Театральное поприще Иффланда (*)
(*) Имя славнаго Нмецкаго актера, живущаго въ Берлин.
Изъ Merc. de Fr. Ив. Снгрвъ.
——
Театральное поприще Иффланда, Снегирев Иван Михайлович, Год: 1812
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Передъ началомъ года за нсколько мсяцовъ каждой разъ Германія наполняется, по древнему обыкновенію, приливомъ календарей подъ разными названіями. Нтъ бога на Олимп, нтъ искусства, нтъ науки, нтъ сословія, которое бы не имло своего алманака съ нотами или безъ нотъ, въ стихахъ или въ проз. Въ другихъ странахъ Европы трудно себ представить, какую полагаютъ важность книгопродавцы, писатели: и публика въ изданіи такого сочиненія, которое выходитъ вмст съ сотнею подобныхъ бездлокъ. Впрочемъ было бы весьма несправедливо, основываясь на семъ замчаніи, укорять Германскую націю за привязанность ея къ бездлкамъ. Издатели календарей ничего не щадятъ, чтобъ сіи книжки сдлать истинно любопытными какъ новостію рисунковъ, такъ и изяществомъ работы, которую они поручаютъ искуснйшимъ художникамъ, — сильная приманка для охотниковъ, но она составляетъ послднее достоинство сихъ книжекъ, выходящихъ въ свтъ подъ скромнымъ названіемъ. Еслибы знали иностранцы, что первая часть одного изъ прекраснйшихъ историческихъ сочиненій — Шиллеровой исторіи о тридцати лтней войн, писана для Дамскаго алманака, что Гетева поэма Германъ и Доротея вышли въ свт подъ покровительствомъ алманака, наконецъ, что множество любимыхъ сочиненій, въ проз и въ стихахъ, сдлались извстными публик чрезъ посредство алманаковъ, то имъ неказалось бы удивительно, почему Нмцы такъ охотно раскупаютъ сіи ежегодныя изданія, въ другихъ странахъ совсмъ не уважаемыя людьми знающими — безъ сомннія для того, что он тамъ неимютъ права на уваженіе по своему содержанію.
Сіе отступленіе о календаряхъ или алманакахъ Нмецкихъ не совсмъ чуждо моему предмету, въ одномъ изъ нихъ нашелъ я біографію Иффланда, писанную имъ же. Авторъ помстилъ краткое начертаніе оной при первомъ том Собранія драмматическихъ своихъ сочиненій.
Иффландъ вн Германіи несравненно мене извстенъ, чмъ Коцебу, но въ Германіи онъ несравненно боле уважается. Иффландъ посвятилъ себя единственно театру, какъ авторъ и актер, онъ не сочинялъ ни романовъ, ни сатиръ, не дурачилъ публику ни достопамятнымъ годомъ своей жизни, ни сплетнями вздоровъ, вопреки всмъ правиламъ общежитія, не изрыгалъ клевет и оскорбленій на такую націю, у которой пользовался отличными ласками гостепріимства. Иффландъ, не длаетъ театръ училищемъ худой нравственности, или мстомъ личнаго мщенія, онъ пребываетъ врнымъ клятв своей, произнесенной имъ при первомъ своемъ успх, клятв не употреблять во зло той силы, посредствомъ которой можно имть вліяніе на души собравшагося народа {Ето относится къ г-ну Коцебу, котораго нежалуютъ французы за то, что онъ неизъявляетъ раболпнаго удивленія передъ безстыднымъ ихъ самохвальствомъ, и что написалъ об нихъ много справедливаго. Нетрудно было бы доказать, какого народа писатели наиболе отличились изрыганіемъ клеветъ и ругательствъ на частныхъ людей и на государственныхъ чиновниковъ, на цлыя націи и на самыхъ даже Монарховъ, природныхъ Государей. Изд.}. Соотечественники наименовали его нмецкимъ Мольеромъ, похвала сія служитъ знакомъ всеобщаго почтенія, однакожъ она увеличена. Германія, какъ и другія страны Европы, еще не видала у себя Мольера, которой только однажды явился на земномъ шар {Языкъ хвастливаго француза!}.
Одно Мольерово сочиненіе возбудило въ молодомъ Иффланд врожденную страсть къ театру. Еще по шестому году онъ увидлъ въ Ганновер, мст своего рожденія, комедію Больной по воображенію, которая произвела въ немъ столь сильное впечатлніе, что съ той самой минуты онъ пересталъ искать удовольствія въ обыкновенныхъ забавахъ по своему возрасту. Когда ему надобно было остановить свое вниманіе на какомъ нибудь предмет, то онъ всячески старался найти въ немъ какое нибудь отношеніе къ театральному искусству.
Во второй разъ онъ увидлъ Корнелеву трагедію Родогуну. Пышность одежды и приятность трагическаго дйствія до такой степени поразили его удивленіемъ, что забравшись дома на чердакъ и окутавшись старою епанчею, онъ цлый день игралъ тамъ ужасное пятое дйствіе, котораго самъ очень пугался. Отецъ театральнаго героя, опасаясь, чтобы сильные порывы пристрастія къ театру не разстроили его мозга, или по крайней мр неповредили здоровья, отдалъ его въ училище, и сей младенецъ съ перваго раза у потребилъ грамматику свою и лексиконъ на то, чтобъ добраться до значенія надписи, виднной имъ въ театр на занавс: Curarum dulce levamen. Онъ нашелъ, что творецъ сей мысли не могъ лучше опредлить счастливаго дйствія, производимаго театромъ, но при етой же мысли Иффландъ съ горестію воспоминалъ, что онъ лишенъ своими родителями единственнаго удовольствія, которое служило бы сладостнымъ заботъ его облегченіемъ.
Голова молодаго Иффланда въ самомъ дл была очень разгорячена, если судить по тому, что онъ самъ нын разсказываетъ. Еще будучи пятнадцати лтъ отъ роду, когда ему не дозволяли посщать театра, или слушать музыку, которую онъ также любилъ страстно, и не зная другой отрады, онъ уходилъ на кладбище, гд предавался всмъ мечтаніямъ, могущимъ поддержать то иступленіе, въ которомъ он поставлялъ свое блаженство. Блистательный успхъ полученный имъ въ роли одной трагедіи, которую играли въ училищ, усилилъ въ немъ природную его склонность къ театру. Въ 1777 году он ршился оставить домъ отеческій, и совершенно предаться тому упражненію, которое только одно казалось ему достойнымъ зависти. Пылкой молодой человкъ, прошедши часть Германіи и не находя случая употребить своихъ дарованій и склонностей, наконецъ получилъ позволеніе играть на Готскомъ театр. Онъ искренно, признается, что еслибъ не оказали снисхожденія къ его лтамъ, то ничего кром стыда не могъ бы онъ приобрсть за свою отважность. Готтеръ, писатель въ то время очень знаменитый, взялъ Иффданда подъ особенное свое покровительство и давалъ ему наставленія, которыя содлали публику къ его дарованіямъ гораздо благосклонне и внимательне.
На семъ-то театр случилось съ Иффландомъ маленькое происшествіе, которое авторъ разсказываетъ единственно какъ забавной случай, но изъ котораго, мн кажется, можно бы почерпнуть новое доказательство ложности системы, предполагающей, будто можно и должно всему тому подражать въ природ, что длаетъ надъ нами впечатлніе. Иффландъ съ двумя своими товарищами одинакаго съ нимъ возраста прогуливался ночью по окрестностямъ Готы. Вс они пришли въ одну деревню въ то самое время, когда въ ближней колокольн ударило полночь. Они учили тогда роли изъ Шекспирова Гамлета, и вспомнили о явленіи призрака. Имъ показалось, что однообразные звуки маятника и глухой стукъ часовыхъ колесъ, обыкновенно слышимый прежде нежели бьютъ часы, могутъ произвести чудесное дйствіе на сцен. Съ такою счастливою мыслію на другой день уговорили они машиниста приготовиться произвести сей планъ въ дйство, даже упросили его хранишь это въ тайн отъ самаго Директора и отъ цлой труппы, которыхъ они хотли столько же привести въ обвороженіе, какъ и самыхъ зрителей. Начинается представленіе: машинистъ употребляетъ все свое умнье, чтобъ удачне подражать маятнику часовому, зрители, вмсто изумленія, начинаютъ смяться! Потомъ, въ ту минуту какъ привидніе должно появишься на сцен, вдругъ слышатъ необыкновенную стукотню, будто бы отъ движенія колесъ происходящую прежде колокольнаго звука: и несчастное привидніе выступаетъ, на сцену, будучи въ крайнемъ замшательств отъ хохота и свиста зрителей. Разъяренный Директор бгаетъ по театру, надлежало наконецъ опустить занавсъ!
Иффландъ предлагаетъ здсь нкоторыя мысли, тмъ боле достойныя примчанія, что ихъ не льзя было ожидать отъ Нмца: ‘При появленій Шекспировыхъ трагедій на театр нашемъ, говоритъ Иффландъ, съ прискорбіемъ смотрли на нихъ многіе разсудительные люди, которые предвидли, что они приучатъ публику къ происшествіямъ многосложнымъ, къ движеніямъ сильнымъ, а самихъ актеровъ къ неистовымъ воплямъ. Что должны будутъ длать драмматическіе писатели, дабы тмъ и другимъ нравиться? изображать чудовища, который уничтожая грамматическое искусство, истребляютъ чувство хорошаго вкуса.’ Дале разсуждаетъ онъ слдующимъ образомъ: ‘Въ нашихъ актерахъ теперь едва уже примтны нкоторые слды того тона и тхъ приемовъ, для которыхъ молодые благовоспитанные люди нкогда приходили въ театр, и которымъ подражать старались.’
Изъ Готы Иффландъ перешелъ въ Мангеймъ. Тамъ находился дворъ Курфирста Карла, уже съ давняго времени содержалъ онъ французскую комедію и Италіанскую оперу, не щадя иждивеній, охотниковъ до нихъ было много. Нмецкій театръ имлъ свою подпору въ Барон Далберг, въ коемъ Иффландъ нашедъ себ просвщеннаго покровителя. Великій успхъ его Драмы Преступленіе отъ честолюбія (Berbres den aus Shcfucht) доставилъ ему уваженіе публики и благоволеніе Курфиршеской фамиліи. Въ слдующіе годы он давалъ различная драмы, которыя помщены въ собраніи сочиненіи. Слава объ Иффланд, автор и актер, распространилась по всей Германіи.
Иффландъ, однажды принося благодареніе старой Курфистин Палатинской за полученное отъ нея благодяніе, клятвенно общался не оставлять Мангеймскаго театра. Въ послдствіи онъ отвергнулъ самыя лестныя предложенія, однакожъ не могъ не похать во Франкфурт, по случаю торжества коронаціи Императора Леопольда II. Для сего Государя Иффландъ написалъ случайное сочиненіе: Фридерикъ Австрійскій.
Неожиданная сцена, въ которой онъ игралъ безъ всякаго намренія, сдлала его ненавистнымъ партіи, тогда еще неизвстной, но ожидавшей благоприятнаго времени, чтобы начать дйствовать. Представляли на Мангеймскомъ театр оперу: Ричардъ львиное сердце. Людовик XVI, возвращенный изъ Варенна, тогда содержался въ темниц, зрители, какъ Нмцы такъ и Французы, съ жадностію примняли вс намки въ опер положенію сего Государя. Занавс опустился, публика съ великимъ крикомъ вызвала актеровъ на сцену. Въ Германіи водится, что въ такомъ случа одинъ изъ актеровъ долженъ сказать публик маленькое привтствіе. Иффландъ выходитъ на сцену и говоритъ по-французски: ‘Дай Богъ, чтобы нашелся Блондель, которой спасъ бы жизнь Королю!’ Вновь раздались громкіе плески. Но посл мятежныя головы, сявшія раздоръ на обоихъ берегахъ Рейна, вмнили слова сіи въ злодйство. Конечно не трудно было мстить автору-актеру, нанося ему безпрестанныя неудовольствія: тогда-то Иффландъ вспомнилъ о предложеніяхъ, дланныхъ ему отъ разныхъ дворовъ въ Германіи, онъ оставилъ Мангеймъ посл двукратной осады сего города Французами и Австрійцами, и прихалъ въ Берлинъ, гд Фридерикъ Вильгельм II, отецъ ныншняго Короля, поручилъ ему управленіе театромъ.
Уже давно Иффландъ ничего не пишетъ для театра, хотя ему не боле пятидесяти лтъ отъ роду. Друзья талантовъ его заключаютъ, что привязанность къ спокойствію, и занятія по должности суть единственныя причины, которыя препятствуютъ ему писать. Собраніе сочиненій его содержитъ осмнадцать драмъ разнаго рода, но большую часть составляютъ предпочитаемыя Нмцами всмъ другимъ и называемыя ими Schaufpiel. Ето собственно Драма, или иногда то же что Мщанская трагедія. Иффландъ отличается занимательностію своихъ предметовъ, точностію характеровъ, часто удивительною естественностію въ разговорахъ и цлію всегда нравственною. Лучшими изъ сочиненій его почитаются: Охотники (Die Jger), Холостые (Die Hagestolzen) и Игрокъ (Der Spieler). Вразсужденіи послдней, ему надобно было вступить соперничество со многими сочиненіями, принятыми на разныхъ театрахъ въ Европ {Кром Иффландова Нмецкаго Игрока, есть еще Игрокъ Французскій Реньяровъ (Jouer), Англійскій Gamester и италіанскій Giuocatore.}, но большинство голосовъ опредляетъ пальму Иффланду.
Театральное поприще Иффланда: Из Merc[ure] de Fr[ance] / [Пер.] Ив. Снгрв [И.М.Снегирев] // Вестн. Европы. — 1812. — Ч.64, N 13. — С.44-54.