Трое и один лишний
Трое и один лишний
Рассказ Р. Киплинга
Перевод Е. Ильиной
———————————————————————————-
Трое и один лишний, Киплинг Джозеф Редьярд, Год: 1886
Время на прочтение: 5 минут(ы)
После брака обыкновенно наступает реакция, сильная или слабая, но наступает рано или поздно, и потому непременно необходимо, чтобы один или другой из брачующихся следовал за приливом, если желает, чтобы последующая жизнь шла по течению.
В случае Кузак-Бремиль эта реакция наступила только на третий год после брака.
С Бремилем справиться было нелегко, даже когда все шло по-хорошему, хотя это был превосходный муж, пока не умер их ребенок, и миссис Бремиль не облачилась в траур, не исхудала и не начала вести себя так, точно весь мир обрушился.
Быть может Бремиль должен был ее утешить? Он кажется и пытался это сделать, но чем больше он старался, тем мрачнее становилась миссис Бремиль и тем несчастнее чувствовал себя ее муж. Ясно, что они нуждались в каком-нибудь подкрепляющем средстве, и оно нашлось.
Теперь миссис Бремиль может над этим смеяться, но тогда ей было не до смеха.
Видите ли, на горизонте появилась миссис Гооксби, а где она появлялась, надо было ждать бури. В Симле ее прозвали буревестником, и этого прозвания она заслуживала сто раз.
Это была маленькая, черненькая женщина, тоненькая или даже скорее тощая, с живыми громадными глазами, синевато-лилового цвета, и с самыми мягкими манерами в свете.
Стоило произнести ее имя, где бы то ни было за пяти часовым чаем, чтобы всякая из присутствующих дам сейчас же не насторожилась и не высказалась в том духе, что эта особа далеко не благословение, а скорее наоборот.
Она была умна, остроумна, блестяща, как редко кто, но ею владели тысячи лукавых и злобных духов. Впрочем, при случае, она была способна и на любезность, даже и к особе одного с ней пола.
Но тут дело было другое.
Бремиль после смерти ребенка пустился во все тяжкие, и тут-то миссис Гооксби и накинула на него петлю. А скрывать своих побед она не любила. Она открыто накинула на него цепи и постаралась, чтобы все это видели.
Бремиль ездил с нею верхом, гулял пешком, сидел с ней глаз на глаз, завтракал с ней на травке, или в лучших ресторанах и наконец люди начали хмуриться и находить это неприличным. А миссис Бремиль сидела у себя дома, оплакивая опустевшую колыбельку, и казалось, ко всему была равнодушна.
Но несколько дам из ее друзей, очень милых и полных самых лучших намерений, объяснили ей положение вещей, как можно подробнее, чтобы она могла вполне оценить их.
Миссис Бремиль выслушала их спокойно и поблагодарила за услугу. Она не была так хитра, как ее соперница, но была далеко не глупа.
Приняв свое решение, мужу она ни слова не сказала о том, что узнала. Это стоит заметить. Говорить с мужем или делать ему сцены никогда ни к чему не приводит.
В те редкие часы, когда Бремиль был дома, он был внимательнее чем когда-либо и тем себя выдавал. Он делал это отчасти для успокоения своей совести, частью для задабривания жены и не достигал ни того, ни другого.
Однажды адъютант лорда Лейтона получил от их превосходительств приказание: передать мистеру Кузак-Бремилю, приглашение на чашку чаю 26 Июля в Петергоф. На билете, в уголку стояло: ‘Будут танцевать’.
— Я не поеду — сказала миссис Бремиль — слишком недавно бедная Флори!.. Но это не должно вас удерживать Том!
Бремиль объявил, что он съездит только, чтобы показаться. Конечно, он говорил неправду, и жена это знала.
Она — по интуиции, более верной, чем точное знание мужчин, — знала, что ее муж сразу решил ехать и ехать с миссис Гооксби.
Это заставило ее задуматься, и результатом этих размышлений было то, что воспоминание об умершем ребенке показалось ей не так дорого, как привязанность живого мужа.
Она составила план и решила все поставить на карту.
Она знала, что хорошо, изучила своего мужа, и на этом построила свой план:
— Том, — сказала она—я буду 26-го обедать у Лонгморов, а вам лучше пообедать в клубе.
Это избавило Бремиля от приискания оправданий своему исчезновению и давало возможность пообедать с миссис Гооксби. Но хотя это его и устраивало, но как-то и унижало в то же время. Бремиль выехал из дома в пять часов.
А половина шестого миссис Бремиль получила объемистый чемодан от лучшего портного города. Эта женщина умела одеться. Недаром она целую неделю создавала этот костюм.
Получился очаровательный полутраурный туалет. Описать его я не берусь, но модный журнал назвал его художественным созданием. Он сразу поражал и ослеплял.
Она не совсем охотно затеяла все это, но когда взглянула на себя в трюмо, то не могла сдержать улыбки удовлетворения. Это была красивая, высокая блондинка, очень величественная, когда хотела ею быть.
После обеда у Лонгморов, довольно поздно, появилась она на бале и встретила там своего мужа под руку с миссис Гооксби.
Это заставило ее вспыхнуть и, окруженная толпой кавалеров, спешивших ее ангажировать, она казалась совершенной красавицей.
В своей быстро заполненной записной книжке для танцев, три места она оставила незаполненными.
Миссис Гооксби встретила ее взор и поняла, что открыта война — война не на шутку.
А она входила в борьбу с отдачей фигуры вперед, так как последнее время, слишком натянула вожжи, проявляла слишком большую требовательность и, казалось, Бремиль начал этим слегка тяготиться.
Кроме того, он никогда не видал свою жену такой красивой. Он с обожанием любовался ею, стоя в дверях, преследовал восхищенным взором, когда она проходила мимо, окруженная кавалерами, и чем больше на нее смотрел — тем больше влюблялся. Он не мог себе представить, что это была та женщина с красными заплаканными глазами, в черном одеянии которая плакала и лила слезы в свою тарелку за завтраком.
Миссис Гооксби всячески старалась его задеть, но, протанцевав с ней два раза, он пошел искать жену, чтобы ангажировать ее.
— Я боюсь, что вы опоздали господин Бремиль — сказала она, прищуривая глаза.
Он настаивал, чтобы она сделала ему честь и подарила ему хоть один танец, и она милостиво обещала оставить ему пятый вальс.
Это произвело в зале известное впечатление.
Бремиль не сомневался, умеет ли его жена танцевать, но он и не подозревал, что она танцует так божественно.
По окончании вальса он просил о другом — как о милости, а не о праве и миссис Бремиль сказала:
— Покажите вашу программу, мой милый?
Он послушно ее протянул, как провинившийся ученик. Буква Г. красовалась там очень часто, не говоря уже о том, что она стояла против слова: ‘ужин’.
Мистрис не сказала ни слова, а только презрительно улыбнулась. Своим карандашом она зачеркнула букву Г. против номеров 7 и 9 и возвратила карточку, надписав над этими номерами маленькое ласкательное имя, которым муж когда-то ее звал.
Потом она погрозила ему пальцем и смеясь, промолвила:
— Ох дурашка, маленький вы дурачок!
Мистрис Гооксби слышала эту фразу и поняла, что ее дело проиграно.
Бремиль с восторгом согласился на 7 и 9 номер. Первый танец они протанцевали, а второй просидели в уединенном уголке, и что они там говорили, до этого никому дела не было.
А затем они покинули зало и ждали на веранде, пока пошли искать портшез для миссис Бремиль. Туда же вышла и миссис Гооксби, и обратилась к мистеру Бремиль со словами:
— Вы кажется должны меня вести к ужину?
Бремиль совсем сконфузился:
—Видите, я должен проводить мою жену, я боюсь, не вышло ли здесь какого-нибудь недоразумения…
Как настоящий мужчина, он говорил так, точно миссис Гооксби сама во всем была виновата.
Миссис Бремиль сияла красотой в своем лебяжьем боа и казалось торжествовала, да и имела на это полное право.
Чета исчезла во мраке.
И тогда миссис Гооксби, слегка уже увядшая при ярком освещении, сказала мне с горечью:
— Поверьте, самая глупая женщина может водить за нос умного мужчину, но надо быть исключительно ловкой, чтобы водить за нос дурака.
И после этого афоризма мы отправились ужинать.
Источник текста: журнал ‘Вестник моды’, 1913, No 10. С. 84—86.