Михаил Дмитриевич Чулков.
Михаил Дмитриевич Чулков.
Святки.
Святки.
Очерк.
Примечания:
Примечания:
Плюханова М. Б.
——————————————————————————
Святки, Чулков Михаил Дмитриевич, Год: 1769
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Мне кажется, что всякий год уподобить можно аршину. Аршин имеет в себе четыре четверти, а год имеет четыре времени, то есть весну, лето, осень, зиму. Аршин имеет в себе вершки, а год месяцы и так далее. Аршином меряются материи, а годами меряется жизнь человеческая. Я отмерял теперь двадцать пять лет или двадцать пять аршин моей жизни, следовательно, ожидаю ныне двадцать шестых святок, сие наименование простонародное. С тех пор, как начал я себя помнить и умел отличить мужчину от женщины, довольно знаю, с какою радостью ожидаются сии святки теми девицами, которые родились на свет увидеть замужество. Все вообще желают они замужества, но все вообще имеют и разные в том прихоти, чего ради оставляю девиц высокородных, а буду говорить о простонародных. С меня довольно и того, ежели и сих одних обряды изъясню я добропорядочно.
Время еще не приспело, и святки от нас еще далеко, но не токмо что за шесть недель, но за два месяца или слишком начинают грезиться сны красным девицам, и святки представляются им гораздо прежде, нежели они настали. Итак, угождая сему прекрасному полу, начинаю делать о том предуведомление. Знающие девицы все оные обряды могут увеселяться моим упоминовением, а которые совсем их позабыли, те могут припомнить. Куда ни обернись, везде есть польза.
Сверх же сего остается уже немного времени продолжать мне мой еженедельник, и так должен я непременно поговорить о таких обрядах, которых никак мне миновать не можно, да еще и не должно, потом предложить несколько об игрищах, а наконец сделать заключение и, с почтением выпросив извинение у читателя, с ним и с еженедельником проститься.
Во-первых, должен я написать все оные обряды по порядку, а потом изъяснять их каждый порознь, чтоб лучшее о них понятие имели.
1. Поют девушки так называемые подблюдные песни.
2. Сидя в пустой горнице, смотрятся в зеркало.
3. Ходят в пустую горницу ужинать.
4. Носят кожу коровью или коневью к проруби и там садятся на нее, очертя кругом от проруби.
5. Льют олово или свинец.
6. Слушают под окнами.
7. Вы ходят за ворота с первым куском, спрашивают у мимо идущего об имени.
8. Полют снег.
9. Берут из поленницы полено.
10. Снимают кур с насеста.
11. Слушают , сидя у окна в горнице.
12. Вывешивают белое полотенце из окошка ночью.
13. Слушают у церкви.
14. Делают из прутиков мостик и кладут его под подушку во время их сна.
15. Едят пересол в то время, как ложатся спать.
16. Раскладывают бобы и тыквенные семена.
17. Ворожат на картах.
18. Слушают в бане.
19. Ходят в сараи, где стоят свиные туши.
20. Бросают башмаки со двора через ворота.
21. Ходят на перекресток с зеркалом.
22. Садятся на лошадь и завязывают ей глаза.
23. Сажают петуха и курицу под решето, связавши их хвостами.
24. Слушают у житницы.
25. Вывешивают ключи за окошко.
26. Кладут под головы гребень.
27. Аукают, выбегая из двора.
28. Ложатся навзничь в снег.
29. Кладут на стол три шапки.
30. Сучат нитки и пускают в воду.
Все сие сказанное мною не только половины, но ниже четвертой части составить не может. Суеверие древних славян столь было пространно, сколько у греков и римлян, а сие все осталось нам после их.
В прежние времена, куда бы кто ни захотел простереть свою ногу, то конечно бы наступил везде на языческую святость, а теперь во многих городах, если бы захотел кто, вышедши на улицу, бросить куда-нибудь камень, то, без сомнения, попал оным в суевера. В прошедшие времена корыстолюбивые жрецы, владея непросвещенными народными умами, влекли их в самую глубину невежества, а ныне некоторые суеверные и брюзгливые старухи столько владеют умами таких девиц, которые не знают еще светского обхождения, что всякое невинное упражнение представляют им грехом и таким заблуждением, которое никогда прощено им быть не может. Отчего не только что многие девицы грамоте не умеют, но я видал еще и такую, которая, выйдя замуж, до тех пор не умела пересчитать сорок недель, покамест не родила первого ребенка. Впрочем, песни петь, плясать, ворожить и разводить бобами такая была мастерица, что во всем околотке подобной ей и теперь не находится.
Скорое признание всякую вину уменьшает. Не успел я погрешить против прекрасного полу, и в ту же минуту в дерзости моей раскаиваюсь, зная, что, живучи на свете , надобно быть несколько и скромному.
Нескромные любовники теряют своих любовниц, а нескромные писатели теряют своих почитателей, итак не желаю я, чтобы неосторожность моя лишила меня покоя, денег и любовницы, а без денег и без любовницы философствовать очень нескладно.
Таким образом, приступая ко столь важному делу, должен я иметь непременно важные мысли, того ради принимался я читать весьма славные сочинения, под которыми господа авторы для вечной и бессмертной себе славы не ставили своих имен,— следующие сочинения: ‘ О побеге из пушкарских улиц белого петуха от куриц’, ‘ О Фроле Скобееве’, ‘ Азиатскую Бенизу’. Из оных набрался я разума, чистого слога, изрядных замыслов и удивительного истории расположения и теперь чувствую уже себя довольно способным к несению предпринятого мною труда.
Господин читатель! Ты, как я думаю, не из числа тех, которые будут слушать под окошками, однако ежели ты любишь древности, то сие описание принесут тебе некоторую забаву. Я сочинитель, а ты сочинения моего читатель, я буду говорить, а ты будешь слушать, и когда вслушаешься хорошенько, то представится тебе, будто бы ты сам в оном действии находился, только не испугайся, тут будет много страшного, но если правду выговорить, то больше будет смешного, и когда мы с тобой расхохочемся, то конечно позабудем страшиться.
Апропо ( кстати), что же это такое, то истину сказать, сам я сего не знаю, а слыхал весьма часто слово сие между модными гражданами, и так от моды отставать никогда не должно, и хотя не знаем, однако говорить должно апропо. Господин читатель, доброе дело, что я имею счастливый случай еще с тобою свидеться. Пожалуй, сотвори со мною милость и скажи мне чистосердечно, не наскучил ли я тебе бесполезным моим изданием. Я сам вижу, что еженедельник мой весьма далеко отстоит от ежемесячных и других еж е недельных изданий, но что ж делать, я обещаю тебе служить оным целый год и знаю при том пословицу: не давши слова, крепись, а давши его, держись. Так пожалуй пускай ты его мимо ушей и прощай мне слабости мои великодушно, припомнив сие, будет де и такое время, что мы не только сего, но и всех еженедельников не увидим, а при том скажу я тебе нечто, послушай:
Апеллес, славный живописец, написал некогда Фортуну сидящею, а она никогда не представляется так. Тогда один из его знакомых, увидев сию картину, спросил его, на что он ее так изобразил, на что живописец отвечал ему следующее: непостоянная сия богиня от начала света бегает повсюду и стоит, так мне показалось, что должна она когда-нибудь устать и иметь покой.
Изъяснение хорошо, но не всякому будет понятно, что вознамерился я загадать, так скажу еще того пояснее: ‘ Если Небо на кого свой гнев попустит , то тот не токмо человеку, но и скоту игрушкою бывает’.
Сие выговорил я с намерением…
Что в сердце варится, то в лице не утаится. Любовь есть такой гость, который входит в сердце наше так скоро, что едва успеем мы на него взглянуть, и если уже там поселится, то до конца жизни нашей пребывает с нами неразлучно, а когда и вздумает оставить нас, то выходит золотниками, несмотря на то, что входил в сердце пудами. Не смею утверждать, чтобы происходящие в святки девические обряды происходили от любви и для любви, но и опровергать того совсем не долженствую.
Рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Кто бы ни вздумал ворожить, то всякий желает из того себе прибыли: скупой желает богатства, властолюбивый — чинов, а девушки — женихов, и кажется мне, что желание их справедливее прочих.
В наступившее время по захождении солнца из разных домов собираются девушки в одну назначенную ими горницу и начинают праздновать святки следующим образом: берут красное деревянное блюдо, покрывают его большой салфеткой, кладут на салфетку великий кусок хлеба и холодный уголь. Потом всякая загадывает на перстнях, на кольцах, на запонках и на многих еще таких же малых вещах. Касаются ими края блюда крест-накрест и кладут их под салфетку. Наконец садятся все рядом и запевают песню хлебу, по окончании ее ломают хлеб и делят его средь себя, оные кусочки завертывают в рукав, с которыми они и спят для того, чтобы грезились им принадлежащие к загадкам сны.
Потом поют подблюдные песни, из множества которых поставлю я в пример только шесть.
1
Щука шла из Новагорода,
Слава.
Она хвост волокла из Бела Озера:
На щучке чешуйка серебряная,
Головка у щучки унизанная.
2
Идет кузнец из кузницы,
Шубонька на том худёхонька,
Одна пола во сто рублев,
Друга пола во тысячу,
А всей-то шубоньки цены нету:
Цена ее у Царя в казне,
У Царя в казне в золотом ларце.
3
Идет кузнец из кузницы,
Несет кузнец три молота.
Кузнец, кузнец, ты скуй венец,
Ты скуй венец золотинов,
Из остаточков золотой перстень,
Из обрезочков булавочку,
Мне в том венце венчаться
Мне тем перстнем обручаться,
Мне тою булавкой убрус притыкать.
4
Растворю квашонку на донышке,
Я покрою квашонку черным соболем,
Опояшу квашонку красным золотом,
Я поставлю квашонку на столбичке,
Ты взойди, моя квашонка, с край ровна,
Ты с край ровна и совсем полна.
5
Сей, матка, мучицу, пеки пироги,
Как к тебе будут гости нечаянные,
Как нечаянные и неведомые.
К тебе будут гости, ко мне женихи,
К тебе будут в лаптях, ко мне в сапогах.
6
Скачет груздочик по ельничку,
Ищет груздочик беляночки,
Не груздочик-то скачет, дворянский сын,
Не беляночки ищет—боярышни.
Припев к каждой песне:
Да кому мы спели, тому добро,
Кому вынется, тому сбудется.
Таким образом вынимают свои вещи, и кладутся наугад песен. Потом следуют все прочие обряды.
Не прав медведь, что корову съел, не права корова, что в лес забрела. Кажется мне, что пословица сия не принадлежит ко святкам, но, однако, против воли моей приплелась она к оным так, как и я к следующей истории.
Лакома овца к соли, коза к воле, а девушка к новой любови, то есть та, о которой я говорить теперь намерен. Всем уже известно, что на таких вечеринках безотлучно присутствуют Купидон и Гимен, но сих двух еще было мало. Некоторый молодец, которого любовь научила быть проворным, присутствовал тут же в женской одежде и под именем девицы. Не Фетида прислала его укрываться здесь от войны Троянской, но сам он пришел победить то сердце, к которому чувствовал не изъяснённую горячность. Девушка та, в которую он влюбился, изо всех здесь была пригожее и всех была белее, миловиднее и всех веселее, и вдобавок еще к тому была она разумна, а где разум сопряжен вместе с красотою, туда мысли и сердце поневоле стремятся.
По окончании подблюдных песен должно было идти в пустую горницу и смотреться там в зеркало. Ставят зеркало на стол и по сторонам его свечи, садится перед ним девушка и загадывает так: ‘ Суженый, ряженый, покажись мне в зеркале’.
За четверть часа перед его приходом начинает зеркало тускнуть, а девушка протирает его нарочно изготовленным к тому полотенцем. Наконец придет некто и смотрится через ее плечо в зеркало, и когда девушка рассмотрит все черты его лица, тогда закричит: ‘ Чур сего места’, — то дьявол тот, который принимал на себя образ ее жениха, пропадает. Проворный тот детина определил себя, чтобы не пропускать сего случая и употребить его в свою пользу. Прежде всех вобрался он в пустую ту горницу и притаился в оной за печкою. Во-первых, надлежало идти той веселой девушке. Пришла она и села и загадала. Тускнело у нее зеркало или нет, об этом я не известен, но только знаю то, что молодец тронулся из-за печки и, придя, начал смотреться через плечо в ее зеркало. Он молчал, а девушка не говорила ни слова и, разбирая черты его лица, почувствовала в себе некоторое движение, которое любовь рождает в нашей крови, и столько им пленилась, что не хотела уже кричать и ‘ чур сего места‘, однако рассудила, что дьявол ей не под пару, того ради закричала: ‘Чур сего места’ ,— но демон ( примечание некстати, прошу извинения у господ любовников в том, что осмелился я назвать воздыхателя демоном, слыхал я, что итальянцы называют любовниц своих идолами, того ради отважился и я назвать любовника дьяволом) вместо того, чтоб пропасть, бросился перед нею на колени, и ухватив ее за руку, начал целовать и принялся высказывать любовные басни. Кто может похвалиться в таком случае твердостью, когда любовь изо всей силы нападает и не дает времени опомниться. Что девушка согласилась любить детину, я ей прощаю, но я бы и женщине простил охотно, когда бы и ей прилучилось в такой скорости, а притом и в великом страхе.
Красавица обмерла и действительно покатилась бы со стула, когда бы любовник не подавал ей в сие время столь нужной помощи. Однако, как то уж ни есть, она опомнилась, и как взглянула на него открытыми глазами, то пуще еще смутилась, увидев его в женском платье, и сожалела несказанно, что в столь горячей любви она ошиблась и вместо мужчины полюбила женщину. Но наконец внезапный сей случай уверил ее ясно, что мечта и истина, согласившись вместе, были причиною тому, что по окончании девятимесячного срока услышали плач явившегося на свет младенца. Перстень ее вынулся из блюда тогда, когда пропели песню ‘ Кузнец, кузнец, ты скуй венец’, следовательно, предвещание оное и сбылось. Человек — животное весьма замысловатое. Он от облаков сзывает птицу, из глубины таскает рыбу, из пропастей берет металлы и из пустыни выманивает зверя, следовательно, всевозможное ему возможно. Того ради удивляться ему не должно, что и из нечаянного выходит доброе, отцу и матери милое, обществу полезное и свету надобное.
Неволя скачет, неволя пляшет, неволя песни поет. Судьба благоволила произвести меня на свет авторскою тенью, вручила мне перо не к поношению и не к озлоблению народному, но к увеселению и к пользе некоторых моих сограждан. Положила она на меня должность весельчака, но душа моя прискорбна, и мне кажется, что никто не может заиграть весело на инструменте, хотя бы он и чрезвычайно хорошо был настроен, когда дух игроков в великом смущении.
Несчастный тот день, в который начал я учиться, чтоб быть мне со временем сочинителем, не понимая того, что под сим почтенным названием должен я вкусить все те горькие плоды, которые происходят от бедности. Изрядный сочинитель — лестное и ушам приятное наименование, но из сего зла того сосуда нередко вкушаем мы полынь, а не сладость. Общество бывает к нам благосклонно, принимает наши труды, извиняет наши слабости и хвалит нас по мере заслуг сочинения нашего, и сия то похвала увеселяет суетные наши мысли, но если сочинитель хотя б неведением погрешит к несчастию своему против желания и охоты читателей, тогда малое сие облако хвалы превратится в огромную тучу хулы, поношения и презрения к сочинителю.
Затворятся ему все пути к его благополучию, прервется почитание, и не увидит он ниоткуда себе помощи, следовательно, из бедного сделается он еще беднее.
А злое несчастие подавляет добродетель, и рождающаяся от бед и напастей бедность не только к подлым и худым делам, но и к самым грехам человека приводит. Сие, по мнению многих, принадлежит одним малодушным и не внимающим гласа разума, и я сколько ни видывал нищих, то не находил из них ни одного великодушного, и мне кажется весьма чудно, чтоб человек, стоящий на высокой горе, мог укрыться от ветров, которые со всех сторон в него с великим стремлением дуют.
Сие имея в разуме и перед глазами моими всякую минуту, не имею ли я справедливой причины ненавидеть муз, Аполлона и весь Парнас, от которых произошло всю мое несчастие. Я их любил бы за всегда, если бы они несколько были побогаче, а иногда приходит на меня и такое время, что я бы весь Парнас с музами и с Аполлоном продал за полтину. Но то моя беда, что ни один невежа не даст мне за него ни одной копейки.
По рождении моем написал я больше, нежели для степного Татарского Архива, но за все сие получил не больше, как на одну только провизию для утоления моей алчбы, следовательно, не имею теперь ни одной копейки. Я знаю, что не чин и не место, но ум, бодрствование и труды делают счастливым человека, однако никакая мораль не удерживает меня тогда от досады, когда увижу я того секретаря, едущего по городу на борзых лошадях и в позолоченной карете, которого дед топил в приказе печи. Сей неосмысленный, но богатый приказный в прежние времена грабил людей для того, чтоб дочь свою выдать за генерала, а сына произвести до судейского чина и сделать их защитниками как себе, так и всему своему потомству. Прежде сего жил он не так казисто, собранную им чемезину прятал в погреба и в кладовые, а иногда, опасаясь пожаров, ставил сундуки свои и в божьи церкви. Но при всем этом притворном смиренстве внешние лучи спрятанного им золотого солнца нередко казались народу, а особливо тем, которые, лишаясь от него всего своего имения, лежа в постелях, весьма тяжко воздыхали.
В то время, когда дочь его начала затягивать почасту свадебные песни, тогда сказался он больным и, четыре месяца не ездив в приказ, перетирал, сидя, заплесневелые червонцы, и каждый весил особливо, которые были легче из них весом, на те купил он великолепный дом и со всеми службами. Ныне называют его господином, понеже ходит он дома в парчовом шлафроке, несмотря на то, что дед его в гости хаживал в парусине, а отец и в приказ таскался в китайчатом казакине.
Сколько он велик в расположении домашнем, столько напротив того мал в делах приказных, и, будучи уже сорока лет , не может сочинить черной челобитной без помощи канцеляриста, арифметики знает три части, в расходе делает вычитание, в приеме сложение, а в сундуках своих умножение. Деление ненавидит смертельно и проклинает и того, который выдумал сию часть арифметики, единственно только за то, что оно ему непонятно, и другое же дело, что делиться он ни с кем не намерен, хотя и знает действительно, что, накопив богатство, надобно нажить покровителя и защитника, а без такой особы деньги, так как незапертые голуби.
Прежде как старался он разбогатеть, то был весьма низок, уклончив, послушлив, проворен и услужлив, лукав, вымышленник, рачителен, скуп и, словом сказать, на всякие подлости отважен, а как разбогател, то сделался горд, неблагодарен и честолюбив, понеже спрятана у него такая добрая краюшка, от которой не токмо завсегда будет сыт, но и детям его останутся не убогие крохи. Вот судьба сколько справедлива, он больше меня порочен, но богат, он глупее меня, но спокойнее, он презрения достоин, но чрезвычайно счастлив.
Эх судьба, для чего ты определила быть мне сочинителем, лучше бы быть мне подьячим. Ничего б я больше не делал, как переписывал с черного набело, но имел бы дом, карету, лошадей, плакали бы от меня люди, но я бы был спокоен, я бы ничего не разумел, и делали бы все дела мои подчиненные, а я бы обирал только деньги. Как ни хорошо. Дел не делай, лежи в мягкой перине, кушай устрицы и запивай шампанским, езди в каретах и повелевай людьми не своими. О судьба! Всего этого лишены сочинители, а оставлены для них суеты и беспокойства.
В прошедшем годе дочка его торжествовала на святки и положила в мыслях, чтоб в сей текущий год выйти ей замуж .
Того ради, отстав от своих подружек, пошла она в пустую горницу ужинать.
Там обыкновенно набирают на стол и кладут только два прибора и то без ножей. Пришла она туда в великом страхе, как завсегда оное водится, села за стол и сказала: ‘ Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать’ ,— по словам ее пришел к ней некто, а кто таков сей некто, того я не знаю. Уверяют девки и старухи, что будто приходит дьявол, однако я того не утверждаю, опять и опровергать не смею. Что возможно, то станется, а чего не можно, то никогда не сделается. Сел этот некто с нею за стол и, вынув из кармана ножик, воткнул его подле своей тарелки в стол.
Девушка закричала: ‘ Чур сего места’ ,— дьявол повалился, а стол и с приборами вверх дном оборотился. Девушка покатилась со стула и повредила слегка затылок так , что покатились у нее из глаз искры.
Домашние, услышавши необычайный стук, прибежали к ней на помощь, но она не говорила им ни слова потому, что язык ее не мог поворотиться. Однако через два месяца помощью лекарей стала она говорить и себя помнить, и с тех самых пор когда бывает ныне всегда с мужчиною наедине, старается выспрашивать у него, не он ли приходил к ней ужинать на святках, не он ли ее жених и не имеет ли намерения сочетаться с нею браком. Жених еще не отыскивается, а имение ее отца каждый день прирастает, ибо умножают его теперь двое, то есть дочь и отец.
Время поедает своих детей, то есть годы, месяцы и дни, а счастье кормит откупщиков, торгующих своей совестью судей и танцовщиков. Откупщики сосут отечество, бессовестные судьи сосут челобитчиков, а господа неискусные танцмейстеры, ездя по разным домам, обирают крохи, которые попадают от трапезы излишества и роскоши. Всех сих людей должность хлопотливая, но при всем том и весьма зажиточная. Откупщик от своей должности делает приращение своему брюху, или, попросту сказать, пузатеет, судья умножает свои сундуки, а безмозглый танцмейстер отягчает свои плечи разным и дорогим неношеным платьем. А ты, который препровождает день и ночь за книгою и старается сделать некоторую пользу твоим согражданам твоими нравоучениями, от неусыпности твоей тщедушен и бледен и не только сундука, но и кармана полного никогда не имеешь, платье носишь конопляного цвета, но и то от четырехлетнего употребления поистаскалось и обветшало. Худо оно, но ты и переменить его не имеешь надежды. Толкуй, господин читатель! Толкуй, а мне недосуг по причине той, что стараюсь я изготовить для тебя следующий листочек.
Если б на горох не мороз, давно б уже он через тын перерос. Всем уже известно, что фортуна, льстивая обладательница в жизни нашей, меряет дела человеческие неправедным и фальшивым аршином и по своей вздорной и строптивой воле дает награждение тому, кому она захочет. Пространная вселенная не только один двор, но и многие владения составляет, следовательно, всё в оной приключиться может и изо всего оного малое мы нечто понимаем.
Совестно признаться, что я иногда сам удивляюсь остроте своего разума и не понимаю, откуда берется такая премудрость, что всякий листок наполнен у меня философической моралью, и иногда приходит мне в голову и это, что не лучше ли поберечь такие высокие замыслы, которых в случае нужды и за рубль не купить невозможно, а я со всею своею премудростью столь безрассуден, что нередко за две копейки продаю целый угол философии.
С этих пор буду же я несколько повоздержаннее и не так щедро стану поступать с высоколепными своими выдумками, а то уже и сам я вижу, что чересчур зафилософствовался и некстати расторователся. От начала света довольно уже прошло времени, в которое господа сочинители много написали и много наврали, и теперь как будто бы по порядку пришла очередь и до меня, того ради принужден и я с некоторыми моими одноземцами взапуски завираться, а будет ли из того прибыль или нет, о том действительно мы знаем, но и признаться не хотим по причине той, что мы имеем право так, как и другие, гордиться и некоторые из нас так высокомерны, что не с сочинителем и поклониться не хотят.
Очень недавно был я в таком месте, где не слышно каретного стуку, колокольного звону и пушечной пальбы и где ни на какие деньги купить ничего не можно, где нет ни одного сочинителя, ни прозы, ни стихов писателя. Тамо спросили меня, что есть любовь? — а я, читая весьма много стихотворного и разного сочинения, нимало не замешкался моим ответом и говорил им устами стихотворцев так: ‘ Любовь есть пчела, которая за маленькую крошку взятого у нее меда весьма больно жалит’. Сей ответ им изрядным не показался, того ради сказал я иначе, что любовь есть весьма тайно жгущий огонь, приятная язва или сладостный яд и весьма вкусная горесть, но как они и сим были недовольны, то продолжал я, что любовь есть милая болезнь, забавная мука и веселая смерть. Услышав сие, они захохотали и со всею моею премудростью сочли меня глупее мужика деревенского.
Досадно мне это показалось, что они так мало особу мою оценили, чего ради спросил я у них, что есть любовь, тогда один, который, как видно был поблагосклоннее прочих, отвечал мне на мой вопрос, любовь есть движение души к тому, что человеку свойственно и прилично.
Ответ его показался и мне правдивым, того ради вступил я с ним в разговор о тех сочинителях, о которых я один без остановки рассуждаю. Они подтвердили мое мнение и не только на Парнасе, но и между переписчиками разумных сочинений места им не определили.
Что город, то норов, что деревня, то обычай. Сия пословица прежде сего принадлежала одним только неученым простолюдинам, а ныне по большей части касается она до малоученых стихотворцев, между которыми что голова, то особливый разум по причине той, что всякий идет из них своею дорогою, и мы уже видим, что напрасно ученые люди и великие стихотворцы старались прокладывать пути, понеже наша отборная братия, такие же как и я, сочинители не следуем им нимало. Они шли дорогою, а мы целиком, они обувались в котурн, а мы щеголяем босиком.
Весьма бы смешно показалось, если бы случилось кому увидеть человека в старинном римском кафтане, во французской шляпе и в российских лаптях на босую ногу. Судьба определила мне увидеть сие чудо на прошедших днях. Читал я переведенную книгу, которая заехала к нам из другого города. Автор оной книги, человек разумный и довольно прославившийся в Европе своими сочинениями, изрядный его слог и весьма похвальные замыслы всем уже нам известны, а в сей переводной книге не нашел я и тени его разума, понеже она так удачно перепорчена, что на нашем языке достойна такой хулы, какой на собственном достойна похвалы, и можно сказать, что сия книга урод изо всех его сочинений. Желал бы я, чтоб таких книг, какова оная на французском языке, было у нас больше, а таких переводчиков, каков сей, было бы меньше. Хотя и говорят, что лучше иметь книгу хоть в дурном переводе, нежели никакой, но сии безмозглые изъяснения, которые наставлены в оной книге, делают развращение тем людям, которые начинают учиться российскому слову. Принесут ли ученику пользу и знание сии стихи?
А перьями петух был белый,
И видом своим зело он веселый,
Хохол небольшой, но к великой примете,
Якобы женщина в французском карнете.
Хвост как павлин всегда распускает,
И тем миловиден он курам бывает,
Без всякого ружья, притом и без дубинки
Частенько выходил за кур на поединки,
И многим петухам причинивал беды,
Хохлы и гребни их расчесывал всегды.
К баталиям таким ужасно был он смел
И крепость чудную в когтях своих имел,
С налету петухов искусно побивал,
И, сбивши скоро с ног, за гребни их таскал.
Точь-в-точь такую же пользу приносит и дурной перевод, но всего больше несносна мне похвала его в предуведомлении. Многих он унизил, а себя так превознес высоко, что хотя бы кто и против совести своей пожелал его похвалить, то, конечно, не достанет.
Но полно рассуждать о том, чего никак исправить не можно, пора приниматься мне за свое дело, читатель мой не желает того, чтобы я наполнял листочки мои посторонним, а думаю, что нетерпеливо желает он слышать продолжение тех обрядов, о которых взялся я его уведомить.
Изволь слушать, господин читатель, я в твое удовольствие ко всему и всегда готов.
Во многолюдном селе, у богатого помещика отправлялись святки с большим рачением и усердием по причине той, что много у него было девок, да когда правду сказать, то и сам помещик больше походил на девку, нежели на мужчину. Он был Сарданапал и Геркулес вместе, белился и румянился и нередко прял со своими красавицами.
Время текло у него весьма весело, и он полагал все свое удовольствие в том, чтоб быть безотлучно с красными девицами, а по сему догадаться можно, что не имел он никакой другой должности и не желал определиться в службу.
В некоторый вечер, то есть в святки, приехали к нему множество гостей, а по большей части из женского полу, и та, которой он давал больше всех преимущества и на которую взглядывал он непросто, следовательно, была она его любовница.
По спевке подблюдных песен и по окончании других таких церемоний вздумалось хозяину на чертях покататься. А сие катание происходит таким образом. Берут девушки воловью кожу, таскают ее к проруби и там, сев на нее, очерчиваются огарком, нарочно к тому изготовленным, а оный огарок великую имеет силу, понеже горит он в такой день, который называется у девушек особливым для открытия их участи. Из проруби же выходят водяные демоны и возят их столько, сколько им угодно, и во время оное гадают девушки не о чем ином, как только о своих женихах.
Хозяин, его любовница и еще некоторая девушка, которая других была посмелее, взяли кожу и, пришедши к проруби, положили ее и сели на оную, очертя вокруг себя огарком. Хозяину не долженствовало тут быть, ибо все загадки не принадлежат мужчинам, однако в угоду своей любовнице сделал бы он и не это.
Спустя минуты две из проруби или б откуда-нибудь, чего в страхе сидящим приметить было не можно, выскочили четверо ребят гораздо удалых, ухватили за кожу и начали их мыкать по всем местам, лежащим около того села. Прежде всех упала с кожи девушка и с великими слезами едва пришла домой, понеже зашибла она ножку, ручку и головушку об пенек. Помещик а нашли поутру в лесу гораздо потревоженного в своем состоянии, сверх головной болезни чувствовал он, что и бока его страдали. А любовница его очутилась в своей деревне ничем невредима и в добром здоровье.
Вся деревня утверждала, что возили их дьяволы и что не успел помещик их выговорить ‘ чур сего места‘, от того и пострадал. А те люди, которым случалось бывать в городах, шептали между собою, что возил его истинный его приятель, то есть совместник, с отборными своими слугами.
Любовница его иногда об нем жалела, а иногда хохотала, следовательно, действительную сему причину знает только одна она, а я никакой нужды в том не имею.
1769 г.
Журнал ‘ И то, и сё’. 1769 г.
В ‘ И том, и сём’ Чулков, следуя календарю, описывает некоторые праздники и связанные с ними обычаи. Описание святок, включающее анекдоты, рассуждения и т. п., он начинает уже с ноября, с 46-й недели, и продолжает почти до конца года, мы обрываем его на 49-й неделе.
Очерк о святках напоминает болтовню, свободно движущуюся по пути случайных ассоциаций. Но опирается он на научно достоверные сведения об обрядах и на образцы календарной народной поэзии и прозы, т. е. на рассказы, привязанные по содержанию к святкам. Очевидно, Чулков описывал обряды по собственным наблюдениям, сам записал и песни. Очерк охватывает разные стороны святочного образа действий и мироощущения, воссоздает святочную жанровую систему — в этом смысле он может служить образцом для позднейших фольклористов, ищущих принципы единого, целостного описания народного праздника.
Святки начинались с сочельника — канун Рождества—24 декабря и кончались Крещеньем — 6 января. Гадали в любой из этих дней, но некоторые, например канун Нового года, были особенно удобны для гаданий. Во-первых, должен я написать все оные обряды по порядку…
Перечень гаданий о замужестве очень богат и этнографически точен. Гадания консервативны, и в начале XX в. гадали так же, как во времена Чулкова (Ср.: Традиционные обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья. Л., 1985. С. 16—25 — записи новейших экспедиций, Виноградова Л. Н. Девичьи гадания о замужестве в цикле славянской календарной обрядности: Западно-восточнославянские параллели. В кн.: Славянский и балканский фольклор. М., 1981 г.).
Гадания:
1. Гадание с подблюдными песнями точно описано Чулковым.
2. В пустой горнице лучше гадать, поскольку она доступнее для нечистой силы, полезной
при гадании, так же, как—бани (No 18), овины (No 24), сараи, места возле церкви (No 13), перекрестки дорог.
3. С приговором ‘суженый-ряженый, приходи ужинать’ — он явится или останутся следы
его участия в трапезе на кушаньях. (Виноградова. С. 16).
4. В проруби—самое место для нечистой силы, очертиться надо, чтобы защититься от нее, но она поможет увидеть жениха в воде или, как уверял сам Чулков, унесёт прямо в дом к жениху.—См.: Чулков М. Д. Абевега русских суеверий. М., 1786. С. 147— 154 — здесь комментарий Чулкова ко всем гаданьям.
5. В холодную воду льют воск или олово, по полученным фигурам предсказывают будущее (Виноградова. С. 32).
6. 11, 13 и др.— ‘Слушанье’, звуки символически толкуются: если колокольчик слышен,
значит, сваты будут в этом году, злой собачий лай — семья мужа будет злой и т. п. Под окнами можно услышать брань или смех—соответственными будут настроения в семье мужа. (Ср. Традиционные обряды. No 32).
7. Первый кусок обрядовой трапезы или обрядовой пищи—хлеба, ложку кутьи, выбегали с первым блином, если первым встречали мужчину, предвещало замужество (Виноградова. С. 15— 16).
8. (Ср. Традиционные обряды. No 60), снег собирали в полу одежды и приговаривали ‘ Полю, полю снежок на собачий следок’, потом перекидывали снег через левое плечо и прислушивались.
9. Полено может быть гладкое или крючковатое, шершавое, таков будет и муж.
10. Ср. Традиционные обряды. No 55.
12. На полотенце должны остаться следы или оно станет мокрым: значит, жених приходил
утираться — к замужеству.
14. По мостику во сне приедет жених.
15. Жених во сне принесёт воды напиться (Виноградова. С. 17).
16. Гаданье на чёт и нечёт.
19. Нащупывание в темноте: попадет под руку гладкое место — к бедности, шершавое или щетинистое — к богатству (Виноградова. С. 40).
20. Башмак укажет направление, куда выйдешь замуж.
21. Смотреться в зеркало, чтобы в нем увидеть жениха—опасно, большая власть нечистой силы (Виноградова. С. 21). На перекрёстке — вдвойне опасно.
22. Лошадь пойдет туда, куда замуж выходить.
23. Петуха и курицу под решетом связывают
хвостами, если перетянет петух, то в будущей семье будет заправлять муж, и наоборот.— См. Абевега. С. 153.
24. Если шумно—это к богатству.
25. Запирание-отпирание — символические брачные действия. Жених придет за ключом.
26. Жених придет во сне чесать гребнем.
28. Ложились, очерчивались кругом и прислушивались.
29. Непонятно значение гаданья.
30. Нитки, извиваясь, образуют какие-то очертания, их нужно истолковывать.
Суеверие древних Славян… Рассуждение о суеверии — общее место не только русской, но и иностранной журналистики того времени. Высмеивание глупых примет во ‘Всякой всячине’ ведется в манере ‘Спектатора’: Солнцев В. ‘Всякая всячина’ и ‘Спектатор’ II Журн. м-ва нар. просвещения, 1892, No 1. Для Чулкова более важно не разоблачение суеверий, а установление параллелей между русскими, греческими и римскими древностями. О мифологических изысканиях Чулкова см.: Шкловский. Чулков и Левшин. С. 89—106.
‘ О побеге из пушкарских улиц белого петуха от куриц’… В собрании Д. Ровинского сохранилась лубочная картинка с теми стихами о петухе и о курах, которые имеет в виду Чулков (см.: Ровинский Д. Русские народные картинки. Кн. 1: Сказки и забавные листы. СПб., 1881. No 65).
‘ Азиатская Бениза’ — рукописный роман, обычного для перечней Чулкова низового ряда.
Апеллес — греч. художник IV в. до н. э. Анекдот об Апеллесе и Фортуне есть в ‘ Письмовнике ‘ Курганова.— См.: Западов А. В. Журнал М. Д. Чулкова. С. 139. ‘Письмовник’ вышел в 1769 г. и не сразу поступил в продажу. Неизвестно, взял ли Чулков анекдот из ‘Письмовника’ или из общего с ‘Письмовником’ источника.
Подблюдные песни. Все приведенные Чулковым песни предвещают замужество, богатство, благополучие. 1. 1. Вариант песни No 193 в сб.: Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970. Обещает брак с иногородним—там же, с. 565. 2. Вариант песни No 172, обещает богатство и счастье ( 172—идет кузнец из кузницы). 3. Вариант песни No 229, обещает свадьбу. Убрус — платок. 4. Почти совпадает с No 136, предвещает богатство и счастье. 5. Вариант песни No 216, предвещает свадьбу. 6. Почти совпадает с No 241, к свадьбе.
Некоторый молодец, которого любовь… История о молодце — облагороженная редакция ‘Фрола Скобеева’. Чулков отбрасывает плутни, вычитывая из ‘ Фрола’ только святочную историю. Можно было бы счесть, что Чулков просто пользовался устными рассказами о святках, если бы тут же, чуть выше, не упоминался ‘Фрол Скобеев’.
Не Фетида прислала его укрываться здесь от войны Троянской — намек на сюжет ‘Деидамии’ Тредиаковского, которую Чулков в это же самое время переделывает в роман ‘Похождение Ахиллесово под именем Пирры до Троянской осады’. Фетида, мать Ахиллеса, переодев его в женское платье, отправляет на остров Скирос, чтобы укрыть там от судьбы — смерти на Троянской войне. Ахилл влюбляется в дочь тамошнего царя. Сводя ‘ Деидамию’ к святочной истории, Чулков не только добивается комического контраста, но и, видимо, находит подтверждение своей любимой идее о соответствии славянских обычаев обычаям древних. Эта идея, тогда общераспространенная, помогает Чулкову поднимать, делать достоянием литературы бытовой материал из жизни простонародья.
Чемезина — кошель, деньги, богатство.
Там спросили меня, что есть любовь?.. Насмешки над определениями любви здесь, по мнению Степанова, восходят к статье ‘ О любви и волокитстве’, помещенной в журнале ‘Полезное с приятным’ (1769, No 6, С. 19). В статье приводилось модное определение любви как сладостного мученья и приятной болезни (Степанов В. П. М. Д. Чулков и русская проза. С. 201—202).
А мы целиком — по целине. Читал я переведённую книгу… Критические выступления Чулкова, как правило, весьма темны, и трудно определить, к кому они обращены. Исследователи иногда предполагают, что это насмешки без адреса, род игры. Степанов считает, что здесь высмеивается перевод ‘Военной науки’ Фридриха Великого, сделанный В. И. Майковым. Майков не знал многих иностранных языков и переводил стихи с французского подстрочника (Степанов. С. 122).
Принесут ли ученику пользу и знание сии стихи? Распространившись на не свойственную ему тему о вреде бесполезных книг, Чулков не без удовольствия помещает фрагмент из упомянутой выше сказки о петухе и курах. Текст другой, чем в надписи к лубочной картинке No 65 из собрания Ровинского. Или Чулков пользовался другим списком, или это его собственная вариация на тему из лубочной надписи. Возможно, и то и другое вместе: последние 4 стиха — силлабо-тонические, отличающиеся от предшествующих виршей, в них чувствуется рука Чулкова.
В французском карнете — la cornett — чепчик, капор.
Источник текста: Чулков М. Д. ‘ Лекарство от задумчивости, или Сочинения Михаила Дмитриевича Чулкова’, М., ‘ Книга’, 1989 г.