ТАКЪ БОГЪ ВЕЛЛЪ
ТАКЪ БОГЪ ВЕЛЛЪ
ПОВСТЬ.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
VII.
VII.
Так Бог велел, Энгельгардт Софья Владимировна, Год: 1872
Время на прочтение: 66 минут(ы)
Moй разказъ относится къ іюлю 1870 года На двор было сыро и очень холодно, слабый огонекъ теплился въ камин уютной гостиной стариннаго московскаго дома. Хозяйка, Марья Павловна Образцова, сидла у огня въ большомъ кресл и играла въ шахматы съ своимъ дядей графомъ Чаплинымъ, пожилымъ холостякомъ. Ея миловидная голова была обращена неподвижно на шашки, а худощавая маленькая рука спускалась на складки траурнаго платья.
На другомъ конц комнаты сидла сестра хозяйки, вдова, Катерина Павловна Мечникова, или Кети, какъ ее звали въ семейств. Она нисколько не походила на Образцову, и казалась старше ея, хотя была свжа какъ роза и очень недурна собой: не высокаго роста, довольно полная, съ каштановыми волосами, съ карими на выкат глазами. Кокетливо сшитое траурное платье сидло ловко на ея круглыхъ плечахъ, грудь была украшена жемчужнымъ крестомъ. Кети занималась шитьемъ an pin metis по батистовой полоск, и глубокое молчаніе которое царствовало въ комнат выводило ее изъ терпнія. Нсколько разъ она подымала голову, взглядывала на сестру и на дядю, пожимала плечами, обрывала нитку и бросала работу на столъ. Вдругъ гнвъ ея разразился громкимъ монологомъ.
— Боіке милостивый! что за скука! какая безжалостная судьба вызвала меня въ этотъ варварскій край! хала взглянуть на своихъ: попала прямо за похороны матери — первое удовольствіе! И вмсто двухъ недль живу здсь скоро два мсяца!…
— Эта слова насколько не возмутила Марьи Павловны, она не отвела глазъ отъ шашекъ, но графъ Чаплинъ взглянулъ на Катерину Павловну взглядомъ которому онъ желалъ придать убійственное выраженіе. Одна бровь его скривилась, другая поднялась вверхъ, губы сжались, все его кругловатое желто-блдное старческое лицо приняло не свойственное ему выраженіе строгости.
— Что вы на меня взглянули какъ зврь? продолжала Кети.— Вспомнили дядюшекъ прежнахъ временъ? Желала бъ я васъ поставить на мое мсто. Вотъ ужъ нсколько лтъ какъ я привыкла къ жизни полной, къ образованному обществу, и вдругъ изъ Висбадена попала сюда. Да здсь можно помшаться отъ скуки, и я помшаюсь!
— Ужъ кажется дло сдлано, флегматически замтила Марья Павловна.
— Ха, ха, ха, разразился графъ.— Ха, ха, ха, заливался онъ, все поднимая выше и выше ноту добродушнаго смха,— ха, ха, ха, одолжила душенька!
Глядя на него и Марья Павловна невольно разсмялась, а сестра ея взбсилась окончательно. Но въ ней припадки гнва были не желчные, скорй комическіе.
— Да что я теб, въ самъ дл, шутиха досталась что ли? сказала она покраснвъ.— Ты способна проводить цлый день за шахматною доской, и хихикать надо мной, потому что мн нужны не шашки, а живые люди, которыхъ у васъ нтъ.
— Слава Богу, перебила Марья Павловна,— что у меня въ настоящую минуту нтъ живаго человка: онъ бы здсь написалъ каррикатуру для какого-нибудь сатирическаго журнала.
— А! каррикатуру! нтъ, ужъ это слишкомъ, я уйду!
— Куда же это?
— Хоть къ сосду, денегъ попрошу взаймы, чтобы завтра же ухать въ Висбаденъ.
Она бросилась къ дверямъ, но вдругъ раздался рзкій звукъ колокольчика. Катерина Павловна остановилась, выраженіе ея лица измнилось въ одну минуту, вся особа преобразилась, просіяла.
— Bonjour, Mr de-Morangy, сказала она граціозно, тихимъ голосомъ, который у нея былъ въ запас для гостей.
Графъ, не подымая головы, свирпо взглянулъ на дверь, а Марья Павловна взглянула на графа и чуть-чуть покраснла.
У насъ не вывелась до сихъ поръ русскія барыни которыя, проживая за границей, объявляютъ съ азартомъ что у нихъ нтъ родины. Эти явленія не такъ рдки и большею частію очень забавны: Катерина Павловна принадлежала къ разряду забавныхъ, и раздляла съ ними одну общую черту, а именно: усвоивъ себ нкоторые европейскіе пріемы, она ихъ приберегала для гостиной, а дома оставалась вполн русскою барыней, не обузданною воспитаніемъ, но къ счастію гнвъ ея исчезалъ мгновенно, лишь бы предметъ забавы являлся вовремя, и вотъ онъ явился въ лиц виконта Гаспара де-Моравія.
Виконтъ женился во Франціи на богатой русской двушк, (французскій аристократъ не женится иначе какъ на приданомъ) и овдоввъ, пріхалъ въ Россію съ цлію получить части женинаго имнія, доставшуюся ему по закону. Дло легко бы сладилось, но усложнилось казенными взысканіями.
Тонкіе и сухіе члены, сухія черты лица, глаза черные, живые, зубы подозрительной близны и тщательная холя за своею собственною особой составляли въ цломъ то что называютъ: un joli homme. Его завивалъ ежедневно Нвиль, и онъ носилъ фракъ какъ только одни Французы умютъ его носить. Отъ ранней молодости до тридцати шести лтъ Моранжи велъ ту жизнь которою живутъ вс праздные Французы, пока ихъ не угомонятъ недуги старости. День посвященный визитамъ и прогулк, вечеръ театру, ночь aux aventure въ маскарад или въ будуар — вотъ программа всей жизни. Ея серіозную сторону составляетъ для подобныхъ людей такъ зываемый политическій вопросъ, вопросъ состоящій въ надежд на возвращеніе Бурбоновъ: Моранжи былъ ярый легитимисть.
Раскланявшись съ дамами, онъ протянулъ руку графу Чаплину, съ которымъ встрчался уже во второй разъ. Графъ что-то промычалъ. Широкій, старомодный сюртукъ сидлъ мшковато на его широкихъ плечахъ, а на жилетк блистала золотая цпь, украшенная тяжелыми печатями. Почему взглянулъ онъ свирпо на Моранжи? Потому, вопервыхъ что онъ любилъ глядть такимъ образомъ. Въ его понятіяхъ свирпый взглядъ есть признакъ твердаго характера. Вовторыхъ, ему показалось что Моранжи ухаживалъ за Марьей Павловной, любимою племянницей и крестницей графа, а Марья Павловна была такой ангелъ чистоты, говорилъ графъ,— который въ шестьдесятъ слишкомъ лтъ врилъ въ ангельскую чистоту женщинъ вообще,— что мужской глазъ не долженъ безнаказанно смтъ на нее подняться. Графъ и наказалъ Моранжи свирпымъ, но, къ сожалнію, незамченнымъ взглядомъ. Легкое смущеніе обнаруженное племянницей ускользнуло отъ дяди, и его вскор успокоило неожиданное обстоятельство. Моранжи устроился возл Кети и завелъ съ нею разговоръ, ‘ la pointe de l’aiguille въ которомъ графъ разобралъ слова ‘des paules de desse, un pied d’enfant’ и т. п. Кети отвчала весело, бойко, смялась не то надъ нимъ, не то надъ его ухаживаньемъ, и вызывала его на новыя любезности..
— Вотъ не ожидалъ! втеръ подулъ въ другую сторону, подумалъ графъ.— Должно-быть Маша его проучила по-своему, а та втрена только на словахъ, а промаха не дастъ. Шахъ и матъ! провозгласилъ онъ громко.
— Все-таки я выиграла дв партіи, сказала Марья Павловна, и обращаясь къ своему гостю, спросила: — Ну что ваши дла?
— Тянутся до безконечности, отвчалъ Моранжи.— Кажется чего проще: удлить мн часть отъ имнія покойной жены. Ничего не добьюсь. Я начинаю приходить въ отчаяніе.
— А кто хлопочетъ по вашему длу? вмшался графъ.
Моранжи проговорилъ съ трудомъ слово въ которомъ не было возможности разобрать человческаго имени. Дамы улыбнулись.
— Я можетъ-быть не совсмъ такъ выговариваю, продолжалъ онъ.— Все равно, вы понимаете, что-то въ этомъ род! Вотъ уже два мсяца какъ я учусь произносить это имя, оно мн ршительно не дается.
— Не могу ли я вамъ помочь? заговорилъ графъ,— располагайте мной.
— Какъ вы обязательны! отозвался Моранжи.— Если вы позволите, я явлюсь къ вамъ завтра за совтами и съ изъявленіемъ моей искренней благодарности.
— Очень радъ оказать вамъ услугу. Это моя обязанность: вы вашъ гость.— Вы хали на Петербургъ?
— О! нтъ, на Вну. Я представлялся королю.
— Какому королю?
Моранжи на него посмотрлъ и подумалъ: ‘Ah a, d’ou vient-il donc cet homme-l?’
— Какъ, какому королю? подхватила Катерина Павловна:— разв вы не знаете, дядя, что король Генрихъ V въ Фросдорф? Разсянность…. прибавила она, обращаясь къ Моранжи.
— И вы не потеряли надежды на возвращеніе Генриха V? опросилъ графъ.
— Нисколько. Онъ будетъ королемъ Франціи. Онъ милостью Божьею нашъ законный король.
— А самъ Генрихъ V надется на будущность?
— Безъ сомннія. Хотите взглянуть на его подарокъ?
Онъ вынулъ изъ кармана портфель, въ которомъ былъ сложенъ листокъ бумаги, и развернулъ его осторожно чтобы не измять. На лист была приложена печать, изображающая крестъ съ надписью: Spes. {Надежда. Такіе листы графъ Шамборъ раздавалъ своимъ приверженцамъ.} Внутри подписано рукой графа Шамбора: А monsieur de Morangy.— Henri.
Пока разсматривали съ любопытствомъ этотъ листокъ, Moранжи усплъ вынуть изъ бумажника записочку, которая осталась въ его рук.
— Я поклонница Генриха V, оказала Кети.
— А вы? спросилъ Моранжи у ея сестры.
— Я ничего не знаю о его личномъ характер, отвчала Марья Павловна.— Но мн не разъ приходилось читать и слышать разказы путешественниковъ о принцахъ Орлеанскихъ Вотъ сегодня!
— Bah! отозвался почти съ презрніемъ легитимистъ.— Ихъ ддъ и ихъ отецъ были измнники.
— А какое мн дло до ихъ дда и отца! Я знаю, а вс знаютъ что принцы Орлеанскіе рыцари, и тмъ хуже для Французовъ, если они не способны ихъ оцнить. Я бы прошла сто верстъ пшкомъ чтобы на нихъ взглянуть.
— Какой огонь! замтилъ съ изумленіемъ. Моранжи.
Для него было непонятно такое горячее сочувствіе къ людямъ съ которыми не имешь ничего общаго. Онъ это замтилъ Марь Павловн.
— Il faut bien admirer quelqu’ un, отвчала она вся вспыхнувъ.
— Сестра моя очень молода сердцемъ, сказала какъ бы ей въ извиненіе Кети, которая звала что французскому аристократу кажется неумстнымъ, смшнымъ — все то что выходитъ изъ границъ строгихъ приличій, все то что называется экзальтаціей.
Между тмъ графъ всталъ съ своего мста и закуривалъ папироску. Моранжи подошелъ къ камину, и воспользовавшись минутой когда Кети стала къ нему спиной, положилъ записочку на шахматную доску.
— Принцы Орлеанскіе не подозрваютъ что у нихъ прелестный адвокатъ, сказалъ онъ, и на этомъ слов обернулся къ Мечниковой, между тмъ какъ Марья Павловна бросила съ нкоторымъ замшательствомъ носовой платокъ на записку.
— Ловка! подумалъ Моранжи,— и должно-быть опытна.
— Какъ небо прояснилось: солнце! сказала Кети, заглянувъ въ окно.— Пойдемте на бульваръ. Маша, хочешь? Мн нуженъ воздухъ.
— Нтъ, мн нездоровится.
— Вы мн позволите идти съ вами? спросилъ Моранжи.
— Очень охотно. Я надну шляпку.
Когда она вышла, Моранжи бросилъ значительный взглядъ за Марью Павловну. Она не успла его избжать и покраснла. Графъ ее выручилъ, обратившись къ Французу съ приглашеніемъ назначить часъ свиданія для общанной бесды о длахъ. Кети не замедлила явиться въ шляпк и въ шали.
— Дядя, вдь вы съ нами обдаете? спросила Марья Павловна.
— Конечно съ вами, отрзалъ графъ, какъ будто Марья Павловна сказала ему дерзость.
— Дядя, вотъ что…. начала она, придумавъ вдругъ предлогъ чтобы выйти изъ комнаты.— Я велю приготовить къ обду вашъ любимый яблочный пирогъ.
Графъ улыбнулся племянниц и яблочному пирогу.
Марья Павловна сжимала крпко въ рук записочку Moранжи, и распечатала ее не безъ смущенія, а распечатавъ не вдругъ развернула. Она тогда только испугалась своею смущенія.
Какъ! неужели она, женщина серіозная, готова полюбятъ этого пустаго Моранжи, который не обратилъ даже на себя ея вниманія пока былъ къ ней равнодушенъ? Неужели она готова закрытъ глаза на его недостатки, на такіе недостатка которыхъ онъ не покупаетъ ни сердцемъ на умомъ?… Записка, вынутая изъ конверта, дрожала слегка въ ея рук.
‘Я съ ума сошла! сказала себ Марья Павловна. Неужели я его боюсь?— Себя боюсь? Не онъ первый объяснялся со мной въ любви.’
‘Что можетъ ожидать отъ такой женщины какъ вы человкъ до такой степени недостойный васъ? писалъ онъ между прочимъ. Однако я не могу устоять противъ счастья сказать вамъ что я васъ люблю, что я становлюсь другимъ человкомъ когда я съ вами. Умоляю васъ, не прогоните меня отъ себя, а позвольте мн говорить вамъ что я люблю васъ. Вамъ это не повредить, а мн доставить столько наслажденія!’
Записки такого рода Моранжи писалъ къ десяти женщинамъ, Марья Павловна это понимала инстинктивно, однако, помимо ея воли и разсудка, ласковыя слова, сладкія увренія въ любви, граціозныя общія мста сказанныя въ граціозной французской форм, дйствовали на ея воображеніе и самолюбіе. Она подожила записку въ карманъ и пошла къ дяд. Услышамъ тяжелый стукъ его шаговъ, она вспомнила о яблочномъ пирог и вернулась чтобъ его заказать.
Во все время ея отсутствія графъ ходилъ вдоль комнатъ съ озабоченнымъ видомъ человка у котораго на ум важное дло, требующее дипломатическихъ соображеній. Онъ даже шевелилъ губами, точно готовилъ заране что ему надо сказать. Когда Марья Павловна вернулась, онъ слъ противъ нея и смотрлъ долго ей въ глаза, лотомъ сдлалъ громкое и продолжительное ‘гм…. ггмм!…’
— Маша, началъ онъ,— сегодня надо съ тобой переговорить.
‘Замтилъ!’ подумала Марья Павловна, и спросила съ изумительною наивностью и съ ршительнымъ намреніемъ ни въ чемъ не сознаваться:
— О чемъ это, дядя?
— Мн надо съ тобой переговоритъ, повторилъ графъ.— Я ждалъ чтобы мы осталась вдвоемъ.
— Ну вотъ, мы теперь вдвоемъ.
— Матери твоей нтъ на свт, началъ онъ опять, — а при ея жизни я не давалъ себ права говорить съ тобой, откровенно о нкоторыхъ вещахъ очень важныхъ….
— Дядя, перебила Марья Павловна,— я вамъ даю право говорить безъ предисловія о чемъ хотите.
— … О нкоторыхъ вещахъ, очень важныхъ, настоялъ онъ, какъ будто бы его не перебивали.— Ты знаешь что мы не сходилась съ покойницей….
— Я это давно знаю и вполн понимаю, вставила молодая женщина.
— Ты это сама понимаешь? Въ такомъ случа я теб сдлаю вопросъ, котораго бы не сдлалъ при ея жизни. Скажи мн по какимъ причинамъ ты разсталась съ мужемъ?
Марья Павловна глубоко вздохнула.
— Дядя, отвчала она,— вы полагаете, я это вижу, что моя мать разлучила меня съ мужемъ. Что жь мн вамъ сказать? Вы правы, но я сама поняла не скоро и не сразу что она была во многомъ причиной вашей размолвки.. Да! много она взяла на себя, вы, дядя, знаете какъ я его любила.
— Знаю, знаю, но разкажи же мн какъ это случилось?
— Ахъ, Боже мой! Да разв это перескажешь?… и что я разкажу?… Что было между нами?… Что случилось? Ничего. Правда, что моя мать его не любила и старалась насъ разлучить… Это правда… Но онъ?… Зачмъ онъ меня оставилъ? Еву, видите ли, надоли мои слезы, моя ревность, а зачмъ онъ ихъ возбуждалъ?
— Да полно, онъ ли ихъ возбуждалъ?
— Э, Боже мой! возразила съ сердцемъ Марья Павловна,— кто же ихъ возбуждалъ, коли не онъ? Кто можетъ стать между мужемъ и женой, если они любятъ другъ друга взаимно? Ни мать, ни отецъ, ни сестра — никто на свт!
— Не правда. Чмъ больше женщина любитъ мужа, тмъ легче злонамреннымъ людямъ возбудить ея ревность и подозрительность….
— Мужу такъ легко оправдаться, перебила Марья Павловна.
— Я замчаю что ты себ противорчишь, продолжалъ графъ.— То ты сама сознаешь что тебя разлучили съ мужемъ, то его длаешь виновникомъ всего несчастья.
— Да, я виню мать за то что она хотла насъ разлучить, но разлучить насъ она была бы не въ силахъ, еслибы не онъ самъ. Но я вамъ скажу правду, дядя, я еще не могу говорить хладнокровно объ этомъ, и лучше не говорить.
Графъ пожался, покряхтлъ и устремилъ глаза на племянницу.
— Ты знаешь что я его всегда очень любилъ, проговорилъ онъ.— Онъ отличный человкъ.
— Онъ эгоистъ, онъ любитъ только себя…. да право, будетъ объ этомъ! Что вамъ вздумалось поднять эту старую исторію?
— Я и поднялъ не даромъ. Я хотлъ тебя приготовить къ одному извстію…. Мужъ твой въ Москв.
— Онъ здсь? сказала Марья Павловна, измняясь въ лиц.
— Я его видлъ.
— Что же?… онъ обо мн ни слова? не спросилъ даже жива ли я?
— Спросилъ….
— А что жъ онъ говорилъ?
— Онъ говорилъ: мн бы хотлось ее видть.
— Въ самомъ дл?
— Да, онъ хочетъ тебя видть, чтобы судить собственными глазами насколько ты измнилась и нравственно и физически.
— То-есть, онъ желаетъ меня видть изъ любопытства?
— Не думаю.
— Неужели изъ участія посл шестилтняго равнодушія? съ усмшкой спросила Марья Павловна.
— И я ему отвчалъ что если ты измнилась, то конечно къ лучшему. Я всегда думалъ что рано или поздно….
— Что рано или поздно мы сойдемся? заключила она, взявъ руку дяди, который не отвчалъ на пожатіе ея руки. Лицо молодой женщины приняло насмшливое, почти злое выраженіе.— Вы бы готовы насъ сблизить, не правда ли? Нтъ, прошедшаго не вернешь. То что прошло, прошло навсегда.
Графъ опять смотрлъ сердито. Ему было досадно что Марья Павловна такъ легко угадала его замыслы и такъ легко ихъ разрушала.
Странныя чувства волновали ее. Ей самой хотлось встртиться съ мужемъ, и не разъ она мечтала о встрч съ нимъ, о томъ, какъ и гд и когда она могла бы состояться. Ей хотлось чтобы случайность ихъ соединила, или въ загородной прогулк, или на желзной дорог. Въ такой встрч было что-то неожиданное и раздражающее, на что бы она пошла охотно. Мужъ оставилъ ее какъ любовникъ, во всемъ разгар страсти, и послднее слово еще не было сказано между ними.
— Я слышала что онъ гд-то служитъ? промолвила она небрежно.
— Онъ служитъ мировымъ судьей, и взялъ отпускъ. Ему очень хотлось побывать въ Москв.
‘А мн до этого какое дло!’ сказала она себ. Но что-то въ, глубин ея сердца протестовало противъ такого равнодушія.
— Ахъ, дядя, сказала она рзко,— оставимъ этотъ разговоръ! Я вамъ показывала старинный бокалъ, который я купила вчера?
И она подошла къ этажерк нервною походкой.
Графъ слдилъ съ напряженнымъ вниманіемъ за каждымъ движеніемъ и за каждымъ словомъ своей племянницы.
Скоро возвратилась Катерина Павловну, вымоченная дождемъ съ головы до ногъ.
— Фу, какъ несносенъ этотъ Французъ! воскликнула она, бысіро проходя мимо сестры.— Уговорилъ меня идти гулять…. точно мы въ Париж! Ногъ изъ грязи не вытащишь.
Она переодлась и, вернувшись въ гостиную, взглянула на дядю и на сестру.
— Что это на васъ за лица? спросила она.— Можно подумать что вы съ похоронъ.
— Оставь Машу въ поко, шепнулъ ей графъ, — я ей привезъ извстіе что ея мужъ въ Москв.
Пылкая Кети вспыхнула.
— Ахъ, Боже мой! очень было нужно сообщать ей такое утшительное извстіе! ужъ и такъ, кажется, она достаточно натерплась отъ этого господина! Маша, Мимиша, обратилась она нжно къ сестр.— Это извстіе тебя очень разстроило?
— Ничего, отвчала съ досадой Образцова. Но она замтила сострадательные взгляды своей сестры, и ей стало совстно. На кого и за что она сердилась?
Въ иныхъ случаяхъ стоитъ только преодолть себя, и послушные нервы успокоятся. Давнишнее горе не то что свжая раза, расшевелить его легко, но и угомонить возможно….
Графа не было въ Москв когда Марья Павловна разсталась съ мужемъ, но зная коротко свою невстку, онъ поврилъ что размолвка молодой четы была дломъ покойной графини Чаплиной. Она слыла не даромъ за интриганку первой руки. Младшая дочь ея вышла замужъ помимо ея желанія за человка который ни въ какомъ отношеніи не нравился графин. Она побоялась скандала тайнаго брака и уступила дочери скрпя сердце. Но давъ свое согласіе, она требовала чтобы Маша осталась въ ея дом, который оживляла своимъ присутствіемъ, а старуха боялась одиночества и скуки, и знала что безъ дочери лишится возможности поддержать кругъ своего знакомства.
Образцовъ былъ такъ влюбленъ что согласился на все. Но графиня скоро убдилась что она ошиблась въ своемъ разчет. Маша посвятила себя мужу и избгала пріемныхъ вечеровъ, утреннихъ визитовъ и званыхъ обдовъ. Графиня возненавидла окончательно своего зятя и дала себ слово поссорить его съ женой.
Чтобы совершить такое дло, надо быть женщиной. Не ударомъ меча поразила она, убила счастье молодыхъ людей, она извела его coupe d’pingle. Сплетни, ложь, притворство, внушительныя слова, всевозможныя унизительныя средства была приведены въ дйствіе. Графиня скоро напала на чувствительную струну сердца дочери: Маша была ревнива, и ревность ея легко было возбудить. Начались между мужемъ и женой убійственныя для счастья сцены упрековъ, обмнивались съ обихъ сторонъ раздражающими и наконецъ оскорбительными словами. Бурныя объясненія утомили наконецъ Образцова. Чтобъ избжать ихъ, онъ сталъ отлучаться изъ дома. Когда ему надола домашняя жизнь, графиня восторжествовала,— поняла что побда осталась за ней.
Онъ ршился увезти свою жену, но какъ скоро рчь заходила о разлук съ дочерью, съ графиней длалась истерика, и Маша умоляла мужа не говорить объ отъзд.
Эта адская жизнь продолжалась два года, и становилась не въ мочь Образцову. Ему измнялъ его бодрый и ровный нравъ, онъ чувствовалъ припадки тоски. Иногда онъ обдумывалъ свое положеніе, и умъ его помрачался отъ сознанія собственнаго безсилія предъ ничтожнымъ, глупымъ, но неодолимымъ врагомъ, предъ семейными дрязгами. Какъ полно было счастье и какъ пошло онъ его лишился! Онъ чувствовалъ что съ каждымъ днемъ онъ терялъ уваженіе къ жен, которая перестала ему врить на слово, между тмъ какъ одинъ материнскій намкъ возбуждалъ въ ней цлую бурю подозрній и ревности. Но къ несчастью, обвиняя жену, онъ не умлъ обвивать себя за то что у него не хватало силъ стать выше обстоятельствъ, волей-неволей вырвать Машу изъ губительной среды, а тмъ спасти ихъ общее счастье.
Насталъ тотъ день когда онъ сказалъ жен: ‘Ты не двадцати двухъ-лтняя женщина, а безхарактерный ребенокъ. Ты не способна ни оцнить порядочнаго человка, ни составитъ его счастье. Мы разстанемся.’
Онъ вышелъ изъ дому и не возвращался, не взирая на письма и на просьбы Марьи Павловны.
Она была въ отчаяніи и, какъ сама говорила дяд, поняла не съ разу что ея несчастіе устроила мать. Но понявъ это, Маша не пощадила ея и осыпала не разъ горькими упреками. Какъ ни билась графиня, ей не удалось побдить холодности и непокорности дочери. Марья Павловна не ршалась однако разстаться съ матерью, или, лучше сказать, освободиться вполн отъ ея ига, но за то, несмотря на ея просьбы, оставила свтъ, здила въ тюрьмы, записалась въ комитетъ благотворительнаго общества, и все-таки скучала смертельно. Смерть графини развязала ей руки.
Посл описаннаго мною дня сестры остались вдвоемъ.
Кети разыгрывала вальсъ, а Марья Павловна опять заняла свое мсто у камина. Ея мысли бродили въ разныя стороны. Сколько разъ Кети ее звала за границу…. вотъ и Моранжи скоро удетъ…. Но связь, неосязаемая какъ волосокъ, удерживала Марью Павловну въ Москв, эту связь образовало слово брошенное Образцовымъ: ‘мн бы хотлось ее видть’…. Оно вертлось у нея на ум, лишь только она принималась сооружалъ планы для поздки за границу или мечтала о Моранжи, который внушалъ ей чувство похожее на призракъ любви.
— Кети! сказала она.
— Что? спросила Кети.
— Что ты думаешь о желаніи Михаила Александровича взглауть на меня?
— Я?… ровно ничего не думаю. Да и теб охота объ этомъ думать! И она продолжала играть.
Въ другомъ случа мнніе Кети имло бы мало значенія въ глазахъ Марьи Павловны, но въ настоящую минуту ей нужно было чтобы чей-нибудь голосъ, чтобы кто-нибудь, хоть Кети, положилъ конецъ ея недоумніямъ.
— Кети! сказала она опять,— увези меня съ собой. Нечего мн здсь ждать.
— А! наконецъ-то! воскликнула Кети.— Умница! Вдвоемъ будетъ такъ весело! Я теб все покажу, покажу Парижъ! Мущины будутъ у твоихъ ногъ…. А ты знаешь? Моранжи…. вдь онъ въ меня влюбленъ.
— Право? онъ теб это сказалъ?
— Нтъ. Но понимаешь, cette maniè,re franaise propos de tout намекать женщин что онъ ее любитъ….
‘Зачмъ онъ играетъ съ ней эту комедію?…’ подумала Мары Павловна, ощупывая въ карман записочку Моранжи.
Графъ Чаплинъ плохо зналъ людей, а страстей ихъ и не понималъ, но нжныя, сентиментальныя даже стороны его душа отзывались сочувственно на привязанность оставленной женщины, въ которой онъ видлъ, какъ мы знаемъ, ангела чистоты.
Онъ былъ увренъ что Марья Павловна готова сойтись со своимъ мужемъ во имя нравственнаго чувства, и что все дло зависитъ отъ ихъ перваго свиданья. Это свиданіе графу хотлось устроитъ у себя.
Зайдемъ вмст съ нимъ въ его кабинетъ.
Онъ былъ не великъ и не высокъ, и ничто въ немъ не обнаруживало привычекъ человка богатаго. На стнахъ, покрытыхъ дешевыми обоями, висли въ вызолоченыхъ, но потускнлыхъ, широкихъ рамкахъ, временъ первой имперіи, семейные портреты, написанные масляными красками. Рядомъ съ ними красовались въ узенькихъ, золотыхъ, новыхъ рамкахъ дв-три женскія головки, называемыя ‘ttes de fantaisie’. Графъ ими постоянно любовался. Онъ былъ подъ сдыми волосами поклонникъ женской красоты и граціи, женскаго ума, онъ знавалъ всхъ красавицъ и замчательныхъ женщинъ своего времени, и любилъ описывать въ разговор черты ихъ лица, цвтъ ихъ волосъ, любилъ повторять мткое или остроумное выраженіе, оставшееся у него въ памяти. На письменномъ стол было нсколько обрамленныхъ фотографическихъ карточекъ, нсколько печатей, бумажникъ и бюваръ женскаго издлія, и наконецъ старинная табатерка превосходной работы.
Мебель не отличалась, ни комфортомъ, ни изящностью, а ситецъ которымъ она была обита давно полинялъ. Нсколько переплетенныхъ томовъ сочиненій Жуковскаго, Веневитинова (современниковъ графа) и проповди Филарета лежали на висячей полк.
— Анисья едоровна кушала чай? спросилъ онъ у камердинера
— Сейчасъ только самоваръ подалъ, отвчалъ камердинеръ.
Графъ покряхтлъ, поставилъ въ уголъ свою трость и отправился въ гостиную, которая была красиве и свже кабинета.
Анисья едоровна Истомина, его сосдка по имнію, знала его съ дтства. Оставшись по смерти мужа съ двумя дтьми, она пріхала изъ деревни въ Москву, чтобы помстить сына въ учебное заведеніе, и остановилась у графа недльки на дв, но въ то время какъ мы съ нею знакомимся, жила у него безъ малаго тринадцать лтъ. Графъ помстилъ ея сына въ заведеніе на свой счетъ, а въ послдствіи снарядилъ въ военную сдукбу. Дочь ея, Соню, онъ воспиталъ дома, тоже на свой счетъ. У Анисьи едоровны было однако небольшое состояніе, но доходы свои она откладывала въ Опекунскій Совтъ, разчитавъ что ей и семейству гораздо выгодне жить щедростью графа.
Ей было подъ пятьдесятъ лтъ. Глядя на ея узкія плечи, впалыя щеки и грудь, можно было подумать что она страдаетъ сухоткой, но графъ говорилъ что и съ молоду она была такая же, что ей не мшало пользоваться превосходнымъ аппетитомъ. Ея длинное, смуглое лицо казалось еще длинне отъ размровъ длиннаго, плосковатаго носа и маленькихъ крысиныхъ глазъ. Волосы ея были зачесаны вгладь за ухо подъ гребенку и покрыты филейною сткой. Она носила постоянно люстриновое платье коричневаго цвта, съ гладкимъ воротничкомъ и гладкимъ лифомъ, который обрисовывалъ слишкомъ отчетливо ея костлявую грудь и плечи. Для дополненія портрета, мы упомянемъ объ ея коралловыхъ сергахъ, изображающихъ римскій профиль. Она ихъ не скидавала съ тхъ поръ ей проняли уши.
— Должно-быть весь день у Марьи Павловны просидли? спросила она съ очевиднымъ нерасположеніемъ къ Марь Павловн.
— У ней, отвчалъ отрывисто графъ.
Анисья едоровна подала ему стаканъ чаю и сказала ядовито:
— Желательно бы знать, сойдется ли она оо своимъ мужемъ? Говорятъ, ихъ мать поссорила? Ну, вотъ мать умерла.
— Это до нихъ касается.
Анисья едоровна знала что онъ былъ неприступенъ когда задвали Марью Павловну, однако не могла лишить себя удовольствія ввернуть въ разговоръ непріятное словечко на ея счетъ.
— Я только такъ, сказала она:— къ тому что раздоръ мекду мужемъ и женой смущаетъ добрыхъ людей…. Соня, подай калачъ графу. Сама сбгала къ Филиппову за горячимъ камнемъ.
— Спасибо, милая, сказалъ графъ.
— Дождикъ-то меня всю-ю-ю промочилъ, продолжала Анисья едоровна.— Хотла Семена послать, не тутъ-то было. Изволилъ со двора уйти, и безъ спроса, до сихъ поръ не вернулся. Изъ силъ съ нимъ выбьешься.
— Смните его, я вамъ уже говорилъ. Охота же мучиться изъ такого вздора.
— И рада бы смнить, да на другаго мошенника наскочишь. Вотъ прачку смнила, а что взяла? Сегодня, негодная, блье принесла, двухъ наволочекъ нтъ! Хотла взять ту что на уму живетъ, да говорятъ что она блье поташомъ изводитъ. Прасковья, кухарка, слышала отъ сосдей…. А сливки-то вы и не похвалили!
— Отличныя! сказалъ графъ.
— То-то же! То ли дло своя корова. У насъ сегодня были за обдомъ цыплята на сливочномъ масл, ну просто объденье! ужъ мн такъ досадно что вы дома не кушали. А шитье-то Сонино не замтили? Въ первый разъ надла. А ты и не благодарила?
Анисья едоровна стала видимо льститься къ графу, даже улыбнулась и показала рядъ небольшихъ испорченныхъъубовь.
— Я, маменька, благодарила, отвчала Соня, подошла къ графу и поцловала его.
Графъ погладилъ ее по голов, полюбовался платьемъ и замтилъ что Соня блдна и что надо будетъ отвезти ее лтомъ на воды.
Соня была золотушная, невзрачная двочка, съ большими добрыми глазами. Анисья едоровна любила ее умренно, за то съ яростью любила сына, который не удался и разорялъ графа.
— Мы съ Соней ходили сегодня въ городъ, начала она. Но въ городъ мы за ней не пойдемъ. Графъ слушалъ ея тупую болтовню и спокойно курилъ трубку. Ему чего-то недоставало за завтракомъ, за обдомъ и за чаемъ въ т рдкіе случаи когда Анисьи едоровны не было дома, когда въ его ушахъ не жужжали ея голосъ, ея сплетни, ея жалобы.
— Какъ онъ терпитъ этого урода? Что между ними общаго? Что ихъ связываетъ? спрашивали друзья и родственника графа.
Его связывала неразрывно съ Анисьей едоровной крпкая цпь привычки.
Графа занимала мысль: какъ бы устроить у себя вечеръ для свиданья Марьи Павловны съ мужемъ? Сладить это дло нельзя было иначе какъ съ согласія Анисьи едоровны. Онъ зналъ что согласія ему не добиться даромъ и ршился его купить. Анисья едоровна ему намекала всячески уже цлую недлю что ея сыну нужны деньги, графъ ихъ не далъ, потому что у него не было денегъ подъ рукой, но онъ ихъ получилъ наканун.
— Анисья едоровна, сказалъ онъ не безъ тайнаго страха,— вотъ двсти рублей для Кости….
Она сладко улыбнулась, протянула руку къ пачк ассигнацій и заговорила о своей благодарности, но графъ придержалъ ассигнаціи, и заглушивъ ея голосъ, продолжалъ:
— А вотъ на эти десять рублей я васъ попрошу купить на дняхъ фруктовъ и сладкихъ пирожковъ. Маша прідетъ ко мн вечеркомъ, но когда, я еще не знаю.
— Голубчикъ графъ, проговорила Анисья едоровна, — вы такъ добры…. поврьте что я чувствую…. будьте покойны, я все сдлаю какъ вы желаете.
— Такъ прошу же васъ чтобы все было хорошо, промолвилъ графъ, и поспшилъ выйти изъ комнаты, предвидя что посщеніе Марьи Павловны можетъ однако вызвать непріятный для него намекъ, несмотря на радость и на изъявленіе благодарности вдовы.
Анисья едоровна взглянула съ досадой на десятирублевую бумажку.
— Стоитъ того, нечего сказать, ворчала она, — бросить десять рублей чтобъ угостить эту бонтонную барыню. Видишь, радостъ какая что она сюда пожалуетъ! Лучше бы съ мужемъ жила честно.
— Маменька, замтила Соня,— вдь онъ и вамъ даль двсти рублей.
— Перестань умничать! крикнула на нее мать.
Пробило уже десять часовъ. Пролетка остановилась у подъзда квартиры графа и кто-то позвонилъ.
Графъ вышелъ на звонъ изъ своего кабинета, онъ поджидалъ Образцова.
Образцовъ былъ въ милости у Анисьи едоровны. Она ему предложила чаю и расположилась съ нимъ побесдовать, но графъ увелъ его къ себ. Въ первомъ свиданіи они говорили немного о Марь Павловн: Михаилъ Александровичъ ограничался вопросами о ея жить-быть съ тхъ поръ какъ она лишилась матери, но теперь графу хотлось приступитъ къ вопросу о сближеніи мужа и жены. Но вступленіе въ рчь очень его затрудняло, и онъ не мало обрадовался когда Образцовъ началъ самъ:
— Вы хотли быть сегодня у Марьи Павловны, дядя, спросилъ онъ, закуривая папироску.— Что жъ были?
— Былъ.
— Сказали ей что я здсь?
— Сказалъ.
— Я желалъ бы знать какъ она приняла это извстіе?
Графъ помолчалъ, покряхтлъ. Онъ готовился на длинный и подробный разказъ, началъ наконецъ, и ничего не забылъ: и игру въ шахматы, и апатичное расположеніе духа Марьи Павловны, и какъ ее поразило извстіе о прізд мужа Онъ старался угадать какое дйствіе производили эти подробности на Образцова, но угадать впечатлнія Образцова было трудное дло. Слушая графа, онъ чертилъ карандашомъ квадратики на клочк бумаги, графъ не спускалъ глазъ съ его блднаго, рябоватаго лица, обращеннаго къ нему въ профиль. Было что-то сухое въ выраженіи, и взглядъ смотрлъ холодно и неуловимо. Блокурые, мягкіе и не густые волосы были приподняты вверхъ и вились.
Графъ помолчалъ, подождалъ отзыва на свой разказъ, и не получивъ никакого, началъ опять:
— Если она была виновата предъ тобой, то вина ея такого рода что ее можно простить.
— Она ни въ чемъ предо мной не виновата, отвчалъ Образцовъ, положивъ карандашъ на столъ и опрокидываясь въ кресла — Она была бы славная женщина, еслибъ вліяніе ея матери не уничтожило въ ней всякую самостоятельность. Главный виновникъ — я! Я не сумлъ одолть этого проклятаго вліянія и оставилъ ее сгоряча. Я не разъ въ этомъ раскаивался. Но вернуться назадъ не ршился.
— Гм!… напрасно, эта женщина мягкій воскъ.
— Къ несчастью. Сначала это мн самому понравилось.
— Сначала?.. Мн кажется однако что мягкость характера одна изъ главныхъ женскихъ добродтелей, возразилъ графъ, который мечталъ всю свою жизнь о женщин-ангел.
— Когда я узналъ о смерти ея матери, продолжалъ Образцовъ, не отвчая на его замчаніе,— я пріхалъ въ Москву… но можетъ-быть слишкомъ поздно.
— Для честной женщины никогда не поздно. На дняхъ я ее позову къ себ…. Я думаю что она не только тебя не забыла, но и любитъ-то не переставала.
— Что до этого касается, то я даже и не въ прав разчитывать на ея любовь.
— Ты на нее разчитываешь, самъ того не сознавая, ха-ха-ха! возразилъ графъ.— Еслибъ ты на нее не разчитывалъ, зачмъ бы теб пріхать въ Москву?… Вы поступили какъ безумные, какъ дти, и сами теперь на себя плачетесь.
Еслибъ Образцовъ имлъ дло не съ шестидесятилтнимъ ребенкомъ, онъ бы отвчалъ: ‘Не о любви я мечтаю, я пересталъ мечтать о невозможномъ, мн тридцать четыре года.’
Онъ бы сказалъ что съ годами только и съ опытностью онъ понялъ что супружество не можетъ и не должно быть мгновеннымъ сближеніемъ двухъ личностей, вспышкой любви, а жизненнымъ вопросомъ налагающимъ серіозныя обязанности. А онъ бросилъ жену въ ту именно минуту когда ей нужна была опора и самоотверженіе мущины. Онъ ушелъ изъ удушливой среды, а жену въ ней оставилъ, и убдился по. собственному опыту что честный человкъ дойдетъ, рано или поздно, до сознанія неисполненнаго долга и не заглушитъ упрека совсти, на которой лежитъ чье-нибудь несчастіе.
Сознаніе своей вины оправдало Машу въ глазахъ Образцова. Онъ зналъ черезъ общихъ знакомыхъ что она ведетъ безукоризненную жизнь. Онъ уважалъ ее, жаллъ объ ней и думалъ уже къ ней написать, когда дошло до него извстіе о болзни тещи. Онъ дожидался ея смерти, и пріхалъ въ Москву, какъ скоро могъ отлучиться отъ должности.
Явиться прямо къ жен или даже написать къ ней, не вызнавъ заране какъ она приметъ первый шагъ къ сближенію, онъ не ршился, онъ и не признавалъ за собою права пріхалъ къ ней незваннымъ. Онъ обратился къ графу, но посл своей бесды съ нимъ остался попрежнему въ туман предположеній насчетъ чувствъ Марьи Павловны.
— Что же? теперь теб надо дйствовать, дло въ твоихъ рукахъ, началъ графъ.— Я могу на дняхъ ее позвать къ себ…
— Увидимъ, отвчалъ Образцовъ.
Въ его рукахъ?… полно въ его ли рукахъ?
— Я къ ней напишу, сказалъ онъ,— передайте ей мою записку.
Онъ подвинулся къ письменному столу и начертивъ нсколько строкъ, вложилъ ихъ въ пакетъ.
— Только! подумалъ графъ, который разчитывадъ по крайней мр на четыре страницы.
— Только.
‘Позволите ли ни мн пріхать къ вамъ? писалъ онъ.— Когда люди разстаются не утративъ уваженія другъ къ другу, они должны встртиться безъ мелочной непріязни. Зная васъ, я полагаю что вы раздляете мое мнніе на этотъ Но каковъ бы ни былъ вашъ отвть, прошу васъ разчитывать на меня какъ на человка искренно преданнаго вамъ.’
Анисья едоровна догадывалась что дло шло о чемъ-то важномъ между графомъ и его гостемъ, и подъ предлогомъ поправить лампу, входила нсколько разъ въ переднюю и прислушивалась къ разговору. Ей удалось уловить нсколько словъ, которыя подтвердили ея предположенія и обрадовали ее до крайности: она смекнула въ одно мгновеніе что если Марья Павловна сойдется съ мужемъ, то, вроятно, удетъ изъ Москвы, гд положеніе ея будетъ неловко, хотя на первыхъ порахъ, да и Михаилъ Александровичъ говорилъ еще наканун что онъ на за что не оставитъ службы.
Удалить графа отъ Марьи Павловны было любимою, но до сигъ поръ недосягаемою мечтой Анисьи едоровны. Дарилъ ли онъ своей племянниц драгоцнную бездлушку, Анисья едоровна думала съ завистью и горестью что Марья Павловна обкрадываетъ ея дтей. Проводилъ ли онъ цлый день у Марьи Павловны: не было сомннія что Марья Павловна наговариваетъ на нее графу, и Анисья едоровна не пропускала случая намекнуть ему съ желчью и грубостью на кляузы извстной ей особы. И вотъ, судьба сжалилась наконецъ надъ беззащитною вдовой, какъ она сама себя называла, и посылала ей, можетъ-бытъ, въ лиц Образцова, избавителя отъ интригъ Марьи Павловны.
Проводивъ своего гостя, графъ вошелъ въ гостиную, гд Ааосья едоровна сидла за работой.
— У васъ засидлся Михаилъ Александровичъ, начала она,— а я, признаться, успла здсь выспаться, да вотъ опять принялась за вязанье, и все думала…. Знаете, о чемъ я думала?
— О чемъ это? спросилъ графъ, очень довольный ея бархатнымъ тономъ.
— Вы скажете, пожалуй, что я сумашедшая, а я вотъ о чемъ думала: Марья Павловна женщина молодая, и теперь живетъ одна, ну долго ли до бды? Что бы вамъ поговорить ей, не оойдется ли она съ мужемъ? Михаилъ Александровичъ такой прекрасный человкъ что, мн кажется, онъ согласится съ удовольствіемъ.
— Я знаю что у васъ добрйшее сердце, отвчалъ графъ.
— Вы-то, графъ, это понимаете, отозвалась съ чувствомъ Анисья едоровна.— Конечно, не вс ко мн одинаково распожены…. Что же? вы полагаете что они могутъ сойтись?
— Это все въ Божьихъ рукахъ, голубушка.
— Конечно все въ Божіихъ рукахъ, но и вы, какъ родной дядя, должны имъ внушать что жить врозь грхъ предъ Богомъ и соблазнъ для добрыхъ людей.
— Увидимъ, увидимъ что будетъ, промолвилъ графъ.
— Вишь, ничего не добьешься, подумала Анисья едоровна,— точно она, прости Господи, святыня какая что до нея не дотрогивайся.
Ааосья едоровна такъ-таки ничего и не добилась, но поняла что надежда есть, и большая.
На слдующеп утро графъ принялъ у себя Моранжи, потолковалъ съ нимъ усердно, и общался переговорить съ его повреннымъ и дать un coup d’paule его дламъ.
Въ тотъ-же день Моранжи писаль къ своимъ парижскимъ друзьямъ:
‘Lee russes sont obligeant toujours prte venir en ade aux trangers dans les procè,s d’britage surtout. Ce sont des Tartaree polics. Guizot est leur auteur de prdilection.’ {Русскіе обязательны, всегда готовы предложить свои услуги инстранцамъ, въ особенности въ процессахъ по наслдству. Они цивилизованные Татары. Гизо ихъ любимый писатель.}
Это послднее заключеніе онъ вывелъ изъ того что видлъ на стол какого-то Москвича томъ Гизо.
Графу не удалось раньше вечера похать къ Марь Павловн, которой Кети описывала цлый день прелести заграничной жизни. Моранжи захалъ поутру къ двумъ сестрамъ и ему сообщили новые проекты, онъ имъ, разумется, горячо сочувствовалъ, и когда явился графъ, воображеніе Образцовой было уже сильно настроено въ пользу путешествія.
— Поздравьте меня, дядя, сказала Катерина Павловна,— я увожу Машу.
— Какъ увозишь? Куда? Когда?
— Куда? въ Европу изъ Азіи! Когда? какъ скоро намъ вышлютъ деньги, хоть завтра. Знаете что? Не увезти ли намъ и васъ? Только безъ Анисьи едоровны.
Графъ нахмурился, не отвчалъ, услся, и между тмъ какъ Кети его угощала потокомъ словъ, вынулъ записочку изъ бумажника.
— Отъ твоего мужа, сказалъ онъ въ полголоса Марь Павловн.
— Отъ моего мужа! воскликнула она.
— Отъ ея мужа! повторила въ свою очередь Кети.