Свиданіе съ гр. Л. Н. Толстымъ
Свиданіе съ гр. Л. Н. Толстымъ
Свидание с гр. Л. Н. Толстым, Белоголовый Николай Андреевич, Год: 1895
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Н. А. Белоголовый. Воспоминанія и другія статьи
Изданіе Литературнаго фонда. СПб, 1901
Зиму 1894—95 г. я проводилъ въ Москв посл 13-тилтняго отсутствія изъ Россіи и жилъ на Маросейк, въ Петроверигскомъ переулк, въ дом Боткина. Здоровье мое и особенно психика были такъ расшатаны, что я, чувствуя себя не въ состояніи заниматься больными, ршилъ совсмъ отказаться отъ медицинской практики, на это ршеніе подвинула меня и годъ отъ году усилившаяся глухота, мшавшая выслушивать добросовстно и точно грудь больного. Репутація однако моя, какъ врача, была установлена такъ прочно, что многіе больные не примирялись съ моими отказами и настаивали, чтобы я ихъ осмотрлъ, во что бы то ни стало. Чтобы не создавать исключеній и прецедентовъ, я упорно отказывалъ. Но вскор посл моего прізда (около первыхъ чиселъ сентября), ко мн зашелъ старшій сынъ проф. Маклакова, которому, года 4 тому назадъ, я очень, помогъ, и такъ убдительно просилъ меня осмотрть его пріятеля, страдавшаго, по его мннію, тмъ же, чмъ страдалъ онъ самъ, что я нарушилъ свое ршеніе и согласился осмотрть больного, тмъ боле, что пріятель этотъ былъ никто иной, какъ самый лучшій и способный сынъ гр. Л. Н. Толстого, уже начавшій пріобртать нкоторую извстность первыми своими литературными произведеніями.
Черезъ нсколько дней посл того ко мн явился и самъ больной, это былъ молодой 25-лтній человкъ, страшно* исхудалый, блдно-желтый и совершенно развинченный: онъ* даже не могъ сидть на стул и прежде всего попросилъ позволенія развалиться на диван. Разсказъ его о болзни былъ неудовлетворителенъ, страдалъ большимъ субъективнымъ преувеличеніемъ и односторонностью и слишкомъ много отводилъ мста жалобамъ на лечившихъ его прежде врачей, такъ что безпрестанно приходилось останавливать потокъ этихъ жалобъ и приводить больного къ фактической передач дла. И объективное изслдованіе его было очень затруднительно и обнаружило такую повышенную чувствительность, что больной ежился и стоналъ отъ всякаго удара молотка, отъ прикосновенія стетоскопа, вс эти затрудненія еще боле увеличились, когда надо было перейти на изслдованіе брюшной полости, мста главныхъ его страданій, выражавшихся въ атоніи толстыхъ кишекъ — и тутъ на первый разъ надо было отказаться отъ сколько нибудь обстоятельнаго и ршающаго заключенія, потому что больной не допускалъ сколько нибудь глубокаго надавливанія на животъ. Пришлось отложить это до вторичнаго свиданія, результаты же перваго свиданія были таковы, что у меня сложилось убжденіе, что я имю дло съ невростеникомъ, страдающимъ катарромъ кишекъ съ сильно нарушеннымъ питаніемъ, но есть ли при этомъ какія нибудь существенныя органическія измненія въ самихъ кишкахъ и сопредльныхъ органахъ — это подлежало ршать дальнйшимъ наблюденіямъ и позднйшимъ, боле глубокимъ, изслдованіямъ.
Такимъ образомъ я навязалъ себ на шею этого больного, потому что онъ, восчувствовавъ ко мн большое довріе и ободренный словами, что поправленіе его возможно черезъ продолжительный срокъ, сталъ являться ко мн аккуратно каждое воскресное утро, и я не имлъ достаточно жестокосердія, чтобы прогнать его отъ себя. А между тмъ, леченіе его было очень нелегко, такъ какъ сводилось исключительно на діэтетическія наружныя средства и словесныя убжденія и успокоиванія, такъ какъ больной не хотлъ и слышать о внутреннихъ укрпляющихъ средствахъ, приписывая всю свою болзнь прежде употребленнымъ имъ внутреннимъ средствамъ. Видя, что особенно видимаго улучшенія я не могу добиться, я сталъ совтовать поздку на югъ Франціи, разсчитывая, съ одной стороны, удалить больного изъ семейной обстановки, которая баловала его своимъ уходомъ и поддерживала въ немъ увренность, что онъ дйствительно тяжелый больной, а, съ другой, думалось, что въ лучшихъ климатическихъ условіяхъ, гд онъ будетъ пользоваться несравненно больше солнцемъ и вольнымъ воздухомъ, поправленіе пойдетъ быстре, чмъ въ Москв. Но и въ этомъ я встртилъ энергичный отпоръ: больной предшествовавшую зиму провелъ въ Канн и сохранилъ о ней впечатлніе такой томительной скуки и тоски по родной семь, что повторить это впечатлніе ни за что не хотлъ.
Онъ передалъ наши препирательства семь, и вскор ко мн явилась сначала старшая сестра (очень симпатичная двушка), а вслдъ затмъ — мать, чтобы узнать, на сколько неизбжна для больного эта поздка, но когда он об мн разсказали, до чего доходила его тоска въ Канн и что, если уже такъ необходима эта поздка, то они должны будутъ предпринять ее всей своей семьей т. е. тащить и старика графа и тхъ сыновей, которые находятся въ учебныхъ заведеніяхъ — то у меня не хватило духу настаивать на такомъ колоссальномъ remue menage, и притомъ когда успхъ отъ поздки для больного такъ проблематиченъ — и я сказалъ, что, пожалуй, пусть больной остается зимовать въ Москв, хотя я не ручаюсь, чтобы эта зимовка не вызвала у него остраго малокровія, исходъ котораго будетъ боле чмъ сомнительный. Пермнить это ршеніе меня побудило и то, что изъ словъ матери видно было, что больной сильно преувеличивалъ въ моихъ глазахъ свое состояніе, что онъ и стъ гораздо больше, чмъ я думалъ, и что онъ вовсе не такъ слабъ, какъ описывалъ мн, вообще преувеличеній оказалось неожиданно много. И такъ, ршено было остаться, да и былъ уже ноябрь, когда перездъ черезъ всю Европу съ остановками въ сырыхъ, холодныхъ отеляхъ длался очень непріятнымъ и отчасти рискованнымъ, самого графа Л. Н. Толстого не было въ Москв, и его вскор поджидали изъ деревни.
Такъ стояли дла, когда 13 ноября вечеромъ, въ то время какъ мы съ дтьми сидли за 4-часовымъ чаемъ, кто-то позвонилъ, и горничная объявила,что меня спрашиваетъ гр. Толстой, я вышелъ въ переднюю и увидлъ передъ собою невысокаго, плотнаго господина съ большой бородой, сильно начинавшей сдть, который очень скромно спросилъ меня: т, могу я съ вами поговорить нсколько минутъ’? Я попросилъ его къ себ въ кабинетъ, куда поспшилъ впередъ, чтобы зажечь свчи, и онъ вошелъ вслдъ за мной.
Мы еще разъ пожали другъ другу руки, причемъ я сказалъ ему: ‘А мы вдь съ вами не впервые видимся, графъ?’ — ‘Какже!— отвчалъ онъ — я очень хорошо помню, что видлся съ вами лтъ 15 тому назадъ — у моей кузины Александры Александровны Толстой, меня тогда поразило въ васъ, что вы носили двойные очки, чего я отроду не видывалъ, она такъ любила Боткина и васъ, и иначе не называла, какъ mes chers Воtkine и Блоголовый. А теперь плоха старушка’!— Гд же она и что съ ней?— ‘Ее выслали въ Ментону на зиму: у ней что-то завязалось въ легкихъ и, говорятъ, едвали выживетъ’.
Мы между тмъ услись другъ противъ друга, и я съ великимъ любопытствомъ оглядлъ моего постителя, котораго видлъ разъ мелькомъ, лтъ 15 назадъ, тогда онъ былъ ‘только знаменитымъ романистомъ, а посл того пріобрлъ громкую и всемірною славу великаго мыслителя, хотя считаю не лишнимъ прибавить, что лично я продолжалъ преклоняться -больше передъ романистомъ, чмъ передъ философомъ, взгляды и труды котораго носили въ моихъ глазахъ печать -самодльнаго и мало обоснованнаго диллетантизма, трогательнаго по своей искренности, но мало убдительнаго. Передо мной сидлъ коренастый, бодрый Старикъ характернаго типа великорусскаго мужика, съ очень смуглымъ, загорлымъ цвтомъ лица, съ крупными неправильными чертами, съ большимъ некрасивымъ носомъ и съ большимъ выпуклымъ лбомъ — и это лицо, въ сущности не имвшее права быть названнымъ красивымъ, освщалось такими глазами, или врне, выраженіемъ глазъ, которые длали его привлекательне красиваго, взглядъ ихъ былъ глубокій и выражалъ большую нравственную и умственную силу, лежавшую внутри этого человка, который невольно притягивалъ къ себ. Одтъ онъ былъ въ короткую, темную блузу перетянутую поясомъ.
Разговоръ тотчасъ же начался съ состоянія здоровья сына, началъ онъ словами: ‘Я сказалъ ему, что отправляюсь къ вамъ и спросилъ, не надо ли мн что нибудь передать о немъ, и онъ поручилъ сказать, что перемнъ никакихъ нтъ и все идетъ по прежнему’.— Я въ простомъ вид пересказалъ, какъ я вначал, въ виду крайняго истощенія больного, подозрвалъ, нтъ ли скрытаго процесса органическаго въ брюшной полости, предполагая бугорчатку брыжечныхъ железъ, но теперь свожу все на невростенію, что, конечно, и это сама по себ болзнь тяжелая, но что я все-таки не теряю надежды, что больной поправится и что, главнйшимъ образомъ, основываю свою надежду на отсутствіи всякой наслдственности въ ихъ семь.— Тутъ меня Толстой перебилъ словами: ‘А я, знаете, никакой наслдственности не врю. Вотъ я еще на дняхъ читалъ процессъ, разбиравшійся въ одномъ суд по длу убійства, на которомъ подсудимый все свое оправданіе построилъ на своей невмняемости въ силу наслдственности, потому что и отецъ его былъ привлекаемъ къ суду за покушеніе къ убійству, помилуйте, что же это такое? гд же тутъ границы между истинными преступленіями и невмняемыми’?— На это я отвчалъ, что мы, врачи, ежедневно можемъ убждаться въ роковыхъ значеніяхъ наслдственности и, какъ самое бьющее въ глаза доказательство, представилъ сифилисъ, какъ неизбжно сифилисъ родителей передается дтямъ часто въ разныхъ маскированныхъ формахъ вырожденій, изученіе которыхъ очень подвинулось впередъ за послднее время и которое для насъ несомннно. Толстой очень внимательно выслушалъ меня, но ничего не возразилъ, какъ мн показалось потому, что вопросъ ему съ этой стороны до сихъ поръ ни разу не представлялся.— А что теперь, добавилъ я, съ наслдственностью явилось преувеличеніе, въ этомъ я совершенно согласенъ съ вами и вы, пожалуйста, не подумайте, что я раздляю взгляды Ломброзо и его школы на преступность, это уже крайность въ противоположную сторону. ‘Да, — добавилъ отъ — этотъ взглядъ къ счастью провалился совсмъ, когда серьезная критика занялась имъ вплотную. Что же касается до моего сына, я очень радъ, что вы никакихъ серьезныхъ поврежденій въ его органахъ не находите, я, сколько ни присматриваюсь, самъ думаю, что тутъ главную роль играютъ нервы, просто вслдствіе избалованности жизнью: ничего бы этого не было, если бы онъ воспитывался не въ богатомъ дом, знакомъ былъ рано съ нуждой, жилъ бднымъ студентомъ, втроемъ въ одной комнат, долженъ былъ каждый день утромъ бгать въ булочную за булкой для себя. Я вотъ все пристаю къ нему съ гимнастикой и думаю, что если бы онъ началъ ежедневно заниматься ею, это его укрпило бы. Что вы на это скажете?’ — ‘Сомнваюсь, чтобы одной гимнастики было достаточно — какъ подспорье съ другими средствами и она была бы необходима. А что вы ею достигнете одной въ такомъ случа, гд на первомъ план стоитъ такой упадокъ духа и такое отсутствіе воли, какъ у вашего сына, да еще предоставивши ее ему самому въ руки? Гимнастика должна быть руководима тоже опытнымъ врачемъ, варьируя и приспособляясь къ индивидуальности больного, а если предоставить послднему самому хозяйничать и распоряжаться ею, то сегодня онъ ее сдлаетъ, завтра — нтъ, сегодня ему покажется, что онъ бодре, и онъ займется ею больше и легко переутомитъ свои слабыя мышцы, а потому завтра почувствуетъ большую общую усталость — и въ конц концовъ его возьметъ отвращеніе къ этому, въ сущности отличному средству. Вотъ, вы видите, какую ненависть чувствуетъ онъ къ французскимъ врачамъ за то, что они лечили его желзомъ, и приписываетъ всю свою болзнь имъ, а поврьте, и по моему мннію, нкоторые препараты желза, и въ умренныхъ дозахъ, были бы и теперь для него прекраснымъ средствомъ, но уговорить его на такія лекарства, при его предубжденіи, ршительно невозможно. Нтъ, тутъ надо не то, я уже говорилъ вашей жен, съ какой пользой примняется въ такихъ случаяхъ такъ называемая Contraint-Systè,me, когда больной помщается въ хорошую лечебницу и, такъ сказать, дрессируется въ строжайшей дисциплин, гд мсто этого характернаго безволія замняетъ строгая воля врача, гд каждый день въ назначенный часъ является къ нему то бадемейстеръ, то гимнастъ и продлываютъ то, что предписано врачемъ, гд да строго регулирована и гд, главное, больной знаетъ, что за всякое нарушеніе предписаній врача онъ будетъ немедленно удаленъ изъ лечебницы.— ‘Да, — перебилъ графъ — это я васъ понимаю, это врод того, что и мн иногда представлялось, взять его съ собой на тройк, завести далеко и вывалить въ снгъ и самому ухать, выбирайся, дескать, голубчикъ, какъ самъ знаешь. Ну, а какъ и такой жестокій пріемъ не поможетъ?’ — ‘И я не вполн увренъ въ томъ, а потому и не смю настаивать на томъ, ибо польза отъ Contraint-Systè,me также вроятная, а не абсолютная, не дважды два — четыре, и надо лучше знать индивидуальность вашего сына, чмъ знаю ее я, чтобы рискнуть ее примнить въ данномъ случа. Я вотъ стоялъ вначал на зимовк его на юг Франціи, разсчитывая на солнце и на большую возможность укрпляться вншнимъ воздухомъ и тепломъ, а теперь, когда узналъ, что для этого должна передвинуться съ нимъ и вся ваша семья, то крайне сомнваюсь, чтобы отъ этого переселенія больного на югъ, съ сохраненіемъ всей его здшней обстановки, и привычекъ, и капризовъ, можно было поднять его упавшій духъ и поправить его состояніе. А такъ какъ и вы находите въ немъ небольшую перемну къ лучшему, и мн кажется, что и цвтъ лица у него лучше и состояніе кишекъ боле дятельное, то попробуемъ оставить его здсь, постарайтесь занять его умъ, пусть пишетъ, компилируетъ, я только не совтовалъ ему продолжать тотъ родъ беллетристической литературы, которому онъ до сихъ поръ отдавался, я нарочно просмотрлъ нкоторые изъ его разсказовъ и вижу, что все это плоды фантазіи нездоровой, съ охотой останавливающейся на такихъ картинахъ, анализъ которыхъ будетъ-только поддерживать въ возбужденіи его воображеніе’ — ‘Да, онъ мн все это говорилъ,— отвчалъ Толстой — и я съ вами совершенно согласенъ: вижу, что онъ теперь чмъ-то занятъ и каждый день диктуетъ какую-то свою работу, но что именно — не знаю и распрашивать его нахожу неудобнымъ.
На этомъ дловая часть нашего разговора была кончена и Толстой поднялся со стула, но снова прислъ съ вопросомъ: ‘А что же съ вами такое? Говорятъ, вы всегда дома?’ — Я коротко объяснилъ ему, что у меня аневризма подколнной артеріи, о которой я совсмъ забываю, когда сижу смирно, а какъ начну ходить, то получаю и боли въ ног, и трудность двигаться.’ — ‘Что же вы длаете дома? много читаете?’ — Я сказалъ, что и читать много не могу, вслдствіе мозгового утомленія, пріобртеннаго мною неумренной работою уже лтъ 15 назадъ, вначал меня это очень сокрушало, а теперь привыкъ къ бездлью и мирюсь съ нимъ, тмъ боле, что уже перешагнулъ за 60 лтъ.— ‘Ну вотъ, а я такъ на себ убдился, что никогда такъ ясно и такъ легко не работалъ мой мозгъ, какъ въ этотъ періодъ моей жизни, т.-е. между 60 и 70 годами’.— Я согласился, что это такъ и быть должно въ совершенно здоровомъ организм, недаромъ на запад Европы называютъ 70-лтній возрастъ la seconde jeunesse d’un homme et surtout d’un homme politique.— ‘Но вы все же слдите за успхами вашей науки?’ еще спросилъ онъ и, получивъ утвердительный отвтъ, продолжалъ: ‘Мн очень хотлось бы знать ваше мнніе относительно этого новаго открытія противодифтеритнаго леченія, о которомъ такъ много пишутъ теперь? признаете ли вы его дйствительность?’ — ‘Могу ли я не признавать.— отвчалъ я — когда въ потвержденіе его приводятся такія краснорчивыя цифры? но, какъ всякое открытіе громадной важности, оно требуетъ дальнйшаго и многолтняго изученія и наблюденія, оно должно пройти черезъ разнообразнйшія видоизмненія прежде, чмъ сдлается непререкаемо цлебнымъ средствомъ. Вспомните, какъ еще недавно вс увлекались Коховскимъ туберкулиномъ, а теперь о немъ и не говорятъ, между тмъ, я увренъ, что и Коховское открытіе не меньшей важности, чмъ и это новое, а вся бда его та, что оно слишкомъ рано, прежде достаточнаго его изученія, вышло изъ лабораторій для примненія на практик. Все это — и Коховскій туберкулинъ, и противодифтеритное леченіе Беринга и Ру, и разныя цлебныя прививки животныхъ ядовъ — все это дтища громаднаго открытія Пастера и его блистательнаго леченія водобоязни.’ ‘Разв ужъ его леченіе водобоязни такъ оправдало себя? мн кажется, это еще спорно,— сказалъ Толстой — я, признаюсь, пока врю только успху его леченія сибирской язвы’.— ‘Ну, нтъ, и статистика прямо показываетъ, что смертность отъ водобоязни сильно понизилась, и леченіе оказывается безрезультатнымъ только въ тхъ случаяхъ, гд примняется слишкомъ поздно. Да вдь и оспа наконецъ не всегда же служитъ безусловно предохранительнымъ средствомъ, и при ней еще встрчаются довольно смертоносныя эпидеміи, хотя он не могутъ идти и въ сравненіе съ прежними, бывшими до введенія оспопрививанія!’ ‘Но и оспоприваніе еще иметъ множество противниковъ,— возразилъ Толстой — я сужу потому, что продолжаю получать часто письма, доказывающія вредныя слдствія оспопрививанія, а ужъ особенно многіе возстаютъ противъ вивисекціи’. ‘Отрицаніе оспопрививанія доказываетъ только, какъ трудно самой фактической истин пробиться къ свту и быть признанной, чего же доказательне цифръ смертности отъ оспы между людьми съ привитой и непривитой оспою? Конечно, и у оспопрививанія есть свои темныя стороны, и оно не стоитъ на той точк, какъ тогда, когда было открыто, а продолжаетъ изучаться и совершенствоваться, такъ, еще недавно прививку брали съ руки одного младенца и переносили на другого, причемъ нердко съ оспой переносилась какая нибудь зараза, циркулирующая въ крови, съ перваго — на второго совершенно здорового, напр. тотъ же сифилисъ, теперь эта опасность устранена прививкой телячьяго детрита, позднйшему времени принадлежитъ также наблюденіе, что прививка оспы предохраняетъ только на извстное число лтъ, постарались по возможности точно опредлить сроки предохранительной силы и такимъ образомъ выработалось повторное оспопрививаніе. Никакое научное открытіе не выходитъ во всеоружіи изъ головы его творца и подлежитъ долгой переработк и усовершенствованію въ примненіи къ жизни, въ этой постоянной и вчной работ и лежитъ задача науки и въ то же время ея величайшая заслуга передъ человчествомъ. Вотъ почему и надъ дифтеритной сывороткой надо устойчиво и много лтъ поработать ученымъ врачамъ, чтобы достичь возможно совершеннаго ея примненія, а вначал разочарованій ждетъ немало. Вотъ въ исторіи оспопрививанія мн довелось лично и не дальше какъ 4 года назадъ пережить слдующій эпизодъ. Лтъ 15 назадъ въ Швейцаріи возбужденъ былъ вопросъ о томъ, длать ли оспопрививаніе обязательнымъ или нтъ, и, подъ давленіемъ общественнаго мннія и печати, ршено было предоставить его ршить каждому кантону въ своихъ предлахъ путемъ народнаго голосованія. Значительное большинство кантоновъ высказалось за обязательность, но 3 или 4, точно не помню, большинствомъ голосовъ отклонило эту мру — и въ томъ числ одинъ изъ крупныхъ по числу народонаселенія, именно бернскій. Помнится, въ 1890 г., зимой я случайно попалъ въ Бернъ какъ разъ въ то время, когда въ немъ свирпствовала эпидемія оспы. Начать съ того, что въ сосдніе кантоны, гд совершалась прививка, эпидемія не распространялась, хотя не отрицаю возможности, что и въ нихъ проскальзывали отдльныя и легкія заболванія, въ Берн же она буквально свирпствовала и уносила много жертвъ всхъ возрастовъ, и среди администраціи и населенія царила такая паника, какая, вроятно, часто повторялась въ Европ прошлаго столтія до введенія оспопрививанія и которая со введеніемъ его едва ли гд нибудь теперь можетъ случаться. Чтобы бороться съ распространеніемъ эпидеміи, у врачей и администраціи оставалось одно средство — изоляція, и они вынуждены были практиковать его широко, оспенные больные, взрослые и дти, забирались съ ихъ квартиры въ госпитальныя оспенныя отдленія, куда доступъ къ нимъ близкихъ былъ абсолютно воспрещенъ — и я слышалъ о многихъ случахъ смерти дтей, напримръ, когда родители получали уже по смерти ихъ извщеніе о томъ и даже, придя на похороны, не могли въ послдній разъ взглянуть на свое дтище, потому что гроба были заколочены тщательно, все во избжаніе заразы. Естественно, что населеніе, переживъ на опыт такое бдствіе, немедленно потребовало введенія снова оспопрививанія. Такой примръ между прочимъ, служитъ доказательствомъ, какъ неосторожно допускать народъ къ ршенію такихъ спеціальныхъ вопросовъ, какъ медицинскіе’. ‘Это врно — сказалъ въ заключеніе моихъ словъ Толстой,— вдь мы профаны и совершенно незнакомы съ цифрами вашей статистики’.
Онъ простился, и провожая его, я усплъ ему все-таки высказать свое сожалніе, что онъ прекратилъ писать беллетристическія произведенія, и получилъ отъ него неожиданный мной отвтъ: ‘Что прикажете длать? Ршительно не имю на то времени, а то бы и самъ съ величайшимъ наслажденіемъ принялся за такую работу, потому что она для меня служитъ величайшимъ наслажденіемъ’.— Такимъ образомъ, и этотъ величайшій беллетристъ нашего времени вынужденно отказался отъ прямого своего назначенія и перешелъ отъ творчества къ разршенію практическихъ вопросовъ и всякихъ неустройствъ нашей жизни, и онъ въ этомъ созналъ свой гражданскій долгъ, какъ до него это сознали Глбъ Успенскій и Короленко. Конечно, такое отршеніе крупныхъ талантовъ отъ своей художественной дятельности и переходъ ихъ на роли, такъ сказать, рядовыхъ работниковъ общественной мысли уже потому не можетъ подлежатъ осужденію, что такая перемна фронта есть дло личной ихъ совсти и вызвана въ нихъ въ высшей степени благородными побужденіями. Но чтобы Россія выиграла сколько нибудь отъ того, что гр. Толстой и Глбъ Успенскій перешли на публицистическія и философскія темы и предоставили въ художественномъ творчеств занять теперь мсто ныншнимъ протоколистамъ — въ этомъ позволительно усомниться, Короленко еще не высказался ршительно и стоитъ пока на распутьи. Къ польз же философіи Толстого можно даже относиться не только скептически, но и враждебно, потому что его проповдь христіанскаго аскетизма, его отрицаніе науки и т. п. внесло только много сумбура въ молодые умы и имло скоре вредныя послдствія. Какъ я ни былъ предубжденъ противъ него за это, однако свиданіе мое съ нимъ произвело на меня глубокое впечатлніе, потому-то я его и записалъ.
Изъ этой записи видно, что говорилъ больше я, но я говорилъ только потому, что чувствовалъ, что передо мной былъ человкъ большого ума, чрезвычайно искренній — и меня, въ защит достоинства науки, невольно подмывало желаніе вызвать его на объясненіе боле детальное своихъ взглядовъ, потому что многое, высказанное много, должна было идти въ разрзъ съ ними. Но онъ перчатки не поднялъ, внимательно меня выслушалъ, но не возразилъ.