Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ТИФЪ.
ТИФЪ.
Тиф, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Въ Ямской на извозчичьемъ двор разболлся ‘хозяйскій братъ’, здившій въ ‘лихачской закладк’. Работники его и въ баню водили, и солью съ саломъ терли — все горитъ. Хозяинъ хотлъ за докторомъ послать въ часть, ‘братъ’, узнавъ, застоналъ и просилъ не губить его. Пригласили старуху свдущую. Та спрыснула его съ угля, помяла ему животъ, отрзала у его рубашки клинъ, сожгла этотъ клинъ въ печи, взяла два двугривенныхъ и ушла, объявивъ, что у хозяйскаго брата ‘нутро попорчено’. Хозяйскій братъ впалъ въ безпамятство, бредилъ. Позвали коновала. Про него ходила такая слава, что онъ хоть и коновалъ, а одного генерала отъ сухотки вылчилъ. Коновалъ пришелъ на извозчичью квартиру. Больной лежалъ на нарахъ и стоналъ.
— Можешь?— спросилъ его хозяинъ.
— Могу. И не такихъ пользовали,— важно отвчалъ коновалъ.
— Сколько возьмешь?
— Я только за скота беру, а за человка ни Боже милостивый! Мн такое заклятіе дано, чтобъ денегъ не брать. Вотъ ежели хорошее угощеніе, то и квиты. Ставь на столъ-то… Вотъ мы потолкуемъ.
— Да ты посмотри хвораго-то. Вдь горитъ весь.
— Я не смотря лчу. Это только ученые доктора человка щупаютъ, а мы такъ… А что горитъ,— такъ просто разгасился.
Коновалъ слъ за столъ и задумался. Поставили полштофъ водки, соленыхъ огурцовъ, стряпуха начала вздувать самоваръ. Хозяинъ послалъ сынишку въ лавку за семгой. Въ комнат стояли бабы и мужики, пришедшіе со двора, и смотрли на коновала. Тотъ выпилъ и началъ, обращаясь къ хозяину:
— Ты говоришь горитъ — это, значитъ, онъ расгасился, бредъ — это семь сестеръ лихоманокъ его мучаютъ. Ужо я расщеплю полно и волосы его тамъ ущемлю. Потомъ полно сжечь. Три волоса мн отъ него нужно.
Находившійся тутъ-же какой-то парень тотчасъ-же вскочилъ на полати и вырвалъ у больного прядь волосъ. Больной застоналъ. Парень положилъ прядь волосъ передъ коноваломъ.
Хозяинъ разводилъ руками.
— Въ больницу-бы его свезти, да жалко. Вдь единоутробный братъ тоже,— говорилъ онъ.
Коновалъ махнулъ рукой и опять выпилъ.
— Кака больница! Тамъ сейчасъ испортятъ, потому какъ привезутъ — сейчасъ въ кипятокъ сажаютъ, чтобы суставы ослабить, а потомъ льдомъ трутъ. Надо вотъ что: надо три дуги вмст связать и животъ ему тереть,— прибавилъ онъ.
— Легковыя дуги, или отъ ломовыхъ?..— спросилъ хозяинъ.
— Все равно хоть отъ легковыхъ, да тереть крпче. Стонать будетъ — не уважать ему и все тереть.
— Не стъ, вдь, ничего четвертый день. Совсмъ на ду не тянетъ,— заявилъ кто-то.
— А вы силкомъ кормите. Натрите рдьки, перемшайте съ толокномъ и кормите рдькой.
— Пьетъ — такъ ужасти подобно! Словно у него внутр-то пожаръ.
— Пусть пьетъ. Ежели четвертную въ день квасу выпьетъ и то давайте. Квасъ кишки промываетъ. Я въ одного купца такъ по двадцати бутылокъ кислыхъ щей всаживалъ, да еще ялапный корень примшивалъ.
— Можетъ и ему кислыхъ-то щей лучше, чмъ квасу.
— Нтъ, квасомъ поите. У купца была поперечная жила испорчена, а у вашего она цла.
— Да, вдь, ты не видалъ, Терентій Сидорычъ. Можетъ, и хозяйскій братъ давно ужъ безъ поперечной жилы,— осмлился замтить какой-то скептикъ.
Коновалъ нахмурилъ брови.
— Не видалъ!— передразнилъ онъ.— Я и такъ знаю. Видавши-то лчить нтъ мудрости. Это и ученые доктора могутъ. А ты не видавши полчи..
— Сыпь у него по тлу пошла, какъ-бы пятна…— разсказывалъ хозяинъ.
— Это лучше, это значитъ — болзнь наружу выходитъ.
— Снадобья никакого не дашь?
— Нтъ, не дамъ. Вдь, ногами онъ дрыгаетъ?
— Ужасти какъ дрыгаетъ. Ночью даже съ полатей спрыгнулъ.
— Ну, значитъ, низы вс цлы, а только полъ-человка болзнь взяла. Вотъ ежели-бы ноги не дрыгали… Дай ему плошку чернаго масла и шабащъ!
Кановалъ хватилъ уже стаканчика четыре, охмллъ и совсмъ заврался.
— Галку, либо ворону надо убить, да потомъ возьми и приколоти ее гвоздемъ за крылья на ворота,— совтовалъ онъ.
— Это зачмъ-же?
— Чтобъ болзнь пугать. Болзнь мертвой птицы смерть боится. Да вотъ что: не сидитъ-ли въ немъ анафема за родительское проклятіе? Можетъ, родители какъ-нибудь съ-горяча прокляли?
— Нтъ, наши родители смирные были,— отвчалъ хозяинъ.— Да и онъ сынъ почтительный. Женили его въ деревн, такъ тятенька какъ его за волосья таскалъ изъ-за тлогрйки, а онъ даже и не отбивался.
— То-то. А ежели анафема въ немъ сидитъ, такъ ту можжевельникомъ выкуривать надо и на вино…
Коновалъ всталъ и направился къ выходу.
— А чайку-то?— предложилъ ему хозяинъ.
— Н… Что брюхо парить! Я водкой разогрлся. Вотъ семушки кусочекъ я съ собой возьму.
— А кровь ему не пустишь? Можетъ, у него дрянь наружу просится?
— Нтъ, что зря-то пускать! Еще притянутъ чего добраго. Нынче все строгости пошли.
Коновалъ и хозяинъ вышли на дворъ.
— Ну, прощай! Спасибо теб!— говорилъ хозяинъ и началъ повторять на память рецептъ:— три дуги связать… галку… квасъ да рдьку съ толокномъ. Послушай, Терентій Сидорычъ, нынче все вотъ о какомъ-то тиф толкуютъ? Не тифъ-ли у него?
— Тифъ и есть. А ты думалъ что?
— Ой! А не опасно для насъ-то? Говорятъ, зараза эта и пристать можетъ?
— Пустое! Это все ученые доктора толкуютъ. Да вотъ что… Ежели ужъ сумнніе вышло, то вотъ что длайте…
Коновалъ задумался и началъ чесать затылокъ. Извозчичій хозяинъ напрягъ вниманіе.
— Вотъ что…— продолжалъ онъ.— Повсьте въ горниц чеснокъ и кринку съ дегтемъ, а носы свои отварной водой смачивайте. Вотъ и все. Прощай!
Коновалъ заложилъ руки за спину и важно пошелъ по двору за ворота.