‘ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ’
‘ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ’
О СТИХОТВОРЦЕ
СОРНЫЙ ЯЗЫК
[5 ноября 1929 г.]
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Танцевальный учитель’, Осоргин Михаил Андреевич, Год: 1929
Время на прочтение: 6 минут(ы)
М. А. Осоргин. Заметки старого книгоеда
Прошедшей зимой позволил я себе неоднократно обращать внимание любезного читателя на разные старые книжки, отличные редкостью, а также высоким стилем при забавном содержании, в ответ на что получил письма или на словах мне передано было не раз:
‘Что же Вы все про старинное, между тем как на рынке много книг новых, каковыми наиболее и интересуется читатель, как изображающими нынешний день?’
Старому книгоеду это известно,— да область-то не наша! Тут нужно — чтобы по чистой совести отзываться — особый вкус к современности, и как бы попутно не обидеть откровенным словом живущего и пишущего автора, и чтобы всем было приятно,— а это трудно! И притом не раз уже высказано мною, в приличных случаю заметках, что нам, книголюбам, иная книжка прелестна не содержанием изложенных в ней событий, а старинной ее внешностью либо предшествующей иной главе заставкою и сопутствующей концовкой. Новую книгу читатель разрежет костяным ножиком и исследует любопытствующим глазом, вкушая лишь смысл содержания, мы же, книголюбы, иную книжку, извините, нюхаем, обоняя жадною ноздрей аромат протекших годин и, так сказать, пыль, вздыбленную колесницей времени.
И слезы наши — если льем — отличны от слез чувствительной читательницы современного романа: не жалость к такой-то Ирине, напрасно обманутой соответствующим героем Игорем во время совместной их стоянки на курорте Канны или Биарриц, а скорбь о том, что соломенной трухой сменилась прежняя тряпичная бумага, буквы же шлепаются машинным линотипом, экономя место на странице, не думая ни о приличествующих полях, ни о подобающей рамке, ни о глаз ласкающей красе титульного листа, ни о прочности переплета, коим могли бы любоваться и потомки. Ведь вот как мы различны! И оттого так трудно стало писать о старой книге — не всякий склонен оценить и понять.
И однако, стремясь приблизиться к интересу господствующей современности, позвольте пробудить любопытство хотя бы сравнением прежних и нынешних танцев, имея в виду наступление зимних балов, как то: адвокатский, лекарский или же предстоящий бал писателей и ученых города Парижа и его русских окрестностей.
Настоящим позвольте ознакомить со старинной книжицей ‘Танцовальной учитель’, указывающей, насколько почтенною считалась наука танцевания, не допуская легкомыслия поз и неприличия жестов.
Тут сначала отступлю и приведу отзыв о теперешнем танце танго высокой духовной особы, господина монсиньора Дюшеня, наблюдавшего воочию танцующую пару на семейном вечере. И как слова его были произнесены на французском языке, то лучше так их и оставить: — Sans doute, cette danse nouvelle me parait fort agrable a regarder. Mais je me demande pourquoi elle se danse debout?
В старину же танцы служили иному, как то и видно из книжечек, изданных в Санкт-Петербурге и Москве в годы 1790-й и 1794-й, одна под названием ‘Танцовальный словарь’1, другая же под титулом ‘Танцовальный учитель, заключающий в себе правила и основания сего искусства к пользе обоего пола, со многими гравированными фигурами и частию музыки. Выбраны из славнейших о сем искусстве писателей и собственными примечаниями дополнены императорского шляхетскаго сухопутнаго кадет-скаго корпуса и императорской Академии художеств учителем И. К.’ 2.
Узнаём мы из этих книжечек, что ‘танцование, которое философы определяют наукою телодвижений, есть без прекословия одно наидревнейшее из преизящных искусств’, что ‘любовь к танцам была так сильна у греков, что и важнейшие философы оным не гнушались’. И действительно, если на нынешних балах можно видеть танцующими даже опытных хирургов и бывших послов… то оправданием им да послужат слова Сократа, сказанные им друзьям своим: ‘Вы смеетесь, когда я пляшу наподобие молодых юношей, но достоин ли я сего смеха, если я делаю весьма нужное упражнение для моего здоровья? Делаю ли я какую погрешность, когда танцую и привожу в движение мое тело?..’ О каковых словах Сократа поведал нам историк Ксенофонт.
В первой главе упомянутого руководства изложены правила: ‘Каким образом ставить тело и производить разные положения ногами’. Во второй главе — ‘Способ хорошо ступать или ходить’. В третьей — ‘О разных поклонах’. В четвертой — ‘Каким образом должно складывать и надевать шляпу’. Далее же излагаются весьма сложные правила знаменитого танца менуэта. И тут сказано: ‘Иной, обходя вокруг зала и производя весьма худо составленные шаги, думает уже, что знает танцовать менуэт, который, может быть, выучил в две недели или в месяц’, что явное заблуждение, так как ‘сей танец самый благородный и важный, а следовательно, и труднейший, и которому, чтобы танцовать его с потребной приятностью и во всей точности, надобно учиться долгое время’. И много еще разных наставлений в этой любопытной и редкостной книге, касающихся того, ‘каким образом входить в зал’, ‘как держать руки женскому полу во время танцования, отводить плеча в разные стороны и о употребляемых в сем танце оборотах головы’, а также наставление мужчинам — ‘как подавать руку женскому полу’, чтобы делать это не кое-как, по-нынешнему, а со старинной и чинной ‘благоприятностью’.
И уж на одни рисуночки, на дереве резанные и приложенные к помянутой книжке Ивана Кускова, достаточно взглянуть, чтобы понять, что прежний танец, доставляя обществу должное удовольствие, в то же время был и важным делом, наущая изяществу телодвижений и выделяя благородством осанки. Поистине — не нынешняя трясучка противоестественных отношений, как бы в целях возможно близкого касания. И то сказать: при современных мужеских штанах, достигающих каблука, как и при нагих ногах, едва лишь прикрытых крепдешином дамского воображения,— никакой танец менуэт более не достижим. Вспомним, пожалеем и пройдем мимо!
И опять же, пытаясь сблизить любопытство к старине с интересом чисто современным, позвольте поговорить об образе поэта, как он прежде представлялся и ныне представляться нам продолжает, препровождая указанные портреты стихами.
Выходил в 1763 году, только недолго, всего шесть месяцев, небезлюбопытный журнал — ‘Свободные часы’3, издаваемый тогдашним куратором Московского университета M. M. Херасковым, в сотрудниках же состоял и А. П. Сумароков. Так вот там, в журнальчике, печатались ‘Остатки или отрывки Зопировы’, будто бы найденные на греческом языке, но только это, конечно, остроумная выдумка русского сочинителя. В первой главе означенной Зопировой книги имеется такое изображение стихотворца:
‘Если встретится человек, имеющий одни кости и кожу, который так прозрачен, как Пунический фонарь, и так сух, что на солнце можно видеть его внутренния, который сильно ворчит, скребет рукою в голове, грызет ногти и т. п., то бегите, бедные встречные, бегите! ибо ежели кто еще помедлит хотя мало, то едва жив останется. Кто не угадает, что такой человек стихотворец?’
В наше время иным стал стихотворец, деля волосы пробором при помощи жирных составов помады, а ногти не только чисты, а и отпущены без явной надобности, согласно словам Пушкина о возможности этого и для дельного человека. И между тем в плодах музы особой разницы нет, и иной поэт в дни наши занесет в альбом обожаемой девицы стихотворение, малым отличное от нижеследующего, найденного нами в старой книжке ‘Тысяча и одна песня, для удовольствия песенников и песенниц, исходит в свет. Тетрадь первая. В Санктпетербурге, 1778’:
Ей мою любовь открою,
Внемлен буду от нея,
Очи к ней свои устрою,
И она воззрит на мя.
Или же — это уж из другой старой книжечки — ‘Олинь-ка, или Первоначальная любовь’, 1796 года4:
Любовию пылают
И мошки на цветах,
И рыбки воздыхают,
И тает слон в лесах.
И если нам укажут, что современный стихотворец пишет по-новому, позволяя себе порою выражаться даже языком непонятным, называемым заумным, и что, мол, раньше этого никогда не бывало, то попрошу извинения, что это не совсем правильно, потому что и прежние поэты, когда никаких футуристов и в помине не было, позволяли себе подобное же. И вот для примера, хотя бы из той же ‘Олиньки’, четыре стиха:
Премудрость и перефразис! трам, трам, трам!
И ты ляпис-инферналис, трам!
О деньги! деньги, Вавилон! трам!
Гистерика и Купидон! трам!
А ведь писано в конце XVIII века! А то бывало и еще поме не здравого смысла, как найдено мною в другой книге (‘Торжествующая Минерва’, 1763 года,— значит, еще раньше):
Гордость и тщеславие выдумал бес:
Шерин даберин лис тра фа,
Фар, фар, фар, люди ер арцы
Шинда шиндара,
Траиду трандара.
Это уже, правда, должно быть удивительно для читателя, что даже и настоящая глупость — и то не нынче придумана! И выходит на поверку, что разница только в проборе да в чистых ногтях — и то не всегда. А пишут ныне — как и прежде писали, нового же ничего выдумать невозможно.
Хочу в заключение сказать насчет сорного языка, на который сейчас у нас жалуются. Что правда — то правда, особенно среди беженства, где каждый вносит в речь русскую из чужого языка, так что не всегда и разберешь.
Так вот и это не новость, и раньше на то же жаловались и даже примеры приводили. Так, например, в знаменитой книге Курганова (хотя автор на обложке и не значится) — ‘Российская универсальная грамматика, или Всеобщее письмословие’, изданной ‘во граде Святаго Петра’ в 1769 году, находим мы горестный упрек засорителям русского языка, а именно пишет Курганов, Николай Гаврилыч:
‘Всего смешнее,— пишет он,— иной, как попугай, переняв несколько чужих слов, за честь почитает по ‘бесовски’ вводить вновь, мешая их с русскими так: ‘Я в дистракции и дезеспере, аманта моя зделала мне инфиделите, а я, а ку сюр против риваля своего буду реванжироваться’.
И очень сердится, что ввели такие противные слова, как ‘лорнет’ и ‘имитация’, да еще и мамку произвели в ‘гувернанта’.
И подлинно, словно бы фразу, что я привел, услыхал Николай Гаврилович не во граде святого Петра и не 160 лет тому назад, а в наши дни в Пасси либо на Мозаре — одним словом, в русских поселениях Парижа. И что греха таить — проникает этот сорный язык и в российскую литературу, и в тамошнюю, и в изгнании сущую.
Бди же, о русский писатель! и помни прекрасный стих первой ‘Эпистолы’ знаменитого пиита Сумарокова:
Довольно наш язык в себе имеет слов,
Но нет довольнаго числа на нем писцов.
ПН, 1929, No 3149, 5 нояб.
1 Компан Ш. Танцовальный словарь, содержащий в себе историю, правила и основания танцовального искусства, с критическими размышлениями и любопытными анекдотами, относящимися к древним и новым танцам (М., 1790).
2 Автором ‘Танцовального учителя’ был Иван Кусков.
3 Ежемесячный журнал M. M. Хераскова ‘Свободные часы’ выходил в течение января — декабря 1763 г. в Москве.
4 Белосельский-Белозерский А. М. Олинька, или Первоначальная любовь (с. Ясное, 1796). На самом деле книга издана в Москве (см.: Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о книгах. М., 1978, с. 135—138).