СОЧИНЕНІЯ
П. И. ЯКУШКИНА
Изданіе Вл. Михневича.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.
H. А. Лейкинъ.
H. А. Лейкинъ.
Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине, Лейкин Николай Александрович, Год: 1884
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Съ Павломъ Ивановичемъ я познакомился въ первые годы моей литературной дятельности. Это было въ 1863 году. Я тогда писалъ какъ диллетантъ. Познакомился я съ Якушкинымъ у редактора-издателя ‘Искры’, Василія Степановича Курочкина. Это было днемъ, въ одно изъ воскресеній, когда у Курочкина собирались сотрудники ‘Искры’. Я тоже тогда былъ въ числ сотрудниковъ этого журнала. Мн давно хотлось познакомиться съ Якушкинымъ. О немъ я такъ много слышалъ оригинальнаго. Про него даже ходили легенды. Въ лицо я и раньше зналъ Якушкина по портрету, и часто встрчалъ его на улицахъ и въ трактирахъ, но подойти къ нему и познакомиться съ нимъ не ршался хотя въ трактир сдлать это было легко. Якушкинъ со всми знакомился очень охотно, кто къ нему подходилъ и рекомендовался, а съ людьми изъ числа пишущей братіи и подавно. Я упомянулъ о портрет. На Невскомъ проспект у фотографіи Берестова и Щетинина, первой фотографіи, которая стала собирать коллекцію портретовъ литераторовъ, вислъ въ то время въ витрин очень схожій портретъ Якушкина въ кафтан на распашку, въ русской рубашк, высокихъ сапогахъ и въ очкахъ. Оттиски портрета Якушкина, какъ мн передавалъ Берестовъ, расходились тогда въ огромномъ количеств экземпляровъ.
— Въ провинцію его фотографическихъ карточекъ страсть что требуютъ, говорилъ Берестовъ. — знаете что… Тамъ его карточки продаютъ и за Якушкина и за Емельяна Пугачева.
— Но какъ-же очки-то? улыбнулся я.— Вдь Пугачевъ не носилъ очковъ.
— У меня есть карточки Якушкина и безъ очковъ.
Когда Якушкинъ шелъ по улиц или входилъ въ трактиръ, вс оборачивались въ его сторону шептали: ‘Якушкинъ… Якушкинъ’. Его узнавали по его русскому костюму и очкамъ. Это не былъ русскій костюмъ франтоватый, балетный, въ каковомъ ходили нкоторые изъ тогдашнихъ славянофиловъ, щеголявшіе лакированными сапогами, канаусовыми рубахами и шляпами съ павлиньимъ перомъ. Кафтанъ Якушкина былъ изъ самаго грубаго сукна, всегда засаленъ, сапоги въ большинств случаевъ стоптанные и грязные, на голов низенькая барашковая шапка и зимой и лтомъ, кумачевая рубашка опоясана простымъ пояскомъ съ молитвой, а подчасъ и просто веревочкой. Въ фуражк я его видалъ рдко. Также никогда я не видалъ на немъ шубы, хотя въ послдствіи зналъ, что у него былъ нагольный полушубокъ, который хранился гд-то у какого-то пріятеля на случай дальней дороги.
Я уже сказалъ, что про Якушкина ходили легенды. Вотъ что мн разсказывалъ про него тогда одинъ слуга изъ простеньнаго трактира недалеко отъ Пяти Угловъ:
— Вдь это баринъ… Настоящій баринъ… Только отецъ его за родительское непочтеніе и за то, что онъ по деревнямъ съ мужиками двадцать тысячъ рублевъ пропилъ, промоталъ, и самого его въ мужики отдалъ. Денегъ ему больше не даетъ, на глаза къ себ не пускаетъ: такъ что-же ему длать? Ну, онъ къ мужикамъ уже привыкъ, на господскій манеръ ему рядиться не на что, вотъ онъ и сталъ одваться по-мужицки. Отъ господскаго-то пера только одни очки остались. А онъ умный, онъ разсудительный, только малодушество у него къ вину этому самому, прибавилъ онъ.
И тутъ была доля правды. Якушкинъ, какъ и слышалъ, дйствительно получилъ по окончаніи своего образованія какой-то небольшой капиталецъ отъ матери, но въ нсколько мсяцевъ блудно растратилъ его, угощая во время своихъ путешествій мужиковъ и щедро платя имъ за псни, которыя записывалъ отъ нихъ.
Часто мн приходилось слышать объ Якушкин отъ простаго народа и такой отзывъ:
— Баринъ, но порченный… не совсмъ онъ въ порядк въ мысляхъ… А хорошій, добрый баринъ.
Были у Якушкина добрые пріятели и среди простаго народа, по большей части среди буфетчиковъ въ трактирахъ или приказчиковъ въ винныхъ погребахъ. Имъ онъ отдавалъ иногда на храненіе, боясь потерять, т гроши, которые заработывалъ литературнымъ трудомъ. Именно гроши, ибо Якушкинъ писалъ мало и рдко. Онъ садился писать только тогда, когда уже негд было занять, и между тмъ являлась настоятельная нужда купить сапоги или очки.
— Очки разбилъ вчера, а денегъ нтъ… Купить не на что. Длать нечего, надо садиться завтра писать что нибудь на очки. Писать то я и безъ очковъ могу, а вотъ въ даль ничего не вижу. Видите, всего одно стекло въ очкахъ… Одно-то тутъ, а другаго нтъ.
Это были первыя слова Якушкина, съ которыми онъ отнесся ко мн при первой нашей встрч у В. С. Курочкина. Мы стояли около стола съ закуской. Я взглянулъ ему въ лицо. Въ очкахъ его дйствительно не было одного стекла.
— Вдь вы меня знаете? спросилъ онъ.
— Какъ-же… Вы Павелъ Ивановичъ Якушкинъ.
— Ну, вотъ… А вы тоже въ ‘Искр’ пишете?
Я сказалъ свою фамилію и прибавилъ:
— Да, и помстилъ нсколько маленькихъ разсказовъ.
— Знаю, читалъ. Вы водку пьете?
— Пью.
— Ну, такъ выпьемте.
Черезъ десять минутъ онъ мн говорилъ уже ‘ты’. И это всмъ такъ, что съ нимъ знакомился. Такъ мы съ этого дня на ты съ нимъ и остались.
— Пробовалъ сегодня Васьки Толбина {В. В. Толбинъ, авторъ имвшей въ свое время успхъ повсти ‘Любинька’. Писадъ фельетоны въ ‘Сверной Пчел’. Умеръ около десяти лтъ тому назадъ. Авт.} очки надть, опять началъ Якушкинъ объ очкахъ. — Пробовалъ, но не подходятъ. Я близорукъ, а у того очки не для близорукихъ… Тотъ только для писанья надваетъ. Вдь я думаю за полтину одно-то стекло вставятъ? спросилъ онъ меня и, не дождавшись отвта, прибавилъ: — есть у меня одинъ знакомый очечникъ въ Пассаж… Разв къ нему пойти?.. Пилюля еще надо въ аптек купить…
— Разв вы нездоровы?
— Да доктора говорятъ, что катаръ у меня. Я ляписъ принимаю. У Курочкина-бы взять денегъ, да я ужъ у него и такъ много взялъ, рублей десять взялъ… И то записывать надо… Псни есть у меня псковскія, мужицкія… отличныя псни, новые… Да псенъ онъ не беретъ. Къ Некрасову стащить, но къ тому дв псни не стоитъ таскать. Надо подкопить. Вотъ что… Поди-ка сюда…
Онъ отвелъ меня въ уголъ, взялъ за пуговицу сюртука и спросилъ:
— Ты теперь при деньгахъ? Если при деньгахъ, то дай-ка мн немножно взаймы.
Денегъ тогда у насъ, у литературной братіи, очень мало бывало. Гонораръ былъ очень скудный. Я, впрочемъ, тогда служилъ въ одной частной контор и получалъ все какое маленькое жалованье. Мн почему-то казалось, что Якушкину требуется сумма, покрайней мр въ двадцать пять рублей, хотя онъ и говорилъ, что ‘немножко’, а потому я отвчалъ, смутившись:
— Какія-же у меня деньги? Откуда?..
— Такъ таки ничего и нтъ?
— Да вотъ всего три рубля.
— А мн только рубль надо. Мн на очки и на ляписъ. Я отдамъ. Чего ты боишься? Я всегда отдаю… Я твердо помню, когда у кого беру.
— Господи! Да я не изъ-за этого… Я думалъ, что вамъ больше требуется, отвчалъ я, сконфузясь, схватился за кошелекъ и предложилъ Якушкину даже два рубля.
— Нтъ, мн только рубль… Полтинникъ на очки и полтинникъ на ляписъ. Больше не возьму… За полтинникъ одно стекло въ Пассаж непремнно вставить. А вотъ сяду работать, напишу что нибудь, такъ и новыя очки себ куплю.
Въ послдствіи я узналъ, что Якушкинъ, нуждавшійся всегда, боле пяти рублей никогда ни у кого и не занималъ.
Уплачивалъ Якушкинъ свои мелкіе долги замчательно честно. Надо удивляться, какъ онъ ихъ помнилъ. Когда онъ получалъ сразу какой нибудь кушъ за свои статьи (кушъ этотъ, впрочемъ, рдко превышалъ 50 p.), то онъ сейчасъ же бжалъ платить свои долги. Вмст съ долгами онъ отдавалъ и на храненіе оставшіяся у него отъ уплаты долговъ деньги тмъ же лицамъ, отъ которыхъ онъ пользовался кредитомъ. Онъ былъ положительно какой-то безсребренникъ и не любилъ имть при себ денегъ, опасаясь, что онъ ихъ потеряетъ или что ихъ у него украдутъ, что, при его слабости къ спиртнымъ напиткамъ, было всегда возможно. Если у него оставалось отъ уплаты долговъ рублей двадцать, напримръ, то онъ длилъ ихъ части на три, на четыре и отдавалъ въ трое, четверо рукъ. Такъ, я помню Якушкинъ отдавалъ деньги на храненіе своему пріятелю и общему знакомому всей тогдашней пишущей братіи, Свириденк, который былъ приказчикомъ въ книжномъ магазин Кожанчикова. Хранились подчасъ его деньги (5—6 р.) и въ Палкиномъ трактир у буфетчика, а также и у буфетчика ресторана Еремева на Невскомъ. Деньги хранились въ трактир, а Якушкинъ ходилъ туда и ‘запивалъ ихъ и задалъ’, какъ онъ выражался. Приходитъ онъ, напримръ, въ Палкинъ трактиръ, выпьетъ, закуситъ и спросить буфетчика:
— Много ли теперь у тебя моихъ денегъ осталось?
— Четыре рубля и сорокъ копекъ, Павелъ Иванычъ.
— Ну, ладно. Такъ ты помни.
Вечеромъ опять заходилъ. Опять выпьетъ и закуситъ.
— Много ли моихъ денегъ осталось?
— Три рубля, девяносто копекъ.
Когда же все было ‘задено и запито’, то онъ уже пользовался кредитомъ.
Любимими мстами пребыванія Якушкина въ часы досуга были: Палкинъ трактиръ на углу Невскаго и Литейной, погребъ Набилкова на углу Невскаго и Владимірской и небольшой ресторанчикъ Зеста — въ деревянномъ домик, нын сломанномъ, на площади Александринскаго театра. Впрочемъ, эти мста любили посщать и вс писатели первой половины шестидесятыхъ годовъ, какъ сборные пункты, какъ мсто свиданій другъ съ другомъ. Поэты, какъ покойные Кроль, Мей, Шевченко и др., писали тамъ иногда свои стихи. Въ Палкиномъ трактир и въ ресторан Зеста были даже особенныя рюмки, которыя назывались Якушкинскими. Это были очень большія рюмки. Нердко можно било слышать, что обычные постители названныхъ ресторановъ такъ и приказывали слуг:
— Принеси ты мн Якушкинскую рюмку водки.
Якушкинъ не имлъ своей собственной квартиры, ходилъ всегда съ паспортомъ въ карман и жилъ то у одного пріятеля, то у другаго. У пріятелей онъ и статьи писалъ. Это былъ въ полномъ смысл Діогенъ, по своей нетребовательности, но у Діогена все таки была бочка, былъ вначал и сосудъ, изъ котораго онъ пилъ, а у Якушкина и бочки и сосуда не было. У него было только плохое русское платье, которое онъ носилъ на себ. Покойный Некрасовъ пробовалъ пріучить Якушкина къ квартир. Поручилъ кому-то нанять для Якушкина комнату, уплачивалъ за эту комнату въ счетъ гонорара за статьи, уплачивалъ квартирной хозяйк и за обдъ, но Якушкинъ, насколько мн помнится, совсмъ не жилъ въ своей квартир.
— Пописать бы надо. Вонъ сапоги худые… Хоть на сапоги бы написать.. Да не знаю у кого написать, — сказалъ онъ мн разъ.
А я зналъ, что въ это время для него была нанята комната Некрасовымъ.
— Да что-жь ты у себя-то? спросилъ я.
— Не люблю я у себя… Ну, что я тамъ буду… Я одинъ. Я не люблю одинъ… Я боюсь… Жутко какъ-то… Я не привыкъ.
Страхъ этотъ дйствительно былъ у него. Онъ не любилъ одиночества, не любилъ ночевать одинъ въ комнат. Это былъ безъотчетный страхъ вслдствіе разстроенныхъ нервовъ, а нервы были разстроены вслдствіе пагубной страсти.
— Работай у меня, — предложилъ я ему.
— У тебя неловко.. Ты живешь съ матерью, съ братьями, съ сестрами. Тамъ у васъ Ноевъ ковчегъ: чистыхъ по пар и нечистыхъ по семи паръ. У Васьки Толбина — комната мала… Да и нельзя тамъ работать — напьешься сейчасъ… Онъ цлый день пьетъ и я могу соблазниться Я соблазнюсь, а онъ не удержитъ. А когда я работаю, то я пью понемножку. У Василья Степаныча (Курочкинъ) отлично бы работать, тамъ квартира большая и комнатъ много, но меня Наталья {Наталья Романовна, жена В. С. Курочкина, нын тоже умершая. Авт.} не любитъ и вонъ гонитъ, разсуждалъ Якушкинъ. — Нтъ, я лучше къ Свириденк… У него тамъ въ каморк, за книжнымъ магазиномъ сяду и попишу… Свириденко меня и отъ водки удержитъ.
Въ книжномъ магазин Кожанчикова, въ каморк Свириденки былъ написанъ и ‘Великъ Богъ земли русской’ — лучшее произведеніе Якушкина. Это, какъ извстно, радъ разсказовъ изъ временъ первыхъ дней эпохи освобожденія крестьянъ. Якушкинъ долго не зналъ какъ озаглавить разсказы. Сначала онъ назвалъ ихъ ‘Воля’.
— Большую штуку пишу. ‘Воля’ называется, разсказывалъ онъ всмъ у Курочкина, въ одно изъ воскресеній.
Потомъ я слышалъ отъ него, что онъ называлъ свои эти же самые разсказы ‘Освобожденіемъ’ и горевалъ, что растерялъ нкоторые листы изъ рукописи.
— Листики растерялъ, листики — вотъ въ чемъ горе! говорилъ Якушкинъ. — Ходилъ читать Высот {Александръ Высота писалъ въ ‘Искр’ мелкіе разсказы изъ быта полицейскихъ, гд разсказывалъ о плутняхъ квартальныхъ надзирателей и слдственныхъ приставовъ. Авт.}, выпили тамъ и потерялъ. Надо поискать. Кажется, читалъ и козаку… Надо и туда сходить.
У Якушкина былъ какой то знакомый козачій офицеръ, большой его пріятель. Онъ жилъ гд-тo на Моховой и Якушкинъ очень часто пребывалъ тамъ. Отъ него я то и дло слышалъ о козак.
Впослдствіи я узналъ отъ Свириденки, что утерянные листики такъ и не нашлась. Якушкинъ и не возобновилъ ихъ, онъ даже, какъ говорили, и не окончилъ своихъ разсказовъ. Рукопись была сдана въ редакцію ‘Современника’ безъ конца и безъ названія. Названіе ‘Великъ Богъ земли русской’ дали разсказамъ, если не ошибаюсь, въ редакціи ‘Современника’, кажется, даже самъ Некрасовъ. Некрасову очень понравились разсказы. Онъ не считалъ Якушкина за особенно даровитаго, а потому, по прочтеніи рукописи, многимъ говорилъ:
— Прелестная вещь, батенька… Просто не врится, чтобъ это написалъ Якушкинъ.
Тоже самое высказывалъ и В. С. Курочкинъ, посл напечатанія рукописи въ ‘Современник’.
— Славные разсказы и ловко сгрупированы. Даже и не похоже на Якушкина. Когда онъ ихъ усплъ слышать и какъ могъ запомнить.
Нкоторые эпизоды изъ ‘Великъ Богъ земли русской’ намъ, знающимъ Якушкина, были и раньше извстны. Онъ разсказывалъ ихъ въ разныхъ кружкахъ, сообщалъ даже отъ кого и самъ ихъ слышалъ. Пока они не были имъ оформлены, онъ носилъ ихъ въ вид замтокъ, написанныхъ карандашомъ на мелкихъ грязныхъ клочкахъ, часто даже на внутренней сторон цвтной картузной бумаги отъ папиросъ, на спинкахъ трактирныхъ обденныхъ карточевъ.
Видлъ я впослдствіи у Свириденки, въ книжномъ магазин Koжанчикова, и листки рукописи уже оформленныхъ разсказовъ ‘Великъ Богъ земли русской’. Листки были исписаны чернилами съ большими помарками и вставками. Листки эти были вырваны изъ приходо-расходной книжки въ восьмушку писчей бумаги и были въ графахъ, разлинованныхъ синими и красными чернилами. На нихъ-то и писалъ Якушкинъ.
— Вдь вотъ неряха какая!— говорилъ Свириденко. Ну, чтобы ему спросить у меня бумаги, а онъ взялъ и вырвалъ листки изъ моей книжки, куда я записываю пожертвованія. Вдь, даже съ моими записями вырвалъ. Мн теперь и не разобраться. Разв на память все упомнишь? Забылъ книжку на конторк, а онъ подхватилъ ее, да и вырвалъ оттуда листки. Ужь не мало я ругалъ его за это. Но вдь къ нему, какъ къ стн горохъ. Важная, говорить, вещь. Будутъ деньги, такъ я теб новую книжку куплю. Самъ неряха, думаетъ, что и другіе должны быть неряхами.
Здсь я долженъ сказать, что покойный Свириденко, имя массу знакомыхъ среди учащейся молодежи и интеллигенціи, заходившей въ книжный магазинъ порыться, посмотрть и купить литературныя новинки, сбиралъ съ нихъ пожертвованія и на бывшій тогда въ большомъ ходу воскресныя школы, и на поддержку бдныхъ студентовъ… Вотъ изъ этой-то записной книжки, гд записывались пожертвованія, Якушкинъ и вырвалъ листки для написанія на нихъ своихъ разсказовъ ‘Великъ Богъ земли русской’.
Въ какомъ вид рукопись была сдана въ редакцію ‘Современника’ — мн неизвстно.