М. Д. Заблудовский
Свифт
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/jonathan_swift.jpg)
1
Свифт, Заблудовский Михаил Давидович, Год: 1945
Время на прочтение: 16 минут(ы)
История английской литературы. Том 1. Выпуск второй
М.—Л., Издательство Академии Наук СССР, 1945
1. Жизнь и деятельность Свифта.
2. Мировоззрение Свифта.
3. Художественные особенности реалистической сатиры Свифта.
4. Судьба литературного наследия Свифта.
Творчество Свифта выделяется на общем фоне английской литературы раннего Просвещения исключительной глубиной его сатиры. Ненавидя феодализм и его пережитки гораздо более страстно, чем большинство его современников, Свифт отличается в то же время и гораздо большей прозорливостью в оценке новых, буржуазных общественных отношений, которые кажутся ему враждебными человеку по самой своей природе. Творчество Свифта в этом смысле задолго до Руссо кладет начало критике буржуазного v ‘прогресса’, а вместе с тем и самого Просвещения.
Свифт происходил из семьи, насчитывавшей несколько поколений англиканских священников. Дед его Томас, приходский священник в Гудриче, был ярым роялистом и в эпоху революции ревностно поддерживал короля, за что подвергался преследованиям, а его имущество реквизициям. Умер он почти нищим, и его 13 детям пришлось разбрестись по всей стране в поисках средств к существованию.
Больше всего повезло старшему сыну Годвину, адвокату,, он недурно устроился в Ирландии и приумножил свое состояние выгодными браками. Вслед за Годвином потянулись в Ирландию и другие братья. Среди них был и Джонатан Свифт, отец писателя. В 1666 г. он женился на Абигайль Геррик (или Ирик) из Лейстера и после многих хлопот получил место смотрителя судебных зданий в Дублине. Выбиться из нищеты ему так и не удалось, — он умер в возрасте двадцати пяти лет, оставив молодую жену с дочерью Джен почти без всяких средств.
30 ноября 1667 г., через семь месяцев после смерти отца, родился Джонатан Свифт (Jonathan Swift, 1667—1745), будущий писатель. Ему не пришлось изведать и материнской заботы: он рос в разлуке с матерью, на попечении дяди Годвина. Шести лет Свифт был отдан в школу Килькенни, а по окончании ее, четырнадцати лет, поступил в Тринити-колледж в Дублине (апрель 1682).
Жизнь на скудные подачки родственников угнетала Свифта, схоластика, педантизм и метафизика, царившие в университете, были ему чужды и враждебны. Он занимался, по собственному признанию, больше изучением истории и поэзии, чем богословием. Это привело к плохим отметкам на экзаменах, и Свифт был допущен к испытаниям на степень баккалавра только по ‘особой милости’. Он получил эту степень в феврале 1686 г.
Закончить курс учения в университете Свифту не удалось. Революция 1688 г., свергнувшая с престола Якова II, сопровождалась восстаниями в Ирландии, которые вынудили англичан бежать оттуда. Свифт уехал из Дублина в Лейстер, где жила его мать.
Летом 1689 г. ему пришлось поступить на службу к Вильяму Темплю, отставному вельможе, который был связан с Ирландией. Он знал семью Свифтов, а через жену был в каком-то отдаленном родстве с матерью Свифта.
Вильям Темпль, царедворец и дипломат, заключивший в 1668 г. тройственный союз Англии, Голландии и Швеции, был человеком образованным, большим любителем литературы и искусства, сибаритом и эпикурейцем. При Карле II он удалился от политических дел и поселился в своем поместье Мур-Парк, где занимался садоводством, писал изящные ‘эссеи’ и радушно принимал наезжавших из Лондона литераторов и политиков.
Темпль не оценил ума и энергии юноши и отнесся к нему как к доверенному слуге. Свифт опять попал в зависимое положение и не мог не тяготиться этим. Уже через год под предлогом болезни он уехал в Ирландию с рекомендательным письмом Темпля к государственному секретарю Роберту Саутвелю. Письмо не помогло, Свифт не получил должности и снова вернулся в Мур-Парк. Теперь Темпль обратил больше внимания на своего секретаря, и положение Свифта в доме вельможи значительно улучшилось. Свифт много занимается изучением классиков, встречи с писателями и политическими деятелями, приезжавшими в Мур-Парк, расширяют его кругозор, дают ему представление о людях и идеях его времени. В июле 1692 г. Свифт получил в Оксфорде ученую степень магистра, дававшую право на духовную должность. В следующем — 1693 году он выехал в Лондон с поручением от Темпля к королю..
Вильгельм III Оранский познакомился с Темплем еще в Голландии, во время дипломатической миссии Темпля, высоко ценил ум и опытность старого дипломата и часто обращался к нему за советами в области политики. По одному из таких вопросов (в связи с проектом закона о трехлетнем сроке депутатских полномочий в парламенте) Вильгельм запросил совета Темпля, но тот был болен и прислал вместо себя Свифта, что было, конечно, знаком большого доверия. Свифт защищал перед королем необходимость издания требуемого парламентом закона, миссия его, однако, не имела успеха. Так же неудачно было и ходатайство Свифта перед королем о получении должности. Король в ответ на просьбу предложил Свифту чин капитана кавалерии и показал ему, кстати, голландский способ приготовления спаржи.
Оставалось ждать, чтобы Темпль выполнил свое обещание — предоставить Свифту духовную должность. Ждать пришлось долго и Свифт, которому не терпелось стать на ноги, получить возможность развернуть свои силы и способности, наконец, не выдержал. В мае 1694 г. он снова уехал в Лейстер ив январе 1695 г. получил сан священника англиканской церкви. По ходатайству друзей его назначили в маленький приход Кильрут в Ирландии.
Пробыв в Кильруте полтора года, Свифт стал тяготиться скукой и пустотой деревенской жизни (не о такой самостоятельности он мечтал) и с удовольствием откликнулся на просьбу Темпля приехать в Мур-Парк. В 1696 г. Свифт снова поселился в Мур-Парке и оставался там до смерти Темпля (1699).
В этот период начинается расцвет творческой деятельности Свифта. От растянутых пиндарических од и других подражаний античным классикам Свифт перешел к той области, которая отвечала его дарованию — к сатире. В 1697 г. он написал свою первую сатиру ‘Битва книг’ и набросок знаменитой ‘Сказки о бочке’. ‘Битву книг’ Свифт написал в защиту Темпля.
‘Спор древних и новых’, т. е. спор о преимуществе новой литературы и науки перед античными, разгоревшийся во Франции с новой силой после выступления Перро в 1687 г. с восхвалением ‘века Людовика’, перекинулся и в Англию. Темпль выступил против Перро и Фонтенеля с ‘Опытом о древнем и новом знании’, в котором защищал античных писателей, объявлял бесполезными открытия Коперника и Гарвея и особенно расхваливал ‘Послания Фаларида’ как лучший образец античной литературы. Сторонники новой литературы, — ученые Ричард Бентли и Вильям Уоттон, — ответили книгой, где оспаривали мнения Темпля и высмеивали его грубый промах, доказывая, что письма Фаларида были подделкой.
Тут в спор вмешался Свифт, чтобы защитить Темпля от насмешек. В ‘Битве книг’ он избирает любимый свой сатирический прием — аллегорию. Место действия — Сент-Джемская библиотека. Ричард Бентли, библиотекарь, в угоду своему пристрастию к новейшим писателям, отвел их сочинениям лучшие места на полках. Из-за этого среди книг возникают распри. Древние книги, взбунтовавшись, требуют, чтобы им вернули подобающие места. Новые книги имеют численное превосходство (их 50 000), но значительно уступают по вооружению. Обе стороны стягивают свои силы. Эзопу приходится превратиться в осла, дабы его приняли за нового писателя и дали возможность пробраться к своим, т. е. к древним. Среди облаков пыли организуются два войска, выступающих друг против друга.
Легкомысленно и запальчиво ведут себя ‘новые’, мужественно, с достоинством — ‘старики’. Гомер и Пиндар предводительствуют конницей, Платон и Аристотель — стрелками, Геродот и Ливий — пехотой, Гиппократ — драгунами, Эвклиду поручена инженерная часть. В арьергарде выступают союзники во главе с Темплем. По зову богини Славы на помощь ‘древним’ приходят боги Олимпа, на стороне ‘новых’ — злобная богиня Критика, дочь Невежества и Гордости. Критика выступает со своими детьми — Бесстыдством, Шумихой, Тщеславием, Педантизмом, Тупостью. Уоттону она является в уродливом образе его друга Бентли. Завязываются поединки Аристотеля с Бэконом, Гомера — с Перро и Фонтенелем, Вергилия — с Драйденом, Пиндара — с Каули, Темпля и Фаларида — с Бентли и Уоттоном.
Противников Темпля — Бентли и Уоттона — постигает печальная участь: их обоих пронзают одним ударом копья. На этом ‘Битва книг’ обрывается с характерной для Свифта мистификаторской мотивировкой: конец рукописи, якобы, утерян. Нетрудно все же догадаться, что победа неизбежно достанется древним и их сторонникам.
Отчетливо выявляет взгляды Свифта на роль искусства и науки вставной эпизод в ‘Битве книг’ — спор пчелы и паука. Паук ограничен своим темным углом, он с большим искусством плетет паутину по всем законам математики, вытягивая нить из самого себя. Пчела прорывает эту паутину — ей нужен широкий, вольный простор, она нуждается в цветах, чтобы добывать мед и воск, т. е. сладость и свет для людей. Свифт выступает против узкого, отграничивающегося от жизни педантизма, за науку и литературу, несущую людям широту мысли, радость и свет знания.
‘Битва книг’ вышла в 1704 г. — гораздо позже, чем была написана, но еще до появления в печати она в многочисленных списках стала широко известна литературным кругам.
Спокойной творческой жизни Свифта в Мур-Парке скоро пришел конец. В январе 1699 г. умер Вильям Темпль, оставив Свифту 100 фунтов в наследство и завещав издать свои сочинения с тем, чтобы доход от издания поступил Свифту. Едва ли можно было ждать больших доходов от этого издания. Но Свифт тщательно собирает и редактирует ‘эссеи’ Темпля, составившие пять томов, и посвящает издание королю, в надежде, что ему, наконец, дадут достойную его способностей работу.
Однако Свифту, как всегда, не повезло. ‘Я вспоминаю,— писал он Болинброку, — что, когда я был еще мальчиком, однажды крючок моей удочки дернула большая рыба, я ее почти уже вытащил на берег, как вдруг она сорвалась в воду. Разочарование мучает меня по сей день, и я верю, что то был прообраз всех моих будущих разочарований’. Свифту пришлось поступить секретарем и домашним капелланом к лорду Беркли, получившему назначение в Ирландию (июнь 1699). Интриги приближенных Беркли лишили его и этого места, но в виде возмещения Свифту был предоставлен приход в Ларакоре, в Ирландии (февраль 1700 г.).
Снова судьба загнала Свифта в глушь, снова он очутился в Ирландии. Ларакор не был даже деревней в полном смысле, на перекрестке четырех дорог стояла церковь, и около нее ютились пять домишек. Пребывание в Ларакоре, как и в Кильруте, не было, однако, бесплодным для писателя. Путешествуя пешком, исполняя обязанности священника, он познакомился с нуждами и чаяниями народа, с бедствиями зависимой Ирландии.
Чтобы рассеять свое одиночество, он пригласил приехать в Ирландию свою давнишнюю подругу Стеллу. Под этим поэтическим именем Свифт воспевал Эстер Джонсон, дочь экономки Темпля. Когда Свифт приехал в Мур-Парк, Эстер было 7 или 8 лет — она была на четырнадцать лет моложе писателя. Свифт принял участие в судьбе девочки, учил ее грамоте, играл с нею. С годами эта дружба возрастала и крепла пока, наконец, Стелла не полюбила беззаветно и пламенно старшего товарища своих детских игр.
Свифт и в Ларакоре жадно ловил вести о политической жизни Лондона, следил за разгоравшейся партийной борьбой вигов и ториев. Вильгельм III был призван на английский престол вигами, на них он и опирался в своей политике. Виги, являвшиеся ‘аристократическими представителями буржуазии’ (Маркс), настаивали на активном вмешательстве Англии в европейские дела, требовали войны для расширения колониальных владений. Борьба партий достигла наибольшего напряжения в 1701—1702 гг. Вильгельм готовился к войне с Францией за испанское наследство.
Свифт выступил на стороне вигов. В лагерь вигов его привели не столько убеждения в правоте их программы, сколько личные связи с руководящей верхушкой вигов, возникшие еще в Мур-Парке,— доставшиеся, так сказать, по наследству от Темпля и окрепшие при сближении с семьей лорда Беркли. В церковных вопросах Свифт, однако, расходился с вигами с самого начала, выступая против пуритан-диссидентов в защиту ‘высокой’ англиканской церкви.
Первый памфлет Свифта, с которого начинается его политическая деятельность, был выпущен анонимно в 1701 г. под заглавием ‘О раздорах в Афинах и Риме’ (A Discourse of the Contests and Dissensions between the Nobles and the Commons in Athens and Rome). Защищая руководителей вигов от нападок палаты общин, где большинство принадлежало партии ториев, Свифт сравнивает Соммерса, Галифакса и Сендерленда с такими великими мужами древности, как Перикл, Аристид и Фемистокл, и всячески восхваляет ум и талантливость политических деятелей партии вигов.
Вожди вигов начали разыскивать анонимного автора, оказавшего им большую помощь в борьбе. После нескольких ошибок и недоразумений авторство Свифта было обнаружено. Отныне он становится виднейшим вигским журналистом, принятым во всех вигских обществах, завсегдатаем литературных кофеен. Он постоянно наезжает из Ларакора в Лондон и остается иногда в столице очень подолгу (1703—1704, 1707—1709 и т. д.).
После выхода из печати ‘Сказки о бочке’ Свифт, уже успевший прославиться своими блестящими остротами и экстравагантными выходками, окончательно завоевал первое место в литературе.
‘Сказка о бочке, написанная для всеобщего усовершенствования человечества’ (A Tale of a Tub. Written for the’ Universal Improvement of Mankind. To Which is added An Account of a Battel Between the Antient and Modern Books., etc., 1704) выдержала в течение первого же года три издания. Заглавие знаменитого произведения Свифта имеет двойной смысл. Выражение ‘сказка о бочке’ во времена Свифта идиоматически обозначало ‘бессвязную историю’, ‘бестолковщину’. Этому смыслу заглавия соответствуют бесконечные сатирические отступления Свифта от основного сюжета, множество предисловий (‘Апология автора’, ‘Посвящение’, ‘Книгопродавец читателю’, ‘Посвятительное послание его королевскому высочеству принцу Потомству’, ‘Предисловие’, ‘Введение’), язвительно пародирующих манеру современных Свифту авторов.
Но еще большее значение имеет другой смысл заглавия, указанный самим Свифтом в ‘Предисловии’: ‘Некий проницательный и искусный наблюдатель сообщил на недавнем заседании одного комитета о следующем важном открытии: у моряков существует обычай при встрече с китом бросать в море пустую бочку, чтобы этой забавой отвлечь его внимание от корабля. Собрание тотчас же принялось истолковывать эту притчу. Все поняли, что под китом следует разуметь ‘Левиафана’ Гоббса, который в этой книге играет и вертит всеми системами религии и политики, огромное большинство которых оказываются пустыми, высохшими, полыми бочками, насквозь прогнившими и без толку шумными, но весьма пригодными для катания во все стороны… Что касается корабля в опасности, то он был понят как древняя эмблема государства’.
Намек на материалиста Гоббса, считавшего религию только государственным учреждением, не случаен. Религия служит бочкой, при помощи которой государство пытается отвлечь народ спорами, чтобы уцелеть самому.
‘Сказка о бочке’ — сатира на религию в ее трех наиболее распространенных в Англии формах: англиканства, католицизма и пуританского диссидентства. Они изображаются в лице трех братьев — Мартина (англиканская церковь), Петра (католицизм) и Джека (кальвинизм, пуританство). Отец (христианство), умирая, оставил каждому в наследство по кафтану, в завещании (святое писание) было указано, как надо носить кафтаны, и запрещено добавлять что-либо к этой одежде или как-либо изменять ее вид. Братья в течение первых семи лет выполняли отцовское завещание, но потом, желая попасть в высший свет (следует беспощадная сатира на образ жизни аристократов), обнаружили, что покрой кафтанов не соответствует моде. В моду вошли аксельбанты, но о них не упоминалось в завещании. Петр предложил выход из затруднения: можно составить слово ‘аксельбант’ из букв, употребленных в завещании. Правда, одной буквы нехватало, но находчивый Петр удачно заменил ее. После этого вошли в моду галуны. Так как завещание хранило молчание и по этому поводу, Петр сослался на ‘устное предание’: ‘Помните, братья, мы слышали,когда были маленькими, как кто-то сказал, что он слышал, как слуга моего отца сказал, что он слышал, как отец сказал, что он советует сыновьям завести золотые галуны на кафтанах, как только средства позволят купить их’. Галуны были пришиты. Так продолжалось до тех пор, пока им вообще не надоели эти увертки, тогда они запрятали завещание подальше.
Петр воровски присвоил себе наследство одного вельможи, возгордился перед другими братьями, приказал величать себя господином Петром и изобрел ряд выгодных способов обирать доверчивых людей: средство от глистов (отпущение грехов), шептальню (исповедальню), страхование от огня (индульгенции), универсальный рассол (святую воду) и т. д. От спеси он помешался, напялил на себя три старых высоких шляпы, одну поверх другой (папская тиара) и, пригласив братьев к себе на обед, угостил их черным хлебом и водой, убеждая, что это — мясо и вино (сатира на причастие и учение о пресуществлении).
Братья, выведенные из терпения поведением наглого мошенника, обратились к первоначальному завещанию, но тогда Петр выгнал их из дома. Они решили убрать украшения, противоречащие завещанию. Осторожный Мартин срывал только то, что можно было снять, не повредив самого кафтана. Ревностный Джек, из злобы на Петра, обдирая свой кафтан, превратил его в лохмотья и из-за этого поссорился с разумным Мартином.
Джек преисполнился необычайной нежности к завещанию. Оно служило ему ночным колпаком, когда он ложился спать, и зонтиком в дождливую погоду. Он говорил только цитатами из завещания и если стукался головой о столб, то это, как и прочие несчастья, считал предопределением. ‘Когда Джек затевал какую-нибудь гнусность, он становился на колени, иногда прямо в канаву, закатывал глаза и начинал молиться’. Он приходил в бешенство при звуках музыки и смертельно ненавидел яркие краски, Впоследствии он заключил с Петром союз против Мартина. Но, когда выщел приказ о взятии Петра под стражу, он покинул его в беде и украл у него охранную грамоту.
Во множестве отступлений Свифт развертывает широкую сатирическую картину современной ему жизни. Таковы, например, ‘Отступление касательно происхождения, пользы и успехов безумия в человеческом обществе’ и ‘Отступление касательно критиков’, где Свифт, сатирически используя цитаты из древних авторов, доказывает, что Геродот и Ктесий, говоря об ослах, имели в виду критиков. ‘Самый голос критиков способен был повергнуть в трепет легион авторов, от ужаса ронявших перья. Так Геродот—рассказывает, что большая армия скифов была обращена в паническое бегство ревом осла’. В отступлениях продолжаются нападки на безумство религиозного энтузиазма (рассказ о секте ‘эолистов’), на мошенников-попов.
Многие буржуазные критики стараются защитить Свифта от обвинения в антирелигиозном характере его сатиры, доказывая, что Свифт нападал только на враждебные англиканской церкви вероисповедания, к самому же англиканству относился с уважением и, якобы, даже защищал его. Действительно, Свифт меньше всего высмеивает Мартина, но единственное, что он может сказать в пользу англиканской церкви, — это то, что она менее нелепа, чем другие. Такая ‘защита’ является, по существу, суровым приговором. Это понимал Вольтер. ‘Свифт,— писал он,— высмеял в своей ‘Сказке о бочке’ католичество, лютеранство и кальвинизм. Он ссылается на то, что не коснулся христианства, он уверяет, что был исполнен почтения к отцу, хотя попотчевал его трех сыновей сотней розог, но недоверчивые люди нашли, что розги были настолько длинны, что задевали и отца’.
Сатирические розги Свифта, действительно, задевают религию довольно чувствительно. Это понимали и современники Свифта. Его не спасло то, что он представил англиканскую церковь в какой-то степени свободной от крайностей религиозного фанатизма. Слава ‘Сказки о бочке’,— выдающегося произведения английской сатирической литературы XVIII века, — дорого обошлась Свифту и послужила большой помехой на его жизненном пути.
Министры-виги заискивали перед Свифтом, но не оказали ему существенной поддержки. Особенно ярко это проявилось, когда Свифт в ноябре 1707 г. приехал в Лондон в качестве представителя ирландского духовенства, которое, зная о связях Свифта с вигским правительством, поручило ему защищать свои интересы в Лондоне и добиться, чтобы в отношении церковных доходов ирландское духовенство было уравнено в правах с английским. Свифт ходатайствовал об этом перед Соммерсом и Сендерлендом, беседовал даже с главой правительства Годольфином, но от него отделались туманными обещаниями, в конце концов, ничего не добившись, Свифт в марте 1709 г. уехал обратно в Ларакор. Это была первая трещина в его отношениях с вигами.
В памфлетах, написанных во время пребывания в Лондоне, — в ‘Доказательстве невыгоды уничтожения христианства’ (Argument to prove that the Abolishing of Christianity,etc., написан в 1708, напеч.в 1711), в ‘Проекте развития религии’, — (A Project for the Advancement of Religion, etc., 1709) и других,— Свифт отчасти продолжает линию ‘Сказки о бочке’. Он утверждает, что первоначальное христианство выродилось и что религия тесно связана с правящими классами.
В этот же период любовь Свифта к мистификации толкнула его на забавную полемику с неким предсказателем Партриджем, выпускавшим альманахи, где описывались заранее все события, долженствующие произойти в текущем году. Свифт, под именем Исаака Бикерстафа, выпустил свой шуточный альманах предсказаний на 1708 г. (Predictions for the Year 1708, etc., 1708), в котором мнимый астролог пророчил близкую смерть самому мистеру Партриджу и указывал даже точные сроки: Шртридж умрет 29 марта 1708 г.. около одиннадцати часов вечера. Когда прошел этот срок, Партридж с торжеством заявил о том, что он жив. На это Свифт ответил памфлетом, в котором с комическими подробностями описывалась смерть Партриджа. Так Свифт заживо похоронил бедного колдуна. Памфлет Свифта приобрел такую популярность, что Стиль, задумав издавать сатирический журнал ‘Болтун’, назвал лицо, от имени которого якобы ведется журнал, Исааком Бикерстафом. Для ‘Болтуна’ Свифт написал несколько сатирических очерков.
Пока Свифт томился в Ларакоре, в политической жизни Англии произошли крупные изменения: положение вигов пошатнулось. Избранный в ноябре 1710 г. парламент предоставил подавляющее большинство ториям. Свифт поспешил в Лондон с новым поручением от ирландского духовенства и, несмотря на запоздалые попытки вигов удержать его, перешел в лагерь ториев.
Неверно было бы считать, что Свифт перешел на сторону ториев лишь потому, что они одержали победу. Здесь сыграли роль и личная обида Свифта на вигских министров и расхождение с ними в вопросах церковной политики.
Но главные причины его разрыва с вигами лежали глубже. Все более росло отвращение Свифта к методам вигской политики, к разложению и системе подкупов в вигском правительстве. Наконец, Свифт видел, что бремя затянувшейся войны за испанское наследство легло целиком на плечи и без того обобранного народа, а славу военных подвигов пожинали министры-виги.
Не случайно, что одним из первых памфлетов, которые Свифг написал, уже будучи в лагере ториев, было ‘Поведение союзников и прошлого министерства в настоящей войне’ (The Conduct of the Allies… in the Present War, 1711, датировано 1712). В этом знаменитом памфлете Свифт говорит о войне, как о всенародном бедствии. Во имя чего и в чьих интересах ведется эта война, от которой так много лет страдает английский народ? Народ не заинтересован в войне: она только разоряет его. Пора народу пробудиться от своей летаргии и освободиться от тех, кто вовлек его в беду. ‘Мы брали города, — пишет он, — но каждый из них стоил нам шести миллионов и доставался не нам, а союзникам, мы одерживали блистательные победы, но они приносили нам лишь пустую славу’. Он нападает на английского главнокомандующего герцога Мальборо, обвиняя его в хищничестве, на капиталистов и банковских дельцов, которые разжирели на народном бедствии, на продажность и своекорыстие вигов.
Памфлет имел необычайный успех. Опубликованный 27 ноября 1711 г., он уже 1 декабря вышел вторым изданием, которое разошлось в четыре часа. В течение каких-нибудь двух месяцев было продано 11 тысяч экземпляров.
Памфлет Свифта сыграл решающую роль в повороте общественного мнения в пользу мира, явился сокрушительным ударом для Мальборо и поддерживавших его вигов. Но значение его выходит далеко за пределы защиты новых друзей — ториев — и посрамления вигов. Это — памфлет не столько в защиту ториев, сколько в защиту народа. Поэтому такой страстностью проникнуты строки ‘Поведения союзников’. Сквозь абстрактно логическую аргументацию прорывается пафос искреннего негодования против угнетателей народа.
Свифт тесно сблизился с вождями ториев — Сент-Джоном (Болинброком) и Гарли, будущим графом Оксфордом. Он стал активнейшим участником, по существу, руководителем, еженедельной торийской газеты ‘Исследователь’ (Examiner), негласным советником торийского министерства, возглавляемого Гарли-Оксфордом. ‘Министр без портфеля’, как определяют положение Свифта в правительстве ториев его биографы, руководил политикой всего министерства.
Биографы обычно объясняют пессимизм, разочарование и горечь сатиры Свифта тем, что он был обделен на ‘жизненном пиру’ — стремился к ‘теплому местечку’, да так и не смог получить его. Именно в таком духе говорит о Свифте Теккерэй, сравнивая его с разбойником на большой дороге: ‘Карета с митрой и епископским посохом, которые он хочет заполучить на свою долю, задержалась в пути от Сент-Джемского дворца. Он ждет и ждет до самой ночи. Вдруг прибегают его гонцы и сообщают, что карета поехала по другой дороге и ускользнула от него. Он с проклятием разряжает пистолеты в воздух и уезжает’ (‘Английские юмористы XVIII века’).
Верно, что Свифт был самолюбив и горд, верно, что он негодовал, видя, как преуспевают бездарные ничтожества, а он должен прозябать в ирландской глуши. Он сам писал об этом Болинброку: ‘Все мои стремления отличиться объяснялись лишь тем, что у меня не было ни громкого титула, ни богатства, мне хотелось, чтобы люди, имеющие лестное мнение о моих способностях, обращались со мной, как с лордом, независимо от того, справедливо это мнение или нет. Таким образом репутация остроумного человека и великого ученого заменяет голубую ленту и карету шестерней’.
Но в ту пору, когда Свифт обладал исключительным влиянием на политику торийского кабинета, он ничем не проявил своекорыстия. Выдвигая других на выгодные должности, Свифт не приобрел себе ни богатства (он с возмущением отослал Гарли его крупный денежный подарок), ни чинов.
В апреле 1713 г. был, наконец, подписан Утрехтский мир, которого с такими усилиями добивался Свифт. Ему надоели интриги двора, наскучило мирить Болинброка с Оксфордом, он предчувствовал, что разлад в лагере ториев приведет к краху министерства.
Вскоре Свифт взамен ожидаемого епископства получил назначение деканом (настоятелем) дублинского собора св. Патрика и уехал в Дублин. Но не успел он доехать туда, как его друзья-тории стали умолять его вернуться: назревал новый политический кризис. После короткого пребывания в Лондоне Свифт снова уехал в Ирландию.
Министерство ториев было обречено. Болинброк вытеснил Оксфорда из состава правительства, но успех Болинброка был более чем кратковременным: через две недели после удаления Оксфорда умерла королева Анна. На престол взошел Георг I Ганноверский. Болинброк успел бежать во Францию, Оксфорд был заключен в Тауэр. Свифт остался верен своей дружбе с ним. Несмотря на угрожавшую ему опасность, он открыто выражал свои симпатии павшему министру и в письме к Оксфорду предлагал разделить с ним тюремное заключение.
Политической деятельности Свифта в Англии пришел конец: началось правление вигов, сэра Роберта Уолполя. Свифт снова, и на этот раз окончательно, оказался прикованным к Ирландии. Ему осталось только, по его словам, ‘умирать в бешенстве, как отравленной крысе в норе’.
Этот бурный период жизни Свифта в Лондоне подробно описан им в ‘Дневнике для Стеллы’ (Journal to Stella), который он вел со 2 сентября 1710 г. по 6 июня 1713 г. ‘Дневник’ имеет неоценимое значение для понимания политических действий Свифта и взаимоотношений его с виднейшими людьми его времени. Это — важнейший исторический документ, рисующий людей, обстановку, интриги и интересы Лондона начала XVIII века. Но и этот ‘Дневник’, составленный из писем к Стелле, не дает ключа к загадочной и запутанной личной драме, финал которой разыгрался в Ирландии.
Уже в одном из первых писем Свифт упоминает, что обедал в семействе своей соседки, миссис Ваномри, вдовы голландского купца, ставшего английским чиновником. Свифт познакомился с дочерью Ваномри, носившей то же имя, что и ‘Стелла’ — Эстер. Он стал завсегдатаем дома, взялся за образование молодой девушки. Нервная, порывистая Эстер Ваномри все больше привязывалась к Свифту и, наконец, однажды Свифт услышал от девушки признание в любви. Памятником его отношений с Эстер Ваномри явилась поэма ‘Каденус и Ванесса’ (Cadenus and Vanessa, 1726). Ванесса — это Эстер, Каденус — сам Свифт (перевернутое ‘Деканус’). Привязанность к Ванессе столкнулась с любовью к Стелле. После отъезда из Лондона Свифт не прекратил переписки с Ванессой. В 1715 г., после смерти своей матери, девушка, неожиданно для Свкфта, приехала в Ирландию. В следующем году он навестил ее в Сельбридже.
Сложный узел отношений Свифта к обеим любящим его женщинам стянулся еще туже после тайного брака со Стеллой (1716), о котором возникло столько легенд. Почему Свифт держал этот брак в тайне — неизвестно. Может быть, он скрывал его от Ванессы, может быть, и сам этот брак является легендой. Ванесса жила одиноко в Сельбридже, жадно ожидая письма Свифта или его посещения. Наконец, Ванесса написала письмо Стелле (или Свифту,— биографы расходятся в этом пункте, как и в датировке письма). Ответ раскрыл ей все. Свифт порвал с нею. Это было тяжким ударом для слабой здоровьем молодой женщины. Она умерла в 1723 г. Стелла пережила свою соперницу на 5 лет.
Пятидесятилетний Свифт совсем уж было отказался от политической деятельности, но жизнь вновь настоятельно потребовала его вмешательства в политику. Он не мог безмолвствовать при виде бедствий, выпавших на долю Ирландии,— страны, с которой его прочно соединила судьба. Он принял активное участие в борьбе народных масс против политики Англии, приведшей ‘изумрудный остров’ к ужасающей нищете.
Вот как описывает Свифт Ирландию и её столицу: ‘Грустное зрелище поразит всякого, кто пожелает посетить этот большой город или проехать по деревням: на улицах, по дорогам, у дверей лачуг — везде нищенки, каждая в сопровождении трех, четырех или шести детей, покрытых лохмотьями и осаждающих всякого встречного просьбами о милостыне’ (‘Скромное предложение’).
Свифт, проклинавший ранее ‘собачью дыру’, куда его упорно загоняла судьба, отдает всю мощь своего громового голоса защите Ирландии. В памфлете ‘Предложение о всеобщем употреблении ирландской мануфактуры’ (A Proposal For the universal Use Of Irish Manufacture, etc., 1720) Свифт призывает к бойкоту английских товаров. Ирландия никогда не будет счастлива, пока не будет издан закон о сожжении всего прибывающего из Англии, за исключением самих англичан и английского угля. Свифт приводит миф о Палладе и Арахне. Паллада, завидуя Арахне, которая с большим искусством ткала и пряла, превратила ее в паука и обрекла ткать нить, вытягивая ее из собственных внутренностей. ‘Сознаюсь, — пишет Свифт, — я всегда жалел бедную Арахну и никогда не любил богиню за ее жестокий и несправедливый приговор, который, однако, полностью применяется к нам Англией, и даже с еще большей суровостью и жестокостью — из нас вытягивают кишки и внутренности, но не разрешают прясть их и ткать’.
Памфлет Свифта вызвал переполох в английском правительстве. Оно назначило 300 фунтов за раскрытие авторского анонима и предало суду издателя, но все усилия оказались бесплодными. Несмотря на то, что судья Уитшед девять раз приказывал присяжным пересмотреть свой вердикт, присяжные оправдали издателя, и никто не выдал Свифта.
Это была только первая зарница. Настоящая буря свифтовской сатиры разразилась, когда английское