Время на прочтение: 332 минут(ы)
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
Издание осуществляется под наблюдением государственной редакционной комиссии
(Перепечатка разрешается безвозмездно)
(Издание: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 67, Государственное Издательство Художественной Литературы, Москва — 1955, OCR: Габриел Мумжиев)
1894 г. Января 2. Москва.
Дорогой Анатолии Федорович.
Вы, может быть, слышали про возмутительной дело, совершенное над женою к[нязя] Хилкова. У нее отняли ее детей и отдали матери ее мужа. (1) Она хочет подать прошеные государю. Прошение это ей написал ее beau frere, (2) и мне оно не нравится.
Сам я не только не сумею написать лучше, но и считаю бесполезным и нехорошим учтиво просить о том, чтобы люди не ели других людей. Но вы именно тот человек, который, глубоко чувствуя всю возмутительность неправды, может и умеет в приятных формах уличить ее. Помогите этой несчастной н почтенной женщине. Может быть, вы поправите или напишете ей прошение и направите ее на [путь] наибольшей возможности успеха.
Простите за то, что надоел вам. Просьба этого письма для меня важнее всех. (3)
Опубликовано впервые (почти полностью) в ‘Литературных приложениях ‘Нивы’ 1908, 9, стр. 68. Письмо было послано с Ц. В. Винер, которая проездом в Петербург останавливалась в Москве и была у Толстого в Хамовниках 2 января 1894 г. Датируем его этим числом.
Анатолии Федорович Кони (1844—1927) — либеральный юрист, литератор и общественный деятель. Знаком с Толстым с 1887 г.
(1) О Дмитрии Александровиче Хилкове и его жене, Цецилии Владимировне Винер, см. ниже письмо N 3 к Александру III и письма к ним NN 28 и 42. Об отобрании у них детей полицией см. т. 66, стр. 423.
(2) Зять. Николай Федорович Джунковский, двоюродный брат Д. А. Хилкова, женатый на сестре его жены, Елизавете Владимировне Винер. См. т. 64, стр. 210.
(3) По просьбе Толстого, А. Ф. Кони написал Ц. В. Винер новое прошение к царю. Мнение Толстого о нем см. в письме к В. Г. Черткову от 8 февраля (т. 87, N 363).
1894 г. Января 2. Москва.
Многоуважаемая Елизавета Ивановна,
Письмо это вам передаст несчастная жена Хилкова, у которой, как вы знаете, отняли ее детей. Она едет в Петербург, чтобы там хлопотать и подавать прошение государю. Мне лично не нравится прошение и тон и содержание его, но так понятны страдания матери и желание как бы то ни было вернуть детей или хотя бы вырвать их от неуважаемой и нелюбимой женщины, (1) что не решаешься отсоветовывать. Помогите ей, чем можете.
Простите, дорогая Елизавета Ивановна, что утруждаю вас, и верьте искренним чувствам уважения и любви.
Датируется на основании содержания.
Елизавета Ивановна Черткова, рожд. Чернышева-Кругликова (1832—1922) — мать Владимира Григорьевича Черткова, была близка к императрице Марии Федоровне.
(1) Юлии Петровны Хилковой, матери Д. А. Хилкова. О ней см. письмо к ней от 5 ноября 1893 г., т. 66, стр. 423—424.
3. Императору Александру III.
1894 г. Января 2—3? Москва.
Государь!
Простите меня, если тон этого письма и самое обращение к Вам будут не такие, к каким Вы привыкли, простите меня и, ради бога, прочтите это письмо без чувства предубеждения и, если возможно, с тем чувством братской любви, которое свойственно всем людям и которое одно побудило меня писать Вам.
Над князем Дмитрием Александровичем Хилковым, отставным полковником, живущим теперь в Закавказском крае, куда он сослан за свои религиозные убеждения, и в особенности над его женой, совершено было в октябре нынешнего (теперь уже прошлого, 93-го) года именем Вашим одно из самых жестоких и возмутительных преступлений, противных всем законам божеским и человеческим. Из прилагаемого письма, (1) писанного не для Вас и потому не подготовленного (в котором я нарочно не изменил н не прибавил ни одного слова), Вы узнаете, в чем заключается это неслыханное в наше время по своей жестокости (2) дело, совершавшееся, как все совершавшие его говорили, по Вашему, т. е. высочайшему повелению. К прилагаемому письму считаю нужным прибавить только некоторые подробности о положении, характере и жизни самого Хилкова.
Хилков, единственный сын богатой семьи, служил сначала в лейб-гусарах, потом, во время турецкой кампании, кажется, командовал казачьим полком. Во время этой войны ему случилось в рукопашной схватке своими руками убить турецкого офицера. Случай этот имел на него такое влияние, что он тогда же объявил начальству, что не может продолжать более военной службы, и тотчас же после Кампании вышел в отставку, убедившись в том, что христианство, которое он исповедовал, требует совсем другой жизни, чем ту, которую он вел, и поселился в деревне. В деревне он старался вести жизнь, сообразную с тем представлением, которое, справедливо или нет, он составил себе о христианской жизни. Он отдал всё свое, переданное ему матерью, довольно большое имение крестьянам, не оставив себе ничего, и на наемной земле своим трудом стал зарабатывать свой хлеб и так жил около десяти лет. (3)
Всё это я говорю для того, чтобы обратить Ваше внимание на искренность этого человека, не задумавшегося бросить ожидавшее его блестящее служебное положение и большое ожидавшее его состояние, только чтобы не лгать перед своею совестью. Лет семь тому назад он сошелся с девушкой Винер, дочерью отставного полковника и крымского помещика, женился на ней, и у него родилось от нее двое детей. Главное обвинение против него состоит в том, что он не венчался церковным браком с своей женой и не крестил своих детей, но он но сделал этого, как не делают это все миллионы христиан, не признающих крещения и брака за таинства, не потому, чтобы он хотел разрушать верований православной церкви, а потому, что, как правдивый человек, он не мог исполнять обряда, в который он не верил. ‘Я не могу этого сделать, — говорил он при мне
тем, которые убеждали его венчаться с женой и крестить детей, — не могу сделать этого, потому что, если бы я пришел к священнику, прося его обвенчать меня или окрестить моих детей, и он спросил бы меня, верю ли я в то таинство, которое прошу совершить надо мною и моими детьми, я должен бы был или солгать, чего я не могу сделать, или сказать священнику правду, что я не верю в эти обряды и только для приличия требую совершения их, и тогда всякий честный священник должен бы был прогнать меня’.
Живя в деревне тяжелым земледельческим трудом, зарабатывая своей семье скудное пропитание, он, бывший богатый и знатный человек, отдавший всё состояние, не мог не обратить на себя внимание окружных крестьян, и они ходили к нему, прося его заступничества в своих обидах, совета в своих затруднениях и разъяснения в своих религиозных сомнениях, и он помогал им словом, делом, советом и разъяснением их недоумений, не скрывая от них то, что он считает открытой для блага людей божеской истиной.
Жизнь его признана была вредной, и с ним поступили так же, как, к сожалению, поступают последнее время, Вашим же именем, со всеми так называемыми сектантами, штундистами, т. е. без суда приговорили его к шестилетней ссылке (4) и увезли его на Кавказ, где и поселили в одной из худших тамошних местностей. (5) Как ни жестока была эта ссылка для него, семейного человека, эта ссылка, лишившая его всего того, что было устроено им годами тяжелого личного труда на прежнем месте его жительства, и переносившая его в чужую, тяжелую обстановку ссыльного, он нес спокойно свое положение, продолжая на Кавказе ту же жизнь, которую он вел и в Харьковской губернии, т. е. зарабатывая своим трудом средства для самой воздержанной жизни и помогая в его нуждах окрестному населению, (6) которому он оказался нужен, ухаживая в прошлом году за холерными. Но гонителям его показалось этого мало, и они придумали самое ухищренное, жестокое насилие, которое только можно произвести над семейным человеком. Они, как это описывается в письме, пошли в его дом, вырвали из его рук и рук его жены ее детей в том возрасте, когда нежнее всего бывает взаимная привязанность детей и родителей, и увезли их, зная, что он, связанный ссылкой, из которой его не выпускают, и отсутствием денег, которые он отдал, не может ни сам ехать за детьми, ни дать жене средства ехать за ними. (7)
И всё это сделано, государь, Вашим именем.
Может быть, что письмо это прогневит Вас, и Вы скажете: но какому праву позволяет себе этот человек писать мне (8) про это?
Государь! у меня есть на это неотъемлемое право, — право, которое мы слишком часто забываем и упоминание о котором, может быть, удивит Вас, — право это есть право моей братский любви ко всем людям и поэтому и к Вам, несмотря на те мнимые перегородки, которые разделяют Вас, императора величайшей империи, и меня, ничтожного частного человека. Я считаю, что Вы согрешили, (9) допустив возможность совершить такое злодейское дело Вашим именем. В Евангелии же сказано, как должны поступать люди относительно согрешивших братьев. И я поступаю так: ‘Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним, если послушает тебя, то приобрел ты брата своего’ (Мф. 18, 15).
Получив последнее письмо Хилкова и его жены, (10) очевидно вызывающее меня на то, чтобы я как-нибудь помог им, я был так возмущен тем, что узнал, что хотел тотчас же послать описание всего этого (11) дела в иностранные газеты. (12) Но, (13) перед богом спросив себя, хорошо ли бы я сделал, поступив так, я увидал, что поступить так было бы, во-первых, неразумно, потому что никакие статьи в газетах не могут изменить решения власти, если она захочет поставить на своем, а во-вторых, и главное, то, что, сделав это, я поступил бы не по-евангельски относительно Вас, и потому я решил, будет, что будет, но слову евангельскому, один-на-один писать Вам, надеясь не прогневить Вас, а приобрести в Вас брата.
(Про письмо это никто не знает, кроме одного переписчика, скромного человека, (14) содействия которого я не мог избежать.)
Боюсь, что письмо это мое покажется Вам дерзким, (15) в первую минуту оскорбит Вас и вызовет в Вас, что бы мне было очень больно, недоброжелательное ко мне чувство.
Но что же мне было другого делать? Молчать мне нельзя было, совесть моя замучила бы меня. А писать Вам со всеми теми околичностями и льстивыми словами, с которыми принято обращаться к государям, я не мог, да это было бы дурно, потому что в этих условных, искусственных формах нельзя сказать всего, что нужно, и добраться до сердца человека, к которому пишешь. А мне этого только и нужно, потому что я знаю, что если слова мои дойдут до Вашего сердца, то дело мое будет выиграно. И потому умоляю Вас, государь, победите в себе чувство недоброжелательства, которое вызовет, может быть, в Вас непривычная Вам откровенность этого письма, и верьте, что руководит мной только любовь к Вам — братская, христианская любовь, которая не знает различий положений, а знает только желание добра тому, к кому она обращена.
Вы, я думаю, так привыкли к тому, что все обращения к Вам имеют корыстную или вообще личную цель, что, получая письмо или прошение, всегда думаете: чего собственно для себя хочет этот проситель? Но мне ведь для себя ничего не нужно. Вы ничего и не можете дать мне и ничего не можете лишить меня, и то, о чем я позволяю себе просить Вас, не только для меня, но даже и для Хилкова и его семьи меньше нужно, чем для Вас. Они перенесут свои страдания и лишения легко, потому что они несут их во имя Христа, и на их стороне будут и теперь уже лучшие люди, от немца колониста, который готов был загнать лошадей, только бы помочь невинно страдающим людям, и полицейского, нарушающего приказ, только бы облегчить участь обиженных, — все будут на их стороне, от этих малообразованных людей до всех самых высокообразованных людей мира теперешнего и будущего, которые когда-либо узнают про это дело. Вам же, государь, не может не быть мучительно тяжело знать, какое ужасное дело сделалось Вашим именем, и на Вашей стороне никто но будет, (16) кроме худших людей, тех льстецов, которые готовы оправдать и даже восхвалять всё, что делается не только Вами, но и Вашим именем.
И не слушайте, ради бога, всего, что будут говорить Вам о том, будто бы есть какие-то соображения государственные и, — что особенно лживо, — соображения церковные, т. е. христианские, по которым нужно совершать такие антихристианские поступки, как отнятие детей у матери.
Не слушайте и не верьте тем, которые будут говорить Вам это, потому что не могут быть для человека, в каком бы положении он ни находился, — царя, как Вы, или полицейского, как тот пристав, который вырывал у матери детей, — по которым бы мог быть принужден человек совершать поступки, противные божескому закону любви, открытому нам в писании и в нашей совести. Не может этого быть, во-первых, потому, что цепкие гонения за вору, как то, которые с особенной жестокостью производят у нас последнее время, не только не достигают своей цели, но, напротив, роняют в глазах людей ту церковь, для поддержания которой совершаются нехристианские дела. Не может быть этого еще и потому, — и это главное, — что вес общие государственные и церковные соображения, как бы мы ни были уверены в них, могут оказаться несправедливыми, как это постоянно и оказывается, то же, что каждый из нас всякую минуту может умереть, т. е. вернуться к тому, кто, послав нас в этот мир, дал нам для исполнения один вечный и несомненный закон любви, по которому никто из нас не может и не должен быть не только совершителем, но хотя бы и самым далеким участником жестоких, недобрых, немилостивых дел,— и этом-то уже не может быть ни для кого ни малейшего сомнения. (17)
Верьте, государь, что всё, что я написал здесь, я писал в виду того же смертного часа, который ожидает всех нас и тем более меня, стоящего уже но своим годам одной ногой в гробу, — писал перед богом и писал с искренним уважением и с состраданием любящего брата к Вам, человеку, поставленному в одно из самых исполненных соблазнов и потому тяжелых и мучительных положений, которые только выпадают на долю человека.
2 января 1894 г. Ц. В. Винер приезжала к Толстому и Москву с просьбой ‘исправить’ подаваемое ею на ‘высочайшее имя’ прошение, в котором она ходатайствовала о возвращении отобранных у нес детей. Отказавшись от участия в составлении этого прошения. Толстой решил, однако, сам написать письмо Александру III.
Письмо это сохранилось в трех последовательных редакциях: N 1 — черновик-автограф, N 2 — копия с N 1, рукою П. II. Бирюкова, с многочисленными поправками, вычеркнутыми местами и вставками рукой Толстого и с новым окончанием письма рукою Толстого, ,N 3 — копия с N 2, рукою Бирюкова, с поправками и вставками рукою Толстого. Чистовая копия этой последней редакции, переписанная Бирюковым, и была, по-видимому, передана адресату. Печатается по тексту, опубликованному впервые в книге ‘Лев Толстой и русские цари’, изд. ‘Свобода и единение’, М. 1918, стр. 15—19, с датой: ‘Январь 1894 г. Москва’. Датируется на основании содержания.
(1) Приложено было письмо Д. А. Хилкова к А. К. Чертковой с подробным рассказом о налете полиции и отобрании его детей.
(2) Зачеркнуто в 3-й ред.: и беззаконности, ужаснейшее
(3) В деревне Павловки Сумского уезда Харьковской губ. Свое имение в 430 десятин земли Хилков продал по цене годовой аренды местным крестьянам, по решению которых ему было выделено из этой земли, в качестве надела, семь десятин для его пользования.
(4) Зачеркнуто в 3-й ред.: как преступника, и с жандармами и полицейскими, окружив его дом, схватили его.
(5) В 1892 г. за ‘вредную деятельность’ среди крестьян Хилков был сослан в Закавказье и поселен в селении Башкичет Эриванской губ., в 100 км к югу от Тбилиси.
(6) Зачеркнуто в 3-й ред.: переносил без ропота совершенное над ним, так же как и над тысячами других христиан, гонимых в последнее время с особенной жестокостью за их веру.
(7) Зачеркнуто в 3-й ред.: Злодеяние это, напоминающее средневековые ужасы
(8) Зачеркнуто в 3-й ред.: Русскому императору
(9) Зачеркнуто в 3-й ред.: если не по своей вине и не по своему желанию, но согрешили, согрешили тем, что, будучи введены в заблуждение, допустили
(10) Письмо это неизвестно.
(11) Зачеркнуто в 3-й ред.: ужасного
(12) Зачеркнуто в 3-й ред.: надеясь, что шум, который оно поднимет там, заставит русское правительство возвратить детей Хилкову.
(13) Зачеркнуто в 3-й ред.: обдумав лучше дело и, главное
(14) П. И. Бирюкова, см. письмо N. 11.
(15) Зачеркнуто в 3-й ред.: по своей необычности среди тех условий, в которых Вы постоянно живете, и
(16) Зачеркнуто в 3-й ред.: а все лучшие люди осудят Вас, не разбирая того, как мало Вы лично виноваты в этом деле.
(17) Во 2-й (зачеркнутой) ред. эта мысль выражена так: то же, что каждый из нас всякую минуту не должен ни прямо, ни косвенно участвовать в таких делах, как заточение, убийство, отнятие детей у матери, не может быть несправедливо, и это каждый из нас знает несомненно. Знает несомненно, в особенности, потому, что каждый из нас, стар он или молод, здоров или слаб, самый ничтожнейший он человек или император, каждый из нас знает, что всякую минуту может умереть, т. е. вернуться к тому, кто послал нас в этот мир не для соблюдения каких-либо государственных или церковных, шатких и преходящих соображений, а для исполнения одного вечного, написанного в наших душах, и откровении, закона любви, по которому никто из нас не может и не должен быть не только совершителем, но хотя бы и самым далеким участником таких дел, как то, которое совершилось над Х[илковым] и его женой. Не может этого быть, во-первых, потому что гонения на людей за веру не только не содействуют укреплению православной церкви, но, напротив, роняют в глазах людей ту церковь, для поддержания которой нужны такие нехристианские дела. И еще менее может быть это нужным по личным соображениям. Не может никакой смертный человек во имя каких бы то ни были, всегда изменяющихся и сомнительных, таи называемых государственных соображений, принимать прямое или хотя бы отдаленной участие в делах мучительства других людей, н[отому] ч[то] такое участие запрещено ему начертанным в его сердце и в откровении вечным и несомненным законом того самого бога, от которого он исшел и к которому всякую минуту может вернуться.
Ответа на письмо Толстой не получил. В Дневнике 23 марта 1894 г. Толстой написал: ‘Письмо не имело никакого действия—скорее вредное’ (т. 52, стр. 112). См. также письмо N 69.
* 4. И. И. Воронцову-Дашкову. Черновое.
1894 г. Января 2—3? Москва.
Я написал письмо государю (1), которое поручил передать моему другу П(авлу] И(вановичу] Бирюкову, переписывавшему письмо и одному знающему про содержание его.
В письме этом я указываю государю на совершенную его именем несправедливость и прошу его исправить ее. В написании письма этого руководила мною любовь к личности государя и искреннее желание ему добра, и потому думаю, что если только государю угодно будет самому одному прочесть это письмо, то чтение его не будет ему неприятно.
Передача же письма в обычных формах, через другие руки и в извлечении, думаю, что скорее будет неприятна государю. И потому позволяю себе просить вас, многоуважаемый граф, передать, если это возможно, это письмо государю лично. Сделав это, вы очень много обяжете меня и, смею думать, сделаете доброе дело. (2)
С совершенным уваж[ением] и предан[ностью]
ваш покор[ный] сл[уга] Лев Толстой.
Печатается но автографу-черновику. Подлинник был передан П. И. Бирюковым лично адресату. Написано одновременно с письмом к Александру III и потому помечается той же датой.
Иларион Иванович: Воронцов-Дашков (1837—1916) — генерал-адъютант, с 1881 но 1897 г. министр императорского двора.
(1) Зачеркнуто: указывая ему на совершенное его именем жестокое дело и прося его, в надежде на то, что он, узнан про сущность дела, изменит свое решение.
(2) Бирюков так рассказывает о своем посещении Воронцова-Дашкова — С рекомендательным письмом Льва Николаевича я добился свидания с Воронцовым, передал ему письмо Льва Николаевича, прося его исполнить его просьбу. Это было 5 января. Воронцов обещал сделать это на другой день на крещенском выходе во дворце, 6 января… Когда я через два дня вновь зашел к нему, он позвал меня и кабинет и сказал: ‘Скажите графу Льву Николаевичу Толстому, что его письмо лично мною передано государю’ (Б, III, стр. 227).
1894 г. Января 5. Москва.
Простите, дорогой Анатолий Степанович, что пишу только несколько слов и долго не отвечал. Я почему-то никогда не сомневался и не сомневаюсь в твердости наших с вами отношений, основанных не на личных только симпатиях, но на том, в чем мы все соединяемся, и потому, хотя я сожалею, что не пришлось видеться с вами, ни минуты не чувствовал разъединения. Я, разумеется, никаких препятствий но могу иметь к тому, чтобы вы взяли у Анны Максимовны (1) мою книгу. Я думаю, что она не откажет вам.
Передайте мой привет пашей жене (2) и брату и его жене. (3) Я живу хорошо — пишу, всё тороплюсь, может быть и ошибаюсь, сказать до смерти то, что знаю и считаю нужным. Целую. вас.
Печатается по копии, написанной рукой М. А. Шмидт. В составленном М. Л. Толстой списке писем Толстого 1894г. письмо значится под 5 января.
Анатолий Степанович Буткевич (1859—1942) — пчеловод.
Ответ на письмо Буткевича от 26 декабря 1893 г., в котором он выражал желание получить для переписки экземпляр ‘Соединения, перевода и исследования четырех евангелий’ Толстого.
(1) Анна Максимовна Слановская, рожд. Игнатьева (1862—1909), жена М. В. Булыгина.
(2) Елизавета Филипповна Буткевич, рожд. Штыкина (1853—1922), фельдшерица-акушерка.
(3) Андрей Степанович Буткевич (1865—1948), врач. Был женат на Евгении Васильевне Рахмановой.
1894 г. Января 5. Москва.
Дорогая Вера Михайловна,
Я очень рад был получить ваше письмо и рад был читать ваши мысли. Во всем, почти со всем, что вы пишете, я согласен, но одно: ваше желание того, чтобы всё это сделалось в определенное время и вами, я не разделяю. Наше дело только знать, что мы сделали то, что могли, для служения делу божьему, а как, когда оно сделается и кем, об этом не должно думать.
Я очень люблю в истории Моисея то, что он, выведший народ из плена и ведший его, не увидал обетованной земли. Что-то в этом есть трогательное, в особенности п[отому], ч[то] чувствуешь, что это глубокая правда, что никогда, никому, если он только отдаст всю жизнь на стремление к богу, к совершенству, к осуществлению идеала, никогда, никому не придется увидать полного осуществления идеала, потому что, если он только стремится, то он всегда видит далеко впереди себя. Я кое-что об этом написал в своей книге. (1) Читая ваше письмо, я подумал, что вы не прочли ее, потому что на некоторые наши вопросы там есть ответы.
Часто вспоминаю вас с любовью и вашу деятельность в Рязани, и самую эту глупую деятельность вспоминаю радостно. (2) Это лучший пример того, как удовлетворяет не результат (его мы никогда не знаем, и он не в нашей власти), а степень нашего усилия.
Когда же вы кончите? (3) Поклонитесь Васильеву. Он милый малый. (4) Прощайте.
Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт и хранящейся в ГМТ. В списке писем Толстого 1894 г. письмо значится под 5 января.
Вера Михайловна Величкииа (1868—1918) —студентка Бернского университета, позднее врач-общественник, писательница, активная революционерка и член ВКП (б), сотрудница Толстого на голоде 1892 г. Автор воспоминаний: Вера Величкина, ‘В голодный год со Львом Толстым’, Гиз, М. 1928. С 1900 г. жена В. Д. Бонч-Бруевича. После Великой Октябрьской социалистической революции была членом коллегии Наркомздрава РСФСР.
Ответ на письмо В. М. Величкиной из Цюриха от 4/16 декабря 1893 г.
(1) ‘Царство божие внутри вас’, гл. XII.
(2) Имеется в виду работа Толстого и его сотрудников на голоде в 1891—1892 гг. в Рязанской губ.
(3) В. М. Величкииа окончила Бернский университет с дипломом врача в 1899 г.
(4) Антон Антонович Васильев, в то время социал-демократ, был знаком с Толстым. В начале 1894 г. был арестован при попытке перейти границу и посажен в Киевскую тюрьму, откуда написал письмо Толстому. См. ‘Список писем Толстого, текст которых неизвестен’, N 2.
* 7. Вильяму Гейнеману (William Heineman).
1894 г. Января 5. Москва.
Dear Sir, I never sell the right of translation of my books and everybody is welcome to translate and to publish them. I said only to Mr. Steveni, (1) who asked me, if your translation, which was to appear, was made from the Russian original, that I thought it was made from the French, because I sent the Russian manuscript only to Mrs. Delano (2) in Boston. I am very glad to hear, that the translation has been made from the Russian and hope, that it will be very good. (3)
I have no reason nor right to excuse you of anything improper and am, dear Sir, with true regards yours truly,
5/17 января 1894.
Милостивый государь. Я никогда не продаю права на перевод своих книг, и всякий волен переводить и издавать их. Я сказал только г-ну Стевени, (1) когда он спросил меня о выходящем из печати нашем переводе, сделан ли он с русского языка, что перевод, как я думаю, сделан с французского, так как русская рукопись была послана мною только госпоже Делано (2) в Бостон. Очень рад слышать, что перевод ваш был сделан с русского, и надеюсь, что он окажется очень хорошим. (3)
Не имею ни основания, ни права извинять вас и чем-либо предосудительном и остаюсь, милостивый государь, преданный вам
Печатается по копии, написанной рукою В. Г. Черткова. Дата копии подтверждается датами писем адресата.
Вильям Гейнеман (William Heineman, 1863—1920) — крупный английский издатель. Гейнеманом были изданы переводы: ‘Войны и мира’, ‘Анны Карениной’, ‘Смерти Ивана Ильича’, ‘Плодов просвещения’, ‘Ходите в свете, пока есть свет’ и др.
Ответ на письмо Гейнемана от 1/13 января 1894 г., в котором он опровергал высказанное в ‘Daily Chronicle’, в корреспонденции из России, предположение, будто издаваемый им перевод ‘Царства божия внутри вас’ сделан с плохого французского перевода, по-видимому без ведома Толстого, и сообщал, что купил право на перевод и Библиографическом бюро в Берлине и поручил его лучшему переводчику с русского в Лондоне.
(1) Вильям Варне Степени (Wiliiam Barnes Sreveni, р. 1859), корреспондент лондонской газеты ‘Daily Chronicle’, в 1892—1893 гг. приезжал и Россию побывал у Толстого в Бегнчепко в марте 1892 г. и изложил свои впечатления в книге ‘Through famine stricken Russia’ (‘По пораженной голодом россии’), Лондон, 1892. Вторично Стевени был у Толстого в Ясной Поляне 22 октября, свое интервью с ним он опубликовал в ‘Daily Chronicle’ от 14/26 декабря 1893 г.
2 Алина (Александра) Делано (Aline Delano), переводчица произведений Толстого на английский язык.
Перевод был сделан Констенс Гарнот и вышел и Лондоне в 1894 г.
* 8. Георгу Гижицкому (Georg von Gizicki).
1894 г. Января 5. Москва.
Hochgeehrter Herr, Ich habe 4 N, in welchen mein Artikel ‘Uber religion und Moral’ (1) erschienen ist, erhalten und danke sie herzlich dafur. Es tut mir leid, dass in den ersten Nummern die notwendigen Veranderungen nicht Platz fanden.
Ich danke Sie fur die Absicht diese Verandereungen in dem Abdruck der Brochure zu machen.
5/17 Januar 1894.
Милостивый государь. Я получил 4 N, в которых появилась моя статья ‘Религия и нравственность’, (1) и сердечно благодарю вас за присылку. Мне очень жаль, что необходимые изменения не были произведены в первых номерах.
Благодарю вас за намерение внести эти изменения при печатании отдельной брошюрой.
Ваш покорный слуга
5/17 января 1894. Лев Толстой.
Печатается по копии, написанной рукою В. Г. Черткова. Дата копии подтверждается датами писем адресата.
Георг Гижицкий (1851—1895) — немецкий философ, основатель журнала ‘Ethische Kultur’ (‘Этическая культура’). См. т. 66, стр. 401—402. Ответ на письмо Гижицкого от 3/15 декабря 1893 г.
(1) ‘Религия и нравственность’ первоначально была начата Толстым в форме письма — ответа на письмо Гижицкого (т. 66) и впервые была напечатана на немецком языке в журнале ‘Ethische Kultur’ 1893, N N52—53, и 1894, NN 1—3, под заглавием ‘Religion und Moral’.
* 9. Рафаилу Лёвенфельду (Raphael Lowenfeldt).
1894 г. Января 5. Москва.
Я давно, уже собираюсь писать вам, чтобы спросить о судьбе переводимой вами и печатаемой как по-русски, так и по-немецки, моей книги. (1) Будьте так добры, сообщите мне, и если можно, подробно о том, что послужило причиной ее невыхода до сих пор. Это очень меня интересует. Я предполагаю, что издатель сомневается выпустить ее, чтобы не подвергнуться обвинению. Если это так, пожалуйста, сообщите мне всё это. Может быть, я могу устранить предстоящие затруднения. Выпускать же книгу с пропусками мне очень нежелательно, но, я думаю, и неудобно, так как она в целости вышла в Париже и, должно быть, теперь уже вышла и в Лондоне. В ожидании ответа остаюсь с совершенным уважением
Ваш Л. Толстой.
Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт. Датируется согласно сделанному М. Л. Толстой списку писем Толстого 1894 г., где это письмо значится под 5 января, что подтверждается ответным письмом адресата от 13/25 января 1894 г.
Рафаил Лёвенфельд (1854—1910) — немецкий литературный критик, переводчик на немецкий язык ряда произведений Толстого, автор биографии Толстого: ‘Lео Tolstoj, sein leben, sein Werke, sein Weltanschauung’, (‘Лев Толстой, его жизнь, его произведения, его мировоззрение’), Berlin, 1892. См. т. 51, стр. 206.
(1) Речь идет о русском и немецком изданиях ‘Царства божия внутри вас’. Русское издание вышло в 1894 г. в издательстве Августа Дейбнера в Берлине, а немецкое одновременно, в переводе Лёвенфельда, в издательстве ‘Deutsche Verlagsantalt’ в Штутгарте.
Лёвенфельд отвечал Толстому 13/25 января: ‘Оба издания, немецкое и русское, уже готовы. Один экземпляр русского издания вам был послан, сегодня отсылаю второй через одного московского книгопродавца… Немецкий экземпляр издания вы получите несколько позднее’.
* 10. Жюлю Легра (Jules Legras).
1894 г. Января 5. Москва.
5/17 janvier
Cher Monsieur Legras, je vous remercie beaucoup pour votre letter. L’article don’t je vous parlays n’est pas encore acheve. Sitot qu’il le sera, je vous l’enverrai. Je sais qu’il sera en de bonnes mains, et que j’aurais le plaisir d’en voir une traduction de grand merite. Je suis bien fache aussi d’avoir si peu profite de votre societe. (1)
Recevez, Monsieur, l’assurance de toute ma consideration.
Уважаемый господин Легра, очень благодари вас за ваше письмо. Статья, о которой я вам говорил, еще не закончена. Как только она будет закончена, вышлю ее вам. Я знаю, что она будет в хороших руках и что я буду иметь удовольствии увидеть ее прекрасном переводе. Я также очень сожалею, что мало воспользовался вашим обществом. (1)
Примите уверение в моем полном уважении.
Лев. Толстой.
Печатается по копии, написанной рукой В. Г. Черткова.
Жюль Легра (1866—1938) — профессор Бордоского, а позднее Дижонского университета по кафедре иностранных литератур. См. т. 52, стр. 357.
Ответ на письмо Ж. Легра от 3 января н. ст. 1894 г., в котором он сообщал, что ему удалось получить согласие редактора газеты ‘Journal des Debats’ на помещение в ней перевода статьи Толстого ‘Тулон’ (‘Христианство и патриотизм’), с оговоркой, что редакция снимает с себя ответственность за мысли, выраженные в этой статье. См. письмо N 24.
(1) Во время первого посещения Толстого Жюлем Легра в декабре 1893 г.
1894 г. Января 12—13. Москва.
Спасибо, милый друг Поша, за то, что извещали меня. Всё, что от вас зависело, сделано прекрасно, а что выйдет, будет зависеть от читающего письмо и от писавшего. (1) У нас всё по-старому. Только я нездоров, то была боль в груди, а теперь сильный кашель и насморк. Жена хочет ехать в пятницу дня на три в Ясную, а как скоро она вернется, уедем мы в Ясную или к Илюше. Уж очень суетно. Тратится даром остаток этой жизни. Что Ц(ецилия] В[ладимировн[а]? Переделали ли ей прошение? Нехорошо, что она допускает возможность отнять детей и мирится на том, чтоб их отдали тетке. (2)
Что вы? Целую вас, дорогой друг.
Адрес:
Петербург.
Центральная гостиница Невский проспект
Павлу Ивановичу Бирюкову.
Отрывок впервые опубликован в Б, III, стр. 368. Почтовый штемпель ‘Москва, 13 янв. 1894’.
Павел Иванович Бирюков (1860—1931) — первый биограф Л. Н. Толстого. См. т. 63, стр. 227—230.
(1) Речь идет о передаче письма Толстого к Александру III. См. письмо N 4.
(2) Елизавете Владимировне Джунковской, рожд. Винер — сестре Цецилии Владимировны.
12—14. В. Г. Черткову от 17 (два письма) и 23 января.
15. С. А. Толстой от 25 января.
1894 г. Января 26. Гриневка.
Таня вчера писала тебе, так что ты всё знаешь про нас, пишу же тебе, главное, чтобы ты не думала, что я забываю о тебе ради сундука. Хотя я рад за тебя и Марью Алекс[андровну]. — Мне тебя, как всегда, недостает. Мар[ья] Алекс[апдровна], как всегда, радует и бодрит своими письмами и присутствием. Мы не изменяли своих планов и потому скоро будем с вами.
Печатается по машинописной копии. Опубликовано впервые в журнале ‘Современные записки’, Париж, 1926, XXVII, стр.235, с датой: 26 января 1894 г. Ответ на письмо М. Л. Толстой от 24 января 1894 г. из деревни Овсянниково, где она гостила у М. А. Шмидт. В письме она писала: ‘Пожалуйста, напишите мне скорее, а то я буду беспокоиться о вас и буду думать, что вы меня забыли, как папа в Москве, когда хотел поставить сундук вместо меня’.
17. С. А. Толстой от 28 января.
1894 г. Января 28. Гриневка.
Ныне получил твое письмо (1) из Парижа, пересланное нам в Гриневку. Ты, вероятно, уже знаешь, что мы здесь: я с Таней, а Маша осталась у М[арьи] А[лександровны] и в Ясн[ой], куда мы хотим ехать дня через два. Твой переезд в Париж, как я нынче писал мама, (2) я ни одобряю, ни осуждаю. Всё будет зависеть от тебя, а немного от случайностей. Освобождение твое от доктора (3) будет тебе, разумеется, полезно и приятно. Одиночество везде хорошо, и в деревне и в Париже. Даже не скажу — не утруждай себя слишком впечатлениями. Можно в толпе и при самом волнительном зрелище оставаться спокойным и радостным, и можно лежа в постели себя измучить своими мыслями, так что будешь задыхаться от волнения. Соблазнитель только великий Париж. Не в грубом смысле соблазна всякой похоти, это само собой, но я не про то говорю, но в смысле прикрытия жестокости жизни и нравов.
Здесь, приехавши в Гриневку и увидав заморышей мужичков ростом с 12-летнего мальчика, работающих целый день за 20 к. у Илюши, мне так ясно то учреждение рабства, которым пользуются люди нашего класса, особенно ясно, видя этих рабов во власти Плюши, который недавно был ребенком, мальчиком, что рабство это, вследствие которого вырождаются поколения людей, возмущает меня, и я, старик, ищу, как бы мне те последние годы или месяцы, которые осталось мне жить, употребить на то, чтобы разрушить это ужасное рабство, но в Париже то же рабство, которым ты будешь пользоваться, получив 500 р. из России, то же самое, только оно закрыто. Только и можно жить, пользуясь нашей властью, чтобы поддерживать свою избалованную жизнь (и то minimum), когда всею душой хочешь служить делу уничтожения этого зла, и не делу уничтожения, а долу распространения тех мыслей и чувств добра, кот[орые] должны уничтожить это зло. В последнем письме (4) ты выражаешь свое чувство упрека мне за мое попустительство. Не думай, чтобы я за это сетовал на тебя, напротив, я люблю это, люблю, когда будят во мне сознание моего старого греха слабости и вызывают еще большее желание искупить его.
Представь себе, ехав сюда, я разговорился с господином. Он стал говорить про съезд естествоиспытателей. (5) Я сказал, что мне особенно не понравилась речь Данилевского. Оказалось, что это сам Данилевский. (6) Очень умный и симпатичный человек. Речь его получила такой резкий смысл потому, что она урезана. Мы приятно поговорили. И я вновь подтвердил себе, как не надо осуждать.
Незачем никуда торопиться. Прощай, целую тебя. Пиши в Ясную.
Л. Т.
Нам тут очень хорошо. Соня (7) очень мила, и дети прекрасны. Поцелуй за меня Илью, если только это получишь в его присутствии. То, что я говорю об отношении к народу, относится до всех собственников. Я говорю про него только потому, что это перед глазами.
Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт. Два отрывка впервые опубликованы в Б, Ш, стр. 374—375. Дата копии.
(1) Письмо это не сохранилось.
(2) См. т. 84, письмо N 588.
(3) Виктор Никитич Горбачев, сопровождавший Л. Л. Толстого в поездке за границу и по семейным обстоятельствам вернувшийся раньше его в Россию.
(4) На это письмо, неизвестное редакции, Толстой уже ответил сыну в начале января. См. ‘Список писем Толстого, текст которых неизвестен’, N 1.
(5) IX съезд естествоиспытателей и врачей происходил в Москве 3—11 января 1894 г. под председательством проф. К. А. Тимирязева. На последнем собрании съезда 11 января присутствовал Толстой. См. запись в Дневнике от 24 января (т. 52).
(6) Василий Яковлевич Данилевский (1852—1939), физиолог, профессор Харьковского университета. На общем собрании съезда естествоиспытателей и врачей 7 января Данилевский произнес речь на тому ‘Чувство и жизнь’, в которой объяснял происхождение и развитие форм душевной деятельности человека, его нравственных чувств с естественнонаучной точки зрения.
(7) Софья Николаевна Толстая, жена Ильи Львовича.
1894 г. Января 29. Гриневка.
Очень рад был получить от вас известие, дорогая Клара… Из вашего письма я вижу, что вы страдаете тем, что отцы церкви называли унынием и что можно назвать недостатком терпения, настойчивости в борьбе с собой. Это самое обыкновенное заблуждение молодых людей, что им кажется, что им предстоит какая-то легкая (и полезная) жизнь без борьбы и что эта борьба с собой мешает этой жизни. ‘Стоит только устранить эту борьбу, победить свои страсти, слабости, и тогда начнется настоящая жизнь’. — А так как борьба та не кончается, победа не одерживается, то человек приходит в уныние, считает себя дурным, хуже всех, никуда не годным и старается забываться чем-нибудь. Ошибка тут в том, что человек считает борьбу с страстями только препятствием к достижению хорошей жизни, которая, ему кажется, ему предназначена и должна наступить сейчас, ошибка в том, что то, что человек считает препятствием для дела жизни, и есть само дело жизни. Другого никакого высшего дела нам не предстоит, как эта борьба с своим животным, одухотворение этого животного. И мир так устроен, что, делая это дело, сосредоточивая все свои силы на борьбе, с собой, человек делает наилучшее дело жизни, дело божье, наидействительнейшим образом влияет на людей вокруг себя. То, что вы считаете себя нехорошей, — это прекрасно, но из этого не следует, что надо отчаяться, а напротив то, что надо всю жизнь стараться быть менее нехорошей и в этом видеть всё дело жизни. Сколько раз ни падать, опять и опять подниматься, зная, что больше ни за чем мы не посланы сюда. Желаю вам успешной борьбы, не в смысле достижения каких-либо совершенств (это не в нашей власти), а не перестающего стремления к совершенству, т. е. к богу.
Печатается по копии, написанной рукой М. А. Шмидт. Копия датирована: ’30 января 94 г.’. Исправляем дату на ’29’ согласно указанию и ответом письмо адресата.
Клара Карловна Бооль (р. 1869) — педагог. См. т. 66, стр. 16. Ответ на письмо Бооль от 10 января 1894 г. из г. Сум Харьковской губ., где она служила гувернанткой.
1894 е. Января 29. Гриневка.
Василий Павлович, (1)
Я теперь в деревне, но около 10-го февраля, если буду жив, думаю быть в Москве и тогда, разумеется, очень рад буду видеть вас. (2) Я очень желал бы в память нашего уважаемого отца, (3) смерть которого очень огорчила меня, и из сочувствия к его столь любимому им и прекрасно поставленному журналу быть полезным ‘Неделе’, но я был последнее время очень занят и еще нездоров и потому не успел еще кончить ту вещицу, (4) которую намеревался отдать вам.
Ваш Лев Толстой.
Датируется согласно списку писем Толстого 1894 г.
Василий Павлович Гайдебуров (р. 1866)—журналист, редактор-издатель (с 1894 г.) основанной его отцом еженедельной либерально-народнической газеты ‘Неделя’ и журнала ‘Книжки Недели’.
Ответ на письмо Гайдебурова от 17 января 1894 г., в котором он просил разрешения посетить Толстого.
(1) В черновике зачеркнуто: Смерть вашего отца очень грустно поразила меня. Я любил и уважал его и никак не думал, что человек, как он, в полной силе, умрет раньше меня.
(2) Гайдебуров приезжал к Толстому в Москву 1 марта. См. письмо N 60.
(3) Павла Александровича Гайдебурова (1841—1893). См. т. 66, стр. 397.
В черновике зачеркнуто: а по сочувствию направлению вашего журнала.
(4) Что имеет здесь в виду Толстой, неизвестно. С последующим письмом к В. П. Гайдебурову Толстой прислал ему для напечатания свой перевод письма Мадзини (см. письмо N 207).
* 21. Мальчику Володе. Черновое.
1894 г. Января 29. Гриневка.
Пунькой в черноземной полосе называется холодное помещение — клеть.
Печатается по черновому автографу. Датируется согласно списку писем Толстого 1894 г.
Володя — сын тульчинского нотариуса, в письме от 30 декабря 1893 г. (письмо написано крупным детским почерком) спрашивал, что означает в ‘Новой азбуке’ Толстого (на стр. 60-й) фраза: ‘Дуньку послали в пуньку’.
1894 г. Января 29. Гриневка.
Хорошие известия о вас, дорогой Исаак Борисович.Как неожиданно, по-своему, складывается жизнь, и гораздо лучше, чем как мы хотим устроить ее. Радуюсь на вашу деятельность в школе и на то, что это вызывает подражание. Только бы не испортилось кем или чем-нибудь дело. Мне очень больно, что я огорчил Митрофана Васильевича.(1) Я сказал ему, что я думаю о той странной перемене убеждений, которая произошла в нем. Но, разумеется, по недостатку именно того драгоценного качества смирения, о котором вы говорите и от недостатка которого происходит неуважение к чужим мнениям, не умел сказать этого так, чтобы не оскорбить его.
Передайте Борису Николаевичу (2) письмо, которое мне передал, кажется, Волькенштейн и забыл у меня. (3) Что он не принимает участия в мастерских, устраиваемых вами? Я теперь в деревне, куда уехал отдохнуть от мучительной суеты Москвы. Прощайте пока. Привет вашей жене. Любящий вас
Печатается по тексту, опубликованному в газете ‘Елисаветградские новости’ 1904, N 72 от 1 февраля, с датой: июнь, 1894 г. Дата исправляется согласно списку писем Толстого 1894 г.
Исаак Борисович Файнерман. В 1894 г. жил с семьей в Полтаве, занимаясь столярным ремеслом, где объединял вокруг себя группу толстовцев. См. т. 63, стр. 412—413.
Ответ на письмо И. Б. Файнермана из Полтавы от 15 января 1894 г., в котором он рассказывал о своих занятиях с еврейскими мальчиками, которых он обучал столярному ремеслу.
(1) Описка Толстого: в письме Файнермана упоминается не Митрофан, а Аркадий Васильевич Алехин (1854—1918), брат Митрофана Васильевича, бывший одно время последователем Толстого, но затем отошедший от него. См. т. 64, стр. 298.
(2) Леонтьеву. См. письмо N 39.
() Александр Александрович Волкенштейн (1852—1925), земский врач. См. т. 72, стр. 496—497.
23. А. В. Дольнеру. Отрывок.
1894 г. Января 29 или 30. Гриневка.
(…..] Очень вы, бедный, много пострадали от этой ужасной страсти, особенно когда она разнуздана, т. е. ей дан уже ход. Знаю, как она всё застилает, уничтожает на время всё, чем жило сердце и разум. Но одно спасение против нее, это знать, что это сон, навождение, которое пройдет, и я вернусь к настоящей жизни, к тому месту, с которого она схватила меня. Это можно знать даже и минуты ее власти. Помогай нам бог.
Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт. Опубликовано впервые в сборнике ‘О половом вопросе’, изд. ‘Свободное слово’, Christ-church, 1903, стр. 29—30. Письмо представляет отрывок без подписи с надписью на копии рукою М. А. Шмидт: ‘Из письма к А. В. Дольнеру’. Дата ее же рукой. Письмо к Дольнеру значится в списке писем Толстого 1894 г. под 29 января.
Анатолий Владиславович Дольнер (1867—1896) — бывший студент Академии художеств, последователь Толстого. В 1894—1896 гг. учительствовал в деревне Тираспольского уезда Херсонской губ.
Ответ на письмо Дольнера от 4 января 1894 г.
24. Шарлю Саломону (Charles A. Salomon).
1894 в. Января 30. Гриневка.
Cher Monsieur Salomon,
Я очень рад был получить ваше письмо и вполне ценю то хорошее побуждение, которое заставило вас написать его. Если бы мы всё яснее понимали и больше помнили то, что главная и могущественнейшая сила, которой мы обладаем, есть мысль и выражение ее — слово, мы бы были и осторожнее, где это нужно, и смелее, где это тоже нужно, в пользовании этой силой, и много бы зла уничтожилось и добра прибавилось в мире.
О Desjardin (1) я имею самое хорошее мнение, усиленное теперь вашим письмом, и буду держаться его. В 1-м N ‘Revue des deux mondes’ была его статья о свободе и социализме, которая мне очень понравилась доказательством очевидной неисполнимости программы социалистов, и я поручил перевести ее с тем, чтобы напечатать в изданиях Посредника. (2) Я не согласен с ним только в том, что читается между строк его статьи, что если программа социалистов неисполнима, то настоящее положение вещей может и должно оставаться, каким оно есть, с собственностью земли и капитализмом. Я думаю, что настоящий порядок вещей еще менее может продолжаться, чем государственный социализм — осуществиться.
Статью свою о Тулоне я до сих пор не кончил, и, как передавал вам, едва ли удобно будет печатать в Debats (3). Она и длинна, и уж очень casse les vitres. (4) Вы, вероятно, уже видели моих сыновей, (5) вперед благодарю вас за вашу любезность к ним. Желаю вам всего хорошего и прошу извинить за то, что недостаточно каллиграфически писал, хотя и очень старался. Пусть это будет вам практика русского языка. А вы пишите мне лучше по-французски.
Семейные мои благодарят вас за память.
Я пишу от Ильи, у кот[орого] живу. Если увидите его, скажите, что его милая жена и дети благоденствуют.
Печатается но фотокопии с автографа. Автограф хранится в Национальной библиотеке в Париже. Опубликовано впервые в ‘Revue des etudes slaves» (Обзор трудов но славяноведению’) 1930, X, стр. 205—206, и затем в ‘Летописях’, 2, стр. 152—153. Дата на письме проставлена рукою Т. Л. Толстой.
Шарль Саломон — французский литератор, автор ряда статей о Толстом, переводчик его сочинений на французский язык.
Ответ на письмо Ш. Саломона из Парижа от 14/26 января 1894 г.
(1) Ашиль Артур Дежарден (Desjardins, 1835—1901), французский юрист и публицист, издатель журнала ‘L’union pour l’action morale’ (‘Союз морального действия’). В письме от 14/26 января Саломон высказывал сожаление, что при своем посещении Толстого в конце 1893 г. говорил о Дежардене ‘с некоторой иронией’, между тем как потом он узнал о нем факты, характеризующие его положительно.
(2) Статья Дежардена ‘Le socialisme e la liberte’ (‘Социализм и свобода’), в которой он защищает частную собственность и характеризует уничтожение ее как ‘нанесение серьезного ущерба личной свободе’. Напечатана в ‘Revue des deux mondes’ (‘Обозрение двух миров’) 1894, N I. Перевод этой статьи и ‘Посреднике’ не был издан.
3 ‘Journal des Debats’ (‘Дневник прений’), ежедневная политическая газета консервативного направлении. Статьи Толстого о ‘Тулоне’ под названием ‘Христианство и патриотизм’, в переводе Жюля Легра, была напечатана в Journal des Debats’ в мае 1894 г.
(4) [резка], буквально: бьет стекла в окнах.
(5) Илью и Льва Львовичей.
1894 г. Января 30. Гриневка.
Владимир Васильевич, хоть это и совсем не вовремя и вы, верно, позабыли про свои юбилей, (1) мне все-таки хочется сказать вам, что я очень рад за всех тех многих людей, — в числе кот[орых] и я, — которым вы были полезны и словом, и делом, и за вас, что вы так плодотворно прожили эти 50 лет. Всё это и еще многое другое мне хотелось вам написать тогда еще, когда я узнал про ваш юбилей, но тогда писать было поздно и, поверите ли, до сих пор не нашел времени. И только теперь в деревне, отвечая [на] все не отвеченные письма и приводя в порядок свои душевные дела, я нашел в своем воспоминании и сердце эти невысказанные поздравления и изъявления дружбы к вам, и вот я посылаю их вам, хотя запоздалые, но вполне искренние. Я теперь в деревне у сына и приеду в Москву около 10 февраля, если буду жив.
Может быть, до свиданья?
30 января 94.
Московско-Курская дорога
Козловка-Засека.
