Т. И. ФИЛИППОВЪ НА РЕВИЗІИ.
Т. И. ФИЛИППОВЪ НА РЕВИЗІИ.
(Воспоминанія чиновника).
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
С. Гусевъ (Слово Глаголь).
‘Историческій Встникъ’, No 1, 1912
Т. И. Филиппов на ревизии, Гусев Сергей Сергеевич, Год: 1912
Время на прочтение: 14 минут(ы)
На своемъ вку пришлось мн согршить: мсяцевъ восемь служилъ я на государственной служб и именно подъ высшимъ начальствованіемъ Т. И. Филиппова — въ государственномъ контрол.
Тогда, въ 80-хъ годахъ прошлаго столтія, въ Саратов существовало два контрольныхъ учрежденія: контрольная на лата и только что учрежденный контроль Тамбовско-Саратовской желзной дороги. Дорога эта передъ тмъ была ‘земской’ (построена съ гарантіей тамбовскаго и саратовскаго земствъ), была обворована, прогорла и перешла въ вдніе казны. Въ контрольную палату назначили новаго управляющаго, а Н. П. Ковачева, тогдашняго управляющаго, опредлили главнымъ контролеромъ въ желзнодорожный контроль. Въ него я и поступилъ, будучи съ Ковачевымъ въ хорошихъ отношеніяхъ. Онъ принялъ меня, для начала, счетнымъ чиновникомъ, на 600 руб. въ годъ. Въ газет, въ которой я тогда работалъ, я получалъ всего 100 руб. въ мсяцъ, и казенное жалованье, по моему тогдашнему легкомыслію, казалось мн существеннымъ подспорьемъ для пропитанія.
Но это — между прочимъ, для того, чтобы выяснить, какимъ образомъ могъ я знать что-либо о тогдашнемъ государственномъ контролер, въ своемъ род знаменитомъ Т. И. Филиппов.
Нужно, однако, сказать и о контрол, въ которомъ я служилъ,— это ужъ иметъ прямое отношеніе къ дальнйшему моему разсказу.
Учрежденіе это было удивительное, и зачмъ, собственно, оно было устроено — я до сихъ поръ понять не могу. Вроятно — такъ полагалось. Контроль нашъ былъ чисто платоническій и никогда ни къ какимъ практическимъ результатамъ не приводилъ. Мы провряли дятельность управленія желзной дороги, главнымъ образомъ, на бумаг, по документамъ, часто, случалось, находили неправильности, ошибки, длали начеты, но на этомъ дло и останавливалось. Въ очень немногихъ случаяхъ желзная дорога пополняла сдланные на нее начеты, а обыкновенно плоды проврочныхъ работъ контроля оставались покоиться въ его архив, и желзнодорожное управленіе прегршало, мы его въ этомъ ‘про себя’ изобличали, и дальнйшихъ послдствій изъ сего никакихъ не проистекало. То же самое происходило и съ такъ называемымъ фактическимъ контролемъ. Ревизоры находили недостачу, напр., каменнаго угля, шпалъ и т. п., подсчитывали недостачу, представляли добытыя данныя по начальству и затмъ даже не были приглашаемы для присутствованія при погребеніи обличительныхъ цифръ. Ревизоровъ посылали на послдующія работы, они ихъ тоже исполняли, получали свое жалованье, и такъ дло контроля шло. въ разъ данномъ ему направленіи.
Иные объясняли этотъ порядокъ личностью нашего главнаго контролера, Ковачева. Такимъ, говорили, былъ онъ и въ контрольной палат, такимъ остался и въ желзнодорожномъ контрол. Былъ онъ человкомъ добродушнымъ и ни съ кмъ не хотлъ ссориться. Управляющій желзной дорогой, инженеръ Измайловъ, былъ его постояннымъ партнеромъ въ коммерческомъ клуб, и съ какой стати становиться на ножи двумъ такимъ прекраснымъ чиновникамъ изъ-за какихъ-то начетовъ и учетовъ? Контролеры начли и учли, т. е. порученное имъ дло сдлали. Начальники сдланное ликвидировали, т. е. тоже совершили опредленное, памятуя, что худой миръ лучше хорошей ссоры.
Я смотрю на эту комедію иначе. Я думаю, что главный контролеръ въ данномъ случа руководствовался вяніемъ изъ Петербурга. Тогда Петербургъ вообще не любилъ скандаловъ, врод затянныхъ теперь сенаторомъ Гаринымъ и другими. Контрольная идея была такая: контролируй, но пожалуйста безъ разныхъ исторій. Кто Богу не гршенъ, царю не виноватъ?… Производи начеты, чтобы не сказали, что ты даромъ получаешь жалованье, и складывай плоды твоихъ работъ въ укромное мстечко, ибо неприлично гнаться теб за славой обличителя. У насъ говорили, что Ковачевъ (теперь покойный) былъ побочнымъ сыномъ, теперь тоже покойнаго, бывшаго государственнаго контролера, статсъ-секретаря графа Сельскаго, этимъ именно и объясняли блестящую карьеру И. П. Ковачева, который, по образованію, былъ только обыкновеннымъ землемромъ, а сдлался управляющимъ контрольной палатой, главнымъ контролеромъ желзнодорожнаго контроля и, наконецъ, по закрытіи послдняго (Тамбовско-Саратовская и. д. перешла опять въ частное пользованіе Рязанско-Уральскаго общества) — членомъ управленія казенныхъ желзныхъ дорогъ. Если это такъ, то Ковачеву тмъ легче было знакомиться съ петербургскими желаніями и, помимо пріятельства съ инженеромъ Измайловымъ, давать своему контролю вотъ именно такое направленіе, а не какое иное. Будь твердъ въ начет 1 руб. 42 коп. за керосинъ для освщенія станціи, но, какъ благородный человкъ, пренебрегъ недостачей 100.000 шпалъ, ибо шпала есть вещь деревянная, и все равно доля ея — сгнить.
Если бы въ Петербург глава контрольнаго вдомства смотрлъ на свои задачи и обязанности съ иной точки зрнія и не длалъ изъ нихъ пустой формальности, въ существ которой заключался обманъ и пренебреженіе государственными интересами, то нашъ желзнодорожный контроль не могъ бы быть терпимымъ. Но, какъ вы увидите, даже ревизія ‘самого’ T. II. Филиппова, который самолично постилъ Саратовъ въ качеств ревизора, принесла нашему контролю даже благодарность государственнаго контролера.
Когда стало извстнымъ, что къ намъ ожидается столь высокій контролеръ, разговоровъ о томъ было, конечно, не мало. Какъ-никакъ — событіе. Отъ людей освдомленныхъ мы имли приблизительное понятіе объ этой фигур бюрократическаго фарисея. Его любовь къ церковному пнію, благочестіе и близость къ Побдоносцеву ни въ комъ не возбуждали доврія, т. е. доврія въ смысл искренности всхъ этихъ подробностей. Побдоносцевъ уже имлъ прочную репутацію государственнаго іезуита, и такимъ же іезуитомъ, но только боле мелкимъ, рисовался въ нашемъ представленіи Т. И. Филипповъ. Всего врне длалась въ то время карьера на фон показного православія, святой вры и проч.,— очевидно, и Филипповъ дудитъ въ ту же дудку. Пусть это фарисейство кощунственно и подло, безъ него не обойтись, и, слдовательно, пой ‘Херувимскую’, хотя на душ у тебя ‘Камаринская’.
Характеризуя T. И. Филиппова, у насъ въ контрол разсказывали о немъ слдующій анекдотъ.
Какой-то чиновникъ тщетно добивался мста. Были у него вс данныя для того, чтобы имть должность, но не было протекціи и онъ тщетно обивалъ пороги петербургскихъ канцелярій. Наконецъ онъ ршился обратиться въ государственный контроль, къ Филиппову. Принялъ просителя Тертій Ивановичъ и, сидя въ своемъ кресл, ротъ разинулъ, когда увидлъ, что тотъ продлываетъ. А продлывалъ проситель вотъ что: вошелъ въ кабинетъ, на сановника и не взглянулъ, отыскалъ глазами икону въ переднемъ углу и давай отбивать передъ ней поклоны. T. II. Филипповъ смотритъ, а тотъ, знай себ, молится, отмахивая широкій крестъ и земно кланяясь. Помолился, всталъ, въ послдній разъ оснилъ себя крестнымъ знаменіемъ и поклонился сановнику. Тотъ спрашиваетъ:
— Имете до меня просьбу?
Проситель изложилъ свое дло.
— Вы врующій человкъ?— спрашиваетъ опять Тертій Ивановичъ.
— Врую, ваше высокопревосходительство, Богъ единый мои заступникъ!..
И ловкій малый получилъ отмнное мсто. Онъ поймалъ на удочку того самаго рыбака, который подобной же приманкой уловлялъ нужныхъ ему людей.
Ну-ка, какъ-то будетъ насъ ревизовать это государево око?…
Скоро мы узнали, что Тертій Ивановичъ уже выхалъ изъ Петербурга. До Нижняго-Новгорода онъ прослдовалъ по желзной дорог, въ салонъ-вагон, предоставленномъ ему министромъ путей сообщенія, а въ Нижнемъ слъ на казенный пароходъ, который и повезъ государственнаго контролера по Волг. Въ Казани остановка и ревизія. То же — въ Симбирск и Самар. Пріятный лтній вояжъ по чудной Волг и вмст съ тмъ проврка подвдомственныхъ учрежденій. Пріятное и полезное.
Конечно, наше начальство извщалось телеграммами, когда государственный контролеръ туда-то прибылъ и когда оттуда выбылъ. Прибыла телеграмма и съ мста послдней ревизіи: ‘Выхалъ дальше, будетъ тогда-то’…
И вотъ въ прекрасное іюньское утро, свтлое и теплое, два контрольныхъ генерала — управляющій контрольной палатой и нашъ главный контролеръ, Н. П. Ковачевъ,— часамъ къ 8-ми уже были на казенной пристани пароходства. Отсюда ихъ заблаговременно извстили, что ожидаемый пароходъ дымитъ вдали. Когда они прибыли на пристань, судію было въ полуверст. Значитъ, поспли во-время.
Пароходъ присталъ къ дебаркадеру.
На немъ тишина и спокойствіе. Капитанъ отдаетъ приказанія вполголоса. Матросы стараются не топать и не стучать.
— Его высокопревосходительство?..
— Почиваютъ.
— Ааа…
Генералы не осмлились войти на пароходъ и остались на пристани. Да, собственно, имъ на пароход и дваться было некуда, такъ какъ вс каюты были заняты ‘подъ его высокопревосходительство’. Капитанъ, сошедшій съ парохода, объяснилъ генераламъ, что государственный контролеръ путешествуетъ съ семействомъ — съ супругою и сыномъ. Есть при немъ и чиновникъ, но онъ тоже еще спитъ: часъ ранній!..
Время шло. Казенная пристань въ Саратов тогда была плохая — не знаю, какъ теперь. Не было на ней ни навса отъ дождя, ни тента. Скоро генераловъ стало припекать жаркое іюньское солнце, въ ихъ суконныхъ мундирахъ и треуголкахъ. Отъ воды было еще жарче — отъ отраженныхъ лучей. Потъ струился градомъ съ ихъ превосходительствъ, а ожиданію не предвидлось конца. Часовъ въ десять для ихъ развлеченія появился на палуб парохода камердинеръ Т. И. Филиппова съ принадлежностями костюма высокаго ревизора. Генералы смотрли, какъ онъ чистилъ штаны сановника, его пиджакъ.
— Еще не вставали?— спросилъ одинъ изъ генераловъ.
Лакей сбоку посмотрлъ на вопрошавшаго и благоволилъ отвтить:
— Почиваютъ.
Одиннадцать часовъ…
— Хоть бы втеркомъ потянуло!— обмнивались между собою мыслями управляющій контрольной палатой и нашъ главный контролеръ:— а то ни малйшаго движенія воздуха!..
— Да, при втр оно легче бы…
Около двнадцати на пароход стало замтно какъ будто движеніе. Пробжала горничная. Лакей появился и опять исчезъ. Откуда-то донесся стукъ посуды. Матросъ сообщилъ генераламъ:
— Кажись, кофій потребовали. Значитъ, проснулись!…
Посл кофе состоялся пріемъ. Государственный контролеръ уже былъ тоже въ мундир и во всхъ регаліяхъ. Благоразумный губернаторъ съ полицеймейстеромъ подоспли какъ разъ въ ту минуту, когда его высокопревосходительство сошелъ съ парохода, чтобы слдовать въ городъ. Губернаторъ представился Тертію Ивановичуа шефъ полиціи, отсалютовавъ сановнику, отворилъ дверцу приготовленной для него кареты и подсадилъ подъ локотокъ.
— Куда прикажете, ваше высокопревосходительство?
— Къ преосвященному.
— Къ преосвященному!— крикнулъ полицеймейстеръ кучеру.— Да смотри, не вывали, каналья! Знай, кого везешь!..
И вскочилъ на свою пару ‘въ отлетъ’.
Контрольные генералы сли на извозчичьи пролетки и потянулись въ хвост позда.
Въ день своего прізда Т. И. Филипповъ къ ревизіи не приступалъ. Онъ постилъ преосвященнаго, губернатора, обдалъ у архіерея на дач и затмъ вернулся ночевать на свой пароходъ. Либеральные чиновники зубоскалили:
— Эка выжига: въ гостиниц не остановился, чтобы не платить за номеръ!..
На слдующій день началась ревизія.
Не знаю, въ чемъ заключалась она въ контрольной палат, но въ желзнодорожномъ контрол произошло, буквально, слдующее.
Государственный контролеръ прибылъ къ намъ въ сопровожденіи своего чиновника и прослдовалъ въ кабинетъ главнаго контролера. Оттуда открылось шествіе въ комнату ‘присутствія’, и здсь воспослдовало представленіе высшихъ чиновъ контроля. Затмъ Т. И. Филипповъ обошелъ вс комнаты, гд занимались чиновники. Послдніе вставали и кланялись. Тертій Ивановичъ любезно отвчалъ на поклоны и у нкоторыхъ спрашивалъ:
— А вы что длаете?
Слдовалъ отвтъ:
— Провряю такую-то отчетность или такую-то.
— Очень хорошо.
У насъ были барышни-чиновницы. Около одной изъ нихъ государственный контролеръ остановился.
— Поете?— спросилъ онъ.
Барышня раскраснлась, какъ маковъ цвтъ.
— Пою…
— Очень хорошо. Я имлъ удовольствіе васъ вчера слышать. Это, вдь, вы изволили пть на лодк, на Волг?..
У барышни отъ смущенія слезы показались на глазахъ. Она вчера, дйствительно, каталась въ компаніи по Волг и пла. Господи Боже, что теперь съ ней будетъ!…
— Пли? Прекрасно, прекрасно. Но я предпочитаю духовное пніе. У васъ, я знаю, есть и его любители… Какъ фамилія, ваше превосходительство?— обратился государственный контролеръ къ Ковачеву.
— Добромысловъ, ваше высокопревосходительство… Вотъ этотъ, направо…
Тертій Ивановичъ подошелъ къ Добромыслову.
— Очень радъ, что вы отдаете свой досугъ отъ государственной службы церковному пнію. Оно возвышаетъ душу. Участвуете въ хор?
— Такъ точно, ваше высокопревосходительство, въ Сергіевской церкви.
— А! Мн о васъ говорилъ преосвященный: очень хвалилъ. Интересно было бы послушать. У васъ партесное пніе?
Начался спеціальный разговоръ о церковныхъ напвахъ. Въ заключеніе государственный контролеръ изъявилъ желаніе прослушать обдню въ Сергіевской церкви.
— Прошу васъ устроить это,— сказалъ онъ Добромыслову:— закажите батюшк обдню, передайте, что Тертій Ивановичъ проситъ.
— Слушаю-съ, ваше высокопревосходительство.
Тмъ ревизія у насъ и закончилась. Добромыслову товарищи говорили:
— Ну, братъ, быть теб изъ канцелярскихъ чиновниковъ контролеромъ!
Барышню поддразнивали:
— ‘Есть на Волг утесъ’ пли?
— Отстаньте,— отмахивалась она.
— Если пли — вылетть вамъ отсюда легче пуха.
— Я ‘Мсяцъ плыветъ по ночнымъ небесамъ’ пла… Но откуда онъ узналъ?
— Къ Богу близокъ, вотъ и узналъ!..
— Будетъ вамъ!..
Подошелъ секретарь.
— Лидія Алексевна,— сказалъ онъ:— ваше пніе очень понравилось Тертію Ивановичу, это я вамъ прямо скажу!…
— Это вы, противный?
— Что я?
— Вы на меня насплетничали?
— Я ничего не насплетничалъ, а только Тертій Ивановичъ у генерала сталъ разсказывать, что нынче ночью онъ заслушался на Волг, какъ плъ какой-то женскій голосъ ‘Мсяцъ плыветъ’, а потомъ еще ‘Струитъ эиръ, шумитъ Гвадалквивиръ’, а я и сказалъ, что это пла наша барышня.
— Безсовстный. Отчего вы мн не сказали, что тамъ онъ на пароход сидитъ?…
— Не сказалъ, чтобы вы пли…
Секретарь принялъ озабоченный видъ.
— Сегодня, Лидія Алексевна, опять подемте на лодк.
— Ну, ужъ это положимъ!…
— Не положимъ, а я вамъ серьезно говорю. Вы же просили о прибавк къ жалованью. Вы еще недурно ‘Рченьку’ поете — это непремнно нужно спть! Такъ, часовъ въ девять, въ десятомъ подемте, и какъ разъ въ пору будетъ. Лишняя десятка въ мсяцъ — это для васъ будетъ не вредно.
— Ахъ, какой выдумщикъ!… Да чего особеннаго въ моемъ пніи?
— Ну, это не наше дло!…
Лидія Алексевна жила съ мамашей, вдовой бухгалтера акцизнаго управленія, души не чаявшей въ дочк. Когда послдняя разсказала матери о своемъ разговор съ государственнымъ контролеромъ, старушка чуть съ ума не сошла.
— Лидочка, да правда ли это?
— Правда, мамаша: очень хвалилъ!… А вы вотъ всегда противъ нашихъ катаній на лодк!…
— Да разв я знала?… Какъ же онъ сказалъ?
— Прекрасный, говоритъ, голосъ. Благодарилъ!…
У Лидочки такъ и сіяли глаза.
— И секретарь сказалъ, что мн жалованья прибавятъ.
— Веніаминъ Александрычъ!
— Ну, конечно. По крайней мр, десять рублей!..
— Ахъ, Лидочка!…
Старуха заплакала и бросилась цловать дочь. Потомъ она пошла въ свою комнату и, сама не сознавая, что длаетъ, надла парадный чепецъ, который обыкновенно надвала на Пасху, на Рождество и на именины. И мать, и дочь позабыли объ обд. Мать спрашивала:
— Съ слдующаго мсяца прибавка? И какой изъ себя этотъ государственный контролеръ?
— Конечно, съ слдующаго. Очень милый. Но не въ этомъ дло. Дло въ томъ, что теперь — ршено!— я ду въ консерваторію…
— Лидочка!…
— зду, ду! Онъ такой милый. Конечно, онъ поможетъ мн поступить въ консерваторію, а служить въ контрол я могу и въ Петербург.
— А я какъ же?
— Господи! и вы со мной, кто же объ этомъ говоритъ? Вы понимаете, мамаша,— попасть въ оперу. Въ опер тысячъ по десяти получаютъ жалованья!..
Бдный конь
Въ пол палъ…
Я бгомъ
Добжалъ!..
— Да неужели это сбудется?…
— Я чувствую, что это сбудется!…
Когда он сли за запоздавшій обдъ и отъ волненія ничего ке могли сть, явился Веніаминъ Александровичъ.
— Поздравляю!— провозгласилъ онъ, едва переступивъ порогъ.
— Да неужели все это правда? Самъ Тертій Ивановичъ…
— Да, самъ Тертій Ивановичъ! И настолько правда, что сейчасъ ламъ нужно сдлать спвку. Вамъ свои романсы, Лидія Алексевна, повторять нечего, но мы ршили спть кое-что и хоромъ. Вы меня простите, я васъ не спросился: сейчасъ придутъ Кожемятниковъ, Сырцовъ, Острогубовъ, Виддиновъ, Алиллуевъ, Вра Прокофьевна и прочіе,— мы ‘Внизъ по матушк’ прорепетируемъ. Не сердитесь?
— Ахъ, будетъ вамъ!.. Мамаша, нужно убрать посуду и поставить самоваръ.
— Сейчасъ. Веніаминъ Александрычъ, Лидочка говорила, что и жалованья ей прибавятъ?
— И прибавятъ, и все будетъ. Тертій Ивановичъ въ восторг. А вы, Лидія Алексевна, еще ‘Ноченьку’ спойте,— она у васъ выходитъ неподражаемо.
— Боюсь!..
— Не бойтесь. ‘Въ ночныхъ небесахъ’ и потомъ ‘Ноченьку’. Потомъ хватимъ хоромъ. Сядемъ подъ Никольскимъ взвозомъ, когда вверхъ подниматься будемъ — вы свои романсы, а внизъ повернемъ — хватимъ ‘Внизъ по матушк по Волг’. Выйдетъ первый сортъ!…
Подошли Алиллуевъ, Виддиновъ, Острогубовъ и другіе чиновники контроля.
Лидія Алекевна сла за піанино.
Внизъ по матушк по Волг…—
заплъ секретарь, подтягивая на себ штаны и раскачиваясь со стороны на сторону.
Вдова бухгалтера разливала чай, улыбалась и приходила въ трепетъ, когда у ней вдругъ мелькала мысль: она съ Лидочкой живетъ въ Петербург…
Репетировали до девяти часовъ и потомъ всей компаніей отправились на Волгу.
Алиллуевъ по дорог забжалъ домой, чтобы падть другой галстукъ.
— Да ночью не видать!— говорили ему.
— Пусть не видать, а этотъ обшархался.
Лидочка надла блое кисейное платьеце и блыя туфельки. Мать перекрестила ее на дорогу, думая:
— Вотъ она, судьба-то!.. Кто бы могъ предвидть?..
Серенада на Волг состоялась. Кром барышни, плъ и хоръ ‘Внизъ по матушк по Волг’. Съ казеннаго парохода апплодировали.
Утромъ слдующаго дня состоялась въ Сергіевской церкви заказанная Тертіемъ Ивановичемъ обдня, въ присутствіи чиновъ контроля. Причтъ надлъ лучшія свои ризы, зажегъ вс паникадила и вообще постарался. Церковный хоръ превзошелъ самъ себя. Молитвы исполнялись и на греческій напвъ, и еще какъ-то. Служба тянулась съ 9 час. утра, кажется, часовъ до 12-ти. Тертій Ивановичъ, впереди всхъ, вздвалъ очи гор, гд слдуетъ — преклонялъ колна и вообще продлывалъ все положенное, какъ опытный молельщикъ. Присутствующіе старались слдовать его примру. Нашъ генералъ, либрпапсеръ, матеріалистъ и либералъ, натужился, по тоже оснялъ себя крестнымъ знаменіемъ, становился на колни, выдерживалъ испытаніе стоически, по крайней мр, по наружности. Секретарь метался по церкви, отчасти по необходимости, отчасти — по усердію.
— У иконы Сергія Чудотворца свчка какъ бы не упала,— замчалъ государственный контролеръ, полуоборачиваясь назадъ.
Секретарь мчался поправить свчку.
— Забылъ я Скорбящей Владычиц свчу поставить,— опять шепталъ сановникъ, прерывая свои молитвы.
Секретарь летлъ къ свчному ящику, покупалъ толстую свчу у ктитора и бжалъ къ Скорбящей Владычиц.
Когда обдня кончилась, Тертій Ивановичъ всхъ благодарилъ. Благодарилъ батюшку, котораго не мало сконфузилъ, подойдя къ нему подъ благословеніе и облобызавъ благословляющую десницу.
— Благолпно и благоговйно совершаете служеніе Царю царей…— сказалъ онъ.— Умилительно и для души благотворно. Благодарю васъ, отче, и выражаю радость, что помолился въ семъ храм!
Регенту церковнаго хора онъ сказалъ:
— Получилъ несказанное удовольствіе отъ вашего пнія. Виденъ въ васъ опытный руководитель и понимающій дло человкъ. Хороши у васъ особенно дисканта. Но и басы недурны, очень недурны. Изъ духовнаго званія?
— Такъ точно. Учился въ семинаріи.
— Духовное образованіе — наилучшее. Еще разъ благодарю васъ.
И діакона не забылъ Тертій Ивановичъ:
— Спасибо, отецъ діаконъ. Вамъ хоть бы къ Исаакію!..
— Стараюсь, ваше высокопревосходительство,— нашелся тотъ отвтить.
Потомъ Т. И. Филипповъ благодарилъ нашего генерала, секретаря за ихъ хлопоты и отправился завтракать къ губернатору.
Посл его отъзда, къ сожалнію, вышли недоразумнія.
Регентъ просилъ у священника денегъ.
— Да какія же деньги я вамъ дамъ,— отвчалъ тотъ:— если я самъ ничего не получилъ? Его превосходительство далъ вотъ три рубля на благолпіе храма и больше ничего не давалъ.
— Старост церковному, значитъ, далъ.
Позвали старосту, но тотъ отвчалъ, что тоже ни отъ кого а заказную обдню не получалъ. Свчи брали — и за т деньги не отданы!..
Стали разбираться, кто заказывалъ обдню. Оказывается — секретарь желзнодорожнаго контроля. Его изловили, когда онъ садился на извозчика.
— Да я ничего не знаю!— протестовалъ секретарь.
— Какъ ничего не знаете? Вдь вы заказывали?
— Я. Что же изъ этого слдуетъ?
— А то слдуетъ, что нужно заплатить.
— Здравствуйте! Да я для себя, что ли, заказывалъ?
— Это безразлично. Мы съ вами имли дло!
— Такъ, но, вдь, вамъ извстно, что обдня была для государственнаго контролера, а не для меня. Мн ваша обдня не нужна. Я съ вашей обдней ногъ подъ собой не чувствую.
Регентъ, человкъ грубый, кричалъ:
— Да мн до васъ и дла нтъ. У меня условіе: за заказную обдню — 25 рублей, и больше никакихъ. Хотя для китайскаго императора. Пожалуйте 25 рублей, и конченъ разговоръ!…
Церковный староста возражалъ:
— Что же, я теб изъ своего кармана буду платить? Нашелъ тоже дурака. Вотъ отдадутъ деньги господа чиновники, тогда и получай! Я тоже паникадила жегъ,— по-твоему, это денегъ не стоитъ?
Батюшка сокрушенно покачивалъ головой.
— Этакое выходитъ неудовольствіе!… Нужно съ г. Ковачевымъ переговорить,— можетъ быть, они не пожелаютъ обижать святой храмъ.
Съ полчаса шли эти препирательства, посл чего нашъ секретарь былъ отпущенъ, обязавшись доложить Н. П. Ковачеву о недоразумніи и ходатайствуя объ уплат причту за заказную обдню.
Ковачевъ озадачился, узнавъ объ этой исторіи.
— Да разв не заплатилъ?
— Нту. Далъ только три рубля на благолпіе храма.
— Ну, и будетъ съ нихъ.
— Да какъ же, Николай Петровичъ, будетъ, ежели они хору обязаны заплатить двадцать пять рублей, двадцать пять рублей стоитъ зажженіе паникадилъ, ну, попу, діакону что-нибудь… они за такую обдню съ пвчими сто рублей берутъ.
— Ну, ужъ и сто… Очень жирно!..
Начались переговоры. Батюшк говорили, что ему съ діакономъ тутъ за деньгами гнаться нечего: государственный человкъ за обдню не заплатилъ, но зато скажетъ Побдоносцеву, и попадутъ батя съ діакономъ въ Петербургъ… Кто знаетъ! Можетъ быть, какимъ-нибудь протопресвитеромъ сдлаютъ и протодіакономъ въ Зимнемъ дворц… Вдь, три рубля все же далъ? А сказано: всякое даяніе благо и всякъ даръ совершенъ!..
Причтъ этого не отрицалъ, но все же, такъ сказать, сомнвался: а ежели Тертій Ивановичъ позабудетъ и ничего Побдоносцеву не скажетъ!.. Оно, конечно, можно хору изъ своихъ денегъ заплатить, или же, когда будетъ другая заказная обдня, или свадьба, или богатыя похороны — наложить на нихъ нкоторую излишнюю сумму… по все-таки какъ-то неловко!
— Да вы скажите Тертію Ивановичу, напомните ему,— предлагалъ батюшка секретарю при переговорахъ.
Но секретарь въ отвтъ сдлалъ большіе глаза и замахалъ рунами:
— Да вы въ своемъ ум, ваше преподобіе?…
Мн доподлинно неизвстно, чмъ окончилась эта передряга, т. е. получилъ ли что-нибудь церковный причтъ отъ нашего генерала, или же согласился ждать высшихъ милостей изъ Петербурга. Но, повидимому, духовенство осталось при пиковомъ интерес. Н. П. Ковачевъ, какъ либрпансеръ, не былъ склоненъ расплачиваться за чужое благочестіе, да оно и чудно было бы платить ему за Т. И. Филиппова. Съ другой стороны, я знаю, что причтъ Сергіевской церкви никакого повышенія не получилъ,— значитъ, Тертій Ивановичъ позабылъ замолвить о немъ словечко не только въ Петербург, но и здсь, на мст, нашему преосвященному. Хору, вроятно, было уплачено изъ церковныхъ суммъ, а потомъ какой-нибудь купецъ за свадьбу съ пвчими заплатилъ лишній четвертной билетъ. Но это, конечно, только моя догадка, по-моему, имющая нкоторыя логическія основанія.
Прогостилъ у насъ Тертій Ивановичъ, сколько помнится, пять дней. Былъ онъ въ мстныхъ монастыряхъ, въ особенно замчательныхъ храмахъ, обдалъ у епископа и губернатора, всмъ остался доволенъ и, наконецъ, объявилъ о своемъ отъзд въ дальнйшій ревизіонный вояжъ — въ Астрахань.
Провожать его, конечно, явилось все начальство. Преосвященный благословилъ его на дальнйшее счастливое и благодтельное для отечества путешествіе. Губернаторъ извинялся за городскія мостовыя, изъ-за которыхъ онъ — увы!— тщетно борется съ городской думой. Контрольные генералы въ глубин души думали:
— Нын отпущаеши!..
Тертій Ивановичъ снова всхъ благодарилъ: преосвященнаго за его молитвы, за прекрасное состояніе святынь и за религіозное настроеніе народа, губернатора — за образцовый порядокъ въ город, контрольныхъ генераловъ — за превосходное состояніе, въ которомъ онъ нашелъ ввренныя имъ контрольныя учрежденія. Тутъ же онъ изъявилъ желаніе выслушать напутственный молебенъ. Вроятно, это уже имлось въ виду, такъ какъ немедленно все оказалось готовымъ — и облаченіе, и кадило, и проч. Молебенъ отслужили. Послднія слова прощанія, рукопожатія, благословенія, и — пароходъ отчалилъ отъ пристани…
Пока пароходъ былъ виденъ, махали платками, треуголками и кричали:
— Счастливаго пути!
— Въ часъ добрый!
— Всего хорошаго!
Съ парохода тоже махалъ платочкомъ Тертій Ивановичъ.
Стали разъзжаться.
Первымъ отбылъ преосвященный, а за нимъ губернаторъ въ предшествіи полицеймейстера. Сошли на берегъ и контрольные генералы, довольные, что сбыли, наконецъ, дорогого гостя. Когда они совсмъ уже было сли на извозчика, къ нимъ подбжалъ нашъ секретарь.
— Кучеръ скандалитъ, ваше превосходительство доложилъ онъ.
— Какой кучеръ?
— Который въ карет. Который его высокопревосходительство возилъ.
— Ничего не понимаю!— воскликнулъ нашъ генералъ:— что ему нужно?
— Онъ требуетъ денегъ.
— Какихъ денегъ?
— Говоритъ, что пятеро сутокъ возилъ его высокопревосходительство, и ему слдуетъ 25 рублей. Условились по пяти рублей въ сутки.
— Такъ разв онъ не получилъ?
— Не получилъ.
— Да вретъ онъ, можетъ быть?
Подошелъ кучеръ кареты.
— Чтобы врать — этого занятія мы на себя не возьмемъ. Я самъ хозяинъ, и мн на четвертной билетъ наплевать, можемъ сами четвертную, ежели желаете, подарить!..
— Ну, ну, ты потише, любезный!..
— Я не скандалю, а только вотъ ежели этотъ господинъ условливались, что по пяти рублей…
Кучеръ показалъ на секретаря.
— Я, дйствительно, такъ съ нимъ сговаривался.
— При томъ уговору не было, чтобы за городъ, въ мужской монастырь, къ архіерею на дачу. Было говорено: въ город, но я это пренебрегаю: пускай пропадаетъ! А двадцать пять рублей — съ этимъ я не разстанусь.
— Ну, ну…
— Нукать нечего! Онъ ухалъ, а вы, значитъ, въ сторону?..
Постепенно около бесдующихъ собралась кучка звакъ и любопытныхъ.
— Генералы денегъ извозчику не отдаютъ!…
Контрольные генералы крикнули хозяину кареты:
— Помолчи ты!..
И стали между собою совщаться. Переговоривъ немало, они вытащили изъ кармановъ кошельки и устроили складчину — по двнадцати рублей пятидесяти копеекъ — и отдали за карету двадцать пять рублей.
— Вотъ давно бы такъ!…— одобрилъ ихъ извозчикъ.
Генералы похали домой.
Они, безспорно, думали о томъ, насколько Тертій Ивановичъ ушелъ въ благочестивыя мысли и отдался Богу, что совсмъ пересталъ думать о земномъ. И, можетъ быть, имъ было немножко жаль своихъ двадцати пяти рублей — двнадцати съ полтиной на каждаго…
Потомъ нашъ генералъ говорилъ секретарю:
— Вы постоянно что-нибудь напутаете!…
А добровольные статистики въ контрол высчитывали, сколько у Тертія Ивановича осталось отъ его прогонныхъ, подъемныхъ и суточныхъ — при его забывчивости на религіозной почв и при путешествіи безплатно въ министерскомъ вагон и на казенномъ пароход. Выходило, что за эту одну экскурсію, въ то лто, очищалось до десяти тысячъ рублей.
Ясно, что за Богомъ молитва не пропадаетъ.
Контроль же контролировалъ попрежнему, никого не обижая, т. е., опять-таки, по-божески.