Три яхты, Мариетт Фредерик, Год: 1836 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 58 минут(ы)

Фредерик Марриет

Три яхты

The Three Cutters (1836)

Без указания переводчика (1912)

I. Первая яхта

Были ли вы когда-нибудь в Плимуте? Если были, взор ваш, наверно, с восхищением останавливался на прелестном имении графа Моунт-Эджкома, если не были, то чем скорее там будете, тем лучше. На Моунт-Эджкомской даче увидите вы лучший строевой лес в мире. Кто не видал этого леса, тот ничего не видал, леса, величественно возвышающегося на вершинах холмов, который потом спускается по скату их до самого взморья. С того же чудесного места открывается одна из великолепнейших панорам в свете: вы увидите — я даже не знаю, чего тут не увидите! — вы увидите Рамгет и Коузендбе, Бриджватер, Дреков остров и Чертов мост под ногами, далее Плимут, с его укреплениями, и Го, далее Чертов мыс, и, наконец, самого черта, не считая новых провиантских магазинов. Против этих магазинов сэр Джемс Гордон останавливается всякий день и берет табаку у всех прохожих, имеющих табакерки: они в восхищении, что потчуют честного баронета табачком, он в восхищении, что его потчуют, — что доказывает, какая масса восхищения для людей может заключаться в нескольких табакерках. После того вы увидите Моунт-Вайз и Муттонков, город Дивонпорт с его великолепными верфями, доками и арсеналом, Норт-Корнер и дорогу в Солтем. Вы увидите корабли строящиеся и корабли только что выстроенные, суда ремонтируемые и суда починенные, блокшивы, плашкоуты, транспорты, брантвахты, суда, готовые вступить под паруса, и суда, идущие взад и вперед под парусами, не говоря уже о перевозных ботах, портовых баркасах, шлюпках с военных и купеческих судов и маркитантских и рыбачьих, лодках. Словом сказать, многое можно увидеть в Плимуте. Но теперь я в особенности желаю, чтобы вы остановились на холмах Моунт Эджкомских и смотрели вниз, в небольшой залив Берниуль: там увидите стоящее на одном якоре небольшое судно, которое мы, моряки, называем тендером, и, по его вымпелу и флагу, легко догадаетесь, что это чья-нибудь яхта.

Из всех удовольствий, сокращающих время английского gentry, то есть почти дворянства, нет ни одного, столь сильного, столь национального и более приводящего меня в восхищение, как катанье на яхтах. Оно весьма согласно и с характером англичан — не по одному только географическому положению их отечества и множеству превосходных гаваней и рейдов, но и потому, что для подобного увеселения требуются некоторая степень твердости характера и значительные деньги, которые в Англии текут реками.

Катание на яхтах с мудрой целью было введено и поддерживаемо английскими монархами, которые чувствовали, что безопасность королевства требует, чтобы все его жители более или менее были моряки или, по крайней мере, понимали морское дело. Удовольствие это важно еще и потому, что оно улучшает постройку и вооружение судов и дает работу множеству плотников и матросов. Но если я стану говорить похвальное слово катанью на яхтах, повесть моя, наверное, никогда не начнется. Я предлагаю тост за здоровье адмирала лорда Ярборо и всего яхт-клуба и начинаю.

Яхта эта, как я уже сказал, вооружена тендером и красиво сидит на гладкой поверхности воды, она снимается с якоря, распустила парус и скоро выступит в море, несколько дам сидят на палубе, и пять сеток с дичиной висят за кормой. Взойдем на это милое судно. Палуба набрана из узких, длинных досок, белых, как снег: вы не увидите на них ни одного сучка, медные пушки отполированы и, как жар, горят на солнце, все приборы и переборки — из цельного красного дерева, все карнизы вызолочены. Ни в чем нет недостатка. А между тем как чисто, как просторно на палубе! Спустимся внутрь судна.

Вот дамская каюта. Есть ли что-нибудь в мире, отделанное с большим вкусом, щегольством, роскошью? Вот столовая каюта, где теперь сидят мужчины, найдите мне на суше комнату, более изящную и богатую. Заглянем в буфет и в каюту буфетчика, он выжимает лимонный сок для пунша, подле него стоит шампанское во льду, а там лучший в мире портвейн и в готовности целый ряд бутылок с превосходными винами. В передней части судна матросская жилая комната: как просторно, как удобно! Совсем не то, что на военных судах, где матросам тесно, как сельдям в бочке, здесь, напротив, роскошь проглядывает везде, даже и под баком. А какова, например, кухня? Ведь чудо! И как восхитителен душистый пар супа a la tortue? Если подвергаться опасностям от морских непогод, так уж, по крайней мере, подвергаться на таком судне.

Теперь я хочу познакомить вас с собравшимися там лицами.

Заметьте этого пожилого, здорового и красивого мужчину в синей куртке и белых шароварах, со зрительной трубой в одной и стаканом коньяку с водой в другой руке — это хозяин, член яхт-клуба лорд Бломфильд. Он выглядит моряком, и в самом деле он моряк, а между тем мне случалось видеть его в мантии пэра при открытии парламента. Подле него стоит мистер Стюарт, лейтенант королевского флота, он держится одной рукой за ванты, потому что был всю жизнь в действительной службе и не знает, что делать со своими руками, когда в них нет рюмки или зрительной трубы. Он protege благородного лорда и исправляет на яхте должность штурмана.

Этот статный мужчина, стоящий у компаса, — мистер Готен. Он служил во флоте мичманом шесть лет и разлюбил море, прослужил другие шесть лет в кавалерийском полку и разлюбил лошадей, наконец, он женился и в гораздо меньший промежуток времени разлюбил женщин.

Теперь он принят в лучшем обществе и страстный любитель чужих яхт и жен, видя невозможность быть любителем своей собственной.

Молодой человек в вышитом шелковом жилете и белых перчатках, наклонившийся к одной из дам, — это мистер Вогген, его можно видеть в аристократических собраниях Альмака, в модном ‘аду’ у Крокфорда, везде, где угодно. Он немножко в долгах и оттого находит катанье на яхте по морю-океану весьма приятным.

Тот, что сидит между дамами, — родственник лорда, с первого взгляда можно угадать, что это за человек. Он корчит из себя моряка: не бреется, потому что морякам часто некогда бриться, редко меняет белье, потому что моряки не могут делать это всякий день, курит непривычную сигару, от которой у него кружится голова, и рассказывает об удовольствиях бушующего моря, зная наверное, что во время непогоды дамы уйдут вниз и не увидят, что его укачало больше их самих. Он имел несчастье родиться для получения большого наследства и имеет счастье от природы быть глупцом. Фамилия его Оссультон. Он сродни лорду Бломфильду, их фамилии идут от одного корня.

Мне остается еще познакомить вас с одним человеком, которого зовут мистер Сигров, он недурен собою, худощав, черты лица его приятны, даже умны. Его воспитывали для крючкотворства, к которому имеет он все способности, к сожалению, еще не употребленные, потому что он ни в каком деле не был, да, кажется, и не будет адвокатом.

Мистер Сигров хорошо играет на скрипке, и по этой причине приглашен в общество, собранное лордом Бломфильдом на яхте.

Теперь надобно описать дам, мне, может быть, следовало начать этим, да уж так и быть, я держусь правила, что лучшее должно оставлять к концу, это также правило всех фокусников.

Начнем по старшинству. Сорокапятилетняя девица, высокая, тонкая, смотрящая исподлобья, — сестра лорда Бломфильда. Ее не могли уговорить приехать на яхту, но властолюбие не позволило ей оставить своей племянницы под присмотром одного только отца. Ее все пугает. Если она сидит в каюте, и на палубу упадет конец веревки, она вскакивает и кричит: ‘Ох!’. Если она наверху, ей кажется, что вода течет во все пазы судна, и она кричит: ‘Ах!’. По ней всегда что-нибудь да не ладно. Она ссорится со всеми и надоедает всем своей надменностью и злостью, зато она имеет самые точные понятия о приличиях и жертвует собою долгу своего звания. Это высокочтимая мисс Оссультон.

Прелестная дама, у которой при всякой улыбке являются две ямочки на розовых щечках, — молодая вдова, мистрисс Лессельс. Из угождения родителям она вышла замуж за старика, за этот великодушный поступок справедливое небо наградило ее чином вдовушки и большим имением. Выйдя в первый раз замуж для удовольствия своих родителей, она теперь намерена выйти для своего собственного, она еще очень молода и не слишком торопится.

Эта молоденькая, с нежным выражением девица — мисс Сесилия Оссультон, она резва, остроумна, бесстрашна, но еще почти ребенок, ей не более семнадцати лет.

Таково общество лорда Бломфильда. Экипаж состоит из десяти славных матросов, буфетчика и повара, взяты также на яхту лакей лорда, жокей мистера Оссультона и горничная мисс Оссультон.

Яхта снялась с якоря и летела под всеми парусами между Дрековым островом и твердой землей. Кушанье было на столе, свежий морской воздух придал аппетит всей компании, и общий разговор начался только после снятия со стола скатерти.

— Мистер Сигров, — сказал благородный лорд, — вы чуть было не опоздали к нам, я ждал вас еще в четверг.

— Я весьма сожалею, милорд, что некоторые дела, обязанности моего адвокатского звания, не допустили меня воспользоваться ранее вашим благосклонным приглашением.

— Полно говорить вздор, Сигров, — возразил Готен, — вы вчера вечером сами мне сказывали, что еще не имели ходатайства ни по чьему делу.

— Так, но теперь это случилось совершенно нечаянным образом. Хоть я и не слишком страстный любитель дел, однако же, нужно сказать, случалось и мне иметь довольно важные. Понсонби звал меня с собою в Таттерсаль, желая услышать мое мнение о лошади, которую он хотел купить, а потом я должен был ехать в ФорестВайльд помочь ему в деле с дядей.

— Так вот чем вы были задержаны! — сказал лорд. — Могу ли узнать, выиграл ли ваш друг свое дело?

— Нет, милорд, он проиграл это дело, но зато выиграл жену.

— Говорите яснее, мистер Сигров, — сказала молоденькая мисс Сесилия Оссультон, дочь лорда.

— Дело в том, что старому Понсонби удивительно хочется женить своего Вильяма на мисс Персиваль, которой земли примыкают к Форест-Вайльду, ну, а мой друг Вильям столько же желает жениться, сколько я люблю ходатайствовать по делам, и потому дядя его сильно рассердился.

— Но для чего же вы были призваны? — спросила мистрисс Лессельс.

— Для того, миледи, что Понсонби никогда не покупает лошадей без моего совета…

— Я все-таки ничего не понимаю, — сказала старая мисс Оссультон, пожимая плечами.

— Извините меня, миледи! Дело в том, — продолжал Сигров, — что так как мне всегда приходится укрощать пылкость лошадей моего друга Вильяма, то ему хотелось, чтобы я помог укротить и гнев его дяди. Это требовало особенного искусства, потому что старик не слушал накаких доводов и хотел всячески заставить его жениться. Только что мы вошли, старый Понсонби попросил меня подождать в другой комнате, а сам остался наедине со своим племянником, к счастью, я мог слышать весь разговор.

— Чем же кончилось? — спросил лорд.

— Уверяю вас, милорд, что эту сцену можно вставить в любую комедию.

Я должен заметить, что природа дала мистеру Сигрову большие комические дарования: он был превосходный мим и мог менять голос как угодно. Рассказывая что-нибудь, он обыкновенно выводил на сцену действующих лиц, представлял фигуру каждого из них и подражал его голосу. Ежели он говорил, что эту сцену можно вставить в комедию, это значило, что ему хочется, чтобы его просили разыграть ее. За это взялась мисс Сесилия Оссультон.

Мистер Сигров тотчас принялся за дело.

— Можно было бы, — сказал он, — назвать эту комедию ‘Пять тысяч акров в одной меже, или Прекрасная невеста’. (Я не стану описывать жестов господина Сигрова, они соответствовали словам).

— Да, Вильям! — сказал старый Понсонби, остановясь перед племянником со сложенными назад руками. — Могу сказать по совести, что это одно из лучших имений в целой Англии, пять тысяч акров чудесной земли рядом с моей вотчиной… шутка ли!.. Оба имения будут в одной меже.

— Смею сказать, дядюшка, что это меня не прельщает. Потому что вам пришла фантазия соединить два имения, вы и меня хотите захватить в одну межу.

— Да это, мой друг, славная вещь!

— Что, дядюшка, деревня или жена?

— И то, и другое, племянничек, и надеюсь, что ты не станешь противиться!

— Да я, дядюшка, не корыстолюбив, ваших теперешних поместий будет с меня достаточно. С вашего позволения, вместо того, чтобы удваивать имение и удвоиться мне самому, не лучше ли мне быть у вас единственным наследником?

— Да таких золотых случаев, мой друг, надобно ждать целые столетия! Я всю жизнь свою о том только и думал, как бы соединить эти две дачи, и составил даже план преобразования поместья моего соседушки Персиваля. Дом этот мы сломаем, а старое аббатство исправим и отделаем, и тогда, мой друг, пусть и сам герцог Девоншир потягается с нами насчет великолепия, обширности и изобилия вотчины.

— Но я, дядюшка, и в глаза не видал мисс Эмилии Персиваль!

— Этакая жирная, здоровая, плодородная почва, что чудо… на ней все родится сам-пятнадцать.

— Надобно прежде посмотреть, какова она!

— Обработанная, мой друг, превосходно!.. По новейшей системе плодосмена!..

— И притом, будет ли она, дядюшка, согласна?

— Стоит только разделить ее на участки, по моей системе, и отдать каждый участок в арендное содержание… Да чему ты смеешься?

— Тому, дядюшка, что вы, кажется, хотите заживо женить меня на жирной земле, а я намерен быть в объятиях такой супруги только после моей смерти.

— В таком случае, сударь, я должен вам заметить, что у меня могут найтись и другие наследники, мне стоит только написать вашему двоюродному брату Джемсу, если он согласится на мое предложение, я сделаю его моим наследником. Вероятно, он лучше вас оценит достоинство Персивалевой дачи…

Старик Понсонби пошел к дверям.

— Постойте, любезный дядюшка, — вскричал Вильям, выскочив из кресла: — мы не совершенно понимаем друг друга. Конечно, я бы лучше желал обладать одним вашим имением и быть холостяком, нежели обладать двумя и в придачу мисс Эмилией Персиваль, но все-таки я не говорил вам, что предпочитаю нищенство двум прекрасным поместьям и жене в одной меже. Я знаю, вы любите быть верным своему слову, я принимаю ваше предложение, чтобы избавить вас этим от издержек писать моему брату Джемсу.

— Ну, вот видишь, Вильям, теперь ты стал умен!

Мне ничего больше не надобно. Я тоже знаю, что ты любишь быть верным своему обещанию, и буду считать это дело устроенным. Я только за этим и посылал за тобою, теперь поезжай, куда тебе угодно. Тебя уведомят, когда все будет готово.

— В понедельник, дядюшка, я должен ехать в Таттерсаль для покупки лошади на нынешнее лето, смею ли спросить, дядюшка, когда вы меня к себе потребуете?

— А вот я тебе сейчас скажу: теперь апрель, я полагаю, около июля.

— Около июля, дядюшка!.. Пощадите! Неужели мне жениться, когда собаки бесятся? Нет, я скорее повешусь!

— Пожалуй!.. Оно, действительно, немножко жарко… Так и быть, мы отложим до октября!

— До октября!.. Да я должен в октябре быть в Мельтоне на собачьей травле.

— Сделайте одолжение, сударь, скажите мне, когда же кончатся ваши собачьи дни?

— Очень скоро, дядюшка, но, я думаю, всего лучше было бы отложить до следующего апреля.

— До следующего апреля! Пять тысяч акров отличнейшей земли в одной меже до следующего апреля! Да тут пройдет целая зима! Ну, а если мисс Эмилия Персиваль простудится и умрет?

— Ну так, дядюшка, из предосторожности извольте устроить это к первому сильному морозу.

— Да мы уж несколько лет сряду не видели сильных морозов. Придется ждать целые годы! Нет, не хочу!.. Прощайте, сударь, я сегодня же напишу вашему двоюродному брату Джемсу.

— Что вы, дядюшка!.. Да вы меня обижаете! Вы, может быть, думаете, что я не хочу жениться на невесте, которую вы для меня избрали? Нет, вы меня не знаете. Я не люблю делать вполовину, из уважения к вам, я женюсь в июле, несмотря ни на какую жару!

— Вот за это спасибо, Вильям! Не нужно ли тебе денег на покупку лошади?

— Как не нужно, дядюшка!.. Поверьте мне, что я сдержу свое слово… Лошади теперь, дядюшка, очень дороги… В июле я буду совершенно готов к супружеству… Уж как я торговался с этими проклятыми барышниками: не хотят уступить ни гроша!.. Шестьсот фунтов стерлингов…

— Шестьсот фунтов? Ты с ума сошел!

— В июле месяце, дядюшка, в каникулы…

— Шестьсот фунтов!.. Да это разбой!

— Во всякое время, когда вы прикажете… если’только мисс Эмилия.

— Да уж не хлопочи об этом! Это мое дело. Мисс Эмилия!.. Бог с тобою, вот банковый билет в тысячу фунтов, разменяй в Лондоне и пришли мне сдачу по почте… Прощай, поклонись твоему другу Сигрову.

— Таким образом было решено бракосочетание двух поместьев и соединение Вильяма Понсонби с мисс Эмилией Персиваль в одну межу.

— Славно рассказано, мистер Сигров! — сказал лорд. — После этого вы непременно должны распить со мною рюмку вина.

— Признаюсь, я не слишком завидую будущему благополучию мисс Эмилии Персиваль. — заметила старая мисс Оссультон.

— Из двух зол надо выбирать меньшее, — промолвил Готен. — Бедному Понсонби нечего делать.

— Что бы подобное предложение сделали мне! — сказал Вогген. — Уж я, наверное, не призадумался бы в выборе!

— В таком случае, я считаю себя весьма счастливой, что я не на месте мисс Эмилии Персиваль, — сказала мистрисс Лессельс, смеясь, потому что Вогген сильно за ней ухаживал.

— Мне кажется, Вогген, — заметил Сигров, — что вы немножко повредили себе в общем мнении этим замечанием.

Вогген, думавший то же самое, возразил:

— Мистрисс Лессельс должна быть уверена, что я только шутил.

— Полноте, Вогген! — вскричала мисс Сесилия Оссультон. — Я знаю, чго вы сказали это от чистого сердца.

— Ты забываешься, милая Сесилия, — сказала старая миссис Оссультон. — Что ты можешь знать о мужском сердце?

— Вы сами всегда мне говорили, милая тетушка, что мужчины обманщики и что им не должно верить ни в одном слове.

— Ого, Сесилия, ты бросаешь им всем перчатку! — вскричал лорд. — Но я не допущу до борьбы. Я вижу, господа, вы не пьете вина, пойдемте лучше наверх пить кофе.

— Мы только что хотели уйти, милорд, — промолвила с колкостью старая мисс Оссультон. — Я только ждала, пока мистрисс Лессельс на нас посмотрит, но она…

— Я смотрела, кажется, в другую сторону, — прервала вдова, улыбаясь.

— Я. я тот несчастный преступник, который отвлек внимание мистрисс Лессельс, — сказал Сигров. — Я рассказывал один анекдот…

— Который, верно, не должен быть слышан всем обществом, потому что вы сообщали его вполголоса, — возразила злая дева. — Ежели мистрисс Лессельс готова… — продолжала она, вскакивая с досадою со стула.

— Я во всяком случае могу дослушать наверху, — ответила вдова.

Дамы встали и ушли в свою каюту. Сесилия и госпожа Лессельс обменялись значительными улыбками, следуя за старой мисс Оссультон. Мужчины также встали и вышли на палубу.

— Славный ветерок, милорд! — сказал Стюарт, оставшийся на палубе. — Мы летим стрелою.

— Тем лучше, — ответил лорд. — Нам бы уже неделю тому назад следовало стоять на якоре в Коуссе. Там все будут прежде нас.

Мистер Оссультон закурил сигару, Стюарт пошел обедать, кофе был подан, ветер дул попутный, и погода сделалась почти теплой. Яхта, которой имя было ‘Стрела’, при помощи течения вскоре оставила Местон далеко за кормою.

II. Вторая яхта

Были ли вы когда-нибудь в Портсмуте? Если были, то уж, верно, восхищались видом с салютационной батареи. Если не были, поезжайте туда как можно скорее. С батареи вы увидите так же, как в Плимуте, порт, арсеналы, доки и часть огромного флота. По другую сторону порта вы увидите Госпорт, Саллипорт и множество других мест. По левую руку будет Соутсибич, перед вами Спитгетский рейд с военными и Мотербенкский с купеческими судами, а там далее остров Байт и Рейд, опушенный лесом, и бухта Коусс, где стоят на якоре яхты.

В самом деле, в Портсмуте много любопытных вещей! но теперь мне некогда их описывать, и я хочу только обратить ваше внимание на небольшое судно, которого канат завязан за бочку подле самой салютационной батареи. Это яхта или, если угодно, тендер. По множеству шлюпок, из которых две подняты на ростры, и по другим признакам вы уже угадали, что она принадлежит таможне и назначена собственно для перехватывания смогглеров, которые, как черти в омуте, вьются в канале и перевозят контрабанду из Франции в Англию и обратно. Она очень походит на судно, торгующее шлюпками, Заметьте, что эта яхта выкрашена вся черной, а гребные суда белой краской, и что она вовсе не так щеголевата и красива, как первая, здесь нет ни сеток с дичиной, ни запаха супа a le tortue, ни шампанского, ни бургундского. Зато в одной из сеток, за кормой, торчит баранья нога, а в прочих находятся кочаны капусты и говядина, и для проголодавшегося есть кость с куском мяса, добрый стакан грога и радушный прием.

Взойдем на тендер. Пушки чугунные и выкрашены черной краской, а борта и перегородки красной, хоть это и не так красиво, и немножко грязновато, однако ж прочно. На судне много команды, и все славные малые, молодцы в красных фланелевых рубашках и синих шароварах, некоторые в парусиновых высмоленных фуфайках, весьма полезных в сырую погоду, когда приходится сидеть в шлюпках день и ночь. Не останавливаясь нигде, мы спустимся в каюту и поклонимся лейтенанту, командующему судном, штурманскому помощнику и мичману, перед каждым из них стоит стакан горячего грога с отменным джином и сахаром. Джин этот они черпают из небольшого анкера, стоящего под столом, они как-то забыли отдать его таможне в числе прочей контрабанды, захваченной при последней поимке одного смогглера. Челом бьем честной компании, здравствуйте, господа!

Позвольте представить вам их по порядку.

Вот лейтенант Эппльбой, не красавец, нечего греха таить, пожилой человек с седыми волосами и рыжими бакенбардами, с круглым бледным лицом и красивым носом, но, могу вас уверить, пьет славно, а дерется еще лучше.

Он служил на судах всех родов и исправлял должность первого лейтенанта в продолжение двадцати лет, теперь, преследуя корчемство, он захватил значительное число анкеров джина и ждет себе производства. Жаль, что в послужные списки не вносится тот джин, который усердные чиновники принимают внутрь, а то он бы давно уже получил следующий чин. Теперь он наполняет четырнадцатый стакан грога, привыкнув к регулярной жизни, он ведет им самый точный счет и никогда не переступает положенного числа — семнадцати, тогда только его ‘раскачает’, и он отправляется в койку.

Вот штурманский помощник Томкинс. Он трижды выслужил свои шесть лет и уже перестал питать честолюбивые надежды, и очень хорошо он делает, не бывать ему никогда капитаном первого ранга. Он предпочитает мелкое судно большому, потому что тут не требуется изысканности в костюме, и ждет себе штурманства от первого милостивого манифеста. Мистер Томкинс очень любит мягкий хлеб с тех пор, как зубы его подали в отставку, и всем напиткам в свете предпочитает портер, но, как бы ни было, он не отказывается и от стакана грога, на чем бы грог ни был основан — на роме, коньяке или джине.

А вот мистер Смит! Извините, он с разорванными локтями, но уже целых два месяца он собирается починить свою куртку, да лень достать из чемодана новую. Этого молодого человека сгоняли с половины палуб английского флота за леность, он уж так родился, это не его вина! Мистер Смит считает таможенный тендер самым приличным для себя судном. Здесь, по крайней мере, две трети земного существования можно стоять в гавани, а впрочем, он не отказывается ездить на шлюпках для описания конфискованных судов, там он сидит, развалившись, на корме, это неутомительно. Лазить по бочкам с крепкими напитками на катере, захваченном с контрабандой, — его любимый моцион. Он величайший охотник до грога, но ленится часто подносить стакан ко рту и только смотрит на него и оставляет его в покое. Мистер Смит говорит мало, потому что ему также и лень говорить.

Он прослужил мичманом уже более восьми лет и презирает все производства и сопряженные с ними экзамены, подобные идеи не достойны его.

Таковы особы, сидящие за грогом в каюте таможенного тендера.

— Подождите, дайте вспомнить! Это было, кажется, в девяносто третьем или в девяносто четвертом году. Вы еще тогда не были в службе, Томкинс.

— Право, не помню, уже столько времени прошло с тех пор, как я таскаюсь по морю, что, право, трудно запомнить числа. Но во г что я знаю наверное: это случилось за три дня до смерти моей тетки…

— А когда она умерла?

— Почти год спустя после смерти моего дяди.

— А когда же умер ваш дядя?

— Этого уж я никак не знаю.

— Так видите ли, Томкинс, у вас нет верной точки, от которой бы вы могли вести свое счисление, впрочем, вы уже могли быть в службе в это время. Тогда не столько взыскивали за чистоту костюма, как теперь.

— В таком случае служба тогда была гораздо сноснее теперешней. Нынче на ваших щегольских фрегатах нашему брату подштурману приходится плохое житье: того и гляди, что посадят под арест за грязную куртку. Желаю знать, чтобы сказал, например, капитан Пригг, если бы увидел на своих шканцах такого оборвыша, как Смит?

Смит посмотрел на один локоть, потом на другой и после этого обзора продолжал молчать по-прежнему.

— Где я служил в это время? Ну да, это было в девяносто третьем и девяносто четвертом году. Томкинс, налейте ваш стакан и дайте мне сахару… А на котором я остановился? Да! Это пятнадцатый стакан, — сказал Эппльбой, считая белые черты, проведенные на столе, потом он взял мел и провел еще черту. — Этот анкерок не так хорош, Томкинс: посмотрите, какой слабый цвет… мало можжевельнику положили, мошенники! А главное то, что уже мало остается. Может быть, мы будем счастливее в следующее крейсерство. Кстати, Томкинс, мы завтра снимаемся с якоря.

— А я думал, что вы об этом забыли.

— Нет, я регулярен, как часы! Прослужив двадцать лет первым лейтенантом, можно, кажется, привыкнуть к порядочной жизни, я люблю регулярность и люблю также, чтобы и другие поступали со мной регулярно. Вы знаете, Томкинс, что адмирал, после всякого моего прибытия в порт, звал меня к себе обедать, теперь он этого не сделал и велит сниматься с якоря…

— Это скверно с его стороны! Тем более, что у него всякий день обедает множество гостей.

— И я в последнее крейсерство взял три приза, да еще открыл тридцать семь анкеров джина!

— Я их открыл, сударь, — заметил Смит.

— Это все равно. Когда ты послужишь долее, то узнаешь, что открыл все — командир, а прозевали все — офицеры. Ты еще мичман, где тебе понимать эти вещи! Да, на чем я остановился?.. Это было в девяносто третьем или девяносто четвертом году, как я уже сказал, я в то время был на флоте, крейсировавшем в Канале… Томкинс, нет ли горячей воды?.. Эта уже совсем простыла. Мистер Смит, сделайте одолжение, позвоните в колокольчик. Джемс, принеси горячей воды!

— С позволения вашего, сэр, — сказал босоногий Джемс, — повар опрокинул котел с кипятком. Да он поставил на огонь другой.

— Опрокинул котел? Ах, мерзавец! Хорошо, мы потолкуем об этом завтра. Мистер Томкинс, потрудитесь занести это в утренний ваш рапорт, я могу забыть… А давно ли он поставил другой котел?

— Только сейчас, сэр.

— Хорошо, мы это разберем завтра. Ты принесешь котел, как только он будет готов. Да послушай, Джемс, трезв ли этот негодяй?

— Как же, сударь! Он так же трезв, как вы сами.

— Удивительно, какую наклонность к пьянству имеют наши простые матросы! Я служу сорок лет и до сих пор не замечаю никакой перемены, удивительные негодяи!.. Ну, ежели нет горячей воды, делать нечего, приходится употребить теплую, не ложиться же спать в ожидании, пока та будет готова! Черт возьми, кто бы это подумал, уже шестнадцатый стакан! Дай сосчитаю.., так. Но нет, нет, это, должно быть, ошибка, — продолжал Эппльбой, бросая с досадой мел, — еще один стакан после этого… то есть, ежели мой счет верен… Может быть, я как-нибудь просчитался.

— Может быть, — сказал Смит.

— Ну, нечего делать. А между тем надобно досказать вам мою историю, это было, как я уже сказал, в девяносто третьем или девяносто четвертом году, мы былц около Торбе…

— Вот горячая вода, сэр! — вскричал Джемс, ставя котел на пол.

— Хорошо. А привезли ли кадушку с коровьим маслом?

— Привезли, сударь, да она проломлена на самой середине, я кое-как заткнул дыру.

— Кто же это ее проломил?

— Я думаю, Билль Джемс, потому что он очень любит масло. Да и в кадушке уже мало осталось.

— Хорошо, мы поговорим об этом завтра. Мистер Томкинс, потрудитесь записать в утреннем рапорте о проломленной кадушке с маслом… я легко могу забыть. Но это ничего. Это случилось, как я сказал, в девяносто третьем или девяносто четвертом году, когда я был на флоте, крейсировавшем в Канале. Мы были около Торбе и только что взяли у марселей два рифа… Впрочем, подождите, прежде, нежели я стану продолжать, надобно выпить последний стакан… Кажется, последний! Дайте сосчитать. Так, черт возьми! Уже шестнадцать, но зато последний стакан должен быть круче. Бой, принеси кипяток, да смотри не налей мне в сапоги, как в прошлый раз… Хорошо. Ну, Томкинс, Смит, наполняйте стаканы, выпьем вместе, и тогда вы услышите конец моей истории, чертовски любопытной! Я бы сам не поверил, если бы не был свидетелем… God damn! Что за дьявольщина?.. Что сделалось с грогом?.. Мистер Томкинс!

Томкинс отведал, но он, по тем же причинам как Эппльбой, не мог совершенно положиться на свой вкус.

— Что-то не хорош! — сказал он. — Смит, докладывай, в чем деле?

Смит с трудом поднес стакан ко рту и наконец проговорил:

— Соленая вода…

— Соленая вода?.. Так и есть, god damn! — вскричал Эппльбой.

— Чистая соль, как Лотова жена! — вскричал его помощник.

— Соленая вода, сударь? — вскричал Джемс в ужасе, ожидая себе соленого на ужин.

— Да! — ответил Эппльбой, выплескивая ему в лицо все, что было в стакане. — Соленая вода! Соленая вода!

— Да в этом виноват, сударь, не я, — возразил Джемс, делая кислую рожу.

— Не ты? Как не ты?.. А кто сказал, что повар трезв?

— Да он притворился совершенно трезвым, сударь.

— Хорошо, хорошо, мистер Томкинс, в случае, если я забуду, потрудитесь внести в ваш утренний рапорт и о котле с соленой водой. Негодяй! Нарушил порядок службы, регулярность моей жизни, оставил меня только с шестнадцатью стаканами… Но мы обстоятельно рассмотрим это завтра, я недаром был первым лейтенантом двадцать лет, я его заставлю выпить весь котел грога с соленой водой, вот и все. Покойной ночи, господа. И смотреть вперед хорошенько… — продолжал лейтенант строгим голосом. — Слышите ли, мистер Смит?.. Этот беспорядок случился во время вахты!

— Слышу, лейтенант, — проворчал Смит. — Но моя вахта уже прошла.

— В таком случае вы простоите на палубе и следующую вахту, — сказал Эппльбой, который был сильно не в духе. — Мистер Томкинс, дайте мне знать, как только рассветет. Бой, приготовь койку… Морской воды подали мне к грогу, мошенники! Но хорошо, мы подумаем об этом завтра.

Эппльбой пошел спать, Томкинс и Смит также отправились по своим каютам. Смиту вовсе не хотелось стоять следующую вахту за то, что повар был пьян и вскипятил морскую воду. Что же касается истории, случившейся в девяносто третьем или четвертом году, я бы рассказал ее моим читателям, если бы знал, но я боюсь, что эта любопытная история никогда не дойдет до потомства.

На следующее утро Томкинс, как обыкновенно, забыл донести своему начальнику о поваре, о кадушке с маслом и о котле с соленой водой, а Эппльбой вспомнил об этом только на третий день, когда гнев его уже давно укротился. На рассвете лейтенант вышел па палубу, протирая свои серые глаза и стараясь проникнуть взором сквозь утренний туман. Свежий отрадный ветерок развевал его седые волосы и прохлаждал его пылающий нос.

Таможенный тендер, которому имя было ‘Проворный’, снялся с якоря и с попутным ветром направил путь к Ниддльсову проходу.

III. Третья яхта

Были ли вы когда-нибудь в Сен-Мало? Если были, то поздравляю вас, а если будете, то советую выбраться из этой проклятой ямы как можно скорее. Наказание, видеть какой-нибудь французский порт! Ни один не стоит этого труда. Правда, они сделали одну или две искусственные гавани, но и тут нет ничего достойного глаз человеческих. Ни входить, ни выходить во всякое время нельзя ни в какой французский порт. То, что французы называют гаванями, просто гадкие тесные ямы, куда можно проникнуть только при известных ветрах и с помощью течений, ямы, окруженные грудами нечистот, кабаками и рыбными торговками. Они годятся для одних только смогглеров.

Собачья яма, называемая французами ‘прекрасным портом Сен-Мало’, имеет, однако ж, довольно приятные окрестности, но моряку тут смотреть совершенно нечего. Создал же Бог такую страну, где честному моряку дают пить кислые чернила, называемые ‘бордосским вином’, и есть какую-нибудь мерзость, до того замаскированную приправами, соусами и прочими ухищрениями кухни, что ты никак не определишь, к какому роду птиц, рыб и четвероногих принадлежит то, чем начиняешь свой желудок! Во Франции, за исключением Парижа, едят всякую дрянь, разумеется, всегда под пышными названиями, и, пожалуй, подадут тебе голову обезьяны, умершей от оспы, назвав ее ‘Singe a la petite verole‘. О комфорте и чистоте там не имеют никакого понятия, и то, что они называют la belle France — самая грязная и оборванная земля на всем протяжении западного берега материка, исключая, быть может, одну Испанию. Их роскошь почиталась бы в Англии нищетой. Напрасно говорят, что жизнь во Франции гораздо дешевле, чем на Британских островах, она дешевле только в том отношении, что там нельзя достать и половины тех предметов удобства и роскоши, в которых вы не в силах отказать себе в Англии, но попробуйте жить во Франции так же, как вы живете в британском городе, есть такую же здоровую и отличную пищу, как в Англии, пить образцовые вина, созревшие под полуденным солнцем, и вы увидите, что это обойдется вам несравненно дороже. Сидите дома, я вам советую. Земля, в которой нет ни одного хорошего трактира, не стоит того, чтобы по ней путешествовать.

Я бы не стал даже упоминать вам о Сен-Мало, если бы не желал обратить особенного внимания на небольшое судно, стоящее у самой пристани, с которой брошена на него доска вместо сходни. Вода весьма мала, оно стоит на мели, и доска туда так круто опускается, что человеку непривычному довольно опасно всходить или спускаться по ней. Это опять яхта, род тендера. С первого взгляда вы не увидите на ней ничего особенного, но она словно маневрирует в крепкий ветер и в сильное волнение и славно ходит с попутным ветром. Яхта эта по своей длине кажется слишком широкой, но зато нос и корма весьма подбористы, пушек на ней нет, для смогглеров это слишком опасно, они берут хитростью то, чего не могут взять силой. Чтобы быть смогглером, надо быть лихим моряком, чрезвычайно ловким и находчивым, без этих качеств как раз попадешься в лапы таможенным. Судно, о котором я говорю, имеет небольшой, но ценный груз — несколько тысяч ярдов кружев, несколько сот фунтов чаю и около сорока анкеров настоящего голландского джина. Смогглеры ждут только крепкого ветра или густого тумана, чтобы сняться с якоря.

На судне один только юнга, остальные ушли оканчивать свои небольшие счеты в кабак, там их человек пятнадцать красивых, проворных, отважных молодцов сидит вокруг стола. Они чрезвычайно веселы, но совершенно трезвы: ночью они идут в море.

Капитан яхты, которой имя ‘Удача’, вот этот прекрасный собою, видный молодой мужчина с черными бакенбардами, которые соединяются у него на самом горле. Его зовут Джек Пиккерсджилль. С первого взгляда можно заметить, что он по своей наружности гораздо выше обыкновенного контрабандиста, манеры его приятны, обращение привлекательно, он почти денди в своем роде. Посмотрите, как вежливо он снимает шляпу вот этому французу, с которым только что расплатился. А между тем во взгляде его видна привычка повелевать и внутреннее чувство превосходства перед французиком. Посмотрите, как он меряет взглядами хозяина с высоты своего сана, хотя он в то же время чрезвычайно вежлив! Дело в том, что Пиккерсджилль происходит от весьма хорошей фамилии и отлично воспитан, но он был сирота, родственники его были богаты и не хотели для него ничего сделать, друзья его были бедны и не могли помочь ему, Джек отправился в Индию мичманом на большом ост-индском корабле, бежал с него и плавал на шхуне, возившей контрабандный опиум в Китай, наконец он возвратился на родину. Ремесло контрабандиста понравилось его предприимчивому характеру, и теперь, собрав небольшой капитал, он снарядил судно на свой счет и располагает отправиться на нем опять в Индию, ‘Свезя в Китай груза два опиума, он возвратится домой , c хорошими деньгами и примет свою настоящую фамилию’.

Вот намерения Пиккерсджилля, и так как он действительно хочет со временем зажить порядочным человеком, то не жует табаку и не употребляет крепких напитков, руки его всегда чисты и украшены кольцами, он нюхает табак не иначе, как из золотой табакерки. Несмотря на все это, люди его знают, что он один из отважнейших и искуснейших моряков, какие когда-либо ходили по палубе. Пиккерсджилль — большой весельчак, остер, как бритва, и умеет рассчитывать свои выгоды, кружева принадлежат ему, если он на пути в Китай доставит их благополучно в один лондонский магазин, то может отсчитать себе несколько тысяч фунтов стерлингов.

Этот небольшого роста миловидный молодой человек — помощник и товарищ капитана. Он ловок, как обезьяна, смышлен и никогда не теряется в затруднительных положениях, он всегда мастерски из них вывертывается — важное достоинство для помощника капитана контрабандистов. Его зовут Корбетом, он всегда весел, полуморяк, полукупец, знает все языки и все ярмарки, разъезжает по морю и в Лондоне делает свое дело не хуже всякого торговца, живет для настоящего и смеется над будущим.

Вот еще маленький, насквозь проспиртованный старичок с длинными седыми волосами, жирным лицом и носом, похожим на вопросительный знак. Его можно называть штурманом судна. Он иногда съезжает на берег во Франции, но у английских берегов вы никакими силами не сманите его с яхты. Когда ему поручили груз, он с той минуты как будто прикован к палубе и уже, несмотря ни на какие штурмы, туманы и течения, явится в назначенном месте. Все таможенные знают Моррисона очень хорошо, но не смеют нападать на него, потому что он как раз завлечет их куда-нибудь в гибельное место. Он знает каждый мыс, залив, каждый закоулок, каждое ущелье обоих берегов, и, кроме того, он глубоко изучил все течения и малейшие их перемены в целом Канале.

Таковы герои яхты ‘Удача’.

Из этого видно, что Джек Пиккерсджилль имеет превосходных помощников в Корбете и Моррисоне, прочие его люди — славные моряки, народ проворный, деятельный и послушный.

— Теперь, друзья, вы можете потребовать себе еще один литр вина, и чтобы он был последний, вода прибывает сильно, и скоро снимет с мели нашу ‘Удачу’. К тому же грешно упускать попутный ветер. Как ты думаешь. Моррисон, будет ли туман?

— Я сейчас рассматривал горизонт, капитан, и если ветер не переменится, отвечаю головой, что через три часа будет славный туман.

— Это не мешает. Корбет, устроился ли ты с Дювалем?

— Да, только он страстный охотник торговаться и непременно просит уступки.

— Бог с ним! — сказал Пиккерсджилль. — Жаннета, подай нам бутылку ‘Вольна’ одиннадцатого года и три стакана.

Жаннета, хорошенькая служанка, вскоре явилась с вином, которого, кроме капитана ‘Удачи’, редко кто требовал.

— Вы уходите сегодня ночью? — сказала она, ставя перед ним бутылку.

Пиккерсджилль кивнул головой.

— Я видела странный сон, — продолжала она, — мне приснилось, будто все вы взяты были таможенными и заключены в тюрьму, я пришла посмотреть на вас и не узнала ни одного: вы все так переменились!

— Ничего нет мудреного, Жаннета, ты не первая из тех, которые не узнают своих друзей в несчастьи.

— О, что вы это, я вовсе не такая!

— Конечно, нет, Жаннета, ты премилая девушка, и я на тебе непременно женюсь как-нибудь на днях, — сказал Корбет.

— Любопытно бы дожить до этого дня, — ответила Жаннета, смеясь. — Вы уже третий год обещаете жениться на мне, каждый раз, как бываете здесь.

— Что ж, это показывает, что я постоянен!

— Да, но дело все-таки не подвигается.

— Он мне нужен, Жаннета, я не могу теперь без него обойтись, — сказал капитан. — Но подожди еще немного… это устроится, а между тем вот пятифунтовик в прибавок к твоей копилке.

— Merci bien, капитан.

Жаннета, выходя из комнаты, погрозила Корбету пальцем и прибавила с улыбкой:

— Злой!

— Ну, Моррисон, помоги нам скорее опорожнить эту бутылку, и потом все вместе отправимся на ‘Удачу’.

— Зачем эта девушка приходит сюда со своими глупыми снами? — сказал Моррисон, садясь подле Корбета. — Я не люблю этих вещей. Когда она рассказала, что видела нас в когтях таможенных собак, я смотрел в окно на двух голубей, белого и сизого, и сказал себе:

— Если сизый слетит с места первый, я буду в тюрьме на этой неделе, если же белый, я безопасно возвращусь сюда…

— И что ж? — спросил Пиккерсджилль, смеясь.

— Да вышло плохо! Проклятый сизый голубь слетел первый, — ответил Моррисон, отпив из своего стакана и ставя его с глубоким вздохом на стол.

— Ну, Моррисон, у тебя должно быть куриное сердце, если ты испугался сизого голубя, — сказал Корбет, глядя с улыбкой в окно. — Вот он воротился и опять сидит подле белого.

— В первый раз в жизни слышу я подобный упрек! — вскричал Моррисон в бешенстве.

— Да ты его и не заслуживаешь, — возразил Пиккерсджилль. — Ведь Корбет только пошутил.

— Теперь я попробую испытать счастья, посмотрим, буду ли я в тюрьме: мой злой предвестник будет так же сизый голубь, как и у тебя, Моррисон.

Пиккерсджилль и все матросы встали и подошли к окну, чтобы видеть гадание Корбета. Сизый голубь взмахнул крыльями и подсел ближе к белому, белый поднялся и перелетел на соседнюю крышу.

— Браво, белый голубь! — вскричал Корбет. — Это значит, что я через неделю возвращусь сюда.

Все, смеясь, уселись по местам, и даже лицо Моррисон а прояснилось. Он взял стакан, налитый Пиккерсджиллем, и сказал с улыбкой:

— Твое здоровье, Корбет, все это было вздор, потому что я без тебя не могу попасть в тюрьму. Все мы плаваем на одном судне, а когда вы меня оставляете одного, то всегда увозите с собой все, что только есть, и тогда никто не имеет права схватить меня. За успех нашего предприятия!

— Выпьем все этот тост, друзья, а потом на судно! — сказал капитан. — За удачу нашей ‘Удачи’.

Пиккерсджилль и все присутствовавшие встали, выпили свои стаканы, поставили их вверх дном на стол и скорыми шагами пошли к пристани. Через полчаса ‘Удача’ вышла из гавани Сен-Мало.

IV. Портленд-Билль

‘Удача’ снялась с якоря из Сен-Мало со свежим попутным ветром накануне отправления ‘Стрелы’ из Бернпуля. ‘Проворный’ вышел из Портсмута днем позже.

Яхта ‘Стрела’, как мы уже сказали, шла в Коусс, к острдву Байту. ‘Проворный’ должен был крейсировать около Портсмута: он спустился в Вестбе, по другую сторону Портленд-Билля, куда шла и ‘Удача’ со своей Контрабандой.

Ветер дул тихо, и по всем признакам надобно было ожидать хорошей погоды, когда ‘Удача’ в десять часов вечера увидела портлендские маяки, не имея возможности выгрузиться в эту ночь, смогглер привел к ветру и лег в дрейф.

В одиннадцать часов портлендские маяки были усмотрены и таможенной яхтой. Лейтенант Эппльбой вышел на палубу, взглянул на огни и потом опять возвратился в каюту допивать положенные семнадцать стаканов. В полночь яхта ‘Стрела’ тоже увидела маяки и продолжала идти своим курсом, едва справляясь с сильным течением.

Настало утро, горизонт был ясен. Лучше всех смотрели вперед, без сомнения, смогглеры, они и враги их, находившиеся на таможенной яхте, обыскали все море бдительными взорами, яхта ‘Стрела’ оставалась нейтральной.

— Две яхты в виду, капитан, — сказал Корбет, стоявший на вахте, между тем как Пиккерсджилль, проведя всю ночь на палубе, бросился в койку, чтобы несколько отдохнуть.

— Кто они такие? — спросил Пиккерсджилль вскочив в мгновение ока.

— Одна просто частная яхта, другая, кажется, сколько я могу рассмотреть в эту пасмурную погоду, вооружена в виде тендера и не кто иная, как наша старая приятельница.

— Как? Старый черт Эппльбой?

— Да, похож на него, но еще не рассвело, нельзя рассмотреть.

— Хорошо, при этом тихом ветре он ничего не может сделать, мы на ветру и успеем показать ему пятки. Но уверен ли ты, что другое судно — частная яхта?

— Да, паруса прекрасные, не казенные.

— Ты прав, — сказал Пиккерсджилль. — Это частная, потешная яхта. И опять-таки ты угадал: другая тендер, и действительно старый ползун ‘Проворный’. Этот дурак идет к нам за джином, верно, ему уже пить нечего. Покуда нет никакой опасности, Корбет, разве настанет мертвая тишь, тогда придется нашим товарам спасаться на шлюпке, так как скоро Эппльбой начнет спускать свои. Теперь мы еще от него в четырех милях. Наблюдай хорошенько за его движениями и, если он вздумает спускать гребные суда, тотчас дай мне знать. Сколько у нас ходу?.. Четыре узла!.. Хорошо, мы их скоро измучим.

Положение трех яхт было следующее: ‘Удача’ находилась около четырех миль от Портленд-Билля в заливе Вестбе, таможенный тендер был подле самого мыса, а яхта лорда вне залива, мили на две от смогглера и на пять или шесть от ‘Проворного’.

— Два судна в виду, сударь, — сказал Смит, сойдя в каюту к Эппльбою.

— Хорошо, — ответил лейтенант, повернувшись в койке на другой бок.

— Говорят, что одно из них ‘Удача’, — промолвил Смит.

— Что, что, ‘Удача’?.. Ну, да я ее знаю. Я уже раз двадцать обыскивал ее и всегда находил без груза. Куда она держит курс?

— К западу, однако говорят, что она лежала в дрейфе, когда в первый раз ее увидели.

— В таком случае она с грузом.

Мистер Эппльбой выбрился, оделся и вышел наверх.

— Да, — сказал лейтенант, протирая заспанные глаза, чтобы лучше видеть в трубу, — это ‘Удача’. Все наверх! Прибавить парусов! А кто там еще?

— Не знаю, сударь, кажется, тендер.

— Тендер?.. Да, может быть, это, видно, другая таможенная яхта, крейсирующая здесь. Мистер Томкинс, ставьте все паруса, подымайте флаг и палите, она поймет, что мы хотим сказать, ей ‘Удача’ не так хорошо известна, как нам.

Через несколько минут ‘Проворный’ шел под всеми парусами, он поднял свой таможенный вымпел и выпалил из пушки. Смогглер, видя себя узнанным, также поставил все паруса и продолжал идти своим курсом.

— Палят из пушки, сударь, — донес один из команды потешной яхты господину Стюарту.

— Слышу, дай-ка мне трубу… таможенный тендер, значит, тот должен быть смогглер.

— Он только что поставил все паруса, сударь.

— Да, это смогглер, без всякого сомнения, надобно донести милорду… Не терять его из виду!

Мистер Стюарт донес лорду Бломфильду о происшествии. Лорд и все мужчины вышли на палубу, вскоре потом явились и дамы, которым хозяин судна сообщил эту новость через дверь каюты.

Смогглер шел скорее таможенного тендера и быстро удалялся.

— Не прикажете ли поворотить, милорд? — спросил мистер Стюарт. — Он у нас прямо перед носом, а тогда будет между нами и берегом и уж, конечно, не ускользнет.

— Поворачивайте, любезный Стюарт, — сказал лорд, — наш долг содействовать исполнению законов.

— Это нехорошо с вашей стороны, батюшка, — сказала мисс Сесилия. — Зачем вы обижаете этих добрых смогглеров? Они привозят кружева, блонды, ленты, перчатки и такие миленькие вещицы из Парижа!

— Мисс Сесилия, — заметила ей тетка, — вы еще слишком молоды и не должны давать советов.

Яхта поворотила и, при всей своей превосходной ходкости, отнимала у смогглера последнюю надежду уйти, но догнать — одно дело, а взять — другое.

— Выпалите в него из пушки, — сказал лорд. — Это испугает их, и они, верно, не осмелятся проходить у нас перед носом.

Пушка была заряжена, последовал выстрел, но так как яхта лорда находилась от смогглера более, нежели на одну милю расстояния, то ядро упало на три четверти мили от ‘Удачи’.

Лорд и его гости были разгорячены преследованием, но ветер начал стихать и наконец совершенно стих.

Таможенный тендер спустил свои гребные суда, которые быстро приближались к смогглеру.

— Спускайте шлюпку, мистер Стюарт, надобно помочь таможенным, теперь совершенный штиль.

Шлюпку спустили на воду, шесть гребцов вскочили в нее и вслед за ними Стюарт и лорд Бломфильд.

— Вы не берете ружей? — спросил Готен.

— Смогглеры нынче не сопротивляются, — ответил Стюарт.

— В таком случае вы идете на самый смелый подвиг, — сказала мисс Сесилия. — Желаю вам радости.

Лорд сгоряча не расслышал этого замечания, они помчались к смогглеру.

В это время шлюпки таможенного судна были на пять миль от ‘Удачи’, а яхта лорда — на три четверти мили, у самого входа в зализ. Пиккерсджилль, разумеется, следил за движениями яхты: он видел, как она палила из пушки, как подняла вымпел и флаг, как пустилась за ним в погоню.

— Хорошо же, — сказал он. — Это самая черная неблагодарность, быть преследуемым теми, для кого трудишься. Но они мне за это поплатятся, пусть только подойдут поближе, я не люблю таких штук!

Таможенные шлюпки гребли изо всех сил. Пиккерсджилль внимательно смотрел на них.

— Что теперь делать? — спросил Корбет. — Не спустить ли нам своей четверки?

— Да, — ответил Пиккерсджилль — надобно спустить и нагрузить всем, что только стоит этого труда, во-первых, мы в состоянии грести сильнее их, а во-вторых, они препорядочно устанут, прежде нежели доберутся до нас. Не увидать им даже нашей струи. Но я не оставлю судна, пока они не приблизятся на полмили. Анкерки надобно затопить, чтобы они не имели права конфисковать пашей ‘Удачи’. Приготовься спустить их с носу по правую сторону, чтобы эти собаки могли присягнуть, что не видали их. А между прочим у нас еще добрые полчаса впереди.

— Да и не к чему торопиться! — оказал Моррисон. — Хоть все-таки не мешает приготовиться на всякий случай… Но через полчаса, клянусь, мы скроемся у них из виду. Смотрите сюда, капитан, — продолжал он, показывая на густое белое облако в восточной стороне неба. —

Ведь оно идет прямо на нас!

— Так, Моррисон, но еще неизвестно, кто подойдет скорее, таможенные или туман. Ба, это что? На нас правит шлюпка с яхты?

Пиккерсджилль посмотрел в трубу.

— Да, это шестерка со ‘Стрелы’, я вижу имя, написанное золотыми буквами на носу. Прекрасно, добро пожаловать!.. Мы не станем с ними церемониться, они не имеют предписаний от адмиралтейства и должны приготовиться к последствиям, этих господ бояться нечего. Достаньте подножки и ганшпуги, молодцы. Шестеро гребут, а трое сидят на корме… Если бы в каждом из них было по десятку чертей, и тут они нас не возьмут!..

Через несколько минут лорд был подле самого смогглера.

— На шлюпке, эй! Что вам надобно?

— Сдавайтесь, во имя короля!

— Кому? Чему? За что мы будем сдаваться? Мы английское купеческое судно и идем вдоль берега.

— Греби сильнее, ребята! — вскричал Стюарт. — Я королевский офицер!.. Мы вас знаем.

Шлюпка пристала к борту, и мистер Стюарт и все гребцы вскочили на тендер контрабандиста.

— Что ж, господа? Что вам угодно?

— Вы смогглеры, мы берем вас. Отговариваться нечего… Вот бочонки с крепкими напитками.

— Мы никогда и не говорили, что мы не смогглеры, — ответил Пиккерсджилль. — Но кто вы такой? Вы, кажется, не принадлежите к королевскому флоту и не состоите на жалованьи у таможни?

— Нет, но мы имеем вымпел и считаем себя обязанными защищать законы.

— Да кто же вы?

— Я лорд Бломфильд, пэр Соединенных Королевств.

— В таком случае, милорд, позвольте вам сказать, что вы по званию своему обязаны только писать законы, а исполнение их можете предоставить другим, хоть, например, этим господам, которые у нас теперь за кормою. Зачем вам мешаться не в свое дело? Мы не сделаем вам никакого зла, потому что вы действовали только словами, но зато мы постараемся отнять у вас возможность вредить нам. Подите-ка сюда, наши молодцы!.. Теперь, милорд, сопротивление бесполезно, нас вдвое против вас. Не угодно ли вам самим сдаться?

Лорд Бломфильд и Стюарт заметили, в какой просак они попали.

— Вы можете делать, что вам угодно, но вспомните, что таможенные шлюпки недалеко, — сказал Стюарт.

— А где таможенный волк?.. Потрудитесь мне его показать! — возразил Пиккерсджилль.

Стюарт взглянул и увидел, что тендер скрылся в тумане.

— Через пять минут, сударь, и шлюпки его скроются точно так же из виду, да вместе с ними и ваша яхта, я потому, кажется, нам их нечего опасаться.

— В самом деле, милорд, не лучше ли нам возвратиться? — сказал Стюарт, видя, что Пиккерсджилль прав.

— Нет, уж извините, господа! — вскричал Пиккерсджилль. — Вы еще не так скоро попадете на свою яхту, как воображаете. Выберите-ка все весла из этой шлюпки, молодцы, да бросьте им пару наших коротких гребков и один крюк, чтобы им было чем пристать к берегу. Если кто-нибудь вздумает противиться — за борт! Вы, может быть, не заметили, милорд, что вы принялись за ремесло пирата на этих водах?

Стюарт взглянул на лорда, смогглер говорил правду. Люди с яхты не могли ничему препятствовать, весла были вынуты, а их самих опять посадили в шлюпку.

— Милорд, — сказал Пиккерсджилль, — ваша шлюпка готова, не угодно ли вам отправиться, и вы, сударь, также. Да потрудитесь поспешить, господа. Мне бы очень неприятно было наложить руки на государственного сановника или на лейтенанта королевского флота, будь он даже в бессрочном отпуску.

Лорд был отведен и посажен в шлюпку двумя смогглерами. Стюарт сам последовал за ним.

— Ваши весла, милорд, будут оставлены у вайтмоутской таможни. Смею надеяться, что этот урок научит вас вперед не мешаться в чужие дела.

Смогглеры оттолкнули от борта лорда Бломфильда и его спутников, через несколько минут они погрузились в туман, который покрыл также яхту и таможенные шлюпки. В это же время задул легкий ветерок с востока.

— Приведи к ветру, Моррисон, — сказал Пиккерсджилль. — Нам надобно выбраться из залива, эти дураки будут, наверно, грести по прежнему направлению, воображая нас там, да и Эппльбой туда же спустится.

Пиккерсджилль и Корбет разговаривали некоторое время вполголоса, потом капитан велел спуститься на два румба.

— Никто ни слова, друзья! — сказал Пиккерсджилль… — И дайте мне знать, если кто из вас услышит выстрел или звук колокола.

— Пушка!.. Близехонько от нас, капитан, — донес един из матросов. — Выстрел был слышен прямо перед носом.

— Хорошо. Держать так. Подите сюда, молодцы. Нам сегодня нельзя выгрузиться в заливе, потому что на берегу видели, как таможенный тендер гнался за нами, это, наверное, подняло на ноги всю таможенную команду. Теперь, друзья, я решился вот на что, эти господа с потешной яхты вообразили себе, что имеют право взять нас, в отмщение им я намерен овладеть их судном. Тогда мы уйдем от самого сатаны и можем, не навлекая на себя ни малейшего подозрения, идти, куда нам угодно, и выгрузить товары на берег безо всякого препятствия. Я буду держать вдоль ее борта, там осталось очень мало рук, но не делайте зла никому, будьте вежливы и исполняйте в точности мои приказания. Моррисон с четырьмя человеками и юнгой останутся на ‘Удаче’ и отведут ее во Францию, в Шербург, куда и мы вскоре явимся на прекрасной яхте, какой французы еще и во сне не видали.

Через несколько минут снова раздался выстрел. Все гости лорда на яхте, в особенности дамы, сильно встревожились: туман был до такой степени густ, что в нескольких саженях нельзя было различить предметов. Они видели, как их шлюпка пристала к борту смогглера, но не видели, как она отвалила без весел и как билась против сильного течения. Тогда туман уже совершенно прикрывал лорда и его сподвижников. На ‘Стреле’ оставалось только трое матросов, так что в случае свежего ветра ей пришлось бы плохо, и притом не было ни одного человека, который бы умел безопасно привести судно в гавань. Мистер Готен принял командование яхтой и приказал палить из пушек, чтобы дать знать шлюпке о своем месте. Заряжали уже четвертую пушку, как вдруг показался из тумана смогглер.

— Вот они! — вскричали матросы. — Они привели с собой приз! Да здравствует ‘Стрела’!

— На тендере, эй! Приставайте к нам!

— В этом-то и состоит мое намерение, господа, — ответил Пиккерсджилль, перескакивая со своего тендера на яхту со всеми смогглерами.

— Кой черт! Кто вы такой? — вскричал мистер Готен.

— Этот же самый вопрос предложил я лорду Бломфильду, когда он меня абордировал, — ответил Пиккерсджилль, вежливо кланяясь дамам.

— Хорошо, да какого же черта вам надобно?

— Точно тот же вопрос предложил я лорду Бломфильду, — ответил Джек Пиккерсджилль.

— Где лорд Бломфильд? — спросила испуганная мисс Сесилия, подходя к смогглеру. — В безопасности ли он?

— Да, мисс. По крайней мере я знаю, что он на своей шлюпке, со своими людьми и не потерпел от нас ни малейшего оскорбления. Но извините, сударыня, ежели я покорнейше попрошу вас сойти вниз, пока я буду говорить с этими господами. Не беспокойтесь, мисс… вы не подвергнетесь ни малейшей невежливости, я овладел яхтой только на время.

— Овладел яхтой! — вскричал Готен.

— Да, сэр, потому что хозяин ее хотел овладеть моим судном. Я всегда считал этакие красивые яхты судами, созданными для удовольствия и плавающими для забавы своих хозяев, на поверку вышло иначе. Хозяин этой яхты счел нужным нарушить нейтралитет и напасть на человека, который не сделал ему никакого зла, и я в отмщение беру его яхту.

— Но что же вы хотите делать, сударь?

— Просто поменяться с вами на несколько дней. Вас, господа, я пошлю на свой тендер работать, исправлять смогглерское дело, а сам останусь здесь с дамами и буду кататься на вашей яхте.

— Но, милостивый государь, я полагаю…

— Не полагайте ничего. Я уже вам объявил свои намерения, и этого довольно, мне бы не хотелось, господа, прибегать к насильственным мерам, я требую повиновения. У вас, кажется, осталось только три человека, этого недостаточно, тем более, что вам несколько дней не удастся видеть лорда Бломфильда к остальной части вашего экипажа. Уважение к дамам, даже самое человеколюбие, не позволяет мне оставлять вашего судна в таком положении. И так как мне нужны руки для доставления моего тендера в один французский порт, то покорнейше прошу вас, господа, пересесть на него и присоединиться там к моим людям. Это единственный знак благодарности, который я от вас принимаю. Вам, господа, будет неловко работать в ваших щегольских костюмах, потрудитесь, одолжение мне, надеть вот эти…

Корбет бросил им несколько толстых фланелевых рубашек, байковых курток и смоленых матросских шаровар. После слабого и бесполезного сопротивления господа Готен, Оссультон, Вогген и Сигров в одежде контрабандистов были переведены со ‘Стрелы’ на ‘Удачу’

Три матроса, оставшиеся на яхте, и слуга господина Оссультона, наряженный так же, как его господин, были тоже отправлены на тендер Пиккерсджилля и содержались там пленниками в трюме. Корбет и смогглеры, отряженные Джеком на яхту, в несколько минут перетащили на нее весь груз с контрабандного судна, кроме анкерков, а шлюпку взяли на бокштоф. Моррисон получил наставления своего капитана, и суда расстались: ‘Удача’ пошла в Шербург, а ‘Стрела’ направила курс вдоль берега Англии к западу. Через час после этого обмена туман прочистился, и Пиккерсджилль увидел, что таможенный тендер лежал в дрейфе и ждал свои шлюпки, гребшие изо всех сил назад. Моррисон был уже на три мили вне залива, а лорд с товарищами употребляли разные средства, чтобы их как-нибудь течением прибило к Портленду. Только что таможенные шлюпки пристали к борту ‘Проворного’, он снялся с дрейфа и под всеми парусами пустился в погоню за ‘Удачей’, не обращая внимания на яхту и не заботясь о шлюпке, которую течением несло в залив Вестбе.

V. Переодевание

— Ну, Корбет, кажется, что дела наши устроены, — сказал Пиккерсджилль. — Но теперь дела в сторону, надо позабавиться. Мне кажется, Корбет, что вот это платье будет тебе впору, а костюм того красивого молодца, который говорил со мною, придется мне, переоденемся и пойдем завтракать к дамам.

Пиккерсджилль надел платье Готена, а Корбет — Оссультона. Позвал буфетчика, который, разумеется, не посмел ослушаться, он явился, дрожа как лист.

— Буфетчик, ты отнесешь это платье вниз, — сказал Пиккерсджилль. — И заметь, братец, что теперь я командую яхтой, пока я здесь, ты должен отдавать мне то же почтение, как лорду Бломфильду, и, говоря со мною, обращаться ко мне, как к пэру Соединенных Королевств. Приготовь обед и завтрак и помни, чтобы все было так же хорошо, как при твоем прежнем господине. Я ни за что не допущу, чтобы дамы имели малейший повод к неудовольствию и чтобы они обедали или завтракали не так роскошно, как прежде. Ты передашь мои приказания повару, а теперь, зная мои желания, позаботься, любезнейший, чтобы все было исполнено в точности. Если ты вздумаешь не повиноваться, не забудь, что мои люди здесь и что мне стоит только поднять кверху палец, и ты за бортом. Совершенно ли ты меня понял?

— Да, сэр, — ответил, запинаясь, буфетчик.

— Сэр? А что я тебе сейчас говорил? Я — милорд, понимаешь?

— Да, милорд.

— Скажи мне, чье платье надел этот господин?

— Господина… господина Оссультона, кажется, сэр… милорд… извините-с.

— Хорошо, в таком случае не смей называть его иначе, как господином Оссультоном.

— Слушаю, милорд! — И буфетчик, возвратившись в свою каюту, должен был выпить две рюмки водки, чтобы не упасть в обморок.

— Кто они таковы? Что они, мистер Меддокс? — вскричала горничная, заливаясь слезами.

— Пираты… необузданные… свирепые… кровожадные пираты! — ответил буфетчик.

— Ох! — вскричала горничная. — Что будет с нами, бедными, беззащитными женщинами!

Она побежала в каюту и сообщила там роковую весть. Дамы находились в весьма незавидном положении. Старшая мисс Оссультон нюхала спирты и соли, мучимая неизвестностью и оскорбленной гордостью, мистрисс Лессельс плакала потихоньку, мисс Сесилия была печальна. Ее маленькое сердце билось от страха и опасений. Как вдруг вбежала горничная.

— О миледи! О мисс! Ах, мистрисс Лессельс! Мы погибли! Я узнала все… Это необузданные, свирепые, кровожадные пираты!

— Милосердное небо! — вскричала старая дева. — Но я уверена, что они не решатся…

— Ах, ма-ам, они решатся на все! Они сейчас хотели выбросить в море буфетчика, перерыли все чемоданы, оделись в лучшее платье наших господ… Капитан их сказал буфетчику, что он лорд Бломфильд и что, если тот осмелится называть его иначе, он разрежет его горло от уха до уха, а если повар не изготовит им хорошего обеда, злодей этот отрежет ему правую руку и заставит его самого съесть ее без соли и перца!

Старая мисс Оссультон впала в истерический припадок. Мистрисс Лессельс и мисс Сесилия бросились к ней на помощь. Молоденькая мисс не забыла, однако же, вежливости Пиккерсджилля, когда он вступал во владение яхтой, и потому она не вполне верила рассказам горничной, хотя страх за себя и за отца сильно ее тревожил. Приведя в чувство тетку, мисс Сесилия надела шляпку, лежавшую на софе.

— Куда ты, моя милая? — спросила мистрисс Лессельс…

— Наверх, — ответила мисс Сесилия. — Я хочу, я должна говорить с этими людьми.

— Боже праведный! Куда ты идешь?.. Стой! Разве ты не слыхала, что говорила Лиза?

— Слышала, тетушка. Но я не могу долее ждать.

— Не выпускайте ее!.. Они ее убьют! Они ее… Она с ума сошла!

Но Сесилию никто не останавливал, и она преспокойно вышла из каюты. Поднявшись по лестнице, она увидела Джека Пиккерсджилля и Корбета, прохаживающихся взад и вперед но палубе, один из смогглеров стоял у руля, прочие расселись по палубе, словом, все было в том же порядке и так же тихо и спокойно, как прежде. Только что Сесилия показалась, Джек снял шляпу и поклонился ей весьма вежливо.

— Я не знаю, с кем имею честь говорить, мисс, ко мне чрезвычайно лестно видеть знак вашего доверия. Вы видите — и смею вас уверить, что вы не ошибаетесь, — вы изволите видеть, что мы не лютые звери.

Сесилия взглянула на Пиккерсджилля более с удивлением, нежели со страхом. Платье Готена было ему совершенно впору, он казался весьма ловким и красивым мужчиной и не имел ничего разбойничьего в своей физиономии, вместе с тем, подобно Корсару Байрона, он был ‘полужесток, полунежен’. Она не могла удержаться от мысли, что встречала на лондонских балах и в модных собраниях людей гораздо менее comme it faut, нежели свирепый, кровожадный пират.

— Я осмелилась прийти сюда, сэр, — произнесла мисс Сесилия нетвердым голосом, — просить, как милости, чтобы вы объявили мне ваши намерения насчет яхты и насчет дам.

— В таком случае позвольте вас еще раз поблагодарить за ваше доверие. План мой уже составлен, и я буду отвечать вам чистосердечно. Но вы дрожите… позвольте вам предложить стул. Чтобы устранить ваши опасения, я буду говорить коротко и ясно. Судно это я намерен возвратить тем, кому оно принадлежит, со всеми вещами, какие на нем находились до моего прибытия и которые будут свято сохранены. Что касается вас, мисс, и прочих дам, даю вам честное слово, что вам опасаться совершенно нечего. С вами будут обращаться с полным уважением, особы ваши неприкосновенны, и через несколько дней вы соединитесь с вашими родными и друзьями. В исполнении этого я вам клянусь всем, что только есть для меня священного в этой жизни, но хочу еще прибавить несколько условий, которые, впрочем, будут не слишком строги.

— Но, — ответила Сесилия, почти совершенно оправившись, потому что Пиккерсджилль стоял подле нее с самым почтительным видом, — но вы, если я не ошибаюсь, капитан контрабандистов?.. Сделайте милость, ответьте мне еще на один вопрос: что сталось с лордом Бломфильдом и его спутниками? Он мой отец.

— Я оставил вашего батюшку в его собственной шлюпке, не тронув никого из них, благородная мисс, но я отнял у них весла.

— Так он погибнет! — закричала Сесилия, закрывая глаза платком.

— О нет, он теперь уж, вероятно, на берегу. Я только отнял у него средство помочь таможенному тендеру овладеть мною, но не лишил возможности добраться до берега. Не всякий бы это сделал после того, чему он хотел подвергнуть меня и моих товарищей.

— Я просила его не ездить! — сказала Сесилия. — Я говорила ему, что это нехорошо и что ему не за что ссориться со смогглерами.

— Благодарю вас и за это, — ответил Пиккерсджилль, — и теперь, мисс… Извините, я не имею чести знать фамилии вашего батюшки.

— Оссультон, — сказала мисс Сесилия, глядя на Пиккерсджилля с возрастающим удивлением.

— Так, с вашего позволения, мисс Оссультон, я хочу вас сделать моей поверенной. Извините, что я так свободно выражаюсь, но это только потому, что я хочу совершенно уничтожить ваш страх и ваше недоумение. Я должен вас предуведомить, что не могу дозволить объявить мои намерения всем, находящимся здесь на судне. Я чувствую, что могу ввериться вам, потому что вы отважны, а где отважность, там всегда можно найти и прямодушие. Осмеливаюсь спросить вас, будете ли вы столь снисходительны, что согласитесь хранить мою тайну?

Сесилия подумала. Мысль быть поверенной контрабандиста, ‘пирата’, останавливала ее, но подробное знание его намерений, хоть и нельзя будет открыть их никому, могло быть для нее важным. Не удастся ли несколько смягчить его? Хуже ничего не могло случиться. Следовательно, есть надежда, что ее положение изменится к лучшему, и в этом не было ни малейшего сомнения. Вежливость Пиккерсджилля внушила ей доверие, и хотя он попирал законы своего отечества, однако же в глазах ее был человек весьма почтенный, потому что знал законы светских приличий. Маленькая мисс Сесилия, как вы это уже заметили, имела много смелости, и она решилась ответить.

— Если секрет, которого вы требуете, не навлечет никому зла и меня не поставит в неловкое положение, я согласна.

— Я не в состоянии оскорбить мухи, мисс Оссультон, разве только для своей собственной защиты, и столько питаю уважения к вам, что не осмелюсь употребить во зло вашей снисходительности. Позвольте мне быть чистосердечным, тогда вы, может быть, увидите, что другие на моем месте поступили бы совершенно так же, не показав и половины моей уверенности. Батюшка ваш, безо всякого права, вздумал вмешиваться в мои дела, я мог быть взят, заключен в тюрьму, осужден, выслан из отечества, может быть, лишен жизни. Я не намерен защищать смогглерства, довольно, если я скажу, что есть известные наказания за нарушение известных законов и что я рискую им подвергнуться. Лорд Бломфильд не был уполномочен правительством предупреждать ввоз некоторых товаров, он сделал это самовольно, и если бы я выбросил в мора его и всех его спутников, то был бы совершенно прав, потому что каждому позволено защищаться, и в подобных случаях именно так и делается. Ваш батюшка превратил свою яхту в таможенного ползуна, не удивляйтесь же, если я из нее сделаю смогглера и ваших кавалеров пожалую в контрабандисты. Я уже нарядил их в смогглерскую одежду и отправил на моей ‘Удаче’ в Шербург, они выйдут там на берег в безопасности. Сам я, со своим товарищем, оделся, как вы видите, для шутки в их костюмы. Цель моя, во-первых, свезти свой груз, который теперь здесь, в Англию, а во-вторых, отомстить вашему батюшке и его приятелям за их злые намерения тем, что я займу их место и наслажусь один удовольствиями катания по морю с их дамами и на их яхте. Собственность милорда, как я сказал, священна, я буду только распоряжаться как хозяин его съестными припасами и винами, но все эта не доставит мне еще ни малейшего удовольствия, если находящиеся здесь дамы не будут сидеть за одним со мною столом, как они сидели с вашим батюшкой и, его друзьями.

— Я не думаю, чтобы они на это согласились, — сказала мисс Сесилия.

— А я, напротив, уверен в этом. От этого будет зависеть не только освобождение яхты и их самих, но даже их дневная пища. Я представляю вам самим решить, не лучше ли согласиться для общего блага? Я уполномочиваю вас, сударыня, объявить прочим дамам, что каковы бы ни были их поступки, они будут совершенно безопасны от грубости и насилия, но я не ручаюсь, чтобы они не проголодались, ежели, при всей моей вежливости, они будут так неблагодарны, что откажутся удостоить меня своего общества.

— Так вы хотите голодом принудить нас к повиновению?

— Разумейте это, сударыня, как вам угодно, но я вам замечу только то, что на вежливость между людьми благовоспитанными должно отвечать вежливостью и что такого человека, как я, не благоразумно оскорблять грубостями.

— Вы очень убедительны, — сказала мисс Сесилия. — Что касается меня, то я готова пожертвовать всем, чтобы избавить батюшку от малейшей неприятности. С вашего позволения, я пойду в каюту успокоить наших спутниц, тайна ваша будет сохранена, но я должна вам сказать, что, по моим летам, не имею никакого влияния на тех, кто меня старше, прошу на меня не гневаться, если убеждения мои будут отвергнуты. Могу ли я сообщить ваши намерения одной замужней даме, которая находится здесь на судне?.. Замужней женщине? Тогда, может быть, требования ваши будут исполнены… чего я от всей души желаю только для того, чтобы как можно скорее увидеть батюшку и родных.

— И избавиться от моего общества, — заметил Пиккерсджилль с ироничной улыбкой. — Без малейшего сомнения, я согласен. Но я забыл сказать вам еще об одном: я желаю доставить себе и вам маленькое удовольствие особенного рода. Вы будете меня ненавидеть, но это не помешает вам участвовать в общей потехе. Как вы нас отрекомендуете своим дамам? Вы не должны знать наших имен, это могло бы впоследствии повлечь за собою разные неудобства… Прежде чем вы сойдете вниз, позвольте, сударыня, представить вам моего друга, господина Оссультона, — прибавил Пиккерсджилль, показывая на Корбета, который снял шляпу и вежливо поклонился.

Мисс Сесилия не могла удержаться от улыбки.

— И, — продолжал Пиккерсджилль, — приняв командование яхтой вместо вашего батюшки, мне необходимо принять и его имя. Пока я здесь, я лорд Бломфильд, позвольте вам отрекомендоваться под этим именем. Иначе называть меня нельзя, и я решительно не позволяю. Вы можете быть уверены, мисс Оссультон, в моей отеческой нежности и желании доставить вам всевозможное удовольствие.

Если бы Сесилия дала полную волю своим чувствам, она бы расхохоталась, как безумная, но это было бы слишком неприлично. Забавность случая ободрила ее еще более, и она довольно весело спустилась в каюту.

Мисс Оссультон и мистрисс Лессельс ожидали возвращения Сесилии с величайшим нетерпением, они не знали, что думать о ее продолжительном отсутствии, а сами не осмеливались выйти на палубу. Мистрисс Лессельс хотела было идти, рассчитывая, что если эти морские разбойники в самом деле так неукротимы, свирепы и кровожадны, как говорила Лиза, та чем скорее их неукротимость, свирепость и кровожадность совершатся, тем лучше, но мольбы и крики старой Оссультон остановили ее. Спокойный вид, с каким посланница ‘Корсара’ вошла в каюту, ободрил вдову, тетка бросилась на шею Сесилии и, всхлипывая, едва могла выговорить:

— Что они с тобой сделали, моя бедная, бедная Сиси?

— Ничего, тетушка, — ответила мисс Сесилия, — Какие они разбойники!.. Да они совсем не разбойники! Капитан чрезвычайно вежлив и говорит, что с нами будут обращаться с уважением, если только мы будем исполнять его приказания, если же нет…

— А если нет, так что? — вскричала старая дева, хватая свою племянницу за руку.

— Он уморит нас голодом и не выпустит отсюда.

— Боже, умилосердись над нами! — вскричала мисс Оссультон с новым всхлипыванием.

Сесилия подошла к мистрисс Лессельс и сообщила ей потихоньку все, что узнала. Вдова убедилась, что им, действительно, нечего опасаться грубостей и обид, и, продолжая разговаривать о происшествии, обе они наконец рассмеялись. Идея, что все эти изнеженные франты превращены в смогглеров, казалась им до такой степени забавной, что они не могли не хохотать. Сесилия и очень рада была не открывать ничего своей надменной тетке: ей хотелось напугать мисс Оссультон до такой степени, чтобы та навсегда лишилась охоты кататься на яхте вместе с нею, а мистрис Лессельс радовалась случаю помучить старую деву за многие свои обиды. Она особенно хотела полюбоваться на нового лорда Бломфильда и нового мистера Оссультона. Между тем, они еще не завтракали, и теперь, когда ужас их уже прошел, чувствовали себя препорядочно голодными. Лиза отправлена была к буфетчику с поручением достать чаю и кофе, и передала дамам ответ, что завтрак готов и его светлость лорд Бломфильд изволит ждать их.

— Нет, нет, — сказала мистрисс Лессельс. — Я не пойду, не познакомившись с ним наперед.

— И я также не пойду, — сказала Сесилия. — Я напишу ему. Мы получим завтрак сюда.

Она написала карандашом следующее: ‘Мисс Сесилия Оссультон, свидетельствуя свое почтение лорду Бломфильду, имеет честь уведомить, что дамы чувствуют себя не совершенно здоровыми после тревоги утра, они надеются, что его светлость извинит их, если они не придут разделить с ним завтрака, но будут иметь честь встретить милорда за обедом или, прежде этого времени, на палубе’.

Милорд не замедлил ответом, и буфетчик явился с завтраком в дамскую каюту.

— Что, Меддокс? — спросила мисс Сесилия. — Каково ты ладишь со своим новым господином?

Буфетчик посмотрел, заперта ли дверь, и ответил отчаянным голосом:

— О, мошенник, велел изжарить к обеду половину всех наших куропаток и два раза грозился бросить меня в море!

— Ты должен ему повиноваться, или он в самом деле это сделает. Пираты — ужасные люди. Будь внимателен и служи ему так же, как моему отцу.

— Хорошо, хорошо, мисс, я буду ему служить, только придет же и наше время. Это просто разбой, и я охотно пройду пешком пятьдесят миль, чтобы видеть его на виселице.

— Буфетчик! — закричал Пиккерсджилль из каюты.

— Боже мой! Неужели он меня слышал?.. Как вы думаете, сударыня, слышал ли он?

— Перегородка очень тонкая, а ты говорил громко, — сказала мистрисс Лессельс. — Ступай к нему скорее.

— Простите, мисс!.. Простите, сударыня!.. Я, может быть, вас больше не увижу, — проговорил Меддокс, дрожа всеми членами и спеша явиться на грозный зов.

Старая мисс Оссультон не дотрагивалась до завтрака, но Сесилия и мистрисс Лессельс ели с большим аппетитом.

— Как неприятно сидеть здесь взаперти! — сказала мистрисс Лессельс. — Пойдем наверх, Сесилия.

— Вы меня оставляете? — вскричала старая мисс Оссультон.

— При вас останется Лиза, тетушка. Мы идем убеждать этих тиранов, чтобы они нас высадили на берег или убили.

Мистрисс Лессельс и мисс Сесилия надели шляпки и вышли на палубу. Лорд Бломфильд поклонился весьма вежливо и просил быть представленным прекрасной вдове, потом он подвел дам к стульям и вступил с ними в разговор о разных предметах, который в глазах Сесилии и ее подруги имел прелесть новизны. Его светлость рассказывал о Франции, описывал ее города, показывал им различные мысы, заливы, деревни, мимо которых они тогда проходили, и приправлял все это остроумными шутками и забавными анекдотами. Не прошло двух часов, как дамы, к крайнему своему удивлению, увидели себя увлеченными приятной и разнообразной беседой капитана контрабандистов и часто от души смеялись его остротам. Они одушевились смелостью и вполне поверили, что его единственное намерение было выгрузить свои кружева, отомстить за себя и посмеяться. Ни одно из этих трех преступлений не кажется уголовным в глазах прелестного пола, а Джек был красивый мужчина с отличными манерами и умел искусно завести и поддержать разговор, кроме того, ни он, ни Корбет не обращались к дамам иначе, как с величайшей почтительностью.

— Помните, милорд, — сказала ему наконец вдова, — что вы внушили нам доверие к себе вашим честным словом.

— Так вы делаете мне честь верить моему слову?

— Я вам не верила, пока вас не увидела, — ответила мистрисс Лессельс. — Но теперь я твердо убеждена, что вы сдержите свое слово.

— Вы поощряете меня к этому, сударыня, — сказал Пиккерсджилль, кланяясь. — Мне было бы чрезвычайно прискорбно потерять ваше одобрение, а тем более сделаться его недостойным.

Дела на яхте шли как нельзя лучше.

VI. Выгрузка контрабанды

Мисс Сесилия спустилась в каюту посмотреть, не оправилась ли ее тетка, а госпожа Лессельс продолжала на палубе разговор с Пиккерсджиллем. Джек принялся защищать свое поведение в отношении к лорду Бломфильду, и мистрисс Лессельс не могла не убедиться, что тот был кругом виноват. В продолжение разговора она намекнула на ремесло Джека, которое, по ее мнению, было недостойным его воспитания.

— Вы, может быть, не поверите мне, сударыня, когда я вам скажу, что я, Джек Пиккерсджилль, смогглер, имею такие же прекрасные гербы, как и лорд Бломфильд. Я известен на этих водах не под настоящим своим именем. Я, конечно, мог бы избрать для себя другое поприще, более согласное с моим происхождением, но мне нравится дикая и удалая жизнь, которую я веду, начальствуя над своими молодцами. Что мне делать в нашем английском обществе, где величайшее преступление есть бедность? Ежели мне посчастливится, и я разбогатею, я приму снова свою настоящую фамилию, и тогда вы, может быть, встретите меня в вашем кругу. Если заблагорассудите, можете лаже сказать всем, что этот господин перевозил кружева мимо таможни.

— Этого я не сделаю ни за что на свете! — ответила молодая вдова. — Но все-таки не могу без сожаления видеть, что человек, рожденный для гораздо высших занятий, занимается ремеслом непозволительным, хоть и весьма полезным для нашего женского тщеславия.

— В этом я совершенно согласен с вами, сударыня, и при первой возможности оставлю смогглерство. Ни один из нас не желает так пламенно сбросить своих цепей…

В это время буфетчик вылез из фоферлюка и знаками звал к себе мистрисс Лессельс, которая, извинившись перед Пиккерсджиллем, подошла к нему.

— Ради Бога, сударыня, — сказал Меддокс, — так как он, кажется, не слишком зол на вас, спросите, каких ему надобно котлет! Повар рвет на себе волосы, он приказал ему сделать котлеты по-мандарински и обещал съесть меня и повара, если котлеты будут хуже, чем у китайского императора. Мы не знаем, что такое котлеты по-мандарински.

Мистрисс Лессельс велела бедному Меддоксу подождать, а сама пошла к Пиккерсджиллю для объяснений. Через некоторое время она возвратилась к буфетчику с наставлениями Джека, который между прочим был отличный гастроном и знал множество тайн поваренного искусства. После этого она вступила в разговор с Пиккерсджиллем, к которому наконец присоединился и Корбет, до того времени не вмешивавшийся в их беседу. Корбет очень хорошо понимал, что, если ему угодно пользоваться расположением дам, надобно было сперва дать время начальнику утвердиться в их милости.

Между тем Сесилия хлопотала около своей тетки, которая все еще плакала и жаловалась. Молодая девица старалась утешить старую и убедить ее, что нет никакой опасности, ежели они только будут вежливы и покорны.

— Вежливы и покорны! — вскричала старая мисс Оссультон. — Со смогглером! С пиратом! С тираном! Как он смеет, мошенник!.. Никогда!.. Какая злодейская дерзость!

— Все это прекрасно, тетушка, но вспомните, что надобно иногда покориться обстоятельствам. Люди эти настоятельно требуют, чтобы мы с ними обедали и мы должны идти, ежели не хотим остаться голодными.

— Чтобы я сидела за одним столом с пиратом?.. Никогда! Не надобно мне обеда, я лучше умру е голода.

— Но, тетушка, в этом заключается единственный способ нашего освобождения. Ежели вы не согласитесь, мистрисс Лессельс подумает, что вы сами желаете с ними остаться.

— Мистрисс Лессельс судит по себе других.

— Капитан чрезвычайно образован и очень похож на переодетого джентльмена. Мне кажется, тетушка, что все это чья-нибудь шутка… Как вы об этом думаете?

— Шутка? — спросила мисс Оссультон, несколько оправившись.

Сесилия была очень довольна своей догадкой, раз доказывала самыми убедительными аргументами, что это непременно шутка ее отца и что мнимый капитан смогглера — наверное, какая-нибудь знатная особ? Старая мисс Оссультон мало-помалу склонялась и ее доказательства и напоследок согласилась обедать вместе со всеми.

Наконец и мистрисс Лессельс сошла к ним. Когда кушанье было подано, дамы отправились в большую каюту, где их ожидали Пиккерсджилль и Корбет Старая мисс Оссультон не смела поднять глаз, пока не услышала вежливой просьбы Пиккерсджилля, обратившегося к мистрисс Лессельс:

— Могу ли надеяться, сударыня, что вы не откажетесь представить меня этой даме, которой до этого времени я не имел чести видеть?

— С удовольствием, милорд, — ответила госпожа Лессельс. — Мисс Оссультон, тетка этой молодой девицы.

— Я весьма счастлив, что имею честь находиться в обществе мисс Оссультон, — сказал Пиккерсджилль. — Не угодно ли садиться? Мистер Оссультон, потрудитесь занять место на том конце стола и разлить нам суп.

Мисс Оссультон изумилась. Она глядела на смогглеров и видела двух прекрасно одетых, ловких, благородного вида мужчин, из которых один, казалось, был лорд, а другой носил ее фамилию.

— Конечно, это не что иное, как шутка, — подумала она и преспокойно принялась за свой суп.

Обед прошел как нельзя приятнее. Пиккерсджилль был занимателен, Корбет молчал очень умно, и мисс Оссультон до того ободрилась, что наконец решилась выпить бокал шампанского за здоровье его светлости и спросить Корбета, к какой отрасли их фамилии принадлежит он.

— Я думаю, к ирландской, — подхватила мистрисс Лессельс.

— Так точно, сударыня, — ответил Корбет.

— Были ли вы когда-нибудь в Торнве, сударыня? — спросил Пиккерсджилль.

— Нет, милорд, — ответила мистрисс Лессельс.

— Мы через час бросим там якорь и, вероятно, простоим до завтрашнего дня. Буфетчик, кофе!.. Да скажи повару, что я доволен котлетами и возьму его с собою в Китай.

Дамы возвратились в свою каюту. Старая мисс Оссультон была в твердой уверенности, что все это мистификация.

— Но, — прибавила она, — когда мой брат возвратится, я скажу ему мое мнение о подобных шутках! Как зовут этого лорда?

— Он не сказывает, — ответила мистрисс Лессельс, — но я догадываюсь, что это лорд Блерни.

— Лорд Блени, хотели вы сказать, — заметила мисс Оссультон. — Но, как бы то ни было, всему есть предел, эта шутка зашла уже слишком далеко. Сесилия, мы съедем на берег в Торнве и там будем ждать возвращения яхты с твоим отцом. Я не люблю этих вещей, их можно еще, пожалуй, делать со вдовами или незнатными женщинами.

Мистрисс Лессельс укусила свои розовые губки. Видя старую деву в таком хорошем расположении духа, она имела множество причин сердиться на нее и хотела во что бы то ни стало отомстить за себя. Для этого женщины готовы на многое решиться, я не знаю, далеко ли бы ушла госпожа Лессельс в другом случае, но в этом последняя колкость мисс Оссультон прибавила ей много решимости. Надев шляпку, она вышла на палубу и сразу объявила Пиккерсджиллю, что он ничем не может больше обязать ее и Сесилию, как напугав хорошенько мисс Оссультон, которая, воображая, что все это было шуткой ее брата, совершенно оправилась. Она рассказывала ему о злости и надменности старой девы и просила своего нового друга дать ей полезный урок на будущее время.

— Ваше желание, прелестная мистрисс Лессельс, будет исполнено. Я постараюсь соединить пользу с удовольствием.

После непродолжительного разговора яхта встала на якорь в Торнве часа за два до заката. Только что успели убраться с парусами, как на яхту приехали два богатых помещика засвидетельствовать свое почтение лорду Бломфильду. Узнав от Сесилии, что отец ее не имел знакомых в этой стороне, Пиккерсджилль принял их сам, пригласил к себе в каюту, потчевал вином, обещал покровительствовать делам их в Лондоне и просил отослать шлюпку, на которой они приехали, потому что он хочет послать на берег свою. Смогглеры предприняли предосторожность, чтобы ни буфетчик, ни повар, ни горничная нз имели никакого сообщения с приехавшими гостями: ко всем им было приставлено по часовому. В продолжение получаса, все бывшие на судне чемоданы наполнились кружевами и спущены были в шлюпку. Корбет свез на ней гостей ‘его светлости’, а сам отправился в гостиницу, ведя за собою смогглеров, которые пронесли чемоданы без малейшей помехи. Исполнив это, он нанял почтовых лошадей и поскакал в ближайший город, где они имели корреспондентов, и таким образом большая часть груза была мигом пристроена. Он возвратился ночью и привел с собою людей для приема остальных кружев, шелка и чая, свезенных на берег так же удачно. Все, исключая небольшую часть кружев, не поместившуюся в чемоданах, было выгружено, Пиккерсджилль мог бы отправить и это, но, чтобы доставить удовольствие госпоже Лессельс, он распорядился иначе.

На следующее утро после завтрака мистрисс Лессельс вбежала в дамскою каюту с видом величайшего отчаяния и бросилась на софу, как будто готовясь упасть в обморок.

— Боже мой, что такое случилось? — вскрикнула Сесилия, которая очень хорошо знала, что должно было произойти.

— О злодей!.. Он смеет делать подобные предложения!

— Предложения! Какие предложения?.. Как, лорд Блени?.. Предложения? — вскричала мисс Оссультон.

— О, он не лорд, а просто негодяй и смогглер! Он настаивает, чтобы мы наполнили свои карманы и обернули себя кружевом и ехали с ним на берег.

— Боже мой! Так это не шутка?.. Я сидела за одним столом со смогглером!..

— За одним столом! Если бы только одно это… Мы должны с ним идти под руку от пристани до гостиницы. О! Господи!.. Сесилия, меня требуют наверх, пойдем со мной, моя милая.

Мисс Оссультон каталась на софе и изо всех сил звонила Лизу. Она была ужасно перепугана. Стук в двери.

— Войди, — сказала мисс Оссультон, воображая, что это ее горничная, как вдруг показался Пиккерсджилль.

— Что вам надобно, сударь? Выйдите!.. Ступайте вон, или я закричу!

— Кричать незачем, сударыня. Вспомните, что на этой яхте все повинуется моим приказаниям… Мисс Оссультон, прошу оставить со мной все жеманства и выслушать меня как следует. Я, как вы знаете, смогглер и хочу провезти вот эти кружева. Вы обяжете меня, наполнив ими свои карманы или обернув их вокруг вашей благородной особы, а потом приготовьтесь ехать на берег вместе со мною. Вы будете не первая знатная дама, которая перевозит контрабанду таким образом.

— Мне ехать на берег с вашими кружевами?.. Нет, сударь, никогда! Что обо мне скажут? Чтобы высокочестная дама из рода Оссультонов прогуливалась со смогглером! Никогда, никогда!

— Да, сударыня, вы будете прогуливаться рука об руку со смогглером, вы будете у меня с одной, а мистрисс Лессельс с другой стороны, и я вам советую вести себя пристойно и осторожно, потому что, во-первых, если контрабанда будет найдена у вас, то уж, конечно, вы, а не другой к го, будете посажены в тюрьму, при малейшем покушении изменить, все мы обвиним вас, а во-вторых, мисс Сесилия останется на яхте залогом вашего доброго поведения, и если вы сколько-нибудь дорожите свободой вашей племянницы, то должны немедленно согласиться.

Пиккерсджилль вышел, и вскоре после него мистрисс Лессельс и Сесилия явились к ней в каюту с видом жестокого огорчения. Они были предварены обо всем, и госпожа Лессельс сказала, что скорее согласится исполнить требования смогглеров, нежели оставить свою бедную Сиси на произвол подобных людей. Сесилия умоляла свою тетку так убедительно, что та, не подозревая заговора, после многих отказов и слез наконец уступила.

Когда все было готово, Сесилия вышла из каюты, а Пиккерсджилль сошел вниз и помог двум дамам подняться по крутой лестнице. Шлюпка стояла у борта, они спустились в нее и отвалили к берегу. Все исполнилось по желанию смогглера: мистрисс Лессельс и мисс Оссультон, напуганная донельзя, пошли с ним под руки к гостинице в сопровождении четырех человек гребцов, следовавших поодаль. Только что они туда вошли, Корбет, дожидавшийся их на берегу, спросил у хозяина гостиницы, где лорд Бломфильд, и явился к ним. Дамы ушли в другую комнату, сняли с себя контрабанду, и Пиккерджилль, потребовав вина и фруктов, угостил дам и через час возвратился на судно.

Мистрисс Лессельс торжествовала. Она наградила своего нового союзника смогглера одной из своих самых сладких улыбок. Общие выгоды бывают иногда причиной странных содружеств.

VII. Заключение

Теперь мы возвратимся к прочим действующим липам нашей маленькой драмы. Лорд Бломфильд, настоящий лорд, после продолжительной и трудной гребли против свежего ветра и сильного бокового течения наконец около полуночи добрался до небольшого городка в заливе Вестбс, откуда на нанятых лошадях поскакал в Портсмут. Там он думал найти свою яхту, никак не воображая, что она перешла во владение смогглеров. Прождав три или четыре дня, он наконец потерял терпение и обратился к одному из своих приятелей, который имел свою яхту в Коуссе. Они пустились вместе отыскивать ‘Стрелу’.

Таможенный тендер мы оставили в погоне за ‘Удачей’. Сначала смогглер выигрывал расстояние, но к вечеру ветер постепенно переменился, и ‘Проворный’ остался под ветром ‘Удачи’, тогда оба судна должны были держать к ветру, а таможенный тендер быстро приблизился к смогглеру.

Моррисон, видя, что ему не уйти, спустил в море анкерки с джином, чтобы их не конфисковали, но, имея людей больше положенного числа, он все-таки не мог быть в совершенной безопасности. Поэтому Моррисон, надеясь, что наступающая ночь или случайный туман помогут ему ускользнуть, продолжал держаться, несмотря на ядра таможенного тендера, жужжавшие вокруг него. К несчастию, одно из них снесло у него мачту, и ‘Удача’ потерпела неудачу. Таможенные вскочили на тендер смогглера и овладели им. Моррисон показал, что сверхкомплектные люди были пассажиры, но, во-первых, на них было матросское платье, а во-вторых, завладев окончательно призом, Эппльбой отправился в каюту допивать свои положенные семнадцать стаканов грога, и беспокоить его было невозможно.

Франты-смогглеры провели весьма тревожную ночь, и так как тендер пришел в Портленд на рассвете, то прежде, нежели Эппльбой проснулся, их свезли на берег и передали городовому магистрату. Готен объяснил все дело, и гости лорда Бломфильда тотчас были освобождены, им, однако же, не позволили отправиться в путь, для того, чтобы они были свидетелями против смогглеров и доказали присягой, что крепкие напитки действительно находились на судне.

После этой церемонии они уехали в матросских платьях в Портсмут, накатавшись вдоволь на целый год. Мистер Оссультон произнес торжественный обет, что, если только ему удастся получить обратно свой чемодан, он постарается не подставлять себя более под выстрелы таможенных тендеров и не спать на их палубе под открытым небом, завернувшись в грязную шинель.

Между тем Моррисон и его люди были заключены в тюрьму, и старый волк, слыша за собой ключ, повертывающийся в замке, топнул ногой и вскричал в ярости: ‘Проклятый сизый голубь!’

Обратимся опять к яхте.

Через час после возвращения Пиккерсджилля на яхту приехал туда и Корбет, обработавший контрабандные дела на берегу как нельзя лучше. Опасность быть открытыми заставила смогглеров сняться с якоря из Торнве, они вступили под паруса перед обедом.

— Куда вы пойдете, милорд? — спросила мистрисс Лессельс.

— Я намерен спуститься в Коусс и ночью встать там на якорь, за час до рассвета, приняв все нужные предосторожности для вашей безопасности, хотя бы мне и пришлось рисковать самим собою, я свезу вас на моей собственной шлюпке на берег. Я бы считал себя подлецом и недостойным вашего знакомства, если бы своими проказами навлек хоть тень неприятности на мистрисс Лессельс или на мисс Сесилию!

— Меня только беспокоит неизвестность насчет батюшки, — заметила Сесилия, — а впрочем, я уверена, что вы исполните ваше обещание.

— До сих пор я исполнял его, мисс Сесилия.

— Наше знакомство так кратковременно и так странно…

— Согласен, но зато оно вам надолго доставит предмет для рассказов. Я исчезну так же внезапно, как явился, и, вероятно, никто из вас меня никогда не увидит.

Обед был готов, и они сели за стол по-прежнему, только старая мисс Оссультон ни за что не хотела присоединиться к ним, и госпожа Лессельс и Сесилия, считая ее достаточно напуганной, упросили Пиккерсджилля оставить старую деву в покое. С этих пор она сидела в каюте одна и размышляла об унижениях, которым подвергалась, сидя за одним столом со смогглером, пивши с ним вино и прогуливаясь под руку с ним на берегу с контрабандными кружевами, обвитыми на ее высокочестной особе.

Ветер был тих, и они не успели дойти до Портленда ранее следующего дня, как вдруг показалась в виду медленно шедшая к ним другая яхта, которая после полудня приблизилась к ‘Стреле’ на расстояние четырех миль. Тогда сделался мертвый штиль. Другая яхта подавала сигналы, но Пиккерсджилль не мог их рассмотреть, и в последний раз мнимый лорд Бломфильд сел со своими гостями обедать. Три дня, проведенных вместе с красивым, образованным и весьма оригинальным молодым контрабандистом, невольно сблизили с ним дам, которые слушали с большим удовольствием его рассказы, но ни он, ни его товарищ не выходили ни на шаг из пределов строгой вежливости. Сесилия и мистрисс Лессельс были даже некоторым образом благодарны Пиккерсджиллю, понимая очень хорошо, чему бы они могли подвергнуться, подавшись в другие руки. Хотя они пламенно желали поскорее освободиться из своего странного положения, однако же доверие, внушенное Джеком, произвело некоторую степень фамильярности в обращении их со смогглером, по-прежнему учтивым и почтительным. Во время обедов один из матросов вызвал знаком Корбета, через несколько минут тот возвратился, прося милорда наверх, чтобы рассмотреть какой-то флаг. Пиккерсджилль извинился перед дамами я вышел.

— Шлюпка с той яхты держит на нас, — сказал Корбет. — На корме сидят Стюарт и, я думаю, лорд Бломфильд.

— А сколько у них гребцов? Дай-ка взглянуть. Только четверо? Хорошо, милости просим лорда и его приятеля, как скоро они приедут, чтобы наши люди были готовы на всякий случай… Впрочем, если ты уладишь таким образом, чтобы их шлюпка отвалила, не дождавшись лорда, тем лучше. Скажи об этом Адамсу, а сам приходи вниз. Надобно, чтобы лорд застал нас за обедом.

Пиккерсджилль спустился в каюту. Едва Корбет успел дать нужные наставления и сесть на свое место, как лорд Бломфильд и Стюарт пристали к борту и вскочили на палубу, их встретили совершенно незнакомые лица, они посмотрели вокруг себя с удивлением, наконец лорд обратился к Адамсу, стоявшему впереди прочих, с вопросом:

— Что вы за люди?

— Служим на яхте, ваша честь.

Лорд Бломфильд услышал в каюте смех. Не желая тратить времени на расспрашивание людей, он и Стюарт подошли к люку, и лорд увидел свою дочь и госпожу Лессельс, разговаривающих, как он полагал, с Гогеном или Оссультоиом.

Пиккерсджилль слышал, как шлюпка пристала к борту и как приехавшие юли по палубе, он нарочно говорил громче для того, чтобы лорд Бломфильд застал дам в том положении, как они были. Он слышал шаги лорда и Стюарта и, зная, что всякое слово будет им слышно, предложил дамам выпить бокал шампанского ‘за счастливую их встречу с лордом Бломфильдом’, так как они уже в последний раз имеют удовольствие обедать на этой яхте. Тост этот был принят, Меддокс налил вино, вдруг, в то время, как они чокались друг с другом, входит в каюту сам лорд Бломфильд со Стюартом.

У Сесилии бокал выпал из рук. Она бросилась отцу на шею, заливаясь слезами.

— Кто бы после этого не желал быть отцом? — сказал Пиккерсджилль, спокойно усаживаясь на свой место после поклона лорду.

— А позвольте спросить, кого я имею честь видеть расположившимися здесь? — спросил лорд сердитым голосом, говоря через голову дочери, которая все еще держала его в своих объятиях. — Клянусь честью, Стюарт, это переряженный капитан смогглеров!

— Так точно, милорд, — ответил Пиккерсджилль. — Вы оставили свою яхту для того, чтобы овладеть моей, покинули этих дам на судне, на котором было только три человека матросов и никого, кто бы умел управлять кораблем и привести его в порт. Они бы наверное погибли. Я заплатил вам за зло добром, приехав сюда со своими людьми и приняв на себя управление яхтой. В эту ночь я намеревался встать на якорь в Коуссе и высадить дам в безопасности на берег.

— Клянусь!.. — вскричал Стюарт.

— Остановитесь, сударь? — возразил Пиккерсджилль. — Вспомните, что вы уже однажды напали на человека, с которым у вас не было никакого дела. Вы меня весьма обяжете, удержавшись от неумеренных выражений, которых я не употреблял, когда вы были в моей власти, и которых я сносить не намерен. Не забудьте, сударь, также, что яхта еще в руках смогглеров и что вы никаким образом не смеете их оскорблять безнаказанно. Милорд, позвольте вам заметить, что мы, мужчины, имеем слишком горячий нрав и в случаях, подобных нынешнему, не можем рассуждать хладнокровно. Если вам угодно, мы оставим вас наедине с вашей дочерью и этой дамой для того, чтобы они рассказали вам все подробности, как все было, потом, милорд, я буду иметь счастье выслушать все, что вашей светлости угодно будет мне сообщить.

— Клянусь честью!.. — начал опять Стюарт.

— Мистер Стюарт, — прервала Сесилия, — я прошу, чтобы вы молчали. Этого мало, я… требую.

— Милорд, вы меня обяжете, подтвердив требование вашей дочери, — сказала мистрисс Лессельс.

Стюарт не мог опомниться от удивления, видя дам на стороне смогглера.

— Благодарю вас, сударыня, за ваше посредничество, — сказал Пиккерсджилль, — потому что, хотя я и могу силою заставить быть к себе почтительным, однако же мне было бы весьма неприятно прибегать к подобным мерам в вашем присутствии. Милорд, я жду ответа на палубе.

Лорд был чрезмерно удивлен. Он требовал объяснений, он поклонился Джеку с надменностью, все, казалось ему, были не в своем уме, и даже сам он, лорд Бломфильд, а все-таки он поклонился смогглеру!

Пиккерсджилль и Стюарт вышли наверх и прохаживались по палубе, не говоря ни слова и напоминая собой двух собак, готовых грызться, но удерживаемых голосом своих господ. Корбет следовал за ними и говорил что-то вполголоса Пиккерсджиллю. Стюарт перешел на подветренную сторону, чтобы взглянуть, у борта ли их шлюпка, но она уже давно отвалила. Старая мисс Оссультон слышала голос своего брата, но не выходила из дамской каюты: ей хотелось показать больше величия, притом же она не была уверена, действительно ли яхта перешла в руки своего законного владельца, тем более, что, по словам Лизы, о лордом Бломфильдом не было никого, кроме Стюарта, и смогглеры продолжали управлять судном. Через некоторое время Пиккерсджилль и Корбет пошли на бак и вскоре возвратились оттуда в своем прежнем смогглерском, наряде.

Начало темнеть. Яхта летела вдоль берега. Ниддльсовы маяки находились от них по правую сторону. Разговор между мистрисс Лессельс, Сесилией и ее отцом длился до бесконечности. Когда все было рассказано, и поведение Пиккерсджилля выставлено с лучшей точки зрения, лорд Бломфильд сознался, что он напал на чужое судно, не имея никакого права ревизовать его, и сам добровольно накликал на себя неприятности, что Пиккерсджилль, во всяком случае, показал много уверенности и что, наконец, не овладей он яхтой, она бы погибла. Лорд смеялся над страхом и смогглерством своей сестры, смеялся еще более тому, что его гости были превращены в контрабандистов, и, наконец, утешился тем, что не один он будет предметом смеха в Лондоне. Он был весьма доволен намерением Пиккерсджилля ввести яхту в Коусскую гавань, уважением его к собственности всех и каждого и поступками в отношении к дамам. Словом, он почувствовал к Пиккерсджиллю некоторого рода благодарность, а где есть благодарность, там примирение недалеко.

— Но кто же он наконец? — сказала мистрисс Лессельс. — Сам он признается, что его настоящее имя не Пиккерсджилль, он даже сказал мне, по секрету, что он происходит от хорошей фамилии.

— По секрету, моя любезная мистрисс Лессельс? — заметил лорд со значительной улыбкой.

— О, да! Мы обе его поверенные. Не правда ли, Сесилия?

— Право, мистрисс Лессельс, мне кажется, что этот смогглер произвел на вас впечатление, которого многие тщетно добивались!

Госпожа Лессельс не ответила на это замечание, но обратилась к нему с вопросом:

— Теперь, милорд, вы должны решить, и я уверена, что вы решите согласно с нашим желанием, следует ли обращаться с ним так же, как он обращается с нами, то есть с величайшей учтивостью?

— Почему же и предполагать противное? — ответил Бломфильд. — В этом состоит не только мое желание, но даже моя собственная выгода. Он еще может нас выбросить на французский берег, идя, куда ему вздумается. Яхта покамест в его руках.

— Да, — возразила Сесилия, — она в его руках, но мы льстим себе мыслью, что мы повелеваем ею. Не попросить ли его сюда, папенька?

— Позвони Меддокса… Меддокс, скажи господину Пиккерсджиллю, что я желаю иметь удовольствие говорить с ним и буду ему весьма благодарен, если он спустится к нам в каюту.

— Кому, милорд?.. Неужели ему?

— Да, ему, — сказала Сесилия, смеясь. — Не забывай, Меддокс, что ты еще в его власти.

— Тогда, с позволения вашего, милорд, я пойду и буду говорить с ним очень учтиво… Оно все-таки безопаснее.

Пиккерсджилль вошел в каюту. Дамы удивились, видя его в грубом смогглерском костюме, с открытой шеей, слегка повязанной черным шелковым платком. Он показался им идеалом красивого моряка.

— Милорду угодно было меня видеть?

— Господин Пиккерсджилль, я чувствую, что вы имели основательную причину мстить мне и что вы поступили так умеренно, как никто не поступил бы на вашем месте. Благодарю вас за ваше истинное благородное обращение с дамами. Я забыл все, за что на вас сердился.

— Милорд, я совершенно удовлетворен вашим великодушием. Надеюсь, что вы впредь не станете вмешиваться в наши, смогглерские, дела. Один смогглер прошел теперь мимо нас, мы объяснились с ним условными словами нашими, и я узнал от него неприятную новость: мое судно взято. Так как вы, милорд, были причиной этого несчастья, то я имел бы теперь полное право вознаградить себя за потерю вашей прекрасной яхтой. Другой, быть может, в бешенстве, побросал бы всех вас в море… (Лорд побледнел). Но я дал слово этим дамам привести их яхту в Коусс и, уверившись в ее безопасности, оставить ее. Ваше неожиданное прибытие сделало только то изменение в плане, что я наперед должен получить обещание ваше, милорд, что вы дозволите мне и моим людям оставить ‘Стрелу’ безо всякой помехи, когда она уже будет введена в гавань.

— Ручаюсь вам в этом честным словом пэра, мистер Пиккерсджилль! — вскричал хозяин. — И, кроме того, благодарю вас от всего сердца. Надеюсь, что вы позволите предложить вам более существенный знак моей благодарности?

— Никак нет, милорд.

— Во всяком случае, мистер Пиккерсджилль, ежели каким бы то ни было образом могу быть вам полезным, я готов для вас сделать все, что только в моей власти.

Пиккерсджилль не ответил.

— Верно, мистер Пиккерсджилль…

— Пиккерсджилль! Не называйте меня Пиккерсджиллем, я ненавижу это имя, — сказал смогглер. — Извините меня, милорд. Могу ли я просить вашего заступничества за моих несчастных товарищей?

— А не за вас самих, мистер Пиккерсджилль? — прервала госпожа Лессельс.

— Сударыня, я уже не смогглер.

— В знак удовольствия, с каким я слышу эту решимость, мистер Пиккерсджилль, — сказала Сесилия, — вот вам моя рука и моя признательность.

— И моя, — сказала, прослезившись, мистрисс Лессельс.

— И моя также, — сказал лорд, вставая. Пиккерсджилль, глубоко тронутый, вышел из каюты.

— Как я счастлива! — вскричала мистрисс Лессельс, заливаясь слезами.

— Да, он прекраснейший малый! — промолвил лорд. — Ну, теперь мы пойдем наверх.

— Да вы еще не видали тетушки, папа!

— Правда. Я зайду к ней, а потом явлюсь к вам.

Дамы поднялись по лестнице. Мисс Сесилия вступила в разговор со Стюартом и рассказала ему обо всем происшествии. Мистрисс Лессельс сидела на гакаборте, подпирая голову своей прелестной ручкой.

— Мистрисс Лессельс, — сказал Пиккерсджилль, — прежде, нежели мы расстанемся, позвольте мне вам заметить, что только вы причиной того, что я покинул свое смогглерство.

— Отчего же я, мистер Пиккерсджилль?

— Вы сказали, что оно вам не нравится. Мистрисс Лессельс почувствовала всю силу этого комплимента.

— Вы сами сейчас говорили, что вам ненавистно имя Пиккерсджилля. Зачем же вы так назвались?

— Это было мое смогглерское имя, мистрисс Лессельс.

— А теперь, когда вы уже покинули ваше опасное ремесло, каким именем называть вас?

— Я не могу принять своей настоящей фамилии прежде, нежели совершенно распрощаюсь с верными друзьями ‘Удачи’, со смелыми товарищами моих трудов и опасностей.

— Все-таки когда-нибудь я должна узнать ваше имя, вы знаете, что любопытство дамы должно быть удовлетворено. Я надеюсь, что вы со временем меня посетите. Вот мой адрес.

Пиккерсджилль принял его с низким поклоном, и мистрисс Лессельс поспешила навстречу лорду Бломфильду, который выходил на палубу.

Яхта мчалась в это время мимо Бриджа и Ниддльсов. Опытный смогглер вел ее. Когда они миновали опасные места, все общество сошло в каюту, и лорд Бломфильд просил Пиккерсджилля и Корбета распить прощальный бокал. Стюарт, узнав от Сесилии все подробности их плавания, был чрезвычайно внимателен к Пиккерсджиллю и, улучив время, сказал ему, что он весьма сожалеет, если своей неуместной горячностью причинил ему неудовольствие. Все были в самом лучшем расположении духа, все веселились, тем более, что старая мисс Оссультон решилась не выходить из своей каюты до тех пор, пока ей не придут сказать, что она может съехать с проклятой яхты на берег. В десять часов ‘Стрела’ встала на якорь. Пиккерсджилль дружески простился с обществом и съехал на берег со своими людьми, а лорд Бломфильд снова вступил в полное владение своей яхтой, хотя у него не было ни одного человека команды. Меддокс оправился от своего ужаса, и повар, размахивая ножом, клялся, что он желал бы еще раз в жизни встретиться с этим кровожадным смогглером, который заставил его делать мандаринские котлеты.

Яхта простояла в Коуссе три дня. Лорд Бломфильд здесь же получил от Пиккерсджилля письмо, извещавшее лорда, что контрабандный тендер, действительно, схвачен, что люди его заключены и, наверное, будут осуждены за то, что они доставили невольное удовольствие любителям катанья на потешных яхтах быть свидетелями, как анкерки спускаются в море. Лорд Бломфильд, своим влиянием и деньгами, кончил это дело благополучно, и смогглеры были освобождены.

Года два спустя после этого происшествия мисс

Сесилия Оссультон сидела однажды за рабочим столиком в глубоком трауре по своей тетке Швейцар принес письмо. Оно было писано ее подругой госпожой Лессельс, которая уведомляла, что она вступила во второй брак с одним господином Девенентом и намерена прогостить у Сесилии несколько дней до его путешествия на материк. На следующий день мистрисс и мистер Девенент приехали, и бывшая вдова, представляя Сесилии своего мужа, сказала:

— Вспомни, моя милая, не видала ли ты когда-нибудь прежде моего Девенента?

Девушка всматривалась с большим вниманием. Наконец она вскрикнула и протянула ему руку:

— Это он!.. Как я счастлива, что мы встретили его опять!

Этот мистер Девенент, как вы догадываетесь, был ваш старый знакомый, капитан ‘Удачи’, смогглер Джек Пиккерсджилль.

Текст печатается по изданию: Капитан Марриет. Полное собрание сочинений.

В 24 кн. — СПб. : П. П. Сойкин, Б. г.

Оформление художника С. Е, Майорова

Марриет Ф.

М 28 Собрание сочинений: в 8 т. Т. 3. Служба на купеческом корабле, Многосказочный паша, Три яхты: Романы / Пер. с англ. Худож. С. Е. Майоров. — Ставрополь: Кавказский край, 1993. — 592 с, илл.

ISBN 5-86722-091-5 (Т. 3) ISBN 5-86722-088-5

В третий том собрания сочинений Фредерика Марриет, вошли его романы ‘Служба на купеческом корабле’, ‘Многосказочный паша’, ‘Три яхты’.

‘4703100100 ‘ ККК-Й4 4П?

ISBN 5-86722-091-5 (Т. 3) ISBN 5-86722-088-5

Издательская лицензия N 060043

No Перевод на современный русский язык. ‘Кавказский край’, 1993

No Оформление. Составление, ‘Кавказский край’, 1993

OCR Ustas PocketLib

Spellcheck Roland

Частное собрание приключений

www.pocketlib.ru