. Булгаковъ.
‘Историческій встникъ’, No 3, 1881
Томас Карлейль, Булгаков Федор Ильич, Год: 1881
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Томасъ Карлейль принадлежалъ къ числу такихъ писателей, которые въ литератур своей страны длаютъ эпоху. Непосредственное вліяніе ихъ на умы согражданъ проходитъ, конечно, со временемъ, но авторитетъ ихъ остается вчнымъ и неизгладимымъ. Карлейль къ тому же былъ плодовитымъ вкладчикомъ въ англійскую литературу и создалъ своимъ вліяніемъ цлую школу писателей. Не часто и не многимъ изъ такихъ писателей, подобно Карлейлю, приходится достигать глубокой старости (онъ умеръ 25 января 1881 г. на 86-мъ году жизни) и видя плоды своей дятельности, самимъ убждаться въ томъ, что вліяніе ея, нкогда благотворное, смнилось инымъ, боле соотвтствующимъ и духу, и потребностямъ вка. Въ этомъ отношеніи небезъинтересно прослдить хотя въ общихъ чертахъ характеръ литературной карьеры Карлейля, тмъ боле, что его сочиненія очень мало извстны русской публик. Но прежде всего нсколько біографическихъ данныхъ. Карлейль родился въ 1795 г., въ Думфрисшейр, графств южной Шотландіи. Шотландскій типъ былъ сильно отмченъ во всей его фигур, а его говоръ всегда сохранялъ рзко мстный акцентъ. Отецъ предназначалъ его къ духовному званію и съ этой цлью помстилъ его въ Эдинбургскій университетъ. Но молодой человкъ выказалъ больше склонности къ наукамъ математическимъ и словеснымъ, нежели къ богословію. Сначала онъ пробовалъ свои силы на педагогическомъ поприщ, въ качеств учителя математики въ школ графства Файфъ, потомъ поступилъ воспитателемъ въ одно семейство и кончилъ тмъ, что ршительно отдался литературнымъ трудамъ. Изучивъ французскій и нмецкій языки, онъ началъ заниматься составленіемъ статей для энциклопедіи Брюстера и переводами. Въ числ первыхъ его литературныхъ работъ особенное вниманіе обратили на себя ‘Жизнь Шиллера’, книга, появившаяся въ 1823 г., и передлка Гетевскаго ‘Вильгельма Мейстера’, которая и послужила поводомъ къ переписк между Гёте и Карлейлемъ. Въ 1827 г. Карлейль женился. Къ этой эпох относятся критико-литературныя статьи его, которыя помщались въ разныхъ ‘Обозрніяхъ’ и только впослдствіи появились отдльнымъ изданіемъ. 1834-й годъ имлъ двоякое значеніе въ его жизни. Онъ окончилъ въ то время свое первое оригинальное сочиненіе ‘Sartor resartus’ и перехалъ въ Англію на постоянное жительство. ‘Sartor resartus’ (переодтый портной) — нчто въ род философской бутады — составилъ эпоху въ литературной карьер Карлейля, особенно потому, что тутъ онъ обнаруживаетъ впервые свой особый стиль и выказываетъ склонность къ фантастическому жанру, въ которомъ выразилась впослдствіи его литературная физіономія. Но послдующіе годы посвящены были составленію книги, которая привлекла къ себ гораздо больше вниманіе и сдлала репутацію автору. Это — его ‘Французская революція’, изданная въ 1837 г. Съ тхъ именно поръ Карлейль вошелъ въ большую славу. Каждое изъ его сочиненій ожидалось съ нетерпніемъ, читалось на расхватъ, обсуждалось съ уваженьемъ. Затмъ, въ цломъ ряд своихъ сочиненій онъ изложилъ свои соціальные и политическіе взгляды, таковы сочиненія о ‘Чартизм’, ‘Прошлое и настоящее’, ‘Памфлеты послднихъ дней’. За ними же слдовали историческія и біографическія работы о Кромвел (1845 г.), о Джон Стерлинг (1851), о Фридрих Великомъ (1858—1864). Старйшая и слабйшая изъ его работъ ‘Древніе короли Норвегіи’ издана въ 1875 г.
Чему же обязанъ Карлейль своей репутаціей? На чемъ основано его вліяніе?
Карлейль писалъ много и въ различномъ жанр. Въ числ его сочиненій, которыя принадлежатъ къ чистой литератур, первыя, по времени своего появленія — ‘Жизнь Шиллера’ и критическія статьи, помщавшіяся въ разныхъ Reviews. Потомъ слдуютъ обширные историческіе труды о французской революціи, о Кромвелл и Фридрих Великомъ. Обычныя тенденціи, разсянныя во всхъ его сочиненіяхъ, какъ уже замчено выше, нашли свое примненіе политическое и соціальное въ работахъ о ‘Чартизм’, о ‘Прошломъ и настоящемъ’ и ‘Памфлетахъ послднихъ дней’. Но боле непосредственное выраженіе взглядовъ, какіе носилъ въ себ Карлейль, нужно искать въ сочиненіяхъ о ‘Герояхъ и культ героевъ’, отчасти въ ‘Sartor resartus’ и въ ‘Жизни Джона Стерлинга’, гд многое относится къ самому автору, Отсюда видно, что Карлейль затрогивалъ разнообразные предметы и однакоже едва ли есть сочиненія другого писателя, въ которыхъ обнаруживалось бы больше единства, чмъ у него.
И дйствительно, во всхъ поименованныхъ сочиненіяхъ замтна одна и таже, только ему свойственная манера и выражаться, и представлять себ вещи. Сразу видно, что имешь дло съ оригинальнымъ мыслителемъ, положившимъ начало цлой школ писателей. О томъ, чтобы свести въ точной формул его воззрнія и думать нечего. Особенность идей Карлейля, это — ршительное отвращеніе отъ всякаго рода опредленій, отъ всякаго, такъ сказать, логическаго и критическаго аппарата, которымъ довольствуются обыкновенные смертные, а, напротивъ, эта особенность въ витаніи въ сфер воображенія и чувства. Оттого то онъ и представляется мистикомъ. Міръ ему казался чмъ-то темнымъ, наполненнымъ глубокими тайнами. Природа, исторія, человкъ, все для него было предметомъ удивленія. Его обычное настроеніе душевное выражалось въ преклоненіи передъ этими тайнами. Онъ имлъ какую-то особую потребность непремнно обожать. Подобная наклонность къ таинственному и возвышенному естественно приводила его къ преувеличеніямъ, человчество представлялось ему занятымъ непрерывной гигантской борьбою между добромъ и зломъ. Мелочи же дйствительной жизни, напротивъ, казались одинаково отвратительными и забавными. Новйшее общество рисовалось всецло предавшимся лжи и рутин. Народы ищутъ себ спасенія въ конституціяхъ, въ уравновшиваніи власти, въ парламентскихъ дебатахъ, въ изобртеніяхъ такъ называемаго либерализма и прогресса, тогда какъ въ дйствительности и въ существ дла, на сторон правительства превосходство силы. Въ этомъ отношеніи любопытны, между прочимъ, воспоминанія помщенныя въ газет ‘Русь’ г-жею О. К. о Карлейл. По ея словамъ, онъ особенно любилъ бранить англійскую конституцію и жестоко смяться надъ тми, кто ей врилъ.
— ‘Humbug’, восклицалъ онъ, ‘чистйшій обманъ’!.. ‘Пожалуйста, не губите вы мн моей Россіи нашей конституціей’, воскликнулъ онъ однажды… ‘Вдь въ парламент царитъ болтовня, пошлая болтовня. Россія совершила много великаго. У ней и будущее великое. Пусть только развивается по своему, на своихъ собственныхъ ногахъ. Я люблю и всегда любилъ русскихъ’!.. Затмъ — разсказываетъ г-жа О. К.— онъ провелъ параллель между государемъ и королевой Викторіей, горячо восхваляя перваго за его реформы и любовь къ просвщенію, но сильно издваясь надъ второю, особенно за ея ‘Турко-Биконсфильлство’…
Возвращаясь къ идеямъ Карлейля относительно человчества, нельзя не замтить, что ихъ послднимъ словомъ являются герой и права героизма. Ему нужны Магометы, Кромвели, Фридрихи II-е, Наполеоны, потому что это настоящіе и непосредственные продукты природы. Отсюда уже легко предугадать, въ какой связи должны находиться теорія героизма у Карлейля съ его общими воззрніями на міръ. Человкъ рока, Провиднія, одаренный высокими свойствами, которыя заране отводятъ ему верховное мсто въ мір, такова, по его воззрніямъ, естественная дйствительность въ противоположность съ соціальными фикціями, изъ-тоже время это — одна изъ силъ тайнаго міра, въ созерцаніе котораго англійскій писатель любитъ погружаться.
Если вполн естественно намтить основную мысль, которая вдохновляла Карлейля, то, съ другой стороны было бы несправедливо утверждать, что все достоинство его сочиненій заключалось въ вышеупомянутомъ мистицизм. Въ немъ виденъ, сверхъ того, историкъ и сатирикъ. Историкъ замчательный по сознательности своихъ изысканій и живости, съ какою онъ схватываетъ и изображаетъ физіономію событій. Его сила неоспорима. Онъ какъ будто обладаетъ, минуя вс его частныя особенности, даромъ вызывать прошлое, оживлять и воскрешать его, составить изъ него цлую драму, за которой читатель слдитъ неотступно. Стиль Карлейля изъ тхъ, которые задваютъ за живое читателя. Сверхъ того, Карлейль безспорно принадлежитъ къ школ драматической. За всми его моральными сентенціями, его заклинаніями и подобными странностями, не трудно замтить, что Карлейль, пиша исторію, хотлъ только разсказывать и разсказывать только для того, чтобы подйствовать на слушателя или читателя. Это артистъ своего дла. Самая торжественность его стиля не больше, какъ приправа все съ тою же цлью.
Карлейль является историкомъ въ двухъ или трехъ сочиненіяхъ и сатирикомъ во всхъ своихъ произведеніяхъ. Его идеалистическія тенденціи проглядываютъ всюду въ форм постоянной и горькой насмшки надъ людьми и предметами современности. Онъ неисчерпаемъ въ своемъ негодованіи на недостатокъ искренности и великодушія, на сервилизмъ и жалкій видъ міра, который его окружаетъ. Одно слово у него безпрестанно подвертывается подъ перо и имъ-то Карлейль резюмируетъ характеръ ныншняго вка. Слово это ‘sham’. Оно не поддается переводу и обозначаетъ сразу и фальшивую вншность, суетныя домогательства, лживые договоры, и общественное лицемріе. Карлейль же возложилъ на себя миссію быть провозвстникомъ искренности. Эту искренность онъ желалъ бы примнить ко всему: она у него является священнымъ закономъ искусства, нравовъ, политики.
То обоготвореніе силъ, о которомъ мы упомянули выше, само является послдствіемъ необходимости, какую испытываетъ писатель, нисходить во всемъ до первоначальнаго и естественнаго положенія вещей. А что же реальне силы? Что же доступне пониманію, если не вліяніе, какимъ въ состояніи давать себя чувствовать личный авторитетъ, будь то геній, или просто штыкъ?
Одна изъ многихъ второстепенныхъ заслугъ философіи Гегеля, какъ извстно, состояла въ разрушеніи противоположности между формою и содержаніемъ. Нтъ такой основы, которая не имла бы своей формы, нтъ и формы, которая не предполагала бы извстной основы. Но никогда та и другая не была въ боле явной связи, нежели мысль Карлейля и его манера писать. Трудно отдлаться отъ мысли, когда читаешь его произведенія, что это — не аффектація, она выступаетъ рзко въ его безпрестанныхъ декламаціяхъ противъ лицемрія вка. Его выспренныя мистическія воззрнія на невдомое, которое насъ окружаетъ, на вселенную, его преклоненіе передъ тайной бытія, представляютъ что то позирующее, дланное. Такъ и кажется, что все это разсчитано, надумано. Тоже слдуетъ замтить и относительно его стиля. Это языкъ, будто намренно сфабрикованный писателемъ, и однакоже этому языку онъ обязанъ большею долей своего успха. Словарь Карлейля можно было бы составить изъ длинныхъ словъ, на манеръ нмецкихъ, изъ неупотребительныхъ формъ, сравнительныхъ и превосходныхъ степеней… Авторъ весь уходитъ въ странные термины, стереотипные эпитеты, фраза его будто отрублена, прервана. Карлейль, видно, нарочно длалъ ее антимузыкальной, антиперіодичной, отрывочной. Прибавьте къ этому восклицанія, вопросительные знаки, воззванія къ дйствующимъ лицамъ, къ читателю, къ небесамъ и земл, ко всему на свт, и вы получите понятіе о стил Карлейля. Ничмъ такъ не злоупотребляетъ онъ, какъ словами Богъ, Безпредльность, Вчность, Глубина.
Нужно ли прибавлять, что эта смшанная роль пророка и буффона, эти выдланныя эксцентричности, производятъ скоре впечатлніе, будто ими авторъ пользуется, чтобъ обратить вниманіе на себя, чмъ впечатлніе дйствительнаго убжденія? Съ самаго начала своей литературной каррьеры Карлейль не писалъ такъ. Въ его ‘Жизни Шиллера’ обыкновенные англійскіе обороты. Если по его первымъ литературно-критическимъ статьямъ и можно отчасти предугадать, что выйдетъ потомъ изъ писателя, все же он не выказываютъ отличій отъ обыкновенно употребительнаго языка. Но ‘Sartor resartus’, который принадлежитъ почти къ той же эпох, уже обнаруживаетъ странности. Съ тхъ поръ авторъ начинаетъ пользоваться излюбленной имъ манерой писать, которая иметъ двойную выгоду, будучи легче самой простйшей формы и возбуждая любопытство публики. Его ‘Французская революція’ (1837 г.) представляется уже совсмъ скроенной по особой мрк.
Вліяніе Карлейля, какъ писателя, измыслившаго свою манеру писать, было велико. Онъ вызвалъ цлый рядъ подражателей, которые, впрочемъ, вмсто того, чтобы заботиться о дльности и логичности своего изложенія, больше кичились своей виртуозностью или эффектами шарлатанскаго стиля. Не избгли соблазна въ этомъ отношеніи и великіе таланты въ Англіи. Рускинъ, напримръ, какъ и самъ Карлейль, кончилъ тмъ, что перешелъ отъ исключительнаго стиля къ странному, и отъ аффектаціи дошелъ до мистификаціи.
Вліяніе философскихъ взглядовъ Карлейля было не меньше, чмъ и его литературная дятельность, но оно было боле спасительно и благотворно. Имя Карлейля останется навсегда въ исторіи мысли въ Англіи. Онъ намтилъ рзко стезю своихъ воззрній. Какъ, не смотря на недостатки своего стиля, онъ въ сущности былъ артистомъ, также точно, не взирая на претендательность его сентенцій, онъ былъ если не философомъ, то, по крайней мр, дйствовалъ на формировку умовъ. Короче сказать, если бы требовалось общимъ образомъ опредлить моральное и интеллектуальное вліяніе Карлейля, мы бы замтили, что Карлейль въ особенности служилъ тому, чтобы порвать и раздвинуть путы, въ которыхъ загрузла мысль его согражданъ. Слушая, какъ онъ безпрерывно твердилъ о божеств и вчности, о тайн и обожаніи, въ немъ начинали видть провозвстника боле высокой и широкой религіи, сравнительно съ ходячими врованіями. Съ тхъ поръ умозрніе проложило въ Англіи новую дорогу. Всемірныя тайны Карлейля смнились точными изысканіями, строгими изслдованіями и опредленіями. Неизвстно, отдавалъ ли себ отчетъ въ этомъ самъ Карлейль, но во всякомъ случа онъ достаточно прожилъ для того, чтобы видть свое вліяніе исчерпаннымъ, свою роль въ качеств учителя устарлой.
Вышеприведенныя воспоминанія г-жи О. К. содержатъ въ себ нсколько данныхъ, подтверждающихъ это. ’85-лтній Карлейль пережилъ себя’ — говоритъ г-жа О. К. Онъ замчалъ надъ собою весь процессъ разрушенія и нетерпливо жаждалъ смерти. ‘Прошлою весною г-жа О. К. узжала изъ Лондона въ Россію. Карлейль, съ врнымъ другомъ своимъ Джемсомъ Фрудомъ, пріхалъ къ ней… Разговоръ преимущественно касался ея отъзда, возвращенія, и только что вышедшей въ то время ея книги: ‘Россія и Англія’. Карлейль настаивалъ на необходимости сообщать какъ можно боле свдній о Россіи.
— Англія очень невжественна насчетъ васъ, заключилъ онъ.
Прощаясь, г-жа О. К. сказала ему ‘до свиданія’.
— О, нтъ, воскликнулъ онъ, какъ то испуганно. О, нтъ, повторилъ онъ, желайте мн поскорй смерти. Мн давно пора, давно! Неужели придется еще помучиться нсколько мсяцевъ? Это выше силъ.
Г-жа О. К. замтила ему, что друзьямъ его больно слышать такія слова:
— Вы намъ дороги, намъ нужны ваши совты, ваши указанія, смерть ни отъ кого не уйдетъ, утшала она. Но Карлейль какъ будто считалъ себя забытымъ на земл…
Само собою разумется, видя свое вліяніе отжившимъ, Карлейль въ прав былъ утшать себя, что онъ служилъ уже переходомъ между прошлымъ и настоящимъ. А къ этому, конечно, сводится роль всхъ системъ, въ этомъ заключается лучшая слава, на какую только можетъ претендовать мыслитель на этомъ свт…