепетнул, лентяй. Повертелся около и сбежал.

Веприк. Улепетнул. А кто тебе топор принес? Мне стихи надо было писать.

Комиссаров. Ну, что же — написал?

Веприк. Написал, вот готово.

Учитель. А топор кто-нибудь отнес Митрофану?

Трохин. Я отнес. В севках положил.

Павлов (входит, с ним Захарка в снегу). Ну и морозище!.. Я нос чуть не ознобил…

Леонов. Снегом три. Русская кровь на морозе горит! Буран поднялся… Облака идут. Звезды заволакивает.

Захарка. Метет, а вчерась ночь-то какая светлая была… читать можно… я с батькой на гумнах зайцев сторожил. Двух зайцев убили… Один русак. Шкура рыжая, как лиса!

Филиппов. И хвост такой длинный. Это вы собаку нашу пристрелили заместо зайца. Охотники!

Захарка. Собаку! Нужна опа нам, твоя собака…

Нина. А ты, Захарка, почему лапку зайчыо не принес?.. Доску вытирать… Тебе сказано было!

Захарка. Завтра принесу. Теряете очень, сколько я перетаскал их сюды.

Филиппов. Завтра журнал выпускать… Долго работать будем. Веприк, давай стихи. Читай вслух. Судить будем. (Захарка забирается через спину стула на плечи учителя).

Веприк. Да немного не выходит еще.

Учитель. А вот ты прочти, обсудим — увидим. Тише, друзья, внимание. Захарка, уймись! Ну, Веприк!

Веприк (смущенно). Ну, хорошо… я сичас… сичас. (Читает).

ОРЕЛ *).

Орел вьется колеском

Над моим густым леском,

Я-б хотел его поймать

Да есть целый день не дать…

Я-б хотел его заморить,

Чтобы он птиц не стал ловить.

Я стрелу в орла пустил

И стрелой орла убил…

Орел мертвый повалился,

Я же бодро перекрестился…

Не жалею теперь о нем.

Целы птицы в садике моем…

(Пауза. Молчание).

*) Стихи Веприка и Филиппова, действительно, написаны детьми. В. П.

Захарка. Здорово.

Комиссаров. Ей-ей, молодец-хохол!

Трохин. Молодчина, Веприк! (Идет к редакции). Печатай, ребята. Леонов, ты нарисуй его, как он стрелой орла-то убил. И нос ему размалюй…

Филиппов. Подправить немного надо. Не все строчки выравнены. Прочитай еще раз.

Веприк (захлебывается от радости). Я знаю, я сам исправлю… Вот ‘я-б хотел его заморить’ длинная строчка.

Учитель. Ну, это легко исправить.

Комиссаров. ‘Я-б хотел его морить, ‘за’ выкинуть и все.

Трохин и Филиппов. Так! Верно!

Веприк. Вячеслав Ларионыч! Заместо ‘перекрестился’ можно сказать, ‘перкрестился’?

Учитель. Пожалуй. Не особенно правильно, да для музыки можно.

Леонов. У самого Лермонтова и то есть ошибки, а Веприку и бог простил.

Нина (смотрит через плечо Веприка), ‘Не жалею теперь о нем’. Это нескладно. По-другому надо.

Веприк (досадливо). Не лезь, Нинка!.. Без тебя исправят.

Учитель. Веприк! Нехорошо. Она верно говорит.

Веприк. А я без нее знаю… Я, ведь, только сейчас написал. Дрова рубили, а я и придумал. Я сам сейчас исправлю.

Учитель. А ты замени слово ‘жалею’ двухсложным словом.

Захарка. Тоскую.

Веприк. То-ску-ю. Не все равно три слога.

Захарка. Ну тогда — не реву теперь о нем! (Общий смех).

Трохин. Выдумал, реву! Чай, Веприк— не верблюд — реву!

Веприк. Постой, постой! Я придумал: не грущу теперь о нем.

Учитель (подошел сзади). Вот это чудесно. Теперь все будет хорошо.

Филиппов. Голосую. Кто ‘за’! Все! Секретарь, Ленька, принимай. Для первой страницы. (Пауза). Ну, теперь все готово… Я сейчас допишу свое и прочту. Только что-то не ладится, и как это у Пушкина так гладко выходит, а у меня вот нет.

Павлов. Пушкин! Чего захотел, паря.

Комиссаров. Ну и ты, Горка, читай… Заодно.

Филиппов. Сейчас. Готово. (Встает).

Захарка. Жарь, Горка!

Комиссаров. Помолчи, Захарка.

Филиппов. (Читает).

Что за батюшка поселок —

Славный город Ак-Булак:

Есть в нем лавки, магазины,

Храм убогий и кабак.

А вон там в конце селенья

Есть избушка без дверей.

В Ак-Булаке городская

Ходит барыня в туфлях,

А вон в тех опять избушках

Ребятишки босиком,

День и ночь они рыдают,

Ходят зиму нагишом.

Вот пришел и год хороший,

Оживели мужики.

Помолились Христу-богу

И пошли они и шинки.

Леонов. Вот это, брат, Пушкин!

Павлов. Этого, Захарка, не поправишь.

Нина. Не поправишь: какой же это Ак-Булак — город? Скажет!

Учитель. А что же, Нина, это возможно. Если он его любит, так для него это весь мир. Пушкин говорит своим друзьям про Царское село, где они учились: ‘Отечество нам Царское село’.

Захарка. Что, съела?

Учитель. Захарка! Нине надо спасибо сказать, что она заметила…

Комиссаров. Голосуем!

Все. Одна Нинка не голосует.

Нина. Ну, Аня, пошли домой, а то уж больно поздно. Буран поднимается, слышишь, воет. Браниться дома зачнут.

Аня. Сейчас пойдем.

Комиссаров. А петь будем?

Учитель. А и впрямь, друзья, что же мы? Споем, пока девочки не ушли, а там и кончать будем.

Аня. Эх! Александра Николаевича нет. Он пел очень хорошо. И зачем он помер? Вячеслав Ларионыч! може это неправда? Может он еще приедет к нам?

Учитель. Нет, Аня. Саша уже не придет. Вчера я письмо получил от товарища, который сам хоронил его. Умер наш друг! Митя, ты написал некролог?

Комиссаров. Написал. Вот слушайте… Только ведь у меня мало и плохо. (Читает): ‘7 января 1914 года в городе Гурьеве умер друг Вячеслава Ларионовича — Саша Верин. Он был и нам друг. Он любил нашу школу. Приезжал к нам, привозил книги, картины, играл с нами, читал нам сказки. И мы его никогда не забудем. Он нас научил петь и сочинил нам детский гимн. Он был добрый и хороший человек, и пока мы живы, будем его поминать. Вечная память ему — нашему другу Саше Верину’…

Учитель. Ну, что же. Это хорошо и чудесно. Потом кто-нибудь еще напишет о нем, больше…

Мотя. Я напишу, как мы с ним весной на ручей ходили. Пускали корабли, мельницу делали. Мост из снегу строили. Потом написали записку, положили в бутылку, крепко — крепко затыкали и пустили по воде. А в записке написали: ‘Кто найдет эту бутылку, то пусть его жизнь будет светлая, как весна, радостная, как солнышко’. Ох и весело тогда было!

Короткий. А помните, Вячеслав Ларионыч, как мы прошлой осенью к Черному озеру ходили. Вы охотиться остались там на ночь, а он пошел вам за тулупом. Пошли мы оттуда, а солнце уж. закатилось… Через Илек переходили, так он никому в воду не дал ступить. Разделся и перетаскал нас всех. Смеется и носит. Хорошо!

Веприк. И меня. Я был! Нас на середке чуть не унесло. Еле удержался. Потом у берега он поднял меня высоко на руках и говорит: ‘Хорошо, Фанас, жить на свете?’ Я говорю: ‘Хорошо!’ А он говорит: ‘А хочешь я тебя, как Стенька Разин Персидскую княжну, в Илек брошу?’ А сам смеется…

Павлов. Мы тогда всю дорогу до дому пели. И птиц слушали: в ту ночь много летело.

Нина. Ну, петь давайте скорее, а то нам домой надо.

Учитель. Ну, друзья, споем и в самом деле! Что хотите?

Мотя. Колыбельную песню давайте споем.

Комиссаров. Лучше ‘наш гимн’ споем. Сашу вспомним.

Филиппов. Голосую! Кто за детский гимн? Прошло.

Учитель. Ну, становитесь в кружок. Ну, тише. Начнем!

(Сбившись в кружок, дети поют).

ПЕСНЬ ЛАСТОЧЕК МИРОВОЙ ВЕСНЫ.

(Мотив Интернационала).

Нас много, много в этом мире —

Детей рабочих и крестьян.

В степной Руси, в лесной Сибири,

Как мощный хор, звучит наш стан!

Из края в край несется песня

И будит нас, детей, от сна,

А с нею всех красот чудесней

В цветах идет сама весна.

Припев.

Это будет наш первый и радостный бой

И в новую школу летит наш детский рой!

И скоро, скоро канет в Лету *)

Насилье взрослых, звон цепей,

Дорогу выложим мы к свету

Из песен радостных детей.

Пусть старый мир уйдет в подвалы,

Мы заколотим двери в них,—

Для наших песен школы малы:

Для нас мир целый не затих!

Припев.

И шире, шире лейся песня,

Звени в просторах полевых,

А с ней в груди детей воскресни

Дух воли предков боевых.

Молитвы, цепи и таблицы

Отныне мы в музей сдаем

И песню вольную, как птицы,

Мы миру вольному поем!

Припев.

*) Река забвения.

Комиссаров. Хорошая эта песня, ребята!

Леонов. Песня хошь куда.

Трохин. Эх, Верина нет! Как он ее пел. Помните, как он в поле нас учил ее петь!

Филиппов. Ну, за дело, Короткий, доппсывай.

Мотя. Ну, девоньки, пошли.

Все девочки. Прощайте, Вячеслав Ларионыч! Прощайте, ребята!

Учитель. Не заплутайтесь только, смотрите. Буран поднялся!

Нина. Нет, нам рядом. Мы у Ани ночуем. Прощайте!

(Уходят).

Учитель. А где же у нас сегодня герой-то наш, Иван Переверзин?

Захарка. Да, я не сказывал вам, ребята! Его лихоманка после обеда схватила, я был у него: трясет — страсть как!

Трохин. Эй, ты, лекарь, Леонов! Хины ему занеси. Есть у нас еще в аптеке-то?

Леонов (пошел к шкафу). Есть еще двадцать порошков. Вот Ванька не верил в комара-то, а теперь свалился, а все оттого, что рыбак. Осенью-то все на озере ночевал.

Короткий. А где зимой комары-то?

Трохин. Где? Везде: на потолке, в щелях спят. Чай, читал профессора Кольцова о лихорадке-то?

Захарка (который стоял у окна, освещенного свечами редакции, неожиданно диким голосом орет): Караул! Ребята! Комар! Ей-богу комар!.. Вредный!.. Я вижу!.. (За рамой белая бумага).

Леонов (говорит вместо с Коротким). Тащи его, злодея, казнить будем!

Короткий. Сжечь его на костре, как ведьму!..

Филиппов. В фортку лезь!.. Захарку за ноги держи, ребята.

Захарка (вскакивая вперед). А что-ж? Давай!

Трохин (и другие). Бери, подымай его! (Поднимают и несут к окну).

Учитель. Ну, что вы, разбойники! Простудите и погубите из-за комара голубиного нашего царя! Это не годится.

Леонов. Да как же делаться-то? Нельзя же его там оставить?

Учитель. А вот вам и задача. Придумайте выход.

Трохин. И думать нечего: выбить окно и вся недолга! (Смех).

Учитель. Ого, какой Александр Македонский!

Леонов. Лешке нашему не привыкать, он уже бил это окно и опять вставил.

Филиппов. Ребята, просто клеем насмолить конец палки и при его оттелева!

Леонов. Вот это — Стефенсон!

Учитель. Это чудесно придумано. Ну несите палку! Захарка, катай. Там у меня за кроватью шомпола у ружья стоят. (Захарка бежит и нарочно у двери кувыркается). Леонов, есть клей?

Леонов. У нас все есть!

Трохин. Свечи давай, ближе. Я буду доставать! (Лезет и открывает форточку).

Захарка (влетает). Вот палка! Держи! (Леонов смазывает клеем).

Павлов. Здорово не надо… Утонет.

Леонов (подавая Трохину). Готово!

Трохин. Сейчас… Мы его живо. Э, чорт, не дается! Комиссаров. Правее! Да тише, кишки выпустишь! Захарка. Волоки! Прилип!

Трохин (подхватывая рукой). Есть!

Веприк. Тащи его… на плаху! Ах, он чертяка этакий. Смотри, смотри, лапищи-то какие, ребята! (Хохочут).

Учитель. Это любопытно. А что же в самом деле вы с ним сделаете?

Филиппов. В коллекцию его! Ленька, секретарь, пиши в журнал о таком великом происшествии… Крупными буквами!

Трохин. Захарка, билет ему, пачпорт выправь, а то у нас его урядник заарестует. (Хохот).

Учитель. А знаете, что, друзья, я вам предложу. Давайте его в конверт и с письмом в университет пошлем для исследования. Моему брату медику.

Веприк и Захарха. Ура! Верно! Чудесно!

Павлов. В Москву его!

Леонов. Редакция, письмо пиши!

Филиппов. Ленька, на место!

(Крик ‘письмо, письмо!’ Все сбиваются вокруг стола в живописную группу) как на Репинской картине ‘Письмо Запорожцев’. Короткий пишет, Трохин забирается на стол).

Филиппов. Строчи, Николай Ларионович ‘Трудовая Артель…’ (Захарка и Веприк. гогочут от восторга).

Филиппов. ‘Ак-Булакского училища, 3-го отделения’.

Короткий. Потише!

Филиппов. ‘2 марта 1914 года… поймала’

Трохин (быстро). Заарестовала. (Смех).

Филиппов. Ну заарестовала… преступника-комара… Как его?

Леонов. Анофелеса!

Учитель. А вдруг это ‘Кулекс’ — благонадежный?

Филиппов. Ну хорошо! Захарь, Ленька, ‘комара, про которого мы располагаем, что он из племени Анофелес’.

Захарка (орет). Эго беспременно тот самый дрянь, что Ваньку ужалил.

Короткий. Не кричи под ухом-то!

Филиппов. Пиши: ‘тот самый, который укусил нашего друга Ивана Трофимовича Переверзина’,

Короткий. Постой, запарился!.. Ух!

Филиппов. Ну, ‘заболевшего лихорадкой’. Написал Дальше, ‘Переправляем его…’

Леонов… ‘На медицинское обследование’.

Веприк (кричит). Знай наших!

Филиппов. Расписывайся… Секретарь Артели. Давай я теперь за председателя подмахну.

Трохин. Конверт давай!

Комиссаров. Печать тащи! (Леонов несет из шкафа).

Филиппов. Пиши адрес: Москва. Университет… Как там дальше-то?

Учитель. Медицинский факультет. Студенту… такому-то.

Короткий. Факул… тет… О, чорт! это мне не написать! И сколько это на свете заковыристых слов. Уф! Готово… Шлепай печать. (Смачивает языком конверт.)

Захарка. Постой! Не запечатывай! Комара забыли! где он? Пропал! Караул! Караул! (Все бегут к редакционному столу).

Павлов. Ушел разбойник!

Филиппов. Вот ОН злодей. (Торжественно несет его). Держи! Теперь запечатывай. (Шлепают печать). Готово! Давай я сдам на почту. Трохин, на марку из кассы выдай.

Леонов. Ну, Ленька, иди чайник подогрей… Хлебнём после суматохи-то. (В этот момент стремительно вбегают в класс запушенные снегом, одетые девочки, страшно испуганные и взволнованные).

Аня. Вячеслав Ларионыч!.. там… у Кальбановой кузни человек замерз!.. Ей богу!

Нина. Не шевелится… снегом занесло. Одна голова виднеется…

Мотя. Страшный!.. (Общий переполох. Учитель преображается). Учитель. Друзья, слушай!.. Леонов, Мотя, Нина, здесь… лекарства… Спирту готовьте. Павлов, неси за нами из комнаты одеяло! Короткий, Аня, чайник у меня разогрейте. Захарка, живо за Митрофаном, буди его! Митя, фонарь из квартиры.

Захарка. Я лучше с вами!

Учитель. Не рассуждать! Без разговоров! Одевайся все живо. Ну, все за мной. Одевайся живей! (Шум, беготня, стук дверей. Леонов и Пипа, приготовляют стол. Мотя вносит три-четыре шубейки, снимает свою. Страшно волнуются, не знают чем заполнить время, что делать).

Леонов (приник к окну). Ничево не разберешь. Темь непроглядная. Вьюга!..

Нина. Идем это мы… вдруг словно кто застонал. Мотя как закричит. Аня наклонилась, а там человек сидит… Ой, беда! Разве за папой побежать? А?

Леонов. Не надо. Управимся сами.

Мотя. Ой, страшно! Нет еще?

Павлов (вбегает). Братцы, там у стены старик, у кузни, напротив! Замерз, кажись, совсем, а у него в шубейке мальчонка…

Все. Да ну?!

Павлов. Тащат сюда!.. А старика Вячеслав Ларионыч с Митрофаном в сторожку понесли. Петька, тащи туда спирту!.. Отлей. Стол припасли? (За сценой шум, сдержанный топот. Леонов со спиртом убегает. Несут на одеяле мальчика в рваном пальто).

Филиппов. Неси, неси осторожней. Вёприк, не вертись под ногами! Клади на стол. Ну скорей, Мотька, Нинка, спирту давай. Снегу, Захарка, тащи. (Захарка убегает).

Трохин. Скидавай пальто-то с него. Виски спиртом три. Грудь! Так, так! (Оттирают).

Филиппов. Ну-ка послушаю пульс… (Все на секунду замирают, затаив дыхание). Пусти-ка. Дыхание ему надо разогреть. Вот так. Сейчас отойдет.

Трохин. Генка! Иди, Леньку скорей с чаем тащи! (Павлов уходит).

Комиссаров. Постой… Отходит… Глазами повел.

Захарка (дико). Ура!

Филиппов. Замолчи, дуралей! Прикрывай шубами, так.

Мальчик Ваня (очнувшись, удивленно-испуганным и плачущим голосом). Дедушка..-, Где дедушка? Где он?

Нина. Здесь он… Здесь. Сейчас придет. Его греют, нс плачь.

Ваня. Руки горят… Больно. Дедушка. (Плачет).

Трохин. Закрой его хорошенько.

Аня (с Павлом). Вот чай. Сладкий.

Павлов. Ленька туда понес.

Филиппов. Давай. (Дует на. чай, пробует, поднимает голову Вани и поит. Тот пьет).

Ваня (тихо всхлипывает). Дедушке дайте. Он меня нес на спине по снегу… Ноги ознобил… Дедушке дайте!

(Быстро входит учитель, за ним Леонов и Короткий).

Учитель. Жив? Славу богу.

Филиппов. Отошел. А дед?

Учитель. Помер. Не отходил… Поздно…

Все (кроме пришедших, тихо, пораженные)— Помер?

Учитель (указывая на Ваню)— Тише…

Ваня (громко плачет). Дедушка! К дедушке хочу.

Учитель. Не плачь, милый. Дед сей… час придет. Он сейчас. Как зовут тебя, милый?

Ваня. Ваней. (Стихает. Девочки плачут).

Beприк (возбужденно радостно сквозь слезы). Он будет у нас… как Егорка!.. у Вахтерова. Он будет наш… артельный!

Учитель (тихо)— Молодец, Веприк. Чудесно! Согласны, друзья?

Все. Согласны… Конечно.

Филиппов (серьезно Короткому). Ленька, пиши скорей в журнал: растет трудовая артель!

(Все тихо стоят над Ваней. Медленно занавес).

ДЕЙСТВИЕ III.

Квартира Вячеслава Ларионовича. В задней стене дверь. Прихожая, отделенная досчатой стеной. На правой стороне от публики окно и в глубине направо кровать, на левой стороне у стены стол. Над ним на стене портрет Пушкина и календарь. На, полу ящик с книгами, еще не забитый. Свернутая и связанная постель, кошма, подушка, простыня, одеяло. Три-четыре стула. В углу за кроватью ружье и сумка. Видны в передней лыжи. Видно, что хозяин готов к. отъезду. Весь пол усеян изорванными бумагами. Окно растворено. Осень. На сцене Захарка у окна с книгами. Короткий у стола с книгой, Филиппов и Комиссаров прибирают последние книги.

Филиппов. Ленька, Захарка, давайте книги, колотить зачнем.

Короткий. Ну, на! (Бросает книгу в ящик).

Комиссаров. Захарка! Клади скорее Дарвина!

Захарка. Постой. Дай последний раз голубями полюбоваться… О! Смотри, смотри! (Бежит к Короткому). Ленька, Дутыш! Вот это зоб! Полпуда зерен слопает. За этого полтину дать не жалко…

Филиппов. Клади! Сто раз видел.

Захарка. Сичас! Почтовый… Эх-ты! Понес!

Короткий. Какой мохнатый. Вот бы тебе, Захарка.

Захарка. Умрешь! (Вертит головой от восторга).

Филиппов (подходит и вырывает книгу). Некогда!

Митя. Заколачивай, друзья!

Филиппов. Ребята, постой! Напишем ему письмо и положим. Когда станет распаковывать, найдет, Ей-богу!

Комиссаров. Дело.

Филиппов. Ленька, садись, строчи.

Короткий. Готово, Горка, командуй.

Филиппов. Ну… ‘Дорогой друг Вячеслав Ларионыч!’.

Короткий. ‘Ну’ писать?

Филиппов. Не дури! ‘Когда будешь читать это письмо, ты будешь далеко от нас, в Москве, но мы тебя помним на всю жизнь… И клянемся, что не забудем никогда… не забывай и ты нас… Пиши нам письма…’ Ну, еще что?

Комиссаров. ‘Мы любим только тебя и Сашу Верина… Будешь у него на могиле, поклонись от нас и скажи, что мы его не забыли’.

Филиппов. Верно!

Короткий. Готово… Все.

Филиппов. Будет. Подписывайся. Давай и я. И ты, Митя.

Захарка. Дай и я подмахну!

Короткий. Не наляпай!

Филиппов. Клади. Теперь колоти во всю.

Комиссаров. Знаешь, что? Беги, Короткий, неси каменную чашку, что мы нашли в горах. Положим. Пусть в университете посмотрят. Все равно, мы, ведь, хотели ее посылать туда.

Филиппов. Сыпь, Ленька!

Короткий. Ключ от шкафа.

Филиппов. На!

Короткий. Иду! (Уходит).

Захарка. Пойду и я… за Ванькой на озеро. А то он просидит и из-за ерша и не попрощается с Вячеславом Ларионычем.

Филиппов. Смотри, сам не застревай! Знаю я тебя. Захарка. Я-то? Ну, нет брат, я сейчас! (Убегает). Филиппов. Ну, как, Митя, на ту зиму будем учиться без него-то? Чай, в школу итти не захочешь?

Комиссаров. А что он говорил? забыл: ‘Тот, кто бросит школу, тот, значит, не друг мне. И писать тому не стану’. Нет, я все-таки пойду. Хошь и бабу нам прислали. Все одно пойду. И журнал выпускать будем.

Филиппов. Без журнала не житье. (Тихо). Я вчера про осень стихи написал… На прощанье… А Кузьме-чорту как-нибудь ноги обломаю, что не говори. Сердце не сдюжит.

Комиссаров. Нет, Кузьма хоть и зол на него и рад, но не в нем причина. Вячеслав Ларионыч говорил. Поп донес на него. Полиция ввязалась.

Филиппов. Вот долгогривый… Да, они с Кузьмой заодно: пьянствуют и в карты дуются. Попу-то что еще надо?

Комиссаров. Не понравилось, вишь, что он на съезде о законе божьем говорил. Про ребра Адама и про житье-бытье Ионы во чреве. Сказки, говорит, все это, и в школе туманить голову детям этим не надо.

Филиппов. Да, смелый он, отчаянный. Папанька мой говорил, что заарестуют его когда-нибудь. А ему хошь бы што. Смеется… Всех, говорит, не пересажают. Нас много. (Таинственно). А, знаешь, книги запрещенные он нам оставляет. Только никому нс говори, пока что.

Комиссаров. А ты где их спрятал-то?

Филиппов. В овине на гумне зарыл. Не найти. По воскресеньям будем читать. Знаешь ‘Молодая жизнь’… эх, вот книга! Сестра с маманькой у меня ревмя ревели, как я прочел.

Комиссаров. Ты дай ее мне. Я дома прочту.

Филиппов. Хорошо.

(Вбегает Короткий, несет каменную чашу).

Короткий. Уф! Насилу отыскал. Ну и завалилась. На ключ!

Филиппов. Ну, давай гвозди. На столе там. Постой, не той стороной. Видишь, Трохинская надпись. Ишь ты! ‘Торговля мукой и зерном Степана Авдеича Трохина с сыновьями’.. Это наш-то Лешка в купцы попал. Пошлет его дед в город или нет? (Заколачивает). Вячеслав Ларионыч пошел его разубеждать.

Комиссаров. Старик упористый. Не сдаст, чай. Как бороду свою закусит, так ему хоть кол на голове стругай, — не сдвинется.

Короткий. Вячеслав Ларионыч урезонит: против него не выстоишь.

(В окно с улицы высовывается Трохин).

Трохин. Сбираете?

Филиппов. Сбираем, купец.

Трохин. Ну и мы идем! (Скрывается).

Филиппов. Легок толстый купец на помине! (Входят Трохин, Леонов и Павлов босой).

Комиссаров. Ну как, Лешка, едешь в город?

Трохин (весело). Еду. Согласен дед. На год, говорит, попробую, пошлю. Но ежели что, так назад в лавку возьму.

Павлов. Талан тебе, Трошка. А меня отец домой берет и в школу не пущает. Как мать померла, так баста! И слышать о школе не хочет. (Бросает шапку на пол). Эх, купцам — лафа, а наша жисть проклятая!

Филиппов. Ну, не горюй, Генька! Сами будем учиться. Сколько самоучек в жизни было. Из ничего вышли. Не унывай, друг. Придет и на нашу улицу праздник! А ты, Лешка, смотри! Если ты, купец, нас забудешь и выучишься только в карманах шарить, да рябчиков жарить, и не показывайся на глаза. Прихлопнем!

Трохин (мрачно). Я в доктора пойду. Вот нате-ка ему гостинец, а то у него кроме книг ничего нет. Постой, в постель засунем, а то заартачится — не возьмет.

Филиппов. Стянул поди?

Трохин. Мать дала.

Комиссаров. А я на учителя сдам! Подохну, а сдам! Программу мне оставляет Вячеслав Ларионыч. И книги есть. Ночи буду сидеть, а учителем буду.

Павлов. А я рисовать буду учиться. Маляром сделаюсь, по крышам буду лазить, а это дело не брошу!

Павлов. Эх, Веприка нет с нами… Хороший хохля был… Сколько ден как он помер?

Короткий. Двадцать второй день. 14 августа его хоронили, 5-го за снопами ездил, на вилы упал, а 11 помер.

Трохин. И как это с ним вышло?

Короткий. Как? Известно… Снопы принимал от брата Карпа. Кончил вершить воз, да вилы-то, хохля черенком вниз и пустил, а за ними и сам не удержался — скатился прямо на вилы. И маялся же парень. Беда! Подём, ребята,. завтра к нему на могилу. А? После обеда.

Филиппов. Зайди за мной. Л ты, Митя, заходи. Все вместе и двинемся.

Леонов. Пташкам надо зернышек на могилку снести. Фанас любил птичек. Все про них стихи составлял.

Короткий. Ну, давайте мести. Хоть дивчачье это дело, да нейдут они, так уже выметем один раз. Скоро, чай, Вячеслав Ларионыч придет?

Комиссаров. Сейчас будет. Они с Ваняткой на почту пошли. Може что и нам будет.

Леонов (у стма, смотрит на стену). Один календарь да Пушкин остался. Эх, кудряш ты наш любимый! Слышал? Покидает нас наш учитель-то. И тебя увезет, друг… Чего вы его не убираете?

Комиссаров. Вячеслав Ларионыч не велел сымать-то. В редакцию его нам жертвует.

Павлов. А собаку-то Цезаря с собой берет?

Филиппов. Нет, тебе оставит. Дурень! да его и оставить-то нельзя. Он все равно пли сбежит или подохнет.

Павлов. А видали, ребята, как он намедни утку с озера достал. Она пыряет, а он за ней. В камыши залез, не выбирется, воет, а все-таки достал. Вячеслав Лариопович его поцеловал, когда он вылез. А он весь вывозился, как леший. (Смеется). Хвостом хочет вильнуть, не может. На ём комья илу понацеплялись. Ну и пес знатный!

Трохин. Купец Нагайцев полсотни дает, а Вячеслав Ларионыч смеется: за всю лавку, говорит, не отдам.

Короткий. А куда же он его денет? Неужто в Москву с собой повезет?

Комиссаров. Поди нет. В городе, говорил, оставит. У сестры. Помните когда в городе мы с экскурсией ездили, так чай пили у ней. В газету она еще водила. Машины показывала.

Филиппов. Ну, расчищай место! Скоро придут: увязывать зачем. (Кроме Павлова и Леонова все несут ящики).

Павлов. Петька, зажигай лампу, а то темно становится.

Леонов. А спички где?

Павлов. Где им быть? Чай, на притолке у печи. Посмотри. (Леонов уходит за спичками в прихожую, потом входит и зажигает лампу).

Павлов (у окна). Вот они! Все идут. Вячеслав Ларионыч и дивчата. Ванятка почту несет. Цезарь тоже в зубах газету тащит. Ну и пес! (Высунулся в окно). Ванятка, давай по чту-то сюда!

Голос Вани. Пожди. Сейчас принесу!

Павлов. Письмо есть?

Ваня. Нет. Одни газеты! И книжка.

Павлов (кличет в окно). Цезарь, Цезарь! На! на! Дай сюда газету! Дай! (Свесившись в окно ласкает собаку). Цезарь, Цезарь, Цезарь!.. Ну и пес. Вот и газета. (Бросает на стол).

(Мальчики возвратились).

Филиппов. Ну, все сложено. Ружье-то не будем укладывать?

Комиссаров. Нет. Он его так возит.

Леонов. Идут все… и дивчата. Пойдем, ребята, из класса скамеек притащим, а то сидеть не на чем. (Идут все, кроме Филиппова и Комиссарова. В солях шум. Встреча с учителем).

Комиссаров. Горка, стихи с тобой?

Филиппов. Про осень-то? Здесь. Вот придут, прочту. Да оно махонькое. На восемь строчек.

(Входят все. За ними — несут и скамьи, Нина с маленьким букетом простых полевых цветов).

Учитель. Ну, как дела, рыцари труда и долга? Ого, молодцы, все прибрали, чудесно! Ну вот, все и устроилось как нельзя лучше. Трошка едет в город, я в Москву — в вольный университет… Ах! какая это радость, если бы вы знали друзья мои. В небо лететь хочется! (Идет к Ване, забравшемуся на стол). И Ванятка наш теперь себе семью нашел.

Ваня. Да. Я боюсь… Он сердитый.

Трохин. Это дядя-то? Нет. Ей-ей он добрый!

Учитель. Ваня, не вешай головы!.. Разве тебя артель оставит когда? Верно, ведь, ребятенки мои милые?

Филиппов. Как можно? Да что мы злодеи что ли? Комиссаров. Ваня, ты и ко мне ночевать ходить будешь.

Учитель. Ну видишь, Ваня? Тебе дядя Костя кубари будет делать. Ох, он их и ловко делает!

Ваня (серьезно). Не хочу кубарей. Я учиться буду.

Леонов. Вместе будем. Ты у нас шустрый, как Малыш.

Читать живо выучился.

Мотя (растроганно). И к нам, Ваня, ходи. Мне маменька велела. Она тебе рубашонку шьёт. Сказки читать будем!

Филиппов. Эх, Мотька! Все сказки. Когда у тебя ума прибудет?

Нина. Не знаем с твое… ‘Президент!’ Зазнался очень.

Филиппов (дразнит). Венера!

Учитель. Ну, будет, будет вам. И в последнюю не хотите оставить вечную исконную вражду свою и порадовать меня.

Трохин. Верно! Да они бабьё, что с ними толковать.

Учитель. Трошка!

Короткий. А вы, долговолосые, почему долго не шли? Пол мести мне одному пришлось… К ответу вас надо.

Аня. Подумаешь! Раз вымел, а крику не оберешься.

Нина. Брось их, Аня! Они все дураки! Один Фанас умный был, да вот помер.

Учитель. Да, Веприка жаль! Двоих друзей не стало. И Саши нашего нет и Фанаса нет. А как бы он теперь егозился здесь.

Короткий. Самые веселые и хорошие умерли. Оно завсегда так!

Филиппов. За то бог нам Ванютку послал. Ванек, ты что там делаешь?

Ваня (сидя на столе). Постой, не мешай. Я читаю, какая на утро погода будет, — Вячеславу Ларионовичу далеко ехать-то.

Учитель. Ну-ка, правда… Прочти Ваня!

Ваня (по складам). По-года по брю-ху… Дождь.

Аня (удивленно). По брю-ху? Как же мы ходить-то будем? Девоньки!

Павлов (сзади Ваня смеясь). Да тут не по брюху, а по Брюсу… (все смеются).

Ваня (растерянно). По Брюсу, это как же?

Трохин (наставительно). Брюс, Это, брат, ученый был такой, при Петре Великом: погоду разгадывал.

Ваня. A-а! (Мотает головой).

Леонов. По брюху?!. Спасательный пояс заказывай,

Анька! И для Моти. А то ей по шейке будет!.. (Смех). (Вбегают Захарка и Переверзин с удилищем).

Переверзин (взволнованно). Вячеслав Ларионович, айда скорее!.. С ружьем! На щучье озеро! Лебеди прилетели… двенадцать штук! Вплотную пускают!

Учитель (смеясь). Да ну?

Захарка. Ей-Богу!.. И уток много! Все селезни!.. На хвостах перья-то кругляши. На картуз бы их!

Филиппов. Рассмотрел. Да врете, чай, ребята!.. Карнаушенковы гуси, поди, плавают, а вы лебеди!

Переверзин. Гуси! Что мне впервые лебедей-то видать? — Ей-богу!

Учитель. Нет, я уж не пойду… Поздно… Я и прежде-то хотел только одного убить для чучела, а теперь уже незачем… Да и жаль лебедей-то стрелять.

Леонов. Эх, и красивая это птица лебедь, как царевна. Шея дугой. Срисовать надо.

Короткий. А как они на зорях поют, когда от нас на зиму в теплые края летят. Умереть хочется! Раз я на зорьке слушал, так меня так проняло, что и сказать нельзя!

Мотя. Лебедь только перед смертью поет, один раз в жизни.

Леонов. Сказки… Я каждую весну слышу… Перед зарей.

Мотя. И совсем не сказки!.. Я читала.

Филиппов. Ты читала, значит,— сказки!

Комиссаров. Да бросьте спорить. Успеете!.. Что это сегодня писем не было? И давно уж не было. Чтоб это значило? Из Березовской, Курайлинской школы ребята давно не пишут. Пора бы ответить. Что-то они делают?

Павлов. Что делают? Страда теперь. Снопы доваживают. Молотят. Разбрелись, поди. Вот осень минует — зима придет, напишут.

Комиссаров. Ребята! Горка стихи про осень написал… Послушаем его! Вячеслав Ларионыч, в последний раз.

Учитель. Ну, почему же, Митя, в последний? Разве ты забыл уговор: вы все мне в Москву будете присылать?

Комиссаров (с горечью). Это уже не то!

Филиппов. Чай, когда-нибудь свидимся. Забыли уговор,— вырастем, образовать настоящую артель. Вячеслав Ларионыч приедет, землю заарендуем, пахать будем, школу свою, сад разведем. Я на Нинке женюсь, Захарка на Моте! Птиц будем водить!

Нина. Так я за тебя, дурака, и пошла! Разевай рот шире.

Филиппов. Пойдешь!.. Я сапоги с набором себе куплю, гармошку достану, песню запою — э-эх! не выстоишь! (Смех.)

Нина. Слыхали мы тебя, как ты поешь, как осел!

Филиппов. Привыкнешь!

Комиссаров. Ну, будет, Горка… Читай!

Трохин. Читай. А то время бежит… Ехать скоро…

Аня. И зачем вы, Вячеслав Ларионыч, на ночь глядя едете? Переночевали бы.

Захарка. Хорошо бы. На озеро сходили бы!

Учитель. Нет, уже двинусь друзья! А то я и так неделю не могу с вами расстаться.

Павлов. Ночью лошадям легче… По холодку сподручней.

Комиссаров. Ну, давай, Горка… Читай…

Учитель. Читай, друг!

Филиппов. Ну, слушайте. Только ведь у меня немного.

ОСЕНЬ.

Осенние ветры гудели,

От солнышка тихо лучи

Сквозь тучи уныло глядели…

Как мутны осенни ключи!

Все птицы на юг уже летели,

А наши зимующие птицы

В садах на деревьях сидели,

Уныло на солнце глядели…

Вот и все.

Комиссаров. Хорошо.

Трохин. Здорово, Горка!

Леонов. Печально очень. Сегодня не надо печали, ее и так хоть отбавляй.

Учитель. Нет, очень хорошо, чудесно. Дай мне их, Филиппов, на память, это очень славные стихи, ребята. Печальные, правда. Но ведь и осень всегда печальна. Ничего не поделать. Молодец Филиппов!

Трохин. Горка у нас беспримерно поэтом будет, если с панталыку не собьется.

Учитель. Не собьется, ребятки. Только вот надо работать над собою много и долго.

Трохин. Поработаем!

Павлов. Поработаем! Это хорошо купцам говорить, а нас вот запрягут за плуг, так тут все забудешь…

Филиппов. Генка, стыдно так говорить. Как Кольцова-то судьба пригибала, отец гуртовщиком хотел сделать, не дал сгубить себя парень… И мы не согнемся: нам путь ясный указан… Да и артель должна друг-дружку поддерживать.

Леонов. Один за всех, все за одного!

Захарка. Все за одного! А как голубя краснопегого угнал у меня, глазом не моргнул. Тогда не говорил этого. (Смех).

Леонов. А ты у меня скольких приманил?

Нина. Вечно они с голубями.

Учитель (вставая). Ну, вот что, друзья, пора, пожалуй, и ехать. (Переверзину). Ваня! Сослужи ты мне последнюю дружескую службу, слетай к Митрофану: пусть запрягает.

Переверзин. Иду. Как лист перед травой. В одну минуту. Сам дугу заложу. Хотите, колокольцы прилажу?.. (Лихо). ‘Тройка борзая бежит!’

Учитель. Ну, зачем колокольцы?.. Не нужно.

Филиппов. Выдумает! Чай, Вячеслав Ларионыч у нас не становой… (Смех).

Переверзин. Как хотите, а то у нас есть…

Учитель. Нет, уж избавь… Ну, иди.

Переверзин. Как лист перед травой. (Убегает).

Леонов. Посидеть надо перед дорогой-то по русскому обычаю.

Учитель. Ну, что-ж, сядем, друзья. (Детина перебой стараются сесть рядом с учителем).

Захарка. Пусти, Мотька!

Мотя. Не лезь!..

Учитель. Захарушка! Уступи хоть раз женщинам и уж сегодня-то пусти Мотю и Нину посидеть рядом со мною.

Захарка. Уступай им всегда.

Учитель. Экий ты — забияка, Захар.

Ваня. А меня забыли. А я куда?

Учитель. Ваня, что ты? Ты ко мне. На колени.

Короткий. А я тут на пол сяду.

Павлов. И Я, как Цезарь… (Садятся у ног учителя. Тихо две-три секунды, потом Трохин, Мотя и Нина захлипали).

Захарка. Заревели!

Учитель. Ну, что вы?.. Алеша, ну, зачем это? Зачем?

Ведь, мы же увидимся. О чем вы?

Трохин. Я так… я утром… коленку сшиб о камень. Ссаднит.

Филиппов. Колонку… Не ври, Лешка. А то мы все коленки посшибаем,

Учитель. Ну вот, и девочки заплакали. Вот, посмотрите на Ванятку — герой! Не будешь плакать, милый?

Ваня, Нет. Я только на могиле у дедушки плачу.

Учитель. Ну, это другое дело. На могилке молено, а сейчас — нет. Сейчас надо быть веселыми.

Павлов. Веселыми! Вас гонят, а мы веселись. Не дело.

Учитель. Гонят. Так для этого не плакать, а бороться надо, учиться, да потом — я-то пока ведь в университет еду, а не в тюрьму.

Павлов. Да вам хорошо: в университет едете, а мы…

Учитель. Ну, что вы? Все зависит от вас самих. Пусть сейчас плохо, но помните, что говорил Короленко в ‘Огоньках’?

Трохин (сквозь слезы). Огни еще далеко…

Комиссаров. Но все-таки, все-таки, впереди огни!

Учитель. Верно, Митя… Верно! Все-таки впереди огни. (Ходит, волнуясь). Да, впереди огни. Вот, ребятки, сейчас я уеду, вы здесь останетесь. Я — в Москве, вы — в Ак-Булаке. Пусть! Но у нас с вами по прежнему останется один общий огонек, одна цель, и мы придем к нему. Союз наш, говорит Пушкин: ‘как душа неразделим и вечен’. И я с вами буду вместе каждую минуту, как за эти два года. Вот здесь, как в те ночи… и там в классе, как в тот вечер, когда мы, помните, нашли нашего Ванятку… и везде всегда! Из разных уголков России мы будем итти к одному огоньку. И у нас есть эта общая цель! Да, да! Я часто, когда вы копошились вокруг меня, как муравьи, там на горе, куда мы не раз ходили смотреть восход и заход солнца и где сложили нашей артелью памятник из камней, думал… и особенно ярко я это почувствовал в тот вечер, когда Захарка разбил себе нос… карабкаясь за голубями на скале. Помните? II Саша с нами был тогда… И я тогда именно подумал… Вот здесь сейчас лежат истлевшие кости дикарей-башкир, которые даже и не подозревали, что земля круглая, а вот теперь дети смотрят на нее и знают, даже видят, что она круглая и что она вертится, и что миру вот этому, шири этой, нет конца и краю!.. Чудесно! И тогда я решил… почувствовал, что именно там мы создадим новую детскую свободную школу — трудовую артель! И вы сами это чувствовали, это ясно было по вашим глазам: когда я заговорил об университете Шанявского, то… помнится, Филиппов сказал: ‘Хорошо здесь, ребята. Построим и мы себе вольный Ак-Булакский университет!’. И в тот же вечер Саша написал стихи, — помните?

Мы братья великой артели,

Мы дети крестьянской семьи,

Доселе мы выйти не смели

Из страшных подвалов и тьмы.

Мы новую школу построим,

И детский в ней храм создадим,

Где радостью слезы омоем,

Игрою наш труд обновим!

Да, да! я и тот вечер поверил в этот наш огонек, и мы к нему с вами придем. Я знаю! Правда, тогда я, может быть, буду седым стариком. Захарушка сделается важным мужичком, голубей забудет. Мотя вырастет и станет настоящей хозяйкой, Ваня — кудряшем-парнем, а Алексей Петрович почтенным, как его дед, с длинной бородой, но это будет! Правда, ведь? И Трошка нам денег даст на первое время.

Павлов. А не даст, так вырвем!

Учитель (одобряя). Ого! Павлов собирается с купцами воевать. Чудесно! Филиппов мастером будет, кирпичи класть будет. Я план привезу. Леонов, как Шмелевский Ося, разрисует нам его светлыми красками… Это наша общая цель и тот, кто изменит ей, тот не друг нам.

Павлов. Я в плотники пойду. Строить учиться буду.

Учитель. Учись, учись, друг! Все нам будут нужны. И тогда мы туда Кузьму Петровича не пустим. Там будет наша трудовая артель.

Филиппов. А полиция нас не вытурит?

Учитель. Ага! Вот как вы заговорили. Хвалю. Чудесно! Ей богу, чудесно! А мы сделаем так, чтобы не смела, не могла вытурить. И это будет. И скоро. Я знаю. И ради этого стоит бороться всю жизнь не упуская ни одной минуты. Помните только, что жизнь бывает раз… Только один — раз!

Захарка. Жизнь прожить — не поле перейти!

Учитель. Верно, Захарушка, верно! Жизнь опасная и трудная игра, это не то, что десять бабок у Леонова выиграть, но зато — это самая радостная и прекрасная игра. Только тут уж не зевай! Бей в цель! Помните Сашу, что он говорил?

Леонов (возбужденно). Я нарисую его портрет и мы повесим его в нашем университете. На главном месте.

Нина. А Веприка и забыли!

Леонов (горячо). И Фанаса нарисую! Всех нарисую!

Захарка. А я чучела буду для университета делать.

Учитель (мечтает широко). Тогда мы и Березовских и Курайлинских детей созовем. И всех детей в одно! Детское царство! Чудесно! Тогда нам ничего не страшно.

Нина, Ты, Аня, учительницей будешь, а я фельдшерицей,

Мотя (растерянно), А я что буду делать?

Филиппов. Сказки рассказывать.

Учитель. И это великое дело: сказки детям рассказывать. Помните, Саша ‘Синюю птицу’ рассказывал. Всем дело найдется. Эх, ребята, и сколько у вас еще впереди хорошего. У-ух! Страшно от радости, когда подумаешь! Только надо уметь жить, уметь работать и бороться!

Нина (в слезах, радостно). Вы, ведь, правда, Вячеслав Ларионыч приедете к нам? Правда?

Учитель. Ну, конечно, приеду, друг. У меня, ведь, все здесь остается — с вами. И Сашу Верина я оставляю вам. И могилу Веприка. Ну, как я могу не приехать к вам? А вы пишите же чаще мне. Да все!.. А то, ведь, вы, бездельники, через неделю забудете меня.

Филиппов. А Ленька — секретарь — то наш на что? Ленька, не забудешь Вячеслава Ларионыча?

Короткий (сердито). Забуду.

Учитель. Смотрите! А то я вам книг не пришлю из Москвы…

Филиппов. Мне новые стихи. (Все окружили учителя и говорят наперебой).

Трохин. (Говорят все вместе, Мотя, Филиппов, Леонов и Нина). А мне про древность… про дикарей, насчет их веры.

Мотя. А мне книжку со стихом, что вы из города привозили. Про свечечки, как их дети ночью из церкви несли… Я забыла, чье.

Филиппов. Александра Блока.

Леонов. Мне вроде ‘Служители правды’ Шмелева, про художников.

Нина. А нам с Аней сказки Андерсена и Синюю птицу, что Саша рассказывал…

Захарка. Сказки. Бабьё!

Аня. А тебе про голубей надо.

Захарка (задорно). А что же? Про голубей! У самого Дарвина есть про голубей. Видел? Про всяких. Почтового голубя знаешь? (Смех). Дутыша знаешь? (Смех). Я все породы знаю! (Все смеются).

Филиппов (у окна). Ну вот и Ванька одет. Кучерит.

Комиссаров. Уже? (Пауза, ожидание).

Переверзин (вбегает). Готово! Все слажено.

Учитель. Ну, друзья, выноси все. Несите постель. Пушкин вам останется —^: любите его! Лыжи тоже вам… Книги мои в шкафу тоже в вашу артель. Ну, несите.

Ваня. Я ружье понесу.

Леонов. Смотри, не урони, застрелит.

Ваня. Знаю.

Переверзин. А я сумку. Шагай, тезка.

Учитель. Ну идите все. Укладывайтесь… Потом все вернемся, — Сашину песню споем на прощанье и в дорогу.

(Все выходят, стараясь каждый помочь. Сцена некоторое время пустая, слышен шум под окном. Голос Переверзина: ‘Стой, гнедой, не блажи’, Филиппова: ‘Веревку крепи!’, Павла: Цезарь, Цезарь, дай сюда, дай, дай сюда’, Леонова: ‘возжи подбери’ и др. возгласы. Быстро выходит Митя Комиссаров, охватив голову руками, падает на доски кровати и плачет навзрыд. За ним скоро учитель, тушит на столе лампу.

Учитель. Кто это?.. Митя, это ты? Ах, как это нехорошо, брат. Нехорошо. А ‘огоньки-то’ и забыл?.. Обманул меня, значит. Зачем это? (Прижимает ого к себе).

Комиссаров. Нет, я не могу… Что это? Зачем? Саша умер. Веприк умер. Я не могу. Тяжело мне. Ну, зачем они вас гонят… от нас? Кому мы помешали?

Учитель. Митя, Митя… Ну, перестань… а то ты и, меня расстроишь. (Незаметно смахивая у себя слезы). Перестань! Скоро все будет хорошо. Помнишь, что Саша говорил: все к лучшему. Ну, перестань скорее. Они идут. Сейчас петь будем. Ну, перестань!

Комиссаров. Ну, хорошо… я не буду… не буду больше.

Учитель. Смотри! (Улыбаются друг-другу. Входят все).

Филиппов. Ну, кажись, я готов. (Нине). Слышь, жена, погляди, какова уздечка?

Нина. Отстань, смола. Не до тебя.

Переверзин. Все готово!

Учитель. Ну, прощай, ребята. Э-э, чур не плакать. Нет! Пет! (Всех, обходя и прощаясь, целует). Прощай, Нина, пиши.

Нина (сквозь слезы). Хорошо… Вот вам… на память… от всех нас. (Подает цветы).

Учитель. Спасибо, спасибо. Ну, Мотя, расти большая. Прощай, Аня!.. Не ссорься с Захарушкой.

Аня. Прощай, Вячеслав Ларионыч.

Учитель. Да, смотрите, девочки, сад наш молодой не забывайте. Поливайте чаще. Чтоб — я приеду — яблоки румяные были.

Ваня. Я и без них полью. Мы с тезкой.

Учитель. Прощай, Алексей Петрович, учись. Народ не забывай.

Трохин (мрачно). Не забуду.

Учитель. Прощай, Филиппов. Работай, друг. Ты — сила! (Шутливо). Ну, ты, секретарь! Пиши чаще. Бумаги не жалей! Прощай, Павлов. Не унывай и ты. Мы еще повоюем с темнотой и невежеством.

Павлов (отчаянно). Ну, что ж. Воевать, так воевать… всем башку сверну!

Учитель (ласково). Прощай, Митя… Здоровье береги. ‘Огоньки!’ Смотри, брат! (Широко, шутливо, выводит Захарку на середину). Ну, ты, голубиный царь, Захарушка! Прощай. Голубей не давай в обиду.

Захарка. Не дадим!

Учитель. И ты, рыбак. Прощай, друг! Комаров, брат, души во-всю.

Переверзин. Всех придушу!

Учитель. Прощай, Петя… Рисуй… брат! (Учитель не выдержал и незаметно смахивает слезу. Берет Ванятку на руки). Прощай, Ванятка милый, прощай… Пиши. Ты у нас герой. Держишься крепко. Прощай, ребята! Ванятку у меня беречь… Пуще всего.

Захарка. Он у нас шустрый, как Малыш.

Учитель. И когда я вернусь, друзья, чтобы у меня никого не потерять по дороге, все друг с другом должны быть связаны крепко, крепко! Ну, а теперь нашу песню… И в дорогу. В кружок, ближе. (Бодро). Дружней и смелей, трудовая артель!.. Начинаем. (Поют).

Нас много, много в этом мире

Детей рабочих и крестьян, и т. д.

Уходят со словами:

И шире, шире лейся песня!

Медленно занавес.

ВАЛЕРИАН ПРАВДУХИН

ТРУДОВАЯ АРТЕЛЬ

Читайте также: