Тесс, наследница д'Орбервиллей, Гарди Томас, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 390 минут(ы)

ТЕССЪ, НАСЛДНИЦА д’ОРБЕРВИЛЕЙ.

Романъ Томаса Гарди.

О бдное, израненное имя,
Въ своей груди я дамъ теб пріютъ.
Два веронца Шекспира.

ФАЗА ПЕРВАЯ.
Двушка.

I.

Разъ вечеромъ, во второй половин мая мсяца, человкъ немолодыхъ уже лтъ возвращался изъ Шастона въ свою деревню Марлоттъ, въ близъ лежащей долин Блэкмора или Блакмура. На ногахъ онъ держался плохо, и въ его походк былъ какой-то изъянъ, заставлявшій его уклоняться влво отъ прямой линіи. По временамъ онъ моталъ головой, какъ бы въ подтвержденіе какой-то мысли, хотя ни о чемъ особенномъ не думалъ. На рук у него висла пустая корзина изъ-подъ яицъ, ворсъ на его шляп сильно повытерся, а на томъ мст, гд онъ, снимая шляпу, хватался за поля, одинъ краешекъ былъ вырванъ совсмъ. Вдругъ ему встртился пожилой пасторъ, хавшій верхомъ на срой кобыл и напвавшій въ полголоса народную псню.

— Добраго вечера,— сказалъ человкъ съ корзиной.

— Добраго вечера, сэръ Джонъ,— сказалъ въ свою очередь пасторъ.

Пшеходъ, сдлавъ еще одинъ шагъ или два, остановился и круто повернулся.

— Прошу прощенія, сэръ, но, вдь, въ прошлый базарный день мы въ это же время встртились съ вами на этой самой дорог, и я сказалъ: ‘Добраго вечера’, а вы отвчали: Добраго вечера, сэръ Джонъ, вотъ какъ и теперь.

— Совершенно врно,— сказалъ пасторъ.

— И раньше такъ было, съ мсяцъ тому назадъ.

— Очень можетъ быть.

— Такъ что-жь это значитъ, что вс эти раза вы называли меня ‘сэръ Джонъ’, когда я просто Джэкъ Дорбифильдъ, разнощикъ?

Пасторъ подъхалъ къ нему поближе.

— Да такъ, пришла фантазія,— сказалъ онъ, и посл минутнаго колебанія продолжалъ:— Это по случаю одного открытія, которое я сдлалъ нсколько времени тому назадъ, когда занимался изслдованіемъ разныхъ родословныхъ для новой исторіи графства. Я пасторъ Трингхэмъ, антикварій изъ Стагфутъ-Лэна. Да разв же вы не знаете, Дорбифильдъ, что вы прямой потомокъ старинной рыцарской фамиліи д’Орбервиль, которая ведетъ свое происхожденіе отъ сэра Пагана д’Орбервиль, знаменитаго рыцаря, прибывшаго изъ Нормандіи вмст съ Вильгельмомъ Завоевателемъ, какъ записано въ архивахъ Баттльскаго аббатства?

— Никогда и не слыхивалъ этого.

— Ну, такъ знайте, что это чистая правда. Подымите-ка на минутку подбородокъ, чтобъ мн лучше схватить вашъ профиль. Да, да, это носъ и подбородокъ д’Орбервилей, только немножко загрублые. Вашъ предокъ былъ однимъ изъ двнадцати рыцарей, оказавшихъ содйствіе лорду Эстремавильскому въ Нормандіи при завоеваніи имъ Глэморганшира. Многія отрасли вашей фамиліи владли помстьями по всему этому краю. Ихъ имена значатся въ лтописяхъ эпохи короля Стефана. Въ царствованіе короля Іоанна одна изъ нихъ была настолько богата, что подарила цлое помстье Рыцарямъ-Страннопріимцамъ, а во времена Эдуарда Второго вашъ предокъ Брананъ былъ призванъ въ Вестминстеръ, чтобы засдать въ великомъ совт. Вашъ родъ пришелъ немного въ упадокъ во времена Оливера Кромвеля, но не надолго, и въ царствованіе Карла Второго его представители были за врность корон произведены въ рыцари Королевскаго Дуба. Въ вашей фамиліи было нсколько поколній сэръ Джоновъ, и, еслибъ рыцарство переходило по наслдству, подобно баронству, какъ это и длалось на практик въ старинные годы, когда люди передавали рыцарское званіе отъ отца къ сыну, то вы были бы теперь сэръ Джономъ.

— Неужто вправду?— прошепталъ Дорбифильдъ.

— Словомъ сказать,— закончилъ пасторъ, съ ршительнымъ видомъ ударивъ себя хлыстомъ по ляжк,— врядъ ли есть еще такая знатная фамилія въ Англіи.

— Господи Боже, вотъ чудеса!— вскричалъ Дорбифильдъ.— А я-то мыкался изъ года въ годъ, точно самый срый крестьянинъ въ приход… А скажите-ка, пасторъ Трингхэмъ, какъ давно уже ходятъ эти толки обо мн?

Священникъ объяснилъ ему, что, насколько ему извстно, все это давно уже покрыто мракомъ забвенія, и едва ли кто объ этомъ слыхалъ. Самъ онъ началъ свои розыски прошедшею весной, когда, задавшись цлью прослдить судьбу рода д’Орбервиль, увидалъ на фур Дорбифильда его фамилію и тотчасъ же сталъ наводить справки, пока у него уже не осталось никакихъ сомнній на этотъ счетъ.

— Сначала я ршилъ не смущать васъ такими безполезными новостями,— сказалъ онъ.— Однакожъ, наши побужденія оказываются иногда сильне доводовъ разсудка. Я подумалъ, что, можетъ быть, вы и раньше меня уже знали кое-что объ этомъ.

— Да, правда, я слыхалъ, что моя семья знавала лучшіе дни, прежде чмъ переселилась въ Блакмуръ. Но я не обращалъ на это вниманія, я думалъ, это значитъ только, что прежде мы держали двухъ лошадей, тогда какъ теперь у насъ всего одна. Правда тоже, что у меня есть дома старинная серебряная ложка и старинная чеканная печать изъ чистаго серебра, но Господи Боже, какой можетъ быть прокъ въ чеканной печати?… И подумать только, что я и эти знатные д’Орбервили были все время одна плоть и кровь! У насъ, впрочемъ, говаривали, что у моего пра-прадда были какія-то тайны и что онъ не любилъ разсказывать, откуда онъ родомъ. А осмлюсь спросить, ваше преподобіе, гд-жь курится нашъ очагъ? Я хочу сказать, гд мы, д’Орбервили, жительствуемъ?

— Вы нигд не жительствуете. Вы вымерли, какъ мстная фамилія.

— Это плохо.

— Да, вы, какъ это называютъ лживыя фамильныя хроники, угасли по мужской линіи, то-есть вашъ родъ разорился и захудалъ.

— Ну, такъ гд-жь мы похоронены?

— Въ Кингсбир, подъ Гринхиллемъ: тамъ цлые ряды вашихъ предковъ въ склепахъ съ ихъ собственными изображеніями и подъ мраморными балдахинами.

— А гд наши замки и помстья?

— У васъ ихъ нтъ.

— Какъ, и земель тоже нтъ?

— Нтъ, хотя прежде у васъ ихъ было множество, какъ я уже сказалъ, потому что ваша фамилія распадалась на нсколько втвей. Въ этомъ графств у васъ было одно помстье въ Кингсбир, другое въ Шертон, третье въ Милльпонд, четвертое въ Лулльстед, пятое въ Велльбридж.

— А вернутъ намъ когда-нибудь наши владнія?

— Ничего не могу вамъ сказать на это.

— Что-жь бы вы посовтовали мн сдлать, сэръ?— спросилъ посл небольшой паузы Дорбифильдъ.

— О, ничего, ничего, разв только извлечь себ назиданіе изъ мысли о томъ, какъ ‘пали сильные’. Этотъ фактъ представляетъ нкоторый интересъ для мстнаго историка и генеалога,— вотъ и все. Среди поселянъ этого графства есть нсколько семействъ почти столь же высокаго рода. Прощайте!

— Но отчего бы вамъ не вернуться и не распить со мной по случаю этого кварту пива, пасторъ Трингхэмъ? Въ трактир ‘Чистый Хмель’ подаютъ за прилавкомъ славное пиво, хотя оно, конечно, не такъ хорошо, какъ у Ролливера.

— Нтъ, благодарствуйте, Дорбифильдъ, только не сегодня. Вы уже достаточно выпили!— и съ этими словами пасторъ похалъ дальше, не очень-то увренный въ томъ, что поступилъ умно, разгласивъ этотъ любопытный обращикъ своей учености.

Когда онъ скрылся изъ вида, Дорбифильдъ сдлалъ нсколько шаговъ въ глубокомъ раздумь, а потомъ слъ на зеленый край дороги, поставивъ передъ собой корзину. Черезъ нсколько минутъ вдали показался молодой парень, шедшій въ томъ же направленіи, какого держался и Дорбифильдъ. Послдній, завидвъ его, поднялъ руку, и юноша прибавилъ шагу и подошелъ къ нему.

— Эй, малый, возьми мою корзину! Мн надо дать теб порученіе.

Долговязый юноша нахмурилъ брови.

— Что вы за важная птица, Джонъ Дорбифильдъ, чтобъ помыкать мною и звать меня малымъ? Мое имя вамъ такъ же хорошо извстно, какъ и ваше мн.

— Мое имя теб извстно, да, какъ же! Въ томъ-то и штука… въ томъ-то и штука! Выслушай-ка лучше мои приказанія и справь мн одно дльце, которое я теб поручу… Впрочемъ, Фредъ, я ужь, пожалуй, открою теб свою тайну: видишь ли, я принадлежу къ знатному роду, и только что узналъ объ этомъ!— Объявивъ эту новость, Дорбифильдъ съ наслажденіемъ растянулся на мурав, испещренной маргаритками.

Молодой парень стоялъ передъ Дорбифильдомъ, разсматривая его распростертую фигуру отъ самой маковки и до пятокъ.

— Сэръ Джонъ д’Орбервиль, вотъ кто я такой,— продолжалъ тотъ въ своей лежачей поз.— То-есть, еслибъ рыцари были баронами, а это такъ и водится на самомъ дл. Про меня все прописано въ исторіи. Знаешь ли, малый, мсто, которое прозывается Кингсбиръ подъ Гринхиллемъ?

— Да. Я тамъ бывалъ на гринхилльской ярмарк.

— Ну, такъ подъ церковью этого города…

— Да это не городъ, тотъ Кингсбиръ, о которомъ я говорю,— по крайней мр, когда я тамъ былъ,— это былъ не городъ, а совсмъ глухое, захолустное мстечко.

— Ничего не значитъ, малый, дло не въ этомъ. Подъ тамошнею церковью лежатъ мои предки… цлыми сотнями, въ кольчугахъ и драгоцнныхъ каменьяхъ, въ громадныхъ свинцовыхъ гробахъ, каждый въ нсколько тоннъ всомъ. Во всемъ графств южнаго Уэссекса нтъ человка съ такими знатными и великими предками, какіе у меня.

— Ну?!

— Такъ вотъ, возьми эту корзину и ступай въ Марлоттъ, а когда дойдешь до трактира ‘Чистый Хмель’, то скажи тамъ, чтобъ сію же минуту послали сюда лошадь и карету, чтобъ отвезти меня домой. А въ ноги пусть поставятъ бутылочку рому и запишутъ мн въ счетъ. Когда же ты все это сдлаешь, тогда отправься съ этою корзиной ко мн домой и скажи моей жен, чтобъ она бросила стирку, потому что ей нтъ надобности кончать ее. И скажи, чтобы она дожидалась меня, у меня есть для нея важныя всти.

Видя, что парень стоитъ въ нершительной поз, Дорбифильдъ сунулъ руку въ карманъ и вытащилъ шиллингъ, одинъ изъ сравнительно немногихъ шиллинговъ, бывшихъ у него за душой.

— Вотъ теб за труды, малый.

Это заставило юношу иначе отнестись къ длу.

— Слушаю, сэръ Джонъ. Благодарю васъ. Могу я еще чмъ-нибудь служить вамъ, сэръ Джонъ?

— Скажи тамъ, у меня дома, чтобы мн приготовили на ужинъ… что бы такое?… Ну, жаренаго барашка, если жена достанетъ, а если не достанетъ, то пусть купитъ сосисокъ, а если и ихъ нельзя достать, ну, тогда и потроха будутъ хороши.

— Слушаю, сэръ Джонъ.

Юноша взялъ корзину и, какъ только онъ пустился въ путь, со стороны деревни послышались звуки мднаго оркестра.

— Что это значитъ?— сказалъ Дорбифильдъ.— Ужь не меня ли это чествуютъ?

— Это процессія женскаго клуба, сэръ Джонъ. Вдь, ваша дочь тоже членъ клуба.

— Да, да, конечно… я совсмъ и забылъ объ этомъ, размышляя о боле важныхъ длахъ! Ну, поворачивайся и маршъ въ Марлоттъ заказывать экипажъ, а я, можетъ быть, тогда заду и сдлаю смотръ клубу.

Юноша отправился, а Дорбифильдъ сталъ дожидаться кареты, лежа на трав, усыпанной маргаритками, и нжась въ лучахъ заходящаго солнца. Долго не показывалось ни души на дорог, и только слабые звуки оркестра раздавались среди ландшафта, заключеннаго въ рамку голубыхъ холмовъ.

II.

Деревня Марлоттъ лежала среди сверо-восточныхъ изгибовъ прекрасной, уже упомянутой нами Блакмурской долины, замкнутой и уединенной мстности, по которой почти не ступала нога туриста и пейзажиста, хотя эта долина находится въ четырехъ часахъ пути отъ Лондона.

Всего лучше ознакомиться съ ней, смотря на нее съ вершины окружающихъ ее холмовъ. Впрочемъ, въ ненастную погоду путешественникъ, который вздумалъ бы изслдовать безъ проводника вс ея ложбины, могъ бы остаться недоволенъ ея узкими, извилистыми и грязными тропами.

Эта плодородная и защищенная полоса земли, гд поля никогда не бываютъ выжжены, а весны не знаютъ засухъ, ограничена на юг крутымъ мловымъ кряжемъ, обнимающимъ возвышенности Гембльдонъ-Хилль, Бульбарро, Неттлькомбъ-Таутъ, Догбёри, Гай-Стой и Беббъ-Даунъ. Совершивъ съ морского берега по направленію къ сверу трудный переходъ миль въ двадцать по известковымъ равнинамъ и по хлбнымъ полямъ и очутившись внезапно у самой грани одного изъ этихъ откосовъ, путникъ придетъ въ восторгъ и изумленіе при вид мстности, разстилающейся у ногъ его, на подобіе географической карты, и вполн противуположной тмъ мстамъ, по которымъ онъ только что пробирался. Позади него цпь холмовъ размыкается, солнце такъ ярко освщаетъ поля, что пейзажъ принимаетъ совершенно открытый характеръ, дороги тамъ блыя, изгороди низкія и голыя, атмосфера безцвтная. Здсь, въ долин, міръ какъ бы построенъ въ боле тсномъ и миніатюрномъ масштаб, поля представляются простыми выгонами столь небольшихъ размровъ, что съ этой высоты раздляющія ихъ изгороди кажутся стью изъ темнозеленыхъ нитей, наброшенною на боле блдную зелень травы. Атмосфера внизу темная и до такой степени окрашена лазурью, что то, что художники называютъ среднимъ разстояніемъ, тоже заимствуетъ этотъ оттнокъ, между тмъ какъ вдали горизонтъ самаго густого ультрамариноваго цвта. Пахотныхъ земель здсь мало, панорама открываетъ почти необозримую массу травъ и деревьевъ, покрывающихъ боле мелкіе холмы и долочки, расположенные въ кольц боле крупныхъ. Такова Блакмурская долина.

Этотъ округъ представляетъ не только топографическій, но и историческій интересъ. Блакмурская долина была извстна въ прежнія времена подъ именемъ ‘Лсъ блой лани’ на основаніи любопытной легенды изъ царствованія короля Генриха III, повствующей о томъ, какъ нкій Томасъ де ла Линдъ, убившій блую лань, которую передъ тмъ пощадилъ самъ король, былъ присужденъ къ тяжелой пен. Въ т дни и сравнительно до недавнихъ временъ эта мстность была покрыта непроходимыми лсами. Даже и теперь о прежнемъ ея состояніи еще свидтельствуютъ старинныя дубовыя рощи и неправильныя полосы строеваго лса, еще уцлвшія на ея склонахъ, равно какъ и дуплистыя деревья, защищающія пастбища отъ солнечныхъ лучей.

Лса исчезли, но сохранились нкоторые стародавніе обычаи, процвтавшіе подъ ихъ снью. Впрочемъ, многіе изъ нихъ живутъ теперь въ значительно измненной форм. Такъ, напримръ, въ описываемый нами вечеръ майскій хороводъ воскресалъ подъ видомъ клубнаго праздника или клубной процессіи, какъ его здсь называли.

Это было интересное событіе для боле молодыхъ обитателей Марлотта, хотя истинный интересъ его ускользалъ отъ вниманія участниковъ празднества. Его особенность заключалась не столько въ сохраненіи обычая совершать торжественное шествіе и танцевать каждый годъ въ одинъ издавна опредленный день, сколько въ томъ, что члены этой процессіи были исключительно женщины. Въ мужскихъ клубахъ такія празднества были мене необычны, хотя представляли уже отживающее явленіе, но, благодаря ли природной застнчивости боле нжнаго пола, или саркастическому отношенію къ его представительницамъ родственниковъ мужчинъ, т женскіе клубы, которые еще оставались, лишились мало-по-малу своей славы и неприкосновенности. Одинъ только марлоттскій клубъ поддерживалъ во всей полнот традицію мстнаго праздника Цереры. Онъ совершалъ свою процессію сотни лтъ передъ тмъ и продолжалъ совершать ее и теперь.

Члены процессіи были вс въ блыхъ платьяхъ — свтлое напоминаніе временъ стараго режима, когда веселье и майскій хороводъ были синонимами, тхъ временъ, когда привычка во все углубляться не низвела еще душевныя движенія на уровень монотонной умренности. Торжество начиналось тмъ, что процессія, выстроившись въ пары, обходила приходъ. Идеальный и реальный элементы слегка сталкивались между собою, когда освщенныя солнцемъ фигуры женщинъ и двушекъ вырисовывались на фон зеленыхъ изгородей и обвитыхъ плющемъ фасадовъ домовъ, такъ какъ хотя вс он были въ блыхъ одяніяхъ, но нельзя было бы найти между ними и двухъ совсмъ одинаковыхъ блыхъ цвтовъ. Одни платья были чисто-блыя, въ другихъ замчался синеватый оттнокъ, иныя, на боле пожилыхъ женщинахъ (быть можетъ, пролежавшія нсколько лтъ безъ употребленія), переходили въ желтовато-мертвенную тнь и приближались по покрою къ эпох Георговъ.

Вдобавокъ къ этому отличію, блому платью, каждая женщина и двушка держала въ правой рук чисто оструганный ивовый прутъ, а въ лвой пучокъ блыхъ цвтовъ.

Въ процессіи было нсколько немолодыхъ и даже пожилыхъ женщинъ, и ихъ посеребренные сдиною волосы и морщинистыя лица, носившія разрушительные слды времени и заботъ, производили странное, но, во всякомъ случа, трогательное впечатлніе среди этого юнаго цвтника. Пожалуй, относительно каждой изъ этихъ женщинъ, умудренныхъ житейскомъ опытомъ и тревогами, можно было сдлать больше выводовъ и заключеній, чмъ объ ея молодыхъ подругахъ, когда, мысленно созерцая надвигающуюся къ ней старость, она говорила о ней: ‘не радуетъ она меня’. Но минуемъ старшихъ, чтобы перейти къ тмъ, въ которыхъ жизнь трепетала со всею энергіей и жаромъ юныхъ лтъ.

Молодыя двушки составляли большинство процессіи, и ихъ роскошныя косы отливали на солнц всевозможными тонами — и золотистымъ, и чернымъ, и каштановымъ. У однхъ были красивые глаза, у другихъ красивый носъ, у третьихъ красивый ротъ и красивый станъ, нкоторыя, можетъ быть, были красивы во всхъ деталяхъ своей вншности. По тмъ усиліямъ, съ какими он складывали губы въ чинную улыбку, являясь напоказъ передъ народомъ, по ихъ неумнью держать голову и придавать невозмутимое выраженіе своимъ чертамъ видно было съ перваго взгляда, что это настоящія сельскія двушки, не привыкшія встрчать взоры толпы.

И подобно тому, какъ каждую изъ нихъ безъ исключенія грло снаружи майское солнце, такъ и внутри у каждой изъ нихъ было свое маленькое солнышко, которое ласкало ей душу: какая-нибудь мечта, привязанность, какая-нибудь невинная склонность, или, наконецъ, далекая, недосягаемая надежда, быть можетъ, осужденная на голодную смерть, но все еще упорно жившая, какъ можетъ жить только надежда. Такимъ образомъ, у всхъ у нихъ былъ радостный, а у многихъ даже веселый видъ.

Он миновали трактиръ подъ вывскою ‘Чистый Хмель’ и хотли свернуть съ большой дороги, чтобъ пройти чрезъ калитку на лугъ, когда одна изъ нихъ сказала:

— Боже милостивый! Смотри, Тессъ {Тессъ — уменьшительное имя отъ Терезы.} Дорбифильдъ, вдь, это твой отецъ детъ домой въ коляск!

Одна изъ юныхъ клубистокъ обернулась при этомъ восклицаніи. Это была прелестная стройная двушка, пожалуй, она и не превосходила своею красотой нкоторыхъ другихъ, но ея выразительный пунцовый ротикъ и большіе невинные глаза длали еще краснорчиве чудный цвтъ лица и изящную фигуру. Въ волосахъ у нея была красная лента, среди всей этой облеченной въ блыя одянія процессіи только одна она могла похвастаться такимъ яркимъ украшеніемъ. Когда она оглянулась, Дорбифильдъ уже халъ по дорог въ кабріолет, принадлежавшемъ хозяину трактира ‘Чистый Хмель’, кудрявая и плотная двица, засучивъ рукава платья выше локтей, правила экипажемъ. То была бойкая служанка заведенія, по временамъ исполнявшая въ качеств фактотума должности грума и возницы. Дорбифильдъ, откинувшись назадъ съ блаженною миной и зажмуривъ глаза, размахивалъ руками надъ головой и распвалъ медленнымъ речитативомъ:

— У меня большой фамильный склепъ въ Кингсбир — и знатные предки лежатъ тамъ въ свинцовыхъ гробахъ!

Клубистки принялись пересмиваться, за исключеніемъ той, которую звали Тессъ,— въ ней медленно началъ закипать гнвъ при мысли, что ея отецъ служитъ посмшищемъ ея подругамъ.

— Онъ усталъ, вотъ и все,— торопливо сказала она,— и попросилъ подвезти его домой, потому что наша лошадь ныньче отдыхаетъ.

— Ну, проста же ты, Тессъ, — заговорили товарки.— Не видишь разв, что онъ подгулялъ на базар? Ха, ха, ха!

— Слушайте, я съ вами больше ни шагу не сдлаю, если вы будете насмхаться надъ нимъ!— вскричала Тессъ, и румянецъ, покрывавшій ея щеки, разлился на все ея лицо и шею. Глаза ея сдлались влажными и взглядъ поникъ до земли. Видя, что он не на шутку огорчили ее, двушки ничего больше не сказали, и порядокъ снова возстановился. Гордость не позволила Тессъ оглянуться еще разъ, чтобы допытаться, что значило поведеніе ея отца, если только оно что-нибудь значило, и она направилась вмст со всею процессіей къ огороженной лужайк, гд должны были происходить танцы. Къ тому времени, когда он дошли до поляны, она совсмъ успокоилась, похлопывала сосдку своимъ ивовымъ прутомъ и разговаривала, какъ всегда.

Въ эту пору своей жизни Тессъ Дорбифильдъ была ничто иное, какъ сосудъ душевныхъ движеній, не подкрашенныхъ опытомъ. Ея полный красный ротикъ еще не отлился въ окончательную форму и нижняя губа какъ-то особенно подталкивала верхнюю, когда он об сходились, выговаривая какое-нибудь слово.

Различныя фазы изъ ея дтства проглядывали еще до сихъ поръ въ ея наружности. Когда она шла сегодня въ процессіи, то, несмотря на пышный разцвтъ въ ней женственности, вы могли бы подчасъ уловить ея двнадцатый годъ на ея щекахъ или девятый въ шаловливомъ блеск ея глазъ, и даже ея пятый годъ мелькалъ порою въ изгибахъ ея рта.

Однакожь, мало кто замчалъ это, и еще меньше было людей, считавшихъ нужнымъ принимать это въ соображеніе. Незначительное меньшинство — большею частью пришлые люди — заглядывались на нее при случайной встрч, мгновенно очаровывались ея свжестью и задавались вопросомъ, придется ли имъ еще когда-нибудь увидать ее, но для всхъ почти она была прелестною, характерною деревенскою двушкой и только.

Дорбифильдъ совсмъ исчезъ изъ вида въ своей тріумфальной колесниц, ввренной управленію трактирной служанки, клубъ вошелъ въ назначенное мсто и начались танцы. Такъ какъ мужчинъ не было въ ихъ компаніи, то двушки танцовали первое время другъ съ дружкой, но когда сталъ приближаться часъ, въ который кончались работы, то мужскіе представители населенія Марлотта, а также праздношатающіеся и прохожіе стали собираться вокругъ лужайки и, повидимому, многіе изъ нихъ были не прочь выбрать себ даму.

Среди этихъ зрителей было трое молодыхъ людей изъ высшаго слоя общества, съ маленькими сумками за плечами и толстыми палками въ рукахъ. Ихъ общее сходство и послдовательность возраста заставляли догадываться, что они братья, какъ это и было на самомъ дл. На старшемъ былъ блый галстукъ, высокій жилетъ и шляпа съ узкими полями, какія носятъ викаріи англиканской церкви, второй былъ еще не кончившій курса студентъ, что касается третьяго и младшаго, то для характеристики его врядъ ли было бы достаточно одного его вншняго вида, въ его глазахъ и костюм было что-то незамкнутое, открытое, дававшее поводъ думать, что едва ли онъ уже усплъ вступить на какую-либо профессіональную колею. Можно было только заране сказать, что это юноша, пробующій изучать то ту, то другую спеціальность, хватающійся за все, но не остановившійся пока ни на чемъ.

Эти три брата говорили своимъ случайнымъ знакомцамъ, что они ршили воспользоваться весенними каникулами, чтобы пройти пшкомъ Блакмурскую долину, направляя свой путь къ юго-западу отъ города Шастона, лежащаго на сверо-восток.

Они облокотились на калитку у большой дороги и спросили, что означаютъ эти танцы и двушки въ блыхъ платьяхъ. Двое старшихъ, очевидно, не думали здсь мшкать, но младшаго, казалось, очень забавляли зрлище цлой толпы двушекъ, танцевавшихъ безъ кавалеровъ, и онъ нисколько не спшилъ оторваться отъ него. Онъ снялъ свою сумку, положилъ ее вмст съ палкой на заваленку и отворилъ калитку.

— Куда это ты, Энджелъ?— спросилъ старшій братъ.

— Мн вздумалось повертться немножко съ ними. Да почему бы и всмъ намъ не отправиться… хоть на нсколько минутъ… вдь, это не задержитъ насъ?

— Нтъ, нтъ, пустяки!— возразилъ старшій.— Танцовать публично съ деревенскою толпой… а если насъ кто увидитъ? Пойдемъ-ка дальше, а то мы не успемъ добраться засвтло до Стауркасля, ближе его нтъ мста, гд мы могли бы найти ночлегъ, притомъ же, разъ я уже взялъ на себя трудъ захватить Отвтъ Агностицизму, то намъ надо будетъ проштудировать еще одну главу, прежде чмъ мы ляжемъ спать.

— Хорошо, я черезъ пять минутъ догоню тебя и Кутберта, не ждите меня, даю честное слово, Феликсъ, что догоню васъ.

Оба старшихъ брата довольно неохотно оставили его и отправились дальше, взявши его сумку, чтобъ ему не такъ трудно было догонять ихъ, и младшій вошелъ на поляну.

— Какая жалость!— сказалъ онъ любезнымъ тономъ, обращаясь къ двумъ или тремъ двушкамъ, стоявшимъ ближе къ нему, когда наступилъ перерывъ въ танцахъ.— Гд же ваши кавалеры, мои милыя?

— Они еще не покончили съ работой,— отвтила одна двушка побойче.— Они скоро соберутся. А покамстъ, сэръ, не желаете ли вы замнить ихъ?

— Да, конечно. Но что значитъ одинъ кавалеръ при такомъ множеств дамъ?

— Все лучше, чмъ ни одного. Не очень-то весело плясать съ своею же сестрой. Ну, что же, сэръ, выбирайте!

— Шш… можно ли быть такою назойливою!— сказала другая, боле застнчивая двушка.

Молодой человкъ, приглашенный такимъ образомъ принять участіе въ танцахъ, окинулъ взглядомъ двушекъ и попытался было провести между ними сравненіе, но такъ какъ вся эта группа была совершенно нова для него, то онъ и не могъ сдлать настоящаго выбора. Онъ взялъ чуть ли не первую попавшуюся ему подъ руку, и это оказалась не та, которая говорила съ нимъ и надялась быть избранной, а также и не Тессъ Дорбифильдъ. Родословная, праддовскія гробницы, старинныя хроники и д’орбервильскія черты лица были безсильны хотя бы даже настолько помочь Тессъ въ ея житейской борьб, чтобы привлечь на ея сторону бальнаго кавалера въ ущербъ зауряднымъ крестьянкамъ. Вотъ что значитъ нормандская кровь безъ поддержки викторіанскихъ капиталовъ.

Имя двушки, затмившей всхъ другихъ, осталось для насъ неизвстнымъ, но она возбудила общую зависть, какъ первая, которой въ этотъ вечеръ выпало на долю счастье танцовать съ настоящимъ кавалеромъ. Однакожь, такова сила примра, что молодые люди изъ села, не спшившіе входить въ калитку, пока имъ не перерзалъ пути незваный пришелецъ, повысыпали теперь одинъ за другимъ на лужайку и вскор среди танцующихъ парочекъ замтно запестрли фигуры деревенскихъ парней, такъ что подъ конецъ даже самая некрасивая женщина въ клуб была избавлена отъ печальной участи исполнять въ танцахъ роль кавалера.

Раздался бой церковныхъ часовъ и молодой студентъ сказалъ, что ему пора уходить… онъ и такъ черезъ-чуръ увлекся и забылъ, что ему надо нагнать своихъ спутниковъ. Когда онъ выходилъ изъ круга, взоръ его упалъ на Тессъ Дорбифильдъ, большіе глаза которой, если ужь говорить правду, выражали легкій упрекъ за то, что онъ не выбралъ ея. Онъ тоже пожаллъ, что, благодаря своей нерасторопности, не обратилъ на нее вниманія, и съ этимъ впечатлніемъ сошелъ съ поляны.

Такъ какъ онъ сильно запоздалъ, то пустился теперь, какъ стрла, по тропинк между изгородями, по направленію къ западу, вскор миновалъ оврагъ и сталъ подниматься на слдующій откосъ. Онъ еще не нагналъ братьевъ, но остановился перевести духъ и оглянулся назадъ. Онъ могъ еще видть блыя фигуры двушекъ, кружившіяся на зеленой полян, такъ, какъ он кружились, когда и онъ былъ среди нихъ. Повидимому, он уже совсмъ забыли о немъ.

Забыли вс, за исключеніемъ, быть можетъ, одной. Эта блая фигура стояла въ сторон отъ другихъ, у плетня. Онъ узналъ въ ней красивую двушку, съ которой ему не пришлось танцовать. Какъ ни ничтожно было это обстоятельство, однако, онъ инстинктивно почувствовалъ, что она обижена его невниманіемъ. Онъ подосадовалъ, что не пригласилъ ея, подосадовалъ, что не спросилъ, какъ ее зовутъ. Она была такъ скромна и такъ патетична, она казалась такою кроткой въ своемъ воздушномъ бломъ плать, что онъ понялъ въ эту минуту, что поступилъ какъ дуракъ.

Какъ бы то ни было, горю уже нельзя было помочь и онъ повернулся и пошелъ скорымъ шагомъ, переставъ думать объ этомъ предмет.

III.

Что касается Тессъ Дорбифильдъ, то ей не такъ легко удалось изгнать это событіе изъ своихъ мыслей. У нея надолго прошла охота танцовать, хотя она могла бы имть сколько угодно кавалеровъ, но, увы, они не выражались такъ изящно, какъ молодой незнакомецъ. Лишь тогда, когда его фигура совсмъ исчезла на холм въ сіяніи послднихъ солнечныхъ лучей, Тессъ стряхнула съ себя мимолетную грусть и приняла приглашеніе подошедшаго къ ней кавалера.

Она осталась на кругу до сумерокъ и танцовала съ нкоторымъ увлеченіемъ, но такъ какъ сердце ея пока еще было свободно, то она просто наслаждалась танцами, какъ размреннымъ движеніемъ, и при вид ‘сладкихъ мукъ, горькихъ радостей, чудныхъ терзаній и пріятныхъ томленій’, которыя испытывали двушки, уже нашедшія себ жениховъ, она врядъ ли подозрвала, на что способна сама въ дл нжной страсти. Пререканія и ссоры молодыхъ парней изъ-за чести танцовать съ ней ‘жигу’ слегка возбуждали ее,— и только, а когда они становились черезъ-чуръ громогласными, она спшила усмирить ихъ.

Тессъ осталась бы, пожалуй, и дольше, по ей вспомнилась странная штука, которую выкинулъ ея отецъ. Тревожась о немъ и недоумвая, куда же онъ двался, она отдлилась отъ танцующихъ и направила шаги къ концу деревни, гд стоялъ отцовскій коттэджъ.

Она еще находилась въ нсколькихъ десяткахъ ярдовъ отъ дома, какъ до нея стали доноситься другіе ритмическіе звуки, не похожіе на т, отъ которыхъ она удалялась,— эти звуки были такъ знакомы ей, такъ хорошо знакомы. То были правильно слдовавшіе одинъ за другимъ удары, раздававшіеся извнутри дома и производимые стремительнымъ качаніемъ люльки на каменномъ полу, и въ тактъ этому движенію женскій голосъ плъ быстрымъ галопомъ популярную псню о Пестрой коров:

‘Въ зеленой дубрав лежала она.

Приди, мой дружокъ, я теб укажу!’…

По временамъ качанье люльки и пніе разомъ прерывались и, вмсто псни, слышалось тогда восклицаніе самаго высокаго тембра, какой только можно себ представить:

— Да хранитъ Господь твои брилліантовые глазки! И восковыя щечки! И атласныя ножки! И все твое ангельское тльце!

Посл этого воззванія опять начиналось качаніе и пніе, и Пестрая корова снова выступала на сцену. Въ такомъ положеніи были дла, когда Тессъ отворила дверь и, остановившись на рогожк, постланной у входа, окинула взглядомъ комнату.

Внутренность коттэджа, несмотря на оглашавшее его пніе, наполнила душу двушки невыразимымъ уныніемъ. Посл веселаго праздника, блыхъ платьевъ, букетовъ, оживленныхъ танцевъ на зеленой мурав, посл вспышки нжнаго чувства къ незнакомцу, какой переходъ къ угрюмой меланхоліи этого зрлища, освщеннаго одною свчкой! Кром рзкаго контраста, она почувствовала жестокіе укоры совсти: она должна была бы вернуться раньше и помочь матери въ домашнихъ длахъ, вмсто того, чтобы беззаботно веселиться вн дома. Вотъ стоитъ ея мать, окруженная дтьми, все за тмъ же занятіемъ, за какимъ Тессъ оставила ее, — развшиваніемъ блья, вымытаго еще въ понедльникъ и, какъ всегда, залежавшагося до конца недли. Изъ этого самаго корыта,— Тессъ почувствовала это съ ужаснымъ угрызеніемъ,— было вынуто наканун блое платье, въ которомъ она щеголяла сегодня и подолъ котораго она такъ неряшливо запачкала о росистую траву,— платье, скатанное и выглаженное руками ея матери.

Миссисъ Дорбифильдъ держалась, по обыкновенію, на одной ног возл корыта, а другою, какъ мы уже упоминали, качала своего маленькаго ребенка со всею энергіей, какая еще оставалась въ ней посл цлаго дня, проведеннаго за стиркой.

Стукъ-стукъ,— громыхала люлька, пламя свчки вытягивалось и въ быстрой пляск то поднималось, то опускалось, съ локтей миссисъ Дорбифильдъ капала вода, а псня стремительно приближалась къ концу послдней строфы, и все это время мать не сводила глазъ съ дочери. Даже и теперь, обремененная кучей дтей, Джоанна Дорбифильдъ была страстная любительница музыки. Какъ только какая-нибудь псенка проникала изъ вншняго міра въ Блакмурскую долину, мать Тессъ подхватывала ее и въ одну недлю успвала затвердить мотивъ.

На чертахъ ея еще свтился слабый отблескъ свжести и даже красоты, свидтельствовавшій о томъ, что прелестная наружность, которой могла похвалиться Тессъ, была, главнымъ образомъ, унаслдована ею отъ матери, и, стало быть, не имла ничего общаго съ рыцарскими, историческими временами.

— Дай, я покачаю, вмсто тебя, колыбель, мама,— ласково сказала дочь.— Или лучше я сниму это платье и помогу теб выжимать блье. Я думала, что ты давно уже покончила съ нимъ.

Мать не сердилась на Тессъ за то, что она такъ надолго предоставила ея единичнымъ усиліямъ всю домашнюю работу, вообще, она рдко длала ей подобные упреки, не особенно чувствуя надобность въ ея помощи, такъ какъ главное средство облегчать себ ежедневные труды заключалось для нея въ томъ, чтобы ихъ постоянно откладывать. Но сегодня она была даже въ еще боле благодушномъ настроеніи. Ея материнскій взоръ выражалъ какую-то мечтательность, какую-то озабоченность, восторженность, которой молодая двушка не могла понять.

— Ну, я рада, что ты вернулась,— сказала мать, какъ только изъ ея устъ вылетлъ послдній звукъ псни.— Во-первыхъ, я должна сходить за отцомъ, а, главное, мн хочется разсказать теб, что случилось. То то ты удивишься, моя куколка, когда узнаешь!

— Случилось? Пока я была на праздник?— спросила Тессъ.

— Ну, да!

— Такъ не потому ли отецъ разыгралъ изъ себя такого шута въ коляск? Что это ему вздумалось? Я была готова провалиться сквозь землю отъ стыда.

— Это все одно къ одному. Слушай, Тессъ, оказывается, что мы самаго знатнаго и высокаго рода во всемъ графств, наши предки жили еще гораздо раньше Оливера Грёмбля, во времена поганыхъ турокъ. У насъ есть и памятники, и склепы, и гербы, и латы, и чего-чего только нтъ! Въ царствованіе короля Карла насъ сдлали рыцарями Королевскаго Дуба и настоящая наша фамилія Дорбервиль… Ну, затрепетало твое сердечко отъ такихъ встей? Вотъ поэтому-то отецъ и пріхалъ домой въ коляск, а вовсе не оттого, что онъ напился, какъ думали люди.

— Я рада это слышать. Что-жь, мама, будетъ намъ какая-нибудь польза отъ этой исторіи?

— Еще бы! Говорятъ, что намъ будетъ теперь великая перемна въ жизни. Разумется, какъ только это станетъ извстно, такъ къ намъ надетъ въ каретахъ видимо невидимо народу изъ такихъ же знатныхъ фамилій. Отецъ узналъ объ этомъ, когда возвращался домой изъ Стауркасля, и все по порядку пересказалъ мн.

— А гд же теперь отецъ?— спросила вдругъ Тессъ.

Мать, вмсто прямого отвта, отклонилась въ сторону.

— Онъ заходилъ ныньче къ доктору въ Стауркасл. Никакой чахотки у него нтъ. Докторъ говоритъ, что сердце у него обросло жиромъ. Вотъ такимъ манеромъ.

Говоря это, Джоанна Дорбифильдъ изогнула большой и указательный пальцы въ форму буквы е, а указательнымъ пальцемъ другой руки стала иллюстрировать свои слова.

— Въ настоящую минуту, говоритъ докторъ отцу, ваше сердце совсмъ окружено вотъ здсь и еще вотъ здсь, а это мсто, говоритъ, пока еще свободно. Какъ только, говоритъ, оба конца встртятся, — мистрисъ Дорбифильдъ сомкнула пальцы въ полный кругъ,— вы, говоритъ, уйдете отъ насъ, какъ тнь, мистеръ Дорбифильдъ. Вы можете протянуть десять лтъ и можете умереть черезъ десять мсяцевъ или десять дней.

На лиц Тессъ изобразилась тревога. Неужели ея отецъ можетъ такъ скоро скрыться за непроницаемую мглу, несмотря на внезапно явившееся къ нимъ величіе?

— Но гд же отецъ?— снова спросила она.

Мать состроила жалостную мину.

— Ну, сдлай милость, не гнвайся! Бдный старикъ, онъ такъ ослабъ посл того, какъ его взбудоражили этою новостью, что отправился съ полчаса тому назадъ къ Ролливеру. Ему надо набраться силъ къ завтрашнему путешествію съ этимъ грузомъ пчелиныхъ ульевъ, которые мы должны же доставить во-время, будь мы знатнаго или незнатнаго рода. Ему придется встать вскор посл полуночи, потому что, вдь, это не близко.

— Набраться силъ!— съ негодованіемъ воскликнула Тессъ, и изъ глазъ ея брызнули слезы.— О, Господи! Идти въ трактиръ для того, чтобы набраться силъ! А ты, мама, еще потакаешь ему!

Ея упрекъ и тонъ, которымъ она его произнесла, казалось, наполнили собой всю комнату и придали устрашенный видъ и мебели, и свчк, и дтямъ, игравшимъ тутъ же, и лицу матери.

— Нтъ,— обиженно сказала Джоанна,— я не потакаю ему. Я все ждала тебя, чтобы ты присмотрла за домомъ, пока я схожу за отцомъ.

— Лучше я пойду.

— Ахъ, нтъ, Тессъ! Это, право, ни къ чему не поведетъ!

Тессъ не настаивала. Ей было извстно, что значитъ нежеланіе матери пустить ее вмсто себя. Пальто и шляпа мистрисъ Дорбифильдъ уже были предусмотрительно разложены на стул возл нея, совсмъ готовыя для задуманной ею экскурсіи, поводъ къ которой почтенная матрона оплакивала боле, нежели самую необходимость ее предпринять.

— И отнеси въ сарай Оракулъ,— продолжала она, торопливо вытирая руки и одваясь.

Оракулъ представлялъ изъ себя старинную толстую книгу, лежавшую на стол около мистрисъ Дорбифильдъ и до того истрепавшуюся отъ ношенія въ карман, что поля уже совсмъ подошли къ буквамъ. Тессъ взяла ее, и мать отправилась въ путь.

Эти путешествія въ трактиръ въ поискахъ за безпомощнымъ супругомъ до сихъ поръ еще оставались однимъ изъ немногихъ удовольствій мистрисъ Дорбифильдъ среди грязи и возни, неразлучныхъ съ воспитаніемъ дтей. Для нея было истиннымъ счастьемъ найти мужа у Ролливера и посидть тамъ рядомъ съ нимъ часокъ-другой, отбросивъ на это время вс хлопоты и попеченія о дтяхъ. Какое-то чудное сіяніе, словно багряный блескъ заката разливалъ тогда свой свтъ на ея жизнь. Заботы и вс другіе реальные факты принимали въ ея глазахъ метафизическую неосязаемость, спускаясь до уровня незначительныхъ мозговыхъ явленій, удобныхъ для спокойнаго созерцанія, а не стояли предъ ней, какъ неотвязчивыя конкретныя вещи, терзающія и душу, и тло. Малыши казались ей на разстояніи боле привлекательною и желанною собственностью, чмъ обыкновенно, мелкія событія повседневной жизни становились юмористическими и забавными, когда она припоминала ихъ у Ролливера. Она испытывала почти то же чувство, какое наполняло ее въ т дни, когда, сидя на этомъ самомъ мст, возл своего теперешняго мужа, въ то время еще жениха, и закрывая глаза на его нравственные недостатки, она видла въ немъ лишь идеальный образъ своего возлюбленнаго.

Оставшись одна съ дтьми, Тессъ первымъ дломъ отправилась въ сарай и запрятала Оракулъ въ солому. Странный суеврный ужасъ, который питала мистрисъ Дорбифильдъ къ этой замасленной книг, не позволялъ ей продержать ее въ дом хотя бы одну только ночь, и потому, всякій разъ, какъ ей приходила охота заглянуть въ нее, она тотчасъ же посл того уносила ее назадъ въ сарай. Между матерью съ ея стариннымъ хламомъ быстро отживающихъ суеврій, народныхъ легендъ, мстнаго діалекта и псенъ, переходившихъ изъ устъ въ уста, и дочерью, прошедшей шесть классовъ въ народной школ подъ руководствомъ учительницы изъ Лондона, лежала пропасть, обнимавшая не меньше двухъ столтій. Когда он были вмст, то вкъ Іакововъ и вкъ Викторіи сближались между собою.

Возвращаясь по садовой тропинк, Тессъ раздумывала о томъ, что собственно желала узнать ея мать, совщаясь сегодня съ Оракуломъ. Она догадывалась, что это имло отношеніе къ только что сдланному открытію, но не подозрвала, что мать загадывала ни о чемъ другомъ, какъ объ ея же судьб. Однакожь, отогнавъ эти мысли, она уложила спать меньшихъ дтей, а сама съ помощью девятилтняго брата Абрагама и двнадцатилтней сестры Элизы-Луизы, которую домашніе звали ‘Лиза-Лу’, стала прыскать блье, высушенное за день. Между Тессъ и Лиза-Лу былъ промежутокъ въ четыре года (двое дтей, заполнявшихъ его, умерли еще въ младенчеств), что давало ей право, когда она оставалась одна съ братьями и сестрами, принимать на себя роль второй матери. За Абрагамомъ шли дв двочки, Гопъ и Модести, потомъ трехлтній мальчуганъ и, наконецъ, крошка въ колыбели, которому только что минулъ годъ.

Вс эти юныя души были пассажирами на Дорбифильдскомъ корабл и относительно своихъ удовольствій, своихъ нуждъ, своего здоровья и даже существованія всецло зависли отъ двухъ старшихъ Дорбифильдовъ. Если главы Дорбифильдской семьи направляли свой путь къ бдности, невзгодамъ, голоду, болзнямъ, униженіямъ, смерти,— туда же принуждены были плыть вмст съ ними эти шестеро маленькихъ узниковъ, запрятанныхъ подъ люками, шесть безпомощныхъ существъ, которыхъ никто не спрашивалъ, хотятъ ли они жить на какихъ бы то ни было условіхъ, тмъ мене на такихъ суровыхъ условіяхъ, какія были связаны съ принадлежностью къ неустойчивой семь Дорбифильдовъ. Любопытно было бы знать, въ силу какого авторитета поэтъ, философія котораго считается въ наши дни столь же глубокой и истинной, сколько стихъ его чистъ и воздушенъ, въ силу какого авторитета этотъ поэтъ говоритъ о ‘святомъ план природы’ {Авторъ подразумеваетъ Вордсворта и его Lincs, written in early Spring (Стихи, написанные раннею весной).}?

Время шло, а ни отецъ, ни мать не возвращались. Тессъ выглянула за дверь и мысленно обжала Марлоттъ. Деревня закрывала глаза. Всюду тушили свчи и лампы: она видла въ своемъ воображеніи гасильникъ и протянутую руку.

Что мать пошла за отцомъ, это значило просто-на-просто, что надо идти теперь за двоими. Тессъ начала соображать, что человкъ не особенно крпкаго здоровья, собирающійся вскор посл полуночи въ далекій путь, не долженъ бы сидть въ этотъ поздній часъ въ трактир и вспрыскивать тамъ древность своего рода.

— Абрагамъ, — сказала она маленькому брату, — наднь-ка шляпу, ступай къ Ролливеру, ты, вдь, не боишься? И посмотри, тамъ ли отецъ и мать?

Мальчикъ быстро вскочилъ съ мста, отворилъ дверь и скрылся во мрак ночи. Прошло еще полчаса: ни отецъ, ни мать, ни сынъ не возвращались. Повидимому, коварный трактиръ заманилъ въ свои силки и опуталъ ими и Абрагама, точно такъ же, какъ его родителей.

— Мн надо пойти самой,— сказала Тессъ.

Тогда Лиза-Лу легла спать, а Тессъ, заперевъ ихъ всхъ, пошла по темной, кривой улиц, не разсчитанной на скорое движеніе,— улиц, проложенной въ т времена, когда люди еще не дорожили каждымъ дюймомъ земли и когда для подраздленія дня довольствовались часами объ одной стрлк.

IV.

Трактиръ Ролливера, единственная пивная на этомъ конц длиннаго и разбросаннаго селенія, имла только половинный патентъ. Вслдствіе этого, такъ какъ по закону никто не могъ пить въ самомъ помщеніи, то вс явныя удобства для потребителей строго ограничивались небольшимъ столомъ, дюймовъ шесть ширины и ярда два длины, прикрпленнымъ посредствомъ проволоки къ садовой изгороди, и представлявшимъ изъ себя, такимъ образомъ, нчто врод прилавка. Жаждущіе прохожіе пили, стоя на дорог, и затмъ ставили свои кружки на этотъ столъ, подонки выливали на пыльную землю, на манеръ полинезійцевъ, и жалли, что не могутъ спокойно расположиться въ самомъ дом.

Это мы говоримъ о постороннихъ. Но были и мстные потребители, питавшіе такое же желаніе, а твердая воля съуметъ преодолть всякія препятствія.

Въ просторной спальн верхняго этажа, окно которой было густо завшено большою шерстяною шалью, недавно только разжалованною въ занавски трактирщицей, м-съ Ролливеръ, собралось въ описываемый вечеръ около двнадцати человкъ, искавшихъ блаженства, обртаемаго въ винныхъ парахъ, все это были старожилы съ ближайшаго конца Шарлотта и завсегдатаи этого убжища. Не одна только отдаленность трактира подъ вывской ‘Чистый Хмель’, таверны съ полнымъ патентомъ, находившейся на другомъ конц неправильно раскинувшейся деревни, длала ея удобства совершенно недоступными для обитателей этой части села, гораздо боле важный вопросъ, крпость напитковъ, являлся подтвержденіемъ общему мннію, что лучше пить у Ролливера, забравшись подъ самую крышу, чмъ у другого трактирщика въ его обширномъ дом.

Громоздкая кровать подъ балдахиномъ, стоявшая въ этой комнат, служила сидньемъ для нсколькихъ лицъ, занявшихъ три ея стороны, двое постителей взлзли на коммодъ, одинъ сидлъ на дубовомъ сундук, двое на умывальномъ стол, еще одинъ на табурет и, такимъ образомъ, вс нашли возможность размститься довольно удобно. Къ этому времени они успли достигнуть той степени внутренняго удовлетворенія, когда душа растворяется и, распространяясь за предлы тла, наполняетъ окружающую обстановку теплымъ дыханіемъ своей личности. Среди этого процесса комната со стоявшею въ ней мебелью становилась въ ихъ глазахъ все величественне и роскошне, шаль, висвшая на окн, принимала видъ богатыхъ обоевъ, мдныя ручки коммода длались похожими на золоченые дверные молотки, а рзные столбы у кровати представляли въ ихъ воображеніи нкоторое сродство съ великолпными колоннами Соломонова храма.

Разставшись съ Тессъ, мистрисъ Дорбифильдъ поспшно направилась сюда, отворила переднюю дверь, прошла нижнюю комнату, въ которой царилъ густой мракъ, и затмъ руками, очевидно, хорошо знакомыми съ секретами здшнихъ задвижекъ, отперла дверь наверхъ. По кривой лстниц ей ужь поневол пришлось идти медленне, и когда лицо ея выплыло изъ темноты надъ послднею ступенькой, то вся компанія, засдавшая въ спальн, устремила на нее испуганные взоры.

— Это близкіе друзья, которыхъ я пригласила сюда, чтобъ угостить ихъ на собственный счетъ,— скороговоркой, какъ школьникъ, отвчающій урокъ, произнесла, заслышавъ шаги, м-съ Ролливеръ и осторожно выглянула на лстницу.

— Ахъ, это вы, мистрисъ Дорбифильдъ?… Господи, какъ вы меня напугали! Я думала, что это какой-нибудь фискалъ, подосланный правительствомъ.

Остальные члены конклава привтствовали м-съ Дорбифильдъ взглядами и кивками, а она двинулась къ тому мсту, гд сидлъ ея супругъ, онъ, ничего не замчая, распвалъ въ полголоса: ‘Я не хуже многихъ знатныхъ джентльменовъ. У меня большой фамильный склепъ въ Кингсбир. Ни у кого во всемъ Уэссекс нтъ такихъ славныхъ предковъ, какъ у меня!’

— Мн надо сказать теб кое-что. Мн пришелъ въ голову чудесный планъ,— шепнула ему на ухо жена, лицо которой такъ и сіяло радостью.— Да ну же, Джонъ, разв ты меня не видишь?— она растолкала его, а онъ, безсмысленно глядя на нее, продолжалъ свой речитативъ.

— Тссъ! Не пойте такъ громко, добрый сосдъ, — сказала трактирщица.— Что, если пройдетъ какой-нибудь правительственный чиновникъ? Вдь, онъ отниметъ тогда у меня патентъ!

— Онъ, конечно, сообщилъ вамъ нашу новость?— спросила м-съ Дорбифильдъ.

— Да, онъ далъ понять, въ чемъ дло. А какъ вы думаете вдь, это деньгами пахнетъ?

— О, въ этомъ-то вся штука!— тонко отвтила Джоанна Дорбифильдъ.— Во всякомъ случа, не дурно быть сродни карет, если даже и не приходится въ ней здить.

Она понизила голосъ и, обратившись къ мужу, продолжала полушепотомъ:

— Я вспомнила, что въ Трантридж, на краю Большой Охоты, живетъ знатная и богатая лэди, по фамиліи д’Орбервиль.

— А, что такое?— сказалъ сэръ Джонъ.

Она повторила свои слова.

— Эта лэди, наврное, намъ родственница,— прибавила она.— И я придумала послать къ ней Тессъ, чтобы заявить о нашемъ родств.

— Да, это правда, что есть лэди съ такою фамиліей, теперь и я припоминаю, что есть,— сказалъ Дорбифильдъ.— Пасторъ Трингхэмъ упустилъ это изъ вида. Но она мелкота въ сравненіи съ нами, должно быть, какая-нибудь младшая втвь нашей фамиліи, явившаяся гораздо позже временъ короля Нормана.

Пока обсуждался этотъ вопросъ, ни мужъ, ни жена не замтили, что въ комнату прокрался маленькій Абрагамъ и сталъ тихонько выжидать случая позвать родителей домой.

— Она богата и, конечно, приметъ двочку подъ свое покровительство,— продолжала м-съ Дорбифильдъ,— и славное выйдетъ изъ этого дло. Я не вижу причины, почему бы двумъ втвямъ одной фамиліи не познакомиться домами.

— Да, да, мы вс съ ней познакомимся!— весело прокричалъ Абрагамъ изъ-подъ кровати.— Мы вс отправимся къ ней въ гости, когда Тессъ будетъ жить у нея, и будемъ кататься въ ея карет и носить черныя платья!

— Какъ ты попалъ сюда, мальчикъ? И что за вздоръ ты городишь? Ступай отсюда, поиграй пока на лстниц, мы сейчасъ придемъ за тобой!… Да, конечно, Тессъ должна пойти къ нашей родственниц. Она наврное понравится этой лэди… Тессъ, да не понравится! И очень возможно, что тогда на ней женится какой-нибудь знатный джентльменъ. Да я ужь это знаю!

— Какъ знаешь?

— Я гадала на нее въ Оракул, и вышло какъ разъ то, что я говорю… Посмотрлъ бы ты, какая она была хорошенькая ныньче, — у нея кожа такая же нжная и гладкая, какъ у любой герцогини.

— А что-жь, согласна двочка идти?

— Я еще ее не спрашивала. Она пока ничего не знаетъ объ этой лэди. Но, конечно, это поможетъ ей сдлать блестящую партію, она, разумется, не откажется пойти.

— Тессъ какая-то странная.

— Но, въ сущности, она покладиста. Предоставь ее мн.

Хотя разговоръ велся полушепотомъ, но окружающіе уловили главный его смыслъ и пришли къ выводу, что Дорбифильдамъ приходится теперь взвшивать боле важныя дла, чмъ простымъ смертнымъ, и что Тессъ, ихъ старшей красавиц-дочк, открывается завидное будущее.

— Тессъ — славная штучка, я именно это говорилъ себ ныньче, когда она шла вокругъ прихода съ другими двушками, — замтилъ въ полголоса одинъ изъ пожилыхъ собутыльниковъ.— Но Джоанн Дорбифильдъ надо хорошенько смотрть, какъ бы къ ней въ муку не попалъ зеленый солодъ.

Это была мстная фраза, имвшая особенное значеніе, и на нее отвта не послдовало.

Разговоръ сдлался общимъ, но вдругъ въ нижней комнат послышались шаги.

— Это близкіе друзья, которыхъ я пригласила сюда, чтобы угостить ихъ на собственный счетъ.

Хозяйка быстро проговорила формулу, всегда бывщую у нея подъ рукой для непрошенныхъ гостей, не узнавъ сразу Тессъ.

Даже на взглядъ ея матери, нжныя черты молодой двушки показались совсмъ не у мста среди паровъ алкоголя, носившихся по комнат, хотя для морщинистыхъ лицъ пожилыхъ людей такая обстановка и не была, пожалуй, неподходящей, едва ли нуженъ былъ укоръ, сверкнувшій въ темныхъ глазахъ Тессъ, чтобы заставить ея отца и мать подняться съ мста, торопливо допить свой эль и сойти съ лстницы вслдъ за дочерью, между тмъ какъ имъ въ догонку мистрисъ Ролливеръ посылала свое предостереженіе:

— Только, пожалуйста, не шумите, друзья мои, сдлайте милость, а то меня оставятъ безъ патента и вызовутъ въ судъ и Богъ знаетъ, что еще тогда будетъ со мной. Покойной вамъ ночи!

Они отправились вс вмст. Тессъ поддерживала отца подъ одну руку, мистрисъ Дорбифильдъ — подъ другую. Собственно говоря, онъ выпилъ очень немного, врядъ ли даже четвертую долю того количества, посл котораго завзятый пьяница можетъ явиться въ воскресное утро въ церковь и безъ малйшей зацпки становиться на колни и обращаться лицомъ къ востоку. Но слабое сложеніе сэра Джона превращало въ горы его маленькіе гршки по этой части. Очутившись на свжемъ воздух, онъ такъ зашатался, что сталъ толкать своихъ спутницъ то въ одну, то въ другую сторону,— можно было подумать, что они маршируютъ то по направленію къ Лондону, то по направленію къ Бату — и это производило комическій эффектъ, но, какъ и большинство комическихъ эффектовъ, было, въ сущности, не такъ ужь комично. Об женщины мужественно старались скрыть эти непроизвольныя диверсіи и контръ-марши и отъ Дорбифильда, который былъ ихъ причиной, и отъ Абрагама, и отъ самихъ себя. Мало-по-малу они добрались, наконецъ, до своей двери, и тутъ глава семьи внезапно затянулъ прежнюю псню, какъ будто желая подкрпить свой духъ при вид тсныхъ размровъ своей резиденціи.

— У меня фам-мильный склепъ въ Кингсбир!

— Шш!… Не будь же такъ глупъ, Джэки, — сказала Джоанна.— Ты думаешь, что только одни твои предки и славились въ былые дни. А Анктелли, Хорсеи, а сами Трингхэмы? Они почти такъ же захудали, какъ и ты, хотя, конечно, твой родъ былъ поважне, противъ этого ничего нельзя сказать. Слава Богу, я ни къ какой знатной фамиліи не принадлежу,— мн, по крайней мр, стыдиться нечего.

— Погоди радоваться. Мн такъ сдается, что твоя семья еще больше обнищала, чмъ наша, вы, можетъ быть, прямо-таки были королями да королевами въ давнишнія времена.

Тессъ дала другой оборотъ разговору, напомнивъ о томъ, что гораздо больше занимало ее въ данную минуту, чмъ всякія мысли о предкахъ.

— Я боюсь, что отецъ будетъ не въ силахъ отправиться на базаръ такъ рано.

— Я-то? Я буду совсмъ молодцомъ чрезъ часокъ или два,— сказалъ Дорбифильдъ.

Семья Дорбифильдовъ улеглась спать только въ одиннадцать часовъ, а пуститься въ путь съ ульями, чтобы успть сдать ихъ барышникамъ въ Кастербридж до начала субботняго базара, надо было никакъ не позже двухъ часовъ по полуночи, такъ какъ до города было двадцать слишкомъ миль разстоянія, хать приходилось по плохимъ дорогамъ, а лошадь была изъ самыхъ небойкихъ. Въ половин второго мистрисъ Дорбифильдъ вошла въ большую комнату, гд спала Тессъ со всми сестрами и братьями.

— Бдняга не можетъ хать, — сказала она старшей дочери, большіе глаза которой открылись, какъ только мать взялась за ручку двери.

Тессъ приподнялась на кровати, блуждая мыслями въ смутномъ промежутк между какимъ-то сновидніемъ и только что долетвшими до слуха ея словами.

— Но кто-нибудь долженъ же хать,— отвчала она.— Мы и такъ уже запоздали съ ульями. Пчелы скоро перестанутъ роиться, если мы отложимъ ульи до слдующаго базарнаго дня, на нихъ уже не будетъ спросу, и они останутся у насъ на рукахъ.

Эта неожиданная перспектива совсмъ сбила съ толку мистрисъ Дорбифильдъ.

— Можетъ быть, кто-нибудь изъ молодыхъ людей подетъ? Изъ тхъ, что вчера наперебой танцовали съ тобой?— сказала она вдругъ.

— Ахъ, нтъ, ни за что на свт!— гордо объявила Тессъ.— Чтобы вс узнали причину?… Узнали то, чего намъ надо стыдиться? Лучше ужь я поду, если ты пустишь со мной Абрагама.

Мать согласилась, наконецъ, устроить дло такимъ образомъ. Маленькаго Абрагама, спавшаго крпкимъ сномъ, въ уголк той же комнаты, разбудили и заставили одваться, между тмъ какъ мысли его еще витали въ другомъ мір. Тмъ временемъ и Тессъ наскоро одлась и братъ съ сестрой пошли съ зажженнымъ фонаремъ въ конюшню. Маленькая, расшатанная фура была уже нагружена, и двушка вывела изъ конюшни Принца, старую лошадь, лишь немногимъ уступавшую въ ветхости повозк.

Бдное животное съ недоумніемъ озиралось во мрак, оглядывая фонарь и фигуры Тессъ и Абрагама, оно какъ будто не хотло врить, что въ этотъ часъ, когда всякое живое существо иметъ право искать себ пріюта и покоя, его хотятъ гнать на работу. Братъ и сестра, взявъ съ собой запасъ свчныхъ огарковъ, привсили фонарь на правую сторону повозки и тронулись впередъ. Пока приходилось взбираться на гору, они шли рядомъ съ Принцемъ, не желая обременять его свыше мры. Чтобъ разогнать сонъ, они при помощи фонаря, хлба съ масломъ и разговора устроили себ искусственное утро, такъ какъ до настоящаго было еще далеко. Абрагамъ, двигавшійся сначала точно въ столбняк, началъ мало-по-малу опоминаться и заговорилъ о странныхъ формахъ, которыя принимали на фон неба различные предметы, о томъ, какъ это дерево похоже на разъяреннаго тигра, выбгающаго изъ своего логовища, а вонъ то на голову великана.

Миновавъ маленькую равнину Стауркасля, тихо дремавшую подъ толстыми соломенными кровлями, они очутились въ боле возвышенной мстности. Еще выше, влво отъ нихъ, поднималась къ самымъ небесамъ опоясанная глинистыми окопами гора Бульбарро, чуть ли не самая высокая во всемъ южномъ Уэссекс. Тутъ длинная лента дороги отлого спускалась внизъ и затмъ шла ровно на далекое разстояніе. Они сли на передокъ фуры, и Абрагамъ задумался.

— Тессъ!— началъ онъ посл нкотораго молчанія.

— Что теб, Аби?

— Ты рада, что мы теперь знатные люди?

— Нтъ, не очень.

— Но, вдь, ты рада, что выйдешь замужъ за знатнаго господина?

— Что такое?— сказала Тессъ, обернувшись къ нему.

— Что наша знатная родственница выдастъ тебя за джентльмена?

— Меня? Наша знатная родственница? У насъ нтъ никакой такой родственницы. Съ чего ты это взялъ?

— Я слышалъ, какъ объ этомъ толковали у Ролливера, когда я ходилъ туда за отцомъ. Въ Трантридж живетъ богатая лэди, она намъ сродни, и мама сказала, что если ты пойдешь къ этой лэди заявить о нашемъ родств, то она поможетъ теб выйти замужъ за знатнаго господина.

Сестра вдругъ смолкла и впала въ глубокое раздумье. Абрагамъ продолжалъ болтать скоре изъ удовольствія работать языкомъ, чмъ для того, чтобъ его слушали другіе, такъ что разсянный видъ сестры нисколько не смущалъ его. Онъ прислонился къ ульямъ и, поднявъ личико вверхъ, началъ разсуждать о звздахъ, безстрастно трепетавшихъ въ черныхъ безднахъ ночного неба и равнодушно взиравшихъ изъ своей дали на эти два атома человческаго существованія. Онъ спросилъ, какъ далеко отъ земли до этихъ мерцающихъ огоньковъ и не обитаетъ ли самъ Господь по ту ихъ сторону. Но дтская болтовня его поминутно возвращалась къ тому предмету, который сильне дйствовалъ на его воображеніе, чмъ даже чудеса мірозданія. Если Тессъ выйдетъ замужъ за знатнаго господина и разбогатетъ, хватитъ ли у нея денегъ на то, чтобы купить такую большую зрительную трубку, чтобъ въ нее звзды были видны такъ же отчетливо, какъ Неттлькомбъ-Таутъ?

Возвращеніе брата къ этой тем, повидимому, неотразимо завладвшей всею семьей, вызвало досаду въ Тессъ.

— Полно болтать объ этомъ!— воскликнула она.

— Ты, вдь, сказала, Тессъ, что звзды — это міры?

— Да.

— Такіе же міры, какъ и нашъ?

— Не знаю, но мн думается, что такіе. Иной разъ мн кажется, что он похожи на яблоки на нашей толстой яблон. Много между ними крпкихъ и румяныхъ, но есть и червивыя.

— А мы на какой звзд живемъ, на румяной или на гнилой?

— На гнилой, Аби.

— Вдь, это жалко, что мы не выбрали крпкую, когда ихъ гораздо больше, чмъ гнилыхъ.

— Да, жалко.

— Это правда, Тессъ?— сказалъ посл минутнаго размышленія Абрагамъ, глубоко заинтересованный этимъ удивительнымъ открытіемъ.

— А что же было бы съ нами, еслибъ мы выбрали себ крпкую?

— Что съ нами было бы? Отецъ тогда не кашлялъ бы и не горбился бы такъ, не напился бы пьянъ вчера и могъ бы самъ отправиться ныньче въ городъ, мама не стояла бы вчно надъ корытомъ, никогда не видя конца стирк.

— А ты была бы сама по себ богатая лэди, такъ что теб не надо было бы выходить за знатнаго господина, чтобы разбогатть?

— О, Аби, перестань… перестань говорить объ этомъ!

Предоставленный своимъ. собственнымъ мыслямъ, Абрагамъ скоро началъ дремать. Тессъ не очень-то хорошо правила, но подумала, что можетъ на нкоторое время взять грузъ на свою полную отвтственность и дать брату поспать. Она устроила ему гнздышко возл ульевъ, и, взявъ въ руки веревочныя вожжи, похала прежнимъ тихимъ шагомъ.

Принцъ не требовалъ особенно напряженнаго вниманія со стороны своего возницы, такъ какъ у него не хватало энергіи на какія бы то ни было непредвиднныя движенія. Не развлекаемая теперь своимъ спутникомъ, Тессъ прислонилась къ ульямъ и погрузилась въ еще боле глубокую задумчивость. Безмолвная вереница деревьевъ и заборовъ, тянувшаяся мимо нея, начала превращаться въ фантастическія сцены, не имвшія ничего общаго съ дйствительностью, а случайный порывъ втра звучалъ въ ея ушахъ, какъ вздохъ какой-то необъятной тоскующей души, сопредльной въ пространств со вселенною, а во времени съ исторіей.

Потомъ, разсматривая цпь событій въ своей собственной жизни, она начала постигать всю тщету той гордости, какою исполнилось теперь сердце ея отца, знатный женихъ, рисовавшійся въ фантазіи ея матери, предсталъ передъ Тессъ въ вид какого-то кривляющагося человка, издвающагося надъ ея бдностью и надъ окутанными въ саваны ея знаменитыми предками. Все сдлалось какъ-то странно и причудливо, и она потеряла счетъ времени. Внезапный толчокъ сдвинулъ ее съ мста, и Тессъ, заснувшая, какъ и Абрагамъ, разомъ пробудилась отъ сна.

Они были гораздо дальше, чмъ тогда, когда она впала въ дремоту, и фура остановилась. Глухой стонъ, какого она никогда въ жизни не слыхала, раздался впереди, и за нимъ послдовалъ громкій крикъ:

— Гей, кто тамъ?

Фонарь, прившенный къ фур, погасъ, но другой, гораздо боле яркій, свтилъ Тессъ прямо въ лицо. Случилось что-то ужасное. Сбруя запуталась о какой-то предметъ, загражданшій дорогу.

Испуганная Тессъ соскочила на землю, и ей открылась страшная истина. Стонъ исходилъ отъ бднаго Принца. Утренній почтовый фургонъ, летвшій, по обыкновенію, какъ стрла, по этимъ пустыннымъ дорогамъ на пар своихъ безшумныхъ колесъ, нахалъ на ея медленно двигавшуюся и не освщенную повозку. Острая оглобля фургона воткнулась, какъ мечъ, въ грудь несчастнаго Принца, кровь котораго лилась теперь ручьями на дорогу.

Тессъ, не зная, въ своемъ отчаяніи, что ей длать, подбжала и прикрыла рану рукою, но единственнымъ результатомъ этого было то, что багровыя капли забрызгали ее всю, начиная съ лица и кончая подоломъ. Затмъ она остановилась, безпомощно смотря на Принца. Онъ тоже, пока могъ, стоялъ на ногахъ твердо и неподвижно, но вдругъ покачнулся и упалъ, какъ безжизненная масса.

Въ это время подошелъ почтальонъ и началъ тащить и разнуздывать теплое тло Принца. Но онъ былъ уже мертвъ, и, видя, что пока тутъ нечего длать, почтальонъ вернулся къ своей лошади, которая не пострадала.

— Вы держались не своей стороны,— сказалъ онъ.— Мн надо хать дальше съ почтой, такъ что вамъ всего лучше подождать здсь съ вашимъ грузомъ. Какъ только я пріду въ городъ, то сейчасъ же пришлю вамъ кого-нибудь на помощь. Скоро разсвтетъ, вамъ нечего бояться.

Онъ слъ на козлы и быстро похалъ своею дорогой. Тессъ осталась ждать. Ночная мгла постепенно разсялась, птицы на заборахъ встрепенулись, вспорхнули и зачирикали, явственно обозначились блыя очертанія дороги и казавшіяся еще бле черты молодой двушки. Огромная лужа крови передъ нею уже начала густть и отливать всми цвтами радуги и, когда взошло солнце, она отразила милліонъ призматическихъ оттнковъ. Принцъ лежалъ возл, неподвижный, оцпенлый, съ полуоткрытыми глазами, трудно было бы поврить при вид маленькой раны въ его груди, что чрезъ такое узкое отверстіе могло вылиться на землю все, что давало жизнь бдному созданію.

— Это все я надлала, я одна!— восклицала обезумвшая отъ горя Тессъ, не отрывая взоровъ отъ этого зрлища.— Нтъ мн оправданія… нтъ никакого. Чмъ будутъ теперь жить отецъ и мать? Аби, Аби!— Она стала трясти ребенка, спавшаго крпкимъ сномъ въ теченіе всего этого злополучнаго происшествія.— Мы не можемъ везти ульи на базаръ… Принцъ убитъ!

Когда Абрагамъ все понялъ, на его дтскомъ личик появились такія морщины, какъ будто онъ уже прожилъ полвка.

— И не дальше, какъ вчера, я смялась и танцовала!— продолжала обвинять себя молодая двушка.— Подумать только, что я могла быть такъ безразсудна!

— Это оттого, что мы живемъ на гнилой звзд, а не на крпкой? Правда, Тессъ?— пролепеталъ сквозь слезы Абрагамъ.

Словно застывшіе въ неизвстности, они простояли, какъ имъ показалось, цлую вчность въ мучительномъ ожиданіи. Но вотъ раздался какой-то звукъ, какой-то предметъ приближался къ нимъ,— это доказывало, что почтальонъ сдержалъ свое слово. Онъ послалъ къ нимъ фермерскаго работника изъ окрестностей Стауркасля на сытой лошади, которую и впрягли въ фуру съ пчелиными ульями на мсто бднаго Принца, и грузъ тронулся въ Кастербриджъ.

Вечеромъ того же дня пустая фура снова подъхала къ роковому мсту. Принцъ съ самаго утра лежалъ въ сосдней канав, но посреди дороги еще виднлись запекшіеся потоки крови, раздробленные и испещренные слдами прозжавшихъ телгъ. Останки Принца были подняты на ту самую фуру, которую онъ прежде возилъ, и, свсивъ копыта, блествшія своими подковами въ лучахъ заходящаго солнца, онъ прохалъ на ней двнадцать миль, отдлявшія его отъ Марлотта.

Тессъ вернулась домой раньше. Какъ она сообщитъ родителямъ печальную всть, объ этомъ она не въ силахъ была и подумать. Она почувствовала нкоторое облегченіе, увидавъ по лицамъ родителей, что они уже знаютъ о своей потер, но это не уменьшило упрековъ, которыми она продолжала осыпать себя за то, что не поборола одолвшаго ее сна.

Благодаря безпечности Дорбифильдовъ, постигшее ихъ несчастіе должно было, однако, представляться имъ не столь ужаснымъ, какимъ оно показалось бы рачительной семь, хотя въ данномъ случа эта потеря была равносильна разоренію, а въ другомъ означала бы лишь нкоторое неудобство. Лица отца и матери Тессъ не выражали ни малйшаго признака той неистовой ярости, съ какой обрушились бы на свою дочь родители, боле озабоченные ея благосостояніемъ. Ни отъ кого Тессъ не пришлось услыхать такихъ жестокихъ обвиненій, какими она сама карала себя.

Когда сдлалось извстно, что, вслдствіе преклоннаго возраста Принца, живодеръ и кожевникъ согласны дать за его трупъ всего лишь нсколько шиллинговъ, Дорбифильдъ оказался на высот положенія.

— Нтъ,— твердо сказалъ онъ,— я не продамъ его стараго тла. Когда мы, д’Орбервили, были рыцарями въ этой стран, мы не продавали своихъ боевыхъ коней на пищу собакамъ. Не надо мн ихъ шиллинговъ! Принцъ врно служилъ мн при жизни, такъ я не разстанусь съ нимъ и теперь.

На слдующій день онъ такъ усердно принялся копать въ саду могилу для Принца, какъ не работалъ цлые мсяцы для обезпеченія урожаемъ своей семьи. Когда яма была вырыта, Дорбифильдъ съ женой обвязали лошадь веревкой и потащили ее по садовой дорожк, за ними слдомъ шли вс дти, Абрагамъ и Лиза-Лу рыдали, Гопъ и Модести изливали свое горе въ оглушительныхъ взвизгиваньяхъ, и, когда Принца свалили въ могилу, вс они столпились вокругъ. Кормилецъ покинулъ ихъ, какъ же имъ быть безъ него?

— Онъ теперь на неб?— спросилъ Абрагамъ, когда рыданія его смолкли на время.

Затмъ Дорбифильдъ сталъ засыпать могилу землей, и дти опять подняли плачъ. Только одна Тессъ не плакала. Глаза ея были сухи, лицо блдно, точно она видла въ себ убійцу.

V.

Разнощичій промыселъ, находившійся въ прямой зависимости отъ Принца, съ его смертью тотчасъ же рушился. Вдали грозно вставали призраки нужды, быть можетъ, даже обнищанія. Дорбифильдъ былъ ненадежный работникъ. По временамъ у него являлась ретивость, но никогда нельзя было быть увреннымъ, что эти времена совпадутъ съ тми часами, когда требуется энергичная работа, а если они и совпадали, то, не имя привычки къ правильному труду поденщика, онъ не выказывалъ особенной выдержки.

Между тмъ, Тессъ подъ гнетомъ сознанія, что она втянула своихъ домашнихъ въ эту трясину, недоумвала, что бы ей сдлать, чтобы помочь имъ изъ нея выбраться, и тогда мать повдала ей свой планъ.

— Намъ надо воспользоваться тмъ, что судьба даетъ намъ въ руки, Тессъ,— сказала она.— Мы узнали о нашемъ знатномъ происхожденіи какъ разъ въ самую нужную минуту. Ты должна искать себ поддержки у друзей. Слушай, что я скажу теб: на углу Большой Охоты живетъ очень богатая лэди, по фамиліи м-съ д’Орбервиль, она, наврное, приходится намъ сродни. Ты должна пойти къ ней, заявить о своемъ родств и попросить ее помочь намъ въ нашемъ гор.

— Мн бы этого не хотлось,— отвчала Тессъ.— Если есть такая лэди, то съ насъ было бы достаточно ея ласки. Зачмъ разсчитывать на ея помощь?

— Ты съумешь такъ обойти ее, моя душка, что она будетъ готова все на свт сдлать для тебя. Впрочемъ, ты и не догадываешься, что еще можетъ выйти изъ этого. Я знаю, что знаю.

Удручающая мысль, что она главная виновница несчастья, побудила Тессъ отнестись на этотъ разъ съ большимъ противъ обыкновенія почтеніемъ къ жёланію, высказанному матерью, но она не могла понять, почему мать такъ радуется предпріятію, успхъ котораго ей самой представлялся столь сомнительнымъ. Можетъ быть, мать навела справки и узнала, что эта м-съ д’Орбервиль безпримрно добродтельная и сострадательная лэди. Но роль бдной родственницы страшно возмущала гордость молодой двушки.

— Я лучше постараюсь найти себ работу,— прошептала она.

— Дорбифильдъ, рши самъ это дло,— сказала жена, обращаясь къ мужу, сидвшему въ уголк комнаты,— Если ты скажешь ей, что она должна идти, она, конечно, пойдетъ.

— Мн вовсе не по вкусу, чтобъ мои дти одолжались незнакомою родней,— пробормоталъ онъ.— Я глава самой благородной отрасли нашей фамиліи, я долженъ соблюдать свое достоинство.

Причины, которыя выставлялъ отецъ въ пользу того, чтобы дочь не ходила въ Трантриджъ, были для Тессъ еще непріятне, чмъ то освщеніе, въ какомъ это путешествіе рисовалось ей самой.

— Ну, что-жь, мама,— уныло сказала она, — такъ какъ я убила Принца, то мн, конечно, надо что-нибудь сдлать. Я ужь ршусь пойти къ этой лэди, только не требуй, чтобъ я просила у нея.помощи. И не воображай, пожалуйста, что она найдетъ мн жениха,— это ужь совсмъ глупо.

— Очень хорошо сказано, Тессъ!— наставительно замтилъ отецъ.

— Кто теб сказалъ, что я это воображаю?— спросила Джоанна.

— Мн сдается, что у тебя это на ум, мама. Но я пойду.

На слдующее утро Тессъ встала спозаранку и отправилась въ горный городокъ Шастонъ, тамъ она воспользовалась ваномъ {Ванъ — нчто врод провинціальнаго омнибуса въ Англіи.}, ходившимъ два раза въ недлю отъ Шастона къ Чесборо по близости отъ Трантриджскаго прихода, гд находилась резиденція невдомой, таинственной м-съ д’Орбервиль.

Путь Тессъ Дорбифильдъ въ это достопамятное утро лежалъ чрезъ сверо-восточные изгибы долины, въ которой она родилась и гд разцвтала ея жизнь. Блакмурская долина составляла весь ея міръ, ея жители были для нея весь родъ людской. Въ недоумвающіе дни дтства она съ околицъ и изгородей Марлотта окидывала взоромъ все протяженіе Блакмура, и то, что тогда было полно для нея таинственности, оставалось и теперь почти неразгаданнымъ. Каждый день она видла изъ окна своей комнатки башни, селенія, смутныя очертанія блыхъ замковъ и надъ всмъ этимъ величаво высился раскинувшійся на холмахъ городъ Шастонъ, его окна сверкали словно лампады въ сіяніи вечернихъ лучей. Она врядъ ли когда бывала въ самомъ город, даже въ Блакмурской долин и ея окрестностяхъ ей былъ, близко знакомъ только маленькій уголокъ. Еще рже приходилось ей проникать за дальніе предлы долины. Каждый контуръ окружающихъ холмовъ былъ ей такъ же хорошо извстенъ, какъ лица ея родныхъ, но вс свои свднія, независимыя отъ собственнаго опыта, она почерпнула въ сельской школ, которую оставила за годъ или за два до описываемой эпохи и гд числилась одной изъ первыхъ ученицъ.

Въ эту раннюю пору своей жизни она была очень любима своими сверстницами и обыкновенно возвращалась домой изъ школы, тсно обнявшись съ двумя изъ своихъ подругъ и почти однолтокъ. Тессъ шла посередин въ розовомъ ситцевомъ передник замысловатаго рисунка поверхъ шерстянаго платьица, потерявшаго первоначальный цвтъ за свое незапамятное существованіе, толстые чулки, обтягивавшіе ея длинныя, тонкія ножки, обнаруживали на колняхъ цлую лстницу маленькихъ дырокъ — результатъ усерднаго разыскиванія на валу и по дорог растительныхъ и минеральныхъ сокровищъ, волосы Тессъ, въ то время пепельнаго цвта, вились непокорными кудрями, руки двухъ двочекъ, шедшихъ по ея бокамъ, покоились на ея таліи, ея же лежали на плечахъ обнимавшихъ ее подругъ.

Когда Тессъ сдлалась постарше и начала вникать въ положеніе домашнихъ длъ, она прониклась мальтузіанскимъ негодованіемъ на свою мать, такъ опрометчиво одарявшую ее сестрицами и братцами, между тмъ какъ ростить и тхъ, которые уже были на свт, стоило такого большого труда. По уму мать ея походила на счастливаго младенца. Джоанна Дорбифильдъ была, въ сущности, лишь сверхкомплектнымъ и даже не самымъ старшимъ ребенкомъ среди своихъ собственныхъ девятерыхъ дтей, когда вс они были живы.

Гмъ не мене, Тессъ съ любовью заботилась о малюткахъ, и вскор по окончаніи ученія въ школ, желая по возможности облегчить ихъ судьбу, она стала ходить на сосднія фермы и подсоблять тамъ косить сно и жать хлбъ, еще охотне нанималась она доить коровъ и сбивать масло, этому она научилась, когда отецъ ея самъ держалъ коровъ, а такъ какъ руки у нея были золотыя, то она достигла совершенства въ этихъ занятіяхъ.

Семейныя тяготы съ каждымъ днемъ все больше и больше обрушивались на ея юныя плечи, а потому и отецъ, и мать считали вполн натуральнымъ, что именно Тессъ должна быть представительницей Дорбифильдовъ въ замк д’Орбервиль. Надо согласиться, что въ этомъ случа Дорбифильды собирались показать себя съ самой лучшей своей стороны.

Тессъ сошла съ вана въ Трантриджъ-Кросс и пшкомъ поднялась на холмъ, примыкавшій къ мстности, извстной подъ именемъ Большой Охоты, на границахъ которой, какъ ей сказали, должно было находиться имнье м-съ д’Орбервиль — ‘Откосы’. Это была не усадьба въ обычномъ смысл слова, съ полями, пастбищами и арендаторомъ-брюзгою, у котораго владльцу приходится вытягивать доходы по грошамъ. Это было нчто большее, несравненно большее — это была вилла, при постройк которой имлись въ виду исключительно сибаритскія цли, къ ней прилегало ровно столько акровъ докучливой земли, сколько было нужно для удовлетворенія хозяйственныхъ потребностей, а маленькая игрушечная ферма оставалась въ рукахъ владльца и завдывалъ ею управляющій.

Прежде всего показалась сторожка, горвшая на солнц своими красными кирпичами и увитая до самой крыши барвинками. Тессъ подумала сначала, что это и есть господскій домъ, но когда она не безъ трепета отворила боковую калитку и дошла до того мста, гд проспектъ длалъ поворотъ, то настоящій домъ разомъ предсталъ передъ нею. Онъ былъ самой новйшей архитектуры и густокраснаго цвта, какъ и сторожка. За яркимъ кирпичнымъ угломъ замка, поднимавшагося подобно красной герани на фон окружавшихъ его мягкихъ красокъ, тянулся на далекое пространство нжно-лазурный ландшафтъ Большой Охоты, одного изъ немногихъ уцлвшихъ въ Англіи лсовъ, несомннно относящихся къ первобытнымъ временамъ, тхъ лсовъ, гд на вковыхъ дубахъ еще встрчается друидическая омела, гд громадные тисы, не насажденные рукою человка, ростутъ, какъ росли они тогда, когда изъ нихъ вырзывали луки. Однакожь, хотя этотъ дремучій лсъ и былъ виднъ съ высотъ ‘Откосовъ’, но находился онъ собственно за непосредственными предлами имнія.

Все въ этой уютной усадьб было красиво, все содержалось въ порядк и, видимо, процвтало, теплицы, занимавшія нсколько акровъ, спускались по склонамъ къ самой чащ кустарниковъ, у подошвы холмовъ. Все говорило здсь о деньгахъ, все напоминало новенькую, только что выбитую монетку. Конюшни, отчасти скрытыя соснами и каменными дубами и снабженныя всми новйшими приспособленіями, имли такой же величественный видъ, какъ любая часовня англиканской церкви, а на широкомъ газон стоялъ изящный шатеръ, дверь котораго приходилась прямо противъ молодой двушки.

Простодушная Тессъ Дорбифильдъ остановилась, какъ вкопанная, на краю усыпанной гравіемъ дорожки и только смотрла и смотрла. Она машинально дошла до этого мста, не успвъ еще хорошенько сообразить, куда она попала, а теперь все такъ противорчило ея ожиданіямъ.

— Я думала, что наша фамилія старинная, но, вдь, все это такъ ново!— прошептала она въ своей двической наивности. Она пожалла, что такъ скоро поддалась уговорамъ матери ‘заявить о родств’, а не поискала помощи гд-нибудь поближе къ дому.

Д’Орбервили — или Стокъ-д’Орбервили, какъ они первоначально назывались — владльцы этой усадьбы, представляли довольно необычную фамилію среди такого патріархальнаго околодка. Пасторъ Трингхэмъ говорилъ правду, утверждая, что нашъ кривоногій Джонъ Дорбифильдъ былъ единственный прямой потомокъ древней фамиліи д’Орбервилей во всемъ графств и его окрестностяхъ, онъ могъ бы прибавить, что Стокъ-д’Орбервили, какъ онъ хорошо зналъ, имли такъ же мало общаго съ родословнымъ деревомъ настоящихъ д’Орбервилей, какъ и самъ пасторъ. Впрочемъ, слдуетъ признать, что эта семья по своимъ условіямъ могла съ большимъ разсчетомъ на успхъ привить къ себ имя, сильно нуждавшееся въ подобномъ обновленіи.

Когда старый мистеръ Симонъ Стокъ, недавно только умершій, нажилъ себ состояніе честною торговлей на свер Англіи (были люди, говорившіе, что онъ нажилъ его ростовщичествомъ), то онъ ршилъ зажить помщикомъ въ одномъ изъ южныхъ графствъ, подальше отъ тхъ мстъ, гд протекла его дловая жизнь. Но онъ хорошо понималъ, что выступить на новое поприще землевладльца онъ можетъ не иначе, какъ подъ эгидой имени, не столь памятнаго тамъ и не столь мщанскаго, какъ два первоначальныхъ, совершенно заурядныхъ слова — Симонъ Стокъ. Перелиставъ въ Британскомъ музе нсколько сочиненій, посвященныхъ угасшимъ, полуугасшимъ, захудалымъ и разорившимся родамъ того округа Англіи, гд онъ намревался поселиться, онъ пришелъ къ заключенію, что имя д’Орбервиль было и на видъ, и на слухъ не хуже многихъ другихъ, а потому фамилія д’Орбервиль и была присоединена къ его собственной и сдлалась его достояніемъ и достояніемъ его наслдниковъ на вчныя времена. Однако, онъ оказался настолько разсудительнымъ человкомъ, что, созидая свою родословную на этомъ новомъ фундамент и присочиняя къ ней разныя промежуточныя звенья и перекрестные браки, не вставилъ ни одного титула, который выходилъ бы изъ рамокъ самой строгой умренности.

Бдная Тессъ и ея родители находились, разумется, въ полнйшемъ невдніи относительно этого фантастическаго измышленія, они не подозрвали и самой возможности присвоивать себ такимъ образомъ чужія фамиліи, они думали, въ простот души, что если красота и бываетъ случайнымъ даромъ фортуны, то за то фамильныя имена непремнно ужь переходятъ естественнымъ порядкомъ.

Тессъ все еще стояла въ нершимости, не зная, идти ли ей назадъ, или двинуться дальше, когда изъ темной трехъугольной двери шатра вышла какая-то фигура. Это оказался высокій молодой человкъ, курившій сигару.

У него былъ смуглый, почти черный цвтъ лица, крупныя губы, некрасиво очерченныя, но пунцовыя и гладкія, а надъ ними красовались черные, холеные усы съ завитыми концами, хотя на видъ ему было не больше двадцати трехъ или двадцати четырехъ лтъ. Несмотря на нкоторую грубость очертаній, лицо этого джентльмена и его дерзкіе глаза на выкат выражали какую-то своеобразную силу.

— Ну-съ, моя красавица, чмъ могу служить вамъ?— сказалъ онъ, подходя къ Тессъ. И, замтивъ, что она стоитъ совсмъ ошеломленная, поспшилъ прибавить:— Не бойтесь меня. Я мистеръ д’Орбервиль. Вы ко мн пришли или къ моей матери?

Воплощеніе ея однофамильца д’Орбервиля въ этомъ реальномъ образ еще мене соотвтствовало ожиданіямъ Тессъ, чмъ паркъ и замокъ. Она создала въ своихъ мечтахъ почтенное, величественное лицо, въ которомъ вс характерныя черты д’Орбервилей проявлялись утонченными и одухотворенными,— лицо, изборожденное живыми памятниками, повствовавшими въ гіероглифахъ о цлыхъ вкахъ исторіи Англіи и ея собственнаго рода. Но такъ какъ ей не оставалось другого выхода, то она сдлала надъ собою отчаянное усиліе, чтобы выполнить предстоявшую ей задачу, и отвчала:

— Я пришла къ вашей матушк, сэръ.

— Я боюсь, что вамъ не удастся ее видть, она совсмъ больная особа, — сказалъ молодой представитель подложной фамиліи, такъ какъ это былъ никто иной, какъ мистеръ Алекъ, единственный сынъ недавно умершаго джентльмена.— Но, можетъ быть, вы передадите мн то, что имете сказать ей? По какому собственно длу вы желаете ее видть?

— Да это не дло… это… я, право, не знаю, какъ сказать…

— Что-жь это, удовольствіе?

— Ахъ, нтъ! Право же, сэръ, если я скажу вамъ, то вы…

Тессъ такъ ясно представился въ эту минуту комическій характеръ ея предпріятія, что, несмотря на страхъ, который ей внушалъ мистеръ д’Орбервиль, и на чувство тревоги, которое она испытывала въ этой чуждой для нея обстановк, ея розовыя губки невольно, сложились въ улыбку, очаровавшую смуглаго Александра.

— Это такъ глупо,— пролепетала она,— я думаю, что не ршусь сказать вамъ.

— Ничего не значитъ, я люблю слушать глупыя вещи. Попытайтесь-ка еще разъ, моя голубушка, — сказалъ онъ ласковымъ тономъ.

— Мама просила меня отправиться сюда, — продолжала Тессъ,— впрочемъ, я и сама хотла идти. Но я не думала, что все это такъ выйдетъ. Я пришла, сэръ, сказать, что мы изъ той же фамиліи, какъ и вы.

— Вотъ какъ! Бдные родственники?

— Да.

— Стоки?

— Нтъ, д’Орбервили.

— Ну, да, конечно, я хотлъ сказать д’Орбервили.

— Нашу фамилію исковеркали и передлали въ Дорбифильдъ, но у насъ есть нсколько доказательствъ того, что мы д’Орбервили. Во-первыхъ, это говорятъ антикваріи, а потомъ… потомъ у насъ есть старинная печать и старинная, очень старинная серебряная ложка съ круглымъ черпальцемъ, какъ у суповыхъ ложекъ, на ручк у нея вырзанъ левъ, а надъ нимъ замокъ. Но она ужъ никуда не годится, такъ что мама размшиваетъ ею гороховую похлебку.

— Въ моемъ герб дйствительно есть серебряный замокъ,— добродушно отвтилъ Алекъ.

— Такъ вотъ мама говорила, что мы должны доложить вамъ о своемъ родств потому, что по несчастіюй случайности мы лишились лошади, и потому, что мы самая старшая отрасль нашей фамиліи.

— Это, конечно, очень внимательно со стороны вашей матушки. И, что касается меня, я не жалю, что ей пришелъ въ голову такой планъ!— Говоря это, Алекъ бросилъ на Тессъ взглядъ, заставившій ее слегка покраснть.— И такъ, моя красавица, вы пришли къ намъ, какъ къ родственникамъ, чтобъ сдлать намъ дружескій визитъ?

— Я полагаю, что такъ,— робко промолвила Тессъ и съ безпокойствомъ взглянула на знокъ.

— Что-жь, бды тутъ нтъ. Гд-жь вы живете? Кто вашъ отецъ?

Она дала ему краткія свднія о своей семь, а на его дальнйшіе разспросы сказала, что намрена возвратиться съ тмъ же ваномъ, съ какимъ пріхала.

— Онъ еще не такъ скоро вернется въ Траитриджъ Кроссъ. Не хотите ли пока осмотрть со мною паркъ, моя прелестная кузиночка?

Тессъ желала по возможности сократить свой визитъ, но молодой человкъ сталъ настаивать и она согласилась пойти съ нимъ. Онъ показалъ ей вс газоны, цвточныя клумбы, оранжереи, а оттуда повелъ ее въ фруктовый садъ и спросилъ, любитъ ли она землянику.

— Да, сэръ, когда она поспетъ,— сказала Тессъ.

— Вы видите, она тутъ уже поспла.

Д’Орбервиль нагнулся и началъ рвать для нея ягоды, передавая ихъ ей изъ рукъ въ руки, по вдругъ, выбравъ особенно крупный экземпляръ ‘Британской королевы’, онъ всталъ и, держа ягоду за стебелекъ, поднесъ ее къ губамъ молодой двушки.

— Нтъ, нтъ!— быстро сказала она, защищая свой ротъ пальцами.— Я лучше возьму ее въ руки.

— Какой вздоръ!— настойчиво повторялъ онъ, и, не зная, какъ ей быть, она раскрыла губы и проглотила ягоду.

Такъ пробродили они нсколько времени, и Тессъ, впавшая въ какое-то оцпенлое, полугипнотическое состояніе, ла вс ягоды, которыя подавалъ ей д’Орбервиль. Потомъ онъ наполнилъ земляникой ея маленькую корзиночку и они перешли къ розовымъ кустамъ, онъ нарвалъ розъ и заставилъ ее приколоть ихъ къ груди. Она повиновалась, двигаясь, какъ во сн, и когда ей ужь было некуда двать ихъ, онъ самъ воткнулъ ей два бутона въ шляпу и въ своей безграничной щедрости набросалъ ей еще цлый ворохъ въ корзинку. Наконецъ, Алекъ взглянулъ на часы.

— Теперь,— сказалъ онъ,— вамъ надо перекусить чего-нибудь, а потомъ пора будетъ пуститься въ путь, если вы хотите захватить вамъ, идущій въ Шастонъ. Пойдемте сюда, я поищу для васъ чего-нибудь състного.

Стокъ-д’Орбервиль вернулся съ Тессъ на лужайку передъ домомъ и попросилъ ее подождать его въ шатр, а самъ скоро опять явился на сцену съ легкимъ полдникомъ въ корзинк, которую и поставилъ передъ двушкой. Очевидно, молодой джентльменъ не желалъ, чтобы прислуга нарушила этотъ пріятный tte--tte.

— Васъ не безпокоитъ моя сигара?— спросилъ онъ.

— О, нтъ, сэръ, нисколько!

Сквозь клубы дыма, наполнявшіе шатеръ, онъ слдилъ за тмъ, какъ она мило и безсознательно уплетала кусокъ за кускомъ, и Тессъ Дорбифильдъ, невинно любуясь розами, приколотыми къ ея корсажу, не догадывалась, что за этою голубою наркотическою мглой сидитъ ‘трагическое зло’ ея драмы,— тотъ человкъ, которому было суждено сдлаться кровавымъ лучомъ въ спектр ея юной жизни. Природа надлила ее однимъ преимуществомъ, послужившимъ ей на пагубу въ эту минуту, оно-то и приковало къ ней глаза Алека д’Орбервиль. Это была роскошь формъ, пышный расцвтъ стана, длавшій ее боле похожей на женщину, чмъ она была ею въ дйствительности. Тессъ унаслдовала эту полноту отъ матери, но безъ того свойства, на которое она указывала. Она часто смущала ее, но подруги говорили, что время сгладитъ этотъ недостатокъ.

Тессъ не долго просидла за полдникомъ.

— Теперь я пойду домой, сэръ,— сказала она, поднявшись съ мста.

— А какъ же васъ зовутъ?— спросилъ онъ, провожая ее по проспекту.

— Тессъ Дорбифильдъ, изъ Марлотта.

— И вы говорите, что у вашихъ родителей пала лошадь?

— Это я убила ее!— отвчала она, и слезы выступили у нея на глазахъ, когда она стала разсказывать о смерти Принца.— И я не знаю, какъ мн помочь теперь отцу.

— Я подумаю, можетъ быть, мн удастся что-нибудь сдлать. Моя мать должна найти вамъ какое-нибудь подходящее мсто. Но только, Тессъ, оставьте этотъ вздоръ насчетъ д’Орбервилей. Вы просто ‘Дорбифильдъ’, вы знаете, вдь, что это совсмъ другая фамилія.

— Я и не желаю лучшей, сэръ,— сказала она съ чувствомъ собственнаго достоинства.

На минуту, только на минуту, когда они дошли до поворота проспекта, между высокими пихтами и рододендронами, прежде чмъ показалась сторожка, онъ наклонилъ свое лицо къ лицу молодой двушки, какъ будто… но нтъ, онъ передумалъ и отпустилъ ее.

Такъ началась эта исторія. Если бы Тессъ могла предугадать всю важность этой встрчи, она, быть можетъ, спросила бы, почему судьба опредлила ей попасться въ этотъ день на глаза и понравиться этому, не для нея созданному человку, а не встртиться съ другимъ юношей, отвчавшимъ почти во всемъ тмъ требованіямъ, которыя можетъ предъявлять настоящая и истинная человческая взаимность, но для него она была въ это время лишь мимолетнымъ, полузабытымъ впечатлніемъ.

Въ нелогическомъ выполненіи логическаго плана вселенной призывъ рдко встрчаетъ отзвукъ,— человкъ, котораго суждено полюбить, рдко появляется въ часъ, опредленный для любви. Природа не часто говоритъ своему бдному созданію: ‘смотри!’ въ тотъ моментъ, когда увидть значитъ получить въ руки возможность счастья, рдко отвчаетъ: ‘здсь!’ на окликъ человческаго существа: ‘гд?’, пока прятки не превратятся, наконецъ, въ скучную, избитую игру. Мы можемъ задаваться вопросомъ, найдутъ ли себ эти анахронизмы на вершин и апоге человческаго развитія нкоторую поправку въ боле тонкомъ взаимномъ пониманіи, боле тсномъ взаимодйствіи соціальнаго механизма, въ настоящее время бросающаго насъ то въ ту, то въ другую сторону, но нельзя предсказать, что такое совершенство наступитъ когда-либо, нельзя даже считать его возможнымъ. Достаточно того, что въ данномъ случа, какъ въ милліонахъ ему подобныхъ, дв половины приблизительно совершеннаго цлаго не очутились лицомъ къ лицу въ подходящую для этого минуту, а самымъ безтолковымъ образомъ блуждали по земл, ничего не зная другъ о друг, пока не пробилъ запоздалый часъ. И изъ этого нелпаго промедленія возникли тревоги, разочарованія, столкновенія, катастрофы, то, что принято называть трагическою судьбой.

Вернувшись въ шатеръ, д’Орбервиль слъ верхомъ на стулъ и задумался, на лиц его мелькала довольная усмшка. Потомъ онъ громко захохоталъ.

— Чортъ возьми! Что за забавная штука! Ха, ха, ха! И что за прелестная двочка!

VI.

Тессъ спустилась съ холма къ Трантриджъ Кроссу и стала разсянно ждать вана, чтобы занять въ немъ мсто. Она не отдала себ отчета въ томъ, что собственно сказали ей другіе сдоки, когда она садилась, хотя она и отвчала имъ, а когда повозка снова тронулась, двушка похала, отдавшись всецло внутреннему, а не вншнему созерцанію.

Одинъ изъ ея спутниковъ обратился къ ней вдругъ съ насмшливою рчью:

— Что это? Вы настоящій букетъ! И откуда у васъ такія розы въ начал іюня?

Тогда Тессъ поняла, какое странное зрлище должна представлять она ихъ удивленнымъ взглядамъ съ розами у корсажа, розами на шляп, съ корзинкой, наполненной до краевъ розами и земляникой. Она покраснла и смущенно отвтила, что получила эти цвты въ подарокъ. Улучивъ минутку, когда никто изъ пассажировъ не смотрлъ на нее, она сняла украдкой со шляпы т цвты, которые особенно бросались въ глаза, положила ихъ въ корзинку и накрыла платкомъ. Потомъ она опять погрузилась въ свои думы и низко склонила голову, но вдругъ почувствовала, что уколола себ подбородокъ шипами розы, оставшейся у нея на груди. Какъ вс поселяне Блакмурской долины, Тессъ была насквозь пропитана фантастическими предчувствіями и суевріями, она подумала, что это — зловщее предзнаменованіе, первое зловщее предзнаменованіе, замченное ею въ этотъ день.

Ванъ ходилъ только до Шастона, а отъ этого горнаго городка до Марлотта оставалось еще пройти пшкомъ нсколько миль. Мать совтовала Тессъ переночевать здсь въ дом одной знакомой крестьянки, если она слишкомъ устанетъ, Тессъ такъ и сдлала и явилась домой только на слдующій день, посл полудня.

Войдя въ коттэджъ, она сразу поняла по торжествующей мин матери, что въ ея отсутствіе произошло что-то необычайное.

— Да, да, я все знаю! Вдь, я же говорила теб, что все будетъ отлично,— ну, и вышло по-моему.

— Что-нибудь случилось безъ меня? Что же такое?— спросила Тессъ какимъ-то усталымъ тономъ.

Мать оглядла дочь съ головы до ногъ. Взоръ ея выражалъ лукавое одобреніе.

— Ты, стало быть, приворожила ихъ!— продолжала она, какъ бы подразнивая дочь.

— Почемъ ты знаешь, мама?

— Я получила письмо. Они пишутъ… м-съ д’Орбервиль пишетъ, что хочетъ поручить теб смотрть за птичникомъ, въ которомъ она души не чаетъ. Но это только одинъ хитрый предлогъ, чтобъ залучить тебя туда, не возбуждая въ теб сразу большихъ надеждъ. Она, конечно, готова признать тебя своею родственницей,— вотъ какъ надо понимать это письмо.

— Но я не видала ея.

— Да, вдь, кого же нибудь ты видла?

— Я видла ея сына.

— Что-жь, призналъ онъ тебя?

— Онъ?… Онъ называлъ меня кузиночкой.

— Я такъ и знала! Джэки, онъ называлъ ее кузиночкой!— крикнула Джоанна мужу.— Ну, онъ, разумется, переговорилъ съ матерью, вотъ она и хочетъ, чтобъ ты перехала къ нимъ.

— Но я не знаю, съумю ли я ходить за птицей,— съ сомнніемъ проговорила Тессъ.

— Ну, такъ я незнаю, кто же посл того съуметъ! Ты родилась при этомъ дл и выросла при немъ. Тотъ, кто родился при какомъ-нибудь дл, всегда знаетъ его лучше, чмъ кто учился ему, какъ ремеслу. Притомъ же, вдь, это только для виду хотятъ теб дать занятіе, чтобъ ты не думала, что даромъ шь ихъ хлбъ.

— Мн кажется, что мн не слдуетъ перезжать туда,— задумчиво сказала Тессъ.— Кто писалъ письмо? Покажи мн его, мама.

— М-съ д’Орбервиль писала его. Вотъ оно.

Письмо было написано въ третьемъ лиц. М-съ д’Орбервиль кратко увдомляла м-съ Дорбифильдъ, что ея доч можетъ быть полезна этой лэди въ завдываніи ея птичникомъ, что ей дадутъ уютную комнатку, и, если молодая двушка понравится, то за жалованьемъ ей не постоятъ.

— О, только и всего!— сказала Тессъ.

— Не могла же ты ожидать, что она сейчасъ же бросится теб на шею, будетъ цловать и миловать тебя.

Тессъ выглянула въ окно.

— Мн бы лучше хотлось остаться здсь, съ отцомъ и съ тобой, мама,— сказала она, въ нервной нершимости.

— Но почему такое?

— Я не желала бы говорить теб, почему собственно, мама, да, впрочемъ, я и сама хорошенько не знаю, почему.

Спустя недлю посл этого она возвратилась разъ вечеромъ съ неудачныхъ поисковъ какой-нибудь работы въ ближайшемъ сосдств. Ея мечтою было скопить въ теченіе лта денегъ для покупки новой лошади. Едва успла она переступить порогъ комнаты, какъ на встрчу ей выбжала въ припрыжку одна изъ сестренокъ, громко восклицая:

— У насъ былъ въ гостяхъ джентльменъ.

Мать поспшила объяснить, въ чемъ дло, пока она говорила, съ лица ея не сходила радостная улыбка. Сынъ м-съ д’Орбервиль зазжалъ къ нимъ верхомъ, путь его случайно лежалъ на Марлоттъ. Онъ хотлъ получить ршительный отвтъ насчетъ того, согласна ли Тессъ взять на себя завдываніе птичникомъ его матери, такъ какъ молодой работникъ, до сихъ поръ смотрвшій за нимъ, оказался неблагонадежнымъ.

— Мистеръ д’Орбервиль говоритъ, что если только ты на самомъ дл такая, какой кажешься, то теб и цны нтъ, онъ увренъ, что ты дльная, прекрасная двушка. Надо правду сказать, онъ съ большимъ участіемъ отзывался о теб.

Повидимому, Тессъ была въ эту минуту искренно рада слышать, что заслужила такой лестный отзывъ отъ незнакомаго человка, тогда какъ въ своемъ собственномъ мнніи она пала такъ низко.

— Онъ очень добръ, что думаетъ такъ,— прошептала она.— Еслибъ только я знала наврное, каково мн будетъ жить тамъ, я ни минуты не задумалась бы согласиться.

— Онъ очень красивый мужчина.

— Я не нахожу этого,— холодно возразила Тессъ.

— Ну, длай, какъ знаешь, а только жаль упустить такой случай. А какой у него великолпный брилліантовый перстень!

— Да, — весело вмшался въ разговоръ приткнувшійся на подоконникъ Абрагамъ,— я видлъ этотъ перстень. Онъ такъ и сверкалъ, когда джентльменъ крутилъ пальцами свои усы. Мама, зачмъ это нашъ знатный родственникъ все время теребилъ пальцами усы?

— Послушайте только, что говоритъ этотъ мальчуганъ!— воскликнула съ материнскою гордостью м-съ Дорбифильдъ.

— Можетъ быть, онъ это длалъ, чтобъ выставить напоказъ свой брилліантовый перстень, — мечтательно пробормоталъ сэръ Джонъ.

— Мн надо еще подумать,— сказала Тессъ, выходя изъ комнаты.

— Ну, она-таки живо покорила сердце младшей втви нашей фамиліи,— продолжала почтенная матрона, обращаясь къ мужу,— и дурочка будетъ она, если не доведетъ этого до конца.

— Мн не очень-то по вкусу, чтобъ мои дти уходили изъ дому, — сказалъ разнощикъ.— Такъ какъ я глава фамиліи, то вс другіе должны были бы первые явиться ко мн.

— Нтъ, пусти ее, Джэки,— стала его упрашивать бдная, безразсудная женщина.— Вдь, ясно, какъ Божій день, что она ему приглянулась. Онъ называлъ ее кузиночкой. Онъ женится на ней, помяни мое слово, и она сдлается тогда лэди и будетъ тмъ, чмъ были ея предки.

У Джона Дорбифильда было больше тщеславія, чмъ энергіи или здоровья, такъ что это предположеніе улыбнулось ему.

— Что-жь, можетъ быть, у молодого мистера д’Орбервили дйствительно это на ум,— согласился онъ,— можетъ быть, онъ и въ самомъ дл думаетъ облагородить свое потомство, вступивъ въ бракъ съ наслдницей старшей отрасли. Ахъ, эта Тессъ! Скажите, какая она плутовка! И неужели она съ этимъ намреніемъ отправлялась туда?

Тмъ временемъ Тессъ задумчиво бродила по саду, между кустами крыжовника и возл могилы Принца. Когда она вернулась, мать начала настаивать на выгодахъ предложеннаго мста.

— Ну, какъ же ты ршила?— спросила она

— Мн такъ жаль, что я не видала м-съ д’Орбервиль,— сказала Тессъ.

— Я думаю, что это нисколько не мшаетъ теб теперь же согласиться. Тогда ты какъ разъ увидишь ее.

Отецъ кашлянулъ изъ своего уголка.

— Я не знаю, что мн сказать,— растерянно отвчала двушка.— Вы должны сами ршить это. Я убила бднаго Принца и понимаю, что мн надо сдлать что-нибудь, чтобъ достать вамъ новую лошадь. Но… но… мистеръ д’Орбервиль мн что-то не нравится.

Дти, составившія себ изъ идеи, что Тессъ возьмутъ къ себ жить богатые родные (какими они считали семью д’Орбервилей), нчто врод утшенія посл смерти Принца, теперь, видя, что Тессъ не желаетъ хать, начали плакать, приставать къ сестр и упрекать ее за ея колебанія.

— Тессъ не хо-о-очетъ хать, не хочетъ сдлаться зна-а-атной лэди! Нтъ, она говоритъ, что не хо-о-очетъ!— завопили они во весь голосъ.— И не будетъ у насъ новой лошадки, не будетъ золотыхъ монетокъ на гостинцы! И Тессъ не хочетъ нарядиться въ воскресное платьице, не хочетъ быть хорошенькой,— нтъ, не хочетъ!…

Мать стала имъ вторить, ея манера вчно оттягивать на неопредленный срокъ домашнія работы, вслдствіе чего он казались гораздо тяжеле, чмъ были на самомъ дл, послужила лишнимъ доводомъ въ ея пользу. Только отецъ Тессъ сохранялъ нейтральное положеніе.

— Я поду,— сказала, наконецъ, молодая двушка.

Мать не могла отстранить отъ себя картину свадебной церемоніи, которая всплыла въ ея воображеніи, какъ только дочь согласилась.

— Вотъ и отлично! Вдь, какой это чудесный случай для такой хорошенькой двушки, какъ ты!

Тессъ угрюмо усмхнулась.

— Я надюсь, что это случай заработать деньги. Ни о чемъ другомъ не можетъ быть и рчи. Я бы просила тебя, мама, не говорить такихъ глупостей сосдямъ.

М-съ Дорбифильдъ ничего не общала. Посл лестныхъ замчаній, сдланныхъ гостемъ насчетъ Тессъ, она чувствовала, наоборотъ, сильное поползновеніе разблаговстить свои честолюбивые планы.

Такимъ образомъ, дло было ршено. Молодая двушка написала, что согласна выхать въ тотъ день, въ какой ее потребуютъ. Ее не замедлили увдомить, что м-съ д’Орбервиль очень рада ея ршенію, и что она должна быть готова къ отъзду на третій день по полученіи письма, за ней и за ея багажомъ будетъ выслана на вершину долины рессорная телжка. Почеркъ м-съ д’Орбервиль смахивалъ на мужской.

— Телжку?— недоврчиво спросила Джоанна Дорбифильдъ.— За родственницей можно было бы прислать и карету.

Принявъ окончательное ршеніе, Тессъ сдлалась мене тревожной и разсянной и занималась своимъ дломъ съ нкоторою самоувренностью, утшаясь мыслью, что будетъ имть возможность купить отцу новую лошадь. Она было надялась получить мсто учительницы въ школ, но, повидимому, судьба опредлила иначе. Будучи умственно зрле своей матери, Тессъ ни на минуту не останавливалась на матримоніальныхъ мечтаніяхъ м-съ Дорбифильдъ. Легкомысленная женщина чуть ли не съ самаго рожденія своей дочери измышляла для нея одну блестящую партію за другой.

VII.

Въ назначенное для отъзда утро Тессъ проснулась раньше зари, на той грани между мракомъ и разсвтомъ, когда лсъ еще безмолвствуетъ и только одна вщая птица звонко возглашаетъ свое убжденіе, что она, по крайней мр, знаетъ настоящій часъ дня, а вс другія хранятъ молчаніе, какъ бы, одинаково убжденныя въ томъ, что она заблуждается. Тессъ до завтрака оставалась наверху, занимаясь укладкой своихъ пожитковъ, и затмъ сошла внизъ въ обыкновенномъ будничномъ плать: свой воскресный нарядъ она аккуратно уложила въ сундукъ.

Мать пришла въ негодованіе.

— Неужели же ты не можешь одться пощеголевате, отправляясь къ нашей знатной родн?

— Но, вдь, я иду на работу!— возразила Тессъ.

— Ну, да, разумется,— сказала м-съ Дорбифильдъ и пробормотала втихомолку:— первое время, пожалуй, и придется немножко поработать для виду… Но, по-моему, теб слдуетъ сразу показать себя съ самой выгодной стороны,— прибавила она.

— Ну, что-жь, теб лучше знать это,— покорно отвчала Тессъ.

И, чтобъ угодить матери, двушка совершенно отдалась въ руки Джоанны.

— Длай со мной что хочешь, мама,— спокойно сказала она.

М-съ Дорбифильдъ была въ восторг отъ такой сговорчивости. Первымъ дломъ она принесла большой тазъ и такъ старательно вымыла волосы Тессъ, что, когда она ихъ высушила и причесала, они сдлались вдвое пышне противъ обыкновеннаго. Она вплела въ нихъ самую широкую розовую ленту, какая у нея нашлась. Затмъ она надла на Тессъ блое платье, въ которомъ та была на клубной процессіи, воздушныя кисейныя буффы, въ соединеніи съ пышною прической, придали разцвтающей фигур молодой двушки такую полноту, что всякій посторонній могъ бы ошибиться насчетъ ея возраста и принять ее за женщину, тогда какъ она едва вышла изъ отроческихъ лтъ.

— Ахъ, у меня дырка на чулк, на самой пятк!— сказала Тессъ.

— Нечего думать о дыркахъ на чулкахъ,— языка у нихъ нтъ. Когда я была двушкой, мн только и надо было нарядную шляпку, а на пятки я рукой махала, хоть бы самъ чортъ ихъ увидалъ!

Эффектный туалетъ Тессъ привелъ мать въ такое восхищеніе, что она отступила отъ нея на нсколько шаговъ, словно живописецъ отъ мольберта, и стала любоваться своимъ шедевромъ.

— Еслибъ ты только видла себя!— воскликнула она.— Ты ныньче гораздо красиве, чмъ въ тотъ разъ, на майскомъ праздник.

Такъ какъ въ маленькое зеркальце Тессъ могла увидать сразу лишь небольшую часть своей фигуры, то м-съ Дорбифильдъ повсила за окно черный плащъ и сдлала большой рефлекторъ изъ стеколъ, какъ это въ обыча у поселянъ, когда они занимаются нарядами. Затмъ она пошла къ своему супругу, сидвшему въ нижней комнат.

— Вотъ что я скажу теб, Дорбифильдъ, — начала она торжествующимъ тономъ, — онъ каменный человкъ, если не влюбится въ нее. Только ты, все-таки, не толкуй много съ Тессъ насчетъ того, что она ему приглянулась и что судьба посылаетъ ей такое счастье. Она, вдь, такая чудачка, что, пожалуй, не взлюбитъ его за это или откажется хать въ послднюю минуту. Если все пойдетъ хорошо, я, конечно, буду рада отблагодарить чмъ-нибудь пастора Трингхэма изъ Стагфутъ Лэна за то, что онъ сказалъ намъ, кто мы такіе. Милый онъ, добрый!

Однако, по мр того, какъ сталъ приближаться моментъ разлуки и когда разсялось первое возбужденіе, вызванное удачнымъ нарядомъ Тессъ, въ душ Джоанны Дорбифильдъ шевельнулось тревожное чувство, и она ршила проводить дочь хоть до того мста, гд косогоръ, замыкавшій долину, начиналъ круто подниматься вверхъ. Здсь молодую двушку должна была встртить рессорная телжка Стокъ-д’Орбервилей, а сундукъ ея былъ уже заране отправленъ къ этому пригорку съ однимъ изъ сельскихъ парней на тачк.

Увидвъ, что мать надваетъ шляпку, меньшія дти подняли шумъ и стали проситься идти съ ней.

— Мн тоже хочется проводить Тесси, Тесси выйдетъ замужъ за нашего знатнаго дядю и будетъ носить шелковыя платья.

— Молчите!— сказала Тессъ, вся вспыхнувъ и быстро обернувшись,— чтобъ я больше не слыхала этого! И какъ ты могла, мама, вбить имъ въ голову такой вздоръ?

— Тессъ детъ работать, мои милашки, работать для нашей богатой родни, она хочетъ скопить денегъ, чтобы купить намъ новую лошадку, — объявила умиротворяющимъ тономъ м-съ Дорбифильдъ.

— Прощай, отецъ, — сказала Тессъ прерывающимся отъ волненія голосомъ.

— Прощай, дочурка,— сказала сэръ Джонъ, поднявъ голову и очнувшись отъ дремоты, въ которую онъ впалъ, благодаря легкому возліянію, совершенному имъ утромъ по случаю отъзда дочери.— Я надюсь, что моему молодому другу придется по сердцу такая пригожая представительница его рода. И скажи ему, Тессъ, что такъ какъ я совсмъ уже простился съ мечтой возстановить наше прошлое величіе, то охотно продамъ ему титулъ… да, продамъ… и по сходной цн.

— Не дешевле тысячи фунтовъ!— воскликнула лэди Дорбифильдъ.

— Скажи ему, что я возьму тысячу фунтовъ. Да, пожалуй, если подумать, то можно будетъ взять и меньше. Онъ лучше съуметъ украсить его, чмъ такая развалина, какъ я. Скажи ему, что онъ можетъ купить его за сто фунтовъ. Но я не стану упрямиться изъ-за пустяковъ. Скажи ему, что онъ можетъ купить его за пятьдесятъ… за двадцать фунтовъ! Да, двадцать фунтовъ… это ужь самая низкая цна. Чортъ возьми, фамильная честь что нибудь да значитъ! Двадцать фунтовъ и ни пенса меньше!

Слезы, наполнявшія глаза Тессъ, и рыданія, сдавившія ей горло, не дали ей высказать просившагося наружу горькаго чувства. Она быстро повернулась и вышла изъ дома.

Мать и дти отправились вс вмст, по ту и другую сторону Тессъ шли дв сестренки, держа ее за руку и сосредоточенно взглядывая на нее по временамъ, какъ на существо, которому предназначено совершить нчто великое, мать слдовала за ними, группа представляла картину цломудренной красоты, сопутствуемой невинностью, но съ простодушнымъ тщеславіемъ въ арріергард. Он шли все по дорог, пока не достигли начала подъема, на вершин котораго двушка должна была ссть въ телжку, присланную изъ Трантриджа, это мсто было выбрано для того, чтобы поберечь лошадь и не заставлять ее подниматься на послдній откосъ. Вдалек, за первыми холмами линію горнаго кряжа прерывали похожія на утесы постройки Шастона. На дорог, опоясывавшей подъемъ, никого не было видно, кром парня, посланнаго впередъ, онъ сидлъ на ручк тачки, заключавшей въ себ все земное достояніе Тессъ.

— Подождемъ здсь, телжка, наврное, скоро подъдетъ,— сказала м-съ Дорбифильдъ.— Да вотъ, она ужь тамъ, я ее вижу!

Дйствительно, она внезапно показалась изъ-за ближайшаго пригорка и остановилась возл мальчика съ тачкой. Мать и дти ршили не идти дальше, и Тессъ, наскоро простившись съ ними, стала взбираться на холмъ.

Имъ было видно, какъ ея блая фигура приблизилась къ рессорной телжк, на которую уже взвалили ея сундукъ. Но не успла она еще совсмъ подойти къ ней, какъ изъ-за группы деревьевъ на вершин холма вылетлъ другой экипажъ, быстро очутился на поворот дороги, миновалъ телжку съ багажомъ и остановился передъ Тессъ, которая обернулась, очевидно, крайне изумленная.

Тутъ только мать замтила, что второй экипажъ былъ новый съ иголочки гигъ или шарабанъ съ блестящею лакировкой и превосходною упряжью. Правилъ имъ молодой человкъ лтъ двадцати трехъ или двадцати четырехъ, съ сигарой въ зубахъ, въ щегольской фуражк, суконной каштановаго цвта жакетк и такихъ же панталонахъ, бломъ галстук, стоячемъ воротничк и коричневыхъ перчаткахъ съ крагами,— словомъ, тотъ самый молодцеватый франтъ, который за недлю или за дв до этого зазжалъ къ Джоанн, чтобы получить ршительный отвтъ насчетъ Тессъ.

М-съ Дорбифильдъ захлопала въ ладоши, какъ дитя, потомъ посмотрла внизъ, потомъ опять уставилась глазами на экипажъ и возницу. Могла ли она ошибаться относительно того, что все это значило?

— Это тотъ знатный дядя, что хочетъ сдлать лэди изъ Тесси?— спросила младшая двочка.

Между тмъ, Тессъ въ своемъ воздушномъ кисейномъ плать все еще стояла въ нершимости возл шарабана, владлецъ котораго говорилъ съ ней. Ея явное колебаніе было, собственно говоря, боле чмъ колебаніе, это было недоброе предчувствіе. Она предпочла бы хать въ невзрачной телжк. Молодой человкъ спрыгнулъ на землю и, казалось, уговаривалъ двушку ссть. Она повернулась лицомъ къ холму, гд стояла мать съ дтьми, и задумчиво посмотрла на группу, которую они образовали. Что-то какъ будто побудило ее ршиться, — быть можетъ, мысль о томъ, что она убила Принца. Она быстро сла въ шарабанъ, молодй человкъ помстился возл нея и тотчасъ же ударилъ лошадь бичомъ. Въ одинъ мигъ они обогнали телжку съ поклажей и исчезли за выступомъ холма.

Какъ только Тессъ скрылась изъ вида и драматическій интересъ минуты былъ исчерпанъ, глаза малютокъ наполнились слезами.

— Бдная, бдная Тессъ! Зачмъ она ухала? Зачмъ ей длаться знатною лэди?— сказала младшая двочка и, опустивъ углы губъ, расплакалась.

Новая точка зрнія оказалась заразительна: примру младшей послдовала и другая сестра, затмъ третья и, наконецъ, вс они подняли громкій плачъ.

Въ глазахъ Джоанны Дорбифильдъ тоже стояли слезы, когда она повернулась, чтобъ идти домой. Но къ тому времени, какъ она дошла до деревни, она уже успла возложить свои упованія на благосклонность судьбы. Тмъ не мене, ночью, лежа въ постели, она не переставала вздыхать, и мужъ спросилъ ее, о чемъ она сокрушается.

— Ахъ, я и сама хорошенько не знаю,— отвчала она.— Мн думается, что, пожалуй, было бы лучше, если бы Тессъ осталась дома.

— Что-жь ты раньше объ этомъ не подумала?

— Да, вдь, это такой рдкій случай для нашей двочки. А, все-таки, если бы пришлось начать все съизнова, я не пустила бы ея, пока не узнала бы наврняка, что этотъ джентльмэнъ дйствительно молодой человкъ съ сердцемъ и что онъ принимаетъ въ ней участіе, какъ въ родственниц.

— Да, теб, пожалуй, слдовало бы узнать это,— промычалъ, засыпая, сэръ Джонъ.

Джоанна Дорбифильдъ всегда умла найти себ какое нибудь утшеніе.

— Ну, что-жь, она ему ровня. Она должна поставить на своемъ, если только не прогадаетъ своего козыря. И если онъ не женится на ней теперь, то женится посл. Вдь, это всякій видитъ, что онъ безъ ума отъ нея

— Какой же это у нея козырь? Кровь д’Орбервилей?

— Нтъ, дуралей, ея хорошенькое личико… какое и у меня когда-то было.

VIII.

Свъ въ шарабанъ рядомъ съ Тессъ, Алекъ д’Орбервиль быстро похалъ вдоль гребня перваго холма, любезничая по дорог съ молодою двушкой, и вскор оставилъ далеко позади себя телжку съ багажомъ. Вокругъ нихъ разстилался необозримый ландшафтъ: сзади — зеленая долина, родина Тессъ, впереди — срая, безцвтная мстность, знакомая ей лишь по ея первому мимолетному посщенію Трантриджа. Такъ они достигли края косогора, откуда начинался крутой спускъ почти на цлую милю разстоянія.

Со времени злосчастнаго случая съ Принцемъ, Тессъ Дорбифильдъ, отъ природы храбрая, стала ужасно бояться зды, малйшая неправильность движенія пугала ее. Безпечность, съ которою правилъ ея возница, возбудила въ ней тревогу.

— Вдь, вы, конечно, будете спускаться потихоньку, сэръ?— сказала она, стараясь казаться спокойной.

Д’Орбервиль оглянулся на нее и откусилъ кончикъ сигары своими крупными, блыми зубами, причемъ губы его медленно раздвинулись въ улыбку.

— Что вы, Тессъ?— отвтилъ онъ, затянувшись.— И это говоритъ такая здоровая, цвтущая двушка, какъ вы? Да я всегда спускаюсь во весь опоръ. Ничто такъ не поднимаетъ духъ.

— Но, можетъ быть, теперь въ этомъ нтъ надобности?

— О!— сказалъ онъ, качая головой,— вамъ не со мной однимъ приходится считаться. Надо принять во вниманіе и Тибъ, а она не слишкомъ покладиста.

— О комъ вы говорите?

— О лошади, конечно. Мн сдается, что она вотъ сейчасъ очень сурово оглянулась на меня. Разв вы не замтили?

— Не думайте, что вамъ удастся испугать меня, сэръ,— строго сказала Тессъ.

— Я вовсе не хочу пугать васъ. Если есть человкъ на свт, который можетъ справиться съ этою лошадью, такъ это я: я не стану утверждать, что такой человкъ существуетъ, но если кому-нибудь дана эта власть, то только мн одному.

— Зачмъ же вы держите такую лошадь?

— Да, объ этомъ легко спрашивать! Я полагаю, что такъ судилъ мн рокъ. Тибъ разбила на смерть одного молодца и, какъ только я купилъ ее, она чуть не убила меня. А потомъ, врьте моему честному слову, потомъ и я чуть не убилъ ее. Но она, все-таки, осталась съ норовомъ, съ большимъ норовомъ, иной разъ бываетъ не безопасно доврять ей свою жизнь.

Они уже начинали спускаться и было очевидно, что лошадь, по своей ли вол, или по вол своего хозяина (послднее боле вроятно), такъ твердо знала, какого головоломнаго представленія отъ нея ждутъ, что едва ли требовала поощренія.

Все быстре и быстре мчались они съ откоса, колеса жужжали, точно волчокъ, шарабанъ колыхался изъ стороны въ сторону, его ось изображала косую линію по отношенію къ линіи движенія, лошадь, словно изгибаясь, то вставала на дыбы, то совсмъ падала. По временамъ колесо поднималось чуть ли не на нсколько ярдовъ надъ землею, по временамъ камень отрывался отъ почвы и, кружась, перелеталъ черезъ заборъ, и сыпались искры, выбиваемыя изъ кремня копытами лошади.

Втеръ раздувалъ блое кисейное платье Тессъ и игралъ ея разсыпающимися сухими волосами. Она твердо ршилась не выказывать своего страха, но, тмъ не мене, стиснула руку д’Орбервиля, въ которой онъ держалъ возжи.

— Не держите меня за руку, а то мы вылетимъ изъ шарабана! Обхватите меня за талію!

Она обхватила его за талію и такъ они спустились въ долину.

— Слава Богу, мы остались цлы, несмотря на ваше безуміе!— сказала она съ пылающимъ лицомъ.

— Фи, Тессъ! это ужь капризъ!— сказалъ д’Орбервиль.

— Нтъ, это правда.

— Вамъ бы не слдовало отстраняться отъ меня съ такою черною неблагодарностью, какъ только вы почувствовали себя вн опасности.

Она не подумала о томъ, что длаетъ, невольно цпляясь за него: ей было все равно, мужчина около нея или женщина, палка или камень. Теперь къ ней вернулась ея сдержанность и она сидла, ничего не отвчая ему, пока они не достигли вершины другого откоса.

— Ну, теперь опять!— сказалъ д’Орбервиль.

— Нтъ, нтъ!— взмолилась Тессъ.— Пожалуйста, сэръ, будьте разсудительны!

— Но разъ мы очутились на одномъ изъ самыхъ высокихъ пунктовъ графства, надо же намъ спуститься съ него,— отвчалъ Алекъ.

Онъ бросилъ возжи и они понеслись, какъ и въ первый разъ. Д’Орбервиль повернулся къ ней лицомъ и сказалъ съ веселою насмшкой:

— Ну-съ, моя красавица, обнимите-ка меня опять за талію, какъ обнимали тогда.

— Ни за что на свт!— гордо сказала Тессъ, изо всхъ силъ стараясь какъ можно дальше держаться отъ него.

— Дайте мн только одинъ разокъ поцловать эти малиновыя губки, Тессъ, или эту разгорвшуюся щечку, и я придержу лошадь,— клянусь честью, придержу!

Тессъ въ неописанномъ изумленіи еще дальше отодвинулась отъ него, и онъ снова хлестнулъ лошадь, и они понеслись еще быстре.

— Неужели только это можетъ остановить васъ?— вскричала она, наконецъ, въ порыв отчаянія и большіе глаза ея устремились на него съ такимъ взглядомъ, съ какимъ смотритъ на охотника затравленный зврь. Очевидно, мать на горе такъ принарядила ее.

— Да, только это, милая Тессъ,— отвчалъ онъ.

— Ахъ, я не знаю… ну, что-жь… пожалуй!— прошептала она съ тоской.

Онъ натянулъ возжи, лошадь убавила шагу, и онъ только что хотлъ запечатлть желанный поцлуй, какъ вдругъ Тессъ, какъ бы безотчетно, увернулась отъ него. Такъ какъ руки его были заняты возжами, то онъ и не могъ предотвратить ея маневра.

— Проклятіе! Я сломаю шею и себ, и вамъ!— сердито вскричалъ ея необузданный спутникъ.— Такъ-то вы держите свое слово, юная чародйка, такъ-то?

— Хорошо,— сказала бдная Тессъ,— если вы непремнно хотите этого, я теперь не тронусь съ мста. Но… я думала, что вы будете добры ко мн и, какъ родственникъ, будете охранять меня…

— Къ чорту родственника! Ну!

— Но я, право, не желаю, чтобы меня цловали, сэръ!— воскликнула она умоляющимъ тономъ и крупная слеза скатилась съ ея рсницъ, а углы губъ задрожали отъ усилій сдержать рыданія.— Я, право, не похала бы, еслибъ могла предвидть это.

Онъ былъ неумолимъ и она должна была покориться, д’Орбервиль нагнулся къ ней и крпко ее чмокнулъ. Она вся вспыхнула отъ стыда, вынула носовой платокъ и вытерла то мсто на щек, къ которому онъ прикоснулся губами. Она продлала это безсознательно и этимъ еще больше раззадорила пылъ молодого человка.

— Очень ужь вы щепетильны для простой крестьянской двушки,— сказалъ онъ.

Тессъ оставила безъ отвта это замчаніе, смыслъ котораго былъ ей, притомъ же, не совсмъ понятенъ, такъ какъ она не сознавала, какое оскорбленіе нанесла ему, инстинктивно вытирая щеку. Въ сущности, она уничтожила поцлуй, насколько это было физически возможно. Смутно чувствуя, что ея спутникъ сердится, она сидла, не повертывая головы, пока они хали рысью, но черезъ какихъ-нибудь полчаса увидала, къ своему ужасу, что имъ опять предстоитъ спускъ.

— Вамъ это даромъ не пройдетъ!— обратился къ ней д’Орбервиль все тмъ обиженнымъ тономъ и снова размахивая бичомъ.— Разв только вы дадите мн еще разъ поцловать васъ, но чтобы платка не вынимать!

Она вздрогнула.

— Хорошо, сэръ,— сказала она.— Ахъ, пустите меня только поймать мою шляпу!

Они и теперь хали довольно быстро по равнин, и въ минуту, какъ Тессъ заговорила, втеръ сорвалъ съ нея шляпу и унесъ на дорогу. Д’Орбервиль натянулъ возжи и сказалъ, что самъ подниметъ ее, но Тессъ уже успла выскочить изъ шарабана и побжала за шляпой.

— Ей-Богу, вы еще миле безъ шляпы, если это только возможно!— сказалъ онъ, любуясь ею черезъ задокъ экипажа.— Ну, садитесь теперь! Что же вы мшкаете?

Шляпа была уже надта и завязана, но Тессъ не длала ни шагу впередъ.

— Нтъ, сэръ,— сказала она и розовыя губки ея раскрылись съ выраженіемъ гордаго торжества, обнаруживъ блые, какъ перламутръ, зубы.— Нтъ, теперь-то я ужь ни за что не сяду!

— Какъ, вы совсмъ не хотите садиться?

— Нтъ, я пойду пшкомъ.

— Да, вдь, до Трантриджа еще пять или шесть миль!

— А хоть бы и двнадцать! Притомъ же, сзади детъ телжка!

— Ахъ, вы, коварная плутовка! Признайтесь, вы нарочно это сдлали, сами сбросили шляпу? Я тотовъ поклясться, что сами!

Ея молчаніе только подтвердило его догадку.

Д’Орбервиль началъ браниться и ругаться и называть двушку самыми невозможными словами за ея продлку. Круто повернувъ лошадь, онъ хотлъ было нахать на Тессъ и запереть ее между гигомъ и заборомъ, но побоялся ушибить ее.

— Какъ вамъ не стыдно говорить такія гадкія слова?!— храбро вскричала Тессъ съ вершины забора, на который вскарабкалась.— Я васъ терпть не могу! Я васъ ненавижу и презираю! Я вернусь къ матери, вотъ увидите, что вернусь!

Гнвъ д’Орбервили улегся при вид ея разсерженнаго личика, и онъ отъ души разсмялся.

— Ну, за то вы мн еще больше нравитесь теперь,— сказалъ онъ.— Слушайте, давайте мириться. Я никогда больше не стану насильно цловать васъ. Даю вамъ слово, что не буду!

Однако, Тессъ, все-таки, не ршилась ссть въ шарабанъ, хотя ничего не имла противъ того, что д’Орбервиль похалъ рядомъ съ нею, и, такимъ образомъ, они тихимъ шагомъ направились къ Трантриджу. По временамъ д’Орбервиль выражалъ нчто врод бурнаго отчаянія при вид того, какъ она по его вин тащится пшкомъ. Собственно говоря, она вполн могла бы положиться на него теперь, но такъ какъ онъ обманулъ передъ этимъ ея довріе, то она задумчиво шла впередъ, соображая, не будетъ ли благоразумне вернуться домой. Но разъ она приняла ршеніе, ей казалось, что измнить ему безъ боле серьезныхъ причинъ будетъ ребяческимъ малодушіемъ? Какъ покажется она на глаза отцу и матери, какъ выручитъ свой сундукъ и какъ разстроитъ весь свой планъ возстановить благосостояніе родной семьи, какъ сдлаетъ она все это изъ-за такихъ сантиментальныхъ поводовъ?

Спустя нсколько минутъ вдали обозначились дымовыя трубы ‘Откосовъ’, а въ укромномъ уголк направо показался птичникъ съ коттэджемъ, мсто назначенія Тессъ.

IX.

Община птицъ, при которой Тессъ должна была состоять въ качеств смотрительницы, провіантмейстера, няньки, врача и друга, имла свою главную квартиру въ старомъ, крытомъ соломой коттэдж, среди огороженнаго пространства, бывшаго когда-то садомъ, а теперь представлявшаго утоптанный и посыпанный пескомъ четырехугольникъ. Домъ былъ сверху до низу увитъ плющомъ и трубы его, густо заросшія втвями этого растенія, производили грандіозное впечатлніе разрушенной башни. Нижнія комнаты были всецло предоставлены курамъ, расхаживавшимъ по нимъ съ гордымъ видомъ хозяекъ, точно этотъ домъ былъ выстроенъ ими и спеціально для себя, а не предназначавшими его для собственнаго жилья арендаторами, могилы которыхъ были разбросаны теперь по кладбищу. Потомки этихъ былыхъ владльцевъ сочли чуть не оскорбленіемъ для своего рода, когда домъ, столь дорогой ихъ сердцу, стоившій столькихъ денегъ ихъ прадду и принадлежавшій имъ въ теченіе нсколькихъ поколній, прежде чмъ явились сюда д’Орбервили и начали здсь строиться, былъ самымъ хладнокровнымъ образомъ обращенъ въ птичникъ, какъ только имніе перешло по закону въ руки м-съ д’Орбервиль. Во времена дда въ немъ не брезгали жить и христіане, говорили они.

Комнаты, гд прежде плакали десятки грудныхъ младенцевъ, оглашались теперь пискомъ вылупившихся цыплятъ. Суетливыя насдки въ плетенкахъ занимали мста, гд прежде возсдали на стульяхъ степенные земледльцы. Уголъ камина и нкогда ярко пылавшій очагъ были наполнены опрокинутыми ульями, гд неслись куры, а участокъ земли, передъ окнами, который каждый арендаторъ въ свою очередь старательно переворачивалъ заступомъ, безпощадно разрывали теперь птухи.

Садъ, посреди котораго теперь стоялъ коттэджъ, былъ обнесенъ стной, и входить въ него можно было только черезъ дверцу.

На слдующее утро, когда Тессъ принялась за разныя измненія и улучшенія обстановки, соотвтственно усовершенствованнымъ теоріямъ, свойственнымъ ей, какъ дочери профессіональной птичницы, дверца въ стн отворилась и вошла служанка въ бломъ чепц и бломъ фартук. Она явилась прямо изъ господскаго дома.

— М-съ д’Орбервиль, по обыкновенію, требуетъ птицъ,— сказала она, но, видя, что Тессъ не совсмъ поняла ее, прибавила въ поясненіе:— М-съ д’Орбервиль уже старая лэди и слпая.

— Слпая?— переспросила Тессъ.

Прежде чмъ смутная тревога, шевельнувшаяся въ ней при этой новости, успла вылиться въ опредленную форму, Тессъ уже взяла на руки, слдуя указаніямъ своей товарки, двухъ самыхъ красивыхъ куръ гамбургской породы и вмст со служанкой, взявшей еще пару, направилась въ примыкавшій къ коттэджу замокъ, который, несмотря на свой внушительный и нарядный видъ, обнаруживалъ всюду, на этой своей сторон, что кто-нибудь изъ обитателей его покоевъ питаетъ склонность къ безсловеснымъ тварямъ: передъ самымъ фасадомъ въ воздух носились перья, а на трав стояли куриныя клтки.

Въ гостиной нижняго этажа сидла въ глубокомъ кресл, спиной къ свту, владлица и хозяйка имнія, сдовласая женщина, не старше шестидесяти лтъ, а можетъ быть и моложе, въ широчайшемъ чепц. У нея были подвижныя черты, часто встрчающіяся у тхъ, кто теряетъ зрніе постепенно, усиленно старается сохранить его и разстается съ нимъ лишь посл долгой борьбы, а не стоячее выраженіе, какое замчается на лицахъ людей, рано ослпшихъ или родившихся слпыми. Тессъ подошла къ почтенной лэди съ своими пернатыми питомцами, по одной на каждой рук.

— А, вы та молодая двушка, которая будетъ ходить за моими птицами?— сказала м-съ д’Орбервиль, услыхавъ незнакомые шаги.— Надюсь, что вы будете ласковы съ ними. Управляющій говорилъ мн, что вы какъ разъ подходящая для этого особа. Ну, гд-жь он? А, это Хорохорка! Но что это значитъ? Она ныньче какъ будто не такая веселенькая, какъ всегда. Она, должно быть, встревожилась, попавъ въ чужія руки. И Фена тоже… да, да, он немножко испугались… Вы испугались, мои душки? Но это ничего, он скоро привыкнутъ къ вамъ.

Пока старая лэди говорила, Тессъ и другая служанка, повинуясь ея жестамъ, поочередно клали ей птицъ на колни, и она ощупывала ихъ, начиная съ головы и кончая хвостомъ, внимательно изслдуя ихъ клювы, крылья и когти, гребни и хохолки птушковъ. Благодаря своему изощренному осязанію, она узнавала ихъ въ одну минуту и замчала, если хоть одно перышко было помято или запачкано. Одного прикосновенія къ ихъ зобу было для нея достаточно, чтобы ршить, какой кормъ имъ давали и въ какомъ количеств, ея лицо изображало живую пантомиму сужденій, проносившихся въ ея ум.

Птицы, которыхъ принесли двушки, были должнымъ порядкомъ отнесены обратно, и тотъ же процессъ повторился нсколько разъ, пока старух не представили всхъ ея любимыхъ птушковъ и курочекъ всевозможныхъ породъ, и, принимая каждую птицу на колни, она почти безошибочно опредляла индивидуальность своихъ гостей.

Тессъ это напомнило обрядъ конфирмаціи: м-съ о’Орбервиль была здсь епископомъ, куры и птухи — юными конфирмантами, а она сама и сопровождавшая ее служанка — пасторомъ и викаріемъ, подводившими къ епископу своихъ учениковъ. Въ конц церемоніи м-съ д’Орбервиль, сморщивъ и съеживъ лицо, внезапно спросила Тессъ:

— Вы умете свистать?

— Свистать, сударыня?

— Да, насвистывать псни?

Тессъ умла свистать, какъ и большинство крестьянскихъ двушекъ, хотя показывать свое искусство по этой части предъ знатной лэди было ей не особенно пріятно. Тмъ не мене, она смиренно призналась, что уметъ.

— Такъ вамъ каждый день придется упражняться. У меня былъ мальчикъ, который превосходно свисталъ, но онъ отошелъ отъ мста. Вы должны будете насвистывать моимъ снигирямъ, такъ какъ я не могу ихъ видть, то желаю ихъ слышать, по крайней мр, и вотъ мы, такимъ образомъ, и учимъ ихъ разнымъ пснямъ. Скажите ей, Елизавета, гд стоятъ клтки. Вамъ придется начать завтра же, а то они забудутъ то, что выучили. Ихъ и такъ уже оставляли безъ уроковъ послдніе дни.

— М-ръ д’Орбервиль насвистывалъ имъ ныньче утромъ, сударыня,— сказала Елизавета.

— Онъ! Ну, ужь!

Лицо старой лэди передернулось съ брезгливымъ выраженіемъ, и она ничего больше не сказала.

Такъ кончилась аудіенція Тессъ у ея воображаемой родственницы, и птицы были снова водворены въ свои аппартаменты. Обращеніе м-съ д’Орбервиль не слишкомъ удивило двушку, съ тхъ поръ, какъ она увидала обширные размры замка, она и не ожидала боле сердечнаго пріема. Но она была далека отъ мысли, что старая лэди не слыхала ни слова о мнимомъ родств. Ей показалось только, что между слпою женщиной и ея сыномъ не существуетъ сильной привязанности, но и въ этомъ она ошиблась. М-съ д’Орбервиль была не первая мать, любившая свое дитя негодующею любовью и питавшая къ нему нжность, смшанную съ горечью.

Несмотря на то, что предъидущій день начался такъ непріятно, теперь, когда утреннее солнце опять сіяло надъ землей, Тессъ нашла довольно заманчивыми свободу и новизну своего положенія. Ей захотлось испробовать свои силы въ томъ искусств, котораго такъ неожиданно потребовали отъ нея, и удостовриться, иметъ ли она шансы удержать за собою мсто. Какъ только она осталась одна за каменною оградой, она сла на проволочную клтку и старательно вытянула губы, чтобы приступить къ упражненіямъ, которыхъ давно уже не повторяла. Оказалось, что прежнее ея умнье исчезло почти безъ слда: изъ губъ ея вылетлъ только глухой, зловщій гулъ, и ни одного чистаго звука.

Она продолжала безуспшно дуть и дуть, удивляясь, какъ это могла она такъ отстать отъ искусства, которому сама природа научила ее, какъ вдругъ какой-то шорохъ послышался въ втвяхъ плюща, густо одвавшихъ садовую ограду. Взглянувъ въ эту сторону, она увидала, какъ какая-то фигура спрыгнула со стны на землю. Это былъ Алекъ д’Орбервиль, съ которымъ она не встрчалась съ тхъ поръ, какъ наканун онъ привелъ ее къ коттэджу садовника, гд ей была отведена комнатка.

— Клянусь честью ‘кузина’ Тессъ, — вскричалъ онъ (слово ‘кузина’ слегка отзывалось насмшкой),— никогда еще ни въ природ, ни въ искусств не было ничего прелестне васъ! Я слдилъ за вами со стны: я видлъ, какъ вы сидли, точно статуя Нетерпнія на какомъ-нибудь памятник, какъ вы надували вашъ хорошенькій алый ротикъ, чтобъ заставить его свистать, и какъ вы изъ силъ выбивались, потихоньку бранились и, все-таки, не могли произвести ни единаго звука. Смотрите, какая вы сдлались сердитая, оттого, что это вамъ не удается.

— Я сержусь дйствительно, но я не бранилась.

— А, я понимаю, почему вы пробуете свистать!… Это все изъ-за этихъ снигирей! Моя мать желаетъ, чтобы вы продолжали ихъ музыкальное образованіе. Вотъ эгоистка! Какъ будто для молодой двушки мало работы ходить за этими проклятыми птухами и курами! На вашемъ мст я бы напрямикъ отказался.

— Но она непремнно требуетъ этого, она сказала, что я должна быть готова къ завтрашнему утру.

— Въ самомъ дл? Ну, такъ давайте я васъ поучу.

— О, нтъ, ни за что!— сказала Тессъ, отступая къ двери.

— Вздоръ, я и не думалъ трогать васъ. Смотрите, я буду стоять по эту сторону клтки, а вы можете оставаться по другую, такъ что будете чувствовать себя въ полной безопасности. Теперь глядите сюда: вы черезъ-чуръ вытягиваете губы. Вотъ какъ надо длать.

Онъ пояснилъ теорію на практик и насвисталъ одинъ стихъ изъ романса Ахъ, отними свои уста. Но Тессъ не поняла намека.

— Ну, теперь попробуйте сами,— сказалъ д’Орбервиль.

Она постаралась принять неприступный видъ и придала своимъ чертамъ неподвижность мраморнаго изваянія. Но онъ продолжалъ настаивать и, наконецъ, чтобъ отдлаться отъ него, она сложила губы, какъ онъ ей указывалъ, смущенно смясь надъ тмъ, что ей не удается произвести чистый звукъ, и красня отъ досады на то, что не можетъ удержаться, отъ смха.

— Попробуйте еще разъ,— поощрилъ ее молодой человкъ.

Теперь Тессъ была совершенно серьезна, даже мучительно серьезна, она снова попыталась и, напослдокъ, совсмъ неожиданно, издала чистый, полный звукъ. Минутное чувство удовольствія, вызванное успхомъ, одержало верхъ, глаза ея расширились, и она невольно улыбнулась, взглянувъ прямо въ лицо д’Орбервилю.

— Ну, вотъ! Теперь, разъ я наладилъ дло, оно пойдетъ у васъ отлично. Видите, я сказалъ, что не подойду къ вамъ, и хотя никогда еще ни одинъ смертный не подвергался такому искушенію, я, все-таки, держу свое слово… А что вы скажете, Тессъ, насчетъ моей старухи матери? Чудачка она, не правда ли?

— Я такъ мало еще знаю ее.

— Вы скоро убдитесь, что она чудачка, да ужь это видно изъ того, что она заставила васъ насвистывать снигирямъ. Я, признаться, нахожусь у нея теперь въ немилости, но вы не замедлите снискать ея благосклонность, если будете хорошо обращаться съ ея живностью. Прощайте. Если вамъ встртятся какія-нибудь затрудненія или понадобится помощь въ чемъ-нибудь, идите прямо ко мн, а не къ управляющему.

Вотъ въ какой администраціи пришлось занять мсто Тессъ Дорбифильдъ. Приблизительно такъ же, какъ прошелъ первый день, потекли длинною чредой и слдующіе. Она нсколько освоилась съ обществомъ Алека д’Орбервиль, молодой человкъ усердно старался пріучить ее къ себ, забавляя ее своею веселою бесдой и называя ее въ шутку кузиной, когда они были одни, и тревожная застнчивость, которую она испытывала въ его присутствіи, стала мало-помалу исчезать, не уступивъ, однако, мста чувству, порождающему застнчивость другого, боле нжнаго характера. Но, благодаря зависимости, въ какой она находилась по отношенію къ его матери, а, вслдствіе сравнительной безпомощности старухи, и по отношенію къ нему, она была не такъ строптива съ нимъ, какъ это было бы при большемъ равенств житейскихъ условій.

Какъ скоро къ Тессъ вернулся прежній навыкъ въ позабытомъ искусств, она убдилась, что насвистывать снигирямъ въ комнат м-съ д’Орбервиль вовсе уже не такое тягостное занятіе, отъ своей матери она переняла множество мотивовъ, какъ нельзя лучше подходившихъ къ маленькимъ пвцамъ. Насвистывать имъ каждое утро возл ихъ клтокъ было несравненно пріятне, чмъ упражняться, сидя въ саду. Здсь, не смущаемая присутствіемъ молодого человка, она вытягивала ротъ, и, прижавъ губы къ прутьямъ клтки, насвистывала съ непринужденною граціей своимъ внимательнымъ слушателямъ.

М-съ д’Орбервиль спала на массивной кровати подъ балдахиномъ съ тяжелыми шелковыми занавсками, эту же комнату занимали и снигири, свободно порхавшіе по ней въ опредленные часы и неизмнно оставлявшіе слды на мебели. Однажды, когда Тессъ стояла у окна, гд были рядами разставлены клтки, и давала свой обычный урокъ, ей послышался за кроватью какой-то шорохъ. Старой лэди не было въ комнат, двушка оглянулась, и ей показалось, что изъ-за бахромы занавсей выглядываютъ кончики мужскихъ сапогъ. Она продолжала свистать, но такъ безсвязно, что если въ комнат былъ посторонній слушатель, то онъ долженъ былъ понять, что Тессъ догадалась объ его присутствіи. Посл этого случая она стала каждое утро осматривать занавси, но никогда не находила тамъ никого. Очевидно, Алекъ д’Орбервиль отказался отъ своей фантазіи напугать двушку подобною засадой.

X.

Всякая деревня иметъ свои особенности, свои обычай, свой кодексъ морали. Трантриджъ съ прилегавшими къ нему мстечками былъ извстенъ легкомысліемъ своихъ молодыхъ обитательницъ, которое являлось, быть можетъ, однимъ изъ показателей отмнныхъ качествъ джентльмена, управлявшаго сосдними ‘Откосами’. Но эта деревня отличалась еще другимъ, боле закоренлымъ порокомъ: ея обыватели были горькіе пьяницы. Излюбленною темой разговоровъ на фермахъ всей округи была безполезность экономіи, и математики въ рабочихъ блузахъ, опершись на свои плуги и мотыки, производили подчасъ самыя тонкія вычисленія, стараясь доказать, что помощь со стороны прихода гораздо лучше обезпечиваетъ человка въ старости, чмъ т сбереженія, какія онъ успетъ сдлать изъ своего жалованья, хотя бы всю жизнь откладывалъ его.

Главное удовольствіе этихъ философовъ заключалось въ томъ, чтобы всякій субботній вечеръ, по окончаніи работы, отправляться въ Чесборо, заглохшій торговый городокъ въ двухъ или трехъ миляхъ отъ Трантриджа, и, вернувшись домой подъ утро, излечивать долгимъ воскреснымъ сномъ диспепсію, вызванную замысловатыми смсями, которыя откупщики продавали имъ въ трактирахъ подъ именемъ пива.

Тессъ долгое время отказывалась принимать участіе въ этихъ еженедльныхъ прогулкахъ. Но, наконецъ, сдавшись на уговоры нкоторыхъ замужнихъ женщинъ, почти одного съ нею возраста (здсь, какъ и всюду, вступали въ бракъ, не дожидаясь матеріальнаго достатка), она согласилась пойти. Первое ея путешествіе въ Чесборо доставило ей больше удовольствія, чмъ она надялась получить: веселость ея спутницъ подйствовала на нее заразительно посл однообразныхъ занятій на птичник. Она пошла и въ слдующій разъ, потомъ еще и еще. Миловидная и привлекательная, и, притомъ же, стоявшая на самомъ порог женственности, она вскор стала предметомъ двусмысленнаго вниманія со стороны звакъ, слонявшихся по улицамъ, а потому хотя и отправлялась иногда въ городъ одна, но при наступленіи ночи всегда разыскивала своихъ товарокъ и возвращалась домой подъ ихъ покровительствомъ.

Такъ это продолжалось мсяцъ или два. Въ начал сентября, въ одну субботу совпали и базаръ, и ярмарка, и по этому случаю путешественники изъ Трантриджа пировали вдвойн. Солнце давно уже зашло, и Тессъ совсмъ устала дожидаться своихъ спутницъ. Стоя на углу таверны, въ которой он сидли, она услыхала чьи-то шаги и, обернувшись, увидала красный огонекъ сигары: д’Орбервиль стоялъ неподалеку отъ нея. Онъ сдлалъ ей знакъ подойти и она нехотя направилась къ нему.

— Что это вы здсь длаете въ такую позднюю пору, моя прелесть?

Она такъ утомилась посл суетливаго дня и долгой ходьбы, что ршилась разсказать ему о своемъ безпокойств.

— Вотъ ужь сколько времени я дожидаюсь ихъ, сэръ, чтобы вмст съ ними идти домой, потому что ночью дорога мн кажется совсмъ незнакомой. Но я, право, думаю, что не стану больше ждать.

— Нтъ, вамъ не къ чему ждать ихъ. Здсь у меня только верховая лошадь, но пойдемте со мной въ ‘Гербовую Лилію’, я найму телжку и отвезу васъ домой.

Тессъ все еще не преодолла недоврія, которое онъ съ самаго начала внушалъ ей, и, несмотря на то, что работницы такъ замшкались, все-таки, предпочитала идти вмст съ ними. А потому она отвтила, что очень благодарна ему, но лучше не станетъ его безпокоить.

— Я сказала имъ, что подожду ихъ, и он въ свою очередь будутъ ждать меня.

— Хорошо, глупенькая! Какъ вамъ будетъ угодно.

Какъ только онъ закурилъ новую сигару и отошелъ, поселяне Трантриджа, засдавшіе въ трактир, тоже вспомнили, что времени прошло не мало, и стали готовиться въ обратный путь. Они собрали свои узелки и корзины и полчаса спустя, когда городскіе часы били четверть двнадцатаго, они уже плелись неувренною поступью къ своимъ домамъ.

Надо было пройти три мили по сухой блой дорог, казавшейся сегодня еще бле отъ луннаго свта.

Тессъ, шедшая въ толп то съ одной изъ товарокъ, то съ другой, вскор замтила, что подъ вліяніемъ свжаго ночного воздуха мужчины, совершившіе черезъ чуръ обильныя возліянія, начинаютъ шататься изъ стороны въ сторону, нкоторыя изъ боле втреныхъ женщинъ тоже не твердо держались на ногахъ, какъ, напримръ, смуглая Каръ Дарчъ, прозванная въ шутку ‘Королевой Лопатъ’ и пользовавшаяся до послдняго времени особымъ вниманіемъ д’Орбервиля, затмъ ея сестра Нанси, по прозвищу ‘Королева Брилліантовъ’, и еще одна молодая замужняя женщина, уже успвшая растянуться на земл. Но какъ ни были он въ эту минуту пошлы и грубы на взглядъ прозаическаго и трезваго наблюдателя, для нихъ самихъ дло обстояло иначе. Он шли по дорог съ такимъ ощущеніемъ, будто он парятъ въ воздух среди какой-то чудной атмосферы, полной оригинальныхъ и глубокихъ мыслей, и будто сами он и окружающая природа образуютъ организмъ, вс части котораго гармонически и радостно проникаютъ другъ друга. Он воображали себя столь же прекрасными, какъ прекрасны были луна и звзды, сіявшія надъ ними, а луна и звзды пламенли такъ же ярко, какъ он.

Но Тессъ видла въ родительскомъ дом столько печальныхъ послдствій подобнаго увлеченія, что все удовольствіе, которое она начала было испытывать въ этой прогулк при лунномъ свт, было испорчено для нея, какъ только она поняла, въ какомъ состояніи находятся ея спутники. Тмъ не мене, въ виду указанныхъ выше причинъ, она не ршилась отдлиться отъ нихъ.

По большой дорог они шли вразбродъ, но затмъ имъ пришлось свернуть въ поле, и такъ какъ женщина, находившаяся впереди, долго провозилась, отворяя околицу, то мало-по-малу вс сошлись вмст.

Авангардъ составляла ‘Королева Лопатъ’. Она несла ивовую корзину съ москательнымъ товаромъ для матери, своими собственными обновками и разными недльными запасами. Такъ какъ корзина была большая и тяжелая, то ради удобства она поставила ее себ на голову, гд она колыхалась изъ стороны въ сторону съ большою опасностью для равновсія по мр того, какъ Каръ, подбоченясь, подвигалась впередъ.

— Что это у тебя ползетъ по спин, Каръ Дарчъ?— спросила вдругъ одна двушка.

Вс обратили взоры на Каръ. Она была въ легкомъ бумажномъ плать и съ самаго затылка и до таліи по немъ спускалось, на подобіе косы китайца, что-то похожее на веревку.

— Это у нея волосы выбились,— сказала другая.

Нтъ, это были не волосы: это былъ черный потокъ какой-то жидкости, просачивавшейся сквозь корзину и сверкавшей, какъ скользкая змя, въ холодныхъ, неподвижныхъ лучахъ мсяца.

— Это патока,— ршила одна наблюдательная матрона.

И дйствительно, это текла патока. У Каръ была старушка-бабушка, большая охотница до этого сладкаго снадобья. Меда у нея было вдоволь въ собственныхъ ульяхъ, но патока составляла предметъ ея завтныхъ мечтаній, и Каръ хотла сюрпризомъ устроить ей угощеніе. Двушка поспшно сняла съ головы корзину, оказалось, что у банки, въ которой заключалась патока, лопнуло дно.

Между тмъ, необычайный видъ, представляемый спиной Каръ, вызвалъ взрывъ общаго смха, смуглая королева разсердилась и придумала избавиться отъ своего уродливаго украшенія, не прибгая къ помощи насмшницъ. Она бурно устремилась въ поле, чрезъ которое лежалъ ихъ путь, и, бросившись навзничь, начала вытирать свое платье, катаясь по трав и валяясь по ней на локтяхъ. Хохотъ усилился, женщины прижались къ изгороди, къ кольямъ, мужчины оперлись на палки, окончательно ослабвъ отъ потрясавшихъ ихъ раскатовъ смха. Наша героиня, до сихъ поръ остававшаяся спокойной, не могла не разсмяться вмст съ другими въ этотъ моментъ неудержимаго веселья.

Это было несчастьемъ для нея, несчастьемъ во многихъ смыслахъ. Какъ только смуглая королева различила среди голосовъ другихъ работницъ сдержанный, но звучный смхъ Тессъ, давно уже тлвшее чувство ревности разгорлось въ ней до бшенства. Она вскочила на ноги и уставилась глазами на предметъ своей антипатіи.

— Какъ смешь ты, негодница, смяться надо мною?— вскричала она.

— Я, право, не могла удержаться, когда вс другія смялись,— извинилась Тессъ и опять усмхнулась.

— А, ты думаешь, что ты ни всть кто такое, да? Потому что ты теперь въ милости у него? Погоди величаться, милэди, погоди, мы еще помряемся съ тобой! И задамъ же я теб сейчасъ!

Къ ужасу Тессъ, смуглолицая королева начала стаскивать съ себя свой злополучный лифъ, отъ котораго ей давно хотлось отдлаться, и обнажила свою пухлую шею, плечи и руки, озаренныя луннымъ сіяніемъ, эти безупречно круглыя формы дебелой деревенской красавицы могли показаться столь же прекрасными и совершенными, какъ какое-нибудь твореніе Праксителя. Каръ сжала кулаки и стала въ боевую позу, лицомъ къ лицу съ Тессъ.

— Нтъ, я не стану драться!— величественнымъ тономъ произнесла двушка.— Еслибъ я только знала, что вы за женщина, я никогда бы не унизилась до того, чтобъ идти въ компаніи съ такою дрянью!

Въ отвтъ на эти слова, имвшія черезъ-чуръ собирательный характеръ, на несчастную голову прелестной Тессъ обрушился цлый потокъ ругательствъ со стороны другихъ ея спутницъ, въ особенности ‘Королевы Брилліантовъ’, находившейся нкогда въ такихъ же отношеніяхъ къ д’Орбервилю, въ какихъ подозрвали и Каръ, и вступившей теперь въ союзъ съ послдней противъ общаго врага. Нкоторыя другія женщины тоже примкнули къ нимъ и съ такимъ ожесточеніемъ, какого ни одна изъ нихъ не ршилась бы выказать, еслибъ винные пары не отуманили имъ мыслей. Вслдъ затмъ, мужья ихъ и любовники, видя, что Тессъ подверглась незаслуженнымъ нападкамъ, попробовали умиротворить ихъ, взявши ее подъ свою защиту, но эта попытка только подлила масла въ огонь.

Тессъ вся дрожала отъ стыда и негодованія. Она уже не думала ни о пустынной дорог, ни о позднемъ времени,— ея единственнымъ желаніемъ было какъ можно скоре выбраться изъ всей этой ватаги. Она отлично знала, что лучшія изъ ея спутницъ на другой же день раскаются въ своей необузданной вспышк. Теперь они вс были уже въ пол, и Тессъ шла краемъ его, чтобы незамтно убжать, какъ вдругъ изъ-за угла изгороди, заслонявшей дорогу, почти беззвучно выхалъ всадникъ, и Алекъ д’Орбервиль повернулъ лицо къ толп.

— Изъ-за чего весь этотъ адскій шумъ, пріятели?— спросилъ онъ.

Объясненіе послдовало не скоро, но, собственно говоря, онъ вовсе не нуждался въ немъ. Услышавъ еще издали ихъ голоса, онъ тихонько подкрался къ нимъ на своей лошади и узналъ все, что ему требовалось.

Тессъ стояла въ сторон отъ другихъ, возл околицы. Онъ перегнулся къ ней на сдл.

— Садитесь скорй сзади меня,— шепнулъ онъ,— и мы мигомъ умчимся отъ этихъ визгуній.

Она чуть не упала въ обморокъ,— такъ живо было въ ней сознаніе поворота, наступившаго въ ея судьб. Во всякую другую минуту своей жизни она отвергла бы предложенную ей помощь и общество, какъ отказывалась отъ нихъ нсколько разъ передъ тмъ, да и теперь страхъ передъ одинокою, пустынною дорогой не заставилъ бы ее самъ по себ поступить иначе. Но это приглашеніе явилось при тхъ особыхъ обстоятельствахъ, когда весь ея страхъ и все негодованіе на товарокъ могли однимъ прыжкомъ превратиться въ торжество надъ ними, и она отдалась своему порыву и вскочила на сдло. Прежде чмъ шумно спорившіе гуляки успли понять, что случилось, Алекъ и Тессъ уже исчезли въ туманной дали.

‘Королева Лопатъ’ забыла о пятн на своемъ плать и стала возл ‘Королевы Брилліантовъ’ и едва державшейся на ногахъ новобрачной,— вс он пристально смотрли въ ту сторону, гд слышался постепенно замолкавшій топотъ конскихъ копытъ.

— На что это вы смотрите?— спросилъ одинъ мужчина, не замтившій случившагося.

— Ха, ха, ха!— засмялась смуглая Каръ.

— Ха, ха, ха!— засмялась пьяная новобрачная, хватаясь за руку своего нжнаго супруга.

— Ха, ха, ха!— засмялась мать смуглой Каръ, поглаживая свои усы, и лаконически пояснила:— Изъ огня да въ полымя!

И затмъ эти дти вольныхъ полей, которымъ даже злоупотребленіе алкоголемъ не могло нанести серьезнаго вреда, снова направились къ меж, и, по мр того, какъ они шли, съ ними вмст подвигался впередъ блестящій опаловый ореолъ, который образовали вокругъ каждаго изъ нихъ лучи мсяца на сверкающей пелен росы. Каждый изъ путниковъ могъ видть только свой собственный внецъ, не покидавшій тни, отбрасываемой его головой, какъ бы отвратительно ни покачивалась она, но тсно примыкавшій къ ней и неуклонно ее украшавшій, такъ что неправильныя движенія стали подъ конецъ казаться неотъемлемою частью этого лучезарнаго сіянія, пары алкоголя, вылетавшіе изъ ихъ устъ, являлись составною частью ночного тумана.

XI.

Алекъ д’Орбервиль и Тессъ скакали короткимъ галопомъ, не нарушая молчанія. Тессъ, прижавшись къ своему спутнику, еще вся трепетала отъ сознанія своего торжества, но въ другихъ отношеніяхъ чувствовала себя неспокойной. Она успла замтить, что на этотъ разъ подъ Алекомъ была не та горячая лошадь, на которой онъ здилъ по большей части, и не тревожилась на этотъ счетъ, хотя сиднье ея было далеко ненадежно. Она попросила Алека похать теперь шагомъ, на что онъ сейчасъ же согласился.

— Ловко я это сдлалъ, не правда ли, милая Тессъ?— сказалъ онъ вскор посл того.

— Да,— отвтила она.— Я, конечно, должна быть очень признательна вамъ.

— И что же, вы въ самомъ дл признательны?

Она молчала.

— Тессъ, отчего вамъ такъ непріятны мои поцлуи?

— Оттого… оттого, должно быть, что я не люблю васъ.

— Вы въ этомъ уврены?

— Иногда я сержусь на васъ.

— А! Я почти опасался этого.

Тмъ не мене, Алекъ ничего не имлъ противъ такого признанія. Онъ зналъ, что это лучше, чмъ ледяная холодность.

— Почему же вы не говорили мн, когда я сердилъ васъ?

— Вы прекрасно знаете, почему. Потому что все равно изъ этого не вышло бы никакого толку.

— Да я, вдь, кажется, не часто оскорблялъ васъ своими ухаживаніями?

— Случалось-таки.

— Сколько же разъ?

— Вы сами знаете… слишкомъ часто.

— Всякій разъ, какъ я длалъ попытку васъ поцловать?

Она не отвчала, и они долго хали мелкою рысью, пока легкій, прозрачный туманъ, лежавшій весь вечеръ въ ложбинахъ, не поднялся вверхъ и не окуталъ ихъ. Казалось, онъ застлалъ собою даже лунный свтъ. По этой ли причин, или по разсянности, или потому, что ее клонило ко сну, Тессъ не замтила, что они давно миновали то мсто, гд большая дорога развтвлялась, и что Алекъ не свернулъ на путь, ведущій въ Трантриджъ.

Она чувствовала невыразимую усталость. Всю недлю она поднималась въ пять часовъ утра, оставаясь весь день на ногахъ, а въ этотъ вечеръ прошла, вдобавокъ, три мили до Чесборо, прождала тамъ три часа своихъ сосдокъ, ничего не вши и не пивши, такъ какъ боялась, что он еще боле запоздаютъ, если она не будетъ торопить ихъ, потомъ прошла цлую милю по дорог домой, выдержала потрясающую сцену ссоры и вотъ теперь была уже глубокая ночь. Однако, только разъ она поддалась на минуту настоящей дремот. Въ этотъ моментъ самозабвенія она тихо опустила голову на плечо д’Орбервиля.

Онъ вынулъ ноги изъ стремянъ, повернулся бокомъ на сдл и, чтобы поддержать двушку, обхватилъ ея талію рукой.

Она немедленно пришла въ себя, приняла оборонительное положеніе, и въ одномъ изъ тхъ внезапныхъ порывовъ къ мщенію, которые ей были свойственны, слегка оттолкнула отъ себя д’Орбервиля. Въ своей неудобной поз онъ едва не потерялъ равновсія, и если не покатился прямо на дорогу, то только потому, что лошадь, хотя и рослая, была, по счастью, одна изъ самыхъ спокойныхъ на всемъ его завод.

— Это дьявольски жестоко!— сказалъ онъ.— У меня ничего дурного нтъ на ум, я только хотлъ поддержать васъ, чтобы вы не упали.

Она задумалась, сохраняя на лиц недоврчивое выраженіе, но, наконецъ, ей пришло въ голову, что, можетъ быть, онъ, все-таки, говоритъ правду, и она сказала смиреннымъ тономъ:

— Простите меня, сэръ.

— Нтъ, я не прощу васъ, пока вы не будете относиться ко мн съ большимъ довріемъ… Боже милостивый!— вскричалъ онъ вдругъ, — кто же я, наконецъ, чтобы встрчать такой рзкій отпоръ со стороны простой двочки, какъ вы? Три убійственныхъ мсяца вы играли моими чувствами, избгали меня, грубили мн, я не потерплю этого больше.

— Я завтра же откажусь отъ мста, сэръ.

— Нтъ, вы не откажетесь отъ мста! Я спрашиваю васъ еще разъ, хотите ли вы доказать, что довряете мн, позволивъ мн обнять васъ одною рукой? Слушайте, вдь, мы совсмъ одни теперь, никто насъ не видитъ. Мы прекрасно знаемъ друга друга, и для васъ не тайна, что я люблю васъ и считаю самою хорошенькою двушкой во всемъ мір. Что же, согласны вы принять меня въ свои поклонники?

Въ вид возраженія, она только испустила прерывистый, досадливый вздохъ, безпокойно задвигалась на сдл, посмотрла вдаль и прошептала:

— Не знаю… я хотла бы… какъ могу я сказать ‘да’ или ‘нтъ’, когда…

Онъ самъ ршилъ вопросъ, обнявъ ее за талію, какъ ему хотлось, и Тессъ больше не прекословила. Они хали все дальше и дальше, пока Тессъ не сообразила, наконецъ, что путешествіе ихъ длится уже Богъ знаетъ сколько времени, гораздо дольше, чмъ того требовалъ короткій перездъ изъ Чесборо, если даже хать такимъ тихимъ шагомъ, какимъ они двигались теперь, и, вмст съ тмъ, она обратила вниманіе на то, что они дутъ уже не по проселочной дорог, а по простой тропинк.

— Что это? Куда мы попали?— воскликнула она.

— Мы демъ лсомъ.

— Лсомъ? Какимъ лсомъ? Мы, наврное, сбились съ дороги?

— Это одинъ изъ участковъ Большой Охоты, самаго стариннаго лса во всей Англіи. Ночь такая чудная, почему бы намъ не продолжить немножко нашу прогулку?

— Какъ могли вы поступить со мной такъ вроломно?— вскричала Тессъ, притворяясь еще боле испуганной, чмъ она была на самомъ дл, и, рискуя вылетть изъ сдла, она разжала одинъ за другимъ пальцы д’Орбервиля и высвободилась изъ его объятій.— И это какъ разъ въ ту минуту, когда я только что доврилась вамъ и уступила вамъ, потому что думала, что напрасно васъ обидла. Спустите меня, пожалуйста, я дойду домой пшкомъ.

— Вы не можете дойти пшкомъ, еслибъ даже было свтло. Мы за нсколько миль отъ Трантриджа, если ужь вы хотите знать это, и туманъ все сгущается, такъ что вамъ пришлось бы блуждать цлые часы подъ этими деревьями.

— Это ничего не значитъ,— молила она.— Спустите меня, прошу васъ. Мн все равно, гд ни идти, только спустите меня, сэръ, пожалуйста, спустите.

— Ну, хорошо, я васъ спущу, но только на одномъ условіи. Такъ какъ я завезъ васъ въ эту глушь, то я чувствую себя обязаннымъ благополучно доставить васъ домой, каковы бы ни были ваши собственныя чувства на этотъ счетъ. Что касается того, чтобъ вамъ добраться до Трантриджа безъ моей помощи, то объ этомъ нечего и думать: этотъ густой туманъ совершенно мняетъ видъ мстности и я, признаться, самъ не знаю хорошенько, гд мы находимся. Такъ если вы дадите мн общаніе подождать вотъ тутъ, возл лошади, пока я выйду на опушку и разъищу какую-нибудь дорогу или постройку и удостоврюсь въ точности, куда мы забрели, то я охотно оставлю васъ здсь. Когда я вернусь, я дамъ вамъ подробныя указанія и тогда вы можете идти пшкомъ или хать со мной, какъ вамъ будетъ угодно.

Она приняла эти условія и соскользнула на землю, но онъ, все-таки, усплъ крпко поцловать ее, затмъ онъ въ свою очередь спрыгнулъ съ другой стороны сдла.

— Подержать мн лошадь?— спросила она.

— О, нтъ, это вовсе не нужно, — отвчалъ Алекъ и ласково потрепалъ запыхавшееся животное.— Ей ужь порядочно досталось въ эту ночь.

Онъ повернулъ лошадь головой къ кустамъ, привязалъ ее къ суку и, скинувъ съ себя свой легкій плащъ, разостлалъ его на листья, густымъ слоемъ покрывавшіе землю.

— Садитесь-ка сюда,— сказалъ онъ,— это предохранитъ васъ отъ сырости. Я васъ попрошу только отъ времени до времени поглядывать на лошадь.

Онъ отошелъ отъ нея на нсколько шаговъ, но тотчасъ же вернулся.

— Да, кстати, Тессъ, у вашего отца будетъ теперь новый ‘Принцъ’. Онъ получилъ его ныньче въ подарокъ.

— Въ подарокъ? Отъ кого же? Отъ васъ?

Д’Орбервиль кивнулъ головой.

— О, какъ вы добры, что подумали объ этомъ!— воскликнула она съ мучительнымъ сознаніемъ, какъ непріятно ей именно теперь благодарить его.

— А дтямъ посланы игрушки.

— Я не знала… что вы къ нимъ посылали!— прошептала она, глубоко растроганная.— Я почти готова пожелать, чтобы вы ничего не дарили имъ… да, я почти готова пожелать этого.

— Почему же, моя прелесть?

— Это… это такъ стсняетъ меня.

— Тесси, неужели вы и теперь не любите меня хоть чуточку?

— Я вамъ признательна,— съ усиліемъ проговорила она.— Но я боюсь, что не…— Внезапно оснившая ее мысль, что ничто иное, какъ его страсть къ ней, подвинуло его на этотъ поступокъ, до того ужаснула ее, что за одною медленно скатившеюся слезой послдовала другая и, наконецъ, она совсмъ расплакалась.

— Не плачьте, моя милашка, моя прелесть! Ну, вотъ, садитесь сюда и ждите меня.

Она безвольно опустилась на плащъ, который онъ разостлалъ, и легкая дрожь пробжала по ея тлу.

— Вы озябли?— спросилъ онъ.

— Да… немножко.

Онъ тронулъ ее за плечо и пальцы его потонули, какъ въ волн, въ буфахъ ея платья.— На васъ ничего нтъ, кром этой воздушной кисеи? Какъ же это случилось?

— Это мое лучшее лтнее платье. Когда я вышла изъ дому, было очень тепло, и я, вдь, не знала, что мн придется хать, да еще ночью.

— Въ сентябр ночи бываютъ свжія. Постойте-ка.— Онъ подошелъ къ лошади, вынулъ изъ сумки, прившенной къ сдлу, аптечную стклянку, и, не безъ труда откупоривъ ее, поднесъ ее совсмъ невзначай къ губамъ молодой двушки. Тессъ поперхнулась, закашлялась и пролепетавъ: ‘Я оболью свое парадное платье!’ стала глотать жидкость, чтобы только предотвратить страшившую ее катастрофу.

— Вотъ теперь вы согретесь,— сказалъ д’Орбервиль, укладывая стклянку на прежнее мсто.— Это извстное въ домашнемъ обиход укрпляющее питье, моя мать просила меня привезти его для хозяйственнаго употребленія, и, конечно, не постуетъ на меня за то, что я воспользовался имъ ради врачебныхъ цлей. Теперь, моя прелесть, отдохните здсь, а я скоро вернусь.

Онъ укрылъ ей плечи плащомъ и исчезъ въ облак тумана, покрывшаго къ этому времени деревья густою завсой. Тессъ слышала, какъ зашуршали втви, когда онъ началъ выбираться на сосдній откосъ, затмъ шумъ его движеній сталъ доноситься до нея все глуше и глуше и, наконецъ, замеръ совсмъ. По мр того, какъ заходила луна, блдный свтъ сталъ постепенно гаснуть и когда Тессъ впала въ забытье, протянувшись на сухихъ листьяхъ, гд оставилъ ее д’Орбервиль, мракъ ночи совершенно поглотилъ ее. Тмъ временемъ Алекъ пробрался ощупью на вершину откоса, чтобы разъяснить свое непритворное недоумніе относительно того, въ какомъ именно участк Большой Охоты они находились. Онъ, дйствительно, боле часу халъ наугадъ, пользуясь всякимъ встрчавшимся ему поворотомъ, чтобы продлить свой tte—tte съ Тессъ, и гораздо больше думалъ объ озаренной луннымъ свтомъ фигур молодой двушки, чмъ о какихъ-нибудь постороннихъ вещахъ. Такъ какъ замученная лошадь нуждалась въ отдых, то онъ не слишкомъ торопился разыскивать опушку лса. Спустившись съ пригорка въ сосднюю ложбину, онъ очутился возл забора, отдлявшаго лсъ отъ прозжей дороги, которую онъ сразу узналъ, и такимъ образомъ получилъ теперь возможность сколько-нибудь оріентироваться. Затмъ онъ повернулъ назадъ, но къ этому времени луна уже скрылась и, отчасти благодаря туману, лсъ былъ окутанъ непрогляднымъ мракомъ, хотя утро было уже не далеко. Д’Орбервиль долженъ былъ подвигаться, протянувъ руки впередъ, чтобы не наткнуться на сучья. Онъ думалъ сначала, что ему будетъ совершенно невозможно набрести на то мсто, отъ котораго онъ отправился на развдки. Однако, пробираясь сверху внизъ и снизу вверхъ, онъ услыхалъ, наконецъ, по близости легкій шорохъ: его лошадь стояла какъ разъ передъ нимъ, и въ ту же минуту онъ неожиданно наступилъ на одинъ изъ рукавовъ своего плаща.

— Тессъ!— произнесъ д’Орбервиль.

Отвта не было. Тьма такъ сгустилась, что онъ ничего не могъ различить, кром смутнаго облачка у своихъ ногъ, представлявшаго блую фигуру въ кисейномъ плать, оставленную имъ на сухихъ листьяхъ. Все остальное потонуло въ непроницаемой чернот. Д’Орбервиль наклонился и услыхалъ тихое, ровное дыханіе. Двушка крпко спала.

Мракъ и безмолвіе царили кругомъ. Надъ ними высились первобытные тисы и дубы Большой Охоты, птицы въ полудремот качались на втвяхъ, по земл прыгали кролики и зайцы. Но гд же былъ ангелъ-хранитель Тессъ, гд было Провидніе?

Въ этотъ предразсвтный часъ въ скромныхъ жилищахъ неподалеку лсники уже вставали и выскали огонь. Межь ними были добрыя и искреннія сердца, образцы честности, преданности и рыцарскихъ чувствъ. Ретивые кони ударяли копытами о землю и рвались на свжій воздухъ изъ душныхъ стойлъ. Но никакая таинственная сила не внушила этимъ людямъ, чтобъ они взнуздали коней и помчались въ лсъ, не заронила въ ихъ душу ни малйшаго намека на то, что сестра ихъ находится въ рукахъ хищника, и они не явились спасти ее.

Почему на этой прекрасной двственной ткани, нжной, какъ летучія волокна осенней паутины, и до сихъ поръ непорочно-блой, какъ снгъ, судьба ршила провести такой грубый узоръ, почему такъ часто грубое существо овладваетъ боле возвышеннымъ, этого не съумли объяснить нашему понятію о справедливости нсколько тысячелтій аналитической философіи. Можно, конечно, предположить, что въ подобной катастроф кроется законъ возмездія. Безъ сомннія, нкоторые изъ закованныхъ въ латы предковъ Тессъ д’Орбервиль, возвращаясь домой съ какого-нибудь бурнаго побоища, не разъ совершали такое же, а, быть можетъ, даже боле жестокое насиліе надъ крестьянскими двушками своего времени. Но хотя карать прегршенія отцовъ въ дтяхъ и является закономрною нравственностью для боговъ, природа обыкновеннаго смертнаго возмущается противъ подобнаго воздаянія, а потому такой взглядъ и не можетъ служить утшеніемъ.

‘Чему быть, того не миновать’,— фаталистически повторяютъ земляки бдной Тессъ въ своей отрзанной отъ міра долин. И въ этомъ заключается весь трагизмъ ея судьбы. Неизмримая бездна должна была отдлить съ этого дня личность нашей героини отъ той прежней Тессъ, какая вышла изъ дверей родительскаго коттэджа, чтобы попытать счастья на птичник м-съ д’Орбервиль.

ФАЗА ВТОРАЯ.

Не двушка отнын.

XII.

Корзина была тяжелая, узелъ большой, но она тащила ихъ съ видомъ человка, почти не сознающаго бремени матеріальныхъ вещей. По временамъ она останавливалась передохнуть у заставы или путевого столба, а затмъ, снова взваливъ свою ношу на полную, сильную руку, упорно шла дальше и дальше.

Это было въ воскресное утро, въ конц октября, четыре мсяца спустя по прізд Тессъ Дорбифильдъ въ Трантриджъ. Солнце только недавно взошло и желтое сіяніе на линіи горизонта озаряло горный кряжъ, на который предстояло подняться молодой путниц, чтобы достигнуть родимыхъ мстъ. Подъемъ былъ съ этой стороны отлогій, а почва и пейзажъ совсмъ не т, что въ Блакмурской долин. Даже въ характер и говор населенія можно было уловить различіе, несмотря на амальгамирующее вліяніе круговой желзной дороги, такъ что родная деревня, хотя отстоявшая мене, чмъ на двадцать миль отъ Трантриджа, казалась Тессъ весьма отдаленнымъ пунктомъ во время ея пребыванія въ Откосахъ. Обитатели долины сбывали свои продукты на сверъ и на западъ, сватались и женились въ сверныхъ и западныхъ окраинахъ графства, туда направляли вс свои помыслы, поселяне, жившіе по сю сторону холмовъ, устремляли свое вниманіе и энергію преимущественно на востокъ и на югъ.

Это былъ тотъ самый склонъ, съ котораго д’Орбервиль такъ бшено мчался съ молодою двушкой въ памятный для нея іюньскій день. Тессъ, не останавливаясь, прошла, его весь до конца и, достигнувъ края возвышенности, вперила взоръ въ разстилавшійся за нимъ, такъ хорошо знакомый ей зеленый мірокъ, теперь на половину скрытый туманомъ. Онъ всегда былъ прекрасенъ отсюда, но сегодня онъ предсталъ передъ ней въ какой-то грозной красот, ибо съ тхъ поръ, какъ она видла его въ послдній разъ, она успла узнать, что тамъ, гд поютъ сладкозвучныя птицы, раздается и шипніе зми. Отнын жизнь совершенно измнилась въ ея глазахъ. Совсмъ другая двушка, непохожая на ту, какою она была въ родительскомъ дом, неподвижно стояла теперь на круч, удрученная скорбною думой. Затмъ она оглянулась назадъ: она не въ силахъ была смотрть дольше на Блакмурскую долину.

На длинной, блой лент дороги, по которой Тессъ только что взобралась наверхъ съ такимъ трудомъ, она увидала двухколесный экипажъ, около него шелъ человкъ, поднявшій руку, чтобъ привлечь ея вниманіе.

Тессъ пассивно повиновалась поданному ей сигналу, означавшему, что ее просятъ подождать, и, спустя нсколько минутъ, мужчина и лошадь съ экипажемъ уже нагнали ее.

— Къ чему было бжать тайкомъ, — укоризненно сказалъ д’Орбервиль, задыхаясь отъ усталости.— Да еще въ воскресенье, когда вс отсыпаются! Я узналъ объ этомъ совсмъ случайно и похалъ сломя голову слдомъ за тобой. Посмотри, какъ взмылилась лошадь. Почему это теб вздумалось уходить втихомолку? Вдь, ты же знаешь, что никто не сталъ бы тебя удерживать. И совсмъ лишнее было плестись всю дорогу пшкомъ и нагружать себя такою тяжелою поклажей! Я гнался за тобой, какъ сумасшедшій, чтобы хоть остальную-то часть пути подвезти тебя, если ужь ты не хочешь вернуться.

— Я не вернусь,— сказала она.

— Я такъ и думалъ… такъ и говорилъ. Ну, въ такомъ случа, поставь сюда свои корзины… дай-ка я помогу теб.

Она разсянно уложила корзину и узелъ въ гигъ, поднялась на подножку и сла возл д’Орбервиля. Она не боялась его теперь, и въ самомъ ея спокойствіи таился источникъ ея скорби.

Молодой человкъ машинально закурилъ сигару, и они похали дальше, отрывисто и равнодушно разговаривая о самыхъ обыкновенныхъ предметахъ, встрчавшихся имъ по пути. Д’Орбервиль совсмъ забылъ о борьб, которую ему пришлось выдержать, чтобы поцловать молодую двушку, когда онъ везъ ее въ начал лта но этой же дорог, но только въ противуположномъ направленіи. Она сидла теперь, какъ маріонетка, односложно отвчая на его замчанія. Черезъ нсколько времени передъ ними обозначилась группа деревьевъ, за которою лежалъ Марлоттъ. Тогда только неподвижное лицо Тессъ обнаружило слабые признаки волненія и слезы тихо заструились по ея щекамъ.

— О чемъ это ты плачешь?— холодно спросилъ онъ.

— Я думала о томъ, что родилась въ этой сторон,— прошептала Тессъ.

— Ну, вс мы гд-нибудь да родились.

— Лучше бы мн не родиться, ни тамъ, ни гд бы то ни было!

— Ба! если ты не хотла хать въ Трантриджъ, то зачмъ же похала?

Она не отвчала.

— Во всякомъ случа, ты похала не изъ любви ко мн, въ этомъ я готовъ побожиться.

— Да, это истинная правда. Еслибъ я похала изъ любви къ вамъ, еслибъ я хоть когда-нибудь любила васъ и еслибъ любила васъ теперь, то не презирала бы и не ненавидла бы себя такъ за свою слабость.

Онъ передернулъ плечами. Она продолжала:

— Я только тогда поняла, чего вы добивались, когда было уже поздно.

— Ну, это вс женщины такъ говорятъ.

— Какъ смете вы такъ издваться надо мной?— воскликнула она порывисто, обернувъ къ нему свое лицо съ сверкающими глазами. Дремлющая отвага внезапно проснулась въ ней.— Вы, можетъ быть, хотите, чтобъ я вышвырнула васъ изъ гига? Господи Боже! Неужели же вамъ никогда не приходило въ голову, что то, что говорятъ вс женщины, нкоторыя изъ нихъ могутъ и чувствовать?

— Ну, полно,— сказалъ онъ, смясь,— я не хотлъ оскорблять тебя. Я дурно поступилъ съ тобой и сознаюсь въ этомъ. Но только,— и тутъ голосъ его принялъ легкій оттнокъ горечи,— только теб, право, не къ чему постоянно бросать мн это въ лицо. Я готовъ расплатиться до послдняго фартинга. Ты знаешь, что теб нтъ никакой надобности работать въ пол или на фермахъ. Ты знаешь, что можешь наряжаться въ самыя дорогія платья, вмсто того, чтобъ носить этотъ невзрачный костюмъ, къ которому ты пристрастилась за послднее время и къ которому не ршаешься даже прибавить и ленточки, если не сама ее заработала.

Ея верхняя губа слегка приподнялась, хотя язвительность была вообще чужда ея открытой, стремительной натур.

— Я сказала, что ничего больше не буду брать отъ васъ, и не буду… Я не могу!… Еслибъ я продолжала брать, то тогда дйствительно была бы вашею вещью, а я не хочу этого!

— Можно подумать по твоимъ рчамъ, что ты принцесса, а не только наслдница чистокровныхъ д’Орбервилей. Ха, ха, ха! Хорошо, милая Тессъ, больше мн сказать нечего. Я, конечно, дурной человкъ, совсмъ пропащій. Я родился дурнымъ человкомъ, жилъ дурнымъ человкомъ и, по всей вроятности, умру такимъ же. Но, клянусь своею погибшею душой, я ничего худого не сдлаю теб больше, Тессъ. И еслибъ возникли нкоторыя обстоятельства… ты понимаешь… и ты хоть въ чемъ-нибудь имла бы нужду или встртила бы какое-нибудь затрудненіе, то теб стоитъ только черкнуть мн словечко и я немедленно пришлю теб все, чего ты потребуешь. Можетъ быть, меня не будетъ тогда въ Трантридж, я отправлюсь въ Лондонъ на нкоторое время, потому что старуха стала невыносима, но письма будутъ мн аккуратно доставляться.

Она пожелала сойти, не дозжая Марлотта, и они остановились подъ самою группой деревьевъ. Д’Орбервиль вышелъ первый и на рукахъ вынесъ Тессъ изъ гига, а потомъ вынулъ ея вещи и поставилъ ихъ возл нея на землю. Она сдлала ему легкій поклонъ, взоръ ея на одинъ мигъ скользнулъ по его лицу, затмъ она повернулась, чтобы взять свою поклажу и отправиться въ путь.

Алекъ д’Орбервиль бросилъ сигару, наклонился къ двушк и сказалъ:

— Неужели ты уйдешь такъ, не простившись? Дай же мн поцловать тебя, милая.

— Извольте,— равнодушно отвтила она.— Видите, какъ вы меня вышколили!

Она повернула къ нему лицо и стояла неподвижно, какъ мраморная статуя, пока онъ цловалъ ее, не то по привычк, не то подъ вліяніемъ еще не совсмъ угасшей страсти. Глаза ея неопредленно покоились на самыхъ дальнихъ деревьяхъ, точно она почти не сознавала того, что онъ длаетъ.

— Ну, теперь другую щечку, ради стараго знакомства.

Она все такъ же пассивно повернула голову, какъ повертываютъ ее по просьб портретиста или куафера, и онъ поцловалъ ее еще разъ, по щеки, которыхъ онъ касался губами, были влажны и холодны, какъ кожица грибовъ, росшихъ на полян возл дороги.

— А ты, вдь, не хочешь протянуть мн губки и въ свою очередь поцловать меня. Ты никогда не цлуешь меня по доброй вол. Мн сдается, что ты никогда не полюбишь меня.

— Я это говорила вамъ, часто говорила. Это правда. Я никогда не любила васъ настоящею, искреннею любовью и думаю, что никогда не полюблю. Можетъ быть,— прибавила она уныло,— можетъ быть, нтъ такой лжи во всемъ свт, которая могла бы мн быть полезне въ эту минуту, чмъ лживый отвтъ на ваши слова. Но какъ ни мало осталось у меня чести, ея, все-таки, достаточно, чтобъ удержать меня отъ этой лжи. Еслибъ я васъ любила, я имла бы, пожалуй, самую законную причину сказать вамъ это. Но я не люблю васъ.

Онъ тяжело перевелъ духъ, какъ будто эта сцена ложилась укоромъ на его сердце, или совсть, или благородство.

— Ты вдаешься въ нелпую меланхолію, Тессъ. Мн нтъ поводовъ льстить теб теперь, и я могу прямо сказать, что теб нечего такъ печалиться. Ты можешь поспорить въ красот съ любою женщиной въ этихъ краяхъ, будь она знатная лэди или простая крестьянка, я говорю это теб, какъ человкъ практическій и какъ доброжелатель. Если ты будешь разсудительна, то не дашь ей даромъ поблекнуть, а настоящимъ образомъ покажешь ее свту… А что бы теб, все-таки, вернуться ко мн, Тессъ? Ей-ей же, мн не хотлось бы отпускать тебя отъ себя!

— Никогда, никогда! Я ршила это, какъ только увидала… то, что должна была раньше видть. Я не пойду больше къ вамъ.

— Ну, такъ добраго утра, моя четырехмсячная кузиночка. Прощай!

Онъ проворно вскочилъ въ экипажъ, расправилъ возжи и исчезъ между высокими изгородями, на которыхъ свшивались гроздьями красныя ягоды.

Тессъ не посмотрла ему вслдъ, а медленно пошла впередъ по извилистой дорог. Было еще рано, и хотя нижній край солнца выплылъ совсмъ изъ-за холма, лучи его, яркіе, но холодные, были чувствительны скоре на глазъ, чмъ на осязаніе. Вблизи не было ни души. Тоскливый октябрь и еще боле тоскливое сердце Тессъ, казалось, одни наполняли жизнью пустынную мстность.

Однакожъ, позади Тессъ раздались, наконецъ, шаги, шаги мужчины, который шелъ такъ торопливо, что совсмъ уже нагналъ ее и усплъ пожелать ей добраго утра, когда она еще и не подозрвала его близости. Съ виду онъ походилъ на ремесленника и несъ въ рукахъ оловянное ведро съ красною краской. Онъ дловымъ тономъ предложилъ двушк взять на себя часть ея поклажи и она дала ему свою корзину и пошла рядомъ съ нимъ.

— Рано поднялись мы съ вами для воскреснаго утра!— весело сказалъ онъ.

— Да,— отвтила Тессъ.

— Когда другіе еще отдыхаютъ отъ недльной работы.

Она согласилась и съ этимъ.

— Хотя, что касается меня, то въ праздникъ я работаю боле дйствительнымъ образомъ, чмъ всю остальную недлю.

— Да?

— Всю недлю я тружусь во славу человка, а по воскресеньямъ — во славу Божію. А, вдь, это будетъ подйствительне, не такъ ли?… Позвольте, мн надо кое-что подлать вотъ тутъ на забор, — Съ этими словами незнакомецъ повернулся къ околиц, которая вела на выгонъ.— Можетъ быть, вы подождете меня тутъ минутку?— прибавилъ онъ.— Я мигомъ это справлю.

Такъ какъ ея корзина была въ его рукахъ, то ей волей-неволей пришлось ждать его, и она стала смотрть, что такое онъ будетъ длать. Онъ опустилъ корзину и ведро на землю и, размшавъ краску кистью, принялся чертить на средней изъ трехъ досокъ забора крупныя, прямыя литеры, отдляя каждое слово запятой, какъ бы для того, чтобы дать время каждому изъ нихъ неизгладимо врзаться въ сердце читающаго:

Погибель, твоя, не, дремлетъ.
2 Петра. II. 3.

На фон мирнаго ландшафта, блдныхъ, блекнущихъ красокъ осенней листвы, синевы горизонта и обомшалыхъ досокъ забора ярко выступили эти неумолимыя багровыя слова. Казалось, они вопіяли и заставляли воздухъ содрогаться отъ ихъ звуковъ.

‘Увы, бдная теологія!’ — могли бы, пожалуй, воскликнуть иные при вид этого безобразнаго искаженія, этого послдняго грубо-комическаго фазиса вры, сослужившей такую великую службу человчеству. Но на Тессъ эти слова произвели дйствіе грознаго обвиненія и ужаснули ее. Она готова была подумать, что этому человку извстно ея недавнее прошлое, а, между тмъ, онъ былъ ей совсмъ чужой.

Написавъ текстъ до конца, онъ поднялъ ея корзину и она машинально направилась дальше, идя рядомъ съ нимъ.

— Вы врите въ то, что написали?— тихо спросила она.

— Врю ли я въ этотъ текстъ? Это все равно, что спросить меня, врю ли я въ собственное существованіе.

— Но,— продолжала она дрожащимъ голосомъ,— представьте себ, что кто-нибудь совершилъ грхъ, не желая того?

Онъ покачалъ головой.

— Я не могу ломать голову надъ такимъ жгучимъ вопросомъ,— отвчалъ онъ.— Я за это лто прошелъ нсколько сотенъ миль, исходилъ вдоль и поперекъ весь этотъ околотокъ и вс стны, околицы и заставы исписалъ текстами. Пусть т, кто ихъ читаетъ, вдаются съ своимъ сердцемъ насчетъ того, какъ ихъ примнять къ себ.

— По-моему, они ужасны,— сказала Тессъ.— Они подавляютъ, уничтожаютъ въ конецъ!

— На то-то они и пишутся!— возразилъ онъ невозмутимымъ тономъ.— Но вотъ бы вамъ прочесть мои самые горячіе тексты! Ихъ я берегу про трущобы и гавани. У васъ бы волосы отъ нихъ стали дыбомъ. Конечно, для сельскихъ округовъ и это отличный текстъ… А, вотъ тутъ около риги даромъ пропадаетъ чистенькій кусочекъ стны. Я напишу здсь что нибудь. Вы подождете, миссъ?

— Нтъ, — сказала она, и, взявъ корзину, Тессъ поплелась дальше. Отойдя немного, она оглянулась. На старой срой стн появились такія же огненныя письмена, какъ и на забор, и камни приняли какой-то странный, необычный видъ, точно ихъ устрашала эта обязанность, которую имъ впервые приходилось исполнять. Горячій румянецъ вспыхнулъ на щекахъ Тессъ, когда она прочла еще неконченную надпись:

Не прелюбо…

Ея жизнерадостный спутникъ замтилъ, что она оглянулась, и, прервавъ работу, крикнулъ ей:

— Если вамъ желательно поразспросить кого-нибудь о вещахъ, о которыхъ мы съ вами сейчасъ толковали, то какъ разъ сегодня въ томъ приход, куда вы идете, будетъ говорить проповдь очень ревностный, благочестивый пасторъ, мистеръ Клэръ изъ Эммнистера. Я не принадлежу больше къ его толку, но онъ очень хорошій человкъ и объяснитъ вамъ все не хуже всякаго другого священника. Онъ первый обратилъ меня на истинный путь.

Но Тессъ не отвчала. Она трепетно шла своею дорогой, не отрывая глазъ отъ земли.

— Вздоръ, я не хочу этому врить!— презрительно сказала она, когда краска сошла съ ея лица.

Но вотъ къ небу взвилась струйка дыма изъ трубы ея родного коттэджа и при вид ея сердце двушки сжалось. Оно сжалось еще больне, когда она переступила черезъ порогъ дома. Мать, только что успвшая сойти внизъ, стояла у печки и подкладывала дубовые сучья подъ котелокъ, въ которомъ готовился завтракъ. Младшія дти были еще наверху, а также и отецъ, считавшій себя вправ, по случаю воскресенья, пролежать лишніе полчасика.

— Господи, это ты, моя двочка?— воскликнула удивленная мать и бросилась цловать ее.

— Ну, какъ поживаешь? А я, вдь, и не видала, какъ ты вошла. Ты, врно, пріхала, чтобъ у насъ сыграть свадьбу?

— Нтъ, мама, я пришла не для этого.

— Ну, такъ ты хочешь погостить у насъ?

— Да… погостить. Я долго прогощу здсь,— сказала Тессъ.

— Какъ, разв нашъ знатный родственникъ не собирается сдлать то, что я предсказывала?

— Онъ намъ не родственникъ и не собирается жениться на мн.

Мать пристально взглянула на нее.

— Слушай, ты мн не все сказала,— проговорила она.

Тогда Тессъ разсказала все.

— И посл того ты не заставила его жениться на теб!— повторила мать.— Всякая другая заставила бы.

— Можетъ быть, всякая другая, только не я.

— Тогда, по крайней мр, было бы хоть что разсказывать!— продолжала м-съ Дорбифильдъ, чуть не плача отъ досады.— Кто могъ бы ожидать, что это такъ кончится, посл всхъ толковъ о теб и о немъ, которые до насъ доходили? Какъ это ты не подумала сдлать хоть что нибудь для семьи, вмсто того, чтобъ думать объ одной себ? Ты видишь, какъ я бьюсь и надрываюсь надъ работой… а твой бдный больной отецъ, у котораго сердце разбухло чуть не съ котелъ! Я все надялась, что изъ этого что-нибудь да выйдетъ. Вдь, какою чудесною парочкой вы покатили тогда въ Трантриджъ, четыре мсяца тому назадъ. Посмотри, чего только онъ ни надарилъ намъ, мы думали, что это все потому, что онъ намъ родня. Ну, а если не родня, стало быть, онъ все это изъ любви къ теб сдлалъ. А ты, все-таки, не съумла заставить его жениться!

Заставить Алека д’Орбервиль жениться! Заставить его жениться на ней! О брак онъ никогда и не заговаривалъ. А еслибъ даже онъ и заговорилъ о немъ, какой отвтъ вложило бы ей въ уста стихійное стремленіе ухватиться за этотъ поводъ, чтобъ спасти свое доброе имя, этого она не могла заране сказать. Но бдная, безразсудная Джоанна нимало не догадывалась объ ея чувствахъ къ этому человку. Быть можетъ, они были необычны среди данныхъ обстоятельствъ, неестественны, необъяснимы, но измнить ихъ было не въ ея вол, и это-то и внушало ей, какъ она говорила, отвращеніе къ самой себ. Она никогда не любила Алека, она не любила его и теперь. Она боялась его, трепетала передъ нимъ, она сдалась ему, вотъ и все. Ненависти къ нему она, собственно говоря, не питала, но онъ былъ для нея все равно, что прахъ могильный, и даже ради того, чтобы сохранить свое доброе имя, она едва ли пожелала бы сдлаться его женой.

— Такъ теб надо было быть осторожнй, если ты не думала заставить его жениться.

— Ахъ, мама, мама!— воскликнула измученная двушка, обращаясь къ матери съ такимъ отчаяніемъ, точно сердце ея готово было разорваться.— Какъ могла я знать, что меня ожидаетъ? Вдь, я была ребенкомъ четыре мсяца тому назадъ, когда ушла изъ дома. Зачмъ ты не сказала мн, какая опасность мн грозитъ? Зачмъ не предостерегла меня? Знатныя барышни знаютъ, чего имъ надо беречься, потому что читаютъ романы, гд говорится о проискахъ мужчинъ, но, вдь, у меня никогда не было случая узнать что-нибудь изъ книжекъ… а ты… ты не поддержала меня.

Мать присмирла.

— Я думала, что если начну говорить теб, что ты ему нравишься и къ чему это можетъ повести, ты не взлюбишь его и прогадаешь свое счастье,— пробормотала она, вытирая глаза фартукомъ.— Ну, что-жь, противъ этого ничего не подлаешь. И то сказать, такъ ужь вс люди созданы. Значитъ, на то была Божья воля.

XIII.

Извстіе о возвращеніи Тессъ Дорбифильдъ изъ усадьбы ея богатыхъ родныхъ разгласилось по всей деревн, если ‘разгласилось’ не слишкомъ громкое слово для пространства, заключавшаго въ себ одну квадратную милю. Къ вечеру нсколько молодыхъ двушекъ, школьныхъ товарокъ и пріятельницъ Тессъ, отправились ее провдать, нарядившись въ свои лучшія платья, тщательно накрахмаленныя и выглаженныя, какъ это подобало для посщенія особы, одержавшей, какъ он думали, блистательную побду. Он размстились по стнкамъ комнаты и съ величайшимъ любопытствомъ стали разглядывать подругу. Ибо тотъ фактъ, что въ нее влюбился никто иной, какъ ея предполагаемый родственникъ, мистеръ д’Орбервиль, джентльменъ, репутація котораго, какъ отчаяннаго франта и сердцеда, уже успла проникнуть за непосредственные предлы Трантриджа, этотъ фактъ своею рискованностью придавалъ Тессъ особенное обаяніе въ ихъ глазахъ.

Он были такъ глубоко заинтересованы ею, что боле юныя изъ нихъ начинали перешептываться, какъ только она отходила на минуту.

— Какая она хорошенькая и какъ къ ней идетъ это праздничное платье! Оно, должно быть, стоило кучу денегъ, это, врно, онъ подарилъ ей его.

Тессъ, достававшая въ это время чайную посуду изъ угольнаго шкафа, не слыхала этихъ разсужденій. Еслибъ она ихъ слышала, то не замедлила бы уяснить своимъ пріятельницамъ истинное положеніе длъ. Но мать слышала ихъ, и наивное тщеславіе Джоанны, обманутой въ надежд на блестящую партію для дочери, поспшило утшиться, насколько это было возможно, сознаніемъ заманчивой любовной исторіи. Въ общемъ она, все-таки, была польщена, хотя это скоропреходящее и призрачное торжество и могло повредить репутаціи Тессъ. Вдь, можетъ быть, все это кончится-таки свадьбой,— и, желая отблагодарить двушекъ за то, что он такъ восхищались ея дочкой, она пригласила ихъ къ чаю.

. Ихъ болтовня, смхъ и добродушные намеки, но больше всего зависть, мелькавшая и вспыхивавшая въ ихъ рчахъ, оживили Тессъ и мало-по-малу она заразилась ихъ возбужденіемъ и сдлалась почти весела. Мраморная неподвижность исчезла съ ея лица, въ ея движеніяхъ снова появилась прежняя эластичность и грація и юная красота ея засіяла полнымъ блескомъ.

Порой, несмотря на тяжелыя думы, она отвчала на вопросы подругъ тономъ превосходства, какъ бы признавая, что ея опытъ на поприщ ухаживанья могъ и въ самомъ дл показаться завиднымъ. Но ‘такъ мало было для нея сладости въ собственной гибели’, какъ выражается Робертъ Соутъ {Робертъ Соутъ (1633—1716 г.) — англійскій богословъ и пламенный проповдникъ.}, то эта иллюзія улетучивалась съ быстротою молніи, холодный разсудокъ вступалъ въ свои права и подвергалъ осмянію ея мимолетную веселость, изобличалъ предъ ней весь ужасъ ея минутной гордыни и снова призывалъ ее къ сдержанному равнодушію.

А на зар слдующаго дня какая тоска закралась въ сердце Тессъ! Кончилось воскресенье, наступилъ понедльникъ. Праздничный нарядъ, смющіяся гостьи,— все это исчезло. Она проснулась въ своей прежней постели, вокругъ нея слышалось ровное дыханіе невинныхъ дтей. Вмсто оживленія и интереса, вызваннаго ея возвращеніемъ въ родительскій домъ, она увидала предъ собой длинный каменистый путь, по которому должна была идти одна, безъ поддержки, почти не встрчая сочувствія. Страшное уныніе овладло ею, она рада была бы зарыться въ могилу.

Черезъ нсколько недль Тессъ настолько воспрянула духомъ, что ршилась въ одно воскресенье отправиться въ церковь. Она любила слушать пніе молитвъ и старинныхъ псалмовъ, любила присоединять свой голосъ къ общему хору, когда пли утренній гимнъ. Врожденная любовь къ музык, унаслдованная ею отъ матери, до такой степени подчиняла ее даже самымъ простымъ напвамъ, что они порой чуть не исторгали ея сердце изъ груди.

Чтобъ остаться по возможности незамченной и избжать любезностей молодыхъ людей, она вышла изъ дому еще до начала благовста и помстилась на одной изъ заднихъ скамеекъ, подъ хорами, около кладовой, тамъ, гд сидли лишь старики да старухи и гд, среди прочихъ похоронныхъ принадлежностей, высился катафалкъ.

Прихожане стали входить по-двое и по-трое. Они садились рядами впереди Тессъ, на секунду опускали голову, какъ бы погруженные въ молитву, хотя на самомъ дл и не думали молиться, потомъ поднимали ее и осматривались кругомъ. Когда начались пснопнія, то оказалось, что на этотъ день былъ назначенъ одинъ изъ любимыхъ гимновъ Тессъ, названія котораго она не знала. Не облекая свою мысль въ точныя выраженія, она думала о томъ, какою чудною, божественною властью обладаетъ композиторъ, могущій даже изъ-за могилы вести чрезъ цлый рядъ ощущеній, въ начал испытанныхъ имъ однимъ, бдную двушку, какъ она, никогда не слыхавшую его имени и не имющую ни малйшей надежды узнать хоть что-нибудь объ его личности.

Т изъ прихожанъ, которые обертывались передъ началомъ службы, продолжали обертываться и во время ея совершенія и, наконецъ, замтивъ Тессъ, стали перешептываться. Она знала, о чемъ они переговариваются между собой, и почувствовала, что не ршится въ другой разъ отправиться въ церковь.

Комната, въ которой она спала вмст съ меньшими дтьми, сдлалась боле чмъ когда-либо ея неизмннымъ убжищемъ. Здсь, подъ ветхою соломенною кровлей, она слдила за тмъ, какъ бушевали втры, какъ падалъ снгъ, какъ дождь орошалъ землю, отсюда смотрла она на пышный закатъ солнца и на блестящій дискъ луны. Она совсмъ не показывалась на глаза людямъ и, наконецъ, многіе стали думать, что она покинула Марлоттъ.

Чтобы подышать воздухомъ, Тессъ выходила не иначе, какъ въ сумерки, и тогда, въ чащ лсовъ, она чувствовала себя уже не столь одинокой. Она умла подкарауливать тотъ моментъ вечера, когда свтъ и мракъ до такой степени уравновшиваются, что напряженіе дня и реакція ночи нейтрализуютъ другъ друга, оставляя мысли полный просторъ. Тогда сознаніе того, что мы живемъ, ослабляется въ насъ до самыхъ минимальныхъ размровъ. Тессъ не боялась тней, ея единственнымъ желаніемъ было укрыться отъ человчества, или, врне, отъ холоднаго собирательнаго, называемаго міромъ, которое, являясь столь ужаснымъ въ масс, въ своихъ единицахъ не представляетъ ничего грознаго, а, наоборотъ, возбуждаетъ даже жалость.

По этимъ уединеннымъ холмамъ и долинамъ Тессъ двигалась безшумною поступью, гармонировавшей съ окружавшею ее стихіей. Ея гибкая, скользившая какъ бы украдкой фигура длалась составною частью ландшафта. Порой ея прихотливая фантазія такъ перерабатывала явленія природы, что они казались ей частью ея собственной жизни. Да они и были частью ея жизни, ибо міръ есть ничто иное, какъ психологическій феноменъ, и чмъ они казались, тмъ они были и въ дйствительности. Порывы ночного втра, проносившіеся съ глухимъ стономъ между густо опушенными снгомъ древесными сучьями, были формулами горькой укоризны. Дождливый день былъ выраженіемъ неутшной скорби объ ея слабости отъ лица какого-то неопредленнаго этическаго существа, котораго она не могла съ полною увренностью назвать Богомъ своего дтства и не могла себ представить какимъ-нибудь другимъ божествомъ.

Но эта расплывчатость ея опредленій, основанная на обрывкахъ условности, населенная призраками и голосами, ей враждебными, была жалкимъ и ошибочнымъ созданіемъ ея фантазіи, сонмомъ моральныхъ гномовъ, устрашавшихъ ее безъ всякой причины. Они были въ диссонанс съ дйствительнымъ міромъ, а вовсе не она сама. Блуждая среди птицъ, спавшихъ на заборахъ, слдя за кроликами, прыгавшими по залитому луннымъ свтомъ садку, или стоя подъ деревомъ, унизаннымъ фазанами, она видла въ себ образъ Преступленія, вторгающагося въ обитель Невинности. Но она проводила контрастъ тамъ, гд различія не было. Воображая себя въ антагонизм съ природой, она находилась въ гармоніи съ ней. Судьба принудила ее нарушить одинъ изъ необходимыхъ соціальныхъ законовъ, но этотъ законъ былъ неизвстенъ той сред, въ которой она считала себя преступницей.

XIV.

Былъ туманный восходъ солнца въ август мсяц. Подъ напоромъ жгучихъ лучей боле густые ночные пары начинали расплываться и опускаться въ вид отдльныхъ волоконъ въ ложбины и ущелья, гд имъ предстояло мало-по-малу высохнуть и обратиться въ ничто.

Дневное свтило приняло, благодаря туману, какой-то странный, одухотворенный видъ, и этотъ видъ, въ соединеніи съ отсутствіемъ человческихъ фигуръ среди ландшафта, наглядно объяснялъ возникновеніе древняго культа солнца. Оно являлось златокудрымъ, богоподобнымъ существомъ, съ лучезарнымъ ликомъ и кроткими очами, и со всею мощью и пылкостью юности взирало оно на землю, къ которой сердце его было переполнено участіемъ.

Немного поздне его свтъ проникъ сквозь щели деревенскихъ ставней, бросая полосы, подобныя раскаленнымъ кочергамъ, на шкафы, коммоды и прочую утварь коттэджей и пробуждая отъ сна жнецовъ.

Но всего ослпительне были въ это утро дв широкія рукоятки изъ крашенаго дерева, возвышавшіяся на окраин золотистой нивы, возл самаго Марлотта. Вмст съ двумя нижними рукоятками он образовали вертящійся мальтійскій крестъ механической жнеи, привезенной еще наканун въ поле для того, чтобы можно было съ утра приняться за работу. Краска, которой он были покрыты, горвшая еще ярче на солнц, придавала имъ такой видъ, будто ихъ окунули въ потокъ жидкаго пламени.

Поле было уже ‘открыто’, это значило, что сквозь пшеницу, вдоль всей окружности поля, была прорзана серпомъ дорожка въ нсколько футовъ ширины, чтобы дать проходъ лошадямъ и машин.

Дв группы, одна изъ мужчинъ и парней, другая изъ женщинъ, появились на деревенской улиц, въ тотъ самый часъ, когда тни отъ восточной стороны изгороди перескли западную сторону, такъ что головы людей, составлявшихъ эти группы, находились подъ лучами восходящаго солнца, а по ногамъ переливались краски еще не угасшей зари. Пройдя улицу, он исчезли за двумя каменными столбами, стоявшими по бокамъ ближайшей околицы.

Вдругъ въ пол поднялся какой-то стукъ, похожій на стрекотанье кузнечика. Машина была пущена въ ходъ и надъ околицей виднлась движущаяся цпь. Машинистъ сидлъ верхомъ на одной изъ лошадей, тащившихъ жнею, его помощникъ — на сиднь, устроенномъ при самой машин. Весь поздъ прошелъ сначала одну сторону поля, причемъ рукоятки жнеи находились въ медленномъ вращеніи, и затмъ совершенно скрылся изъ виду за холмомъ. Минуту спустя онъ тмъ же ровнымъ шагомъ двинулся по другой сторон поля. Прежде всего, надъ жнивомъ сверкнула блестящая мдная бляха на лбу передней лошади, затмъ показались огненныя рукоятки, а наконецъ и вся машина.

Узкая дорожка жнива, окружавшая поле, становилась все шире съ каждымъ оборотомъ, а площадь еще не снятой пшеницы все уменьшалась, по мр того, какъ проходили часы. Кролики, зайцы, зми, крысы, мыши спасались вглубь ея, какъ въ крпость, не догадываясь о томъ, какъ непрочно ихъ убжище и какая участь ожидаетъ ихъ къ концу дня, когда ихъ пріютъ, доведенный до ужасающихъ по тснот размровъ, заставитъ ихъ всхъ, и друзей, и враговъ, сбиться въ одну кучу, пока уцлвшіе ярды горделиво стоящей пшеницы не падутъ въ свою очередь подъ зубьями неумолимой жнеи, а они, отъ перваго до послдняго, погибнутъ подъ ударами палокъ и камней.

Жнея оставляла за собою скошенный хлбъ маленькими кучками, достаточными для того, чтобы изъ каждой изъ нихъ можно было связать одинъ снопъ, и къ этимъ кучкамъ спшили приложить руки шедшіе позади вязальщики. Большинство ихъ составляли женщины, но были тутъ и мужчины въ набойчатыхъ рубашкахъ съ кожаными поясами.

Представительницы женскаго пола возбуждали особенный интересъ вслдствіе той привлекательности, какую пріобртаетъ женщина, когда она длается нераздльною частью вншней природы, а не является, какъ въ обыкновенное время, только постороннимъ предметомъ, вставленнымъ въ рамку ея. Полевой работникъ — это личность, очутившаяся среди поля, полевая работница — это частица поля, она утрачиваетъ свою индивидуальность, пропитывается ароматомъ окружающей обстановки и совершенно сливается съ ней.

Женщины или, врне, двушки, такъ какъ по большей части тутъ были молодыя лица, вооружились въ защиту отъ солнца коленкоровыми шляпами съ широкими полями, а въ защиту отъ колючей соломы — перчатками. Одна была въ блдно-розовой кофточк, другая въ свтло-кофейномъ плать съ узкими рукавами, третья въ такой же яркой юбк, какъ пурпурныя рукоятки жнеи, другія, постарше, въ рыжеватомъ ‘роппер’ или плащ, традиціонномъ и самомъ подходящемъ костюм полевой работницы, отъ котораго молодыя начинали мало-по-малу отступать. Въ это утро наши взоры невольно устремляются на двушку въ розовой ситцевой кофточк, такъ какъ она всхъ гибче и стройне. Но ея шляпа такъ надвинута на лобъ, что совершенно закрываетъ ея лицо, когда она вяжетъ снопы, и только непокорныя пряди темнокаштановыхъ волосъ выбиваются изъ-подъ полей. Быть можетъ, одна изъ причинъ, почему она обращаетъ на себя вниманіе, заключается въ томъ, что она не ищетъ его, тогда какъ другія частенько оглядываются по сторонамъ.

Она работаетъ съ методичностью часового механизма. Изъ только что связаннаго снопа она вытаскиваетъ пучокъ колосьевъ и разглаживаетъ ихъ концы лвою ладонью, потомъ, низко нагнувшись, подвигается впередъ, собирая хлбъ обими руками и крпко сжимая его въ объятіяхъ, точно она держитъ въ нихъ своего милаго. Начиная вязать снопъ, она становится на колни и по временамъ обдергиваетъ полы платья, когда втеръ раздуваетъ ихъ. Между рукавомъ кофточки и желтою перчаткой виднется часть ея обнаженной руки, и нжная, гладкая кожа покрывается мало-по-малу кровяными рубцами отъ уколовъ жесткой соломы.

Изрдка она встаетъ, чтобы передохнуть, перевязать съхавшій на бокъ фартукъ или поправить шляпу. Тогда вы видите красивое, молодое, овальное лицо съ парой глубокихъ, темныхъ глазъ и длинными, густыми, вьющимися волосами, которые какъ бы съ мольбой цпляются за все, на что попадаютъ. Щеки ея блдне, зубы ровне, алыя губы тоньше, чмъ у большинства крестьянскихъ двушекъ.

Это Тессъ Дорбифильдъ, иначе д’Орбервиль, нсколько измнившаяся, та же, и не та, живущая, какъ чужая и какъ пришелица въ родимомъ краю. Посл долгаго затворничества она ршилась, наконецъ, наняться на полевыя работы въ родной деревн, такъ какъ настала самая горячая пора въ земледльческомъ мір и никакія домашнія занятія не могли быть такъ выгодны въ это время, какъ вязанье сноповъ въ пол.

Движенія другихъ женщинъ боле или мене походятъ на движенія Тессъ, вс он сходятся, какъ въ кадрили, при окончаніи каждаго снопа, и каждая кладетъ свой снопъ поверхъ другихъ, пока изъ десяти или двнадцати сноповъ не образуется скирда.

Он отправились завтракать, потомъ возвратились и работа пошла прежнимъ порядкомъ. По мр того, какъ время близилось къ полудню, взоръ Тессъ сталъ то и дло устремляться на вершину холма, хотя она все такъ же прилежно вязала снопы. Незадолго до одиннадцати часовъ на холм показалась группа дтей различнаго возраста, начиная съ шести лтъ и кончая четырнадцатью.

Лицо Тессъ слегка зардлось, но она, все-таки, не оторвалась отъ работы.

Старшая двочка, въ сложенномъ угломъ платк, конецъ котораго волочился по жниву, несла на рукахъ что-то такое, что на первый взглядъ можно было принять за куклу, тогда какъ на самомъ дл это былъ грудной ребенокъ въ длинномъ платьиц. Другая несла полдникъ. Жнецы перестали работать, вынули свои запасы, услись возл одной изъ скирдъ и принялись за ду, причемъ мужчины стали усердно подкрпляться изъ каменнаго кувшина и передавать другъ другу чарку.

Тессъ Дорбифильдъ одна изъ послднихъ прекратила работу. Она сла у края скирды, чуть-чуть отвернувшись отъ товарокъ. Когда она устроилась на своемъ мст, мужчина въ кроличьей шапк и съ краснымъ платкомъ, засунутымъ за поясъ, перегнулся къ ней изъ-за верхушки скирды и подалъ ей чарку съ элемъ. Но она отказалась отъ его угощенія. Разложивъ на земл свой полдникъ, она подозвала къ себ старшую двочку, свою сестру, и взяла у нея ребенка, а та, обрадовавшись, что ее освободили отъ ноши, отправилась къ слдующей скирд и присоединилась къ прочимъ дтямъ, затявшимъ тамъ игру. Тессъ, вспыхнувъ еще сильне, стыдливымъ, но ршительнымъ жестомъ разстегнула лифъ и начала кормить ребенка.

Мужчины, сидвшіе по близости, деликатно отвернулись и стали смотрть на другой конецъ поля, нкоторые изъ нихъ закурили трубки, одинъ, самъ того не сознавая, любовно гладилъ рукой каменный кувшинъ, какъ бы въ знакъ сожалнія о томъ, что въ немъ уже не осталось ни капли. Вс женщины, кром Тессъ, оживленно болтали и приводили въ порядокъ растрепавшіяся пряди волосъ.

Когда малютка насытился, молодая мать поставила его къ себ на колни и, устремивъ глаза въ даль, начала няньчить его съ мрачнымъ равнодушіемъ, близкимъ къ непріязни. Но вдругъ она припала къ нему губами и стала осыпать его поцлуями. Казалось, она не въ силахъ была оторваться отъ него и ребенокъ заплакалъ подъ этими бурными ласками, въ которыхъ страстная нжность такъ удивительно сочеталась съ отвращеніемъ.

— Какъ она ни притворяется, что терпть не можетъ ребенка, какъ ни говоритъ, что лучше бы ей лежать рядомъ съ нимъ въ могил, а, все-таки, она любитъ его,— замтила двушка въ красной юбк.

— Она скоро забудетъ о томъ, что теперь говоритъ,— сказала другая, въ желтомъ плать.— Господи, къ чему только ни привыкнешь, живя на бломъ свт!

— И какая жалость, что это случилось какъ разъ съ ней! Но ужь это всегда такъ, всегда самая хорошенькая попадаетъ въ бду! Дурнушки — другое дло, он все равно, что за каменною стной, такъ вдь, Дженни?— обратилась говорившая къ одной изъ двушекъ въ групп, къ которой эпитетъ дурнушки подходилъ какъ нельзя лучше.

Да, конечно, тысячу разъ можно было пожалть о Тессъ и даже врагъ не отказалъ бы ей въ сочувствіи, увидавъ въ эту минуту ея алый, какъ роза, ротикъ и большіе, нжные глаза, не черные и не голубые, не срые и не фіолетовые, а соединявшіе въ себ вс эти цвта, и еще множество другихъ, которые можно было различить, заглянувъ въ эти бездонныя глубины, гд наслоились сотни цвтовъ и оттнковъ. Еслибъ не доля опрометчивости, наслдіе ея рода, эту женщину можно было бы назвать типомъ.

Внезапное ршеніе, изумившее ее самоё, привело ее въ поле впервые посл многихъ мсяцевъ уединенія. Долго мучила она, долго терзала свое трепещущее сердце всми орудіями пытки, какія только могла придумать въ своемъ одиночеств, но здравый смыслъ вдругъ озарилъ ее. Она почувствовала, что ей надо снова сдлаться полезной, надо во что бы то ни стало отвдать вновь сладкой независимости. Прошлое миновало на вки, каково бы оно ни было, оно отошло въ смутную даль. Каковы бы ни были его послдствія, волна времени должна покрыть ихъ, черезъ нсколько лтъ они совершенно изгладятся, а сама она заростетъ травой и будетъ забыта. А, между тмъ, деревья были зелены попрежнему, птицы пли, солнце и теперь сіяло такъ же ярко, какъ всегда. Знакомая обстановка не омрачилась изъ-за ея горя и не поблекла изъ-за ея страданія.

Она не понимала, что то, что такъ глубоко пригибало ее къ земл,— безпокойство о томъ, какъ смотрятъ люди на ея положеніе,— построено собственно на иллюзіи. Только для самой себя представляла она отдльное существованіе съ запасомъ житейскаго опыта и страстей, памятникъ пережитыхъ ощущеній. Для всего прочаго человчества Тессъ была лишь мимолетною мыслью. Даже для своихъ близкихъ она была не боле, какъ часто мелькавшая мысль. Еслибъ она день и ночь убивалась, то для нихъ это значило бы только: ‘Ахъ, она сама себя длаетъ несчастной!’ Если бы она пыталась быть веселой, отбросить вс заботы, наслаждаться солнечнымъ сіяніемъ, цвтами, своимъ малюткой, то имъ это дало бы поводъ лишь къ слдующему заключенію: ‘Ахъ, ей это какъ съ гуся вода!’ Еслибъ она была одна на необитаемомъ остров, стала ли бы она такъ сокрушаться о томъ, что случилось? Едва ли. Еслибъ представить себ, что она, только что созданная, сразу увидала бы себя безмужнею матерью, произведшею на свтъ ребенка безъ имени, но, помимо этого, ничего не извдавшею въ жизни, разв стала бы она тогда предаваться отчаянію? Нтъ, она отнеслась бы спокойно къ своему положенію и съумла бы найти въ немъ своеобразныя радости. Большая часть человческаго горя проистекаетъ отъ условной точки зрнія на него, а не отъ присущихъ ему ощущеній.

Такъ или иначе, но какая-то невдомая сила побудила Тессъ одться такъ же тщательно, какъ въ былыя времена, и отправиться въ поле, гд какъ разъ въ это время былъ большой спросъ на рабочія руки. Вотъ почему она держала себя съ достоинствомъ и порою спокойно глядла въ глаза людямъ, даже съ своимъ малюткой на рукахъ.

Жнецы поднялись со скирды, расправили члены и потушили трубки. Лошадей, которыхъ передъ тмъ разнуздали и накормили, теперь снова впрягли въ пурпурную машину. Тессъ, быстро окончивъ свою трапезу, поманила къ себ сестру, отдала ей ребенка, потомъ застегнула платье, надла желтыя перчатки и снова нагнулась, чтобъ выдернуть изъ послдняго снопа пучокъ колосьевъ и начать вязать слдующій.

Посл полудня и вечеромъ продолжалась все та же процедура и Тессъ, равно какъ и большинство рабочихъ, осталась до самыхъ сумерокъ въ пол. Домой они похали вс вмст въ большой телг, сопутствуемые полнымъ, нсколько туманнымъ дискомъ луны, напоминавшимъ потускнлый внчикъ изъ золотой фольги на изображеніи какого-нибудь католическаго святого. Подруги Тессъ стали пть псни, он были очень ласковы съ ней и радовались тому, что она ршилась снова показаться на свтъ Божій, хотя въ ихъ псняхъ и проскальзывали коварные намеки на двушку, которая, отправилась въ веселый зеленый лсъ, а возвратилась совсмъ другимъ человкомъ. Ихъ привтливость заставила Тессъ еще больше отршиться отъ самой себя, ихъ оживленный говоръ былъ заразителенъ и она почти развеселилась.

Но теперь, когда ея нравственныя страданія начинали постепенно затихать, новое горе, касавшееся физической стороны ея природы и не знавшее соціальнаго закона, обрушилось на нее. Когда она возвратилась домой, то къ ужасу своему узнала, что ея малютка внезапно занемогъ. Давно надо было ожидать чего-нибудь подобнаго, потому что ребенокъ былъ чрезвычайно хрупкаго и слабаго сложенія, но, тмъ не мене, эта всть явилась для нея роковымъ ударомъ.

Двушка-мать забыла о соблазн, который видло общество въ появленіи на свтъ ея младенца, душа ея исполнилась страстнаго желанія продолжить этотъ соблазнъ, сохранивъ жизнь ребенка. Однакожь, ей скоро стало ясно, что часъ освобожденія этого маленькаго узника отъ плоти долженъ былъ наступить раньше, чмъ подсказывали ей ея злйшія предчувствія. И когда она поняла это, ею овладло такое отчаяніе, что самая скорбь о предстоявшей утрат была ничтожна въ сравненіи съ нимъ. Ея дитя не было крещено.

Тессъ выработала себ мало-по-малу такое пассивное міросозерцаніе, что еслибъ ее осудили на сожженіе за совершенный ею проступокъ, она безропотно покорилась бы, и этимъ было бы все кончено. Какъ вс крестьянскія двушки, она была хорошо знакома со Священнымъ Писаніемъ, прилежно изучала исторію Оголы и Оголивы {Іезекіиль, гл. 23. Огола и Оголива олицетворяютъ въ образ двухъ развращенныхъ женщинъ Самарію и Іерусалимъ.} и знала, какіе выводы приходится длать изъ нея. Но когда тотъ же вопросъ возникъ по поводу ея ребенка, то онъ получилъ въ ея глазахъ совсмъ иную окраску. Ея сокровище умираетъ и нтъ ему надежды на вчное спасеніе!

Было уже поздно, но она стремглавъ сбжала внизъ и спросила, нельзя ли послать за священникомъ. Она попала въ неудачный моментъ: отецъ только что возвратился съ вечерней попойки въ трактир Ролливера и боле чмъ когда-либо былъ проникнутъ сознаніемъ знатности и древности своего рода, боле чмъ когда-либо негодовалъ на Тессъ, запятнавшую эту знатность. Онъ объявилъ, что не пуститъ къ себ на порогъ священника, не позволитъ ему мшаться въ ихъ дла какъ разъ теперь, когда, благодаря ея позору, имъ нужно особенно старательно скрывать ихъ. Онъ заперъ дверь и сунулъ ключъ въ карманъ.

Вс домашніе улеглись спать и вн себя отъ тоски Тессъ тоже ушла наверхъ. Она лежала, не смыкая глазъ, и въ середин ночи убдилась, что ребенку сдлалось еще хуже. Жизнь, очевидно, угасала въ немъ: спокойно, безъ страданій, но неотвратимо шелъ онъ на встрчу концу.

Тессъ въ отчаяніи заметалась на постели. Часы пробили полночь, насталъ тотъ торжественный часъ, когда мысль выступаетъ изъ предловъ разсудка и зловщія возможности кажутся непоколебимыми, какъ факты. Тессъ представилось, что ребенокъ ея заключенъ въ самые нижніе своды ада, обреченъ на двойную кару за то, что не получилъ крещенія и родился вн закона, она увидала, какъ князь демоновъ поднимаетъ его на свои рогатыя вилы, похожія на ту кочергу, какой у нихъ дома мшали въ печк, когда пекли хлбы, и къ этой картин прибавила много другихъ, странныхъ, причудливыхъ деталей адскихъ мукъ, о которыхъ повствуютъ юношеству въ этой христіанской стран. Это ужасное видніе такъ неотразимо завладло ея фантазіей среди безмолвія, царившаго въ уснувшемъ домик, что ея рубашка сдлалась совсмъ влажною отъ испарины, а кровать дрожала отъ конвульсивныхъ ударовъ ея сердца.

Дыханіе младенца становилось все затруднительне, и, вмст съ тмъ, возростала нравственная пытка матери. Напрасно осыпала она крохотное существо поцлуями, она не въ силахъ была дольше оставаться въ постели и начала безпокойно ходить по комнат.

— О, милосердый Боже, сжалься, сжалься надъ моимъ бднымъ малюткой!— восклицала она.— Излей весь гнвъ свой на меня одну, я покорно приму Твою кару, только пощади мое дитя!

Она прислонилась къ коммоду и долго шептала безсвязныя мольбы, но вдругъ встрепенулась.

— Ахъ, быть можетъ, его еще можно спасти! Быть можетъ, это будетъ одно и то же!

Она такъ радостно произнесла эти слова, что лицо ея точно засвтилось среди окружавшей ее тьмы.

Она зажгла свчку, подошла къ кроватямъ, стоявшимъ у стны, и разбудила сестеръ и братьевъ. Выдвинувъ на средину комнаты рукомойникъ, она налила въ тазъ воды изъ кувшина, разставила дтей въ кружокъ и велла имъ опуститься на колни, сложивъ руки такъ, чтобы пальцы были подняты совсмъ вертикально. Невольное чувство благоговнія охватило еще полусонныхъ дтей и они послушно оставались въ этой молитвенной поз, все шире и шире раскрывая глаза, а сестра ихъ взяла съ постели своего малютку, дитя не женщины, а ребенка, такое крохотное и тщедушное, что, казалось, въ немъ не было даже настолько индивидуальности, чтобы та, которая дала ему жизнь, имла право называться матерью. Тессъ, съ младенцемъ на рукахъ, выпрямилась во весь ростъ и стала возл таза съ водой, а Лиза-Лу развернула передъ ней молитвенникъ, подобно тому, какъ причетникъ развертываетъ его въ церкви передъ пасторомъ, и взволнованная двушка приступила къ крещенію своего ребенка.

Въ бломъ ночномъ одяніи, съ густою темною косой, спускавшеюся до пояса, ея фигура казалась какъ-то выше и величаве. Слабое пламя свчи скрывало т небольшіе изъяны въ ея вншности, которые были бы замтны при дневномъ свт: царапины на рукахъ, оставленныя соломой, и черные круги подъ глазами. Глубокій энтузіазмъ преобразилъ ея лицо, вовлекшее ее въ погибель, и озарилъ его сіяніемъ непорочной красоты, наложивъ на него печать почти царственнаго величія. Дти, стоя на колняхъ и мигая заспанными, красными глазенками, слдили за ея дйствіями съ какимъ-то затаеннымъ недоумніемъ, которому ихъ физическое оцпенніе не позволяло пока выразиться боле активно.

— Ты, въ самомъ дл, хочешь крестить его, Тессъ?— спросила старшая двочка.

Двушка-мать отвчала торжественнымъ ‘да’.

— А какое имя ты дашь ему?

Она не думала раньше объ этомъ, но уже во время крестильнаго обряда ей пришло въ голову подходящее имя, и теперь она произнесла его:

— Сорро {Слово ‘Sorrow’ значитъ ‘горе’, ‘скорбь’.}, я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Она окропила младенца водой и въ комнат водворилось молчаніе.

— Скажите ‘аминь’, дти.

Дти своими тоненькими голосками послушно пропли ‘аминь’.

Тессъ продолжала:

— Мы принимаемъ этого младенца въ лоно святой церкви и утверждаемъ на немъ знаменіе креста.

Она погрузила руку въ тазъ и съ горячею врой оснила младенца широкимъ крестомъ, а затмъ стала читать установленныя воззванія къ крещаемому, чтобъ онъ мужественно ополчился противъ грха, міра и діавола и до конца своей жизни былъ врнымъ воиномъ и служителемъ Бога. Она перешла затмъ къ молитв Господней и дти стали повторять ее за ней тихимъ лепетомъ, походившимъ на комариный пискъ, но въ заключеніе они возвысили голосъ и среди царившаго кругомъ безмолвія снова пропли ‘аминь’.

Тогда ихъ сестра, уврившись еще больше въ дйствительности совершеннаго таинства, начала громко и торжественно изливать переполнившее ея сердце ликованіе въ положенной уставомъ благодарственной молитв, и въ голос ея раздались т глубокіе, густые звуки, какіе слышались въ немъ всякій разъ, какъ уста ея говорили отъ избытка сердца, — звуки, которыхъ не забыть никогда тмъ, кто зналъ ее при жизни. Религіозный экстазъ окружилъ ее апоеозомъ, освтилъ ея лицо лучезарнымъ отблескомъ неземной красоты и зажегъ на щекахъ ея два огненныхъ пятна, а колеблющееся пламя свчки, отражаясь въ ея зрачкахъ, сверкало и искрилось, точно алмазы. Дти смотрли на сестру все съ большимъ и большимъ благоговніемъ и уже не пытались разспрашивать ее. Она казалась имъ въ этотъ моментъ уже не прежнею ‘Тесси’, а величественнымъ, недосягаемымъ, грознымъ существомъ, съ которымъ ихъ не соединяли никакія родственныя узы.

Борьб бднаго Сорро противъ грха, міра и діавола былъ положенъ краткій предлъ, быть можетъ, къ счастью для него самого, если принять въ разсчетъ начало его поприща. На разсвт этотъ хрупкій воинъ и служитель Бога испустилъ послдній вздохъ, и когда братья и сестры Тессъ проснулись, то залились горькими слезами и стали просить ее, чтобъ она подарила имъ другого, такого же хорошенькаго бэби.

Спокойствіе, водворившееся въ сердц Тессъ со времени совершенія церемоніи, не оставило ее и въ минуту смерти малютки. Правда, что среди благо дня ея отчаянный страхъ за спасеніе души его показался ей нсколько преувеличеннымъ, теперь она уже не испытывала тревоги, разсуждая такъ, что если Провидніе откажетъ въ своей санкціи исполненному ею обряду, то она, по крайней мр, не станетъ сокрушаться ни за себя, ни за младенца о ра, котораго оба они будутъ лишены, благодаря этому уклоненію отъ церковныхъ уставовъ.

Такъ отошло въ вчность Горе Нежеланное, этотъ незваный пришелецъ, этотъ незаконный даръ безстыдной природы, не считающейся съ гражданскимъ закономъ, заброшенное въ міръ существо, которому непрерывный потокъ времени представлялся лишь въ вид отдльныхъ дней, который не имлъ понятія о годахъ и столтіяхъ, для котораго внутренность коттэджа была вселенной, погода одной недли — климатомъ, младенчество въ колыбели — человческою жизнью, а инстинктъ, заставлявшій его льнуть къ материнской груди — человческимъ знаніемъ.

Тессъ, долго раздумывавшая о крещеніи, была озабочена мыслью, будетъ ли оно признано настолько правильнымъ, чтобъ обезпечить ея малютк христіанскій погребальный обрядъ. Она могла узнать это только отъ приходскаго пастора, а онъ былъ недавно назначенъ въ Марлоттъ и слылъ довольно недоступнымъ человкомъ. Дождавшись сумерокъ, Тессъ отправилась въ пасторатъ и остановилась у воротъ: у нея не хватало духу войти. Она, можетъ быть, совсмъ отказалась бы отъ своего предпріятія, если бы, сдлавъ уже нсколько шаговъ назадъ, не встртила случайно самого пастора, возвращавшагося домой. Ночной мракъ придалъ ей храбрости и она ршилась говорить откровенно.

— Мн хотлось бы спросить васъ кое о чемъ, сэръ.

Онъ выразилъ полную готовность выслушать ее, и она разсказала ему исторію болзни своего ребенка и импровизированнаго ею крещенія.

— А теперь, сэръ,— прибавила она умоляющимъ тономъ,— скажите, вдь, для него это будетъ все то же, какъ еслибъ вы сами крестили его?

Натуральное разочарованіе, испытываемое всякимъ спеціалистомъ, когда какое-нибудь дло, на которое онъ могъ разсчитывать, ускользнуло изъ его рукъ и было неумло выполнено самими кліентами, побуждало пастора отвтить отрицательно. Однако, достоинство, съ которымъ держала себя двушка, и задушевный тонъ ея голоса затронули его боле благородныя чувства. Человкъ и священникъ вступили въ борьбу, и побда осталась на сторон человка.

— Да, другъ мой,— сказалъ онъ,— это будетъ все то же.

— Такъ вы согласны похоронить его по-христіански?— поспшно спросила она.

Викарій очутился въ большомъ затрудненіи.

Услыхавъ о болзни ребенка, онъ счелъ долгомъ явиться позднимъ вечеромъ къ Дорбифильдамъ для совершенія таинства и, не подозрвая, что отказъ впустить его въ домъ исходилъ отъ отца Тессъ, а не отъ нея самой, не могъ оправдать данный случай крайнею необходимостью.

— О, это другое дло!— сказалъ онъ.

— Другое дло? Но почему же?— спросила Тессъ, начиная горячиться.

— Видите ли… Я охотно согласился бы, еслибъ это касалось только насъ двоихъ. Но я не имю права на это по уставу церкви.

— Отступите отъ него только на этотъ разъ, сэръ.

— Увряю васъ, что не могу.

— О, сэръ, будьте милосерды!— и Тессъ схватила руку священника.

Онъ отнялъ ее и покачалъ головой.

— Ну, такъ я знать васъ не хочу, — вскричала она, — и никогда больше не пойду я въ вашу церковь!

— Не говорите такъ необдуманно, Тессъ.

— Но, можетъ быть, для него будетъ все то же, если и не вы похороните его?… Скажите, для него будетъ все то же? Ради самого Бога, не говорите со мной какъ праведникъ съ гршницей. Пожалйте меня, несчастную!

Какъ примирилъ викарій свой отвтъ съ строгими взглядами, которыхъ онъ держался по этимъ вопросамъ, не во власти мірянина ршить, хотя извинить его онъ, конечно, будетъ вправ. Нсколько тронутый, священникъ сказалъ и на этотъ разъ:

— Да, это будетъ все то же.

Такимъ образомъ, младенца положили въ маленькій сосновый ящикъ, древняя старушка, спрятавъ его подъ шалью, отнесла его въ ту же ночь на кладбище, а пономарь, которому посулили шиллингъ и пинту пива, похоронилъ его при свт фонаря въ томъ уголк благословенной земли, гд хоронятъ некрещеныхъ младенцевъ, завдомыхъ пьяницъ, самоубійцъ и всхъ, заране обреченныхъ на вчную муку. Однако, несмотря на эту зловщую обстановку, Тессъ мужественно соорудила небольшой крестъ изъ двухъ дощечекъ и веревки, обвила его цвтами и въ одинъ темный вечеръ, когда она могла прокрасться незамченной на кладбище, водрузила его въ головахъ могилки, а въ ногахъ тоже поставила букетъ полевыхъ цвтовъ, опустивъ его въ банку съ водою, чтобъ онъ подольше не завялъ. Что за важность, что на наружной сторон банки взоръ равнодушнаго наблюдателя могъ прочесть слова ‘Мармеладъ Кильвеля’? Они ускользали отъ взора материнской любви, погруженнаго въ созерцаніе недоступныхъ міру видній.

XV.

Опытъ помогаетъ намъ,— говоритъ Роджеръ Эшамъ {Роджеръ Эшамъ (1515—1568) — наставникъ королевы Елизаветы и одинъ изъ наиболе видныхъ представителей англійской литературы XVI вка.},— посредствомъ долгаго странствованія отыскивать кратчайшій путь. Нердко это долгое странствованіе длаетъ насъ совершенно неспособными къ продолженію нашего поприща, на что намъ тогда добытый опытъ? Опытъ Тессъ Дорбифильдъ былъ именно этого обезсиливающаго свойства. Она узнала, наконецъ, что ей длать, но кто принялъ бы ее теперь со всею ея готовностью трудиться?

Еслибъ до своей встрчи съ д’Орбервилемъ она строго руководствовалась нравоучительными текстами и фразами, извстными ей и всему міру, то, наврное, не была бы обманута. Но не во власти Тессъ было познать всю истину золотыхъ словъ, когда имлась возможность пользоваться ими. Она,— равно какъ и многіе другіе,— могла бы сказать Богу вмст съ блаженнымъ Августиномъ: ‘Путь, который Ты предначерталъ, лучше того, по которому Ты дозволилъ идти’.

Зиму она прожила въ родительскомъ дом, щипала куръ, откармливала индекъ и гусей, передлывала для сестеръ и братьевъ т наряды, которые были подарены ей Алекомъ и которыхъ сама она ни за что не хотла носить. Она не допускала и мысли о томъ, чтобъ обратиться къ нему за помощью. Но часто, заломивъ руки надъ головой, она думала свою безъисходную думу, между тмъ какъ домашніе воображали, что она безъ устали работаетъ.

Она философски отмчала различные сроки, когда они возвращались при годовомъ оборот,— злополучную ночь своего пребыванія въ Трантридж съ мрачнымъ фономъ Большой Охоты, затмъ дни рожденія и смерти своего малютки, а также и день своего собственнаго рожденія и вс другіе дни, ознаменованные событіями, въ которыхъ она принимала какое-либо участіе. Разъ вечеромъ, взглянувъ въ зеркало на свои прелестныя черты, она внезапно вспомнила, что есть еще одинъ день, боле важный для нея, чмъ вс другіе, день ея собственной смерти, когда вся красота ея исчезнетъ,— день, коварно притаившійся среди прочихъ дней въ году, не подававшій ей ни звука, ни знака, когда она ежегодно переступала черезъ него, но, тмъ не мене, неотступно ее подстерегавшій. Когда же это будетъ? Почему не ощущаетъ она, при ежегодныхъ встрчахъ, леденящаго лобзанія этого холоднаго друга? Какъ и Джереми Тэйлору {Джереми Тэйлоръ (1613—1677) — краснорчивый церковный ораторъ и писатель. Лучшее изъ его сочиненій Holy Living and Lying (‘Святая жизнь и кончина’).}, ей приходила мысль, что настанетъ время, когда знавшіе ее будутъ говорить: это такое-то число, день, когда скончалась бдная Тессъ Дорбифильдъ,— и ничего необычайнаго не будетъ для нихъ въ этихъ словахъ. Въ какомъ мст, въ какой недл, въ какомъ году лежитъ этотъ день, долженствующій быть для нея переходомъ въ вчность, оставалось для нея непроницаемою тайной.

Такимъ образомъ, Тессъ почти незамтно превратилась изъ простодушной двочки въ женщину съ сложнымъ характеромъ. На лиц ея мелькали симптомы сознательной жизни, а въ голос слышались порой трагическія ноты. Глаза ея сдлались еще больше и выразительне. Ее въ полномъ смысл слова можно было назвать чуднымъ созданіемъ. Вншняя красота ея неотразимо приковывала взоры, а душа ея была такъ чиста, что даже мятежныя событія послднихъ двухъ лтъ прошли по ней, не запятнавъ ея.

Послднее время она жила такъ изолированно, что ея печальная исторія, и раньше не всмъ извстная, была почти забыта въ Марлотт. Но Тессъ знала, что ей уже не найти себ душевнаго покоя въ томъ мст, которое было свидтелемъ того, какъ рухнули планы ея семьи насчетъ ‘заявленія о родств’ богатымъ д’Орбервилямъ. По крайней мр, она была уврена, что только тогда найдетъ его здсь, когда цлый рядъ годовъ успетъ нсколько изгладить въ ней жгучую память объ этомъ. Но даже и теперь Тессъ ощущала въ своемъ сердц жизнерадостное трепетаніе надежды и ей думалось, что она можетъ еще быть счастливой въ какомъ-нибудь уголк, чуждомъ всякихъ воспоминаній. Спастись отъ прошлаго и отъ всего, что съ нимъ было связано,— это значило уничтожить его, а для этого ей необходимо было уйти.

Неужели поговорка: ‘что потеряно, того не вернешь’ дйствительно приложима къ цломудрію?— спрашивала она себя. Она докажетъ, что это неправда, если только ей удастся скрыть отъ людей то, что было. Не можетъ быть, чтобъ только двственной чистот было отказано въ сил обновленія, которой преисполнена органическая природа.

Она долго ждала, не находя случая уйти изъ дому. Настала чудная весна, почти слышно было, какъ возрождающаяся жизнь волною струилась въ почкахъ. Эта волна захватила и Тессъ, и ее страстно потянуло вдаль. Наконецъ, въ начал мая, она получила письмо отъ стариннаго знакомаго своей матери, къ которому еще задолго до этого она обращалась съ запросомъ, хотя никогда не видала его. Этотъ мызникъ писалъ ей, что на его ферм нужна опытная молочница и что онъ охотно возьметъ ее къ себ въ услуженіе на лтніе мсяцы, если она еще не нашла себ мста.

Это было не такъ далеко, какъ ей хотлось бы, но все же достаточно отдаленно, такъ какъ пространство, въ которомъ она до сихъ поръ вращалась и была извстна, было самаго незначительнаго радіуса. Для людей, живущихъ въ ограниченныхъ сферахъ, мили равняются географическимъ градусамъ, приходы — графствамъ, графства — провинціямъ и государствамъ.

Одно она твердо ршила: не создавать въ мечтахъ и дйствіяхъ своей новой жизни д’Орбервильскихъ воздушныхъ замковъ. Она будетъ молочница Тессъ — и только. Хотя мать и дочь не обмнялись ни словомъ по этому предмету, но Джоанна никогда уже не заикалась теперь передъ Тессъ о блестящей родословной.

Такова, однако, несостоятельность человческой природы, что одна изъ причинъ, возбудившихъ въ Тессъ Дорбифильдъ интересъ къ новой мстности, заключалась въ томъ, что она находилась неподалеку отъ владній ея предковъ. Мыза Тальботэйсъ, куда она отправлялась, лежала близъ одного изъ старинныхъ помстій д’Орбервилей, по сосдству съ величественными фамильными склепами ея прабабушекъ и праддовъ. Она посмотритъ на нихъ и убдится, что не только д’Орбервили пали, какъ палъ Вавилонъ, но что и индивидуальная невинность ихъ смиреннаго отпрыска могла пасть такъ же безмолвно.

Все это время ее занимала мысль, не ждетъ ли ее какая-нибудь нечаянная радость въ стран ея предковъ, и что-то бодрое автоматически поднималось въ ней, какъ поднимается сокъ въ весеннихъ побгахъ. То была нерастраченная молодость, разливавшаяся въ ней новымъ могучимъ потокомъ посл временнаго застоя и приносившая съ собой надежду и непреодолимую жажду личнаго счастья.

ФАЗА ТРЕТЬЯ.

Возрожденіе.

XVI.

Въ одно ароматное майское утро, когда птицы звонкимъ пніемъ оглашали воздухъ, два года спустя по возвращеніи Тессъ Дорбифильдъ изъ Трантриджа,— два года, полныхъ для нея безмолвной, сосредоточенной работы надъ самой собою, она вторично оставила родительскій домъ.

Уложивъ свои пожитки такъ, чтобъ ихъ можно было прислать къ ней поздне, она отправилась въ наемной телжк въ Стауркасль, черезъ который лежалъ ея путь, совсмъ противуположный тому направленію, въ какомъ она хала въ тотъ первый разъ. На склон ближайшаго холма она съ сожалніемъ оглянулась на Марлоттъ, хотя такъ стремилась покинуть его.

Повседневная жизнь ея родныхъ, вроятно, потечетъ попрежнему, ихъ воспріимчивость къ радости существованія едва ли уменьшится отъ сознанія того, что ихъ Тессъ далеко, и они не могутъ видть ея улыбки. Черезъ два-три дня дти съ обычною веселостью примутся за свои игры и не будутъ чувствовать пробла, оставленнаго ея отъздомъ. Разставаясь съ братьями и сестрами, Тессъ считала, что уйти отъ нихъ она должна для ихъ же блага. Она думала, что, живя вмст съ ней, они не столько извлекли бы пользы изъ ея совтовъ, сколько получили бы вреда отъ ея примра.

Она, не останавливаясь, прошла весь Стауркасль до перекрестка, гд могла дождаться вана, ходившаго на юго-западъ, ибо желзная дорога еще не успла проникнуть въ эту внутреннюю полосу графства. Но пока она дожидалась, съ ней разговорился фермеръ, хавшій въ рессорной телжк приблизительно въ ту же сторону, куда и ей надо было идти, хотя онъ былъ ей совершенно незнакомъ, она приняла его предложеніе подвезти ее, не подозрвая, что оно было данью ея красот. Фермеръ халъ въ Везербёри, и, отправившись съ нимъ туда, Тессъ могла бы пройти пшкомъ остающійся путь.

Въ Везербёри Тессъ остановилась только перекусить въ коттэдж, который рекомендовалъ ей фермеръ, а затмъ двинулась пшкомъ къ обширной степи, отдляющей этотъ округъ отъ боле низменныхъ луговъ той долины, гд находилась мыза, бывшая цлью ея путешествія.

Тессъ никогда еще не случалось бывать въ этихъ мстахъ, а, между тмъ, она чувствовала себя сродни ландшафту. Не такъ далеко, налво отъ себя, она различила темное пятно, и, разспросивъ прохожихъ, утвердилась въ своихъ догадкахъ, что это должны быть деревья, обозначающія въздъ въ Книгсбиръ, въ приходской церкви котораго были погребены кости ея предковъ,— ея безполезныхъ предковъ.

Она не питала къ нимъ энтузіазма, она почти ненавидла ихъ за то злополучіе, въ которое они ее вовлекли, изъ всего, что имъ когда-то принадлежало, она сохранила только старинную ложку и печать.

‘Я столько же дочь своей матери, сколько и отца,— говорила она,— вся красота моя ея наслдство, а она, вдь, была простая молочница’.

Переходъ по возвышенностямъ и низменностямъ Эгдона, когда она достигла ихъ, оказался гораздо утомительне, чмъ она ожидала, разсчитывая, что пространство, занимаемое ими въ дйствительности, не превышаетъ пяти миль. Черезъ два часа, въ теченіе которыхъ она нсколько разъ путалась въ поворотахъ, Тессъ очутилась на вершин горы, господствовавшей надъ долиной Большихъ Мызъ, желанною цлью ея странствованія,— долиной, гд молоко и масло получались еще въ большемъ изобиліи, чмъ въ ея родномъ краю,— зеленою долиной, такъ щедро орошаемой ркою Варъ.

Она существенно отличалась отъ долины Малыхъ Мызъ, Блакмурской. Міръ былъ изображенъ здсь боле крупными штрихами. Выгоны насчитывали по пятидесяти акровъ, вмсто десяти, фермы были обширне, группы скота образовали здсь стада, тамъ — лишь семьи. Никогда еще Тессъ не приходилось видть за одинъ разъ такихъ миріадъ коровъ, какія тянулись предъ нею теперь, начиная съ дальняго запада и кончая дальнимъ востокомъ. Зеленый лугъ былъ такъ же густо испещренъ ими, какъ усяны бюргерами полотна Ванъ-Слоота или Саллаэрта. Яркіе цвта рыжихъ и пестрыхъ коровъ поглощали свтъ заходящаго солнца, тогда какъ блая масть отражалась въ глазахъ почти ослпительными лучами даже и на той далекой возвышенности, на которой стояла Тессъ.

Перспектива съ птичьяго полета, открывшаяся ея взорамъ, была, быть можетъ, не такъ роскошна въ своей красот, какъ та, которой она привыкла любоваться, но за то она больше веселила душу. Въ ней не было сгущенно-синей атмосферы ея родной долины, не было ея тучной почвы и пряныхъ испареній, воздухъ здсь былъ прозрачный, эирный, живительный. Даже рка, питавшая траву и скотъ этихъ знаменитыхъ мызъ, текла не такъ, какъ ручьи Блакмура. Т струились медленно, безмолвно, ихъ воды нердко мутились, пробгая по илистымъ русламъ, въ которыхъ тотъ, кто сталъ бы неосторожно переходить ихъ въ бродъ, легко могъ бы завязнуть и безвозвратно исчезнуть. Воды Вара были такъ же чисты, какъ свтлая Рка жизни, показанная ангеломъ евангелисту, быстры, какъ тнь облака, съ кремнистыми порогами, которые цлый Божій день вели бесду съ небомъ. Тамъ водянымъ цвткомъ была лилія, здсь — ранункулъ.

Благодаря ли перемн воздуха или сознанію, что она попала въ новую обстановку, гд не было устремленныхъ на нее непріязненныхъ взоровъ, Тессъ почувствовала, что какая-то волшебная сила внезапно окрылила ее. Ея надежды слились вмст съ солнечнымъ свтомъ въ идеальную фотосферу, которая все больше и больше окружала ее, по мр того, какъ она шла легкою поступью на встрчу мягкому южному втру. Въ каждой струйк его ей слышался сочувственный голосъ, и въ каждомъ звук птичьимъ псенъ ей чудилась радостная всть.

За послднее время ея красота мнялась соотвтственно ея настроенію: то разцвтала, то меркла, смотря по тому, какого свойства были ея мысли, веселаго или серьезнаго. Одинъ день она бывала розовая и безукоризненно прекрасная, другой — блдная и трагичная. Когда она бывала розовая, это значило, что душа ея находится во власти не столь глубокихъ чувствъ, какъ когда она бывала блдная, ея боле совершенная красота совпадала съ мене возвышеннымъ состояніемъ духа, боле возвышенное состояніе духа — съ мене совершенною красотой. Теперь, когда она подставляла лицо ласковому дуновенію южнаго втра, оно сіяло самою безукоризненною въ физическомъ смысл прелестью.

Неотразимое, универсальное, автоматическое стремленіе къ счастью,— стремленіе, которымъ проникнута вся природа отъ низшихъ и до высшихъ существъ, наконецъ, всецло завладло ею. Вдь, она была еще такъ молода, ея умъ и чувства не успли вполн сложиться. Могло ли какое бы то ни было событіе оставить въ душ ея слдъ, который не допускалъ бы хоть временнаго забвенія?

И такимъ образомъ, жизненная энергія, благодарность и надежда все выше и выше поднимались въ ней. Она попыталась спть сперва одну, потомъ другую псню, но ни одна изъ нихъ не отвчала ея настроенію. Наконецъ, вспомнивъ о псалтыр, по которому такъ часто скользили глаза ея въ воскресную службу, когда она еще не вкусила отъ древа познанія, она запла: ‘Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, вс звзды свта… горы и вс холмы, дерева плодоносныя… птицы крылатыя… зври и всякій скотъ… цари земные и вс народы да хвалятъ имя Господа… Слава Его на земл и на небесахъ’.

Она вдругъ остановилась и прошептала: ‘Но, можетъ быть, я и теперь еще не знаю Господа, какъ должно’.

И, по всей вроятности, ея полубезсознательное славословіе было пантеистическимъ изліяніемъ въ монотеистическомъ фальцет. Женщины, жизнь которыхъ проходитъ преимущественно среди образовъ и силъ вншней природы, хранятъ въ душ несравненно большую долю языческой фантазіи своихъ отдаленныхъ предковъ, нежели приведенной въ систему религіи, усвоенной ихъ родомъ въ позднйшія времена. Тмъ не мене, Тессъ нашла хоть сколько-нибудь соотвтствующее выраженіе для своихъ чувствъ въ старинномъ ‘хвалите’, которое она привыкла лепетать съ младенческихъ лтъ, и этого было достаточно. Высокое удовлетвореніе, наполнявшее ее при мысли о столь элементарномъ начинаніи, какъ этотъ первый шагъ къ независимости, объяснялось ея дорбифильдскимъ темпераментомъ. Тессъ искренно желала идти по прямой стез, тогда какъ отецъ ея вовсе не думалъ объ этомъ, но она походила на него способностью довольствоваться непосредственными, незначительными успхами и отсутствіемъ стремленія къ тяжелымъ усиліямъ, цною которыхъ только и могло достаться столь жестоко испытанной судьбой семь, какъ нкогда могущественные д’Орбервили, ничтожное повышеніе на общественной лстниц.

Само собою разумется, что ее поддерживала почти нерастраченная энергія семьи ея матери и природная энергія ея молодости, возгорвшаяся съ новою силой посл горькаго опыта, такъ придавившаго ее на время. Отчего не сказать правду? Женщины сплошь и рядомъ способны переживать подобныя униженія, и, воспрянувъ духомъ, сызнова проникаются интересомъ къ тому, что ихъ окружаетъ. Пока есть жизнь, есть и надежда,— это убжденіе не до такой степени чуждо ‘обманутымъ’, какъ хотли бы уврить насъ нкоторые любезные теоретики.

И такъ, Тессъ Дорбифильдъ съ бодрымъ духомъ и съ жаждой жизни въ сердц спускалась все ниже и ниже по склонамъ Эгдона.

Теперь стало обнаруживаться рзкое различіе между двумя долинами-соперницами. Секретъ Блакмура всего ясне открывался съ окружавшихъ его высотъ, но, чтобы проникнуть въ тайну долины Большихъ Мызъ, надо было спуститься въ самую ея середину. Когда Тессъ совершила этотъ подвигъ, то очутилась на устланной дерномъ низменности, тянувшейся, насколько глазъ могъ охватить пространство, отъ восточнаго и до западнаго края горизонта.

Рка похитила съ боле возвышенныхъ мстностей и снесла по частямъ въ долину весь этотъ горизонтальный слой земли и теперь, истощенная, обмелвшая, тихо извивалась среди награбленной когда-то добычи.

Не совсмъ увренная насчетъ того, какой стороны ей держаться, Тессъ остановилась на обширной зеленой плоскости, точно муха на необозримомъ билліард, и столь же неинтересная для окружающей обстановки, какъ та же муха. Ея появленіе среди мирной долины произвело впечатлніе только на одинокую цаплю, которая, спустившись на землю, недалеко отъ тропинки, стояла теперь, вытянувъ шею, и смотрла на Тессъ.

Вдругъ со всхъ сторонъ низменности поднялся протяжный зовъ, повторившійся нсколько разъ:

— Уау! Уау! Уау!

Съ самаго дальняго восточнаго края и до самаго дальняго западнаго раздавались эти крики, сопровождаемые по временамъ лаемъ собаки. Это было не привтствіе долины по адресу прекрасной Тессъ, а просто-на-просто обычное возвщеніе, что настало время доить коровъ — половина пятаго, когда мызники начинаютъ ихъ загонять.

Рыжія и блыя коровы, находившіяся впереди и флегматически ожидавшія сигнала, столпились теперь и двинулись вс вмст къ постройкамъ на заднемъ план. Тессъ медленно послдовала за ними и вошла въ открытыя ворота, черезъ которыя прошли и он. Вокругъ загона тянулись длинные, крытые соломой навсы, ихъ скаты густо заросли ярко-зеленымъ мохомъ, а застрхи опирались на деревянные столбы. Между этими столбами были выстроены въ рядъ дойныя коровы. Солнце, опускаясь надъ этою терпливою толпой, бросало свои тни какъ разъ на внутреннюю стну загона. Такъ бросало оно ихъ каждый вечеръ на эти смиренныя фигуры, выдляя каждый контуръ съ такимъ же тщаніемъ, какъ еслибъ это были черты какой-нибудь придворной красавицы на стнахъ дворца, и срисовывая ихъ такъ же прилежно, какъ оно срисовывало въ былыя времена изображенія олимпійцевъ на мраморныхъ фасадахъ или профили Александра, Цезаря и Фараоновъ.

Въ стойлахъ помщались наимене спокойныя коровы, а смирныхъ доили обыкновенно посреди двора, гд теперь он и ожидали своей очереди,— все самыя отборныя дойныя коровы, какихъ рдко можно было встртить за предлами долины, да и въ ней самой-то не всегда, вскормленныя сочными весенними травами поемныхъ луговъ.

XVII.

Молочницы и работники собрались въ загонъ изъ своихъ коттэджей и изъ мызы одновременно съ возвращеніемъ коровъ съ пастбищъ, причемъ молочницы были въ высокихъ калошахъ не по случаю сырой погоды, а для того, чтобъ не запачкать башмаковъ о навозъ. Двушки помстились на свои табуреты о трехъ ножкахъ, повернувъ лицо въ сторону и опершись правою щекой о корову, и устремили задумчивый взглядъ на Тессъ, когда она показалась у входа. Работники, въ шляпахъ, надвинутыхъ на лобъ, смотрли внизъ и не замтили ея.

Одинъ изъ нихъ, дюжій мужчина среднихъ лтъ, длинная блая блуза котораго была тоньше и чище, чмъ у другихъ, а куртка подъ ней, очевидно, была куплена въ город, оказался самимъ хозяиномъ мызы. Его двойная роль рабочаго донльщика и маслобойщика — шесть дней въ недлю, а на седьмой почтеннаго прихожанина въ новой блестящей суконной пар, возсдавшаго въ церкви на фамильной скамь, была такъ характеристична, что подала поводъ къ слдующимъ виршамъ:

‘Онъ въ будни просто мызникъ Дикъ,

За то ужь въ праздникъ мистеръ Крикъ’.

Увидавъ Тессъ, которая остановилась на порог, онъ всталъ и пошелъ къ ней на встрчу.

Мызники бываютъ по большей части не въ дух въ часъ доенья, но случилось такъ, что мистеръ Крикъ былъ радъ новой работниц, такъ какъ наступила горячая пора въ его хозяйств, и поэтому обошелся съ двушкой привтливо, освдомился о здоровь ея матери и остальныхъ членовъ семьи, хотя сдлалъ это скоре изъ вжливости, потому что въ дйствительности онъ совершенно забылъ о существованіи м-съ Дорбифильдъ, пока письмо ея дочери не заставило его вспомнить объ этомъ факт.

— Какъ же, какъ же! Я отлично зналъ вашу матушку,— сказалъ онъ въ заключеніе.— И о свадьб ея я слышалъ. Тутъ у насъ по сосдству жила девяностолтняя старушка,— теперь она уже давнымъ-давно умерла,— такъ вотъ она говорила мн, что семья, въ которую ваша мать была выдана въ Блакмур, переселилась туда изъ нашихъ краевъ и принадлежала къ древнему знатному роду, который почти совсмъ исчезъ съ лица земли, хотя новыя поколнія объ этомъ и не слыхали. Но, Богъ мой, я то ужь, конечно, не обращалъ вниманія на росказни старухи.

— Да, это все пустое болтали,— сказала Тессъ.

Затмъ разговоръ принялъ исключительно дловой характеръ.

— Вдь, вы аккуратно будете доить ихъ, голубушка? Мн не очень-то пріятно было бы, если бы у нихъ въ эту пору года пропало молоко.

Она успокоила его на этотъ счетъ, и онъ внимательно оглядлъ ее. Тессъ съ самой осени почти не выходила изъ дому, и цвтъ лица сдлался у нея вслдствіе этого нжнымъ, какъ у барышни.

— А уврены ли вы, что выдержите нашу работу? Людямъ простымъ у насъ жить не плохо, но, вдь, мы, все-таки, не въ парникахъ живемъ.

Она объявила, что выдержитъ, и ея усердіе и рвеніе, казалось, завоевали его симпатію.

— Ну, я думаю, вы теперь не прочь выпить чашку чаю или перехватить чего-нибудь, а? Нтъ, не хотите? Ну, какъ знаете. Только, еслибъ я былъ на вашемъ мст, у меня совсмъ бы пересохло въ горл отъ такого длиннаго пути.

— Я сейчасъ же примусь доить, мн хочется скорй наладить,— сказала Тессъ.

Она хлебнула молока, чтобъ немножко освжиться, чмъ возбудила удивленіе и даже легкое негодованіе въ мызник Крик, который, очевидно, не допускалъ и мысли, что молоко можетъ быть пріятнымъ напиткомъ.

— Что-жь, коли оно вамъ не противно, пейте сколько душ угодно,— снисходительно сказалъ онъ, поддерживая подойникъ, изъ котораго она пила.— У меня его вотъ ужь сколько лтъ ни капли во рту не было. Мн эта дрянь точно свинецъ на желудокъ ложится. Начните-ка вотъ съ этой,— прибавилъ онъ, указывая на ближайшую корову.— Положимъ, она довольно-таки упрямая. У насъ, какъ и у всхъ, есть упрямыя и смирныя. Ну, да вы скоро ихъ разберете.

Когда Тессъ перемнила шляпу на чепчикъ, услась на табуретку возл коровы, и молоко стало брызгами стекать изъ-подъ ея рукъ въ подойникъ, ей показалось, что она дйствительно заложила новый фундаментъ своему будущему. Это убжденіе привело ее въ ясное состояніе духа, пульсъ ея сталъ биться ровне, и она ршилась немножко оглядться вокругъ себя.

Допльщики образовали цлый батальонъ мужчинъ и женщинъ, первые работали надъ упрямыми коровами, вторыя — надъ боле добродушными. Мыза была изъ самыхъ обширныхъ. Всего-на-всего въ хозяйств Крика находилось сто слишкомъ дойныхъ коровъ, и шестерыхъ или восьмерыхъ, самыхъ упрямыхъ, хозяинъ доилъ собственноручно, если только не былъ въ отъзд.

Посл того, какъ Тессъ устроилась возл своей коровы, разговоры въ загон смолкли на время, никакіе посторонніе звуки не нарушали журчанія, съ которымъ молочныя струйки устремлялись въ подойники, кром случайныхъ окликовъ, обращенныхъ къ той или другой коров, съ тмъ, чтобъ заставить ее повернуться или стоять смирно. И жестовъ нельзя было никакихъ замтить, только руки доильщиковъ мрно поднимались и опускались, да коровы помахивали хвостами. Такъ продолжали работать эти люди, замкнутые среди широкаго, плоскаго луга, разстилавшагося по обоимъ склонамъ долины, ровнаго ландшафта, сложившагося изъ старинныхъ, давно позабытыхъ ландшафтовъ, безъ сомннія, весьма не похожихъ по своему характеру на тотъ, который они представляли теперь.

— Сдается мн,— заговорилъ мызникъ, быстро вставъ изъ-подъ коровы, которую онъ только что выдоилъ, и направляясь съ трехногою табуреткой въ одной рук и съ подойникомъ въ другой къ слдующей упрямиц,— сдается мн, что сегодня он даютъ меньше молока, чмъ все это время. Честное слово, если Моргунья начнетъ такъ капризничать, то къ середин лта ее хоть не дои.

— Это оттого, что у насъ новая работница,— сказалъ Джонатанъ Кэль.— Мн и раньше случалось примчать это.

— Правда. Можетъ быть, это и есть причина. Я объ этомъ не подумалъ.

— Я слыхала, что тогда молоко бросается у нихъ въ рога,— промолвила одна изъ молочницъ.

— Ну, что до этого, — съ сомнніемъ возразилъ мызникъ Крикъ, какъ будто признавая, что даже колдовству положены извстные предлы законами анатоміи,— я не берусь утверждать, что оно бросается у нихъ въ рога, ршительно не берусь. Но такъ какъ безрогія коровы точно такъ же удерживаютъ молоко, какъ и рогатыя, то я не совсмъ согласенъ съ этимъ. А знаешь ли ты, Джонатанъ, загадку насчетъ безрогихъ коровъ? Отчего безрогія коровы даютъ въ годъ меньше молока, чмъ рогатыя?

— Вотъ ужь не знаю,— вмшалась молочница.— Отчего же?

— Оттого, что ихъ меньше, чмъ рогатыхъ,— сказалъ мызникъ.— А сколько ни говори, эти проказницы ныньче положительно удерживаютъ молоко. Вотъ что, други, надо намъ затянуть псенку, только этимъ и можно горю помочь.

На мызахъ въ этихъ краяхъ часто прибгаютъ къ пснямъ, какъ къ своего рода заклинанію, когда коровы удерживаютъ обычную дань, и вслдъ за предложеніемъ Крика въ загон раздался хоръ доильщиковъ. Правда, пли они совершенно дловымъ тономъ и безъ особеннаго воодушевленія, такъ какъ, по ихъ твердому убжденію, псня должна была уже сама по себ оказать желаемое дйствіе. Когда они пропли длинную зловщую балладу объ убійц, который боялся спать въ темнот, потому что ему мерещилось адское пламя, одинъ изъ мужчинъ сказалъ:

— Очень ужь духъ захватываетъ, когда поешь нагнувшись.

— Вамъ бы взять вашу арфу, сэръ, хотя, положимъ, скрипка не въ примръ лучше.

Тессъ, слышавшая эти слова, подумала, что они были обращены къ хозяину, но она ошиблась. Изъ-за спины одной изъ бурыхъ коровъ въ стойлахъ глухо раздалось въ отвтъ: ‘Почему такое?’ Это сказалъ одинъ доильщикъ, котораго она только теперь замтила.

— Что и говорить! Лучше скрипки ничего быть не можетъ,— подхватилъ мызникъ.— Мн только думается, что быки чувствительне къ музык, чмъ коровы, такъ мн, по крайней мр, замчать приходилось. Тутъ у насъ по близости, въ Мелльсток, жилъ старикъ, звали его Вильямъ Дьюи. Онъ еще былъ изъ той семьи, что промышляла подвозомъ рыбы въ нашей сторон,— помнишь, Джонатанъ? Я этого человка зналъ въ лицо, какъ родного брата, можно сказать. Ну, такъ вотъ, разъ въ свтлую лунную ночь, онъ возвращался домой со свадьбы, гд игралъ на скрипк, и, чтобы сократить путь, вздумалъ перерзать лежавшее по дорог поле, на которомъ въ это самое время пасся быкъ. Быкъ завидлъ Вильяма и погнался за нимъ, опустивъ рога. Вильямъ опрометью бросился отъ него, и хоть онъ выпилъ самую малость, если принять въ разсчетъ, что онъ пировалъ на свадьб, и у людей зажиточныхъ, но все-жь онъ чувствовалъ, что у него не хватитъ силъ добжать до загородки и перелзть черезъ нее, чтобы спастись. Вотъ страхъ и внушилъ ему счастливую мысль:-вытащилъ онъ на бгу свою скрипку и давай играть жигу, обернувшись лицомъ къ быку. Быкъ присмирлъ, остановился и сталъ смотрть въ упоръ на Вильяма, а тотъ играетъ себ да играетъ, и видитъ, наконецъ, что на морд быка мелькнуло что-то врод улыбки. Но какъ только Вильямъ пересталъ играть и повернулся, чтобы перескочить черезъ заборъ, и быкъ пересталъ улыбаться и уставился въ Вильяма рогами. Что тутъ подлаешь? Волей-неволей ему пришлось обернуться и опять заиграть, а было только три часа ночи, и онъ зналъ, что еще долго никто не пройдетъ этою дорогой, и такъ онъ, бдняга, измучился, и такого страха натерплся, что не дай Господи. Такъ и пропиликалъ онъ часовъ до четырехъ, совсмъ изъ силъ выбился и говоритъ самъ себ: ‘Теперь между мной и вчнымъ спасеніемъ всего лишь одна псня осталась. Если Богъ не придетъ мн на помощь, то мн ужь не сдобровать’. И вдругъ онъ вспомнилъ, какъ на его глазахъ въ канунъ Рождества, въ самую полночь, скотина становилась на колни. Хоть тогда было и не Рождество, но ему пришло въ голову одурачить быка. Онъ и заигралъ рождественскую пснь, и что-жь бы вы думали? Быкъ спроста и опустился на колни, точь-въ-точь, какъ въ канунъ Рождества. Какъ только Вильямъ увидалъ, что его рогатый пріятель лежитъ на земл, онъ пустился бжать отъ него, какъ такса, и преблагополучно перескочилъ черезъ заборъ, прежде еще чмъ молящійся быкъ усплъ подняться на ноги и погнаться за нимъ. Вильямъ говаривалъ, что частенько видалъ, какъ люди строятъ глупыя рожи, но никогда еще не видывалъ такой глупой рожи, какую состроилъ этотъ быкъ, когда понялъ, что надъ его благочестивыми чувствами подшутили и что о рождественской ночи и помину нтъ… Да, Вильямъ Дьюи, такъ его звали, и я могу досконально сказать, гд его похоронили на Мелльстокскомъ кладбищ, какъ разъ между вторымъ тисомъ и свернымъ крыломъ церкви.

— Любопытная исторія! Она переноситъ воображеніе въ средніе вка, когда вра еще жила среди людей.

Это замчаніе, довольно странно прозвучавшее среди данной обстановки, было невнятно сдлано доильщикомъ, скрывавшимся за бурою коровой.

Разскащикъ заподозрилъ въ немъ недовріе къ его повствованію.

— Хотите — врьте, сэръ, хотите — нтъ, а только это сущая правда. Я отлично зналъ Вильяма Дьюи.

— О, я нисколько не сомнваюсь въ этомъ!— отвтилъ все тотъ же голосъ изъ-за бурой коровы.

Такимъ образомъ Тессъ невольно обратила вниманіе на собесдника хозяина, котораго она, однако, не могла разглядть, такъ какъ онъ совсмъ уткнулся головой въ бокъ коровы. Ее удивило, что даже самъ мызникъ называетъ его ‘сэръ’, но объяснить это себ она не могла: онъ такъ долго оставался за коровой, что другой за это время усплъ бы выдоить цлую тройку, и порой бормоталъ что-то себ подъ носъ, какъ бы досадуя на то, что работа у него не спорится.

— Помягче, сэръ, помягче,— сказалъ мызникъ,— тутъ дло не въ сил, а въ сноровк.

— Я тоже нахожу это,— сказалъ тотъ, поднявшись, наконецъ, и вытягивая руки.— Но, какъ бы то ни было, я, кажется, покончилъ съ ней, хотя у меня вс пальцы разболлись.

Теперь Тессъ получила возможность разсмотрть его съ головы до ногъ. Онъ былъ въ обыкновенной блой блуз и кожаныхъ панталонахъ, которыя надваютъ мызники, собираясь доить коровъ, его сапоги были запачканы навозомъ, но этимъ и ограничивался весь его мстный колоритъ. За этимъ скрывалось что-то благовоспитанное, сдержанное, утонченное, меланхолическое,— что-то, длавшее его непохожимъ на другихъ.

Но подробности его вншности стушевались на время для Тессъ передъ нежданнымъ открытіемъ: черты этого человка оказались ей знакомы. Тяжелыя событія, пережитыя ею за послдніе годы, заслонили на минуту въ ея памяти тотъ день, когда она его видла, но вдругъ словно молнія озарила ее, и ей вспомнился прохожій, принявшій участіе въ танцахъ на клубномъ праздник въ Марлетт. Да, это былъ тотъ самый незнакомецъ, явившійся неизвстно откуда, танцевавшій съ другими, но только не съ нею, презрительно прошедшій мимо нея и затмъ отправившійся дальше со своими друзьями.

Волна воспоминаній, нахлынувшая на нее, вызвала въ ней минутную тревогу, какъ бы молодой человкъ, узнавъ ее въ свою очередь, не открылъ такъ или иначе ея грустной исторіи. Но страхъ ея исчезъ, когда она убдилась, что при вид ея въ немъ не проснулось ни малйшаго отголоска прошлаго. Мало-по-малу она замтила, что со времени ихъ первой и единственной встрчи его взглядъ сдлался боле вдумчивымъ, а лицо украсилось изящными усами и бородкой самаго нжнаго соломеннаго цвта, постепенно переходившаго въ густой каштановый оттнокъ. Подъ полотняною блузой на немъ была темная плисовая куртка, блая крахмальная рубашка и штиблеты. Еслибъ не костюмъ допльщика, никто не догадался бы, кто онъ такой. Съ одинаковою вроятностью его можно было принять за эксцентрическаго землевладльца и за образованнаго поселянина съ замашками джентльмена. Что онъ новичокъ въ молочномъ хозяйств, это Тессъ поняла сразу, увидвъ, сколько времени онъ провозился съ одною коровой.

Между тмъ, многія изъ молочницъ, посматривая на новую товарку, говорили другъ другу: ‘Какая она хорошенькая!’ И въ ихъ словахъ была доля неподдльнаго великодушія и восхищенія, хотя чувствовалась и слабая надежда, что слышавшіе ихъ опровергнутъ этотъ отзывъ, что было бы, строго говоря, вполн справедливо, такъ какъ слово ‘хорошенькая’ далеко не точно опредляло ту прелесть, которая поражала взоры въ Тессъ. Кончивъ доить коровъ, вс направились къ мыз, гд м-съ Крикъ, супруга мызника, слишкомъ респектабельная для того, чтобы принимать участіе въ этой работ и носившая лтомъ толстыя шерстяныя платья только потому, что молочницы носили ситцевыя, присматривала за скопами и за домашнимъ обиходомъ.

Только дв или три работницы спали на ферм, прочіе расходились вечеромъ по своимъ домамъ. За ужиномъ Тессъ не видала страннаго доильщика, подвергшаго критик разсказъ хозяина, и не имла времени разспросить о немъ товарокъ, такъ какъ остальную часть вечера занялась устройствомъ своего уголка въ общей спальн. Это была большая комната надъ самою молочной, футовъ въ тридцать длины, тутъ же стояли кровати трехъ другихъ работницъ, жившихъ въ дом. Вс он были цвтущія молодыя двушки и, за исключеніемъ одной, вс были старше Тессъ. Къ вечеру она почувствовала такое утомленіе, что какъ легла, такъ и заснула.

Но ближайшая сосдка Тессъ долго не могла уснуть и настойчиво продолжала передавать ей различныя подробности изъ строя здшней жизни. Ея шепотомъ произносимыя рчи сливались съ ночными тнями, и въ отуманенномъ мозгу Тессъ складывалось представленіе, будто он порождаются мракомъ, среди котораго разлетались.

— Мистеръ Энджель Клэръ, тотъ, что учится доить и играетъ на арф, рдко разговариваетъ съ нами. Онъ пасторскій сынъ и слишкомъ занятъ своими мыслями, чтобъ обращать вниманіе на двушекъ. Онъ ученикъ хозяина, изучаетъ сельское хозяйство и хочетъ стать фермеромъ. Сперва онъ учился овцеводству на другой ферм, а теперь учится молочному хозяйству… Да, онъ настоящій джентльменъ. Его отецъ — преподобный мистеръ Клэръ въ Эмминстер, за много миль отсюда.

— Ахъ, я слыхала о немъ,— сказала Тессъ, очнувшись отъ сна.— Вдь онъ, кажется, очень строгій священникъ.

— Да, да, самый строгій во всемъ Уэссекс, какъ говорятъ. Мн сказывали, что по всей округ только онъ одинъ остался вренъ Низкой церкви, вс другіе принадлежатъ къ той, что называется Высокой. И вс его сыновья,.кром нашего мистера Клэра, тоже пошли въ священники.

Тессъ на этотъ разъ не полюбопытствовала узнать, почему здшній мистеръ Клэръ не попалъ въ пасторы, какъ его братья. Мало-по-малу она снова погрузилась въ сонъ, и шепотъ разскащицы сталъ смутно доноситься до нея вмст съ запахомъ сыровъ изъ смежной кладовой и мрнымъ капаньемъ сыворотки изъ-подъ пресса внизу.

XVIII.

Энджель Клэръ встаетъ изъ прошлаго не совсмъ отчетливою фигурой, но съ критическими нотами въ голос, съ долгимъ, пристальнымъ и пытливымъ взглядомъ, съ измнчивыми линіями рта, пожалуй, слишкомъ маленькаго и черезъ-чуръ тонко очерченнаго для мужчины, хотя по временамъ нижняя губа принимаетъ такой твердый изгибъ, что исключаетъ всякое предположеніе о нершительности.

Тмъ не мене, что-то туманное, мечтательное, неустановившееся въ его осанк и взор заставляло видть въ немъ человка, не имвшаго вполн опредленныхъ цлей и плановъ относительно своего матеріальнаго будущаго.

Онъ былъ младшимъ сыномъ бднаго пастора на другомъ конц графства и, перебывавъ уже на нсколькихъ фермахъ, пріхалъ на мызу Тальботэйсъ съ намреніемъ провести здсь полгода въ качеств ученика, такъ какъ хотлъ пріобрсти практическій навыкъ въ различныхъ отрасляхъ фермерскаго дла, съ тмъ, чтобъ отправиться потомъ въ колоніи или арендовать ферму въ Англіи, смотря по обстоятельствамъ.

Вступленіе молодого человка въ ряды агрономовъ и скотоводовъ было и для него самого, и для его близкихъ совершенно неожиданнымъ поворотомъ въ его карьер.

Мистеръ Клэръ старшій, первая жена котораго умерла, оставивъ ему дочь, женился вторично уже въ немолодыхъ годахъ. Отъ второго брака у него было три сына и изъ нихъ только одинъ Энджель, утха его старости, не получилъ академическаго образованія, хотя съ самыхъ раннихъ лтъ подавалъ такія блестящія надежды, что, казалось, долженъ былъ бы сдлаться украшеніемъ любого университета.

Года за три до появленія Энджеля на клубномъ праздник въ Марлотт, когда онъ уже вышелъ изъ школы и подготовлялся дома къ Кембриджу, въ пасторат была получена посылка отъ мстнаго книгопродавца, адресованная на имя преподобнаго Джемса Клэра. Когда викарій вскрылъ ее и въ ней оказалась книга, онъ прочелъ нсколько страницъ, а затмъ вскочилъ съ мста и, сунувъ книгу подъ мышку, устремился прямо въ магазинъ.

— Что это вамъ вздумалось прислать мн эту книгу?— спросилъ онъ рзкимъ тономъ.

— Она выписана на ваше имя, сэръ.

— Только не мной и не моими домашними. Я счастливъ, что могу заявить это.

Содержатель магазина справился съ книгой заказовъ.

— Ахъ, это ошибка въ адрес! Книгу выписалъ мистеръ Энджель Клэръ, ему и надо было послать ее.

Мистеръ Клэръ застоналъ, точно ему нанесли ударъ. Онъ возвратился домой, блдный, растерянный, и позвалъ Энджеля въ свой кабинетъ.

— Взгляни-ка на эту книгу, мои мальчикъ,— сказалъ онъ.— Что теб извстно о ней?

— Я ее выписалъ,— просто отвтилъ Энджель.

— Для чего?

— Чтобъ прочитать ее.

— Какъ можешь ты только думать объ этомъ?

— Какъ могу я думать? Да, вдь, это система философіи. Трудно найти боле нравственное и даже боле религіозное сочиненіе.

— Нравственное, положимъ, я этого не отрицаю. Но религіозное!… И кто же говоритъ это? Ты, будущій служитель алтаря!

— Разъ ты ужь поднялъ этотъ вопросъ, отецъ,— началъ сынъ съ тревожною думой на лиц,— то я долженъ сказать теб, что не пойду въ священники. Я люблю церковь и всегда буду горячо любить ее. Нтъ въ мір учрежденія, къ исторіи котораго я питалъ бы боле глубокое удивленіе, но совсть не позволяетъ мн сдлаться ея служителемъ: я не могу подчиниться гнету преданія, которымъ она сковываетъ умы.

Прямолинейный и простодушный викарій никогда не допускалъ и мысли, что его собственная плоть и кровь можетъ придти къ такимъ взглядамъ. Онъ былъ пораженъ, возмущенъ, ошеломленъ. А если Энджель не хочетъ быть священникомъ, къ чему же тогда посылать его въ Кембриджъ? Университетъ, какъ ступень къ чему-либо другому, помимо посвященія въ духовный санъ, представлялся ему предисловіемъ безъ книги. Онъ былъ не только религіозный, но искренно набожный, твердо врующій человкъ, въ старинномъ, восторженномъ дух евангелической школы. Онъ попытался подйствовать на сына доводами, увщаніями, просьбами.

— Нтъ, отецъ, я не могу быть пасторомъ при настоящемъ положеніи длъ,— сказалъ Энджель.— Вс мои стремленія въ вопросахъ религіи направлены къ пересозданію, къ ‘измненію колеблемаго, какъ сотвореннаго, чтобы пребыло непоколебимое’, какъ гласитъ твое любимое ‘Посланіе къ евреямъ’.

Отецъ такъ огорчился, что Энджелю было больно смотрть на него.

— Зачмъ же мы съ твоею матерью во всемъ себ отказываемъ и копимъ деньги, чтобы дать теб университетское образованіе, если ты не хочешь употребить его въ честь и славу Божію?— твердилъ пасторъ.

— Но отчего же не употребить его въ честь и славу человка, отецъ?

Еслибъ юноша продолжалъ настаивать, ему, можетъ быть, и удалось бы поступить въ Кембриджъ, наравн съ братьями. Но взглядъ викарія на этотъ разсадникъ знанія, какъ на переходную ступень къ духовному сану, былъ у него фамильною традиціей, глубоко укоренившеюся въ его ум. Энджелю казалось, что дальнйшія попытки съ его стороны поколебать этотъ взглядъ были бы равносильны намренію завладть не по праву священнымъ залогомъ, въ прямой ущербъ его благочестивымъ родителямъ, которые, какъ далъ ему понять отецъ, были вынуждены во многомъ урзывать себя, чтобы только осуществить свою мечту и дать одинаковое образованіе всмъ сыновьямъ.

— Ну, что-жь, я обойдусь безъ Кембриджа,— сказалъ, наконецъ, Энджель.— Я чувствую, что не имю права поступать туда при данныхъ обстоятельствахъ.

Результаты этого ршительнаго разговора не замедлили обнаружиться. Юноша проводилъ годъ за годомъ въ отрывочныхъ занятіяхъ, переходя отъ одной науки къ другой, онъ началъ проявлять пренебреженіе къ общественнымъ формамъ и правиламъ, сталъ все больше и больше презирать сословныя и имущественныя различія. Даже ‘добрая старинная семья’ не имла для него привлекательности, если въ ея представителяхъ не замчалось энергическихъ и смлыхъ начинаній. Но за то, похавъ разъ въ Лондонъ, чтобы посмотрть, что длается на свт, онъ, въ противовсъ этимъ суровымъ взглядамъ, совсмъ потерялъ голову и чуть не попалъ окончательно въ сти одной женщины, гораздо старше его, хотя, по счастью, это приключеніе не успло оставить въ немъ глубокихъ слдовъ.

Привычка къ деревенскому уединенію породила въ немъ непреодолимое, почти безразсудное отвращеніе къ современной городской жизни и закрыла ему доступъ къ успхамъ, какихъ онъ могъ бы достигнуть въ той или другой свтской профессіи, разъ что духовная оказалась для него неосуществимою. Но за что нибудь надо было приняться, и такъ какъ одинъ изъ его знакомыхъ очень удачно устроился фермеромъ въ колоніяхъ,ти Энджель и подумалъ, что этотъ примръ можетъ вывести его на прямую дорогу. Фермерство въ колоніяхъ, въ Америк или на родин, но, во всякомъ случа, лишь посл того, какъ онъ хорошо освоится съ этимъ дломъ, основательно изучивъ его на практик,— вотъ та карьера, которая, по всей вроятности, дастъ ему независимость и не потребуетъ отъ него въ жертву того, что онъ цнилъ выше матеріальныхъ благъ,— интеллектуальной свободы.

Такимъ образомъ, двадцати шести лтъ, Энджель Клэръ очутился на ферм Тальботэйсъ, и такъ какъ по близости не было дома, гд онъ могъ бы найти себ удобное помщеніе, то мызникъ принялъ его къ себ въ нахлбники.

Его комната представляла громадный мезонинъ, тянувшійся надъ фермой во всю ея длину. Проникнуть въ него можно было только по лстниц изъ сырни, и пока Энджель не пріхалъ и не выбралъ его своимъ убжищемъ, онъ долгое время оставался необитаемъ. Здсь Клэру былъ полный просторъ. Одинъ конецъ комнаты былъ отдленъ драпировкой, за которой стояла кровать, а другая половина, незатйливо меблированная, служила кабинетомъ, и позднимъ вечеромъ, разойдясь по своимъ угламъ, домочадцы мызника часто слышали, какъ пасторскій сынъ ходилъ взадъ и впередъ по мезонину.

Сначала Энджель проводилъ все свободное время наверху, много читалъ или наигрывалъ на старой арф, купленной на аукціон. Но вскор онъ счелъ боле интереснымъ заняться изученіемъ человческой природы, участвуя въ общихъ трапезахъ внизу, въ обширной столовой, вмст съ мызникомъ и его женой, работницами и работниками, которые вс вмст составляли весьма оживленную компанію.

Къ своему великому удивленію, Клэръ сталъ мало-по-малу находить истинное удовольствіе въ этомъ обществ. Условные поселяне, созданные его воображеніемъ и олицетворявшіеся въ жалкомъ простофил, извстномъ подъ именемъ Годжа {Годжъ (Hodge) — коллективное прозвище англійскаго крестьянина, подобно тому, какъ Джонъ Буль обозначаетъ типическаго англичанина, Томъ Аткинсъ — типическаго англійскаго солдата.}, въ нсколько дней исчезли безъ слда. При ближайшемъ знакомств Годжа вовсе не оказалось. Правда, что вначал, когда у Энджеля Клэра было еще свжо впечатлніе только что покинутой имъ среды, новые друзья казались ему нсколько странными. Садиться за общій столъ съ ними представлялось ему первое время унизительнымъ. Взгляды, мннія рабочихъ казались ему отсталыми и неинтересными. Но, живя здсь изо дня въ день, онъ, благодаря своей проницательности, сталъ мало-по-малу усматривать новую картину въ этомъ зрлищ. Хотя вншней перемны не произошло никакой, но монотонность уступила мсто разнообразію. По мр того, какъ Клэръ ближе знакомился съ хозяиномъ и его домашними, съ его работниками и работницами, вс они стали дифференцироваться, какъ въ химическомъ процесс. Ему припоминалось изреченіе Паскаля: ‘Чмъ человкъ умне, тмъ больше онъ находитъ оригинальныхъ людей. Люди ограниченные не находятъ различія между людьми’. Типическій и неизмнный Годжъ пересталъ существовать для него. Онъ распался на множество разнообразныхъ индивидуумовъ, на множество существъ съ неодинаковыми умами, безконечныхъ въ своемъ различіи: счастливыхъ, безмятежныхъ и печальныхъ, остроумныхъ чуть не до геніальности и тупыхъ, легкомысленныхъ и строгихъ,— на множество людей, имвшихъ свои личныя мннія другъ о друг, способныхъ хвалить или осуждать другъ друга, забавляться или печалиться при созерцаніи чужихъ слабостей или пороковъ, — людей, изъ которыхъ каждый шелъ своимъ собственнымъ индивидуальнымъ путемъ по стез, ведущей къ смерти и праху.

Неожиданно для самого себя, Энджель полюбилъ жизнь на вольномъ воздух ради нея самой и ради того, что она ему доставляла, независимо отъ ея отношенія къ его предполагаемой карьер. Онъ освободился въ значительной степени отъ хронической меланхоліи, овладвающей цивилизованными расами по мр того, какъ падаетъ вра въ благодтельную высшую силу. Впервые посл многихъ лтъ онъ нашелъ возможнымъ читать то, къ чему влекли его собственные вкусы, не стараясь набить себ голову знаніями, необходимыми для опредленной профессіи, такъ какъ т немногія руководства по сельскому хозяйству, которыя онъ считалъ полезнымъ изучить, отнимали у него очень мало времени.

Онъ отдалился отъ прежней обстановки и увидалъ нчто новое въ жизни и въ человчеств. Затмъ онъ близко изучилъ здсь многія явленія, которыя прежде были лишь смутно знакомы ему,— времена года съ ихъ несходными характерами, темпераментъ утра и вечера, ночи и полудня, различныя настроенія втра, теченіе водъ и облаковъ, жизнь деревьевъ и травъ, онъ сроднился съ тнями и безмолвіемъ спящей природы, съ блуждающими огнями, созвздіями и голосами неодушевленныхъ предметовъ.

——

Раннимъ утромъ было еще настолько свжо, что огонь въ камин оказывался далеко не лишнимъ во время завтрака.

Энджель Клэръ, уступая настоянію м-съ Крикъ, утверждавшей, что онъ слишкомъ большой баринъ, чтобы завтракать за общимъ столомъ, помщался обыкновенно въ просторномъ углу возл печки, а его приборъ ставился возл него на подставку, привинченную къ стн. Свтъ изъ большихъ, широкихъ оконъ, напротивъ него, заглядывалъ въ его пріютъ и, въ соединеніи съ холодновато-синимъ пламенемъ камина, давалъ ему полную возможность читать, если ему хотлось. Между нимъ и окномъ находился столъ, за которымъ сидли хозяева и рабочіе, и ихъ жующіе профили отчетливо вырисовывались на фон оконныхъ стеколъ. Позади была молочная и черезъ отворенную дверь виднлись прямоугольные ушаты, наполненные до краевъ парнымъ молокомъ. На противуположномъ конц работала большая маслобойка, а въ окно можно было видть и лошадь, приводившую машину въ движеніе. Погоняемая мальчикомъ, она уныло ходила вокругъ.

Первые дни посл того, какъ Тессъ появилась на мыз, Клэръ, погруженный въ чтеніе какой-нибудь книги, какого-нибудь журнала или музыкальной пьесы, только что полученныхъ съ почты, почти не замчалъ ея присутствія за столомъ. Она говорила такъ мало, а другія работницы были такія болтушки, что среди общаго говора онъ не различалъ новыхъ звуковъ, тмъ боле, что имлъ привычку пренебрегать деталями проходившихъ передъ нимъ сценъ ради общаго впечатлнія. Но какъ-то разъ, когда онъ заучивалъ на память одну изъ своихъ музыкальныхъ партитуръ и силою воображенія заставлялъ себя слышать мотивъ, онъ вдругъ задумался и тетрадь выпала у него изъ рукъ и покатилась къ камину. Онъ смотрлъ, какъ горли полнья, какъ пламя кружилось вверху въ своей предсмертной пляск, и ему казалось, будто оно кружится въ тактъ мелодіи, раздававшейся въ его голов, онъ смотрлъ и на болтавшіеся каминные крючья, густо облпленные сажей, которая трепетала подъ тотъ же напвъ, и на пустой до половины котелокъ, составлявшій визгливый аккомпаниментъ. Разговоръ за столомъ сталъ постепенно сливаться съ этимъ фантастическимъ оркестромъ и, наконецъ, Клэръ подумалъ: ‘Какой нжный голосокъ у одной изъ этихъ двушекъ! Это, вроятно, новая работница’.

Онъ оглянулся на Тессъ, сидвшую вмст съ другими.

Она не смотрла на него. Впрочемъ, благодаря его продолжительному молчанію, объ его присутствіи почти забыли.

— Насчетъ привидній я ничего не знаю,— говорила Тессъ,— но я знаю, что мы можемъ заживо заставить свою душу выйти изъ тла.

Мызникъ обернулся къ ней съ набитымъ ртомъ, глаза его выражали серьезное недоумніе, ножъ и вилка, которые онъ держалъ въ рукахъ, перпендикулярно упирались въ столъ, точно основаніе вислицы.

— Какъ такъ? Неужели вы правду говорите, голубушка?— сказалъ онъ.

— Въ этомъ легко убдиться, — продолжала Тессъ.— Стоитъ только лечь ночью на траву и смотрть прямо вверхъ на какую-нибудь большую блестящую звзду… и если вы не будете отрывать отъ нея глазъ, то скоро почувствуете, что находитесь за сотни и тысячи миль отъ вашего тла и что вамъ его вовсе и не нужно.

Мызникъ перевелъ свой пристальный взглядъ съ молодой двушки на жену.

— Вотъ такъ чудныя вещи! Что ты на это скажешь, Христіана? Подумать только, сколько миль я исходилъ по ночамъ за послднія тридцать лтъ, и когда за тебя сватался, и когда отправлялся въ городъ по дламъ, да за докторомъ, да за сидлкой, и никогда до сихъ поръ я объ этомъ и понятія не имлъ!

Вс присутствующіе, въ томъ числ и ученикъ мистера Крика, взглянули на Тессъ съ любопытствомъ. Она покраснла и, равнодушно промолвивъ, что это просто ея фантазія, опять принялась за завтракъ.

Клэръ продолжалъ наблюдать за ней. Она скоро покончила съ дой и, почувствовавъ на себ взглядъ молодого человка, начала чертить указательнымъ пальцемъ по скатерти какіе-то воображаемые узоры съ пугливымъ ощущеніемъ зврка, замтившаго, что за нимъ слдятъ.

‘Что за истинная дочь природы эта двушка!’ — подумалъ про себя Энджель.

И, вглядвшись внимательне въ ея черты, онъ увидалъ въ нихъ что-то знакомое, что-то такое, что мгновенно перенесло его въ радостное, беззаботное прошлое, когда необходимость раздумывать о будущемъ не омрачала еще его горизонта. Онъ пришелъ къ заключенію, что видлъ раньше это лицо, но гд именно, онъ не могъ вспомнить. Вроятно, это была какая-нибудь случайная встрча во время одной изъ его сельскихъ экскурсій.

Самъ по себ этотъ фактъ не возбудилъ въ немъ большого интереса, но все же съ тхъ поръ, всякій разъ, какъ ему приходило желаніе полюбоваться симпатичнымъ женственнымъ образомъ, взоръ его невольно обращался къ Тессъ, минуя другихъ хорошенькихъ двушекъ.

XIX.

Обыкновенно коровъ доили какъ попало, не длая между ними выбора. Но нкоторыя коровы выказываютъ особенную любовь къ извстнымъ рукамъ и иногда доводятъ свое пристрастіе до того, что ршительно отказываются стоять предъ кмъ бы то ни было, кром своихъ любимцевъ, и безцеремонно опрокидываютъ подойники чужихъ.

Мызникъ Крикъ считалъ нужнымъ идти наперекоръ этимъ симпатіямъ и антипатіямъ, постоянно назначая новыхъ коровъ каждому доильщику, такъ какъ, въ случа ухода съ фермы какого-нибудь работника или работницы, онъ очутился бы въ крайне затруднительномъ положеніи. Но личные виды двушекъ находились въ прямомъ противорчіи съ правиломъ хозяина и каждая изъ нихъ, подбирая ежедневно тхъ восьмерыхъ или десятерыхъ коровъ, къ которымъ уже успла привыкнуть, достигала этимъ того, что работа шла у нея удивительно легко, безъ всякихъ почти усилій.

Тессъ, какъ и ея товарки, не замедлила открыть, какія именно коровы предпочитали ея способъ манипуляціи и, такъ какъ пальцы ея сдлались нжны вслдствіе долгаго пребыванія въ четырехъ стнахъ за послдніе годы, то она не прочь была бы пойти на встрчу склонности, которую проявляли въ этомъ отношеніи коровы. Изъ ста пяти дойныхъ коровъ, бывшихъ на мыз, особенно восемь: Пышка, Фантазія, Гордячка, Туманна, Старая Красотка, Молодая Красотка, Чистянка и Крикунья — такъ охотно давались ей въ руки, что доить ихъ не стоило ей почти никакого труда. Зная, однако, каковы взгляды мызника на этотъ счетъ, она добросовстно старалась брать коровъ, по мр того, какъ он подходили, кром самыхъ упрямыхъ, съ которыми еще не въ силахъ была ладить.

Но вскор она замтила удивительное совпаденіе между тмъ порядкомъ, въ которомъ стояли коровы, и своими собственными желаніями и, наконецъ, ршила, что это размщеніе не можетъ быть дломъ случая. За послднее время ученикъ мызника помогалъ загонять коровъ и на пятый или шестой разъ Тессъ обернулась къ нему съ лукавымъ вопросомъ въ глазахъ:

— Мистеръ Клэръ, это вы такъ разставили коровъ?— сказала она, красня, и при этомъ обвиненіи верхняя губа ея противъ ея воли сложилась въ улыбку, тогда какъ нижняя осталась строго-неподвижной.

— Да разв это не все равно?— сказалъ онъ.— Вдь, вы же. не уйдете съ мызы и будете постоянно доить ихъ.

— Вы думаете? Я надюсь, что останусь здсь, но какъ я могу знать это?

Потомъ она спохватилась, что онъ, не подозрвая, какія важныя причины заставили ее искать этого уединенія, могъ ложно истолковать ея слова. Она сказала ихъ такъ горячо, какъ будто его присутствіе было однимъ изъ факторовъ въ ея желаніи. Эта мысль такъ встревожила и взволновала ее, что въ сумерки, когда были кончены вс работы, она отправилась одна бродить по саду, продолжая осыпать себя упреками за то, что поступила такъ опрометчиво и дала понять мистеру Клэру, что его вниманіе къ ней не ускользнуло отъ нея.

Былъ настоящій іюньскій вечеръ, атмосфера находилась въ такомъ колеблющемся равновсіи и была такъ прозрачна, что нельзя было отличить близкое отъ далекаго, и все, что замыкалъ въ себ горизонтъ, казалось, было доступно осязанію. Глубокая тишина нарушалась только звуками арфы.

Тессъ и раньше слыхала эти звуки, когда они доносились изъ мезонина надъ ея головой. Смутные, глухіе, сдавленные тснымъ помщеніемъ, они никогда еще не проникали такъ ей въ душу, какъ теперь, когда свободно ряли среди неподвижнаго воздуха. Говоря абсолютно, и инструментъ, и исполнитель были оба плохи, но все дло въ относительномъ достоинств вещей, и Тессъ слушала эту музыку, затаивъ дыханіе, и, какъ зачарованная птичка, не въ силахъ была двинуться съ мста. Потомъ она ршилась даже подойти поближе къ музыканту, прячась за заборомъ, чтобъ онъ не догадался объ ея присутствіи.

Часть сада, гд находилась Тессъ, оставалась совсмъ запущенной послдніе годы и густо заросла влажною, сочною травой, отъ которой при малйшемъ прикосновеніи поднимались цлые клубы цвточной пыли, а также дрокомъ и полынью, испускавшими горькій ароматъ и образовавшими такой же пестрый рисунокъ, какъ и яркія краски садовыхъ цвтовъ. Тессъ пробиралась, крадучись, какъ кошка, по этой густой заросли, къ ея платью приставали паутинки съ листьевъ, подъ ногами хрустли раковины улитокъ, ея руки пачкались о молочный сокъ чертополоха, липкая плсень, казавшаяся на стволахъ яблонь блою, какъ снгъ, оставляла багровыя пятна на ея кож, наконецъ, она продвинулась совсмъ близко къ Клэру, все еще не замчавшему ея.

Тессъ не сознавала ни времени, ни мста. Она безотчетно отдалась теперь тому восторженному состоянію духа, которое, какъ она говорила, можно вызвать въ себ усиліемъ воли, устремивъ пристальный взглядъ на звзду. Нжные звуки ласкали и баюкали ее, какъ мягкія волны, ихъ гармонія, какъ легкій втерокъ, вливалась въ нее и наполняла глаза ея слезами. Цвточная пыль, носившаяся въ воздух, представлялась ей видимымъ воплощеніемъ этихъ звуковъ, а влажныя испаренія — плачемъ растроганнаго сада. Хотя ночь уже надвигалась, горько-пахнувшіе цвты пламенли такъ, какъ будто не хотли закрыть своихъ внчиковъ, а переливы ихъ красокъ смшивались съ волнами звуковъ.

Сумракъ уже спустился на землю, только на западномъ кра горизонта облака разступались, и изъ этого промежутка, который былъ точно частица дня, оставшаяся случайно на неб, струился свтъ, озарявшій садъ.

Энджель докончилъ свою жалобную мелодію, совершенно простенькую пьесу, не требовавшую большого искусства отъ исполнителя, и Тессъ стала ждать, надясь, что онъ начнетъ что-нибудь еще. Но, уставъ играть, онъ пошелъ бродить по саду, обогнулъ заборъ и очутился позади Тессъ. Горячая краска залила ея щеки и, ступая такъ безшумно, какъ будто она не двигалась совсмъ, она попыталась скрыться, прежде чмъ онъ успетъ замтить ее.

Однако, Энджель увидалъ ея свтлое лтнее платье и заговорилъ съ нею. Тихіе звуки его голоса явственно долетли до нея:

— Что вы такъ бжите, Тессъ?— сказалъ онъ.— Вы чего-нибудь боитесь?

— О, нтъ, сэръ… я ничего не боюсь… по крайней мр, ничего такого, что можно видть или слышать… особенно теперь, когда яблочный цвтъ осыпается и все такъ зелено кругомъ.

— Такъ васъ, можетъ быть, одолваютъ внутренніе страхи?

— Да, пожалуй, что такъ, сэръ.

— Чего же вы боитесь?

— Я не могу въ точности объяснить это.

— Что молоко свернется?

— Нтъ.

— Значитъ, жизнь вообще страшитъ васъ?

— Да, сэръ.

— Ахъ, она пугаетъ и меня, и какъ часто пугаетъ! Не правда ли, Тессъ, влачить бремя существованія очень трудная штука?

— Да, сэръ, разъ вы такъ поставили вопросъ.

— Но все же я никакъ не могъ бы ожидать, чтобы молоденькая двушка, какъ вы, смотрла такъ печально на міръ Божій. Какъ объясните вы мн это?

Она смущенно молчала.

— Скажите мн по секрету, Тессъ.

Она подумала, что онъ спрашиваетъ ее о томъ собственно, какъ представляется ей окружающая природа, и робко отвтила:

— Деревья смотрятъ на насъ такъ пытливо или, по крайней мр, намъ кажется такъ, и рка шепчетъ намъ: ‘Зачмъ смущаете вы меня своими взорами?’ И намъ кажется, будто мы видимъ множество грядущихъ дней, которые тянутся длинною вереницей, первый изъ нихъ всхъ больше и отчетливе, остальные — чмъ дальше, тмъ меньше, но вс они кажутся такими жестокими, грозными, словно говорятъ намъ: ‘Я иду! Берегитесь меня! Берегитесь!…’ Но вы своею музыкой навваете свтлыя грёзы и гоните прочь эти зловщіе сны!

Онъ удивился, услыхавъ, что эта молодая двушка рисуетъ себ такія печальныя картины. Въ своихъ безъискусственныхъ рчахъ она выражала чувства, которыя можно было бы, пожалуй, назвать господствующими чувствами вка, иначе сказать — недугомъ современности. Онъ пересталъ такъ изумляться этому, когда сообразилъ, что такъ называемыя передовыя идеи по большей части представляютъ лишь новйшій способъ опредленія, боле точную формулировку, посредствомъ словъ съ окончаніями логія и измъ, такихъ ощущеній, которыя смутно воспринимались людьми за нсколько столтій до насъ.

Но все же было странно, что он овладли умомъ этой двушки въ такомъ еще юномъ возраст, это было боле чмъ странно: трогательно, интересно, патетично. Не зная ея прошлаго, онъ не могъ остановить своихъ мыслей на томъ, что мриломъ опыта служитъ не длительность его, а интензпиность. Ржавчина, запятнавшая на мигъ физическую природу Тессъ, явилась для нея умственною жатвой.

Тессъ, съ своей стороны, не могла понять, почему этотъ молодой человкъ, принадлежащій къ почтенной пасторской семь, получившій хорошее образованіе и не знающій матеріальныхъ недостатковъ, смотритъ на жизнь, какъ на тяжкую муку. У нея самой, злополучной странницы въ этомъ мір, существовали для этого слишкомъ вскія причины. Но какъ могъ этотъ прелестный, поэтическій юноша спуститься въ Юдоль Униженія, какъ могъ онъ повторять вмст съ Іовомъ т слова, которыя она твердила дни и ночи, два-три года тому назадъ: ‘Душа моя желаетъ лучше прекращенія дыханія, лучше смерти, нежели жизни. Опротивла мн жизнь, я не хотлъ бы жить вчно!’

Правда, что въ настоящее время онъ жилъ въ обстановк, чуждой его классу. Но она знала, что онъ поселился на мыз лишь для того, чтобы пріобрсти т свднія, которыя были ему нужны, подобно тому, какъ Петръ Великій учился строить суда на корабельной верфи. Онъ доилъ коровъ не потому, что былъ вынужденъ длать это, а потому, что готовился стать счастливымъ, богатымъ мызникомъ, землевладльцемъ, сельскимъ хозяиномъ и скотоводомъ. Онъ будетъ американскимъ или австралійскимъ Авраамомъ, будетъ управлять, какъ монархъ, своими стадами и табунами, своими слугами и служанками. Тмъ не мене, по временамъ ей, все-таки, казалось непостижимымъ, что такой начитанный, талантливый и мыслящій молодой человкъ по собственному выбору ршилъ сдлаться фермеромъ, а не священникомъ, какъ его отецъ и братья.

И такъ какъ ни онъ, ни она не имли ни малйшей нити, которая могла бы помочь имъ разгадать ихъ обоюдную тайну, то каждый изъ нихъ въ свою очередь недоумвалъ передъ тмъ, что видлъ въ другомъ, и ожидалъ новыхъ откровеній его характера и духа, не пытаясь проникнуть насильственно въ его прошлое.

Каждый день, каждый часъ приносилъ Энджелю какой-нибудь новый штрихъ, освщавшій природу Тессъ, а ей новый штрихъ, освщавшій его природу.

Первое время Тессъ видла въ Энджел Клэр скоре умъ, чмъ мужчину. Она сравнивала его съ собою и всякій разъ, какъ вновь убждалась въ богатств его знаній, въ громадной пропасти, отдлявшей скромный уровень ея умственнаго развитія отъ неизмримой, недосягаемой высоты его міросозерцанія, она впадала въ глубокое уныніе и совершенно отчаивалась въ возможности достигнуть чего-нибудь собственными усиліями.

Однажды, когда онъ случайно упомянулъ въ разговор съ ней о пастушеской жизни въ древней Греціи, его поразилъ унылый видъ Тессъ, срывавшей въ это время въ саду почки цвтовъ, извстныхъ подъ именемъ ‘лордовъ’ и ‘лэди’.

— Что это вы вдругъ такъ опечалились?— спросилъ онъ.

— О, это такъ… я только подумала о себ,— сказала она съ грустною усмшкой, нервно ощипывая цвтокъ ‘лэди’.— Мн только представилось, что могло бы выйти изъ меня! Вся моя жизнь мн кажется загубленной оттого, что мн не было случая пробить себ дорогу. Когда я вижу, какъ много вы знаете, какъ много читали, видли и передумали, я такъ живо чувствую тогда все свое ничтожество! Я точно бдная царица Савская, о которой разсказывается въ Библіи, такая же нищая духомъ, какъ она.

— Полно, милая Тессъ, не горюйте объ этомъ! Да знаете ли что?— сказалъ онъ съ внезапнымъ оживленіемъ,— Я былъ бы чрезвычайно радъ сообщить вамъ кое какія свднія по исторіи или заняться съ вами какимъ-нибудь другимъ предметомъ, интересующимъ васъ…

— Вотъ опять ‘лэди’,— перебила она его, приподнявъ одинъ бутонъ.

— Что такое?

— Я хотла сказать, что въ этихъ бутонахъ всегда оказывается больше ‘лэди’, чмъ ‘лордовъ’.

— Оставьте этихъ лордовъ и лэди. Хотлось бы вамъ пройти курсъ какой-нибудь науки, исторіи, напримръ?

— Ахъ, иногда мн приходитъ на умъ, что мн вовсе и не нужно знать больше, чмъ я уже знаю.

— Почему же это?

— На что мн знать, что я только одна изъ длинной вереницы совершенно подобныхъ мн людей, что въ какой-нибудь старинной книг описана женщина, точь въ точь похожая на меня, и что я только буду повторять то, что она когда-то длала? Вдь, мн сдлается грустно отъ этого, вотъ и все. Лучше ужь не вспоминать, что вся наша прошлая жизнь ничмъ не отличается отъ жизни несмтныхъ тысячъ и что и въ будущемъ мы съ своимъ характеромъ и длами тоже ровно ничмъ не будемъ отличаться отъ несмтныхъ тысячъ такихъ же людей, какъ мы.

— Такъ неужели вы въ самомъ дл не желаете ничему учиться?

— Я хотла бы, пожалуй, знать, почему… почему солнце свтитъ одинаково надъ добрыми и злыми,— отвтила она съ легкою дрожью въ голос.— Но, вдь, книги мн этого не скажутъ.

— Фи, Тессъ, можно ли быть такой озлобленной?— Онъ, конечно, говорилъ только съ условной точки зрнія долга, ибо это недоумніе не было чуждо и ему самому въ минувшіе дни. И, взглянувъ на простодушныя губки Тессъ, онъ подумалъ, что въ устахъ этой дочери чернозема такія рчи были, безъ сомннія, лишь заученнымъ въ сельской школ урокомъ. Она продолжала ощипывать бутоны ‘лордовъ’ и ‘лэди’, и Клэръ, остановивъ на минуту взоръ на ея густыхъ рсницахъ, совсмъ закрывавшихъ опущенные глаза, медленно отошелъ отъ нея. Она простояла еще нсколько времени, задумчиво раскрывая послдній бутонъ, потомъ, очнувшись отъ своихъ мечтаній, съ жестомъ нетерпнія бросила на землю всю набранную горсть цвточной аристократіи, охваченная негодованіемъ на самоё себя за вздоръ, который она наговорила, между тмъ какъ въ самой глубин ея сердца все сильне и сильне разгоралось давно уже тлвшее пламя.

Какою дурочкой онъ долженъ считать ее! И въ эту минуту страстное желаніе добиться отъ него боле выгоднаго мннія о себ вызвало въ ея памяти фактъ, который послднее время она старалась забыть, чтобы забыть вмст съ нимъ и его тяжкія послдствія, тождество своего рода съ родомъ рыцарей д’Орбервилей. Это былъ безполезный аттрибутъ и открытіе его оказалось для нея злополучнымъ во многихъ смыслахъ, но, можетъ быть, мистеръ Клэръ, какъ джентльменъ и какъ знатокъ исторіи, настолько проникнется къ ней уваженіемъ, что забудетъ ея ребяческую игру въ ‘лордовъ’ и ‘лэди’, разъ онъ узнаетъ, что мраморныя и алебастровыя статуи въ Кингсбирской церкви изображаютъ ея прямыхъ предковъ, что она не самозванная д’Орбервиль, начиненная деньгами и тщеславіемъ, какъ т господа въ Трантридж, а настоящая д’Орбервиль до мозга костей.

Однако, Тессъ не сразу ршилась открыть это Энджелю, а прежде попробовала косвенно позондировать мызника насчетъ того, какое впечатлніе эта новость должна произвести на мистера Клэра, и спросила у него, уважаетъ ли сколько-нибудь мистеръ Клэръ старинныя фамиліи, если он лишились всхъ своихъ богатствъ и владній.

— Мистеръ Клэръ, — энергичнымъ тономъ отвчалъ мызникъ,— такой строптивый чудакъ, какого я никогда и не видывалъ. Онъ вовсе не похожъ на свою родню, и ничего на свт онъ такъ не презираетъ, какъ то, что мы называемъ ‘старинною фамиліей’. Онъ говоритъ, будто здравый смыслъ долженъ намъ указывать, что старинныя фамиліи растратили свои силы въ давнишнія времена и что теперь въ нихъ ужь, конечно, никакой крпости не осталось. Вотъ, напримръ, Бильетты, Дренкхарды, Греи, Сенъ-Квинтины, Гарди, Гульды: у нихъ въ этой долин какія были земли! А теперь вы ихъ почти что даромъ можете перекупить. Да чего лучше, наша Гетти Приддль, и та, вдь, изъ рода Париделлей, старинной фамиліи съ громадными помстьями возл Кингсгинтона, что принадлежатъ теперь графу Уэссексу, а тогда ни объ этомъ граф, ни объ его род еще и помину не было. Мистеръ Клэръ разузналъ это и говоритъ какъ-то бдной двочк, да еще съ какою насмшкой: ‘О,— говоритъ,— изъ васъ никогда не выйдетъ дльной молочницы! Всю свою мощь вашъ родъ вотъ ужь сколько вковъ тому назадъ растратилъ въ Святой Земл и теперь вамъ тысячу лтъ, по крайней мр, надо пролежать подъ паромъ, чтобы набраться силъ для новой работы!’ На-дняхъ къ намъ заходилъ мальчикъ, хотлъ наняться въ работники и сказалъ, что его зовутъ Маттомъ, а когда мы спросили его фамилію, онъ сказалъ, что никогда не слыхалъ, чтобъ у него была фамилія, а когда мы спросили, почему же это, онъ сказалъ, что, должно быть, его родные не такъ давно еще основались на своемъ мст. Мистеръ Клэръ какъ вскочитъ, да какъ начнетъ трясти руку мальчишки. ‘А! васъ-то мн и надо,— говоритъ.— Я большія надежды возлагаю на васъ’,— и далъ, вдь, ему полкроны. Нтъ, онъ старинныхъ фамилій терпть не можетъ!

Выслушавъ эту каррикатурную иллюстрацію мнній мистера Клэра, бдная Тессъ порадовалась, что не проговорилась передъ нимъ въ минуту малодушія, хотя ея фамилія была такая древняя, что совершила почти полный оборотъ и опять сдлалась новой. Притомъ же, оказывалось, что одна изъ ея товарокъ была не хуже ея въ этомъ отношеніи. Тессъ умолчала поэтому о склеп д’Орбервилей и о рыцар Вильгельма-Завоевателя, чье имя она носила. Разсказъ хозяина, нсколько уяснившій ей характеръ Клэра, заставилъ ее подумать, что если она сколько-нибудь заинтересовала молодого человка, то, главнымъ образомъ, благодаря тому, что онъ считалъ ее отпрыскомъ новаго рода, не имющаго никакихъ традицій въ прошломъ.

XX.

Лто было въ полномъ разгар. Новые листья, цвты, новые соловьи, дрозды и зяблики водворились на тхъ мстахъ, которыя всего за годъ передъ тмъ, когда они были лишь зародышами и неорганическими частицами, занимали другія имъ подобныя эфемерныя созданія. Лучи восходящаго солнца наливали почки и заставляли ихъ проростать въ длинные стебли, поднимали вверхъ древесный сокъ безшумными потоками, раскрывали лепестки цвтовъ, извлекая изъ нихъ незримыя струи ароматовъ.

Домочадцы мызника Крика жили покойно, мирно, даже весело. Ихъ положеніе было, пожалуй, самымъ счастливымъ изъ всхъ положеній на общественныхъ всахъ, такъ какъ они находились выше той черточки, гд кончается нужда, и ниже той, гд свтскія приличія начинаютъ сковывать естественныя чувства, а безразсудное увлеченіе модой мшаетъ людямъ довольствоваться тмъ, чего имъ, въ сущности, могло бы быть достаточно.

Такъ прошла та густолиственная пора, когда ростъ деревьевъ является какъ бы единственною цлью природы. Тессъ и Клэръ безотчетно изучали другъ друга, постоянно балансируя на рубеж страсти, но все еще не переступая его. И все это время, въ силу неотразимаго закона, они такъ же безповоротно, какъ два ручья, текущіе въ одной долин, стремились къ соединенію.

Давно уже Тессъ не была такъ счастлива, какъ теперь. Во-первыхъ, она и физически, и нравственно чувствовала себя привольно въ новой обстановк. Отростокъ, пустившій было корни въ ядовитомъ сло земли, на мст своего рожденія, былъ теперь пересаженъ въ боле здоровую почву. А затмъ она, какъ и Энджель, находилась пока въ той спорной полос между склонностью и любовью, гд глубь души еще не затронута, гд рефлексія еще не поднимаетъ своихъ докучливыхъ вопросовъ: ‘Куда несетъ меня этотъ потокъ? Какой иметъ онъ смыслъ для моего будущаго, какое отношеніе къ моему прошлому?’

Для Энджеля Клэра Тессъ была пока лишь случайнымъ явленіемъ, нежданно встртившимся.ему на пути, свтлымъ, ласкающимъ душу образомъ, только недавно утвердившимся въ его сознаніи. И онъ допускалъ свою мысль заниматься ею, думая, что созерцаетъ съ точки зрнія философа чрезвычайно самобытный, свжій и интересный женскій характеръ.

Они встрчались постоянно, они не могли не встрчаться. Они встрчались ежедневно въ таинственный, торжественный часъ утреннихъ сумерокъ, при слабомъ блеск фіолетовой или розовой зари, такъ какъ имъ надо было вставать рано, очень рано. Коровъ доили спозаранку, но передъ этимъ еще снимали устой съ молока, а къ этой работ приступали уже въ самомъ начал четвертаго. Обыкновенно, тотъ, кто первый просыпался отъ боя часовъ, будилъ остальныхъ, а такъ какъ Тессъ поступила на мызу самой послдней и вскор оказалось, что на нее можно положиться относительно того, что она не проспитъ будильника, какъ ея товарки, то на нее чаще другихъ возлагали эту обязанность. Какъ только часы, пробивъ три удара, умолкали съ шипньемъ, Тессъ выходила изъ комнаты и подбгала къ двери хозяина, потомъ поднималась по лстниц къ комнат Энджеля и явственнымъ шепотомъ окликала его, а затмъ будила работницъ. Къ тому времени, какъ она успвала одться, Энджель тоже былъ готовъ и выходилъ на влажный воздухъ. Остальныя молочницы и самъ фермеръ обыкновенно нжились еще съ четверть часа въ постеляхъ.

Срые полутоны разсвта совсмъ не то, что срые полутоны конца дня. Въ утреннія сумерки свтъ кажется активнымъ, мракъ пассивнымъ, въ вечернія сумерки мракъ наростаетъ и является активнымъ, а свтъ, наоборотъ, угасаетъ.

Благодаря тому, что Энджель и Тессъ такъ часто и не всегда, быть можетъ, случайно изъ всхъ обитателей мызы первые оказывались на ногахъ, имъ представлялось, что они поднимались первые во всемъ мір. Въ начал своего пребыванія въ Тальботейс Тессъ не снимала по утрамъ сливки, а прямо отправлялась въ поле, гд Энджель обыкновенно поджидалъ ее. Фантастическій, полусмшанный водянистый свтъ, наполнявшій собою открытый лугъ, вселялъ въ нихъ чувство изолированности, какъ будто они были Адамомъ и Евой. Въ этотъ тусклый ранній моментъ дня Тессъ казалась Энджелю удивительно величавой и царственной и въ моральномъ, изъ физическомъ смысл, быть можетъ, оттого, что онъ зналъ, что въ предлахъ его горизонта немного нашлось бы столь же красивыхъ двушекъ, которыя ршились бы выйти на свжій воздухъ въ такую необычайно раннюю пору. Красивыя женщины обыкновенно проводятъ въ крпкомъ сн раннее лтнее утро. Тессъ была подъ рукою, а другія не существовали для него.

Смшанный, странный, лучезарный сумракъ, среди котораго они направлялись вдвоемъ къ тому мсту, гд находилось стадо, нердко приводилъ ему на память часъ Воскресенія. Не думалъ онъ, что Магдалина была такъ близко отъ него. Между тмъ, какъ ландшафтъ былъ весь окутанъ мглою, лицо его спутницы, фокусъ его глазъ, возвышаясь надъ туманною атмосферой, казалось, свтилось фосфорическимъ блескомъ. Она являлась какъ бы призракомъ, какъ бы безплотнымъ духомъ. Но это объяснялось тмъ, что на лицо ея падали съ сверо-востока холодные лучи восходящаго солнца. И на Тессъ черты Энджеля производили такое же впечатлніе безтлесности.

Въ эти минуты ея образъ особенно глубоко врзывался въ его душу. Она была для него уже не молочницей Тессъ, а фантастическимъ видніемъ, типическимъ олицетвореніемъ женственности. Онъ называлъ ее Артемидой, Деметрой и другими миологическими именами, которыя ей не нравились, потому что были ей непонятны.

— Зовите меня ‘Тессъ’,— застнчиво просила она, и онъ исполнялъ ея желаніе.

Потомъ понемногу свтлло, и она снова длалась простою смертной, ликъ богини, во власти которой даровать блаженство, вновь принималъ черты существа, жаждущаго блаженства.

Въ эти ранніе часы имъ случалось спугивать водяныхъ птицъ. Цапли, съ громкимъ шумомъ, какъ отъ отворяющихся дверей и ставней, показывались изъ-за заросли на краю луга, а если уже находились въ вод, то смло отстаивали свою позицію и наблюдали за шедшею парочкой, поворачивая головы медленнымъ, безстрастнымъ движеніемъ, подобно тому, какъ вертятся маріонетки въ часовомъ прибор.

Они еще заставали легкіе лтніе туманы, стлавшіеся по лугамъ небольшими клочьями, ровными и пушистыми. Среди океана росы выдлялись темнозеленые сухіе островки, сохранявшіе размръ и фигуры лежавшихъ здсь ночью коровъ. Отъ каждаго островка вился слдъ, указывавшій направленіе, по которому шла корова, поднявшись съ ночлега, на конц этой дорожки они находили ее, клубы пара, вылетавшіе изъ ея ноздрей, когда она тяжелымъ храпньемъ показывала, что узнаетъ ихъ, образовали среди господствовавшаго тумана другой, боле густой. Затмъ они загоняли коровъ или тутъ же на мст начинали доить ихъ.

Иногда же туманъ былъ совсмъ непроницаемъ, луга походили тогда на пнистое море, изъ котораго, на подобіе грозныхъ рифовъ, выступали кое-гд деревья. Птицы прорзали его, взлетали въ верхній, лучистый кругъ атмосферы и, повиснувъ крыльями въ воздух, нжились на солнц, или же садились на жерди, подраздлявшія пажить и блествшія теперь, какъ стекло. Туманъ осаждался и на рсницахъ Тессъ въ вид крошечныхъ алмазовъ, осыпалъ ея волосы мелкимъ жемчугомъ. Когда день вступалъ окончательно въ свои права и все принимало заурядный видъ, алмазы и жемчугъ высыхали, Тессъ теряла тогда свое неземное очарованіе, лучи солнца начинали ярко переливаться и сверкать на ея прекрасныхъ чертахъ, и она опять становилась лишь прелестною молочницей, у которой, однако, могли быть соперницы по красот.

Къ этому времени раздавался голосъ хозяина, читавшаго нотаціи работникамъ за ихъ поздній приходъ и бранившаго старую Дебору Фланандеръ за то, что она не вымыла рукъ:

— Ради самого Господа, Дебъ, подставь руки подъ насосъ. Клянусь честью, еслибъ лондонскіе господа только знали, какая ты грязнуха, они еще меньше стали бы заказывать молока и масла, а это, вдь, не шутка!

Процессъ доенья шелъ своимъ порядкомъ, и къ концу его можно было разслышать, какъ м-съ Крикъ отодвигала въ кухн отъ стны громадный обденный столъ, что было неизмнною прелюдіей къ завтраку, посл котораго столъ съ тмъ же ужаснымъ скрипомъ совершалъ обратное путешествіе.

XXI.

Разъ посл завтрака молочная была охвачена сильнымъ волненіемъ. Маслобойка работала, какъ всегда, но масло не сбивалось. Всякій разъ, какъ случалась такая бда, вся мыза точно цпенла. Молоко переливалось въ большомъ цилиндр съ обычнымъ журчаніемъ, но ожидаемаго звука не было слышно.

Мызникъ Крикъ и его жена, молочницы Тессъ, Маріанна, Ретти {Ретти — уменьшительное имя отъ Гарріэттъ.} Приддль, Иццъ {Иццъ — уменьшительное имя отъ Елизаветы.} Гюэттъ и замужнія женщины изъ коттэджей, мистеръ Клэръ, Джонатанъ Кэль, старая Дебора столпились передъ маслобойкой, безпомощно опустивъ руки, а мальчикъ, погонявшій лошадь на двор, таращилъ глаза, выражая этимъ трагизмъ положенія. Даже меланхолическая лошадь, и та, при каждомъ оборот, заглядывала въ окно съ недоумніемъ и тоской.

— Вотъ уже сколько лтъ, какъ я не бывалъ у сына знахаря Трендля въ Эгдон, вотъ уже сколько лтъ,— съ горечью сказалъ мызникъ,— А онъ въ подметки не годился своему отцу. Я разъ пятьдесятъ, по крайней мр, говорилъ, что не врю въ него. И не врю, не врю. А, все-таки, придется къ нему отправиться, если только онъ еще живъ. Да, конечно, придется отправиться, если эта штука будетъ продолжаться.

Даже мистеръ Клэръ заразился отчаяніемъ хозяина.

— Знахарь Фоллъ, по ту сторону Кастербриджа, былъ большой мастеръ по своей части, когда я былъ еще мальчишкой,— сказалъ Джонатанъ Кэль.— Но теперь онъ уже совсмъ мохомъ поросъ отъ старости.

— Мой ддъ хаживалъ къ знахарю Минтерну въ Ольскомб, и я слыхалъ отъ дда, что онъ былъ золотой человкъ,— продолжалъ мистеръ Крикъ.— Но теперь, вдь, такіе люди совсмъ перевелись.

Мысли м-съ Крикъ были гораздо ближе къ животрепещущему вопросу минуты.

— Можетъ быть, кто-нибудь у насъ въ дом влюбленъ,— рискнула она высказать свою догадку.— Я слыхала, когда была помоложе, что иногда масло не сбивается отъ этой причины. Помнишь, Крикъ, ту двушку, что у насъ служила много лтъ тому назадъ, и тогда, вдь, масло не сбивалось?

— Да, да! Но только ты не туда хватила. Любовь тутъ была не причемъ. Я это отлично помню… Это просто тогда маслобойку испортили.

Онъ обратился къ Клэру:

— Жилъ у насъ какъ-то, сэръ, въ работникахъ нкто Джэкъ Даллопъ, страшный повса, ухаживалъ онъ за молодою двушкой изъ Мелльстока и обманулъ ее, какъ обманывалъ передъ тмъ многихъ другихъ. Но на этотъ разъ онъ не ожидалъ, что ему, кром этой двушки, придется имть дло еще съ женщиной совсмъ другого сорта. Въ самый великій четвергъ собрались мы тутъ вотъ, какъ и теперь, съ тою только разницей, что масла въ тотъ день не сбивали, и видимъ вдругъ, что мать этой двушки идетъ къ дому, размахиваетъ она громаднйшимъ зонтомъ въ мдной оправ, которымъ можно было бы вола съ ногъ сшибить, и спрашиваетъ по дорог: ‘Здсь, что ли, служитъ, Джэкъ Доллопъ? Позовите-ка его ко мн. Мн надо съ нимъ посчитаться’. А немного поодаль шла за матерью самая эта двушка и горькими слезами заливалась. ‘Боже милостивый, вотъ такъ штука!— вскричалъ Джэкъ, увидавъ ихъ въ окно.— Она убьетъ меня! Куда бы мн дться, куда? Смотрите, не выдавайте ей меня!’ И съ этими словами онъ черезъ западню пролзъ въ маслобойку и заперся въ ней какъ разъ въ ту минуту, какъ мать двушки ввалилась въ молочную. ‘Гд онъ, гд этотъ негодяй?— говоритъ она.— Я ему глаза выцарапаю, дайте мн только добраться до него!’ Ну, и стала она шарить по всему дому и все время напропалую ругала Джэка. Онъ лежитъ въ маслобойк и чуть не задыхается, а бдная двушка стоитъ у дверей и слезы у нея изъ глазъ ручьями бгутъ. Никогда я этого не забуду, никогда! Камень, и тотъ бы растаялъ. Но старуха никакъ не могла отыскать Джэка.

Мызникъ остановился, чтобы перевести духъ, и слушатели сдлали кое-какія замчанія къ его разсказу.

Повствованія мызника Крика имли ту особенность, что ихъ можно было счесть оконченными, когда на самомъ дл до конца было еще далеко, что нердко вводило въ заблужденіе людей, мало съ нимъ знакомыхъ, хотя старымъ друзьямъ его манера была хорошо извстна.

Разскащикъ продолжалъ:

— Какъ это у старухи хватило смкалки, ума не приложу, но только она догадалась, что онъ запрятался въ эту самую маслобойку. И вотъ, не вымолвивъ ни слова, она схватилась за ручку (тогда машину еще руками вертли) и давай вертть такъ, что Джэка стало бросать изъ стороны въ сторону. ‘О, Господи, да остановите же маслобойку, выпустите меня!— кричитъ онъ, высунувъ голову.— Вдь, вы кисель изъ меня сдлаете’ (а онъ былъ трусливаго десятка, какъ вся его братія — повсы).— ‘Тогда только выпущу, когда ты общаешься загладить свой грхъ предъ той, чью невинность ты погубилъ’,— говоритъ старуха.— ‘Перестань вертть маслобойку, старая вдьма!’ — визжитъ онъ.— ‘Ты старою вдьмой меня называешь, обманщикъ,— говоритъ она,— а вотъ уже пять мсяцевъ, какъ долженъ бы звать меня тещей!’ И ну опять вертть маслобойку, такъ что у Джэка вс суставы затрещали. И никто, вдь, не ршился вмшаться, пока онъ не общалъ, наконецъ, вступить въ законный бракъ съ ея дочкой. ‘Врьте мн, я отъ своего слова не отступлюсь’,— говоритъ. Такъ это и кончилось.

Въ то время, какъ слушатели посмивались и вставляли свои комментаріи, позади ихъ послышался шорохъ, и они оглянулись. Тессъ, блдная, какъ полотно, направлялась къ двери.

— Какъ жарко сегодня!— чуть слышно сказала она.

Дйствительно, было жарко, и никто не подумалъ привести въ связь ея внезапную блдность съ воспоминаніями хозяина. Послдній прошелъ впередъ и отворилъ ей дверь, говоря съ ласковою насмшкой:

— Что это, голубушка? Самая хорошенькая молочница на моей мыз и въ первый знойный день ужь сама не своя! Вамъ надо быть покрпче, а то что же мы будемъ длать безъ васъ въ іюльскія жары? Какъ вы полагаете, мистеръ Клэръ?

— Мн дурно, я думаю, что мн лучше выйти на воздухъ,— машинально проговорила она и скрылась за дверью.

На ея счастье, въ эту самую минуту въ маслобойк послышалс давно ожидаемый густой звукъ.

— Сбивается!— вскричала м-съ Крикъ и общее вниманіе было отвлечено отъ Тессъ.

Бдняжка вскор оправилась отъ своей дурноты, но состояніе духа ея оставалось все время угнетеннымъ. Когда вечернія работы были прикончены, она не захотла присоединиться къ своимъ подругамъ, а пошла бродить, куда глаза глядятъ. Она чувствовала себя такою несчастной при мысли о томъ, что для ея товарокъ разсказъ мызника представлялъ ничто иное, какъ забавный анекдотъ, ни одна изъ нихъ, кром нея, не поняла его печальнаго смысла и, конечно, ни одна не знала, какое больное мсто онъ затронулъ въ ея душ. Вечернее солнце казалось ей теперь безобразнымъ, точно зіяющая, воспаленная рана, горло оно на неб. Только одинокая тростянка привтствовала ее изъ-за кустовъ возл рки, грустнымъ, надтреснутымъ голосомъ, въ которомъ ей чудился призывъ какого-то давно утраченнаго друга.

Въ эти длинные іюньскіе дни молочницы, да и вс почти въ дом, ложились на закат солнца и даже еще раньше. Тессъ обыкновенно уходила наверхъ одновременно со своими товарками. Но въ этотъ день она первая ушла въ общую спальню и уже дремала, когда вошли другія двушки. Она видла, какъ он раздвались въ оранжевомъ свт вечерней зари, золотившей ихъ фигуры своими красками, она опять задремала, но ихъ голоса снова разбудили ее, и она тихо повернулась на постели и открыла глаза.

Ни одна изъ ея подругъ не думала еще ложиться. Въ однхъ рубашкахъ и босикомъ, он стояли группою у окна, и послдніе пурпурные лучи съ запада переливались на ихъ чертахъ и на стнахъ комнаты, служившей имъ рамкой. Вс он съ глубокимъ интересомъ слдили за кмъ-то въ саду, и ихъ три лица были тсно прижаты другъ къ другу: одно — румяное и круглое, другое — блдное, обрамленное темными волосами, третье — лицо блондинки съ золотистою косой.

— Не толкайся! Теб такъ же хорошо видно, какъ и мн,— сказала Ретти, младшая изъ нихъ, съ золотистыми волосами, не отрывая глазъ отъ окна.

— Никакого теб не будетъ проку отъ твоей любви къ нему, Ретти Приддль, — лукаво сказала старшая, краснощекая Маріанна.— Онъ не по твоимъ глазкамъ вздыхаетъ.

Ретти Приддль все еще глядла въ окно, другія послдовали ея примру.

— Вотъ онъ опять!— воскликнула Иццъ Гюэттъ, блдная двушка съ темными, пышными волосами и рзко очерченными линіями рта.

— Ужь лучше молчи, Иццъ,— подхватила Ретти.— Я, вдь, видла, какъ ты цловала его тнь.

— Что такое ты видла?— переспросила Маріанна.

— Онъ сливалъ сыворотку изъ чана, и тнь отъ его лица падала какъ разъ на стну позади него, возл Иццъ, которая стояла тутъ же и наполняла въ это время кадку. Она приложилась губами къ стн и поцловала тнь его рта, я видла это, хотя онъ-то не видалъ.

— О, Иццъ Гюэттъ!— сказала Маріанна.

На щекахъ Иццъ Гюэттъ выступили два розовыхъ пятнышка.

— Ну, что-жь такое?— объявила она съ напускнымъ спокойствіемъ.— А если я влюблена въ него, то, вдь, и Ретти тоже, да и ты, Маріанна, коли на то пошло.

Круглое лицо Маріанны всегда было залито такимъ тустымъ румянцемъ, что едва ли могло еще вспыхнуть.

— Я?— сказала она.— Какой вздоръ! Ахъ, вотъ онъ опять показался! Что за милые глаза… что за милое лицо… милый, милый мистеръ Клэръ!

— Ну, вотъ ты и призналась!

— Да и ты призналась, и вс мы,— сказала Маріанна съ тою грубоватою откровенностью, которая есть результатъ полнаго равнодушія къ чужому мннію.— Глупо было бы притворяться другъ передъ дружкой, хотя, конечно, намъ нтъ никакой надобности оповщать объ этомъ другихъ. Я хоть завтра пошла бы за него.

— Я тоже… и даже больше того,— прошептала Иццъ Гюэттъ.

— И я,— прошептала боле застнчивая Ретти.

Тессъ почувствовала, какъ кровь горячимъ потокомъ устремилась къ ея сердцу.

— Не можемъ же мы вс выйти за него,— сказала Иццъ.

— Да ни одна изъ насъ за него и не выйдетъ. Это еще хуже,— промолвила Маріанна.— Смотрите, вотъ онъ опять!

Вс три послали ему воздушный поцлуй.

— Почему ты это думаешь?— быстро спросила Ретти.

— Потому что ему больше всхъ насъ нравится Тессъ Дорбифильдъ, — отвчала Маріанна, понизивъ голосъ.— Я слдила за нимъ изо дня въ день и знаю теперь, что это такъ.

Двушки умолкли и призадумались.

— Но, вдь, она его вовсе не любитъ,— чуть слышнымъ шепотомъ сказала, наконецъ, Ретти.

— Да, мн самой иногда сдается, что не любитъ.

— Но до чего все это глупо!— досадливо воскликнула Иццъ Гюэттъ.— Само собою разумется, что онъ не женится ни на одной изъ насъ, да и на Тессъ тоже… Подумайте, вдь, онъ джентльменъ, а скоро сдлается богатымъ землевладльцемъ и фермеромъ за океаномъ. Скоре ужь можно было бы разсчитывать, что онъ найметъ насъ къ себ въ работницы, когда соберется узжать!

Одна вздохнула, и другая вздохнула, а толстушка Маріанна вздохнула всхъ громче. Вздохнула и та, что лежала въ постели. Слезы показались на глазахъ у младшей изъ нихъ, Ретти Приддль, хорошенькой рыжеволосой двушки, этого послдняго цвтка Париделлей, столь знаменитыхъ въ лтописяхъ графства. Три товарки простояли еще нсколько времени у окна, попрежнему, тсно прижавшись другъ къ другу лицами, такъ что три разныя тни ихъ волосъ перемшивались между собою. Но мистеръ Клэръ, ничего не подозрвая, вошелъ въ домъ и он не могли больше его видть, и когда сумерки начали сгущаться, он разошлись по своимъ угламъ и тихо улеглись. Черезъ нсколько минутъ он услыхали шаги Клэра на лстниц, которая вела въ мезонинъ. Маріанна скоро захрапла, но Иццъ долго не могла забыться. Ретти Приддль плакала и рыдала и такъ и заснула въ слезахъ.

Тессъ, боле впечатлительная и страстная, дольше всхъ не смыкала глазъ. Разговоръ подругъ явился для нея еще добавочною горькою пилюлей къ тмъ, которыя ей пришлось проглотить въ этотъ день. Въ груди ея не шевелилось ревности. Она знала, что Клэръ отдаетъ ей предпочтеніе передъ другими. Боле тонко организованная, боле развитая и хотя и моложе всхъ, кром Ретти, но боле зрлая, чмъ вс он, она понимала, что ей не стоило бы большого труда одержать верхъ въ сердц Клэра надъ своими наивными подругами. Но вопросъ заключался въ томъ, вправ ли она стремиться къ этой цли? Конечно, ни для одной изъ нихъ не было и призрака надежды въ серьезномъ смысл слова, но все же для той или другой существовала возможность внушитъ ему мимолетную склонность и насладиться его ухаживаньемъ, пока онъ оставался здсь. Такія неравныя привязанности нердко приводили къ браку. Тессъ слышала отъ и съ Крикъ, что мистеръ Клэръ спросилъ ее какъ-то въ шутливомъ тон, неужели онъ поступилъ бы умно, женившись на свтски-воспитанной барышн, когда ему придется разводить скотъ въ колоніяхъ, пасти его на необозримыхъ пастбищахъ и убирать хлбъ съ полей? Нтъ, только двушка, привыкшая къ сельскимъ работамъ, годилась бы ему въ жены. Быть можетъ, онъ говорилъ серьезно, быть можетъ, и нтъ, но, во всякомъ случа, зачмъ же ей, сознававшей, что совсть не позволяетъ ей отнын допустить кого бы ни было жениться на ней, и свято общавшей себ, что ничто въ мір не поколеблетъ ея ршенія, зачмъ ей отвлекать отъ другихъ вниманіе мистера Клэра ради кратковременнаго счастья — согрть душу его нжными взглядами, пока онъ живетъ на мыз Тальботэйсъ?

XXII.

На слдующее утро двушки сошли внизъ, звая и потягиваясь, но надо было снимать сливки и доить коровъ такъ же прилежно, какъ всегда, а затмъ вс собрались въ домъ къ завтраку. Мызникъ Крикъ сердился и топалъ ногами. Онъ получилъ письмо отъ одного кліента съ жалобой на то, что масло чмъ-то отзывается.

— И, вдь, такъ оно и есть!— говорилъ мызникъ, держа въ лвой рук деревянную лопатку съ кусочкомъ масла.— Такъ оно и есть!… Вотъ отвдайте-ка сами!

Вс окружили его. Мистеръ Клэръ попробовалъ масло, Тессъ попробовала, потомъ другія молочницы, одинъ или двое изъ работниковъ и, подъ самый конецъ, мистрисъ Крикъ, вышедшая изъ кухни, гд она заждалась ихъ передъ накрытымъ столомъ. Въ масл, несомннно, чувствовался посторонній отвкусъ.

Хозяинъ, погрузившійся въ размышленія, чтобъ распознать запахъ и разгадать, какому именно виду вредныхъ травъ онъ обязанъ своимъ происхожденіемъ, вдругъ громко вскричалъ:

— Это чеснокъ! А я-то думалъ, что на томъ лугу не осталось его ни былинки!

Тогда вс старые рабочіе припомнили, что одинъ лугъ, куда за послднее время пускали пастись нкоторыхъ коровъ, точно такимъ же образомъ перепортилъ масло за много лтъ передъ тмъ. Въ то время мызникъ не узналъ отвкуса и все приписалъ колдовству.

— Надо будетъ обшарить весь этотъ лугъ, — продолжалъ онъ.— Такъ это оставить нельзя.

Вс вооружились старыми острыми ножами и вышли вс вмст изъ дому. Такъ какъ чеснокъ могъ находиться на лугу лишь въ самыхъ микроскопическихъ размрахъ, разъ никто не замтилъ его раньше, то отыскать его среди разстилавшагося передъ ними пространства густой зеленой травы представлялось довольно безнадежною попыткой. Тмъ не мене, они выстроились въ линію и, въ виду важности предпріятія, вс приняли участіе въ немъ: самъ хозяинъ и рядомъ съ нимъ мистеръ Клэръ, предложившій свои услуги, затмъ Тессъ, Маріанна, Иццъ Гюэттъ и Ретти, потомъ Билль Льюэлль, Джонатанъ и замужнія молочницы, жившія въ своихъ коттэджахъ — Бекки Ниббсъ съ черными курчавыми волосами и глазами на выкат и чахоточная Фанни съ свтлою, какъ ленъ, косой.

Устремивъ глаза внизъ, они медленно подвигались по лугу и при каждомъ поворот брали немного въ сторону, чтобы ни одинъ дюймъ пастбища не ускользнулъ отъ ихъ осмотра. Это была крайне утомительная работа, такъ какъ во всемъ пол можно было найти не боле полудюжины побговъ чеснока, но, вроятно, достаточно было одной какой-нибудь коров състь самый маленькій стебелекъ, чтобы весь суточный запасъ масла на мыз пропитался дкимъ вкусомъ этого растенія.

Столь непохожіе другъ на друга по своимъ природнымъ задаткамъ и по характеру, вс участники этой работы представляли, тмъ не мене, въ своей наклоненной поз удивительно однообразную вереницу — автоматическую и безшумную, и еслибъ какой-нибудь посторонній наблюдатель, увидя ихъ съ прилегавшей дороги, подвелъ ихъ всхъ подъ общую категорію ‘Годжа’, то ему можно было бы извинить это. Они шли по полю, почти совсмъ пригнувшись къ земл, чтобы не пропустить ни одного побга, и на ихъ лицахъ отражался мягкій желтый отблескъ лютиковъ, придававшій имъ видъ озаренныхъ луною эльфовъ, между тмъ какъ на спины ихъ солнце изливало свои палящіе полуденные лучи.

Энджель Клэръ, державшійся коммунистическаго правила ни въ чемъ не отставать отъ рабочихъ, по временамъ отрывалъ взоры отъ земли. Конечно, онъ не по простой случайности шелъ рядомъ съ Тессъ.

— Ну, какъ вы себя чувствуете?— шепнулъ онъ ей.

— Очень хорошо, благодарю васъ, сэръ, — скромно отвтила она.

Но разговоръ у нихъ на этомъ и оборвался. Они продолжали двигаться ползкомъ, подолъ платья Тессъ касался штиблетовъ Энджеля, его локоть порою задвалъ ея рукавъ. Наконецъ, мызникъ, находившійся возл нихъ, потерялъ терпніе.

— Ей-Богу, у меня совсмъ спину разломило!— вскричалъ онъ, медленно выпрямляясь во весь ростъ съ измученнымъ видомъ.— А вы, голубушка Тессъ, вдь, вы были нездоровы надняхъ. У васъ голова страхъ какъ разболится. Лучше бросьте это, если устали, пусть другіе кончаютъ.

Мистеръ Крикъ удалился, Тессъ послдовала за нимъ, мистеръ Клэръ тоже вышелъ изъ цпи и началъ отдльно отъ другихъ обшаривать лугъ.

Когда Тессъ увидала его возл себя, душевное напряженіе, не покидавшее ее съ тхъ поръ, какъ она подслушала разговоръ подругъ, побудило ее заговорить съ нимъ.

— Не правда ли, какія он хорошенькія?— сказала она.

— Кто такое?

— Ицци Гюэттъ и Ретти.

Тессъ съ тоскою въ сердц ршила, что каждая изъ этихъ двушекъ была бы прекрасною фермершей и что она должна рекомендовать ихъ мистеру Клэру и заслонить ими свою злополучную красоту.

— Хорошенькія? Да, конечно… он очень миленькія, свженькія.

— Но только… бдняжки! Настанетъ время, когда красота ихъ увянетъ.

— О, да, къ несчастью!

— Он превосходныя молочницы.

— Да, но не лучше васъ.

— Он лучше меня снимаютъ сливки.

— Въ самомъ дл?

Клэръ смотрлъ на нихъ, но и он въ свою очередь наблюдали за нимъ.

— Она покраснла, — съ героическимъ усиліемъ продолжала Тессъ.

— Кто покраснлъ?

— Ретти Приддль.

— Она? Отчего же?

— Оттого, что вы смотрите на нее.

При всемъ своемъ самоотверженномъ настроеніи, Тессъ не могла, однако, пойти дале и воскликнуть: ‘Женитесь на комъ-нибудь изъ нихъ, если вамъ дйствительно нужна мызница, а не знатная барышня, и не думайте о брак со мною’. Она ушла съ луга вслдъ за хозяиномъ и убдилась съ чувствомъ горькаго удовлетворенія, что Клэръ остался позади.

Съ этого дня она усиленно старалась избгать его, никогда не позволяя себ, какъ длала это прежде, оставаться подолгу въ его обществ, если даже они сходились совершенно случайно. Она хотла предоставить вс шансы своимъ тремъ товаркамъ.

Женскій инстинктъ подсказывалъ ей, что честь всхъ молочницъ на мыз Тальботэйсъ находилась на отвтственности Клэра, и, видя, какъ онъ остерегается хоть чмъ-нибудь смутить ихъ покой, она проникалась нжнымъ уваженіемъ къ тому, что считала съ его стороны самообладаніемъ и строгимъ чувствомъ долга,— качества, которыхъ она никакъ не ожидала встртить въ мужчин. А, между тмъ, еслибъ они были чужды и Энджелю Клэру, какими горькими слезами оросился бы земной путь простодушныхъ созданій, жившихъ подъ одною кровлей съ нимъ!

XXIII.

Іюльскія жары подкрались незамтно, и атмосфера плоской долины нависла, какъ тяжелый усыпляющій газъ, надъ обитателями мызы, надъ коровами и надъ деревьями. Часто выпадали теплые ливни, утучнявшіе еще больше пастбища и мшавшіе уборк сна на другихъ лугахъ.

Было воскресенье. Коровъ отдоили, работницы, жившія въ своихъ коттэджахъ, разошлись по домамъ. Тессъ и ея три товарки спшили одться, чтобъ идти вчетверомъ въ Мелльстокскую церковь, находившуюся въ трехъ или четырехъ миляхъ разстоянія отъ мызы. Тессъ прожила уже два мсяца въ Тальботэйс и это была ея первая экскурсія.

Наканун весь вечеръ и всю ночь надъ лугами бушевала гроза, и дождь смылъ часть скошеннаго сна и унесъ его въ рку, но въ это утро солнце посл потопа сіяло ярче прежняго, а воздухъ былъ прозраченъ и пропитанъ благоуханіемъ травъ и цвтовъ.

Извилистая дорога изъ прихода Тальботэйсъ въ Мелльстокъ пролегала по самымъ ровнымъ участкамъ долины и, дойдя до самаго низкаго мста, двушки увидали, что вчерашній ливень совсмъ затопилъ дорогу, на пространств пятидесяти ярдовъ, по крайней мр, такъ что имъ пришлось бы очутиться въ вод по самую щиколотку. Въ будни это не представило бы для нихъ серьезнаго препятствія: въ своихъ толстыхъ башмакахъ и высокихъ калошахъ он преблагополучно переправились бы въ бродъ, но въ этотъ день мірской суеты, когда плоть собиралась кокетничать съ плотью, лицемрно притворяясь, будто ее занимаютъ мысли о духовныхъ вещахъ, въ этотъ день, когда он могли пощеголять своими блыми чулками и тонкими ботинками, своими розовыми, блыми и палевыми платьями, на которыхъ малйшія брызги оставили бы грязныя пятна, это импровизированное озеро было очень непріятною помхой. Он уже слышали колокольный звонъ, а до церкви было еще около мили.

— Кто бы могъ ожидать среди лта такого разлива рки!— сказала Маріанна съ вершины окаймлявшаго дорогу вала, куда он вс вскарабкались и гд старались утвердиться ногами въ надежд обойти такимъ образомъ лужу.

— Нтъ, намъ надо или прямо пройти по вод, или сдлать крюкъ и свернуть на дорогу въ Стокбриджъ, а тогда мы слишкомъ ужь запоздаемъ,— сказала Ретти, остановившись въ полномъ отчаяніи.

— И потомъ, я всегда длаюсь такая красная, если случится опоздать, и народъ начинаетъ оглядываться и пялить глаза,— сказала Маріанна,— только разв къ самому концу службы я успваю остыть.

Пока он стояли, скользя ногами по валу, он вдругъ услышали за поворотомъ дороги чьи-то шаги и чрезъ нсколько секундъ увидали Энджеля Клэра, шедшаго къ нимъ на встрчу по затопленному мсту.

Четыре сердца забились въ унисонъ.

Костюмъ у Энджеля былъ далеко не праздничный — ежедневная рабочая блуза и длинные болотные сапоги, а подъ шляпу, для предохраненія головы отъ зноя, былъ заложенъ капустный листъ.

— Онъ не въ церковь идетъ,— сказала Маріанна.

— Да… къ несчастью!— прошептала Тессъ.

Энджель дйствительно предпочиталъ въ прекрасные лтніе дни бесдовать съ природой, чмъ слушать проповди и поученія въ церквахъ и часовняхъ. Въ это же утро онъ, сверхъ того, отправился взглянуть, насколько снокосъ пострадалъ отъ наводненія. Онъ еще издали замтилъ двушекъ, хотя он были такъ озабочены трудностями переправы, что не видали его. Онъ зналъ, что въ этомъ мст дорогу затопило, а потому и поспшилъ къ нимъ на помощь.

Эти четыре двушки, съ розовыми щечками и блестящими глазками, были такъ прелестны въ своихъ свтлыхъ лтнихъ нарядахъ и такъ мило группировались на валу, точно голуби на кровельномъ скат, что онъ остановился полюбоваться ими, прежде чмъ подойти къ нимъ. Подолами своихъ легкихъ платьевъ он зацпили съ травы множество бабочекъ и мухъ, которыя, не находя себ выхода, оставались въ прозрачной ткани, какъ въ клтк. Наконецъ, взоръ Энджеля упалъ на Тессъ, стоявшую позади всхъ, ихъ плачевное положеніе такъ забавляло ее, что она вся дрожала отъ внутренняго смха, и глаза ея невольно улыбнулись Клэру.

Онъ направился къ нимъ по вод, не поднимавшейся выше его длинныхъ сапогъ, остановился и снова заглядлся на мухъ и бабочекъ, которыя бились крылышками въ своемъ плну.

— Вы хотите пробраться въ церковь?— сказалъ онъ, обращаясь къ Маріанн и включая въ свой вопросъ двухъ ея подругъ, но избгая смотрть на Тессъ.

— Да, сэръ, и, вдь, какъ ужь поздно! А я еще всегда длаюсь такая красная…

— Я перенесу васъ черезъ лужу, всхъ по-очереди.

Весь квартетъ разомъ вспыхнулъ, какъ будто въ этихъ четырехъ двушкахъ трепетало одно сердце.

— Вамъ это будетъ не подъ силу, сэръ,— сказала Маріанна.

— Иначе вамъ не добраться до церкви. Стойте смирно. Вздоръ, вы вовсе не черезъ-чуръ тяжелы! Я могъ бы перенести васъ всхъ четырехъ заразъ. Ну, слушайте же меня, Маріанна. Обхватите руками мою шею. Вотъ такъ! Ну, держитесь крпко. Такъ будетъ отлично.

Двушка послушно опустилась на его руку и плечо и Энджель отправился съ нею, причемъ его тонкая фигура казалась лишь основаніемъ громаднаго букета, который представляла собой Маріанна. Они исчезли за изгибомъ дороги, и только его шаги въ вод, да бантъ, разввавшійся на шляп Маріанны, служили указаніемъ на то, гд они находятся. Чрезъ нсколько минутъ онъ снова появился. Теперь была очередь Иццъ Гюэттъ.

— Вотъ онъ ужь близко, — шептала она пересохшими отъ волненія губами.— И я должна буду, какъ и Маріанна, обвить руками его шею и смотрть ему въ лицо!

— Что-жь тутъ такого?— строго сказала Тессъ.

— Всему есть времи,— продолжала Иццъ, не обращая на нее вниманія.— Есть время для лобзаній и время, когда надо воздерживаться отъ лобзаній, время лобзаній наступило теперь для меня.

— Какой стыдъ, Иццъ! Вдь, это изъ священнаго писанія!

— Да,— сказала Иццъ.— Я въ церкви всегда заучиваю красивыя изреченія.

Энджель Клэръ, для котораго три четверти этой процедуры были самымъ зауряднымъ актомъ доброты, подошелъ теперь къ Иццъ. Она тихо и мечтательно опустилась къ нему на руки и Энджель методически зашагалъ съ ней по луж. Когда Ретти заслышала его обратные шаги, ея сердечко такъ сильно застучало, что можно было почти видть, какъ вздрагиваетъ ея тло отъ его ударовъ. Клэръ подошелъ къ рыжеволосой двушк и, принимая ее въ свои объятія, взглянулъ на Тессъ. Онъ не могъ бы сказать ясне: ‘Скоро мы останемся вдвоемъ съ тобою’. Она выдала выраженіемъ своего лица, что угадала его мысль, она не въ силахъ была скрыть этого. Они безъ словъ понимали другъ Друга.

Бдняжка Ретти, хотя была гораздо легче другихъ, оказалась самою неудобною ношей для Клэра. Маріанна висла на немъ, какъ куль муки, какъ неподвижный грузъ, подъ тяжестью котораго онъ буквально задыхался. Иццъ была спокойна и разсудительна. Ретти судорожно билась у него въ рукахъ.

Однако, онъ, все-таки, справился съ взволнованною двушкой, спустилъ ее на дорогу и повернулъ назадъ. Тессъ могла видть изъ-за забора группу, которую образовали вдали ея подруги, все еще стоявшія тамъ, гд оставилъ ихъ молодой человкъ, у подошвы небольшого пригорка. Теперь наступила ея очередь. Она съ негодованіемъ должна была признать, что возбужденіе ея подругъ, при мысли о томъ, какъ близко отъ нихъ будутъ глаза и уста мистера Клэра,— возбужденіе, которое она такъ осуждала въ нихъ, съ непреодолимою силой охватило и ее, и, какъ бы опасаясь выдать свою тайну, она въ послднюю минуту попыталась увернуться отъ Энджеля.

— Можетъ быть, мн удастся пробраться по валу. Я лучше ихъ умю лазить. Вдь, вы такъ устали, мистеръ Клэръ.

— Нтъ, нтъ, Тессъ,— поспшно сказалъ онъ.

И не успла она опомниться, какъ онъ уже держалъ ее въ объятіяхъ, а голова ея покоилась на его плеч.

— Три Ліи, ради одной Рахили,— прошепталъ онъ.

— Я, право, не стою ни одной изъ нихъ,— возразила она, великодушно цпляясь за свое ршеніе.

— Только не въ моихъ глазахъ,— сказалъ Энджель.

Онъ замтилъ, какъ она вспыхнула при этомъ, и нсколько шаговъ они прошли въ молчаніи.

— Надюсь, что я не слишкомъ тяжела?— робко спросила она.

— Что вы! Попробовали бы вы поднять Маріанну! Вотъ такъ глыба! А вы… вы точно зыбкая волна, согртая солнцемъ. А вся эта пышная кисея вокругъ васъ — морская пна.

— Я очень рада… если вамъ, въ самомъ дл, кажется такъ.

— Знаете ли вы, что я продлалъ три четверти этой работы единственно изъ-за четвертой четверти?

— Нтъ, я не знала.

— Не ожидалъ я сегодня такого событія.

— Я тоже… Рка разлилась такъ внезапно.

Ея прерывистое дыханіе ясно доказывало, что не къ разливу рки отнесла она мысленно его намекъ. Клэръ остановился и приблизилъ къ ней лицо.

— Тесси!— воскликнулъ онъ.

Щеки двушки зардлись и она въ волненіи потупила взоръ. Это напомнило Энджелю, что онъ не совсмъ благородно хочетъ воспользоваться выгоднымъ положеніемъ, въ которое поставилъ его случай, и онъ овладлъ собой. Между нимъ и Тессъ еще не было произнесено ни одного слова любви. Зачмъ же торопить ходъ событій? Однако, онъ замедлилъ шаги, чтобы насколько возможно удлинить остававшійся путь, но вотъ онъ достигъ поворота, послднюю часть переправы пришлось совершить на глазахъ у трехъ двушекъ, ожидавшихъ подругу. Вотъ и сухая земля. Энджель Клэръ спустилъ на нее Тессъ.

Ея товарки смотрли на нихъ обоихъ, широко раскрывъ глаза и углубившись въ какую-то тайную думу. Тессъ поняла, что он только что говорили о ней. Молодой человкъ наскоро простился съ ними и пустился въ обратный путь..

Двушки двинулись дальше вс вмст, какъ и передъ этимъ. Молчаніе долго не прерывалось, пока не заговорила Маріанна.

— Нтъ, что ужь тутъ, намъ съ ней тягаться нельзя!— и она угрюмо оглянулась на Тессъ.

— Что ты хочешь сказать?— спросила та.

— Ты ему нравишься… и никто больше… Онъ бы поцловалъ тебя, еслибъ ты только немножко поласкове взглянула на него… только самую чуточку.

— Нтъ, нтъ,— сказала она.

Веселость, одушевлявшая ихъ, когда он вышли изъ дому, исчезла безслдно, но все же эти три двушки не чувствовали къ подруг ни злобы, ни вражды. Выросшія въ уединенныхъ сельскихъ уголкахъ, гд фатализмъ глубоко коренится въ мысляхъ, эти великодушныя юныя созданія не возмущались противъ Тессъ. Если она взяла верхъ надъ ними, значитъ, такъ ршила судьба.

У Тессъ щемило сердце. Она не могла скрыть отъ себя, что любитъ Энджеля Клэра, любитъ, можетъ быть, еще пламенне съ тхъ поръ, какъ узнала, что ея товарки тоже отдали ему свои сердца. Это чувство заразительно, особенно среди женщинъ. А, между тмъ, жаждавшее взаимности сердце Тессъ было исполнено состраданія къ подругамъ. Честная натура ея попыталась было побороть любовь, но попытка была слишкомъ слаба и привела къ неизбжному результату.

— Я никогда не стану поперекъ дороги ни теб, ни другимъ!— объявила она въ тотъ же вечеръ Ретти и слезы заструились по ея щекамъ.— Я ничего не могу противъ этого, милочка. Я уврена, что онъ вовсе и не думаетъ о женитьб, но еслибъ даже онъ посватался за меня, я отказала бы, какъ отказала бы всякому жениху.

— О, неужели? Но почему такое?— спросила изумленная Ретти.

— Этому не бывать! Но я буду съ тобой откровенна: если даже меня оставить совсмъ въ сторон, онъ, все-таки, едва ли выберетъ кого-нибудь, изъ васъ.

— Я никогда не мечтала… никогда и не помышляла объ этомъ,— простонала Ретти.— Но лучше бы, лучше бы мн умереть!

Бдная двочка, терзаемая чувствомъ, врядъ ли понятнымъ для нея самой, обратилась къ своимъ двумъ подругамъ, поднимавшимся въ эту самую минуту по лстниц.

— Я помирилась съ ней,— сказала она имъ,— она не больше насъ разсчитываетъ сдлаться его невстой.

Натянутость исчезла и къ двушкамъ вернулась прежняя искренность и доврчивость.

— Мн, право, все равно, что со мной теперь будетъ,— сказала Маріанна, бывшая въ самомъ минорномъ настроеніи.— Я собиралась замужъ за одного мызника въ Стикльфорд, который уже два раза за меня сватался, но теперь… ей-Богу, я скорй готова покончить съ собой, чмъ стать его женой. Иццъ, что же ты ничего не говоришь?

— Ужь если говорить правду,— начала Иццъ,— я такъ была уврена сегодня, что онъ меня поцлуетъ, я такъ тихо держалась у него на рукахъ, когда онъ несъ меня по вод, все ждала, все надялась и не шевелилась, а онъ такъ-таки и не поцловалъ! Я не останусь здсь больше, я уйду домой!

Атмосфера комнаты, казалось, дрожала отъ вздоховъ безнадежной страсти. Эти четыре двушки безпомощно изнывали подъ игомъ чувства, которое имъ навязала неумолимая природа,— чувства, деспотически покорившаго ихъ себ. Событіе этого дня раздуло еще сильне пламя, горвшее въ ихъ груди, заставило его пробиться наружу, и он изнемогали теперь отъ непосильной пытки. Эта страсть сгладила ихъ индивидуальныя различія, каждая изъ нихъ представляла въ этотъ моментъ лишь часть одного организма, которому имя — женщина. Ревности въ ихъ сердц почти не было, потому что не было надежды. Вс он были двушки съ простымъ здравымъ смысломъ и ни одна изъ нихъ не обольщала себя суетными мечтами, не становилась въ позу и не возносилась, думая затмить другихъ. Полное признаніе съ ихъ стороны тщеты ихъ увлеченія съ соціальной точки зрнія, отсутствіе въ этомъ увлеченіи всего того, что могло бы оправдать его въ глазахъ общества, и, вмст съ тмъ, восторгъ и безумная радость, наполнявшіе ихъ душу при одной мысли, что он любятъ,— все это украсило ихъ обликъ смиреніемъ и достоинствомъ, которыхъ бы не было, еслибъ въ этихъ двушкахъ жила практическая и низменная надежда завербовать себ мистера Клэра въ мужья.

Он ворочались и метались на постеляхъ, а внизу монотонно капала сыворотка изъ-подъ пресса.

— Тессъ, ты не спишь?— шепнула одна изъ нихъ спустя нкоторое время.

Это былъ голосъ Иццъ Гюэттъ.

— Нтъ,— отвчала Тессъ, и вслдъ затмъ Ретти и Маріанна тоже сбросили съ себя простыни и вздохнули.

— Мы тоже не спимъ,— промолвили он.

— Хотлось бы мн знать, какова она изъ себя, та барышня, которую его отецъ и мать прочатъ ему въ невсты!

— Прочатъ въ невсты? Барышню?— проговорила, задыхаясь, Тессъ, и быстро приподнялась на постели.— Я въ первый разъ слышу объ этомъ!

— Какъ же, объ этомъ давно ходятъ слухи. Она изъ такой же хорошей семьи, какъ и онъ, дочь доктора богословія по сосдству съ приходомъ его отца въ Эмминстер. Говорятъ, она не очень-то ему по сердцу. Но онъ, наврное, женится на ней.

И на основаніи этихъ отрывочныхъ свдній, молодыя двушки принялись теперь во мрак ночи рисовать себ печальныя, роковыя картины. Имъ такъ живо представлялись вс подробности сватовства, приготовленія къ свадьб, радость невсты, ея внчальное платье и вуаль, ея безмятежная, счастливая жизнь вдвоемъ съ Энджелемъ, когда сами он съ своею любовью къ нему исчезнутъ въ бездн забвенія. Долго говорили он, долго томились и плакали, пока сонъ не развялъ ихъ тоски.

Узнавъ, что у мистера Клэра есть невста, Тессъ окончательно отбросила всякія безумныя мысли насчетъ того, что его вниманіе къ ней можетъ имть серьезную подкладку. Это было мимолетное увлеченіе ея красотой и только,— увлеченіе, которое пройдетъ вмст съ лтомъ и въ которомъ не она сама играла роль, а сладость преходящей любви. И терновымъ внцомъ этого грустнаго вывода было сознаніе, что она, которую, хотя и на короткое время, онъ предпочелъ всмъ другимъ, она, обладавшая и большею страстностью темперамента, и большимъ умомъ, и большею красотой, была гораздо мене достойна Энджеля Клэра съ точки зрнія общественной нравственности, чмъ не затронувшія его сердца и мене щедро надленныя природой подруги ея.

XXIV.

Іюль пронесся надъ ихъ головами, и, пославъ вслдъ за нимъ чисто-термидорійскія жары, природа, казалось, хотла вступить въ состязаніе съ пламенемъ страсти, пожиравшимъ сердца на мыз Тальботэйсъ. Воздухъ, легкій и свжій весною и раннимъ лтомъ, сдлался теперь неподвижнымъ и разслабляющимъ. Его пряные ароматы вызывали тяжкую истому, въ полдень вся долина погружалась въ какое-то оцпенніе. Верхніе склоны пастбищъ совсмъ почернли отъ жгучихъ лучей солнца, только тамъ, гд съ тихимъ журчаньемъ протекала вода въ канавахъ, трава все еще стлалась ярко-зеленымъ ковромъ.

И какъ наружнымъ образомъ Энджель Клэръ изнемогалъ отъ зноя, такъ и внутренно онъ томился отъ обуревающаго его все сильне страстнаго чувства къ тихой и молчаливой Тессъ.

Періодъ дождей давно миновалъ и наступила засуха. Колеса рессорной телжки мызника, когда онъ спшилъ домой съ базара, поднимали за собой блые столбы мельчайшей пыли. На ферм мистеръ Крикъ ходилъ не иначе, какъ засучивъ рукава рубашки выше локтей, чтобы найти въ комнатахъ немножко прохлады, надо было отворять настежь вс окна и двери. Въ саду дрозды и малиновки бродили подъ кустами смородины, точно четвероногія, а не крылатыя твари. Мухи, наполнявшія кухню, вялыя и докучныя, ползали по полу, забирались въ ящики буфета. Главнымъ предметомъ разговоровъ на мыз были случаи солнечнаго удара. Сбивать масло и особенно сберегать его въ такую жару было истинною мукой.

Коровъ доили на самомъ лугу ради прохлады и удобства. Цлый день он, бдныя, неотступно слдовали за тнью хотя бы самаго крошечнаго деревца, по мр того, какъ она двигалась вокругъ ствола, совершая суточный оборотъ, а когда являлись доильщики, он едва могли стоять смирно передъ ними,— такъ ихъ одолвали слпни.

Разъ, во время вечерняго доенья, нсколько коровъ случайно отдлились отъ стада и стояли за угломъ полевой изгороди, между ними были Пышка и Старая Красотка, выказывавшія особенное пристрастіе къ Тессъ. Энджель Клэръ, слдившій украдкой за двушкой, пока она доила подошедшую къ ней раньше корову, выждалъ, когда она покончила съ ней, и затмъ предложилъ ей взять двухъ вышеназванныхъ. Она молча согласилась и, захвативъ подойникъ и табуретку, направилась къ тому мсту, гд стояли ея любимицы. Немного погодя и Энджель пошелъ къ изгороди, чтобы приняться за одну изъ находившихся тамъ упрямицъ, такъ какъ теперь онъ не уступалъ въ сноровк самому хозяину.

Работники и нкоторыя изъ работницъ, когда доили, то упирались головой въ корову и смотрли прямо въ подойникъ. Но иныя молочницы, въ особенности т, что были помоложе, поворачивали голову въ сторону. Такова была привычка и Тессъ Дорбифильдъ, она обыкновенно прижималась вискомъ къ коров, а взоръ ея невольно устремлялся на дальній конецъ луга, принимая задумчивое, мечтательное выраженіе.

Такъ доила она теперь и Старую Красотку, и солнце ярко освщало ея фигуру въ розовомъ плать, ея блый чепчикъ, низко надвинутый на лобъ, и профиль ея, выступавшій съ безукоризненною рельефностью камеи на буромъ фон коровы.

Она не знала, что Клэръ послдовалъ сюда за нею и что, сидя неподалеку, онъ не отрываетъ взоровъ отъ ея лица. Голова ея не шевелилась, черты застыли, точно изваянныя, глаза, хотя открытые, казалось, не видли того, что было передъ ними. Ничто не двигалось въ этой маленькой групп, только Старая Красотка слегка помахивала хвостомъ, да розовыя руки Тессъ опускались и поднимались, тихо и мрно, подобно ритму ровно бьющагося сердца.

О, какъ прелестно было это лицо! Но въ немъ не было ничего неземного, жизнь, ея дыханіе, ея горячіе тоны и яркія краски — вотъ что трепетало на немъ. И все это достигало своего высшаго выраженія въ губахъ этой двушки. Глаза, почти столь же глубокіе и краснорчивые, Энджелю Клэру случалось видть и прежде, случалось, быть можетъ, видть и щеки съ такимъ же нжнымъ румянцемъ, такія же тонкія брови и словно рзцомъ изваянный профиль, какъ этотъ, но такихъ устъ, какъ у Тессъ, никогда не видалъ онъ ни на одномъ женскомъ лиц. Молодому человку, хоть сколько-нибудь пылкому, стоило только взглянуть на легкій подъемъ въ середин ея верхней губы, чтобы совсмъ обезумть, потерять всякую власть надъ собою. Этотъ алый ротикъ съ сверкавшими въ немъ жемчужными зубами неотступно напоминалъ Энджелю Клэру старинную метафору Елизаветинскихъ временъ: ‘розы, наполненныя снгомъ’. Энджель, какъ влюбленный, смло бы назвалъ эти уста совершенными. Но нтъ, они не были совершенны. И этотъ оттнокъ несовершенства на мнимомъ совершенств и составлялъ ихъ главное очарованіе, потому что придавалъ имъ красоту человчности.

Клэръ такъ хорошо изучилъ линіи этихъ губъ, что могъ во всякую минуту вызвать ихъ въ своей памяти. Теперь же, когда он вновь предстали передъ нимъ, облеченныя плотью и кровью, холодный потъ выступилъ у него на лбу, нервная дрожь пробжала по его тлу и онъ чуть не потерялъ сознанія, но, вмсто этого, въ силу какого-то таинственнаго физіологическаго процесса, самымъ прозаическимъ образомъ чихнулъ.

Тессъ замтила тогда, что онъ слдитъ за нею, но не ршилась перемнить позу, опасаясь выдать этимъ свое смущеніе. Взглядъ ея утратилъ свою мечтательную неподвижность и легкій румянецъ на щекахъ мало-по-малу сгустился и затмъ опять сошелъ съ ея лица, оставивъ на немъ едва уловимую розовую тнь.

Электрическая искра, точно молнія съ неба, вспыхнула въ Клэр, не гасла, а разгоралась. Вс заране принятыя ршенія, вс доводы благоразумія, вс предосторожности и опасенія разсялись, какъ разбитое войско. Онъ порывисто вскочилъ, устремился къ той, что такъ манила его взоры, и, опустившись передъ ней на колни, страстно сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ.

Тессъ была совершенно застигнута врасплохъ. Губы ея раскрылись, какъ только она увидала, что къ ней приближается ея милый, и съ слабымъ крикомъ восторга, какъ бы повинуясь какой-то стихійной сил, она упала къ нему на грудь, забывъ обо всемъ въ этотъ мигъ блаженства.

Онъ чуть не сорвалъ поцлуя съ ея соблазнительныхъ устъ, но рыцарскій инстинктъ остановилъ его.

— Тессъ, дорогая, простите меня,— прошепталъ онъ.— Я самъ не зналъ, что длалъ. Я, право, не хотлъ быть дерзкимъ. Я такъ искренно преданъ вамъ, Тесси, моя ненаглядная!

Между тмъ, Старая Красотка оглянулась съ недоумніемъ и, увидавъ дв человческихъ фигуры на томъ мст, гд съ незапамятныхъ временъ привыкла видть только одну, гнвно подняла заднюю ногу.

— Она разсердилась… она, того и гляди, опрокинетъ подойникъ!— воскликнула Тессъ, тихо освобождаясь изъ объятіи молодого человка и слдя глазами за дйствіями коровы, между тмъ какъ очами сердца она видла только себя и Клэра.

Она поднялась съ табуретки, и оба они стояли теперь рядомъ, его рука все еще обвивала ея станъ. Глаза Тессъ, неподвижно смотрвшіе вдаль, наполнились слезами.

— О чемъ вы плачете, голубка моя?— сказалъ онъ.

— Ахъ, я не знаю!…— прошептала она съ тоской.

И когда сознаніе дйствительности вернулось къ ней, она заволновалась и стала тревожно озираться, пытаясь выскользнуть изъ рукъ Энджеля и убжать.

— Да, Тессъ, я выдалъ вамъ, наконецъ, свои чувства,— сказалъ онъ съ легкимъ вздохомъ, невольно давая этимъ понять, что сердце его опередило разсудокъ.— Вы врите, что я люблю васъ искренно и нжно… Но… я вижу, что васъ это волнуетъ… я ничего больше не скажу теперь… я самъ удивленъ не меньше, чмъ вы. Вы не подумаете, Тессъ, что я воспользовался вашею беззащитностью… что я былъ опрометчивъ и самонадянъ? Нтъ, не подумаете?

— Не спрашивайте меня!

Онъ выпустилъ ее и черезъ минуту или дв оба они возобновили прерванную работу. Никто не былъ свидтелемъ ихъ внезапнаго сближенія и, когда мызникъ Крикъ заглянулъ спустя нсколько времени въ этотъ укромный уголокъ, у него не могло мелькнуть и догадки о томъ, что эти молодые люди, сидвшіе поодаль другъ отъ друга, были боле чмъ простые знакомые. А, между тмъ, съ тхъ поръ, какъ онъ въ послдній разъ ихъ видлъ, случилось нчто, навки измнившее ходъ вселенной для этихъ двухъ существъ, нчто такое, къ чему мистеръ Крикъ, какъ человкъ практическій, отнесся бы презрительно, тогда какъ оно зиждилось на боле властной и непреодолимой сил, чмъ вс такъ называемыя практическія вещи. Завса, отдлявшая дв жизни, рванулась, отнын новый горизонтъ долженъ былъ открыться для каждой изъ нихъ… кто знаетъ, надолго или нтъ?

ФАЗА ЧЕТВЕРТАЯ.

Результатъ.

XXV.

Когда стемнло, и Тессъ удалилась въ свою комнату, Клэръ, обуреваемый тревожными чувствами, вышелъ на окутанный сумракомъ дворъ.

Ночь была такая же знойная, какъ и день. Только отъ травы чуть-чуть вяло прохладой. Дороги, садовыя тропинки, фасадъ мызы, стны загона,— все пламенло, какъ очагъ, и эта раскаленная, чисто-полуденная температура отражалась и на лиц молодого человка, не находившаго себ успокоенія.

Онъ прислъ на изгородь двора, онъ самъ не зналъ, что о себ подумать. Дйствительно, въ этотъ день чувство совершенно затуманило въ немъ разсудокъ.

Со времени внезапнаго объятія, за три часа передъ тмъ, Энджель и Тессъ держались въ сторон другъ отъ друга. Она казалась лихорадочно-возбужденной, почти испуганной тмъ, что случилось, его же созерцательная и нервная натура была совсмъ потрясена неожиданностью, новизной и властною силой обстоятельствъ.

Энджель явился въ Тальботэйсъ съ тою мыслью, что его временное пребываніе здсь будетъ самымъ незначительнымъ эпизодомъ въ его жизни,— эпизодомъ, который быстро минуетъ и изгладится изъ его памяти, онъ явился сюда, разсчитывая, что изъ этого мстечка, какъ изъ глубокой оконной ниши, онъ будетъ спокойно наблюдать животрепещущее зрлище, представляемое вншнимъ міромъ, и, въ то же время, обдумывать планъ, который далъ бы ему возможность окунуться съизнова въ этотъ міръ. И что же?— захватывающее зрлище перенеслось сюда. То, что было прежде всепоглощающею, кипучею жизнью, превратилось въ лишенную интереса пантомиму, тогда какъ здсь, въ этомъ глухомъ и чуждомъ страстей уголк, нчто обаятельно-новое вулканически вспыхнуло предъ нимъ, какъ никогда и нигд еще для него не вспыхивало.

Самый этотъ домъ, до такой степени невзрачный, ничтожный, что никогда до сихъ поръ Клэръ не признавалъ за нимъ ни малйшаго значенія въ окружающемъ ландшафт,— чмъ сдлался онъ для него теперь? Ветхая, обомшалая кровля шептала ему: ‘Останься!’ Окна улыбались, двери ласково манили его, и въ союз съ ними краснли барвинки. Эти стны вмщали въ себ существо, вліяніе котораго распространялось за ихъ предлы, проникало въ самые кирпичи и цементъ и заставляло нависшій надъ ними сводъ небесный трепетать пламеннымъ чувствомъ. Кто же была эта могущественная личность? Простая молочница.

И въ самомъ дл, изумительно было видть, какую важность пріобрла въ его глазахъ жизнь безвстной мызы. Но причиной этого была не одна только новая любовь, разцвтшая въ его сердц. Многіе знаютъ по опыту, что цнность жизни обусловливается не вншними перемщеніями, а субъективными ощущеніями. Впечатлительный крестьянинъ ведетъ боле широкую, боле полную и драматическую жизнь, чмъ толстокожій вельможа.

Клэръ былъ человкъ съ чуткою совстью. Онъ не могъ смотрть на Тессъ, какъ на хорошенькую игрушку, которой можно позабавиться, затмъ бросить ее, когда она прискучитъ, онъ считалъ себя обязаннымъ отнестись съ величайшею серьезностью къ нжному чувству, которое онъ пробудилъ въ этой двушк, столь впечатлительной и пламенной подъ вншнею оболочкой сдержанности. Вдь, иначе это чувство истерзало и разбило бы ея сердце.

Встрчаться съ ней ежедневно въ привычныхъ условіяхъ значило бы только развивать дальше и дальше то, что началось, значило бы только давать пищу зародившейся страсти, плоть и кровь не устояли бы въ этой борьб, и потому, не придя ни къ какому заключенію относительно исхода, возможнаго для этой склонности, онъ ршилъ отстраниться на время отъ участія въ работахъ, при которыхъ неизбжно долженъ былъ сходиться съ Тессъ. Зло, причиненное имъ двушк, еще можно было поправить.

Но не легко ему было выполнить это ршеніе — настойчиво избгать ея. Каждое біеніе его пульса влекло его къ ней.

Ему пришла мысль повидаться съ своими домашними. Быть можетъ, онъ найдетъ случай позондировать ихъ на этотъ счетъ. Срокъ его ученичества на мыз истекалъ мене чмъ черезъ полгода, а затмъ, проживъ еще нсколько мсяцевъ на другихъ фермахъ, онъ пріобртетъ вполн достаточный запасъ агрономическихъ свдній, и тогда ему можно будетъ самостоятельно выступить на поприще фермера. Фермеру понадобится хозяйка и неужели же его женой должна быть восковая фигура, знающая только свою гостиную, а не двушка, понимающая толкъ въ фермерскомъ дл? Несмотря на пріятный отвтъ, который онъ прочелъ въ безмолвіи ночи, онъ, все-таки, ршилъ пуститься въ путь.

Разъ утромъ, когда на мыз Тальботэйсъ вс собрались къ завтраку, одна изъ работницъ замтила, что мистера Клэра что-то не видать.

— Его нтъ здсь,— сказалъ мызникъ Крикъ.— Онъ отправился въ Эмминстеръ погостить у своихъ родныхъ.

Для четырехъ влюбленныхъ двушекъ, сидвшихъ за этимъ столомъ, мгновенно померкло утреннее солнце, и пніе птицъ утратило свою звучность. Но ни одна изъ нихъ ни словомъ, ни жестомъ не выдала своего отчаянія.

— Его контрактъ со мной скоро кончится,— прибавилъ мызникъ съ безсознательно жестокою флегмой.— Онъ, можетъ быть, начинаетъ подъискивать себ что-нибудь другое.

— А сколько времени онъ еще пробудетъ здсь?— спросила Иццъ Гюэттъ.

У нея одной изъ четырехъ опечаленныхъ подругъ хватило голосу предложить этотъ вопросъ.

Остальныя ждали отвта, какъ приговоренныя къ смерти. Ретти, съ полураскрытыми губами, не отрывала глазъ отъ скатерти, на красныхъ щекахъ Маріанны появился еще лишній слой румянца, Тессъ, съ трепетнымъ біеніемъ сердца, глядла въ окно на луга.

— Ну, этого я въ точности не могу сказать, мн надо прежде справиться съ своею записною книжкой,— отвчалъ Крикъ все съ тмъ же нестерпимымъ хладнокровіемъ.— Но, вдь, и тутъ можетъ еще произойти какая-нибудь перемна. Онъ останется на выпойку телятъ, чтобъ навыкнуть немножко въ этомъ дл. Я думаю, что онъ, во всякомъ случа, проживетъ до конца года.

Четыре мсяца.и даже больше мучительнаго восторга, ‘радости, опоясанной страданіемъ’ {Слова Суинберна.}, а затмъ — мракъ непроницаемой ночи…

Въ это самое время Энджель Клэръ былъ уже за десять миль отъ Тальботэйса и халъ верхомъ по узкой тропинк по направленію къ пасторату своего отца въ Эмминстер, стараясь удержать въ равновсіи корзинку съ сосисками и съ бутылкой меду, которую м-съ Крикъ посылала его родителямъ вмст съ своимъ почтительнымъ привтомъ. Передъ Энджелемъ вилась блая лента дороги, и глаза его были устремлены на нее, но видли не ее, а будущій годъ. Онъ любитъ Тессъ, долженъ ли онъ жениться на ней? Вправ ли онъ жениться на ней? Что скажутъ его мать и братья? Что скажетъ онъ самъ года черезъ два посл этого событія? Все зависитъ отъ того, кроются ли зачатки стойкой дружбы въ мимолетномъ волненіи, охватившемъ его сердце, или же только вншній обликъ двушки вызываетъ въ немъ чувственную радость, не имющую въ себ залога прочнаго счастья.

Наконецъ, показался окруженный холмами Эмминстеръ, церковь изъ краснаго кирпича и группа деревьевъ возл пастората. Подъзжая къ родному дому, Энджель бросилъ взглядъ въ сторону церкви и увидалъ у дверей ризницы группу двочекъ отъ двнадцати до шестнадцати лтъ, очевидно, поджидавшихъ кого-то. Дйствительно, въ ту же минуту, въ нкоторомъ отдаленіи, появилась двушка, немного старше школьницъ, въ шляп съ широкими полями и туго накрахмаленномъ батистовомъ плать, со связкой книгъ въ рукахъ.

Клэръ зналъ эту двушку. Онъ не могъ быть увреннымъ въ томъ, замтила она его или нтъ, по непонятное ему самому нежеланіе вступать съ ней въ разговоръ заставило его ршить, что она его не видала. Это была миссъ Мерси Чантъ, дочь ближайшаго сосда и друга его отца, и завтною мечтой его родителей было увидать ее когда-нибудь невстой Энджеля. Она была необыкновенно искусна въ толкованіи Библіи и въ настоящую минуту шла въ ризницу, чтобы дать собравшимся ученицамъ урокъ Закона Божія. Мысли Клэра перенеслись на мигъ къ наивнымъ язычницамъ долины Вара и, въ особенности, къ одной изъ нихъ, въ которой жизнь разливалась такою широкою волной.

Онъ предпринялъ эту поздку въ Эмминстеръ подъ впечатлніемъ минуты, а потому и не предупредилъ отца и мать о своемъ прізд, намреваясь, однако, явиться къ завтраку, прежде еще чмъ они успютъ отправиться по приходу для совершенія своихъ благотворительныхъ длъ. Онъ опоздалъ немного и засталъ ихъ уже сидящими за утреннею трапезой. Вс поднялись съ своихъ мстъ, чтобы привтствовать нежданнаго гостя,— и отецъ, и мать, и братъ его, преподобный Феликсъ, викарій въ одномъ изъ городовъ сосдняго графства, завернувшій домой недли на дв, и другой братъ, преподобный Кутбертъ, ученый-классикъ, деканъ своей коллегіи, пріхавшій изъ Кембриджа на лтнія каникулы. Мать была въ чепц и серебряныхъ очкахъ, отецъ, немного сухопарый, лтъ шестидетяти пяти, съ блднымъ лицомъ, свтившимся мыслью и твердою волей, казался и на видъ тмъ, чмъ онъ былъ на самомъ дл, — серьезнымъ, богобоязненнымъ человкомъ.

Мистеръ Клэръ былъ священникъ того типа, который почти вымеръ за послднія двадцать лтъ. Прямой потомокъ по духу Виклефа, Гуса, Лютера и Кальвина, человкъ чисто-апостольской простоты въ жизни и мысляхъ, онъ въ самой ранней юности поршилъ разъ навсегда съ глубокими вопросами существованія и съ тхъ поръ не допускалъ дальнйшихъ разсужденій по ихъ поводу. Его вра въ детерминизмъ сводилась съ своей отрицательной стороны къ философіи отреченія, имвшей нкоторое сродство съ философіей Шопенгауера и Леопарди.

Энджель слъ за столъ и почувствовалъ себя уютно въ домашней обстановк, но все же, всякій разъ, какъ онъ возвращался сюда, онъ не могъ отдлаться отъ впечатлнія, что между нимъ и другими членами семьи существуетъ какая-то рознь. Со времени своего послдняго пребыванія въ пасторат онъ еще боле отдалился по своему образу мыслей отъ господствовавшихъ здсь взглядовъ. Трансцендентальныя стремленія его родныхъ были такъ же чужды его стремленіямъ, какъ еслибъ то были мечты людей, живущихъ на другой планет.

Посл завтрака Энджель пошелъ прогуляться съ своими братьями, вполн благовоспитанными, патентованными молодыми людьми, корректными до самой тончайшей фибры своего существа, безукоризненными моделями того типа, какой ежегодно выходитъ съ токарнаго станка систематическаго образованія. Оба они были немного близоруки, и когда было въ мод носить монокль на шнурк, они носили монокль на шнурк, когда было принято носить лорнетъ, они носили лорнетъ, когда явилась мода на очки, и они стали носить очки, безъ всякаго отношенія къ индивидуальному недостатку въ ихъ зрніи. Когда превозносили Вордсворта, они постоянно имли при себ карманные экземпляры его стихотвореній, а когда уничижали Шелли, его произведенія пылились у нихъ на полкахъ. Когда было въ мод восхищаться ‘Святыми Семействами’ Корреджіо, они тоже восхищались ими, когда же Корреджіо былъ развнчанъ въ пользу Веласкеца, они усердно примкнули къ общему мннію, не допуская никакихъ личныхъ возраженій.

Теперь, когда они втроемъ шли по скату холма, Энджель почувствовалъ живе, чмъ когда-либо, что, несмотря на вс преимущества, которыя его братья имли передъ нимъ, ни тотъ, ни другой не понималъ настоящаго смысла жизни. Ни тотъ, ни другой не имлъ надлежащаго представленія о сложныхъ силахъ, дйствующихъ за предлами тихаго и ровнаго потока, по которому они сами плыли. Ни тотъ, ни другой не видлъ разницы между мстною истиной и универсальною, и не догадывался, что то, что внутренній міръ говорилъ ихъ клерикальному и академическому слуху, было совершенно различно отъ того, что мыслилъ міръ вншній.

— Я думаю, мой милый, что теб въ самомъ дл только и остается, что поприще фермера,— сказалъ, между прочимъ, Феликсъ, съ печально-строгимъ видомъ глядя изъ-подъ очковъ на разстилавшіяся вдали поля.— Придется поневол примириться съ этимъ. Я только объ одномъ прошу тебя, постарайся сохранить какъ можно больше соприкосновенія съ нравственными идеалами. Фермерство, конечно, предполагаетъ огрубніе во вншнемъ отношеніи, но возвышенный образъ мыслей, все-таки, можетъ идти рядомъ съ простою жизнью.

— Разумется, можетъ,— отвтилъ Энджель.— Разв же это не было доказано почти девятнадцать вковъ тому назадъ? Почему это ты думаешь, Феликсъ, что я собираюсь отступиться отъ своихъ возвышенныхъ мыслей и нравственныхъ идеаловъ?

— По тону твоихъ писемъ и по твоимъ разговорамъ мн кажется… можетъ быть, это только одна фантазія, но мн кажется, что интеллектуальная почва какъ будто ускользаетъ у тебя изъ-подъ ногъ. А ты, Кутбертъ, разв не замчалъ этого?

— Вотъ что я скажу теб, Феликсъ,— сухо возразилъ Энджель.— Ты знаешь, что мы всегда были съ тобой друзьями, оставаясь каждый въ опредленной ему сфер, но разъ дло доходитъ до интеллектуальной почвы, то я теб совтую не заботиться о моей, а лучше убдиться, все ли обстоитъ благополучно съ твоимъ умственнымъ развитіемъ.

Они вернулись домой къ обду, подававшемуся въ такое время, когда обыкновенно кончались утреннія обязанности ихъ отца и матери по приходу.

Прогулка возбудила у нихъ аппетитъ, особенно у Энджеля, который, работая постоянно на свжемъ воздух, привыкъ къ обильному и нсколько грубому столу мызника. Но ни пастора, ни пасторши не было еще дома, они вернулись, когда сыновья почти устали ихъ дожидаться. Самоотверженная чета, ублажая аппетитъ своихъ больныхъ прихожанъ, которыхъ она съ нкоторою непослдовательностью старалась удержать въ темниц плоти, совершенно забыла о своемъ собственномъ голод.

Семья сла за столъ и принялась за скудную трапезу, состоявшую изъ холоднаго мяса. Энджель сталъ искать глазами привезенныя имъ сосиски, которыя онъ отдалъ въ кухню, чтобъ ихъ хорошенько поджарили, какъ это длали на мыз, ему хотлось, чтобъ отецъ и мать оцнили по достоинству ихъ чудную сочность.

— Ахъ, ты удивляешься, что не подаютъ сосисокъ, мой милый мальчикъ,— сказала пасторша.— Но я уврена, что ты такъ же охотно обойдешься безъ нихъ, какъ твой отецъ и я, когда узнаешь причину. Я подумала, что хорошо было бы отдать этотъ милый гостинецъ м-съ Крикъ дтямъ одного несчастнаго, который въ настоящее время совершенно лишился заработка изъ-за приступовъ блой горячки, такъ мы и сдлали.

— Что-жь, прекрасно!— весело сказалъ Энджель и сталъ искать глазами медъ.

— Я нашла, что медъ такъ крпокъ,— продолжала мать,— что ршительно не годится для питья за столомъ, но можетъ вполн замнить ромъ или водку для больныхъ, поэтому я убрала его въ свою аптечку.

— Мы по принципу никогда не употребляемъ за столомъ крпкихъ напитковъ,— прибавилъ отецъ.

— Но что же мн сказать мистрисъ Крикъ?— спросилъ Энджель,

— Правду, разумется,— сказалъ отецъ.

— Мн было бы пріятне сказать ей, что мы всласть полакомились ея сосисками и медомъ. Она такая добродушная, милая женщина, я увренъ, что какъ только я пріду, она сейчасъ же спроситъ меня о своихъ гостинцахъ.

— Ты не можешь же сказать ничего другого, разъ мы не притрогивались къ нимъ,— невозмутимо отвтилъ мистеръ Клэръ.

— Да, конечно, хотя этотъ медъ превкусное хмльное.

— Что такое?— переспросили въ одинъ голосъ Кутбертъ и Феликсъ.

— Это такъ говорятъ въ Тальботэйс,— отвтилъ Энджель, красня. Онъ чувствовалъ, что хотя его родители и правы въ своихъ поступкахъ, но имъ, все-таки, недостаетъ истинной деликатности, и больше онъ ничего не сказалъ.

XXVI.

Только вечеромъ, посл общей молитвы, Энджель нашелъ случай поговорить съ отцомъ и открыть ему, что у него лежало на сердц. Все время, пока онъ стоялъ въ колнопреклоненной поз на коврик, позади братьевъ, разглядывая подошвы ихъ сапогъ и маленькіе гвоздики на каблукахъ, все это время онъ настраивалъ себя къ предстоящей бесд. По окончаніи молитвы Феликсъ и Кутбертъ вышли изъ комнаты вмст съ матерью, и Энджель остался наедин съ пасторомъ.

Прежде всего, молодой человкъ принялся обсуждать съ отцомъ свой планъ,— завести фермерское хозяйство въ боле или мене широкихъ размрахъ, въ Англіи или въ колоніяхъ. Отецъ сказалъ ему на это, что такъ какъ ему не пришлось тратиться для него на Кембриджъ, то онъ счелъ своимъ долгомъ ежегодно откладывать для него извстную сумму съ тмъ, чтобъ онъ могъ впослдствіи купить или арендовать себ землю и не чувствовалъ бы себя несправедливо обойденнымъ со стороны родителей.

Тронутый заботливостью мистера Клэра объ его судьб, Энджель смле приступилъ къ другому предмету, гораздо боле волновавшему его сердце. Онъ напомнилъ отцу, что ему уже минуло двадцать шесть лтъ, когда онъ сдлается самостоятельнымъ фермеромъ, ему необходимо будетъ имть близь себя кого-нибудь, кто присматривалъ бы за домашними работами на его ферм, пока самъ онъ будетъ на пол. А потому не слдуетъ ли ему жениться?

Отецъ, повидимому, былъ склоненъ одобрить эту мысль, и тогда Энджель поставилъ еще вопросъ:

— Какъ ты думаешь, какая собственно двушка всего лучше годилась бы въ жены рачительному фермеру?

— Истинная христіанка, которая была бы теб помощницей и утшительницей при твоемъ вхожденіи и исхожденіи. Все остальное, право, не важно. А за такою двушкой недалеко ходить. Мой добрый другъ и сосдъ, д-ръ Чантъ…

— Но разв она не должна прежде всего другого умть доить коровъ, сбивать вкусное масло, изготовлять громадные сыры, сажать на яйца куръ и индекъ, выводить цыплятъ, въ случа надобности наблюдать за полевыми работами и понимать толкъ въ цнахъ на овецъ и телятъ?

— Да, да, конечно, для жены фермера все это было бы желательно.— Мистеръ Клэръ, очевидно, никогда еще не задумывался надъ этими пунктами.— Но я хотлъ прибавить, что еслибъ ты искалъ себ чистую и добродтельную двушку, то не нашелъ бы ни одной, которая была бы совершенне въ этомъ смысл и боле пришлась бы по душ твоей матери и мн, чмъ твоя давнишняя пріятельница Мерси. Вдь, ты выказывалъ въ прежнее время нкоторую склонность къ ней.

— Да, да, Мерси добра и набожна, я это знаю. Но разв ты не думаешь, отецъ, что молодая двушка, столь же чистая и добродтельная, какъ миссъ Чантъ, и, хотя не обладающая такими обширными богословскими знаніями, но за то понимающая фермерское хозяйство не хуже любого фермера, несравненно больше подходила бы подъ мои требованія?

Отецъ продолжалъ настаивать на своемъ убжденіи, и тогда Энджель, щадя чувства своего отца и желая, въ то же время, подвинуть свои сердечныя дла, сталъ говорить въ тонъ мистеру Клэру. Онъ сказалъ, что, по вол случая или Провиднія, онъ встртилъ на своемъ пути двушку, надленную всми качествами, необходимыми для жены сельскаго хозяина, и при этомъ выработавшую себ строгіе взгляды на жизнь. Онъ не станетъ утверждать, что она принадлежитъ къ низкой церкви, приверженцемъ которой состоитъ его отецъ, но, во всякомъ случа, она, въ простот своей вры, исправно посщаетъ церковную службу. Она честная двушка, умная, воспріимчивая, добродтельная, цломудренная, какъ весталка, и, вдобавокъ, замчательно красивая.

— Но изъ такой ли она семьи, съ какой ты былъ бы не прочь породниться? Ну, словомъ сказать, она лэди или нтъ?— спросила съ тревогой въ голос миссъ Клэръ, тихонько вошедшая въ кабинетъ во время разговора.

— Она не лэди въ общепринятомъ смысл этого слова, — отвтилъ, не колеблясь, Энджель.— Она дочь крестьянина, и я съ гордостью заявляю это. Но она, тмъ не мене, ‘лэди’ по своему характеру и сердцу.

— Мерси Чантъ очень хорошей фамиліи.

— Ба! Что пользы мн въ этомъ, матушка?— быстро перебилъ ее Энджель, — Какую выгоду можетъ представить принадлежность къ хорошей фамиліи для жены человка, которому придется работать безъ устали, какъ мн?

— Мерси превосходно воспитанная двушка, а это тоже иметъ свою прелесть,— возразила мать, смотря на сына изъ-подъ серебрянныхъ очковъ.

— На что мн свтскіе таланты въ той жизни, какую я собираюсь вести? Что же касается образованія двушки, которую я люблю, я самъ могу имъ руководить. Она общаетъ сдлаться способною ученицей, вы согласились бы со мною, еслибъ увидали ее. Она насквозь пропитана поэзіей, это сама воплощенная поэзія, если можно такъ выразиться. Она переживаетъ въ своихъ ощущеніяхъ то, что бумажные поэты только пишутъ… И я увренъ, что она безупречная христіанка, побалуй, того самаго рода, вида и разновидности, распространенія которыхъ вы оба желаете.

— Энджель, ты издваешься надъ нами!

— Прости меня, матушка. Но такъ какъ она въ самомъ дл почти каждое воскресенье ходитъ къ утренней служб, и ради этого ты, конечно, будешь снисходительна къ какимъ-нибудь промахамъ съ ея стороны въ смысл свтскихъ приличій. Я знаю, что не ошибся въ своемъ выбор.

Удрученные грустнымъ сомнніемъ относительно того, иметъ ли ихъ сынъ какое-нибудь право называться самъ тмъ именемъ, котораго они требовали для неизвстной имъ двушки, мистеръ и мистрисъ Клэръ пришли мало-по-малу къ заключенію, что если она дйствительно иметъ здравые взгляды на религію, то это уже преимущество, которымъ не слдуетъ пренебрегать, тмъ боле, что взаимная склонность молодой парочки несомннно возникла по вол судьбы или Промысла. Въ конц-концовъ, они сказали, что лучше не торопиться ршеніемъ, но что они согласны познакомиться съ Тессъ.

Въ виду всего этого, Энджель пока воздержался отъ сообщенія дальнйшихъ подробностей. Онъ чувствовалъ, что при всемъ простосердечіи и при всей самоотверженности его родителей, въ нихъ, какъ во всхъ людяхъ средняго класса, живутъ скрытые предразсудки, и что ему не мало потребуется такта, чтобъ одержать верхъ надъ ними. Хотя по закону онъ былъ совершенно. свободенъ въ своихъ дйствіяхъ, но, въ силу привязанности къ отцу и матери, не хотлъ оскорблять ихъ чувства, приступая къ самому важному шагу въ своей жизни.

Насталъ день его отъзда. Братья Энджеля раньше его оставили пасторатъ, чтобы совершить экскурсію на сверъ, откуда одинъ долженъ былъ отправиться въ свою коллегію, другой — въ свой приходъ. Энджель могъ бы присоединиться къ нимъ, но предпочелъ вернуться въ Тальботэйсъ, къ своей возлюбленной. Ни Феликсу, ни Кутберту онъ ни слова не сказалъ о Тессъ.

Мать наготовила ему сандвичей, а отецъ проводилъ его нкоторую часть пути верхомъ на своей кобыл. Успвъ немного подвинуть свои дла, Энджель охотно слушалъ разсказы отца о непріятностяхъ, случавшихся съ нимъ на его священническомъ служеніи, о холодности, съ какой къ нему относились его коллеги, недовольные его строгимъ толкованіемъ Новаго Завта, въ дух якобы пагубной кальвинистской доктрины.

— Пагубной!— повторилъ м-ръ Клэръ съ добродушнымъ презрніемъ. И затмъ онъ сталъ передавать сыну различные эпизоды, долженствовавшіе служить доказательствомъ всей нелпости этой идеи. Онъ разсказалъ ему нсколько случаевъ чудеснаго обращенія гршниковъ на путь истинный, орудіемъ которыхъ ему довелось быть, не только среди бдныхъ, но и среди богатыхъ и зажиточныхъ людей, съ свойственнымъ ему чистосердечіемъ онъ признался и во многихъ неудачахъ.

Такъ, онъ упомянулъ объ одномъ молодомъ выскочк-помщик, по фамиліи д’Орбервиль, жившемъ миляхъ въ сорока отъ него, въ окрестностяхъ Трантриджа.

— Не изъ древнихъ ли онъ д’Орбервилей, которымъ принадлежали Кингсбиръ и другія мста, этого знаменитаго историческаго рода, испытавшаго столько превратностей судьбы и оставившаго потомству зловщую легенду о карет, запряженной четверней?

— О, нтъ! Настоящіе д’Орбервили захудали и вымерли лтъ шестьдесятъ или восемьдесятъ тому назадъ. По крайней мр, я такъ слышалъ. Это, очевидно, совсмъ новые люди, присвоившіе себ эту фамилію. Изъ уваженія къ слав стариннаго рыцарскаго рода, я надюсь, что это самозванные д’Орбервили.

И мистеръ Клэръ разсказалъ, какъ посл смерти стараго мистера д’Орбервили его наслдникъ предался самому необузданному разгулу, несмотря на то, что у него была слпая мать, несчастное положеніе которой должно было бы, кажется, заставить его опомниться. Слухи объ его поведеніи дошли до мистера Клэра, когда онъ произносилъ миссіонерскія проповди въ этой сторон, и онъ смло воспользовался случаемъ поговорить напрямикъ съ молодымъ человкомъ. Хотя онъ былъ пришлымъ священникомъ, занявшимъ на время чужую каедру, онъ, тмъ не мене, счелъ это своимъ долгомъ и избралъ текстомъ слова евангелиста Луки: ‘Безумный! въ сію ночь душу твою возьмутъ у тебя!’ Молодой человкъ не простилъ такого прямого нападенія и въ спор, возникшемъ между нимъ и пасторомъ, когда они встртились посл того, не постснялся публично оскорбить мистера Клэра, не пощадивъ его сдыхъ волосъ.

Энджель вспыхнулъ отъ негодованія.

— Отецъ, дорогой отецъ,— сказалъ онъ съ грустью,— зачмъ теб даромъ страдать отъ подлецовъ?

— Страдать?— возразилъ пасторъ, и суровыя черты его засвтились пламенемъ самоотверженія.— Если я страдалъ въ данномъ случа, то только потому, что мн было жаль этого бднаго безразсуднаго юношу. Неужели ты думаешь, что его безумныя слова или даже побои могли бы причинить мн страданіе? ‘Злословятъ насъ, мы благословляемъ, гонятъ насъ, мы терпимъ, хулятъ насъ, мы молимъ, мы какъ соръ для міра, какъ прахъ, всми попираемый донын’. Эти благородныя слова апостола къ коринянамъ сохранили всю свою силу и до нашихъ дней.

— Но, вдь, побоевъ не было, отецъ? Онъ не посмлъ дойти до этого?

— Нтъ. Хотя мн приходилось претерпвать побои отъ людей, находившихся въ безумномъ состояніи опьяненія.

— Не можетъ быть!

— И сколько разъ, мой мальчикъ! Но что-жь изъ этого? За то я спасалъ ихъ отъ преступленія, къ которому они были близки. Вдь, иначе они могли бы убить свою собственную душу, я спасалъ ихъ, и впослдствіи они благодарили меня и воздавали хвалу Господу.

— Дай Богъ, чтобъ и этотъ молодой человкъ образумился!— съ жаромъ воскликнулъ Энджель.— Но, судя по твоимъ разсказамъ, этого трудно ожидать.

— Будемъ, все-таки, надяться,— отвчалъ мистеръ Клэръ,— Я продолжаю молиться за него, хотя, вроятно, мы никогда больше не встртимся съ нимъ въ этой жизни. Но кто знаетъ, можетъ быть, мои смиренныя слова пустятъ рано или поздно добрые ростки въ его сердц?

Теперь, какъ и всегда, почтенный викарій былъ какъ ребенокъ доврчивъ и преисполненъ свтлыхъ надеждъ. Энджель не могъ не проникнуться благоговніемъ къ его дятельности и не признать героя подъ оболочкой піетиста. Быть можетъ, въ настоящую минуту онъ боле чмъ когда-либо уважалъ отца еще по той причин, что въ вопрос о брак сына съ Тессъ Дорбифильдъ мистеръ Клэръ и не подумалъ освдомиться, есть ли у молодой двушки приданое. Энджелю часто казалось, что, несмотря на несходство ихъ религіозныхъ убжденій, у него гораздо больше духовной близости съ отцомъ, нежели съ братьями.

XXVII.

Когда Энджель подъхалъ къ мыз, на двор не было ни души, вс домочадцы наслаждались послобденнымъ сномъ. У дверей, точно шляпы на вшалк, висли на развилистомъ дубовомъ пн до-бла вымытые и выжареные подойники, совсмъ готовые для вечерняго доенья. Энджель прошелъ черезъ безмолвныя сни дома и направился къ пристройкамъ, здсь онъ остановился и сталъ прислушиваться. Изъ сарая, гд спали работники, раздавалось протяжное храпніе, а издали доносилось хрюканье и визжаніе задыхавшихся отъ жары поросятъ. Широколистный ревень и другія огородныя растенія тоже дремали, и ихъ лоснящіеся листья, поникшіе отъ зноя, походили на полузакрытые зонты.

Энджель разнуздалъ лошадь и накормилъ ее и, когда онъ вошелъ въ домъ, часы пробили три. Въ это время обыкновенно начинали доить коровь, и съ послднимъ ударомъ часовъ наверху заскрипли половицы, а затмъ на лстниц послышались чьи то шаги. Еще минута и — передъ Энджелемъ очутилась Тессъ.

Она не слыхала, какъ онъ вошелъ, и даже теперь не замчала его. Она, звая, закручивала одною рукой свою длинную косу, такъ что онъ могъ различить надъ загорлымъ мстомъ атласную близну ея руки. Лицо двушки раскраснлось отъ сна, вки совсмъ закрывали зрачки. Отъ нея такъ и вяло богатствомъ жизненной силы. Это былъ одинъ изъ тхъ моментовъ, когда душа женщины боле чмъ во всякое другое время является матеріализированною, когда самая одухотворенная красота выдаетъ свое тлесное происхожденіе и на первый планъ во вншнемъ облик выступаютъ инстинкты женской природы.

Затмъ глаза ея сверкнули подъ отяжелвшими вками, между тмъ какъ остальная часть лица еще не совсмъ стряхнула съ себя дремоту. Взглянувъ на Энджеля съ странною смсью радости, застнчивости и удивленія, Тессъ воскликнула:

— О, мистеръ Клэръ, какъ вы испугали меня!

Она еще не успла подумать о перемн въ ихъ отношеніяхъ, которая должна была явиться въ результат его признанія, но эта мысль ярко отразилась въ ея глазахъ, когда она встртила нжный взглядъ Клэра.

— Милая Тесси, голубка моя,— шепталъ онъ, обвивая рукой ея станъ и прижимаясь лицомъ къ ея горячей щечк.— Ради Бога, не величайте меня больше мистеромъ. Я только изъ-за васъ такъ скоро вернулся.

Трепетное сердце Тессъ усиленно забилось въ отвтъ. Энджель привлекъ ее къ своей груди и они простояли нсколько минутъ обнявшись. Косые лучи солнца врывались въ окно, освщая низко склоненную головку двушки, играя на голубыхъ жилкахъ ея висковъ и густыхъ волнахъ ея волосъ. Сначала она не ршалась взглянуть въ лицо Клэру, но вскор подняла глаза, и взоръ его потонулъ въ глубин этихъ вчно мнявшихся зрачковъ съ ихъ лучистыми переливами, срыми, черными, голубыми и фіолетовыми. Она же смотрла на него такъ, какъ Ева при вторичномъ пробужденіи могла бы смотрть на Адама.

— Мн надо идти снимать устой съ молока,— заговорила она, пытаясь высвободиться изъ его объятій,— Только старая Дебъ осталась мн на подмогу. М-съ Крикъ, ухала на базаръ съ хозяиномъ, Ретти нездорова, а другія куда-то ушли и не скоро вернутся.

Когда они направлялись въ молочную, на лстниц показалась Дебора Фланандеръ.

— Я возвратился, Дебора, — крикнулъ ей м-ръ Клэръ.— Я помогу Тессъ снимать устой, а такъ какъ вы, наврное, утомились, то вамъ незачмъ сходить внизъ, пока не настанетъ время доить коровъ.

Весьма возможно, что въ этотъ день сливки въ Тальботэйс были не слишкомъ-то аккуратно сняты. Тессъ двигалась какъ во сн, и знакомые предметы, сохраняя для нея свтъ и тни и обычное свое положеніе, тмъ не мене, какъ-то расплывались передъ нею. Всякій разъ, какъ она подставляла подъ кранъ уполовникъ, чтобы охладить его, рука ея дрожала, пламя страсти, горвшее во взор ея милаго, было такъ ощутительно, что она какъ бы изнемогала подъ нимъ, подобно тому, какъ нжное растеніе поникаетъ подъ слишкомъ жгучими лучами солнца.

Потомъ онъ усадилъ ее возл себя.

— Я лучше ужь теперь скажу вамъ все, моя радость,— нжно обратился онъ къ ней.— Я хочу предложить вамъ одинъ практическій вопросъ, который не выходилъ у меня изъ головы со времени нашей встрчи въ лугахъ на прошлой недл. Видите ли, я собираюсь жениться, а такъ какъ я ршилъ сдлаться фермеромъ, то долженъ выбрать себ двушку, которая хорошо бы знала фермерское хозяйство. Хотители вы быть этою двушкой, Тесси?

Онъ нарочно предложилъ вопросъ въ такой форм, изъ опасенія, чтобы Тессъ не подумала, что онъ уступаетъ порыву, который не будетъ одобренъ его разсудкомъ.

Она поблднла. Она подчинилась роковому результату ежедневныхъ встрчъ съ Энджелемъ, подчинилась неизбжности, полюбивъ его, но она не ожидала этого внезапнаго ршенія, вдь, и самъ Клэръ не думалъ такъ скоро поставить его передъ нею. Съ тоской, въ которой слышалась какъ бы горечь вчной разлуки, она прошептала неумолимый отвтъ, единственный отвтъ, какой она, какъ честная женщина, должна была дать ему.

— О, мистеръ Клэръ!… Я не могу быть вашею женой… не могу!

Звукъ ея собственныхъ ршительныхъ словъ, казалось, разбилъ ея сердце, и она склонила голову подъ гнетомъ нестерпимой муки.

— Что это значитъ, Тессъ?— сказалъ онъ, изумленный ея отвтомъ, и еще ближе привлекъ ее къ себ.— Вы говорите ‘нтъ’? Но, вдь, вы любите меня?

— Да, да, люблю! И ни за кого въ цломъ мір я не пошла бы съ такою радостью, какъ за васъ!— воскликнула несчастная голосомъ неподдльной страсти.— Но я не могу пойти за васъ.

— Тессъ, — сказалъ онъ, — отступивъ отъ нея на нсколько шаговъ, но все еще держа ея руку, — вы дали слово кому-нибудь другому?

— Нтъ, нтъ!

— Такъ почему же вы не хотите пойти за меня?

— Я никогда не думала о замужств. Я ршила, что не пойду замужъ. Я не могу. Мн только хочется любить васъ.

— Но почему же?

Вынужденная прибгнуть къ уверткамъ, она пролепетала:

— Вашъ отецъ пасторъ, ваша матушка не пожелаетъ, чтобы вы женились на такой, какъ я. Она, наврное, хочетъ, чтобъ вы выбрали себ барышню.

— Пустяки! Я ужь усплъ переговорить съ ними обоими. Отчасти изъ-за этого я и здилъ домой.

— Я чувствую, что не могу… Никогда, никогда этого не будетъ!— повторяла она.

— Быть можетъ, я слишкомъ смутилъ васъ, дорогая моя?

— Да, я никакъ не ожидала этого.

— Въ такомъ случа, простите меня, Тесси, я готовъ дать вамъ срокъ. Конечно, это было очень грубо: явиться такъ внезапно и сразу озадачить васъ. Я не буду пока возвращаться къ своему вопросу.

Она снова взяла въ руки блестящій уполовникъ, подставила его подъ кранъ и опять принялась за работу. Но какъ ни старалась она, ей, все-таки, не удавалось на этотъ разъ снимать устой съ обычною ловкостью и аккуратностью,— она попадала ложкой то въ молоко, то мимо. Она ничего почти не видла, глаза ей застилали дв крупныя слезы, вызванныя скорбью, которой она никакъ не могла бы объяснить этому лучшему своему другу, самому дорогому своему заступнику.

— Ничего у меня не ладится ныньче,— сказала она, отвернувшись отъ него.

Чтобъ не волновать ее больше и не мшать ей, Энджель заговорилъ на боле общую тему.

— Вы имете совершенно ложное представленіе о моихъ родителяхъ. Они совсмъ простые и вовсе не тщеславные люди. Они принадлежатъ къ немногимъ уцлвшимъ обломкамъ Евангелической школы.

И онъ сталъ разсказывать ей объ образ жизни своего отца, о ревности, съ какой онъ проповдовалъ Евангеліе. Лицо Тессъ прояснилось и работа пошла у нея ровне. По мр того, какъ она кончала ушатъ за ушатомъ, онъ вмст съ ней переходилъ дальше и вынималъ затычки.

— Мн показалось, что вы были печальны, когда входили въ домъ,— ршилась она сказать, боясь, какъ бы онъ не вернулся къ прежнему разговору.

— Да. Видите ли, отецъ говорилъ со мной о непріятностяхъ и горестяхъ, которыя ему приходится испытывать, а это всегда меня разстраиваетъ. Онъ такъ неудержимъ въ своемъ рвеніи, что долженъ, вслдствіе этого, нердко выслушивать грубости и получать оскорбленія отъ людей различнаго съ нимъ образа мыслей. Онъ разсказывалъ мн въ этотъ мой пріздъ объ одномъ очень тягостномъ для него происшествіи, случившемся въ самое недавнее время. Въ качеств депутата отъ какого-то миссіонерскаго общества, онъ произносилъ проповдь въ окрестностяхъ Трантриджа, иляхъ въ сорока отсюда, и вздумалъ обратиться съ укоризнами къ одному молодому развратнику, сыну мстнаго землевладльца, имющему слпую мать. Мой отецъ сказалъ всю правду въ глаза благородному джентльмену, и кончилось это очень непріятнымъ столкновеніемъ. Я долженъ признаться, что со стороны отца было совершенно безразсудно навязывать свои увщанія незнакомому человку, тмъ боле, что онъ могъ предвидть всю ихъ безполезность. Но кстати или некстати, онъ упорно исполняетъ то, что считаетъ своимъ долгомъ, а это, разумется, создаетъ ему много враговъ. Онъ говоритъ, что гордится тмъ, что случилось, и что можно и косвеннымъ путемъ творить добро, но теперь, на склон лтъ, онъ, право, могъ бы пощадить себя и оставить этихъ свиней валяться въ грязи.

Глаза Тессъ приняли жесткое, мрачное выраженіе, трагическая складка легла вокругъ ея алыхъ губъ, но прежняя возбужденность ея исчезла. Клэръ, снова углубившійся въ мысли объ отц, ничего особеннаго не замтилъ въ ней. Такъ обошли они весь рядъ блыхъ ушатовъ, и къ тому времени, какъ они покончили съ работой, пришли другія работницы за своими подойниками и явилась старуха Дебъ, чтобы выжарить ушаты для новаго молока. Когда Тессъ собралась уходить, Энджелъ тихо промолвилъ:

— А мой вопросъ, Тесси?

— Нтъ, нтъ,— возразила она твердо и ршительно, точно мятежное прошлое вновь встало передъ ея глазами, — это невозможно!

И, быстро нагнавъ своихъ товарокъ, она вмст съ ними отправилась на лугъ.

XXVIII.

Ея отказъ, хотя и неожиданный, не погасилъ надеждъ Клэра. Онъ зналъ, что женское ‘нтъ’ сплошь и рядомъ бываетъ лишь предисловіемъ къ ‘да’, и не догадывался, что данный случай представлялъ исключеніе, и что отказъ Тессъ означалъ нчто боле серьезное, чмъ колебанія, проистекающія изъ двической застнчивости и стыдливости. То обстоятельство, что она уже позволила ему высказать ей свою любовь, являлось для него лишнимъ успокоительнымъ доводомъ. Ему еще трудно было поврить, что въ поляхъ и лугахъ ‘вздыхать даромъ’ далеко не считается празднымъ дломъ, и что здсь любовныя рчи гораздо чаще и съ большимъ легкомысліемъ выслушиваются ради только присущей имъ сладости, чмъ въ сндаемыхъ заботами семьяхъ честолюбцевъ, гд стремленія двушки пристроиться парализуютъ ея чистыя мысли о любви, какъ о самодовлющей цли.

— Тессъ, отчего вы такъ ршительно сказали ‘нтъ’?— спросилъ онъ черезъ нсколько дней.

Она вздрогнула.

— Не спрашивайте меня. Вдь, я уже объяснила вамъ это… отчасти. Я… я недостойна быть вашею женой.

— Какъ это понять? Вы хотите сказать, что вы не изъ моего круга?

— Да… нчто въ этомъ род,— прошептала она.— Ваши родные стали бы презирать меня.

— Опять-таки говорю вамъ, что вы совершенно неправильно судите о нихъ, о моемъ отц и матери, по крайней мр. Что касается братьевъ, то до нихъ мн вовсе нтъ дла.— Онъ обвилъ рукой станъ двушки, чтобы не дать ей ускользнуть отъ него.— Признайтесь, вдь, вы не серьезно говорите это, дорогая моя? Я увренъ, что не серьезно! Вы такъ меня измучили, что я мста себ не нахожу, не могу ни за что приняться! Я не буду торопить васъ, Тессъ, но я хочу услышать, услышать изъ вашихъ собственныхъ устъ, что настанетъ день, когда вы будете моею. Назначить его я вамъ предоставляю, лишь бы только онъ когда-нибудь насталъ!

Она, вмсто отвта, покачала головой и отвернулась отъ Клэра.

Онъ пристально всматривался въ нее, изучая ея черты, какъ будто то были іероглифы. Отказъ показался ему искреннимъ.

— Значитъ, мн нельзя держать васъ въ своихъ объятіяхъ, Тессъ? Значитъ, я не имю никакихъ правъ на васъ, не имю права искать случая оставаться наедин съ вами? Тессъ, скажите мн прямо, вы любите другого?

— Какъ можете вы спрашивать?— съ усиліемъ проговорила она.

— Я былъ почти увренъ, что не любите. Но, если это такъ, зачмъ же вы отталкиваете меня?

— Я не отталкиваю васъ. Мн сладко слышать, что вы меня любите, и сколько бы разъ вы ни повторяли это, никогда вы меня этимъ не оскорбите.

— И, все-таки, вы не согласны сдлаться моею женой?

— Ахъ, это совсмъ другое дло!… Вдь, я только о вашемъ благ думаю, мой дорогой, мой милый! О, поврьте мн, что это только ради васъ!… Я отказываю себ въ величайшемъ блаженств — сдлаться вашею навки — потому что… потому что я уврена, что должна отказать себ въ немъ.

— Но, вдь, вы сдлаете меня счастливымъ!

— Да, вы такъ думаете, но какъ можете вы знать?

Предполагая, что ничто иное, какъ сознаніе ихъ общественнаго неравенства заставляетъ ее такъ настойчиво отказывать ему, онъ пробовалъ успокоить ее, утверждая, что она удивительно воспріимчива и даровита и уже многое усвоила себ. И это была сущая правда: благодаря природной живости ума и своему энтузіазму къ Энджелю, она дйствительно успла перенять у него многіе обороты рчи, его акцентъ и кое-какія научныя свднія. Но посл этихъ нжныхъ пререканій и своей побды она уходила на самый дальній конецъ луга, если это было время доенья, или въ осоку, или въ свою комнату, если это былъ часъ отдыха, и ея мнимо-флегматическое упорство мгновенно смнялось безмолвною тоской.

Борьба была такъ ужасна, ея собственное сердце такъ горячо держало сторону Энджеля,— два пламенныхъ сердца въ союз противъ одной жалкой, ничтожной совсти!— что она силилась подкрпить свое ршеніе всми средствами, имвшимися въ ея власти. Передъ тмъ, какъ явиться въ Тальботэйсъ, она уже произнесла приговоръ надъ собою. Ни подъ какимъ видомъ не могла она согласиться на шагъ, который впослдствіи заставилъ бы ея мужа горько раскаяться въ слпомъ увлеченіи ею. И она считала, что то, что ей продиктовала ея совсть, когда умъ ея не былъ еще отуманенъ любовью, должно было остаться непоколебимымъ и теперь.

‘Почему никто не скажетъ ему о томъ, что было со мною?— думала она.— Вдь, Трантриджъ всего въ сорока миляхъ отсюда… Неужели слухи объ этомъ не проникли на мызу? Кто-нибудь долженъ же знать!’

Но никто, повидимому, не зналъ ея исторіи, никто ничего не сказалъ о ней Клэру.

Прошло два или три дня, разговоръ между ними не возобновлялся. Грустныя лица товарокъ говорили Тессъ, что вс он видятъ въ ней избранницу м-ра Клэра, но сами же он должны были признать, что она ничуть не старается привлекать его вниманіе.

Однако, въ первый же разъ, какъ посл того пришлось длать сыры, Тессъ опять осталась съ глазу на глазъ съ Энджелемъ. Сначала имъ подсоблялъ самъ мызникъ, но, очевидно, и м-ръ, и м-съ Крикъ замтили за послднее время взаимную склонность молодой парочки, хотя Клэръ и Тессъ были такъ осторожны, что ихъ поведеніе могло дать поводъ лишь къ самымъ смутнымъ догадкамъ. Какъ бы то ни было, хозяинъ оставилъ ихъ вдвоемъ.

Прежде чмъ распредлить творогъ по кадкамъ, они разминали его, и среди блоснжной массы руки Тессъ Дорбифильдъ алли, какъ розы. Энджель, горстями бросавшій въ кадки творогъ, вдругъ прервалъ работу и положилъ свои руки на руки двушки. Рукава ея платья были засучены выше локтя, и, наклонившись, онъ прикоснулся губами къ нжной, не тронутой загаромъ полоск.

Несмотря на знойный сентябрьскій день, руки Тессъ отъ плесканья въ творожной масс были прохладны и влажны. Но отъ его прикосновенія пульсъ ея учащенно забился, кровь бросилась ей въ концы пальцевъ, и холодныя руки запылали, какъ пламя. Потомъ сердце словно шепнуло ей: ‘Къ чему дольше дичиться его? Вдь, истина между мужчиной и женщиной все та же, что между двумя мужчинами’, — и она, поднявъ голову, устремила на Энджеля взоръ, сіявшій безпредльною любовью, и нжная улыбка мелькнула на ея губахъ.

— Вы знаете, почему я это сдлалъ, Тесси?— спросилъ онъ.

— Потому что вы любите меня?

— Да, и какъ вступленіе къ новымъ мольбамъ.

— Нтъ, нтъ, не повторяйте этого!

На лиц ея изобразился внезапный страхъ, она точно боялась, что ея сопротивленіе сломится подъ властною силой ея сокровенныхъ желаній.

— О, Тесси,— продолжалъ онъ,— я не могу себ представить, зачмъ вы такъ мучаете, зачмъ вы такъ обманываете меня! Васъ можно принять за кокетку, ей Богу, за городскую кокетку самой высокой пробы! Он, точь-въ-точь какъ вы, то возбуждаютъ пылкія надежды, то окачиваютъ холодною водой. Но ужь никакъ не ожидалъ я встртить такую особу въ этомъ уединенномъ, мирномъ уголк… А, между тмъ, дорогая,— быстро прибавилъ онъ, видя, что она оскорбилась его словами,— я знаю, что нтъ въ мір существа непорочне и искренне, чмъ вы. Могу ли я предполагать, что вы кокетничаете со мною? Тессъ, почему вамъ не нравится мысль быть моею женой, разъ что вы дйствительно любите меня?

— Я никогда не говорила, что мн эта мысль не нравится, и никогда не могла бы сказать этого… потому что… потому что это неправда!

Она не въ силахъ была дольше сдерживаться, губы ея задрожали и она торопливо ушла отъ него. Клэръ, смущенный и разстроенный, побжалъ за ней и поймалъ ее въ корридор.

— Скажите мн, скажите,— упрашивалъ онъ, страстно сжимая ее въ своихъ объятіяхъ и совершенно забывъ, что его руки перепачканы творогомъ,— скажите мн, что никому, кром меня, не будете принадлежать!

— Да, да, я общаю это!— воскликнула она.— И я все скажу вамъ, если только теперь вы отпустите меня… всю свою жизнь разскажу… ничего, ничего не скрою!

— Всю вашу жизнь, моя прелесть! Что-жь, разскажите!— и онъ взглянулъ ей въ лицо съ ласковою насмшкой.— Жизнь моей Тессъ, безъ сомннія, почти такъ же богата событіями, какъ жизнь этого дикаго вьюнка на садовой изгороди, который разцвлъ только сегодня. Я готовъ слушать все, что вы скажете мн, только не произносите больше этихъ гадкихъ словъ, будто вы недостойны меня.

— Я постараюсь. И я все объясню вамъ завтра… Нтъ, лучше на будущей недл.

— Въ это воскресенье, Тессъ.

— Хорошо, въ это воскресенье.

Наконецъ, она вырвалась отъ него, пустилась бжать и остановилась лишь въ чащ подрзанныхъ ивъ, за загономъ, гд никто не могъ ея видть. Она бросилась на густую траву и долго лежала въ мучительной тоск, минутами смнявшейся взрывами радости, которыхъ не могло подавить въ ней предчувствіе рокового исхода ея любви.

Да, ея ршимость все больше и больше измняла ей. Каждый атомъ ея дыханія, каждая струйка ея крови, каждый ударъ ея пульса присоединялъ свой голосъ къ голосу природы, возмущавшейся противъ ея щекотливой совсти. Забыть все на свт, сказать Энджелю ‘да’, соединиться съ нимъ предъ алтаремъ, ничего не повдавъ ему и рискуя быть впослдствіи изобличенною, схватить свою долю счастья, прежде чмъ острое жало страданія успетъ вонзиться въ его сердце,— вотъ что подсказывала ей любовь. Какой-то зловщій экстазъ овладлъ ею, и она чувствовала, что, несмотря на долгіе мсяцы тайнаго самоистязанія и упорной борьбы съ самой собою, несмотря на обты, обрекавшіе ее на одинокую, сиротливую жизнь, внушенія любви, въ конц-концовъ, восторжествуютъ надо всмъ.

Приближался вечеръ, а она все еще оставалась подъ ивами. Она слышала, какъ работники и работницы гремли подойниками, снимая ихъ съ развилистыхъ стоекъ, слышала знакомый сигналъ ‘уау-уау’, на который собирались коровы. Но она не пошла доить. Ея волненіе бросилось бы всмъ въ глаза, хозяинъ приписалъ бы его ничему другому, какъ нжнымъ чувствамъ ея къ Клэру, и сталъ бы добродушно подтрунивать надъ нею, а этой пытки она не въ состояніи была бы вытерпть.

Въ половин шестого солнце опустилось надъ равниной, точно исполинскій горнъ, пламенвшій въ небесахъ, вслдъ затмъ на противуположномъ краю горизонта выплылъ мсяцъ, похожій на громадную тыкву, и лицомъ къ лицу съ нимъ изуродованныя ивы приняли видъ иглистыхъ чудовищъ. Тессъ поднялась съ травы и безъ свчки взошла наверхъ.

Это было въ среду. Наступилъ четвергъ, и Энджель задумчиво глядлъ издали на двушку, не ршаясь тревожить ее новыми допросами. Маріанна и другія работницы догадывались, что дло идетъ къ развязк, но не приставали къ Тессъ съ своими замчаніями, когда собирались въ общей спальн. Миновали пятница и суббота. Былъ канунъ ршительнаго дня.

— Я поддамся искушенію… Я скажу ‘да’… я обвнчаюсь съ нимъ… я не въ силахъ дольше бороться,— ревниво думала она въ эту ночь, слыша, какъ одна изъ ея подругъ шептала во сн имя м-ра Клэра, и прижимаясь къ подушк горячимъ лицомъ.— Я не могу уступить его другой… Но что, если онъ узнаетъ? Вдь, это убьетъ его!… О мое сердце, мое бдное сердце!…

XXIX.

— Ну-съ, какъ бы вы думали, о комъ мн пришлось слышать сегодня?— сказалъ мызникъ Крикъ, садясь на слдующее утро за завтракъ и обводя загадочнымъ взглядомъ работниковъ и работницъ.— Какъ бы вы думали, о комъ?

Кое-кто изъ присутствующихъ сталъ высказывать свои предположенія. М-съ Крикъ молчала, потому что ей новость была уже извстна.

— Ни о комъ другомъ,— продолжалъ хозяинъ, какъ о бездльник и забулдыг Джэк Доллопъ.— Оказывается, онъ не такъ давно женился на вдов.

— Джэкъ Доллопъ! Этотъ негодяй! Скажите, пожалуйста!— вскричалъ одинъ работникъ.

Это имя мгновенно вызвало цпь ассоціацій въ памяти Тессъ Дорбифильдъ, вдь, такъ звали рабочаго, обманувшаго свою невсту и получившаго такое жестокое воздаяніе отъ матери молодой двушки, чуть не до смерти завертвшей его въ маслобойк.

— А что, обвнчался онъ тогда съ дочерью доблестной матроны,сдержалъ свое общаніе?— разсянно спросилъ Энджель Клэръ, поднявъ глаза съ газеты, которую онъ читалъ за маленькимъ столикомъ, куда его настойчиво усаживала м-съ Крикъ, во вниманіе къ его привилегированному положенію.

— И не подумалъ, сэръ, не таковскій онъ человкъ,— возразилъ мызникъ.— Нтъ, онъ на вдов женился, а у нея, говорятъ, были денежки, что-то около пятидесяти фунтовъ въ годъ, ему, конечно, только это и нужно было. Сыграли они свадьбу на скорую руку и тотчасъ посл того она ему объявляетъ, что, выйдя за него замужъ, она потеряла право на эти пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Вы представьте себ только, въ какую ярость пришелъ мистеръ Джэкъ, услыхавъ такія новости. Ладно зажили они, нечего сказать! Хуже, чмъ кошка съ собакой. Ему-то это подломъ. Жаль только, что бдной женщин еще горше, чмъ ему, приходится.

— Что-жь, она сама виновата, что сглупила,— вмшалась м-съ Крикъ.— Ужь ей бы скоре сказать ему, что его будетъ смущать духъ ея перваго мужа.

— Да, пожалуй, что такъ,— нершительно промолвилъ мызникъ.— Но, вдь, вы понимаете, какъ дло было. Ей надо было пристроиться, она и побоялась упустить жениха. А вы какъ полагаете, двушки?

Онъ взглянулъ въ сторону работницъ.

— Ей бы надо ему покаяться во всемъ какъ разъ передъ тмъ, какъ идти въ церковь, тогда ему трудно было бы увильнуть отъ нея,— провозгласила Маріанна.

— Да, конечно,— подтвердила Иццъ.

— Вдь, она же видла, зачмъ онъ гонится, что-жь она не отказала ему?— съ негодованіемъ воскликнула Ретти.

— А вы что скажете, голубушка?— обратился мызникъ къ Тессъ.

— Я думаю, что она должна была сказать ему всю правду… или же отказать ему… я, право, не знаю,— отвчала Тессъ такимъ голосомъ, точно у нея кусокъ остановился въ горл.

— Вотъ ужь никогда бы ни того, ни другого не сдлала,— перебила ее Бекки Ниббсъ, одна изъ замужнихъ работницъ.— Въ любви да на войн всякая хитрость позволительна. Я обвнчалась бы съ нимъ, какъ она, и еслибъ онъ меня хоть единымъ словомъ вздумалъ попрекнуть за то, что я раньше ничего не сказала ему о своемъ миломъ дружк, я бы его, болвана, скалкой отдлала… На это у всякой силъ бы хватило!

Громкій взрывъ хохота привтствовалъ остроту Бекки, но у Тессъ она вызвала лишь грустную улыбку. То, что было для другихъ комедіей, для нея являлось трагедіей, и она не могла присоединиться къ общему веселью. Вскор она встала изъ-за стола и, какъ бы предчувствуя, что Клэръ послдуетъ за нею, пошла по узкой, извилистой тропинк, сворачивая то въ одну, то въ другую сторону луга, и такъ дошла до самаго Вара. По верхнему теченію рки работники срзали водоросли, и он цлыми массами проносились теперь мимо Тессъ, точно движущіеся островки, длинныя волокна зеленыхъ ранункуловъ отрывались и своими кудрявыми листьями обвивали сваи, преграждавшія коровамъ переправу на противуположный берегъ.

Да, въ этомъ-то и была вся мука. То, что ей казалось самымъ тяжкимъ крестомъ — необходимость для женщины повдать свое прошлое,— у другихъ вызывало только шутки да остроты. Но не все ли это равно, что смяться надъ страданіями мученика?

— Тесси!— раздалось позади нея, и Клэръ, перескочивъ черезъ канаву, очутился рядомъ съ нею.— Тесси, моя невста и въ близкомъ будущемъ жена!

— Нтъ, нтъ, я не могу… Ради вашего благополучія, м-ръ Клэръ, ради вашего благополучія я говорю опять-таки ‘нтъ’.

— Тессъ!

— И, все-таки, я говорю ‘нтъ’!— повторила она.

Не ожидая такого отвта, онъ обнялъ было ее одною рукой и хотлъ поцловать, но ея настойчивый отказъ смутилъ его щекотливую совсть. Онъ почувствовалъ, что было бы неблагородно подкупать двушку ласками, когда она, живя съ нимъ подъ одною кровлей, не иметъ возможности избгать его. Онъ мгновенно снялъ руку съ ея таліи и воздержался отъ поцлуя.

И этотъ моментъ ршилъ все. Если Тессъ нашла въ себ силу отказать ему на этотъ разъ, то только благодаря впечатлнію, произведенному на нее разсказомъ м-ра Крика о несчастной вдов. Еще минута — и это впечатлніе было бы забыто. Но Энджель ничего больше не сказалъ ей и удалился съ разстроеннымъ лицомъ.

Они встрчались изо дня въ день, хотя нсколько рже, чмъ прежде. Сентябрь былъ уже на исход, и Тессъ видла по глазамъ Клэра, что онъ намренъ снова просить ея руки.

Дни становились гораздо короче, хотя все еще было тепло. На мыз давно уже работали по утрамъ при свчахъ, и Клэръ возобновилъ свое сватовство какъ-то между тремя и четырьмя часами утра.

Тессъ, по обыкновенію, только что вставъ съ постели, подбжала къ двери его комнаты, чтобъ его окликнуть, потомъ вернулась къ себ, одлась и разбудила подругъ и вскор со свчей въ рук уже направлялась къ лстниц. Но въ эту минуту Энджель спустился изъ мезонина и загородилъ ей дорогу.

— Постойте же, госпожа кокетка, прежде чмъ сойти, вы должны мн дать ршительный отвтъ,— сказалъ онъ тономъ, не допускавшимъ возраженій.— Со времени нашего послдняго объясненія прошло уже цлыхъ дв недли, дольше я этого терпть не въ силахъ. Вы должны сказать мн, что у васъ на ум, иначе мн придется оставить этотъ домъ. Моя дверь была сейчасъ полуотворена, и я васъ видлъ. Я долженъ буду ухать ради вашего же спокойствія. Ну-съ? Скажете вы мн, наконецъ, ‘да’?

— Я только что встала, м-ръ Клэръ, какъ можете вы съ самаго утра журить меня?— сказала она, стараясь принять шутливый тонъ.— Зачмъ вы называете меня кокеткой? Это жестоко и несправедливо. Дайте мн срокъ, дайте мн срокъ, ради Бога! Я общаю вамъ, что серьезно обсужу это дло. А теперь пожалуйста пустите меня.

У нея былъ дйствительно чуть-чуть кокетливый видъ въ это мгновеніе, когда она, отстраняя отъ себя свчку, старалась смягчить улыбкой серьезный смыслъ своихъ словъ.

— Ну, такъ зовите меня ‘Энджель’, а не ‘мистеръ Клэръ’.

— Энджель?

— Энджель, счастье мое. Почему же нтъ?

— Да, вдь, это значило бы, что я согласна?

— Это значило бы только, что вы любите меня, если даже не можете сдлаться моею женой, а, вдь, вы давно соблаговолили признаться въ этомъ.

— Извольте, ‘Энджель, счастье мое’, если я должна это сказать,— прошептала она, не отрывая глазъ отъ свчи, и, хотя сердце ея билось тревогой, что-то врод лукавой усмшки мелькнуло у нея на губахъ.

Клэръ далъ себ слово не цловать Тессъ, пока не добьется отъ нея утвердительнаго отвта, но она была такъ мила въ своемъ подобранномъ плать, съ закрученною наскоро косой, что онъ не могъ противустоять соблазну и запечатллъ нжный поцлуй на ея щечк. Она быстро сбжала внизъ, не оглядываясь на него. Другія работницы уже собрались внизу и продолжать разговоръ было неудобно. Иццъ и Ретти зорко и недоврчиво смотрли на молодую парочку среди грустныхъ желтыхъ лучей, испускаемыхъ свчами въ контрастъ первымъ холоднымъ предвстникамъ утренней зари.

Когда устой былъ снятъ, Ретти и другія работницы отправились на лугъ. Тессъ и Клэръ послдовали за ними.

— Наша полная треволненій жизнь такъ разнится отъ ихъ жизни, не правда ли?— задумчиво промолвилъ онъ, глядя, какъ эти три двушки шли передъ нимъ своею легкою походкой въ холодныхъ сумеркахъ разсвта.

— Мн кажется, не особенно разнится.

— Почему вы такъ думаете?

— Немного найдется женщинъ, жизнь которыхъ не была бы полна ‘треволненій’,— отвчала Тессъ, остановившись на новомъ для нея слов, какъ будто оно поразило ее.— Эти три двушки далеко не такъ ничтожны, какъ вы полагаете.

— Что же вы въ нихъ видите?

— Почти каждая изъ нихъ,— начала она,— была бы, можетъ быть, лучшею женой для васъ, чмъ я. И, можетъ быть, он вс любятъ васъ такъ же сильно, какъ я… или почти такъ же сильно.

— О, Тесси!

Видно было, что она испытывала невыразимую радость всякій разъ, какъ изъ устъ его вырывалось это нетерпливое восклицаніе, а, между тмъ, она храбро ршила быть великодушною въ ущербъ самой себ. Но ей не представилось случая сдлать вторичную попытку самопожертвованія, къ нимъ присоединился одинъ изъ работниковъ и имъ поневол пришлось умолкнуть. Но Тессъ знала, что этотъ день долженъ все ршить.

Подъ вечеръ вс пошли доить на дальній лугъ, гд паслись т коровы, которыхъ не загоняли, а доили на мст. Изъ подойниковъ молоко сливали въ высокіе кувшины, стоявшіе въ большой рессорной телжк.

М-ръ Крикъ, принимавшій участіе въ общей работ, вдругъ вынулъ свои массивные часы.

— Вотъ не ожидалъ, что ужь такъ поздно,— сказалъ онъ.— Экое горе! Вдь, мы, пожалуй, не поспемъ доставить молоко на станцію. Ныньче ужь некогда будетъ отвозить его домой и смшивать съ остальнымъ, надо прямо отсюда отправить его въ городъ. Кто берется отвезти его?

М-ръ Клэръ вызвался исполнить порученіе, хотя это вовсе не входило въ кругъ его обязанностей, и пригласилъ съ собой Тессъ. Вечеръ, хотя не яркій, былъ довольно тепелъ для осенней поры, и Тессъ вышла доить въ одномъ плать, безъ кофточки и съ обнаженными руками, въ костюм, совсмъ не подходящемъ для поздки въ городъ. А потому, въ отвтъ на его приглашеніе, она скользнула взглядомъ по своему рабочему платью. Но молодой человкъ сталъ нжно уговаривать ее и она, наконецъ, согласилась, передала хозяину свой подойникъ и табуретъ и сла рядомъ съ Клэромъ въ телжку.

XXX.

Сумерки все сгущались. Они хали лугами по ровной прямой дорог, убгавшей въ срую даль и замыкавшейся далеко впереди виднющимися крутыми мрачными откосами Эдженъ-Хиза. Еловыя деревья, стоявшія на ихъ вершинахъ, казались зубчатою стной какого-то заколдованнаго замка.

Близость другъ къ другу наполняла путниковъ такимъ невыразимымъ чувствомъ, что они долго не могли говорить и молчаніе нарушалось только плесканьемъ молока въ высокихъ кувшинахъ сзади нихъ. Дорожка, по которой они хали, была такъ уединенна, что орхи висли на кустахъ оршника, пока сами не падали на землю, а кусты ежевики были усыпаны сплыми, крупными ягодами. Время отъ времени Энджель задвалъ хлыстомъ за тотъ или другой кустъ, срывалъ орхи и ягоды и угощалъ ими свою спутницу.

Между тмъ, мрачное настроеніе пасмурнаго неба все усиливалось, упали первыя капли дождя и неподвижность воздуха смнилась рзкимъ втромъ, дувшимъ имъ прямо въ лицо. Серебристый блескъ рки и прудковъ исчезъ, широкая зеркальная поверхность одлась мрачною, свинцовою, шероховатою пеленой. Но измнившаяся погода нисколько не измнила ихъ настроенія. Дождь билъ въ лицо Тессъ, слегка потемнвшее отъ загара, и еще боле усиливалъ природный румянецъ ея щекъ, пряди ея волосъ выбились изъ-подъ коленкороваго чепчика и смачивались дождемъ.

— Мн бы не слдовало хать,— прошептала она, смотря на небо.

— Досадно на дождь,— сказалъ онъ.— Но я такъ радъ, что вы со мною.

Далекій Эдженъ исчезалъ мало-по-малу за непрерывною сткой дождя. Становилось все темне, дорога перескалась канавами, можно было хать только шагомъ. Въ воздух было холодно.

— Я очень боюсь, чтобы вы не простудились съ непокрытыми плечами,— сказалъ онъ.— Прижмитесь покрпче ко мн, можетъ быть, тогда дождь не принесетъ вамъ вреда. Мн было бы вдвое досадне, еслибъ я не надялся, что дождь поможетъ мн.

Тессъ немного ближе придвинулась къ нему и онъ набросилъ на нее и на себя широкій кусокъ парусины, которая служила обыкновенно для прикрытія молока отъ солнца. Тессъ помогла ему хорошенько обернуть парусину кругомъ нихъ обоихъ, такъ какъ руки Клэра были заняты.

— Теперь намъ опять хорошо. Ахъ, нтъ, не совсмъ! Дождь льетъ мн за шею, а вамъ, наврное, еще больше. Вотъ такъ лучше. Ваши руки, Тессъ, холодны, какъ мраморъ. Заверните ихъ въ парусину. Теперь, если вы будете сидть спокойно, дождь васъ не коснется. Ну, а тотъ вопросъ, моя дорогая,— тотъ, такъ давно поставленный вопросъ?

Единственнымъ отвтомъ было топанье лошадиныхъ копытъ по мокрой дорог и плесканье молока въ кувшинахъ.

— Вы помните, что вы сказали?

— Помню,— отвчала она.

— Помните,— прежде чмъ мы вернемся домой.

— Я постараюсь.

Онъ ничего боле не сказалъ. Они прозжали мимо развалинъ стариннаго замка и скоро оставили его за собой.

— Это очень интересное мсто,— замтилъ онъ, обращаясь къ ней,— одинъ изъ нсколькихъ замковъ, принадлежавшихъ древней нормандской фамиліи съ большимъ вліяніемъ въ этой мстности, фамиліи д’Орбервилль. Каждый разъ, когда я прозжаю мимо ихъ бывшихъ резиденцій, я не могу не думать о нихъ. Есть что-то очень грустное въ этомъ исчезновеніи цлой фамиліи, нкогда такъ извстной, даже если эта извстность не шла дальше феодальной гордости и надменности.

— Да,— сказала Тессъ.

Впереди, сквозь окружавшій ихъ мракъ, заблисталъ огонекъ. Днемъ, на томъ мст, гд виднлось это свтлое пятнышко, про рывались сквозь окружающую листву блые клубы дыма,— единственная точка соприкосновенія между этимъ уединеннымъ міркомъ и современною жизнью. Въ блыхъ клубахъ пара современная жизнь вторгалась три или четыре раза въ день въ эти двственныя мста и быстро уносилась прочь, какъ бы чувствуя себя здсь слишкомъ чуждой.

Они подъхали къ слабо мерцавшему огоньку, исходившему изъ закоптлой лампы маленькой желзно-дорожной станціи,— это была довольно бдная земная звзда, но боле важная въ нкоторомъ отношеніи для Тальботэйской фермы и человчества, чмъ небесныя звзды, сравненіе съ которыми было такъ унизительно для бднаго маленькаго огонька. Кувшины съ молокомъ были вынуты подъ дождемъ. Тессъ стала подъ защиту сосдняго большого остролистника.

Поздъ, свистя и пыхтя, медленно двигался по мокрымъ рельсамъ, кувшины съ молокомъ одинъ за другимъ были поставлены на открытую платформу. Свтъ локомотива озарилъ на одну минуту лицо Тессъ Дорбифильдъ, неподвижно стоящей подъ большимъ остролистникомъ. Врядъ ли какое существо было боле чуждо блестящимъ валамъ и колесамъ, чмъ эта простая двушка съ круглыми голыми руками, съ мокрыми отъ дождя лицомъ и волосами, въ ситцевомъ плать безъ всякой претензіи на моду, въ коленкоровомъ чепчик, надвинутомъ на лобъ.

Она сла опять въ телжку рядомъ со своимъ возлюбленнымъ, съ нмою покорностью, характерною для страстныхъ натуръ, и, завернувшись съ головы до ногъ въ парусину, они двинулись въ обратный путь сквозь непроглядный теперь мракъ ночи. Тессъ была такъ впечатлительна, что минутное соприкосновеніе съ матеріальнымъ прогрессомъ оставило слдъ въ ход ея мыслей.

— Лондонцы будутъ завтра пить его за завтракомъ, да, вдь?— спросила она.— Странный народъ, который мы никогда не видали!

— Да, будутъ пить, можетъ быть. Но не въ такомъ вид, какъ мы его посылаемъ. Крпость его будетъ значительно разбавлена и оно не ударитъ имъ въ голову.

— Благородные мужчины и женщины, посланники, лэди и торговки, и дти, которыя никогда не видали коровъ.

— Да, можетъ быть.

— Кто изъ нихъ знаетъ что-либо про насъ, и какъ доходитъ до нихъ это молоко, кто подумаетъ, что мы вдвоемъ должны хать цлыя мили ночью по грязи и по дождю, для того, чтобы оно поспло къ нимъ во-время?

— Мы хали не для однихъ только великолпныхъ лондонцевъ, мы хали и для насъ самихъ, для того, чтобы покончить съ этимъ мучительнымъ вопросомъ, я увренъ, вы отвтите теперь на него, дорогая Тессъ. Вы уже принадлежите мн, вы это знаете, я говорю про ваше сердце. Разв это не такъ?

— Вы знаете это такъ же хорошо, какъ и я. О, да, да!

— Но если ваше сердце принадлежитъ мн, почему вы не хотите дать мн и вашу руку?

— Я не ршаюсь только ради васъ. Мн надо разсказать вамъ…

— Вдь, это длается только ради моего счастья, ради моихъ земныхъ преимуществъ.

— О, да, только для вашего счастья и ради вашихъ выгодъ. Я чувствую…

— Хорошо, это надо для моей выгоды и для моего счастья. Но если бы у меня была громадная ферма въ Англіи или въ колоніяхъ, вы всегда были бы лучшею женой для меня,— лучше всякой другой женщины, хотя бы изъ самаго богатаго дома въ стран. Пожалуйста, дорогая Тессъ, перестаньте думать, что когда-нибудь станете мн на дорог.

— Но моя исторія… Я хочу, чтобы вы знали ее, вы должны выслушать ее, тогда вы не будете такъ любить меня!

— Разскажите мн ее, если хотите, дорогая моя, эту необыкновенную исторію. Ну, я родилась въ такомъ-то году отъ Рождества Христова…

— Я родилась въ Марлотт,— сказала она, цпляясь за его слова, какъ за неожиданную поддержку, несмотря на шутливый тонъ, которымъ они были сказаны.— Тамъ я и выросла. Мн былъ шестнадцатый годъ, когда я оставила школу, вс говорили, что у меня большія способности и что изъ меня вышла бы хорошая учительница, если бы мн суждено было ею сдлаться. Но въ моей семь дла шли довольно плохо, мой отецъ былъ не очень трудолюбивъ, и, къ тому же, онъ немного пилъ.

— Такъ, такъ. Бдное дитя! Ничего новаго!

Онъ крпко прижалъ ее къ себ.

— А потомъ, мн надо сказать вамъ очень тяжелую вещь обо мн.

У Тессъ захватило дыханіе.

— Ну, дорогая моя, я слушаю.

— Я… я не Дорбифильдъ, а д’Орбервиль, я происхожу изъ той же семьи, какъ т, кому принадлежалъ замокъ, мимо котораго мы хали. Но наша семья пришла въ упадокъ.

— Д’Орбервиль! Въ самомъ дл? И въ этомъ заключалось все затрудненіе, милая Тессъ?

— Да,— чуть слышно произнесла она.

— Хорошо, но почему же я долженъ меньше любить васъ отъ этого?

— Я слышала отъ фермера, что вы ненавидите старинныя фамиліи.

Онъ засмялся.

— Это правда, отчасти. Я ненавижу больше всего аристократію крови, единственно, что мы должны уважать — это умъ и душевныя качества людей независимо отъ ихъ предковъ. Но я очень радъ этой новости, вы даже себ представить не можете, какъ я радъ. А васъ разв не радуетъ, что вы принадлежите къ такому знатному роду?

— Нтъ. Мн казалось это очень грустнымъ, особенно когда я пришла сюда и узнала, что здсь много холмовъ и полей принадлежало прежде предкамъ моего отца. Но я не могла придавать этому особенной цны, такъ какъ другія поля и холмы принадлежали прежде предкамъ Ретти, другіе, можетъ быть, предкамъ Маріанны.

— Да, удивительно, какъ много простыхъ земледльцевъ были когда-то землевладльцами! Я иногда удивляюсь, что нкоторыя политическія школы не обратятъ вниманіе на это обстоятельство, но он врядъ ли знаютъ про это…Меня удивляетъ, какъ это я не обратилъ вниманія на сходство вашей фамиліи съ д’Орбервиль, несмотря на маленькое искаженіе. Такъ въ этомъ-то заключалась тяжелая тайна?

Она нечего не сказала. Въ послднюю минуту мужество оставило ее. Она боялась, что онъ разсердится, зачмъ она раньше не сказала ему, а инстинктъ самосохраненія былъ у нея сильне правдивости.

— Конечно,— продолжалъ ничего не подозрвающій Клэръ,— мн было бы пріятне, если бы вы происходили исключительно отъ долго страдающаго, безгласнаго и забытаго англійскаго народа, чмъ отъ эгоистичнаго меньшинства, достигнувшаго могущества насчетъ остальныхъ. Но моя любовь къ вамъ совсмъ испортила меня Тессъ,— онъ засмялся говоря это,— я сталъ такимъ же эгоистомъ. Ваше происхожденіе радуетъ меня для васъ самихъ. Общество безнадежно въ этомъ отношеніи и, узнавъ, отъ кого вы происходите, оно совсмъ по другому приметъ васъ, какъ мою жену, особенно когда я сдлаю изъ васъ ученую женщину. Моя мать, также добрая душа, будетъ лучшаго мннія о васъ, когда узнаетъ объ этомъ. Тессъ, съ этого дня вы должны правильно произносить вашу фамилію д’Орбервиль.

— Моя прежняя мн нравится гораздо больше.

— Но вы должны, дорогая моя. Боже праведный, да, вдь, десятки милліонеровъ-выскочекъ запрыгали бы отъ радости, узнавъ о своемъ знатномъ происхожденіи. Кстати, одинъ изъ насъ носитъ это имя,— гд я слышалъ о немъ?— кажется, около Теза. Это и есть тотъ человкъ, у котораго было столкновеніе съ моимъ отцемъ, я говорилъ вамъ объ этомъ. Какое странное совпаденіе!

— Энджель, мн кажется, я не должна носить это имя! Можетъ быть, оно приноситъ несчастье!

Она была взволнована.

— Теперь, мистрисъ Тереза д’Орбервиль, я поймалъ васъ. Возьмите мое имя, и тогда вы избавитесь отъ своего. Тайна открыта, зачмъ же вамъ еще отказывать мн?

— Если только правда, что вы будете счастливы, назвавъ меня своею женой, и если вы правда очень, очень хотите жениться на мн…

— Конечно, дорогая моя!

— Я думаю, что только если вы очень любите меня, если вы не можете жить безъ меня, какая бы я ни была, только тогда я могу сказать, что я согласна.

— Вы согласны, вы скажете это, я знаю! Вы моя навсегда, навсегда!

Онъ крпко обнялъ ее и поцловалъ.

— Да.

Но не успла она произнести это слово, какъ вдругъ разразилась такими сильными и жгучими рыданіями, что, казалось, грудь ея разрывалась на части. Тессъ не была истеричною двушкой, и онъ былъ пораженъ.

— О чемъ же ты плачешь, дорогая моя?

— Я сама не знаю! Я такъ рада, что я ваша и что вы счастливы!

— Но, милая моя Тессъ, это совсмъ не похоже на радость!

— Мн кажется, я плачу оттого, что я нарушила свой обтъ. Я говорила, что умру незамужней.

— Но, вдь, ты любишь меня и хочешь, чтобъ я былъ твоимъ мужемъ?

— О, да, да, да! Но… Ахъ, лучше мн было бы совсмъ не родиться на свтъ!

— Знаешь, милая моя Тессъ, еслибъ я не зналъ, что ты очень возбуждена и очень… я бы сказалъ, что это восклицаніе для меня мало лестно. Какъ ты можешь желать этого, если ты любишь меня? Ты, вдь, любишь меня? Мн бы хотлось, чтобы ты какъ-нибудь доказала это.

— Какъ я могу еще доказать это?— вскричала она въ порыв нжности.— Разв это будетъ большимъ доказательствомъ?

Она обхватила руками его шею и въ первый разъ Клэръ почувствовалъ, что значатъ поцлуи страстной женщины для того, кого она любитъ всею душой и сердцемъ, какъ Тессъ любила его.

— Теперь ты вришь?— спросила она, покраснвъ и вытирая глаза.

— Да. Впрочемъ, я никогда серьезно не сомнвался, никогда, никогда!

Такъ двигались они сквозь мракъ, заключая союзъ подъ защитой парусины, межь тмъ какъ дождь лилъ на нихъ сверху, а лошадь шла, какъ хотла. Тессъ согласилась. Она дала слово, несмотря на принятое ршеніе. Жажда радости, скрытая въ каждомъ существ, эта великая сила, которая управляетъ человчествомъ по своему произволу, такъ же какъ потокъ безпомощною былинкой, не можетъ быть уничтожена никакими размышленіями надъ условіями соціальной жизни.

— Я должна написать своей матери,— сказала она.— Ты ничего не имешь противъ этого?

— Конечно, нтъ, дорогое дитя мое. Ты совсмъ ребенокъ, милая Тессъ, теперь самое время написать твоей матери, и съ моей стороны было бы очень дурно мшать этому. Гд она живетъ?

— Тамъ же, въ Марлотт, на дальнемъ конц Блэкмурской долины.

— А, значитъ, я видлъ тебя еще раньше этого лта…

— Да, во время танцевъ на лугу, но ты не захотлъ танцевать со мною. О, я думаю, что для насъ теперь это не можетъ быть дурнымъ предзнаменованіемъ!

XXXI.

На слдующій день Тессъ написала своей матери настоятельное и очень трогательное письмо и въ конц недли получила отвтъ:

‘Дорогая Тессъ, пишу теб нсколько строкъ и надюсь, что он найдутъ тебя въ добромъ здоровь, я тоже, слава Богу, здорова. Дорогая Тессъ, мы вс очень рады, что ты скоро должна выйти замужъ. Что же касается твоего вопроса, Тессъ, то я скажу теб между нами, очень серьезно, что ни въ какомъ случа не надо ни слова говорить ему о твоемъ несчастій. Я ни слова не говорила твоему отцу, онъ слишкомъ гордится своимъ достоинствомъ, а твой женихъ, можетъ быть, также гордъ. Многія женщины въ стран, даже изъ самыхъ знатныхъ, прошли въ свое время черезъ такое же несчастіе, зачмъ же теб разглашать всюду о своемъ, когда он вс молчатъ? Ни одна двушка не была бы такъ глупа, тмъ боле, что это случилось не по твоей вин, и уже столько времени прошло съ тхъ поръ. Спрашивай ты меня сотни разъ, я всегда отвчу теб то же. Ты еще совершенный ребенокъ и теб всегда хочется выболтать все, что лежитъ у тебя на сердц, глупа ты еще. Я взяла съ тебя общаніе никогда никому ни словомъ, ни дйствіемъ не разсказывать объ этомъ, имя въ виду только твое благополучіе, ты торжественно общала мн это, когда уходила отсюда. Я ни слова не сказала ни о твоемъ вопрос, ни о твоемъ замужств твоему отцу, онъ, по своей простот, наврное, всмъ бы разболталъ объ этомъ.

‘Дорогая Тессъ, будь мужественна. Мы думаемъ послать теб бочку сидра для вашего обрученія и самую тонкую шерстяную матерію, какую только можно было достать здсь. Довольно на этотъ разъ. Передай нашу горячую любовь твоему молодому жениху.

‘Любящая тебя мать

Дорбифильдъ’.

— О, мама, мама!— прошептала Тессъ.

Изъ этого письма она увидала еще разъ, какъ легко скользили даже самыя тяжелыя событія жизни по эластичному уму м-съ Дорбифильдъ. Ея мать имла на жизнь другой взглядъ. Тяжелое событіе, мучившее Тессъ какъ мрачное привидніе, было въ ея глазахъ только мимолетнымъ происшествіемъ. Но, можетъ быть, ея мать была права относительно того, какъ надо было поступить. Можетъ быть, только молчаніемъ можетъ она сохранить свое счастіе.

Единственное лицо въ свт, имвшее хоть тнь какого-нибудь права на ея поступки, приказывало ей молчать, и Тессъ чувствовала себя спокойне. Отвтственность какъ бы снималась съ нея, и на сердц стало у нея легче.

Было начало октября, когда она дала свое согласіе, и эти дни поздней осени она жила въ такомъ приподнятомъ духовномъ состояніи, въ какомъ она никогда не бывала и которое походило на экстазъ.

Въ ея любви къ Клэру врядъ ли было что-нибудь земное. Въ своемъ восторженномъ поклоненіи она одляла его всевозможными совершенствами, онъ былъ для нея воплощеніемъ доброты и знанія,— философъ, учитель и другъ. Каждая линія его фигуры была для нея совершенствомъ мужской красоты, его душа — душой святого, его умъ — умомъ пророка. Сознаніе своей любви къ нему поднимало ее въ ея глазахъ, точно она была увнчана короной. Его любовь къ ней наполняла ея сердце благоговніемъ. Онъ часто ловилъ взглядъ ея широко раскрытыхъ глазъ, смотрвшихъ на него съ такимъ глубокимъ благоговніемъ, какъ будто передъ ней было безсмертное существо

Она отгоняла отъ себя свое прошлое,— она отбрасывала его въ сторону, какъ отбрасываютъ попавшійся подъ ноги раскаленный уголь.

Она никогда не подозрвала, что мужчина можетъ быть такъ безкорыстенъ, такъ рыцарски благороденъ, такъ великодушенъ въ своей любви къ женщин. Энджель Клэръ далеко не имлъ всхъ тхъ качествъ, которыми она такъ щедро надляла его въ своемъ представленіи. Духовная сторона, правда, преобладала въ немъ надъ животной, онъ хорошо владлъ собою и въ немъ не было ни тни нравственной грубости. Нельзя сказать, чтобы у него былъ холодный темпераментъ, но все же въ немъ было боле блеска, чмъ истиннаго огня, онъ скоре подходилъ къ Шелли, чмъ къ Байрону. Онъ могъ любить безумно, но это была скоре любовь воображенія, любовь неземная, и она помогала ему съ ревнивымъ чувствомъ оберегать любимое существо отъ самого себя. Это привлекало и очаровывало Тессъ, имвшую такой печальный опытъ въ этомъ отношеніи, чувство негодованія противъ всего мужского пола уступало мсто реакціи и она склонялась передъ Клэромъ полная восторженнаго поклоненія.

Они искали общества другъ друга. Она такъ врила ему, что не старалась скрывать своего желанія быть съ нимъ наедин. По деревенскому обычаю женихъ и невста могли быть неразлучны. Это былъ единственный обычай, извстный Тессъ, и она не находила въ немъ ничего необычайнаго. Клэру, напротивъ, такая близость казалась странной и преждевременной, покуда онъ не увидалъ, съ какою простотой относилась къ этому Тессъ и вс служащіе на ферм.

Въ эти чудные октябрьскіе вечера они бродили по лугамъ, по узенькимъ тропинкамъ, вдоль шаловливо бгущихъ ручейковъ, перебирались на ту сторону по маленькимъ мосткамъ и возвращались опять назадъ. Журчанье воды у запруды, всегда долетавшее до ихъ слуха, служило аккомпаниментомъ для ихъ нжнаго шепота, въ то время какъ косые лучи склоняющагося къ западу солнца обливали всю окрестность лучезарнымъ блескомъ. Въ тни деревьевъ и заборовъ поднимались синія голубоватыя облачка тумана, тогда какъ все кругомъ было еще залито свтомъ. Солнце стояло такъ низко надъ землею и лучи его падали такъ косо, что тни Клэра и Тессъ тянулись сзади нихъ на цлыя мили подобно двумъ гигантскимъ пальцамъ и упирались своими концами въ покатые холмы, окружающіе долину. Тамъ и сямъ еще работали крестьяне, прорывали каналы для зимняго орошенія или исправляли насыпи, потоптанныя скотомъ.

Клэръ смло обнималъ ее за талію въ виду всхъ этихъ людей съ видомъ человка, привыкшаго выносить на улицу и свою радость, и свое горе, хотя въ глубин души онъ стыдился такъ же, какъ и Тессъ.

— Теб не совстно такъ открыто признавать меня своею?— радостно спрашивала она его.

— О, нтъ!

— Но если бы кто-нибудь изъ твоихъ близкихъ услыхалъ, что ты вотъ такъ гуляешь со мною, съ простою молочницей?

— Самымъ прелестнымъ существомъ въ мір.

— Они бы сказали, что ты оскорбляешь этимъ твое достоинство.

— Дорогая моя двочка, разв можетъ д’Орбервиль оскорбить достоинство Клэровъ? Ты представить себ не можешь, какъ важно, что ты происходишь отъ такой фамиліи! Я приберегаю это для большаго эффекта къ концу, когда мы будемъ уже женаты, и когда пасторъ Трингамъ представитъ намъ доказательства о твоемъ происхожденіи. Кром того, моя будущность нисколько не касается моей семьи,— она не иметъ къ ней никакого отношенія. Мы оставимъ это мстечко, можетъ быть, и самую Англію, что же намъ за дло, какъ посмотрятъ на насъ здсь? Ты рада будешь ухать или нтъ?

Она отвчала кивкомъ головы, она не могла говорить,— такое волненіе охватило ее при мысли, что она пойдетъ въ жизни рука объ руку съ нимъ, какъ его самый близкій другъ. Она взяла его руку и они пошли къ рк, тамъ подъ мостомъ солнце отражалось въ вод съ такимъ ослпительнымъ блескомъ, что имъ больно было смотрть. Иногда на поверхности показывались маленькія рыбки и тотчасъ же пугливо ныряли опять въ воду, обезпокоенныя ихъ присутствіемъ. Здсь стояли они до тхъ поръ, пока туманъ не окутывалъ ихъ со всхъ сторонъ, осдая въ вид блестящихъ капель на ея рсницахъ, на бровяхъ и на волосахъ.

Любовь къ нему была ея жизнь, ея дыханіе. Она окружала ее, какъ фотосфера, заставляла забывать прошлое горе, отодвигала мрачные призраки, волновавшіе ее,— сомнніе, боязнь, раздражительность, безпокойство и стыдъ. Тессъ знала, что вс эти грозные призраки подстерегаютъ ее, какъ волки за окружающимъ ее блестящимъ кругомъ, но у нея теперь была власть держать ихъ тамъ, въ безмолвномъ подчиненіи. Можно забыть и помнить, въ одно и то же время. Она шла окруженная свтомъ, но она знала, что вдали виднются т же мрачныя, зловщія тни. И каждый вновь наступающій день могъ ихъ приблизить или отдалить.

Однажды вечеромъ вс служащіе разошлись, Тессъ и Клэръ остались одни сторожить домъ. Во время разговора Тессъ задумчиво посмотрла на него и встртила его восторженный взглядъ.

— Я недостойна тебя,— нтъ, я недостойна тебя!— вдругъ вскрикнула она, вскакивая съ низенькаго стула, на которомъ она сидла полная любви и благоговнія.

Клэръ, думая, что волненіе ея вызвано тми же причинами, о которыхъ они уже говорили, сказалъ:

— Мн не хотлось бы, чтобы такъ говорила дорогая Тессъ! Истинное достоинство состоитъ не въ томъ, чтобы принадлежать къ высшему классу общества, а въ томъ, чтобы заслужить уваженіе простыхъ, добрыхъ, честныхъ и справедливыхъ людей и имть такую же хорошую репутацію, какъ ты, моя милая Тессъ.

Она силилась подавить рыданія, подступавшія ей къ горлу. Какъ часто такія похвалы заставляли больно сжиматься ея бдное сердце и сожалть о прошлыхъ годахъ!

— Зачмъ ты не остался и не полюбилъ меня тогда, когда мн было шестнадцать лтъ, когда я жила съ моими маленькими братьями и сестрами, и ты танцовалъ на лугу?… Зачмъ ты не полюбилъ меня тогда, зачмъ?— говорила она, отчаянно сжимая свои руки.

Энжель старался успокоить ее, думая про себя, какое это нервное существо и съ какою нжною бережливостью долженъ онъ относиться къ ней, когда ея счастіе будетъ зависть отъ него.

— Зачмъ я не остался тогда?— сказалъ онъ.— Я также жалю объ этомъ. Но еслибъ я зналъ… Но ты не должна такъ горько оплакивать это. Почему ты такъ жалешь объ этомъ?

Съ женскою изворотливостью она быстро отвтила ему:

— Твое сердце принадлежало бы мн тремя годами раньше. Я бы не потеряла такъ даромъ все это время,— я была бы ужь такъ давно счастлива.

Чтобъ окончательно успокоиться, она встала и вышла изъ комнаты, задвъ и опрокинувъ стулъ краемъ своего платья.

Энжель остался одинъ передъ огнемъ, хворостъ весело трещалъ и шиплъ. Когда она вернулась, она уже вполн владла собою.

— Ты не находишь себя немного капризной, Тессъ, по правд?— спросилъ онъ ее шутливо, бросая подушку на стулъ для нея и садясь возл на лавку.— Я хотлъ спросить тебя кое о чемъ, а ты какъ разъ въ это время выбжала изъ комнаты.

— Да, можетъ быть, я капризна,— прошептала она. Вдругъ она подвинулась къ нему и взяла его за руки,— Нтъ, Энджель, я думаю, я не капризна отъ природы!— и чтобы лучше доказать ему это, она близко прижалась къ нему и положила голову къ нему на плечо.— Что ты хотлъ спросить меня? Я отвчу теб,— продолжала она покорно.

— Такъ какъ ты любишь меня и согласилась быть моею женой, то отсюда вытекаетъ вопросъ: когда назначить день свадьбы?

— Мн бы хотлось жить какъ теперь.

— Но я долженъ посл новаго года приняться за устройство своихъ длъ. И прежде чмъ заняться подробностями моего новаго положенія, я хотлъ бы заключить условіе съ моимъ маленькимъ компаньономъ.

— Съ практической точки зрнія теб лучше было бы жениться потомъ. Но я не могу представить себ, что ты удешь и оставишь меня здсь!

— Вотъ видишь, ты не можешь сама. А я хотлъ бы, чтобы ты помогла мн приготовиться къ отъзду. Когда же назначить? Черезъ дв недли?

— Нтъ,— сказала она очень серьезно,— Мн надо еще о многомъ подумать.

— Но…

Онъ нжно привлекъ ее къ себ.

Замужство пугало ее теперь, когда оно было такъ близко. Но они не имли времени обсудить подробно этотъ вопросъ, дверь отворилась и въ комнату вошли м-ръ Крикъ, м-съ Крикъ и дв молочницы.

Тессъ быстро отскочила отъ него, ея лицо горло, глаза блестли.

— Я знала, что такъ будетъ, если я сяду близко къ нему!— вскричала она въ волненіи.— Я говорила себ, они взойдутъ и застанутъ насъ! Но я не сидла у него на колняхъ, какъ вамъ, можетъ быть, показалось.

— Если бы было такъ, вы бы ничего не сказали. Я увренъ, что мы бы не замтили, гд вы сидите при такомъ яркомъ свт,— отвтилъ фермеръ. И онъ продолжалъ, обращаясь къ жен съ глупымъ видомъ человка, ничего не понимающаго въ длахъ любви:— Они, кажется, думаютъ, что никто ничего не видитъ и не подозрваетъ. О, да, я бы и не видлъ, какъ тамъ она сидла, если бы она не сказала мн.

— Мы скоро женимся, — сказалъ Клэръ съ невозмутимою флегмой.

— А, вотъ это хорошо! Я очень радъ слышать это, сэръ. Я уже подумывалъ объ этомъ съ нкоторыхъ поръ. Она слишкомъ хороша для работницы, я говорилъ это съ перваго дня, какъ увидлъ ее, она находка для каждаго и будетъ чудесною женой для джентльмена фермера.

Но Тессъ исчезла. Она была гораздо боле сконфужена взглядомъ, которые бросали на нее двушки, чмъ грубыми похвалами Крика.

Когда, посл ужина, она вошла въ спальню, тамъ были вс работницы. Горлъ огонь, двушки, вс въ бломъ, сидли на ея постели въ ожиданіи ея, подобно мстительнымъ привидніямъ.

Но она скоро увидала, что ей нечего бояться ихъ. Он никогда не имли надежды обладать имъ и не могли видть въ ея замужств потерю для себя. Видъ у нихъ былъ задумчивый, созерцательный.

— Онъ женится на ней!— прошептала Ретти, не спуская глазъ съ Тессъ.— Какъ это видно по ея лицу!

— Ты выходишь за него замужъ?— спросила Маріанна.

— Да,— отвтила Тессъ.

— Когда?

— Скоро.

Отвтъ былъ слишкомъ уклончивъ.

— Выходитъ замужъ за него, за джентльмена?— повторила Иццъ Гюэттъ.

И точно подъ вліяніемъ какого-то очарованія вс три двушки встали съ постели и босыя подошли къ Тессъ. Ретти положила руки на плечи Тессъ, какъ бы желая удостовриться, что ея другъ все тотъ же, несмотря на совершившееся чудо, дв другія обхватили ее за талію и вс смотрли ей въ лицо.

— Какъ это должно быть хорошо! Гораздо лучше, чмъ я могу себ представить!

— Да,— пробормотала Маріанна, и поцловала Тессъ.

— Что это, изъ любви къ ней или потому, что другія губы цловали ее?— продолжала Иццъ, поддразнивая Маріанну.

— Я совсмъ не думала объ этомъ,— просто отвтила Маріанна.— Мн только кажется страннымъ, что она, а не кто другая, будетъ его женой. Я говорю не о себ, потому что мы никогда не думали объ этомъ, мы только любили его. Его женой будетъ не элегантная лэди въ драгоцнныхъ камняхъ и золот, въ шелку и бархат, а такая же работница, какъ мы.

— А вы не разлюбите меня за это?— тихо спросила Тессъ.

Он наклонились къ ней въ своихъ блыхъ ночныхъ рубашкахъ и внимательно посмотрли на нее, прежде чмъ отвтить, какъ будто бы ихъ отвтъ лежалъ въ ея глазахъ.

— Я не знаю, не знаю,— пробормотала Ретти Приддль.— Я бы хотла ненавидть ее, но я не могу!

— Вотъ также и я,— какъ эхо отозвались Иццъ и Маріанна.— Я не могу ненавидть ее. Что-то мшаетъ мн.

— Онъ могъ бы жениться на комъ-нибудь изъ васъ,— прошептала Тессъ.

— Почему же?

— Вы вс лучше меня.

— Мы лучше тебя?— медленно проговорили двушки.— Нтъ, нтъ, милая Тессъ!

— Вы лучше,— сказала она взволнованно. И вдругъ, вырвавшись изъ ихъ объятій, она разразилась потокомъ истерическихъ слезъ и, бросившись на подушки, въ отчаяніи повторяла:— О, да, да, да!…

Разъ давъ себ волю, она уже не могла удержать своихъ рыданій.

— Онъ долженъ жениться на комъ-нибудь изъ васъ!— кричала она.— Я скажу ему это! Вы лучше меня!… Я не знаю, что я говорю!… О, о!…

Он подошли къ ней, обнимали и утшали ее, но рыданія продолжались.

— Дайте воды, — сказала Маріанна.— Это она изъ-за насъ такъ взволновалась, бдное дитя, бдное дитя!

Она заботливо уложила ее въ постель и горячо поцловала.

— Ты лучше насъ,— сказала Маріанна.— Ты учене насъ и боле походишь на лэди. Ты должна гордиться этимъ. Ты гордишься, не правда ли?

— Да,— сказала она,— и мн совстно, что я такъ расплакалась!

Когда вс уже легли въ постель и потушили огонь, Маріанна прошептала около нея:

— Ты не забудешь насъ, Тессъ, когда станешь его женой. Ты вспомнишь, какъ мы говорили теб, что мы любили его, и какъ мы хотли ненавидть тебя и не могли, потому что ты его избранница, а мы никогда не надялись, что онъ изберетъ кого-нибудь изъ насъ.

Он не видли, что при этихъ словахъ слезы опять полились изъ ея глазъ. Сердце ея разрывалось отъ боли, и она ршила разсказать Энджелю Клэру всю свою исторію, несмотря на запрещеніе матери. Пусть онъ, кмъ она жила и дышала, презираетъ ее, пусть ея мать смотритъ на нее какъ на сумасшедшую,— все лучше, чмъ молчаніе. Молчаніе было бы измной ему и несправедливостью по отношенію къ нимъ.

XXXII.

Охватившее ее душевное раскаяніе мшало ей назначить день свадьбы. Наступилъ уже ноябрь, а все еще было неизвстно, когда будетъ внчаніе, несмотря на его неоднократныя просьбы. Тессъ, повидимому, желала вчно быть невстой, желала продолжать настоящее безъ всякаго измненія.

Видъ луговъ теперь измнился, но въ ранніе послобденные часы до доенія коровъ было все еще довольно тепло, рабочіе дни въ это время года всегда короче, и у нихъ было много свободнаго времени для прогулокъ. Въ лучахъ вечерняго солнца висли топкія, прозрачныя нити паутины. Маленькія мошки роились въ воздух, не подозрвая краткости своего мимолетнаго и радостнаго существованія, налетали на блестящую, тонкую ткань и мгновенно погибали. Любуясь всею этою осеннею жизнью луговъ, онъ не разъ напоминалъ ей, что вопросъ еще не ршенъ.

Однажды вечеромъ, чтобы доставить ему случай побыть съ ней наедин, м-ръ Крикъ придумалъ для Тессъ порученіе, и Клэръ пошелъ проводить ее. Это была скоре маленькая прогулка на мызу на одномъ изъ холмовъ долины, чтобы провдать коровъ, которыхъ на время отправляли туда. Въ жизни коровъ происходили въ это время года большія перемны. Каждый день по нскольку коровъ посылалось во временный лазаретъ на солому, гд он оставались, пока не производили на свтъ телятъ, а какъ только теленокъ становился на ноги, мать вмст съ своимъ отпрыскомъ водворялась обратно на ферму.

Возвращаясь назадъ, они взошли на большой каменный утесъ прямо надъ долиной они стояли молча и слушали. Вода прибыла въ ручьяхъ, громко бурлила около запруды и журча переливалась въ подземные стоки, небольшія канавы вс были полны водою, уже теперь нельзя было перескать долину боле короткими путями, надо было пользоваться большими дорогами. Снизу изъ окутанной мракомъ долины поднимался непрерывный гулъ, казалось, будто тамъ лежалъ громадный городъ и слышался ропотъ толпы.

— Можно подумать, что тамъ собрались десятки тысячъ народа,— сказала Тессъ,— и вс они кричатъ, бранятся, просятъ, рыдаютъ, молятся и проклинаютъ.

Но Клэръ не обратилъ на ея слова особаго вниманія.

— Говорилъ теб сегодня м-ръ Крикъ, что ему не понадобится столько работницъ на зимнее время?

— Нтъ.

— Коровы быстро теряютъ молоко.

— Да,— отвчала она.— Шесть или семь отправили на солому вчера, да третьяго дня три, всего тамъ теперь около двадцати. А, такъ, можетъ быть, фермеръ не хочетъ оставлять меня для телятъ! Да, меня не хотятъ больше держать! А я какъ усердно работала!

— Крикъ не говорилъ, что онъ хочетъ отпустить именно тебя. Но, зная наши отношенія, онъ сказалъ мн очень вжливо и добродушно, что, наврное, я возьму тебя съ собою, когда стану узжать на Рождество. Я спросилъ его, какъ же онъ обойдется безъ тебя, тогда онъ отвтилъ мн, что на зимніе мсяцы не требуется столько рабочихъ рукъ. И, гршный человкъ, я былъ радъ, что, такимъ образомъ, ты должна будешь скоре ршить вопросъ.

— Ты не долженъ радоваться, Энджель. Все же очень грустно чувствовать себя ненужной, даже когда это длается изъ приличія.

— Этого требуетъ приличіе, ты согласна съ этимъ?— онъ дотронулся пальцемъ до ея щеки.— А!— сказалъ онъ.

— Что такое?

— Ты покраснла, потому что я поймалъ тебя! Но зачмъ я такъ шучу? Не будемъ шутить,— жизнь слишкомъ серьезна.

— Да, жизнь серьезна, я знала это давно.

Она задумалась. Отказаться отъ брака, какъ она ршила подъ вліяніемъ послдней ночи, и оставить ферму значило искать другаго мста, но въ молочницахъ теперь никто не нуждается, надо было идти на какую-нибудь земледльческую ферму, жить тамъ и не видть передъ собою такого божественнаго существа, какъ Энджель Клэръ. Эта мысль была ей невыносима, но еще невыносиме была мысль о возвращеніи домой.

— И такъ серьезно, милая Тессъ,— продолжалъ онъ,— такъ какъ теб все равно придется, по всему вроятію, оставить ферму на Рождество, то будетъ гораздо лучше и приличне, если я увезу тебя отсюда, какъ свою собственность. Да, если бы ты не была неразумною двушкой въ свт, ты бы знала, что не можемъ же мы вчно жить такъ, какъ теперь.

— Я хотла бы, чтобы такъ было вчно, чтобы всегда было лто и осень, чтобы ты всегда любилъ меня и такъ же много думалъ обо мн, какъ прошлое лто!

— Я всегда буду любить тебя.

— О, да, я знаю это!— вскричала она съ внезапнымъ порывомъ безпредльной вры въ него.— Энджель, я назначу день, когда я стану твоей навсегда!

И такъ, наконецъ, они ршили этотъ вопросъ, возвращаясь домой во мрак ночи среди безконечнаго журчанья воды справа и слва.

Когда они пришли домой, они сказали о своемъ ршеніи м-ру и м-съ Крикъ, съ просьбой держать это втайн, влюбленные хотли, чтобы свадьба была самая скромная. Фермеръ сталъ шумно выражать свои сожалнія объ ея уход, хотя самъ хотлъ скоро отпустить ее. Что онъ будетъ теперь длать со сливками? И кто будетъ сбивать такое чудное масло для господъ изъ Энгльбёри и Сэндбаурна? М-съ Крикъ поздравила Тессъ, что, наконецъ, кончили они съ глупою нершительностью, и прибавила, что какъ только она увидала Тессъ, она сейчасъ же угадала, что ей предстоитъ нчто лучшее, чмъ быть женой простого человка. У Тессъ былъ такой важный видъ, когда она ходила по скотному двору въ день своего прихода, она готова была побожиться, что эта двушка происходитъ изъ хорошей фамиліи.

Теперь жизнь Тессъ летла на крыльяхъ радости, она не замчала времени и не имла больше своей воли. Слово было дано, день назначенъ. Вра въ фатализмъ, свойственная вообще народу, начала охватывать ее, несмотря на ея свтлый умъ. Она съ пассивною покорностью подчинялась теперь всмъ требованіямъ своего жениха.

Она опять написала своей матери, сообщая ей день свадьбы, но въ дйствительности она снова просила ея совта. Она выходитъ замужъ за джентльмена, можетъ быть, ея мать не обратила на это достаточно вниманія. Вдь, это не простой человкъ и онъ, пожалуй, не отнесется такъ легко къ послсвадебному объясненію. Но м-съ Дорбифильдъ не отвтила на это посланіе.

Энджель Клэръ имлъ серьезное основаніе торопить свадьбу. Онъ горячо любилъ Тессъ, хотя скоре идеальною любовью, безъ того страстнаго чувства, какимъ была переполнена ея душа. Онъ никогда не думалъ, когда мечталъ о простой пастушеской жизни, что найдетъ здсь такое прелестное идиллическое существо. Онъ часто слышалъ, какъ восхваляютъ простоту, но только теперь онъ почувствовалъ всю силу ея очарованія. Будущее представлялось ему въ очень неясныхъ чертахъ, но онъ чувствовалъ смлость и подъемъ духа при мысли, что онъ устраиваетъ свою судьбу вопреки общепринятымъ правиламъ и предразсудкамъ.

— Не лучше ли намъ подождать, пока ты не устроишься на своей ферм?— сказала она какъ-то робко.

(Онъ тогда мечталъ о своей ферм).

— Говоря правду, Тессъ, мн бы не хотлось оставлять тебя одну безъ моей любви и безъ моего вліянія.

Причина была очень основательная. Его вліяніе на нее было такъ сильно, что она перенимала его манеры и привычки, его слова и выраженія, его вкусы, его симпатіи и антипатіи. Оставить ее одну на ферм значило задержать ея развитіе. Ему хотлось ухать съ ней еще и по другой причин. Его родители хотли видть ее, прежде чмъ онъ увезетъ ее куда-нибудь въ глубь Англіи или въ колоніи, и онъ думалъ, что мсяцъ или два совмстной жизни съ нимъ дадутъ ей вншній лоскъ и тогда онъ можетъ смло представить ее своей матери въ викаріатъ.

Разъ какъ-то онъ пожелалъ познакомиться съ устройствомъ мукомольни, думая съ занятіемъ земледлія соединить и работу на мельниц. Владлецъ одной изъ большихъ водяныхъ мельницъ въ Вельбридж предложилъ ему пріхать къ нему, чтобы поближе ознакомиться съ дломъ, и общалъ не отказать ему въ помощи и руководств. Клэръ похалъ туда, и когда вернулся вечеромъ, то объявилъ Тессъ, что они первое время проведутъ въ Вельбридж на мукомольн. Къ этому ршенію привело его не желаніе дйствительно познакомиться съ дломъ, а только то случайное обстоятельство, что ферма, гд онъ нашелъ помщеніе, служила когда-то жилищемъ для одного изъ представителей д’Орбервилей. Такъ разршалъ Клэръ практическіе вопросы, руководствуясь только чувствомъ, не имющимъ съ ними ничего общаго. Они ршили похать туда сейчасъ же посл свадьбы.и провести тамъ дв недли, вмсто того, чтобы путешествовать по городамъ и по отелямъ.

— Потомъ мы отправимся осматривать фермы по ту сторону Лондона, о которыхъ я слышалъ,— сказалъ онъ,— а въ апрл или март мы подемъ къ отцу и къ матери.

Въ обсужденіи разнаго рода вопросовъ проводили они время, а, между тмъ, день свадьбы, великій торжественный день, приближался. Она была назначена на тридцать первое декабря, наканун новаго года. ‘Его жена!— шептала она про себя.— Возможно ли это? Чтобы она слилась съ нимъ въ одно существо, чтобы ничто не раздляло ихъ, чтобы все они длили пополамъ, почему нтъ, почему нтъ?’

Однажды въ воскресенье утромъ Иццъ Гюэттъ, вернувшись отъ обдни, отозвала Тессъ и сказала ей:

— Васъ не оглашали въ церкви сегодня.

— Такъ что же?

— Сегодня должны были оглашать въ первый разъ,— отвчала она съ безпокойствомъ.— Вдь, ваша свадьба будетъ наканун новаго года?

Тессъ утвердительно кивнула головой.

— Надо чтобы васъ огласили три раза. А теперь остается только два воскресенья.

Тессъ почувствовала, что блднетъ. Иццъ была права: оглашаютъ три раза. Можетъ быть, онъ забылъ? Если такъ, свадьбу придется отложить на недлю, а это всегда приноситъ несчастье. Теперь она горла нетерпніемъ въ ожиданіи завтнаго дня, хотя прежде сама же откладывала его.

Но волненіе ея скоро улеглось.

Ницъ сообщила о случившемся м-съ Крикъ и она ршила ска_’ать объ этомъ Клэру.

— Вы, кажется, забыли объ оглашеніи, м-ръ Клэръ?

— Нтъ, я не забылъ,— отвтилъ Клэръ.

Какъ только они остались вдвоемъ, онъ успокоилъ Тессъ.

— Пусть он не пристаютъ къ теб съ оглашеніемъ. Я выхлопоталъ разршеніе внчаться безъ этой процедуры. Для насъ это удобне. Такъ что если ты пойдешь къ обдн въ слдующее воскресенье, ты не услышишь своего имени.

— Мн не надо слышать его,— отвчала она съ счастливою гордостью.

Тессъ была очень рада, что свадьба не будетъ оглашаться. Втайн она боялась, чтобы кто-нибудь, услыхавъ оглашеніе, не воспрепятствовалъ ея свадьб, зная ея прошлую исторію. Какъ все ей благопріятствовало!

— Мн не надо слишкомъ радоваться,— говорила она себ.— Все складывается слишкомъ хорошо и, можетъ быть, судьба отомститъ мн потомъ за это счастье. Лучше, если бы насъ оглашали, какъ всхъ.

Но покуда все шло хорошо. Она раздумывала, надо ли ей покупать къ свадьб новое платье, или надть свое блое праздничное. Вопросъ ршился самъ собою. На ея имя была прислана большая посылка. Въ ней оказался полный свадебный нарядъ, начиная отъ головного убора и кончая башмаками, кром того, прелестный утренній костюмъ. Клэръ пришелъ домой вскор посл того, какъ принесли пакеты, и услыхалъ, что она наверху разбираетъ ихъ. Минуту спустя она сошла внизъ съ разгорвшимся лицомъ, съ глазами, полными слезъ.

— Какъ ты заботишься обо мн!— прошептала она, положивъ голову къ нему на плечо.— Даже перчатки, даже носовой платокъ!… Какъ ты добръ, мой милый, дорогой мой!

— Нтъ, нтъ, Тессъ, право же, тутъ нтъ большой заслуги съ моей стороны, я заказалъ все это въ одномъ лондонскомъ магазин — больше ничего.

И, чтобы отклонить ея слишкомъ пылкую благодарность, онъ посовтовалъ ей пойти примрить платья, а въ случа, если они не годятся, отдать поправить деревенской портних.

Она взошла наверхъ, надла внчальный нарядъ и, стоя передъ зеркаломъ, любовалась эффектною шелковою матеріей. И вдругъ ей пришла на память баллада о легендарномъ плать, которую такъ часто въ дтств ей пла ея мать:

Если женщина согршила хоть одинъ разъ,

Она не сметъ надть его.

Вдругъ ея платье измнитъ свой цвтъ, какъ перемнилось то платье? Съ тхъ поръ, какъ она была на ферм, эти стихи ни разу не приходили ей въ голову.

ФАЗА ЧЕТВЕРТАЯ.

Послдствія.

XXXIII.

Энджель чувствовалъ сильное желаніе провести съ ней вмст одинъ день до свадьбы, провести его гд-нибудь подальше отъ фермы, совершить послднюю прогулку влюбленныхъ, пусть это будетъ романтическій день, при такой обстановк, которая никогда боле не повторится, а тамъ, вдали, ближе и ближе, пусть сіяетъ другой великій день. И такъ, въ продолженіе прошлой недли онъ не разъ заговаривалъ о необходимости сдлать нкоторыя покупки въ ближайшемъ город, и, наконецъ, они ршили отправиться туда вмст.

Жизнь Клэра на ферм была отшельническая, очень странная въ глазахъ людей его класса: онъ по цлымъ мсяцамъ не бывалъ даже близко отъ города и даже не держалъ экипажа, такъ какъ рдко имлъ въ немъ нужду, если же ему надо было похать верхомъ или въ экипаж, то онъ за плату бралъ у фермера лошадь и фаэтонъ. Въ тотъ день они похали въ фаэтон.

Въ первый разъ въ жизни имъ пришлось сообща, ради общаго дла, совершать покупки. Былъ сочельникъ, повсюду видно было множество остролистника и омелы, городъ былъ полонъ окрестными жителями, пріхавшими изъ разныхъ мстъ ради торжественнаго дня. Когда Тессъ подвигалась впередъ, подъ руку съ женихомъ, счастливая и прекрасная, она невольно обращала на себя общее вниманіе, обращенные на нее взгляды смущали ее, но это была своего рода дань, которую она должна была заплатить за свое счастье.

Вечеромъ они возвратились къ постоялому двору, гд оставили лошадь, и Тессъ ждала у входа, пока Энджель ходилъ смотрть, какъ подадутъ имъ экипажъ. Общая комната была полна постителями, которые безпрестанно входили и выходили. Каждый разъ, когда дверь отворялась, свтъ изъ комнаты падалъ прямо на лицо Тессъ. Двое мужчинъ вышли и прошли мимо нея. Одинъ изъ нихъ оглядлъ ее съ удивленіемъ съ головы до ногъ, и ей показалось, что этотъ человкъ изъ Трантриджа, хотя это селеніе было такъ далеко отсюда, что такой поститель былъ здсь на рдкость.

— Красивая двушка,— сказалъ другой мужчина.

— Да, недурна. Но или я жестоко ошибаюсь, только…— у него вырвалось оскорбительное для нея замчаніе.

Клэръ какъ разъ возвращался изъ конюшни и, столкнувшись съ говорившимъ у входа, услыхалъ его слова и замтилъ ужасъ Тессъ. Оскорбленіе это такъ задло его, что онъ, ничего не соображая, ударилъ мужчину по лицу изо всей силы, такъ что тотъ пошатнулся.

Оправившись, онъ, казалось, намревался напасть на него въ свою очередь, и Клэръ, переступивъ порогъ двери, приготовился къ отпору. Но противникъ его, повидимому, передумалъ. Онъ снова посмотрлъ на Тессъ и сказалъ Клэру:

— Прошу извиненія, сэръ, это была съ моей стороны ошибка. Я ее принялъ за другую женщину, которая далеко отсюда.

Клэръ, чувствуя, что онъ поступилъ слишкомъ опрометчиво, а, главное, сознавая себя виноватымъ, что оставилъ ее одну у входа въ трактиръ, поступилъ такъ, какъ всегда поступалъ въ подобныхъ случаяхъ,— далъ тому человку пять шиллинговъ за полученный синякъ, и они разстались, мирно пожелавъ другъ другу спокойной ночи. Когда Клэръ взялъ вожжи отъ конюха и молодая парочка укатила, двое мужчинъ пошли по другому направленію.

— Ты дйствительно ошибся?— спросилъ второй.

— Нисколько. Но мн не хотлось оскорбить чувство этого джентльмена.

Между тмъ, влюбленные хали впередъ.

— Не можемъ ли мы отложить нашу свадьбу на небольшой срокъ?— тихимъ, грустнымъ голосомъ спросила Тессъ.— Если мы пожелали бы этого, конечно?

— Нтъ, дорогая моя. Успокойся. А что ты думаешь, этотъ малый подастъ на меня въ судъ за оскорбленіе?— спросилъ онъ шутливо.

— Нтъ, я думала, если бы надо было отложить.

То, что она хотла этимъ сказать, было ему непонятно и онъ просилъ ее выбросить такія глупости изъ головы, что она и постаралась исполнить по мр силъ. Но всю дорогу она была очень серьезна, наконецъ, она подумала:

‘Мы удемъ отсюда далеко-далеко, за сотни миль отъ этихъ мстъ, такъ что сегодняшній случай не можетъ повториться, и тамъ не встанетъ передо мной никакого призрака минувшаго’.

Они нжно простились въ тотъ вечеръ въ сняхъ, и Энджель взошелъ къ себ наверхъ. Тессъ стала заниматься разными нужными приготовленіями, боясь, что не успетъ сдлать всего въ небольшой промежутокъ времени до свадьбы. Вдругъ она услыхала у себя надъ головой, въ комнат Энджеля, какой-то шумъ, будто кто боролся или падалъ. Вс остальные спали въ дом, и, боясь, не болнъ ли Энджель, она взбжала наверхъ, постучала въ дверь и спросила, что случилось.

— Ничего ровно, дорогая,— отвтилъ онъ изъ-за двери.— Какъ мн жаль, что я напугалъ тебя! Ужасная глупость: я заснулъ и видлъ во сн, что опять бью человка, оскорбившаго тебя, а слышанный тобою шумъ произошелъ отъ того, что я кулакомъ билъ по чемодану, который я вынулъ сегодня для укладки вещей. Я часто занимаюсь такими глупостями во сн. Иди спать и не думай боле объ этомъ.

Это положило конецъ ея нершимости. Она не могла разсказать ему о своемъ прошломъ, но былъ другой способъ. Она сла и написала на четырехъ страницахъ о событіяхъ, случившихся три года назадъ, положила письмо въ конвертъ и адресовала его Клэру. Затмъ, боясь минутной слабости, она тихо пробралась наверхъ и подсунула письмо подъ дверь.

Она не спала всю ночь и все прислушивалась къ малйшему шороху наверху. Все было какъ обыкновенно. Онъ спустился внизъ и они встртились внизу лстницы. Онъ поцловалъ ее — и ей показалось, что поцлуй его былъ такъ же горячъ, какъ и всегда.

Ей показалось, что онъ на видъ какой-то разстроенный. Но онъ ей ничего не сказалъ объ ея исповди, даже когда они были одни. Получилъ ли онъ ее? Если онъ самъ не заговоритъ, она чувствовала, что ничего не въ состояніи сказать. Такъ прошелъ день и ей стало очевидно, что онъ не выскажетъ ничего, что бы ни думалъ. Между тмъ, онъ былъ простъ и ласковъ съ ней, какъ и раньше. Можетъ быть, ея страхъ былъ напрасенъ, онъ прощаетъ ее, онъ любитъ ее такою, какова она есть, онъ смется надъ ея безпокойствомъ, какъ надъ пустымъ Кашмиромъ? Прочелъ ли онъ ея письмо? Она прокралась въ его комнату, но ничего не нашла. Быть можетъ, онъ дйствительно простилъ ее.

Онъ былъ съ ней все тотъ же, и утромъ, и вечеромъ. Наконецъ, насталъ канунъ новаго года — день свадьбы.

Влюбленные не вставали въ тотъ часъ, когда доили коровъ, такъ какъ въ эту послднюю недлю ихъ пребыванія на ферм они находились какъ бы на положеніи гостей, и даже Тессъ была осчастливлена отдльною комнатой. Когда они сошли внизъ къ завтраку, то были удивлены тми преобразованіями, которыя были сдланы въ ихъ честь въ большой кухн. Фермеръ очень рано поутру приказалъ выблить каминное отверстіе, подкрасить кирпичи въ очаг, а надъ каминною аркой повсить ярко-желтаго цвта мхи изъ атласной матеріи, вмсто висвшихъ здсь раньше мховъ изъ грязносиней бумажной матеріи съ какою-то черною заплаткой. Этотъ обновленный видъ камина, центра, къ которому невольно стремился всякій въ мрачное зимнее утро, придалъ всей комнат веселый колоритъ. ‘Я ршилъ сдлать что-нибудь въ вашу честь,— сказалъ фермеръ.— А такъ какъ вы и слышать не хотли о томъ, чтобы позволить мн задать хорошій плясъ подъ скрипку, какъ въ доброе старое время, то вотъ я и придумалъ эту…’

Вс подруги Тессъ жили такъ далеко, что было очень естественно, что ни одна не могла присутствовать на свадьб, да ихъ и не звали, изъ Марлотты также никого не приглашали. Что касается родныхъ Энджеля, онъ извстилъ ихъ, изъ приличія, о дн свадьбы, и въ письм высказалъ имъ, что былъ бы очень радъ, если бы кто-нибудь изъ нихъ пожелалъ пріхать. Братья ему вовсе не отвтили, такъ какъ, повидимому, сильно были разгнваны на него, его отецъ и мать написали ему очень грустное письмо, въ которомъ сожалли о его поспшности вступить въ бракъ, хотя и облекали это въ ласковую форму, конечно, они мене всего ожидали, чтобы онъ, будучи въ такомъ возраст, когда можно обо всемъ самому разсудить, выбралъ имъ въ невстки служанку на ферм.

Эта холодность со стороны родителей, конечно, боле огорчила бы Клэра, еслибъ онъ не держалъ въ запас эффектной новости, которою собирался удивить ихъ черезъ нсколько времени. Было бы слишкомъ смло и рискованно представить имъ Тессъ, прямо съ фермы, какъ наслдницу д’Орбервилей и какъ лэди, онъ ршилъ, что будетъ держать въ тайн ея происхожденіе, пока ему не удастся обучить ея свтскимъ манерамъ, только посл нсколькихъ мсяцевъ такой школы онъ повезетъ ее съ визитомъ къ своимъ роднымъ и сообщитъ имъ новость, представляя имъ свою жену, какъ вполн достойную наслдницу древняго рода. Это была мечта влюбленнаго, не боле. Вроятне всего, что знатное происхожденіе Тессъ имло въ его глазахъ гораздо боле значенія, чмъ въ чьихъ-либо другихъ.

Хотя Тессъ и видла, что Энджель ни на іоту не измнилъ обращенія съ ней посл ея исповди, но она все не была уврена, прочелъ ли онъ ея письмо. Она встала изъ-за стола посл завтрака раньше него и поспшила наверхъ. Ей представлялась возможность еще разъ заглянуть въ бдную, простенькую комнату, такъ долго служившую пріютомъ Клэру, взбжавъ по лстниц, она остановилась у открытой двери, внимательно осматривая внутренность комнаты. Она нагнулась къ порогу, куда она въ порыв ршимости подсунула свою записку два или три дня тому назадъ. Коверъ доходилъ вплотную до двери и изъ-подъ конца его виднлся слегка блый конвертъ, заключавшій ея письмо,— онъ, очевидно, вовсе не замтилъ его, такъ какъ она въ своей поспшности подсунула бумагу подъ коверъ. Съ невольною дрожью она схватила письмо: да, оно было запечатано, какъ будто она только что написала его. И такъ, ей не удалось сбросить съ себя тяжесть, давившую ее. Теперь не можетъ же она ему дать прочесть записку,— весь домъ занятъ дятельными приготовленіями, вернувшись въ свою комнату, она разорвала письмо. Когда они снова увидались, она была такъ блдна, что онъ испугался. Этотъ несчастный случай съ письмомъ ошеломилъ ее. Что длать теперь, въ послднюю минуту? Везд шумъ, вс ходятъ взадъ и впередъ, всмъ пора одваться,— они пригласили фермера и мистрисъ Крикъ сопровождать ихъ въ церковь въ качеств свидтелей, теперь невозможно было раздумывать или вести переговоры. Въ сняхъ Тессъ удалось остаться на минуту вдвоемъ съ Клэромъ.

— Мн такъ хочется поговорить съ тобой, мн необходимо открыть теб мои грхи и проступки,— сказала она съ напускною веселостью.

— Нтъ, нтъ, не надо говорить о грхахъ,— на сегодня, по крайней мр, ты должна быть совершенствомъ, дорогая!— воскликнулъ онъ.— У насъ впереди будетъ, надюсь, масса времени побесдовать о нашихъ недостаткахъ. Я тоже открою теб свои.

— Но мн бы хотлось сдлать это теперь, чтобы ты не могъ сказать…

— Да, да, ты мн все разскажешь, но лишь тогда, когда мы водворимся на нашей квартир, не теперь. И я покаюсь въ своихъ проступкахъ. Не будемъ портить сегодняшняго дня, это послужитъ намъ прекрасною темой разговора въ боле печальное время.

— Такъ ты, дорогой мой, не хочешь?

— Нтъ, Тессъ, право, не хочу.

Наступившая затмъ суетня одванія и отъзда помшала дальнйшимъ разговорамъ. Его слова немного успокоили ее. Во все остававшееся время она отдалась овладвшимъ ею всецло приливамъ нжности къ нему,— ей было не до размышленій. Единственное ея желаніе, такъ долго сдерживаемое,— принадлежать ему, назвать его своимъ господиномъ, своею собственностью, а потомъ, если будетъ нужно, умереть,— это желаніе отвлекло ее отъ поглощавшихъ ее думъ. Одваясь, она витала въ какомъ-то идеальномъ мір грезъ, вытснившемъ всякія мрачныя предположенія.

Церковь была далеко и они похали, тмъ боле, что была зима. Съ сосдняго постоялаго двора пріхала заказанная карета, уцлвшая еще со временъ дилижансовъ. У кареты были внушительныя колеса, тяжелыя спицы, большой кузовъ, безчисленное множество ремней и колецъ и дышло, похожее на таранъ. Кучеръ былъ почтенный ‘малый’ шестидесяти лтъ, страдавшій подагрой, послдствіемъ частыхъ простудъ въ молодости, излечиваемыхъ крпкими напитками, онъ праздно стоялъ у дверей гостиницы въ теченіе тридцати пяти лтъ, протекшихъ съ тхъ поръ, какъ онъ пересталъ быть кучеромъ по профессіи,— онъ, казалось, все ждалъ, не вернется ли назадъ доброе старое время. На его правой ног была незаживающая рана, полученная имъ отъ постоянныхъ столкновеній съ дышлами аристократическихъ экипажей въ теченіе многихъ лтъ его службы въ Золотой Корон въ Кэстербридж.

Внутри этого громоздкаго, дребезжащаго сооруженія, имя впереди себя инвалида-кучера, услись женихъ съ невстой и мистеръ и мистрисъ Крикъ — partie carre. Энджелю было бы пріятно, если бы хотя одинъ изъ его братьевъ былъ у него шаферомъ, но ихъ молчаніе на его ласковый намекъ на это въ письм доказывало, что они ршили не прізжать. Они были противъ его брака и потому не хотли быть зрителями на свадьб. Можетъ быть, ихъ отсутствіе и было къ лучшему. Они хотя и не были свтскими молодыми людьми, но компанія съ фермерскимъ людомъ непріятно поразила бы ихъ деликатныя чувства, оставивъ даже въ сторон ихъ взглядъ на этотъ бракъ.

Тессъ, поглощенная торжественностью минуты, не обращала ни на что вниманія, ничего не замчала, не знала, по какой дорог они дутъ въ церковь. Она сознавала лишь одно — Энджель сидитъ около нея, все остальное было окутано лучезарнымъ облакомъ. Она была похожа на какое-то небесное видніе, на какое-то поэтическое существо, на одно изъ тхъ классическихъ божествъ, о которыхъ ей такъ часто толковалъ Клэръ во время прогулокъ.

Такъ какъ ихъ свадьба не была оглашена, то въ церкви было только человкъ двнадцать, но будь въ церкви хоть тысяча человкъ, для нея было бы безразлично. Она была отъ нихъ такъ же далеко, какъ звзды отъ земли. Она произнесла обтъ врности ему съ такимъ экстазомъ, съ такою торжественностью, что въ сравненіи съ ея чувствомъ обыкновенная людская любовь казалась профанаціей. Во время перерыва въ служб, когда они оба опустились на колна, она безсознательно нагнулась въ его сторону, такъ что ея плечо коснулось его руки, ее встревожила промелькнувшая въ голов мысль, и она совершенно машинально сдлала это движеніе, чтобы убдиться, дйствительно ли онъ здсь, чтобы укрпить свою вру въ то, что его любовь выдержитъ вс испытанія.

Клэръ зналъ, что она любитъ его, это сказывалось въ малйшемъ ея движеніи, но онъ не зналъ, въ то же время, всю глубину ея чувства, поглотившаго вс остальныя душевныя движенія, всю смиренность ея любви, не зналъ, какою порукой неизмнной преданности были ея долгія страданія, ея честность, выносливость и непоколебимая врность.

При ихъ выход изъ церкви раздался послдній торжественный перезвонъ и далеко разносилось бдное чередованіе трехъ нотъ въ колокольномъ звон,— въ такомъ маленькомъ приход не было возможности еще торжественне выразить всю радость по поводу этого событія. Проходя съ своимъ мужемъ къ выходу, она чувствовала, что вокругъ нея весь воздухъ полонъ гуломъ, идущимъ съ колокольни, и это гармонировало съ тмъ неземнымъ настроеніемъ, въ которомъ она находилась.

Это экзальтированное состояніе, когда ей казалось, что она вся облита какимъ-то лучезарнымъ свтомъ свыше, какъ ангелъ, виднный св. Іоанномъ въ небесахъ, продолжалось въ ней, пока не смолкъ гулъ колоколовъ и не успокоилось въ ней волненіе отъ брачной службы. Ея глаза теперь могли различить мелочи, не замченныя ею, такъ, она замтила странное устройство кареты, въ которой они теперь хали вдвоемъ, такъ какъ мистеръ и мистрисъ Крикъ, не желая нарушать ихъ уединенія, приказали своему фаэтону пріхать за ними. Она молча глядла вдаль.

— Ты что-то грустна, Тессъ,— сказалъ Клэръ.

— Да,— отвчала она, приложивъ свою руку ко лбу.— Я всего страшусь. Это все такъ серьезно, Энджель. Между прочимъ, мн кажется, что я когда-то видла эту карету, будто бы я ее очень хорошо знала. Это очень странно,— я, врно, видла ее во сн.

— О, ты, врно, слышала о легенд про д’Орбервильскую карету, это — общеизвстное баснословное преданіе о вашемъ род, когда ваши предки были очень популярны въ этомъ графств, и эта старая развалина напомнила теб объ этой исторіи.

— Я не помню, чтобы я слышала что-нибудь подобное,— сказала она.— Могу я узнать, какая это легенда?

— Ну, мн не очень-то хочется подробно разсказывать теб ее сегодня. Дло въ томъ, что одинъ изъ д’Орбервилей въ XVI или XVII вк совершилъ ужасное злодяніе въ своей фамильной карет, и съ тхъ поръ члены этой семьи видятъ и слышатъ эту старую карету всякій разъ, какъ… но я теб разскажу это въ другой разъ,— это черезъ-чуръ печально. Очевидно, что теб вспомнилось то, что ты давно слыхала, при взгляд на этотъ почтенный экипажъ.

— Я что-то не помню, чтобъ я объ этомъ слышала раньше,— прошептала она,— Что, Энджель, когда намъ грозитъ смерть, члены нашей семьи видятъ эту карету, или когда мы совершили какое-нибудь преступленіе?

— Ну, Тессъ!

Онъ заставилъ ее замолчать поцлуемъ.

Пока они хали домой, она чувствовала себя не по себ. Она была мистрисъ Энджель Клэръ, правда, но имла ли она нравственное право носить это имя? Не должна ли она скоре называться мистрисъ Александръ д’Орбервиль? Сила любви иметъ ли власть оправдать то ея молчаніе, которое всякій честный человкъ можетъ назвать преступнымъ? Какъ должна поступить женщина въ подобныхъ случаяхъ, она не знала, и ей не съ кмъ было посовтоваться.

Когда она осталась на нсколько минутъ одна въ своей комнат,— въ послдній разъ входила она въ нее,— она стала на колни и молилась. Она старалась обращаться къ Богу съ молитвой, но въ дйствительности обращалась съ мольбой къ своему мужу. Ея поклоненіе этому человку было таково, что она сама боялась, не дурное ли это предзнаменованіе. Она понимала замчаніе, сказанное Брейеромъ Лаврентіемъ: ‘Слишкомъ бурныя увлеченія имютъ бурный конецъ’.

Условія человческой жизни не могутъ вынести такой безумной любви, она дйствуетъ слишкомъ разрушительно.

— О, любовь моя, зачмъ я тебя такъ люблю?— прошептала она.— Вдь, та, которую ты любишь, это не я сама, это другая въ моемъ образ,— та, которою я должна была бы быть.

Насталъ полдень — часъ отъзда. Они ршили отправиться на нсколько дней въ старый фермерскій домъ около Вельбриджъ-Милля, гд онъ хотлъ жить для своихъ земледльческихъ занятій. Въ два часа все было готово къ отъзду. Вс работники фермы стояли у крыльца, чтобы видть ихъ отъздъ, а фермеръ съ женой проводили ихъ до воротъ. Тессъ увидала трехъ служанокъ, стоявшихъ рядомъ у стны, задумчиво склонивъ свои головы. Она очень хотла знать, появятся ли он въ минуту отъзда, и вотъ он стояли тутъ, стойко и мужественно выдерживая характеръ. Она знала, почему слабенькая Ретти казалась такою хрупкой, Иццъ — такою трагически-печальной, а Маріанна — такою блдной, и она на минуту забыла свое мрачное настроеніе, видя ихъ грусть.

Она невольно шепнула ему:

— Поцлуй ихъ, бдняжекъ, въ первый и послдній разъ.

Клэръ ничего не имлъ возразить противъ такой фамильярности на прощанье, и, проходя, онъ поцловалъ каждую изъ нихъ по очереди, проговоривъ: ‘Прощайте!’ Когда они дошли до дверей, Тессъ чисто по-женски бросила назадъ взглядъ, чтебы посмотрть, какой эффектъ произвелъ этотъ поцлуй состраданія, но во взгляд ея не было никакого торжествующаго выраженія. Еслибъ оно и было, то моментально бы исчезло при вид волненія трехъ двушекъ. Поцлуй только причинилъ имъ новую боль, пробудивъ т чувства, которыя он хотли подавить.

Ничего этого Клэръ не зналъ. Подвигаясь къ калитк, онъ пожалъ руки фермера и его жены и выразилъ имъ еще разъ свою благодарность за все ихъ вниманіе, затмъ наступила минута общаго молчанія, пока они не тронулись. Оно было прервано крикомъ птуха. Блый птухъ съ розовымъ гребешкомъ подошелъ и взлетлъ на частоколъ передъ домомъ, на разстояніи нсколькихъ apшинъ отъ нихъ, и его пніе оглушило ихъ, замирая постепенно какъ эхо въ горахъ.

— Что это?— сказала мистрисъ Крикъ.— Поетъ посл обда?

Двое мужчинъ стояли у калитки во дворъ, держа ее настежь.

— Это не къ добру,— прошепталъ одинъ другому, не думая, что его слова долетятъ до слуха группы, стоявшей у калитки дома.

Птухъ заплъ опять, какъ разъ въ сторону Клэра.

— Ну, опять!— сказалъ фермеръ.

— Я не хочу его слышать,— сказала Тессъ мужу.— Скажи кучеру хать скоре. Прощайте, прощайте!

Птухъ заплъ опять.

— Прочь! Пошелъ прочь, а не то я теб сверну шею!— сказалъ сердито фермеръ, направляясь къ птуху и прогоняя его. Когда они вошли въ домъ, онъ сказалъ жен:— Нтъ, надо же, чтобы это случилось сегодня. За цлый годъ я ни разу не слыхалъ, чтобы онъ плъ посл полудня.

— Къ перемн погоды,— сказала она.— Не можетъ быть, чтобы это значило то, о чемъ ты подумалъ.

XXXIV.

Они хали по ровной дорог нсколько миль и, достигнувъ Вельбриджа, повернули налво отъ селенія по большому Елизаветинскому мосту. Сейчасъ же за мостомъ находился домъ съ нанятой ими квартирой, по своему вншнему виду этотъ домъ хорошо былъ извстенъ всмъ рабочимъ въ Фрумской долин, когда-то здсь обиталъ одинъ изъ д’Орбервилей и этотъ домъ составлялъ часть его чуднаго замка, но посл того, какъ фамилія современемъ пришла въ упадокъ, домъ обратился въ ферму.

— Добро пожаловать въ замокъ вашихъ предковъ,— сказалъ Клэръ, помогая ей выйти изъ экипажа. Но онъ сейчасъ же пожаллъ о своей шутк: слишкомъ она походила на сарказмъ.

Войдя въ домъ, они нашли его пустымъ: хотя ими были наняты только дв комнаты, но фермеръ, въ виду ихъ прибытія, отправился съ новогоднимъ визитомъ къ пріятелямъ, а имъ оставилъ для услугъ женщину изъ сосдняго коттэджа. Имъ пріятно было чувствовать себя полными хозяевами здсь и пользоваться свободой съ первыхъ шаговъ. Но ему показалось, что видъ этого ветхаго, поросшаго мхомъ дома непріятно подйствовалъ на его жену. Когда экипажъ ухалъ, они взошли по лстниц умыть руки, а впереди шла поденщица, указывая дорогу. На площадк Тессъ вдругъ остановилась, широко раскрывъ глаза.

— Что съ тобой?— спросилъ онъ.

— Какія странныя женщины, — сказала она, улыбаясь, — какъ он испугали меня!

Онъ взглянулъ наверхъ и увидалъ два женскихъ портрета въ ростъ человка на панеляхъ, вбитыхъ въ стну. Вс постители дома знали, что портреты изображали женщинъ среднихъ лтъ, жившихъ два столтія тому назадъ. Кто видлъ разъ ихъ черты, никогда ихъ не забудетъ. Лицо одной было продолговато, съ острыми чертами, узкими глазами, съ улыбкой, говорившей о томъ, что она способна на коварное предательство, у другой былъ носъ въ вид птичьяго клюва, длинные зубы и дерзкое выраженіе глазъ, показывавшее, что она была смла и жестока. Ихъ образъ преслдовалъ даже во сн всякаго, кто разъ увидалъ ихъ.

— Чьи это портреты?— спросилъ Клэръ поденщицу.

— Старые люди говорили мн, что это дв лэди изъ фамиліи д’Орбервилей, старинныхъ владтелей этого замка, — сказала она. Ихъ нельзя снять, такъ какъ они вбиты въ стну.

Къ довершенію несчастья, тонкія черты лица Тессъ были легко узнаваемы въ чертахъ портретовъ, хотя, конечно, въ боле грубомъ вид. Но онъ ничего не сказалъ ей объ этомъ, а только пожаллъ, что выбралъ этотъ домъ своимъ мстопребываніемъ во время медоваго мсяца. Они перешли въ сосднюю комнату. Все было приготовлено для нихъ наскоро, такъ что они вымыли руки подъ краномъ. Клэръ коснулся ея рукъ въ вод.

— Гд твои пальцы, гд мои?— спросилъ онъ, смотря на нее.— Они вс перепутались.

— Они вс твои,— сказала она ласково. Потомъ она постаралась быть веселе, чмъ раньше. Ея сосредоточенность нисколько не была ему непріятна,— такъ и должна была вести себя всякая женщина съ сердцемъ,— но сама Тессъ чувствовала, что она была ужь слишкомъ серьезна, и старалась развеселить себя.

Солнце, очень низкое въ это время года, проникало сквозь маленькое отверстіе и ударяло на нее, оставляя на ея плать свтложелтыя пятна. Затмъ они перешли въ старинную столовую и вдвоемъ, какъ мужъ и жена, приступили къ чаепитію. Они чувствовали себя въ такомъ ребяческомъ настроеніи, что, ему въ особенности, ужасно нравилось класть хлбъ на одну съ ней тарелочку и своими губами снимать крошки съ ея губъ.— Его только немного удивляло, что она не съ такимъ увлеченіемъ, какъ онъ, предается этимъ забавамъ.

Нсколько времени онъ молча смотрлъ на нее: ‘Она, вдь, моя дорогая, милая Тессъ,— подумалъ онъ, какъ бы ршивъ, наконецъ, трудный вопросъ.— Отдаю ли я себ строгій отчетъ въ томъ, насколько это слабое созданіе находится въ неразрывной связи со мной, что она должна раздлить со мной и горе, и радость? Мн кажется, что я только тогда понялъ бы это, если бы самъ былъ женщиной. Что я буду, то и она. Что со мной будетъ, то и съ ней. Все, что я могу вынести, то вынесетъ и она. Неужели я когда-нибудь охладю къ ней или обижу ее, или буду относиться къ ней съ меньшимъ уваженіемъ? Боже избави меня отъ такой вины!’

Они все сидли за чайнымъ столомъ, дожидаясь вещей, которыя фермеръ общалъ прислать имъ еще засвтло. Но вечеръ уже наступилъ, вещей все не было, а у нихъ, между тмъ, не было ничего съ собой. Съ закатомъ солнца измнилась погода: на двор поднялся шумъ, какъ будто отъ шуршанья шелка, уцлвшіе отъ осени мертвые листья точно собирались ожить, качались и стучали о ставни. Вскор пошелъ дождь.

— Птухъ-то врно предсказалъ перемну погоды,— сказалъ Клэръ.

Приставленная къ нимъ женщина ушла къ себ на ночь, они заране поставила свчи на столъ, и теперь зажгли ихъ. Пламя свчей потянулось къ каминному отверстію.

— Какая сильная тяга въ этихъ старыхъ домахъ!— продолжалъ Энджель, смотря на пламя и на стеаринъ, который оплывалъ по краямъ свчей.— Гд же нашъ багажъ? У насъ даже нтъ ни щетки, ни гребенки.

— Не знаю,— сказала она разсянно.

— Тессъ, ты совсмъ не весела сегодня, совсмъ не такая, какъ всегда. Эти старыя вдьмы разстроили тебя. Какъ мн непріятно, что я привезъ тебя сюда! Боюсь, что ты меня разлюбишь за это.

Онъ зналъ, что этого не можетъ быть, и спросилъ ее безъ всякой серьезной мысли, но она была такъ взолнована всмъ, что вздрогнула, какъ будто отъ полученной раны. Какъ она ни старалась не плакать, но невольно дв три слезинки капнули изъ глазъ ея.

— Я не хотлъ огорчать тебя, я шутилъ,— сказалъ онъ.— Я знаю, что теб непріятно, что твоихъ вещей все нтъ. Не понимаю, почему не детъ старый Джонатанъ. Вдь, уже семь часовъ… А, вотъ онъ!

Въ дверь постучали и Клэръ пошелъ отворить, такъ какъ кром него было некому. Онъ вернулся въ комнату, держа въ рукахъ маленькій свертокъ.

— Это все не Джонатанъ,— сказалъ онъ.

— Какъ это досадно!— воскликнула Тессъ.

Пакетъ былъ привезенъ нарочнымъ изъ Этмистерскаго викаріата въ Тальботэйсъ какъ разъ посл отъзда новобрачныхъ, посланный похалъ вслдъ за ними, такъ какъ ему было строго наказано отдать пакетъ прямо имъ въ руки. Свертокъ былъ не великъ, мене фута въ длину, зашитъ въ холстъ и запечатанъ краснымъ сургучомъ съ печатью его отца, его же рукой было написано: ‘Мистрисъ Энджель Клэръ’.

— Это свадебный подарокъ теб, Тессъ,— сказалъ онъ, протягивая его ей.— Какъ они милы, что подумали объ этомъ!

Тессъ была немного взволнована, принимая свертокъ.

— Лучше открой ты, милый,— сказала она, вертя его въ рукахъ.— Мн какъ-то страшно ломать такія печати,— он такія торжественныя. Пожалуйста, вскрой его за меня.

Онъ распечаталъ пакетъ. Въ немъ была шкатулка, обитая сафьяномъ, на крышк ея лежала записка и ключъ.

Записка была адресована къ Клэру и заключалась въ слдующемъ:

‘Дорогой сынъ! Ты, можетъ быть, не помнишь, что твоя крестная мать, мистрисъ Питней, завщала мн, умирая,— ты былъ еще ребенкомъ тогда,— нсколько драгоцнностей, чтобъ я ихъ сберегъ для твоей жены, когда ты женишься, въ знакъ ея расположенія къ теб и къ той, которую ты изберешь. Я сохранилъ завщанное ей и брилліанты были у моего банкира. Хотя, мн кажется, въ данномъ случа мой поступокъ не совсмъ у мста, но я обязанъ передать эти вещи той особ, которая получила теперь законное право владть ими, и потому спшу выслать ихъ. Он должны стать фамильными вещами,— такова воля твоей крестной матери. Я прилагаю при семъ ея подлинныя слова, выражающія ея волю’.

— Да, я зналъ объ этомъ,— сказалъ Клэръ,— но совсмъ забылъ.

Открывъ шкатулку, они нашли въ ней ожерелье, браслеты, серьги и другія небольшія украшенія.

Тессъ, казалось, боялась дотронуться до нихъ сначала, но ея глаза сверкнули, какъ драгоцнные камни, которые вынималъ Клэръ.

— Они мои?— спросила она недоврчиво.

— Конечно, твои,— отвчалъ онъ.

Онъ задумчиво смотрлъ на огонь. Ему вспомнилось, какъ, когда ему было лтъ пятнадцать, его крестная мать, жена сквайра,— единственная богатая особа, которую онъ когда-либо зналъ,— увренная въ его дарованіяхъ, предсказывала ему блестящую карьеру. Если ему предполагалась такая будущность, то естественно было завщать эти драгоцнности его жен и женамъ ее потомковъ. Теперь ихъ блескъ казался ему ироническимъ. Но почему же?— спросилъ онъ себя.— Его жена по происхожденію д’Орбервилль, кому же, если не ей, по достоинству перешли бы драгоцнности?

Вдругъ онъ воскликнулъ съ восторгомъ:

— Тессъ, наднь ихъ, наднь!— и онъ отвернулся отъ огня, чтобы помочь ей.

Но она, подъ обаяніемъ ихъ красоты, уже надла на себя ожерелье, серьги, браслеты,— все.

— Но платье не годится, Тессъ,— сказалъ Клэръ.— Оно должно быть съ вырзомъ для такихъ брилліантовъ.

— Разв нужно это?— спросила Тессъ.

— Непремнно,— отвтилъ онъ.

Онъ показалъ ей, какъ нужно открыть платье, чтобъ оно было похоже на покрой вечерняго туалета, когда она устроила его такъ и ожерелье стало выдляться на близн ея шеи, какъ и должно было, онъ отошелъ на шагъ, чтобы полюбоваться ею.

— Боже!— сказалъ Клэръ,— какъ ты прекрасна!

Всякій знаетъ, что красивыя перья красятъ птицу, крестьянская двушка, на которою никто не обратитъ вниманія, когда она въ своей простой одежд занимается работой, можетъ поразить своею красотой, если ее одть, какъ свтскую даму, при помощи всякихъ ухищреній, наоборотъ, царица баловъ можетъ очень проиграть, если ее поставить въ крестьянскомъ плать цлый день полоть рпу. Онъ только теперь оцнилъ по достоинству аристократически-тонкія черты лица Тессъ и ея изящную фигуру.

— Если бы ты явилась на балъ!— сказалъ онъ.— Впрочемъ, нтъ, нтъ, дорогая, я лучше люблю тебя, когда ты въ твоемъ чепчик и ситцевомъ плать, — да, гораздо лучше, чмъ такъ, хотя къ теб все это очень идетъ.

На щекахъ Тессъ заигралъ румянецъ удовольствія, но счастья не было написано на ея лиц.

— Я сниму вещи,— сказала она,— чтобы Джонатанъ не увидалъ меня. Такія драгоцнности не для меня. Вдь, ихъ нужно будетъ продать, не правда ли?

— Нтъ, останься такъ еще на нсколько минутъ. Продать ихъ? Никогда! Это было бы нечестно не исполнить завщанія.

Она тотчасъ согласилась, задумавшись о другомъ. Ей хотлось ему сказать нчто и въ этомъ ей могли помочь эти драгоцнности. Она сла, не снимая брилліантовъ. Молодые терялись въ догадкахъ, гд бы могъ быть Джонатанъ съ вещами. Эль, приготовленный ему для питья, совсмъ пересталъ пниться, такъ долго ждалъ онъ его.

Вскор они сли ужинать, все было готово на другомъ стол. Они еще не успли кончить, какъ въ комнату ворвалась струя дыма изъ камина, какъ будто какой-нибудь гигантъ наложилъ свою руку на каминную трубу. Причиной этого было то, что отворили наружную дверь дома. Раздались тяжелые шаги и Энджель вышелъ изъ комнаты.

— Я не могъ добиться, чтобы меня услыхали,— оправдывался Джонатанъ (это былъ онъ, наконецъ),— и ршился самъ отворить дверь, такъ какъ шелъ дождь. Я привезъ вещи, сэръ.

— Очень радъ. Вы ужасно поздно пріхали.

— Да, правда, сэръ.

Въ голос Джонатана слышалась какая-то грусть, которой не должно было бы быть въ такой день, на его лиц было какъ будто нсколько лишнихъ морщинъ, слды какой-то озабоченности. Онъ продолжалъ:

— Мы вс были очень испуганы посл вашего отъзда съ фермы,— чуть-чуть не случилось большого несчастья. Вы помните, что птухъ плъ посл полудня?

— Да, такъ что же?

— Одни толкуютъ это такъ, другіе иначе. Только случилось, что бдная маленькая Ретти Приддль бросилась въ воду топиться.

— Какъ! Не можетъ быть? Вдь, она съ нами прощалась вмст съ другими.

— Да. Когда вы, сэръ, съ барыней — вдь, такъ она теперь зовется — ухали, Ретти и Маріанна одлись и ушли, а такъ какъ теперь новый годъ и работы нтъ, то никто и не обратилъ на нихъ вниманія. Он пошли въ Лью-Еверардъ, гд, должно быть, остановились выпить чего-нибудь, потомъ он направились къ перекрестку и тамъ разстались, Ретти пошла какъ будто домой, лугомъ вдоль рки, а Маріанна пошла въ сосднее село, гд также есть трактиръ. Никто больше ничего не слыхалъ о Ретти, только вдругъ лодочникъ, возвращаясь домой, запримтилъ что-то у Большого пруда: это былъ ея чепецъ и платокъ. Онъ вытащилъ се изъ воды и принесъ ее вмст съ другимъ мужикомъ домой, думали, что она мертва, но она понемногу пришла въ себя.

Энджель, сообразивъ, что Тессъ слышитъ весь этотъ печальный разсказъ, пошелъ закрыть дверь изъ комнатъ въ сни, но жена его, набросивъ на себя шаль, подошла и слушала разсказъ мужика, машинально смотря на багажъ, смоченный дождемъ.

— Да еще мало того: Маріанну нашли мертвецки-пьяной у пруда подъ ивами,— двушка, ничего раньше не пившая, кром капли эля, хотя пость она всегда любила — по лицу видно было. Точно вс служанки съ ума сошли.

— А Иццъ?— спросила Тессъ.

— Иццъ была дома, но я догадываюсь, какъ все случилось, да и она страшно поражена. Все это произошло какъ разъ, когда мы укладывали ваши вещи на повозку, такъ что меня это и задержало.

— Хорошо. Теперь, Джонатанъ, снесите наверхъ сундуки, выпейте кружку эля, а затмъ скоре позжайте домой,— неравно понадобитесь тамъ.

Тессъ опять вошла въ комнату и сла у огня, пристально устремивъ на него взоры. Она слышала тяжелые шаги Джонатана Кэйля по лстниц взадъ и впередъ, пока онъ переносилъ вещи, потомъ слышала, какъ онъ изъявлялъ благодарность ея мужу за эль и за вознагражденіе, полученное имъ. Шаги его вскор замерли за дверью и его повозка съ дребезжаніемъ отъхала. Энджель засунулъ крпко дубовый затворъ на двери и вернулся въ комнату, гд Тессъ сидла у камина, подойдя къ ней сзади, онъ повернулъ къ себ ея лицо. Онъ думалъ, что она весело вскочитъ и займется распаковкой вещей, которыхъ ей такъ не хватало, но, видя, что она не двигается, онъ слъ рядомъ съ ней, въ комнат было очень свтло отъ ярко-горвшихъ свчей.

— Мн очень непріятно, что ты услыхала объ этомъ грустномъ случа съ двушками,— сказалъ онъ.— Но не принимай это такъ близко къ сердцу. Вдь, Ретти всегда была болзненная.

— И, къ тому же, за ней не было ничего дурного,— сказала Тессъ.— А другіе, у кого есть вина на совсти, т скрываютъ ее и притворяются невинными.

Это происшествіе побдило ея вчную нершительность. За что он страдали? Вдь, он были простыя, невинныя двушки, но на долю имъ выпала безнадежная любовь, он заслужили отъ Провиднія лучшей участи, она же заслуживала гораздо худшаго жребія, а онъ ее именно избралъ. Стыдно ей взять себ все и ничего не дать имъ взамнъ. Она все заплатитъ имъ до послдняго фартинга сейчасъ же, на этомъ самомъ мст скажетъ ему все. Она пришла къ этому окончательному ршенію, пока сидла у огня, а онъ держалъ ея руки въ своихъ.

Ровный красный свтъ отъ угольевъ освщалъ переднюю часть камина, ярко вычищенное отверстіе его и старые сломанные щипцы. Лицо и шея Тессъ были также освщены краснымъ огонькомъ, который, какъ созвздіе Альдебранъ или Сиріусъ, блестлъ красными, зелеными и блыми огнями.

— Помнишь ли ты нашъ утренній разговоръ объ исповди?— спросилъ онъ внезапно, видя, что она все молчитъ,— Мы говорили, быть можетъ, шутя, т.-е. ты, по крайней мр. Что касается меня, то я серьезно общалъ исповдаться передъ тобой, дорогая,— мн это необходимо.

Такое неожиданное предложеніе съ его стороны показалось ей вмшательствомъ Провиднія.

— Ты хочешь покаяться передо мной въ чемъ-нибудь?— быстромъ какимъ-то облегченіемъ и радостно спросила она.

— Ты не ожидала этого отъ меня… Ахъ, ты слишкомъ высокаго была обо мн мннія! Теперь слушай. Положи сюда голову… Я хочу, чтобы ты меня простила и не сердилась за то, что раньше я не сказалъ теб этого.

Какъ странно! Онъ говорилъ, будто двойникъ ея. Она все молчала и Клэръ продолжалъ:

— Я не говорилъ теб ничего, такъ какъ боялся, что рискую потерять тебя, дорогая, лучшее сокровище моей жизни, тебя, моего дорогого друга. Мой братъ нашелъ себ такого друга въ коллегіи, а я на Тальботэйской ферм. Я никакъ не могъ ршиться говорить. Хотлъ сказать мсяцъ тому назадъ, когда ты согласилась быть моей, но не могъ, боялся, что это тебя оттолкнетъ отъ меня. На время я отложилъ свое намреніе, хотлъ теб разсказать все вчера, чтобы у тебя еще была возможность избавиться отъ меня. И, все-таки, не сказалъ. И сегодня опять ничего не сказалъ, когда ты предлагала мн покаяться въ нашихъ грхахъ,— видишь, какой я гршникъ! Но теперь я долженъ это сдлать,— ты такъ строго сидишь около меня. Но простишь ли ты меня, дорогая?

— Конечно. Я уврена въ этомъ.

— Надюсь. Но подожди минутку. Надо начать съ начала. Хотя мой отецъ и считаетъ меня погибшимъ за мои воззрнія, но я всегда стою за высокую нравственность. Я хотлъ быть учителемъ людей и мн было очень горько, что я не могу быть врнымъ членомъ церкви. Я всегда поклонялся чистот и ненавидлъ порокъ, какъ и теперь. Каковы бы ни были мои мннія о вдохновеніи свыше, я отъ всего сердца сочувствую словамъ ап. Павла: ‘Подавай примръ всмъ словами, жизнью, милосердіемъ, духомъ, врой, чистотой’. Это единственное спасеніе для бдныхъ смертныхъ. ‘Непорочный въ жизни — integer vitae’, — сказалъ одинъ римскій поэтъ, — странное совпаденіе мыслей съ ап. Павломъ: ‘Мужъ праведный, чуждый грха, не нуждается ни въ копьяхъ, ни въ лукахъ мавританскихъ!’ Если я всегда такъ думалъ, то ты можешь понять, какія угрызенія совсти я испытывалъ, когда самъ согршилъ.

Затмъ онъ ей разсказалъ, что въ тотъ періодъ жизни, когда, обуреваемый сомнніями и терзаемый всякими вопросами, онъ похалъ въ Лондонъ, то бросился въ разгулъ, продолжавшійся два дня.

— Къ счастью, я вскор понялъ все безуміе моего проступка,— продолжалъ онъ,— я не могъ видть эту женщину и ухалъ домой. Съ тхъ поръ я не повторялъ боле этого безумія. Но мн хотлось бы быть совершенно откровеннымъ и честнымъ по отношенію къ теб, и я не могъ не разсказать теб объ этомъ. Прощаешь ли ты меня?

Вмсто отвта, она крпко сжала его руки въ своихъ.

— И такъ, разъ навсегда мы покончимъ съ этимъ непріятнымъ разговоромъ и никогда не будемъ возобновлять его.

— Ахъ, Энджель, я такъ рада, что теперь и ты можешь простить меня. Я еще не покаялась передъ тобой. Вспомни, что я теб говорила, что мн нужно покаяться передъ тобой.

— Да, да, правда. Ну, приступай же, маленькая гршница.

— Быть можетъ, это такъ же серьезно, какъ и твое, не смйся.

— Это очень серьезно, дорогая, не сомнваюсь.

— Но не серьезне твоего, нтъ, нтъ!— Она, полная радости, вскочила.— Я теб все разскажу!

Она снова сла.

Ихъ руки были одна въ другой. Пепелъ въ камин еле-еле теплился, и этотъ умирающій свтъ какъ бы уносилъ съ собой послдніе часы стараго года. Мерцающій огонекъ озарялъ нжныя очертанія ея лица и волосы, обрамлявшіе ея лобъ. Ея тнь падала на стны и потолокъ. Она слегка нагнулась впередъ, причемъ брилліанты на ея ше блеснули, какъ глаза жабы. Наконецъ, прислонивъ голову къ его плечу, она начала повсть о своемъ знакомств съ Алекомъ д’Орбервиль и обо всемъ случившемся, ничего не утаивая, тихо шепча слово за слово, съ глазами, опущенными въ землю.

ФАЗА ПЯТАЯ.
Искупленіе.

XXXV.

Ея разсказъ былъ конченъ, были сдланы вс объясненія, все сказано. Голоса Тессъ почти не возвышала, не оправдывалась и не плакала. Все кругомъ нихъ, казалось, измнялось по мр того, какъ подвигалась ея исповдь. Огонь въ камин будто адски смялся, равнодушный къ ея бдамъ, чайникъ плъ свою безконечную псню, вс предметы спшили выказать свою полную непричастность ко всему происшедшему. А, между тмъ, ничего, повидимому, не измнилось съ тхъ поръ, какъ онъ цловалъ ее, ничего во вншности, но самая суть всего измнилась.

Когда она кончила, то само воспоминаніе о недавнихъ ласкахъ отошло далеко, только въ самыхъ отдаленныхъ уголкахъ ихъ души дрожали еще послдніе отголоски ихъ недавней нжности.

Клэръ молчалъ, какъ бы не хорошо вслушиваясь въ то, что слышалъ. Поправивъ огонь, онъ выпрямился, казалось, только теперь онъ почувствовалъ ужасное значеніе ея словъ. Онъ весь измнился въ лиц. Безсознательно онъ ударялъ ногой объ полъ, при всемъ желаніи думать о чемъ-нибудь связно, онъ не могъ и машинально производилъ это нетерпливое движеніе ногой. Когда онъ заговорилъ, то голосъ его звучалъ какъ-то странно-спокойно:

— Тессъ, неужели я долженъ врить этому? Судя по васъ, я долженъ вамъ врить. Вдь, вы въ здравомъ ум, къ несчастью. Въ васъ ничего нтъ похожаго на сумасшествіе.

Онъ замолчалъ, смыслъ словъ его былъ таковъ: ‘Зачмъ вы не сказали мн объ этомъ раньше? Ахъ, да, впрочемъ, вы хотли мн сказать,— я самъ помшалъ вамъ, я помню’.

Онъ говорилъ, плохо сознавая свои слова, все внутри его замерло. Онъ отвернулся, наклонился надъ стуломъ, опять выпрямился. Она пошла за нимъ въ глубь комнаты, смотря на него съ мольбой, но безъ слезъ. Вдругъ неожиданнымъ порывомъ она опустилась передъ нимъ на колни.

— Во имя нашей любви, прости меня!— прошептала она пересохшими губами.— Я, вдь, тебя простила за то же самое.

Она продолжала, видя, что онъ молчитъ:

— Прости меня, какъ и я тебя простила. Вдь, я тебя простила, Энджель.

— Да, вы, вы-то меня простили.

— А ты меня нтъ?

— Тутъ дло не въ прощеніи. Вы были раньше одна, теперь стали другой. Какое тутъ прощеніе при такомъ невроятномъ обман?

Онъ остановился, затмъ вдругъ разразился ужаснымъ смхомъ, какимъ-то неестественно-дикимъ, адскимъ.

— Перестань, перестань! Это меня убиваетъ!— пронзительно вскрикнула она.— Сжалься, сжалься надо мной!

Онъ не отвчалъ. Тогда она вскочила съ колнъ, блдная, какъ смерть.

— Энджель, Энджель, что это значитъ?— воскликнула она.— Знаешь ли ты, каково мн это?

Онъ въ глубокой задумчивости покачалъ головой.

— Я надялась, молилась, я жаждала сдлать васъ счастливымъ. Я мечтала о томъ, какая радость была бы мн это, какою недостойною женой я была бы, если бы не составила ваше счастье. Вотъ каковы были мои чувства, Энджель.

— Я знаю.

— Я думала, Энджель, что вы любите меня, меня самое. Если это такъ, то какъ вы можете такъ смотрть на меня и говорить со мной? Меня пугаетъ это. Разъ я васъ полюбила, я полюбила на вкъ, какъ бы вы ни измнились, какъ бы ни стояли низко, потому что вы были бы все тмъ же для меня. Для меня больше ничего не нужно. Такъ какъ же можете вы перестать любить меня, мой супругъ?

— Я повторяю, та женщина, которую я любилъ, были не вы.

— А кто же?

— Другая женщина въ вашемъ образ.

И такъ, оправдались ея прежнія неясныя предчувствія. Онъ смотрлъ на нее, какъ на обманщицу, какъ на падшую женщину, вмсто воображаемой имъ на ея мст чистой двушки. Ее объялъ ужасъ, выразившійся на ея блдномъ лиц. Его ужасное мнніе о ней такъ поразило ее, что она зашаталась, и онъ сдлалъ шагъ впередъ, думая, что она сейчасъ упадетъ.

— Сядьте, сядьте, — сказалъ онъ съ состраданіемъ.— Вамъ дурно, да это и понятно.

Она сла, не сознавая, гд она находится, взоръ ея блуждалъ, а выраженіе глазъ тронуло бы всякаго.

— Я теперь уже не ваша, не такъ ли, Энджель?— спросила она безнадежно.

Вызванный имъ призракъ заставилъ ее пожалть себя, какъ будто она была обманута, ея глаза наполнились слезами и, отвернувшись, она разразилась слезами сожалнія къ себ самой.

Энджель Клэръ почувствовалъ облегченіе при вид ея слезъ, ему стало жаль ее и сожалніе къ ней какъ бы уменьшило его собственную боль. Онъ терпливо, апатично ждалъ, пока успокоился первый наплывъ горя и потокъ слезъ замнился рдкими всхлипываніями.

— Энджель,— сказала она вдругъ обыкновеннымъ голосомъ, оставивъ неестественный, рзкій тонъ, которымъ она говорила въ минуту отчаянія.— Энджель, я слишкомъ дурная, мы не будемъ жить вмст?

— Я не могу теперь ни о чемъ думать.

— Я не буду просить, чтобы вы мн позволили жить съ вами, Энджель, я не имю на то права и не напишу о нашей свадьб ни матери, ни сестрамъ, какъ общала, я не буду кончать работу, начатую для нашей квартиры.

— Не будете?

— Нтъ, я ничего не буду длать, кром того, что вы мн прикажете, если вы удете отъ меня, я не послдую за вами, и если вы никогда боле не будете говорить со мною, я не буду спрашивать о причин этого, пока вы сами не разршите говорить съ вами.

— А если я вамъ прикажу исполнить что-нибудь?

— Я буду повиноваться вамъ какъ рабыня, даже если вы мн прикажете лечь и умереть.

— Вы необыкновенно добры. Меня поражаетъ несоотвтствіе между вашимъ теперешнимъ стремленіемъ къ самопожертвованію и прежнимъ инстинктомъ самосохраненія.

Но обращаться теперь къ Тессъ съ изощренными сарказмами было все равно, какъ обращаться съ ними къ животному. Она совершенно не оцнила ихъ утонченности, она слышала только какіе-то враждебные звуки отъ разгнваннаго господина. Она продолжала молчать, не зная, что онъ отчаянно старался побороть въ себ любовь къ ней. Она не видла, какъ крупная слеза медленно катилась по его щек. Но внезапно сознаніе о томъ ужасномъ и совершенномъ переворот, который длала въ его жизни ея исповдь, вернулось къ нему и онъ всми силами старался ршиться на что-нибудь. Нужно было что-нибудь сдлать, но что именно?

— Тессъ,— сказалъ онъ насколько могъ ласково,— я не могу оставаться доле въ одной комнат съ вами, я пройдусь немного.

Онъ спокойно вышелъ изъ комнаты, а на стол остались нетронутыми два стакана вина, налитые имъ для ужина — одинъ для нея, другой для себя. Вотъ какъ кончилась ихъ ‘вечеря любви’.

За чаемъ, нсколько часовъ тому назадъ, они, полные любви, пили изъ одной чашки.

Шумъ затворяемой двери, хотя и очень тихій, вывелъ Тессъ изъ ея оцпеннія. Онъ ушелъ — она тоже не можетъ оставаться здсь. Наскоро набросивъ на себя пальто, она отворила дверь и пошла за нимъ, потушивъ свчи, какъ будто ршила не возвращаться боле назадъ. Дождь пересталъ, и ночь была свтлая. Она скоро догнала его, такъ какъ Клэръ прохаживался медленно. Его фигура рядомъ съ ея маленькою срою фигуркой казалась черной, мрачной и ужасной, она даже забыла снять драгоцнности, которыми такъ горда была она на нсколько мгновеній. Клэръ обернулся, услыхавъ ея шаги, но, казалось, остался равнодушнымъ къ ея присутствію и продолжалъ ходить взадъ и впередъ по мосту передъ домомъ. Слды лошадиныхъ копытъ на дорог были полны водой. Въ этихъ лужицахъ отражались спокойныя звзды, она не замтила бы, что он сіяютъ надъ ней, если бы не увидала ихъ подъ собой,— величайшее въ мір отражалось въ жалкой луж.

Мсто, куда они пріхали сегодня, лежало въ той же долин, какъ и Тальботъ, но на нсколько миль внизъ по рк. Дале дорога шла по лугамъ, и Тессъ все слдовала за Клэромъ, не длая даже попытки идти рядомъ съ нимъ или обратить на себя его вниманіе, но съ какою-то тупою и безсмысленною покорностью.

Наконецъ, она подошла совсмъ близко къ нему, и, тмъ не мене, онъ ничего не говорилъ ей. Человкъ бываетъ часто жестокъ, когда узнаетъ, что былъ обманутъ, и Клэръ чувствовалъ въ сердц только одинъ безпощадный гнвъ. Свжій воздухъ нсколько успокоилъ его, она знала, что у него нтъ боле иллюзій относительно нея,— онъ видитъ всю ея порочность. Онъ продолжалъ сосредоточенно думать, и его подруга была безсильна прервать нить его мыслей или отвлечь его. Какъ мало значило для него теперь ея присутствіе! Наконецъ, она не выдержала:

— Что я теб сдлала, что? Я ничего не сдлала такого, что бы уменьшало мою любовь къ теб. Ты не можешь сомнваться въ ней. Ты, вдь, не думаешь, что я подстроила все это? Не за что теб сердиться на меня, Энджель, я все та же. Я вовсе не та лживая женщина, за которую ты меня считаешь.

— Гм… хорошо! Не лживая, но все же другая… да, другая. Но не заставляйте меня упрекать васъ. Я поклялся, что не буду длать этого, и всячески стараюсь сдержать себя.

Но она все шла, произнося несвязныя оправданія, и говорила много такого, о чемъ лучше было бы молчать.

— Энджель, Энджель! Вдь, я была ребенкомъ, ребенкомъ, когда это случилось! Я совсмъ не знала мужчинъ!

— Да, я согласенъ, что вы здсь были жертвой.

— Такъ прощаете ли вы меня?

— Я васъ прощаю. Но что же въ этомъ прощеніи?

— И любите меня?

На этотъ вопросъ онъ не далъ отвта.

— О, Энджель! Моя мать говоритъ, что такіе случаи бываютъ иногда. Она знаетъ женщинъ еще хуже меня, а мужья продолжали любить ихъ и прощали имъ. А можетъ ли какая-нибудь женщина любить такъ, какъ я васъ люблю?

— Перестаньте, Тессъ, перестаньте. Различные классы общества, различные и нравы. Вы простая крестьянка и не можете понять все различіе нашихъ взглядовъ. Вы сами не знаете, что говорите.

— Я крестьянка только по положенію, но не по происхожденію.

— Тмъ хуже для васъ. Мн кажется, что пасторъ, разыскавшій въ какихъ-то старыхъ документахъ вашу родословную, сдлалъ бы гораздо лучше, еслибъ удержалъ свой языкъ. Вырожденіе вашего рода отразилось на вашей нравственности и на всемъ поведеніи — это общій законъ. Боже! зачмъ вы заставили меня еще боле презирать васъ, сказавъ мн о своемъ происхожденіи? Я думалъ найти невинное дитя природы, а вы — чахлый отпрыскъ выродившейся аристократіи.

— Многія семьи таковы же! Предки Ретти были когда-то богатыми землевладльцами, также и фермеръ Биллетъ. Деббигоузы, извощики, были нкогда Де-Байе. Такихъ, какъ я, много здсь. Это особенность нашего графства: я тутъ не виновата.

— Тмъ хуже для графства.

Она не понимала всей язвительности его упрековъ. Онъ не любилъ ее боле такъ, какъ раньше,— ко всему остальному она была совершенно равнодушна.

Они молча шли рядомъ. Впослдствіи одинъ крестьянинъ изъ Вельбриджа разсказывалъ, что, когда онъ поздно ночью халъ въ городъ за докторомъ, то на дорог встртилъ двухъ влюбленныхъ, гулявшихъ медленно и молча по лугамъ, одинъ за другимъ, какъ будто на похоронной процессіи, и ему показалось, что у нихъ на лицахъ были написаны печаль и забота. Возвращаясь поздне, онъ ихъ опять встртилъ на тхъ же лугахъ, такъ же медленно подвигавшихся, не заботясь о времени и о ночномъ холод. Только въ виду озабоченности о своемъ больномъ, онъ не обратилъ особеннаго вниманія на эту удивительную встрчу, но онъ вспомнилъ о ней уже долго спустя.

Пока крестьянинъ здилъ за докторомъ, она сказала мужу:

— Я не знаю, что мн сдлать, чтобы не причинять вамъ непріятностей въ жизни. Внизу рка. Я могу покончить съ собой, я не боюсь.

— Я вовсе не хочу прибавить убійства ко всмъ другимъ безумствамъ,— отвчалъ онъ.

— Я могу оставить что-нибудь на берегу, чтобы видли, что я сдлала это сама, боясь позора. Никто не будетъ васъ тогда порицать.

— Не говорите этого, я не хочу слушать. Нелпо думать о такихъ вещахъ. Вы совсмъ не понимаете, что мое положеніе не столько трагично, сколько смшно. Я послужилъ бы посмшищемъ для большинства. Вы бы сдлали мн большое удовольствіе, если бы вернулись домой и легли спать.

— Сейчасъ,— сказала она послушно.

Они все время бродили кругомъ по дорог, шедшей къ хорошо извстнымъ руинамъ Цистеріанскаго аббатства около мельницы, которая нсколько столтій тому назадъ составляла часть монастырскихъ зданій. Мельница продолжала работать, такъ какъ да необходима во вс вка, аббатство же было упразднено, такъ какъ вра преходяща. Нердко замчали, что служить земнымъ дламъ оказывалось гораздо надежне, чмъ вчнымъ, небеснымъ. Такъ какъ они все время ходили кругомъ, то были недалеко отъ дома, и ей, чтобы дойти до него, надо было, подвигаясь по его направленію, перейти черезъ каменный мостъ и пройти по дорог около ста ярдовъ. Вернувшись домой, она все нашла въ томъ же положеніи, какъ когда уходила, даже огонь еще теплился. Внизу она недолго оставалась, а прошла наверхъ въ ихъ комнату, куда отнесли вещи. Она сла на край постели, безсознательно осматриваясь, и начала раздваться.

Свтъ упалъ на блый канифасный пологъ надъ кроватью, пониже что-то висло: она всмотрлась — это была втвь омелы. Это Энджель повсилъ ее — она сейчасъ догадалась. Такъ вотъ что было въ томъ таинственномъ свертк, который онъ такъ старательно запаковывалъ, онъ ни за что не хотлъ ей сказать, что въ немъ, время скоро покажетъ ей, говорилъ онъ. Полный бодрости и веселья, онъ повсилъ омелу здсь. Какъ странно и неумстно казалось это теперь!

Ей нечего было боле опасаться, почти не на что надяться — мало было надежды, чтобы онъ смягчился. Она съ грустью легла. Сонъ часто пользуется настроеніемъ, когда горе особенно остро, иногда въ минуту счастья сонъ бжитъ отъ глазъ. Теперь же одинокая Тессъ быстро потеряла представленіе объ окружающемъ и заснула, убаюканная благовоннымъ безмолвіемъ комнаты, которая, быть можетъ, была нкогда брачнымъ покоемъ ея предковъ.

Поздно ночью Клэръ вернулся домой. Осторожно взойдя въ гостиную, онъ зажегъ свчу и, съ видомъ человка, обдуманно дйствующаго, постлалъ одяло на старый волосяной диванъ, стоявшій тамъ, и сдлалъ изъ него нчто похожее на постель. Затмъ онъ, снявъ обувь, прокрался наверхъ и сталъ слушать у двери ея комнаты. Ея равномрное дыханіе указывало на то, что она крпко спитъ.

— Слава Богу!— прошепталъ Клэръ, но къ этому примшивалась капля горечи: мелькнула мысль, что, передавъ ему тяжесть, давившую ее, она теперь спала беззаботно.

Онъ повернулся, чтобы уходить, но остановился въ нершительности и хотлъ вернуться назадъ. При этомъ движеніи ему бросился въ глаза портретъ одной изъ дамъ д’Орбервиль, который вислъ какъ разъ надъ дверью въ комнату Тессъ. При свчк картина производила отталкивающее впечатлніе. На чертахъ портрета ему чудился какой-то затаенный мрачный замыселъ, желаніе отомстить мужчинамъ,— такъ ему показалось. У портрета лифъ былъ декольтированъ, какъ у Тессъ, когда онъ примрялъ на нее ожерелье. Опять его непріятно поразило ихъ сходство. Этого ничтожнаго обстоятельства было достаточно.

Онъ ршительно повернулся и сошелъ внизъ.

По наружности онъ оставался спокоенъ и холоденъ, его небольшой сжатый ротъ показывалъ на его самообладаніе, на лиц осталось все то же ужасное, сухое выраженіе, какъ и во время ея разсказа. Это было лицо человка, который не былъ боле рабомъ страсти, но и не радовался своей свобод. Онъ, какъ посторонній зритель, размышлялъ, какъ все непрочно на свт и какъ все можетъ сразу измниться. Никто не казался ему такою чистою, нжною, двственною, какъ Тессъ, но ‘пустякъ — и все перемнилось’. Ему казалось теперь, что ея лицо обмануло его. Какъ могли ея глаза смотрть такъ прямо и честно, когда въ душ ея скрывался такой міръ лжи и обмана? Онъ легъ на диванъ и потушилъ огонь. Ночь воцарилась здсь равнодушная и безучастная. Она пришла и поглотила его счастье и теперь наслаждалась своею властью, и готова была еще уничтожить счастье тысячи другихъ людей съ такимъ же равнодушіемъ.

XXXVI.

Энджель проснулся при сумрачномъ и робкомъ свт зари. Онъ видлъ передъ собой каминъ съ холоднымъ пепломъ, разложенный для ужина столъ, на которомъ стояли два нетронутые стакана вина, вотъ его стулъ, вотъ ея, дальше вся остальная мебель, хранившая все тотъ же видъ, говорившій: мы ни въ чемъ не можемъ помочь здсь, но что вы намрены предпринять? Сверху не доносилось ни звука, черезъ нсколько минутъ послышался стукъ въ дверь. Онъ вспомнилъ, что должна придти женщина, которая была нанята служить имъ во время ихъ пребыванія на ферм. Присутствіе третьяго лица въ дом крайне неудобно теперь, а потому онъ, уже одтый, открылъ окно и сказалъ ей, что они утромъ обойдутся безъ ея помощи.

У нея былъ въ рукахъ кувшинъ молока, который онъ веллъ ей поставить у двери. Когда она ушла, онъ принялся искать въ сара топлива и поспшно развелъ огонь. Въ кладовой онъ нашелъ много яицъ, масла, хлбъ, такъ что Клэръ, освоившійся съ хозяйствомъ на ферм, гд жилъ раньше, безъ труда приготовилъ завтракъ. Дымъ повалилъ изъ каминной трубы, а мстные жители, проходившіе мимо, завидовали счастью новобрачныхъ.

Энджель, бросивъ на все бглый взоръ, пошелъ къ лстниц и сказалъ звучнымъ голосомъ:

— Завтракъ готовъ.

Онъ открылъ входную дверь и прошелся немного. Затмъ, черезъ нсколько времени онъ вернулся въ домъ и увидлъ, что Тессъ уже сидитъ за столомъ, машинально передвигая и приводя въ порядокъ тарелки и все стоявшее на стол. Она была совсмъ одта и, вроятно, была готова еще раньше того, какъ онъ позвалъ ее, потому что съ тхъ поръ прошло всего дв-три минуты. Ея волосы были скручены въ одинъ большой узелъ на затылк, на ней было надто одно изъ ея новыхъ платьевъ: блдно-голубое шерстяное съ кружевнымъ воротникомъ. Судя по лицу и рукамъ, ей было холодно, вроятно, она долго просидла одтая въ спальн безъ огня. Ласковый тонъ Клэра, когда онъ позвалъ ее, внушилъ ей минутный проблескъ надежды, но онъ опять погасъ при взгляд на него.

Они представляли изъ себя только тни тхъ людей, которыми были раньше. Пламя угасло, остался лишь пепелъ. Уныніе заступило мсто вчерашней вспышки горя. Казалось, чувство умерло въ нихъ.

Онъ вжливо говорилъ съ ней и она такъ же отвчала ему. Наконецъ, она подошла къ нему, пристально смотря ему въ лицо.

— Энджель!— сказала она и остановилась, коснувшись его, какъ будто не вря, что передъ ней сидитъ живой человкъ, когда-то любившій ее. Ея глаза были широко раскрыты, на блдныхъ щекахъ остались слды не высохшихъ слезъ, обыкновенно красныя губы были блдны. Хотя жизнь и билась еще въ ней, согнувшейся подъ тяжестью горя, но билась такъ прерывисто, что еще одинъ толчокъ — и она замретъ. Она могла дйствительно заболть отъ этого горя: ея чудные глаза потускнютъ, ея щеки ввалятся.

Она казалась въ эту минуту двственно-чистой. Весь ея видъ носилъ такой отпечатокъ невинности, что Клэръ невольно съ удивленіемъ посмотрлъ на нее.

— Тессъ, скажите, что это не правда, не правда!

— Нтъ, это правда.

— Каждое слово?

— Каждое слово.

Онъ умоляюще смотрлъ на нее, казалось, онъ охотно принялъ бы изъ ея устъ завдомую ложь и путемъ софизмовъ сталъ бы ее считать за непреложную истину. Тмъ не мене, она повторила:

— Это правда.

— Онъ живъ?— спросилъ Энджель.

— Ребенокъ умеръ.

— А онъ?

— Живъ.

Отчаяніе отразилось на лиц Клэра.

— Онъ въ Англіи?

— Да.

Онъ сдлалъ нсколько шаговъ.

— Мое положеніе вотъ каково,— сказалъ онъ неожиданно:— я думалъ такъ и всякій на мст моемъ думалъ бы, что, отказавшись отъ честолюбивыхъ замысловъ имть жену съ хорошимъ общественнымъ положеніемъ, богатую, свтскую, я найду натуру простую, не знающую фальши, но я не такой человкъ, чтобы упрекать васъ,— я замолчу.

Тессъ вполн поняла его, ей не нужно было никакихъ дальнйшихъ словъ. Все несчастье заключалось въ томъ, что онъ не зналъ теперь, за что ухватиться.

— Энджель, я никогда не допустила бы, чтобы дло дошло до свадьбы, если бы не знала, что у васъ всегда останется выходъ, хотя я надялась, что вы никогда…

Ея голосъ дрогнулъ.

— Какой выходъ?

— Чтобы освободиться отъ меня. Вы можете это сдлать.

— Какъ же?

— Разведясь со мной.

— Боже! Какъ вы можете быть такъ просты! Какъ же я могу развестись съ вами?

— Разв вы не можете посл того, что я вамъ разсказала? Я думала, что у васъ есть право на это.

— О, Тессъ, вы ребенокъ, ничего не смыслящій. Я не понимаю, что вы такое. Вы не знаете законовъ и сами не понимаете смысла вашихъ словъ.

— Какъ, вы не можете?

— Да, никакъ не могу.

— А я думала…— прошептала она.— Ахъ, теперь я вижу, какою дурной я кажусь вамъ. Поврьте мн, мистеръ Клэръ, клянусь жизнью, я всегда думала, что разводъ со мной возможенъ! Хотя я и надялась, что вы не прибгнете къ нему, но я все же была твердо убждена, что вы могли бросить меня, если бы ршили сдлать такъ и если бы нисколько меня… меня не любили.

— Вы ошиблись,— холодно сказалъ онъ.

— Ахъ, тогда я должна была бы исполнить то, что хотла прошлою ночью. Но у меня не хватило мужества,— это такъ на меня похоже.

— Мужества для чего?

Она не отвчала. Тогда онъ взялъ ее за руку.

— Что вы хотли сдлать?— спросилъ онъ.

— Покончить съ собой.

— Когда?

Она испугалась его инквизиторскаго допроса.

— Вчера ночью,— отвчала она.

— Гд?

— Подъ омелой.

— Какъ же, Богъ мой?— сурово спросилъ онъ.

— Я вамъ скажу, только не сердитесь,— вздрогнувъ сказала она.— Веревкой отъ чемодана. Но я не могла, я боялась, что это будетъ позоромъ для вашего имени.

Неожиданное признаніе, насильно вырванное у нея, глубоко потрясло его. Но онъ все держалъ ее и, опустивъ глаза въ землю, проговорилъ:

— Ну, теперь слушайте. Если вы не хотите пасть еще ниже въ моихъ глазахъ, вы должны общать мн, что не будете боле производить такихъ попытокъ.

— Я готова общать. Я теперь вижу, какъ это было дурно.

— Дурно! Этого мало. Меня безконечно возмущаетъ такой поступокъ.

— Но, Энджель,— продолжала она, широко раскрытыми глазами смотря на него,— вдь, я подумала объ этомъ исключительно ради васъ, чтобы сдлать васъ свободнымъ и избжать скандала при развод. Ради себя мн и во сн не пригрезилось бы это. Хотя самой лишить себя жизни, отъ своей руки умереть, было бы слишкомъ хорошо для меня. Вы, мой бывшій, обманутый супругъ, вы должны были бы нанести ударъ. Мн кажется, я любила бы васъ еще боле, если это возможно, если бы вы ршились на это, разъ нтъ вамъ другого способа избавиться отъ меня. Вдь, я такая недостойная! Такъ стою вамъ на дорог!

— Перестаньте!

— Хорошо, вы не хотите, я замолчу. Мои желанія во всемъ согласны съ вашими.

Она знала, что это такъ и было. Со времени отчаяннаго намренія покончить съ собой она ничего не предпринимала боле и можно было не бояться съ ея стороны никакого ршительнаго шага. Тессъ занялась прибираніемъ посуды и приготовленіями къ завтраку, затмъ они сли оба по одну сторону стола, чтобы ихъ взгляды не встрчались. Сначала имъ было странно видть себя за дой и питьемъ, но этого нельзя было избжать, и съ той, и съ другой стороны было мало желанія сть. Посл завтрака онъ всталъ и, сказавъ ей, въ которомъ часу ждать его къ обду, пошелъ къ мельниц, машинально приводя въ исполненіе планъ, ради котораго собственно онъ былъ здсь.

Когда онъ ушелъ, Тессъ стояла у окна и видла, какъ онъ перешелъ большой каменный мостъ, ведшій къ земл около мельницы. Онъ спустился съ него, перешагнулъ черезъ рельсы и скрылся изъ вида.

Вскор пришла поденщица. Ея присутствіе было сначала непріятно для Тессъ, но потомъ даже послужило облегченіемъ. Въ половин перваго она оставила свою помощницу въ кухн и, вернувшись въ переднюю комнату, стала ждать появленія Энджеля за мостомъ.

Около часа онъ показался вдали. Ея лицо вспыхнуло, хотя онъ былъ еще за четверть мили. Она побжала въ кухню распоряжаться, чтобы обдъ былъ поданъ къ тому времени, какъ онъ войдетъ. Онъ вошелъ сначала въ комнату, гд они въ день прізда мыли руки, а когда вошелъ въ столовую, то, какъ бы по мановенію его руки, съ суповой чашки была снята крышка.

— Какъ аккуратно!— сказалъ онъ.

— Да. Я видла, какъ вы шли черезъ мостъ,— сказала она.

Обдъ прошелъ въ пустыхъ разговорахъ о томъ, что онъ длалъ сегодня утромъ на мельниц, онъ сказалъ ей, что работы производились тамъ по очень старой систем, которая едва ли могла дать ему понятіе о новыхъ испытанныхъ системахъ. Потомъ онъ вскор опять ушелъ и вернулся, когда стемнло, все же остальное время занимался своими бумагами. Она, боясь, что мшаетъ ему, ушла въ кухню и боле часа занималась разною уборкой.

Въ дверяхъ показалась фигура Клэра.

— Вы не должны такъ много работать,— сказалъ онъ.— Вы не служанка, вы — моя жена.

Она не подняла глазъ, но вся просіяла.

— Я могу себя считать ею?— прошептала она съ горькою усмшкой.— Вы хотите сказать — по имени? Да, впрочемъ, мн больше и не нужно ничего.

— Вы можете считать себя моею женой, вы — жена моя. Что вы хотли сказать?

— Я не знаю, — быстро проговорила она со слезами на глазахъ.— Я думала, что такъ какъ я недостойна уваженія.. Я, вдь, говорила давно, что я не стою васъ, что не хочу выходить за васъ, а вы принудили меня.

Она разрыдалась и отвернулась отъ него. Всякій другой на мст Энджеля Клэра смягчился бы, видя это. Но, несмотря на всю привязчивость и ласковость Клэра, въ глубин его души таилась безпощадная жестокость, подчинявшаяся только логическимъ доводамъ, такъ въ мягкой глин встрчается желзная руда, о которую ударяется лопата и не можетъ проникнуть глубже. Этотъ свойственный ему критическій анализъ положилъ преграду между религіей и имъ, теперь точно также отдалилъ его отъ Тессъ. Его любовь къ ней была не страсть, а идеализація чувства, а разъ онъ пересталъ врить женщин, онъ оставлялъ ее. Въ этомъ онъ представлялъ контрастъ съ тми впечатлительными натурами, которыя не могутъ побороть въ себ любовь, несмотря на презрніе къ любимой женщин. Онъ подождалъ, пока ея рыданія смолкли.

— Дай Богъ, чтобы добрая половина женщинъ въ Англіи были бы такія порядочныя, какъ вы,— сказалъ онъ съ внезапнымъ приливомъ горечи ко всмъ женщинамъ вообще.— Тутъ вопросъ не въ порядочности, а въ принцип.

Онъ продолжалъ говорить въ такомъ дух, увлекаемый потокомъ негодованія, которое такъ часто овладваетъ честными людьми, когда они видятъ, что были обмануты наружнымъ видомъ вещей. Правда, что за этими словами чувствовалась любовь къ ней, ловкая свтская женщина съумла бы воспользоваться этимъ и вернуть его себ. Но Тессъ и не думала объ этомъ: она все принимала, какъ должное, и не смла возражать. Ея поклоненіе ему возбуждало состраданіе, несмотря на вс его упреки, она все терпливо сносила и ей и въ голову не приходило, что онъ былъ жестокъ съ ней.

Слдующій день прошелъ совершенно такъ же, какъ и предъидущій. Одинъ только разъ Тессъ, такъ просто и доврчиво относившаяся прежде къ нему, попыталась сдлать шагъ къ сближенію. Это было, когда онъ всталъ изъ-за стола и снова собирался идти на мельницу.

Уходя, онъ сказалъ ей:

— Прощай.

Она отвтила ему тмъ же и протянула губы. Но онъ не обратилъ на это вниманія и, быстро отвернувшись, сказалъ:

— Я вернусь домой, какъ всегда.

Тессъ вздрогнула, какъ будто отъ полученнаго удара. Бывало, онъ часто противъ ея воли старался поцловать ея губки, часто говаривалъ, что ея ротикъ и дыханіе пропитаны запахомъ масла, яицъ, молока, меда,— всего, около чего она жила, что онъ можетъ насытиться ея поцлуями и тому подобныя шутки. Теперь же онъ не хочетъ. Онъ замтилъ, какъ она вздрогнула, и сказалъ ей ласково:

— Вы знаете, мн нужно подумать объ отъзд. Намъ необходимо было остаться вмст нсколько времени, чтобъ избжать скандала отъ немедленнаго отъзда. Но это нужно было только для соблюденія приличій.

— Да,— сказала Тессъ безучастно.

Онъ вышелъ и по дорог на мельницу не разъ останавливался, раскаиваясь временами, зачмъ онъ не отвтилъ ей ласкове и не поцловалъ ее хотя разъ на прощаніе.

Такъ они продолжали жить нсколько дней, правда, въ одномъ дом, но боле далекіе другъ отъ друга, чмъ когда не были женаты. Она ясно видла, что онъ живетъ, не будучи въ состояніи заниматься чмъ-нибудь, а все стараясь обдумать планъ дйствій. Для нея было страшнымъ ударомъ увидть, что онъ такъ непреклоненъ, хотя по виду кажется уступчивымъ. Прощенія она боле не ждала. Нсколько разъ она задумывала уйти во время его отсутствія, но боялась, что это нисколько не облегчитъ его положенія, а только еще боле запутаетъ и ухудшитъ его, если вс узнаютъ объ ея исчезновеніи.

Между тмъ, Клэръ все думалъ и чуть не заболлъ отъ напряженія,— его зала, замучила одна дума, убила въ немъ вс другіе жизненные органы. Онъ все ходилъ и говорилъ самъ съ собой: что длать? что надо длать? По счастью, она услыхала это. Его слова помогли ей заговорить о будущемъ, котораго они какъ бы боялись касаться.

— Я думаю, вы не будете долго жить со мною, Энджель?— спросила она.

Опущенные углы рта показывали, какого труда стоило ей удержать на своемъ лиц выраженіе спокойствія.

— Я не могу поступить иначе, — сказалъ онъ, — а то буду презирать себя, а еще хуже — васъ. Я хочу сказать, что не могу жить съ вами въ обыкновенномъ значеніи этого слова. Пока, каковы бы ни были мои чувства, я васъ не презираю. Разъ я уже началъ говорить, Тессъ, дайте мн высказаться вполн, а то вы не поймете всей затруднительности моего положенія. Какъ можемъ мы жить вмст, пока тотъ человкъ живъ? Я вамъ предоставляю это ршить. Оставьте въ сторон себя и меня, мои и ваши чувства. Не въ этомъ все затрудненіе, тутъ надо принять въ соображеніе будущее другихъ существъ, не наше. Подумайте, что пройдутъ годы, у насъ будутъ дти, и прошлое станетъ всмъ извстнымъ, потому что оно не останется скрытымъ. Нтъ такого отдаленнаго уголка на земл, куда не приходятъ люди изъ другихъ мстъ. Подумайте о несчастныхъ нашихъ дтяхъ, которыя будутъ рости подъ гнетомъ общаго презрнія, чмъ старше они будутъ становиться, тмъ тяжеле имъ будетъ выносить это. Что за жизнь для нихъ! Что за будущность! Можете ли вы сказать мн по чести ‘останься’, если представите себ такую перспективу? Не лучше ли терпливо нести наше настоящее несчастіе, чмъ увеличивать его еще новыми бдами?

— Нтъ, я не могу сказать вамъ ‘останься’,— отвчала она.— Не могу. Я никогда не вдумывалась въ будущее.

Чисто-женская способность — вчно надяться — все не покидала Тессъ: ей представилась несбыточная картина семейной жизни, которая съ теченіемъ времени, даже вопреки ея разсудку, побдитъ его холодность. Въ этой хотя нелогичной мечт была доля вроятія,— она, какъ настоящая женщина, инстинктивно чувствовала, какая сила заключается въ ежедневной близости. Еслибъ это ей не помогло, значитъ, все напрасно. Напрасны были бы вс стратегическія хитрости, но она надялась на постепенное сближеніе. Онъ своими словами открылъ передъ ней новый горизонтъ. Она дйствительно никогда не заглядывала такъ далеко. Его живо нарисованная картина, какъ дти будутъ презирать ее, заставило ее, честную и любящую, принять убійственное для нея ршеніе. По личному опыту знала она, что въ нкоторыхъ случаяхъ есть нчто лучшее хорошей жизни, это — вовсе не жить. Подобно всмъ, кто много страдалъ въ жизни, она видла въ словахъ Сюлли Прюдома: ‘Вы обречены на жизнь’,— смертный приговоръ для своихъ дтей.

Тессъ до сихъ поръ была такъ поглощена своимъ личнымъ чувствомъ къ Клэру, что ей ни разу не приходило въ голову, что ея позоръ ляжетъ пятномъ, быть можетъ, на ихъ дтяхъ.

Тмъ не мене, она не могла ничего возразить ему. Въ голов Клэра,— такъ часто бываетъ, что нервный человкъ склоненъ оспаривать свои воззрнія,— возникло возраженіе, котораго онъ самъ испугался. Подобное же возраженіе могло и у нея возникнуть,— думалъ онъ. Она могла сказать: ‘На какомъ-нибудь австралійскомъ плоскогоріи или въ Техасской равнин кому будетъ дло до моихъ несчастій, кто будетъ упрекать меня въ нихъ?’ Но, какъ и большинство женщинъ, она ршила поступить такъ, какъ ей подсказывало ея чувство. Она была, быть можетъ, права. Женское сердце можетъ чувствовать не только свое горе, но и горе мужа, если бы даже никто и не обратился къ ней или къ нему съ какими-нибудь упреками, то его подозрительный умъ могъ бы самъ изобрсти ихъ.

Насталъ третій день ихъ отчужденія другъ отъ друга.

Любовь Клэра была слишкомъ идеальна, слишкомъ непримнима къ жизни. Для такихъ натуръ присутствіе любимаго существа можетъ даже уменьшить любовь, тогда какъ отсутствіе усиливаетъ ее, заставляя забывать ихъ недостатки.

Она увидала, что ея присутствіе не оказываетъ на него того смягчающаго дйствія, какъ она ожидала. Его аллегорическія слова оказывались справедливыми: она была не та женщина, которую онъ желалъ имть.

— Я обдумала то, что вы мн сказали,— сказала она ему, водя мизинцемъ по скатерти, ея другая рука съ кольцомъ — горькая иронія!— поддерживала ея голову.— Все это совершенно врно, такъ и должно быть. Вы должны ухать отъ меня.

— Что же вы намрены длать?

— Я уду домой.

Клэръ не подумалъ объ этомъ.

— Вы уврены, что можете ухать домой?— спросилъ онъ.

— Да, вполн уврена. Мы, вдь, хотли хать путешествовать,— ну, такъ пускай вс думаютъ, что мы уже окончили нашу поздку. Вы какъ-то сказали, что я въ состояніи заставить человка измнить твердо принятое ршеніе, если я буду постоянно находиться передъ вашими глазами, то, пожалуй, вы измните ваши планы наперекоръ вашему разсудку и желанію, а потомъ ваше раскаяніе и мое огорченіе будутъ ужасны.

— А вамъ хотлось бы хать домой?— спросилъ онъ.

— Я хочу оставить васъ и ухать домой.

— Ну, пускай такъ и будетъ.

Она не поднимала на него глазъ. Она почувствовала, какъ трудно ей будетъ исполнить это намреніе.

— Я боялась всегда, что дло кончится этимъ, — произнесла она, безцльно смотря въ пространство.— Я не жалуюсь, Энджель. Такъ будетъ лучше. Ваши слова вполн убдили меня. И даже если бы никто не сталъ порицать меня, останься я съ вами, то, быть можетъ, вы сами много лтъ спустя, разсердившись на меня за что-нибудь, упрекнете меня въ этомъ, и мои дти могутъ услыхать это. О, это убило бы меня тогда! Я уду завтра.

— И я не останусь здсь. Хотя я не хотлъ первый предлагать вамъ ухать, но думаю, что это будетъ лучше всего,— на время, по крайней мр, пока я не соображу, какъ дальше поступать. Тогда я напишу вамъ.

Тессъ бросила взглядъ на своего супруга. Онъ былъ блденъ, почти дрожалъ. Но, какъ и раньше, она была поражена непреклонною ршимостью того, кто былъ ея мужемъ, желзною его волей, которая могла побороть какъ сильное, такъ и слабое душевное движеніе, у него умъ господствовалъ надъ тломъ, ради принципа онъ готовъ былъ пожертвовать всмъ: чувствомъ, привязанностями, привычками,— все покорялъ онъ разсудку.

Онъ, вроятно, замтилъ ея взглядъ и сказалъ:

— Я мягче отношусь къ людямъ, когда далеко отъ нихъ.— Затмъ онъ прибавилъ:— Богъ знаетъ, быть можетъ, насъ потянетъ снова другъ къ другу посл разлуки, со многими такъ бываетъ въ жизни.

Въ тотъ же день они, каждый у себя, принялись укладываться. Оба чувствовали, что вс ихъ мысли полны тмъ, что они завтра разстанутся, быть можетъ, навсегда. Разлука казалась для нихъ мучительна. Оба они знали, что любовь, которую они чувствовали другъ къ другу, еще увеличится въ первые дни разлуки, а затмъ постепенно сила ея ослабнетъ. Онъ будетъ себя считать еще боле правымъ и не захочетъ принять ее, какъ свою жену. Тмъ боле, что когда люди разстаются, покидаютъ общій семейный очагъ, то незамтно между ними становятся преградой новыя событія, новый міръ воззрній, и старые планы забываются.

XXXVII.

Полночь прошла спокойно, ничего новаго не случилось въ долин Варъ.

Около часу ночи вдругъ послышался въ дом легкій трескъ. Тессъ услыхала его и проснулась. Заскрипла ступенька лстницы. Затмъ отворилась дверь ея спальни, и показалась фигура ея мужа, который, осторожно ступая, перешагнулъ черезъ полосу падавшаго на полъ луннаго свта. Онъ былъ полуодтъ, ея радость исчезла, когда она замтила, что онъ упорно смотритъ куда-то въ пространство. Дойдя до середины комнаты, онъ остановился и принялся бормотать съ невыразимымъ горемъ:

— Умерла! умерла! умерла!

Подъ вліяніемъ какого-нибудь сильнаго аффекта Клэръ не разъ принимался ходить по ночамъ во сн и даже продлывалъ разныя штуки, напримръ, въ ту ночь, когда они вернулись съ ярмарки, онъ во сн воспроизвелъ сцену драки съ оскорбителемъ Тессъ. Очевидно было, что глубокое нравственное потрясеніе вызвало въ немъ и теперь припадокъ лунатизма.

Вра въ него была такъ глубока въ ней, что на яву или во сн онъ не внушалъ ей никакого страха. Войди онъ даже съ пистолетомъ въ рук, и то едва ли бы онъ пошатнулъ ея увренность, что онъ ея защитникъ.

Клэръ подошелъ близко и нагнулся къ ней: ‘Умерла, умерла’,— шепталъ онъ.

Пристально поглядвъ на нее нсколько минутъ съ выраженіемъ безконечнаго горя, онъ нагнулся еще ниже, обвилъ ее руками и закуталъ простыней, какъ саваномъ. Затмъ поднявъ ее съ постели съ такимъ же благоговніемъ, какъ если бы она была мертва, онъ сталъ носить ее по комнат, бормоча:

— Моя бдная, бдная Тессъ… дорогая, милая Тессъ! Такая нжная, добрая, правдивая!

Нжныя слова, которыя онъ сурово сдерживалъ днемъ, были невыразимо сладки ея осиротлому, жаждущему ласки сердцу. Еслибъ ей нужно было спасти свою жалкую жизнь, то и тогда она ни движеніемъ, ни крикомъ не захотла бы прервать положеніе, въ которомъ находилась теперь. Она лежала совершенно неподвижно, едва дыша, и чувствовала, что онъ несетъ ее на крыльцо.

— Жена моя… умерла, умерла!— говорилъ онъ.

Онъ остановился съ ней на минуту около перилъ лстницы, и ея нога перевсилась черезъ нихъ. Собирается ли онъ бросить ее туда внизъ? Самосохраненіе почти замерло въ ней и горькое сознаніе, что завтра утромъ они, быть можетъ, разстанутся навсегда, заставило ее лежать спокойно на его рукахъ, она даже испытывала какое-то сладостное чувство. Какъ хорошо бы, какъ отрадно бы было упасть вмст и разбиться на смерть! Ей не хотлось спастись одной.

Но онъ не бросилъ ее, а прислонилъ ее къ периламъ и напечатллъ поцлуй на ея губахъ, отъ которыхъ отворачивался днемъ. Потомъ онъ сжалъ ее съ новою силой и пошелъ внизъ по лстниц. Скрипъ ступеней не пробудилъ его, и они благополучно сошли внизъ. Освободивъ одну руку, онъ отодвинулъ дверной засовъ и вышелъ наружу, слегка ударившись ногой о дверь. Но онъ не почувствовалъ удара и понесъ ее по направленію къ рк.

Она не могла понять, что онъ собирается длать, и, какъ будто третье непричастное лицо, раздумывала объ этомъ. Она такъ просто и легко вся отдавалась ему, ей пріятна была мысль, что онъ смотритъ на нее, какъ на свою собственность, что онъ располагаетъ ею по желанію. Для нея было утшеніемъ, въ виду ужасной завтрашней разлуки, чувствовать, что онъ ее признаетъ за свою жену, а не прогоняетъ, пусть даже онъ присвоитъ себ право сдлать надъ ней, что хочетъ.

Теперь она поняла, что ему снилось: ему грезилось одно воскресное утро, когда онъ переносилъ ее и служанокъ черезъ рку,— служанокъ, любившихъ его почти такъ же, какъ и она, что, впрочемъ, Тессъ съ трудомъ допускала. Клэръ не перешелъ съ ней по мосту, а прошелъ нсколько шаговъ дальше къ мельниц и остановился на краю рки.

Рка, протекая по луговымъ пространствамъ, часто должна была раздваиваться, течь изгибами, обтекая маленькіе островки по пути, затмъ снова соединяясь въ одинъ широкій ручей. Какъ разъ на томъ мст, гд онъ стоялъ, рка была довольно глубока и широка, образуя одно только теченіе. Черезъ нее былъ перекинутъ узкій мостокъ, но осенніе дожди унесли перила, оставивъ только доски, онъ едва возвышался надъ бурными водами, такъ что переходъ былъ очень опасенъ. Тессъ изъ окна видла днемъ, какъ молодые парни переходили по мосту, стараясь сохранить равновсіе и балансируя на одной ног. Ея мужъ, вроятно, тоже обратилъ на это вниманіе, тмъ не мене, онъ пошелъ по доскамъ, медленно подвигаясь впередъ.

Не хочетъ ли онъ ее утопить? Вроятно. Мсто было глухое, рка довольно широка и глубока — планъ этотъ легко было выполнить. Пускай же онъ ее утопитъ, это лучше, чмъ влачить жалкое существованіе съ завтрашняго дня.

Подъ ними крутился и билъ бурный ручей, въ немъ отражался и дробился лунный свтъ. Вокругъ разлетались брызги пны, подъ сваями плавали подводныя растенія. Ахъ, если бы было возможно обоимъ упасть теперь въ водоворотъ, ихъ руки были такъ крпко сжаты, что спастись одному безъ другого было невозможно, они отойдутъ въ другой міръ безъ страданія, и тогда никто не станетъ упрекать его или ее, зачмъ они женились. Послднія минуты его жизни были полны любовью къ ней, а если онъ останется живъ и проснется, то возвратится его отвращеніе къ ней, а объ этихъ минутахъ ей останется вспоминать, какъ о минувшемъ сновидніи.

Это желаніе все росло въ ней, хотя она не смла сдлать движенія, которое увлекло бы ихъ въ пропасть. Своею жизнью она нисколько не дорожила, но она не имла никакого права распоряжаться его жизнью. Онъ благополучно перебрался съ ней на другую сторону.

Недалеко была ограда, служившая границей монастырскихъ земель. Онъ остановился, перешагнулъ черезъ нее и, снова взявъ Тессъ на руки, взошелъ на полуразвалившіеся хоры монастырской церкви. Около сверной стны была пустая гробница какого-то аббата, крышки надъ ней не было. Туда-то онъ положилъ ее. Вторично поцловавъ ее въ губы, онъ глубоко вздохнулъ, какъ будто исполнилъ какое-то желанное намреніе. Затмъ Клэръ легъ около нея и мгновенно отъ истощенія силъ впалъ въ глубокій мертвый сонъ, неподвижно, какъ трупъ, лежа на земл. Нравственный подъемъ духа далъ ему силы, теперь же он оставили его.

Тессъ привстала въ гробу. Ночь, довольно, впрочемъ, мягкая и сухая по времени года, была все же довольно холодна, такъ что ему, полуодтому, было опасно долго оставаться на воздух. Если его предоставить самому себ, то онъ наврное бы остался здсь до утра и поплатился бы за это жизнью. Она слыхала, что иногда посл припадка лунатизма наступаетъ смерть. Но какъ ей ршиться разбудить его и сказать ему, что онъ длалъ?— ему было бы совстно за свои поступки. Тмъ не мене, Тессъ, выйдя изъ гробницы, стала его слегка трясти, но увидала, что этого было слишкомъ мало, чтобы разбудить его. Необходимо было что-нибудь предпринять, такъ какъ она уже стала дрогнуть, потому что простыня плохо защищала ее. Ей было до сихъ поръ тепло отъ внутренняго возбужденія, теперь же она стала дрогнуть.

Часто удавалось ей дйствовать на него убжденіемъ, и въ данномъ случа она шепнула ему на ухо, стараясь говорить какъ можно увренне и убдительне:

— Пойдемъ, дорогой,— и взяла его за руку въ то же время. Къ ея радости, онъ согласился безо всякаго протеста, ея слова казались ему продолженіемъ сна, который теперь вступалъ въ новый фазисъ развитія: ему казалось, что онъ духъ и ведетъ ее на небо. Она его вела за руку прочь отъ руинъ по направленію къ ихъ жилищу, они перешли каменный мостъ и остановились у двери фермы. Ноги Тессъ были босы, и камни рзали ихъ и леденили до костей, но Клэръ былъ обутъ въ шерстяные чулки и, казалось, не испытывалъ никакого неудобства.

Теперь все трудное было окончено. Она его уложила на диванъ и тепло укутала, разведя хорошій огонь, чтобы дать ему хорошенько согрться. Она думала и даже втайн надялась, что ея хлопоты разбудятъ его, но таково было его нравственное переутомленіе, что онъ не проснулся.

Когда они встртились на другое утро, Тессъ сейчасъ же увидала, что онъ и не подозрвалъ, что сдлалъ ее соучастницей своей ночной экскурсіи, хотя, что касается себя, онъ, быть можетъ, догадывался, что не лежалъ всю ночь спокойно. Дйствительно, онъ проснулся утромъ посл сна, похожаго на небытіе, въ первыя минуты пробужденія, когда мозгъ, сбрасывая съ себя, подобно Сампсону, оковы сна, пробуетъ свои силы, онъ упорно старался уловить мысль, которая занимала его умъ, онъ нсколько разъ замчалъ, что если ршеніе, принятое имъ съ вечера, не испарялось изъ его мозга при дневномъ свт, значитъ оно было основано на здравомъ размышленіи и было разумно, хотя бы ршеніе и было имъ принято подъ импульсомъ чувства. Значитъ, ему можно было довриться такому ршенію.

При блдномъ дневномъ свт онъ сохранилъ ршимость разстаться съ ней. Онъ дйствовалъ тутъ не подъ вліяніемъ страстнаго порыва негодованія, но совершенно спокойно отдаваясь этому намренію, которое проникло въ его плоть и кровь.

За завтракомъ и когда они укладывали оставшіяся вещи, онъ казался такимъ изнуреннымъ посл ночного напряженія, что Тессъ едва не разсказала ему все, но ее снова остановило размышленіе, что это его разсердитъ, огорчитъ, сдлаетъ смшнымъ, ему будетъ непріятно узнать, что онъ невольно выказалъ свою нжность къ ней, что это расположеніе къ ней унижало его самолюбіе. Это было бы все равно, какъ смяться надъ трезвымъ человкомъ за то, что онъ длалъ во время опьяненія.

У нея мелькнула мысль, что онъ, быть можетъ, сохранилъ нкоторое воспоминаніе о своей нжной выходк, и ршилась не намекать на это, будучи убждена, что ей на основаніи происшедшаго будетъ легче уговорить его не узжать.

Онъ написалъ, чтобы ему прислали изъ ближайшаго города экипажъ, который и пріхалъ вскор посл завтрака. Въ этомъ она увидала начало конца,— временнаго, быть можетъ, такъ какъ невольное проявленіе его нжности ночью снова воскресило въ ней грезы о будущемъ. Багажъ положили наверхъ и кучеръ тронулъ лошадей. Мельникъ и старая поденщица выразили нкоторое удивленіе по поводу ихъ торопливаго отъзда. Клэръ объяснилъ это тмъ, что онъ увидалъ, что работы на мельниц производились не по тому новому способу, который онъ хотлъ изучить, что было почти врно. Въ ихъ отъзд не было, впрочемъ, ничего, что указывало бы на фіаско,— можно было подумать, что они дутъ съ визитами къ знакомымъ.

Ихъ путь лежалъ мимо фермы, изъ которой они нсколько дней тому назадъ ухали полные торжественно-радостнаго чувства. Такъ какъ Клэръ хотлъ покончить дла съ мистеромъ Крикъ, то и Тессъ пришлось зайти къ мистрисъ Крикъ, иначе она возбудила бы подозрнія въ ихъ несогласіи.

Чтобы какъ можно проще обставить свое посщеніе, они оставили карету у дальнихъ воротъ фермы и пошли пшкомъ. Ивы были срублены, и они могли различить издали то мсто, гд Клэръ упрашивалъ ее быть его женой, налво — ограду, гд онъ ее очаровалъ своею игрой на арф, а далеко вдали, сзади коровниковъ, лугъ, на которомъ они впервые поцловались. Осенній золотой цвтъ листьевъ замнился срымъ, земля, роскошно одтая прежде травой, была грязна, рка была холодна.

Фермеръ увидалъ ихъ со скотнаго двора и пошелъ къ нимъ на встрчу, изображая на своемъ лиц радость, которую считали долгомъ выразить вс мстные обитатели при появленіи новобрачныхъ. Затмъ вышла изъ дому мистрисъ Крикъ и нсколько другихъ старыхъ знакомыхъ, въ числ которыхъ, впрочемъ, не было ни Маріанны, ни Ретти.

Тессъ мужественно вынесла ихъ лукавые намеки и дружественныя шутки, которыя ей были, впрочемъ, очень тяжелы. Между мужемъ и женой было молчаливое соглашеніе скрыть разрывъ между ними и потому они держали себя какъ слдовало въ данномъ случа. Ей пришлось въ деталяхъ выслушать всю исторію съ Маріанной и Ретти. Послдняя отправилась домой къ отцу, а Маріанна ушла искать мста въ другія селенія. Они вс боялись, что она дурно кончитъ.

Чтобы разсять грустное впечатлніе, Тессъ пошла попрощаться съ своими любимицами коровами, каждую погладивъ рукой. Она и Клэръ стояли рядомъ, прощаясь, какъ двое нжныхъ супруговъ, но всякій, кто зналъ бы горькую истину, наврное бы тяжело вздохнулъ о несоотвтствіи ихъ вншняго вида и внутренняго состоянія души: казалось, что они живутъ другъ для друга, тсно и неразрывно, что они идутъ въ жизни рука объ руку, прощаясь, они говорили про себя ‘мы’, а, между тмъ, они были такъ далеко другъ отъ друга, какъ два полюса. Но, вроятно, все же была видна какая-то неловкость и натянутость въ ихъ манер держать себя отличающейся отъ обычной спокойной радости новобрачныхъ, потому что посл ихъ отъзда мистрисъ Крикъ сказала своему мужу:

— Какіе у нея странные, широко раскрытые глаза, и какъ они оба были похожи на восковыя фигуры, когда стояли рядомъ, да и говорили-то они точно во сн. Тебя это не поразило? Правда, что Тессъ всегда была какая-то странная и не похожа она теперь на молодую жену, гордую своимъ мужемъ.

Они сли въ экипажъ и черезъ Везербюри и Стегфутъ-Лэнъ дохали до Нюцлебюри, гд Клэръ оставилъ экипажъ. Они здсь отдохнули немного и дальше похали уже къ ея дому съ незнакомымъ кучеромъ, который не зналъ ихъ взаимныхъ отношеній. На перекрестк дорогъ Клэръ остановилъ экипажъ и сказалъ ей, что здсь онъ оставляетъ ее, такъ какъ здсь, если она хочетъ хать къ матери, они должны разстаться. Такъ какъ имъ неловко было говорить въ присутствіи кучера, то онъ попросилъ ее сдлать съ нимъ нсколько шаговъ, кучеру сказали подождать немного.

— Поймемъ же другъ друга,— сказалъ онъ ей ласково.— Мы разстаемся безъ злобы другъ на друга, хотя я не могу еще въ данное время спокойно относиться къ вамъ. Но я постараюсь пересилить это. Я васъ извщу, когда у меня будетъ опредленное мстопребываніе. И если мн будетъ возможно, я пріду къ вамъ. Но лучше не длайте попытокъ пріхать ко мн, пока я самъ не пріду къ вамъ.

Строгость его приговора была ужасна для Тессъ, она видла, что онъ смотрлъ на нее, какъ на обманщицу. Неужели она заслужила это? Но спорить съ нимъ она не хотла. Она повторила за нимъ его слова:

— Пока вы сами не прідете, мн не надо пытаться пріхать къ вамъ?

— Да.

— Могу я писать вамъ?

— Да, если вы будете больны или вамъ что-нибудь будетъ надо. Но, вроятно, этого не случится, такъ что я первый напишу.

— Я согласна, Энджель, вы лучше меня знаете, какое наказаніе наложить на меня, только пусть оно не будетъ выше моихъ силъ.

Больше объ этомъ ничего не было сказано.

Если бы Тессъ была боле искусна, если бы она сдлала ему сцену, стала бы истерично рыдать, не обращая вниманія на его стараніе казаться неприступнымъ, онъ, наврное, не смогъ бы устоять. Но ея покорность облегчала ему путь, она сама помогала ему. Она была такъ безотвтна, покорность судьб была отличительною чертой всей фимиліи д’Орбервилей, что не съумла затронуть т струны, которыя вызвали бы въ немъ отзвучіе.

Остальной ихъ разговоръ былъ посвященъ исключительно матеріальнымъ вопросамъ. Онъ подалъ ей бумажникъ съ довольно крупною суммой денегъ, высланныхъ ему для этого банкиромъ. Брилліанты, пользоваться которыми Тессъ могла только пожизненно (если онъ хорошо понялъ волю завщательницы), онъ посовтовалъ ей отослать на сохраненіе въ банкъ, на что она охотно согласилась.

Окончивъ дла, онъ съ Тессъ пошелъ обратно къ экипажу и помогъ ей ссть въ него, кучеру было заплачено и объяснено, куда надо везти ее. Затмъ, взявъ свой дорожный мшокъ и зонтикъ, единственныя вещи, которыя онъ бралъ съ собой, онъ пожелалъ ей всего хорошаго и оба они разстались.

Экипажъ медленно потащился въ гору, а Клэръ все смотрлъ, не высунется ли Тессъ изъ окна. Но она и не думала и не осмлилась бы сдлать это, лежа почти безъ сознанія. Онъ уже смотрлъ ей вслдъ и въ его больной душ прозвучали слова поэта, въ которыя онъ внесъ нкоторое измненіе:

‘Бога нтъ въ небесахъ. Нтъ правды на земл’.

Тессъ скрылась за горой и онъ пошелъ своею дорогой, самъ не сознавая, какъ сильна въ немъ любовь къ ней.

XXXVIII.

Только когда она дохала до Блакмурской долины и передъ нею открылся ландшафтъ ея юности, Тессъ очнулась отъ охватившаго ее оцпеннія. Первая ея мысль была, какъ она покажется на глаза родителей.

У заставы ее встртилъ не старикъ, знавшій ее съ дтства и уже много лтъ отворявшій ворота для всхъ проходящихъ, а какой-то другой неизвстный ей человкъ. Должно быть, онъ замнилъ старика съ новаго года, когда вообще производилась смна служащихъ. Она давно не получала извстій изъ дома и спросила у сторожа, нтъ ли какихъ новостей.

— О, нтъ, миссъ,— отвчалъ онъ.— Марлоттъ — все тотъ же Марлоттъ. Только умерло немного народа, вотъ и все. Да еще Джонъ Дорбифильдъ выдалъ недавно замужъ дочь за джентльмена фермера. Свадьба была не здсь, джентльменъ очень знатнаго рода и, должно быть, не хотлъ, чтобы семья Джона была на свадьб. Онъ не зналъ, конечно, что Джонъ тоже происходитъ отъ древней дворянской фамиліи, предки его покоятся въ фамильныхъ склепахъ, онъ потерялъ только вс свои владнія. Все же сэръ Джонъ, какъ мы его зовемъ теперь, отпраздновалъ день внчанія на славу, никто въ приход не остался безъ угощенія, а его жена пла псни въ ‘Чистомъ Хмлю’ до двнадцатаго часа ночи.

У Тессъ защемило на сердц при этомъ разсказ и она не ршилась въхать въ деревню открыто со всмъ своимъ богажомъ. Она спросила сторожа, нельзя ли на время поставить вещи къ нему въ домъ, и, получивъ согласіе, отпустила экипажъ и пошла въ деревню задворками.

Когда передъ нею показался домъ ея отца, она спросила себя, какъ войдетъ она туда? Вс въ этомъ коттэдж думаютъ, что она далеко въ свадебномъ путешествіи съ богатымъ человкомъ, а она здсь одинокая и покинутая крадется къ старой двери, не имя въ цломъ мір иного мста, гд бы найти пріютъ.

Ей не удалось войти въ домъ никмъ незамченной. Какъ разъ около садоваго плетня она встртилась съ молодою двушкой, своею школьною подругой. Посл нсколькихъ вопросовъ о томъ, какъ она попала сюда, ея подруга, замтивъ ея трагическое лицо, спросила ее:

— А гд же твой джентльменъ, Тессъ?

Тессъ поспшно объяснила ей, что онъ отозванъ по длу, и, оставивъ ее, перелзла черезъ плетень и такимъ образомъ явилась въ свой домъ.

Идя по садовой тропинк, Тессъ услыхала пніе своей матери у чернаго крыльца, и вскор увидала м-съ Дорбифильдъ на порог съ простыней въ рукахъ, которую она усердно выжимала. Окончивъ это дло, она вошла въ комнату, не замтивъ дочери, и Тессъ послдовала за нею.

Корыто стояло все на томъ же старомъ мст, на той же старой бочк, и м-съ Дорбифильдъ, отложивъ простыню въ сторону, собиралась опять опустить руки въ мыльную воду.

— Какъ, Тессъ, дитя мое! Я думала, что ты замужемъ, на этотъ разъ уже дйствительно замужемъ, мы послали вамъ сидръ…

— Я замужемъ, мама.

— Выходишь замужъ?

— Я уже вышла замужъ.

— Ты замужемъ? Такъ гд же твой мужъ?

— Онъ ухалъ на время.

— Ухалъ! Когда же была ваша свадьба? Въ какой день?

— Во вторникъ, мама.

— А теперь только суббота, и онъ уже ухалъ?

— Да, ухалъ.

— Что-жь это значитъ? Надо держаться, я думаю, за такого мужа, какъ твой.

— Мама!— Тессъ подошла къ Джоанн Дербифильдъ, спрятала лицо на ея груди и зарыдала.— Я не знаю, какъ сказать теб, мама! Ты говорила мн и писала, чтобъ я ничего не разсказывала ему. Но я сказала ему, я не могла выдержать, и онъ ушелъ.

— Ахъ ты дурочка, дурочка!— вскричала м-съ Дербифильдъ и въ своемъ волненіи забрызгала водой Тессъ и себя.— Боже мой! Ну, могла ли бы я когда-нибудь разсказать это? Нтъ, ты просто дурочка!

Тессъ конвульсивно рыдала, посл столькихъ дней душевнаго напряженія силы оставили ее.

— Я знаю, знаю, знаю!— говорила она между рыданіями.— Но, мама, я не могла молчать! Онъ былъ такъ добръ, и мн казалось преступленіемъ обмануть его, скрыть отъ него то, что случилось. Если бы… если бы… все это повторилось, я бы поступила такъ же. Я не могла, я не имла силъ согршить противъ него.

— Но, вдь, ты уже согршила, выйдя за него замужъ.

— Да, да, въ этомъ-то и есть мое несчастіе. Но я думала, что онъ можетъ развестись со мною по закону, если онъ не вынесетъ этого. Но если бы ты знала, если бы ты могла только знать, какъ я любила его, какъ я боялась быть его женой и какъ страдала я отъ любви къ нему и отъ желанія, чтобъ и онъ любилъ меня!

Тессъ была такъ взволнована, что не могла продолжать дальше, она безпомощно опустилась на стулъ.

— Хорошо ужь, хорошо, что сдлано, того не воротишь, я только никакъ не пойму, почему мои дти такія глупыя сравнительно съ другими,— не придумать ничего лучшаго, какъ выболтать такую вещь!— Тутъ м-съ Дорбифильдъ стала проливать слезы сожалнія къ себ самой, какъ матери такихъ дтей.— Что скажетъ твой отецъ, ужь не знаю,— продолжала она,— онъ разсказалъ о свадьб въ тотъ же день у Ролливера и въ ‘Чистомъ Хмлю’, онъ говорилъ также, что, благодаря этому, его семья займетъ прежнее блестящее положеніе,— бдный человкъ!— а теперь ты заварила такую кашу… Создатель ты мой небесный!

Къ довершенію всего, въ это время послышался голосъ отца Тессъ. Такъ какъ онъ еще не вошелъ, мистрисъ Дорбифильдъ ршила сама сообщить ему печальную новость и сказала Тессъ, чтобъ она покуда ушла. Посл перваго взрыва горя Джоанна успокоилась и отнеслась къ этому новому событію такъ же, какъ къ первому несчастію Тессъ, точно такъ же отнеслась бы она къ дождливому праздничному дню или къ неурожаю картофеля, какъ къ обстоятельству, вызванному чисто вншними условіями, независимо отъ человческихъ достоинствъ или недостатковъ, надо было принять это къ свднію, но никакого нравственнаго урока изъ этого не вытекало.

Тессъ взошла наверхъ и замтила, между прочимъ, что въ ея отсутствіе произошли перемны. Ея старая кровать была отдана теперь двумъ младшимъ дтямъ. Для нея здсь уже не было мста.

Комната внизу не затворялась и она могла слышать, что тамъ происходитъ. Вошелъ ея отецъ, повидимому, съ курицей въ рукахъ. Онъ долженъ былъ продать свою вторую лошадь и ходилъ теперь пшкомъ съ корзиной въ рукахъ. Курицу онъ взялъ утромъ, какъ это онъ теперь часто длалъ, чтобы показать людямъ, что онъ тоже не безъ дла, а она боле часа пролежала съ связанными ногами подъ столомъ, у Ролливера.

— Была у насъ тамъ исторія, — началъ Дорбифильдъ, и подробно изложилъ своей жен споръ въ трактир относительно духовенства, вызванный тмъ обстоятельствомъ, что дочь его вышла замужъ въ семью духовнаго званія.— Они имютъ такое же право на титулъ ‘сэръ’, какъ и мои предки, хотя теперь собственно они принадлежатъ уже къ духовному званію.

Такъ какъ Тессъ не хотла, чтобы объ этомъ много говорили, то онъ умолчалъ объ имени. Но онъ надется, что скоро можно будетъ возмстить и этотъ проблъ. Онъ думаетъ, что молодая чета приметъ фамилію Тессъ безъ искаженія д’Орбервиль. Это лучше, чмъ фамилія ея мужа. Онъ спросилъ также, не было ли отъ нихъ письма.

Мистрисъ Дорбифильдъ сообщила ему, что письма не было, но, къ несчастью, Тессъ сама пришла къ нимъ.

Когда она разсказала ему, въ чемъ дло, м-ръ Дорбифильдъ былъ такъ пораженъ неожиданнымъ ударомъ, что даже выпитое вино потеряло надъ нимъ всякую власть.Его волновало, главнымъ образомъ, не несчастіе само по себ, а мнніе другихъ по этому поводу.

— Теперь конецъ всему,— сказалъ сэръ Джонъ.— Я потомокъ семьи, члены которой покоятся въ склепахъ Кингсбюри, такихъ же обширныхъ, какъ пивной погребъ сквайра Джанеара, тамъ покоятся лучшія кости и мозги графства, кости величайшихъ людей, о которыхъ когда-либо упоминала исторія. А теперь я знаю, что скажутъ мн вс эти дровоски у Ролливера и въ ‘Чистомъ Хмелю’, я знаю, какъ они будутъ перемигиваться и посмиваться, какъ они будутъ говорить: ‘Этотъ-то вашъ хваленый бракъ… Такъ-то вы достигли положенія вашихъ предковъ во времена норманскихъ завоеваній?’ Я хорошо знаю это, Джоанна, я покончу съ собой, и съ титуломъ, и со всмъ… Я не могу вынести этого!… Но она можетъ заставить его взять ее къ себ, если онъ женился на ней.

— Да, конечно. Но она и думать объ этомъ не хочетъ.

— Ты думаешь, онъ въ самомъ дл женился на ней? Или, можетъ быть, какъ въ первый разъ…

Бдная Тессъ слышала эти слова, но дальше она не хотла слушать. Сознаніе, что въ ея словахъ сомнваются даже здсь, въ дом ея родителей, снова заставило ее почувствовать весь позоръ ея безчестія. Какъ неожиданны были удары судьбы! Если даже родной отецъ сомнвается въ ней, то какъ же поврятъ ей вс остальные? О, больше она не могла оставаться дома!

Черезъ нсколько дней, какъ было условлено, Тессъ получила письмо отъ Клэра, въ которомъ онъ извщалъ ее, что детъ на сверъ Англіи смотрть ферму. Чтобъ убдить своихъ родителей, что она дйствительно его жена, и скрыть отъ нихъ всю глубину ихъ разрыва, она воспользовалась этимъ письмомъ, чтобъ объявить имъ свой отъздъ, оставивъ ихъ въ убжденіи, что она детъ къ нему. Чтобы не навлечь на него упрека въ дурномъ отношеніи къ ней, она взяла изъ пятидесяти фунтовъ, которые онъ далъ ей, двадцать пять и передала ихъ своей матери, какъ должна была сдлать жена такого человка, какъ Энджель Клэръ, говоря, что она хочетъ хоть немного вознаградить ихъ за то горе и безпокойство, которое она имъ доставила. Сдлавъ, такимъ образомъ, все для поддержанія своего достоинства, Тессъ ухала. Посл ея отъзда въ семь Дорбифильдъ, благодаря щедрости Тессъ, жизнь пошла весело. Ея мать говорила и врила, что разладъ между супругами не могъ продолжаться, потому что они слишкомъ любили другъ друга и не могли жить одинъ безъ другого.

XXXIX.

Три недли спустя посл свадьбы Клэръ спускался съ холма къ такъ хорошо знакомому ему пасторату его отца. По мр того, какъ онъ спускался, передъ нимъ выростала въ вечернемъ сумрак церковная колокольня, какъ бы спрашивая его, зачмъ онъ пришелъ. Ни одно живое существо, казалось, не обращало на него вниманія, никто не ожидалъ его. Онъ пришелъ сюда подобно привиднію и звукъ его собственныхъ шаговъ тяжелымъ бременемъ ложился на его душу.

Взглядъ его на жизнь измнился теперь. До сихъ поръ онъ смотрлъ на нее съ теоретической точки зрнія, теперь ему казалось, что онъ пріобрлъ практическій опытъ, хотя онъ далеко еще не былъ практическимъ человкомъ.

Его образъ дйствій въ эти первыя недли былъ лишенъ всякой послдовательности. Сначала онъ хотлъ было совершенно механически приняться за осуществленіе своихъ агрикультурныхъ плановъ, какъ будто бы ничего особеннаго не случилось въ его жизни, онъ хотлъ въ данномъ случа руководиться совтами великихъ и мудрыхъ людей всхъ вковъ, но скоро убдился, что, наврное, ни одинъ изъ этихъ мудрецовъ никогда не испыталъ никакого сильнаго нравственнаго потрясенія и не могъ-проврить на собственномъ опыт всю непригодность своихъ совтовъ. ‘Главная вещь — никогда не смущаться’, сказалъ языческій моралистъ. Таково было и мнніе Клэра, но сердце его, тмъ не мене, было смущено. Какъ бы хотлъ онъ поговорить съ этими мыслителями и спросить ихъ, какъ братъ спрашиваетъ брата, въ чемъ состояла ихъ метода.

Имъ овладлъ мрачный индифферентизмъ, онъ смотрлъ на свое собственное существованіе съ пассивнымъ равнодушіемъ посторонняго наблюдателя.

Особенно больно было ему сознавать, что все произошло по его собственной вин. Когда онъ узналъ, что Тессъ происходитъ не изъ простого народа, какъ онъ думалъ, а изъ знатной фамиліи, почему онъ не остался вренъ своему принципу, зачмъ онъ не оставилъ ее? Онъ заслужилъ это наказаніе за свое отступничество.

Съ каждымъ днемъ онъ становился все мрачне, тоска грызла его. Его безпокоила мысль, не слишкомъ ли жестоко онъ обошелся съ ней. Онъ потерялъ всякій вкусъ къ пищ и къ питью. По мр того, какъ проходили дни, онъ сознавалъ все ясне, какъ тсно были связаны вс его планы и мечты о будущемъ съ мыслью о совмстной жизни съ Тессъ.

Въ своихъ странствованіяхъ онъ обратилъ какъ-то вниманіе въ предмстьяхъ одного маленькаго города на громадныя голубыя и красныя объявленія о важныхъ преимуществахъ Бразильской имперіи для эмигрантовъ-земледльцевъ. Земли предлагались тамъ на самыхъ выгодныхъ условіяхъ. Бразилія стала привлекать его, какъ новая идея. Тамъ, среди чуждыхъ имъ людей, въ новыхъ условіяхъ жизни, Тессъ могла бы соединиться съ нимъ. То, что казалось ему невозможнымъ здсь, могло легко осуществиться тамъ.

Съ такимъ планомъ въ голов онъ возвратился въ Эмминстеръ, чтобы сообщить о немъ роднымъ и по возможности объяснить, почему онъ пріхалъ безъ Тессъ. Когда онъ подходилъ къ дверямъ, свтъ молодого мсяца ударилъ ему прямо въ лицо, какъ въ то раннее утро, когда онъ несъ свою жену на рукахъ черезъ рку на монастырское кладбище, но его лицо еще похудло съ того времени.

Клэръ не предупредилъ своихъ родителей о своемъ прізд, и его появленіе произвело въ ихъ дом такое волненіе, какъ внезапное нападеніе хищной птицы на мирныхъ обитателей водъ. Его отецъ и мать были въ гостиной, братьевъ не было дома. Энджель вошелъ и спокойно затворилъ за собою дверь.

— Но гд же твоя жена, дорогой Энджель?— вскричала его мать.— Какъ ты насъ поразилъ!

— Она временно находится у своей матери. Я поспшилъ пріхать къ вамъ, чтобы сообщить о своемъ намреніи хать въ Бразилію.

— Въ Бразилію! Но, вдь, тамъ все одни католики, наврное.

— Да? Я и не подумалъ объ этомъ.

Но даже эта непріятная для мистера и мистрисъ Клэръ новость, что сынъ ихъ детъ въ папскую землю, не отвлекла ихъ отъ любопытныхъ разспросовъ относительно его женитьбы.

— Мы получили твое короткое письмецо съ извщеніемъ, что свадьба состоялась три недли тому назадъ,— сказала мистрисъ Клэръ,— и отецъ твой послалъ ей подарокъ отъ твоей крестной матери. Конечно, вышло гораздо лучше, что никто изъ насъ не присутствовалъ тамъ, особенно, такъ какъ ты пожелалъ внчаться съ ней прямо съ фермы, а не изъ ея дома. Наше присутствіе стснило бы васъ, да и намъ мало доставило бы удовольствія. Твои братья поняли это. Разъ ужь это совершилось, мы не станемъ упрекать тебя, тмъ боле, если она будетъ хорошею помощницей въ избранной тобою дятельности, ты, вдь отказался отъ духовнаго сана. Но мн все же жаль, Энджель, что я не видала ее и ничего не знаю о ней. Отъ себя мы не послали ей никакого подарка, потому что не знаю, что ей доставитъ удовольствіе, но, конечно, мы сдлаемъ это. Энджель, ни твой отецъ, ни я нисколько не сердимся на тебя за эту женитьбу, но, прежде чмъ полюбить твою жену, мы хотимъ повидать ее. А теперь ты не привезъ ее. Это что-то странно. Что случилось?

Онъ отвчалъ, что они ршили между собой, что ей лучше побыть у своихъ родныхъ, пока онъ създитъ сюда.

— Я вовсе не собирался всегда держать ее въ отдаленіи отъ васъ, дорогая мама, пока не сочту ее достойной пріхать къ вамъ. Но этотъ планъ о Бразиліи совершенно новъ для меня. Если я поду, то будетъ неблагоразумно брать ее съ собой въ такое долгое путешествіе. Она останется у своей матери до моего возвращенія.

— И я не увижу ея до твоего отъзда?

Ему бы не хотлось этого. Его оригинальный планъ, говорилъ онъ, состоялъ въ томъ, чтобы отсрочить ея появленіе среди нихъ, не съ цлью оскорбить ихъ чувства и заведенные порядки,— нтъ, тутъ были другія причины. Онъ въ этомъ же году снова вернется домой, и они, быть можетъ, увидятъ ее, когда онъ снова подетъ туда во второй разъ и уже съ нею вмст.

Наскоро приготовленный ужинъ былъ готовъ. Клэръ сталъ давать дальнйшія объясненія своего плана. Его мать не могла скрыть разочарованія, что не видитъ у себя его жены. Недавно она ревновала его за его любовь къ этой незнакомой ей двушк, но восхищеніе Клэра заразило ее, наконецъ, и она подумала, что и изъ Назарета можетъ быть что-нибудь доброе — и изъ Талботэйской фермы прекрасная жена.

Она внимательно смотрла на сына, пока онъ ужиналъ.

— Не можешь ли ты описать ее? Я уврена, что она очень красива, Энджель.

— Объ этомъ нечего и говорить!— сказалъ онъ съ внезапнымъ жаромъ.

— Она чиста и добродтельна, безъ сомннія?

— Да, конечно.

— Я могу себ очень ясно представить ее. Ты недавно говорилъ, что у нея тонкія черты лица, пышная фигура, полныя красныя губы, черныя рсницы и брови, длинные волосы и большіе темно-синіе глаза?

— Да.

— Я точно вижу ее. И, живя въ такомъ уединеніи, она мало кого видла изъ молодыхъ людей, пока не увидала тебя?

— Да, почти никого,

— Ты былъ ея первою любовью?

— Конечно.

— Изъ этихъ простыхъ, сильныхъ, краснощекихъ двушекъ выходятъ хорошіе жены. Конечно, я могла бы желать, но разъ мой сынъ ршилъ быть земледльцемъ, то и лучше, если его жена будетъ пріучена къ жизни на воздух.

Отецъ не допрашивалъ его, но когда настало время прочесть главу изъ Библіи, какъ обыкновенно длалось передъ вечернею молитвой, викарій замтилъ мистрисъ Клэръ:

— Я думаю, что вслдствіе прізда Энджеля намъ будетъ боле у мста прочесть тридцать первую главу изъ Притчей, чмъ ту, которую мы хотли.

— Да, конечно,— сказала мистрисъ Клэръ.— Слова короля Лемуэля (она могла цитировать главу и стихъ, какъ и ея мужъ).— Дорогой сынъ, твой отецъ ршилъ, что мы прочтемъ главу о похвал доброй жен. Мы эти слова относимъ къ отсутствующей. Да благословитъ ее небо во всхъ путяхъ ея!

У Клэра что-то дрогнуло въ горл. Небольшой аналой былъ поставленъ на середину около камина, вошли дв старыя служанки, и отецъ Клэра началъ чтеніе съ десятаго стиха вышеназванной главы.

— Кто можетъ найти добрую жену? Цна ея выше рубиновъ. Она встаетъ ночью и выдаетъ припасы для хозяйства. Она крпко опоясываетъ свои чресла и руки. Она смотритъ за тмъ, чтобы ея товаръ былъ хорошъ, ея свча не горитъ по ночамъ. Она хорошо смотритъ за хозяйствомъ и не вкушаетъ хлба праздности. Ея дти встаютъ и благословляютъ ея имя, супругъ также хвалитъ ее. Много дщерей было добрыхъ, но ты лучше ихъ всхъ.

Когда кончилось чтеніе, мать сказала ему:

— Я невольно подумала, какъ удачно было примненіе этой главы въ частности къ женщин, избранной тобою. Совершенная женщина, какъ ты видишь, это работящая женщина, не лнивая, не свтская лэди, но такая, которая употребляетъ и руки, и голову, и сердце для блага другихъ…Ея дти встаютъ и благословляютъ ея имя, мужъ ея также хвалитъ ее. Много дщерей было добродтельне ея, но она лучше ихъ всхъ. Я хотла бы видть ее, Энджель. Если она чиста и невинна, она понравилась бы мн.

Клэръ не могъ доле сносить этого. Его глаза были полны слезъ, которыя казались каплями свинца. Онъ наскоро пожелалъ спокойной ночи этимъ искреннимъ и простымъ людямъ, столь имъ любимымъ, не знавшимъ ни свта, ни грха плотского, ни злого духа въ сердцахъ,— для нихъ это было что-то чужое, смутное. Онъ пошелъ въ свою комнату.

Мать его пошла за нимъ и постучала въ дверь. Клэръ отворилъ и увидлъ безпокойство на ея лиц.

— Энджель,— спросила она,— что-нибудь не такъ, что ты ушелъ такъ быстро. Теб не по себ, я вижу.

— Да, не совсмъ, мама,— сказалъ онъ.

— Изъ-за нея? Да, сынъ мой, я уврена, что изъ-за нея. Ты поссорился съ ней въ эти три недли?

— Не совсмъ поссорились,— сказалъ онъ.— Но у насъ вышло несогласіе.

— Энджель, въ ея жизни ей не надо ничего скрывать?

Съ материнскимъ инстинктомъ мистрисъ Клэръ именно угадала причину смущенія ея сына.

— Она не запятнана ничмъ!— отвчалъ онъ. Даже если бы за эту ложь долженъ былъ быть осужденъ на муки, онъ все же отвтилъ бы такъ.

— Такъ все остальное — пустяки. Вдь, всякая крестьянская двушка при всей своей чистот не можетъ быть идеально-невинной. Рзкость ея манеръ, которая оскорбляетъ сначала человка воспитаннаго, вскор, безъ сомннія, сгладится подъ вліяніемъ твоихъ наставленій и совмстной жизни.

Иронія этого слпого великодушія снова пробудила въ душ Клэра сознаніе, что онъ разбилъ свою будущность этимъ бракомъ, раньше онъ не думалъ объ этомъ. Правда, что лично для себя онъ мало заботился о карьер, но онъ хотлъ достигнуть положенія ради своего отца и братьевъ. Онъ смотрлъ на пламя свчи и ему казалось, что оно хочетъ ему сказать, что оно свтитъ для порядочныхъ людей, а не для обманутаго неудачника.

Когда его волненіе улеглось, онъ все же продолжалъ думать о своей бдной жен, но съ раздраженіемъ за то, что она его поставила въ необходимость лгать роднымъ. Онъ даже съ гнвомъ говорилъ съ ней, какъ будто она была съ нимъ въ комнат. Затмъ какъ бы въ темнот прозвучалъ ея воркующій голосокъ, жалобно говорившій что-то, къ его лбу прикоснулись ея нжныя губки и онъ даже почувствовалъ теплоту ея дыханія.

Въ эту ночь предметъ его гнва — его жена — все думала о томъ, какъ великъ и добръ ея мужъ. Но надъ ними обоими висло густое облако,— боле густое, чмъ онъ думалъ,— его собственный узкій взглядъ на вещи. При всемъ стараніи казаться свободнымъ въ своихъ сужденіяхъ, онъ все же былъ рабомъ привычекъ и условій свта. Никакой пророкъ не могъ сказать ему, а онъ самъ не былъ прозорливцемъ, чтобы увидать, что именно его молодая жена была достойна похвалъ короля Лемуэля по своему отвращенію отъ дурного, цнить ея нравственныя качества нужно было не по дламъ, а по склонностямъ. Лица близкія къ намъ много теряютъ при оцнк, такъ какъ мы ясно видимъ ихъ недостатки, между тмъ какъ люди далекіе отъ насъ выигрываютъ при этомъ, такъ какъ разстояніе само заставляетъ ихъ недостатки казаться добродтелями. Думая о томъ, чмъ Тессъ могла бы быть, онъ проглядлъ, чмъ она была въ дйствительности.

XL.

За завтракомъ темой разговора была Бразилія, и вс старались смотрть съ надеждой на планы Клэра попытать почву этой страны, вопреки обезкураживающимъ разсказамъ землевладльцевъ, эмигрировавшихъ туда и вернувшихся назадъ черезъ годъ. Посл завтрака Клэръ пошелъ въ маленькій городокъ купить нкоторыя мелочи, нужныя ему въ путешествіи, и взять изъ мстнаго банка вс свои деньги. На возвратномъ пути онъ встртилъ миссъ Мерси Чантъ около церкви, которой она была непремннымъ членомъ. Она несла большую кипу библій для своего класса. Ея характеръ воззрній былъ противуположенъ обычнымъ людскимъ воззрніямъ: то, что вызывало боль въ другихъ, вызывало лишь блаженную улыбку на ея лиц, по мннію Энджеля, такого результата можно было добиться только благодаря преобладанію мистическаго элемента надъ человческою природой.

Она слышала, что онъ покидаетъ Англію, и сказала, что она считаетъ такой планъ прекраснымъ и многообщающимъ.

— Да, это хорошій планъ съ коммерческой стороны,— отвчалъ онъ.— Но, дорогая Мерси, это все же жизнь на людяхъ. Можетъ быть, монастырь былъ бы лучше для меня.

— Монастырь?! О, Энджель Клэръ! Какже, ужасный человкъ, вдь, съ монастыремъ неразрывно и монашество, а монахъ значитъ римско-католическій. А быть католикомъ грхъ, а за грхъ — осужденіе. Ты на скользкомъ пути, Энджель Клэръ. Я горжусь тмъ, что я — протестантка,— сказала она строго.

Тогда Клэръ, приведенный своимъ горемъ въ такое демоническое настроеніе, когда человкъ отрекается отъ своихъ истинныхъ убжденій, подозвалъ ее ближе къ себ и, какъ демонъ-искуситель, сталъ ей шептать на ухо самыя еретическія рчи, какія только ему пришли на умъ. Его минутный смхъ надъ ужасомъ, выразившимся на ея лиц, сейчасъ же прекратился, когда онъ увидалъ, что она скорбитъ о немъ и боится за его разсудокъ.

— Дорогая Мерси,— сказалъ онъ,— простите меня. Мн кажется, я схожу съ ума.

Она сама такъ подумала. Такъ кончилось ихъ свиданіе, и Клэръ вернулся въ викаріатъ. У банкира онъ оставилъ драгоцнныя вещи, пока не наступятъ боле счастливые дни. Онъ внесъ также въ банкъ тридцать фунтовъ, чтобъ ихъ переслали Тессъ черезъ нсколько мсяцевъ по ея требованію, потомъ онъ написалъ ей о томъ, какъ распорядился. Эту сумму въ совокупности съ суммой, отданной ей, онъ считалъ достаточною для ея потребностей въ настоящее время, въ случа чего непредвидннаго, она могла обратиться къ его отцу.

Онъ счелъ за лучшее, чтобы его родители не имли съ ней прямого сношенія, не далъ имъ ея адреса, родители же его, не зная о разлад между супругами, сами не попросили его объ этомъ.

Передъ отъздомъ изъ Англіи ему предстояла еще тяжелая обязанность постить Велльбриджскую ферму, гд онъ провелъ съ Тессъ первые три дня посл свадьбы, надо было заплатить деньги, отдать ключи отъ двухъ комнатъ, которыя они занимали, и взять кое-какія оставшіяся вещи. Подъ кровлей этого дома ему пришлось испытать сильнйшее разочарованіе. Но когда онъ отперъ дверь въ первую комнату, то ему, прежде всего, вспомнился ихъ счастливый пріздъ объ эту пору дня, первое свжее чувство совмстнаго обитанія, первый ужинъ съ ней, сумерничаніе передъ огнемъ рука въ руку. Фермеръ и его жена были въ пол, когда онъ пріхалъ, такъ что Клэръ былъ одинъ нсколько времени. Въ немъ снова пробудились вс прежнія чувства, когда онъ пошелъ наверхъ въ ея комнату. Постель была гладко постлана, какъ она постлала ее въ день отъзда. Омела висла надъ пологомъ, какъ онъ повсилъ ее. Цвтъ ея поблднлъ, листья и ягоды сморщились отъ трехнедльнаго пребыванія здсь.

Онъ взялъ ее оттуда и выбросилъ за окно. Стоя здсь, онъ первый разъ усомнился, дйствительно ли онъ разумно и великодушно поступилъ? Но, вдь, онъ былъ жестоко обманутъ? Полный разнородныхъ ощущеній, онъ опустился на колни передъ ея постелью и заплакалъ:

— Ахъ, Тессъ, если бы ты мн раньше сказала, я простилъ бы тебя!— сказалъ онъ.

Услыхавъ шаги внизу, онъ всталъ и пошелъ къ лстниц. Внизу стояла женщина, когда она повернула къ нему лицо, онъ узналъ блдную, черноокую Иццъ Гюэттъ.

— Мистеръ Клэръ,— сказала она,— я пришла навстить васъ и мистрисъ Клэръ, узнать, все ли у васъ хорошо.

Онъ зналъ тайну этой двушки, но она еще не знала его тайны, она была честная двушка, любившая его, изъ которой могла бы выйти такая же хорошая или почти такая же умлая жена фермера, какъ и Тессъ.

— Я здсь одинъ,— сказалъ онъ,— мы теперь не живемъ здсь.

Затмъ, объяснивъ, зачмъ онъ сюда пріхалъ, онъ спросилъ:

— Какою дорогой вы пойдете домой, Иццъ?

— Я не живу больше въ Талботэйской ферм, сэръ,— сказала она.

— Почему же?

Иццъ опустила глаза.

— Безъ васъ было тамъ такъ скучно, что я ушла. Я живу тамъ.

Она показала въ ту сторону, куда онъ халъ.

— Вы идете теперь туда? Я могу васъ довезти немного.

Она покраснла.

— Благодарю васъ, мистеръ Клэръ,— сказала она.

Онъ вскор нашелъ фермера и заплатилъ ему свою ренту и неустойку за внезапный отъздъ съ квартиры. Когда Клэръ вернулся и слъ въ свой кабріолетъ, Иццъ сла рядомъ съ нимъ.

— Я собираюсь ухать изъ Англіи, Иццъ,— сказалъ онъ, когда они отъхали.— Узжаю въ Бразилію.

— А нравится мистрисъ Клэръ такое путешествіе?— спросила она.

— Она теперь не подетъ, быть можетъ, черезъ годъ. Я ду, чтобы разузнать, какъ тамъ живутъ.

Довольно долго Иццъ молчала.

— Какъ поживаютъ другія?— спросилъ онъ.— Что Ретти?

— Она въ какомъ-то нервномъ состояніи, стала худа, щеки впали, такъ что она похожа на умирающую. Никто ужь не влюбится въ нее боле,— сказала она разсянно.

— А Маріанна?

Иццъ понизила голосъ.

— Маріанна пьетъ.

— Правда?

— Да. Фермеръ хочетъ прогнать ее.

— А вы?

— Я не пью и не умираю. Но мн не о чемъ думать, разв объ д.

— Какже? Помните, какъ вы хорошо пли Это было въ садахъ Купидона, когда утромъ доили коровъ?

— Ахъ, да! Это было когда вы только пріхали, а потомъ, когда вы побыли немного, этого уже не было.

— Почему же такое уныніе?

Ея черные глаза блеснули въ отвтъ на его слова.

— Да, Иццъ, я понимаю,— сказалъ онъ ласково и впалъ въ задумчивость.— Такъ предположите, что я бы вамъ предложилъ выйти за меня…

— Я бы сказала ‘да’ и у васъ была бы любящая жена.

— Въ самомъ дл?

— Точно сейчасъ на свтъ родился,— прошептала она.— Богъ мой! неужели вы никогда этого не замчали?

Между тмъ, они подъхали къ проселочной дорог, ведущей въ деревню.

— Я должна здсь выйти. Я живу тамъ,— сказала отрывисто Иццъ, впервые заговорившая посл своего признанія.

Клэръ замедлилъ шагъ лошади. Онъ негодовалъ на свою судьбу, думалъ съ горечью о предписаніяхъ свта, они его завели въ такой лабиринтъ, откуда не было выхода. Почему не вознаградить себя и не устроить себ семейную жизнь, не имющую ничего общаго съ кодексомъ свтскихъ приличій?

— Я ду въ Бразилію одинъ, Иццъ,— сказалъ онъ.— Я разошелся съ моею женой по исключительнымъ причинамъ, ничего не имющимъ общаго съ путешествіемъ. Можетъ быть, я никогда не буду жить съ ней. Хотите ли вы хать со мной, вмсто нея?

— Вы дйствительно хотите, чтобъ я хала?…

XLI.

Перенесемся теперь къ октябрьскимъ днямъ восемь мсяцевъ спустя посл разлуки Тессъ и Клэра. Мы находимъ Тессъ въ совершенно измнившихся условіяхъ жизни. Она уже боле не невста съ ящиками и чемоданами, которые несутъ для нея другіе, а одинокая женщина съ узломъ и корзиной въ рукахъ, какъ въ давно прошедшія времена ея жизни, когда она еще не была невстой, вмсто довольно большихъ средствъ, которыя оставилъ ей мужъ на это время, въ ея распоряженіи весьма скудный кошелекъ, который она должна пополнять трудами рукъ своихъ.

Оставивъ Марлоттъ, свой домъ, она поступила на мызу близъ Портъ-Бреди, на западъ отъ Блакмуркской долины, въ одинаковомъ разстояніи отъ мста ея рожденія и отъ Тальботэйса. Она предпочитала лучше работать, чмъ жить на средства мужа. Мысленно она продолжала жить своею прежнею жизнью, она видла передъ собою другую ферму, другіе дни, гд съ ней впервые встртился ея возлюбленный, который исчезъ подобно виднію въ тотъ моментъ, когда она хотла назвать его своимъ.

Она должна была оставить ферму, какъ только у коровъ стало пропадать молоко, такъ какъ здсь она занимала мсто сверхштатной работницы. Но въ это время наступила жатва, такъ что она сейчасъ же нашла себ работу, перемнивъ только пастбище на жниво. Такъ продолжалось, пока не окончилась жатва.

Изъ двадцати пяти фунтовъ, которые оставались у нея, до сихъ поръ она истратила очень мало, но теперь наступилъ для нея печальный періодъ съ цлымъ рядомъ неудачъ, и она поневол должна была обратиться къ своимъ соверенамъ.

Ей тяжело было тратить ихъ. Энджель передалъ ей ихъ новенькими и блестящими, прямо изъ банка. Его прикосновеніе какъ бы освятило ихъ въ ея глазахъ и разставаться съ ними было для нея то же, что разставаться со святыней. Но она должна была тратить ихъ и одинъ за другимъ они уходили изъ ея рукъ.

Время отъ времени она посылала матери свой адресъ, но скрывала отъ нея условія своей жизни. Когда она истратила вс свои деньги, она получила отъ нея письмо. Джоанна писала ей, что она находится въ большомъ затрудненіи. Осенніе дожди совершенно размыли крышу ихъ дома и необходимо перекрыть ее заново, а этого нельзя было сдлать, такъ какъ они не заплатили еще за прежнюю солому. Кром того, требовались еще новыя балки и новый потолокъ и на все это вмст съ прежнимъ долгомъ нужно было не мене двадцати фунтовъ. Такъ какъ у ея мужа были средства и онъ, по всему вроятію, уже вернулся теперь, то не можетъ ли она прислать имъ эти деньги?

Тессъ какъ разъ въ это время должна была получить тридцать фунтовъ отъ банкира Энджеля, и какъ только пришли къ ней эти деньги, она послала двадцать фунтовъ. Часть изъ оставшихся денегъ она истратила на зимнюю одежду и оставила себ самую незначительную сумму на весь суровый зимній сезонъ. Наконецъ, вышелъ послдній фунтъ и ей оставалось теперь хорошенько обдумать предложеніе Энджеля обратиться къ его родителямъ, когда у ней не будетъ денегъ.

Но чмъ больше думала Тессъ объ этомъ, тмъ боле она колебалась. Та же деликатность, гордость или ложный стыдъ, какъ бы ни называлось это чувство, которое мшало ей сознаться своимъ родителямъ, что она продолжаетъ жить въ разлук съ мужемъ, не позволяло ей сознаться ему, что у ней уже не было денегъ, несмотря на оставленную имъ сумму. Можетъ быть, они презираютъ ее, и насколько же увеличится еще ихъ презрніе, если она явится къ нимъ, какъ нищая? И она не могла заставить себя обратиться къ родителямъ своего мужа.

Къ своимъ родителямъ она тоже не могла вернуться. Узжая изъ своего дома посл своего послдняго краткаго пребыванія, она оставила ихъ въ убжденіи, что детъ къ мужу, съ тхъ поръ они были уврены, что она живетъ въ полномъ комфорт, дожидаясь его возвращенія, и думали, что его пребываніе въ Бразиліи продолжится недолго и онъ скоро вернется къ ней или выпишетъ ее къ себ, во всякомъ случа, они скоро соединятся и предстанутъ вмст передъ своими родными и передъ всмъ свтомъ. Она поддерживала эту надежду. Признаться своимъ родителямъ, что она покинутая женщина и должна теперь, посл оказанной имъ помощи, жить трудами рукъ своихъ, она не могла, тмъ боле, что ея замужство надлало столько шуму и должно было загладить грхъ ея юности.

Ей приходила въ голову мысль о брилліантахъ. Она не знала, куда положилъ ихъ Клэръ, но еслибъ она и знала, то все равно не могла бы воспользоваться ими для продажи, такъ какъ они даны были ей только въ пожизненную собственность. Будь они отданы въ ея полное распоряженіе, и тогда она не продала бы ихъ, такъ какъ не могла бы смотрть на нихъ какъ на свою собственность.

Тмъ временемъ жизнь ея мужа тоже подвергалась разнаго рода испытаніямъ. Онъ лежалъ больной лихорадкою въ плодоносныхъ земляхъ Бразиліи, посл страшной бури на мор и разнаго рода несчастій, которыя преслдовали его и другихъ англійскихъ земледльцевъ, прельстившихся, какъ и онъ, заманчивыми общаніями бразильскаго правительства.

Но возвратимся къ Тессъ. Когда исчезъ послдній соверенъ, она должна была искать себ снова занятія, а найти какую-нибудь работу въ это время года было очень трудно. Несмотря на свой умъ, энергію, здоровье и способность ко всякаго рода труду, она ни за что не хотла идти въ прислуги, она боялась городовъ, большихъ домовъ, всей этой богатой и искусственной жизни, такъ не похожей на сельскую простоту. Общество было, конечно, гораздо лучше, чмъ она думала о немъ, но у ней не было никакой опытности въ этомъ отношеніи, а инстинктъ заставлялъ ее сторониться городскихъ условій жизни.

Небольшія мызы, гд она служила сверхштатною работницей весной и лтомъ, не нуждались теперь въ ея услугахъ. Жатва окончилась. Въ Тальботэйс она, по всему вроятію, могла бы найти себ мсто, но какъ ни хорошо жилось ей тамъ, она не могла вернуться туда. Жизнь тамъ теперь была бы ей невыносима, да, кром того, ея возвращеніе могло бы навлечь упреки на обожаемаго ею мужа. Она не могла бы выносить ихъ состраданія, ихъ перешептыванія насчетъ ея страннаго положенія.

Теперь она направлялась къ одной ферм въ гористой мстности, въ глубин страны, куда звала ее письмомъ Маріанна. Маріанна слышала отъ кого-то, что Тессъ разсталась съ мужемъ,— можетъ быть, отъ Иццъ Гюэттъ,— и добрая отъ природы двушка, предполагая, что Тессъ находится теперь въ затрудненіи, поспшила извстить ее, что она, оставивъ мызу, перешла въ эту гористую мстность и что на той ферм, гд она живетъ, хватитъ работы и для другихъ, и если правда, что Тессъ принялась попрежнему за работу, то она будетъ очень рада видть ее здсь.

По мр того, какъ уменьшались дни, надежда получить прощеніе своего мужа мало-по-малу оставляла ее, она цплялась теперь за жизнь съ безсознательнымъ инстинктомъ дикаго животнаго, старалась отршиться отъ своего прошедшаго, забыть свое мимолетное счастье и вернуться къ своему прежнему существованію.

Много затрудненій въ ея одинокомъ положеніи доставляла ей ея наружность, нкотораго рода изящество, которое она заимствовала у Клэра и которое еще усиливало ея природную привлекательность. Покуда она носила платья, оставшіяся отъ свадьбы, вниманіе, которое она обращала на себя, не доставляло ей особенныхъ непріятностей. Но когда она должна была надть простую одежду рабочей женщины, она часто слышала грубыя любезности, обращенныя къ ней, а въ одинъ изъ ноябрьскихъ вечеровъ она испытала чисто-физическій приступъ страха.

Тессъ предпочла ферму, рекомендованную ей Маріанной, плодороднымъ мстностямъ юго-запада потому, что она была ближе къ дому родителей ея мужа, и мысль, что она будетъ жить тамъ никому неизвстная и, можетъ быть, когда-нибудь ршится пойти въ викаріатъ, доставляла ей удовольствіе. И теперь, ршившись испробовать это высокое и мало плодородное плоскогорье, она спшила дойти до деревни Чалькъ-Ньютона, гд хотла провести ночь.

Дорога была длинная и однообразная и, благодаря короткимъ днямъ, сумерки наступили гораздо раньше, чмъ она разсчитывала. Она достигла вершины холма, откуда змей спускалась внизъ дорога, когда услышала шаги сзади себя и черезъ нсколько минутъ ее нагналъ какой-то человкъ. Поровнявшись съ Тессъ, онъ сказалъ ей:

— Здравствуй, моя красавица!— на что она вжливо отвтила.

Было еще достаточно свтло наверху, чтобы разглядть ея лицо, хотя внизу все исчезало во мрак. Незнакомецъ повернулся къ ней и пристально посмотрлъ на нее.

— Да это та самая двушка, которая когда-то была въ Трантридж подругой молодого сквайра д’Орбервилля! Я былъ тамъ въ это время, хотя теперь я больше тамъ не живу.

Она узнала въ немъ здороваго мужика, котораго Энджель ударилъ въ гостиниц за грубый отзывъ о ней. Острая боль сжала ей сердце, и она ничего не отвтила ему.

— Будь же настолько честна, чтобы сознаться, что то, что я сказалъ въ город, правда, хотя твой франтъ и взълся на меня, моя плутовка? Ты должна была бы попросить у меня прощенія за тотъ ударъ.

Тессъ, попрежнему, ничего не отвчала. Для ея робкой души представлялся только одинъ исходъ. Она вдругъ бросилась бжать и неслась со скоростью втра всю дорогу, покуда не добжала до воротъ, которыя вели въ какой-то паркъ. Она бросилась туда и до тхъ поръ не останавливалась, пока не забралась въ самую глубь и не почувствовала себя въ полной безопасности.

Подъ листьями было сухо, а листва кустовъ остролистника, которые росли между обнаженными деревьями, достаточно густа, чтобы защитить ее отъ втра. Она сгребла въ одну большую кучу опавшіе листья, сдлала въ середин родъ гнзда, куда и спряталась.

Здсь она была спокойна отъ преслдованія. Она думала о своемъ муж въ далекой стран, въ жаркомъ климат, тогда какъ она лежала здсь на холод. Былъ ли кто-нибудь несчастне ея въ свт?— спрашивала себя Тессъ, и, думая о своей разбитой жизни, она говорила: ‘Все суета’. Она машинально повторяла эти слова, пока ей не пришло на мысль, что, пожалуй, они не подходятъ къ современной жизни. Соломонъ думалъ такъ боле чмъ дв тысячи лтъ тому назадъ, она же хотя и не принадлежала къ мыслителямъ, но шла гораздо дальше. Если бы все было суета, то кто бы думалъ о ней? Но, увы, все было много хуже, чмъ суета. Жена Энджеля Клэра подняла руку ко лбу, потрогала свои брови и рсницы и подумала, что будетъ время, когда все это исчезнетъ подъ землею.

— Хорошо, если бы это было теперь,— сказала она.

Наступило утро. Тессъ вылзла изъ своего гнзда и пошла, осторожно поглядывая на дорогу. Но ей нечего было бояться,— на дорог никого не было видно. Такъ дошла она до Чалькъ-Ньютона и позавтракала тамъ въ гостиниц. Нсколько молодыхъ людей опять смутили ее тамъ грубыми комплиментами. Иногда надежда, что, можетъ быть, ея мужъ позоветъ ее снова, охватывала ее. Въ ожиданіи этого она должна была строго слдить за собой и не допускать никакихъ ухаживаній.

Тессъ ршила не подвергать больше себя риску своею наружностью. Какъ только она оставила деревню, она забралась въ чащу, вынула изъ корзины одно изъ самыхъ старыхъ платьевъ, которое она никогда не надвала даже на мыз,— ни разу съ тхъ поръ, какъ она работала на пол въ Марлотт. Ей пришла также счастливая мысль обвязать свое лицо носовымъ платкомъ, какъ бы отъ зубной боли. Потомъ достала маленькія ножницы и съ помощью карманнаго зеркальца безжалостно срзала свои брови. И, такимъ образомъ, обезпечивъ себя отъ назойливаго восхищенія, она пошла дальше.

— Какая безобразная двушка!— сказалъ первый встртившійся ей человкъ своему товарищу.

Слезы сожалнія къ себ самой выступили у нея на глазахъ, когда она услышала эти слова.

— Я не должна обращать на это вниманіе,— сказала она себ.— Я хочу теперь быть безобразною потому, что Энджеля нтъ со мной и некому защитить меня. Мой мужъ далеко и никогда больше не полюбитъ меня, но я люблю его такъ же и ненавижу всхъ другихъ мужчинъ, пусть они думаютъ обо мн, что хотятъ!

Такъ шла она дальше, ея фигура составляла какъ бы нераздльную часть съ ландшафтомъ, простая крестьянка въ зимней одежд, срый капоръ изъ саржи, красный шерстяной шарфъ, шерстяная юбка, покрытая сровато-коричневымъ грубымъ плащомъ, и перчатки изъ бычачьей кожи. Каждая нитка этой старой одежды износилась подъ потоками дождя, подъ лучами солнца и порывами втра. Подъ этою вншностью, на которой разв мимолетно остановился бы чей-нибудь взглядъ, какъ на вещи недостойной вниманія, почти неодушевленной, билась цлая жизнь съ прожитыми годами, въ теченіе которыхъ она успла уже познакомиться съ ничтожествомъ всего земного, съ жестокостью чувственныхъ желаній и съ непрочностью любви.

На слдующій день погода была очень дурная, но Тессъ продолжала двигаться впередъ. Суровость, непреложность и безпристрастіе враждебной стихіи мало дйствовали на нее. Она должна была найти работу и помщеніе, и ей некогда было терять времени. Она испытала уже, что значатъ временныя занятія, и не хотла больше принимать ихъ.

Такъ шла она отъ фермы до фермы, по направленію къ тому мсту, откуда писала ей Маріанна и гд она снова должна была вступить въ борьбу съ превратностями судьбы. Начавъ съ боле легкой работы, она за неимніемъ ея должна была перейти къ боле трудной, покуда, наконецъ, отъ мызы и отъ птичьяго двора,— наиболе любимыхъ ею занятій,— она не перешла къ наиболе труднымъ и наимене любимымъ полевымъ работамъ,— настолько труднымъ, что прежде она никогда бы добровольно не согласилась на нихъ.

Къ концу второго вечера она достигла неправильной мловой площадки, усянной полукруглыми бугорками, которая простиралась между долиной ея рожденія и долиной ея любви.

Воздухъ здсь былъ рзкій и холодный, передъ ней простиралась блая и уже пыльная дорога, несмотря на недавно выпавшій дождь. Тамъ и сямъ виднлось нсколько деревьевъ, случайно уцлвшихъ отъ безжалостнаго топора арендатора, природнаго врага деревьевъ и кустарниковъ. На небольшомъ разстояніи виднлись вершины Бельбарро и Нетлькондъ-Таутъ, которыя дружески смотрли на нее. Он казались такими низкими и скромными съ этой возвышенности, а въ ея дтств, когда она подходила къ нимъ съ другой стороны Блакмурской долины, он съ надменною гордостью величавыхъ бастіоновъ возносились къ небесамъ. Южне, на нсколько милей разстоянія черезъ холмы и береговой хребетъ, она могла разглядть ровную поверхность, подобную блестящей, полированной стали,— это былъ Англійскій проливъ.

Передъ ней на небольшомъ склон лежала деревня. Она дошла, наконецъ, до Флинткомбъ-Аша, мстопребыванія Маріанны. Она должна была придти сюда,— больше ей некуда было дваться. Каменистая почва вокругъ нея говорила ясно, что здсь требовалась очень трудная работа, но ей надо было кончить свои скитанія и она ршила остаться здсь, тмъ боле, что сталъ накрапывать дождь. При вход въ деревню стоялъ коттэжъ, крыша котораго выдавалась на улицу, и, прежде чмъ попросить себ пріютъ на ночь, она стала подъ ея защиту, дожидаясь, когда наступитъ вечеръ.

— Кто бы могъ подумать, что я мистрисъ Энджель Клэръ!— сказала она.

Стна грла ей спину и плечи, и она замтила скоро, что, должно быть, около этой стны помщается печка въ коттэдж и тепло проходитъ сквозь кирпичи. Она погрла около нихъ свои руки и потомъ приложила къ нимъ свои покраснвшія и мокрыя отъ дождя щеки. Стна, казалось, была ея единственнымъ другомъ. И ей такъ не хотлось уходить отсюда, что она готова была простоять здсь всю ночь.

Тессъ могла слышать, что происходило въ коттэдж. Обитатели его разговаривали между собою посл трудового дня, слышно было также, что они ужинали. Но на деревенской улиц не видно было ни души. Наконецъ, ея уединеніе было нарушено приближеніемъ какой-то женской фигуры въ лтнемъ плать, несмотря на холодный вечеръ. Тессъ инстинктомъ почувствовала, что это, должно быть, Маріанна, и когда женщина приблизилась настолько, что ее можно было разглядть, она оказалась дйствительно Маріанной. Лицо Маріанны стало толще и красне, чмъ прежде, и она была очень небрежно одта. Въ боле счастливый періодъ своей жизни Тессъ врядъ ли возобновила бы знакомство при такихъ условіяхъ, но теперь она была совершенно одинока и сейчасъ же отвтила на привтствіе Маріанны.

Маріанна была очень сдержанна въ своихъ разспросахъ, ее, повидимому, больше всего трогало то обстоятельство, что Тессъ принуждена была вести прежнюю трудовую жизнь, хотя она уже слышала мелькомъ, что Клэръ оставилъ ее.

— Тессъ, м-съ Клэръ, дорогая жена дорогого м-ра Клэра! Такъ теб, правда, такъ плохо приходится, дитя мое? И почему ты обвязала свое милое личико? Кто-нибудь прибилъ тебя? Не онъ ли?

— Нтъ, нтъ, нтъ! Никто не билъ меня, Маріанна.

Она сорвала повязку, возбудившую такія дикія предположенія.

— У тебя нтъ воротничка?

На мыз Тессъ привыкла носить маленькій блый воротничекъ.

— Да, я знаю.

— Ты потеряла его дорогой?

— Я не потеряла его. Но я не хотла обращать на себя особеннаго вниманія, и поэтому я должна была снять его.

— И ты не носишь обручальнаго кольца?

— Нтъ, я ношу, но только не на пальц, а на ленточк, на ше. Я не хотла, чтобы кто-нибудь узналъ, за кмъ я замужемъ, да и вообще, что я замужемъ, мн было бы это слишкомъ больно, при той жизни, которую я должна вести теперь.

Маріанна помолчала немного.

— Но ты жена джентльмена, и это очень дурно, что ты должна вести такую жизнь.

— Да, это очень дурно и поэтому я такъ несчастна.

— Да, да! Онъ женился на теб — и ты можешь быть несчастна!

— Жены бываютъ иногда несчастны не отъ недостатковъ своихъ мужей, но отъ своихъ недостатковъ.

— У тебя нтъ недостатковъ, дорогая моя, я уврена въ этомъ, и у него также. Это было что-нибудь такое, что не зависло отъ васъ обоихъ.

— Маріанна, дорогая Маріанна, будь добра, не мучай меня разспросами. Мой мужъ ухалъ, а я, чтобы прокормить себя, должна была вернуться къ прежней работ. Не называй меня м-съ Клэръ, но Тессъ, какъ прежде. Нужна здсь работница?

— О, да, они очень рады будутъ всякой работниц, такъ какъ здсь мало охотницъ работать. Земля-то здсь точно камень. И такъ какъ я уже испробовала здшней работы, меня беретъ жалость, когда сюда приходятъ такія, какъ ты.

— Но на мыз ты считалась такою же хорошею работницей, какъ и я.

— Да, но я не годилась тамъ больше, потому что стала пить. Богъ мой, теперь это мое единственное счастье. Если ты наймешься здсь, тебя поставятъ копать свеклу, это и моя работа, но для тебя она будетъ слишкомъ трудна.

— О, все равно! Замолви за меня словечко.

— Ты лучше сдлаешь, если сама поговоришь за себя.

— Хорошо. А теперь, Маріанна, помни, пожалуйста,— ни слова о немъ. Я не хочу, чтобы его имя всюду трепали.

Маріанна была двушкой заслуживающею доврія, хотя боле грубая, чмъ Тессъ, она общала исполнить ея просьбу.

— Сегодня вечеромъ выдаютъ разсчетъ,— сказала она,— и если ты пойдешь со мной, ты можешь наняться. Мн очень грустно, что ты несчастна, но это потому, что онъ далеко отъ тебя. Будь онъ здсь, ты не могла бы быть несчастна, даже еслибъ онъ не давалъ теб денегъ, даже еслибъ онъ обращался съ тобой какъ съ рабыней.

— Да, это правда. Я не была бы несчастна.

Он пошли вмст и скоро пришли къ ферм, которая поражала своимъ унылымъ видомъ. Кругомъ не было ни деревца, ни кустика, не видно было, благодаря зимнему времени, зеленыхъ луговъ. Куда ни обращался взоръ, всюду виднлись только земля, оставленная подъ паромъ, и поля свеклы. Ровныя поля, разгороженныя заборами, тянулись на безконечныя пространства.

Тессъ подождала на улиц, около фермы, пока работники и работницы получили свою плату, и тогда Маріанна ввела ее. Самого фермера не было дома, но хозяйка, которая замняла его, ничего не имла противъ того, чтобы оставить ее, если только она согласится пробыть до Благовщенія. Женщины рдко предлагали теперь свои услуги для полевой работы, а дешевизна женскаго труда заставляла предпочитать ихъ мужчинамъ.

Подписавъ условіе, Тессъ пошла искать себ помщеніе и нашла его въ томъ дом, около стны котораго она грлась. Ей предстояло довольно жалкое существованіе, но она все же могла кое-какъ провести зиму.

Ночью она написала своимъ родителямъ, чтобы сообщить имъ свой новый адресъ, но ни слова не сказала имъ о своей печальной жизни: она не хотла навлечь упрековъ на него.

XLIII.

Маріанна нисколько не преувеличивала, дурно отзываясь о почв Флиткомбъ-Аша. Единственнымъ жирнымъ существомъ здсь была сама Маріанна, но и она не была продуктомъ здшней мстности. Флиткомбъ-Ашъ была одной изъ самыхъ бднйшихъ деревень.

Тессъ принялась за работу. Терпніе, эта смсь нравственнаго мужества съ физическою робостью, составляло отличительную черту м-съ Энджель Клэръ, и оно поддерживало ее теперь.

Поле, въ которомъ работала она и ея подруга, простиралось боле чмъ на сто акровъ въ одномъ куск, въ самой возвышенной мстности фермы, съ кремнистою почвой мловой формаціи, усыпанной массой плоскихъ, круглыхъ и заостренныхъ кремней.

Верхняя часть растенія была съдена скотомъ и об женщины должны были выкапывать корни съ помощью особыхъ крючковатыхъ вилъ. Вся зелень была уничтожена и поле представляло самый безотрадный видъ, какъ лицо, лишенное опредленныхъ очертаній. Небо смотрло также уныло и отличалось отъ земли только другимъ цвтомъ.

Об он были молоды и разговаривали о томъ времени, когда он жили на Тальботэйской мыз и любили, о томъ счастливомъ зеленомъ уголк, гд лто раздавало такъ щедро свои дары. Тессъ не хотла говорить съ Маріаной о человк, который все же былъ теперь ея законнымъ мужемъ, но непреодолимая увлекательность предмета заставляла ее помимо воли принимать участіе въ воспоминаніяхъ Маріанны.

— Въ ясный день можно видть отсюда холмы Фрумской долины,— сказала Маріанна.

— А! Ты видла?— сказала Тессъ, обрадованная неожиданнымъ достоинствомъ этой мстности.

Такъ сильно въ каждомъ существ стремленіе къ счастью, что даже здсь, за этою тяжелою работой, об женщины жили мечтами о прошедшихъ радостяхъ. Маріанна время отъ времени вынимала изъ кармана бутылку, заткнутую тряпкой, и предлагала Тессъ выпить для подкрпленія силъ. Но Тессъ такъ была погружена въ грезы о прошедшемъ, что не замчала печальнаго настоящаго, она отказалась, сдлавъ только маленькій глотокъ, и Маріанна одна потягивала водку.

— Я привыкла къ ней,— говорила она,— и не могу уже оставить ее теперь. Это моя единственная роскошь. Видишь ли, для меня онъ потерянъ навсегда, а для тебя нтъ, поэтому ты и можешь обходиться безъ водки.

Тессъ думала, что ея потеря была еще больше, чмъ потеря Маріанны, но поддерживаемая сознаніемъ, что она жена Энджеля Клэра, она молча согласилась съ ней.

Среди этой печальной природы Тессъ работала и въ утренніе морозы, изъ послобденные дожди. Прежде чмъ выкопать свеклу, он рубили рзакомъ мерзлую землю и волокна, отъ дождя он защищались соломенными плетенками, но морозъ былъ такъ силенъ, что даже овчинныя перчатки не спасали ихъ пальцевъ, когда он должны были рыться въ мерзлой земл. Тессъ все надялась. Она была уврена, что рано или поздно великодушіе, отличительная черта Клэра, какъ она думала, заставитъ его вернуться къ ней, и что была для нея зима и эта трудная работа, когда впереди ей сіяла радужная надежда?

Он часто смотрли въ ту сторону, гд лежала Фрумская долина, хотя и не могли видть ее, и, устремивъ взоры на нависшій срый туманъ, он вспомнили то время, когда жили тамъ.

— Ахъ,— сказала Маріанна,— мн бы хотлось, чтобы кто-нибудь изъ нашихъ прежнихъ подругъ пришелъ къ намъ. Тогда бы здсь мы возобновили тальботэйскіе дни. Мы говорили бы о немъ и о томъ, какъ мы жили тамъ, какъ мы проводили тамъ время, и все это опять вернулось бы къ намъ въ воспоминаніи.— Глаза Маріанны наполнились слезами и голосъ ея сдлался тише, какъ будто бы передъ ней проносились виднія прежнихъ дней.— Я напишу Иццъ Гюэттъ,— сказала она.— Она живетъ теперь дома и ничего не длаетъ, я знаю это. Я напишу ей, что мы здсь, и попрошу ее придти, можетъ быть, и Ретти теперь поправилась.

Тессъ ничего не могла возражать противъ этого предложенія и нсколько дней спустя Маріанна сообщила ей, что Иццъ отвтила на ея письмо и общала скоро придти сюда.

Давно уже не стояла такая зима. Она подвигалась медленными, но врными шагами, подобно шахматамъ, разставленнымъ искусною рукой опытнаго игрока. Однажды утромъ деревья и кустарники, служившіе вмсто забора, какъ бы превратились вдругъ изъ растеній въ какихъ-то чудныхъ животныхъ. Каждая втвь была покрыта блымъ покровомъ, похожимъ на пухъ. На срыхъ мрачныхъ небесахъ эти деревья и кустарники представляли блестящую блую массу съ причудливыми очертаніями.

Однажды наступила особенно странная погода. Сверху падала какая-то влага, хотя это не былъ дождь, и было холодно. Сырость пронизывала ихъ до костей, отъ холода у нихъ болли головы и глаза. Он предполагали, что долженъ пойти снгъ, и ночью снгъ дйствительно выпалъ. Тессъ, которая продолжала жить въ коттэдж, стна котораго такъ тепло пригрла ее, когда она остановилась подъ ней, спасаясь отъ дождя, проснулась ночью и услышала надъ головой такой шумъ, какъ будто бы втеръ срывалъ крышу дома. Когда она рано утромъ зажгла лампу, она увидала, что снгъ проникъ сквозь трещины въ жилище и блымъ налетомъ покрывалъ стны, онъ прошелъ также сквозь каминную трубу и слоемъ лежалъ на полу, такъ что башмаки Тессъ, когда она двигалась, оставляли на немъ слды. Снаружи бушевала буря и въ кухн клубился туманъ, но было слишкомъ темно, чтобы разглядть, что длалось на двор.

Тессъ знала, что въ такую погоду невозможно идти въ поле, но когда она кончала завтракать при свт маленькой лампочки, пришла Маріанна и сказала, что сегодня он будутъ работать на гумн вмст съ другими женщинами, пока не утихнетъ погода. Какъ только нависшій мракъ нсколько разсялся и смнился однообразнымъ срымъ свтомъ, он затушили лампу, надли самыя теплыя платья, обвязали голову, шею и щеки шерстяными шарфами и пошли къ гумну. Он согнувшись пробирались впередъ, стараясь держаться около плетней, которые, впрочемъ, похожи были скоре на сито и мало защищали ихъ отъ непогоды. Воздухъ, сдлавшись совсмъ блымъ отъ миріадъ снжинокъ, рвалъ и крутилъ съ такою бшеною яростью, какъ будто бы хотлъ погрузить все въ непроглядный хаосъ. Но об молодыя двушки были въ прекрасномъ настроеніи, такая погода въ суровомъ плоскогорій не наводитъ унынія на душу.

Он дошли, наконецъ, до риги и вошли въ нее. Одинъ конецъ длиннаго зданія былъ наполненъ зерномъ. Въ середин на очищенномъ мст стояла молотилка и около нея лежали по равнымъ кучамъ столько сноповъ пшеницы, сколько могла остарновать въ день каждая женщина.

— Какъ, Иццъ уже здсь?— сказала Маріанна.

Это дйствительно была Иццъ и она пришла еще раньше ихъ. Она вышла наканун посл обда и, не думая, что разстояніе такое большое, была на дорог застигнута ночью, пришла какъ разъ передъ метелью и переночевала въ трактир. Фермеръ, встртившись на базар съ ея матерью, сказалъ, что возьметъ ее, если она придетъ сегодня, и она боялась, что онъ откажетъ ей, если она опоздаетъ.

Кром Тессъ, Маріанны и Иццъ, здсь были еще дв сестры изъ сосдней деревни, и Тессъ къ своему ужаса узнала въ нихъ смуглую Качъ, ‘Королеву лопатъ’, и ея сестру, ‘Королеву брилліантовъ’,— тхъ самыхъ, которыя хотли вступить въ драку съ нею ночью въ Трантридж. Он сдлали видъ, что не узнаютъ ее, а, можетъ быть, и въ самомъ дл не узнали, такъ какъ по случаю предстоящей работы были уже подъ вліяніемъ спиртныхъ напитковъ. Он исполняли преимущественно вс мужскія работы до пьянства включительно, городили плетни, рыли канавы и колодцы, не чувствуя никогда ни малйшей усталости. Он славились, какъ искусныя работницы, и съ видомъ превосходства смотрли на остальныхъ трехъ женщинъ.

Наступилъ день, но свтъ поднимался къ нимъ сквозь открытую дверь съ земли, вмсто того, чтобы спускаться съ неба. Двушки усердно работали. Но, благодаря, присутствію постороннихъ женщинъ, пользовавшихся дурною репутаціей, Маріанна и Иццъ не могли говорить о прежнихъ временахъ, какъ он хотли. Скоро он услышали мягкій топотъ лошадиныхъ копытъ и къ риг подъхалъ фермеръ. Онъ слзъ съ лошади, направился къ Тессъ, сталъ близко около нея и смотрлъ ей прямо въ лицо. Тессъ сначала не оборачивалась, но его упорный взглядъ заставилъ ее повернуть голову, и она увидала, что ея хозяинъ былъ тотъ самый человкъ, родомъ изъ Трантриджа, отъ котораго она недавно спасалась бгствомъ.

Онъ дождался, покуда она отнесла охапку соломы, и сказалъ ей:

— Такъ ты та самая молодая женщина, которая такъ дурно отнеслась ко мн, несмотря на мою вжливость? Я сейчасъ же догадался, что это та самая, когда узналъ, что ты нанялась къ намъ! Да, ты думала, что ты хорошо насмялась надо мною тамъ на постояломъ двор съ твоимъ франтомъ и здсь на дорог, когда ты убжала отъ меня, ну, а теперь, я думаю, я могу потшиться надъ тобою,— заключилъ онъ съ грубымъ смхомъ.

Тессъ, между двумя служанками и фермеромъ, была похожа на пойманную птичку. Она ничего не отвчала и молча продолжала работать. Она видла теперь, что ей нечего бояться ухаживанья со стороны хозяина. У него была скоре злоба противъ нея за то оскорбленіе, которое нанесъ ему Клэръ, и ему хотлось отомстить ей. Но она предпочитала лучше такое отношеніе къ ней со стороны этого человка и чувствовала себя достаточно мужественной, что бы выдержать его преслдованія.

— Ты, кажется, вообразила, что я влюбился въ тебя? Многія женщины такъ глупы, что воображаютъ, будто каждый, кто посмотритъ на нихъ, влюбленъ въ нихъ. Зимняя работа въ пол выбиваетъ изъ головы весь этотъ вздоръ, ты подписала условіе до Благовщенья. Ну, что же, теперь ты попросишь у меня прощенія?

— Мн кажется, что вамъ скоре надо просить прощенія у меня.

— Хорошо, какъ хочешь. Но мы увидимъ, кто здсь хозяинъ. Это все, что ты сдлала сегодня?

— Да, сэръ.

— Маловато, нечего сказать. Посмотри, сколько он наработали,— и онъ указалъ на двухъ здоровенныхъ двушекъ.— И другія вс сдлали больше, чмъ ты.

— Он вс уже привыкли къ этой работ, а я еще ни разу не пробовала. Но я думаю, что для васъ это все равно,— мы работаемъ сдльно, и намъ платятъ только за то, что мы сдлали.

— Положимъ, что такъ, но я хочу поскоре очистить ригу.

— Я буду работать посл обда, вмсто того, чтобы уйти въ два часа, какъ другія.

Онъ мрачно посмотрлъ на нее и отошелъ.

Тессъ чувствовала, что боле плохого мста трудно было отыскать, но все же это было лучше, чмъ ухаживанье. Когда пробило два часа, дв сестры работницы допили послдній глотокъ изъ своихъ бутылокъ, положили свои рзаки, связали послдніе снопы и ушли. Иццъ и Маріанна хотли тоже уйти, но, услышавъ, что Тессъ остается, чтобы лишними часами работы возмстить недостатокъ ловкости, он ршили остаться съ ней. Посмотрвъ на снгъ, который все продолжалъ падать, Маріанна воскликнула:

— Вотъ теперь мы остались совсмъ одн!

И между ними завязался, наконецъ, разговоръ объ ихъ жизни на ферм и, само собой, конечно, объ ихъ любви къ Энджелю Клэру.

— Иццъ и Маріанна,— сказала м-съ Энджель Клэръ съ достоинствомъ, особенно трогательнымъ въ виду того, что она такъ мало была его женой.— Я не могу какъ прежде говорить съ вами о м-р Клэр, вы сами должны знать, что я не могу, хотя теперь онъ и не живетъ со мною, но все же онъ мой мужъ.

Иццъ отъ природы была самая грубая и дерзкая изъ всхъ четырехъ двушекъ, любившихъ Клэра.

— Онъ былъ, безъ сомннія, прекраснымъ женихомъ,— сказала она,— но я не думаю, чтобы онъ былъ очень любящимъ мужемъ, если такъ скоро бросилъ тебя.

— Ему надо было хать, онъ долженъ былъ ухать, чтобы посмотрть тамъ земли,— защищала его Тессъ.

— Онъ могъ похать туда посл зимы.

— Да, но тутъ былъ одинъ случай, одно недоразумніе, мы не должны обвинять его,— говорила Тессъ со слезами къ голос.— О немъ ничего нельзя сказать, кром хорошаго. Онъ не ухалъ, какъ другіе мужья, ничего не сказавъ мн. Я всегда могу узнать, гд онъ находится.

Посл этого он нкоторое время работали молча, погруженныя каждая въ свои мечты. Он вытаскивали солому, клали ее подъ руку и ударомъ рзака отрубали колосья. Было слышно только шуршанье соломы и удары рзака. Вдругъ Тессъ пошатнулась и опустилась на кучу пшеничныхъ колосьевъ у ея ногъ.

— Я знала, что теб не выдержать!— вскричала Маріанна,— Здсь нужно больше силы, чмъ у тебя.

Какъ разъ въ эту минуту вошелъ фермеръ.

— А, такъ-то ты работаешь, когда меня нтъ?— сказалъ онъ ей.

— Но въ убытк, вдь, буду только я,— защищалась она,— а не вы.

— Я хочу, чтобы все это было кончено,— сурово проговорилъ онъ и, пройдя черезъ ригу, вышелъ въ другія двери.

— Не обращай на него вниманія, дорогая моя,— сказала Маріанна.— Я уже работала здсь. Ты иди и ложись, а Иццъ и я кончимъ за тебя твою работу.

— Мн не хочется, чтобы вы работали за меня.

Тмъ не мене, она была такъ измучена, что согласилась лечь въ-другомъ углу риги на кучу соломы, чтобы немного отдохнуть.

Ея слабость была вызвана скоре нравственнымъ волненіемъ сначала отъ этого разговора объ ея муж, а потомъ отъ грубыхъ словъ фермера. Она лежала въ какомъ-то странномъ нервномъ состояніи, лишенная всякой воли, шуршанье соломы и стукъ рзака въ рукахъ двушекъ причиняли ей почти физическую боль.

Вмст съ этими звуками до нея долеталъ шепотъ ихъ голосовъ. Она была уврена, что он продолжаютъ прерванный разговоръ, но он говорили такъ тихо, что она не могла уловить слова. Безпокойное желаніе узнать, что он говорили, подъ конецъ такъ стало мучить ее, что она не могла больше лежать, и, увривъ себя, что она достаточно отдохнула, встала и опять принялась за работу.

Но теперь силы оставили Иццъ Гюэттъ. Наканун она прошла боле чмъ двнадцать миль, легла спать въ полночь, а въ пять часовъ уже была опять на ногахъ. Одна только Маріанна, благодаря бутылк водки и крпкому сложенію, была все такъ же бодра и не чувствовала усталости ни въ спин, ни въ рукахъ. Тессъ уговорила Иццъ уйти, общая ей, если будетъ хорошо себя чувствовать, поработать и за нее, такъ чтобъ у нихъ осталось одинаковое число сноповъ.

Иццъ съ благодарностью приняла ея предложеніе и скрылась въ большую дверь риги, по снжной дорог къ дому. Маріанна, какъ это часто съ ней случалось посл обда, благодаря бутылк, впала въ романическое настроеніе.

— Я никакъ не ожидала этого отъ него, никакъ,— говорила она печальнымъ голосомъ.— А я такъ любила его! Я не сердилась на него за тебя. Но съ Иццъ онъ поступилъ очень дурно.

Тессъ, испуганная ея словами, чуть не отрубила себ рзакомъ палецъ.

— Ты говоришь про моего мужа?— простонала она.

— Да, про него. Иццъ просила не говорить теб этого, но я не могу удержаться. Ты знаешь, что онъ предлагалъ ей? Онъ просилъ ее похать съ нимъ въ Бразилію.

Лицо Тессъ сдлалось бле снга и губы ея дрогнули.

— А Иццъ отказалась похать съ нимъ?— спросила она.

— Не знаю. Но онъ измнилъ свое намреніе.

— О, значитъ, онъ не серьезно говорилъ это. Это была просто шутка съ его стороны.

— Нтъ, онъ серьезно предлагалъ ей, и даже прохалъ съ ней нсколько миль къ станціи.

— Онъ бы не взялъ ее.

Он работали нкоторое время въ молчаніи, какъ вдругъ Тессъ внезапно разрыдалась.

— Ну, вотъ!— сказала Маріанна.— Я жалю теперь, что сказала теб.

— Нтъ, ты хорошо сдлала, что сказала. Я шла по совершенно ложному пути и не замчала, куда онъ можетъ привести меня. Я должна была чаще писать къ нему. Онъ сказалъ мн, что я не должна прізжать къ нему, но не запрещалъ мн писать сколько я хочу. Теперь я буду поступать по-другому. Я была очень виновата, что не воспользовалась всмъ, что онъ разршилъ мн, и пренебрегла его позволеніемъ.

Слабый свтъ, проникавшій въ ригу, становился все слабе и он не могли больше работать.

Когда Тессъ вечеромъ пришла домой и вошла въ свою маленькую, опушенную снгомъ комнату, она сейчасъ же стала писать Клэру. Но скоро сомннія овладли ею и она не могла кончить письма. Она сняла обручальное кольцо съ ленты, на которой носила его около своего сердца, надла его на палецъ и такъ оставила его на ночь, какъ бы для того, чтобы лучше убдить себя, что она дйствительно жена любимаго человка, который сейчасъ же посл разлуки съ нею могъ предложить Иццъ похать съ нимъ въ Бразилію. Зная это, какъ могла она теперь обращаться къ нему съ просьбами и говорить ему, что она любитъ его еще больше прежняго?

XLIV.

Посл неожиданнаго сообщенія Маріанны въ риг мысли Тессъ все чаще и чаще направлялись къ отдаленному викаріату въ Эмминстер, о которомъ она часто думала и раньше. Клэръ сказалъ ей, чтобъ она посылала ему письма черезъ его родителей, если пожелаетъ писать ему, къ нимъ же она должна была обратиться въ случа разныхъ затрудненій. Но сознаніе, что она не иметъ на него нравственнаго права, мшало Тессъ писать ему, а для его родителей, также какъ и для ея собственныхъ, посл замужства она какъ бы перестала существовать. Это отчужденіе отъ обихъ семей происходило отъ ея независимаго характера и отъ нежеланія пользоваться чьею-нибудь добротой и состраданіемъ. Она хотла добиваться всего своими личными качествами и не хотла пользоваться этою чисто-вншнею связью, возникшею между ней и незнакомою ей семьей, только потому, что одинъ изъ членовъ этой семьи въ минуту увлеченія сдлалъ опрометчивый поступокъ, поставивъ въ церковной книг рядовъ съ ея именемъ свое.

Но теперь разсказъ Иццъ ужалилъ ее въ самое сердце и положилъ предлъ ея самоотверженію. Почему ея мужъ не писалъ къ ней? Онъ, вдь, говорилъ, что сообщитъ ей названіе мстности, куда онъ отправился, а, между тмъ, до сихъ поръ не написалъ ни строчки, чтобы хотя сообщить свой адресъ. Можетъ быть, правда, онъ равнодушенъ къ ней? Можетъ быть, онъ болнъ? Можетъ быть, она. должна была сдлать первые шаги? Конечно, она должна имть мужество, пойти въ викаріатъ, чтобъ узнать о немъ и выразить свое горе по поводу его молчанія. Если отецъ Энджеля былъ дйствительно добрый человкъ, какъ онъ говорилъ ей, онъ войдетъ въ ея положеніе, пойметъ, какъ страдаетъ ея измученное сердце. Она можетъ скрыть отъ него свое бдственное положеніе и тяжелую работу, которою она вынуждена заниматься.

Оставить ферму на недл она не могла, воскресенье былъ единственный возможный для этого день. Фленткомбъ-Ашъ лежалъ на середин млового плоскогорья, желзная дорога еще не была проложена черезъ него, и ей надо было идти пшкомъ. Разстояніе въ одинъ конецъ равнялось пятнадцати милямъ и она должна была встать очень рано, чтобъ успть во-время вернуться.

Дв недли спустя посл снжной метели, вслдъ за которой наступили сильные морозы, она ршила, наконецъ, попробовать счастья и пуститься въ путь.

Въ воскресенье, въ три часа утра, она спустилась съ лстницы и вышла на улицу подъ открытое звздное небо. Погода была тихая, ея шаги стучали по земл, какъ по наковальн.

Маріанна и Иццъ были очень заинтересованы этою экскурсіей, зная, что она касается ея мужа. Он жили недалеко отъ коттэджа и пришли снарядить Тессъ для этого путешествія, уговаривая ее надть самое хорошенькое платье, чтобы побдить сердца родителей ея мужа, но она, зная суровыя кальвинистскія правила старой м-съ Клэръ, выразила на этотъ счетъ свои сомннія. Прошелъ уже годъ со времени ея замужства, но, несмотря на ея бдность, у нея все же сохранились кое-какіе остатки отъ ея прежняго богатаго гардероба и она одлась очень мило, хотя безъ всякой претензіи на моду, какъ и подобало простой крестьянской двушк: мягкое шерстяное платье сраго цвта, блый креповый шарфъ, обрамлявшій ея хорошенькое личико, черная бархатная жакетка и шляпа.

— Какъ жаль, что твой мужъ не можетъ видть тебя теперь: ты выглядишь настоящею красавицей!— сказала Иццъ Гюэттъ, любуясь на Тессъ, когда она стояла озаренная мерцаніемъ звздъ.

Иццъ говорила съ великодушнымъ самозабвеніемъ. Въ присутствіи Тессъ она не могла враждебно относиться къ ней,— такъ велико было обаяніе Тессъ даже на существа женскаго пола, ея кротость и необыкновенная нравственная сила побждали даже самыя низменныя женскія чувства — зависть и соперничество.

Поправивъ еще послднія складочки, одернувъ ее съ той и съ другой стороны, он, наконецъ, отпустили ее и она исчезла въ чистомъ воздух предразсвтныхъ сумерокъ. Он слышали, какъ въ окружающей тишин звучали ея шаги по твердой дорог. Даже Иццъ надялась, что путешествіе ея принесетъ ей счастье, и безъ всякаго особеннаго уваженія къ своимъ собственнымъ добродтелямъ она радовалась, что случай помшалъ ей причинить горе своему другу при той встрч съ Клэромъ.

Прошелъ ровно годъ съ тхъ поръ, какъ Клэръ женился на Тессъ, и немного меньше года съ тхъ поръ, какъ они разстались. Для такой странницы, какъ Тессъ, эта ходьба по мловымъ горамъ въ чистомъ воздух зимняго утра не могла быть утомительною, и она бодро подвигалась впередъ. Безъ сомннія, она мечтала дорогой побдить сердце матери своего мужа, разсказать этой лэди всю свою исторію, привлечь ее на свою сторону и вернуть съ ея помощью своего мужа.

Скоро она достигла вершины горы, внизу которой простиралась плодоносная Блакмурская долина, теперь окутанная туманомъ и предразсвтною мглой.

Вмсто тусклаго воздуха плоскогорія, внизу разстилался синеватый легкій туманъ. Вмсто большихъ полей въ сотни акровъ, на которыхъ она теперь работала, передъ ней лежали маленькія поля, меньше чмъ въ шесть акровъ, и въ такомъ многочисленномъ количеств, что съ этой возвышенности они казались петлями на раскинутой сти. Отсюда эти поля казались сровато-коричневыми, а внизу они были всегда зелеными, какъ въ Фрумской долин. Въ этой долин началось ея несчастіе и она не любила ее теперь, какъ прежде. Красота для нея, какъ и для всхъ несчастныхъ людей, лежала не въ вещи самой по себ, но въ томъ, что символизировала собой эта вещь.

Оставивъ долину съ правой стороны, она продолжала идти по направленію къ западу, перешла черезъ Хинтоксъ, перескла горную дорогу отъ Шершонъ-Аббаса до Кастербриджа и прошла мимо Хай-Стой и Ребдонъ-Хила. Все продолжая идти по горной дорог, она дошла до Кроссъ-ин-Ханда, гд большія каменныя скалы стояли молча и одиноко, какъ памятники какого-нибудь чуда или преступленія, а можетъ быть того и другого. Три мили дальше она перескла длинную и пустынную Романскую дорогу и спустилась съ холма по поперечной дорог къ маленькому городу или деревн Эверхидъ, пройдя около половины всего пути. Здсь она остановилась и сытно позавтракала не въ трактир,— она избгала ихъ теперь,— а въ коттэдж около церкви.

Вторая половина ея путешествія шла по боле веселымъ мстамъ. Но по мр того, какъ сокращались мили, отдлявшія ее отъ цли ея экскурсіи, вра ея уменьшалась и предпріятіе казалось ей теперь безумнымъ. Ея намреніе представлялось ей въ такихъ ужасныхъ чертахъ, что она съ трудомъ разбирала окружающія ее мстности и чуть не сбилась съ дороги. Наконецъ, около полудня она остановилась у воротъ въ конц пруда, гд находился Эмминстеръ и викаріатъ.

Четырехъугольный домъ, въ которомъ теперь, по ея мннію, долженъ былъ находиться пасторъ и ея семья, имлъ мрачный видъ. Она жалла, что не могла придти въ будни. Онъ, наврное, будетъ предубжденъ противъ нея за то, что она выбрала воскресенье, не зная, что заставило ее выбрать этотъ день. Но теперь она все же должна была идти туда. Она сняла толстые сапоги, въ которыхъ шла, надла хорошенькіе сапожки изъ тонкаго сафьяна и, положивъ первые около забора, надясь взять ихъ тамъ, когда будетъ возвращаться, спустилась съ холма. Свжій воздухъ разрумянилъ ея щеки, но он быстро блднли по мр того, какъ она приближалась къ аббатству.

Тессъ надялась, что какой-нибудь счастливый случай поможетъ ей, но такого случая не представилось. Кусты на лужайк, около викаріата, непривтливо шумли подъ дуновеніемъ холоднаго втра, какъ она ни старалась возбудить свое воображеніе, она никакъ не могла заставить себя почувствовать, что въ этомъ дом живутъ ея близкіе родные. Она сдлала надъ собой усиліе, открыла калитку палисадника, подошла къ двери и постучала въ молотокъ. Шагъ былъ сдланъ, отступленіе казалось невозможнымъ. Но никто не отвтилъ на ея стукъ. Она снова должна была сдлать надъ собой усиліе и постучала еще разъ. Волненіе отъ тхъ усилій, которыя она должна была длать надъ собой, мучительное ожиданіе и усталость отъ пройденныхъ пятнадцати миль такъ обезсилили ее, что она должна была ухватиться за косякъ двери, чтобы не упасть, и прислонилась къ стн. Втеръ былъ такой холодный, что листья плюща съежились и поблли, ихъ непрестанный шорохъ около ея ушей болзненно отзывался на ея нервахъ. Кусокъ выпачканной кровью бумаги, прилетвшій сюда изъ какой-нибудь мясной лавки, катался взадъ и впередъ по дорог около дверей, слишкомъ легкій, чтобы улетть, и слишкомъ тяжелый, чтобы лежать неподвижно, нсколько пучковъ соломы носились вмст съ нимъ.

Второй ударъ молотка былъ сильне, но, попрежнему, никто не пришелъ. Тогда она отошла отъ двери и, хотя нершительно, посматривала на домъ, точно думала вернуться, но все же почувствовала облегченіе, когда затворила за собой калитку. Ей вдругъ пришло на мысль, что, можетъ быть, ее узнали здсь (какъ, она не могла бы сказать) и отдали приказаніе не принимать.

Она сдлала все, что могла, но, ршившись не отступать теперь, несмотря на испытываемый ею страхъ, чтобы не раскаиваться потомъ, она вернулась опять, хотя дошла уже до угла и прошла почти весь домъ, посматривая на окна.

А! она нашла объясненіе: они, конечно, вс до одного были теперь въ церкви. Она вспомнила, что ея мужъ говорилъ ей, какъ его отецъ требовалъ всегда, чтобы вс въ его дом до слугъ включительно ходили къ обдн, а потомъ, по возвращеніи домой, они ли холодную пищу. Ей надо было только подождать, пока окончится служба. Но она не хотла обратить на себя вниманіе, дожидаясь на порог, и ршила выждать на дорог, пока вс выйдутъ изъ церкви. Но когда она подошла къ церковной оград, народъ сталъ выходить оттуда и она очутилась среди толпы. Эмминстерскіе прихожане смотрли на нее, какъ только могутъ смотрть жители маленькаго городка на женщину не ихъ прихода и, по всему вроятію, никому незнакомую. Она ускорила шаги и поднялась опять по дорог, по которой пришла, чтобы переждать тамъ около изгороди, пока семья викарія позавтракаетъ и будетъ въ состояніи принять ее. Она скоро оставила далеко за собой всю толпу, за исключеніемъ двухъ молодыхъ людей, которые, взявшись подъ руку, быстро шли вслдъ за ней.

Когда они подошли ближе, она могла слышать ихъ голоса и съ женскою чуткостью уловила въ нихъ сходство съ голосомъ ея мужа. Это были два его брата. Забывъ вс свои планы, она думала только объ одномъ, какъ бы они не нагнали ее теперь, когда она совсмъ не была приготовлена къ этой встрч, и хотя сознавала, что они никакъ не могутъ узнать ее, она инстинктивно боялась ихъ. Чмъ скоре двигались они, тмъ скоре шла она. Они хотли, передъ тмъ, какъ идти домой обдать, нсколько согрться быстрою ходьбой, такъ какъ озябли во время длинной службы.

Только одно лицо опередило Тессъ — молодая женщина, повидимому, лэди, довольно интересная, хотя, можетъ быть, немного напыщенная и жеманная.

Тессъ почти нагнала ее, и въ это время шаги двухъ братьевъ раздались такъ близко за нею, что она могла слышать каждое ихъ слово. До сихъ поръ они ничего не говорили, что могло бы заинтересовать ее, но вдругъ одинъ изъ нихъ замтилъ молодую лэди, которая продолжала идти впереди, и сказалъ: ‘Это Мэрси Чантъ. Догонимъ ее’.

Тессъ знала это имя. Эту молодую двушку родители Энджеля прочили ему въ жены, и онъ, по всему вроятію, женился бы на ней, если бы не встртился съ Тессъ. Одинъ изъ братьевъ продолжалъ: ‘Ахъ, бдный, бдный Энджель! Каждый разъ, какъ я вижу эту двушку, я все боле сожалю, что онъ такъ поспшно женился на этой молочниц, или кто тамъ она была. Повидимому, во всей этой исторіи есть что-то странное. Я не знаю, ухала ли она теперь къ нему, или нтъ, но нсколько мсяцевъ тому назадъ, когда я слышалъ о немъ, ея еще не было съ нимъ’.

— Я тоже не знаю. Онъ теперь никогда ничего не говоритъ мн. Его отчужденіе отъ меня началось еще давно вмст съ его странными воззрніями, а этотъ печальный бракъ, повидимому, совсмъ оттолкнулъ его отъ меня.

Тессъ все быстре и быстре поднималась по холму, но она не могла все идти впереди нихъ, не обративъ на себя вниманія. Наконецъ, оба брата догнали ее и прошли мимо нея. Молодая лэди, услыхавъ сзади себя ихъ шаги, обернулась. Начались поклоны и привтствія, потомъ вс трое пошли вмст.

Скоро они достигли вершины холма, что, повидимому, и было цлью ихъ прогулки. Здсь они замедлили шаги и подошли къ воротамъ, около которыхъ Тессъ стояла часъ тому назадъ и смотрла на разстилавшійся передъ ней городъ. Одинъ изъ братьевъ, разговаривая, водилъ зонтикомъ около забора и вдругъ вытащилъ на свтъ какой-то предметъ.

— Смотрите, пара старыхъ сапогъ,— сказалъ онъ,— брошенныхъ здсь, наврное, какимъ-нибудь бродягой.

— Какой-нибудь обманщикъ нарочно оставилъ ихъ здсь, чтобы войти въ городъ босымъ и возбудить наше состраданіе,— сказала миссъ Чантъ.— Это, наврное, такъ, потому что сапоги прекрасные и совсмъ не изношены. Какъ это дурно! Я возьму ихъ съ собой и отдамъ какому-нибудь бдняку.

Губертъ Клэръ прицпилъ ихъ къ рукоятк своего зонтика, и такимъ образомъ Тессъ лишилась своихъ сапогъ.

Она слышала все это, проходя мимо съ лицомъ, закрытымъ шерстяною вуалью, и теперь, оглянувшись назадъ, увидала, что маленькая компанія оставила ворота и спускалась съ холма вмст съ ея сапогами.

Наша героиня все продолжала идти. Слезы, горькія слезы лились по ея лицу. Она знала, что только крайняя чувствительность и нервность заставляютъ ее перетолковывать въ дурную для себя сторону все слышанное ею, но она не могла совладать съ собою, ея робкая душа была подавлена всми этими зловщими предзнаменованіями. Она чувствовала, что эти элегантные люди относятся къ ней какъ къ какому-то презрнному существу. Къ ея несчастью, она встртила братьевъ Энджеля, а не его отца, который, несмотря на свою вншнюю суровость, былъ далеко не такъ гордъ и высокомренъ, какъ они, и обладалъ неисчерпаемымъ источникомъ милосердія. Она вспомнила о своихъ пыльныхъ сапогахъ и пожалла ихъ еще больше за то пренебреженіе, съ которымъ они отнеслись къ этой обуви, и вдругъ ей представилась вся горькая безнадежность ея будущей жизни. Она плакала, плакала и о себ, и о своемъ муж, предразсудки котораго принесли ей столько горя. Она не сознавала, что главное несчастіе ея жизни произошло отъ свойственнаго всмъ женщинамъ недостатка мужества въ послднюю критическую минуту. Ея одинокое положеніе, наврное, вызвало бы состраданіе м-ра и м-съ Клэръ. Какъ истинные христіане, они всегда съ участіемъ относились къ человческимъ страданіямъ и сердца ихъ открылись бы для любви къ этому бдному, покинутому существу.

Она возвращалась назадъ по длинной дорог, по которой она недавно шла полная надежды и сознанія, что въ ея жизни наступаетъ кризисъ. Но никакого кризиса не произошло, и она, попрежнему, должна проводить зиму въ мрачной ферм. Она подняла свой вуаль, какъ бы для того, чтобы показать природ, что Мэрси Чантъ не можетъ спорить съ нею красотой. Но при этой мысли она печально покачала головой.. ‘Не все ли равно, не все ли равно?— говорила она.— Никто не любитъ меня, никто не видитъ меня! Кому какое дло до такого отверженнаго созданія, какъ я?’

Обратный путь казался ей страшно тяжелымъ. На Бенвильской дорог она такъ устала, чта сла отдохнуть на камни, около плетня. До сихъ поръ она не входила еще ни въ одинъ домъ, посл семи-восьми миль ходьбы она спустилась, наконецъ, съ высокаго холма, у подошвы котораго лежала деревня Эверхидъ, гд она съ такимъ аппетитомъ позавтракала утромъ. Коттэджъ около церкви, гд она остановилась, стоялъ первымъ съ этого конца деревни, когда старуха подала ей молоко, Тессъ поглядла въ окно и замтила, что улица была совершенно пустынна.

— Народъ пошелъ къ вечерней служб, должно быть?— сказала она.

— Нтъ, голубушка,— отвчала старуха.— Теперь еще слишкомъ рано для вечерни, не звонили еще. Они вс пошли слушать проповдь въ ригу. Здсь одинъ проповдникъ говоритъ проповди между службами,— говорятъ, прекрасный человкъ и ревностный христіанинъ. Но я все же не хожу слушать его. Съ меня довольно проповдей въ церкви.

Тессъ скоро вышла изъ коттэджа и пошла по деревн. Ея шаги звучали по пустынной улиц, какъ по кладбищу. Когда она прошла половину деревни, до нея стали долетать какіе-то звуки, увидвъ передъ собою ригу, она догадалась, что здсь происходитъ проповдь.

Голосъ проповдника звучалъ такъ отчетливо въ тихомъ ясномъ воздух, что она могла слышать его слова, хотя она стояла за стной риги. Проповдникъ говорилъ проповдь объ оправданіи врою съ пылкимъ энтузіазмомъ, хотя ему недоставало искусства діалектики и въ манер его было много декламаторскаго. Хотя Тессъ не слыхала начала, но она узнала текстъ, на который онъ говорилъ проповдь, благодаря его частому повторенію: ‘О, несмысленные галаты! Кто прельстилъ васъ не покоряться истин,— васъ, у которыхъ предъ глазами предначертанъ Іисусъ Христосъ, какъ бы въ васъ распятый?’

Тессъ все боле и боле заинтересовывалась проповдью, такъ какъ въ доктрин, съ такою горячностью развиваемой проповдникомъ, она узнавала взгляды отца Клэра. Ея вниманіе усилилось еще боле, когда онъ сталъ говорить, какимъ путемъ дошелъ до этихъ взглядовъ. Онъ былъ, говорилъ онъ, величайшимъ изъ гршниковъ, онъ смялся надъ всмъ, онъ погрязъ въ распутств и порокахъ. Но насталъ день пробужденія, съ человческой точки зрнія спасеніе ему принесъ одинъ пасторъ, котораго онъ грубо оскорбилъ. Его слова проникли ему въ душу и жили въ немъ, пока, благодаря небу, не совершили въ немъ душевнаго переворота и не сдлали изъ него то, что они видятъ.

Но Тессъ боле, чмъ доктрина, интересовалъ голосъ проповдника, въ которомъ, какъ это ни казалось невозможнымъ, она узнала голосъ Алека д’Орбервиля. Ея лицо приняло страдальческое выраженіе, она обошла ригу и стала около двустворчатыхъ дверей. Одна половина двери была открыта, такъ что лучи солнца падали на проповдника и на его аудиторію. Вс слушатели были простые крестьяне и между ними она узнала человка, который когда-то при встрч писалъ красною краской изреченія на заборахъ. Но все ея вниманіе привлекла центральная фигура проповдника, который стоялъ на мшк съ зерномъ лицомъ къ двери. Солнце падало прямо на него,— сомннія больше не было: передъ нею былъ ея обольститель Алекъ д’Орбервиль.

ФАЗА ШЕСТАЯ.
Обращеніе.

XLV.

Тессъ, съ тхъ поръ какъ ушла изъ Трантриджа до этой минуты, ни разу не видала д’Орбервиля и ничего не слышала о немъ.

Встрча пришлась въ тяжелую минуту, въ одну изъ тхъ минутъ, когда даже ничтожный случай можетъ вызвать сильное душевное потрясеніе. И такова сила неразсуждающей привычки, что хотя здсь передъ ней стоялъ совершенно измнившійся человкъ, искренно скорбвшій о своихъ прошлыхъ заблужденіяхъ, ею овладлъ страхъ, парализовавшій ее до такой степени, что она не могла двинуться съ мста.

Подумать только, кто онъ былъ, когда она видла его въ послдній разъ, и кого видла она передъ собою теперь! Все то же красивое, но непріятное лицо, только черные усы исчезли и, вмсто нихъ, онъ носилъ теперь красиво расчесанные бакенбарды по старинной мод, одежда его была полудуховная и это такъ измнило его наружность, что прежняго дэнди не осталось и слда, одну минуту Тессъ даже усомнилась, дйствительно ли онъ стоялъ передъ нею.

Какъ то странно и мрачно звучали въ ушахъ Тессъ торжественныя слова Писанія, исходившія изъ устъ этого человка. Этотъ слишкомъ хорошо знакомый голосъ говорилъ ей четыре года тому назадъ совсмъ другія слова, и сердце ея болзненно сжималось отъ этой злой ироніи судьбы. И все же передъ нею былъ въ самомъ дл переродившійся человкъ.

Впрочемъ, перемну, происшедшую въ немъ, еще нельзя было назвать перерожденіемъ. Прежде чувственныя линіи его лица выражали теперь страстную набожность, щеки его горли теперь румянцемъ религіознаго энтузіазма, животность обратилась въ фанатизмъ, паганизмъ въ поклоненіе апостолу Павлу. Его глаза, горвшіе прежде огнемъ страсти и сознаніемъ собственнаго превосходства, теперь горли неукротимою энергіей фанатика. Бурныя вспышки, овладвавшія имъ прежде, когда не исполнялись его желанія, теперь находили себ исходъ въ описаніяхъ неисправимыхъ вроотступниковъ, коснющихъ во мрак своего безврія.

Но это новое выраженіе какъ-то не шло къ очертаніямъ его лица. Странно, его возвышенность казалась неумстной, его стремленіе подняться — фальшью.

Но было ли это въ самомъ дл такъ? Тессъ старалась побдить свое недовріе къ нему. Разв мало было порочныхъ людей, раскаявшихся въ своей грховности и захотвшихъ спасти свою душу, почему же такое стремленіе кажется ей неестественнымъ въ немъ? Великій гршникъ длается часто великимъ святымъ. Не надо было слишкомъ углубляться въ исторію христіанства, чтобы сдлать такое открытіе.

Вс эти чувства смутно волновали ее. Какъ только нервное потрясеніе, вызванное неожиданною встрчей, улеглось нсколько, она поспшила уйти. Конечно, онъ не могъ разглядть ее, такъ какъ она стояла спиной къ солнцу.

Но въ ту минуту, когда она сдлала движеніе, чтобы уйти, онъ узналъ ее. И волненіе, овладвшее ея бывшимъ любовникомъ при вид ея, было еще сильне, чмъ у ней. Огонь и бурная страстность его краснорчія вдругъ потухли. Его губы вздрогнули и задрожали. Онъ не могъ продолжать при вид ея, сдлавъ усиліе надъ собою, онъ ршительно повелъ глаза въ противуположную сторону, но черезъ секунду взглядъ его, съ выраженіемъ отчаянія, опять остановился на ней. Все это продолжалось не боле минуты. Силы вернулись къ Тессъ, она быстро вышла изъ риги и скоро оставила за собой деревню.

Она шла не оборачиваясь. Она чувствовала еще на себ его взглядъ, который преслдовалъ ее и теперь, далеко за предлами риги. Всю дорогу, до этой встрчи, она была полна пассивнымъ горемъ. Теперь горе ея усилилось, но въ немъ произошла перемна. Она надялась, что ея прошедшее умретъ навсегда, но этого не случилось, прошлое не могло умереть, потому что она сама носила въ себ это прошлое.

Погруженная въ свои мысли и чувства, она дошла до дороги на плоскогорье, по которой ей надо было пройти остатокъ пути. Тессъ медленно поднималась по пустынной, однообразной дорог, когда услыхала сзади себя шаги, она быстро обернулась и увидла, что къ ней приближается хорошо знакомая ей фигура, одтая въ чуждую ей одежду методиста,— единственное лицо въ свт, съ которымъ она не хотла бы встрчаться на земл.

Было слишкомъ поздно для того, чтобы избжать этой встрчи, и она старалась только овладть собой и какъ можно спокойне встртить его. Она видла, что онъ очень возбужденъ и не столько отъ ходьбы, сколько отъ волновавшихъ его чувствъ.

— Тессъ!— сказалъ онъ.

Она замедлила шаги, но не обернулась.

— Тессъ!— повторилъ онъ.— Это я, Алекъ д’Орбервиль.

Она повернулась къ нему и онъ подошелъ къ ней.

— Я вижу, что это вы,— холодно сказала она.

— И это все? Впрочемъ, я не заслуживаю большаго!… Я слышалъ, что вы ушли, но никто не зналъ куда. Тессъ, вы удивляетесь, что я пошелъ за вами?

— Да, конечно. Я не знаю, зачмъ вамъ надо было идти за мной.

— Вы можете говорить все это,— серьезно сказалъ онъ, когда они снова пошли впередъ вмст на этотъ разъ.— Но вы ошибаетесь во мн, вы должны ошибаться во мн, потому что вы не можете знать, какъ потрясло меня сейчасъ ваше неожиданное появленіе. Это весьма понятно, если вспомнить, чмъ вы были для меня. Но Богъ помогъ мн, и я почувствовалъ, что изъ всхъ людей въ свт я, прежде всего, долженъ спасти отъ ненависти женщину, которую я когда-то такъ оскорбилъ. Я пришелъ только съ этимъ намреніемъ.

Въ ея словахъ былъ оттнокъ презрнія, когда она сказала ему:

— А спасли ли вы себя? Говорятъ, что надо начинать съ себя.

— Я ничего не сдлалъ!— страстно отвтилъ онъ.— Какъ я уже говорилъ моимъ слушателямъ, все сдлали небеса. Все то презрніе, которымъ вы хотите облить меня, Тессъ, ничто въ сравненіи съ тмъ презрніемъ, которое чувствовалъ къ себ я самъ. Я могу разсказать вамъ, какъ совершилось мое обращеніе,— я надюсь, что вы все же немного интересуетесь мною и не откажетесь выслушать меня. Слыхали ли вы когда-нибудь объ эмминстерскомъ пастор, старомъ м-ръ Клэръ,— наврное, слыхали? Одинъ изъ самыхъ серьезныхъ представителей своей школы, одинъ изъ самыхъ ревностныхъ христіанъ, оставшихся въ церкви, не такой ревностный, какъ т врующіе христіане, къ которымъ принадлежу я, но все же онъ составляетъ исключеніе между духовенствомъ, молодые представители котораго своими софизмами такъ искажаютъ настоящій смыслъ ученія, что скоро отъ него не останется и тни. Я расхожусь съ нимъ только по вопросу о церкви и государств относительно толкованія текста: ‘Изыдите изъ среды ихъ и отдлитесь отъ нихъ’,— сказалъ Господь. Онъ служитъ скромнымъ орудіемъ для спасенія душъ въ этой мстности. Вы слышали о немъ?

— Да, слышала,— сказала она.

— Два или три года тому назадъ онъ пришелъ въ Трантриджъ говорить проповдь въ пользу какого-то миссіонерскаго общества, а я, погибшій человкъ, какимъ я былъ, оскорбилъ его, когда онъ хотлъ пробудить мой разумъ и указать мн путь. Онъ не разсердился на меня, онъ только сказалъ мн, что наступитъ день, когда я получу первыя указанія отъ Св. Духа, что люди, которые смются, часто потомъ раскаиваются. Его слова глубоко запали въ мою душу, хотя тогда я не обратилъ на нихъ вниманія, и мало-по-малу свтъ озарилъ меня. Съ тхъ поръ единственное мое желаніе — наставлять на путь спасенія другихъ. Это я пробовалъ длать и сегодня. Но я не сразу сталъ проповдывать здсь. Первые мсяцы моего служенія я провелъ на свер Англіи, въ незнакомой мн мстности. Тамъ начались мои первые робкіе шаги на этомъ поприщ, мн надо было набраться мужества, прежде чмъ выступить здсь передъ людьми, знавшими меня прежде, передъ бывшими товарищами моей грховной жизни. Если бы вы могли знать, Тессъ, это чувство спокойствія, увренности, вы бы, я знаю…

— Оставьте меня въ поко!— вдругъ вскричала она и, отойдя отъ него въ сторону, облокотилась на плетень около дороги.— Я не могу врить въ эти внезапныя превращенія! Я чувствую негодованіе противъ васъ за то, что вы смете говорить мн все это,— вы, сдлавшій мн столько зла! Вы и вс подобные вамъ берутъ отъ жизни вс наслажденія, которыя только можно взять, наполняя отчаяніемъ и горемъ жизнь такихъ несчастныхъ существъ, какъ я, а потомъ, когда имъ надостъ все это, они стараются обезпечить себ спасеніе на небесахъ, заплатить за вс свои наслажденія обращеніемъ. Подите прочь отъ меня, я не врю вамъ, я ненавижу васъ!

— Тессъ,— продолжалъ онъ,— не говорите такъ! Вра озарила меня какъ внезапный свтъ! Вы не врите мн? Но почему же вы не врите мн?

Она понизила свой голосъ.

— Потому что человкъ лучше, чмъ вы, не вритъ всему этому.

— Вотъ женская логика! Но кто же этотъ лучшій человкъ?

— Я не могу сказать вамъ.

— Хорошо,— сказалъ онъ, стараясь скрыть свою досаду при этомъ отвт.— Господь не позволяетъ мн сказать про себя, что я хорошій человкъ, и вы знаете, что я никогда не скажу ничего подобнаго. Правда, я только что вступилъ на путь добра, но новообращенные видятъ иногда очень далеко.

— Да,— отвчала она,— но я не врю вашему обращенію на путь истинный. Я боюсь, Алекъ, что свтъ, озарившій васъ, не долго останется съ вами.

Она повернулась отъ плетня, на который облокотилась, и посмотрла на него. Его глаза упали на знакомыя ему формы и лицо и не могли оторваться отъ нея. Низменный человкъ былъ спокоенъ въ немъ теперь, но онъ не только не былъ искорененъ, но даже подчиненъ.

— Не смотрите на меня такъ,— отрывисто сказалъ онъ.

Тессъ, смотрвшая на него совершенно безсознательно, покраснла и пробормотала: ‘Извините меня!’ Ею опять овладло чувство, которое она испытывала и раньше,— чувство какъ бы своей виновности въ томъ, что природа одарила ее такою привлекательною наружностью.

— Нтъ, нтъ! Не просите у меня извиненія. Но если вы носите вуаль, чтобы скрывать ваши чудные глаза, то почему вы не спустите ее теперь?

Она поспшно спустила вуаль, проговоривъ:

— Я надла ее отъ втра.

— Съ моей стороны, можетъ быть, слишкомъ грубо длать вамъ подобнаго рода предложеніе, но для меня лучше не смотрть на васъ слишкомъ часто. Это можетъ быть опасно. Женскія лица имли слишкомъ большую власть надо мною, я не могу ихъ не бояться. Евангелистъ не долженъ обращать на нихъ вниманіе, но они напоминаютъ мн о старыхъ временахъ, которыя я хотлъ бы забыть.

Посл этого бесда ихъ ограничилась только краткими замчаніями, которыми они обмнивались время отъ времени. Они продолжали подниматься впередъ и Тессъ внутренно удивлялась, что онъ идетъ съ ней такъ далеко, но не имла духу отослать его назадъ какимъ-нибудь ршительнымъ словомъ. По дорог имъ часто попадались на заборахъ и на воротахъ изреченія св. Писанія, написанныя красными буквами, и Тессъ спросила его, не знаетъ ли онъ, кто трудится надъ этою работой. Онъ сказалъ ей, что этотъ человкъ принадлежитъ къ ихъ общин и они поручаютъ ему писать изреченія, потому что надо пользоваться всми средствами, чтобы дйствовать на сердца погибающаго поколнія.

Наконецъ, они дошли до дороги, называемой ‘Крестъ въ рук’ (Cross-in-Hand). Изъ всхъ дорогъ блднаго и безлюднаго плоскогорія эта дорога была самая пустынная. Она была такъ чужда всхъ тхъ прелестей, которыхъ ищутъ въ пейзаж художники и любители видовъ, что приближалась къ новому виду красоты,— къ отрицательной красот трагической мрачности. Мсто получило свое названіе отъ каменнаго столба, стоявшаго здсь, страннаго монолита, неизвстнаго въ здшнихъ каменоломняхъ, на которомъ была отпечатана человческая рука. О происхожденіи и назначеніи этого камня ходили разные разсказы. Одни говорили, что этотъ камень — остатокъ прежней святыни, стоявшей на этомъ мст, другіе — что камень всегда былъ такимъ же и его поставили здсь для обозначенія границы, или, можетъ быть, здсь собирались для митинговъ. Но, каково бы ни было происхожденіе камня, онъ придавалъ еще больше мрачности и торжественности окружающей его мстности, было въ немъ что-то такое, что дйствовало на самыхъ флегматичныхъ путниковъ.

— Здсь я долженъ оставить васъ,— сказалъ онъ, когда они подошли къ дорог.— Мн надо говорить проповдь въ аббатств Сернель въ шесть часовъ вечера и моя дорога идетъ направо. Вы слишкомъ взволновали меня, Тесси,— я не могу и не хочу сказать почему. Я долженъ уйти и овладть собою… Отчего вы такъ хорошо стали говорить? Кто научилъ васъ такому хорошему англійскому языку?

— Я многому научилась во время моихъ несчастій,— уклончиво отвчала она.

— Какія же несчастія были у васъ?

Она разсказала ему про первое,— единственное, имвшее отношеніе къ нему.

— Боже мой!— сказалъ д’Орбервиль.— И до сихъ поръ я ничего не зналъ объ этомъ! Почему вы не написали ко мн?

Она ничего не отвчала, и онъ прервалъ молчаніе, сказавъ:

— Хорошо, мы снова увидимся.

— Нтъ,— отвчала она.— Никогда больше не приходите ко мн.

— Я подумаю. Но, прежде чмъ мы разстанемся, подойдите сюда.— Онъ подошелъ къ столбу.— Здсь когда-то стоялъ святой крестъ. Я не врю въ святыни, но я иногда боюсь васъ гораздо больше, чмъ вы можете бояться меня, и чтобы избавить меня отъ этого страха, положите вашу руку на камень и поклянитесь, что вы никогда не будете искушать меня ни вашею красотой, ни какимъ-нибудь другимъ способомъ.

— Боже мой! Какъ вы можете просить объ этомъ? Я никогда ничего подобнаго не имла въ мысляхъ!

— Да, но все же клянитесь, клянитесь!— отчаянно просилъ онъ.

Испуганная Тессъ уступила его просьбамъ, положила руку на камень и поклялась.

— Мн очень жаль, что вы не врите,— продолжалъ онъ,— мн жаль, что какой-то неврующій овладлъ вашею душой и развратилъ вашъ умъ. Но ни слова больше объ этомъ. Въ конц-концовъ, я могу помолиться за васъ дома, я помолюсь за васъ, и кто знаетъ, что еще можетъ случиться? Я ухожу. Прощайте!

Онъ повернулся, подошелъ къ забору, перелзъ черезъ него и, не оборачиваясь, сталъ спускаться по направленію къ аббатству. Въ его походк видно было волненіе. Скоро, какъ бы побуждаемый неотступною мыслью, онъ вынулъ изъ кармана маленькую библію, между листками которой лежало письмо, смятое и запачканное отъ слишкомъ частаго чтенія. Д’Орбервиль развернулъ письмо. Оно было помчено нсколькими мсяцами раньше и въ конц стояла подпись Парсона Клэра.

Письмо начиналось выраженіемъ глубокой радости пастора по поводу обращенія д’Орбервиля и благодарности за его письмо къ нему. М-ръ Клэръ уврялъ, что давно простилъ ему прежнее поведеніе и очень интересуется планами молодого человка на будущее. Онъ, м-ръ Клэръ, былъ бы очень радъ видть д’Орбервиля въ числ служителей церкви, къ которымъ онъ самъ принадлежитъ, и помогъ бы ему поступить въ духовный коллэджъ для этой цли. Но если ему не хочется этого въ виду того, что это отниметъ много времени, то онъ не будетъ настаивать. Каждый человкъ долженъ работать, какъ онъ находитъ лучшимъ и какъ ему указываетъ Св. Духъ.

Д’Орбервиль читалъ и перечитывалъ письмо и, казалось, это чтеніе укрпляло его. Потомъ онъ прочелъ нсколько страницъ изъ библіи, его лицо приняло, наконецъ, спокойное выраженіе и образъ Тессъ, повидимому, больше не смущалъ его душу.

Тессъ, между тмъ, шла домой кратчайшимъ путемъ по крутому спуску холма. Пройдя милю, она встртила одинокаго пастуха.

— Что означаетъ этотъ камень, мимо котораго я прошла?— спросила она его.— Тамъ былъ когда-то святой крестъ?

— Крестъ? Нтъ, тамъ не было креста! Это дурное мсто, миссъ. Камень положили тамъ давно тому назадъ родственники одного злодя, который былъ замученъ на томъ мст, сначала его руки пригвоздили къ камню, а потомъ повсили. Подъ камнемъ лежатъ его кости. Говорятъ, что онъ продалъ свою душу чорту и время отъ времени выходитъ изъ могилы.

Тессъ почувствовала, какъ дрожь пробжала по ней при этомъ неожиданномъ разсказ. Она оставила за собой пастуха и пошла дальше. Было уже поздно, когда она пришла къ Флинткомбъ-Ашу. При вход въ деревню она нагнала молодую двушку и ея возлюбленнаго, незамченная ими. Между ними, повидимому, не было тайны. Чистый голосокъ молодой двушки въ отвтъ на горячія увренія молодого человка нжными ласкающими нотами разносился въ свжемъ воздух надъ мрачнымъ горизонтомъ, окутаннымъ мглою. На одну минуту эти голоса согрли бдное сердце Тессъ, но она сейчасъ же подумала, что это свиданіе такъ или иначе служитъ началомъ того же влеченія, которое принесло ей такъ много несчастія. Когда она подошла совсмъ близко, молодая двушка спокойно обернулась и узнала ее, молодой человкъ въ смущеніи отошелъ. Двушка была Иццъ Гюэттъ и ея интересъ къ путешествію подруги сейчасъ же взялъ верхъ надъ ея собственными длами. Но Тессъ довольно неясно разсказала ей о результатахъ своей экскурсіи, и Иццъ съ свойственнымъ ей тактомъ перевела разговоръ на свое собственное маленькое дло.

— Это Эмби Сидангъ, парень, который, помнишь, приходилъ иногда помогать въ Тальботэйсъ,— спокойно объяснила она.— Онъ искалъ меня, узналъ, что я здсь, и пришелъ за мной. Онъ говоритъ, что уже два года влюбленъ въ меня. Но я не могла сказать ему ничего хорошаго.

XLVI.

Нсколько дней прошло посл напраснаго путешествія. Тессъ снова была въ пол. Суровый зимній втеръ дулъ попрежнему, но она была защищена отъ него плетнемъ. Съ защищенной отъ втра стороны стояла рзальная машина, недавно окрашенная въ яркій голубой цвтъ, она была единственнымъ яркимъ предметомъ въ ровномъ безцвтномъ пространств. Противъ нея находилась большая яма, гд съ ранней зимы сохранялась свекловица. Тессъ брала свекловицу, очищала ее своимъ ножемъ отъ земли и отъ волоконъ, потомъ бросала ее въ рзалку. Рабочій вертлъ ручку машины и ея рзкій звукъ смшивался со звукомъ ножа Тессъ.

Широкое ровное пространство земли, откуда выкопали свекловицу, теперь было все изрыто темными бороздами. Съ одного конца поля на другой медленно и ровно двигалась пара лошадей, впряженныхъ въ плугъ, которымъ управлялъ рабочій, онъ пахалъ землю для весенняго сва.

Часы шли за часами и ничто не нарушало монотонную работу. Вдругъ далеко за плугомъ показалось черное пятно. Оно появилось изъ-за угла огорода и двигалось по направленію къ машин. Наконецъ, можно было разглядть, что это человкъ, одтый въ черное, который шелъ, повидимому, изъ Флинткомбъ-Аша. Рабочій, вертвшій ручку машины, не спускалъ глазъ съ путника, но Тессъ, глаза которой были заняты работой, не замтила его, покуда ея товарищъ не обратилъ на него ея вниманія.

Это не былъ ея грубый хозяинъ-фермеръ Гроби, это былъ человкъ въ полудуховной одежд, который представлялъ теперь прежняго порочнаго Алека д’Орбервиля. Присутствіе рабочаго, повидимому, смутило его. Лицо Тессъ было все также грустно и блдно, она опустила голову и глубже надвинула на лобъ свой капоръ.

Д’Орбервиль подошелъ и тихо сказалъ ей:

— Мн надо поговорить съ вами, Тессъ.

— Вы не могли исполнить послдней моей просьбы, не приходить ко мн!— сказала она.

— Я пришелъ по важному длу.

— Такъ скажите, въ чемъ оно состоитъ?

— Это гораздо серьезне, чмъ вы предполагаете.

Онъ оглянулся, не слышитъ ли его кто-нибудь. Они были въ нкоторомъ разстояніи отъ рабочаго, вертвшаго ручку, а стукъ машины настолько заглушалъ голосъ Алека, что никто, кром Тессъ, не могъ слышать его. Д’Орбервиль сталъ противъ Тессъ спиною къ рабочему, такъ, чтобъ онъ не могъ видть ее.

— Вотъ въ чемъ дло,— продолжалъ онъ съ порывомъ душевнаго раскаянія.— Думая о спасеніи вашей и моей души, когда мы разставались, я совершенно забылъ спросить васъ объ условіяхъ вашего земного существованія. Вы были хорошо одты и я не подумалъ объ этомъ. Теперь я вижу, что вамъ очень плохо живется, гораздо хуже, чмъ прежде, хуже, чмъ вы этого заслуживаете. Можетъ быть, и здсь во многомъ моя вина.

Онъ пытливо смотрлъ на нее. Она молча продолжала чистить свекловицу. Голова ея была, попрежнему, опущена, лица не было видно изъ-за капора. За работой она легче могла совладать съ своимъ волненіемъ.

— Тессъ,— прибавилъ онъ со вздохомъ, похожимъ на стонъ,— самое мое большое преступленіе было противъ васъ. Я не зналъ о томъ, что случилось, пока вы не сказали мн. Я былъ подлецомъ, потому что изъ-за меня погибла жизнь невиннаго существа. Весь позоръ, вся тяжесть грха лежитъ на мн. Вы были такое чистое, невинное созданіе. Я думаю совершенно серьезно, что родители не должны воспитывать своихъ дочерей въ такомъ полномъ невдніи тхъ опасностей, которымъ он могутъ подвергаться со стороны порочныхъ людей.

Тессъ продолжала молчать, съ автоматическою правильностью она бросала въ машину очищенную свекловицу и брала другую.

— Но я пришелъ сюда не для того, чтобы говорить все это,— опять началъ д’Орбервиль.— Дло вотъ въ чемъ. Съ тхъ поръ, какъ вы оставили Трантриджъ, моя мать умерла и имніе принадлежитъ мн. Но я хочу продать его и посвятить себя миссіонерской дятельности въ Африк. Теперь я спрошу васъ, хотите вы дать мн возможность исполнить мой долгъ, искупить мой грхъ передъ вами единственнымъ возможнымъ для меня способомъ, хотите быть моею женой и ухать со мной? За это время я вотъ что усплъ выхлопотать.

Онъ вынулъ изъ кармана свертокъ пергамента.

— Что это?— спросила оа.

— Разршеніе на женитьбу.

— О нтъ, сэръ, нтъ!— быстро сказала она, отодвигаясь отъ него.

— Вы не хотите? Почему же?

Разочарованіе, выразившееся на его лиц при этомъ вопрос, не было похоже на разочарованіе отъ невозможности исполнить свой долгъ. Его прежняя страсть опять ожила въ его сердц, обязанность и желаніе шли рука объ руку.

Сказавъ рабочему, что этотъ джентльменъ пришелъ къ ней и что она хочетъ немного прогуляться съ нимъ, Тессъ пошла съ д’Орбервилемъ по изрытому полю. Когда они дошли до только что вспаханной земли, онъ протянулъ руку, чтобы помочь ей, но она сдлала видъ, что не замтила его движенія.

— Вы не хотите выдти за меня замужъ, Тессъ, и дать мн возможность снова уважать себя?— говорилъ онъ, когда они прошли черезъ борозды.

— Я не могу.

— Но почему?

— Вы знаете, что я не люблю васъ.

— Но вы можете полюбить меня современемъ, тогда, когда вы простите меня.

— Никогда.

— Почему такъ ршительно?

— Я люблю другого.

Эти слова удивили его.

— Вы любите?— вскричалъ онъ.— Другого? Но разв вы не думаете, что вы не имете нравственнаго права принадлежать другому?

— Нтъ, нтъ, нтъ, не говорите этого!

— Можетъ быть, ваша любовь къ этому другому человку только временное увлеченіе и вы можете побдить это чувство?

— Нтъ, нтъ.

— Почему нтъ?

— Я не могу сказать вамъ.

— Вы должны, непремнно!

— Если такъ… Я замужемъ за нимъ.

— А!— воскликнулъ онъ и остановился, внезапно поблднвъ и смотря на нее.

— Я не хотла говорить, я не должна была говорить!— продолжала она.— Это тайна, я не могу всего разсказать. Я прошу васъ, очень прошу, не разспрашивайте меня. Помните, что мы телерь чужіе другъ другу.

— Мы чужіе? Чужіе!

На одну минуту въ его глазахъ блеснула прежняя иронія, но онъ овладлъ собой.

— Не онъ ли вашъ мужъ?— спросилъ онъ машинально, указывая на рабочаго, вертвшаго машину.

— Онъ?— гордо сказала она.— Конечно, нтъ!

— Такъ кто же?

— Не спрашивайте, я не могу сказать вамъ,— просила она и, повернувъ къ нему лицо, съ мольбою подняла на него свои глубокіе, оттненные черными рсницами глаза.

Д’Орбервиль былъ растроганъ.

— Я спрашиваю для вашей пользы,— снова началъ онъ.— Проклятіе!— Богъ да проститъ мн это выраженіе,— я шелъ сюда, клянусь, съ однимъ только желаніемъ сдлать для васъ только одно хорошее. Тессъ, не смотрите на меня такъ, я не могу выносить вашего взгляда. Никогда не было такихъ глазъ ни до христіанства, ни посл него. Я не могу терять голову ради нихъ, я не могу. При вид васъ во.мн снова пробудилась любовь къ вамъ, которая, я думалъ, давно уже исчезла. Я думалъ, что наша женитьба освтитъ насъ обоихъ. Я говорилъ себ: ‘Неврующій мужъ освящается женою врующею, а неврующая жена освящается мужемъ врующимъ’. Но мой планъ разрушенъ… Какое тяжелое разочарованіе!

Онъ опустилъ глаза въ землю и задумался.

— Замужемъ, замужемъ!… Хорошо,— прибавилъ онъ почти спокойно и, медленно свернувъ разршеніе, спряталъ его опять въ карманъ,— хорошо, если такъ, то я, все-таки, хочу сдлать что-нибудь для васъ и для вашего мужа, кто бы онъ ни былъ. Мн хотлось бы предложить вамъ много вопросовъ, но я не могу, потому что вы не желаете это. Если бы я зналъ вашего мужа, я могъ бы многое сдлать для него и для васъ. Онъ живетъ на этой же ферм?

— Нтъ,— прошептала она,— онъ далеко отсюда.

— Далеко отсюда, отъ васъ? Что же это за мужъ?

— О, не говорите ничего противъ него! Это черезъ васъ. Онъ узналъ…

— А, вотъ что!… Это очень дурно, Тессъ!

— Да.

— Но ухать отъ васъ, заставлять васъ такъ работать!

— Онъ не заставляетъ меня работать!— воскликнула она, сей часъ же съ горячностью вступаясь за него.— Онъ не знаетъ этого. Я работаю по собственной вол.

— Но онъ пишетъ вамъ?

— Я… я не могу сказать вамъ. Есть вещи, о которыхъ не говорятъ.

— Это значитъ, что онъ не пишетъ вамъ. Моя бдная Тессъ, бдная, покинутая жена!

И въ порыв нжности онъ взялъ ея руку. Но рука была въ кожаной перчатк и онъ схватилъ только кожаные пальцы.

— Вы не смете, не смете!— закричала она въ испуг и, дернувъ руку, она вынула ее изъ перчатки, какъ изъ кармана.— О, пожалуйста, уходите, ради меня, ради моего мужа, ради вашей религіи!

— Хорошо, хорошо, я уйду, — сказалъ онъ и, отдавъ ей перчатку, онъ повернулся, чтобы уйти, но остановился опять и сказалъ ей:— Тессъ, видитъ Богъ, я не думалъ ничего дурного, когда взялъ васъ за руку.

Топотъ лошадиныхъ копытъ, которыхъ они не слышали въ пылу разговора, замолкъ около нихъ и они услыхали голосъ:

— Что за чортъ! Какъ смешь ты бросать работу въ это время дня?

Фермеръ Гроби увидлъ издали дв фигуры въ своемъ пол и подъхалъ узнать, что они тамъ длаютъ.

— Не смйте такъ обращаться съ ней!— сказалъ д’Орбервиль и его лицо потемнло отъ гнва, какъ врядъ ли могло потемнть лицо истиннаго христіанина.

— Въ самомъ дл, мистеръ? А что надо отъ нея пастору-методисту, смю я спросить?

— Что это за человкъ?— спросилъ д’Орбервиль, обернувшись къ Тессъ.

Она близко подошла къ нему.

— Уходите, прошу васъ!— молила она.

— Какъ? И оставить васъ съ этимъ тираномъ? Я по его лицу вижу, что это за грубое животное.

— Онъ не тронетъ меня. Онъ не влюбленъ въ меня. Я могу уйти на Благовщенье.

— Хорошо, я долженъ повиноваться вамъ. Ну… хорошо, до свиданія.

Когда ея защитникъ, котораго она боялась боле, чмъ оскорбителя, неохотно удалился, фермеръ продолжалъ свою брань, но Тессъ выслушивала ее съ величайшимъ хладнокровіемъ. Имть хозяиномъ этого грубаго человка, который ударилъ бы ее, если бы могъ, было для нея своего рода утшеніемъ посл ея перваго тяжелаго опыта. Она молча шла къ верхнему концу поля, гд происходила работа, всецло погруженная въ свои мысли о только что окончившемся свиданіи, почти не замчая, что морда фермерской лошади постоянно толкала ее въ плечи.

— Если ты взялась работать на меня до Благовщенья, то я хочу, чтобы ты исполняла свой уговоръ,— ворчалъ онъ.— Негодная дрянь,— сегодня одинъ, завтра другой! Но я положу этому конецъ!

Зная, что ни съ одною женщиной онъ не посмлъ бы такъ грубо обращаться, какъ съ ней, и что онъ мститъ ей за полученный ударъ, она стала рисовать себ картину своего будущаго, если бы она могла сдлаться богатою женой Алека. Тогда бы она навсегда освободилась отъ подчиненнаго положенія какъ по отношенію къ своему грубому хозяину, такъ и ко всмъ другимъ, которые теперь относятся къ ней съ пренебреженіемъ.

— Нтъ, нтъ…— говорила она, задыхась,— я не могла бы теперь выдти за него замужъ! Онъ мн такъ не нравится!

Въ эту же ночь она принялась опять за письмо къ Клэру, скрывая отъ него свое тяжелое положеніе и увряя его въ своей неизмнной любви. Всякій, кто съумлъ бы прочесть между строкъ, увидлъ бы, что за ея великою любовью скрывается ужасъ, почти отчаяніе передъ какимъ-то тайнымъ обстоятельствомъ, которое она не хотла открыть. Но письмо опять не было окончено, онъ просилъ Иццъ хать съ нимъ, можетъ, онъ боле не любитъ ее. Она спрятала письмо въ ящикъ.

Посл этого дня работа на ферм сдлалась для нея еще тяжеле. Наконецъ, наступила сртенская ярмарка, очень важный день для земледльцевъ. На этой ярмарк нанимались обыкновенно на будущій рабочій годъ, начиная отъ Благовщенья, и недовольные своими мстами спшили въ этотъ день въ городъ, гд происходила ярмарка. Почти все рабочее населеніе Флинткомбъ-Аша намревалось бжать, и рано утромъ начался своего рода библейскій исходъ по направленію къ городу въ девяти или двнадцати миляхъ отъ фермы. Хотя Тессъ тоже хотла оставить ферму, но она все же не пошла на ярмарку, какая то смутная надежда говорила ей, что что-нибудь должно случиться и помшаетъ ей исполнить новое обязательство.

Былъ тихій февральскій день, необыкновенно теплый для этого времени года, можно было подумать, что зима уже прошла. Тессъ только что кончила обдать, когда лицо д’Орбервиля заслонило окно коттэджа, полною обладательницей котораго она была на сегодняшній день.

Тессъ вскочила, но ея гость уже стучалъ въ дверь и она не могла убжать. Въ лиц и походк д’Орбервиля со времени ихъ послдняго свиданія совершилась какая-то неуловимая перемна. Она подумала, что можетъ не открывать двери, но такъ какъ это не имло смысла, она встала, отодвинула задвижку и быстро отошла. Онъ вошелъ, посмотрлъ на нее и опустился на стулъ, прежде чмъ начать говорить.

— Тессъ, я не могъ больше!— началъ онъ съ отчаяніемъ въ голос, вытирая свое разгоряченное лицо съ выраженіемъ крайняго возбужденія.— Я долженъ былъ придти узнать, какъ вы живете. Увряю васъ, я не думалъ о васъ до того воскресенья, когда я увидалъ васъ, теперь я не могу отдлаться отъ вашего образа, несмотря на вс мои усилія. Странно, не правда ли, что хорошая женщина можетъ принести такъ много вреда дурному человку, а между тмъ это такъ. Если бы вы могли помолиться за меня,Тессъ!

Его страданіе возбуждало жалость, но къ нему Тессъ не чувствовала состраданія.

— Какъ я могу молиться за васъ,— сказала она,— когда я не врю, чтобы великая сила, управляющая мірами, могла бы что-нибудь измнить ради меня?

— Вы въ самомъ дл такъ думаете?

— Да. И я навсегда излечилась отъ того, чтобы думать подругому.

— Вы излечились? Кто же излечилъ васъ?

— Мой мужъ, какъ я вамъ уже говорила.

— Ахъ, вашъ мужъ, вашъ мужъ!… Какъ странно это звучитъ! Я вспоминаю, вы говорили что-то въ этомъ род въ тотъ день. Но въ чемъ же состоитъ ваша вра, Тессъ?— спросилъ онъ.— У васъ, кажется, совсмъ нтъ религіи, или, можетъ быть, я ошибаюсь?

— Нтъ, у меня есть религія. Только я не врю ни во что сверхъестественное.

Д’Орбервиль недоврчиво посмотрлъ на нее.

— Такъ вы думаете, значитъ, что я избралъ неврный путь?

— Въ значительной степени.

— Неврный… а я такъ былъ увренъ въ немъ!— печально проговорилъ онъ.

— Я врю въ смыслъ нагорной проповди, въ это же вритъ и мой дорогой мужъ… Но я не врю…

Она объяснила ему, что она отрицаетъ.

— Дло въ томъ,— сказалъ д’Орбервиль,— что вы врите во все, во что вритъ вашъ мужъ, и отрицаете все, что отрицаетъ онъ, безъ всякой проврки съ вашей стороны. Таковы вс вы, женщины. Онъ поработилъ вашъ умъ.

— Это потому, что онъ все знаетъ,— сказала она съ такою безпредльною врой въ Энджеля Клэра, которую онъ врядъ ли заслуживалъ.

— Да, но ни отъ кого другого вы не приняли бы такъ всецло вс эти отрицанія. Хорошъ долженъ быть вашъ мужъ, если онъ внушилъ вамъ такой скептицизмъ!

— Онъ не принуждалъ меня думать, какъ онъ. Онъ никогда не спорилъ со мной по этому поводу. Но я разсуждала такъ: если онъ пришелъ къ такому убжденію посл тщательнаго изслдованія доктрины, то его вра должна быть, конечно, лучше моей, потому что я никогда не вдумывалась въ нее.

— Но что же онъ говорилъ вамъ? Вдь, онъ долженъ былъ что-нибудь говорить?

Она задумалась. И съ свойственною ей воспріимчивостью ко всему, что говорилъ Энджель Клэръ, она передала почти слово въ слово все, что ей приходилось слышать отъ него, когда онъ при ней, какъ это часто съ нимъ случалось, вслухъ развивалъ свои мысли. Многое, конечно, осталось для нея непонятнымъ, но она запомнила все съ удивительною точностью, передавая даже его голосъ и манеру говорить.

— Повторите еще разъ,— попросилъ д’Орбервиль, выслушавъ ее съ большимъ вниманіемъ.

Она повторила свои аргументы и д’Орбервиль задумчиво повторялъ за нею слова.

— Еще что онъ говорилъ вамъ?— спросилъ онъ потомъ.

— Иногда онъ говорилъ что-то въ этомъ род,— и она повторила ему разсужденія, заимствованныя, по всему вроятію, изъ разнаго рода работъ, начиная отъ Dictionnaire Philosophique и кончая Опытомъ Гёксли.

— А-а! Но какъ вы запомнили все это?

— Я хотла врить такъ, какъ вритъ онъ, хотя онъ и не особенно желалъ этого. Я упрашивала его разсказать мн хоть немного изъ того, что онъ думаетъ. Я не могу сказать, чтобъ я все понимала, но я знаю, что это правда.

— Гм… Вы, пожалуй, научите меня тому, чего вы сами не понимаете.

Онъ задумался.

— Я отдала ему въ руки и свою душу,— добавила она,— пусть насъ постигнетъ одинаковая судьба. Я ни въ чемъ не хочу отличаться отъ него. Что хорошо для него, достаточно хорошо и. для меня.

— Зналъ онъ, что вы такой же скептикъ, какъ и онъ?

— Нтъ, я никогда не говорила ему, что я скептикъ.

— Вы все же лучше меня, Тессъ, несмотря ни на что. Вы не врите въ то, во что врю я, и совсть ваша чиста и спокойна. Я врю, я долженъ проповдывать то, во что я врю, и, подобно дьяволамъ, я врю и трепещу, потому что я не могу больше проповдывать,— страсть къ вамъ овладла мною.

— Какъ?

— Я шелъ всю дорогу, думая о томъ, какъ бы мн увидать васъ сегодня, — говорилъ онъ съ измученнымъ видомъ.— Но я вышелъ изъ дома съ тмъ, чтобы идти на ярмарку въ Кастербриджъ, гд я долженъ былъ говорить проповдь сегодня въ половин третьяго и гд ждетъ меня теперь братія. Вотъ объявленіе.

Онъ вынулъ изъ бокового кармана объявленіе, въ которомъ были напечатаны день, часъ и мсто митинга, на которомъ онъ, д’Орбервиль, долженъ былъ проповдывать слово Божіе.

— Но какъ же вы поспете туда?— спросила Тессъ, взглянувъ на часы.

— Я не могу поспть туда. Я пришелъ сюда.

— Но вы въ самомъ дл назначили проповдь и…

— Я назначилъ проповдь, но не буду говорить ее, потому что мной овладло страстное желаніе видть женщину, которую я когда-то презиралъ. Нтъ, клянусь небомъ, я никогда не презиралъ васъ, если бы я презиралъ васъ, я не могъ бы любить васъ теперь! Я не могъ презирать васъ, благодаря вашей душевной чистот, несмотря ни на что. Вы такъ быстро и ршительно ушли отъ меня, когда увидали настоящее положеніе вещей, вы не захотли оставаться для моего удовольствія. Вы были единственною жертвой, къ которой я не чувствовалъ презрнія. Но вы теперь можете презирать меня! Я думалъ, что служу Господу, а я все еще во власти дьявола… Ха, ха!

— О, Алекъ д’Орбервиль! Что это все значитъ? Что же я сдлала?

— Что вы сдлали?— спросилъ онъ съ злою насмшкой надъ самимъ собою.— Ничего съ намреніемъ. Но вы послужили орудіемъ,— невиннымъ орудіемъ,— къ моему отступничеству, какъ они это называютъ. Я спрашиваю себя, не принадлежу ли я къ тмъ ‘рабамъ тлнія’, которые, избгнувъ сквернъ міра, опять запутываются въ нихъ и побждаются ими, и конецъ которыхъ хуже начала?— Онъ положилъ руку на ея плечо.— Тессъ, Тессъ, я стоялъ на пути къ спасенію, пока я снова не увидалъ васъ!— говорилъ онъ, лихорадочно тряся ее какъ ребенка.— Зачмъ вамъ надо было искушать меня? Я былъ такъ твердъ, какъ только можетъ быть твердъ человкъ, пока я снова не увидалъ этихъ глазъ, этого рта… Со времени Евы не было такого очаровательнаго ротика!— Его голосъ сталъ тише и молніи зажглись въ его черныхъ глазахъ.— Вы искусительница, Тессъ, вы — милая вавилонская чародйка,— я не могъ устоять противъ васъ, когда снова увидалъ васъ!

— Не моя вина, что вы снова увидали меня,— сказала Тессъ, отодвигаясь отъ него.

— Я знаю это и повторяю,что ни въ чемъ не могу упрекать васъ. Но фактъ остается фактомъ. Когда я увидалъ, какому грубому обращенію вы подвергаетесь на ферм, я чуть не сошелъ съ ума отъ мысли, что я не имю законнаго права стать вашимъ защитникомъ, что я не могу имть этого права, а тотъ, кто иметъ его, пренебрегаетъ имъ!

— Не говорите ничего противъ него, его нтъ здсь!— вскричала она.— Относитесь къ нему съ уваженіемъ, онъ ничего не сдлалъ вамъ дурного! Онъ оставилъ свою жену во избжаніе скандала, который могъ бы наложить пятно на его честное имя!

— Хорошо, хорошо,— говорилъ д’Орбервиль, точно человкъ, пробудившійся отъ тяжелаго сна.— Я нарушилъ свое общаніе сказать проповдь этимъ бднымъ несчастнымъ гршникамъ на ярмарк,— въ первый разъ со мной случилась такая ужасная вещь! Мсяцъ тому назадъ я ужаснулся бы, если бы только могъ предположить возможность такого проступка. Я уйду, я скроюсь куда-нибудь. Ахъ! еслибъ я могъ… молиться!— Потомъ онъ прибавилъ вдругъ:— Одинъ поцлуй, Тессъ, одинъ только!… Во имя нашей прежней дружбы…

— Я беззащитна, Алекъ! Въ моихъ рукахъ честь моего мужа, подумайте и постыдитесь!

— Ахъ, да, да! Боже мой!

Онъ до боли прикусилъ свои губы, какъ бы желая побдить свою слабость. Въ его глазахъ потускнло, въ нихъ не было ни любви, ни религіозной надежды. Остатки его прежнихъ страстей, неподвижно застывшія на его лиц со времени его обращенія, теперь снова пробудились и стремились къ возрожденію. Онъ нершительно вышелъ вонъ, какъ бы не сознавая того, что онъ длаетъ.

Хотя д’Орбервиль и говорилъ, что, нарушивъ свое общаніе сказать сегодня проповдь, онъ совершилъ отступничество врующаго, но слова Тессъ, бывшія отголоскомъ образа мыслей Энджеля Клэра, сдлали на него глубокое впечатлніе и продолжали свою работу посл того, какъ онъ оставилъ ее. Онъ шелъ молча, вся его энергія, казалось, оставила его, онъ начиналъ сознавать, что дальше не можетъ продолжать своего служенія, еще недавно мысль о возможности измнить своему длу не могла даже возникнуть въ его ум, а теперь она убивала его силы. Разумъ не участвовалъ въ его обращеніи, и нсколько капель логики, которыя Тессъ влила въ море его энтузіазма, сразу остановили его бурное теченіе. Онъ снова и снова возвращался къ тмъ яснымъ, какъ кристалъ, словамъ, которыя она передавала ему, и говорилъ себ: ‘Если бы тотъ человкъ могъ знать, что, поучая ее такимъ вещамъ, онъ облегчитъ мн путь возвращенія къ ней!’

XLVII.

На ферм происходила молотьба послдняго скирда пшеницы. Ранній разсвтъ мартовскаго утра только что наступилъ. Въ утреннихъ сумеркахъ вырисовывалась вершина скирда, стоявшаго здсь подъ дождемъ и подъ снгомъ зимней погоды.

Когда Иццъ Гюэттъ и Тессъ пришли къ мсту работы, он только по производимому шуму догадались, что другіе уже предупредили ихъ. По мр того, какъ увеличивался свтъ, на вершин скирда вырисовывались силуэты двухъ рабочихъ. Они раскрывали скирдъ, прежде чмъ начать бросать внизъ снопы пшеницы. Покуда продолжалась эта работа, Иццъ Гюэттъ, Тессъ и другія работницы стояли около и дрожали отъ стужи. Фермеръ Гроби веллъ имъ придти такъ рано, чтобы къ концу дня успть кончить работу. Около скирда неясно выдлялись очертанія молотильной машины.

Недалеко отъ нея виднлась другая черная неясная масса, сдержанное шипніе которой говорило о скрывающейся въ ней сил. Длинная труба поднималась около большого ясеня и по теплу, исходившему изъ этого мста, можно было легко догадаться, несмотря на сумракъ, что здсь находится паровая машина. Около паровика стояла неподвижная фигура, высокое, грязное, покрытое сажей существо, какъ бы въ столбняк, съ грудой углей около него: это былъ машинистъ. Онъ принадлежалъ земледльческому міру, но былъ чуждъ ему. Онъ служилъ огню и дыму. Со своею машиной онъ здилъ отъ одной фермы къ другой, такъ какъ въ этой части Вессекса паровая машина передавалась съ одного мста на другое по мр надобности. Онъ говорилъ съ свернымъ акцентомъ. Его думы были обращены на него самого, его глаза устремлены на его желзное орудіе, онъ едва замчалъ, что длалось кругомъ него, и не чувствовалъ привязанности ни къ чему окружающему. Съ земледльцами онъ поддерживалъ только необходимыя сношенія. Длинный ремень, соединявшій маховое колесо его паровой машины съ молотилкой, служилъ единственнымъ звеномъ между нимъ и земледліемъ.

Покуда раскрывали скирдъ, онъ апатично стоялъ около своего подвижного хранилища силъ, черныя очертанія котораго все ясне выступали въ утреннемъ свт. Подготовительная работа не касалась его. Огонь у него былъ готовъ, паръ находился на высокой точк давленія, въ нсколько секундъ онъ могъ заставить двигаться длинный ремень съ неуловимою быстротой. Ему было все равно, что находилось за его предлами: хлбъ, солома или хаосъ. Если кто-нибудь изъ мстныхъ аборигеновъ спрашивалъ, какъ его зовутъ, онъ коротко отвчалъ: ‘Машинистъ’.

Наступило уже утро, когда кончена была подготовительная работа. Рабочіе заняли свои мста. Фермеръ Гроби или, какъ они называли его, ‘онъ’, подъхалъ къ этому времени и, по его приказанію, Тессъ стала на платформу молотилки рядомъ съ рабочимъ, который долженъ былъ бросать въ нее пшеницу, на ея обязанности лежало развязывать снопы, которые ей передавала Иццъ Гюэттъ, стоявшая на скирду.

Скоро работа была въ полномъ разгар посл одной или двухъ остановокъ, обрадовавшихъ сердца ненавистниковъ машинъ. Работа продолжалась до завтрака, тогда машина остановилась на полчаса, а посл отдыха вс второстепенныя силы фермы были заняты уборкой въ скирды соломы, которая начинала рости на ряду съ грудой зерна. Полудневали стоя, не покидая своихъ мстъ, а еще часа черезъ четыре наступило время обда. Неумолимое колесо продолжало двигаться, а оглушающій гулъ машины пронизывалъ до мозга костей всхъ, кто стоялъ около нея.

Старикъ, воздвигавшій соломенный скирдъ, разсказывалъ о прошедшихъ временахъ, когда они вс молотили цпами на дубовомъ полу риги, когда существовала только ручная работа, которая была хотя и медленне, но производительне, по его мннію. Такъ болталъ народъ, занятый соломеннымъ скирдомъ, но обливавшіеся потомъ за работой около машины, въ томъ числ и Тессъ, не могли облегчить болтовней своего труда. Непрерывная работа не давала ей ни на минуту отдыха, такъ что она начала сожалть о томъ, что пришла въ Флинткомбъ-Ашъ. Работницы, передававшія снопы, въ томъ числ и Маріанна, могли остановиться, чтобы время отъ времени выпить глотокъ элю или холоднаго чаю изъ бутылки, он могли иногда перекинуться отдльными фразами, вытирая потъ съ своего лица или очищая отъ приставшей соломы свое платье. Но для Тессъ не было ни минуты отдыха. Вертящійся барабанъ не могъ остановиться, человкъ, бросавшій въ него хлбъ, тоже не могъ остановиться, и она, передававшая рабочему развязанные снопы пшеницы, не могла остановиться.

По какимъ-то экономическимъ соображеніямъ, для этой работы всегда выбиралась женщина, и фермеръ Гроби назначилъ Тессъ, потому что она, по его мннію, соединяла быстроту съ ловкостью и тверже держалась на ногахъ. Шумъ молотилки, мшавшій говорить, превращался въ ревъ, когда ей не хватало запаса брошенной въ нее пшеницы. Тессъ и стоявшій рядомъ съ ней рабочій, не могли повернуть головы отъ работы, поэтому она не знала, что около обденнаго времени какой-то господинъ прошелъ въ поле черезъ ворота и теперь стоялъ около второго скирда, наблюдая за всмъ происходившемъ, а въ особенности за Тессъ. Онъ былъ одтъ въ платье изящнаго покроя и вертлъ въ рукахъ красивую тросточку.

— Кто это?— спросила Иццъ Гюэттъ Маріанну.

Она сначала обратилась съ этимъ вопросомъ къ Тессъ, по та не слыхала ее.

— Какой-нибудь франтъ, должно быть, — лаконически отвтила Маріанна.

— Держу пари на гинею, что онъ здсь ради Тессъ.

— О, нтъ! за ней бгалъ пасторъ, а не дэнди, какъ этотъ.

— Это тотъ же самый человкъ.

— Тотъ же, что проповдникъ? Но онъ совсмъ не похожъ на него!

— Онъ снялъ съ себя черную одежду и блую косынку, а также сбрилъ свои бакенбарды, но это все же тотъ же самый человкъ.

— Ты въ самомъ дл такъ думаешь? Такъ я скажу ей,— сказала Маріанна.

— Не говори. Она и такъ довольно часто видитъ его.

— Хорошо. Съ его стороны очень дурно говорить проповди и ухаживать за замужнею женщиной, даже если мужъ ея далеко и она почти какъ вдова.

Наступило время обда и молотилка остановилась. Когда Тессъ сошла съ своего мста, ноги ея такъ дрожали, что она съ трудомъ могла двигаться.

— Теб надо было бы время отъ времени прикладываться къ бутылк, какъ я,— сказала Маріанна.— Тогда бы ты не была блдна. У тебя совсмъ измученное лицо.

Добродушная Маріанна видла, что Тессъ очень устала, и ей пришла мысль, какъ бы она не лишилась аппетита, увидвъ гостя. Чтобы избжать встрчи, она повела ее къ лстниц по другую сторону скирда, но джентльменъ вышелъ изъ-за скирда и смотрлъ вверхъ на нихъ.

Тессъ вскрикнула съ испугомъ:

— О!— и прибавила быстро:— Я пообдаю здсь на скирду.

Иногда, когда далеко было идти домой, он вс обдали такимъ образомъ, но сегодня дулъ сильный втеръ, поэтому Маріанна и вс остальныя сли внизу подъ соломеннымъ стогомъ.

Незнакомецъ былъ дйствительно Алекъ д’Орбервиль, недавній проповдникъ евангелія. По первому взгляду можно было увидать, что прирожденныя свойства его натуры снова вернулись къ нему. Онъ снова былъ тмъ, какимъ Тессъ знала его четыре года тому назадъ. Ршившись остаться на скирду, Тессъ сла между снопами, такъ что ей не видно было земли, и принялась за ду, но по лстниц раздались шаги, все ближе, ближе, и вскор Алекъ появился наверху скирда, онъ прошелъ къ ней по снопамъ и молча опустился противъ нее.

Тессъ продолжала свой скромный обдъ, состоявшій изъ куска толстой лепешки, которую она принесла съ собой. Весь остальной народъ собрался внизу около скирда, гд разбросанная солома представляла довольно комфортабельное убжище.

— Я снова здсь, какъ вы видите,— сказалъ д’Орбервиль.

— Зачмъ вамъ надо смущать меня?— воскликнула она.

— Я смущаю васъ? Скоре мн надо было бы спросить, зачмъ вы смущаете меня?

— Но я ничмъ не смущаю васъ.

— Вы говорите, что вы не смущаете меня? Но вы смущаете! Вы посщаете меня. Вотъ сейчасъ вы посмотрли на меня съ горькимъ упрекомъ во взгляд, и я буду видть ваши глаза съ тмъ же выраженіемъ днемъ и ночью. Тессъ, съ тхъ поръ, какъ вы сказали мн о ребенк, со мной совершается переворотъ. Вс силы моей души, подобно потоку, стремились къ небесамъ, но вдругъ на своемъ пути они встртили открытыя шлюзы по направленію къ вамъ и ринулись снова на старый путь. Путь ко спасенію оставленъ навсегда, и вы сдлали все это, вы!

Она смотрла на него съ удивленіемъ.

— Какъ, вы совсмъ оставили свои проповди?— спросила она.

Она достаточно наслушалась отъ Энджеля, чтобы презирать внезапные, порывы религіознаго энтузіазма, но, какъ женщина, она все же страшилась неизвстности.

Съ дланнымъ равнодушіемъ д’Орбервиль продолжалъ:

— Совершенно. Я покончилъ съ этимъ навсегда въ тотъ самый день, когда я долженъ былъ говорить проповдь несчастнымъ пропойцамъ на Кастербридской ярмарк. Одинъ чортъ знаетъ, что думаетъ обо мн теперь братія. Ха, ха! Братія! Безъ сомннія, они молятся теперь обо мн, плачутъ обо мн, они въ своемъ род добрый народъ. Но что же мн было длать? Разв я могъ продолжать прежнее дло, когда я потерялъ вру въ него? Это было бы самое низкое лицемріе съ моей стороны… Какъ вы жестоко отомстили мн! Вы были невинны, когда я узналъ васъ, и я обольстилъ васъ. Три съ половиной года спустя вы встртили меня ревностнымъ христіаниномъ, и вы лишили меня вры, можетъ быть, на мою окончательную погибель. Но, Тессъ, моя кузиночка, какъ я раньше звалъ васъ, вдь, это я только такъ говорю, и вы не должны смотрть на меня съ такимъ отчаяннымъ видомъ. Въ конц-концовъ, вы ни въ чемъ не виноваты. Ваша вина только въ томъ, что вы сохранили ваше хорошенькое личико и прелестную фигуру. Я видлъ васъ на скирду, прежде чмъ вы замтили меня. Эта грубая одежда и этотъ чепчикъ такъ идутъ къ вамъ. Деревенскія двушки не должны были бы носить такихъ чепчиковъ, если не хотятъ подвергаться опасности.— Онъ нсколько секундъ молча смотрлъ на нее и потомъ прибавилъ съ короткимъ циничнымъ смхомъ:— Если бы ученый апостолъ, чьимъ представителемъ я былъ, могъ видть такое хорошенькое личико, онъ, конечно, также, какъ и я, оставилъ бы ради него свое святое дло.

Тессъ хотла возражать ему, но при такомъ заключеніи все ея краснорчіе оставило ее. Онъ продолжалъ:

— Рай, который можете дать вы, лучше всякаго другого. Но я буду говорить серьезно, Тессъ.

Д’Орбервиль всталъ, подошелъ ближе и опустился снова на снопы, опершись на локоть.

— Съ тхъ поръ, какъ я видлъ васъ въ послдній разъ, я много думалъ о томъ, что вы передавали мн изъ того, что говорилъ онъ. Я пришелъ къ заключенію, что этимъ старымъ, обветшалымъ предписаніямъ религіи недостаетъ здраваго смысла. Какъ я могъ такъ страстно увлекаться энтузіазмомъ бднаго Парсона Клэра, какъ я могъ съ такимъ пыломъ приняться за дло, что даже перегналъ его въ своемъ рвеніи,— я не могу теперь понять. Вы мн говорили также въ послдній разъ,— тоже со словъ вашего удивительнаго мужа, имени котораго вы мн не хотите сказать,— что можно имть, какъ они это называютъ, этическую систему безъ какого бы то ни было догмата, но этого я тоже не могу понять.

— У васъ можетъ быть религія милосердія и непорочности, хотя бы вы и не врили въ догматъ, какъ они это называютъ.

— О нтъ! Я не такъ созданъ! Если нтъ никого, кто могъ бы сказать мн: ‘длай это, и ты получишь награду посл твоей смерти, длай то, и ты получишь возмездіе’,— я не могу воспламениться. Чортъ побери, я не могу чувствовать отвтственности за свои поступки и страсти, если нтъ никого, передъ кмъ я могъ бы быть отвтственнымъ!

Она пробовала возражать ему, сказать, что онъ смшиваетъ теологію и мораль, которыя такъ различались въ первые вка жизни человчества. Но она не умла спорить,— Энджель Клэръ все же слишкомъ мало говорилъ ей, она руководствовалась скоре чувствомъ, чмъ разумомъ, и потому не могла развить свою мысль.

— Ну, хорошо, не все ли равно?— заключилъ онъ.— Я снова здсь, дорогая моя, какъ въ прежнія времена.

— Не такъ, какъ прежде, не такъ, теперь совсмъ не то!— воскликнула она.— Я и прежде никогда не любила васъ. О, зачмъ вы не врите больше, если потеря вры заставляетъ васъ говорить мн такія вещи?

— Вы сами выбили ее изъ меня. Все зло исходитъ изъ вашей милой головки. Ха, ха! Я все же очень радъ, что вы сдлали изъ меня вроотступника. Я теперь еще больше люблю васъ, чмъ прежде, и я жалю васъ. Несмотря на вашу сдержанность, я вижу, какъ вамъ плохо живется,— тотъ, кто долженъ былъ бы любить васъ, пренебрегаетъ вами.

Кусокъ остановился у нея въ горл, ея губы пересохли, она задыхалась. Голоса и смхъ рабочихъ, обдавшихъ подъ скирдомъ, глухо долетали до нея, какъ будто бы они были за четверть мили отсюда.

— Это жестоко съ вашей стороны,— сказала она.— Какъ можете вы говорить это, если хоть немного любите меня?

— Правда, правда,— сказалъ онъ, немного тронутый.— Я не долженъ упрекать васъ за свое паденіе. Я пришелъ сказать вамъ, Тессъ, что я не хочу, чтобы вы продолжали эту тяжелую работу. Вы говорите, что у васъ есть мужъ другой, не я. Можетъ быть, онъ и въ самомъ дл существуетъ, но я никогда не видлъ его, а вы не хотите сказать мн его имени, это, повидимому, какое-то миическое существо. Но если онъ даже и существуетъ, я ближе къ вамъ, чмъ онъ. Я все же стараюсь какъ-нибудь помочь вамъ въ вашемъ бдствіи, а онъ ничего не длаетъ. Тессъ, знаете слова пророка: ‘И она послдуетъ за своимъ возлюбленнымъ, но не догонитъ его, она будетъ искать его, но не найдетъ, и тогда она скажетъ себ: пойду и вернусь къ моему прежнему мужу, потому что тогда мн было лучше, чмъ теперь’. Тессъ, мой экипажъ ждетъ у подошвы холма!…

Ея лицо горло густымъ румянцемъ негодованія, но она продолжала молчать.

— Вы виноваты въ моей погибели,— весело продолжалъ онъ,— теперь вы должны раздлить со мной мою судьбу и оставить навсегда то животное, которое вы называете своимъ мужемъ.

Одна изъ ея кожаныхъ перчатокъ, которую она сняла, чтобы сть свою лепешку, лежала у нея на колняхъ. Она схватила ее и, не помня себя отъ негодованія, ударила его ею прямо по лицу. Перчатка, толстая и тяжелая, какъ у солдата, поранила ему губы. Пылкая фантазія могла бы увидать въ этомъ поступк отголосокъ стараго рыцарскаго обычая, къ которому, конечно, не разъ прибгали ея закованные въ латы предки. Алекъ въ бшенств вскочилъ. Маленькое кровавое пятнышко показалось у него на губахъ и черезъ минуту кровь закапала на солому. Но онъ сейчасъ же овладлъ собой, спокойно вынулъ носовой платокъ и приложилъ его къ губамъ.

Она тоже вскочила, но опять опустилась на снопы.

— Теперь казните меня!— воскликнула она, смотря на него отчаяннымъ взглядомъ, съ какимъ пойманный воробей смотритъ на своего мучителя.— Бейте меня, ржьте меня, не бойтесь народа, я не буду кричать. Жертва однажды, жертва навсегда — таковъ законъ.

— О, нтъ, нтъ, Тессъ,— нжно сказалъ онъ.— Я не могу сердиться на васъ. Но вы несправедливы ко мн, вы забыли одно обстоятельство, вы забыли, что я женился бы на васъ, если бы могъ. Разв я не просилъ васъ быть моею женой, скажите?

— Да, вы просили.

— Но вы не можете. Помните только одно.— Въ его голос зазвучали жесткія ноты. Онъ вспомнилъ, какъ искренно просилъ онъ ее быть его женой, и вотъ какъ она отплатила ему! Гнвъ снова овладлъ имъ. Онъ подошелъ къ ней и схватилъ ее за плечи такъ сильно, что она пошатнулась.— Помни, когда то я былъ твоимъ господиномъ. Я снова буду имъ. Чью бы женой ты ни была, ты моя!

Внизу между молотильщиками послышалось движеніе.

— Не будемъ ссориться,— сказалъ онъ, выпуская ее.— Теперь я оставлю васъ, но приду сегодня опять за вашимъ отвтомъ. Вы еще не знаете меня, но я хорошо знаю васъ.

Она ничего не отвчала и сидла, какъ въ столбняк. Д’Орбервиль прошелъ по снопамъ и спустился съ лстницы, въ то время, какъ рабочіе внизу вставали, потягиваясь, расправляя свои члены и стараясь стряхнуть легкій хмль отъ выпитаго пива.

Молотилка снова была въ полномъ ходу. И при возобновившемся шум около вертящагося барабана Тессъ обдумывала свое положеніе, безсознательно, какъ бы во сн, развязывая одинъ снопъ за другимъ

XLVIII.

Посл обда фермеръ объявилъ, что надо непремнно сегодня же покончить со скирдомъ, хотя бы ночью, такъ какъ на слдующій день машинистъ со своею машиной долженъ отправиться на другую ферму. Посл этого заявленія движеніе, шумъ и ревъ продолжались еще съ меньшими перерывами, чмъ обыкновенно.

Около трехъ часовъ Тессъ подняла глаза и оглянулась кругомъ. Она немного удивилась, увидавъ, что Алекъ д’Орбервиль уже вернулся и стоялъ около забора у воротъ. Встртивъ ея взглядъ, онъ ласково махнулъ ей рукой и послалъ воздушный поцлуй, давая этимъ знать, что ссора ихъ кончена. Тессъ поспшно отвела глаза и потомъ тщательно избгала смотрть въ ту сторону.

Такъ проходило послобденное время. Пшеничный скирдъ становился все ниже, соломенный все выше, мшки съ зерномъ наполнялись и увозились. Въ шесть часовъ пшеничный скирдъ былъ уже только по плечо взрослому человку. Но казалось, что остается еще безчисленное множество необмолоченныхъ сноповъ.

Посл пасмурнаго дня близившееся къ закату солнце вдругъ выглянуло на неб и освтило мдно-краснымъ свтомъ усталыя, потныя лица молотильщиковъ и разввающіяся платья женщинъ, точно охваченныя пламенемъ.

Усталость овладвала всми. Мало-по-малу самыя свжія лица приняли землистый оттнокъ. Когда Тессъ поднимала голову, она видла все тотъ же постепенно возростающій скирдъ соломы съ рабочими на вершин, выдляющейся на пасмурномъ неб. Съ передней стороны его тянулся длинный красный соломотрясъ, по немъ непрерывно поднимался вверхъ потокъ соломы и разливался на вершин скирда.

Она знала, что Алекъ д’Орбервиль здсь и продолжаетъ наблюдать за ней съ той или съ другой стороны, хотя и не могла бы сказать, гд именно онъ находится. Его присутствіе здсь могло имть объясненіе. Когда обмолачиваемый скирдъ приближался къ концу, начиналась травля крысъ, скрывавшихся подъ послднимъ рядомъ сноповъ. Для этого въ своемъ род спорта приходили часто люди, не имющіе никакого отношенія къ молотьб,— джентльмены съ собаками и со свистками, парни съ палками и съ каменьями.

Но до травли крысъ остался еще часъ-другой работы. Когда угасъ послдній отблескъ вечерней зари, на небо взошелъ блдный мсяцъ.

Послдній часъ или два Маріанна сильно безпокоилась за Тессъ, она чувствовала, что та должна была устать страшно, но не имла возможности настолько близко подойти къ ней, чтобы быть услышанной. Другія женщины поддерживали свои силы элемъ, но Тессъ съ дтства чувствовала къ нему отвращеніе. Она продолжала работать. Если бы она не могла довести до конца свою работу, она должна была бы оставить ферму. Еще мсяцъ или два назадъ она довольно равнодушно отнеслась бы къ этому обстоятельству, но теперь, съ тхъ поръ какъ Алекъ сталъ снова ухаживать за ней, возможность потерять мсто представлялась ей новымъ, страшнымъ бдствіемъ.

Пшеничный скирдъ сталъ теперь такъ низокъ, что съ земли можно было свободно разговаривать съ находившимися на немъ людьми. Къ удивленію Тессъ, фермеръ Гроби поднялся на машину, подошелъ къ ней и сказалъ, что если она желаетъ присоединиться къ своему ‘другу’, то можетъ уйти, а онъ поставитъ на ея мсто другую работницу. ‘Другъ’ былъ д’Орбервиль и Тессъ знала, что это разршеніе дается ей благодаря просьб этого друга или врага. Она отрицательно качнула головой и продолжала работу.

Наконецъ, наступило время травли крысъ, и охота началась. По мр уменьшенія скирда крысы спускались все ниже и ниже, покуда не достигли земли. Теперь открыто было ихъ послднее убжище и они бросились бжать въ разныя стороны. Среди женскихъ визговъ, мужскихъ криковъ, проклятій и ударовъ, Тессъ развязала послдній снопъ. Барабанъ остановился, стукъ прекратился и Тессъ спустилась на землю.

Ея другъ, наблюдавшій за травлей крысъ, въ одну минуту очутился около нея.

— Какъ, посл моего оскорбленія!— чуть слышно сказала она. Она такъ устала, что не могла говорить громко.

— Я былъ бы сумасшедшимъ, если бы могъ обижаться на васъ,— отвтилъ онъ нжнымъ голосомъ прежнихъ временъ.— Какъ вы слабы, какъ вы дрожите, а, вдь, вы могли бы не работать съ тхъ поръ, какъ я пришелъ. Зачмъ вы заупрямились? Я сказалъ фермеру, что онъ не иметъ права ставить на молотилку женщинъ, такая работа не для нихъ и на другихъ фермахъ, гд дло поставлено лучше, женщинъ никогда не ставятъ на такія работы, онъ это отлично знаетъ. Я провожу васъ до дому.

— О, да,— сказала она, едва передвигая ноги,— проводите меня! Я должна помнить, что вы хотли жениться на мн, когда пришли сюда и когда не знали еще о моемъ положеніи. Можетъ быть… можетъ быть, вы добре и лучше, чмъ я думала. Я благодарна вамъ за вашу доброту, но я не могу простить вамъ то зло, которое вы мн сдлали. Иногда мн кажется, что я не понимаю васъ.

— Я не могу узаконить наши прежнія отношенія, но я все же могу помочь вамъ. И я постараюсь сдлать это съ гораздо большимъ уваженіемъ къ вашимъ чувствамъ, чмъ раньше. Моя религіозная манія прошла, но во мн осталось еще кое-что хорошее. Тессъ, я прошу васъ, ради всего, что есть лучшаго въ отношеніяхъ мужчины и женщины, успокойте меня! У меня довольно средствъ, боле чмъ довольно для того, чтобъ избавить отъ нужды и васъ, и вашихъ родителей, и вашихъ сестеръ. Я могу обезпечить имъ всмъ спокойную жизнь, если только вы довритесь мн.

— Вы видлись съ ними недавно?— быстро спросила она.

— Да. Но они не знали, гд вы. Я нашелъ васъ здсь случайно.

Холодный мсяцъ освщалъ усталое лицо Тессъ, остановившейся около садоваго плетня своего временнаго жилища. Д’Орбервиль стоялъ около нея.

— Не говорите мн о моихъ маленькихъ братьяхъ и сестрахъ,— я чувствую, что могу погибнуть,— сказала она.— Помогайте имъ, если хотите,— Господь видитъ, какъ они нуждаются,— но не говорите мн объ этомъ. Но нтъ, нтъ!— воскликнула она.— Я не хочу ничего принимать отъ васъ ни для нихъ, ни для себя!

Онъ не провожалъ ее дальше, она жила вмст съ хозяевами и въ дом приходилось постоянно быть на людяхъ. Войдя въ домъ, она машинально поужинала вмст со всми, потомъ глубоко задумалось и, свъ къ столу около стны, при свт своей маленькой лампочки, начала страстное посланіе.

‘Мой дорогой мужъ! Позволь мн такъ называть тебя,— я должна такъ называть тебя, даже если теб непріятна мысль о такой жен, какъ я. Я должна обратиться къ теб въ моемъ гор — у меня никого нтъ, кром тебя! Мн грозитъ такое искушеніе, Энджель. Я боюсь сказать, въ чемъ оно состоитъ, и я не хочу писать о немъ. Но я люблю тебя одного, ты не знаешь, какъ я люблю тебя. Не можешь ли ты пріхать ко мн сейчасъ, прежде чмъ не случилось чего-нибудь ужаснаго? О, я знаю, ты не можешь пріхать ко мн, ты такъ далеко. Но мн кажется, что я умру, если ты не прідешь скоро или не напишешь, чтобъ я пріхала къ теб. Я знаю, что я заслужила — вполн заслужила — наказаніе, которому ты подвергаешь меня, ты правъ въ своемъ гнв на меня, ты вполн справедливъ. Но, Энджель, я прошу, я умоляю тебя, не будь справедливъ, но будь хоть немного добре ко мн, даже если я не заслуживаю этого, и прізжай ко мн! Если бы ты пріхалъ, я могла бы умереть у тебя на рукахъ! Я умерла бы съ радостью, если бы знала, что ты простилъ мн!

‘Энджель, я живу только для тебя. Я слишкомъ люблю тебя, чтобы упрекать тебя за то, что ты ухалъ отъ меня. Я знаю, что это было необходимо: теб надо было найти ферму. Не скажу теб ни одного слова упрека, только вернись ко мн. Я прихожу въ отчаяніе безъ тебя, дорогой мой, въ отчаяніе! Я не боюсь работы, но если бы ты написалъ мн одну строчку, написалъ бы мн я скоро пріду, я съ такою бы радостью стала ждать твоего возвращенія,— о, съ такою радостью!

‘Съ тхъ поръ, какъ мы женаты, быть врной теб даже во взглядахъ, даже въ помышленіяхъ сдлалось моею религіей. Когда мн совершенно неожиданно приходится слышать комплименты отъ мужчинъ, мн кажется, что и это должно оскорблять тебя. Неужели ты совсмъ ничего не чувствуешь ко мн больше, ничего изъ того, что ты чувствовалъ ко мн на мыз? А если нтъ, если въ теб осталась хоть капля прежнихъ чувствъ, то какъ же ты могъ ухать отъ меня? Я все та же женщина, Энджель, все та же, въ которую ты былъ влюбленъ, а не та, которую ты никогда не видлъ и которая могла бы не поправиться теб. Что было для меня прошедшее, разъ я встртилась съ тобою? Оно умерло. Я сдлалась другою женщиной, ты влилъ въ меня новую жизнь. Разв я могла снова сдлаться тмъ, чмъ я была? Какъ ты не видлъ этого? Дорогой мой, если бы ты былъ немного боле увренъ въ себ, ты бы зналъ, какъ я должна была измниться подъ твоимъ вліяніемъ, и ты бы, можетъ быть, пріхалъ ко мн, къ твоей несчастной жен.

‘Какъ безумная я была въ моемъ счасть, думая, что ты всегда будешь любить меня. Не мн, несчастной, было удержать любовь твою. Сердце мое такъ болитъ, и не за одно прошедшее только, но и за настоящее. Подумай, подумай только, какъ страдаетъ мое сердце при мысли, что я никогда не увижу тебя больше, никогда! Ахъ, если бы я могла хоть на одну минуту заставить страдать твое сердце такъ, какъ страдаетъ мое каждый день, можетъ быть, ты пожаллъ бы меня, бдную, одинокую!

‘Говорятъ, что я все такая же хорошенькая, Энджель (красавица, по ихъ выраженію, если говорить правду). Можетъ быть, они правы. Но что мн въ моей красот? Я хочу быть красивой только для тебя, дорогой мой, потому что красота моя принадлежитъ теб и это, можетъ быть, единственное, что есть во мн достойное тебя. Я такъ глубоко это чувствую, что обвязалась платкомъ, Энджель, для того, чтобы не обращать на себя вниманія, и носила его, покуда могла. О, Энджель, я говорю теб все это не изъ тщеславія,— ты, конечно, повришь мн, что не изъ тщеславія,— но только для того, чтобы ты пріхалъ ко мн.

‘А если ты, правда, не можешь пріхать ко мн, то позволь мн пріхать къ теб. Какъ я говорила, меня понуждаютъ, меня заставляютъ длать то, что я не хочу длать. Не можетъ быть, чтобы я склонилась на увщанія мало-по-малу, но я боюсь, что какой-нибудь случай толкнетъ меня, а я такъ беззащитна, благодаря моей первой ошибк. Но если я опять паду, если я попадусь въ какую-нибудь ужасную ловушку, то это будетъ еще хуже, чмъ тогда. О, Боже, я не могу подумать объ этомъ! Позволь мн пріхать или прізжай самъ ко мн!

‘Я была бы довольна, даже рада, быть твоею служанкой, если я не могу быть твоею женой, только бы мн быть около тебя, видть тебя, думать, что ты мой.

‘Что для меня солнечный блескъ, если тебя нтъ со мною? Меня не радуютъ ни грачи, ни скворцы въ поляхъ, ты любовался на нихъ вмст со мною, и я тоскую, тоскую отъ разлуки съ тобой. Я одного только жажду на неб, на земл и подъ землею — встрчи съ тобою, мой дорогой! Прізжай ко мн, прізжай ко мн и спаси меня отъ того, что грозитъ мн!

Врная теб, несчастная
Тессъ’.

XLIX.

Посланіе направилось къ западу, въ тихій викаріатъ, въ долину, гд воздухъ такъ чистъ, а почва такъ богата, что далеко не требуетъ для своей обработки тхъ усилій, какъ Флинткомбъ-Ашъ, гд даже люди, по мннію Тессъ, были другіе (хотя были все т же). Энджель просилъ ее писать черезъ отца, разсчитывая, что въ такомъ случа письма будутъ врне доходить до него, такъ какъ отцу онъ постоянно сообщалъ о перемн своихъ адресовъ въ стран, куда онъ отправился съ тяжелымъ сердцемъ. Письмо пришло въ викаріатъ во время завтрака.

— Ну,— сказалъ старый м-ръ Клэръ, прочтя адресъ на конверт,— если Энджель, правда, собирается оставить Ріо въ конц мсяца, чтобы вернуться домой, онъ поспшитъ выполнить свое намреніе, мн кажется, что это письмо отъ его жены.

Онъ глубоко вздохнулъ, и письмо было отправлено по назначенію.

— Дорогой мальчикъ, я надюсь, что онъ вернется здоровымъ,— прошептала м-съ Клэръ.— Теперь, когда уже мн пора умирать, я чувствую, что мы не совсмъ хорошо поступили съ нимъ. Вамъ надо было бы отослать его въ Кембриджъ, несмотря на его воззрнія, и дать ему такое же образованіе, какъ его братьямъ. Можетъ быть, современемъ онъ оставилъ бы свои заблужденія и также принялъ бы духовный санъ. Сдлался бы онъ служителемъ церкви или нтъ, все было бы лучше, чмъ теперь.

Это былъ единственный упрекъ, который когда-либо позволяла высказать себ м-съ Клэръ относительно сына. И она рдко повторяла его. Она была не только набожная, но и деликатная женщина и чувствовала, что мужа ея и такъ мучаютъ сомннія, справедливо ли онъ поступилъ относительно своего младшаго сына. Слишкомъ часто слышала она, какъ онъ въ безсонныя ночи вздыхалъ и молился объ Энджел. Онъ былъ не способенъ къ компромиссу и никогда бы не простилъ себ, если бы далъ своему сыну, неврующему, такія же академическія преимущества, какъ тмъ двумъ, зная, что онъ употребитъ ихъ для опроверженія тхъ доктринъ, служить которымъ его отецъ считалъ миссіей всей своей жизни. Воздвигать одною рукой пьедесталъ для двухъ врующихъ, а другою — такой же пьедесталъ для неврующаго, онъ не могъ, это было бы несогласно ни съ его убжденіями, ни съ его положеніемъ и надеждами. Тмъ не мене, онъ любилъ своего Энджеля и втайн скорблъ о немъ. Его молчаливая скорбь была тяжеле всхъ упрековъ, которые могла сдлать ему м-съ Клэръ.

Они обвиняли себя за этотъ несчастный бракъ. Если бы Энджель не долженъ былъ сдлаться фермеромъ, ему никогда бы не довелось придти въ близкое соприкосновеніе съ деревенскими двушками. Они не знали, что именно разлучило его съ женой и когда собственно совершилась эта разлука. Сначала они думали, что это какое-нибудь серьезное недоразумніе. Но въ послднихъ письмахъ онъ постоянно говорилъ, что привезетъ ее домой, какъ только прідетъ. Изъ его словъ они заключили, что недоразумніе было не важное и легко устранимое. Онъ сказалъ имъ, что она живетъ съ родителями, и въ своихъ сомнніяхъ и догадкахъ они ршили не вмшиваться въ ихъ отношенія, исправить которыя они, все равно, не могли.

А Энджель, для котораго предназначалось страстное посланіе Тессъ, любовался въ это время безграничною далью, странствуя верхомъ на мул, который везъ его изъ южно-американскаго континента къ прибережью. Его пребываніе здсь было крайне неудачно. Онъ никакъ не могъ совершенно оправиться отъ тяжелой болзни, которую ему пришлось перенести, какъ только онъ пріхалъ сюда, и мало-по-малу долженъ былъ отказаться отъ мысли заняться здсь земледліемъ, хотя скрывалъ перемну въ своихъ намреніяхъ отъ родителей, покуда была какая нибудь возможность остаться здсь.

Толпа земледльцевъ, увлеченныхъ общаніями полной независимости и пріхавшихъ сюда вмст съ нимъ, значительно пордла отъ болзней и отъ смерти. Несчастныя матери шли съ больными дтьми на рукахъ, покуда они не умирали. Тогда он останавливались, собственными руками, безъ помощи инструментовъ, выкапывали имъ могилы, клали ихъ туда, проливали слезу и шли дальше.

Первоначально Энджель и не собирался эмигрировать въ Бразилію. Онъ хотлъ устроить ферму въ сверной или восточной части Англіи. Въ Бразилію его потянуло въ минуту отчаянія, а тутъ подоспло увлекшее его движеніе туда же англійскихъ земледльцевъ.

Во время своего отсутствія онъ состарился умственно лтъ на двнадцать. Онъ давно уже дискредитировалъ старую систему мистицизма, теперь же онъ подвергъ критик старый кодексъ морали. Что значитъ быть нравственнымъ человкомъ, а тмъ боле нравственною женщиной? Красота или безобразіе характера лежатъ не столько въ его поступкахъ, сколько въ его цляхъ и стремленіяхъ. Характеръ опредляется не тмъ только, что онъ совершилъ, а тмъ, что онъ хотлъ совершить.

Но какъ же Тессъ?

Его начинало мучить сожалніе, что онъ такъ поспшно произнесъ надъ ней приговоръ. Навсегда ли онъ разстался съ ней, или нтъ? Онъ не могъ сказать, что онъ попрежнему отвергаетъ ее, но не могъ сказать также, что теперь примирился съ ней.

Эта все возростающая нжность совпала со временемъ пребыванія Тессъ въ Флинткомбъ-Аш, когда еще она не ршалась написать ему о своихъ чувствахъ и своихъ опасеніяхъ, а онъ ложно понималъ ея молчаніе. Какъ много оно могло бы сказать ему, если бы онъ могъ понять его! Она буквально исполняла приказаніе, которое онъ далъ ей и потомъ забылъ, благодаря своей природной робости, она не смла предъявить къ нему никакихъ правъ, считала его приговоръ надъ собою вполн справедливымъ и покорно склоняла предъ нимъ свою голову.

Энджель халъ по необозримымъ пространствамъ въ сопровожденіи умнаго спутника, тоже англичанина, пріхавшаго, какъ и онъ, искать здсь возможнаго счастья. Оба они были печально настроены и говорили о домашнихъ длахъ. Довріе вызываетъ довріе. Съ стремленіемъ, свойственнымъ всмъ, особенно въ далекихъ странахъ, открывать чужимъ людямъ свою душу и разсказывать имъ такія подробности своей жизни, какія они не разсказали бы и друзьямъ, Энджель передалъ своему спутнику печальную исторію своей женитьбы.

Незнакомецъ путешествовалъ больше Энджеля, видлъ на своемъ вку много странъ и много людей, для его космополитическаго ума разныя отклоненія отъ нормъ соціальной жизни, такой огромной важности для каждаго отдльнаго человка, были такъ же незначительны, какъ разныя неправильности земной поверхности, горы, долины — по отношенію ко всему земному шару. Онъ посмотрлъ на дло съ совершенно другой точки зрнія, чмъ Энджель. То, чмъ была Тессъ, не имло никакого значенія сравнительно съ тмъ, чмъ она могла бы быть, и Энджель сдлалъ большую ошибку, ухавъ отъ нея.

На слдующій день они были застигнуты грозой. Спутникъ Энджеля схватилъ лихорадку и умеръ въ конц недли. Клэръ похоронилъ его и отправился дальше.

Мимолетное замчаніе незнакомца, о которомъ онъ ничего не зналъ, кром имени, было какъ бы освящено его смертью и произвело на Энжеля гораздо большее впечатлніе, чмъ разсужденія объ этик разныхъ философовъ. Онъ почувствовалъ угрызенія совсти. Слова Иццъ Гюэтть снова вспомнились ему. Онъ спросилъ Иццъ, любитъ ли она его, она отвчала утвердительно. Любитъ ли она больше, чмъ Тессъ? Нтъ,— отвчала она,— Тессъ пожертвовала бы жизнью ради него, и она не могла сдлать большаго.

Онъ вспоминалъ Тессъ, когда она была еще его невстой. Какъ смотрла она на него, съ какимъ благоговніемъ слушала она каждое его слово, какъ будто бы онъ былъ богомъ! А тотъ ужасный вечеръ, когда раскрылась передъ нимъ ея простая душа, какое жалкое было у нея лицо, освщенное догорающимъ огнемъ! Бдняжка такъ страдала отъ мысли, что можетъ потерять его любовь.

Изъ ея обвинителя онъ становился мало-по-малу ея защитникомъ. Онъ судилъ о ней ошибочно потому, что руководился общими принципами во всей ихъ суровой непреклонности, не принимая во вниманіе особенностей даннаго случая. Все чаще и чаще представлялась она ему, и ея образъ вызывалъ въ немъ прежнія чувства любви и волненія.

Но вернемся къ Тессъ. Посл письма къ мужу въ ней снова ожила надежда на его возвращеніе. Она пла его любимыя псни и баллады. Каменное сердце тронулось бы, слушая ея простое, задушевное пніе, когда ей случалось работать отдльно отъ другихъ двушекъ, слезы текли по ея щекамъ при мысли, что, можетъ быть, онъ все же не прідетъ.

Тессъ такъ была погружена въ свои фантастическія грезы, что не замчала, какъ бжитъ время. Зима подвигалась къ концу, дни становились длинне, недалеко было и Благовщенье, когда оканчивался срокъ ея работы на ферм.

Но незадолго до этого дня случилось нчто, заставившее Тессъ думать совсмъ о другихъ вещахъ. По обыкновенію, она сидла вечеромъ въ общей комнат вмст съ остальною семьей, когда кто-то постучалъ въ дверь и спросилъ, здсь ли Тессъ. Въ дверяхъ при слабомъ свт угасающаго дня она увидала полу-женщину, полу-ребенка, высокое, тонкое, нжное созданіе, которое она не могла узнать въ сумеркахъ, покуда знакомый голосъ не сказалъ ей:

— Тессъ!

— Какъ, это Лиза-Лу!— воскликнула Тессъ съ удивленіемъ. Ея сестра, которую годъ съ небольшимъ тому назадъ она оставила ребенкомъ, теперь вдругъ выросла и превратилась въ это прелестное созданіе.

— Я пробгала цлый день, Тессъ, отыскивая тебя,— сказала Лу съ несвойственною ей серьезностью.

— Что-нибудь случилось дома?

— Мама очень больна, докторъ говоритъ, что она умираетъ, а отецъ всегда былъ плохого здоровья, теперь онъ говоритъ, что человкъ изъ такой знатной семьи, какъ онъ, не можетъ надрываться надъ работой, какъ простой крестьянинъ. Мы не знаемъ, что длать.

Тессъ долго стояла задумавшись, прежде чмъ пригласить Лизу войти и ссть. Когда она дала ей напиться чаю, она ршила, какъ она должна поступить. Ея присутствіе дома необходимо. Ея служба кончалась на Благовщенье, и хотя до него оставалось немного, она все же ршилась уйти, не дожидаясь срока.

Если бы она вышла въ ночь, она выиграла бы двнадцать часовъ времени, но ея сестра такъ устала, что не могла пуститься въ обратный путь раньше утра. Тессъ сбгала къ Иццъ и Маріанн, разсказала имъ о случившемся и просила поговорить за нее фермеру. Вернувшись, она дала Лу поужинать, уложила ее въ свою постель, собрала въ маленькую корзиночку кое-что изъ своихъ вещей и отправилась въ путь, сказавъ Лиз-Лу, чтобъ она выходила на другое утро.

L.

Пробило десять часовъ, когда она вышла изъ дому въ холодный мракъ ночи, для того, чтобы совершить подъ звзднымъ небомъ путешествіе въ пятнадцать миль. Темная ночь не должна пугать одинокаго путника, она скоре предохраняетъ его отъ опасности. Тессъ знала это и потому пошла кратчайшимъ путемъ по проселочнымъ дорогамъ, по которымъ она такъ боялась ходить днемъ. Разбойниковъ теперь не было, а мысль о больной матери не давала ей возможности думать о разныхъ другихъ опасностяхъ, которымъ она могла подвергнуться. Такъ шла она милю за милей, взбираясь и спускаясь, пока не дошла, наконецъ, около полуночи до Бёльбарро, съ вершины этой горы она смотрла внизъ въ окутанную мракомъ пропасть, на дн которой лежала долина ея родины.

Въ три часа утра Тессъ вышла, наконецъ, въ Марлоттъ, прошла лугъ, на которомъ она въ первый разъ видла Энджеля Клэра, но не танцовала съ нимъ, горькое чувство сожалнія опять сжало ей сердце. По направленію къ дому ея матери виднлся свтъ, онъ исходилъ изъ окна спальни. Какъ только передъ ней обрисовались контуры дома, съ крышей, покрытой новою соломой на ея счетъ, все старое, забытое вновь ожило въ воображеніи Тессъ. Покосившіяся слуховыя окна, остроконечная крыша, старая каменная труба съ обвалившимися кирпичами — все имло что-то общее съ ея личнымъ характеромъ. Теперь на всемъ этомъ лежалъ, какъ ей казалось, отпечатокъ чего-то новаго: это была болзнь ея матери.

Она открыла дверь очень тихо, чтобы никого не разбудить, въ нижней комнат никого не было, но сосдка, бывшая около ея матери, показалась на верху лстницы и шепнула ей, что м-съ Дорбифильдъ не лучше, хотя теперь она заснула. Тессъ приготовила себ пость и потомъ заняла мсто сидлки въ комнат матери.

Утромъ, увидавъ дтей, она удивилась, какъ они вс выросли. Хотя она не была дома боле года, все же они удивительно какъ выросли. И необходимость посвятить имъ себя и душой, и тломъ заставила ее на время забыть свое собственное горе.

Плохое здоровье ея отца было все въ томъ же неопредленномъ состояніи, онъ, по обыкновенію, сидлъ въ кресл. Но на другой день посл ея прихода онъ пришелъ въ необыкновенно радостное настроеніе. Онъ придумалъ раціональный планъ для существованія и Тессъ попросила его сказать ей, въ чемъ состоитъ этотъ планъ.

— Я думаю обратиться ко всмъ антикваріямъ въ этой части Англіи,— сказалъ онъ,— съ просьбой составить фондъ, чтобъ обезпечить мое существованіе. Въ этомъ проект есть много романтическаго и артистическаго и я увренъ, что они исполнятъ его. Они тратятъ массу денегъ на покупку старыхъ развалинъ, разныхъ древностей и т. п., а живые останки древности заинтересуютъ ихъ еще больше, только бы они узнали про меня. Надо чтобы кто-нибудь сказалъ имъ, кто живетъ между ними, они и не подозрваютъ этого. Если бы Парсонъ Трингамъ, открывшій меня, былъ живъ, онъ, наврное, устроилъ бы это дло, я въ этомъ увренъ.

Тессъ отложила свои возраженія до другого раза,— теперь у нея было много другихъ неотложныхъ заботъ. Наступило время сва. Почти во всхъ садахъ и поляхъ уже начались весеннія работы, но въ саду и въ участк Дорбифильда еще ничего не было сдлано. Къ своему горю, она открыла, что картофель, оставленный на смена, былъ весь съденъ,— самая большая непредусмотрительность въ хозяйств. Ей удалось достать его у другихъ и черезъ нсколько дней, благодаря ея настояніямъ, отецъ принялся за работу въ саду, а она отправилась въ поле, сотни въ дв ярдовъ, которое они арендовали за деревней.

Она могла теперь оставить свою мать, такъ какъ ей стало лучше, и радовалась работ на свжемъ воздух посл временнаго заключенія въ комнат больной. Ихъ участокъ вмст съ другими сорока или пятидесятые участками находился въ высокомъ, сухомъ, открытомъ мст.

Каждый день Тессъ и Лиза-Лу работали здсь со своими сосдями, покуда не исчезали послдніе лучи солнца.

Когда наступалъ вечеръ, многіе изъ мужчинъ и женщинъ уходили домой, но большинство оставалось и продолжало работу. Тессъ принадлежала къ послднимъ, но сестру свою она всегда отсылала домой. Четыре блестящіе конца ея грабель ударялись съ легкимъ звономъ о камни и о сухія глыбы земли. Иногда дымъ отъ костра окутывалъ ее со всхъ сторонъ, и виднлось только ея лицо, озаренное огнемъ. На ночь она плохо одвалась и имла нсколько странный видъ въ плать, полинявшемъ отъ частой стирки, и въ короткой черной жакетк. Въ окружающемъ мрак виднлись иногда блые фартуки и блдныя лица женщинъ, освщенныя блескомъ костровъ.

Было еще не очень поздно и желзныя зубья грабель продолжали звенть. Въ холодномъ воздух чувствовалось нжное дыханіе весны. Никто не смотрлъ по сторонамъ. Глаза всхъ были опущены въ землю, на ея изрытую поверхность, освщенную огнемъ. Тессъ разбивала твердыя глыбы земли и пла любимую псенку Клэра въ тщетной надежд, что когда-нибудь онъ услышитъ ее. Она долго не замчала, что былъ около нея человкъ въ длинной блуз, работавшій на одномъ участк съ нею: она думала, что отецъ послалъ кого-нибудь помочь ей. Она замтила его, когда онъ нсколько ближе подошелъ къ ней. Одно время дымъ раздлялъ ихъ, но теперь онъ окружилъ ихъ со всхъ сторонъ, такъ что они могли видть другъ друга, не будучи видимы другими.

Тессъ не заговаривала съ своимъ товарищемъ по работ, онъ тоже молчалъ. Ей вспомнилось только, что днемъ его не было здсь. Онъ не походилъ ни на кого изъ извстныхъ ей марлоттскихъ земледльцевъ, но это не было удивительно, такъ какъ она послдніе годы часто и надолго уходила изъ Шарлотта. Скоро она перестала думать о немъ. Мало-по-малу онъ такъ близко подошелъ къ ней, что огонь отражался въ зубьяхъ его граблей такъ же ярко, какъ и въ ея. Подойдя къ костру, чтобы бросить въ него охапку сорныхъ травъ, она увидла его по другую сторону огня, куда онъ тоже бросалъ траву. Огонь ярко вспыхнулъ и освтилъ лицо Алека д’Орбервиля.

Неожиданность его появленія въ рабочей блуз, которую теперь носили только преданные старин крестьяне, такъ поразила ее, что она не могла двинуться съ мста. Д’Орбервиль разсмялся.

— Если бы я любилъ шутить, я бы сказалъ, что все это очень напоминаетъ одну сцену изъ Потеряннаго Рая,— весело сказалъ онъ, изподлобья посматривая на нее.

— Что вы говорите?— чуть слышно сказала она.

— Любитель сравненій могъ бы сказать, что все это напоминаетъ Потерянный Рай. Вы Ева, а я дьяволъ, явившійся искушать васъ въ образ низшаго животнаго. Когда я увлекался религіей, я часто повторялъ эту сцену изъ Мильтона:

‘Empreas, the wagis ready, and no long,

Beyond a row of myrtles, on a flat

Fast by a fountain, on small thicket past

Of blowing myrch and balm, if thou accept

My condact, I can bring thee thi ther soons’.

‘Lead then’,— said Eve’.

(‘Спши, путь не далекъ и не труденъ, за миртами, въ долин почти у источника, въ чащ цвтущей мирры и бальзама, если ты позволишь, я проведу тебя туда.— ‘Веди’,— сказала Ева’).

И такъ дальше. Милая, милая Тессъ, все это я говорю съ вашей точки зрнія. Вы могли бы предположить или сказать это обо мн, конечно, весьма несправедливо. Вы такъ дурно думаете обо мн.

— Я никогда не говорила, что вы сатана, никогда такая мысль не приходила мн въ голову. Я вообще довольно спокойно отношусь къ вамъ, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда вы оскорбляете меня. Неужели вы ради меня нарядились въ эту блузу и пришли работать сюда?

— Для васъ, только для васъ. Чтобы выразить этимъ протестъ противъ вашей работы.

— Но мн нравится работать, я длаю это для отца.

— А срокъ вашей службы тамъ кончился?

— Да.

— Куда же вы отправитесь теперь, къ вашему дорогому мужу? Она живо почувствовала унизительность своего положенія.

— О, я не знаю!— съ горечью отвтила она.— У меня нтъ мужа!

— Это правда, въ томъ смысл, въ которомъ вы говорите. Но у васъ есть другъ. Я ршилъ заботиться о васъ противъ вашей воли. Когда вы придете домой, вы увидите, что я прислалъ вамъ.

— О, Алекъ, мн бы не хотлось, чтобы вы помогали мн. Я ничего не могу принимать отъ васъ. Я не хочу этого,— это не хорошо!

— Нтъ, хорошо!— горячо воскликнулъ онъ.— Я не могу видть въ несчастій женщину, которую я люблю, и не сдлать ничего, чтобы облегчить ея горе.

— Но мн очень хорошо. Мое несчастіе совсмъ не въ томъ… не въ томъ, какъ я проживу.

Она отвернулась и съ отчаяніемъ принялась за работу. Слезы капали изъ ея глазъ на ручку грабель и на комки земли.

— Васъ безпокоятъ дти, ваши братья и сестры. Я тоже думалъ о нихъ.

Сердце Тессъ дрогнуло. Онъ коснулся ея больного мста. Онъ угадалъ, въ чемъ заключалось ея главное горе. Съ тхъ поръ, какъ она вернулась домой, ея душа была полна почти страстною любовью къ дтямъ.

— Кто-нибудь, вдь, долженъ позаботиться о нихъ, если ваша мать не поправится, вашъ отецъ, вдь, не можетъ работать?

— Можетъ съ моею помощью и долженъ.

— И съ моею также.

— Нтъ, сэръ.

— Это чертовски глупо, наконецъ!— вспылилъ д’Орбервиль.— Онъ будетъ очень радъ, онъ думаетъ, что мы одной съ нимъ семьи.

— Онъ не будетъ думать этого. Я объясню ему.

— Такъ вы сумасшедшая!

Д’Орбервиль окончательно разсердился, подошелъ къ забору, снялъ съ себя длинную блузу и красный шарфъ, на половину скрывавшій его лицо, швырнулъ все это въ огонь и ушелъ.

Тессъ не могла работать посл всего этого. Она удивилась, замтивъ, что онъ пошелъ по направленію къ ихъ дому и, взявъ въ руки грабли, отправилась вслдъ за нимъ. Не далеко отъ дома она встртила одну изъ своихъ сестренокъ.

— О, Тесси, что случилось! Лиза-Лу плачетъ и въ нашемъ дом толпа народа, мам лучше, но они говорятъ, что папа умеръ!

Двочка чувствовала важность сообщаемой ею новости, но не понимала ея значенія. Она смотрла на Тессъ большими серьезными глазами, наблюдая за эффектомъ, который она произвела своею новостью.

— Неужели, Тессъ, никогда больше нельзя будетъ говорить съ отцомъ?

— Да, вдь, ему только слегка нездоровилось!— воскликнула Тессъ съ отчаяніемъ.

Въ это время прибжала Лиза-Лу.

— Онъ упалъ безъ чувствъ сейчасъ и докторъ, — онъ былъ у мамы,— сказалъ, что надежды нтъ никакой,— сердце очень расширилось.

И такъ, чета Дорбифильдовъ помнялась мстами. Умирающая была въ безопасности, а слегка больной лежалъ мертвымъ. Это событіе вело за собой гораздо большія послдствія, чмъ это можно было бы подумать. Отецъ былъ необходимъ для семьи, независимо отъ его личныхъ качествъ, каковы бы они ни были. Съ его смертью кончался срокъ аренды дома и земли. А на нихъ давно имлъ виды фермеръ для своихъ постоянныхъ рабочихъ, которые пока ютились въ разныхъ пристройкахъ. Кром того, въ деревняхъ не любили ‘временныхъ арендаторовъ’ за ихъ независимую манеру держать себя и считали ихъ чмъ-то врод мелкихъ собственниковъ.

Такимъ образомъ, Дорбифильды, нкогда д’Орбервили, испытали на себ ту же участь, которой они во время своего могущества не разъ подвергали такихъ безземельныхъ бдняковъ, какими были теперь сами. Такъ съ ритмическою правильностью совершается во всемъ приливъ и отливъ, таковъ вчный и неизмнный законъ природы.

LI.

Насталъ, наконецъ, канунъ дня Благовщенья, и весь міръ земледльцевъ былъ охваченъ лихорадочною дятельностью, которую можно всегда замтить въ этотъ день. Сегодня день заключенія контрактовъ на будущій рабочій годъ срокомъ по праздникъ Сртенія. Работники, не желавшіе доле оставаться на старомъ мст, перекочевывали на другія мызы.

Эти ежегодныя странствованія съ одной мызы на другую все боле укоренялись. Прежде, когда мать Тессъ была еще ребенкомъ, большинство земледльцевъ по близости Марлотта оставались всю свою жизнь на одной ферм, гд жили и отцы, и дды ихъ, но современемъ стала все сильне проявляться любовь къ кочевкамъ. Для молодыхъ это было чуть ли не пріятное развлеченіе, пожалуй, приносившее даже нкоторую пользу.

Со времени происшествія, которое набросило такую тнь на жизнь Тессъ, семья Дорбифильдовъ (знатному происхожденію ихъ никто не врилъ) была обречена, хотя и не гласно, на изгнаніе, какъ только кончится срокъ ихъ аренды. Этого требовала даже нравственность. Правда, семья не могла бы послужить образцомъ воздержности, умренности или чистоты нравовъ. Отецъ и мать частенько напивались, дти рдко ходили въ церковь, а старшая дочь завела нехорошія знакомства. Деревня хотла пользоваться хорошею репутаціей. Поэтому, когда наступило Благовщенье и явилась возможность выгнать Дорбифильдовъ, домъ, довольно просторный, изъявилъ желаніе оставить за собой извощикъ, у котораго была большая семья, а вдова Джоанна, съ дочерьми Тессъ и Лизой-Лу, съ сыномъ Абрамомъ и младшими дтьми, могли отправляться куда угодно.

Вечеромъ, наканун перезда, стемнло рано, такъ какъ шелъ страшный дождь. Они проводили послднюю ночь въ деревн, гд они родились и выросли, и мистрисъ Дорбифильдъ съ дтьми пошла проститься съ друзьями, а Тессъ осталась одна дома.

Она стояла на колняхъ передъ окномъ, прижавшись лицомъ къ стеклу, по которому текли ручьи дождевой воды. Она смотрла на паутину, которую паукъ по ошибк сплелъ въ углу, гд никогда не бываетъ мухъ. Тессъ раздумывала о печальномъ положеніи семьи, которое было вызвано отчасти по ея вин. Если бы она не вернулась домой, можетъ быть, ея матери и дтямъ позволили бы остаться здсь. Но на нее обратили вниманіе люди очень вліятельные и со строгими правилами: они видли, какъ она бродила по кладбищу и, какъ умла, лопатой приводила въ порядокъ дтскую забытую могилку. Они догадались, что она снова живетъ здсь, матери ея сдлали выговоръ, зачмъ она кормитъ ее, въ отвтъ на это у Джоанны вырвалось нсколько рзкихъ словъ, она сама вызвалась уйти отсюда, ее поймали на слов — и вотъ къ чему привело все это.

‘Мн не нужно было возвращаться совсмъ домой’,— съ горечью думала Тессъ.

Внезапно въ ней пробудилось сознаніе людской несправедливости и глаза ея наполнились горячими слезами, но он не полились изъ глазъ. Даже ея мужъ, Энджель Клэръ, и тотъ такъ жестоко поступилъ съ ней! Раньше она ни за что не созналась бы въ этомъ, но, въ самомъ дл, вдь, онъ былъ жестокъ! Никогда, во всю свою жизнь,— она могла поклясться въ этомъ,— она не хотла сдлать что-нибудь дурное, а надъ ней произнесли строгій судъ. Каковы бы ни были ея проступки, она гршила не преднамренно, а по невднію, за что же такъ упорно преслдуютъ ее?

Она порывисто схватила первый попавшійся листъ бумаги и набросала слдующія строки:

‘Ахъ, за что ты такъ безчеловчно обошелся со мной, Энджель? Я не заслуживаю этого. Я все думала объ этомъ. Нтъ, я никогда, никогда не прощу теб! Ты, вдь, зналъ, что я не хотла обмануть тебя, за что же ты такъ жестоко обошелся со мной? Ты жестокъ, жестокъ! Постараюсь забыть тебя! Все, что я терпла отъ тебя, все несправедливо! Т.’

Она подождала, пока пройдетъ почтальонъ, выбжала отдать ему письмо и затмъ опять вернулась на прежнее мсто у окна.

Она такъ предалась горькимъ думамъ, что не обратила почти никакого вниманія на человка въ бломъ макинтош, хавшаго верхомъ по улиц. Вроятно, онъ увидалъ ее у окна и направилъ свою лошадь прямо къ коттэджу, такъ что она стала копытомъ на растенія, окаймлявшія низъ стны. Тессъ замтила его только тогда, когда онъ стукнулъ въ окно хлыстомъ. Дождь почти пересталъ, и она открыла окно.

— Вы разв не видли меня?— спросилъ д’Орбервиль.

— Я задумалась, — отвчала она.— Я слышала, что кто-то детъ, но подумала, что это повозка. Я была точно въ полусн.

— А! Вы, можетъ быть, слышали шумъ д’Орбервильской кареты. Вы знаете эту легенду, наврное?

— Нтъ. Мой… одинъ человкъ собирался разъ мн ее разсказать, но не разсказалъ.

— Если вы настоящая д’Орбервиль, то мн тоже не слдовало бы вамъ разсказывать ее. Что до меня, то я незаконно ношу эту фамилію, такъ что мн все равно. Это очень печальная легенда. Шумъ отъ этой несуществующей кареты можетъ слышать только тотъ, въ комъ течетъ кровь д’Орбервилей, и это считается дурнымъ для него предзнаменованіемъ. Преданіе это связано съ убійствомъ, совершеннымъ однимъ изъ членовъ вашего рода, много столтій тому назадъ.

— Разъ вы уже начали, такъ окончите ее.

— Хорошо. Говорятъ, что одинъ изъ вашихъ предковъ похитилъ какую то красавицу, она старалась выскочить изъ кареты, въ которой онъ увозилъ ее, и въ борьб съ ней онъ убилъ ее или она его, я забылъ въ точности. Такъ гласитъ преданіе. Но я вижу, что весь вашъ домашній скарбъ уложенъ… Вы узжаете?

— Да, завтра.

— Я объ этомъ уже слышалъ, но мн плохо врилось, такъ все это внезапно. Изъ-за чего же все вышло?

— Со смертью отца кончился срокъ нашего владнія, и мы не имемъ больше права оставаться здсь. Мы могли бы, можетъ быть, остаться и нанимать домъ по-недльно, но это уже изъ-за меня вышло.

— Изъ-за васъ?

— Я непорядочная женщина.

Д’Орбервиль вспыхнулъ.

— Что за низость! Негодяи! Желалъ бы я, чтобы за то ихъ подлыя душоньки обратились въ прахъ!— воскликнулъ онъ съ злобой въ голос.— Такъ изъ за этого вы узжаете? Васъ выгоняютъ?

— Не совсмъ выгоняютъ, но разъ они сказали, что скоро намъ нужно будетъ ухать отсюда, то ужь лучше уйти теперь, когда вс уходятъ,— все можетъ лучше устроиться.

— Куда же вы дете?

— Въ Кингсбери. Мы тамъ наняли комнаты. Мама съ ума сходитъ по отцовской родн и хочетъ хать туда.

— Но вашей матери не удобно семьей жить по квартирамъ, да еще въ маленькомъ городишк. Почему бы вамъ не перехать въ мою дачу въ Трантридж? Тамъ, правда, почти нтъ никакого хозяйства со времени смерти моей матушки. Но, какъ вы знаете, есть домъ и садъ. Это все я велю почистить и вымыть въ одинъ день, такъ что матери вашей тамъ можно жить съ большими удобствами, а дтей я помщу въ хорошую школу. Вдь, по чести, мн нужно же что-нибудь сдлать для васъ!

— Но, вдь, мы уже сняли комнаты въ Кингсбери!— сказала она.

— Вы меня считаете вашимъ врагомъ, но я вашъ другъ, хотя вы и не врите этому. Перезжайте въ мой коттэджъ. Я устрою у себя птичникъ, а ваша мать будетъ смотрть за птицами, дти же будутъ ходить въ школу.

Дыханье Тессъ становилась все прерывисте и учащенне, наконецъ, она сказала:

— Какъ могу я знать, исполните ли вы все это? Ваши планы могутъ измниться, и тогда мы снова… моя мать будетъ опять безъ пріюта.

— Ахъ, нтъ, никогда! Я заключу письменное условіе. Обдумайте это.

Тессъ покачала головой. Но д’Орбервиль все настаивалъ, ее удивляла его настойчивость,— онъ во что бы то ни стало хотлъ добиться согласія.

— Пожалуйста, сообщите объ этомъ вашей матери,— сказалъ онъ, весь преисполненный какимъ-то восторженнымъ чувствомъ.— Это ея дло ршать, а не ваше. Я велю вымыть и вычистить весь домъ къ завтрашнему утру, къ вечеру все будетъ готово, такъ что намъ нужно будетъ пріхать прямо туда. Такъ знайте, я буду ждать.

Тессъ снова покачала головой. Ея горло сжалось отъ какого-то необъяснимаго волненія. Она не ршалась взглянуть на д’Орбервиля.

— Вдь, я вашъ должникъ, вы знаете,— сказалъ онъ въ заключеніе.— Вы излечили меня отъ моего безумія, такъ что я радъ, что…

— Я хотла бы лучше, чтобы безуміе оставалось при васъ, тогда бы вы не вернулись ко мн.

— Я радъ, что имю случай немного расплатиться съ вами. Надюсь, что завтра прибудутъ пожитки вашей матери. Дайте вашу руку, дорогая, прелестная Тессъ!

При этихъ словахъ онъ понизилъ голосъ до шепота и положилъ руку на полуоткрытое окно. Гнвно взглянувъ на него, она быстро захлопнула раму и при этомъ движеніи придавила его руку.

— Проклятіе, вы очень жестоки!— сказалъ онъ, освобождая свою руку.— Да, да, я знаю, что вы не нарочно. И такъ, я буду ждать васъ, или, по меньшей мр, вашу мать и дтей.

— Я не пріду. У меня, вдь, есть много денегъ!— воскликнула она.

— Гд же он?

— У моего тестя, если я попрошу, онъ дастъ мн.

— Да, если вы попросите. Но вы не сдлаете этого, Тессъ, я знаю васъ, вы никогда не попросите у него,— скоре умрете.

Съ этими словами онъ ухалъ.

Тессъ оставалась довольно долго на томъ же мст. Стемнло. Старшія дти ушли съ матерью, четверо младшихъ, начиная съ трехъ съ половиною лтъ до одиннадцати, вс въ черномъ, собрались около очага, убирая свои игрушки и вещи. Тессъ присоединилась къ нимъ, свчи она не зажигала.

— Сегодня мы проведемъ здсь, въ дом, гд родились, послднюю ночь, дорогіе мои,— сказала она быстро.— Вамъ не мшаетъ подумать объ этомъ, не правда ли?

Вс они сразу примолкли. Впечатлительныя, какъ вс дти такого возраста, они уже готовы были удариться въ слезы при ея словахъ, живо почувствовавъ, что насталъ конецъ чему-то, между тмъ какъ весь день они радовались, мечтая о новомъ жилищ. Тессъ перемнила разговоръ.

— Спойте мн что-нибудь, милые,— сказала она.

— Что же намъ спть?

— Что знаете, мн все равно.

Сначала наступило минутное молчаніе, которое прервалъ одинъ голосокъ, затмъ другой поддержалъ его, затмъ и остальныя дти запли въ униссонъ на слова, выученныя ими въ воскресной школ:

‘Здсь мы терпимъ горе, муки,

Здсь мы, встртясь, разстаемся,

А на неб нтъ разлуки’.

Вс четверо пли флегматично и безучастно.

Тессъ отошла отъ нихъ и снова стала у окна. На улиц было совсмъ темно, она прильнула лицомъ къ стеклу, какъ будто всматриваясь въ темноту, на самомъ же дл она хотла скрыть слезы. Если бы она могла только вровать въ то, о чемъ дти пли, если бы она была уврена въ этомъ,— какая была бы разница! Какъ доврчиво поручила бы она ихъ вол Провиднія, зная, что ихъ ждетъ царствіе небесное! Но вры такой не было и необходимо было что-нибудь предпринять, быть ихъ провидніемъ, для Тессъ, какъ и для большинства людей, казались грубою насмшкой слова поэта: ‘Мы приходимъ не въ ужасной нагот, а окруженные облаками славы’. Для нея и подобныхъ ей явленіе на свтъ казалось какимъ-то насильственнымъ фактомъ, жизнь не давала имъ никакого удовлетворенія,— хорошо еще, если она была сносной.

На дорог она вскор различила фигуры матери и высокой Лизы-Лу съ Абрамомъ. Калоши мистрисъ Дорбифильдъ зашлепали около двери и Тессъ отперла ее.

— Около окна видны слды лошадиныхъ копытъ,— сказала Джоанна.— Разв былъ кто-нибудь?

— Нтъ,— отвчала Тессъ.

Дти у огня посмотрли серьезно на нее и одинъ изъ нихъ сказалъ тихо:

— Какже, Тессъ, джентльменъ верхомъ?

— Онъ не заходилъ сюда,— сказала Тессъ.— Онъ проздомъ остановился поговорить со мной.

— Кто этотъ джентльменъ?— спросила мать.

— О, не спрашивай,— отвчала Тессъ.— Ты еще раньше его видла, да и я также.

— А что же онъ говорилъ?— съ любопытствомъ спросила Джоанна.

— Я скажу теб все завтра, когда мы устроимся на нашей квартир въ Кингсбер.

LII.

Съ самаго ранняго утра придорожные жители были разбужены непрерывнымъ стукомъ экипажей, продолжавшимся вплоть до поздняго утра. На первой недл этого мсяца всегда происходило такое движеніе: это было въ порядк вещей, все равно какъ кукованье кукушки въ конц мсяца. Стукъ этотъ служилъ предвстникомъ общаго передвиженія — хали фуры и телги забирать пожитки узжавшихъ семей, существовалъ обычай, что мызники, къ которымъ нанимались семьи въ работу, сами присылали за ихъ вещами. Чтобъ успть все перевезти за день, надо было отправляться за вещами ночью, а къ шести часамъ утра фуры уже должны были быть у дверей узжавшихъ хозяевъ.

Но никто не прислалъ фуры за вещами Тессъ и ея матери. Он не были работницами, никуда ихъ не звали, такъ что имъ пришлось перевозить вещи на свой счетъ.

Тессъ очень обрадовалась, когда, выглянувъ въ это утро въ окно, увидала, что фура пріхала и что дождя не было, хотя погода была втреная и пасмурная. Дождь въ день Благовщенья былъ всегда большимъ несчастьемъ: вс домашнія принадлежности, постели, одежда,— все привозилось промокшимъ и черезъ это нердко являлись болзни.

Мать, Лиза-Лу и Абрамъ также проснулись уже, а младшія дти еще наслаждались сномъ. Они четверо позавтракали при слабомъ утреннемъ свт и приступили къ укладк.

Они весело принялись за работу съ помощью нсколькихъ сосдей. Сначала въ фуру поставили боле громоздкую мебель, потомъ кровати, на которыхъ должны были сидть Джоанна Дорбифильдъ и младшія дти во все время перезда. Когда все было уложено, пришлось долго ждать, пока запрягали лошадей, наконецъ, около двухъ часовъ они тронулись въ путь. На ось повсили котелокъ для воды, сама мистрисъ Дорбифильдъ и дти возсдали внутри фуры, въ рукахъ мистрисъ Дербифильдъ держала стнные часы, боясь, какъ бы механизмъ ихъ не испортился отъ толчковъ повозки. Тессъ и старшая двочка шли рядомъ, пока не выхали за околицу деревни. Наканун и сегодня утромъ он побывали у нкоторыхъ сосдей и попрощались съ ними, нкоторые пришли теперь посмотрть на ихъ отъздъ и пожелать всего хорошаго, но сами въ душ ничего хорошаго не ждали для такой несчастной семьи, никому, впрочемъ, не длавшей ничего дурного. Вскор фура стала взбираться на гору, втеръ все усиливался.

Такъ какъ сегодня было шестое апрля, то повозка Дорбифильдовъ встрчала много другихъ фуръ по пути. Вс он были нагружены тми же приблизительно предметами и въ томъ же порядк.

Одни изъ отъзжающихъ были оживлены, другіе сумрачны. Нкоторые останавливались у дверей встрчныхъ трактировъ, останавливались и Дорбифильды, чтобы покормить лошадей и немного отдохнуть и подкрпиться самимъ.

Въ одну изъ такихъ остановокъ глаза Тессъ случайно упали на кружку, переходившую изъ рукъ въ руки между женщинами, сидвшими на повозк съ вещами, которая остановилась не по далеку отъ трактира. Она увидала между ними знакомыя лица и подошла къ фур.

— Маріанна, Иццъ!— закричала она двушкамъ, перезжавшимъ съ какою-то семьей.— Вы тоже перезжаете сегодня, какъ и вс?

Он сказали, что дйствительно перекочевываютъ на другое мсто, такъ какъ жизнь въ Флинткомбъ-Аш стала имъ очень тяжела. Ушли он безъ вдома Гроби, пусть онъ ихъ преслдуетъ, если хочетъ. Они сказали, куда теперь направляются, а Тессъ съ своей стороны сказала, куда она детъ.

Маріанна нагнулась къ ней и сказала, понизивъ голосъ.

— Знаешь ли ты, что господинъ, который тебя преслдуетъ,— ты знаешь, о комъ я говорю,— приходилъ и разспрашивалъ о теб въ Флинткомб посл твоего отъзда? Мы ему не сказали, гд ты, зная, что видть его теб было бы непріятно.

— Да. Но я все же видла его,— прошептала Тессъ.— Онъ нашелъ меня.

— И онъ знаетъ, куда вы дете?

— Да, я думаю.

— Мужъ не вернулся?

— Нтъ.

Затмъ она распрощалась со своими знакомыми, такъ какъ возницы обоихъ экипажей вышли изъ трактира, и фуры похали дальше, уже по разнымъ направленіямъ, повозка, въ которой хали Маріанна и Иццъ, блестла яркими красками и ее тащила тройка сильныхъ лошадей въ блестящей упряжи съ мдными украшеніями, а фура, въ которой хала мистрисъ Дорбифильдъ съ семействомъ, представляла изъ себя скрипучее сооруженіе, которое едва выдерживало грузъ, положенный на него, краски давно сошли съ нея, а везла ее только пара лошадей. Этотъ контрастъ ясно показывалъ, какая разница заключается между наемною фурой и фурой, принадлежащей богатому мызнику.

Путь былъ длиненъ, такъ что, хотя они выхали рано, но былъ уже вечеръ, когда они обогнули возвышенность, составлявшую часть плоскогорія, именуемаго Гринхиль. Пока лошади остановились передохнуть, Тессъ осмотрлась кругомъ. Подъ горой, какъ разъ передъ ними, лежалъ маленькій, точно вымершій городокъ,— цль ихъ странствованія,— Кингсберъ, гд покоились предки ея, о которыхъ такъ много говорилъ и плъ ея отецъ,— Кингсберъ, который могъ по праву считаться родиной и домомъ д’Орбервилей, жившихъ здсь пять столтій.

Какой-то человкъ вышелъ изъ предмстья городка и ускорилъ шагъ, разсмотрвъ, что детъ нагруженная повозка.

— Вы женщина по фамиліи Дорбифильдъ, если я не ошибаюсь?— спросилъ онъ у матери Тессъ, которая сошла съ экипажа, чтобы пшкомъ пройти остальной путь.

— Да,— отвчала она.— Я вдова покойнаго сэра Джона д’Орбервиля, бднаго дворянина, такъ что и я имла бы право называться дворянкой, если бы хотла, я возвращаюсь во владнія моихъ предковъ-рыцарей.

— А! Ну, объ этомъ мн ничего неизвстно, но если вы мистрисъ Дорбифильдъ, то меня прислали сказать вамъ, что комнаты, которыя вы хотли снять, уже отданы. Мы не знали, что вы прідете, пока не получили вашего письма сегодня утромъ, когда уже было поздно. Но вамъ, конечно, удастся найти квартиру гд-нибудь въ другомъ мст.

Человкъ этотъ посмотрлъ на Тессъ, лицо которой сдлалось мертвенно-блднымъ при этомъ извстіи. Ея мать тоже была въ отчаяніи.

— Что намъ длать теперь, Тессъ?— сказала она съ горечью.— Вотъ какъ насъ привтствуютъ въ помстьяхъ нашихъ предковъ! Но давай еще попытаемся!

Они похали по городу и всюду искали помщенія. Тессъ оставалась въ повозк смотрть за дтьми, пока мать и Лиза-Лу наводили справки. Когда Джоанна черезъ часъ вернулась посл безплодныхъ поисковъ, кучеръ сказалъ ей, что нужно освободить фуру отъ вещей, такъ какъ ему было велно вернуться назадъ ночью.

— Хорошо. Выгружайте ихъ здсь,— сказала безучастно Джоанна.— Я найду гд-нибудь пристанище.

Фура остановилась у кладбищенскаго вала въ мстечк, закрытомъ отъ взоровъ, и кучеръ безъ сожалнія сталъ выбирать изъ повозки жалкія, мстами поломанныя хозяйственныя принадлежности. Окончивъ это, онъ ухалъ, оставивъ ихъ, довольный, что больше не будетъ имть дла съ такою странною семьей. Ночь была сухая, такъ что, по его мннію, они могли безъ вреда для себя провести ее подъ открытымъ небомъ.

Тессъ съ отчаяньемъ осмотрлась кругомъ. Тутъ былъ когда-то паркъ, теперь раздробленный на маленькія рощицы, и виднлся зеленый фундаментъ, указывавшій, что здсь стоялъ замокъ д’Орбервилей, дале возвышался отрогъ Эдженъ-Хиза, который входилъ въ составъ владній. Тутъ же виднлась часть церкви, носившей имя д’Орбервилей.

— Склепъ нашихъ предковъ, вдь, и намъ можетъ служить пріютомъ,— сказала мать Тессъ, вернувшись съ своего обхода вокругъ церкви и кладбища.— Да, конечно, и туда-то мы и помстимся, дти, пока они не найдутъ намъ другого крова. Ну, Тессъ, Лиза и Абрамъ, помогайте мн. Мы устроимъ дтей, а потомъ сами еще разъ пойдемъ въ обходъ.

Тессъ машинально стала помогать ей, и въ четверть часа четыре старыя кровати были отдлены отъ груды всхъ пожитковъ и поставлены около южной стороны церковнаго вала, около д’Орбервильской церкви, подъ которой находились обширные склепы. Надъ изголовьемъ кроватей высилось великолпное окно съ рзьбой, съ разноцвтными стеклами, окно это было сдлано въ пятнадцатомъ столтіи. Называли его окномъ д’Орбервилей и на верхней части его можно было различить геральдическія эмблемы, какъ на старой печатк и ложк, хранившейся у Дорбифильдовъ. Джоанна развсила надъ кроватями занавси, такъ что вышла прекрасная палатка, и положила младшихъ дтей.

— На худшій конецъ мы можемъ проспать здсь ночь,— сказала она.— Но сначала постараемся раздобыть голубчикамъ моимъ пость. Ахъ, Тессъ, къ чему было теб выходить замужъ за джентльмена, если онъ насъ оставляетъ въ такомъ положеніи!

Въ сопровожденіи Лизы и мальчика, она опять пошла вверхъ по маленькой тропинк, отдлявшей церковь отъ городка. Едва они вступили на улицу, какъ увидали мужчину верхомъ, который внимательно глядлъ во вс стороны.

— А, васъ-то я и ищу!— сказалъ онъ, подъзжая къ нимъ.— Вы вс теперь находитесь на историческомъ мст, во владніяхъ нашихъ предковъ.— Это былъ Алекъ д’Орбервиль.— Гд Тессъ?— спросилъ онъ.

Джоанна не особенно-то была расположена къ Алеку. Она молча показала ему на церковь. Когда она уходила уже, д’Орбервиль сказалъ ей вслдъ, что, вроятно, увидитъ ее, если только ихъ старанія найти пріютъ останутся безуспшными. Затмъ онъ подъхалъ къ трактиру и вскор вышелъ оттуда пшкомъ.

Между тмъ, Тессъ, оставшаяся съ дтьми, поговорила съ ними и затмъ пошла побродить по кладбищу, на которое уже ложилась ночная тнь. Дверь въ церковь была открыта, она вошла туда, здсь ей не приходилось быть еще ни разу.

У окна, подъ которымъ стояли дтскія кровати, были гробницы ея предковъ, которыхъ хоронили здсь нсколько столтій подрядъ. Одн гробницы были съ часовнями, другія совсмъ простыя, ршетки кругомъ были изломаны, вс мдныя украшенія также, только остались углубленія, въ которыя они были раньше вдланы. Все это особенно живо напоминало о томъ, что ея родъ умеръ для общественной жизни.

Она нагнулась къ черной плит, на которой было написано:

Ostium sepulchri antiquae familiae d’Urberville.

Тессъ не была такъ хорошо знакома латынь, какъ какому-нибудь кардиналу, но, тмъ не мене, она поняла, что здсь входъ въ усыпальницу ея предковъ и что здсь покоились т рыцари, о которыхъ часто пвалъ ея отецъ.

Она повернулась къ выходу, мимо часовни надъ гробницей, казавшейся самою старинной, у нея стояла, прислонившись, какая-то фигура. Въ темнот она ее не замтила сразу, но вдругъ фигура зашевелилась. Подойдя ближе, она сейчасъ же распознала, что это живое существо, и такъ испугалась, что едва не упала въ обморокъ, но мало-по-малу она оправилась и разсмотрла, что это Алекъ д’Орбервиль.

Онъ перескочилъ черезъ плиту и поддержалъ ее.

— Я видлъ, какъ вы вошли,— сказалъ онъ ей ласково и не хотлъ мшать вашимъ размышленіямъ.— Не правда ли, какъ много тутъ подъ нами разныхъ старыхъ воиновъ! Послушайте-ка.— Онъ громко ударилъ ногой по полу, снизу раздалось отвтное эхо.

— Это ихъ немного потревожитъ, я полагаю,— продолжалъ онъ.— А вы меня приняли за каменное изображеніе одного изъ нихъ. Но нтъ. Все перемнилось. Мизинецъ лже-д’Орбервиля теперь больше можетъ сдлать, чмъ цлая династія лежащихъ здсь подъ землей… Ну, приказывайте, что мн надо длать?

— Уйдите!— прошептала она.

— Да, я пойду и поищу, гд ваша мать,— сказалъ онъ ласково. Но, проходя мимо нея, онъ шепнулъ:— Все же знайте, что настанетъ время, когда вы будете ласковы со мной.

Когда онъ ушелъ, она стала на колни передъ входомъ въ склепъ и сказала:

— Зачмъ, зачмъ я не по ту сторону этой двери?

——

Между тмъ, Маріанна и Иццъ Гюэттъ хали впередъ съ вещами земледльца въ иную сторону. Но он мало думали о томъ, куда хали. Он вели бесду объ Энджел Клэр, о Тессъ и ея настойчивомъ ухаживател, который, они знали теперь, былъ тсно связанъ съ прежнею жизнью Тессъ.

— Она знала его раньше,— говорила Маріанна.— Все дло въ томъ, что онъ жилъ съ ней. Но очень было бы жалко, еслибъ онъ опять увлекъ ее. Иццъ, мистеръ Клэръ никогда не будетъ нашимъ, такъ не лучше ли намъ не ревновать ее къ нему, а стараться потушить эту ссору между ними? Если бы только онъ зналъ, въ какихъ тискахъ она теперь находится, и что ей грозитъ, онъ пріхалъ бы наврное, чтобъ охранить ее отъ этого.

— Нельзя ли какъ-нибудь сообщить ему?

Он все время раздумывали объ этомъ на пути, затмъ хлопоты объ устройств на новомъ мст отвлекли ихъ вниманіе. Только когда он совсмъ устроились, мсяцъ спустя, они услыхали, что Клэръ возвращается, хотя о Тессъ он боле ничего не слыхали. Тогда, волнуемая снова пробудившеюся въ ней любовью къ нему, Маріанна откупорила стклянку съ чернилами и вмст съ другою двушкой сочинила слдующія строки:

‘Уважаемый сэръ, смотрите за своею женой, если вы ее любите такъ, какъ она васъ. Около нея близко находится врагъ, принявшій образъ друга. Сэръ, около нея стоитъ нкто, кому слдовало бы быть далеко отъ нея. Женщину нельзя подвергать искушеніямъ, превышающимъ ея силы, вдь, капля за каплей можетъ проточить камень и даже брилліантъ.

Отъ двухъ доброжелателей’.

Она адресовала это письмо мистеру Клэру въ единственное мсто, о которомъ слышала отъ него — въ Эмминстерскій викаріатъ, посл этого он долго оставались въ какомъ-то экзальтированномъ настроеніи, восхищаясь своимъ великодушіемъ, и не разъ принимались истерично рыдать.

ФАЗА СЕДЬМАЯ.
Преступленіе.

LIII.

Въ Эмминстерскомъ викаріат насталъ вечеръ. Дв свчи горли подъ зеленымъ абажуромъ въ кабинет викарія, но онъ не сидлъ тамъ. Разъ онъ взошелъ, поправилъ слабый огонь, достаточно согрвавшій комнаты, тмъ боле, что весна вступала въ свои права, и снова вышелъ, то онъ останавливался передъ входною дверью, то входилъ въ гостиную, то снова выходилъ на крыльцо.

Оно выходило на западъ, хотя на двор было почти темно, но все же можно было различать предметы. Мистрисъ Клэръ, сидвшая въ гостиной, послдовала за мужемъ.

— Еще долго придется ждать,— сказалъ викарій.— Онъ будетъ въ Чэлкъ-Ньютон въ шесть часовъ, даже если поздъ не запоздаетъ, да еще надо сдлать десять миль по проселочной дорог, половину ихъ по Криммеркрокской дорог, а наша старая лошадь не сдлаетъ ихъ очень скоро.

— Съ нами она проходила ихъ въ часъ.

— Да, но много лтъ тому назадъ.

Такими разговорами они старались коротать время, хотя оба хорошо знали, что все это пустыя слова, а, главное, надо терпливо ждать.

Наконецъ, по дорог послышался легкій стукъ и старенькій шарабанъ показался вдали. Вскор они увидали человка, выходящаго изъ экипажа, еслибъ они не были уврены, что это онъ, они, наврное, не узнали бы его.

Мистрисъ Клэръ бросилась къ двери, а за ней немного медленне пошелъ и мужъ ея.

Прізжій увидалъ ихъ озабоченныя лица, когда они еще не могли разглядть его, потому что смотрли на него противъ свта.

— О, мой мальчикъ, мой милый мальчикъ, наконецъ-то ты вернулся!— вскричала мистрисъ Клэръ. Она забыла въ эту минуту о его еретическихъ воззрніяхъ, вызвавшихъ разлуку между ними, она такъ же мало думала теперь объ этомъ, какъ и о пыли, покрывавшей его платье. Какая женщина, дйствительно, хотя бы и самая лучшая христіанка, вруетъ въ общанныя евангеліемъ блаженства и муки такъ, какъ она вруетъ въ своихъ дтей, и какая женщина не промняетъ религію на ихъ счастье?… Когда они вошли въ освщенную комнату, она взглянула ему въ лицо.— Боже! это не Энджель, это не мой сынъ, это не тотъ Энджель, который узжалъ!— закричала она въ гор, отворачиваясь отъ него.

Его отецъ былъ тоже пораженъ его видомъ,— такъ осунулось и измнилось его лицо отъ душевныхъ терзаній и дурного климата страны, куда онъ поспшилъ скрыться, боясь насмшекъ за случившееся съ нимъ на родин. Это былъ не человкъ, а скелетъ — тнь прежняго человка. Онъ былъ похожъ на мертваго Спасителя Кривеллея. Его ввалившіеся глаза были тусклы, подъ глазами было черно, какъ у мертвеца. Лицо приняло такія же острыя очертанія, какъ у его стариковъ-родителей, хотя Энджелю по-настоящему надо было бы стать такимъ не раньше, какъ лтъ черезъ тридцать.

— Я былъ боленъ тамъ,— сказалъ онъ.— Теперь я поправился,— но, какъ бы въ опроверженіе его словъ, его ноги подогнулись, и онъ долженъ былъ ссть, чтобы не упасть. Это былъ приступъ слабости посл долгаго дневного путешествія и отъ волненія, вызваннаго пріздомъ.

— Не было мн письма недавно?— спросилъ онъ.

Одно письмо было получено. Остальныя, присланныя ему нсколько недль тому назадъ, они переслали ему, не зная, что онъ самъ прідетъ въ скоромъ времени.

Онъ поспшно вскрылъ поданное ему письмо и очень былъ пораженъ тми чувствами, которыми было полно письмо Тессъ къ нему.

‘Ахъ, за что ты такъ безчеловчно обошелся со мной, Энджель? Я не заслуживаю этого. Я все думала объ этомъ. Нтъ, я никогда, никогда не прощу теб! Ты, вдь, зналъ, что я не хотла обмануть тебя, за что же ты такъ дурно обошелся со мной? Ты жестокъ, жестокъ! Постараюсь забыть тебя. Все, что я терпла отъ тебя — все несправедливо,

Т.’.

— Это все совершенная правда!— сказалъ Энджель, бросая письмо.— Она едва ли когда проститъ меня!

— Не огорчайся такъ, Энджель, изъ-за простой крестьянки,— сказала его мать.

— Простая крестьянка! Да, мы вс крестьяне — дти земли. И я хотлъ бы, чтобъ она была простая крестьянка, но мн надо вамъ сказать,— раньше я не говорилъ вамъ ничего объ этомъ,— что ея отецъ происходитъ по мужской линіи отъ одной изъ самыхъ старыхъ норманскихъ фамилій, у насъ много земледльцевъ, которые, также какъ и онъ, происходятъ изъ знатныхъ семей, но они никому неизвстны и ихъ называютъ простыми крестьянами.

Вскор онъ пошелъ спать и провелъ слдующее утро у себя въ комнат, чувствуя себя очень нехорошо. Онъ все время раздумывалъ о положеніи длъ. Когда онъ былъ на экватор, ему казалось, что нтъ ничего легче, какъ придти къ Тессъ и заключить ее въ свои объятія, теперь же, по прізд сюда, это стало ему казаться не такимъ легкимъ дломъ. Она была страстною натурой, и онъ спрашивалъ себя, будетъ ли это благоразумно, не предувдомивъ ее, встртиться съ ней? Даже предположивъ, что со времени разлуки она, вмсто любви, стала чувствовать къ нему антипатію, все же внезапная встрча съ нимъ вызвала бы у нея горькіе упреки.

И такъ, Клэръ ршилъ, что будетъ лучше послать въ Марлоттъ письмо къ Тессъ, чтобы приготовить ее и ея родныхъ къ встрч съ нимъ,— онъ надялся, что она живетъ еще съ ними, какъ у нихъ было условлено при его отъзд изъ Англіи. Онъ въ тотъ же день привелъ свой планъ въ исполненіе и мене чмъ черезъ недлю онъ получилъ короткій отвтъ отъ мистрисъ Дорбифильдъ, который нисколько не разсялъ его неизвстности: письмо было безъ указанія адреса, хотя, къ его удивленію, написано оно было не изъ Марлотта.

‘Сэръ, я пишу эти строки, чтобы сообщить вамъ, что дочь моя ухала отъ насъ и я не знаю, когда она вернется. Я извщу васъ, какъ только узнаю это. Я не считаю себя вправ сообщить вамъ, гд она находится въ настоящее время. Прибавлю, что я и мое семейство — мы покинули на время Марлоттъ.

Ваша Ж. Дорбифильдъ’.

Для Клэра было такимъ облегченіемъ узнать, что Тессъ жилось, повидимому, довольно хорошо, но онъ не обратилъ особеннаго вниманія на упорное нежеланіе ея матери указать ея мстопребываніе. Очевидно, они вс сердятся на него. Онъ подождетъ, пока мистрисъ Дорбифильдъ не извстить его о возвращеніи Тессъ, какъ она общала въ письм. Онъ и не заслуживалъ ничего боле. Во время своего отсутствія онъ многое передумалъ, въ исторической Корнеліи онъ видлъ сходство съ добродтельною Фаустиной, во Фрин онъ узналъ духъ Лукреціи, онъ думалъ о томъ, какъ женщинъ осуждали на побиваніе камнями, и о томъ, какъ жена Урія стала царицей, и не разъ спрашивалъ себя, зачмъ онъ осудилъ Тессъ на основаніи фактовъ, а не на основаніи здраваго смысла, зачмъ онъ осудилъ ее за поступки, а не принялъ во вниманіе ея желанія дйствовать иначе?

День за днемъ ждалъ онъ въ отцовскомъ дом второго общаннаго письма отъ Джоанны Дорбифильдъ. Между тмъ, силы возвращались къ нему, а письма все не было. Ему вернули письма изъ Бразиліи и между ними было письмо отъ Тессъ, написанное изъ Флинткомбъ-Аша. Неожиданныя строки привели его въ совершенное уныніе.

‘Я должна обратиться къ теб въ моемъ гор,— у меня никого нтъ, кром тебя… Мн кажется, я умру, если ты не прідешь скоро или не позволишь мн пріхать къ теб… Но, Энджель, я прошу, умоляю тебя, не будь справедливъ, но будь хоть немного добре ко мн!… Если ты прідешь, я могу хотя умереть у тебя на рукахъ! Если бы ты тогда простилъ меня, я бы съ радостью умерла!… Если бы ты написалъ мн одну только строчку и сказалъ бы: я пріду скоро, я стала бы все терпть съ радостью!… Подумай, подумай, какъ страдаетъ мое сердце при мысли, что я никогда не увижу тебя больше, никогда!… Ахъ, еслибъ я могла хоть на одну минуту заставить страдать твое сердце такъ, какъ страдаетъ мое каждый день, то ты пожаллъ бы меня бдную, одинокую… Я была бы довольна, даже рада, быть твоею служанкой, если я не могу быть твоею женой, только бы мн быть около тебя, видть тебя, думать, что ты мой… Я одного только жажду на неб, на земл и подъ землей — встрчи съ тобой, мой дорогой! Приди ко мн, приди и спаси меня отъ того, что грозитъ мн!’

Глаза Клэра наполнились слезами, страстное желаніе сейчасъ же разыскать ее охватило его. Онъ спросилъ отца, просила ли она у него денегъ во время его отсутствія. Отецъ отвтилъ отрицательно. Энджель понялъ, что гордость помшала ей обращаться съ такою просьбой. Изъ его словъ родители его только теперь поняли истинную причину, почему они разъхались, будучи оба христіанами въ настоящемъ смысл этого слова, они, особенно страдавшіе душой за заблудшихъ овецъ, полюбили Тессъ, почувствовали къ ней жалость и нжность, какой не чувствовали ни за ея простоту, ни за бдность, ни за происхожденіе.

Убирая различныя вещи, онъ замтилъ маленькое письмецо, недавно полученное отъ Маріанны и Иццъ Гюэттъ, начинавшееся словами: ‘Уважаемый сэръ, смотрите за вашею женой, если любите ее такъ, какъ она васъ’, и подписанное: ‘отъ двухъ доброжелателей’.

LIV.

Четверть часа спустя Клэръ выходилъ уже изъ дому, мать слдила за его тонкою фигурой, пока онъ не скрылся изъ вида. Зная, что лошадь нужна въ хозяйств, онъ отклонилъ предложеніе взять ее. Онъ вошелъ на постоялый дворъ, нанялъ тамъ лошадь и едва могъ дождаться, пока запрягутъ ее. Черезъ нсколько минутъ онъ уже подымался на холмъ, съ котораго три мсяца тому назадъ Тессъ спускалась полная надеждъ и затмъ возвращалась, унося съ собой разбитое сердце.

Вскор передъ нимъ открылась Бенвильская дорога, вдоль которой тянулись живыя изгороди и деревья, покрытыя почками, но онъ былъ занятъ не тмъ, и ровно настолько обращалъ вниманіе на окружавшую его природу, чтобы не сбиться съ дороги. Часа черезъ полтора онъ обогнулъ южную часть Кингъ-Чиктока и сталъ подниматься вверхъ по печальной безлюдной мстности Креста, гд Тессъ, по настоянію Алека д’Орбервиля, въ характер котораго произошелъ переломъ, должна была поклясться, что никогда съ своей стороны не подастъ ему повода къ искушенію.

Потомъ онъ повернулъ направо и углубился въ горную известковую страну Флинткомбъ-Аша,изъ письма Тессъ онъ зналъ, что она жила здсь, и думалъ найти ее на той же ферм. Конечно, онъ не нашелъ ея, ему стало еще грустне, когда ему сказали, что никто и не слыхивалъ здсь о ‘мистрисъ Клэръ’, а вс помнили Тессъ только по имени. То, что она съ умысломъ скрывала отъ всхъ свое имя, а еще боле то, что она ршилась лучше выносить всякія злополучія, чмъ обратиться съ денежною просьбой къ его отцу, въ этомъ онъ видлъ проявленіе ея непреклонной ршимости разстаться съ нимъ навсегда.

Ему сказали, что Тессъ Дорбифильдъ ушла отсюда домой къ роднымъ по другую сторону Блакмура, такъ что ему необходимо было разыскать мистрисъ Дорбифильдъ. Она сообщила ему, что не живетъ боле въ Марлотт, но умышленно умолчала о своемъ теперешнемъ адрес, такъ что единственное, что онъ могъ сдлать, это похать въ Марлоттъ и разспросить о ней. Мызникъ, который былъ такъ грубъ съ Тессъ, оказался удивительно привтливымъ съ Клэромъ и одолжилъ ему лошадь и кучера, чтобы добраться до Марлотта, а экипажъ, въ которомъ онъ пріхалъ, надо было отослать обратно въ Эмминстеръ, такъ какъ Клэръ нанялъ его только на дневной срокъ.

Клэръ ни за что не хотлъ долго пользоваться одолженнымъ ему экипажемъ и отослалъ его назадъ у предмстья Марлотта, а самъ пошелъ пшкомъ въ деревню, гд родилась его дорогая Тессъ. Еще было слишкомъ рано для зелени въ садахъ, такъ называемая весна была еще зимой, повсюду едва пробивалась зеленая листва,— такъ было и съ его надеждами.

Домъ, гд Тессъ провела годы своего дтства, былъ теперь занятъ какою-то другою семьей, которая совершенно игнорировала ея существованіе. Новые жильцы находились въ саду и всецло были заняты только своими интересами, какъ будто бы съ этимъ домомъ не была связана исторія другихъ людей. Они гуляли по дорожкамъ сада, исключительно думая о томъ, какъ бы лучше устроиться здсь.

То время, когда Тессъ жила здсь, не имло для нихъ никакого значенія. Даже весеннія птицы, распвавшія надъ ними, продолжали безпечно свои псни, какъ будто не замчали ничьего отсутствія.

Изъ разспросовъ этихъ простодушныхъ людей, для которыхъ даже имя ихъ предшественниковъ было едва извстно, Клэръ узналъ, что Джонъ Дорбифильдъ умеръ, что его вдова и дти покинули Марлоттъ, объявивъ, что будутъ жить въ Кингсбер, а вмсто того ушли въ другое мсто, называемое такъ-то. Съ этой минуты домъ этотъ, въ которомъ не жила боле Тессъ, сдлался ненавистнымъ Клэру и онъ поспшилъ уйти изъ него, даже ни разу не оглянувшись назадъ.

Путь его лежалъ по полю, гд онъ впервые увидалъ ее во время танцевъ. Затмъ онъ прошелъ по кладбищу и здсь замтилъ среди недавнихъ надгробныхъ камней одинъ, который былъ нсколько отличенъ отъ другихъ. Надпись гласила слдующее:

‘Въ память Джона Дорбифильда, врне, д’Орбервиля, происходившаго отъ знатнаго рода и по прямой линіи нисходившаго отъ сэра Бріана д’Орбервиля, одного изъ рыцарей Завоевателя. Скончался марта 10, 18— г.’.

Такъ низвергаются сильные міра сего.

Какой-то человкъ, повидимому, могильщикъ, увидалъ Клэра и подошелъ.

— Ахъ, сэръ, вотъ человкъ, которому очень не хотлось лежать здсь, онъ желалъ, чтобъ его перенесли въ Кингсберъ, гд покоются его предки.

— А почему же не исполнили его воли?

— Эхъ, денегъ не было! Да благословитъ васъ Богъ, сэръ, я не хотлъ бы никому говорить объ этомъ, но… даже за этотъ камень, за цвтистую надпись на немъ не заплачено!

— А!… А кто поставилъ его?

Человкъ назвалъ имя деревенскаго каменщика и Клэръ, выйдя изъ кладбища, пошелъ въ его домъ. Тамъ онъ услыхалъ подтвержденіе сказаннаго ему и заплатилъ по счету. Исполнивъ это, онъ пошелъ разыскивать вдову.

Хотя путь предстоялъ ему длинный, но Клэръ такъ жаждалъ уединенія, что ни за что не хотлъ нанять экипажъ или пойти вдоль по полотну желзной дороги, по которому ему было ближе добраться до цли его странствованія. Въ Чэстон, однако, онъ долженъ былъ нанять лошадь, тмъ не мене, онъ только къ семи часамъ вечера пріхалъ въ мстопребываніе Дорбифильдовъ, всего отъ Марлотта онъ сдлалъ боле двадцати миль.

Деревня была не велика, такъ что онъ безъ труда розыскалъ жилище мистрисъ Дорбифильдъ. Она жила въ домик, обнесенномъ стной, въ сторон отъ дороги, тамъ она разставила свою старую мебель, какъ могла лучше. Клэръ былъ увренъ, что она не желала его посщенія. И онъ какъ бы силою врывался къ ней въ домъ. Она вышла къ двери, на ея лицо падалъ свтъ заходящаго солнца.

Клэръ видлъ ее въ первый разъ въ жизни, она все еще была красива въ своей вдовьей одежд. Онъ былъ принужденъ объяснить, что онъ мужъ Тессъ и зачмъ онъ сюда пріхалъ. Проговорилъ онъ это довольно нескладно:

— Мн нужно видть ее,— закончилъ онъ.— Вы мн общали написать еще разъ и не исполнили общанія.

— Потому что она не возвращалась домой,— отвчала Джоанна.

— Здорова ли она?

— Я ничего не знаю. Ваше было бы дло знать это,— сказала она.

— Да, я согласенъ съ этимъ. Гд она находится?

Джоанна говорила съ нимъ, подперши щеку рукой,— знакъ замшательства.

— Я не знаю въ точности, гд она,— отвчала она.— Она была… но…

— Гд она была?

— Но ея нтъ здсь теперь.

Она снова замолчала, не желая выдавать тайны, а младшія дти подошли къ двери и одинъ изъ нихъ, спрятавшись въ юбки матери, прошепталъ:

— Это тотъ джентльменъ, который собирается жениться на Тессъ?

— Онъ женился на ней,— шепотомъ отвчала Джоанна.— Идите въ домъ.

Клэръ, видя, что она хочетъ скрыть что-то отъ него, продолжалъ:

— Можетъ быть, Тессъ не желаетъ видть меня? Если нтъ, то, конечно…

— Я думаю, что нтъ.

— Вы уврены?

— Я уврена.

Онъ повернулся, чтобы уйти, но вспомнилъ о нжномъ письм Тессъ.

— Нтъ, я увренъ, что она хочетъ!— воскликнулъ онъ съ жаромъ.— Я ее знаю лучше, чмъ вы.

— Очень можетъ быть, сэръ, потому что я никогда не могла хорошо распознать ее.

— Прошу васъ, дайте мн ея адресъ, мистрисъ Дорбифильдъ, изъ жалости къ бдному, злополучному человку!

Мать Тессъ опять въ нершимости оперлась на руку и, видя на его лиц страданіе, сказала, наконецъ, тихимъ голосомъ:

— Она въ Сэндбёрн.

— А!… Гд же именно? Говорятъ, Сэндбёрнъ сталъ очень великъ.

— Я больше ничего не знаю, въ Сэндбёрн. Что до меня, я никогда не была тамъ.

Было несомннно, что Джоанна теперь говорила правду, такъ что онъ не настаивалъ больше.

— Не нужно ли вамъ чего-нибудь?— спросилъ онъ ласково.

— Нтъ, сэръ,— отвчала она.— У насъ все есть теперь.

Клэръ ушелъ, не заходя даже въ домъ. Въ трехъ миляхъ оттуда была станція и онъ пошелъ туда, заплативъ извощику. Послдній поздъ въ Сэндбёрнъ отошелъ вскор и увезъ съ собой Клэра.

LV.

Въ одиннадцать часовъ ночи онъ приказалъ приготовить себ постель въ гостиниц, и, немедленно пославъ отцу телеграмму съ указаніемъ адреса, пошелъ бродить по улицамъ Сэндбёрна. Было слишкомъ поздно, чтобы идти за справками или разспрашивать кого-нибудь, такъ что онъ волей-неволей отложилъ это до утра. Но ему еще не хотлось спать.

Это людное водяное мстечко съ пристанями, съ сосновыми аллеями и садами казалось Энджелю фантастическимъ, явившимся по мановенію волшебства. Вблизи пролегала дорога въ огромную Эдхонскую пустошь. Тамъ все говорило о минувшихъ вкахъ: каждая неровность почвы принадлежала исторіи, каждый каналъ, по которому когда-то здили британцы, сохранился неприкосновеннымъ, ни одна травка не была вырвана отсюда со временъ Цезарей. Но и сюда проникла иноземная культура.

Онъ бродилъ по улицамъ этого новаго мірка и при свт звздъ различалъ между деревьями высокія крыши, бесдки и башни прихотливыхъ зданій. Здсь дома стояли особнякомъ,— точно уголокъ Средиземнаго моря на англійской почв, ночью казавшійся еще величественне, чмъ былъ въ дйствительности.

Море было близко, оно шумло, а онъ думалъ, что это колышутся сосны, сосны въ отвтъ ему шумли тмъ же непрерывнымъ шумомъ, а онъ думалъ, что слышитъ плескъ моря.

Гд здсь могла жить Тессъ, простая поселянка, его молодая жена, среди такой роскоши и богатства? Чмъ боле онъ думалъ объ этомъ, тмъ боле недоумвалъ. Чмъ она занималась: доеніемъ коровъ? Наврное, здсь не было пахотныхъ полей, на которыхъ она могла работать. Вроятно, ее наняли прислуживать въ одномъ изъ этихъ большихъ домовъ, онъ все бродилъ, смотря на окна, въ которыхъ еще горлъ мстами огонь, и спрашивалъ себя, не здсь ли гд-нибудь ея комната?

Но отгадывать это было безполезно, и посл полуночи онъ пошелъ къ себ и легъ спать. Прежде чмъ потушить свчу, онъ перечелъ еще разъ страстное письмо Тессъ. Но онъ не могъ уснуть, находясь такъ близко и, въ то же время, увы, такъ далеко отъ нея, онъ безпрестанно поднималъ оконную занавску и смотрлъ на дома напротивъ, спрашивая себя, въ которомъ изъ нихъ она теперь спитъ.

Такъ просидлъ онъ почти всю ночь. Утромъ онъ всталъ въ семь часовъ и вскор вышелъ изъ дому, по направленію къ главному почтовому отдленію. У двери онъ встртился съ почтальономъ, несшимъ утреннюю почту.

— Знаете ли вы адресъ мистрисъ Клэръ?— спросилъ Энджель.

Почтальонъ отрицательно покачалъ головой.

Тогда Клэръ, вспомнивъ, что она легко могла принять свое двичье имя, сказалъ:

— А миссъ Дорбифильдъ?

— Дорбифильдъ?

Такой фамиліи почтальонъ тоже не слыхалъ.

— Здсь каждый день прізжаютъ и узжаютъ постители, сэръ,— сказалъ онъ,— и, не зная названія дома, невозможно найти ихъ.

Въ эту минуту вышелъ другой почтальонъ, которому повторили то же имя.

— Я не знаю Дорбифильдовъ. Но въ гостиниц ‘Цапля’ есть фамилія д’Орбервиль,— сказалъ онъ.

— Вотъ это-то мн и нужно!— воскликнулъ Клэръ, который съ радостью узналъ, что она приняла свою настоящую фамилію.— Гд этотъ домъ?

— Это хорошія меблированныя комнаты.

Клэру указали, куда надо было идти, и онъ поспшилъ туда. ‘Цапля’ была обыкновенною дачей, и онъ никогда бы не подумалъ, что здсь можно имть комнаты въ наемъ,— такой видъ ‘особняка’ имлъ этотъ домъ. Если Тессъ здсь живетъ служанкой, то ему лучше пойти съ задняго входа. Но почему-то онъ подошелъ къ парадному подъзду и позвонилъ.

Такъ какъ было еще рано, то хозяйка дома сама отперла ему.

Клэръ спросилъ Терезу д’Орбервиль или Дорбифильдъ.

— Мистрисъ д’Орбервиль?

— Да.

И такъ, Тессъ была извстна здсь, какъ замужняя женщина, ему было пріятно слышать это, хотя она и не приняла его имени.

— Не будете ли вы такъ добры сказать ей, что ее желаетъ видть родственникъ?

— Немного рано еще. Какъ сказать ей объ васъ?

— Скажите: Энджель.

— Мистеръ Энджель?

— Нтъ, просто Энджель. Это мое имя. Она пойметъ.

— Я посмотрю, проснулась ли она.

Ему было указано пройти въ первую комнату — столовую, она выходила окнами въ садикъ, въ которомъ цвли рододендроны и другія растенія. Повидимому, положеніе Тессъ было вовсе не такъ дурно, какъ онъ боялся, ему пришло на умъ, что она вытребовала у банкира брилліанты и продала ихъ, чтобы жить. Онъ не осудилъ ея за это ни на минуту. Вскор его тонкій слухъ распозналъ шаги по лстниц, ея шаги, его сердце забилось такъ больно, что онъ едва могъ устоять на ногахъ.

— Боже мой, что она подумаетъ обо мн? Я такъ измнился!— сказалъ онъ про себя. Дверь отворилась.

Тессъ показалась на порог,— совсмъ не такая, какою онъ ожидалъ увидть ее,— чудно прекрасная. Ея природная красота еще выигрывала отъ наряда. Она была укутана въ богатый блдно-срый кашемировый капотъ, съ вышивкой боле темнаго цвта, на ногахъ у нея были такія же туфли. Кругомъ шеи лежала пуховая опушка, ея чудные темные волосы частью были завернуты въ узелъ на макушк, частью распущены по плечамъ,— очевидно, она очень спшила.

Онъ протянулъ къ ней руки, но она не подошла къ нему, а остановилась у двери, руки его невольно опустились. Онъ внезапно почувствовалъ разницу между ней и собой, желтымъ, худымъ, какъ скелетъ, и подумалъ, что ее оттолкнула его наружность.

— Тесси!— сказалъ онъ какимъ-то сиплымъ голосомъ,— простишь ли ты меня, что я ухалъ? Можешь ты уйти со мной? Почему ты стала такой?

— Слишкомъ поздно!— сказала она какимъ-то глухимъ голосомъ, ея глаза неестественно горли.

— Я тебя судилъ несправедливо, я на тебя смотрлъ не такъ!— продолжалъ онъ свою защиту.— Теперь я оцнилъ тебя, моя дорогая Тессъ!

— Слишкомъ поздно, слишкомъ поздно!— быстро проговорила она, съ нетерпніемъ махнувъ рукой.— Не подходи ко мн, Энджель! Нтъ, ты не долженъ! Уйди!

— Но разв ты разлюбила меня, моя дорогая жена, за то, что я такъ измнился? Вдь, ты не такая непостоянная… Я нарочно пріхалъ за тобой, мой отецъ и моя мать ждутъ тебя.

— Да, да. Но я говорю: поздно!— закричала она. Она была какъ во сн, хотла двинуться, и не могла,— Разв ты не знаешь всего, всего? Но какъ же ты пришелъ сюда, если ничего не знаешь?

— Я всюду разспрашивалъ и нашелъ дорогу къ теб.

— Я ждала тебя,— продолжала она съ жалобой въ голос,— но ты не возвращался. Я писала теб, но ты не прізжалъ. Онъ взялъ меня, увривъ, что ты никогда боле не прідешь, что я сумасшедшая. Онъ былъ очень добръ ко мн, и къ матери, и ко всмъ намъ посл отцовской смерти. Онъ…

— Я ничего не понимаю.

— Онъ меня снова взялъ къ себ.

Онъ быстро взглянулъ на нее, потомъ, понявъ смыслъ ея словъ, сразу весь какъ-то опустился, взглядъ его потухъ, онъ перевелъ его на ея руки, которыя были раньше грубы и красны, а теперь блы и нжны.

Она продолжала:

— Онъ наверху. Я теперь ненавижу его за то, что онъ обманулъ меня, сказавъ, что ты боле не вернешься, а ты вернулся. Но уходи, Энджель, прошу тебя, и не возвращайся никогда!

Они продолжали стоять, въ ихъ глазахъ отразилось все ихъ сердечное страданіе, было жалко смотрть на нихъ. Оба, казалось, умоляли судьбу послать имъ забвеніе.

— О, это моя вина!— сказалъ Клэръ.

Онъ не могъ продолжать. Слова не могли выразить его чувствъ.

Прошло нсколько минутъ, вдругъ онъ замтилъ, что Тессъ нтъ боле въ комнат. Его лицо стало какъ-то холодно, за минуту передъ тмъ искаженное страданіемъ, теперь оно окаменло. Онъ очутился на улиц и шелъ впередъ, самъ не сознавая, что съ нимъ и гд онъ находится.

LVI.

Мистрисъ Бруксъ, хозяйка этого дома, была вовсе не очень любопытна по своей природ. Она слишкомъ отдалась служенію божку ‘наживы’, чтобъ интересоваться чмъ-нибудь, кром кармана жильцовъ. Тмъ не мене, посщеніе Энджеля Клэра, хорошо платившихъ ей жильцовъ, супруговъ мистера и мистрисъ д’Орбервиль, какими она ихъ считала, было довольно необычайно по своему характеру и по раннему часу, въ ней пробудилось женское чувство любопытства, только временно заглушенное хозяйственными соображеніями.

Тессъ разговаривала со своимъ мужемъ у двери, не входя въ столовую, такъ что мистрисъ Бруксъ, стоявшая у смежной двери, могла разслышать отрывки ихъ разговора,— если можно сказать, что эти два несчастныя существа вели между собой разговоръ. Она слышала затмъ, какъ Тессъ поднималась обратно на лстницу и какъ Клэръ, уходя, затворилъ за собой дверь. Затмъ слышно было, какъ наверху хлопнула дверь и Тессъ, по догадкамъ мистрисъ Бруксъ, вошла къ себ. Такъ какъ молодая женщина была не совсмъ одта, то мистрисъ Бруксъ была уврена, что она не сейчасъ еще выйдетъ.

Поэтому она крадучись взошла на лстницу и стала у дверей гостиной, смежной съ заднею комнатой (спальней). Бель-этажъ ея дома, въ которомъ помщались лучшія комнаты, былъ нанятъ д’Орбервилями. Въ задней комнат все было тихо, но изъ гостиной слышались какіе-то звуки.

Хозяйка посмотрла въ замочную скважину. Ей была видна только небольшая часть комнаты, уголъ обденнаго стола, на которомъ былъ уже приготовленъ завтракъ, и стулъ. Тессъ стояла на колняхъ, спрятавъ лицо на сиднье стула, руки ея были заломлены надъ головой, складки платья лежали на полу и виднлась босая ножка, съ которой упала туфля. Изъ ея устъ срывался вопль отчаянія.

Потомъ раздался мужской голосъ изъ сосдней комнаты:

— Что случилось?

Она, не отвчая, продолжала говорить сама съ собой или, скорз, жалобно стонать. Мистрисъ Бруксъ могла разслышать кое-что:

— И такъ, мой дорогой, дорогой мужъ вернулся ко мн, а я не знала этого… А вы меня убдили… вы всегда умли меня уврить во всемъ! Бдность моей матери и всей моей семьи — вотъ что меня принудило… А вы мн сказали, что мой мужъ никогда, никогда не вернется боле, вы смялись надо мной, называли глупенькой, что я жду его… Я вамъ поврила, наконецъ, и уступила… А онъ вернулся. Теперь онъ ушелъ. Ушелъ вторично, и я лишилась его навсегда… онъ будетъ ненавидть меня. Да, я лишилась его теперь… опять изъ-за васъ!— Безнадежно качая головой, она обернулась къ двери и мистрисъ Бруксъ разсмотрла ужасъ, написанный на ея лиц, губы ея были стиснуты, по щекамъ текли ручьи слезъ. Она продолжала:— А онъ умираетъ, онъ совсмъ похожъ на умирающаго! Мой грхъ убьетъ его, а не меня!… Ахъ, вы разбили всю мою жизнь!… О, Боже, я не вынесу этого, не вынесу!

Мужской голосъ сказалъ ей что-то, потомъ вдругъ раздался шорохъ, она вскочила на ноги. Мистрисъ Бруксъ, думая, что одинъ изъ говорившихъ выйдетъ въ дверь, поспшно сбжала съ лстницы.

Но она напрасно такъ торопилась, дверь не отворялась. Но мистрисъ Бруксъ сочла не безопаснымъ дальнйшее подсматриванье и ушла къ себ въ гостиную.

Она продолжала прислушиваться — все было тихо. Потомъ она пошла въ кухню готовить завтракъ. Затмъ принялась за шитье, дожидаясь, пока ея жильцы позвонятъ, чтобъ убирать завтракъ, и хотла даже пойти сама, разсчитывая на то, что ей удастся разузнать что-нибудь. Наверху раздавался скрипъ половицы, какъ будто кто ходилъ взадъ и впередъ, затмъ послышалось шуршанье платья, отворилась и снова захлопнулась наружная дверь, и фигура Тессъ промелькнула мимо нея. Она была одта въ костюмъ для прогулки, только набросила на лицо вуаль.

Мистрисъ Бруксъ не слышала, прощались ли они, можетъ быть, они поссорились, и, по всмъ вроятіямъ, мистеръ д’Орбервиль все еще продолжалъ спать, такъ какъ онъ никогда не подымался рано.

Она ушла въ другую комнату и продолжала шить. Молодая дама не возвращалась и джентльменъ не звонилъ. Мистрисъ Бруксъ раздумывала, кто бы такой могъ быть сегодняшній утренній поститель. Углубившись въ эти размышленія, она прислонилась къ своему стулу.

Вдругъ ея глаза увидали на потолк какое то невиданное ею раньше пятно. Сначала оно было величиной съ орхъ, но постепенно длалось все больше и больше, такъ что стало размромъ съ ладонь и было краснаго цвта.

У мистрисъ Бруксъ явилось какое-то неясное предчувствіе. Она встала на столъ и тронула пятно на потолк. Оно было мокро и у нея мелькнула мысль, не кровавое ли это пятно.

Выйдя изъ комнаты, она взошла наверхъ, намреваясь войти въ спальню. Но вдругъ ею овладла какая-то нервная слабость: она никакъ не могла ршиться повернуть ручку двери и поспшила внизъ, открыла дверь и выбжала на улицу. Мимо проходилъ знакомый ей рабочій, она попросила его пойти съ ней и взойти наверхъ, такъ какъ она опасалась, не случилось ли бды у ея жильцовъ. Рабочій согласился на это и пошелъ за ней.

Отворивъ дверь въ гостиную, она пропустила его впередъ и сама вошла за нимъ. Комната была довольно велика, завтракъ, состоявшій изъ кофе, яицъ и холодной баранины, стоялъ нетронутымъ, только на стол не хватало одного ножа. Она попросила рабочаго войти въ другую комнату.

Онъ отворилъ дверь, сдлалъ нсколько шаговъ и возвратился къ ней съ выраженіемъ ужаса на лиц.

— Тамъ въ постели лежитъ мертвый джентльменъ! Онъ, вроятно, былъ убитъ ударомъ ножа,— на полу лужи крови!

Скоро тревожная всть разнеслась повсюду, и домъ, недавно еще такой спокойный, огласился шумомъ шаговъ, явился полицейскій и много разнаго народа. Рана была очень мала, но остріе ножа коснулось сердца покойника, лежавшаго на спин, блднаго, неподвижнаго, — казалось, онъ умеръ сразу посл нанесенія раны. Скоро весь городъ зналъ, что былъ убитъ одинъ прізжій джентльменъ.

LVII.

Между тмъ, Энджель Клэръ машинально вернулся въ гостиницу, слъ завтракать, но лъ и пилъ безсознательно, затмъ спросилъ счетъ, заплативъ, онъ взялъ въ руку свой дорожный мшокъ,— больше у него ничего не было съ собой,— и вышелъ.

Въ ту минуту, какъ онъ уходилъ, ему передали телеграмму — нсколько словъ отъ матери, писавшей, что они очень были обрадованы, узнавъ его адресъ, и что его братъ Рутбергъ сдлалъ предложеніе Мерси Чантъ и получилъ согласіе.

Клэръ скомкалъ бумагу и направился къ станціи, придя туда, онъ узналъ, что раньше чмъ черезъ полтора часа позда не будетъ. Онъ слъ было, собираясь дождаться на станціи, но черезъ четверть часа почувствовалъ, что не вытерпитъ такого долгаго ожиданія. Ему некуда было особенно спшить, онъ былъ разбитъ нравственно и чувствовалъ, что все въ немъ окаменло, но, въ то же время, ему хотлось скоре выбраться изъ города, гд ему пришлось получить такой ударъ, и онъ пошелъ пшкомъ на слдующую станцію, разсчитывая, что поздъ нагонитъ его.

Дорога была ровная и вскор переходила въ долину, гд взору открывался обширный горизонтъ. Онъ собирался уже взобраться на холмъ и, остановившись передохнуть, машинально обернулся назадъ.

Почему онъ это сдлалъ, онъ не могъ бы объяснить, но что-то точно подтолкнуло его. Дорога вилась, какъ лента, и исчезала вдали, вдругъ онъ замтилъ, что по ней движется что-то.

Это была человческая фигура. Клэръ переждалъ, пока она приблизится, точно ему какое-то неясное чувство говорило, что это бгутъ за нимъ въ догонку.

Теперь онъ могъ уже различить, что бжала женщина, но онъ былъ такъ далекъ отъ мысли, что его жена можетъ бжать за нимъ, что даже когда она была близко, онъ не узналъ ея. Только когда она поравнялась съ нимъ, онъ узналъ Тессъ.

— Я видла, какъ ты ушелъ со станціи, когда я подходила, и я бжала за тобой всю дорогу.

Она была такъ блдна, такъ тяжело дышала, что онъ, ни о чемъ не разспрашивая, взялъ ея руку и поддержалъ ее. Чтобъ избжать встрчи съ прохожими, онъ свернулъ съ большой дороги на тропинку подъ соснами. Когда они отошли довольно далеко, онъ остановился и вопросительно посмотрлъ на нее.

— Энджель, — сказала она, точно только и ждала этого,— знаешь, зачмъ я бжала за тобой? Чтобы сказать теб, что я убила его!

На лиц ея блуждала какая-то жалкая, блдная улыбка.

— Что?— спросилъ онъ, думая, что она бредитъ.

— Да, я сдлала это, сама не знаю какъ,— продолжала она.— Я должна была это сдлать для тебя и для себя, Энджель. Я давно уже боялась того, что до этого дойдетъ дло, еще когда я его ударила перчаткой по лицу за то, что онъ сдлалъ со мной въ моей ранней молодости, а черезъ меня и теб причинилъ горе. Онъ сталъ между нами и разъединилъ насъ,— теперь уже онъ не сможетъ сдлать этого. Я никогда не любила его такъ, Энджель, какъ любила тебя. Ты, вдь, знаешь это? Ты вришь мн? Но ты не возвращался ко мн — и я принуждена была вернуться къ нему. Зачмъ ты ухалъ, зачмъ я такъ любила тебя? Не могу понять, зачмъ. Но я не осуждаю тебя, только, Энджель, простишь ли ты мн теперь мою вину передъ тобой,— теперь, когда я убила его? Пока я бжала, я все думала о томъ, что ты, наврное, простишь меня теперь. Меня какъ-то сразу оснило, что я могу такимъ образомъ вернуть тебя. Я не вынесла бы дальнйшей разлуки съ тобой,— ты не знаешь, какъ невыносимо мн было твое равнодушіе! Скажи, что ты любишь меня, скажи, что любишь меня теперь, когда я убила его!

— Я люблю тебя, Тессъ, да, все снова вернулось,— сказалъ онъ, крпко и страстно прижимая ее къ себ.— Но что ты говорила: ты убила его?

— Да, убила,— пробормотала она, какъ во сн.

— Какъ убила? Онъ мертвъ?

— Да. Онъ слышалъ, какъ я плакала о теб, и сталъ насмхаться, потомъ обозвалъ тебя гнуснымъ именемъ,— тогда я и сдлала это. Я не могла перенести этого. Онъ и раньше смялся надъ тобой при мн. А потомъ я одлась и пошла разыскивать тебя.

Понемногу ему приходилось поврить, что дйствительно она если не убила его, какъ говорила, то, по крайней мр, покушалась убить. Къ невольному ужасу передъ ея поступкомъ примшивалось у него еще чувство удивленія, какая сила любви къ нему была въ ней и какъ необыкновенна была эта любовь, если даже притупила въ ней нравственное чувство. Она была какъ будто довольна собой, не сознавая важности своего поступка, онъ смотрлъ на нее, когда она лежала на его плеч и плакала отъ счастья, и думалъ, что наслдственность, кровь д’Орбервилей, заговорила въ ней и побудила ее на такое безумство. По семейнымъ преданіямъ, д’Орбервили способны были на такіе поступки. Ему представилось,— въ его голов, впрочемъ, царилъ какой-то хаосъ мыслей,— что въ ту минуту безумнаго горя, о которомъ она только что разсказывала, ея мозгъ затуманился и она помшалась. Если это все было правда, то это было ужасно, но помшательство, хотя и временное, тоже было ужасно. Какъ бы то ни было, здсь стояла передъ нимъ его покинутая жена, эта страстная по своей природ женщина, прильнувшая къ нему, твердо увренная, что онъ будетъ ея защитникомъ. Нжность къ ней взяла верхъ надъ всми другими чувствами. Онъ напечатллъ долгій поцлуй на ея губахъ и, взявъ ея руку, сказалъ:

— Я не покину тебя! Я всми силами буду защищать тебя, любовь моя, что бы ты ни сдлала!

Они шли подъ деревьями и Тессъ ежеминутно повертывала голову, чтобы посмотрть на него. Хотя онъ былъ истощенъ и некрасивъ, но онъ видлъ, что она не находила никакихъ недостатковъ въ его наружности. Для нея онъ, какъ и прежде, былъ совершенствомъ и тлесно, и духовно. Онъ былъ для нея Антиноемъ, Аполлономъ, его больное лицо казалось ей прекраснымъ, какъ утро, такимъ же прекраснымъ, какъ въ первое ихъ свиданіе. Вдь, это было лицо единственнаго человка, полюбившаго ее чистою любовью и врившаго въ ея чистоту.

Теперь онъ не остановился на первой станціи, инстинктивно принимая нкоторыя предосторожности, а прошелъ съ ней дальше, все идя подъ соснами, которыя тянулись на нсколько миль. Обнявъ другъ друга, они шли по земл, устланной сосновыми иглами, всецло охваченные счастьемъ быть вмст, наконецъ, забывъ весь міръ. Такъ они сдлали нсколько миль и, наконецъ, Тессъ, какъ бы пробудившись, осмотрлась вокругъ и робко спросила:

— Мы идемъ куда-нибудь въ опредленное мсто?

— Не знаю, дорогая. А что?

— Нтъ, такъ.

— Мы можемъ пройти еще нсколько миль, а когда стемнетъ, найти пристанище въ какомъ-нибудь уединенномъ коттэдж. Ты можешь еще идти, Тессъ?

— Конечно, да. Я вчно могла бы идти, чувствуя прикосновеніе твоей руки.

Дйствительно, это было лучшее, что они могли сдлать. Поэтому они ускорили шагъ, обходя большія дороги, а пробираясь по маленькимъ лснымъ тропинкамъ, старались держаться свера. Но въ ихъ поступкахъ замчалось какое-то отсутствіе практической осторожности: ни одинъ изъ нихъ не подумалъ о томъ, чтобы дйствительно скрываться или переодться, чтобъ ихъ не узнали. Ихъ планы были такъ наивны, какъ будто они оба были дтьми.

Среди дня они подошли къ постоялому двору, и Тессъ хотла войти туда съ нимъ, чтобы пость чего-нибудь, но онъ убдилъ ее посидть подъ деревьями этой полулсистой, полустенной мстности, пока онъ не возвратится. Ея платье было слишкомъ модно, на всемъ, кончая красивымъ зонтикомъ съ ручкой слоновой кости, лежалъ отпечатокъ изящества и моды, неизвстной въ тхъ мстахъ, куда они теперь пришли,— все это могло привлечь вниманіе постителей трактира. Онъ вскор пришелъ, неся множество припасовъ и дв бутылки вина, такъ что они могли быть теперь обезпеченными на нсколько дней, если бы случилось что-нибудь непредвиднное.

Усвшись подъ деревомъ, они принялись за ду. Затмъ во второмъ часу дня они, взявъ съ собой оставшуюся провизію, пошли дальше.

— Я чувствую себя въ состояніи пройти какое угодно разстояніе,— сказала она.

— Намъ лучше всего держаться свера и понемногу добраться до Лондона,— замтилъ Клэръ.— Оттуда идутъ корабли во вс страны свта, если мы пожелаемъ ухать, и насъ тамъ трудне замтить, чмъ въ Чэннельской пристани.

Она ничего не отвчала, а только крпче прижалась къ нему. Хотя на двор былъ англійскій май мсяцъ, погода стояла ясная и днемъ было совсмъ тепло. Послднія нсколько миль они шли по Новому лсу и къ вечеру, завернувъ за уголъ тропинки, увидали надъ красивыми воротами большую дощечку, на которой было написано блыми буквами: ‘Этотъ прекрасный домъ отдается внаймы’, затмъ слдовали подробности, просьба адресоваться къ агенту въ Лондонъ. Войдя въ ворота, они увидали домъ правильной архитектуры и удобно расположенный.

— Я знаю этотъ домъ,— сказалъ Клэръ.— Это Брамшерстское помстье. Онъ запертъ и даже дорожки заросли травой.

— Но нсколько оконъ открыто,— сказала Тессъ.

— Наврное, чтобы провтрить комнаты.

— Здсь столько комнатъ стоятъ пустыми, а намъ негд преклонить голову!

— Ты устала, Тесси,— сказалъ онъ.— Мы скоро остановимся отдыхать.

И, поцловавъ ея грустный ротикъ, онъ снова увлекъ ее дальше.

Онъ тоже понемногу сталъ чувствовать утомленіе, такъ какъ они прошли не мене двадцати миль. Необходимо было обдумать, что длать. Уже они поглядывали на уединенно стоявшіе коттэджи и постоялые дворы, имъ хотлось приблизиться къ нимъ, но не хватало смлости. Наконецъ, ноги стали отказываться служить имъ, и они остановились.

— Можемъ ли мы спать подъ деревьями?— спросила она.

Но онъ считалъ это невозможнымъ въ виду еще холодной весны.

— Я думалъ объ этомъ пустомъ дом, мимо котораго мы проходили,— сказалъ онъ.— Вернемся назадъ.

Они повернули назадъ и черезъ полчаса уже стояли передъ воротами. Онъ сказалъ ей остаться, а самъ пошелъ узнать, кто живетъ въ дом.

Она сла подъ кустомъ, а Клэръ покрался къ дому. Его отсутствіе было довольно продолжительно, такъ что, вернувшись, онъ нашелъ Тессъ въ большомъ безпокойств. Онъ узналъ отъ мальчика, что къ дому приставлена старуха, которая въ хорошую погоду приходитъ изъ сосдней деревушки отпирать и затворять окна. Она придетъ при заход солнца.

— Ну, мы можемъ пробраться туда черезъ нижнія окна и отдохнуть тамъ,— сказалъ онъ.

Подъ его охраной она пошла къ главному фасаду, окна были закрыты ставнями,— наблюдать за ними никто не могъ. Они подошли къ двери, около было открыто окно. Клэръ влзъ въ него и помогъ войти Тессъ.

Исключая сней, вс комнаты были погружены во мракъ: ставни были плотно закрыты, но свтъ проникалъ въ комнаты черезъ открытое окно сней. Клэръ отворилъ дверь въ большую комнату и, освоившись съ темнотой, подошелъ къ окну и немного пріоткрылъ ставни. Лучъ яркаго солнца пробился въ комнату и освтилъ старинную мебель, малиновыя шелковыя занавси и огромную кровать.

— Ну, теперь ты можешь отдохнуть, наконецъ,— сказалъ онъ ей, снимая съ себя сумку и състные припасы.

Ихъ никто не тревожилъ. На всякій случай они снова закрыли ставни и остались въ совершенной темнот. Сторожившая женщина пришла между шестью и семью часами, но не входила туда, гд они спрятались. Они слышали, какъ она запирала окна, двери и, наконецъ, ушла. Тогда Клэръ опять впустилъ въ комнату немного свта, они закусили и мало-по-малу ихъ окружила темнота, которую они не могли разогнать,— у нихъ не было свчи.

LVIII.

Ночь прошла, полная торжественной тишины. Въ ночной тьм она разсказала ему всю исторію о томъ, какъ онъ во сн переходилъ черезъ Брумскій ручей, держа ее на рукахъ, какой опасности они подвергались оба и какъ онъ потомъ положилъ ее въ каменную гробницу въ развалившемся аббатств. Онъ ничего не зналъ до сихъ поръ объ этомъ.

— Зачмъ ты мн не сказала объ этомъ на слдующій день?— воскликнулъ онъ.— Это могло бы избавить насъ отъ многихъ недоразумній и горестей.

— Не думай о томъ, что уже прошло,— сказала она.— Я хочу теперь думать только о настоящемъ. Кто знаетъ, что намъ готовитъ завтрашній день?

Но утро не готовило имъ никакого удара. День былъ сырой и туманный, такъ что Клэръ, знавшій, что женщина приходила отворять окна только по хорошимъ днямъ, осмлился выбраться изъ ихъ комнаты и обойти весь домъ, оставивъ Тессъ спящею. Въ дом не нашлось никакихъ припасовъ, но была вода, пользуясь туманомъ, онъ вышелъ, чтобы добыть чаю, хлба и масла изъ лавки, находившейся въ двухъ миляхъ отсюда. Тессъ проснулась при его возвращеніи, и они принялись за принесенный имъ завтракъ.

У нихъ не было никакого желанія отплыть за границу, прошелъ день, затмъ ночь, еще день и еще, незамтно для нихъ прошло пять дней, въ которые ни одна человческая душа не нарушила ихъ полнаго уединенія. Между ними установилось молчаливое соглашеніе не говорить о прошедшихъ событіяхъ. Грустное время посл ихъ свадьбы, казалось, изгладилось безслдно изъ ихъ памяти. Всякій разъ, какъ Клэръ заводилъ рчь о томъ, что нужно покинуть это пристанище и идти дальше, она выражала полнйшее нежеланіе двигаться съ мста.

— Зачмъ намъ полагать конецъ тому, что дорого и пріятно намъ?— убждала она его.— Чему быть, того не миновать. Тамъ все темно передъ нами, а здсь такъ покойно.

Онъ выглянулъ въ отверстіе ставни. Это была совершенная правда: здсь у нихъ царили любовь, жалость, всепрощеніе, а за дверьми ихъ подстерегалъ неумолимый рокъ.

— И…— говорила она, прижимаясь къ его лицу щекой,— я боюсь, что ты не всегда будешь такъ смотрть на меня, какъ теперь. Я не хочу пережить твоего теперешняго чувства ко мн. Лучше мн умереть и быть похороненной, когда ты будешь презирать меня, такъ чтобы твое презрніе осталось скрытымъ отъ меня.

— Я никогда не буду презирать тебя.

— Я тоже надюсь на это. Но, оглянувшись на мою жизнь, мн сдается, что всякій иметъ право презирать меня… Какою я была дурною! А, вдь, раньше я ни за что не тронула бы пальцемъ мухи или червяка, одинъ видъ птицы въ клтк часто заставлялъ меня плакать.

Они остались здсь еще на день. Ночью мрачное небо расчистилось, такъ что старуха проснулась рано въ своемъ коттэдж. Ослпительное солнце наполнило ее какою-то живительною бодростью, она ршила, что сейчасъ же откроетъ домъ и хорошенько провтритъ его въ такой денекъ. Она отворила комнаты нижняго этажа еще раньше шести часовъ, а затмъ поднялась въ верхній этажъ въ спальни и собиралась уже повернуть ручку двери, за которой они спали. Вдругъ ей почудилось, что она слышитъ чье-то дыханіе. На минуту она остановилась, но потомъ снова взялась за ручку и тихо пріоткрыла дверь. Замокъ былъ сломанъ, но дверь нельзя было широко открыть, потому что она была заставлена. Лучъ свта упалъ на лица двухъ человкъ, погруженныхъ въ глубокій сонъ. Старуха была такъ поражена, что не двигалась, она обратила вниманіе на нарядное платье Тессъ, висвшее на спинк стула, на ея шелковые чулки, на зонтикъ изъ слоновой кости, на вс нарядныя вещи, лежавшія тутъ, такъ что, понявъ, что иметъ дло не съ бродягами, она почувствовала посл минутнаго негодованія какое-то умиленіе при вид этихъ влюбленныхъ, скрывшихся въ дом. Она закрыла дверь и такъ же тихо спустилась внизъ, какъ и вошла, чтобы пойти посовтоваться съ сосдями о странномъ открытіи, сдланномъ ею.

Минуту спустя Тессъ проснулась, а затмъ и Клэръ. У обоихъ было какое-то неясное чувство, что что-то нарушило ихъ покой, и это чувство все росло въ нихъ. Одвшись, онъ выглянулъ въ отверстіе между ставнями.

— Я полагаю, что мы можемъ двинуться, наконецъ, въ путь,— сказалъ онъ.— Сегодня хорошій день. И мн кажется, что кто-то есть въ дом. Во всякомъ случа, женщина, наврное, придетъ сегодня.

Она покорно согласилась съ нимъ и, приведя комнату въ порядокъ, они вышли безъ шуму, захвативъ свои вещи. Войдя въ лсъ, она въ послдній разъ обернулась назадъ:

— Ахъ, прощай, мирный пріютъ!— сказала она.— Мн все равно не долго жить. Почему бы намъ не остаться здсь?

— Не говори такъ, Тессъ. Мы черезъ два или три дня доберемся до какого-нибудь порта. Но лучше намъ не заходить въ Лондонъ, да и въ Соусэмптонъ также, пожалуй, хотя это и близко отъ насъ. Не пойти ли намъ въ Бристоль?

Посл минутнаго колебанія, онъ выбралъ послднее и они пошли по направленію къ этому порту. Ихъ долгій отдыхъ въ дом позволялъ имъ идти быстро, такъ что къ средин дня они уже подошли къ городу Мельчестеру, лежавшему какъ разъ на пути. Онъ ршилъ отдохнуть подъ деревьями и пойти дальше вечеромъ, подъ покровомъ ночи. Когда стемнло, Клэръ, какъ всегда, раздобылъ състныхъ припасовъ и они отправились дальше, около восьми часовъ они уже перешли границу между Верхнимъ и Среднимъ Вессексомъ.

Имъ пришлось, чтобы миновать городъ, взять немного вправо. Для Тессъ не было новостью идти, она была такъ же неутомима, какъ и въ прежнее время. Чтобы перейти по мосту широкую рку, имъ пришлось пройти по маленькому городку, древнему Эмбресбюри. Они шли по безлюдной улиц между двумя и тремя часами ночи, улица была освщена рдкими фонарями и немощена, такъ что шаги ихъ не были слышны. Огромная колокольня высилась по правую руку отъ нихъ, а за ней былъ каменный мостъ, къ которому они направлялись. Затмъ они пошли по шоссе, терявшемуся въ ровной дали.

Хотя небо и было покрыто тучами, но имъ немного освщала путь выглядывавшая изъ мрака луна. Скоро мсяцъ опять спрятался и стало еще темне. Тмъ не мене, они шли впередъ, стараясь идти по трав, чтобы не производить шума. Все кругомъ было пустынно и черно, дулъ сильный втеръ.

Они сдлали такъ почти ощупью нсколько миль, вдругъ какъ разъ передъ ними Клэръ замтилъ зданіе, какъ бы выросшее изъ-подъ земли. Они чуть-чуть не наткнулись на него.

— Что это за ужасное мсто?— сказалъ Энджель.

— Слышишь шумъ?— сказала она.— Прислушайся.

Онъ сталъ вслушиваться. Втеръ, ударяясь о зданіе, производилъ какой-то однообразный звукъ, какъ будто звенла струна арфы. Больше ничего не было слышно. Клэръ, протянувъ впередъ руку и подойдя немного ближе, почувствовалъ отвсную поверхность стны. Это, казалось, былъ одинъ большой камень. Продолжая шарить вокругъ себя, онъ понялъ, что то, чего онъ касался, была прямая колонна, протянувши лвую руку, онъ нащупалъ такую же колонну съ другой стороны. Высоко надъ ними что-то виднлось, повидимому, это была большая поперечная перекладина. Они обошли все кругомъ, крыши у зданія не было. Тессъ боязливо затаила дыханіе, а Энджель въ недоумніи спрашивалъ себя:

‘Что это можетъ быть такое?’

Продолжая ощупью касаться зданія, они наткнулись на другую высокую, какъ башня, колонну, такую же прямоугольную и недоступную, затмъ еще и еще. Все зданіе состояло изъ входовъ и колоннъ, изъ которыхъ нкоторыя были соединены наверху перекладинами.

— Положительно замокъ втровъ,— сказалъ онъ.

Одн колонны стояли особнякомъ, другія составляли треугольникъ, иныя лежали настолько далеко другъ отъ друга, что между ними могъ прохать экипажъ, скоро они поняли, что они наткнулись на груду монолитовъ, возвышавшихся среди ровной мстности. Оба они дошли, наконецъ, до середины этой груды.

— Это Стонхенгъ!— сказалъ Клэръ.

— Языческій храмъ?

— Да. Это зданіе стоитъ уже много вковъ, оно древне фамилій д’Орбервилей. Ну, что мы теперь будемъ длать, дорогая? Мы найдемъ себ, быть можетъ, пристанище гд-нибудь дальше.

Но Тессъ, дйствительно, утомленная на этотъ разъ, бросилась на продолговатую плиту, защищенную отъ втра колонной. Благодаря солнцу, нагрвшему его, камень былъ сухъ и представлялъ пріятную противуположность колючей и сырой трав, отъ которой ея башмаки и чулки были мокры.

— Я не хочу идти дальше, Энджель,— сказала она, протягивая къ нему руки.— Не можемъ ли мы остаться здсь?

— Опасно. Вдь, днемъ это мсто видно отовсюду на разстояніи нсколькихъ миль.

— Теперь я вспомнила, что одинъ изъ родственниковъ моей матери былъ здсь гд-то пастухомъ. Да и ты часто называлъ меня въ Тальбот божествомъ. Такъ что я теперь въ своемъ царств.

Онъ сталъ около нея на колни и коснулся ея губъ своими.

— Теб хочется спать, дорогая. Ты лежишь точно на жертвенник.

— Мн очень нравится здсь,— прошептала она.— Здсь все такъ торжественно и уединенно, надъ нашими головами видно небо. Какъ будто, кром насъ двухъ, никого нтъ на цломъ свт, и пускай бы, дйствительно, никого не было, кром Лиз-Лу.

Клэръ подумалъ, что ей хорошо будетъ отдохнуть здсь, пока не станетъ немного свтле, онъ укрылъ ее своимъ пальто и слъ около нея.

— Энджель, если что-нибудь случится со мной, будешь ли ты заботиться ради меня о Лиз-Лу?— спросила она посл долгаго молчанія, прислушиваясь къ завыванію втра между руинами.

— Да, буду.

— Она такая добрая, простая и чистая. Ахъ, Энджель, мн бы хотлось, чтобы ты женился на ней, если меня не станетъ, мн не долго осталось жить!

— Если я лишусь тебя, то я лишусь всего. Да, къ тому же, она, вдь, доводится мн свояченицей.

— Это ничего не значитъ, дорогой мой. У насъ въ Марлотт часто женятся на свояченицахъ, а Лиза-Лу такъ мила, такъ кротка и такъ красива. Ахъ, съ наслажденіемъ соединила бы тебя съ ней, если только мой духъ будетъ жить по смерти. Если бы ты, Энджель, могъ воспитать ее и поднять до твоего уровня! У нея есть все, что есть лучшаго во мн безъ моихъ недостатковъ, если она будетъ твоею, то будетъ казаться, что смерть не разлучала насъ… Ну, довольно, я высказала свое желаніе и больше не буду повторять его.

Она замолчала, а онъ углубился въ думы. Между колоннами на сверо-восток пробивался легкій свтъ. Однообразный ночной сумракъ понемногу разсивался, пропуская слабый дневной свтъ, при которомъ стали видны очертанія каменныхъ стнъ, ихъ окружавшихъ.

— Они приносили здсь жертвы Богу?— спросила она.

— Нтъ,— сказалъ онъ.

— А кому же?

— Я думаю, солнцу. Эта отдльная каменная скала обращена къ солнцу, которое сейчасъ покажется изъ-за нея.

— Это мн напомнило, дорогой мой,— сказала она,— что до нашей свадьбы ты никогда не говорилъ со мной о моей вр. Но мн казалось, что я поняла, какъ ты смотришь на это, и стала смотрть на все другими глазами, не потому, чтобы поняла сама, что прежде я заблуждалась, а просто потому, что ты такъ думалъ. Скажи мн, Энджель, какъ ты думаешь: встртимся ли мы снова посл смерти? Мн хочется знать это.

Онъ поцловалъ ее, чтобъ избжать отвта.

— Ахъ, Энджель, я боюсь, что ты хочешь сказать этимъ, что мы не встртимся!— сказала она съ рыданіемъ въ голос.— А мн такъ бы хотлось опять увидать тебя, такъ ужасно хотлось бы! Какъ, даже мы, такъ нжно любящіе другъ друга, не встртимся?

Онъ не отвтилъ ей на этотъ вопросъ, и они замолкли снова. Минуты черезъ дв ея дыханіе стало ровне, она слабе сжимала его руку, она заснула. Серебряная полоса на восток разросталась и освщала все кругомъ на большое разстояніе, вся природа была какъ-то молчалива, сосредоточенна, какъ всегда передъ зарей. Восточныя колонны и жертвенный камень стояли какъ разъ на солнечномъ пути. Ночью и втеръ стихъ, и поверхность воды въ лужицахъ между камнями была гладкая, какъ зеркало. Вдругъ онъ замтилъ что-то, двигавшееся съ востока, точно какая-то маленькая точка. Эта была голова человка, который приближался къ нимъ. Клэръ хотя и пожаллъ, что они не ушли отсюда раньше, но разсудилъ, что теперь лучше оставаться спокойнымъ. Человкъ вошелъ въ колоннаду, гд они находились.

За собой онъ тоже услыхалъ шумъ шаговъ, обернувшись, онъ увидалъ другого человка за лежавшею колонной, едва онъ усплъ опомниться, какъ уже направо выдвинулась другая фигура, потомъ налво. Утренній свтъ падалъ прямо на человка, стоявшаго невдалек, и Клэръ могъ разсмотрть, что онъ былъ большого роста. Они, очевидно, собрались здсь съ цлью. Значитъ, все, что она разсказывала, была правда. Вскочивъ на ноги, онъ сталъ озираться, ища оружія, и отыскивая, нельзя ли спастись бгствомъ. Въ ту же минуту ближайшій человкъ подошелъ къ нему:

— Напрасно, сэръ,— сказалъ онъ.— Насъ здсь шестнадцать и вся окрестность на ногахъ.

— Дайте ей самой проснуться,— шепотомъ умолялъ онъ людей, собравшихся вокругъ него.

Когда они увидали, на чемъ она лежитъ,— до сихъ поръ они не обратили на это вниманія,— они не стали возражать, а только молча стояли и стерегли ее. Клэръ подошелъ къ камню и нагнулся надъ ней, взявъ ея маленькую руку, ея дыханіе было быстро и коротко, какъ у ребенка. Вс они ждали, ихъ лица и руки были точно посеребрены восходящимъ свтиломъ, сро-зеленые камни были теперь видны, но даль еще была окутана тнью. Вскор свтъ сталъ ярче, и на Тессъ упалъ лучъ солнца, пробудившій ее.

— Что такое, Энджель?— спросила она, приподнимаясь.— Они пришли за мной?

— Да, дорогая,— отвтилъ онъ,— они пришли.

— Такъ и должно было быть,— прошептала она.— Энджель, я рада, да, рада! Мое блаженство не могло быть долговчно. Я и такъ насладилась имъ, а теперь умру, чтобы ты не сталъ презирать меня!

Она встала, оправилась и пошла впередъ, ни одинъ изъ полицейскихъ не трогался съ мста.

— Я готова,— сказала она спокойно.

LIX.

Городокъ Винтонсестеръ, старинный красивый городокъ, бывшій нкогда столицей Вессекса, лежитъ между гористою мстностью съ одной стороны и ложбиной — съ другой. Было яркое, жаркое іюльское утро. Кирпичные, крытые черепицей и просто каменные дома одлись вьющимися растеніями, ручьи въ лугахъ обмелли. По главной улиц отъ начала ея до самаго моста стояла густая пыль, предшествующая базарному дню.

У западныхъ воротъ города, какъ извстно всякому жителю Винтонсестера, начинается равномрный и длинный подъемъ. По этой дорог шли изъ города два лица, не обращавшія, казалось, вниманія на окружающее, а погруженныя въ задумчивость. Хотя они оба были молоды, но шли съ опущенными головами и солнце, казалось, съ состраданіемъ посылало имъ свои лучи, видя горе на ихъ лицахъ.

Одинъ изъ путниковъ былъ Энджель Клэръ, другая, высокая, цвтущая двушка, полу-ребенокъ, полу-женщина, живое изображеніе Тессъ, немного худощаве, но съ такими же великолпными глазами, свояченица Клэра, Лиза-Лу. Ихъ лица были блдны, они шли рука въ руку, не произнося ни слова, съ опущенными головами.

Когда они уже почти поднялись на крутой Западный Холмъ, городскіе часы пробили восемь. Прислушиваясь къ бою, они прошли еще немного впередъ до перваго верстового столба, который бллъ на зеленомъ ковр луговъ. Они сошли съ дороги на траву и, повинуясь какому-то непоборимому чувству, замедлили шаги, остановились около столба и стали ждать.

Горизонтъ открывался отсюда необозримый. Въ долин внизу лежалъ оставленный ими городъ, изъ котораго видны были только самыя высокія зданія — обширная соборная башня съ ея норманскими окнами, шпицъ св. Томаса, остроконечная башня Коллегіи и праве башня и крыша стариннаго страннопріимнаго дома, гд до настоящаго времени странникамъ раздаютъ хлбъ и эль.

Впереди всхъ другихъ городскихъ построекъ возвышалось красное кирпичное зданіе, съ ровною срою крышей и рядомъ оконъ съ ршетками, говорившими о заточеніи, все зданіе представляло своею строгою архитектурой рзкій контрастъ съ причудливыми фасадами готическихъ построекъ. Оно было со стороны дороги немного закрыто купами дубовъ и тисовъ, но отсюда его было довольно хорошо видно. Посередин зданія возвышалась безобразная восьмиугольная башня, казавшаяся отсюда грубымъ пятномъ на красивомъ пейзаж. Но вниманіе двухъ зрителей было сосредоточено именно на этомъ пятн пейзажа.

На карниз башни былъ прикрпленъ длинный шестъ. Ихъ глаза были устремлены на него. Нсколько минутъ спустя посл того, какъ пробили часы, что-то медленно поднялось вверхъ по шесту и распустилось по втру.

Это былъ черный флагъ.

‘Правосудіе’ свершилось и верховный судья безсмертныхъ боговъ (употребляя выраженіе Эсхила) окончилъ свое дло надъ Тессъ. А д’орбервильскіе рыцари, ничего не вдая, мирно спали въ своихъ могилахъ. Оба безмолвные свидтели склонились на землю, какъ бы съ молитвой, и долго неподвижно оставались такъ: флагъ все продолжалъ медленно развваться. Когда силы вернулись къ нимъ, они снова двинулись въ путь рука въ руку.

‘Русская Мысль’, кн.III—VIII, 1893

ТЕССЪ, НАСЛДНИЦА д’ОРБЕРВИЛЕЙ.

ФАЗА ПЕРВАЯ.Двушка.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

ФАЗА ВТОРАЯ.

Не двушка отнын.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

ФАЗА ТРЕТЬЯ.

Возрожденіе.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

XXII.

XXIII.

XXIV.

ФАЗА ЧЕТВЕРТАЯ.

Результатъ.

XXV.

XXVI.

XXVII.

XXVIII.

XXIX.

XXX.

XXXI.

XXXII.

ФАЗА ЧЕТВЕРТАЯ.

Послдствія.

XXXIII.

XXXIV.

ФАЗА ПЯТАЯ.Искупленіе.

XXXV.

XXXVI.

XXXVII.

XXXVIII.

XXXIX.

XL.

XLI.

XLIII.

XLIV.

ФАЗА ШЕСТАЯ.Обращеніе.

XLV.

XLVI.

XLVII.

XLVIII.

XLIX.

L.

LI.

LII.

ФАЗА СЕДЬМАЯ.Преступленіе.

LIII.

LIV.

LV.

LVI.

LVII.

LVIII.

LIX.

Читайте также:

ФАЗА ПЕРВАЯ.
Двушка.

ФАЗА ПЯТАЯ.
Искупленіе.

ФАЗА ШЕСТАЯ.
Обращеніе.

ФАЗА СЕДЬМАЯ.
Преступленіе.