ТАИТИ
ТАИТИ
ЛИСТКИ ИЗЪ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ.
I.
II.
ТИШАНСКЙ.
‘Русскій Встникъ’, No 3, 1875
Таити, Тишанский, Год: 1875
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Съ шумомъ, какъ бы звеня въ прозрачномъ воздух, рвался выпускаемый изъ машины блестящей близны паръ, въ контрастъ дыму черными клубами валившему изъ трубы нашего парохода. Подымаясь почти вертикально, дымъ терялъ постепенно ясные очерки своихъ громадныхъ клубившихся колецъ, рдлъ, и стлался грязновато желтымъ облакомъ, относимый легкимъ дуновеніемъ начинавшагося морскаго бриза. Мы уходили изъ Гонолулу.
Все народонаселеніе корвета находилось на палуб, и мы ожидали только возвращенія съ берега ревизора, похавшаго покончить счеты съ консулами, чтобы дать ходъ машин.
На ют, {Ютъ — часть верхней палубы.} потихоньку, точно гуляя, заложа руки за спину, ходилъ старшій штурманъ, рядомъ съ суетившимся лоцманомъ-Янки. Послдній выходилъ изъ себя силясь словомъ и жестомъ заставить перваго понимать то что онъ ему объяснялъ, но несмотря на все краснорчіе своихъ словъ и энергію махавшихъ, какъ крылья мельницы, рукъ, получалъ въ отвтъ неизмнное ‘yes’, произносившееся именно съ тою важностью которая подобала человку извстнаго вса и значенія не желавшему при подчиненныхъ выказать своего незнанія.
На мостик {Мостикъ перекинутый поперегъ палубы — мстопребываніе вахтеннаго начальника, во время отправленія его служебныхъ обязанностей.} было три дятеля. Первый по старшинству, капитанъ, ходилъ торопливо взадъ и впередъ, потирая себ лвую ладонь пальцами правой руки, и цдя сквозь зубы при каждомъ поворот, совершаемомъ быстро на одномъ каблук: ‘это чортъ знаетъ что’.
Надо сказать что эти три дйствія, т.-е. хожденіе, потираніе ладони и повороты, были у капитана въ неразрывной связи съ внутреннимъ его настроеніемъ и служили намъ врнйшимъ барометрическимъ указаніемъ расположенія его духа. Въ настоящую минуту торопливость его шаговъ, быстрота поворотовъ и усиленное натираніе ладони указывали что барометръ стоялъ почти на гроз и это благодаря запоздавшему ревизору, человку никогда и ни въ чемъ не торопившемуся.
Вторая личность былъ вахтенный начальникъ. Суетливость его распоряженій выражалась то фугой спуска по тралу, {Каждая деревянная или желзная лстница на судн называется трапомъ.} причемъ шумъ сапоговъ его о ступеньки походилъ на дробь барабана, то поспшностью съ какой онъ взлеталъ на мостикъ и давалъ право предполагать что его кто-либо подгоняетъ. Въ контрастъ безпокоившимся начальникамъ, забившись въ уголъ и съ подзорною трубой подъ мышкой, стоялъ выпуча животъ Чухна-сигнальщикъ. На скулистомъ и апатичномъ лиц его было написано полное равнодушіе ко всему окружающему.
На шханцахъ, {Средняя часть верхней палубы, т.-е. пространство между задней и средней мачтами.} кругомъ толстыхъ вомбовокъ, {Рычаги которыми ворочаютъ шпиль, т.-е. воротъ служащій для подъема якоря.} съ закинутыми на затылокъ соломенными шляпами, въ самыхъ живописныхъ позахъ стояли наши молодцы матросы. Что за разнообразіе лицъ и типовъ! Тутъ широкоплечій коренастый Костромичъ, съ мощною, открытою, заросшею грудью, рядомъ съ нимъ блесоватый, узкій, но высокій Финъ. Дале атлетъ хохолъ съ спокойнымъ правильнымъ лицомъ и черными какъ смоль, висящими длинными усами. Нсколько дале бросалась въ глаза черная фигура закоптлаго кочегара вылзшаго по поясъ изъ машиннаго люка чтобы подышать и освжиться. Наконецъ на бак боцманъ {Фельдфебель, обыкновенно дока морскаго дла.} не торопясь распоряжался какъ бы скорй и лучше принять въ объятія свои любимое дтище якорь, еще безпечно лежавшій, засунувъ одну изъ лапъ своихъ въ прохладное ложе дна.
Наконецъ катеръ съ ревизоромъ отвалилъ отъ берега и понесся, быстро разская воды рейда, благодаря мрно ударявшимъ весламъ. Вотъ онъ и присталъ, вотъ и поползли кривыя ножки ревизора по непричудливому нашему тралу.
— Что это вы, А. А., такъ долго? Похали на одинъ часъ, а остались цлыхъ три, процдилъ сквозь зубы подошедшій къ нему капитанъ, глядя на него изъ подлобья, и дко улыбаясь.
— Счеты-съ не были готовы, отвтилъ тотъ, показывая на цлую связку разноцвтной бумаги.
— Выхаживайте {Выхаживать якорь — терминъ выражающій подымать его помощью шпиля.} якорь, продолжалъ повидимому не удовлетворенный объясненіемъ капитанъ обращаясь къ вахтенному, у котораго благодаря бготн выступалъ крупный потъ по лбу.
‘Катеръ подъ тали, {Система блоковъ.} пошелъ шпиль!’ пронеслась команда съ мостика.
Дружно налегли мощныя груди матросовъ на трещавшія подъ ихъ усиліями вымбовки шпиля, раздалась мрная топотня сильныхъ ногъ, прерываемая лишь переливами унтеръ-офицерскихъ свистковъ.
Насталъ моментъ когда якорь долженъ былъ отдлиться отъ дна. Чтобы вырвать его изъ ила нужно обыкновенно употребить наибольшее усиліе. Шпиль на мгновеніе остановился. Рванули дружнымъ усиліемъ матросы раза два. И завертлся онъ снова легко. ‘Всталъ якорь’, послышалось съ баку. ‘Ходъ впередъ!’ было отвтомъ съ мостика. Замолкъ свистъ выпускаемаго пара. Запыхтла машина. Забуравидъ винтъ. Корветъ двинулся.
Проходя подъ береговыми батареями, взвился на нашей гротъ-брамъ-стеньг {Верхняя оконечность средней мачты.} гавайскій флагъ, а вмст съ нимъ изъ-подъ вырвавшагося стелящагося клуба благо дыма, раздался не разъ повторенный въ горахъ первый выстрлъ прощальнаго салюта. Вечеромъ, въ ожиданіи пассата, мы прекратили пары и вступили подъ паруса, бывши еще на траверс острова агу. Послдній представлялся высокимъ темнозеленымъ конусомъ покоившимъ свою вершину въ темнвшей лазури вечервшаго неба. Изрытая, изборожденная вершина его оснялась гигантскою шапкой тумана.
Въ полночь, выйдя на вахту, я былъ пораженъ восхитительною картиной. Представьте себ теплую, томную тропическую ночь. Надъ вами глубокій куполъ тверди, который несмотря на темноту не совсмъ еще утратилъ свой темно синій колоритъ. Этотъ куполъ былъ усянъ миріадами звздъ, то тихо и плавно горвшихъ, то мерцавшихъ какимъ-то кокетливымъ отблескомъ напоминавшимъ отблескъ глазъ сквозь отверстія маски. Мертвый штиль, гладкая какъ зеркало поверхность Океана, отражающая огненныя испаренія вулкана агу.
Весь слдующій день прошелъ въ томительномъ и однообразномъ штил. Онъ прерывался лишь время отъ времени налетавшими изъ ущелья горы агу сырыми, ароматическими, легкими шквалами.
Шаловливый бризъ рябилъ поверхность воды, но былъ безсиленъ надуть наши грузно висвшіе на реяхъ паруса. Даже колдунчикъ, {Флюгеръ сдланный изъ перьевъ.} несмотря на всю свою традиціонную и заслуженную репутацію легкости, и тотъ, повисши, катался кругомъ шеста, къ концу котораго былъ привязанъ.
На третій день тотъ же тягостный штиль, то же безоблачное небо, та же гладкая поверхность водъ. Тоскливо переносились взоры къ неподвижному колдунчику, а отъ него къ млвшимъ парусамъ,— штиль, мертвый штиль.
Тяжелое чувство овладло вами. Молча и угрюмо бродили не зная ни что длать, ни за что взяться — все какъ изъ рукъ валилось.
Нигд, мн кажется, преданія не сохраняются въ такой неприкосновенности, какъ между моряками. Въ сущности изъ-за чего мы вс изнывали? Погода теплая, не жаркая, корветъ не качало, лишнихъ четыре-пять дней моря ничего не значило намъ, привыкшимъ считать ихъ десятками. На Таити ни знакомыхъ, ни писемъ мы не ожидали, кажется, повидимому, и торопиться было не къ чему, — но изнывали и мучались только потому что былъ штиль. Нтъ хуже наказанья для моряка, какъ этотъ обязательный покой. Съ бурями и непогодами онъ сроднился, съ лишеніями онъ свыкается, со штилемъ же никогда.
Не безъ вліянія тутъ преданія переходящія между моряками изъ поколнія къ поколнію о тхъ временахъ когда штиль бывалъ причиною голодной смерти, или еще хуже, смерти отъ жажды цлыхъ экипажей, когда подъ вліяніемъ страданій, на палубахъ штилевавшихъ судовъ разыгрывались т драмы кровожадныхъ инстинктовъ, при чтеніи описаній которыхъ волосы становятся дыбомъ.
Молча, насупившись, сидли мы въ каютъ-компаніи. Вдругъ неожиданно раздался свистъ съ словами: ‘всхъ на верхъ, гребныя судна спускать!’ а вслдъ за тмъ энергическая дробь тревоги. До той поры безмолвная одинокая палубы оживилась подъ сотнями забгавшихъ вдругъ ногъ и представила собою хаосъ сновавшихъ людей, спускавшихся шлюпокъ, двигавшихся орудій… Не прошло десяти минутъ, шумъ и бготня затихли. Палуба снова опустла, а вооруженныя гребныя суда съ десантомъ выстраивались въ боевую линію не вдалек отъ корвета.
Пользуясь благопріятною погодой и желая развлечь команду, адмиралъ сдлалъ ученье. Задача заключалась въ томъ что шлюпки обоихъ корветовъ должны были взятъ абордажемъ клиперъ. {Мы плавали отрядомъ изъ двухъ корветовъ и клипера.}
Въ исполненіе этой задачи входила быстрота спуска гребныхъ судовъ, точное ихъ вооруженіе, посадка на нихъ десанта и наконецъ умнье подойти къ клиперу не подвергаясь дйствію его орудій.
Соединившіеся оба отряда шлюпокъ гребли къ мнимому непріятелю отстоявшему отъ насъ въ полумил ближе къ берегу.
Въ это время и клиперъ готовился къ оборон. Тревога была въ полномъ разгар. Мы не успли оглянуться какъ стрлковыя и абордажныя партіи его покрыли бакъ и ютъ, а темныя жерла наведенныхъ на шлюбки орудій грозно ожидали нашего прибытія. Я любовался красавцемъ клиперомъ, вдругъ преобразившимся въ гордаго бойца. Длинный, низкій, острый, граціозный его корпусъ какъ-то особенно легко лежалъ на вод. А тонкое, высокое, молодецки посаженное вооруженіе, покрытое громадною парусностью, невольно заставляло заглядываться и любоваться.
Но вотъ мелькнулъ огонь. Вырвалось облако благо дыма. Раздался гулъ, повторившійся эхомъ въ ущельяхъ не далеко покоившагося агу — это было сигналомъ боя. Открыли и мы огонь. Трескотня штуцерниковъ, шипніе ракетъ, гулъ залповъ орудій, покрываемый ревомъ шестидесятифунтовой клиперской пушки, все слилось въ одинъ непрерывный гулъ отдававшійся неумолкаемыми раскатами въ горахъ острова. Клиперъ скрылся въ непроницаемой завс благо пороховаго дыма, столбомъ подымавшагося къ небу. Но вотъ онъ замолкъ. Дымъ разсялся и мы увидали спускавшуюся съ рей на воду фатальную стку, {Стку употребляютъ низкія суда для того чтобъ обезпечить себя отъ абордажей шлюпками. Сплетеная изъ толстыхъ веревокъ на подобіе рыболовныхъ стей она окружаетъ сплошною, высокою стной судно въ довольно большомъ отъ него разстояніи. Понятно что подошедшія для абордажа шлюпки, дабы добраться до корабля, должны сначала прорубиться сквозь сть. Необходимое для того время боле нежели достаточно для защищающихся чтобы перетопить шлюпки или перестрлять людей.} за которой вдоль борта стояла масса вооруженныхъ пиками и топорами людей. Еще послдній выстрлъ, послдній залпъ въ упоръ, и мой катеръ запутался въ этой стк.
Чрезъ нсколько секундъ, несмотря на разумную и раціональную защиту свою, благодаря которой въ серіозномъ дл онъ наврно перетопилъ бы всхъ насъ, мы, каждый во глав своей партіи, выстроившись на палуб клипера, выслушивали отъ адмирала кто похвалу, кто замчаніе, а затмъ усвшись на шлюпки побдоносно отправились вспять.
Къ вечеру этого дня, посл прошедшаго сильнаго шквала съ дождемъ и громомъ, подхватившаго и понесшаго насъ съ отданными марсафалами, {Веревка посредствомъ которой натягиваютъ въ высоту марсель, средній парусъ, главный на судн.} мы почувствовали признаки столь долго и нетерпливо ожидаемаго пассата. Къ утру NO установился и мы, разская ровное и частое волненіе тропическаго пояса, понеслись къ Таити, постепенно теряя тонувшій въ лазоревыхъ водахъ Великаго Океана островъ агу.
Къ полдню горизонтъ былъ чистъ кругомъ, и затмъ потекла наша мирная морская жизнь. Двадцатидневный переходъ до Таити былъ скорй прогулкой, чмъ морскимъ переходомъ. Дйствительно, провесть двадцать дней на не качающемся и быстро идущемъ подъ парусами судн въ тропикахъ не лишено прелести. Ночи во время нашего перехода были восхитительны. Полная луна заливала свтомъ наши ровно надутые паруса, какъ будто оживлявшіеся подъ ея томными синеватыми лучами. Легкій кренъ, шумъ отгоняемой отъ остраго водорза воды, ея журчащіе всплески, все это наполняло душу какимъ-то спокойнымъ безсуетнымъ чувствомъ.
Не одну ночь провелъ я на верху, съ наслажденіемъ подставляя свое лицо теплому втру.
Наконецъ на двадцать первый день къ вечеру вдали показалось облако, рзкія, а главное постоянныя очертанія котораго убждали что на нашемъ горизонт всплывала изъ голубыхъ водъ Тихаго Океана восхитительная царица этого роскошнаго пояса Таити.
Архипелагъ къ которому принадлежитъ Таити открытъ Португальцемъ Куирасомъ (Kuiras), случайно забредшимъ сюда въ 1606 году, и названъ имъ Сагиттарія (Sagittaria) Посл этого первое появленіе въ здшнихъ водахъ европейскаго судна, подъ начальствомъ Валлиса, было въ 1768 году, а черезъ годъ, то-есть въ 1769 году, постилъ эту группу Бугенвиль, и подъ впечатлніемъ восторга назвалъ ее архипелагомъ Новой Цитеры. Одновременно съ нимъ былъ и Кукъ, коего пуританизмъ и суровость не устояли предъ жгучими глазками красивыхъ туземокъ. Говоря о туземной женщин, его точный, рзкій слогъ длается чуть не поэтическимъ.
Таити лежитъ между 17о 29′ и 17о 47′ южной широты и 151о 30′ и 151о 56′ восточной долготы. Онъ состоитъ изъ двухъ неровныхъ половинъ соединенныхъ между собою низменнымъ и узкомъ перешейкомъ, ширина котораго не превышаетъ двухъ верстъ. На послднемъ построенъ фортъ Таравао. Большая половина острова, почти круглой формы, собственно носитъ названіе Таити. Меньшая же, овальная, называется Тайрабу.
Какъ и вс острова Тихаго Океана, Таити окруженъ кольцомъ коралловъ, о которое разбиваются волны, вслдствіе чего водная поверхность между нимъ и островомъ всегда гладка и спокойна.
Климатъ Таити постояненъ и тепелъ. По наблюденіямъ вполн заслуживающимъ доврія здшняго доктора г. Прата, средняя температура за нсколько лтъ въ Паліет была 24о,5 стоградусной скалы. Температура ближе всего подходящая къ Сенъ-Луи на Сенегал (24о,6).
Различія временъ года далеко не такъ рзки, какъ мы привыкли это видть. Первые четыре мсяца въ году самые теплые и сырые. Падающіе въ это время дожди имютъ не малое вліяніе на общую среднюю температуру острова, которая была бы гораздо выше безъ этого обстоятельства. Съ мая температура понижается, достигая минимума въ періодъ съ іюля до октября. Въ это время дожди настолько рдки что эта часть года можетъ назваться сухою сравнительно съ первою.
Когда на зар посл безсонной ночи я вышелъ на верхъ, намъ оставалось не боле 30 миль до стоянки. Пары были готовы, чего-то, не помню, ожидали, чтобы дать ходъ машин. Было пасмурно.
Предъ бугшпритомъ {Наклонная, почти лежащая впередъ мачта, находящаяся на носу корабля.} высоко воздымалась темная масса острова, вплоть до низу задернутая непроницаемою мглой тумана, тяжелою завсой висвшаго надъ Таити. Прегражденный островомъ пассатъ спадалъ, хотя еще доносилъ до насъ теплыя, душистыя испаренія земли. На восток, обозначавшееся нитями перистыхъ облаковъ мсто восхода стало свтлть исполинскимъ сіяніемъ, центръ котораго принималъ багровые оттнки зарева. Заливъ точно расплавленнымъ металломъ полгоризонта, медленно выходившее изъ лазури Океана солнце озолотило и облачную завсу острова, а вслдъ за тмъ, какъ бы на встрчу Фебу, потянулъ легкій береговой бризъ и разразилъ ее сильнымъ шкваломъ съ ливнемъ. Но вотъ прекратился дождь, заблистало солнце и предъ нами во всей крас раскинулась картина острова.
Громадная діадема скалъ причудливой формы, похожая на корону съ острыми зубцами, осняла вершину острова. Вся эта масса была одта зеленью лсовъ, почти сплошь покрывающихъ Таити. Эта зеленая глыба не представлялась однако однообразной, напротивъ, являла вс оттнки зеленаго цвта, начиная съ самыхъ темныхъ и до самыхъ свтлыхъ, переливавшихся играя съ теплыми и яркими снопами солнечнаго свта. Мстами только бросались въ глаза красныя блестящія пятна обнаженнаго базальта.
По мр нашего приближенія стали выдляться подробности очертаній. Показались рощи, посвтлли вдоль боковъ выпуклости, взамнъ чего темня боле и боле стали углубляться впадины.
Берега острова, то вдаваясь внутрь, то выдаваясь наружу цлыми группами какъ бы жмущихся другъ къ другу мысковъ, образовали непрерывный рядъ бухтъ, издали напоминавшихъ узорное тонкое кружево. Миріады мадрепоръ широкою лентой окружили островъ, точно желая защитить изрытые берега его отъ напора не всегда ласковыхъ валовъ. Клокотавшія и пнящіяся снаружи кольца волнъ, разбившись на несмтныя брызги объ эту стну, являлись по ту сторону рифа гладкою какъ зеркало поверхностью, въ которой во всей крас и всхъ подробностяхъ отражается восхитительный образъ Таити.
Но вотъ показался парусъ. Легкокрылою чайкой къ намъ на встрчу, едва касаясь водъ, летла шлюпка съ лоцманомъ, а чрезъ полчаса съ громомъ несшаяся по палуб цль отданнаго якоря возвстила о конц перехода.
Мы стали въ небольшомъ кругломъ рейд. Сзади исполинскимъ букетомъ плавалъ островокъ, защищающій бухту съ моря. Кругомъ же по прибрежью обвивалась пестрая кайма, составленная домами и хижинами утопавшими въ могучей зелени и цвтахъ. Куда ни обернись, радостно, свтло и весело.
На другой день пріхалъ къ намъ губернаторъ колоніи, Французъ въ полномъ смысл слова. Онъ гордился своимъ сходствомъ съ Наполеономъ I, осанку и жестъ котораго старался воспроизводить съ возможной точностью.
Съ важностью пройдя по палуб, онъ спустился въ каюту адмирала, куда и мы сошли завтракать. Здсь представитель Франціи разсыпался въ любезностяхъ съ трескомъ метеора. Всхъ надлилъ пріятностями и закончилъ свой визитъ приглашеніемъ къ себ, говоря что представитъ насъ своей супруг, которая по словамъ его была ‘la plus jolie femme de la colonie’.
— Согласись на половину, вырвалось у неоцненнаго Б*, котораго привычная поговорка была здсь какъ нельзя боле кстати.
На другой день, облаченные въ несносное сукно, отправились мы съ офиціальнымъ визитомъ къ губернатору, а затмъ должны были удостоиться представленіямъ ея величеству королев.
Папіете, городъ названный именемъ бухты которую окружаетъ. Онъ состоитъ изъ нсколькихъ улицъ, изъ которыхъ набережная самая фашіонабельная.
Трудно себ представить какъ при общей здшней обстановк колютъ глаза эти сундуки съ бельведерами имющіе претензію быть домами, эти лавки, рестораны, солдаты, въ желтыхъ бумажныхъ эполетахъ съ надтыми на бекрень кепи, длиннополые патеры и наконецъ въ шляпкахъ и въ прискачку бгущія чахоточныя Француженки…
Губернаторъ принялъ насъ весьма любезно и тотчасъ повелъ въ половину супруги. Послдняя хорошенькая женщина недавно вышедшая замужъ. Полулежа, полуодтая, она дала намъ аудіенцію въ полутемномъ своемъ будуар. Благодаря убійственной духот, тсному, вплоть застегнутому суконному платью и прогулк по всему городу, наши раскраснвшія и распухнувшія физіономіи должны были произвесть непріятное на хозяйку впечатлніе. Мы сами чувствовали до какой степени несчастное наше положеніе было не въ пользу намъ и насколько мы походили на кретиновъ.
Сидя кругомъ любезной хозяйки, мы систематически отмалчивались, потерявъ отъ жару всякую способность соображенія. Вопросы сыпались въ необыкновенномъ количеств, переносясь отъ одного къ другому, а отвты, вторившіе на разные голоса, являлись односложными.
Этотъ оригинальный разговоръ мн живо напомнилъ слышаннаго разъ въ Англіи артиста игравшаго на колокольчикахъ.
Наконецъ визитъ кончился, и мы со срамомъ ретировались чтобъ идти на представленіе королев, жившей на противоположномъ конц города. Дорога шла черезъ мостъ, перекинутый надъ горнымъ потокомъ, бурно бжавшимъ, журча безчисленными небольшими каскадами. Л*, большой оригиналъ, не говоря дурнаго слова, какъ былъ, съ шапкой на голов, такъ и бултыхнулся въ воду. ‘Сумашедшій’, сказали ему, когда онъ мокрый вылзалъ на противоположный берегъ, ‘вдь мы идемъ представляться!’ — ‘Знаю’, отвчалъ онъ, ‘успю еще высохнуть’. И дйствительно, когда подходили ко дворцу, онъ былъ сухъ. Признаюсь, я пожаллъ что не послдовалъ его примру.
Резиденція королевы была громадная, окруженная верандой, бамбуковая хижина, помщавшаяся посреди большаго двора, обнесеннаго частоколомъ и обсаженнаго большими тнистыми деревьями. Большая пріемная, куда насъ ввели, была меблирована оригинальнымъ для дворца образомъ. На полу и на стнахъ виднлись циновки, а прислонившись къ одному изъ угловъ стоялъ убогій, хотя когда-то и вызолоченный диванъ, онъ же и тронъ, предъ которымъ неизвстно почему воздымался туалетный столъ.
Чрезъ пять минутъ въ открывшуюся дверь пролзла какая-то безобразная, съ лоснящимся отъ жира лицомъ, масса и стала подкатываться къ намъ.
То была ея величество королева Помаре. Одтая въ блузу, сквозь которую жирное тло ея окрашивало кисею въ ка кой-то грязно-розовый цвтъ, съ веромъ въ рукахъ и съ жасминнымъ внкомъ на голов, она явилась, сопровождаемая тремя фрейлинами-красавицами, шаловливыми туземками, въ искрящихся глубокихъ глазахъ которыхъ читалось столько наивнаго любопытства.
Подойдя къ намъ, по старшинству поставленнымъ и въ ровненнымъ, она стала безмолвно по очереди разглядывать каждаго съ тмъ сосредоточеннымъ вниманіемъ съ какимъ добросовстная кухарка разсматриваетъ покупаемую ею пулярду или тетерьку. Мы же, младшіе, въ ожиданіи очереди съ своей стороны, осматривали хорошенькихъ фрейлинъ, которыя кажется не были особенно въ претензіи на нашъ смлый, въ Европ назвали бы даже дерзкій, экзаменъ.
Посл осмотра всхъ насъ королева укатилась, и возсла на диванъ посадила рядомъ съ собой самаго старшаго изъ насъ. Послдній, въ качеств любезнаго человка, желая занять томимую жарой королеву, просто закидалъ ее вопросами и разказами, въ отвтъ на которые только и раздавалось протяжное и глубокое ‘муу’, произносившееся ею съ видимымъ усиліемъ.
Результатомъ нашего представленія было, вопервыхъ, приглашеніе къ обденному ея величества столу, сервированному на туземный манеръ, а главное, позволеніе или приглашеніе разъ навсегда приходить къ ней по вечерамъ слушать музыку. Понятно, какъ то такъ и другое было съ благодарностью принято.
Папіете своею пошлою подъ этимъ небомъ обстановкой опротивлъ мн положительно, почему первою моею заботой было поскорй выбраться изъ этой среды Французовъ и трактировъ и ухать подальше въ горы, отдохнуть на свобод.
Испросивъ дозволеніе на четырехдневную отлучку и запасшись лошадью и проводникомъ, я съ вечера съхалъ на берегъ, съ тмъ чтобы до зари пуститься въ путь. Маршрутъ у меня былъ составленъ слдующій: изъ Папіете хать на Фатоуа, озеро лежащее въ горахъ, на 3.000 футахъ надъ уровнемъ моря, затмъ перебравшись по горамъ въ округ Палеурири, вернуться морскою дорогой, перескши плодороднйшій округъ Папара.
Было еще темно когда разбудилъ меня хавшій со мной проводникъ, ловкій, плутоватый полу-Французъ полу-туземецъ, въ крещеніи нареченный Ambroise. Его неоцненное достоинство заключалось въ томъ что онъ зналъ островъ какъ свои пять пальцевъ.
Выйдя изъ хижины я засталъ моего Амбруаза верхомъ, держащимъ за поводъ крпкую, бодрую лошаденку, прескверно взнузданную и осдланную. Все спало кругомъ, и только изъ одного кабака неслась распваемая пьянымъ Французомъ псня.
— Неужели это солдатъ? спросилъ я улыбавшагося Амбруаза.
— Us font qu’a msu, отвчалъ тотъ на своемъ ломаномъ французскомъ діалект.
Выхавъ изъ черты города, мы мрнымъ, но шибкимъ галопомъ понеслись по дорог пролегавшей на нсколько верстъ по обработанной части острова, въ конц которой находилась единственная значительная плантація сахарнаго тростника, принадлежавшая переселившемуся сюда лтъ двадцать Англичанину. Миновавъ плантацію и перебравшись въ бродъ черезъ рку текущую въ живописномъ ущельи мы въхали въ лсъ.
Опушку образовали кусты гуявы, полные пахучихъ и своимъ запахомъ раздражающихъ нервы плодовъ. За гуявой потянулась роща чистыхъ, опрятныхъ, какъ изъ кости точеныхъ, громадныхъ апельсинниковъ и лимонниковъ, съ блестящею ихъ зеленью, полныхъ спющихъ и сплыхъ плодовъ.
Залахъ цвтовъ, фруктовъ и листьевъ былъ такъ силенъ что по временамъ становилось просто тяжело дышать. Сотни тысячъ плодовъ покрывали дорогу. Давимые копытами лошадей, они лопались, причемъ брызги сладкаго желтаго ихъ сока далеко разбрасывались въ стороны. За этою рощей начинался собственно лсъ, почти сплошь покрывшій склонъ горы, на которую намъ приходилось взбираться. И что это былъ за лсъ! Чего тутъ не было!
Тутъ хлбное дерево съ широкими и глубоко разрзанными листьями раскинуло гнущіяся подъ тяжестью плодовъ втви свои. Здсь группа чернаго и краснаго дерева, этихъ красавцевъ рожденныхъ огненнымъ дыханіемъ экваторіальнаго солнца. Дале камфарное дерево, окруживъ себя пахучею своею атмосферой, истымъ гигантомъ раскинулось и высоко, и широко, какъ будто бы желая пріютить все и всхъ подъ снью могучихъ втвей своихъ, а подъ нимъ какъ пигмей росло красивое розовое деревцо, окруженное полнымъ цвтовъ кустомъ жасмина.
Тамъ же на какомъ-нибудь заглушенномъ ствол перепутались восемь-десять чужеядныхъ стволовъ, составившихъ такой хаосъ листьевъ и цвтовъ что не разберешь что кому принадлежитъ. А какъ бы въ контрастъ этого сплошнаго покрова зелени, вдали на одинокой скал разрослась группа желзныхъ деревъ. Тонкіе и висячіе игловидные листья ихъ напоминали издали зеленый газъ, въ который будто бы окутались эти втвистые исполины,— газъ рябившій голубыми оттнками неба, проглядывавшаго промежь петель этой сти. Все это вмст было въ свою очередь перепутано висвшими и качавшимися льянами, фестоны которыхъ, перекидываясь съ дерева на дерево, образовывали самые причудливые узоры зелени и цвтовъ.
Боле часа скакали мы по извивавшейся по лсу троп и наконецъ выхали на дорогу, длавшуюся на краю глубокой пропасти, куда спадалъ шумящій каскадъ горнаго потока. Дорога, по которой предстояло намъ хать, подымаясь вилась по гор. Она то пропадала въ чащ лса, то опять показывалась, перерзывая рядъ холмовъ, на которыхъ высоко и стройно вытягивались группы тонкостволыхъ, прямыхъ пальмъ. Послднія рзко выдляли на лазури неба свои легкіе пушистые султаны.
Становилось жарко, лошади и мы порядкомъ измучились прохавъ безъ отдыха часовъ пять сряду, какъ вдругъ за поворотомъ скалы открылся частоколъ и крыша туземной хижины, гд предполагалось отдохнуть.
Съ какимъ наслажденіемъ соскочивъ съ коня я растянулся на постланную подъ тнистымъ деревомъ циновку, обдуваемый легкимъ втеркомъ тянувшимъ изъ лежавшаго впереди ущелья. Закрывъ глаза и слушая мрный звукъ жевавшихъ сочную траву лошадей я заснулъ въ ожиданіи завтрака. Сдержанный смхъ и шопотъ разбудилъ меня. Кругомъ, держа груды фруктовъ изящно разложенныхъ на банановыхъ листьяхъ, помстились три красавицы дочери хозяина, въ ожиданіи моего пробужденія.
Открывъ глаза, я увидалъ моего Амбруаза, который забравшись съ ловкостью гибона на прямой какъ мачта стволъ кокосовой пальмы, сбивалъ оттуда крупные зеленые орхи, ловимые хозяиномъ на лету. Увидя что я проснулся, онъ поспшилъ передать мн только-что бывшій между нимъ и двушками разговоръ, сюжетомъ котораго былъ я.
— Ms, кричалъ онъ съ верхушки дерева,— ils dire que msu pas garon, maie demoiselle.
Двушки должно-быть поняли о чемъ идетъ рчь, потупили глаза, а одна изъ нихъ улыбнувшись даже бросила въ Амбруаза бананатъ. Послдній онъ поймалъ на лету, проглотилъ цликомъ, а въ знакъ благодарности щелкнулъ зубами не хуже орангутанга.
— Почему он такъ думаютъ?
— Ms pas mouchtage…. ms trè,s blanc…. je dis…. embrassez ms…. que ms pas Franais.
— Что жь, скажите что я не прочь.
Mou красавицы повидимому слдили за разговоромъ и вдругъ кинувшая въ Амбруаза бананатъ, безъ чиновъ, какъ говорится, бросила въ сторону фрукты и обвила мою шею красивыми своими руками. За ней послдовала вторая, а тамъ и третья. Развязка была такъ неожиданна что я растерялся, тмъ боле что весь этотъ процессъ братскихъ поцлуевъ былъ на глазахъ отца, съ улыбкой подносившаго мн кокосъ полный кисловатой, вкусной и прохладительной влаги кокосоваго молока, въ чемъ, признаюсь, я крайне нуждался. Амбруазъ, устроившій всю эту сцену локальнаго свойства, не торопясь спускался по десятисаженному стволу пальмы какъ по лстниц, поперемнно мняя ноги свои съ красивыми жилистыми руками, цпко обхватывавшими круглый и гладкій стволъ дерева.
Дворъ гд я находился представлялъ собою площадь въ какихъ-нибудь полдесятины и былъ единственнымъ достояніемъ цлаго семейства изъ двнадцати членовъ. Этотъ клочокъ земли ихъ кормилъ, служилъ имъ жилищемъ, радовалъ ихъ и утшалъ. Обнесенный низкимъ частоколомъ круглыхъ, между собою связанныхъ бамбуковъ, онъ представлялъ сплошной коверъ сочной густой травы, на которомъ вились узкія извивавшіяся дорожки, вытоптанныя къ кормившимъ семейство деревьямъ, расположеннымъ живописными букетами.
Поблагодаривъ хозяина и одаривъ бусами и лентами хорошенькихъ его дочерей, я выхалъ со двора, напутствуемый ласковыми пожеланіями.
Мы подъзжали къ быстрой горной рк съ виднвшимися развалинами поломаннаго каменнаго моста. Пришлось переправиться въ бродъ, т.-е. перехать по поясъ въ вод. Бурливый потокъ сбивалъ своимъ теченіемъ лошадей, то и дло спотыкавшихся или останавливавшихся. Несмотря на это мы однако благополучно добрались до крутаго противоположнаго берега.
Поднявшись на полторы, мы вдругъ очутились предъ огромною отвсною скалой, подножіе которой омывалось большимъ бассейномъ воды, куда съ шумомъ впадала серебристою струей рчка. Зелень, сопровождавшая ее вроятно по всему ея теченію, и у водопада не ршалась покинуть свою любимицу. Цлая гирлянда тонкихъ стволовъ и листвы, какъ бы слдомъ за водой, свсилась сверху скалы внизъ, вкъ омываясь прощальными брызгами пропадавшаго ручья. Послдняя часть дороги до крпостцы, гд я могъ переночевать, была проведена мной въ изысканіи средствъ отдлаться отъ предложеній жившаго тамъ Француза, который по словамъ Амбруаза непремнно станетъ мн навязывать свои услуги.
Дйствительно, не усплъ я соскочить съ лошади на эспланаду крпости, какъ изъ земли выросъ сденькій Французикъ, который просто разсыпался въ любезныхъ предложеніяхъ услугъ. Взятый въ расплохъ я вроятно не сумлъ бы отклонить грозившую мн бду. Къ счастію, взвсивъ заране всю горечь которую влило бы въ мои чистыя наслажденія всякое сообщество чего-либо напоминающаго европейское, я живо отдлался отъ любезнаго Француза, къ великому, не знаю почему, удовольствію Амбруаза. Онъ на радостяхъ тотъ же часъ откопалъ гд-то гамакъ, и затмъ повелъ меня въ селеніе не въ далек лежавшее, прилепившись къ скал.
Было темно когда мы добралась до этой разбросанной и утопавшей въ садахъ деревушки. Гостепріимные и добрые туземцы съ радостью приняли меня на ночлегъ, а въ виду рдкости подобнаго посщенія послали оповстить и сосдей о прізд гостя. Амбруазъ хлопоталъ. Развсить гамакъ, разсдлать коней было для него минутнымъ дломъ. Затмъ онъ исчезъ, и я не усплъ, какъ говорится, оглянуться какъ онъ уже возвращался торжественно влача за ноги большаго только что заколотаго имъ поросенка, какъ въ послдствіи оказалось, украденнаго имъ у любезнаго Француза.
Хозяева, мгновенно выпотроша, вымыли въ нсколькихъ водахъ лакомое животное и наполнивъ внутренности его душистыми листьями банана и горячими каменьями, обвернули его снаружи пахучими травами и положивъ въ яму завалили грудой горячихъ булыжниковъ.
Пока пеклось такимъ образомъ жаркое, пока суетилась красивая молодая хозяйка около плодовъ, раскладывая ихъ на какой-то большущій листъ, дворъ понемногу наполнялся самой характеристичною толпой.
Не вдалек отъ меня, съ сигарами въ зубахъ, расположились статные мущины. Они были одты въ широкія рубахи, поверхъ маро, {Маро — пестрый кусокъ матеріи которымъ туземцы обвертываютъ верхнія части ногъ замняя этимъ панталоны.} и составляли группу эффектно освщенную отблесками огонька, весело трещавшаго, перебгая по тонкимъ сучьямъ костра сухаго хвороста. Двушки и женщины, между которыми не было видно ни одной не молодой, составили другую группу. Я съ наслажденіемъ глядлъ на бывшія предъ глазами двадцать головокъ, съ которыхъ падали на роскошныя плечи волны черныхъ вьющихся длинныхъ волосъ. Глаза искрились изъ-подъ нависшихъ густыхъ рсницъ, а между алыхъ, просившихъ поцлуя губокъ, виднлись блествшіе близной и безукоризненно ровные маленькіе зубы.
Одежда туземной женщины состоитъ изъ длинной открытой кисейной широкой блузы и цвтовъ. Послдніе всегда носятся ею въ изобиліи. Служа головнымъ украшеніемъ, они вмст съ тмъ замняютъ и серьги, а на очаровательной груди или какъ изъ кости точеной нжной рук являются восхитительнымъ украшеніемъ вполн замняющимъ драгоцнные каменья ожерелій и браслеты.
Я поужиналъ кускомъ поросенка, оказавшимся очень вкуснымъ, сочнымъ и ароматнымъ, задая его, вмсто хлба, печенымъ плодомъ хлбнаго дерева и заливая все съ наслажденіемъ влагой кокоса.
Стемнло совершенно. Небо заискрилось тысячами звздъ. Въ воздух было тихо и тепло, а въ хижин, освщенной пылавшимъ пламенемъ кокосоваго масла, горвшаго въ скорлупахъ орха, собралось нсколько двушекъ и мущинъ. И вотъ понеслась изъ хижины стройная туземная пснь, врно сптая чистыми звучными голосами.
Пнье вошло въ натуру туземца, оно его необходимая принадлежность. Въ каждой деревн по ночамъ собираются двушки и молодые люди въ какую-либо хижину для того чтобы пть свои религіозныя псни. Случается что эти сборища съ религіозною цлью оканчиваются вакханаліями.
Подъ обаяніемъ окружающаго, я не замтилъ какъ провелъ полночи. Кругомъ было тихо, и лишь разносившіеся звуки псни одни прерывали спокойствіе погруженной въ сладкій сонъ природы.
Я вошелъ въ хижину. Проницательный, раздражающій нервы запахъ, тяжелою ароматическою атмосферой вислъ надъ пвшею группой, фантастически освщенной красноватымъ мерцающимъ пламенемъ первобытнаго освщенія. Замчательна страсть къ духамъ людей которыхъ мы привыкли считать дикими.
Рано утромъ меня разбудилъ Амбруазъ, знаками — маршируя двумя пальцами одной руки по ладон другой — далъ понять что слдовало идти пшкомъ.
Выйдя на дворъ я засталъ все семейство на лицо. Какъ и вчера, трогательное прощанье, восторги получившихъ ленточки и бусы женщинъ, и наконецъ мелодичный напутственный гимнъ. Было еще темно когда я пустился въ путь. Легки утренній туманъ, свшій на каменья узкой и круто подтомившейся тропы, заставлялъ постоянно скользить и спотыкаться. Около часа поднимались мы. Какъ вдругъ за поворотомъ нависшей надъ дорогой скалы открылся видъ на дремавшія еще темныя воды Океана, въ восточной части котораго зажглось свтлое пятно, расходившееся сіяніемъ. Усвшись на первый камень, я сталъ наблюдать за борьбой свта и темноты, борьбой проявлявшейся въ игр цвтовъ, переливахъ красокъ, предъ которыми ничто вс свтовые эффекты картинъ Айвазовскаго или Верне.
Показалось солнце, все ожило кругомъ. Повисшіе, какъ бы дремавшіе ночью, листы поднялись, птицы встрепенулись. Удивителенъ этотъ мгновенный переходъ усыпленной тнями ночи природы къ полной жизни. Какъ близко напоминаетъ онъ быстроту съ которой просыпается счастливый человкъ, сну котораго не предшествовала никакая тяжелая забота.
Мы пробирались къ катарактамъ Фатауа. По мр приближенія къ цли прогулки, доносившійся шумъ каскадовъ, сгущаясь боле и боле, перешелъ сначала въ звуки шипвшихъ потоковъ, а затмъ въ ревъ массы падающей воды.
Но вотъ мы и въ долин водопада. Кругомъ меня восхитительная декорація горъ. Столпившись, он образовали глубокую воронку, рзко выдляя красивыя линіи своихъ очертаній на голубомъ неб. Впереди воздымалась изукрашенная блестящими на солнц скалами, точно драгоцнными каменьями, Фатауа, а на ней, въ изумрудной рамк зелени, виднлся рядъ синеватыхъ уступовъ съ водными бассейнами вымытыми въ гранит ниспадающею рчкой. Спрыгивая со скалы на скалу, ея шумящія струи добгаютъ до послдняго бассейна, изливаясь изъ котораго пропадаютъ въ неизмримой глубин пропасти. Два послдней не видно, а бока ея вплоть заросли цлымъ покровомъ висящей зелени паразитовъ, на которой, вкъ играя яркою радугой, садится водяная пыль разбитой, пропадающей рчки.
Отославъ проводника въ деревню, я цлый день провелъ одинъ. Что я длалъ? Не знаю. Припоминаю однако что опомнился только вечеромъ, когда густо стлалась тни ночи на восхищавшіе меня виды. Окинувъ прощальнымъ взглядомъ все, я какъ-то безотчетно побрелъ по знакомой дорог обратно.
Къ друзьямъ туземцамъ я возвратился какъ дорогой знакомый. Подаренныя бездлушки произвели должный эффектъ, такъ что войдя во дворъ, я уже нашелъ его полнымъ жителей деревушки, съ радостью встртившимъ меня. Амбруазъ готовилъ что-то необыкновенное. Поминутно бгая изъ угла въ уголъ онъ какъ-то таинственно улыбался торопливо проходя мимо меня.
Поужинавъ по вчерашнему я точно также легъ въ гамакъ чтобы слушать нравившееся мн пніе. Пвшіе же на этотъ разъ размстились на двор, окруживъ меня живописнымъ кольцомъ. Ночь была какъ и всегда восхитительна, теплая, влажная, душистая.
Неожиданно сидвшая кругомъ меня группа пвшихъ раздалась и образовала обширный полукругъ, за которымъ шпалерой поднялась толпа держа высоко надъ головами горящіе свтильники и пылавшіе сандаловые факелы. Откуда-то взялся тамъ-тамъ (родъ барабана). Какъ изъ земли выросли нсколько молодыхъ и красивыхъ двушекъ. Поджавъ ноги, он сли впереди пвцовъ и подъ тактъ выбивавшійся тамъ-тамомъ, хлопая въ ладоши, стали граціозно качаться на гибкихъ своихъ таліяхъ. Вдругъ сквозь толпу въ одной короткой юпк, съ цвтами на голов, груди и ногахъ, врывается въ освщенное краснымъ пламенемъ пространство мстная баядера. Закинувъ обвитую поднятый руками голову и сильно перегнувшись назадъ, красавица остановилась, закрыла глаза и какъ бы заснула. По мр того какъ учащались глухіе звуки тамъ-тама и громче раздавался въ ночной тиши ускоренный ритмъ плясовой псни, она точно просыпалась. Медленно, какъ бы не отдавая себ въ томъ отчета, двинулась впередъ. Но вотъ она вздрогнула, широко раскрытые глаза заискрились, заблистали, и въ порывистомъ, мгновенно охватившемъ ея экстаз она начала свою пляску.
Предо мной во всей дикой прелести носилась вакханка. Восторгъ обуявшій танцовщицу перешелъ и на толпу. Задній рядъ взлзалъ на плечи передняго, и вся эта полудикая страстная орда съ замираніемъ сердца слдила за порывистыми движеніями танцовщицы.
Вставъ на другой день я засталъ танцовщицу еще спавшей. Положивъ около нея лучшее бывшее у меня въ запас ожерелье, я почти съ грустью разстался съ добрыми туземцами.
Я похалъ обратно. Но чтобы попасть, какъ предполагалъ, въ округъ Панеурири, мн приходилось перевалиться чрезъ кряжъ, на вершин котораго я провелъ послднюю ночь.
Спускъ съ горы былъ не мене восхитителенъ подъема. Картины полныя новизны и красотъ смнялись одна другой безъ перерыва, какъ бы желая разнообразною понорамой видовъ заставить забыть опасности спуска, по висвшей большею частью надъ пропастями узкой горной троп. Бдный конь мой, поджимая подъ себя скользившія заднія ноги и упираясь на вытянутыя переднія, уши на сторож и фыркая, зачастую останавливался предъ преграждавшими путь препятствіями. Онъ потлъ отъ страха и усилій, тмъ не мене врною поступью преодолвалъ ихъ.
Отдохнувъ на дорог у гостепріимнаго семейства, я вечеромъ спустился почти къ морю и остался ночевать въ деревушк группировавшейся кругомъ готическаго шпица небольшой церкви.
Здсь узналъ что утромъ только что ухала назадъ въ Папіете партія нашихъ, ночевавшая въ деревн. Это мн было крайне досадно и я ршилъ догнать ихъ по дорог.
Двинувшись съ ранняго утра въ путь, я надялся что встрчающіяся здсь на каждомъ шагу для зды въ экипажахъ препятствія, задержавъ товарищей, дадутъ возможность осуществиться моему желанію. Но я ошибся въ ожиданіяхъ и вынужденъ былъ совершить путь одинъ. Я халъ шибко, такъ что далеко до полудня уже подъзжалъ къ деревушк раздлявшей округъ Панеурири отъ Папары, но еще принадлежавшей первому.
Селеніе это было разбросано по берегамъ рки, невдалек отсюда впадающей въ море. Красиво извиваясь въ глубин ущелья, она окаймлялась пышною рамой восхитительной растительности и представляла крайне оживленный видъ. Тамъ тихо скользила пирога, ловко управляемая молодцомъ-туземцемъ, здсь группа женщинъ весело плескалась въ затишь, защищенная отъ лучей горячаго солнца и отъ нескромныхъ взглядовъ сумракомъ тни густо нависшихъ деревьевъ. Тутъ въ запуски плавали, ныряли, кричали и бранились человкъ двадцать дтей, чуть ли не цлый день проводившихъ въ вод.
За деревней начинался округъ Панара, славящійся на остров своимъ плодородіемъ. Дорога шла то углубляясь внутрь, то приближалась къ морю, шла по извилинамъ образованнымъ капризными изворотами живописнаго кряжа, который, по мр приближенія къ Папіет, боле и боле напиралъ на шумящій Океанъ. Но вотъ впереди скала покрытая зелеными змйками ползшей по ней растительности. Она совсмъ нависла надъ моремъ, образовавъ у подошвы своей обширную темную пещеру полную воды. Туземцы страшатся этой пещеры, предполагая ее населенной духами, и никто не ршится не только въхать въ глубину ея, но даже дать вамъ свою пирогу для этого, боясь навлечь на себя гнвъ наполняющихъ пещеру свирпыхъ духовъ.
Стлавшійся по склонамъ горъ туманъ постепенно собирался въ черныя тучи. Пошелъ дождь, теплый, частый и крупный, промочившій меня насквозь, но не надолго: выглянувшее изъ-за тучъ солнце скоро высушило меня своиы теплыми лучами. Въ продолженіе дня я нсколько размокъ, и столько же разъ сушился. Въ этихъ-то ежедневныхъ дождяхъ, орошающихъ чуть ли не круглый годъ эту мстность, должно искать причину ея баснословнаго плодородія.
Къ вечеру пятаго дня я вернулся въ Папіете.
На другой день въ нашу честь городомъ давался балъ въ ратуш, обширномъ строеніи среди большаго двора, куда вела тнистая алея изъ тамариндовъ.
Въ свтлыхъ перчаткахъ и въ парад, гурьбой вошли мы въ залъ уже полный всей колоніей блыхъ, среди которыхъ виднлось нсколько туземныхъ лицъ. Трудно представить боле разнородную толпу нежели та которая двигалась, говорила и смялась предъ нашими глазами. Чего тутъ было. Тамъ, въ углу, обмахиваясь краснымъ веромъ и въ блуз, грузно сидла королева. Рядомъ съ ней, и какъ бы фланкируя ее, точно два боабаба, воздымались дв ея тетушки. Эта колоссальная группа съ любопытствомъ провожала тусклыми своими взорами ходившихъ мимо офицеровъ гарнизона подъ руку съ блднолицыми ихъ женами, у которыхъ вылзали изъ открытыхъ лифовъ тощія лопаточки.
Дале, группа мущинъ и женщинъ, между которыхъ пробирается супругъ королевы. На его лнивомъ, угловатомъ лиц, такъ кажется и читалось нетерпнье поскорй снять свой расшитый мундиръ.
Царица бала, ‘la plus jolie femme de la colonie’, подъ руку съ супругомъ, шуршала пышными юпками своего парижскаго туалета. Она положительно напоминала пропадающій призракъ — до того была прозрачна и тонка.
Въ зал было нестерпимо жарко, несмотря на открытыя двери и окна. Это не мшало однако Французамъ любезничать въ ожиданіи танцевъ, которые не начинались, такъ какъ не доставало музыки. Надо сказать что приглашенный мстный органистъ, должно-быть, запилъ и не являлся. Одинокія цимбалы, временъ Лаперуза, грустно выставляли на показъ свои пожелтвшія, неровныя клавиши.
По доносу товарищей, выдавшихъ губернаторш мое искусство, ограничивавшееся умніемъ воспроизводить единственный вальсъ, подобранный мною въ минуты отдохновенія въ мор, она подошла ко мн и съ улыбкой просила выучить ее изъ непріятнаго положенія хозяйки бала безъ музыки. Чего не сдлаетъ улыбка хорошенькой женщины? Предваривъ ее о скромности моего репертуара, я съ необычною храбростью, можно сказать дерзостью, приступилъ и исполненію моего вальса.
Съ первыхъ же аккордовъ возбужденный мною звонъ и кипнье въ инструмент, на которомъ что ни играй, какъ и играй, въ результат тотъ же звонъ и то же шипнье, живо успокоили мое артистическое самолюбіе, давъ увренность, что лицомъ въ грязь я не ударю. Благодаря этому сознанію, посл вальса я сыгралъ кадриль, подъ оглушающіе звуки котораго расходившаяся толпа выплясывала на радость. Наконецъ отыскался настоящій виртуозъ, и меня освободили.
Слдующую кадриль, какъ бы въ награду, танцовалъ я съ губернаторшей.
Усталый отъ танцевъ я вышелъ на дворъ. Тутъ другая картина, полная яркихъ и сильныхъ штриховъ мстнаго колорита.
На обширномъ двор, освщенномъ пламенемъ сандаловыхъ факеловъ, подъ звуки туземнаго оркестра и такта глухо выбиваемаго тамъ-тамомъ, плясала красавица свою порывистую хула-хупа. Публика карабкалась на плечи другъ друга, покрывала собой вс втви окружавшихъ дворъ деревъ сплошною живою гирляндой восторженныхъ существъ, неистово вторившихъ барабану крикомъ и хлопаньемъ въ ладоши. Но эта хула-хупа, какъ ни была хороша, была лишь тнью той какую я видлъ въ горахъ.
Во время стоянки нашей въ Папіете я ознакомился съ новымъ проявленіемъ предпріимчивости Американцевъ. Нсколько дней спустя посл нашего прихода вошла на рейдъ шкуна подъ федеральнымъ флагомъ. Что же вы думали привезло это суденышко? Циркъ, съ ипподромомъ палаткой, лошадьми, наздницами, клоунами и учеными собаками,— вс на лицо. Хозяинъ цирка, вмст съ тмъ и судохозяинъ и капитанъ, при помощи своихъ наздниковъ и клоуновъ, по должности матросовъ, ходитъ по островамъ Полинезіи, по берегамъ Чили и Перу, и гд вздумается разставляетъ свою палатку, свозитъ труппу на берегъ и при помощи своихъ наздницъ, скачущихъ сквозь вчные обручи подъ звуки скрипки, тарелокъ и барабана, зарабатываетъ денежки.
Я съ любопытствомъ осмотрлъ шкуну, гд все прилажено съ морскимъ знаніемъ, а словоохотливый хозяинъ за рюмкой хереса разказалъ мн два или три эпизода своей морской жизни.
Остальное время нашей стоянки всякую свободную отъ службы минуту я проводилъ на берегу. Что я длалъ? спросите вы. Наслаждался въ полномъ смысл слова.
Уйду бывало за городъ. Устану, лягу подъ дерево, и гляжу то на синее море или на лазоревое небо, прислушиваюсь къ прибою. Попадается по дорог хижина, войду въ нее. Тамъ найду радушное семейство. А пока хозяинъ возится разрезывая кокосъ, гляжу на картину домашней жизни, развертывающейся предъ глазами. Напившись освжающей влаги иду дале, не тороплюсь, безъ цли, зная напередъ что куда бы пришелъ, везд одинаково весело, просто и хорошо.
Проходя черезъ мостъ перекинутый чрезъ журчащій ручей, чувствую что прохлада его соблазняетъ меня. Мигомъ легкое платье долой и въ воду, — а всплески послдней зачастую смшиваются со смхомъ незамченныхъ мною молодыхъ купальщицъ. Вотъ, читатель, что длалъ я, что вс мы длали, и несмотря на кажущееся однообразіе такой жизни, эта жизнь въ сущности была полна поэзіи.
Не разъ также засиживался я на веранд дворца слушая пніе сходившейся по вечерамъ молодежи. Въ сущности королева добрая и всми любимая женщина. Когда французская политика удалила ее отъ всякаго вмшательства въ управленіе, ей осталось проявлять себя лишь добромъ частнаго богатаго человка. Къ чести ея, на этомъ поприщ она подвизалась со всею любовью чистой души и сумла снискать уваженіе не только обожавшихъ ея туземцевъ, но и всего благо населенія колоній. Зная какъ тучность королевы заставляетъ ее страдать отъ жары и безсонницы, молодежь изъ окружающихъ Папіете деревень ежедневно собиралась и двор королевы и далеко за полночь услаждала слухъ ея любимыми ею мотивами. Узнавъ это я съ глубокимъ чувствомъ уваженія глядлъ какъ на добрую королеву такъ и на этотъ народъ, который сумлъ самымъ простымъ, но трогательнымъ образомъ доказывать ей ежедневно свою благодарность.
Съ разсвтомъ двадцать третьяго дня, отсалютовавъ, мы вышли въ море, и пробжавъ въ какіе-нибудь два часа раздлявшее насъ отъ Эмео разстояніе, бросили якорь въ глубокой прелестной бухт.
При вход въ заливъ, въ глубин его, теряясь въ синев дали, воздымается крутобокая плоская наверху скала, напоминающая собою замокъ. Къ довершенію иллюзіи, около нея, немного въ сторон, вы усматриваете другой узкій четвероугольный монолитъ похожій на сторожевую башню феодальной крпости. На томъ же план, немного правй, рзко обозначается на голубомъ неб узкій высокій шлицъ, коего неровности оттняясь въ прозрачной атмосфер представляются взору высокою готическою колокольней. Направо и налво, на заднихъ планахъ, стояли глыбы гранита, разбросанныя прихотливою рукой природы, а ближе къ намъ бросались въ глаза цлыя серіи высовывающихся другъ изъ-за друга скалъ и холмовъ, то постепенно понижавшихся къ заливу, то какъ будто тснящихъ его своими изрытыми стремнинами. На бокахъ же послднихъ слзали къ вод цлые потоки качаемой втромъ листвы.
Каждый день вечеромъ собирались мы всей семьей на берегъ. И на пышномъ ковр зелени пили чай, подъ звуки туземной псни, а подъ часъ и нашей живой и беззаботной плясовой, напоминавшей родину.
Наконецъ, на основаніи того что все кончается, кончилось и наше блаженство. Съ разсвтомъ должны мы уходить.
Больно сжалось у меня сердце, когда, пріхавъ на клиперъ, я увидлъ окончательныя приготовленія къ выходу въ море.
Эти нсколько недль проведенныхъ въ блаженств созерцанія восхитительнйшей природы принадлежатъ къ счастливйшимъ въ моей жизни.