ТАНЦМЕЙСТЕРЪ.
Разсказъ Теккерея.
I.
——
II.
‘Аделисы.
‘Родерикъ Фердинандъ
‘Аделисы.
——
III
——
ГОЛІА ГАГАГАНЪ.
‘Современникъ’, No 5, 1853
Танцмейстер, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1837
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Я часто замчалъ, что въ Гакне, между другими его украшеніями и достопримчательностями, находится такое множество двичьихъ школъ, какого не найдешь нигд въ другомъ мст Европы. Въ каждой деревенски-зеленой улочк, передъ каждымъ высокимъ старомоднымъ домомъ видишь желзныя ворота, голубую съ золотомъ фирму и большую мдную доску, которая возвщаетъ, что въ дом помщается заведеніе для воспитанія двицъ. На одной изъ этихъ досокъ красуется (или, лучше сказать, красовалась,— ибо трогательное происшествіе, которое я вздумалъ теперь разсказать, случилось нсколько лтъ тому назадъ)… итакъ, на одной изъ этихъ мдныхъ досокъ была вырзана надпись слдующаго содержанія:
‘Булгаріа-Гоузъ. Учебное заведеніе для молодыхъ лэди, отъ трехъ до двадцати, подъ управленіемъ миссъ З., Э. и Г. Пиджъ. (Покорно просятъ обтирать ноги!)’
Двицы Пиджъ принимали къ себ ограниченное число юныхъ лэди — оно зависло отъ степени благоволенія публики къ пансіону — и образовывали ихъ по всмъ отраслямъ пріятныхъ и полезныхъ знаній, которыя ставятъ англичанку такъ высоко надъ женщинами всхъ прочихъ націй.
Младшія воспитанницы учились основаніямъ шитья въ передъиголку, шитья въ крестъ, шитья въ строчку, твердили стишки и ‘Я въ малой хижинк живу’. Старшія ученицы не занималась уже вышиваньемъ узоровъ, он играли на фортепьяно какъ Тальбергъ и длали пируэты не хуже Тальйони, он изучали географію, геологію, миологію, энтомологію, новйшую исторію уравненія первой степени. (Миссъ З. Пиджъ.) Он пріобртали совершеннйшія познанія въ языкахъ: французскомъ, нмецкомъ и итальянскомъ, въ то время, какъ миссъ Пиджъ преподавала англійскій, также и въ восточной живописи, шить въ тамбуръ (миссъ Э. Пиджъ) въ краснорчіи и декламаціи (миссъ Г. Пиджъ) и, для довершенія всего, въ танцовань и гимнастик (этотъ пунктъ, былъ особенно ярко означенъ въ объявленіи миссъ Пиджъ: крупными готическими буквами). Танцованье и гимнастику преподавалъ профессоръ Дандоло. (Имена остальныхъ профессоровъ и преподавателей слдовали въ объявленіи за этимъ крупно напечатаннымъ именемъ, но для нихъ былъ избранъ скромный шрифтъ.)
Хотя фамилія синьора Дандоло ршительно доказывала его чужестранное происхожденіе, однако онъ обладалъ такою англійской наружностью и такъ хорошо маскировалъ свой акцентъ, что невозможно было сказать, какое мсто должно считать его родиной, можно было даже предположить, что онъ узрлъ свтъ въ Лондон, и именно въ самомъ средоточія его, синьоръ усвоилъ себ въ совершенств т особенности, которыя характеризуютъ такъ называемую, кокнейскую часть города, онъ опускалъ h и удвоивалъ v, словно вся жизнь его протекла въ Боускомъ приход. Синьоръ Дандоло былъ человкъ крпкаго сложенія, ростомъ пяти футовъ и девяти дюймовъ, съ изумительно-развитыми ртомъ, грудью и бакенбардами, послдніе были краснаго цвта.
Я не знаю, какимъ образомъ этотъ индивидуумъ былъ введенъ въ заведеніе двицъ Пиджъ и водворился тамъ, молва говоритъ, что миссъ Зела Пиджъ встртилась съ нимъ въ первый разъ на одномъ изъ гакнейскихъ баловъ и съ этой встрчи началось ихъ знакомство, но съ тхъ поръ, какъ разъигрались событія, которыя я хочу сообщить читателю, юная миссъ утверждаетъ, что не она ввела синьйора въ Булгаріа-Гоузъ, а что только просьбы альдермэнши Грампусъ подвигли ее принять его. Читатель пойметъ изъ этого, что позднйшее поведеніе Дандоло относительно миссъ Пиджъ было не совсмъ удовлетворительно, и онъ будетъ правъ. Довріе нердко можетъ быть употреблено во зло, и часто именемъ дружбы прикрывается преступленіе!…
Но обратимся къ нашему повствованію.
Мощный и гибкій Дандоло восхищалъ нкоторое время юныхъ лэди въ пансіон миссъ Пиджъ своею ловкостью въ танцахъ, такъ же, какъ и силою и мужественностью своей фигуры, которыя ясно выказывались въ новомъ преподаваемомъ имъ упражненіи.
Тучная, хотя и юная миссъ Бинксъ, которая до прибытія профессора никогда не могла пройти и полъ-мили безъ одышки, свойственной какому нибудь разбитому параличомъ лорду-мэру,— миссъ Бинксъ въ очень короткое время пріобрла способность танцовать качучу, добираться по шесту съ ловкостью и свободно держать стулъ въ продолженіе трехъ минутъ, не смигнувъ глазомъ.
Инесъ Джакобсъ могла чуть не до самого верху подниматься на лстницу, такъ, же, какъ и миссъ Боль. Успшнйшею ученицей профессора Дандоло и вмст съ тмъ прекраснйшимъ юнымъ существомъ въ Булгаріа-Гоуз была миссъ Аделиса Грампусъ, дочь вышеупомянутой альдермэнши. Мать гордилась ею, для зажиточнаго отца была она кумиромъ, Аделис Грампусъ шелъ девятнадцатый годъ. Часто уже описывались глаза, но чтобы изобразить глаза Аделисы, нужно чернилы поголубе нашихъ. Снгъ, когда онъ сыплется на Чипсэйдъ, не бле ея шеи, и, когда полежитъ нсколько дней на почв и его притопчатъ телги съ навозомъ и извощики, уличные метельщики и отправляющіеся по дламъ пшеходы, онъ не черне тогда волосъ Аделисы. Высока и нжна, и стройна, какъ монументъ у лондонскаго моста, была ея фигура.
Дандоло, которому пришлось учить ее, увидлъ Аделясу, и она понравилась ему, что случилось бы съ каждымъ, у кого такой темпераментъ, какъ у Дандоло.
— Держитесь пряме, миссъ Аделиса! восклицаетъ онъ съ нжнйшимъ выраженіемъ въ лиц.
И онъ нжно беретъ руку Аделисы, подымаетъ ее на значительную высоту надъ ухомъ двицы и, въ этой поз, съ любовью смотритъ ей въ очи!
Въ два первые раза, когда танцмейстеръ такъ объяснялъ свои уроки миссъ Аделис, она только краснла. Въ третій разъ она опустила увлаженныя вки, и лицо ея покрылось мертвенной блдностью.
— Стаканъ воды! вскричала Аделиса: — или я лишусь чувствъ.
Танцмейстеръ бросился стремительно за желаемымъ напиткомъ и, поднося его къ устамъ Аделисы, нжно прошепталъ у ея уха:
— Твой, твой на вки, Аделиса!
Миссъ Грампусъ опустилась на руки миссъ Бинксъ, но восхищенный Дандоло усплъ замтить, какъ она возвела глаза къ потолку и какъ холодныя уста ея пролепетали:
— Дандоло!
Восклицаніе г-жи Шрёдеръ-Девріэнтувъ ‘Фиделю:’ ‘Ничего, ничего, мой Флорестанъ!’ ничто въ сравненіи съ нжностью, съ какою произнесла массъ Грампусъ это имя.
— Дандоло! говорила она своей наперстниц, миссъ Бинксъ: — это имя было велико и прекрасно въ давнія времена. За пятьсотъ лтъ миріада голосовъ восклицала его въ Венеціи, когда появлялся одинъ, носившій это имя, чтобы обручиться съ моремъ, невстою дожа, съ синимъ Адріатическимъ моремъ, безпредльнымъ вчнымъ океаномъ. Испуганный турокъ трепеталъ при этомъ звук, который былъ громче оглушительнаго залпа пушекъ, который гремлъ какъ бурный взрывъ урагана! Дандоло! сколько доблестныхъ сердецъ билось при этомъ имени! сколько острыхъ мечей покидало ножны и сверкало при этомъ непреоборимомъ зов на бой! О Бинксъ! продолжала Аделиса, нжно пожимая руку юной подруги: — не странно ли, что одинъ изъ членовъ этого могучаго герцогскаго рода есть еще въ живыхъ, и въ живыхъ для того, чтобы любить меня? Но и я, лукаво прибавила Аделиса: — и я, ты знаешь это, я тоже дщерь океана.
Родитель миссъ Аделисы Грампусъ занимался торговлею устрицами и омарами, и это-то было поводомъ, что юная миссъ именовала себя дщерью океана. Свое романтическое имя получила она отъ матери, прочитавъ ‘Тобіаса’ г-жи Свипсъ, отъ юныхъ лтъ она такъ много поглощала подобнаго литературнаго хлама, что маленькій умъ ея совсмъ сбился съ толку. На шестнадцатомъ году была она удалена отцомъ изъ дому, потому что влюбилась въ молодого человка, который занимался въ лавк открываньемъ устрицъ. У миссъ Пиджъ она не разсталась со своей сентиментальностью, она знала наизусть все, что написала миссъ Ландонъ, имла локонъ съ головы или парика Томаса Мура, и больше, чмъ когда либо, читала романовъ и стихотвореній. И вотъ рыжій танцмейстеръ превратился въ глазахъ ея въ венеціянскаго дворянина, влюбиться въ котораго было для нея и гордостью и радостью.
Такъ какъ миссъ Грампусъ за прибавку пяти гиней къ ежегодной плат за пансіонное воспитаніе имла отдльную комнату въ учебномъ заведеніи миссъ Пиджъ, то ей дозволялось пользоваться нкоторыми льготами, недоступными для обыкновенныхъ воспитанницъ. Между прочимъ, она и миссъ Бинксъ могли ходить одн по городу, он отправлялись безъ провожатаго въ публичную библіотеку за книгами, исполняли небольшія порученія двицъ Пиджъ, ходили одн въ церковь впереди или позади длиннаго ряда молодыхъ двушекъ, который въ каждый праздничный день тянулся изъ за желзной ршотки Булгаріа-Гоуза. Я считаю печальной обязанностью сообщить читателю, что часто въ этихъ одинокихъ прогулкахъ миссъ Грампусъ и Бинксъ имъ встрчался или сопутствовалъ льстивый и угодливый учитель гимнастики.
Скоро миссъ Бинксъ стала отставать и — долженъ ли я признаться?— замнять покинутое общество своей подруги обществомъ какого-то мужчины, друга профессора, который былъ столько же таинственъ и льстивъ, какъ я самъ Дандоло.
Да прочтутъ эти строки вс содержательницы женскихъ пансіоновъ въ Англіи, да сознаютъ, какъ опасно для юныхъ миссъ всхъ возрастовъ, даже и для такихъ, которыя могутъ платить за особое помщеніе, выходить изъ дому однмъ.
Правда, что въ настоящемъ случа миссъ Грампусъ пользовалась большею свободой, нежели какая дается обыкновенно юнымъ двицамъ. Когда старшая миссъ Пиджъ возвышала свой голосъ въ защиту этихъ льготъ, миссъ Зела съ жаромъ принималась ей вторить…. Отчего бы это? Причина будетъ ясно видна изъ слдующаго разговора, происходившаго между ослпленной двушкой и хитрымъ matre de danse.
— Отчего это, Родерикъ, спрашивала Аделиса: — отчего это вы во дни вашего перваго знакомства постоянно старались угождать ненавистной миссъ Зел и никогда не удостаивали меня даже словечкомъ?
— Уста мои не говорили съ вами, Адель (вотъ какая короткость существовала уже между танцмейстеромъ и Аделисой), но съ вами говорили мои глаза.
Аделиса не удивлялась странностямъ въ діалект Дандоло, потому что, сказать по правд, этотъ діалектъ былъ господствующимъ въ дом ея отца и его знакомыхъ.
— А мои, отмчала она съ нжностью: — мои глаза слдили за вами, когда ваши не были обращены на меня, потому что иначе я уже не смла поднять ихъ. И если, говоря съ миссъ Пиджъ, вы не могли слышать звуковъ моего голоса, то вняли бы хоть біенію моего сердца!
— Я внималъ ему,— я внималъ ему! твердилъ Родерикъ:— я слышалъ его. Я потому никогда не разговаривалъ тогда съ вами, что боялся возбудить подозрніе. Я желалъ попасть въ вашъ пансіонъ, быть постоянно вблизи васъ, подвигнуть васъ полюбить меня, и потому-то сталъ заискивать въ несносной для меня миссъ Пиджъ, потому-то принялъ я на себя званіе танцмейстера.
И на лиц молодого человка появилась мрачная демоническая улыбка.
— Да, я унизилъ мое имя, мое происхожденіе! Я надлъ эту жалкую ливрею, я носилъ ее — и все изъ любви — изъ любви къ теб, моя Аделиса!
Синьоръ Дандоло хотлъ было упасть на колни передъ миссъ Грампусъ, но такъ какъ улица была грязна, то онъ и не могъ привести въ исполненіе своего намренія.
Однако, надо же мн разсказывать начатую исторію: переданный мною разговоръ познакомилъ уже проницательнаго читатели съ значительною частью ея. Итакъ-съ, миссъ Зела точно, какъ было уже упомянуто мною, познакомилась съ героемъ этой повсти на одномъ изъ гвинейскихъ баловъ, онъ не имлъ никакого положенія въ обществ, не имлъ даже средствъ къ существованію и тотчасъ смекнулъ, что миссъ Пиджъ можетъ быть полезною для его цлей. И вотъ, онъ, ничмъ, какъ мы твердо убждены, не лучшій какого нибудь странствующаго фокусника или комедіянта, явился въ роли профессора гимнастики въ Булгаріа-Гоуз.
Наставница чувствовала къ нему точно такую же склонность, какую поздне почувствовала Аделиса. Послдняя открыла слабость первой, и это-то было причиною снисходительности миссъ Пиджъ и пагубной страсти миссъ Грампусъ.
— Таинственное существо! продолжала Аделиса, въ разговор, который прервалъ вышеприведенныя пояснительныя замчанія: — какъ полюбила я тебя!… Кто ты?… Какой злобный рокъ низвелъ тебя на такую низкую ступень, чтобы завладть сердцемъ Аделисы?
— Аделиса! воскликнулъ Дандоло:— ты говоришь правду. Я не то, чмъ кажусь. Я не могу сказать теб, кто я,— ужасы, которыми полна моя исторія, не позволяютъ мн сдлать страшное признаніе, но какъ я ни загадоченъ, какъ ни несчастливъ, какъ ни озлобленъ даже, какъ ни обремененъ отчаяніемъ, все же люблю я тебя, Аделиса,— люблю тебя съ восторженною преданностію, съ нжностью боле счастливыхъ дней! Теперь я печаленъ и убитъ…. Довольно, если скажу, что нкогда былъ я счастливъ, даже уважаемъ.
Мертвенной блдностью покрылись щоки Аделисы, ноги ея задрожали, и она, конечно, упала бы, еслибъ не поддержала ее сильная рука милаго человка.
Робко прижалась къ нему миссъ Грампусъ и пролепетала:
Не знаю я и не спрошу тебя,
Какимъ отягощенъ ты преступленьемъ.
Ктобъ ни былъ ты — поврь!— душа моя
Твоей любви отвтить съ восхищеньемъ.
— Преступленіе! сказалъ Дандоло: — преступленіе въ сердц Родерика?… нтъ, никогда!
— Но скажи мн, милая, кто ты? Я знаю тебя только но прекрасному имени Аделисы и по другому имени — Грампусъ.
Аделиса опустила глазки и зарумянилась.
— Родители мои принадлежатъ къ низкому сословію, проговорила она.
— Но какже попала ты въ такой пансіонъ? спросилъ Дандоло:— двадцать фунтовъ въ треть — не шутка, и то еще не считая экстренныхъ издержекъ и блья.
— Они принадлежатъ къ низкому сословію, но богаты.
— А! кто же твой отецъ?
— Альдерманъ, въ Лондон.
— Альдерманъ! а какими длами онъ занимается?
— Я красню признаться вамъ: онъ…. онъ торгуетъ устрицами.
— Торгуетъ устрицами! воскликнулъ крупными буквами Родерикъ.— Это ужь слишкомъ!
И онъ выпустилъ руку Аделисы и во все продолженіе прогулки не говорилъ уже съ нею ни слова.
Они мрачно шли нсколько времени рядомъ и миссъ Бинксъ и другой молодой человкъ слдовали за ними въ изумленіи. Наконецъ они увидли пансіонъ.
— Вотъ и Булгаріа-Гоузъ, сказала двушка, съ твердостью.— Родерикъ, намъ должно разстаться!
Волненіе пересилило ее, и она упала въ его руки.
Но — о, ужасъ!— вдругъ раздался крикъ миссъ Бинксъ, которая удвоенными шагами пустилась бжать къ заведенію. Юный спутникъ ея тоже навострилъ лыжи, и передъ любящей, неосторожной четой стояла разгнванная — и справедливо разгнванная — миссъ Зела Пиджъ.
— О, Фердинандъ! сказала она: — такъ-то обманываешь ты меня? Затмъ ли ввела я тебя въ Булгаріа-Гоузъ?… Затмъ ли давала я теб денегъ на покупку платья, чтобы ты называлъ себя фальшивыми именами и такъ безсовстно поступалъ съ миссъ Грампусъ? Фердинандъ! Фердинандъ! воскликнула она: — правда ли это? Врить ли мн моимъ глазамъ?
— Что мн твои глаза! сказалъ съ гнвомъ синьоръ, бросивъ на нее суровый взглядъ и удаляясь назадъ по улиц.
Скоро онъ пропалъ изъ виду. Никогда уже не видли его съ тхъ поръ въ Булгаріа-Гоуз. потому что на слдующій день онъ получилъ увольненіе.
Въ ближайшій четвергъ въ дилижанс, отправлявшемся въ Лондонъ, были взяты два мста. На заднемъ мст сидлъ учитель, на переднемъ — изнуренная, несчастная Аделиса Грампусъ.
Этимъ, однакожъ, дло еще не кончилось. Увольненіе миссъ Грампусъ имло слдствіемъ, что раскрылись различные, неизвстныя обстоятельства, которыя, должно признаться, никакъ не могли способствовать доброму имени миссъ Зелы Пиджъ. Открытія, сдланныя Аделисой, были столь невыгодны для пансіона миссъ Пиджъ, что ученицы эмигрировали дюжинами. Миссъ Бинксъ отправилась въ Вандсвортъ, къ своимъ родственникамъ, миссъ Джакобсъ — къ своему семейству въ Гоундстичъ, а другія юныя лэди, о которыхъ не упоминалось въ этой повсти, разъхались по другимъ, боле надежнымъ училищамъ, такъ что не позже, какъ къ концу полугодія, у миссъ Пиджъ, вслдствіе этой исторіи, остались только дв ученицы: миссъ Дибблъ, которая приготовлялась тутъ въ гувернантки, и миссъ Боль, дочь москотильнаго торговца, получавшая отъ миссъ Пиджъ воспитаніе взамнъ чая, свчей и другихъ потребностей, которыми снабжалъ заведеніе ея родитель.
— Я знала это! знала! восклицала, въ волненіи, миссъ Зела Пиджъ, ходя по мрачной учебной зал, гд только эхо вторило ея голосу,— онъ говорилъ мн, что никому, кого любилъ онъ, небыло счастья на земл, что каждый цвтокъ, на который падалъ его взоръ, увядалъ! Фердинандъ, Фердинандъ! ты внесъ сюда разрушеніе.
Подъ разрушеніемъ разумлись опуствшіе шкапы и скамьи.
— Но что значитъ все это въ сравненіи съ тмъ страшнымъ разрушеніемъ, которое внесъ ты сюда?
И бдная два ударяла себя по груди, и тяжкія слезы струились на ея пелеринку.
Немного, очень немного недль прошло съ этого времени, и мдная доска навсегда исчезла съ воротъ Булгаріа-Гоуза. Зданіе именуется теперь ‘Москау-Голлемъ, подъ управленіемъ мастера Свиттеля, при сотрудничеств другихъ преподавателей.’ Несостоятельныя миссъ Пиджъ скрылись — куда, Богъ ихъ знаетъ, потому что пароходы въ то время стоили дороже пяти шиллинговъ.
Альдермэнъ Грампусъ принялъ дочь свою, какъ можно догадаться, безъ особенныхъ изъявленій радости. Онъ былъ, по замчанію мистриссъ Грампусъ, при встрч дочери ворчливъ. Но не имлъ ли онъ на это права? Его прекрасная дочь пренебрегла своимъ образованіемъ во второй разъ, забыла правила строгой осторожности въ обхожденіи и чуть не сдлалась добычею злодя.
Миссъ Грампусъ въ продолженіе нсколькихъ мсяцевъ содержалась въ строгомъ заключеніи и не смла никуда выходить. Ей позволялось только по временамъ посщать Бонгиль-Роу, чтобы освжить себя чистымъ воздухомъ, да церковь, чтобы очищать душу свою молитвой. Хотя и знала Аделиса, что Родерикъ ей невренъ, хотя знала, что онъ подъ другимъ, можетъ быть, даже прекраснйшимъ именемъ, повторялъ другой т же клятвы, все же не могла она удержаться отъ мечтаній о немъ.
Дандоло зналъ очень хорошо имя и славу ея отца, и ему не стоило никакого труда отыгскать его жилище. Оно находилось, какъ знаетъ каждый обитатель Сити, въ Чипсэйд, и туда постоянно направлялъ Дандоло свои шаги, но хотя и бродилъ онъ безъ устали около дома, все же, по какой-то таинственной причин, не-хотлъ переступить его порога. Онъ поджидалъ, когда выйдетъ Аделиса, и слдовалъ за нею въ церковь, и часто, когда ее тснили въ дверяхъ Боуской церкви, нжная рука встрчалась съ ея рукой, и искусно скрытая и искусно передаваемая записка принималась не мене искусно, чтобы спрятаться въ складкахъ носового платка или прижаться къ груди Аделисы.
Любовь! любовь! какъ ты изобртательна! Изъ шелковинки можешь ты сдлать лстницу, соломенку можешь превратить въ оружіе, подобно солнечному лучу проницаешь ты въ темницу, подобно потерянной надежд взбираешься ты на высокій валъ.
Такимъ образомъ, лишенные возможности имть боле близкія и утшительныя сношенія, Аделиса и ея возлюбленный вели постоянную нжную переписку. Ей удалось подкупать свою служанку, которая доставляла еженедльно по малой мр девять писемъ къ бывшему танцмейстеру, который отвчалъ на нихъ меньшимъ количествомъ, но съ равнымъ жаромъ.
‘Отчего — говорила юная миссъ, въ одномъ изъ своихъ писемъ — отчего вижу я, бросая взглядъ мой на моего Родерика, вншній видъ его столь печально измнившимся? На немъ не та уже одежда, которая украшала его прежде. Или онъ бденъ? или переодтъ? Не обременяютъ ли его долги, или не преслдуютъ ли его враги, жаждущіе его крови? О, еслибъ руки мои могли служить ему щитомъ! о, еслибъ могъ помочь ему мой кошелекъ! Это искреннйшее желаніе твоей
‘P. S. Зная твою любовь къ чадамъ моря, я поручила отдать для тебя въ ‘Двуглавомъ Лебед’ боченокъ устрицъ, ты самъ желалъ этого.
‘PP. SS. Любишь ли ты копченую семгу? Я дала двушк три фунта, завернутые въ шолковый платокъ. На немъ мтка изъ моихъ волосъ.
‘PPP. SSS. Еще разъ распечатываю свою записку. Ты получишь при ней банку анчоусовъ. Будь они теб на здоровье!’
Содержаніе этой записки показываетъ, что Аделиса извлекала немало пользы изъ чтенія романовъ, кром того, оно даетъ довольно ясное понятіе о положеніи ея возлюбленнаго.
Когда онъ былъ профессоромъ въ Булгаріа-Гоуз, костюмъ его согласовался съ его притязаніями. Онъ ходилъ въ черной венгерк, въ блой пуховой шляп съ широкими полями, въ щегольскихъ сапогахъ и нанковыхъ панталонахъ въ обтяжку. Но теперь костюмъ его измнился къ худшему. Длинный коричневый сюртукъ опускался до икръ его мощныхъ ногъ. Грязный красный жилетъ, голубой, съ блыми крапинками, галстухъ и полу-сапожки, отличающіеся толщиной кожи и красивою оторочкой, завершали его нарядъ. Впрочемъ, онъ казался равнодушнымъ къ своимъ тснымъ обстоятельствамъ. Срую шляпу носилъ онъ съ большою важностью набекрень, безпрестанно вытягивалъ грязные воротнички своей рубашки и, ходя, заставлялъ побрякивать въ карман полъ-пенсы, если такіе случались. На поврку вышло, что онъ не кто иной, какъ искатель приключеній, невинная Аделиса была его жертвой.
Хотя и первую половину письма читалъ Дандоло съ радостью и надеждой, однако — всякому легко это сообразить — три заключительныя приписки порадовали его еще боле.
Въ самомъ дл, онъ сдлалъ съ ними буквально то, что часто случается въ романахъ: поглотилъ ихъ, и Аделиса, получившая на слдующій день письмо отъ него, нетерпливо сорвавшая печать и пробжавшая содержаніе съ тревожно-бьющимся сердцемъ и сверкающими глазами,— Аделиса, говоримъ мы, была не очень-то обрадована, когда прочитала слдующія строки:
‘Доброта твоя, безцнная Аделиса, превосходитъ всякое вроятіе, но никогда ни одинъ бднякъ не нуждался въ ней такъ, какъ твой несчастный врный Родерикъ. Да! я бденъ — меня преслдуютъ ожесточенные враги — измнился мой вншній видъ, измнилась одежда, измнилось мое счастье — измнилось все, кром любви къ теб.
‘Выслушай мою исторію.
‘Я происхожу отъ благородной, даже самой благородной венеціянской фамиліи. Мы были нкогда богаты и счастливы, но непреоборимый мавръ водрузилъ знамя свое на нашихъ башняхъ, руки его, подобно когтямъ жаднаго коршуна, завладли нашимъ богатствомъ, большая часть членовъ нашего рода была заключены въ темницу. Я не узникъ: я только изгнанникъ! Престарлая мать, удрученная недугами бабушка и пять сестеръ во цвт юныхъ лтъ бжали вмст со мной изъ Венеціи и раздляютъ теперь мое изгнаніе и мой домъ. Но тщетно боролся я съ несчастіемъ. Я сражался съ нуждою до тхъ поръ, пока она не преодолла меня. Аделиса! мн нечего сть!
‘Копченая семга очень хороша, анчоусы превосходны, но — ахъ!— какую жажду возбуждаютъ они, о возлюбленная моя, въ тхъ, которые не имютъ средствъ утолять ее! Бдная бабушка моя лежитъ въ постели въ горячечномъ бреду и тщетно умоляетъ дать ей напиться. Ахъ! нашъ водоносъ отказался — я и воды не могу подать ей. Устрицы были отличныя.
‘Небо да благословитъ тебя, о геній доброты! Не можешь ли ты прислать еще устрицъ, да нельзя ли кстати и парочку гарнелей? Сестры мой очень ихъ любятъ.
‘Ты обязала бы меня полъ-кроной, но ты ужь и такъ слишкомъ добра ко мн, и я красню просить тебя.
‘ Прощай, Аделиса!
‘Твой злополучный, но врный
’38. Графъ Дандоло.
‘Бельярдъ, іюня…’
Прекрасныя черты Аделисы, какъ я уже сказалъ, покрылись тнью неудовольствія, когда она прочитала эту записку, а кажется, записка не заключала въ себ ничего такого, чего не написалъ бы самый нжный изъ любовниковъ. Но гарнели, полъ-кроны, ужасная картина крайней нищеты, которую графъ открылъ передъ ея глазами, омрачили юное сердце миссъ Грампусъ. Врожденная женская деликатность возмутилась при мысли о такомъ жалкомъ положеніи.
Скоро, однакожъ, лучшія мысли замнили эту мысль. Грудь ея волновалась, когда она перечитывала оригинальныя строки о непреоборимомъ мавр, который водрузилъ свое знамя на башняхъ Венеціи.
— Я знала это! знала! онъ изъ благороднаго племени! О, Родерикъ, я помогу теб, хотя бы это стоило мн погибели!
Увы! она не была достаточно знакома съ исторіей и не знала, что никакой непреоборимый мавръ не водружалъ своего знамени на башняхъ Венеціи, она также совершенно забыла, что исторія, раясказанная ей искателемъ приключеній, была сначала выдумана ею самой.
Но тутъ соображеніямъ Адеіісы представился затруднительный пунктъ. Возлюбленный ея требовалъ денегъ… Откуда было ей взять ихъ?
На слдующій день ящикъ въ лавк, куда складывалась выручка, оказался пустымъ, я плачущаго лавочнаго прикащика повлекли къ лорду-мэру. Конечно, у него не нашли и слда денегъ, конечно, невинность его была доказана, тмъ не мене, однако, онъ былъ удаленъ альдерманомъ отъ должности и провелъ цлый мсяцъ въ исправительномъ дом, вслдствіе того, что у Аделисы Грампусъ былъ нуждающійся возлюбленный.
‘Другъ мой — писала она — достаточно ли теб двадцати-трехъ шиллинговъ и семи пенсовъ? Вотъ все, что я имю. Прими ихъ и вмст съ ними нжнйшія желанія твоей
‘P. S. Внезапная мысль! Батюшка прогналъ нашего прикащика! Онъ не будетъ обдать сегодня дома, цлый день буду я одна въ главной зал заведенія.’
Не усплъ Дандоло получить эту записку, какъ уже въ голов его образовалось твердое ршеніе.
— Я увижу ее, проговорилъ онъ: — я переступлю порогъ лавки.
Онъ сдлалъ это — на гибель себ, а еще боле на гибель миссъ Грампусъ.
Въ тотъ вечеръ мистриссъ Грампусъ и ея дочь помстились въ передней лавк, которую Аделиса называла главною залой заведенія, и которая на обыкновенномъ язык называется просто-на-просто лавкой. Мистриссъ Грампусъ сама дйствовала устричнымъ ножомъ и прислуживала своимъ покупателямъ. Годы не уменьшили ея ловкости, богатство не сдлало ея гордою, и она при нужд не отказывалась отъ занятія, которое было ей знакомо съ раннихъ лтъ. Аделиса граціозно порхала отъ стола къ столу то съ хлбомъ, то съ уксусомъ въ сткляночк съ пробуравленной пробкой, то съ маленькими кусками масла.
Небольшой мальчуганъ бгалъ отъ времени до времени черезъ улицу подъ вывску ‘Голубого Льва’ за кружками портера или грога, употребляемаго нкоторыми джентльменами по выход изъ театра.
Наступила полночь. Миссъ Грампусъ подошла къ окну и стала созерцать контрастъ ярко-горящаго газа, озарявшаго алыхъ омаровъ, съ мирными лучами мсяца, лившими свтъ свой на улицу и окружавшими матовымъ нимбомъ зданіе Биржи. Аделиса была погружена въ свои двическія думы. Вдругъ взглядъ ея упалъ на нижнее стекло окна. Къ этому стеклу былъ прижатъ широкій и блый носъ какого-то мужчины!…. Аделиса узнала Родерика Дондоло!
Онъ, казалось, съ большею любовью созерцалъ омаровъ, нежели Аделису, руки его были засунуты въ карманы, и онъ насвистывалъ какую-то псню.
Миссъ Грампусъ чуть не упала отъ радости въ обморокъ, нетвердыми шагами подошла она къ прилавку и блдная и слабая опустилась на стулъ. Дандоло досвисталъ свою мелодію и вошелъ прямо въ лавку. Онъ показалъ видъ, будто совсмъ не знаетъ миссъ Грампусъ, и обратился съ спокойной граціей и невыразимою любезностью къ обимъ дамамъ:
— Добрый вечеръ, сударыня, сказалъ онъ, отвшивая низкій поклонъ старшей дам: — сегодня необыкновенно жарко!… жарко, какъ говорится, до голоду, сударыня. Я не могъ противостать обаянію омаровъ, особенно когда увидлъ за ними даму.
Этотъ комплиментъ заставилъ мистриссъ Грампусъ покраснть, или, пожалуй, ясно было видно, что она желаетъ покраснть.
— Ахъ, сэръ! проговорила она.
— Да, ахъ, сударыня! продолжалъ гость, въ шутливомъ тон: — вы настоящая богиня! А это, сударыня, безъ сомннія ваша сестрица?
Онъ указалъ про этихъ словахъ на Аделису. Блдна и безмолвна, почти лишенная чувствъ, Аделиса облокотилась на кучу бутылокъ отъ имбирнаго пива. Хозяйка была окончательно побждена этимъ изношеннымъ комплиментомъ.
— Дочь моя, сэръ! отвчала она: — Адель, накрой столъ для сэра. Чего желаете вы, сэръ: устрицъ или омаровъ?… и т и другіе очень хороши.
— Я долженъ вамъ признаться, сударыня, сказалъ гость: — что посл обда я прохалъ пятнадцать миль, и не откажусь теперь попробовать и того и другого. Съ позволенія вашего я начну съ этого рака….. у! какія клешни!… Потомъ можно будетъ привести въ изумленіе и парочку устрицъ.
Мистриссъ Грампусъ была въ восхищеніи отъ любезности и аппетита незнакомца. Она принялась разнимать омара на части, а Дандоло, небрежно вскинувъ себ на плечо свою трость и весело посвистывая, вошелъ въ маленькую комнатку рядомъ и занялъ мсто за одной изъ занавсокъ у накрытаго стола.
Онъ едва слъ, какъ мистриссъ Грампусъ была наведена услышаннымъ ею разговоромъ на подозрніе, что въ устричной комнат что-то не совсмъ ладно.
— Аделиса! вскричала она.
И юная Аделиса, дотол блдная какъ лилія, вошла въ лавку раскраснвшись какъ роза.
Мистриссъ Грампусъ сама понесла гостю омара и строго приказала дочери остаться въ лавк. Она съ гнвнымъ лицомъ подошла къ незнакомцу и поставила передъ нимъ рака.
Мистриссъ Грампусъ возвратилась въ лавку. Разсыльный мальчишка былъ снова отправленъ черезъ улицу за бутылкою двойного пива и стаканомъ грога съ коньякомъ.
— Горячаго съ сахаромъ! крикнулъ мужской голосъ изъ столовой.
И Аделис стало грустно, что у возлюбленнаго ея такой ужасный аппетитъ въ ея близости.
Онъ, въ самомъ дл, лъ на этотъ разъ такъ, какъ будто ему еще никогда не случалось сть.
Вотъ счетъ, составленный самою мистриссъ Грампусъ:
2 омара, по 3 шил. — 6 пенс. 7 шил.— пенс.
Салатъ — 1 — 3 —
2 бутылки двойного пива — 2 — 4 —
11 дюжинъ лучшихъ устрицъ — 7 — 4 —
14 кусочковъ масла — 1 — 2 —
4 стакана грога съ коньякомъ — 4 — —
Хлбъ (полторы булки) — 1— 2 —
1 разбитый стаканъ — 1 — 6 —
Итого — 1 фунтъ 5 шил. 9 пенс.
‘У Самуила Грампуса, подъ вывскою ‘Морской Двы’, въ Чипсэйд.
‘Устрицы и омары всхъ сортовъ, bene: большая уступки, когда берется разомъ значительное количество.’
— Уступка, когда берется разомъ значительное количество? сказалъ гость: — въ такомъ случа, сударыня, вамъ слдуетъ сдлать и мн большую уступку.
И Дандоло, разсыльный мальчикъ, Аделиса и ея маменька засмялись надъ этой шуткой.
— Однако, погодите еще хлопотать объ уплат, сударыня, продолжалъ онъ: — между нами не выйдетъ спора. Прикажите-ка подать мн еще стаканъ грога съ коньякомъ, а потомъ ужъ подайте и счетъ.
Съ этими словами онъ опустился на столъ.
Хозяйка вышла, смясь и радуясь шуткамъ веселаго гости, а разсыльный мальчишка занялся подбираніемъ устричныхъ раковинъ, изъ которыхъ образовалась цлая большая пираиида.
— Эй, Самми! крикнула мистриссъ Грампусъ изъ лавки: сбгай-ка къ ‘Голубому Льву’ — принеси сэру еще стаканъ грогу. Или нтъ, оставайся тамъ, подбирай лучше раковины… Сходи-ка ты, Аделиса: это недалеко.
Аделиса пошла очень неохотно: она надялась сказать хоть нсколько словъ тому, кого избрало ея сердце.
Только что вышла Аделиса, возвратился съ обда самъ мистеръ Грампусъ, какъ ни любилъ онъ удовольствія, дла своего все-таки не забывалъ. Не произнося ни словечка, повсилъ онъ на гвоздямъ свой сюртукъ съ мдными пуговицами, надлъ на голову колпакъ и продлъ руки въ фартукъ.
Когда мистриссъ Грампусъ завязывала ему фартукъ — обязанность, всегда исполнявшаяся супругой — онъ спросилъ у ней, что было въ его отсутствіе.—
— Недурно-таки, отвчала она: — два фунта девять шиллинговъ, да кром того слдуетъ еще получить фунтъ и восемь.
И она подала счетъ своему супругу.
— Сколько ихъ? спросилъ онъ, улыбаясь, когда глаза его пробжали цыфры счета.
— Вотъ въ томъ-то и штука…. Какъ ты думаешь, сколько?
— Если четверо, отвчалъ мистеръ Грампусъ: — такъ, должно быть,— здоровые молодцы.
— А если одинъ? воскликнула, со смхомъ, мистрисъ Грампусъ.— а?… Да и тотъ еще не покончилъ. Адель только что пошла принести ему еще, стаканъ грогу съ коньякомъ….
Сильное безпокойство выразилось въ чертахъ мистера Грампуса.
— Одинъ! воскликнулъ онъ: — и еще не заплатилъ?!
— Нтъ, отвчала супруга.
Мистеръ Грампусъ схватилъ счетъ и стремглавъ бросился въ столовую. Мальчишка все еще занимался собираніемъ устричныхъ раковинъ. Дандоло сидлъ на стол, смялся пьянымъ смхомъ и чистилъ у себя въ зубахъ вилкой.
Трепеща всми членами, протянулъ къ нему Грампусъ счетъ: ужасная мысль мелькнула въ его голов…. это лицо ему было знакомо!
Даиноло насмшливо оттолкнулъ отъ себя ногой безполезную бумагу и принялся безцеремонно размахивать руками.
— Какой же вы простакъ! закричалъ онъ громовымъ голосомъ. Подумать, что я заплачу!… Платить!… Я никогда не плачу — я Дандо {Извстный всему Лондону человкъ, отличавшійся невроятною способностью пожирать ужасающія количества устрицъ. Прим. пер.}!
Постители, находившіеся за другими занавсками, бросились посмотрть на истребителя устрицъ, мальчишка оскалилъ зубы и разсыпалъ вс подобранныя имъ раковины, въ числ двухъ-сотъ-четырехъ, а мистеръ Грампусъ кинулся, какъ помшанный, въ лавку, крича: ‘караулъ!’
Спша къ уличной двери, онъ запнулся о что-то лежащее на полу, у самого порога была распростерта женщина и разлитъ стаканъ грога. Увы! нога Эліаса Грампуса задла за бездыханное тло Аделисы. Останавливаться ли намъ на грустныхъ подробностяхъ? Доврчивая двушка, возвратясь съ грогомъ изъ ‘Голубого Льва’, на самомъ порог услышала имя Дандо. Она видла его, пьянаго, сидящаго на стол, разражающагося ужаснымъ смхомъ…. Истина блеснула передъ ней — она упала.
Видя страданія любимой дочери, родители бросились къ ней, забывъ вс житейскія заботы.
Мистриссъ Грампусъ держала у носа ея уксусницу, супругъ орошалъ ее содовой водой, она возвратилась къ жизни, но утратила разсудокъ.
Когда Аделиса Грампусъ оправилась отъ обморока, она была у же съумасшедшая!
Что же сталось съ обманщикомъ? Этотъ обжора, лживый ренегатъ, этотъ сатана въ образ человка, убжалъ. Равнодушно прошелъ онъ черезъ лавку, набекрень, какъ я прежде, была надвинута его шляпа, по прежнему гордо выступалъ онъ, по прежнему безпечно насвистывалъ.
Издалека-была видна въ лунной ночи его фигура и долго-долго ночное безмолвіе нарушалось его мелодіей.
Когда, на слдующее утро, разсыльный мальчишка Самюэль убиралъ, лавку и приводилъ въ порядокъ вс находящіеся въ ней предметы, въ числ ихъ не оказалось одной серебряной вилки, одной вилки накладного серебра, одной тарелки и одной оловянной кружечки. Проницательному читателю будетъ нетрудно угадать имя вора.
Другъ-читатель повсть моя досказана. Если она хотя одну душу испугаетъ изображеніемъ порока и тмъ отвратитъ ее отъ него, то цль моя будетъ вполн достигнута, если она внушить боле строгости воспитательницамъ, боле осторожности воспитанницамъ! отвратитъ юность отъ опасной болзни сантиментальности и тмъ избавитъ ее отъ страданій горькаго разочарованія, удержитъ людей отъ гнуснаго обжорства, отъ пороковъ, имъ причиняемыхъ, и пагубныхъ страстей, имъ питаемыхъ, если тотъ, или другой, или третій извлечетъ полезное для себя наставленіе изъ моего повствованія, то иной награды и не требуетъ
Nota bene. Покорно прошу г. издателя прислать мн слдующій за эту статью гонорарій, подателю сего не велно оставлять рукопись въ редакціи, не получивъ за нее денегъ.