Священные огни, Недзвецкий Вячеслав Ксаверьевич, Год: 1904

Время на прочтение: 9 минут(ы)

В. К. Недзвецкій.

СВЯЩЕННЫЕ ОГНИ.
(Изъ записокъ церковнаго человка).

МОСКВА.
Типографія М. Борисенко, Кудрино, Новинскій бульваръ, д. Прозоровой.
1904.

‘И видъ этихъ животныхъ былъ какъ… видъ лампадъ’
Іезекіиль 1, 13.

Лампада.

Четверть вка назадъ въ одномъ изъ городовъ Поволжья я зналъ гимназиста — сына бдной вдовы, влачившаго тяжелое существованіе. Однажды ему посчастливилось найти уроки, куда онъ обыкновенно ходилъ часовъ въ 7—8 вечера по одной и той же улиц. Здсь былъ домъ въ это время вечера уже темный и спящій, только въ угольномъ окн горла лампада. Нашъ гимназистъ постоянно останавливался у этого мерцающаго свта и горячо молился передъ этимъ неизвстнымъ образомъ… И можетъ быть эта молитва дала ему возможность благополучно перенести тяжелые дни его юности… Съ нимъ, во времена студенчества въ свободные часы по субботамъ, мы гасили огонь, зажигали лампады и долго просиживали такъ, вслухъ вспоминая прошлое и про себя раздумывая о грядущемъ, подъ звонъ запоздалыхъ колоколовъ, въ чуткіе сумерки святого вечера субботы… Незабвенные часы невиннаго мистицизма, чистой фантазіи, самой законной мечтательности, столь присущей духу еще не совсмъ испорченнаго человка! Религіозное чувство, вдь это — обнаженная часть человческой души, всегда доступная дйствительному вліянію, а суббота — это вечеръ христіанской жизни, незамтно переходящій въ зарю воскресенія! Хотлось подольше не выходить изъ сферы этого тихаго, ласкающаго свта,— изъ царства античной лампады въ область современнаго искусственнаго освщенія.
Потомъ мой знакомый ухалъ учительствовать въ глушь Сибири, скрылся изъ виду, но не изъ моей памяти. Я вспоминаю его всякій разъ, какъ вижу лампаду, гд-бы она ни была — у вратъ-ли маленькаго древняго храма, на строгой башн великаго Кремля или въ жилищ обыкновеннаго человка. И она не кажется неумстной даже въ какомъ нибудь тривіальномъ, прозаическомъ мст, врод ресторана, лавки или чего либо гораздо худшаго… Васъ не шокируетъ ея присутствіе въ самыхъ невзрачныхъ мстахъ, какъ-бы служа доказательствомъ, что здсь не все нехорошо, есть и хорошее, стремящееся вверхъ, благодаря которому держится и плохой человкъ: въ содом нашего духа есть еще свои праведники, ради которыхъ пока щадится жизнь. Иностранцамъ, желающимъ изучить Россію, я рекомендовалъ-бы между прочимъ пройти по улицамъ Москвы и заглянуть въ окна домовъ и магазиновъ: сколько денегъ ‘сгораетъ’ въ однхъ лампадахъ и не напрасно сгораетъ, какъ и т свчи изъ воска, на которыя бдный мастеровой съ готовностью тратитъ свои малыя лепты. Такимъ путемъ иногда даже скупой богачъ пытается хоть немного бороться съ своимъ сребролюбіемъ, практикуется хотя слегка въ самоограниченіи, сжигая сперва ничтожныя деньги во славу Бога и зажигая святые огни, превращающіе храмъ въ пылающій жертвенникъ, чистый и яркій, безъ копоти и гари, безъ кровавыхъ пятенъ ветхозавтныхъ жертвъ… Горячъ огонь лампады! Онъ малъ, но какой толстый слой льда исчезаетъ предъ лицемъ его, и вы ясно видите образъ т.-е. то, что должно видть! Глядите вы и вамъ хочется еще разъ взглянуть,— такъ пріятно это трепетное сіяніе, ласкающее возмущенное чувство, отвлекающее вниманіе вверхъ, утоляющее хоть на мгновеніе болзненныя раны духа. Мерцаніе лампады — это цлованіе души еще не потерявшей надежду на выздоровленіе, еще способной блаженствовать. Это тихое сіяніе пріятно всегда: и въ грустную пору дождливой осени, и среди зимней вьюги, когда несмотря на морозъ вамъ хочется взглянуть на знакомый огонекъ, привтливо, свтящій вамъ черезъ замерзшія окна… И въ розовые сумерки голубого весенняго вечера, когда окна затянуты тонкимъ слоемъ послдняго льда, который завтра-же растаетъ подъ лучами горячаго солнца, и одна за другой будутъ искриться и падать эти вожделнныя весеннія капли… Я люблю тихіе московскіе переулки,— эту провинцію въ столиц,— съ уютно стоящими церквами, съ маленькими, но богатыми домами, балконы которыхъ выходятъ въ старый разросшійся садъ, помнящій много поколній. Изъ-за этой массы зелени лтомъ не видать балкона, но за то какъ онъ привлекателенъ осенью, когда широкія ступени его густо засыпаны опавшимъ листомъ и когда сквозь пордвшую листву ярко сіяетъ золотой куполъ храма… Такіе дома постепенно вымираютъ, смняясь пяти-этажными часто безвкусными громадами, нимало непохожими на своихъ предшественниковъ. Это не дти, а нашедшіе иноплеменники, въ архитектур нтъ наслдственности, видна только эпоха. Еще студентомъ я любилъ проходить мимо одного изъ такихъ домовъ, въ окнахъ котораго даже въ будни виднлось много лампадъ. Помню у-то октября я былъ за вечерней въ Вознесенскомъ монастыр. Яркіе лучи солнца желтые, какъ осенніе листья, болзненно рзко освщали хоры и верхъ иконостаса, пока не исчезли въ углубленіи купола. Какъ гармонируютъ эти желтые лучи съ голубымъ цвтомъ неба!… Въ монастырскомъ саду много опавшихъ листьевъ, шуршащихъ подъ ногами… Замоскворчье тонуло въ дымк осенняго вечера… На улицахъ суета, а въ храм пли Ап. ом, слышалось имя Индіи, вызывая представленіе о его подвигахъ въ этой роскошной стран. Какая знаменательная разница, столь полезная для натянутыхъ и больныхъ нервовъ! Она какъ-бы говорила, что сверхъ этой шумливой жизни есть и должна быть другая. По окончаніи службы я захотлъ прогуляться къ моему любимому дому, и предчувствіе меня не обмануло. Роковая срая линія забора уже была начата вокругъ него: дни дома были сочтены, но въ окнахъ его можетъ быть уже послдній разъ горла цлая священная иллюминація. Такъ въ глазахъ умирающаго, за минуту совершенно потухшихъ, вспыхиваетъ на мгновеніе яркій огонекъ,— воспоминаніе о сладостяхъ прежней жизни и страстное желаніе сказать что-то остающимся въ живыхъ… Эти святые огни говорили мн, помнишь, что было, когда ты увидалъ насъ здсь первый разъ? Не забывай студенчества… Прощай! Здсь ты насъ больше никогда не увидишь! Умирающаго дома часто больше жаль, чмъ человка, для котораго есть безсмертіе, а тутъ уже кончено все. Слдовало-бы фотографировать особенно оригинальныя, замчательныя постройки, чтобы он не пропадали для исторіи мстности: зданія — это мысли и воспоминанія города.
Однажды много лтъ назадъ я вернулся въ домъ моей матери наканун Воздвиженія. Матушка и сестры были въ церкви, а вечерній сумракъ въ комнатахъ нашего стараго дома освщался лампадами. Все дышало наступающимъ праздникомъ. Я не веллъ зажигать огня, и при свт лампадокъ вспоминалъ прошлое подъ звуки громко перекликающихся колоколовъ… Выносили крестъ… Какъ жаль, что я не въ храм, среди своихъ. Людямъ церкви, любящимъ торжественныя богослуженія, рекомендуется временами не пойти въ храмъ, намренно лишить себя этого наслажденія, желательность и прелесть котораго выступятъ тогда еще яснй,— по основному закону психологіи. Это теперь я ощущалъ на самомъ себ, молясь при свт лампады. Когда переживаешь какое либо мало мальски особенное состояніе — религіозное настроеніе, хотлось-бы стать ребенкомъ и доврчиво прильнуть къ груди матери… хочется быть старцемъ, способнымъ спокойно и увренно сказать жизни: довольно!… безъ сожалнія о ея усладахъ, безъ желанія ея послдней ласки, въ несомннной надежд вчности!

СВТЕ ТИХІЙ.

‘И бысть вечеръ, и бысть утро день единъ’ Быт. 1, 5.
‘Я пришелъ показать теб время грядущей ночи’ 3-я Ездры 6, 30.

Въ 189… я жилъ въ небольшой меблированной комнат 4-го этажа, выходящей въ темный корридоръ, куда лишь изрдка,— въ жаркіе дни лта,— заглядывало солнце черезъ стеклянный верхъ номерныхъ дверей. Я любилъ прогуливаться по этому корридору, вспоминая добрыхъ знакомыхъ, когда-то жившихъ здсь и уже давно умершихъ. Однажды воротясь домой въ девятомъ часу я увидалъ нашъ корридоръ освщеннымъ послдними лучами догорающаго дня, я долго наблюдалъ какъ яркій снопъ лучей быстро двигаясь наконецъ исчезъ у двери моей комнаты, освщая его прощальнымъ блескомъ. Войдя въ одинъ изъ номеровъ, когда уже значительно стемнло, я долго.любовался заревомъ заката, на пламенющемъ фон котораго вырисовывались силуэты домовъ и церквей, кресты еще горли послднимъ блескомъ,— эти точки, которыя ежедневно раньше другихъ освщаются и позже другихъ погружаются въ ночь… Эти маяки надежды въ мор слезъ! Какая глубокая мысль заключается въ въ этомъ обыденномъ, понятномъ, но знаменательномъ явленіи! И какъ гармонируетъ это золото храма съ лазурью небесъ, особенно весной, когда огромный куполъ Храма Спасителя сверкаетъ, какъ огонь, сквозь рдкую и свжую зелень… Лучъ заката — это какой-то особенный, меланхолическій свтъ, сильно трогающій человка нервнаго. Даже самые здоровые, грубые, хладнокровные люди переживаютъ въ это время какое-то безпокойное, неуравновшенное состояніе, совершаютъ безсознательно ненужныя, лишнія движенія, впадаютъ въ задумчивость, умолкаютъ… Но особенно ясно это отражается на людяхъ нервныхъ и дтяхъ, недаромъ послдніе плачутъ, когда ихъ уносятъ спать, и не потому-ли нервнымъ такъ трудно ложиться рано, вообще часы заката для нихъ самое тяжелое время. ‘Горе намъ! день уже склоняется, распростираются вечернія тни’ прочувствованно поетъ Іеремія (6, 4). И ученики удерживали Христа въ Эммаус ‘яко преклонися день’. Какое чудное выраженіе, какъ прелестно звучитъ оно въ полумрак воскресной всенощной! Или вспомните Давидовское ‘солнце позна западъ свой’,— здсь мысль зависитъ отъ слова, которое сильнй ея. Языкъ каждаго народа поетъ во славу запада, и даже относительно легкая и не стремящаяся въ глубину французская рчь владетъ изящнымъ выраженіемъ: ‘le jour baisse’… Вечеръ — это въ миніатюр конецъ жизни. Вмст съ днемъ исчезаетъ цлый міръ: завтра мы уже будемъ не совсмъ т, чмъ были сегодня.
Уснуть — это умереть на сегодня, а можетъ-быть и на всегда, вдь какъ знать: проснешься-ли? А если и проснешься, то не въ послдній-ли разъ? Смерть рождаетъ къ новой жизни, и сонъ вызываетъ цлый рай грезъ, яркій сонмъ образовъ, иногда знаменательныхъ, нердко таинственныхъ, часто совершенно неожиданныхъ и необъяснимыхъ… Ничего не видя, вы созерцаете какую-то фантастическую, сложную процессію жизни. Сонъ есть временное вынужденное умираніе для обыденной прозы, насильственный отдыхъ отъ страданій и суеты, вотъ почему, чмъ больше связь съ ‘міромъ’, тмъ тяжелй, безпокойнй сны, служащіе какъ-бы непосредственнымъ продолженіемъ дйствительности, и вотъ почему необходима молитва предъ лицемъ грядущей ночи. Да! Въ часы заката дйствительно является желаніе молиться, читать и пть ‘Свте тихій’… И это не представляетъ исключительнаго стремленія какого-либо отдльнаго лица: вся церковь ежедневно произноситъ эти слова: ‘пришедше на западъ солнца’. И какъ поэтичны эти слова, какъ задушевны многія изъ посвященныхъ имъ мелодій!… Многія, но не вс: ‘видвше свтъ вечерній’ непріятно бываетъ слышать какую-нибудь бравурную, шумную музыку. Жаждешь тихихъ, нжныхъ пснопній, способныхъ успокоить разстроенные нервы, прощающихся съ днемъ и несущихъ невознаградимую утрату. Я часто видалъ дивную картину Бронникова ‘Пиагорейцы на молитв’… Какъ хорошъ этотъ прохладный серебристо-золотой лучъ утра, возвщающій о рожденіи дня и весело играющій на блоснжномъ одяніи склонившагося пиагорейца! Но не долго этотъ лучъ пребудетъ столь чистымъ и яснымъ, скоро онъ разбудитъ безпокойный шумъ дня и въ конц концовъ незамтно приведетъ васъ къ западу — этотъ обманчивый лучъ денницы, восходящей заутра… Помню прелестную картину покойнаго Мещерскаго ‘Догорающій день’, помню и никогда не забуду. Какъ горячъ и ярокъ этотъ послдній лучъ, умирающій на порог храма, осненнаго деревьями! Это не спокойно-радостный привтъ утра, а послднія жаркія объятія, отъ которыхъ трепещетъ сердце и замираетъ грудь,— еще мгновеніе и брызнутъ слезы: не даромъ посл заката часто бываютъ грозы и ливни. И языкъ запада не тотъ, что у востока, уста говорятъ: ‘увидимся’, а глаза — ‘прощай’! Хорошо проводить эти трепещущія минуты гаснущаго дня въ церкви, въ сознаніи вчности, въ общеніи съ неувядающимъ бытіемъ, передъ очами невечерняго свта! Настоящее мимолетно и неуловимо, будущее неизвстно и неотъемлемо, только прошедшее представляетъ нчто существующее, обозримое на далекомъ разстояніи, оставляющее глубокіе слды, и потому жаль, когда оно падаетъ въ бездну вчности. Не потому-ли любятъ странствовать по чужимъ краямъ, что путешествуя вы созерцаете прошедшее въ настоящемъ? Исторія — самая дорогая наука: она намъ возвращаетъ утраченное и такимъ образомъ невозможное длаетъ возможнымъ. Я радъ, что московскіе богачи стали строить свои дома, отдавая предпочтеніе старымъ оригинальнымъ стилямъ: мавританскому, готическому, древнерусскому и пр. Но почему наши меценаты не создаютъ типовъ древнйшей архитектуры, зачмъ не подражаютъ величественнымъ образцамъ Сузы, Вавилона и Ниневіи, пользуясь данными археологіи или прелестными проектами знаменитаго Ролендера? Какъ-бы это было полезно и интересно, вдь красивый своеобразный домъ подобенъ поучительной книг. Скажи мн, гд ты живешь по своей вол, и я скажу теб, кто ты по своей душ… Прошлое, старое вообще цнится высоко, народъ европейскій — живой, неизмнившійся свидтель древности, вчности, носитель ея преданій, вотъ причина часто непонятной и невольной симпатіи къ нему: это ходячія руины, ихъ предки были ‘во время оно’. А взгляните на настоящія развалины: вдь только груда камней, многіе изъ нихъ потрескались, пожелтли, осли и вросли въ землю, но вы твердо знаете, что именно подъ этой плитой скрыто то, что некогда было для человчества такъ дорого и свято! О камни! Какъ несправедливъ къ вамъ языкъ людей! Еслибы не вы, то можетъ-быть часто уже ничего-бы не осталось отъ жизни. Безжизненное сохраняетъ жизнь! Какія нибудь обвитыя плющемъ колонны стоятъ вка, но стоятъ — ‘упорно не хотятъ падать’, свидтельствуя, что надъ ними работала не одна рука, а долгая и упорная мысль трудилась для нашего поученія… Сама вчная жизнь была-бы неполна безъ прошлаго: все хорошее въ немъ останется нашимъ. Вдь Авраамъ, Адамъ, Іовъ живы, какъ таковые: ‘Богъ нсть Богъ мертвыхъ, но Богъ живыхъ’. Слд. мы ихъ увидимъ со всми ихъ характерными особенностями — иначе это уже не будутъ они. А откройте давнее пророчество Исаіи о томъ, какъ ‘адъ поднялъ всхъ царей языческихъ съ престоловъ ихъ’ для встрчи падшаго Вавилона. Да, будетъ день, когда въ божественной перспектив вчности мы узримъ древніе народы и царства: они для насъ не потеряны. Прошедшее такъ дорого, что имъ не хочется поступиться даже ради будущаго, и настанетъ время, когда прошлое станетъ настоящимъ, въ тотъ истинный и вчный ‘день единъ’, прообразомъ котораго былъ первый день творенія… ‘И бысть вечеръ, и бысть утро день единъ’. Міръ начался съ вечера, и западъ явился раньше востока… Прошедшее есть сокровище особенно дорогое на закат дней и при наступленіи вечера жизни, его надо хранить, вотъ единственное достояніе возобновлять въ памяти, дабы не потерять ни одной блестящей крупинки. И сама природа стоитъ на страж этой сокровищницы: все прежнее лучше помнитъ старецъ, чмъ случившееся недавно. (Ср. письмо св. Иринея Ліонскаго къ Флорину). Съ этой точки зрнія старость есть лучшее время жизни, если только прошлое не утрачено и если было что сохранять. Всмотритесь въ картину ‘Все въ прошломъ’,— она хороша. Пусть каждый записываетъ свои воспоминанія и читаетъ ежедневно по глав этой своей собственной исторіи, пусть каждый положитъ за правило хотя полчасй въ день посвящать воскрешенію прошлаго, исканію жемчужинъ въ мор вчности. Въ нашъ нервный вкъ это будетъ очень полезно и спасетъ отъ многихъ непріятностей, усиливая и укрпляя связь съ жизнію. ‘Если прискорбно настоящее — утшайся прошлымъ’, учитъ и Василій Великій (T. IV, стр. 315). Какъ солнце, восходя надъ пустынями Нила и Евфрата, ежедневно освщаетъ и согрваетъ безжизненныя руины царствъ и бездыханные останки народовъ, такъ и сердце каждаго изъ насъ пусть каждый день навщаетъ пустыни прошлаго, открывая входы пирамидъ и съ глубокимъ чувствомъ преклоняясь нетолько предъ могилой царя и пророка, но и передъ прахомъ раба, который изъ любви къ намъ нкогда превращался въ пророка!.. Воспоминаніе подобно духамъ, запахъ которыхъ вызываетъ въ нашемъ воображеніи то время, когда капли росы блестли на розахъ, когда разцвтали ландыши, лотосы качались на тихихъ волнахъ, а надъ ними летали бабочки и вились стрекозы. Въ прошломъ всегда искали опоры и утшенія тснимые въ настоящемъ. Такъ Давидъ восклицаетъ: ‘помыслихъ дни первые и лта вчная помянухъ и поучахся’, и несчастный Саулъ въ отчаяніи вызывалъ тнь Самуила… И это послднее было не хорошо, такъ какъ преслдовало утилитарныя цли. Пусть наши спириты и ясновидящіе оставятъ излишнія гаданія о будущемъ, часто не безопасныя и безполезныя, а съ чистымъ сердцемъ обратятся къ безкорыстному изслдованію безобидныхъ тайнъ прошлаго во имя и на пользу науки. Пусть они покажутъ, если не намъ, то хоть себ самимъ, каковы были дворцы Сузъ, Вавилона и висячіе сады Ниневіи, какая жизнь текла среди этихъ, уже покинутыхъ камней Пальмиры? Еслибы хоть разъ въ жизни увидать во сн что-либо подобное! А прочтите дивныя строки пророка Софоніи, въ которыхъ радость мести или прикрыта легкимъ флеромъ сожалнія или роскошное описаніе красотъ Тира, сдланное пророкомъ Іезекіилемъ. Вотъ что хотлось-бы видть въ вод или ‘зерцаломъ’, въ чаш, подобной той, на которой ‘гадалъ’ еще Іосифъ (Быт. 44, 1). Почему вс такъ любятъ театральныя декораціи? Потому что он симмулируютъ виднія минувшаго, его жаждетъ духъ каждаго, оно общаетъ и не обманываетъ… ‘Возврати мн день, который уже прошелъ’ говорилъ ангелъ Уріилъ, поставленный въ затруднительное положеніе вопросомъ человка — Ездры (3 кн. 4, 5). И Езекія справедливо заявлялъ Исаіи, что ‘легко тни подвинуться впередъ, пусть воротится назадъ на десять ступеней’ (4 Цар. 20, 10), т. е. будущее наше, возврати прошлое,— вотъ лучшее, если не единственное доказательство всемогущества. Вс чаянія религіи сосредоточены на томъ, что ‘Богъ воззоветъ прошедшее’ (Екл. 3, 15), вс надежды ея устремлены на возвращеніе потеряннаго рая… И это не только въ сфер религіи. Злой, плотскій человкъ, казалось-бы, долженъ хотть иного,— довольствоваться благами настоящаго, интересами минуты. Да! пожалуй, если онъ совершенно ничтоженъ, но если онъ ‘человкъ‘, то и будучи злымъ и плотскимъ, не насыщается здшнимъ, а жаждетъ прошлаго. Изящная литература и художественная мысль вообще часто доказываютъ это. Такова идея Фауста, не удовлетворившагося усладой настоящаго, даже въ самой полной и желательной мр, но спустившагося въ сферу давно минувшаго,— въ ‘царство матерей’. Тамъ все, что угодно: высшая ненависть и самая пламенная любовь…

В. К.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека