Треножникъ (*).
Треножникъ (*).
(*) Броннерово сочиненіе.
Forma quidem ipsa et tanquam facies honesti
si oculis cemeretur, mirabiles amores (ut ait
Plato) excitaret sapientiae.
Cicero d. Of. L. I.
——
Треножник, Броннер Франц-Ксавер, Год: 1814
Время на прочтение: 7 минут(ы)
‘Завтра же’ — говорила прекрасная Недіона въ кругу веселыхъ гостей своихъ — завтра же хочу видть возхожденіе солнца собственными моими глазами. Неправда ли, любезные друзья, что Никарета пла весьма пріятно? Даже во мн поселила она желаніе посмотрть столь великолпную картину, всякое слово ея досказывало, что учителемъ ея былъ алесъ, глубокій знатокъ красотъ Природы.’ ‘Ты обижаешь себя, прекрасная Недіона!’ — съ кротостію возразилъ алесъ, — ‘все показываетъ, что простосердечная моя невольница за пріятное свое пніе должна благодарить прелестную свою наставницу.’ И вс гости согласились съ мудрецомъ.
Потомъ Недіона взяла нжною рукой чашу, полную искрометнаго вина, и сказала: ‘Кто хочетъ завтра со мною прогуливаться, долженъ пить изъ этой чаши, и отвдавъ вина, подала его гостямъ. Кто бы не захотлъ пить изъ чаши, къ которой прикасались столь прелестныя губы? Вс пили, пилъ и алесъ. Въ дружеское общество не рдко истиннаго мудреца сопровождаютъ забавное остроуміе и невинныя радости. На другой день, едва утро начало срть, алесъ явился къ своей любезной пріятельниц.
И вотъ Недіона, окруженная друзьями, вышла изъ городскихъ ворот: такъ иногда у берега новорожденныя веселыя рыбки толпятся около своей матери, такъ трудолюбивыя пчелы вьются около матки. Красавица въ легкой одежд, въ кругу веселыхъ юношей, шла по цвтущимъ лугамъ. Часто изъ подъ ногъ ихъ выпархивали устрашенные жаворонки, запвали свою утреннюю псню, поднимались выше, выше, и отъ глаз зрителей изчезали. Цвточныя чашечки, полныя благоуханіи, были еще закрыты. Свжая роса окропляла ноги идущихъ, и прилипали къ нимъ цвточные листочки, испещренные различными красками. Вс растнія, большія и малыя, испаряли ароматы, пріятная прохлада оживляла новою, одушевляющею силою каждую ослабвшую нерву. Вс дышали легче и свободне, вс пили утренній воздухъ, свжій, укрпляющій.
Они остановились на холму, лежащемъ на берету моря, и смотрли, какъ на восток блые пары краснли мало помалу, потомъ сдлались огнеблестящими, и наконецъ возсіяли ослпляющимъ свтомъ. Края мрачныхъ горныхъ хребтовъ, за которыми скрывалось солнце, сверкали какъ разкаленный металлъ. Вершины соснъ, растущихъ на втреныхъ высотахъ горы Патмоса, освтились, и видно было, какъ лсные жаворонки порхали въ ясномъ солнечномъ свт, но низшія мста еще покрывалъ сумракъ. Наконецъ явился царь дня, и лучи его пролились на землю, отъ сна возставшую. Башни и высокія Зданія въ Милет озарились, извивающійся Меандръ, блистая подобно огненной рк, по темнозеленому лугу катилъ струи свои въ море. Маленькія капли, чистыя какъ кристаллъ, сверкали на трав подобно перламъ въ открытыхъ раковинахъ. Западные рзвящіеся ветерки гнали едва примтныя пурпуровыя волны къ берегу, порхали по земл, гонялись другъ за другомъ, прятались между лабиринтомъ растній и тихо колебали ихъ листья, трепещущія на нихъ капли сверкали разнообразне, подобно милліонамъ блестящихъ звздочекъ.
‘Благодарю тебя, милая Минарета!’ — начала говоришь Недіона — ‘ты открыла мн источникъ новыхъ удовольствій. Каждое слово твое въ похвалу прекраснаго утра было справедливо: все окружающее меня какъ пріятно, какъ восхитительно! какъ сердце мое разширяется и, полное небеснаго удовольствія, радостно трепещетъ! Благодарю, благодарю тебя, милая Микарета! Для чего нтъ тебя съ нами? Я разцловала бы тебя, прелестная пвица! Но тебя, любезный алесъ, кто тебя достойно можетъ наградить за столь превосходное воспитаніе этой двушки?’ ‘Недіона!’ — отвчалъ алесъ,— ‘лучшая для меня награда есть удовольствіе, доставляемое мн добродтелями воспитанницы моей’. ‘Но, — любезный другъ’, — продолжала Недіона — ‘для чего скрываешь отъ меня ея происхожденіе?’ — ‘Для того, что лучше не знать его.’ — ‘Я знаю, алесъ, что Микареша ухала, но возвратится ли когда нибудь? Она такъ нжно со мною разставалась, такъ пламенно обнимала и цловала меня, такъ горько плакала, такъ прощалась, какъ будто видла меня въ послдній разъ?’ — ‘Нтъ, прекрасная Недіона! она не возвратится. Вчера я далъ ей свободу, а сего дня отослалъ ее къ родителямъ.’ — ‘О сколь добръ ты, любезный алесъ! Но такія черты въ картин жизни твоей не рдки.’ Недіона, обратившись отъ востока къ западу, продолжала: ‘Смотри, какъ острова, Ладъ съ цвтущими садами и Астеріи съ утесистыми высокими берегами, въ солнечномъ свт красуются! Вотъ плывутъ рыбаки въ залив Латмосъ: какъ лодки ихъ летятъ по тихимъ волнамъ! какъ весла ихъ отражаютъ ослпляющій блескъ! О друзья мои, какое восхитительное утро! Сядемъ на скат этаго холма, передъ нами будутъ зеленющіе лса Латмоса, обнаженныя вершины скалъ, темныя пещеры, въ которыхъ цломудренная Діана цловала прекраснаго Эндиміона, и заливъ Латмосъ, гд пристали рыбаки: мы ясно можемъ видть, намъ будутъ они бросать свои сти’.
Они сли на благоухающую траву и смотрли, какъ рыбаки, ставъ большимъ полукругомъ, забрасывали свои сти. Когда они вынимали изъ воды края стей, въ пешляхъ ихъ, по разпростертому отъ прильпнувшей воды стеклу, скакали безчисленныя маленькія солнцы.
Молодые люди, бывшіе съ Недіоной, согласились купить тоню, чтобы позабавить свою пріятельницу. Юный Гиллосъ подошелъ къ берегу, и условился съ рыбаками: ‘Слдующая тоня ваша’ — весело кричалъ онъ, возвращаясь къ своему обществу.— ‘Прекрасная Недіона! не угодно ли теб посмотрть, что пошлетъ намъ щастіе? Говорятъ, оно ласкаетъ особенно красоту. Подойди же: тогда врно для насъ вытянутъ полныя сти’. — ‘Не знаю, такъ ли же польститъ мн щастіе, какъ и учтивый Гиллос’ — улыбаясь отвчала Недіона, — ‘однакожъ посмотримъ, чмъ оно подаритъ насъ’.
Все общество сошло съ холма и на берегу остановилось съ любопытствомъ. Рыбаки тянули сть съ такимъ напряженіемъ, что подъ ихъ ногами вдавливался песокъ и многія раковины хрустли. Но, увы! нсколько токмо рыбокъ трепеталось въ петляхъ. Уже молодые люди теряли надежду: едва видна была на ихъ лицахъ полувеселая улыбка…. О чудо! въ конц сти нашелся золотый треножникъ! ‘Золото, чистое золото!’ — вскричали рыбаки, и глядли съ изумленіемъ то на треножникъ, то другъ на друга. Молодые Милетяне не знали что думать. Сама прекрасная Недіона сдлалась неподвижна: въ глазахъ ея изображалось удивленіе. мгновенно овладли ею сомнніе, недоумніе и внезапная радость.
Гиллосъ бросился къ рыбакамъ, схватилъ треножникъ, подбжалъ съ нимъ къ Недіон: ‘Смотри, смотри, Недіона’ — сказалъ онъ смючись — ‘нын щастіе еще даритъ красоту’ и положилъ золотой треножникъ у ногъ красавицы.
‘Щастіе хочетъ наградить прилжаніе и труды’ подхватилъ начальникъ рыбаковъ, которой стоялъ уже за Гиллосомъ: ‘намъ принадлежишь дар богини! мы прождали вамъ тоню: вотъ рыба, она ваша, но треножник, дар богини, принадлежитъ намъ!’ сказалъ, поставилъ корзину съ рыбою на землю и хотлъ взять треножникъ……..
Но не допустилъ его Гиллосъ. ‘Никогда вамъ не достанется даръ благодтельной судьбы, которой она намъ послала!’ — вскричалъ онъ. ‘Естьлибы досталась намъ одна тина, не должны ли бы мы ею довольствоваться? Вы посмялись бы надъ нашею прекрасною тонею, и отдали бы ее намъ безъ противорчія. Но въ сть вмсто тины попало золото: для чего же не отдаете намъ сей добычи? Никогда вамъ не достанется даръ благодтельной судьбы, которой она намъ послала.’
Глухой ропотъ сдлался между рыбаками: такъ отдаленный, едва слышный шумъ сражающихся на мор втровъ предвщаетъ бурю.
Ктезифонъ, Аполлона Дидимейскаго жрецъ, которой былъ также съ Недіоною, выступилъ впередъ и сказалъ: ‘Выслушайте меня, рыбаки, и вы, Милетскіе мои друзья! выслушайте нелестный, спасительный вамъ совтъ. Повергните опасный треножникъ опять въ глубину морскую: судьба во гнв своемъ послала вамъ сей даръ гибельный, столь гибельный, какъ золотое яблоко, которое нкогда злобящая и ужасная Эриннія бросила на столъ боговъ. Знайте, его сдлалъ Вулкан и подарилъ своему возлюбленному Пелопсу въ день его свадьбы. Отъ Пелопса наслдовалъ его Менелай. Когда сладострастный Парисъ похитилъ прекрасную Елену, вмст съ другими драгоцнными утварями онъ взялъ и сей треножникъ. Корабль его, при покровительств Венеры, щастливо достигъ сего берега, тутъ похищенная красавица, исполнясь пророческаго духа, сказала ему, ввергни треножникъ въ море, боги опредлили ему быть виновникомъ опустошительныхъ распрей, Парисъ ея совта послушался. Друзья послдуйте его мудрому примру. Прекратите ссору, и ввергните гибельной треножникъ въ глубину морскую. Вотъ вашъ совт нелестный и спасительный.’
Такъ он говорилъ. Но что можетъ слабый зефиръ противъ твердаго дуба, маленькой ручей противъ каменной скалы, полезный совтъ противъ всесильнаго корыстолюбія? Блескомъ золота глаза всхъ ослпились. Оскорбительный хохотъ, язвительныя насмшки, вотъ все, что произвела рчь Ктезифона. Споръ становился жарче: такъ пламя, орошаемое млкими каплями, сильне разгорается, уже схватили рыбаки свои орудія и грозили тяжелыми веслами… Осторожный алесъ подошелъ къ Недіон и шепнулъ ей на ухо, ‘Скоре, прекрасная, посовтуй имъ избрать посредника.’
Тутъ начала говорить красавица. Ясно слышенъ былъ ея нжный голосъ сквозь осиплые крики мущинъ: такъ раздается сладкое пніе соловья сквозь грубыя псни простыхъ лсныхъ птицъ. Вс слушали ея въ молчаніи и внимательно. Въ устахъ красавицы сладкія, обворожающія слога покоряютъ жесточайшія сердца, утушаютъ самыя пылкія страсти. Недіона едва говорить перестала, какъ со всхъ сторонъ раздалось: ‘Пусть ршитъ нашъ споръ Архонтъ Милетскій!’
Рыбаки привязали свои лодки къ берегу, и вмст съ Милетскими юношами, которые несли треножникъ, пошли къ Архонту. Недіона съ алесомъ остались на морскомъ берегу и долго еще прогуливались покойно и весело по цвтущимъ лугамъ.
Архонтъ присудилъ раздлить треножникъ: ‘Половину его’ — сказалъ он — ‘возмите вы, рыбаки, а половину вы, Милетскіе юноши.’ Сей приговоръ ни тмъ, ни другимъ не понравился. ‘Пусть же боги ршатъ!‘ воскликнулъ съ гнвомъ Архонтъ, и назначилъ имъ Аполлона Дидимейскаго. ‘Пусть ршитъ Аполлонъ!’ дерзновенно вс закричали, и немедленно отправили въ храмъ Аполлоновъ узнать святую молю его. Оракул отвчалъ: ‘Драгоцнный треножникъ назначенъ мудрйшему.’
При семъ возсталъ новый раздоръ: кто есть мудрйшій? Какъ на обширномъ озер произведенные плещущеюся рыбою маленькіе круги сначала разпространяются быстро, потомъ медленно разширяются и наконецъ у береговъ съ тихимъ плескомъ изчезаютъ: такъ молва о божескомъ изрченіи разпространялась по городу, и народъ Милетской, толпяся, собирался, большинствомъ голосовъ провозгласить мудрйшаго.
Рыбаки, потерявъ надежду, стояли печально, съ поникшими отъ разкаянія взорами. Сожалли, но поздно, что не согласились на приговор Архонта. Уже оракулъ изрекъ свою волю, кто же богамъ дерзнетъ возпротивиться?
Минарета, разцвтающая красавица, пробиралась сквозь народъ и спшила къ рыбаку Алфею. ‘Радуйся, любезный родитель!’ — вскричала она въ восторг и бросилась обнимать его — ‘безмрно раздуйся! я свободна! Мудрый алесъ, которому ты продалъ меня, былъ мн отецъ и учитель, его пріятельница Недіона раздляла съ нимъ попеченія о моемъ воспоминаніи. Микарета! Сказалъ онъ вчера и подалъ мн этотъ кошелекъ полный золота, ты свободна, возвратись къ своему отцу, будь щастливою супругою, и никогда не оставляй добродтели! Да наградятъ тебя боги, мудрый алесъ! Завтра я хотла ссть на корабль, чтобы возвратиться къ теб, любезный родитель! Но Эвримедонъ, корабельщикъ, сказалъ мн, что ты въ Милет: о сколь я щастлива, что могу опять обнимать тебя!‘
Глаза старца наполнились слезами. ‘О алесъ!’ — вскричалъ он — ‘ты, добродтельнйшій, мудрйшій изъ смертныхъ! сколь щастливыми ты сдлалъ меня и дочь мою! Поди, Минарета, поди, разскажи Милетскому народу, сколь великое благодяніе намъ оказалъ мудрецъ!’ Алфей съ прекрасною своею дочерью сталъ среди толпящагося народа, поднялъ руку и требовалъ вниманія. Вс умолкли. ‘Милетцы!’ — сказалъ он громко — ‘естьли добродтельный есть вмст и мудрый, то алесъ мудрйшій изъ человковъ! Выслушайте, какъ великодушно поступилъ онъ съ моею дочерью, выслушайте отъ нее самой, и почтите добродтель!’ Скромно начала говорить Минарета. Слова текли изъ устъ ея такъ сладко, какъ течетъ драгоцнное вино изъ чаши, увитой розами. Она разсказала, какъ отецъ ея, по крайней нужд, продалъ ее алесу, съ какою нжностію сей мудрецъ воспитывалъ и училъ ее какъ бы свою собственную дочь, и потомъ поручилъ Недіон, какъ богато онъ одарилъ ее и возвратилъ ей свободу, и какъ онъ, подобнымъ образомъ, сдлалъ многихъ двушекъ щастливыми. При семъ она показала народу кошелекъ, полный блистающаго золота. Еще Минарета не успла кончить своей рчи, какъ весь народ вдругъ воскликнулъ: ‘алесъ добродтельнйшій, алесъ мудрйшій изъ смертныхъ! ему принадлежитъ золотой треножникъ!’ Какъ удивились алесъ и пріятельница его Недіона, когда, при играніи музыки и съ радостнымъ пніемъ, золотой треножник положенъ былъ, неожиданно, у дверей его! Какая щедрая награда за усердныя ихъ попеченія, когда они узнали, что все сіе было дйствіе благодарности юной ихъ воспитанницы! Смятенный мудрецъ отвчалъ скромно: ‘Отнесите треножникъ въ храм Дидимейскаго Аполлона: ибо одинъ Богъ премудръ!’
Село Покровское.
Броннер Ф.К. Треножник / Броннерово сочинение, [Пер. В.М.Перевощикова] // Вестн. Европы. — 1814. — Ч.75, N 9. — С.3-15.