Борис Оречкин
Борис Оречкин
Только-ли ‘попутчик’?
Только-ли ‘попутчик’?
О новой книге стихов Евг. Шкляра ‘Poeta in Aeternum’
* * *
* * *
* * *
Бор. Оречкин.
Только-ли ‘попутчик’?, Оречкин Борис Семенович, Год: 1935
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Евг. Шкляр только что выпустил восьмой сборник своих стихов под несколько претенциозным заглавием ‘Poeta in Aeternum’.
В наше время не то, что восемь, одной книги стихов даже очень талантливым поэтам выпустить в свет удается только в редчайших случаях. А тут, подите же, целых восемь сборников и притом в срок сравнительно короткий!
В чем же дело? Мало быть талантливым поэтом, надо, очевидно, быть еще и поэтом, созвучным настроениям читающей массы. В нашу эпоху смещения понятий, того что называется ‘переоценкой старых ценностей’, сожжения тому, чему мы поклонялись, поклонения тому, что сжигали, когда поэты становятся во главе вооруженных сил, а профессиональные служители Марса перековывают свои мечи на орала — больше, чем когда бы то ни было, оказываются справедливыми слова о том, что
‘…Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан…’
Евг. Шкляр — и поэт и гражданин. Поэт он — и русский и литовский, гражданин — литовский. Может ли быть такое совмещение и может ли русский поэт быть трубадуром Литвы и ея преданным сыном?
В предисловии к прошлой, седьмой, книге стихов Евгения Шкляра, прославленный мастер литовской поэзии Людас Гира назвал Евг. Шкляра ‘попутчиком современных литовских писателей и поэтов’. Воздавая должное музе Евг. Шкляра, Людас Гира не захотел признать его ‘литовским поэтом’ — потому, что он, хотя и пишет стихи на литовския темы, но — не на литовском языке.
Отсюда — ‘непризнание’ не только автора ‘Poeta in Aeternum’, но и таких, казалось бы, сто-процентных литовцев, как, напр., Юргис Балтрушайтис. Балтрушайтис, Бальмонт воспевали Литву на русском языке — они, следовательно, только попутчики. И если Евг. Шкляр оказывается, по признанию Людаса Гиры, в этом почтенном обществе, то и этот ‘попутчик’ может, конечно, только гордиться компанией, в которой он оказался.
Но только ли ‘попутчик’ Евг. Шкляр? Возникает вопрос более общий: можно ли считать себя литовцем, принадлежа не к большинству, а к меньшинству литовских граждан? Никто не станет здесь конечно оперировать аргументами, похожими на доводы ‘расистов’. Но есть и другия, не лишенныя известных оснований суждения на этот счет. К Евг. Шкляру они во всяком случае, кажется, не применимы: он связан с литовской землей узами далекаго прошлаго. Он — литовец, если не по крови, то во всяком случае по рождению.
В самом деле, разве можно, не будучи литовцем в широком смысле этого слова, — даже на русском языке — воспеть Витовта перед Грюнвальдом балладой, в которой сказать:
‘На востоке — русы, с юга — ляхи,
Рыцари, татарская орда…
Пусть бояре — в трепете и страхе,
Витовт — князь не дрогнет никогда!..
И покуда будет жить в народе
Воля к жизни, к радости побед, —
Пронесется песня о свободе
Сквозь туманы через сотни лет.
Прозвенит в веках седая слава,
И поэт о Витовте споет,
И помолится, склонив глаза и главы,
О великом Витовте народ…’
Евг. Шкляр поет о Витовте, воспевает Литву, находит проникновенныя слова, чтобы на русском языке передать в литовскую лирику и характеристику творчества литовских писателей и поэтов. И тот же Людас Гира, вероятно, не станет возражать против переводов его поэтических творений и творений его талантливаго сына Витовта Сириос-Гиры на русский язык, сделанных пером того же Евг. Шкляра…
Ибо безспорно пророчески звучат строфы его стихов, посвященных самому Л. Гире:
‘Эти тихия наши беседы,
Твой добрейший и ласковый взор,
Эти сказы о подвигах дедов,
О красотах литовских озер,
О печалях и радостях наших,
О борьбе, об отчизне труда, —
Чьих полей нет милее и краше,
Чьих лесов не забыть никогда.
Может быть, в отдаленные годы
Словно память о грозной борьбе,
Пронесется дыханьем свободы
Незабвенная весть о тебе?..
И почтив твое славное имя,
Знаю: — годы его не умчат, —
Под стихами склонятся твоими
Золотыя головки внучат…’
Отдел посвященный ‘моим друзьям — поэтам Литвы’, Евг Шкляр назвал в своей новой книге ‘Искатели прекраснаго’. Эти два слова, кажется, как нельзя лучше характеризуют искания, напр., К. Д. Бальмонта, которому Евг. Шкляр пишет:
‘Балмутис — Бальмонт, вождь — поэт,
Литвин с душой, вобравшей дух Баянов,
Певец морей и звездных океанов, —
Тебе, солнцепоклонному, привет!..’
Или творчество Юргиса Балтрушайтиса:
‘Много лет не кончается ваш поединок
За лазурный и благостный стих,
Ибо молоды вы, нестареющий инок,
Вы, в безмолвьи, звончее других!’
О К. Бинкисе автор ‘Poeta in Aeternum’ говорит:
‘Наши души — на той Голгофе,
Где людския страсти бурлят,
Где страшен твой дантовский профиль
И внимательный, нервный взгляд!..’
Поэт подпадает и под творчество и под внешний облик этих литовских ‘искателей прекраснаго’. П. Вайчунасу он посвящает такия строфы:
‘…И твой суровый изможденный лик
Улыбкой грустной и усталой
Потомкам улыбнется из-за книг
С гранитной глыбы пьедестала.
И девушка, как юная Литва, к тебе
Придет слезами окропив страницы,
В которых сетовал ты о ея судьбе,
И звал — без Вильны не смириться’.
Он вникает в глубины поэтическаго творчества В. Креве-Мицкевича:
‘Так сказ твой о красе родных озер
Мне источает радостную милость,
Как будто ангелов послышался мне хор,
Как будто небо предо мной раскрылось…’
И снова тот-же вопрос: может ли все это написать поэт, являющийся только ‘попутчиком’ тех, о которых он пишет?
Но Евг. Шкляр поэт и русский. Хотя русская поэзия наших дней его как будто считать своим не может: он далек от тех, кто там, за рубежами нынешней России, и недостаточно близок и тем, кому по эту сторону советскаго рубежа непонятны национально-литовския настроения нашего поэта… А сам он творит на русском языке свои ‘фрагменты вечности’, уплывает юнгой корабельным в далекия страны, опьяненный бродяжным зельем, слагает стихи о незнакомой эстонке, переносится из Таллинна в Париж с легкостью этого юнги, который не терпит мысли о земле, стремится к вечности, ‘ad Aeternum’, слагает стихи и прекрасному и реальной, столь далекой от вечной красоты жизни, о которой он говорит:
‘…Деньги — желчь всемирной биржи,
Море криков и топоты ног, —
Это жизнь — с точностью старой кассирши,
Сводящей дневной итог…
И какой-то слепой, говорящий о трупах,
О сраженьях, о грозных полках —
Так безумно и дерзко смеется в рупор,
Говоря на всех языках’.
Заканчивается новая книга Евг. Шкляра поэмой ‘Батькины партизаны’, посвященной печальной памяти ‘Украинскаго батьки’ Махно. К портрету этого героя поэт подходит со своей весьма индивидуальной точки зрения, которая вряд ли найдет сочувственный отклик тех, кому пришлось не только слышать о Махно, но и столкнуться с ним лицом к лицу…
Но такова уж привилегия поэтов: им принято прощать некоторыя ‘поэтическия вольности’ и Евг. Шкляру можно, пожалуй, простить и эту поэму — в его новой книге есть много подлинно прекраснаго.
Бор. Оречкин. Только-ли ‘попутчик’? О новой книге стихов Евг. Шкляра ‘Poeta in Aeternum’ // Литовский голос. 1935. No 189, 19 августа.
Подготовка текста — Подготовка текста — Павел Лавринец, 2002.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2002.