Сентиментализм, Кузьмин Борис Аркадьевич, Год: 1945

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Б. А. Кузьмин

Сентиментализм

История английской литературы. Том 1. Выпуск второй
М.—Л., Издательство Академии Наук СССР, 1945
Сентиментализм — явление общеевропейское. В одних странах раньше, в других позже, под разными названиями сентиментализм обособляется внутри просветительской литературы, как новое литературное направление, и к концу XVIII века становится господствующим течением, представляя собой новый этап европейского Просвещения — этап, непосредственно предшествующий французской буржуазной революции 1789 г.
Сентиментализм — продолжение политической и литературной борьбы третьего сословия с основами феодализма. Но сентиментализм развивается в период, когда народные массы начинают оказывать все более заметное влияние на характер этой борьбы. Поэтому критика существующего порядка у сентименталистов начинает обращаться не только против феодальных, но и против буржуазных идеалов. Появление сентиментализма знаменует начало расслоения третьего сословия.
Сентименталисты уже смутно ощущают противоречия, свойственные возникающей в недрах феодального общества капиталистической формации. Поэтому, продолжая и углубляя антифеодальные устремления всего Просвещения, они в то же время берут под сомнение и оптимистическое представление ранних просветителей о буржуазном прогрессе и самый просветительский рационализм. Только человек, живущий прежде всего чувством, может, по мнению сентименталистов, проникнуться искренним состраданием к несчастиям народных масс, стонущих под двойным гнетом отживающих феодальных и нарождающихся буржуазных отношений.
Однако, по сравнению с предшествующим этапом Просвещения, новый этап, представленный сентиментализмом, оказывается прогрессивным не во всех отношениях. Даже во Франции, где последовательная смена отдельных этапов Просвещения непосредственно выражала нарастание идейной подготовки буржуазно-демократической революции, значительный шаг вперед, который сделал Руссо по сравнению с Дидро, был в то же время связан с патриархально-реакционной утопичностью в общественных взглядах и с известным отходом от материализма энциклопедистов. В Германии, где еще не создалась революционная ситуация, переход от Лессинга к ‘штюрмерству’ тем более не был всесторонним прогрессом, и Лессинг во многом был прав в своей полемике против ‘бурных гениев’.
В Англии, где революционная ситуация осталась уже позади, роль сентиментализма была еще более противоречивой. Английский сентиментализм имеет ряд особенностей, вытекающих из исторического развития Англии. В то время как во всемирно-историческом масштабе победа буржуазной революции была еще впереди, в самой Англии эта революция уже произошла и завершилась компромиссом между буржуазией и дворянством. Назревающая революция на континенте, освобождение Америки от английской зависимости внушают лучшим умам Англии надежду на возможность более совершенного социального устройства, но отсутствие непосредственной революционной ситуации в самой Англии определяет сравнительную умеренность политических выводов английского сентиментализма.
У Руссо защита цельного и сильного чувства, настоящей человеческой страсти, связана с освобождением человека от всяких сословных ограничений и предрассудков. Воспарение в неземные сферы у Юнга или прихотливая смена вполне земных, но мелких и раздробленных настроений у Стерна не связаны в такой мере с политическим радикализмом. От сентиментального сочувствия Стерна несчастному узнику до разрушения Бастилии еще далеко, но в дальнейшем развитии английского сентиментализма, за шесть лет до начала французской буржуазной революции 1789 г., Каулер уже призывает разрушить Бастилию. Лишь под влиянием французской революции английский руссоизм в лице Годвина доходит до крайних политических выводов.
Отставая в политическом радикализме от аналогичных европейских течений, английский сентиментализм уделяет зато гораздо больше внимания социальному вопросу, обострению имущественного неравенства и другим последствиям быстрого развития английского капитализма после революции. Социальная природа английского сентиментализма в достаточной степени сложна. В нем находили свое выражение и филантропическое сочувствие представителей высших классов беднякам, не слишком далекое от вегетарианской проповеди гуманного отношения к животным, и чисто буржуазное требование заменить аристократического героя честным и благородным предпринимателем. Но наиболее значительные явления английского сентиментализма связаны с широким массовым протестом против пауперизации деревни и экспроприации мелких ремесленников.
Характеризуя основные черты капиталистического строя в статье ‘О диалектическом и историческом материализме’, товарищ Сталин пишет: ‘Наряду с капиталистической собственностью на средства производства существует и имеет на первое время широкое распространение частная собственность освобожденных от крепостной зависимости крестьянина и ремесленника на средства производства, основанная на личном труде’ {Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 556.}. Голос свободного крестьянина-йомена, уже свободного от феодальной ‘дисциплины палки’ и еще не подпавшего под действие капиталистической ‘дисциплины голода’, слышен в английской литературе на протяжении нескольких веков. Однако в течение всего этого времени в положении йоменов происходит постепенное ухудшение, завершившееся их полным уничтожением к концу XVIII века. Отражение этого процесса можно проследить в английской сентиментальной литературе от Томсона до Крабба и от Гольдсмита до Мэккензи и Годвина.
Так как английское Просвещение развивается после буржуазной революции, в условиях более быстрого, чем в континентальной Европе, роста капитализма, все оно в целом носит более ‘сентиментальный’ характер, и сам сентиментализм возникает в Англии раньше, чем на континенте. Сентиментализм и предромантизм очень своеобразно переплетаются в творчестве английских писателей XVIII века с просветительскими традициями. Тем не менее, возможно и необходимо отграничить английский сентиментализм как от сентиментальных элементов раннего Просвещения, так и от предромантических явлений в литературе второй половины XVIII века. Несмотря на значительную роль чувствительности в произведениях Ричардсона, его творчество все же относится к области просветительского реалистического романа. С другой стороны, при всей связи ‘готических романов’ Радклиф с традициями сентиментализма, они относятся все же к так называемому предромантизму.
В буржуазной критике сильно стремление представить весь английский сентиментализм как предромантизм или ранний этап романтизма. Это ведет к отрыву сентиментализма от общих устремлений и задач Просвещения и к недооценке реалистических черт самого сентиментализма, ибо эстетика сентиментализма содержит элементы, из которых в XIX веке развился не только романтизм, но и реализм.
Многие черты сентиментализма являются лишь развитием и углублением некоторых существенных сторон всего Просвещения в целом. Борьба просветителей с аристократической культурой основывалась на защите прав и интересов личности, на противопоставлении нравственных чувств аристократической испорченности, на демократизации тематики и освобождении литературы от стеснительных правил классицизма. Все это было продолжено сентиментализмом.
В английской литературе особенно ясно выступает связь сентиментализма с предшествующими этапами Просвещения.
С философской стороны существенной предпосылкой сентиментализма был сенсуализм Локка, в особенности в той трактовке, какую он получил впоследствии у Юма. Эволюция просветительского реализма от Фильдинга и Смоллета к Стерну и Мэккензи проходит целиком в пределах сенсуалистической философии, но интерес художника постепенно передвигается от изображения внешних, чувственно воспринимаемых явлений к анализу внутренней, психологической реакции субъекта на действительность. Сентименталистам и, в частности, Стерну особенно близок ‘стыдливый материализм’ Юма с его скептическим сомнением в безусловных правах разума. Но Стерн многое черпает и из Локка. Локк, например, стараясь все категории вывести из ощущения, принужден дать субъективный критерий времени, определяя единицу продолжительности как ‘расстояние между появлением двух идей в нашей душе’. Стерн ловит Локка на слове и растягивает описание рождения Тристрама на несколько книг.
Многое сентименталисты восприняли у Шефтсбери. Если Локк, вслед за Гоббсом, считал основой человеческого поведения лишь внешние впечатления и те выводы, которые делает из них разум, то Шефтсбери кладет в основу поведения внутреннее, моральное чувство, которое в то же время является и чувством красоты. Эта апелляция к природе, к инстинкту, к безошибочной нравственности чувства становится в дальнейшем одним из краеугольных камней сентиментализма. Шефтсбери, одним из первых, начинает предпочитать дикий, нетронутый воздействием человека пейзаж искусственно распланированному саду. У него можно найти даже противопоставление землепашества, как естественного занятия, горному делу, как кощунственному покушению на тайны земных недр. Впрочем и сентименталисты и романтики развивали лишь отдельные стороны мировоззрения Шефтсбери. Шефтсбери резко отличается от сентименталистов и своим оптимистическим представлением о всеобщей гармонии, искупающей частные несчастия общим благом, и своим недоверием ко всяческому ‘энтузиазму’.
В дальнейшем развитии эстетической теории многие ученики Шефтсбери, исходя в основном из его учения, направляются в сторону сентиментализма. В 1735 г. Генри Брук, известный больше своим позднейшим романом ‘Знатный простак’, опубликовал нечто вроде эстетического трактата в стихах, под названием ‘Всеобщая красота’, Он исходит из идеи Шефтсбери о всеобщей гармонии, но делает заметный шаг в сторону руссоизма. Он утверждает, что мировая гармония, ‘всеобщая красота’ нарушена существованием человека. Чтобы достичь гармонии, человеку надо учиться у природы, у животных. Птицы, пчелы, муравьи счастливее людей и могли бы дать им уроки нравственного поведения.
С произведением Брука сходна поэма Марка Эйкенсайда ‘Услады воображения’ (1744). Вслед за Шефтсбери Эйкенсайд принимает платоновскую идею единства добра и красоты. ‘Истина и добро — одно, и красота пребывает в них, и они в ней’, — говорится в поэме. Эйкенсайд воспевает красоту человеческих чувств, ‘прекрасные слезы, проливающиеся из-за чужого горя’. Поэма напоминает одноименное произведение Аддисона, и не только по названию, но и по основным понятиям, — прекрасного, возвышенного и удивительного, которые она трактует. Хотя Эйкенсайд придает больше значения ‘удивительному’, подчеркивая свойственную человеку жажду необычного, он еще тесно связан с классицизмом, он — большой поклонник античности и ставит своей целью ‘настроить на аттические темы британскую лиру’.
Гораздо дальше ушел от эстетики классицизма Эдмунд Берк в своей работе ‘Философское исследование о происхождении наших понятий прекрасного и возвышенного’ (Philosophical Enquiry into the Origin of our Ideas of the Sublime and the Beautiful, 1757), ценимой Лессингом и повлиявшей на Канта. Берк рассматривает прекрасное и возвышенное, как два противоположных понятия, и уделяет особое внимание второму из них. Возвышенное вызывает удивление, наибольшая же степень этого удивления — ужас. Берк подробно останавливается на обстоятельствах, способствующих созданию чувства ужаса. Он возражает Локку, считавшему, что в природе ночного мрака нет ничего страшного и что страх темноты возникает у человека благодаря ассоциациям, созданным рассказами нянек и т. д. Берк думает, что в самой природе мрака, как и всякой неясности, содержится нечто, воздействующее на воображение. Отсюда он делает выводы, относящиеся к искусству: ‘Темные, смутные, неопределенные образы имеют больше власти над воображением и создают большие страсти, чем образы более ясные и определенные’. Берк подтверждает это примерами из описания ада и Сатаны у Мильтона. В этом вопросе борьба с рационалистической ясностью классицизма сближает Берка не только с сентиментальными (Юнг), но и с предромантическими тенденциями.
Знаменательно, что почти одновременно с этой эстетической работой Берк опубликовал анонимно политический памфлет руссоистского характера под названием ‘Защита естественного общества или рассмотрение нищеты и зла, вытекающих для человечества. из различного рода искусственных обществ’ (A Vindication of Natural society, etc., 1756).
Для сентиментализма характерен поворот от светской философии к некоторым течениям неофициальной религии, развивавшимся в то время в народной среде. Английская философия XVIII века в основном представляла собой деистический материализм. Материалистическое учение в Англии, говорит Энгельс, ‘объявило себя философией, которая как раз подходит для ученых и образованных людей, в противовес религии, которая достаточно хороша для необразованной огромной народной массы, включая сюда и буржуазию’. Благодаря этому ‘у последователей Гоббса — Болинброка, Шефтсбери и пр. — новая, деистическая форма материализма оставалась аристократическим учением для избранных’ {Маркс и Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 2, стр. 299.}. Отворачиваясь от материалистической философии как аристократического учения, сентименталисты стараются проникнуться воззрениями народной массы, но разделяют и ее предрассудки, в частности, ее религиозность. Здесь вновь сказывается противоречивое развитие идеологии, представляющее прогресс в одном отношении и регресс в другом. Так, в частности, проникнутый религиозным духом роман Гольдсмита оказывается ближе к народной жизни, чем ‘обыгрывающий’ всевозможные системы светской философии роман Стерна.
Характерная черта возникающих в XVIII веке в низах общества религиозных движений — резко отрицательная оценка социальной действительности. Один из предшественников методизма, Вильям Лоу, говорит: ‘Мир, в котором мы живем, находится в беспорядочном, неправильном состоянии и проклят из-за человека. Это только пустыня, состояние тьмы, долина скорби, где порок и безумие, сновидения и тени разнообразно услаждают, возбуждают и отравляют короткие, несчастные жизни людей’.
Та же мысль лежит в основе ‘Ночных дум’ Юнга. Отталкиваясь от ‘Опыта о человеке’ Попа, где человек рассматривается только как конечное существо, с точки зрения его земных целей, Юнг воспевает ‘бессмертного человека’, потому что в земной жизни не находит ничего, достойного восхищения. Желая избавить людей от страха смерти, он убеждает человека, что, теряя жизнь, он не слишком много теряет. Человек, лишенный бессмертия, хуже животного, ибо животное не грабит и не судит своих братьев. Человек, рассматриваемый только с точки зрения его порочной земной жизни, — это ‘чудовище, поношение неба, черное непроницаемое облако, висящее над прекрасным лицом природы’. Если же он добродетелен, то на земле он — несчастнейшее существо, ибо в этом мире добродетель никогда не вознаграждается. Только смерть может покончить с несчастиями одних и пороками других, эти беды, одолевавшие человека, будут прикованы, как побежденные пленники, к триумфальной колеснице смерти.
Нетрудно заметить, что в этих положениях Юнга, как и в произведениях других авторов на ту же тему, в форме ‘благочестивых’ размышлений о бессмертии проявляется довольно резкая критика существующего положения вещей и тех страданий, которые приходится выносить большинству человечества.
Сходная мысль, открыто направленная против оптимистической философии раннего Просвещения, содержится и у Гольдсмита в знаменитой тюремной проповеди векфильдского викария Примроза: ‘Да, друзья мои, мы должны чувствовать себя несчастными. Никакими усилиями утонченного воображения нельзя заставить себя позабыть об естественных потребностях человека, нельзя утолить мук разбитого сердца. Пускай философы, лежа на мягких подушках, уверяют, что все это можно победить. Увы, чего стоят самые усилия противостоять таким впечатлениям. Смерть — пустяки в сравнении с ними, у всякого достанет силы умереть, но страдания ужасны, и вот чего человек не в силах выносить. Для нас, друзья, и должно быть особенно драгоценно обещание блаженства на небесах, если бы только в этой жизни ждали мы себе награды, то что может быть ужаснее’. При всей радикальности подобных высказываний они ведут, в конце концов, к религиозному примирению с несчастием, и это притупляет их критическое острие.
Из массовых религиозных движений ближе всего к сентиментализму стоит методизм, который его основатель Джон Уэсли (John Wesley, 1703—1791) назвал ‘религией сердца’. Религиозное движение, известное под названием методизма, считало основой христианской религии не догматы и обряды, а непосредственное религиозное чувство и личное общение с богом. Методизм возник в Англии еще в 30-х годах XVIII века, но получил особенное распространение в годы промышленного переворота, к началу 80-х годов Уэсли насчитывал свыше 40 000 последователей. Методистская проповедь, включавшая элементы известной социальной критики (обличение роскоши, неравенства и т. д.), в эти годы находила отклик в народе. В провинциальных городах, в деревнях, в горняцких поселках методистские проповедники легко находили слушателей, которые, измученные нуждой и непосильным трудом, жадно ловили иллюзорное религиозное ‘утешение’.
Чувствительность — основной элемент методистского учения. ‘Давайте разуму делать все, что он может делать, употребляйте его в пределах его способностей, — говорит Уэсли, — но вместе с тем сознайте, что он совершенно неспособен дать вам ни веру, ни надежду, ни любовь, ни истинную добродетель, ни существенное счастье’.
Лидеры методизма, Джон и Чарльз Уэсли, не только сами сочиняли гимны, но и были хорошо знакомы с поэзией сентиментализма. Чарльз Уэсли переписал от руки ‘Ночные думы’ Юнга и ставил их наравне со священным писанием. Джон Уэсли издал ‘Ночные думы’ в сокращенном виде в своей ‘Библиотеке для верующих’, так же как и роман Брука ‘Знатный простак’. Методизм оказал влияние на ‘Размышления среди могил’ Джемса Гарви и на поэзию Каупера.
С 30-х по 50-е годы лирика является ведущим и почти единственным жанром сентиментализма. Это связано с присущей сентиментализму субъективностью, которая легче может быть выражена в лирической форме. Грей в одном из писем говорит: ‘Истинный лирический стиль со всеми его взлетами воображения, украшениями и возвышенностью выражения и гармонией звуков по своей природе выше всех других стилей’. ‘Перейти от лирики к эпосу все равно, что спуститься от поэзии почти к прозе’. Лишь со второй половины века сентиментализм в лице Гольдсмига, Стерна, Брука, Мэккенэи захватывает также прозу и становится, таким образом, преобладающим направлением в литературе.
В поэзии сентиментализма господствуют две важнейшие темы — тема природы и тема смерти. Преобладание одной из них давало иногда основание относить ряд поэтов к особой школе (например, ‘кладбищенской поэзии’), но фактически обе темы, дополняясь некоторыми другими мотивами, переплетаются между собой в творчестве почти каждого крупного поэта этого периода. Общий смысл обеих тем заключается в том, что существующая цивилизация рассматривается как некое преходящее, и притом неестественное, явление, поэт стремится уйти от этой цивилизации. В теме природы отрешение от текущей житейской суеты выражено менее сильно, чем в теме смерти, но все же его. легко обнаружить. Томсон в предисловии к ‘Временам года’ говорит, что все поэты ‘страстно любили уединение. Дикая, романтическая сельская местность была им отрадой. И они, казалось, никогда не были более счастливы, чем когда, затерянные в безлюдных полях, далеко от мелочного делового мира, имели досуг размышлять и воспевать дела природы’. Типичный герой сентиментализма — отшельник, или просто одинокий ‘любитель природы’ (подзаголовок поэмы Уортона ‘Энтузиаст’), нередко оказывающийся поэтом, как в известной элегии Грея или ‘Менестреле’ Битти (герой Битти, поэт Эдвин, — простой крестьянский юноша, выросший в горах).
Тема природы выводит поэта за пределы ‘двора и города’, где рекомендовал черпать темы Буало, и приводит его к изображению трудовой жизни крестьян, — людей, живущих в согласии с природой. Противопоставление деревни городу проходит через всю поэзию сентиментализма, отчеканиваясь, наконец, в сжатой формуле Каупера: ‘Бог создал природу, человек создал город’. Тема деревенской жизни связана и с нарастающим протестом против бедственного положения крестьян, благодаря этому тема природы и сельской жизни постепенно наполняется реалистическим и политическим содержанием. Это реалистическое переосмысление пасторального жанра, унаследованного еще от поэзии классицизма, осуществляется вполне лишь у Крабба и Бернса.
Сходные явления следует отметить и в английской живописи. Можно проследить определенную эволюцию английского пейзажа от проникнутых еще классическим аллегоризмом пейзажей Вильсона к типично английскому, нежному и меланхоличному пейзажу Генсборо и далее к реалистическим картинам деревенской жизни Морленда.
Тема смерти представляет собой крайнее выражение меланхолических настроений сентиментальной поэзии XVIII века. Подобно тому, как в развитии темы природы был использован старый жанр пасторали, в развитии темы смерти использовался жанр элегии. Но теперь элегия уже не славила ‘добродетели’ знатного покойника — она превратилась в философское стихотворение на тему о бренности земного бытия.
Возрождая пастораль, сентименталисты, минуя классицизм, обращаются к традициям Спенсера, возрождая элегию, они, также минуя классицизм, обращаются к лирике Мильтона. Сентиментализм не создал произведений, равных по мощи творчеству этих великих поэтов. Титанизм Мильтона, богоборческий образ Сатаны был возрожден только в революционном романтизме Байрона. Сентиментализм принимал, главным образом, меланхолическую лирику раннего Мильтона. Но все же наследство Спенсера, Шекспира, Мильтона служило для сентименталистов опорой в борьбе с абстрактной сухостью поэтики классицизма, в борьбе за приближение к реальной жизни. В дальнейшем, с развитием предромантизма, внимание поэтов и критиков переносится на фантастический элемент реализма Возрождения, причем фантастическое уже начинает отделяться от реального.
Английская проза в первой половине XVIII века почти не затронута влиянием сентиментализма, если не считать редких исключений вроде ‘Размышлений среди могил’ Джемса Гарви, связанных с ‘кладбищенской’ поэзией Парнеля, Блэра, Юнга, которых он цитирует.
С 1756 г. начинает печататься ‘Жизнь и мнения Джона Бенкля’ (Life and opinions of John Buncle) Амори — произведение, по своему стилю предвосхищающее прозу Стерна. ‘Тристрам Шенди’ Стерна выходит в свет с 1760 по 1767 г. Гольдсмит пишет ‘Векфильдского священника’ в 1762 г. и выпускает его в свет в 1766 г. С 1764 по 1770 г. Брук печатает свой роман ‘Знатный простак’. Мэккензи начинает писать ‘Человека чувств’ в то же время, когда Стерн пишет ‘Сентиментальное путешествие’. Таким образом, расцвет сентиментального романа относится в основном к 60-м годам.
Как обычно бывает, наиболее крупные представители направления не укладываются в рамки литературной школы, ибо перерастают ее, ставят все вопросы шире и глубже, чем писатели более мелкие и более верные школе. Чтобы определить Мэккензи, достаточно сказать, что он сентименталист. Но такое сложное явление, как Стерн, никак нельзя определить одним этим словом. Гольдсмит и Стерн — не только сентименталисты, хотя бы уже потому, что они — крупнейшие юмористы, продолжающие традиции юмористического реалистического романа первой половины XVIII века. В то время как Мэккензи всегда и абсолютно серьезен, Гольдсмит и Стерн легко переходят от чувствительности к смеху, и их юмор нередко основан на понимании ограниченности идеалов сентиментализма. Гольдсмит показывает, как люди с чувствительным и добрым сердцем попадают впросак, когда пытаются действовать в мире, основанном на лжи и корысти, они оказываются непрактичными чудаками и вызывают у читателя улыбку, не лишенную сочувствия. У Стерна смешное и чувствительное встречаются в еще более тонких сочетаниях. Каждый из героев Стерна, как и сам автор, одновременно несет в себе черты пылкого Дон Кихота и трезвого Санчо Пансы.
Сентиментализм приводит к известной ‘лиризации’ прозы, к большему выражению личности автора. Но и здесь Гольдсмит и Стерн не доходят до того релятивизма, который характерен для менее крупных представителей школы. Мэккензи говорит в ‘Человеке чувства’: ‘Хотя я не согласен с некоторыми мудрыми людьми, утверждающими, что существование предметов зависит от мысли, все же я убежден, что она немало влияет на их внешний вид. Оптический аппарат некоторых умов устроен так скверно, что бросает тень на любую картину, отражающуюся в нем’. Ему вторит Брук. ‘Мир для человека, — говорится в романе Брука, — вполне соответствует его темпераменту и характеру. Дух является создателем и своих радостей и своих невзгод. Зимние тучи не существуют для веселой души, так же как летний солнечный свет не может проникнуть в унылую душу’.
В противоположность этим писателям Стерн, делая материалистические выводы из сенсуалистических предпосылок, всегда подчеркивает зависимость настроения от внешних обстоятельств. Стерн, а тем более Гольдсмит, сохраняют очень многое из реалистического наследства Фильдинга, Ричардсона и Смоллета и кое в чем даже обогащают это наследство.
Реалистический элемент в творчестве Гольдсмита и Стерна высоко оценивал Гёте, который говорил Эккерману: ‘Я за многое должен благодарить греков и французов, я бесконечно обязан Шекспиру, Стерну и Гольдсмиту’.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека