Свет, Жандр Николай Павлович, Год: 1864 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 83 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СВТЪ.

РОМАНЪ МИНУВШЕЙ ЭПОХИ.

Н. Жандра.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ ЭДУАРДА ПРАЦА.
1864.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

Нтъ, не поэмой вдохновенной,

Отрадой юношескихъ лтъ,

Въ нашъ вкъ холодный и степенный

Привлечь возможно гордый свтъ.

Простите-жъ милыя виднья!

Но ты, дней юныхъ вдохновенье,

Ты все живешь въ груди моей,

Сожженной пламенемъ страстей!…

Нтъ лучезарнаго обмана, —

Но струны прежнія звучатъ,

Но думы прежнія кипятъ….

И такъ, дйствительность романа

Хочу я съ римой помирить,

Чтобъ милой муз угодить.

II.

Герой мой не корсаръ жестокій,

Дней юности мечта моя,

Онъ хоть съ душою и глубокой,

Но человкъ какъ вы и я.

Мы съ нимъ когда-то дружно жили,

Досуги бурные длили,

И много вдохновенныхъ грёзъ

Надъ нами, вмст, пронеслось!

Я помню Греціи печальной

Сводъ неба вчно голубой,

Шумъ тихій моря подъ скалой,

Заката лучъ надъ ней прощальный….

Грусть первую любви моей,

И друга свтлыхъ этихъ дней.

III.

Его ужъ нтъ! Въ стран далекой,

Съ судьбой въ неравномъ онъ бою

Погибъ давно, но о высокой

Душ все память я храню.

И въ часъ сердечнаго ненастья,

Отрадно мн, среди безстрастья

Толпы холодной и пустой,

Жить милой сердца стариной,

И воскрешать въ минувшемъ тни

Подругъ прекрасныхъ и друзей

Блестящей юности моей!

За тмъ, врагъ долгихъ отступленій,

Съ героя моего тотчасъ

Начну я грустный свой разсказъ.

IV.

Отецъ его, чиновникъ бдный,

Но малый ловкій, дловой,

Низкопоклонникъ преусердный,

Былъ съ самой черствою душой.

Къ искательству имвъ призванье,

Усплъ не только состоянье

Себ онъ въ служб пріобрсть,

Но даже и въ чины залзть.

Factotum князя N., со рвеньемъ

Длами управлялъ его, —

(Что-жъ? это, впрочемъ, ничего!)

Всегда съ казеннымъ порученьемъ

Въ имнье князя онъ зжалъ,

И награжденья получалъ.

Жена его, съ душою страстной

Соединяла, говорятъ,

Въ младые годы, станъ прекрасный

И женской нги полный взглядъ.

Случайно, иль по доброй вол,

Она въ такой томилась дол,

Не знаю, но вопросъ не въ томъ, —

(Такіе браки ни почемъ), —

Лишь достоврно, что супруга

Она не уважала. Всей

Душою нжною своей,

Она, дочь пламеннаго юга,

Любила сына — ‘безъ ума’

Какъ выражалася сама.

VI.

Сережа мой не зналъ отрады

Веселій дтскихъ и забавъ,

Быть можетъ оттого измлада

Серьозный въ немъ сложился нравъ.

Одинъ, безъ друга воспитанья,

Съ душою пылкой, жаждой знанья,

Онъ слишкомъ рано сталъ мечтать,

И взглядъ на міръ свой создавать.

Мать вры пламенной прилежно

Развить старалась смя въ немъ,

За то, въ дни бурные потомъ,

Ея заботливости нжной

Онъ былъ обязанъ силой той,

Съ какой нёсъ гордо жребій свои.

VII.

Да, въ часъ, потомъ, душевной смуты,

Не могъ забыть онъ никогда

Т дтства свтлыя минуты,

Въ саду, при сумеркахъ, когда

Сидлъ подъ липою, бывало,

Онъ съ матерью, и та читала

Ему Плутарховыхъ страницъ

Сказанья дивныя…. и лицъ

Великихъ тни возставали

Предъ нимъ…. и доблестнымъ огнемъ

Пылала грудь младая въ немъ…. —

Такъ первыя мечты запали

Въ умъ отрока, и возникалъ

Въ немъ человка идеалъ.

VIII.

Отецъ былъ равнодушенъ къ сыну.

Въ разлад съ матерью, онъ въ немъ

Лишь видлъ тайную причину

Ея холодности. Во всемъ,

Что до Серёжи чуть касалось —

(А это часто такъ случалось) —

Малйшій межъ супруговъ споръ

Былъ тотчасъ поводомъ для ссоръ.

Отецъ, бывало, придерётся

Безвинно къ мальчику, начнетъ

Его журить, — подъ часъ прибьетъ,

И просьбамъ матери смется,

А та уйдетъ тихонько съ нимъ,

И волю дастъ слезамъ своимъ.

IX.

И сынъ лишь страхъ неодолимый

Имлъ къ отцу, тирана въ немъ

Онъ видлъ матери любимой.

Такъ жизнь текла для нихъ вдвоемъ,

Рождая тайныхъ слезъ не мало,

И такъ другъ къ другу привязала,

Что мать для сына стала всё,

А онъ — міръ цлый для неё.

Она съ любовію стремилась

Развить въ немъ гордый духъ и умъ —

Родникъ живой высокихъ думъ….

Его успхами гордилась,

Большой судьбы ему ждала, —

Но до нея не дожила.

Но нтъ, зачмъ мечтою вольной

Впередъ разсказа забгать?

Объ этой я семь довольно

Усплъ покамсть ужъ сказать.

Зовутъ же насъ другія лица.

Со дня на день, ждутъ изъ столицы

Въ помстіе, куда на дняхъ

Зарльскій прибылъ въ попыхахъ,

Семейство князя N. — Встрчаетъ

Оно здсь лто каждый годъ,

Обыкновенно напередъ

Съ семьей Зарльскій поспшаетъ

Къ пріему князя…. — но сейчасъ

Скажу я, кто такой былъ князь.

XI.

Князь N., soi disant вельможа,

Былъ такъ себ, какъ тьма людей:

Блескъ былъ ему всего дороже.

Искатель суетный связей,

Онъ только имъ давалъ значенье,

Къ всему же прочему презрнье

Спесиво гордое питалъ.

Едва ли онъ и полагалъ,

Что есть на свт что иное!

На умъ, таланты, онъ смотрлъ

Какъ на послдній ужъ удлъ,

И, въ независимомъ поко,

Одно вмнялъ себ въ законъ —

Усердно здить на поклонъ.

XII.

Княгиня, ne Comtesse Тайская,

Его Сіятельства жена,

Могла бы быть совсмъ иная

Въ другомъ быту. — Ловка, умна,

Привтлива — на сколько можно

Конечно, быть къ толп ничтожной, —

Добра однако, хоть горда,

Она была бъ туда-сюда,

Но, пустошь свта наложила

И на нее свою печать,

Княгиня носикъ подымать

Все стала выше: ослпила

Ея умъ шаткій мишура,

Тонъ знати, блескъ…. et cetera.

XIII.

Былъ сынъ у нихъ, князекъ надменный,

Какъ папенька, грядущій князь,

Съ пелёнокъ чванствомъ упоенный,

Въ лорнетъ глядвшій избочась,

И дочь — прелестное созданье.

Мы на нее то всё вниманье

Читатель, ваше обратимъ,

И сколько можемъ, пояснимъ,

Какой судьбы игрою странной,

Въ подобной сфер, у отца,

Отъявленнаго гордеца,

И матери, столь пусто-чванной,

Дочь ангелъ быть такой могла,

Такъ простодушна и мила.

XIV.

Какъ вс съ большимъ полётомъ птицы,

Чей міръ въ гостинныхъ, для связей, —

Какъ вс почти maman столицы,

Кому нтъ часу для дтей, —

Княгиня гувернера къ сыну

Приставила, — а дочь Алину

Наставниц передала.

Ни разу, впрочемъ, не могла,

Спша на балъ, пройти къ карет,

Чтобъ на дтей не поглядть,

Перчатки въ классной не надть, —

И въ пышномъ, бальномъ туалет,

Внимала часто, какъ сынокъ

Твердилъ лниво свой урокъ.

XV.

Судьба же маленькой Алин

Сама какъ будто помогла,

И въ гувернантк ей, отнын

Мать прозорливую дала.

Madame Delile была, по счастью,

Изъ тхъ существъ, кого несчастье

И горькій опытъ съ раннихъ дней

Не озлобляя на людей,

Лишь возвышаютъ въ испытаньи.

Въ дни революціи, она,

Все потерявъ, была должна,

Забывъ свой родъ, вдали изгнанья,

Съ ребенкомъ, юною вдовой,

Трудами снискивать хлбъ свой.

XVI.

Княгиня съ тактомъ оцнила

Такую рдкость для дтей,

Её довріемъ почтила

И даже дружбою своей.

Madame Delile сердечно рада

Была — послднюю отраду,

Дочь милую не покидать,

Имвъ, къ тому же, случай дать

Прекрасное ей воспитанье.

Довольствомъ вновь окружена,

Княгин всмъ одолжена,

Опа съ горячностью призванья

Усердно занялась княжной,

А та, всей дтскою душой

XVII.

Малютку Бетси полюбила.

Вдова надеждой разцвла,

Но не надолго это было,

Годъ минулъ — Бетси умерла.

Такой ударъ судьбы жестокой

Потрясъ страдалицу глубоко.

Сказавъ всмъ радостямъ ‘прости’ —

Едва могла перенести

Она такое испытанье.

И не было мольбы въ устахъ,

И не было ужъ слезъ въ очахъ,

Не стало ужъ въ груди рыданья

У бдной жертвы всхъ скорбей,

Надъ прахомъ дочери своей!

XVIII.

Малютку въ гробикъ положили,

Кругомъ цвтами обвили,

И въ землю, съ плачемъ, опустили.

Княжну весь день едва могли

Отъ гроба оторвать. Сначала,

Она безъ умолку рыдала, —

Но скорбь безмолвная, потомъ,

На сердце дтское свинцомъ

Легла надолго. Въ продолженьи

Обряда грустнаго, блдна,

Колна преклонивъ, она

Глазъ не сводила въ умиленьи

Съ подруги, лишь твердя порой —

‘Adieu, та Betci,… ангелъ мой!’

XIX.

Съ тхъ поръ, Madame Delile вс силы

Души измученной своей

На друга Бетси обратила,

Найдя въ княжн и сходство съ ней.

Не воспитательницей модной,

Вертлявой, суетной, холодной, —

Она ей матерью была,

Весь міръ въ нее перенесла.

Княжна цвла, какъ ландышъ нжный,

Въ затишьи свтской суеты, —

И сердца робкія мечты

Въ пей развивались безмятежно,

Подъ снью опыта больной

Души наставницы младой.

XX.

Она въ Алин положила

Начало всякаго добра,

И взглядъ на жизнь опредлила.

Когда, потомъ, пришла пора

Княжн прекрасной въ свтъ явиться,

Она ужъ не могла гордиться —

Подобно маменьк своей —

Пустымъ значеніемъ связей.

Таланты, умъ, души высокой

Порывъ прекрасный и благой

Въ ней находили откликъ свой,

И въ сердце падали глубоко,

А слово о чужихъ бдахъ

Рождало слезы на глазахъ.

XXI.

Лтъ шесть всего Алин было

Когда княгиня въ первый разъ

Свое имнье постила.

Съ Зарльскою она сошлась:

Пріятный умъ и воспитанье

Княгини зоркое вниманье

Успли тотчасъ обратить.

Къ тому жъ, привыкнувъ въ свт жить,

Въ деревн было бы и скучно.

Ей улыбнулось, что и сынъ

Не будетъ всё съ сестрой одинъ, —

И скоро дти не разлучны

Другъ съ другомъ стали, и душой

Разцвлъ угрюмый отрокъ мой.

XXII.

Алину скоро привязало

Къ нему невинныхъ сходство думъ,

Дитя — она ужъ понимала

И сердце въ немъ, и пылкій умъ.

И знала, что она дороже’

Ему всего. Братъ былъ моложе,

И вовсе не похожъ съ сестрой.

Любимецъ матери пустой,

До нельзя ею избалованъ,

Онъ сердцемъ былъ хоть и не золъ,

Но зналъ одинъ лишь произволъ,

Къ тому-жъ, съ пелёнокъ очарованъ

Тмъ, что князекъ, заносчивъ былъ,

И сестринъ нравъ онъ не любилъ.

XXIII.

Сережа былъ тремя годами

Алины старше. Разсказать,

Какъ незамтно въ немъ, съ лтами,

Лишь только сталъ онъ понимать

Себя, высокое, святое

Возникло чувство роковое —

Едва ли можно! Съ пей одной

Спшилъ длить досугъ онъ свой,

Когда кончался часъ ученья,

И тутъ, какъ ни прилеженъ былъ,

Онъ очень часто доводилъ

Мать до большаго огорченья,

Тмъ что не то совсмъ читалъ,

Простыхъ вещей не понималъ.

XXIV.

Въ занятьяхъ, играхъ, полнъ вниманья

Нжнйшаго къ княжн былъ онъ:

Малйшій взглядъ ея, желанье —

Ужъ были для него законъ.

Въ затяхъ дтскихъ, все одною

Дышало мыслью. То, порою,

Онъ былъ корсаромъ, — съ кораблемъ

Чужимъ встрчался…. а на немъ

Въ плну царевна погибала….

И, вотъ, она имъ спасена!…

То былъ онъ рыцарь, и она

За славный бой его внчала!…

Такъ вчно и во всемъ одной

Душа полна была мечтой.

XXV.

Поздне, долгія мечтанья

Въ тиши дубравы, надъ ручьемъ,

Души встревоженной страданья

Яснй изобличали въ немъ.

Тогда не сбыточныя грёзы,

Горячія, нмыя слёзы

Овладвали имъ совсмъ.

И незамтно сталъ не тмъ

Съ княжной онъ. Кончивши занятья,

На встрчу къ ней онъ не бжалъ, —

Онъ молча взоры потуплялъ….

И въ этотъ мигъ — руки пожатье,

Одна ея улыбка, взглядъ,

Его бросали въ жаръ и хладъ.

XXVI.

Она его не понимала,

И разсказать онъ ей не могъ,

Что въ немъ такъ душу волновало,

Что видлъ ясно только Богъ!

Чиста, какъ голубь безмятежный,

Съ улыбкою знакомо-нжной,

Къ нему на встрчу шла она,

Веселья дтскаго полна,

Стараясь нравъ его угрюмый

Разсять…. и не разъ хотлъ

Всё ей сказать онъ…. но не смлъ, —

И снова погружался въ думы….

И жаркая тогда слеза

Ея туманила глаза.

XXVII.

Зимой, Сережа лишь случайно

И рдко видлся съ княжной,

И то всегда какой то тайной

Сжималось сердце въ немъ тоской

При вид пышныхъ залъ вельможи.

Он его давили!… что же

Былъ онъ тутъ, бдный, передъ ней,

Подругой знатною своей?

Тамъ, въ сни тополей пріютной,

Алиною была она,

Здсь…. здсь она была княжна,

Въ сіяньи сферы недоступной!…

Тамъ — онъ дерзалъ её любить, —

Здсь — только могъ боготворить!

XXVIII.

За то, и узникъ, въ заточеньи,

Не ждетъ свободы такъ своей,

Въ какомъ страдальческомъ томленьи

Сережа ждалъ весеннихъ дней!

И съ каждою весной живе, ‘

И необъятнй, и сильне

Росло младое чувство въ немъ.

Уже не смлъ онъ ни при комъ

Назвать подругу дорогую….

Лишь сосны парка, на стволахъ,

Въ глубоко врзанныхъ чертахъ,

Хранили тайну роковую….

И время, какъ въ душ его,

Ихъ долго сгладить не могло!

XXIX.

Такъ становилось слишкомъ нжнымъ

Влеченье робкое дтей,

Грозя имъ горемъ неизбжнымъ,

Быть можетъ мукой жизни всей.

И долго ихъ судьба хранила,

Но скорбь нежданно постила

Сережу, и съ поры ужъ той

Онъ, бдный, сталъ совсмъ не свой.

Разъ какъ-то, въ играхъ, вдругъ случился

Межъ братомъ и сестрой разладъ,

И оскорбилъ Алину братъ.

Серёжа за нее вступился, —

А тотъ, досадой закипвъ,

Вскричалъ, надменно посмотрвъ:

XXX.

‘Да ты-то съ права тутъ какого

Вступаться смешь за нее?

Ты кто? защитника другого

Ей нтъ какъ я!… ты знай свое’….

И дале. Представить можно,

Какъ рчью этою ничтожной

Князёкъ Сережу возмутилъ.

И въ самомъ дл, что онъ былъ?

Чмъ могъ быть для княжны?… Въ молчаньи,

Прочь отошелъ онъ, и съ тхъ поръ

Въ ушахъ его звучалъ укоръ,

И мысль о страшномъ разстояньи

Межъ нимъ и милою княжной,

Смутила умъ его тоской.

XXXI.

И понялъ онъ, какъ ни былъ молодъ,

Что долженъ ей сказать прости,

Что свтскаго устава холодъ

Не дастъ ихъ чувству возрости!

Что рано ль, поздно ли, цною

Скорбей заплатитъ дорогою

За рай онъ сердца своего!…

Что пышно такъ*не для него

Цвтокъ распустится прекрасный!…

ГІ задушить любовь въ себ

Онъ было думалъ, но въ борьб

Неутомимой и напрасной

Страданья множилъ лишь свои.

А годы между тмъ текли —

XXXII.

И скоро стала и Алин

Знакома нжная тоска,

И сдлалась она отнын

Грустна съ Сережей и робка.

За то, какимъ вдругъ непонятнымъ

Блаженствомъ новымъ, необъятнымъ,

Душа наполнилась его!

Теперь онъ могъ ужъ ничего

Не говорить, все понимала

Въ смущеньи трепетномъ княжна,

Онъ это видлъ, хоть она

Ему ни слова не сказала, —

Но онъ всё видлъ…. и забылъ

Что грозный рокъ ему сулилъ!

XXXIII.

Увы! но то былъ даръ случайный

Судьбы, за муки вс его,

Шепталъ Сереж голосъ тайный,

Что дни блаженства своего

Уже онъ отжилъ безвозвратно!

Отецъ и мать неоднократно

Могли замтить, что княжна

Не дтски какъ то съ нимъ нжна, —

И поршили увлеченью

Конецъ такому положить, —

Скорй Сережу удалить.

Въ такомъ-то князь предположеньи,

Зарльскаго къ себ позвалъ,

И съ благосклонностью сказалъ:

XXXIV.

‘Ты, братъ, подумай-ка! сынишка

Твой малый бравый…. ничего,

Но, видишь, онъ ужъ не мальчишка.

Конечно, мы съ тобой…. таво….

Друзья…. но, самъ ты, братецъ, знаешь,

И очень ясно понимаешь,

Что сыну твоему княжна

Моя не пара — не жена?…

Надюсь, отношенья наши

Не можетъ это измнить,

Я лишь хотлъ предупредить

Тебя по дружески’…. — ‘Какъ! Ваше

Сіятельство! и онъ посмлъ?…

.Да я’…. — ‘Вотъ ты и закиплъ, —

XXXV.

Совсмъ не надо! — но, послушай,

Ему вдь лтъ осмнадцать есть?

Довольно бы ужъ бить баклуши,

Пора-бъ къ чему нибудь и весть

Его, а онъ же малый бравый,

Опять скажу, подумай право,

Какъ знать, что будетъ наперёдъ?

Отдай-ка ты его во флотъ.

Онъ тамъ пойдетъ себ по малу,

Ну, да и мы съ тобой за нимъ

Какъ подобаетъ, приглядимъ,

А къ старику я Адмиралу

Пожалуй, нынче-жъ напишу!’…

— ‘Ахъ, князь, усерднйше прошу!’

XXXVI.

И вотъ, скорй опредлили

Сережу юнкеромъ во флотъ,

И въ Чериоморье снарядили.

Читатель самъ легко пойметъ

Какъ горько было разставанье

Для матери, — ея страданье

При вид сына своего!

Она зачахла,.и его

Когда на путь благословляла —

Предчувствіе шепнуло ей,

Что больше съ нимъ ужъ въ жизни сей

Не свидится!… и зарыдала

Она надъ нимъ, какъ только мать

Надъ сыномъ можетъ зарыдать!

XXXVII.

Не безъ глубокаго волненья

И нжный сынъ простился съ ней,

Но гд найду я выраженья

На язык земныхъ страстей,

Чтобы представить состоянье

Его въ послднее свиданье

Съ княжной? — Ахъ, если бы онъ могъ

Еще одинъ, у милыхъ ногъ,

Привтъ свой вымолвить прощальный!…

Сказать, какъ онъ ее любилъ….

Сказать, какъ онъ…. — но грустенъ былъ

Ихъ встрчи тонъ офиціальный,

Сухой и вжливый поклонъ….

Не смлъ заплакать даже онъ!

XXXVIII.

Дв, три случилось лишь минуты,

Когда, не видя никого,

Княжна, полна душевной смуты,

Взглянула робко на него.

О! никакія увренья

Его сердечныя мученья

Такъ не могли-бъ уврачевать!

Хотлъ онъ что-то ей сказать….

Но тутъ вошли…. — и часъ разлуки

Насталъ, стснивъ обоимъ грудь:

Одно лишь слово ‘не забудь’

Они, пожавъ другъ другу руки,

Сказать успли, и лицо

Закрывъ, онъ вышелъ на крыльцо.

XXXIX.

Въ походъ мы отплывали дальный

Къ Эгейскимъ древнимъ берегамъ, —

И вотъ, Сережа мой печальный

Былъ на корветъ назначенъ къ намъ.

Мы скоро съ нимъ сошлись сердцами,

Я старше былъ пятью годами, —

Но рано, какъ и онъ, вкусилъ

Отраву жизни, упредилъ

Я преждевременнымъ страданьемъ

Пору страстей!… — я понималъ….

Съ знакомымъ трепетомъ внималъ

Души тревожной изліяньямъ, —

Он недавней старины

Живые воскрешали сны! —

XL.

Я помню ночь въ Эгейскомъ мор:

Вдоль береговъ корветъ нашъ плылъ, —

Въ безоблачномъ небесъ простор

Луны блестящій ликъ скользилъ.

Кругомъ, все было молчаливо,

Ласкаясь, втерокъ игривый

Прохладной нгой наввалъ, —

Волшебный сумракъ облекалъ

Брега задумчивой Эллады…. —

Вдали, сквозь мглу ночную, взоръ

Едва лишь могъ далёкихъ горъ

Завидть стройныя громады….

И лавръ, лимонъ и кипарисъ

Къ намъ въ мягкомъ воздух неслись.

XLI.

И все торжественной тоскою

Дышало въ звздныхъ небесахъ,

И даль — серебряной парчёю

Сверкала пышно на волнахъ.

Затихло всё: одни ночные

Перекликались часовые, —

И мы съ Сережею, вдвоемъ,

Какъ-бы объяты чуднымъ сномъ,

Въ раздумьи на корм стояли, —

И онъ, съ рыданьемъ на устахъ,

Съ тревогой страстною въ очахъ,

Мн поврялъ свои печали…. —

И всё дремало…. — лишь съ волной

Волна шепталась за кормой.

ГЛАВА II.

Шло время: мальчикъ молчаливый,

Поклонникъ трепетный княжны,

Ужъ юноша сталъ горделивый.

Исчезли скоро дтства сны,

Сны жизни новые настали,

И сердце пылкое умчали

Въ свой сладко-шепчущій потокъ.

Согрлъ въ немъ пламенный Востокъ

Блестящее воображенье, —

По ни волшебная страна,

Ни ощущеній новизна,

Не въ силахъ были впечатлнье

Младаго сердца побдить,

Не могъ княжну онъ позабыть.

II.

Сережа, впрочемъ, жилъ мечтою,

Годъ слишкомъ не слыхавъ о ней,

Онъ въ переписк былъ съ одною

Печальной матерью своей,

Но та почти не покидала

Одра болзни, и писала

Довольно рдко. Ужъ о ней

Онъ грустныхъ ожидалъ встей,

Предчувствію невольно вря,

И не ошибся. Наконецъ

Онъ получилъ письмо: отецъ

Ему ихъ сообщалъ потерю,

Но очень кратко, въ торопяхъ,

Въ немногихъ и сухихъ словахъ.

III.

При этомъ посылалъ онъ сыну

Прощальный матери привтъ.

Она, ужъ чувствуя кончину,

Съ трудомъ писала. Виденъ слдъ

Въ строкахъ глубокой былъ печали,

Слезинки дв на нихъ упали —

Послдній даръ тоски земной,

Въ часъ грусти новой и святой!

Прижавъ къ устамъ листокъ завтный,

Сережа горько зарыдалъ, —

Съ трудомъ, не разъ онъ начиналъ

Читать, сквозь слёзы, чуть примтный

Неясный почеркъ, и едва

Могъ, наконецъ, прочесть слова:

IV.

‘Голубчикъ мой, Сережа милый,

Все кончено…. мн ужъ не жить!…

Съ послднею собравшись силой,

Хочу съ тобой поговорить.

Прощай мой другъ! я умираю, ‘

И съ горькой думой покидаю

Тебя, мой ненаглядный сынъ!

Останешься теперь одинъ

На свт ты!… никто ужъ бол

Тебя такъ къ сердцу не прижмётъ,

Никто тебя такъ не поймётъ

Какъ мать твоя!… но въ Божьей вол

Пашъ жребій!… покорися ей,

И о душ молись моей!

Отецъ, надюсь, не забудетъ

Тебя…. но ты, дружочекъ мой.

Ты вруй въ Бога, и пребудетъ

Его десница надъ тобой.

Будь чистъ и твердъ, среди волненья

Тревожной жизни, подкрпленья

Жди въ Нёмъ и правот своей,

И не надйся на людей!

Молись!… не знай унынья смуты,

Оно есть грхъ!… молися, врь!…

А я, мой другъ, какъ и теперь,

Въ мои послднія минуты,

Забывъ предъ Господомъ себя,

Молиться буду за тебя.

VI.

Прощай, мой ангелъ!… обнимаю

Тебя!… вотъ образокъ святой….

Съ молитвою благословляю

Тебя на жизненный путь твой!

Еще совтъ дамъ: ради Бога,

Не предавайся ты такъ много

Мечт напрасной!… грустію мн,

Что ты все мыслишь о княжн!

Забудь её, Сережа милый!

Свтъ не отдастъ её теб…. —

Готовься же къ иной судьб.

Прощай!… я такъ слаба…. нтъ силы….

Ужъ близокъ мой послдній часъ….

Прости, мой другъ!… Еще я разъ….’

VII.

Но, рчь не кончилась земная,

Въ устахъ какъ будто замерла, —

Её, міръ скорби покидая,

Душа на небо унесла.

Поникъ Серёжа въ сокрушеньи,

Упали руки, и въ смятеньи,

Онъ долго надъ письмомъ сидлъ,

И въ даль минувшаго глядлъ,

И слёзы жаркія струились

По блднымъ юноши щекамъ,

И часто подносилъ къ устамъ

Листокъ онъ милый…. и тснились

Въ нёмъ думы, вызваны тоской,

Одна печальне другой.

VIII.

И вновь къ письму онъ наклонялся,

И смыслъ неконченныхъ рчей

Напрасно угадать старался, —

Земныхъ онъ убгалъ очей!

Лить страшно стало то понятнымъ,

Что въ мір этомъ необъятномъ,

Онъ былъ отнын какъ чужой,

Одинъ!… одинъ, съ своей тоской!

И вспомнивъ матери внушенья,

Сережа на колни палъ, —

И долго, долго онъ стоялъ

Безъ словъ, въ нмомъ благоговньи,

Предъ Тмъ, вручалъ себя Кому —

И легче сдлалось ему.

IX.

Но въ сердце юное запала

Глубоко новая печаль,

И черной грусти покрывало

Заволокло нмую даль

Въ очахъ Сережи. Онъ невольно

Все думалъ о княжн, и больно

Въ душ воскреснувшей едва

Звучали матери слова,

И не было въ нихъ утшенья,

Гд, что княжна?… онъ и не зналъ.

Сережа долго тосковалъ,

И вотъ, некрпкое сложенье

Не вынесло души тревогъ, —

Онъ безнадежно занемогъ.

Мы изъ Аинъ тогда сбирались

Идти домой. Сережа силъ

Ужъ не имлъ, — и мы разстались.

Его радушно пріютилъ

Тамъ поселившійся почтенный,

Графъ Б*. Въ дому его съ отмнной

Мы лаской были приняты,

Хоть былъ далёкъ отъ прямоты

Въ своемъ онъ ловкомъ обращеньи,

Но тонко-вжливый пріемъ,

Обды, балы, и потомъ

Хозяйки милой обольщенье —

Всё это насъ, въ земл чужой,

Влекло къ нему, какъ въ домъ родной.

XI.

Пятидесяти лтъ съ немногимъ,

Графъ Б* былъ тонкій дипломатъ,

Съ умомъ холоднымъ, взоромъ строгимъ,

И на красавиц женатъ.

Женился онъ — молва гласила —

Не по любви: его плнила

Въ княжн *** не сердца теплота,

Не нжность чувствъ, не красота —

Души глубокой выраженье,

Но свтскій лоскъ, по тактъ большой,

Но умъ блестящій и живой

И связи. Въ этомъ отношеньи

Графъ счастливъ былъ, княжна*** женой

Могла быть видной, при любой

XII.

Дипломатической карьер.

Графъ самъ воспитанъ очень былъ,

И потому, въ ея манер,

Движеньяхъ, говор, любилъ

И эту гордость, и небрежность,

И легкую порою нжность,

Но онъ всё это оцнялъ

Съ своей лишь точки. Онъ мечталъ

О ловкомъ только примненьи

При случа, даровъ такихъ,

Въ семейномъ же быту, онъ въ нихъ

Искать не думалъ наслажденья,

Въ немъ сердце было, съ давнихъ лтъ,

Дипломатическій секретъ.

XIII.

Но два юная мечтала

О томъ ли, грёзъ любви полна,

Когда впервые помышляла

О сочетаньи душъ она!

Нтъ! каждый, кто бы могъ далёко

Проникнуть въ этотъ взоръ, глубокой

Повитыхъ думою очей,

Сказалъ иное бы о пей.

Нтъ, сини какъ морскія волны,

И также влажны какъ они,

Такъ очи были т томны,

Такъ нжно-страстной грусти полны,

Что многое бы разглядлъ

Въ нихъ взоръ иной…. и пожаллъ

XIV.

Что это милое созданье,

Что эта женщина, — она,

Для грёзъ любви, для обожанья,

Для сладкихъ думъ бывъ рождена, —

По вол свтскаго устава,

Должна служить лишь какъ забава,

Орудьемъ жалкимъ и слпымъ

Видамъ корыстнымъ и пустымъ!

Что пользы въ этой ароматной

Волн каштановыхъ кудрей?

Что въ этой прелести? что въ ней —

И въ этой нг благодатной,

Во всхъ таящейся чертахъ,

Въ улыбк съ грустью на устахъ!

XV.

Но при холодной свтской встрч,

Никто-бъ не понялъ грусти той,

Такъ безмятежны были рчи

И взоръ графики молодой.

Въ душ и гордой и глубокой,

Она печаль свою далёко

Отъ свтскихъ спрятала очей,

Никто бы не сказалъ о ней,

Что эта женщина несчастна,

Нтъ, — добродушна и мила

Равно ко всмъ она была, —

И могъ поэтъ бы только страстный

Найти печали этой слдъ,

Но для него завсы нтъ.

XVI.

Нельзя сказать, чтобы супругу

По своему графъ не любилъ,

Онъ не имлъ къ ней чувствъ какъ къ другу,

Ревнивъ однако очень былъ.

И что же! даже ревность эта

Была лишь въ разсужденьи свта:

Les apparences — вотъ что всего

Дороже было для него.

Но къ ревности не подавала

Графиня повода: она —

Такъ недоступно холодна —

Не свтъ, не мужа уважала,

Но самою себя, и свой

Хранила свято долгъ. — Шестой

XVII.

Ужъ годъ въ замужств, не имла

Дтей, къ несчастію, она,

И нжная душа скорбла,

Что такъ въ себ заключена.

Одно графин утшенье

Осталось въ брат: отъ рожденья

Она не разлучалась съ нимъ.

Почти ребенкомъ, и больнымъ,

По смерти матери, остался

На попеченьи онъ у ней,

Самой въ ту пору было ей

Шестнадцать лтъ, — такъ развивался

На нжныхъ онъ глазахъ сестры,

До самой юности поры.

XVIII.

Графиня въ немъ соединила

Весь міръ привязанностей свой,

И безъ границъ его любила

Всей пылкою своей душой.

Какъ мать, полна заботы нжной,

Неутомимой и прилежной,

Она всегда гордилась имъ,

Какъ бы рожденіемъ своимъ.

Судьба ршила утшенья

Её и этого лишить:

Чуть бодрый юноша вкусить

Готовъ былъ жизни упоенье,

Какъ смерть нежданно, въ сил лтъ,

Скосила вешній этотъ цвтъ.

XIX.

Сережа многими чертами

Къ себ участье возбуждалъ,

Графин видомъ и годами

Онъ живо такъ напоминалъ

Ея недавнюю утрату, —

И привязалася какъ къ брату

Она къ нему, когда больной,

Покинутый въ земл чужой,

Онъ былъ какъ будто въ утшенье

Самой судьбою посланъ ей.

Графъ, по любезности своей,

Не могъ въ подобномъ положеньи

Соотчича не поддержатъ,

И долгомъ счелъ его принять

XX.

Немедля въ домъ. Самъ отправлялся

Въ Одессу на корвет онъ,

И такъ, Сережа нашъ остался

Хозяйк милой порученъ.

Мн надо ль говорить, съ какою

Заботой нжной и живою,

Участья теплаго полна,

Больнаго берегла она? —

Бывало, ночи проводила

Глазъ не сомкнувъ, она надъ нимъ,

Когда, безсонницей томимъ,

Въ бреду, измученный, унылый,

Послднихъ жизни силъ лишенъ,

Боролся съ ранней смертью онъ.

XXI.

Всё ей тогда напоминало

Смерть брата на ея рукахъ….

И также сердце вновь страдало,

И т же слезы на очахъ

Тоски исполненныхъ, сверкали,

И т-жъ молитвы замирали

Въ устахъ трепещущихъ её.

Когда же жизнь брала свое,

И легкимъ сномъ успокоенья

Страдалецъ сладко засыпалъ,

И вновь какъ будто воскресалъ, —

Въ какомъ заботливомъ волненьи

Она, дыханье затаивъ,

Къ нему головку наклонивъ,

XXII.

Внимала трепетно дыханью

Въ его груди!… Когда жъ потомъ,

Предавшись робко упованью,

Больнаго оснивъ крестомъ,

Она неслышно удалялась

Къ себ, — на утро пробуждалась

Ужъ съ первой мыслію о нёмъ,

О дорогомъ своемъ больномъ.

И странно эти попеченья

Отозвалися какъ то въ ней,

И непонятно стало ей

Самой, то нжное влеченье,

Которымъ къ юнош она

Была невдомо полна.

XXIII.

Сережа тронутъ былъ вниманьемъ

Графини, съ самыхъ первыхъ дней

Знакомства ихъ. Подъ обаяньемъ

Любви ребяческой своей

Къ княжн, печалимый разлукой,

Онъ, сердцемъ, такъ заран мукой

Любви встревоженнымъ, алкалъ

Знакомой пищи, — возникалъ

Предъ нимъ хоть также, но все рже

И рже образъ дорогой….

Мечта смнялася мечтой….

И ощущенія все т же,

По въ образ уже иномъ

Неясно пробуждались въ немъ.

XXIV.

Глядла ли съ улыбкой милой

Порой графиня на него,

Или, замтивъ видъ унылый,

Старалась ободрить его, —

Въ минуту той заботы нжной,

Какъ будто матери прилежной

Предъ нимъ ликъ милый воскресалъ.

Когда жъ онъ робко созерцалъ

Подъ часъ, въ невдомомъ смущеньи,

Какъ хороша была она —

Какъ будто въ памяти княжна

Вдругъ возникала…. и волненья

Давно знакомыя, душой

Овладвали молодой.

XXV.

Опредлить едва ли можно

Была ли то уже любовь,

Но какъ-то бурно и тревожно

Въ немъ сердце трепетало вновь.

Когда съ извстьемъ о кончин

Любимой матери, къ графин

Однажды, грустный, онъ пришёлъ, —

Такъ много онъ къ себ нашёлъ

Въ ней сердобольнаго участья,

Что сколько ни былъ огорченъ,

Убитъ какъ ни былъ духомъ онъ,

Но вспомнилъ тутъ же, и въ несчастьи,

Что есть еще душа одна

Къ нему сочувствіемъ полна.

XXVI.

Когда, потомъ, въ борьб съ страданьемъ

Онъ силы жизни потерялъ,

Прошедшаго воспоминаньемъ

Онъ мене тревожимъ сталъ.

Порой, въ минуты облегченья,

Недавнее, какъ сновиднье,

Въ неясномъ образ иномъ

Мелькало предъ больнымъ умомъ,

Но не на долго, жизнь, казалось,

Въ груди потухла молодой:

Сопровождаема тоской,

Она замтно удалялась, —

И взоръ страдальца, съ каждымъ днёмъ,

Сіялъ ужъ смерти торжествомъ.

XXVII.

По вотъ, забилось ретивое:

Грёзъ тайныхъ и любви полна,

Свтла, какъ счастье молодое,

Шла въ неб пышная весна.

Ужъ полонъ нги благодатной,

Врывался воздухъ ароматный

Въ окно живительной волной, —

И силы жизни молодой,

И нжной грусти умиленье

Съ собой онъ щедро приносилъ,

И въ сердц гаснувшемъ будилъ

Мольбу, восторгъ и вдохновенье….

И волновалъ младую кровь,

И къ жизни воскрешалъ любовь.

XXVIII.

Ахъ! сладокъ этотъ часъ блаженный,

Когда, борьбой утомлены,

Встрчаемъ грудью обновленной

Мы ласку первую весны!

Минувшее забыто горе, —

Душа, на радостномъ простор,

Трепещетъ свжестью иной….

Надеждъ угасшихъ свтлый рой

Опять пестритъ воображенье….

Съ біеньемъ сердца пополамъ

Приходитъ сила жизни къ намъ, —

Приходитъ съ ней и убжденье,

Что жизнь на радость намъ дана,

Что есть въ ней счастья сторона!

XXIX.

Воскресъ Сережа мой съ весною,

И быстро поправляться сталъ.

Разъ, утромъ, съ радостью живою

Проснулся онъ, онъ ощущалъ

Въ груди какое-то волненье,

Какъ бы восторга упоенье,

И взоръ его блеснулъ слезой,

И съ благодарною мольбой

Къ Творцу невольно обратился.

Сережа чувствовалъ бодрй

Себя гораздо и свжй, —

Одться онъ поторопился,

И лучезарному дню радъ,

Пробрался потихоньку въ садъ.

XXX.

Улыбкой вчною сіяли

Эллады древней небеса,

Въ эир мягкомъ утопали

Йхъ блескъ лазурный и краса.

Дышала твердь истомой южной,

Грядой прозрачной и жемчужной,

Младыя тучки вешнихъ дней

Легко раскинулись по ней,

И было тихо въ благодатной

Тни, гд лавръ и кипарисъ

Втвями дружно обнялись, —

Гд нжно ластясь, чуть-чуть внятно

Зефиръ съ листочками шепталъ,

И радость сердцу наввалъ.

XXXI.

Отъ бурь холодныхъ защищенный

Лиловой цпью дальнихъ горъ,

Раскинутъ былъ уединенный

Садъ виллы по терасамъ. Взоръ

Съ уступа верхняго сбгая

Къ прозрачной бухт, — обнимая

На право — синихъ рядъ вершинъ,

На лво — пастбищъ и долинъ

Семейно-свтлую картину,

Какъ очарованный блуждалъ.

До слуха слабо долеталъ

Лишь гулъ селенья изъ равнины, —

Да слышалась порой свирль,

Да соловья подъ кущей трель.

XXXII.

Вдали, на радужномъ простор,

Горъ окаймленномъ синевой,

Эгейское сверкало море

Своей порфирой золотой.

Лучи въ немъ солнца отражались,

И будто искры, разсыпались

По тихо зыблемымъ волнамъ.

Скользя какъ лебедь, тамъ и сямъ

Бллся парусъ треугольный,

И гладь собою оживлялъ, —

Внизу плескъ моря замиралъ….

И жизнію самодовольной

Дышало всё на берегахъ,

Въ волнахъ и свтлыхъ небесахъ.

XXXIII.

Въ тни кіоска, подъ вліяньемъ

Ароматической’ весны,

Сережа, съ сладкимъ замираньемъ

Груди, закрылъ глаза, и сны

Слетли скоро золотые

Подъ своды зелени живые.

Воспоминаньемъ вдохновленъ,

Сначала дтство видлъ онъ —

Мать и княжну…. — но все въ картину

Волшебную потомъ слилось,

И сердце пламенемъ зажглось.

Онъ видлъ… брегъ ночной… графиню…

И будто…. вдругъ, изъ лона водъ,

Она Кипридою встаётъ.

XXXIV.

Онъ былъ одинъ, но… вотъ… мелькнуло

Вдругъ что-то блое въ кустахъ, —

И тнь графини проскользнула

Въ кіоскъ. Смятеніе въ чертахъ

Ея прелестныхъ отразилось,

Когда она остановилась

Въ дверяхъ кіоска, и глазамъ

Представился Сережа тамъ.

Онъ блденъ былъ и худъ: густою

Бесдки тнью осненъ,

Еще блднй казался онъ…. —

Не дурно ли ему? съ живою

Заботой думаетъ она, —

И неподвижна и блдна

XXXV.

Сама, какъ статуя Кановы,

Головку къ юнош склонивъ,

Въ смущеньи робкомъ ждетъ. Покровы

Полупрозрачные, обвивъ

Станъ мягкій, весь обозначаютъ, —

И жадно втерокъ лобзаетъ

Сквозь кисею ея плечо, —

И бьется сердце горячо

Въ младой груди…. и рой неясный

Тревоги полныхъ, тайныхъ думъ

Смутилъ ужъ боязливый умъ…. —

И взоръ графини томно-страстный,

Проникнутъ роковой тоской,

Сверкнулъ божественной слезой!

XXXVI.

Графиня долго такъ стояла

Палъ спящимъ юношей, и сонъ

Его съ заботой наблюдала.

Но, вотъ, вздохнулъ протяжно онъ, —

Уста улыбкой оживились, —

И щеки блдныя покрылись

Румянцемъ нги…. и онъ вдругъ

Глаза открылъ. Нмой испугъ

Графини милой и смущенье

Не въ силахъ я изобразить.

‘Я…. васъ…. пришла сюда бранить’ —

Сказала, одолвъ волненье

Она: — ‘вы непослушны страхъ’….

И — рчь прервалась на устахъ.

XXXVII.

‘Ахъ! я такъ много вамъ обязанъ’….

Онъ было робко прошепталъ —

Но только! взоръ, ничмъ не связанъ,

Одинъ глубоко досказалъ

Смыслъ затаённой вздохомъ рчи.’

Неловко было въ этой встрч

Обоимъ, — смутныя слова

Летли съ устъ, и голова

Горла. Весь томимъ желаньемъ,

Графиню за руку онъ взялъ….

Ей рчи странныя шепталъ….

Привлёкъ къ себ…. и вотъ, дыханьемъ

Палящихъ устъ упоены,

Забыли Божій міръ они!

XXXVIII.

То былъ ли бредъ воображенья,

Иль точно ихъ уста слились, —

Кто знаетъ?… — бурныя мгновенья

Надъ дольнимъ міромъ пронеслись —

И изъ блаженства, безъ сознанья,

Безъ чувствъ, безъ мысли, безъ желанья —

Проснулись дв души!… Гд былъ

Волшебный міръ ихъ? кто носилъ?

Куда? — въ какія ихъ селенья?…

Кто можетъ это разсказать?!

Земной ли рчью передать

Души безсмертной упоенье?!…

Нтъ на земл ему слдовъ, —

Нтъ для него земныхъ и словъ!

XXXIX.

Графъ Б* на утро возвратился.

Съ корветомъ Русскимъ прибылъ онъ,

Который тотчасъ торопился

Уйти назадъ. Онъ былъ смнёнъ

Со станціи, и порученье

Имлъ — скорй, по доставленьи

Бумагъ Посольству, путь держать

На родину. Онъ также взять

Сережу долженъ былъ съ собою.

Такъ бдный мичманъ, — (да, вдь онъ

Ужъ съ годъ какъ былъ произведенъ), —

Едва обласканный судьбою,

Приговоренъ былъ ею вновь

Свою оплакивать любовь.

XL.

Я не берусь вамъ ощущенья

Графини нжной объяснять,

Съ минуты странной увлеченья,

О коей долженъ былъ сказать.

Что сердце въ ней перестрадало —

Не знаю, — но нельзя ни мало

Замтить было ничего.

Когда же гостя своего

Она на путь благословила,

Во всхъ рчахъ ея, въ чертахъ,

Въ увлаженныхъ тоской очахъ —

Такъ чистоты душевной было

Всё преисполнено, что мать

Могла бъ одна такъ горевать.

XLI.

Онъ вышелъ, сокрушёнъ тоскою,

Слъ на коня, и вихремъ въ даль

Помчался, быстрою здою

Стараясь заглушить печаль.

Въ невыразимой чувствъ тревог,

Не видя изъ за слёзъ дороги,

Онъ ужъ къ Аинамъ подъзжалъ (*), —

Межъ тмъ, на неб догоралъ

Послдній лучъ, — и храмъ Тезея

Имъ озарёнъ, въ лазурной мгл

Обозначался на скал, —

И весь Акрополиісъ, синя

Въ прозрачныхъ вечера парахъ,

Тонулъ въ глубокихъ небесахъ.

(*) Вилла графа Б* находилась въ нкоторомъ разстояніи отъ города.

XLII.

Сережа, пересвъ проворно

Въ коляску, поспшилъ въ Пирей (*).

Ночь упадала: сумракъ чёрный

Ложился средь нмыхъ полей…. —

Какъ часто по дорог этой,

Мечтою пламенной согртый,

Спшилъ нашъ юноша на балъ!…

Онъ до сихъ поръ не замчалъ

Въ своемъ счастливомъ настроеньи,

Какъ эта блдная страна

Была вокругъ заклеймена

Печатью страшной разрушенья, —

Какъ всё о жизни въ ней былой

Дышало грустію святой!

(*) Пирей — портъ, въ семи верстахъ отъ Аинъ.

XLIII.

Но онъ теперь замтилъ это,

И устремилъ прощальный взоръ,,

Со скорбью нжнаго привта

Къ далёкой цпи блдныхъ горъ.

Чрезъ часъ нашъ путникъ приближался

Уже къ Пирею. Подымался

Холодный втеръ, и вдали

Чернй все тни налегли.

Вотъ близко…. огоньки селенья

Сверкнули, — слышенъ ужъ морской

И запахъ, и волны прибой….

Сережа детъ въ нетерпньи

На пристань, — въ шлюбку соскочилъ,

И на корветъ свой поспшилъ *.

* Посвящая вс эти строфы, до LXXИ включительно, старымъ собратамъ моимъ, морякамъ Черноморскаго флота, прошу ихъ не бранить меня за то, что желая сдлать описываемую сцену на мор понятною и нескучною для каждаго, я не вошелъ во вс подробности морскаго дла, и даже, чтобы представить читателю поразительную картину, заставилъ моряковъ на корвет оплошать немножко и потерять мачту. Равнымъ образомъ, прошу читателя, незнакомаго съ морскими путешествіями, простить, что я, для большей точности и естественности описанія, ршился употребить морскія техническія выраженія. Безъ нихъ, разсказъ былъ бы непремнно безжизненъ. Пусть, въ такомъ случа, читатель представитъ себя путешествующимъ на корабл, и слышащимъ вокругъ себя этотъ непонятный для него языкъ. Прошу прочесть примчанія впередъ.

XLIV.

Корветъ готовъ: вотъ, марсовые

Пошли по марсамъ.,.. — засвисталъ

Свистокъ…. — трепещутъ поднятые

Ужъ паруса, и якорь всталъ (*).

Надулся кливеръ (**), — покатился

Корветъ подъ втеръ…. распустился

Широкой грудью мощный фокъ….

И вотъ, опять гудитъ свистокъ:

‘На катъ! на фишъ!’ раздалось съ юта (***),

И якорь къ борту прикрпленъ, —

И словно лебедь, окриленъ,

Корветъ приводитъ къ втру круто (****)… —

Нагнулся на бокъ…. заскриплъ….

И, ржа волны, полетлъ.

(*) Говорится: якорь всталъ, т. е. отдлился отъ земли.

(**) Кливеръ — парусъ, подымаемый въ ту минуту, когда якорь встаетъ.— Фокъ — большой парусъ передней мачты.

(***) ‘На катъ! на фишъ!’— такъ командуютъ при уборк якоря на мсто. Ютъ — кормовая часть корабля.

(****) Приводитъ къ втру — значитъ, имя противный втеръ, придерживаться къ нему, сколько паруса дозволяютъ.

XLV.

Ужъ близокъ берегъ Саламина,

Ночь приближается, темна, —

Сосдней Эгины вершина

Едва лишь на неб видна.

Пирея берегъ всё тускнетъ….

Но, вотъ, на свер чернетъ

Громадной тучей небосклонъ, —

Грозитъ корвету бурей онъ.

Не видно въ облакахъ лазури, —

И гряды волнъ, одна къ другой

Тснятся шумною толпой… —

Но не страшны корвету бури,

Онъ къ ураганамъ пріученъ, —

Не даромъ Смлымъ названъ онъ.

XLVI.

Свжетъ. Тонкой хворостиной

Брамъ-стеньги (*) гнутся и скрипятъ,

Все гуще, стаей лебединой,

Сверкаютъ волны и кипятъ.

Но имъ не одолть могучей

Груди корвета: брызгъ летучей

Его лишь пной окропя,

Он потомъ, крутясь, шипя,

Сердито вслдъ ему бушуютъ,

Віяся мутною струей,

И съ дикимъ воплемъ и тоской,

Какъ будто злобно негодуютъ,

Что горделивый сынъ морей

Гнететъ ихъ тяжестью своей.

(*) Верхнія части рангоута, т. е. мачтъ.

XLVII.

Но втръ свжй. — На марса-фалы!

На брамсели!… Вс рифы брать!…’

Со шканцевъ въ рупоръ прозвучало:

‘Фокъ, гротъ на гитовы поднятъ! — (*)

Брамъ-стеньги къ спуску!… будь готовы!…

У пушекъ осмотрть найтовы!…

Форъ-стеньги-стаксель подымай!…

На марса шкотахъ! не звай!

Фокъ, гротъ крпить!..’ И, во мгновенье,

Корветъ къ борьб уже готовъ:

На грозные ряды валовъ

Онъ смотритъ съ гордостью презрнья, —

Ныряетъ, мечется, скользитъ —

И будто въ ярости дрожитъ.

(*) По этой команд, убавляютъ верхніе и убираютъ совсмъ нижніе паруса. — Шканцы — часть верхней палубы, гд находится вахтенный (‘командующій) офицеръ. — По слдующей затмъ команд: ‘брамъ стеньги къ спуску!’ — спускаютъ брамъ-стеньги внизъ, чтобы какъ можно мене представить площади втру. (Брамъ-стеньга не есть одно цлое съ мачтой, она составляетъ ея продолженіе). — Найтовы — веревки, коими прикрпляютъ къ борту орудія, чтобы он не тронулись съ мста во время качки. — Форъ-стеньги-стаксель — штормовой парусъ. — Вс эти распоряженія суть приготовленія къ бур.

XLVIII.

‘Ну! дуй теперь!’ — самодовольный,

Сквозь зубы капитанъ сказалъ, —

И, грянувшись корветъ о волны,

Въ отвтъ какъ будто застоналъ.

Но…. вдругъ…. затихло всё: забилась

Грудь парусовъ…. и воцарилась

На черныхъ, бшеныхъ волнахъ

Тишь грозная!… Какой-то страхъ,

Предательскій какой-то шопотъ

По блымъ гребнямъ пробжалъ….

Казалось, втеръ-замиралъ….

Валовъ умолкъ сердитый ропотъ….

И… вдругъ.., ужасный звонъ, свистъ, ревъ —

И шквалъ летитъ, разсвирпвъ. (*)

(*) Шкваломъ называютъ на морскомъ язык необыкновенно сильный, иногда нсколько минутъ продолжающійся порывъ втра.

XLIX.

‘Живй! отдай вс марса шкоты!

На брасахъ! —реи поперегъ!’ — (*)

По тщетны моряковъ заботы,

Не даромъ шквалъ ихъ подстерёгъ.

Онъ загудлъ…. — и затрещали

Вершины мачтъ, — заполоскали,

Забились съ визгомъ паруса….

Ихъ вихрь рванулъ — и въ небеса

Отбросилъ мелкими кусками.

Корветъ легъ на бокъ, и черпнулъ

Вдругъ цлымъ бортомъ!… — онъ тонулъ….

Виднлся килm ужъ межъ волнами…. —

И вотъ, сквозь страшный бури вой,

Поднялся страшно вопль глухой!… — (**)

(*) По команд: ‘отдай вс марса шкоты’ — убираютъ послдніе паруса. — Реи — длинныя поперечныя бревна, къ коимъ привязываются паруса. Он приводятся въ движеніе веревками, называемыми брасами,— и ставятся всегда поперегъ судна при ожиданіи шквала, именно для того, чтобы быть готовымъ встртить его, съ которой бы стороны онъ ни налетлъ. Въ настоящемъ случа, моряки опоздали, не ожидая шквала съ подвтренной стороны, то есть противоположной той, откуда былъ втеръ.

(**) Киль — есть основаніе корабля. На военныхъ судахъ онъ, какъ и вся подводная часть, бываетъ обшитъ листовою мдью.

‘Рубите мачты!...’ но напрасно,

Не слышенъ голосъ ужъ ни чей!…

И вдругъ, раздался трескъ ужасный, —

И ужъ гротъ-мачты нтъ! — ‘Смлй!

Руби съ подвтра ванты! живо!…’ — (*)

Но шквалъ промчался. — Торопливо

Корветъ, какъ-бы съ испугу, всталъ,

И всми членами стоналъ.

‘Ну! спасены!’ — съ мольбою жаркой

Пронесся шопотъ. — ‘Не звай

Теперь за помпами! (**) качай

Ребятушки! за доброй чаркой

Запьемъ мы горе! По мстамъ!

Вс-ль тутъ?… А?… что такое тамъ?…

(*) Гротъ-мачта — главная мачта. Ванты суть снасти, коими по обимъ сторонамъ укрплена мачта. Въ этомъ случа, такъ какъ мачту сломало — (и слдовательно оборвало ванты съ навтренной стороны, т. е. той откуда былъ втеръ),— командуютъ, чтобы обрубить ванты съ подвтренной стороны, и тмъ освободить корветъ отъ мачты.

(**) Помпами откачиваютъ нахлынувшую въ корветъ воду.

LI.

На ют?…’ — ‘Люди, люди тонутъ!…’ —

— ‘Гд, гд?… Бросайте буи, концы!… (*)

Лови!!’ — но волны страшно стонутъ,

И словъ несчастные пловцы

Не слышатъ. — ‘Гд, гд? покажите!…’ —

— ‘Вотъ, вотъ на право: вотъ, смотрите,

Одинъ — конецъ уже схватилъ…. —

Другой руками обхватилъ

Топъ-стеньги…. (**) бьется!… Подплываютъ

Еще два къ мачт!… вотъ, скользитъ

Одинъ!… поймалъ!… верхомъ сидитъ!…’ —

— ‘Да сколько ихъ? — ‘А кто ихъ знаетъ!…

Кажись, что четверо!… но, вотъ,

Насъ скоро, скоро къ нимъ прибьетъ. (***)

(*) Буй — спасительный поплавокъ. Концами называютъ на корабл всякія веревки.

(**) Т. е. верхушку стеньги — (плавающей въ вод).

(***) Т. е. прижмётъ волненьемъ.

LII.

‘А шлюбку на такомъ волненьи

Нельзя и пробовать спустить!

Спаси ихъ Боже!’ — и въ смятеньи

На ют ждутъ. — ‘Хоть закрпить

Концы-бъ имъ удалось скоре

Вокругъ себя!… ну, такъ!… Длинне

Пусти еще конецъ! .. Держись

Ребятушки!… не торопись!’… —

И, вотъ, пловцы на бортъ ужъ взяты:

Съ участьемъ жмётся къ нимъ народъ: —

— ‘Что? вс-ли?’ — ‘Нтъ, недостаетъ

Грицка съ руля!… — и вновь объята

Толпа печалью: — ‘Миръ съ тобой! ..

А жаль! былъ славный рулевой!’…

LIII.

Межъ тмъ, работа на спасённомъ

Корвет съ бодростью кипитъ,

Грусть въ сердц затаивъ смущенномъ,

Толпа молчаніе хранитъ.

Лишь дудокъ свистъ, да мрный топотъ,

Да въ рупоръ словъ командныхъ ропотъ,

Да блоковъ скрыпъ, да плескъ волны

Средь важной слышны тишины.

Таковъ порядокъ ужъ обычный

На всякомъ судн боевомъ,

Всё заключается въ одномъ

Какъ будто дух, каждый, лично,

Сурово вренъ одному

Лишь только долгу своему.

LIV.

Подъ штормовыми триселями,

Съ фальшивой мачтою, (*) корветъ

Ужъ снова ратуетъ съ волнами,

И новыхъ ожидаетъ бдъ.

Хоть штормъ порою и стихаетъ,

Но горизонтъ всё угрожаетъ

Зловщей тчей. Разсвло,

И втръ упалъ, — но развело

Кругомъ волненіе горою.

Придется плохо ночью имъ!

Теперь, подъ берегомъ крутымъ,

По гладкой синев, стрлою

Корветъ, накренившись, скользитъ, —

Вода вдоль борта лишь звенитъ. (**)

(*) Штормовые малые паруса, употребляемые тогда, когда, по сил втра, нтъ возможности нести обыкновенную парусность. Фальшивая мачта — т. е. Стеньга, вмсто мачты. Штормъ — необычайно сильный и продолжительный втеръ, то же что ураганъ.

(**) Накренившись, т. е нагнувшись на бокъ,отъ силы втра.

LV.

Намъ нтъ нужды за быстрымъ ходомъ

Корвета доле слдить,

Замтимъ только, мимоходомъ,

Что въ ближній портъ успвъ доплыть,

Онъ мачту новую поставилъ,

И, освжившись, путь направилъ

Къ роднымъ, далёкимъ берегамъ. (*)

Конечно, интереснй вамъ

Узнать, какъ бдный нашъ Сережа

При этомъ жребій свой сносилъ.

Онъ, правда, очень грустенъ былъ

Вступивъ на палубу, — и что же

Для сердца, въ пору юныхъ дней,

Разлуки можетъ быть горьчй?

(*) Освжиться — морское выраженіе, значитъ взять прсной воды, свжей провизіи и проч.

LVI.

Но, только буря заревла,

Онъ вдругъ какъ бы окрпъ душой:

Отвага въ сердц закипла, —

Во взорахъ виденъ былъ герой.

Въ часы, потомъ, отдохновенья,

Онъ, правда, рдко утшенья

Въ кругу товарищей искалъ,

На шутки ихъ не отвчалъ.

Уединясь въ кают тсной,

Онъ чаще, сладкой думы волнъ,

Воспоминалъ, подъ говоръ волнъ,

Свой рай любви, и взоръ небесный

Графини пламенныхъ очей,

И небо Греціи своей!

LVII.

Но дни текли. Ужъ Дарданеллы

Съ ихъ башнями, надъ лономъ водъ,

Въ туманъ окутанные блый,

Мелькнули и изчезли. — Вотъ

Зубчатыя Царь-града стны,

Купаясь въ плескахъ шумной пны,

Въ вечернихъ, пламенныхъ лучахъ,

На синихъ видны небесахъ.

Корветъ ужъ обогнулъ проворно

Леандра башню, — пробжалъ

Съ полмили, и на якорь сталъ

У Золотаго Рога. Черный

Минутный сумракъ, пеленой

Густой ложился надъ землей. (*)

(*) По обимъ сторонамъ пролива, у входа въ Мраморное море, стоятъ башни, называемыя Европейскою и Азіатскою крпостями. Башня Леандра, извстная по преданію объ узниц своей Геро, для свиданія съ которою, возлюбленный ея, Леандръ. переплывалъ Геллеспонтъ, и наконецъ погибъ, въ одну ночь, въ этомъ путешествіи, — стоитъ на середин пролива, у входа — (изъ Мраморнаго моря) — въ заливъ Золотаго Рога, при которомъ расположенъ Константинополь. —

LVIII.

И вотъ, какъ будто облечённый

Какой-то тайной въ этотъ мигъ,

Въ дыханьи знойномъ, истощённый

Стамбулъ предъ взорами возникъ.

Съ Семи Холмовъ уже сбжали

Ночныя тни. Замирали

У одинокихъ ступеней

Сераля, въ робости своей,

Нмыя, волны, чуть сверкая….

А самъ дворецъ, въ тни садовъ,

Средь женщинъ, евнуховъ, рабовъ,

Сомннье мрачное питая,

Хранимый стражей боевой,

Вкушалъ ужъ чувственный покой.

LIX.

Стихала шумная Топхана,

Слабй крикъ рзкій долеталъ,

Спша на праздникъ Рамазана,

Кой-гд лишь быстро разскалъ

Каикъ хладющія волны. (*)

На немъ, таинственности полный,

Тснился женщинъ легкій рой, —

Подъ блоснжною чадрой

Сверкали пылкіе ихъ взоры, —

Межъ тмъ, какъ важно, въ групп ихъ,

Куря кальянъ, недвижимъ, тихъ,

Сидлъ старикъ, и разговоры

Прекрасныхъ плнницъ не длилъ, —

Лишь ухомъ чуткимъ ихъ ловилъ.

(*) Топхана — предмстіе Константинополя, стоящее у берега Рамазанъ — праздникъ, при окончаніи мусульманскаго поста. По закону Магомета, мусульманинъ обязанъ, въ теченіе его, соблюдать, отъ утренней до вечерней зари, строжайшее во всемъ воздержаніе, за то, съ наступленіемъ ночи, можетъ предаваться всякаго рода неумренности. Въ послднюю ночь Рамазана, весь Цареградъ бываетъ великолпно иллюминованъ. На протянутыхъ, отъ зданія къ зданію, въ два ряда, канатахъ, устроиваются изъ шкаликовъ цлыя надписи и стихи изъ Корана. Видъ этихъ волшебныхъ огней, на черномъ покрывал ночи, производитъ необыкновенный эфектъ. Каикъ — легкая узкая лодка.

LX.

Но ночь разгула поспшала,

И сонмъ мечетей на холмахъ

Глубокой тнью облекала.

Зажглися звзды въ небесахъ,

И скрылось всё…. — лишь минареты,

Огней гирляндами одты,

Одни возникли здсь и тамъ

Надъ массой зданій къ небесамъ.

Но мигъ…. — и вотъ, на покрывал

Густаго мрака, за перстомъ

Какъ бы волшебника, — огнёмъ

Стихи Корана побжали —

И засіялъ весь Цареградъ,

Въ надежд сладостныхъ наградъ.

LXI.

Надъ Геллеспонтскими волнами,

Сребромъ подернувъ зыбь, луна

Межъ тмъ всплывала, и лучами

Одла кроткими она

Въ часъ этотъ, тлнія жилище —

Уединенное кладбище,

Гд рядъ могилъ и блдный строй

Гробницъ, увнчанныхъ чалмой,

Въ печальной кипарисовъ тни,

Какъ-бы вкушали вчный сонъ.

И странно воздухъ напоёнъ

Былъ обаяньемъ томной лни….

И весь соблазномъ онъ дышалъ,

И грусть со страстью наввалъ.

LXII.

Хотя давно ужъ заревая

Съ Топханы пушка раздалась,

И, по холмамъ перебгая,

Далекимъ эхомъ пронеслась, —

Но звуки музыки военной

И говоръ шумно-оживленной

Толпы, еще по временамъ

Неслись изъ града по волнамъ.

Но, вотъ, съ мечетей ужъ крикливый

Раздался муэзиновъ гласъ,

Огней волшебный блескъ погасъ, —

И Цареградъ нетерпливый

Отъ тяжкаго поста вздохнулъ —

И въ сладострастьи потонулъ!

LXIII.

Корветъ на утро, при попутномъ

Зюйдъ-Вест, (*) дальше побжалъ

Вдоль береговъ Босфора. Въ смутномъ

Туман утра, возникалъ

Вдали, еще непробужденный

Стамбулъ, восходомъ озаренный,

Какъ радужный дней юныхъ сонъ.

Съ обихъ между тмъ сторонъ

Волшебной грёзою мелькали

Кіоски, башни близь воды,

Дворцы, кладбища и сады, —

И волны радостно сверкали

У корней миртовъ и оливъ,

Ихъ млечной пной оросивъ.

(*) Зюйдъ-вестъ — на морскомъ нарчіи, юго-восточный втеръ.

LXIV.

Втръ къ ночи снова разыгрался,

Такъ что корветъ еще дней пять

Подъ парусами оставался.

Ужъ стали моряки терять

Свое обычное терпнье….

Но, близокъ часъ отдохновенья:

Вотъ онъ!… впиваетъ сладко грудь

Знакомый воздухъ…. — конченъ путь!…

Зарей вечернею одта,

Земля родная ужъ плыветъ

На встрчу радостно…. — и вотъ

Гремятъ ужъ выстрлы привта,

И Севастополь, весь въ лучахъ

Заката, блещетъ на волнахъ.

LXV.

Вамъ грустно слышать это слово

Сыны Россіи!… знаю я!

Печалію еще такъ новой,

Полна какъ въ васъ, душа моя!

Да, живо милое преданье,

Свжо еще воспоминанье,

Какъ юный Лазарева флотъ,

Краса и честь Эвксинскихъ водъ,

Вождемъ великимъ утшался,

Руками чьими созданъ былъ,

Чей духъ суровый затаилъ…. —

Какъ гордый флагъ нашъ разввался

По синимъ Греціи морямъ,

На зависть лютую врагамъ!

LXVI.

По зависть эта не дремала,

И омрачился небосклонъ,

И туча страшная возстала, —

И Севастополь окружёнъ.

Упорно моряки стояли,

Въ борьб геройской защищали

Единодушною семьей

И Русскій флагъ, и кровь родной,

Шли радостно на бой кровавый,

Чтобъ силу силой отразить,

Чтобъ умереть, иль побдить,

Шли пасть — но только пасть со славой!…

Увы! отпоръ былъ свыше силъ, —

Судебъ великій часъ пробилъ!

LXVII.

И вотъ, минута роковая

Пришла. Какъ нкіе жрецы,

Обрядъ ужасный совершая,

Питомцы моря, удальцы,

Мужи въ борьб, — съ неизъяснимымъ —

Какъ мать надъ дтищемъ любимымъ —

Глухимъ отчаяньемъ, въ слезахъ,

Своей рукой, въ своихъ волнахъ,

Родимый флотъ свой потопили,

И битва на суш зажглась.

Герои гибли, но что часъ,

Врагъ умножалъ несмтны силы. ..

И приговоръ судьбы насталъ! —

Но Севастополь всё стоялъ.

LXVIII.

Стоялъ герой непобжденный,

И умиралъ въ своихъ стнахъ!!

И совершилось!… Дерзновенной

Рукой схватилъ добычу врагъ,

Но самъ смутился! — не твердыню

Нашелъ онъ, — нтъ, — одну пустыню!

Не клики, не побдный звонъ,

Онъ слышалъ вопли похоронъ!…

И на развалин кровавой

Флагъ поднялъ свой…. — и самъ скорй

Бжалъ добычи онъ своей!

А Севастополь? ., вчной славой

Въ вкахъ грядущихъ онъ почтёнъ!

Внцемъ страданья озарёнъ!

LXIX.

Такъ, будетъ въ памяти народной

Онъ, гордый, вчно, вчно жить! —

Его мы стны не безплодной

Потщились кровью обагрить:

Нтъ, не заглохнетъ это смя!

Минуетъ испытанья время,

И Севастополь, нашъ оплотъ,

Надъ тихимъ лономъ мирныхъ водъ,

Какъ Фениксъ, пепломъ возрождённый,

Возникнетъ вновь, — на радость намъ,

На радость намъ, на страхъ врагамъ,

Въ укоръ Европ изумлённой!

Теперь…. но, пусть онъ разоренъ,

Пускай разграбленъ, пусть сожженъ, —

LXX.

Онъ всё намъ дорогъ!… какъ святыня

Онъ сердцу Русскому! — въ стнахъ

Сей кровью облитой твердыни,

Почіетъ Лазарева прахъ!

Еще могила дорогая:

Погибшій Русь благословляя,

Безсмертной славою повитъ,

Герой Корниловъ тамъ лежитъ!

И онъ тамъ, правды мужъ любимый,

Нахимовъ — чести, долга сынъ!…

Еще по духу исполинъ,

Истоминъ тамъ неустрашимый —

У дорогихъ ему могилъ,

Сномъ душъ возвышенныхъ почилъ!

LXXI.

Миръ вамъ, защитники отчизны!

Но, день еще иной придетъ:

Надъ вашимъ прахомъ, славной тризны

Заря блестящая взойдетъ!

Да! и въ потомств отдаленномъ,

Докол въ сердц умиленномъ

Родная слава будетъ жить,

Могилу вашу станутъ чтить!.,.

И отрокъ, мужествомъ пылая,

Колно передъ ней склонитъ, —

И въ сердц гордомъ закипитъ

Къ отчизн преданность святая!

Святъ, незабвенъ героевъ прахъ,

Во всхъ народахъ и вкахъ!!

LXXII.

Прошу за это отступленье

Къ другой эпох не бранить, —

Не могъ, въ невольномъ увлеченьи,

Я сердцу дань не заплатить.

Мы перейдемъ теперь къ герою

Разсказа нашего. Живою

Онъ радостью взволнованъ былъ,

Когда знакомый брегъ открылъ

Ему объятія родныя.

Тотчасъ товарищи, друзья,

(Конечно въ томъ числ и я) —

Спрыгнувъ въ верейки удалыя,

Стрлой помчались по волнамъ,

На встрчу дорогимъ гостямъ.

LXXIII.

Корветъ, подъ флагомъ карантина,

Въ уединенной бухт сталъ,

И оживленная картина

Открылась взорамъ. Убиралъ

Пока онъ паруса проворно,

Вокругъ него, толпою черной,

Собрался легкихъ шлюбокъ рядъ:

‘Bravo bravissimo!’ кричатъ

Въ восторг моряки, — и точно,

Корветъ работой изумлялъ, —

Но вотъ, послдній просвисталъ

Свистокъ…. и до поры полночной,

Подъ ровный, тихій плескъ валовъ.

Лилась бесда моряковъ.

LXXIV.

Свиданій сцена наставала

Въ такомъ же вид, съ каждымъ днемъ,

Пока корвету надлежало

Держать свой карантинъ. Потомъ

Вошелъ онъ въ портъ и разрушился.

Кружокъ вечерній оживился

Въ клубъ собиравшихся гостей.

Въ семь заботливой друзей

Сережа, искренно любимый,

Душой больною отдыхалъ, —

Но путь иной ему лежалъ,

И скоро онъ простился съ ними,

И по дорог столбовой

Летлъ стремглавъ уже домой.

LXXV.

Домой! но гд-жъ, скиталецъ юный

Твои Пенаты? гд домъ твой?…

И грустно зазвучали струны

Сердечныя въ степи глухой!

Такъ! на груди холодной свта

Ищи теперь себ привта

Мой безпріютный сирота!

Въ могил позабытой та,

Въ чьемъ сердц любящемъ, міръ цлый

Отрады могъ бы ты найти!

Иди дань чувствъ своихъ нести

Теперь отцу, — но въ зачерствлой

Душ едва-ли ты найдешь

Привтъ, и сердцемъ отдохнешь!

LXXVI.

И закачались, зашумли

Березы сирыя съ тоской,

И псню горькую запли

Надъ беззащитной головой.

Имъ вторилъ жалобно пустынный

Лишь втеръ, по дорог длинной

И черной, какъ сама печаль, —

Туманная синлась даль

Какой-то грустной перспективой…. —

И пала ночь…. и сквозь покровъ

Бродящихъ, блдныхъ облаковъ,

Незримая луна тоскливый,

Сомннья полный свтъ лила

На молчаливыя поля.

LXXVII.

Но и подъ грустью той, живая

Чего-то искра сбереглась, —

И Русь, кормилица родная,

Родной душ отозвалась.

И вспомнилъ путникъ одинокій

И дтства своего далекій

Край дорогой, куда спшилъ,

И многое!… — заговорилъ

Знакомый голосъ въ немъ сильне, —

И онъ съ отрадою вздохнулъ.

‘Эхъ вы родные!’ — затянулъ

Привставъ, ямщикъ, — и веселе

Вдругъ колокольчикъ раздался,

И звонкой псней залился.

LXXVIII.

Дней черезъ пять, нашъ путникъ, полный

Мечтаній сладкихъ, подъзжалъ

Къ имнью князя N*. Безмолвный

Вечерній часъ тотъ наступалъ,

Когда мы чувствуемъ невольно

На сёрдц грусть, — когда довольно

Для насъ причины и пустой,

Чтобъ пробудить думъ цлый рой, —

Но путникъ нашъ, надеждой тайной

Горя, того не замчалъ.

Свтъ нжный землю обливалъ, —

Сережа посмотрлъ случайно

На облака… — въ нихъ ликъ луны

Сверкнулъ…. но съ лвой стороны!

LXXIX.

Вотъ, онъ подъхалъ…. — это что же?

Едва стоитъ гнилой заборъ….

(Чуть не заплакалъ мой Серёжа!)

Възжаетъ на заглохшій дворъ: —

Онъ весь густой поросъ травою, —

Ничто въ немъ жизнію былою

Давно уже не говоритъ.

Печаленъ опустлый видъ

Усадьбы, брошенной забвенью… —

Стоитъ, нахмурясь, срый домъ,

Вс ставни заперты кругомъ,

Нигд, ни на одномъ строеньи

Дымокъ не вьется…. и въ тиши,

Кругомъ не слышно ни души.

LXXX.

Но, вдругъ, раздался лай, и стая

Собакъ пустилась на него.

Съ трудомъ ихъ долго отгоняя,

Напрасно ждалъ онъ, — никого!

Но вотъ, откашливаясь глухо,

Явилась наконецъ старуха,

Изъ подъ руки прищуря взглядъ,

И съ нею четверо ребятъ.

‘Анисья!’ — закричалъ Сережа:

‘Ты-ль это, милая моя?’ —

Она глядитъ: — ‘Да я-то, я,

Да вы-то, сударь, вы-то кто же?…’ —

И смотритъ съ ногъ до головы: —

‘Ахъ, Пресвятая мать!… да вы….’

LXXXI.

И бухъ Сереж прямо въ ноги:

‘Ахъ ты кормилецъ дорогой!

Прости старуху, ради Бога!

Совсмъ зашибло, мой родной!’ —

— ‘Да какъ же это?… ты при дом

Одна?’ — ‘Одна, сударь, окром

Еще дворовыхъ кой-кого.’ —

— ‘А господа?’ — ‘Нтъ никого.’ —

— ‘Да гд-жъ они?’—‘А кто ихъ знаетъ?..’—

— ‘Да кто же правитъ тутъ у васъ?’ —

— ‘Иванъ Захарычь, — я тотчасъ

Пошлю гонца за нимъ: сбираетъ

Оброкъ онъ по селенью, знать,

Чтобъ къ Ихъ Сіятельствамъ послать.’

LXXXII.

‘А гд же мой отецъ?’ — ‘Давненько

Они оставили ужъ насъ,

Но гд? не знаю хорошенько.

Да ты, родной, усталъ, сейчасъ

Я постараюсь успокоить,

Велю вамъ домикъ тотъ устроить,

Гд ваша маменька жила….’ —

— ‘Она вдь тамъ и умерла?’ —

— ‘Тамъ — дай Богъ Царствіе Небесно —

Тамъ и скончалась, мать моя!’ —

— ‘Ну, очень радъ, Анисья я,

Что хоть тебя засталъ.’ — ‘Извстно,

Всё-жъ мы свои, и рады вамъ

Служить какъ старымъ господамъ!’ —

LXXXIII.

И съ этимъ словомъ, за ключами

Старушка тихо поплелась.

Представить можете вы сами,

Какой тоскою обнялась

Душа смущенная Сережи!

Того-ли ожидалъ онъ. Боже,

Спша къ родимой сторон? —

Въ мечтаньяхъ сладкихъ о княжн,

Онъ предавался ужъ надежд

Былое счастье воскресить, —

Въ знакомомъ сердц пробудить

Къ себ сочувствіе какъ прежде….

И вдругъ — всё разлетлось въ прахъ!

Вздохнувъ, съ слезами на глазахъ,

LXXXIV.

Онъ въ домикъ поспшилъ отдльный,

Гд съ матерью когда-то жилъ.

Съ какой онъ грустью безпредльной

Родной порогъ переступилъ!

Все въ прежнемъ вид сохранилось,

Ничто еще не измнилось

Съ тхъ поръ, какъ тутъ она жила.

Кровать,въ которой умерла,

На томъ же мст всё стояла,… —

Въ углу, подъ слоемъ пыли, книгъ

Лежала груда… — онъ на нихъ

Взглянулъ — и вмигъ ему предстало

Всё дтство…. рядъ счастливыхъ дней… —

И сжалась грудь еще сильнй.

LXXXV.

Глухая осень наступила

Давнымъ давно ужъ на двор,

И холодно и сыро было

Въ необитаемомъ жиль,

Дышавшемъ жизнію былою.

Анисья щедрою рукою

Огонь въ камин развела,

Дв свчи на стол зажгла,

И самоваръ со всмъ приборомъ

Поставила. Оживлена

Свиданьемъ радостнымъ она

Казалася: межъ разговоромъ

Постель Сереж постлала,

И, поклонясь, къ себ ушла.

LXXXVI.

Средь тишины ненарушимой,

Тогда, взоръ устремя въ каминъ,

Съ своей тоской неодолимой,

Остался путникъ нашъ одинъ.

Кругомъ лишь втра завывали

Порывы, — да въ огн трещали

Дрова, — да псовъ лай слышенъ былъ, —

Да сторожъ въ доску колотилъ.

Собратъ раздумья говорливый —

И самоваръ ужъ потухалъ,

И пснь родную напвалъ,

Шипя весьма краснорчиво, —

Вдали волковъ былъ слышенъ вой,

Да на печи сверчокъ ночной

LXXXVII.

Пищалъ. Сережа отъ камина

Очей не въ силахъ былъ отвесть,

Въ горящихъ угольяхъ судьбину

Онъ будто мнилъ свою прочесть.

Они то тухли, — то пылали,

То снова тихо погасали…. —

И пеплъ ихъ наконецъ одлъ,

И съ легкимъ дымомъ отлетлъ,

‘Не то-ль и вы, мои златыя

Мечты?’ — поникнувъ головой,

Сказалъ, вздохнувъ, Сережа мой:

‘Такъ вы, надежды дорогія,

Мгновеннымъ пламенемъ зажглись….

Потухли…. дымомъ разнеслись!!’

LXXXVIII.

Осенній яркій день зарёю

Давно ужъ алою сіялъ,

Но путникъ, изнуренъ тоскою,

Еще сномъ крпкимъ отдыхалъ.

Онъ долго бы не пробуждался,

Но — слышитъ — подъ окномъ раздался

Вдругъ колокольчикъ. Онъ скорй

Къ дверямъ, — на встрчу изъ сней

Бжитъ къ нему старикъ почтенный,

Иванъ Захарычъ. Прежде онъ

Былъ дядькою опредленъ

Къ нему, но шелъ всё постепенно,

И ужъ теперь дворецкимъ былъ.

Сережа старика любилъ:

LXXXIX.

‘Иванъ Захарычь! васъ ли точно

Я вижу?’ — бросясь, онъ вскричалъ.

— ‘Да какъ же, сударь! я нарочно

Къ вамъ изъ Покровска прискакалъ.’ —

— ‘Ну, гд, скажите мн скоре

Вс ваши? что княжна? миле

Еще чай прежняго она?…’ —

— ‘Да что, сударь, бда одна,

Что Ихъ Сіятельства, кажися,

Совсмъ забыли ужъ про пасъ.

То лишь и пишутъ каждый разъ

Что денегъ высылай: вертися

Какъ хочешь, а и хлба сборъ

Плохой, и рёкрутскій наборъ….

ХС.

Имъ нтъ какъ будто-бы и дла,

А бдный мужичекъ крести!

Ну, и князекъ…. изволилъ смло ‘

Кажись, по паненк пойти!…’

— ‘А что?’ — ‘Да не въ себя мотаетъ’ —

— ‘А гд они?’ — ‘Да проживаютъ

Въ Париж, потъ ужъ года два.

Княгиня, видите, сперва,

Лишь проводить хотла сына,

(Похалъ онъ туда служить), —

Да тамъ ужъ и остались жить.’

— ‘Когда-жъ назадъ они?’ — ‘Понын

Не знаю, разв что весной!…’

— ‘А гд отецъ, скажите, мой?’

ХСІ.

— ‘Вашъ папенька?… они женились.’

— ‘Женился?… какъ?… давно ли?’ — ‘Нтъ,

Съ полгода, ну-съ, и поселились

Въ Казани.’ — Этотъ ужъ отвтъ

Послдней положилъ надежд

Конецъ. Сережа хоть и прежде

Большаго отъ отца не ждалъ

Сочувствія, по полагалъ

Что всё-таки воспоминанья

Былаго, могутъ сблизить ихъ.

Теперь, онъ съ грустію постигъ,

Что безъ друзей, безъ состоянья,

Самъ долженъ будетъ какъ нибудь

Себ прокладывать свой путь.

XCII.

Не много было утшенья

Конечно, въ будущности той,

За то, какое упоенье

Самодовольства духъ младой

При этомъ ощутилъ сознаньи!

Нтъ, не пришелъ онъ въ содроганье.

Сережа былъ изъ тхъ людей,

Кто правотой могучъ своей,

Кто предъ бдой чела не клонитъ,

Кого не устрашитъ судьба,

Кому по силамъ съ ней борьба,

Кто въ испытаніяхъ не стонетъ,

И ближнихъ ради ихъ любя,

Лишь въ Бога вритъ, да себя!

ХСІІІ.

И отвернувшись, торопливо

Слезу унынья онъ отёръ,

И взоръ, съ надеждой горделивой,

Въ даль неизвстности простёръ.

Потомъ, въ себя уединиться

Хотлъ Сережа: поклониться

Онъ праху матери желалъ,

И за священникомъ послалъ

Отпть ей панихиду. — Слёзы

Изъ глазъ ручьями потекли,

Когда завидлъ онъ вдали

Три обнаженныя берёзы,

И деревянный крестъ простой,

Надъ обвалившейся землей!

ХСІ.

Никмъ не призрна, могила

Стояла въ сторон одна,

Забвеньемъ хладнымъ, видно было,

Она была заклеймена.

Давно-ль?… но крестъ ужъ покосился,

Дождемъ размытый, обвалился

Бугоръ, и не былъ даже онъ

Простой ршеткой обнесёнъ!

Ни чьи еще досел слёзы

Могилы не почтили той!…

И враны каркали съ тоской

Віясь надъ ней!… и лишь берёзы

Объятія сухихъ втвей

Печально простирали къ ней!

XCV.

Сережа, въ горькомъ размышленьи,

Часы тутъ долгіе провёлъ,

И странное успокоенье

Души онъ въ грусти той обрлъ,

Какъ посл милаго свиданья.

Онъ въ садъ прошёлъ: воспоминанья

Хотлъ онъ дтства освжить, —

Въ воображеніи пожить

Еще разъ жизнію былою. —

Печаленъ былъ заглохшій садъ:

Кой-гд вчера упавшій градъ

Лежалъ…. мертво все…. лишь порою

Остатокъ жизни, поздній листъ

Крутился въ воздух,… и чистъ,

ХСІ.

Прозраченъ воздухъ былъ. Съ смущённой

Душой, по высохшимъ листамъ,

Сережа шелъ уединённой

Дорожкою…. и вотъ, очамъ

Предстали сосны дорогія,

Друзья души его нмыя,

Наперстники сладчайшихъ грёзъ,

Свидтели столь многихъ слёзъ!

Забилось сердце…. по тоскою

Сильне сжалося потомъ.

Когда-жъ вошелъ въ пустой онъ домъ,

Все прежнее ему съ такою

Предстало силой, что едва

Въ устахъ не замерли слова.

ХСІІ.

На завтра, снова поклонившись

Могил, въ садъ успвъ взглянуть,

И съ домочадцами простившись,

Отправился Сережа въ путь. —

Вотъ, близокъ Петербургъ. Застава,

Съ своею аркой величавой,

На сромъ неб ужъ видна.

Окрестность вся потоплена

Въ густомъ туман. Начинаютъ

Мелькать обозы, кабаки,

Трактиры, тройки, казаки… —

Вдали-жъ все смутно, — и сверкаетъ

Одинъ лишь куполъ золотой

Исакія, во мгл сдой.

XCVIII.

Чмъ ближе, все сильнй движенье,

На тротуарахъ бготня,

Все чаще будокъ появленье,

Все громче дрожекъ стукотня.

Вс озабочены собою,

Все дышетъ странной суетою,

Повсюду труженика видъ,

Все службой такъ и говоритъ.

Надъ всмъ, въ добавокъ, день слезливый,

Свинцовый вчно неба сводъ,

Онъ такъ васъ, будто, и гнетётъ!…

И вотъ, Петрополь суетливый

Сережу принялъ моего,

И обдалъ холодомъ его.

ГЛАВА Ш.

Теперь, читатель мой почтенный,

Мы нжныхъ музъ оставимъ храмъ

И звуки лиры вдохновенной.

Довольно я моимъ мечтамъ

Далъ своевольнаго разгула,

Довольно муза заглянула

Въ разсказъ дйствительности мой.

Нашъ вкъ теперь ужъ не такой!

Единой истины суровой

Должны мы вс жрецами стать!

И такъ, прошу не ожидать

Поэзіи, — полётъ мой новый:

Перо мы въ тину обмакнёмъ

И къ проз жизни перейдемъ.

II.

Да, къ проз, даже увряютъ

Глубоко зоркіе умы

Что вздоръ поэзія! считаютъ

Что слишкомъ ужъ созрли мы

Для псень музы сладкогласной,

Что это даръ пустой, напрасный,

И ни къ чему пасъ не ведётъ.

О проницательный пародъ!

Самодовольные витіи!

Созрли вы? скажите-жъ, въ чемъ?

Не въ равнодушьи-ли одномъ,

Въ пустомъ тщеславіи, въ стихіи

Разврата хладнаго, — въ балахъ,

Спектакляхъ, скачкахъ и пирахъ?

III.

Иль въ чемъ другомъ?… такъ докажите!

Не врится однимъ словамъ.

Дла свои намъ предъявите,

Созданья ваши дайте намъ!

Замкнувшися въ своей гордын, —

Единой каждаго святын, —

Кого, спросить позвольте, вы

Для громкой создали молвы,

Своимъ успхомъ породили!

Гд судія вашъ? гд поэтъ?

Гд воинъ, гражданинъ?… ихъ нтъ,

Или почти!… вы воплотили

Свой гордый умъ, скажите-жъ, въ комъ?

Мы мало-ль видли кругомъ:

На пол слова — шарлатановъ,

Передъ зерцаломъ — торгашей,

У длъ — рутины ветерановъ,

Везд — рабовъ или пашей?

Такъ въ чёмъ-же наше просвщенье

И жизни зрлой проявленье?

Что-жъ наши громкія слова?

Гд на довріе права? —

Мы свтскимъ лоскомъ замнили

Живой сочувствующій умъ,

Живя день-за-день, на обумъ,

Въ себ мы чувство заглушили,

Имя вншность лишь вещей,

Себя мы посвятили ей!

Но этого должиы-ль стыдиться,

И можемъ-ли себя винить?

Кто врагъ себ? кто согласится

Улиткой жалкой вкъ прожить? —

Мы противъ воли, въ жизни праздной,

Томительно однообразной,

Во вншнемъ блеск лишь одномъ

И себялюбіи пустомъ

Вс силы жизни убивали,

Не такъ-ли это, господа?

Мы тшились, болтали, — да,

Но мы едва-лишь прозябали!

Пора-жъ, пора когда нибудь

Серьёзно ужъ впередъ шагнуть!

VI.

Теперь, страна моя родная,

Великодушнаго Царя

Надежда сердца дорогая,

Восходитъ и твоя заря.

Оставимъ же въ сей часъ кичиться,

Успхомъ мнимымъ возноситься,

И, каждый, трудъ посильный свой,

Дадимъ мы родин святой.

Счастливъ, кто изъ-подъ сни трона

Своихъ кругъ дйствій разовьетъ,

Онъ можетъ много, — пусть грядётъ

Съ любовью къ благу! — Стражъ закона,

Счастливъ судья, — пусть лишь не спитъ,

И долгъ свой свято сторожитъ!

VII.

Счастливъ сынъ брани, гордый воинъ,

Защитникъ правъ земли родной!

Въ сни щита его спокоенъ

Науки труженикъ честной,

Ему народъ себя ввряетъ,

Онъ честь родную охраняетъ,

И лавры на его чел

Всхъ краше лавровъ на земл!

Счастливъ и плуга сынъ смиренный

Кормилецъ родины своей!

Въ его труд лежитъ для ней

Залогъ величья драгоцнный!

Счастливы вс сыны земли

Кто въ даръ ей силы принесли!

VIII.

А ты, поэзія святая!

Орудіе въ теб любя

Свободной мысли, — нтъ, родная,

Не исключимъ мы и тебя!

Ты та же сила! Пусть народный

Поэтъ, въ отваг благородной,

Стальнымъ стихомъ мысль окуётъ,

Сердца людей имъ потрясетъ,

Разветъ эгоизма грёзы,

Въ душахъ холодныхъ пробудитъ

Все, что давно тамъ сладко спит ь

И горькія исторгнетъ слёзы…. —

Поклонникъ вчной Красоты,

Въ нёй онъ возьметъ свои черты

IX.

И дастъ елей земнымъ страданьямъ, —

Тогда поэзія свершитъ

Свой долгъ, и, гордая призваньемъ,

Къ престолу Бога воспаритъ! —

Я вовлеченъ былъ въ отступленье

Досадою за покушенье

Упоминаемыхъ господъ,

Ушедшихъ быстро такъ впередъ,

Согнать поэзію со сцены.

Хотлъ-бы я имъ доказать,

Что музой грхъ пренебрегать,

И если пораздвину стны

Разсказа своего, то въ немъ….

Но, лучше къ длу перейдемъ.

Заботой первою Сергя —

(Пора ужъ такъ Сережу звать)

Съ пріздомъ, было поскоре

Себ мстечко пріискать

Въ гражданской служб. Полонъ рвенья

И благороднаго стремленья

Полезнымъ быть, онъ полагалъ,

Что чинъ его хотя и малъ,

Но тутъ скорй, въ занятьи дльномъ,

Свои онъ силы разовьётъ

И къ цли важной подойдетъ,

Къ тому-жъ, съ годами нераздльнымъ

Онъ честолюбіемъ киплъ,

Хоть цль и высшую имлъ.

XI.

Не медля, съ пылкостью, съ какою

За все беремся въ цвт силъ,

Герой нашъ смлою рукою

Свою карьеру начертилъ.

Надежда быстро разгаралась.

Не мало, правда, оставалось

Знакомыхъ близкихъ у него,

По онъ изъ нихъ ни на кого

Считать не думалъ къ сожалнью.

То были связи все отца,

Межъ ними не было лица

Которое, по положенью,

Могло-бъ открыть служебный путь, —

Самимъ случалось шею гнуть.

XII.

Еще знакомыхъ было много

По дому князя у него,

Но въ этотъ кругъ завтно-строгій

Не могъ попасть онъ. Тамъ его

Ребенкомъ встарину видали,

Теперь-же врядъ-ли бы признали.

Объ этомъ омъ не разсудилъ.

Онъ въ это общество вступилъ

Въ салонахъ графа Б*. Любезно

Вс обращалися тамъ съ нимъ, —

Ну…. какъ съ танцоромъ молодымъ,

Но это было безполезно.

Я случай разскажу одинъ.

Когда онъ халъ изъ Аинъ,

XIII.

Графиня, давъ благословенье

Младому другу своему,

Желая облегчить вступленье

Въ столичный высшій кругъ ему.

Дала письмо къ одной статсъ-дам,

Которой, разъ, случайно, въ храм

Тезея, былъ представленъ онъ

Самою ей. Та на поклонъ

Весьма любезно отвчала,

Просила быть знакомымъ съ ней…. —

Объ этой встрч ловко ей

Графиня тутъ напоминала,

Просила юношу принять

Въ свой домъ, и въ свт поддержать.

XIV.

Зарльскій долго добивался

Свиданія съ особой сей.

Все дома нтъ. Онъ догадался

Въ пріемный день похать къ ней.

Вошелъ: тснится ужъ въ гостинной

Людъ свтскій чопорный и чинный.

Герой нашъ, нсколько смущенъ’

При вид, какъ, со всхъ сторонъ,

Его окидывалъ надменный

Взоръ модныхъ dandy свысока —

Къ хозяйк пробрался. Слегка,

Съ любезностью непринужденной,

Она кивнула головой…. —

Нашъ юноша былъ самъ не свой.

XV.

Она, однако, обратила

Къ нему съ привтомъ слова два,

Давно-ль изъ Греціи — спросила,

И что графиня?… — Тутъ, едва

Усплъ онъ, кое-какъ, въ смущеньи,

Пролепетать, что порученье

Иметъ отъ графики къ ней.

Тмъ временемъ толпа гостей

Поразбрелась — (то утромъ было), —

Тогда хозяйка, вдругъ принять

Успвъ любезный видъ, опять

А parte съ нимъ заговорила,

А онъ минуту уловилъ

И ей письмо свое вручилъ.

XVI.

Она съ улыбкой пробжала —

Тихонько губу закусивъ —

Письмо графини, и, ни мало

Мысль тайную не проронивъ,

(Хоть было что-то въ ней замтно) —

Сказала очень ужъ привтно:

‘Merci, mon cher!… vraiment charme!…

Cette ch&egrave,re comtesse!… comme je l’aimais!…

Venez donc me voir!…’ но рчи

Окончить не успвъ, она

Привстала, важности полна,

Вошедшему лицу на встрчу.

То былъ сановный господинъ,

И выступалъ онъ какъ павлинъ.

XVII.

Хозяйка чванная, казалось,

Была немножко смущена

Своимъ intrus, — но догадалась,

И ловко въ роль вошла она.

Въ живомъ и колкомъ разговор

Поговоривъ о всякомъ вздор,

О томъ гд раутъ былъ вчера,

О разныхъ новостяхъ Двора —

Она, чтобы скорй поставить

На мсто каждаго, тотчасъ

Сказала, къ гостю обратясь:

‘Ахъ, графъ, позвольте вамъ представить:

Une connaissance de l’tranger….

Monsieur Zarelsky!’ — Protg

XVIII.

Такъ въ этой рчи и звучало.

Хотлось барын сказать,

Что иначе не подобало

Такихъ гостей ей принимать.

Зарльскій понялъ смыслъ намёка,

И пользу новаго урока

Науки жизни, дорогой

Купилъ онъ въ этотъ разъ цной.

Сановникъ, впрочемъ, поклонился

Привтливо, сказавъ къ тому

Что радъ полезнымъ быть ему,

И, улыбнувшись, обратился

Къ хозяйк съ новой болтовней.

Не зналъ что длать мой герой.

XIX.

Онъ было думалъ удалиться,

(Бднякъ на угольяхъ стоялъ),

Но все минуты поклониться

Онъ уловить не успвалъ,

А каждое межъ тмъ мгновенье

Казалось вчностью! — Въ смущеньи,

Отвсивъ наконецъ поклонъ,

Собрался съ духомъ выдти онъ:

‘Au revoir, mon cher’ — протяжно

Сказала барыня: — ‘merci!

J’esp&egrave,re, pas loin d’ici?…’

И съ легкою улыбкой, важно

Кивнула головой. Сергй

Спшилъ убраться поскорй.

XX.

Но сердце не дурное билось

Въ великосвтской госпож.

Едва портьера опустилась

Во слдъ за робкимъ protg,

Она къ сановнику пристала,

И до тхъ поръ не отставала,

Пока, цлуя руку ей

Съ отжившей нжностью своей,

На просьбу онъ не согласился.

Зарльскій думалъ-ли, сходя

По лстниц, что такъ, шутя,

Онъ ужъ звзды своей добился?

Недли не прошло какъ онъ

На службу былъ опредленъ.

XXI.

Съ горячимъ рвеньемъ, съ полной страстью,

Взялся за дло мой герой,

И, по особенному счастью,

Былъ признанъ малымъ съ головой.

Работалъ онъ до изнуренья,

И не въ видахъ вознагражденья,

Нтъ, слишкомъ чистъ онъ былъ душой,

Чтобъ честолюбцемъ стать. Порой

Конечно, сильные примры

Какіе видлъ съ каждымъ днемъ,

Поддразнивали сердце въ немъ

Соблазнами большой карьеры,

Но не успли заглушить

Желанія полезнымъ быть.

XXII.

Графъ, при ретивости примрной,

Звздъ не хваталъ, за то былъ чистъ,

Но бюрократъ, эпох врный,

Онъ былъ страшнйшій формалистъ.

Бумага съ номеромъ имла

Въ глазахъ его всю сущность дла.

Онъ иначе не понималъ, —

Всю жизнь свою онъ прописалъ.

Состарясь въ душной атмосфер

Офиціальныхъ фразъ и лжи,

Онъ такъ съ ней свыкся, что скажи

Ему иной, по меньшей мр,

Что не всегда то исполнять

Легко, что можно написать,

XXIII.

Онъ на такого прогресиста

Какъ на глупца-бы посмотрлъ,

Призналъ-бы въ немъ идеалиста

Совсмъ не годнаго для длъ.

Что длать! сынъ эпохи врный,

Онъ былъ, по-своему, примрный

Слуга Царю н гражданинъ.

Всмъ управлялъ онъ самъ, одинъ.

Централизація слпая

Нигд за то не развилась

Какъ у него, — онъ каждый разъ

Твердилъ, доклады принимая:

‘Нельзя имъ слишкомъ доврять,

Начнутъ тотчасъ-же воровать!’

XXIV.

Конечно, при такомъ воззрньи,

Онъ личность ставилъ ни во что,

Да при подобномъ управленьи,

Едва-ли былъ и нуженъ кто,

Окром слугъ подобострастныхъ,

Писакъ бездушныхъ и безстрастныхъ,

Хотя-бъ не смыслили аза,

Но лишь глядли бы въ глаза.

Зачмъ характеръ, дарованье?…

Иной по своему пойметъ,

Пожалуй умничать начнетъ,

Да и къ чему? — есть предписанье?

Ну, и умй его читать,

А прочиталъ, такъ исполнять.

XXV.

Сколь ни былъ рьянымъ рутипистомъ

Нашъ графъ, но — вкъ уже такой —

Не могъ не быть и прогресистомъ,

Хоть въ степени и не большой.

Полезнаго нововведенья

Онъ былъ не прочь. О сокращеньи

Въ ту пору переписки слухъ

Носился въ Петербург. Вдругъ,

Пока сбирались въ Комитет

Объ этомъ дл толковать,

Придумалъ мру онъ, и, хвать,

Чуть-чуть торжественно въ Совт

Её уже не заявилъ,

Да кто-то, жаль, остановилъ.

XXVI.

Чтобъ лишнихъ избжать сношеній, —

Что графъ застоемъ называлъ —

Онъ на простомъ соображеньи

Свою систему основалъ:

Чмъ меньше номеровъ входящихъ.

Тмъ меньше будетъ исходящихъ,

А для того далъ знать всему

Онъ управленью своему:

‘Ни на какія предложеньи

Со взглядомъ мстнымъ не входить,

А по третямъ лишь доносить,

Что такъ и сякъ распоряженье

Исполнено быть не могло,

И въ чемъ препятствіе нашло.’

XXVII.

Обыкновенно ужъ бываетъ —

Каковъ гд попъ, таковъ приходъ,

По этому всякъ угадаетъ,

Какой тснился тутъ народъ.

Начальники вс отдленій,

Чиновники для порученій,

И даже высшая среда

Писаки были хоть куда.

Начальники частей дрожали

За каждый промахъ, — ужъ въ своихъ

За то отчётахъ годовыхъ,

Не на животъ, а на-смерть лгали

О томъ, какъ все у нихъ идётъ,

Преуспваетъ и растётъ.

XXVIII.

Въ такой-то омутъ шарлатанства,

Пустаго прятанья концовъ,

Двуличной фразы и жеманства,

Упалъ Сергй какъ съ облаковъ.

Онъ долго, долго озирался,

Добиться смыслу домогался,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Позналъ тогда онъ, огорченный,

Что быть полезнымъ не легко!

И затаилась глубоко

Тоска въ душ его смущенной,

А онъ слегка еще судилъ

И многаго не раскусилъ.

XXIX.

Прошло такъ три, четыре года.

Старался всячески Сергй

Втянутся въ службу, по природа

Брала свое, — никакъ онъ съ ней

Не могъ поладить къ сожалнью.

Онъ приходилъ ужъ къ заключенью,

Что, можетъ, самъ онъ виноватъ,

Что смотритъ какъ-то не въ попадъ:

‘Что-жъ это? служба не годится,

Иль я для службы не гожусь?…’ —

Онъ думалъ часто: —‘я тружусь,

Вникаю, но…. но не клеится!

И больно выскочкой прослыть, —

А я-бъ хотлъ полезнымъ быть!’

XXX.

Въ числ пріятелей Сергя

Былъ нкто Горевъ. Съ раннихъ лтъ

Ни въ комъ опоры по имя,

Вступилъ онъ сиротою въ свтъ,

Умёнъ, не безъ образованья, —

Безъ правильнаго воспитанья

Однако слдуетъ сказать, —

(Едва-ли надо пояснять,

Что мы подъ этимъ разумемъ

Развитіе тхъ духа силъ,

Какими Богъ насъ одарилъ,

Ну…. то, чмъ вс равно не смемъ

Мы хвастать), — Горевъ хоть уменъ,

И съ рдкимъ сердцемъ былъ рожденъ,

XXXI.

Но какъ ему недоставало

Характера идти путемъ

Однажды принятымъ, по малу

Зародыши благіе въ немъ

Подъ гнетомъ жизни увядали

И силу съ каждымъ днемъ теряли.

Киплъ онъ свтлою мечтой

На утр жизни молодой,

Но разъ, другой, примръ опасный

Того, какъ въ свт жить легко

Когда не смотришь глубоко

На вещи, были не напрасны:

Порочнымъ онъ хоть п не сталъ,

Но ужъ слегка все обнималъ.

XXXII.

Махнувъ рукой нетерпливой —

На вчную со зломъ борьбу,

И лни полнъ самолюбивой,

Сталъ онъ винить во всемъ судьбу.

Безпечно прокутилъ имнье

Ничтожное, потомъ терпнья

Дла поправить не имлъ,

Труду предаться не хотлъ,

И такъ, въ забавахъ и мечтаньи,

Онъ дожилъ до серьезныхъ лтъ, —

Пришла и скука-бы во слдъ,

Но нтъ ея при дарованьи,

А онъ былъ истинный талантъ

Какъ гитаристъ и диллетантъ.

XXXIII.

Талантъ, спася отъ охлажденья,

Порочности и всякихъ бдъ,

При небогатомъ положеньи

Открылъ ему и двери въ свтъ.

Тутъ, жизнь пріятно провождая

Въ веселостяхъ, — не развивая

Въ себ однако силы той,

Чтобъ въ жизни твердой стать ногой

На чемъ нибудь, — онъ все сбирался,

День-на-день дло отлагалъ,

Служить, работать начиналъ,

Но ничему не отдавался,

И, независимость любя,

Устроить не усплъ себя.

XXXIV.

Съ весьма поверхностнымъ воззрньемъ,

Цнилъ онъ вншность лишь вещей,

Опредляя положеньемъ

Права и качества людей.

Душа коснулась ужъ разврата!

Порока пышная заплата

Въ глазахъ его имла видъ,

Который что-то говоритъ.

По доброт, онъ заблужденье

Равно и въ бдномъ извинялъ,

Но онъ никакъ не понималъ

Что этотъ правъ на снисхожденье

Иметъ боле чмъ тотъ,

Кого нужда къ злу не ведетъ.

XXXV.

Привыкъ съ какимъ-то онъ цинизмомъ

Людскую порчу извинять,

И безпощадно педантизмомъ

Къ пей отвращенье называть.

Не могъ ни въ комъ онъ видть рвенья

И къ смлымъ замысламъ паренья.

Самъ сложа руки пролежалъ,

И будто зависть возбуждалъ

Въ немъ духъ отважный и упорный.

Всегда, при случаяхъ такихъ,

Онъ жёлченъ былъ въ рчахъ своихъ,

И шуткой не умстно-вздорной

Перебивалъ разсказъ живой,

Дышавшій силой молодой.

XXXVI.

Сергй и онъ друзьями были,

И даже нсколько сродни,

Въ одномъ, къ тому-же, дом жили,

И свыклись до того они

Быть вмст, что не проходило

Бывало дня, чтобъ не сводила

Ихъ поздняя, хотя, пора.

А часто очень вечера

Они просиживали вмст.

Особенно какъ денегъ нтъ,

Былъ Горевъ страшный домосдъ, —

Въ такіе дни о прочномъ мст

Обыкновенно онъ мечталъ,

И тутъ не въ дух ужъ бывалъ.

XXXVII.

Что съ нимъ Сергя такъ сближало,

Не трудно, кажется, понять.

Во первыхъ, общаго не мало

Межъ ними можно отыскать.

Тотъ и другой артисты были

Въ душ, и бережно хранили

Къ искуству чистую любовь, —

Въ томъ и другомъ, кипла кровь

Равно струею благородной,

И разница межъ ними въ томъ

Была лишь только, что въ одномъ,

По шаткости его природной,

Ужъ извратилъ понятья свтъ,

Въ другомъ еще, покамстъ, нтъ.

XXXVIII.

Ихъ ежедневныхъ встрчъ причиной

Еще, конечно, было то,

Что, съ вчной о долгахъ кручиной,

Нашъ Горевъ радъ былъ, если кто

На выручку ему поспетъ

И призракъ отогнать съуметъ

Враньёмъ, веселой болтовней.

А пылкій нашъ, опять, герой,

Кипя весь жизнью молодою,

Весь въ предпріятіяхъ, въ длахъ.

Всегда съ разсказомъ на устахъ,

Былъ также всею радъ душою

Что есть, во всякій часъ, кому

To-сё повысказать ему.

XXXIX.

Хоть часто и не соглашались,

И бойко спорили они,

Но отъ души за то смялись

Подъ часъ, бесдуя одни.

Конечно, Горева не мало

Его бездёнежье смущало,

Но всё-жъ игривому уму

Не измнялъ онъ своему.

Въ добавокъ, чудная гитара,

Чьи звуки съ нжностью такой

Въ міръ увлекаютъ тихій свой,

И болтовня у самовара

Подъ ласковый его шумокъ —

Все это въ мирный уголокъ

XL.

Сергя сильно привлекало.

Любилъ онъ въ этотъ кабинетъ,

Гд все поэзіей дышало,

Покинувъ блескъ и модный свтъ,

Холоднйшимъ наскучивъ баломъ,

Плестись въ морозъ, на Ваньк вяломъ,

Чтобы свободнй подышать

И грусть отъ сердца отогнать.

Воображеніе заран

Знакомый рисовало видъ

Пріюта Надей и Харитъ,

И чтителя ихъ на диван,

Съ гитарой, съ трубкою въ зубахъ,

Съ улыбкой тихой на устахъ.

XLI.

Тутъ съ вами Моцартъ и Россини,

Бетховенъ, Віардо, Рашель,

Рубини, Гризи, Тамбурини,

И подпись Зоитагъ — ритурнель.

И Даргомыжскій тутъ и Глинка,

Одна-другая тутъ картинка

Замысловатая виситъ,

Статуйка Віардо стоитъ,

Надъ комелькомъ карикатуры

Всхъ знаменитостей подъ рядъ,

На главной же стн висятъ

Въ большой коллекціи гравюры

Головокъ женскихъ, чудныхъ лицъ

Женъ нжныхъ и отроковицъ.

XLII.

Сюда изъ оперы, бывало,

Сергй въ восторг прибгалъ,

Сказать какъ Гризи восхищала,

Какъ Маріо si грудью бралъ, —

Кипли шумно разговоры,

О томъ, о семъ живые споры…. —

А иногда они вдвоемъ

зжали вмст въ милый домъ,

Гд жрица юная искуства

Такъ хорошо умла музъ

Устроить дружескій союзъ,

Гд весь проникнутъ силой чувства,

Волшебный голосъ намъ звучалъ,

И въ міръ надзвздный увлекалъ!

XLIII.

Сюда спшилъ на поклоненье

Артистъ, прізжій музыкантъ, —

Встрчалъ впервые поощренье

Здсь всякій истинный талантъ.

Отъ свта хоть и отказался,

Здсь Даргомыжскій появлялся,

И за роялемъ онъ, тайкомъ,

Своимъ чуть слышнымъ голоскомъ

Знакомилъ насъ съ своей Русалкой, —

Иль, предводительствуя хоръ,

Махалъ, бросая гнвный взоръ,

Онъ капельмейстерскою палкой, —

Здсь Опочининъ насъ плнялъ,

Здсь съ Музою и я бывалъ.

XLIV.

Такое жизнью наслажденье

Могло-бъ Зарльскаго увлечь,

Но высшаго ея значенья

Въ немъ мысль успла ужъ залечь.

Къ тому же надо состоянье

Чтобъ жить такъ, баловнемъ. Желанье

Стать чмъ нибудъ, самимъ собой,

Въ груди кипло молодой.

Онъ съ жаромъ службой занимался,

Хоть идеалъ ея ужъ въ немъ

Замтно очень, съ каждымъ днемъ

Туманомъ новымъ облекался,

Но онъ трудился и служилъ

Пока не выбился изъ силъ.

XLV.

Какое-то тамъ огорченье

Случилось вытерпть ему,

И вотъ, въ сильнйшемъ онъ волненьи,

Приходитъ къ другу своему.

Молчитъ, по комнат шагаетъ,

Глазами гнвными сверкаетъ,

Досадой такъ весь и кипитъ,

И все шагаетъ и молчитъ.

‘Что ты не въ дух такъ, мой милый?

Ужъ не случилось-ли чего’ —

Тихонько тотъ спросилъ его,

Но этого довольно было,

Не нуженъ былъ второй вопросъ,

Сергй отъ гнва точно росъ.

XLVI.

‘Не въ дух! гд-жъ тутъ въ дух будешь!

Тутъ скоро и съ ума сойдешь!

Работаешь, трудишься, служишь,

И — глядь — ни за-что пропадешь!

Нтъ, слишкомъ это надоло!…’

— Ну, такъ и есть! да въ чемъ же дло,

Ты разскажи не горячась.’ —

Зарльскій, нсколько смягчась,

Свое повдалъ приключенье.

‘Ну’ — Горевъ возразилъ тогда —

‘Не велика еще бда!

Съ кмъ не бываетъ огорченья!

Извстно, другъ мой, жизнь пройти,

Не то что поле перейти!’

XLVII.

— ‘Да вдь ни тломъ, ни душою

Не виноватъ я въ этомъ всемъ!…’

— ‘Согласенъ, братецъ мой, съ тобою,

И не виню тебя ни въ чемъ,

Но, что-же!… надобно терпнье!

Тутъ ясно недоразумнье!

Дастъ Богъ уладится, пройдетъ,

И не случится напередъ.’

— ‘Нтъ, другъ любезный, равнодушно

Ты говоришь такъ оттого,

Что ты не знаешь каково

Купаться въ этой тип душной!

Не въ огорченіи моемъ

Задача тутъ, а дло въ томъ,

XLVIII.

Что никакого нтъ терпнья,

И нтъ возможности служить!

Не трудъ здсь нуженъ, а умнье

До нельзя раболпнымъ быть,

Иль автоматомъ какъ иные!…’

— ‘Но, братецъ, служатъ-же другіе

Ничмъ не хуже насъ съ тобой!’

— Нтъ! врядъ-ли съ честной кто душой,

Цня себя, охотно служитъ!

Всякъ видитъ, что посильный трудъ

Безъ пользы погибаетъ тутъ,

И разв тотъ одинъ не тужитъ,

Кому трава хоть не расти,

Лишь-бы въ карманъ понагрести!’

XLIX.

— ‘Все это, братъ, краснорчиво

Ты говоришь, да вдь судить

Нельзя такъ слишкомъ ужъ спсиво,

Когда обязанъ кто служить.

Ты, видишь, счастливо родился,

Другой два года-бы томился,

А ты, едва лишь прикатилъ,

Глядь — ужъ и мсто получилъ.

Не хорошо, Сергй любезный!

Оно-то можетъ быть и такъ,

Да вдь кичливостью никакъ

Не пособить, — трудъ безполезный!

Оставь задорныя мечты,

Другіе служатъ, — ну, и ты….’

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Другіе!… кто-жъ изъ насъ не знаетъ

Другіе эти служатъ какъ!

О ералаш разсуждаютъ

Да только нюхаютъ табакъ.

Когда-бы долгъ свой исполняли,

То чепухи-бы не писали!

Вдь, просто, срамъ!… а отчего?

Отъ равнодушья, — а его

Причина въ томъ, что, всякій знаетъ,

Наружный длу нуженъ видъ,

Ну, онъ къ тому и наровитъ,

А въ сущность вовсе не вникаетъ,

LI.

До высшихъ если лицъ коснемся,

Считать по пальцамъ ихъ начнемъ,

Конечно скоро обочтемся,

Не много мы такихъ найдемъ

Что-бъ къ длу искренно радли

И задней мысли не имли!

Другіе-жъ, почести любя,

Работаютъ лишь для себя.

Изъ нихъ иные и трудятся,

Да справки-то, доклады имъ

Вдь не готовить-же самимъ?…

Т и валяютъ, что толпятся

По отдленьямъ, кое-какъ,

Болтая, нюхая табакъ.

LII.

За тмъ и лицъ-то лучшихъ рвенье

Есть плодъ незрющій въ тни,

Пустое лишь воды толченье,

И это знаютъ вс они.

Да иначе и быть не можетъ.

Подумай только, кто-же сможетъ

Всю эту груду прочитать,

Всю эту груду отписать.

Да и при этомъ сдлать дло?

Ну, кое-какъ все и идетъ,

Лишь бы блестящій былъ отчетъ

И на груди звзда горла!

Такъ, и твердитъ сановный мужъ:

Apr&egrave,s moi, vienne le deluge!

LIII.

Мысль свтлая, разумный трудъ,

Энергія — не нужны тутъ!

Ни въ чемъ ни на волосъ доврья,

Везд сознательный обманъ,

Централизаціи туманъ

И ловкой фразы лицемрье!

Нтъ, это омутъ, это адъ,

Гд интригантамъ только кладъ!’

LIV.

— ‘Тьфу, Господи! хватилъ рацею!

Не знаешь что и отвчать!

Ну, не красно, а какъ умю

Въ послдній разъ теб сказать

Считаю нужнымъ, другъ любезный,

Что этотъ гнвъ твой безполезный

Къ добру тебя не доведетъ.

Какой тамъ ни служи народъ,

Но вдь такія разсужденья

Ей Богу, взбсятъ хоть кого!

Ты не щадишь вдь ничего!…

Да коль ужъ ты такого мннья,

Такъ что-же…. лучше уходи!’

— ‘Да я и выду!…’ — ‘Ну, иди,

LV.

И будешь въ фризовой шинели

На Поцлуевомъ стоять!

Не думаешь-ли въ самомъ дл

Ты ужъ людей пересоздать?…

Не намъ, братъ, это! по одежк

Протягивай, любезный, ножки!

Ты, видишь, можетъ быть и чистъ,

Да что-то больно ужъ рчистъ,

А этого никто не любитъ,

И — вотъ рука теб моя —

Смотри, заносчивость твоя

Тебя на врное погубитъ.

Ты не сердись, я говорю

Затмъ, что я тебя люблю

LVI.

И искренно добра желаю.

Самъ посуди, вдь нищій ты!

Будь ты богатъ, я понимаю

Тогда подобныя мечты,

Но какъ гроша нтъ за душою,

Что станешь длать ты съ собою?’

— ‘Литературою займусь.’

— ‘Литературой?… ахъ ты гусь!

Да надо вдь и тутъ умнье,

Не такъ-то все это легко!

Ты больно машешь широко!

Вдь нуженъ трудъ, талантъ, терпнье….

Гд намъ ужъ, братецъ мой, съ тобой!…’

(Задлъ Сергя Менторъ мой).

LVII.

— ‘Что-жъ говоришь ты про умнье

И про талантъ! я знаю самъ,

Да не слпымъ-же отъ рожденья

Пришелъ на свтъ! однимъ осламъ,

Одной лишь лности ничтожной

Всего бояться эдакъ можно!..’

— ‘Вотъ вишь, ты ужъ браниться сталъ!

Вдь я тебя не задвалъ,

И въ пользу говорю теб-же,

Какъ мн разсудокъ положилъ.

Да ты и то еще забылъ,

Что люди всюду — люди т-же,

Дороги даромъ не дадутъ, —

Тутъ нуженъ не одинъ лишь трудъ.

LVIII.

А ты вдь кланяться не станешь,

Ты, видишь, какъ самолюбивъ!

Того гляди и тамъ нагрянешь

Съ указкою! Не будь спсивъ,

Какимъ тебя я очень знаю,

Такъ что-же…. я не отрицаю,

Быть можетъ, хоть съ большимъ трудомъ,

Ты-бъ и поставилъ на своемъ.

Попробуй, но, всего перве

Совтую не оставлять

Покамстъ службу, а начать

Трудиться съ Богомъ, — я умне

Придумать не могу, вотъ мой

Совтъ теб, и, врь, благой.’ —

LIX.

Сергй не могъ не согласиться.

Къ тому-жъ, при должности своей,

Ршившись день и ночь трудиться,

Могъ авторство связать онъ съ ней.

Онъ чувствовалъ въ себ призванье,

А сильное души желанье

И воля въ избранномъ пути

Къ чему не могутъ привести!

Онъ съ жаромъ принялся за дло.

Стихи, конечно, сталъ писать,

Но…. не клеилось! онъ ихъ рвать….

А голова такъ и горла!

Писалъ онъ, мучился бднякъ,

И съ музой сладилъ кое-какъ.

LX.

Была въ его стихотвореньи

Видна аттическая соль,

Но главную воображенье

Играло тутъ, конечно, роль.

Не мало было дарованья,

Но мало было содержанья,

Чмъ именуется у насъ

Односторонность лишь подъ часъ.

Какъ будто-бы души горячей

И можетъ, въ пору юныхъ лтъ,

Унять волненія поэтъ,

Задавшись общею задачей!

И будто искренность тутъ есть

А не угода лишь и лесть!

LXI.

Весьма понятно, сочиненья

Сергя были больше плодъ

Души неяснаго томленья.

Да всякій такъ поэтъ начнетъ.

И жилъ онъ мало, и учился,

Надъ жизнью только что носился,

Въ своемъ онъ мір обиталъ,

Свои создавая идеалъ.

Еще законнымъ оправданьемъ

И то намъ слдуетъ принять,

Что какъ тутъ было и писать

Съ желаемымъ-то содержаньемъ?

Вкъ былъ по истин тугой, —

Онъ здсь еще, не за горой.

LXII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

LXIII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

LXIV.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Конечно, гибло тутъ искуство,

И эстетическаго чувства

Едва замтный лучъ мелькалъ,

Но грубый росъ матеріалъ,

Плодъ общая многоцнный!

На нив поднятой, вотъ, вотъ,

Быть можетъ геній возрастетъ

Ужъ жизнью новою рожденный,

И труженикамъ мы честнымъ

Отъ сердца руку подадимъ.

LXV.

Но при тогдашнемъ положеньи,

Важне чмъ когда нибудь

Таланту было снисхожденье,

И безъ того былъ тяжекъ путь,

А наши критики едва-ли

Задачу эту понимали!

Да то-ль еще, о Боже мои,

Недавней длалось порой

Какъ, помню, Гоголь показался!

Тутъ, съ русской страстью все ломать,

Давай ребята всхъ катать

Кто до него лишь уважался!

Пощады нтъ и никому.

Какъ будто путь открыть ему

LXVI.

Былъ нуженъ этотъ гамъ рабочихъ,

Весь этотъ съ топоромъ народъ!

Какъ будто трудъ посильный прочихъ

Могъ удержать его полётъ! —

Не зная мры въ увлеченьяхъ,

Смшны мы въ нашихъ заявленьяхъ!

Такъ русскій человкъ начнетъ

Пить, напримръ, — запоемъ пьетъ,

И пьетъ ужъ онъ до одуренья.

У насъ не то-ли и во всемъ?

Бранить-ли мы кого начнемъ,

Бранимся ужъ до изступленья,

Придетъ-ли блажь кому кадить,

То…. лучше-бъ стали ужъ бранить!

LXVII.

Талантовъ мало-ль погубили

Мы безтолковостью похвалъ?

И Гоголя мы захвалили,

Онъ равновсье потерялъ.

Не даромъ Руссію безплодной

Въ минуту вспышки благородной

Россію Лермонтовъ нарекъ!

Какой въ талант будетъ прокъ,

Коль нтъ оцнки осторожной?

Все дышетъ страннымъ кумовствомъ,

Иль недостойнымъ шутовствомъ,

А часто пошлостью ничтожной!

Не пишется-ли судъ у насъ

Перомъ сомнительнымъ подъ часъ?

LXVIII.

Такъ вотъ, какъ Гоголь показался,

Ужъ остальные ни по чемъ,

Чуть кто не въ тонъ запть пытался —

Катай его!… пиши въ одномъ

Лишь дух школы натуральной.

Съ натурой жить въ ладу похвально,

И Шекспиръ это понималъ,

Хоть Мертвыхъ душъ и не писалъ,

Но вдь она не въ направленьи.

Мы, въ нетерпимости смшной,

Долгъ признавали за собой

(Мн скажутъ) вкуса очищенья,

Да, но насильственный пріёмъ

Едва-ли благотворенъ въ чемъ!

LXIX.

Талантъ поэта — тотъ же нжный

Едва пробившійся ростокъ,

Садовникъ нуженъ тутъ прилежный

Чтобъ тихо выростить цвтокъ.

Въ Зарльскомъ, сил дарованья

Не отвчало содержанье.

Конечно, тонкій критикъ могъ

Легко, не будь лишь очень строгъ,

Поэту дать и направленье,

Но мы не мало проживемъ

Пока до этого дойдемъ.

И такъ Сергя вдохновенье

Оцнено быть не могло,

Не во-время оно пришло.

LXX.

Онъ этого не зналъ, трудился,

И тайну милую берёгъ,

Печататься не торопился,

И былъ къ себ серьёзно строгъ.

Дало младое вдохновенье

Ужъ не одно стихотворенье.

Онъ вс ихъ Гореву читалъ,

Тотъ кое-что критиковалъ,

Но и похваливалъ. Хвалили

И многіе еще, кому

Читать случалося ему,

Вс дружески успхъ сулили,

И съ музою своей поэтъ

Ужъ думалъ познакомить свтъ.

LXXI.

Друзья, принявшіе участье,

Совтовали вс ему

Похать попытаться счастья

Къ вождю журнала одному.

Стиховъ хоть не былъ онъ любитель,

Но даровитый былъ цнитель

Литературнаго труда.

Журналъ всхъ лучше былъ тогда.

Поэтъ нашъ долго собирался.

Похалъ наконецъ. Взошелъ

По лстниц, — звонокъ нашелъ, —

Но позвонить все не ршался.

Рука на ручк замерла,

Душа въ волненіи была.

LXXII.

Онъ позвонилъ: слуга выходитъ:

— ‘Андрей Аидреичь дома?’ — Да-съ,

Но, кажется, сейчасъ уходитъ.

Какъ, сударь, доложить о васъ?’

— ‘Зарльскій’ — прошепталъ не смло

Сергй, — чуть въ горл не засло.

— ‘Пожалуйте-съ, я доложу.’ —

Едва-ли я вамъ разскажу

Какъ сердце сжалося поэта,

Когда онъ въ комнаты вошелъ.

Онъ на досуг взоръ обвелъ.

Изящно все, дверь кабинета

На право, заперта, кругомъ

Довольство видимо во всемъ.

LXXIII.

Но, вотъ, хозяинъ показался.

Былъ среднихъ лтъ и роста онъ,

Причёской гладкой отличался,

Не толстъ, но силачемъ сложенъ.

Глаза умомъ такъ и блистали,

И какъ у ястреба сверкали.

Онъ въ черный бархатный пиджакъ

Изящно былъ одтъ, и такъ

Въ своемъ пріятенъ обращеньи,

Что ободрился нашъ поэтъ.

Любезно гостя въ кабинетъ

Онъ пригласилъ, — тогда, въ смущеньи,

Сергй тетрадку показалъ

И цль визита разсказалъ.

LXXIV.

‘Радъ-съ, очень радъ! весьма пріятно….

Вы занимаетесь давно?’

— ‘Ужъ съ годъ’ — сказалъ Сергй невнятно.

— ‘И что-жъ это: стихи?… оно

Такъ ужъ и есть всенепремнно!’

Онъ улыбнулся: — ‘Откровенно

Скажу я, время вдь не то!

Не до стиховъ теперь, — никто

Давно ихъ больше не читаетъ.

А проза не по сердцу вамъ?’

— ‘Не пробовалъ, не знаю самъ.’

— ‘Теперь, вотъ видите-ль, желаютъ

Цль, жизненный вопросъ найти,

Поэты какъ-то не въ чести….

LXXV.

Такое вка направленье!

Начните прозою писать!’

— ‘Попробую, но все-же мннье

Желалъ-бы ваше я узнать?…’

— ‘Я очень радъ-съ, вы мн позвольте

Тетрадку вашу…. и извольте

Пожаловать дней черезъ пять,

Я постараюсь прочитать,

И тамъ…. увидимъ…. что возможно,

Съ охотой сдлать я готовъ.’ —

Сергй вручилъ свой пукъ стиховъ,

Раскланялся, и ужъ тревожно

Дыша, какъ только вышелъ вонъ —

‘Извощикъ!’ — громко крикнулъ онъ.

LXXVI.

За трубкой, тихій кейфъ вкушая,

Гитару выпустивъ изъ рукъ,

О прочномъ мст помышляя,

Сидлъ нашъ Горевъ дома. Вдругъ

Въ дверяхъ звонокъ нетерпливый.

Прислуги дома нтъ, — лниво

Онъ поднялся: ‘кто-бы такой?…

Ты, братъ, Сергй?… да что съ тобой,

Звонишь какъ будто на пожар?’

— ‘Прости, братъ, торопился я.’

— ‘Ну что-жъ, поздка какъ твоя?

Ты что-то, кажется, въ удар?’

— ‘Да ничего, не проигралъ,

На человка хоть попалъ.’

LXXVII.

— ‘Ну что-жъ?’— ‘Да очень былъ любезенъ,

Пріятный, умный человкъ,

Сказалъ, что радъ быть мн полезенъ,

Упоминалъ про вкусъ, про вкъ,

Про ныншнее направленье….

Я отъ пріема въ восхищеньи!’

— ‘Да нтъ… стихи-то, взялъ онъ?’ — ‘Взялъ.’

— ‘И напечатать общалъ?’

— ‘Онъ…. не сказалъ еще наврно,

Но ихъ оставилъ у себя.’

— ‘Ну, радъ я, братецъ, за тебя,

Оно еще хоть и не врно,

Но дай-то Богъ! ужъ мы кутнёмъ

Тогда, — Кликашку разопьемъ!’

LXXVIII.

— ‘Мн только-бъ на ноги подняться’

(Сергй въ волненьи сталъ ходить)

‘И съ гадкой службой развязаться, —

Совсмъ себя-бы посвятить

Я могъ любимому призванью.’

— ‘Да, братецъ мой, но дарованью

Ты слишкомъ ужъ не довряй,

И службы вовсе не бросай!

Оно плохой кусокъ, — поможетъ

Другое разв что нибудь,

А этотъ не надёженъ путь!…’

— ‘Но почему же трудъ не можетъ…,’

— ‘Да такъ, что-жъ спорить напередъ!

Вотъ мы увидимъ, какъ пойдетъ.’ —

LXXIX.

Дней чрезъ пять, Сергй явился

Въ великолпный кабинетъ

Редактора, — онъ торопился

Узнать ршительный отвтъ.

Онъ былъ въ большой еще надежд.

Пріемъ такой-же какъ и прежде:

‘Стихи-съ я ваши прочиталъ’ —

Редакторъ ласково сказалъ: —

‘Въ нихъ несомннно дарованье,

Его не можно не признать,

И стихъ пвучь, но…. какъ сказать….

Нтъ глубины-то содержанья,

Задачи нтъ! а въ этотъ часъ

Она вдь главное для насъ.

LXXX.

Къ тому-жъ два-три стихотворенья

Никакъ печатать не идетъ,

По нимъ нельзя составить мннья,

Оно безъ пользы проскользнетъ,

А напечатать все — не знаю

Когда удастся, полагаю

Что ужъ на полгода въ журналъ

Весь запасенъ матеріалъ.

Но вы, однако, не тужите!

Талантъ не надо зарывать.

Начните прозою писать,

А съ этимъ вы повремените!

Управлюсь только — я готовъ,

Ни чуть не прочь и отъ стиховъ.’ —

LXXXI.

Серги тихохонько спустился

По лстниц, и въ этотъ разъ

Извощика не торопился

Ужъ громко кликать. Черезъ часъ

Пришелъ домой онъ въ огорченьи.

Напрасно Горевъ, въ нетерпньи,

Его все утро поджидалъ, —

Сергй къ нему не забгалъ.

Онъ, наконецъ, самъ ужъ ршился

Провдать. Опершись рукой

На столъ, сидлъ Зарльскій мой.

Онъ къ Гореву поворотился…. —

— ‘Что, братъ?… неужели прогналъ?’

Сергй на свертокъ указалъ.

LXXXII.

‘Ну, это, братецъ мой, досада!

А я считалъ ужъ на Клико!

Но, впрочемъ, унывать не надо.

Я говорилъ вдь, не легко!

Скажи-же какъ оно случилось?’ —

Лице Сергя прояснилось

И онъ бесду разсказалъ.

— ‘Ну, что-же духомъ ты упалъ?

Вдь не проиграно-же дло!

Еще попробуй гд нибудь!

Тутъ надо, милый, шею гнуть,

Безъ этого нельзя!’ — Имла

Рчь эта смыслъ, и мой Сергй

Не могъ не согласиться съ ней.

LXXXIII.

По впечатлительной природ,

Конечно, духомъ упадалъ

Онъ не на долго при невзгод,

Чуть что — онъ тотчасъ оживалъ,

И снова былъ готовъ трудиться. —

Совтовали обратиться

За врнымъ мнніемъ ему

Къ авторитету одному.

То критикъ былъ первостепенный,

Искуство страстно онъ любилъ,

Жрецомъ его достойнымъ слылъ,

И человкъ былъ откровенный.

Поэтъ нашъ, съ горемъ пополамъ,

Къ нему ршился хать самъ.

LXXXIV.

Авторитетъ принялъ радушно

Изъ рукъ Зарльскаго тетрадь,

И улыбнувшись добродушно,

‘Всю правду’ общалъ сказать.

Въ привтахъ онъ не разсыпался,

Онъ больше слушалъ, и впивался

Глазами зоркими въ того

Кто говорилъ. Лице его

Все страстной волею дышало,*

Въ глазахъ свтился сильный умъ,

Онъ былъ не старъ, но много думъ

Въ бровяхъ нахмуренныхъ лежало, —

Была и доброта въ чертахъ,

Хоть въ сжатыхъ, тоненькихъ губахъ

LXXXV.

Сарказмомъ что-то говорило.

Что до науки, знанья въ немъ

Живая обитала сила. —

Когда Сергй къ нему, потомъ,

За конфирмаціей явился,

Авторитетъ не затруднился,

Стихи онъ очень похвалилъ

И врный имъ успхъ сулилъ.

Сергй еще въ одномъ журнал

Свой помстить пытался трудъ,

Но убдясь, что не возьмутъ,

Отважился, не думавъ дал,

Карьеру самъ свою начать,

Отдльной книжкой трудъ издать.

LXXXVI.

Съ какимъ блаженствомъ и волненьемъ

Въ рукахъ брошюрку онъ держалъ,

Съ какимъ ее онъ сокрушеньемъ

Къ книгопродавцамъ посылалъ,

Что говорить! Кто плодъ безцнный

Тоски, слезъ, думы сокровенной

Ршался свту отдавать,

Себя предъ нимъ разоблачать,

Тотъ это очень понимаетъ! —

Брошюра вышла. Ходу ей

Конечно нтъ, пока о ней

Нтъ критики. Поэтъ страдаетъ,

Что, вдругъ, какъ отзывъ не хорошъ?…

Журналы вышли. Это что-жъ?

LXXXVII.

Какъ стая гончихъ въ пол чистомъ

Спшитъ оленя задушить,

Такъ рецензенты, съ лаемъ, свистомъ,

Давай поэта теребить.

Забыты въ яростномъ глумленьи

Приличье, правда, уваженье

Къ таланту, какъ ни будь онъ малъ,

Во что гораздъ, шиплъ, свисталъ

Кому лишь силы доставало.

Вс отзывались за одно

Съ плеча, и зло и не умно,

И желчью критика дышала,

Одинъ извстный намъ журналъ

Краснорчиво промолчалъ.

LXXXVIII.

Что-жъ такъ онъ словомъ поскупился?

Спросите сами отчего.

Авторитетъ что-жъ не вступился?

Опять спросите у него.

Самостоятельности мало

У насъ въ воззрніяхъ журнала!

Подобный consentement tacite

Объ этомъ ясно говоритъ,

Хоть на нее вс претендуютъ. —

Сергй былъ сильно удивленъ

И безъ сомннья огорченъ:

‘За что они такъ негодуютъ?’

Онъ Гореву все говорилъ:

‘Чмъ я кого тутъ оскорбилъ?

LXXXIX.

За что такой все злобой дышетъ?’

— ‘Э, братъ, что-жъ огорчаться тутъ!

Вдь это шушера все пишетъ,

Съ презрньемъ разв лишь прочтутъ.

Поврь, кто дло понимаетъ,

Себя хоть мало уважаетъ,

Не приложилъ сюда руки.

Вс эти, видишь, остряки

Въ томъ и насущный хлбъ имютъ

Чтобъ разругать того, сего.

Они вдь больше ничего

И написать-то не умютъ.

Вдь это дрязги, братецъ, соръ,

Литературы задній дворъ!’ —

ХС.

Сергй искалъ защиты въ мнньи

Господъ хвалившихъ трудъ его,

Но вышло, что они сужденья

Имть не смли своего.

Т самые что восхваляли,

Плечами только пожимали.

Вотъ вамъ и оцненный трудъ!

Вотъ и общественный вамъ судъ!

Когда-же, матушка Россія,

Своимъ умомъ ты станешь жить?

Безъ помочёй начнешь ходить?…

Когда-же, мннія чужія,

Не потрудясь пережевать,

Ты перестанешь повторять!

ХСІ.

Сергй понять не могъ, — едва-ли

И мы съумемъ объяснить,

За что такъ на него напали,

Кого тутъ слдуетъ винить.

Въ ту пору такъ оно водилось.

Теперь-бы врно не случилось, —

Какъ вы найдете господа? —

Теперь не то мы! но тогда….

Не угадалъ къ тому-жъ призванья

Никто въ поэт молодомъ,

Хоть (между нами) было въ немъ

Гораздо больше дарованья,

Чмъ въ разныхъ маленькихъ божкахъ,

Восптыхъ въ маленькихъ кружкахъ.

XCII.

Глубоко неудача эта

И опытъ въ людяхъ вмст съ ней,

Въ душ чувствительной поэта

Отозвались. Со всей своей

Природной страстностью, мгновенно

(Хотя на время несомннно)

Къ трудамъ онъ милымъ охладлъ

И жаромъ къ служб закиплъ.

Но тутъ вопросъ былъ не въ хотньи!

Какъ онъ себя ни убждалъ,

Чмъ въ службу боле вникалъ,

Тмъ возрастало отвращенье.

Такъ онъ служилъ, и время шло,

Но утшенья не несло.

XCIII.

Среди возвышенныхъ стремленій,

Встрчая каждый часъ, во всемъ,

Рядъ горестныхъ опроверженій

Того, что въ сердц онъ своемъ

На пьедесталъ такой поставилъ,

Себ святынею представилъ

И такъ восторженно любилъ, —

Позналъ онъ, что не хватитъ силъ

Плыть противъ общаго теченья,

И на обломкахъ дорогихъ

Надеждъ высокихъ и благихъ,

Вкусилъ ужъ къ жизни охлажденье,

И сердце сжалося тоской

Прощаясь съ радужной мечтой!

ХСІ.

Но горько, больно разставаться

Намъ съ убжденіемъ своимъ!

Мы лучше любимъ заблуждаться,

Мы долго, долго не хотимъ

Предъ очевидностью смириться!

Все какъ-то на сердц таится

Надежда свтлая найти

Людей на жизненномъ пути,

Какими ихъ воображенье

Разрисовало намъ. Въ такомъ

Зарльскій — можетъ и больномъ

Отчасти духа настроеньи —

О бранной жизни сталъ мечтать,

И мечъ надлъ, чтобъ воевать.

XCV.

Наскучивъ воздухомъ столицы,

Наскучивъ т-же все встрчать

Приличьемъ скованныя лица,

Гд мысль такъ трудно прочитать,

Наскучивъ праздной болтовнею

И честолюбья суетою,

Наскучивъ видть, какъ облёкъ

Свтъ въ тонкій comme-il-faul порокъ,

Какъ безъ суда, однимъ хотньемъ,

Все передлалъ, все попралъ,

Всему свое названье далъ, —

Онъ отвернулся съ отвращеньемъ,

Чтобъ не вдыхать въ себя угаръ,

Не видть боле базаръ,

ХСІ.

Гд всмъ торгуютъ: честью, славой,

И именемъ, и красотой,

Гд такъ смются величаво

Надъ вдохновенною мечтой!

Гд лнь и спсь губятъ надежды,

Гд стародуры и невжды

Въ талант убиваютъ духъ,

Гд отвращаетъ гордо слухъ

Надменный свтъ отъ слова ‘чувство’ —

Гд нтъ участія ни въ комъ,

И нтъ сочувствія ни въ чемъ,

Гд набивать карманъ искуство

Одно лишь цнятъ, — гд позоръ

Подъемлетъ смло наглый взоръ!

ХСІІ.

Зарльскій сколько могъ крпился,

И наконецъ, куда нибудь

Бжать подале ршился.

Онъ думалъ сердцемъ отдохнуть

Средь жизни боевой Кавказа.

Мечталъ — тлетворная зараза

Пороковъ свта не дошла

Еще туда, — не облекла

Сердецъ корою эгоизма,

Тамъ лучшихъ онъ найдетъ людей!…

Жизнь дикую, въ пылу огней,

Сыновъ суровыхъ исламизма

Охота видть въ немъ зажглась,

И полетлъ онъ на Кавказъ.

ГЛАВА IV.

Кавказъ плнилъ Сергя. Нравы

Какъ будто чище встртилъ онъ.

Здсь въ человк свтъ лукавый

Не заглушилъ благихъ семянъ.

Смирясь въ кичливости напрасной,

Не тотъ ужъ здсь онъ, — ежечасно

Встрчая смерть лицемъ къ лицу,

Не такъ-то ловко подлецу

Тутъ маской щеголять нахальной.

Здсь на распашку прямота,

Есть жалость, честь, есть доброта,

Какой-то духъ патріархальный…. —

Инымъ какимъ-то языкомъ

Тутъ говорится…. и потомъ —

II.

Вся эта чудная природа:

Лазурный вчно ликъ небесъ,

Прохладой дышащіе своды

Дремучей зелени древесъ,

Куда лучи не проникаютъ

И въ полдня зной, — гд сокрушаетъ

Деревья съ корнемъ злой ручей,

Любви гд псню соловей

Подъ кущей дикихъ розъ заводитъ,

Когда угаснетъ пышный день,

И горъ сдыхъ нмая тнь

На долъ синющій нисходитъ,

И въ дальней выси голубой

Звзда зажжется за звздой.

III.

Обвалы, страшныя стремнины,

Паденье цлыхъ ркъ съ высотъ,

И горъ угрюмыя вершины

Въ порфир снжной, гд восходъ

Цвтами радуги играетъ,

Гд ночь перуны собираетъ

Окутавъ выси мглой сдой…. —

Все дышетъ дикой тутъ красой!

Все въ сердц будитъ вдохновенье,

Къ Творцу возносится мечта,

Мольба приходитъ на уста,

И льются слезы умиленья,

И любится тутъ глубоко,

И какъ-то врится легко!

IV.

По крайней мр такъ сначала

Обвороженъ былъ мой Сергй,

Въ послдствіи, ему предстала

И правда въ нагот своей.

Увидлъ онъ, какъ топятъ друга,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Какой тутъ міръ кривыхъ путей

И битва жалкая страстей!

Но видъ природы величавой,

Тревоги жизни боевой,

Суровые туземцевъ нравы,

Опасность вчно за спиной,

Пылъ битвы, отдыхъ посл боя, —

Все это нашего героя

Влекло къ себ, онъ не грустилъ,

Онъ жизнію широкой жилъ.

Она въ немъ силы развивала,

Она, для будущей борьбы

Съ капризами слпой судьбы,

Суровый духъ въ немъ закаляла,

Онъ былъ доволенъ и собой

И окружающей средой.

VI.

Доволенъ!… то есть въ отношеньи

Послднихъ четырехъ годовъ,

Но чтобъ утихли вс томленья,

Чтобъ не было завтныхъ сновъ

Какіе-бъ сердце волновали,

Конечно нтъ, — вы угадали —

Онъ бы невренъ былъ себ.

Прелестный ликъ графини Б*

Все, правда, больше тушевался,

Но въ сердц пламенномъ иной

Безсмнно, образъ дорогой

Въ живыя краски облекался:

Онъ о подруг дтскихъ дней

Все грезилъ въ тишин ночей.

VII.

Межъ сослуживцами Сергя

Былъ больше по сердцу ему

Поручикъ Ридель, — не умю

Сказать я, впрочемъ, почему.

Былъ сердцемъ добръ онъ, безъ сомннья,

Но странное соединенье

Добра природнаго со зломъ

Отвн пришедшемъ, было въ немъ.

Такъ, глядя на него, казалось,

Что съ свойствами души былъ онъ

Весьма хорошими рожденъ, —

Но это все какъ-бы стиралось

И блёкло въ душной сфер той,

Гд взросъ повса молодой.

VIII.

Среди прекрасныхъ побужденій

И честныхъ длъ, встрчалась въ немъ

Такая шаткость убжденій,

Такой фальшивый взглядъ во всемъ,

Иль, лучше, взгляда никакого,

Что вы хорошаго, дурнаго

Ждать отъ него могли равно.

Изъ всхъ онъ правилъ зналъ одно —

Условный судъ и одобренье

Извстнаго кружка, затмъ,

Не дорожилъ ужъ онъ ничмъ,

Но, власть общественнаго мннья —

Извстно каждому — у насъ

Еще, пока, не coздaлаcь.

IX.

То былъ готовъ великодушно

Онъ бдняку свой грошъ отдать,

То вдругъ, за штоссомъ, равнодушно

До нитки друга обыграть.

Онъ отъ долговъ не отрекался,

Но и платить ихъ не старался,

На это онъ смотрлъ слегка,

Какъ знатный баричъ, свысока.

Въ зависимости весь отъ сферы

Гд взросъ и гд былъ долженъ жить,

Могъ Ридель и другимъ-бы быть…. —

Имлъ онъ милыя манеры,

И носа какъ простой нахалъ

Ни передъ кмъ не подымалъ.

Сергй не даромъ былъ поэтомъ

И вровалъ въ прогресъ людской,

Замтивъ въ втреник этомъ

Что потерялъ онъ путь прямой,

Задумалъ онъ его направить,

Короче говоря, исправить.

(Конечно, могъ Сергй лишь мой

Задаться мыслію такой!)

Какъ будто корень вырвать можно

Такъ въ сердце вросшій глубоко!

Зарльскій зналъ что не легко,

Но думалъ, впрочемъ, что возможно.

На то же онъ и былъ поэтъ,

И зналъ, какъ видно, худо свтъ.

XI.

Сошелся съ Риделемъ онъ скоро,

И, врный плану своему,

Всегда ужъ нити разговора

Сводилъ бывало къ одному.

Сначала Ридель не давался,

Потомъ онъ рже улыбался,

И видно было что тайкомъ

Добро живетъ однако въ немъ.

Разъ, въ одинокомъ размышленьи,

Зарльскій вечеромъ сидлъ,

И спать ложиться ужъ хотлъ, —

Вдругъ, шумъ…. и блдный весь, въ волненьи,

Нашъ Ридель въ комнату вбжалъ,

И съ воплемъ на диванъ упалъ.

XII.

— ‘Что это, Ридель?… что съ тобою?’ —

Но тотъ не внемлетъ, не глядитъ,

Упёрся въ руки головою,

И только стонетъ и дрожитъ.

Сергй въ догадкахъ ужъ терялся.

Напрасно распросить старался,

Безсвязно слышались, какъ бредъ,

Одни слова: честь, пистолетъ.

Но, наконецъ, все объяснилось:

Повса деньги проигралъ

Казенныя. Онъ тихо всталъ….

И страшной мыслью исказилось

Вдругъ помертвлое лицо,

Онъ шапку взялъ и — на крыльцо.

XIII.

‘Куда-же ты?… куда ты это?’

(Зарльскій бросился впередъ):

‘Ты не ребенокъ! въ наши лта

Такъ духомъ падать не идетъ!

Сядь, успокойся! Знаю, худо,

Но не Богъ-всть какое чудо!

Тутъ надобно не унывать,

Скоре дло поправлять.

Скажи ты мн, во первыхъ, сколько

Всего ты денегъ проигралъ?’

— ‘Пять тысячъ’ — Ридель прошепталъ.

— ‘Казенныхъ?’ — ‘Да.’ — ‘Ну… если столько…’

— ‘Да ты пойми, ни у кого

Нельзя достать мн ничего!’

XIV.

Совсмъ убитъ своимъ несчастьемъ,

Онъ снова на диванъ упалъ.

‘Да полно, милый мой’ — съ участьемъ

Сказалъ Сергй: — я это зналъ,

Но я объ этомъ предложеньи

Не думалъ вовсе. Безъ волненья

Старайся выслушать меня.

Ты знаешь, Ридель, — бденъ я.

Отецъ едва мн помогаетъ,

Мать добрая моя пеклась

О мн всю жизнь, и каждый разъ —

Какъ это было, Богъ лишь знаетъ —

Чуть грошъ какой сберечь могла,

На чёрный день мн берегла.

XV.

‘На чёрный день’ — она сказала

Вручая капиталецъ свой

Духовнику, и надписала

Такъ именно своей рукой.

Не мало эти сбереженья

Слезъ утаённыхъ, огорченья

И молчаливаго труда

Ей бдной стоили!… Когда,

Въ какомъ-бы случа — не знаю —

Ршился я себ ихъ взять,

Но ты въ бд…. вотъ ровно пять

Пропадшихъ тысячъ, — довряю

Теб ихъ на-слово, бери,

И никому не говори!’

XVI.

Отъ сна какъ будто пробуждённый

Внезапно, Ридель нашъ стоялъ,

Вперивъ въ Сергя взоръ смущенный,

И ничего не понималъ.

Ему и въ умъ не приходило,

Чтобы возможно даже было

Спасенія отсюда ждать.

Не зналъ онъ, гд его искать, —

Но тутъ…. да онъ существованья

И самой суммы знать не могъ.

Безмрно счастливъ, полкъ тревогъ,

Едва переводя дыханье,

Сергя за руку онъ взялъ

И тихо, наконецъ, сказалъ:

XVII.

‘Послушай, милый мой Серёжа!

Ты боле чмъ жизнь мн спасъ!

Ты спасъ мн честь!… она дороже

Конечно, каждому изъ насъ.

Такъ знай же, другъ великодушный,

Что не подлецъ я малодушный,

Что я съумю оцнить

Поступокъ твой, и позабыть —

Его конечно не забуду!

И ежели когда нибудь

Судьба дастъ случай лобъ и грудь

Подставить за тебя, — не буду

Задумываться врно я!

Вотъ въ томъ рука теб моя!’

XVIII.

И слезы на глазахъ повсы

Блеснули чудно хороши,

И пала свтская завса

Съ одтой холодомъ души.

Что съ ними было — не умю

Я вамъ сказать, — но вдругъ на шею

Другъ другу бросились они,

И слезы тихія одни

Весь разговоръ имъ замнили.

Да! это былъ порывъ, изъ тхъ

Моментовъ жизни, выше всхъ

Отрадъ ея, что схоронили

Мы на сердц, помимо смутъ

И золъ…. — одна изъ тхъ минутъ,

XIX.

Гд передъ нами воскресаетъ

Былого милая пора!…

Мы будто слышимъ, какъ ласкаетъ

Насъ мать, — любимая сестра!…

И жизнь съ безпутными годами

Вдругъ исчезаетъ передъ нами,

И снова свтлый первобытъ

Намъ душу спящую живитъ,

Снимаетъ съ сердца охлажденье

Къ печалямъ ближнихъ…. ко всему

Что есть святаго…. и уму

Приноситъ свжесть обновленья

Средь бурь житейскихъ, въ коихъ онъ

Такъ эгоизмомъ поглощенъ!

XX.

Друзья съ часъ молча просидли.

О чемъ имъ было толковать?

Въ нихъ ощущенія кипли,

Которыхъ намъ не передать!

Когда сталъ Ридель собираться —

‘Куда-же ты?’ — ‘Пора разстаться.’

— ‘Я провожу тебя домой.’

Пошли. — Надъ спящею землей

Ночь безмятежная лежала.

Горли звзды въ небесахъ.

На дальныхъ, снжныхъ высотахъ,

Луна алмазами сверкала,

И въ лтней свжести ночной,

Вкушался сладостный покой.

XXI.

Друзья шли молча вдоль дороги.

Душа и въ этотъ тихій часъ

Отъ неожиданной тревоги

Еще, пока, не унялась.

И что имъ было въ объясненьи?

Въ подобномъ духа настроеньи,

Одна лишь ты, природа-мать,

Могла ихъ сердцу отвчать! —

Придя къ обрыву, гд долина

Внизу была, — откуда взоръ

Охватывалъ всей цпи горъ

Луной одтыя вершины,

Друзья еще разъ обнялись,

Пожали руку, разошлись.

XXII.

Попалъ, затмъ, нашъ Ридель въ дло,

И къ крестику представленъ былъ,

Затмъ, недля не успла

Пройти, онъ въ Питеръ ужъ спшилъ.

Друзья разстались со слезами.

‘Смотри-же, будемъ вкъ друзьями

Сергй!’ — повса повторялъ,

Въ коляску слъ и ускакалъ. —

Сергй грустилъ о немъ сердечно.

‘Его испортилъ много свтъ,

Но въ добромъ недостатка нтъ,

И образумится конечно.’

Такъ нашъ мечтатель разсуждалъ,

Посмотримъ, — можетъ угадалъ.

XXIII.

Жизнь на Кавказ обновленье

Душ Сергя принесла,

И даже искру вдохновенья

Она въ немъ новую зажгла.

Онъ доле-бы оставался,

Но, вотъ, лучъ новый загарался

Въ звзд его. Князь N, съ семьей —

Такъ извщалъ повса мой —

Изъ за границы возвратился.

Сергй тотчасъ-же отпускъ взялъ

И какъ безумный поскакалъ.

Княжну онъ видть торопился, —

Съ ней вмст вспомнить о быломъ…. —

Онъ думалъ…. много кой о чемъ!

ГЛАВА V.

Ноябрскимъ вечеромъ тоскливымъ,

Сергй къ столиц подъзжалъ.

Нахмуряся, въ густомъ, слезливомъ

Туман Питеръ утопалъ.

Вылъ втръ, качая фонарями,

И тусклыми они кружками

Мерцали въ темнот ночной.

Сергй нашъ, на перекладной,

Измученъ дальнею дорогой,

Толчки жестокіе терплъ

Со стоицизмомъ. Весь киплъ

Невыразимой онъ тревогой.

Но вотъ ужъ стукъ по мостовой,

И лошади пошли рысцой.

II.

Что говорить, въ какомъ волненьи

По улицамъ онъ прозжалъ,

Въ какомъ восторга изступленьи

На шею Гореву упалъ!

Въ подобныхъ случаяхъ бывали

Мы вс, и это испытали.

‘Ну, здравствуй, здравствуй, братъ Сергй!

Иззябъ ты?… самоваръ скорй!

Ну, молодецъ!… какъ разъ явился!’

— ‘Семнадцать, братецъ, дней катилъ!

Дорога…. просто, нту силъ!

Но, слава Богу, дотащился!

Ну что-жъ, дружище, ты каковъ?’

— ‘Какъ видишь, братъ: живъ и здоровъ.’

III.

И, вотъ, друзья за самоваромъ.

Пошелъ домашній чародй

Ихъ обдавать веселымъ паромъ

И тшить псенкой своей.

Полна бесда оживленья,

Сергй дрожитъ отъ нетерпнья

Одной заботой поглощенъ:

‘Да, нтъ!’ — перебиваетъ онъ:

‘Ты мн скажи всего скоре

Ты былъ у нихъ вдь?’ — ‘Какъ-же! былъ.’

— ‘Ну что-жъ?…’ — ‘И руки опустилъ!

Княжна…. я отъ роду миле

Не видывалъ!… что и сказать!…’

И сталъ онъ трубку набивать.

IV.

— ‘Что-жъ?’ — ‘Настоящая богиня!

Не мало женщинъ я знавалъ,

Такой не видлъ!’ — ‘А княгиня?’

Тутъ онъ рукою замахалъ:

‘Гмъ! черезъ чуръ уже спсива.

А баба съ молоду на диво

Была!’ — примолвилъ онъ смясь: —

‘Она не-что! за то ужъ князь

Такая, братецъ мой, дубина,

Что не умю и сказать!

Просили чтобъ у нихъ бывать.

Но это такъ…. одна рутина,

Одна лишь фраза!… знаю я,

Что имъ совсмъ не до меня.

Вотъ, братецъ, подпусти амура!…

Ужъ я теб скажу, Сергй,

Что вся твоя литература!

Ну, и деньжонки есть у ней!

Да не дадутъ!… имъ не таланта,

Имъ надо флигель-адъютанта!

Ужасно носъ они дерутъ!’

— ‘А гд, скажи, они живутъ?’

— ‘Въ Большой Милльошюй, домъ Калаты.’

— ‘Я завтра-же поду къ нимъ!’

— ‘Конечно позжай! я имъ

Ужъ повстилъ. А вдь богаты

Должно быть? — знатно такъ живутъ.

Княжн, пожалуй, шифръ дадутъ!’ —

VI.

На слдующій день, одтый

Изящно, ровно въ часъ, Сергй,

Воспоминаніемъ согртый,

Звонилъ у княжескихъ дверей.

Швейцаръ при булав, — лакеи

Въ чулкахъ и гербовой ливре, —

Коверъ, вся лстница въ цвтахъ,

Такой парадъ что, просто, страхъ.

Проситъ, конечно, приказали.

Раздался на верху звонокъ,

И, подъ собой не слыша ногъ,

Сергй нашъ очутился въ зал.

Минуты дв онъ ожидалъ

И трепетъ сердца унималъ.

VII.

Вотъ, отворилась дверь на право,

И въ комнату вошла княжна.

Но…. это что-же?… Боже правый!

Какъ измнилася она!

То не ребёнокъ былъ прелестный

Съ улыбкой ангела небесной,

Съ головкой золотыхъ кудрей,

Все дивно развилося въ ней.

Вознесся станъ полувоздушный,

На вдохновенное чело

Думъ нжныхъ облако легло…. —

Остался смхъ лишь простодушный,

Златаго дтства кликъ живой,

Звукъ небожителямъ родной!

VIII.

Стройна какъ пальма, безмятежна

Какъ тихій вечеръ въ небесахъ,

Княжна хранила отблескъ нжной

Души, въ чарующихъ чертахъ.

Таили очи голубыя

Блаженства тайны роковыя,

Въ нихъ міръ поэзіи сіялъ, —

Въ нихъ смертный небо созерцалъ.

Все чудной прелестью дышало:

Улыбка, поступь, звукъ рчей,

Движенье каждое…. — все въ ней

Невыразимо воплощало

Поэта свтлую мечту,

Мадонны чистой красоту.

IX.

‘Сергй Иванычь! вы-ли это?…’ —

Волшебный голосъ зазвучалъ,

И взоръ, участіемъ согртый,

Живою радостью сверкалъ: —

‘Я васъ едва-ли бы узнала!…’

И руку дружески пожала

Сергю, покраснвъ, она.

— ‘Да васъ-то какъ узнать, княжна!’ —

Проговорилъ онъ въ восхищеньи: —

‘Ребёнкомъ я оставилъ васъ….

Теперь….’ — ‘Я подросла’ — смясь

Она прибавила въ волненьи:

‘Да, много времени ушло!

Ну, нимъ оно что-жъ принесло?’

И робко всматриваться стала

Алина въ друга дтскихъ дней.

Все силой страстной въ немъ дышало.

Былъ строенъ станъ, волна кудрей

Была все та-жъ, глаза сверкали,

Румянца краски не увяли,

Но жизнь, вдоль яснаго чела,

Черту свою ужъ провела!

Какой то грустію свтилось

Въ его задумчивыхъ очахъ,

Она и въ молодыхъ устахъ

Улыбкой горькой затаилась.

Все, впрочемъ, тотъ имло видъ,

Что сильно сердцу говоритъ.

XI.

‘Жизнь принесла мн очень мало’ —

Сказалъ съ улыбкою Сергй: —

‘Она меня не баловала!

Вотъ лучшій день въ судьб моей,

И я прощаю ей невзгоды!

Встрчалъ свои я непогоды,

Служилъ, трудился, воевалъ,

Имлъ надежды и терялъ,

Но свтлаго немного было!

Жизнь какъ для всхъ, суха, блдна.

Но радуюсь что васъ она

По крайнй мр не забыла!

Все въ васъ такъ счастьемъ говоритъ,

Пиръ жизненный для васъ открытъ….

XII.

Дай Богъ чтобъ это продолжалось!’

Княжна задумалась. Глаза

Ея померкли, и, казалось,

Къ нимъ подступила ужъ слеза.

Грудь воздымалась отъ волненья,

Уста словами утшенья

Готовы были отвчать,

Но тутъ вошла нежданно мать.

‘Bonjour, Monsieur Zarelsky’ — мило

Она сказала на распвъ,

Глазами зоркими успвъ

Окинуть ужъ княжну. — ‘Насилу,

Насилу-то мы видимъ васъ!

Не вы, васъ покорилъ Кавказъ!’

XIII.

И приняла вдругъ видъ серьозный.

Она была не молода,

Но все ловка и граціозна

И говорлива какъ всегда.

‘Ну, разскажите-же, какъ жили,

Что видли, и гд вы были?’

— ‘Я здсь не въ первый разъ…. служилъ

Въ гражданской служб….’ — ‘Говорилъ

Не помню кто-то’ — перебила

Княгиня: — ‘Что-же, служба васъ

Не привлекла къ себ?’ — ‘Кавказъ

Увлекъ, княгиня. Не остыла

Еще страсть къ жизни боевой….’

— ‘Но, такъ иль иначе, къ одной

XIV.

Все-жъ цли надобно стремиться!

А то вдь вы какъ Одисей

По жизни будете носиться!…’

И улыбнулась. Сталъ Сергй

Разсказывать. Она внимала,

Нервозно головой кивала,

Перебивая все его:

‘Но въ жизни вашей ничего

Нтъ скучнаго! Она богата.

Что-жъ вы оставили Кавказъ?’

— ‘Спшилъ, княгиня, видть васъ.’

— ‘Se non &egrave, ver &egrave, ben Irovalo!

Я очень рада такъ принять!

Но … вы вдь дете опять?’

XV.

— ‘Я отпускъ взялъ…. еще не знаю.’

— ‘Вы князя видли ужъ?’ — ‘Нтъ’

— ‘Онъ узжалъ, но полагаю,

Что кончился ужъ Комитетъ,

Теперь втораго половина.

Сходи, ma bonne amie Алина,

Узнай!’ — ‘Князь проситъ’ — изъ дверей

Сказалъ почтительно лакей.

Зарльскій съ дамами разстался.

‘J’esp&egrave,re donc vous voir tantt….’

Княгиня молвила. — ‘Не то’

Подумалъ онъ. Когда-жъ спускался

Отъ князя съ лстницы поэтъ,

Онъ вспомнилъ мткій эпитетъ

XVI.

Которымъ Горевъ разразился.

Не въ дух онъ къ нему пришелъ.

— ‘Что братъ? Чай по-уши влюбился?

Ну, какъ-же ты княжну нашелъ?’

— ‘Ахъ, Горевъ, чудное созданье!

И что за милое вниманье!

Какъ все въ ней сердцемъ говоритъ,

Какъ взоръ участіемъ горитъ….

Дай Богъ ей счастья!’ — ‘А княгиня?’

— ‘Экзаменъ, братецъ, зaдaла

Какъ школьнику! о всемъ пошла

Распрашивать….’ — ‘А князь?’ — ‘Дубина,

Какъ справедливо ты сказалъ,

Еще надменне онъ сталъ.’ —

XVII.

Въ домъ чванный князя, безъ сомннья,

Сергй войти-бы не усплъ,

Когда-бы вовсе положенья

Онъ въ этомъ круг не имлъ,

Но дама, что опредлила

На службу, соблаговолила

Сергя принимать къ себ.

Вліяньемъ же графини Б*,

Онъ по немногу и въ другіе

Введенъ былъ знатные дома,

Такъ что княгиня N сама,

Разъ, гд-то встртившись, въ большія

Любезности пустилась съ нимъ,

И на вечеръ просила къ нимъ.

XVIII.

Онъ былъ, и въ видимомъ смущеньи

Оттуда къ Гореву пришелъ.

Въ такомъ онъ былъ недоумньи,

Что тотъ, лишь только онъ вошелъ,

Замтилъ это: ‘Что? почтенный,

Видъ у тебя такой степенный?

Что тамъ случилося съ тобой?

Ужъ не повздорилъ-ли съ княжной?’

— ‘Нтъ. А случилось что, не знаю

Какъ даже, право, и сказать!

Какое и названье дать!…

Я ничего не понимаю!

Что это? гд я нынче былъ?

Иль свтъ съ ума ужъ своротилъ?’

XIX.

— ‘Да ну! разсказывай, въ чемъ сила?’

— ‘Ты знаешь гд я былъ?’ — ‘Я чай

У князя N?… но что-жъ смутило

Тебя такъ крпко?’ — ‘Угадай

Чмъ мы весь вечеръ занимались?’

— ‘Почемъ мн знать! я чай шатались

Изъ зала въ залъ, болтая вздоръ!

Ужъ врно дльный разговоръ

Тамъ не былъ!’ — ‘Слушай-же, пожалуй:

Я былъ у князя. Было тамъ

Гостей до сорока, и дамъ

И всякихъ франтовъ. Ну, сначала,

Шатались мы, болтая вздоръ

Какъ говоришь ты, разговоръ

XX.

Конечно дльный не вязался,

Всякъ потихонечку звалъ,

Но, вотъ, кружокъ нашъ приподнялся,

Вс перешли, смяся, въ залъ,

Лакеи, съ важностью большою,

Всмъ блюдца съ мыльною водою

Съ соломинками поднесли,

И началась игра. Пошли

Вс дамы, записные франты,

Вс львы по комнат скакать

И къ верху пузыри пускать.

Тутъ были даже диллетанты

Зати этой, и иной

Пузырь плнялъ величиной.

XXI.

Шумъ, хохотъ, бготня, смятенье,

Старъ, молодъ, — даже генералъ

Одинъ въ звзд, всмъ въ поощренье,

Туда-же свой пузырь пускалъ!’

— ‘Да что ты, братецъ, вздоръ городишь!’

— ‘Клянусь теб!… вдь ты не можешь

Вообразить!…’ — ‘Ну, а княжна?’

— ‘А что-жъ ей длать? и она!

И какъ её мн жалко стало!…’

— ‘Да кто-жъ веллъ?’ — ‘А какъ ей быть?

Съ волками жить — по волчьи выть!

Нельзя-же чтобъ одна отстала!’

— ‘Ну, а княгиня?’ — ‘Ей подъ стать

По общей дудк-то плясать!’

XXII.

— ‘Ха, ха, ха, ха! Вотъ-то потха!

Ну что-же братъ? и ты пускалъ?’

— ‘Я увернулся, не до смха

Мн было! я вдали стоялъ,

Но и ко мн тутъ подлетла

Одна и дко прошипла:

‘Et vous, pote aux grands soucis!

Que ne prenez-vous part aussi

A notre amusement?’ — Я смло,

Въ сердцахъ, ей что-то откололъ

И къ карточнымъ столамъ ушелъ.

Возня безъ умолку кипла.

Ну, что-жъ ты скажешь? каково?’

— ‘Смшно! что-жъ? больше ничего!’

XXIII.

— ‘Смшно? нтъ, другъ мой, не до смха,

До слезъ тутъ, кажется, скорй!

Что это, братецъ, за потха!

Такъ вдь не тшатъ и дтей!

И знаешь, въ грустномъ размышленьи

Я шелъ сюда! соображенье

Приходитъ прямо вдь уму:

Что-жъ это общество, къ чему,

Къ чему оно себя готовитъ?

Кой чортъ изъ этихъ всхъ дтей?

Какихъ-же изъ себя людей,

На что оно пріуготовитъ?

И диво-ль, что, махнувъ рукой,

Литературный шутъ иной,

XXIV.

Ни передъ кмъ не отвчая,

Талантъ безсовстно клеймитъ?

Не эта-ли толпа пустая

Ему почтеніе внушитъ?

Гд-жъ ждать участья, поощренья

Отъ столь пустаго поколнья,

Отъ этихъ всхъ сердецъ, головъ

Шутихъ парадныхъ и шутовъ!

Конечно все тутъ погибаетъ.

Не можетъ иначе и быть!

Позволь-же мн тебя спросить,

Что это все изобличаетъ?

Что-жъ мы: впередъ или назадъ?’

— ‘Впередъ, впередъ! рога трубятъ!…’

XXV.

— ‘Ты все, любезный другъ, смешься!

А, признаюсь, дивлюся я,

Какъ ты слезами не зальешься,

Какъ не скорбитъ душа твоя!

Вдь это — общества паденье!

Надеждъ всхъ нашихъ разрушенье!’

— ‘Ты, право, странный человкъ!

Не перемнишь вдь свой вкъ!

Должно быть, такъ оно ужъ надо!…’

— ‘Ну, еслибъ всякъ такъ разсуждалъ

И сномъ непробудимымъ спалъ,

То что-жъ и жизнь-то за отрада!…’

И долго мой Сергй грустилъ

И все въ себя не приходилъ.

XXVI.

Судьбою не былъ онъ оставленъ.

Стараньями графини Б*

Бывъ важному лицу представленъ,

Зарльскій пріобрлъ себ

Въ немъ покровителя прямаго.

Кто зналъ — глубоко чтилъ Перова.

Любовію къ добру горя,

Почтенъ довріемъ Царя,

И на кон и въ кабинет,

Онъ славу чистую стяжалъ,

Быть, а не слыть всегда желалъ,

И, рыцарь чести, даже въ свт

Лукавомъ, сохранилъ во всей

Себя онъ чистот своей.

XXVII.

Угрюмъ на видъ, но благодушенъ,

Но весь добру готовъ служить,

Но какъ герой великодушенъ,

Умлъ Перовъ благотворить.

Вельможа духомъ, положеньемъ,

Вельможа смлыхъ думъ пареньемъ,

Пустую спсь онъ презиралъ

И ею васъ не оскорблялъ.

Кривить ни словомъ, ни душою

Не зная, былъ онъ хоть суровъ

И не любилъ кудрявыхъ словъ,

Но привлекалъ васъ прямотою,

И, личности самъ идеалъ,

Её и въ каждомъ уважалъ.

XXVIII.

Сергя взялъ онъ адъютантомъ.

Сергй похалъ къ князю въ домъ

Своимъ похвастать аксельбантомъ,

И встртилъ ужъ другой пріемъ.

Въ любезностяхъ князь разсыпался,

Такимъ пріятелемъ казался

Зарльскому, что хоть куда.

Княгиня больше чмъ когда

Улыбками обворожала

И тараторила, — княжна….

Вы догадались, что она

И такъ Сергя отличала,

И, вотъ, счастливый нашъ герой

Сталъ въ дом ужъ другой ногой.

XXIX.

Съ княжной онъ въ обществ встрчался,

И часто съ нею танцовалъ,

Онъ ею сильно увлекался,

Но и ее онъ занималъ.

Еще отъ самой первой встрчи

Ей долго слышалися рчи.

Слова: пиръ жизни вамъ открытъ,

Въ васъ все такъ счастьемъ говоритъ

Глубоко въ душу ей запали.

Вся состраданіемъ полна,

Была-бы сч4стлива она

Съ нимъ раздлить его печали….

И звукъ блистательныхъ цпей

Ужъ тошенъ становился ей.

XXX.

Свое свиданіе невольно

Припоминала все княжна,

И жалко было ей и больно

Что показалася она

Ему веселой и счастливой.

‘За что, судьбою прихотливой

Такъ въ жизни все раздлено?

Все разомъ одному дано,

Другому трудъ лишь и гоненья?’

Не заглушали этихъ думъ

Въ княжн ни блескъ, ни жизни шумъ,

Ни съ гордымъ свтомъ столкновенье,

И въ тайник благой души

Горлъ свтильникъ ихъ въ тиши.

XXXII.

Сергя полюбилъ сердечно

Перовъ за нравъ его прямой,

Что до Сергя, онъ, конечно,

Всей предался ему душой.

Недугъ отъ ранъ, жизнь боевая,

Жизнь въ кабинет трудовая,

Въ которой, рвеніемъ кипя,

Неровъ ужъ уходилъ себя,

Совсмъ здоровье разрушали.

Желзной волей одаренъ,

Боролся съ недугами онъ,

Но недуги одолвали,

И за границу долженъ былъ

Онъ хать, ужъ почти безъ силъ.

XXXIII.

Сергй въ слезахъ съ нимъ разставался.

Онъ все въ немъ, можетъ быть, терялъ!

Неровъ, когда уже прощался,

Съ улыбкой кроткою сказалъ:

‘Ну, вы съ княжной тамъ хлопочите,

А сладите, такъ напишите,

И я васъ поддержу тогда.

Дай Богъ вамъ счастія!…’ — Когда

Нерова, наконецъ, не стало,

Всю жизнь не могъ забыть Сергй

Улыбки этой тихой!… въ ней

Душа Нерова обитала.

Придя, разстроенный, домой,

Сергй былъ долго самъ не свой.

XXXIV.

Дла однако подвигались.

Онъ часто видлся съ княжной,

Отецъ и мать съ нимъ обращались

Безцеремонно, — онъ былъ свой,

Хоть и подъ строгимъ наблюденьемъ.

Тутъ, князь ухалъ съ порученьемъ

Въ губернію, а нашъ Сергй

Сталъ въ домъ ходить еще смлй.

Насталъ великій постъ. Смиренно

Похали вс по церквамъ.

Сергй ходилъ по вечерамъ

Читать въ слухъ дамамъ. Непремнно

Работала съ княжной и мать,

Но, гд же каждый взглядъ поймать!

XXXV.

Какъ подстеречь, чтобъ при прощаньи

Онъ нжныхъ словъ не прошепталъ,

Какъ помшать, чтобъ при свиданьи

Онъ крпче руку не пожалъ!

Княгиня зорко наблюдала

За дочерью, и начинала

Ея ужъ сердце понимать,

Но какъ Сергя не принять?

Къ тому-жъ, пока Неровъ прідетъ,

Онъ собирался на Кавказъ.

Въ своемъ смущеньи, каждый разъ

Княгиня думала: ‘удетъ,

И тмъ все кончится, а тамъ

И за-мужъ я её отдамъ.’

XXXVI.

Княжна доврчиво любила

Свою причудливую мать,

И тяжело подъ часъ ей было

Хитрить предъ нею и молчать.

Она, къ тому-же, полагала,

Что мать ей партіи желала

Блистательной не для себя,

А собственно ее любя.

Она ршилась ей признаться,

(Всего страшнй ей былъ отецъ).

Сбиралась долго. Наконецъ,

Не въ силахъ доле скрываться,

Разъ, вечеромъ, когда Сергй

Ушёлъ и въ комнат своей

XXXVII.

Княгиня ужъ чепецъ снимала,

Она вошла къ ней, — въ двухъ шагахъ

Остановилась…. зарыдала….

Упала въ ноги…. и, въ слезахъ,

Ей стала цловать колни.

Все было сказано. Въ смятеньи,

Въ расплохъ застигнутая мать

Сперва не знала что сказать.

Придя потомъ въ себя: ‘Алина!

Да ты съ ума совсмъ сошла,

Когда тебя я поняла’ —

Она промолвила: — ‘ни чина,

Ни положенія вдь нтъ!

Что-жъ онъ? мечтатель и поэтъ,

XXXVII.

Не говорю ужъ о рожденьи.

Какъ можетъ въ голову войти

Такая блажь!… Расположенье

Твое я знала, но придти

Къ такой развязк невозможной

Кто-жъ ожидалъ?… Неосторожно —

Теперь я вижу — мы ему

Открыли двери, по кому,

Кому-же въ умъ-то приходило,

Чтобы отца и мать любя,

Помимо ихъ ты на себя

Вдругъ дурь такую напустила?…

‘Allez, ma ch&egrave,re, et dsormais

Ne m’en parlez de grce jamais!’

XXX.

Безъ словъ дочь скорбная привстала.

Поцловала мать въ плечо,

Но тутъ съ собой не совладала

И зарыдала горячо.

Княгиня вся была въ волненьи.

Она забыла наставленья,

Княжну за голову взяла,

Поцловала, и ушла

Дверь затворивши за собою.

Минуты дв моя княжна

Тутъ постоявъ, какъ тнь блдна

Пошла къ себ, и здсь, съ тоскою

Безмрной, бросясь на кровать,

Слезъ не старалась ужъ унять.

XXXI.

Когда Сергй, въ большомъ волненьи

На слдующій день пришелъ,

Въ глазахъ княжны, въ ея смущеньи

Онъ приговоръ себ прочелъ.

Его однако принимали.

Къ недл Вербной ожидали

Главу семьи, а потому

Княгиня предпочла ему

Все разсказать, и въ объясненья

Пока, съ Зарльскимъ не вошла,

По прежнему она была

Привтлива, но только чтенья

Ихъ стали рже подъ конецъ.

Вотъ, возвратился и отецъ.

XXXII.

Сергй при первомъ-же свиданьи

Не могъ, конечно, не понять

Что онъ все знаетъ, и желанье

Имлъ-бы сильное прогнать

Его совсмъ, да не ршался.

Зарльскій рдко появлялся

Съ тхъ поръ, однако, въ княжій домъ,

Онъ видлъ ясно, что пріемъ

Къ нему совсмъ перемнился.

Теперь надежду онъ одну

Имлъ — встрчать кой гд княжну,

Тоскою страстной онъ томился,

Но оборотъ всему иной

Дала судьба. Вдругъ надъ семьей

XXXIII.

Большое горе разразилось:

Скончался молодой князь N.

Чета княжая сокрушилась,

То былъ семьи любимый членъ,

Княгиня чуть не потеряла

Разсудка. Страстно обожала

Она любимца. Князь отецъ

Поникъ: онъ даже…..

….. въ….. Пасху не похалъ!…

Забывъ свою печаль, княжна,

Печали новой предаіш,

Вся въ трауръ облеклась. Пріхалъ

Зарльскій въ этихъ circonstances,

Съ визитомъ de condolance.

XXXIV.

На панихиды онъ, какъ должно,

Потомъ, по срокамъ, прізжалъ,

Затмъ ужъ очень осторожно

Семейство князя навщалъ.

Съ княжной почти не удавалось

Бесдовать, едва случалось

Два слова мелькомъ прошептать,

Украдкой руку ей пожать.

Сергй страдалъ, но, вскор, снова

Ударъ судьбы его сразилъ:

По телеграфу получилъ

Всть о кончин онъ Перова.

Нить главная оборвалась,

Надежды робкій лучъ угасъ.

XXXV.

И точно, все перемнилось.

Былъ съ этихъ поръ ему отвтъ

Когда-бъ пріхать не случилось,

Одинъ и тотъ же: дома нтъ. —

Княжна печали не скрывала.

Перенесла она не мало

Домашнихъ сценъ, упрековъ, слёзъ,

Но чувство только развилось.

Вс эти, наконецъ, волненья

И неисходной грусти гнётъ

Имли свой обычный плодъ:

Не вынесло ея сложенье

Ихъ натиска, она слегла,

Горячкою занемогла.

XXXVI.

Сперва врачи не унывали,

Но съ каждымъ днемъ они, потомъ,

Серьёзнй головой качали

И все шепталися втроёмъ.

Сознавъ безсилье медицыны,

Они схватились за причины

Моральныя, — (давно-бъ пора)!

Увидли тутъ доктора,

Что вс ихъ жертвоприношенья

Наук, были чистый вздоръ.

Тогда, составивъ приговоръ,

Они ршились заключенье

Свое княгин объявить

И помощи у ней просить.

XXXVII.

Испытана уже судьбою,

Мать бдная и день и ночь

Молила Бога лишь, съ тоскою,

Спасти единственную дочь.

Она её не покидала.

Она, конечно, понимала

Причину недуга княжны,

Но полагала, что должны

Быть и стороннія причины.

Княжая спсь утихла: мать

Была готова все отдать,

Чтобъ дочь спасти! Тутъ середины,

Ей было видимо, что нтъ.

Когда-жъ ученый комитетъ

XXXVIII.

Сказалъ свои соображенья,

Съ слезами радостными, мать,

Въ невыразимомъ восхищеньи,

Тотчасъ-же бросилась сказать

Объ этомъ мужу. Князь былъ очень

Дочерней жизнью озабоченъ,

Но тмъ не мене, когда

Узналъ въ чемъ сила и бда,

Онъ съ важностью пожалъ плечами:

‘Да!… но изъ этого всего

Что-жъ можетъ выдти?… ничего!…’

Сказалъ онъ поводя бровями:

‘Надеждой разв покормить!…

А за Зарльскимъ ей не быть!’

XXXIX.

Княгиня духомъ не упала

Передъ сужденіемъ такимъ,

Она характеръ мужа знала,

Умла ловко ладить съ нимъ

И вдала свое вліянье.

Въ исход дла упованье

На Бога возложивъ, она,

Одной теперь мечтой полна —

Дочь къ жизни возвратить скоре,

Съ улыбкой въ спальню къ ней вошла.

Алина въ забытьи была.

Но, вотъ, дыханіе ровне

И тише стало: дремотой

Черты одлися больной.

XL.

Когда-жъ она глаза открыла,

Сидвшая предъ нею мать

Съ улыбкой ясной ужъ ловила

Минуту разговоръ начать.

И осторожно и прилежно

Она старалась рчью нжной

Вниманье возбудить больной:

‘Ну, что-жъ Алина?… какъ съ тобой?…

Ты будь, дружокъ мой, веселе!…

А угадай-ка ты о чемъ

Бесдовали мы съ отцомъ!…

(Взоръ у больной сталъ вдругъ живе) —

‘Мы говорили о теб….

О будущей твоей судьб….

XLI.

Ну, онъ наврно согласится!

Ты только поскорй вставай,

А дло какъ нибудь склеится,

Надежды въ Бога не теряй!’ —

Больная съ жадностью внимала.

Она какъ бы не понимала

Словъ матери, — въ большихъ глазахъ,

Во всхъ лица ея чертахъ,

Недоумнье выражалось.

Уставивъ прямо взоръ на мать,

Она хотла отвчать….

Дыханіе въ груди спиралось….

И вздрогнула…. — и слезъ ручей

Нежданно хлынулъ изъ очей.

XLII.

Она нервозно зарыдала.

Въ виду истерики такой,

Мать испугалась, — побжала

За помощью…. — но у больной

Рыданья рже становились,

И вотъ, затихли, — и катились

Лишь слезы тихія у пей

Изъ улыбавшихся очей.

Он замтно облегчали

Грудь бдной двушки, — стихалъ

Припадокъ нервовъ, взоръ сіялъ,

И только радостно сверкали

Какъ капли ливня иль росы

Въ древесныхъ листьяхъ — дв слезы.

XLIII.

Хоть сильно было потрясенье,

Но, счастіе кого-жъ убьётъ?

Съ тхъ поръ, княжны выздоровленье

Замтно двинулось впередъ.

Прошли еще дв, три недли,

Она вставала ужъ съ постели,

Была слаба хоть и блдна,

Но наслаждалась у окна

Животворящею весною.

Мать, успокоясь, объ одномъ

Заботилась — какъ бы съ отцомъ

Поладить, собственно съ собою,

Нельзя ей чести не отдать,

Она успла совладать.

XLIV.

Ужъ что княгиня дочь любила,

Сомннія не можетъ быть.

Какая нравственная сила

Нужна чтобъ шагъ такой ступить!

Когда мы вчуже разсуждаемъ,

Такія вещи обнимаемъ

Мы нынче очень широко,

Но, воля ваша, не легко

Увидть дочь Madame Зарльской!

И кто-же мн отвтитъ: нтъ?

Пожалуй, что иной поэтъ,

Пвецъ весны и жизни сельской

И будетъ иначе судить,

Да стану-ль съ нимъ я говорить?

XLV.

Что толковать съ такой натурой!

Скажите мн какъ свтъ пойметъ?

Ужъ всеконечно птой дурой

Мою княгиню назоветъ.

Вотъ это такъ! и я согласенъ!

И всякій тутъ протестъ напрасенъ.

На все у свта свой законъ,

И безъ сомннья лучше онъ,

Чмъ мы-бы съ вами сочинили!

Сказать по истин, не разъ

Такіе доводы подъ часъ

На умъ княгин приходили,

Но, дочь любя, была она

Своей ршимости врна.

XLVI.

Сергй, въ глубокомъ огорченьи,

Справляться о больной зжалъ,

И, наконецъ, выздоровленья

Всть дорогую услыхалъ.

Въ немъ сердце къ жизни пробудилось.

Но каково оно забилось,

Когда пріхалъ онъ, потомъ,

И доложить пошли о немъ!

Княгиня, дескать, васъ просила!

Въ смущеніи вошелъ онъ къ ней.

Она, съ привтливой своей

Улыбкою, благодарила

За доброе вниманье къ нимъ…. —

Не врилъ онъ ушамъ своимъ.

XLVII.

‘Больная наша, слава Богу,

Ужъ поправляется, — едва

Однако ходитъ по немногу

И все кружится голова.

Еще, покамсть, силы мало.

Меня ужасно напугала

Она — Господь вдь только спасъ’

Примолвила она, крестясь:

‘Дня черезъ три, надюсь, можно

Ей будетъ васъ благодарить,

Ей надо силы подкрпить

И…. вообще…. быть осторожной.

Теперь иду я къ ней, ainsi,

Агі revoir donc, el, merci!’

XLVIII.

— ‘Что-бъ это значило такое’

Подумалъ уходя Сергй:

‘Гоненье новое какое,

Иль свтлый лучъ судьбы моей?…’

Онъ надъ загадкою трудился,

И къ Гореву поторопился.

‘Ну, угадай, братъ, гд я былъ’

Его онъ весело спросилъ.

— ‘А что? небось у Тамбурини?’

— ‘Нтъ.’—‘Что-жъ, у княжескихъ дверей?’

— ‘Нтъ, выше подымай!’ — ‘У ней?’

— ‘Нтъ, не у ней, но у княгини!

Сама меня на верхъ звала,

И такъ привтлива была,

XLIX.

Что, просто, я не понимаю!

Дня черезъ три зоветъ къ себ

Чтобъ видться съ княжной!… не знаю!…

Какъ это кажется теб?’

— ‘Да не спроста оно, конечно!

Но, ради Бога, другъ сердечный,

Не предавайся слишкомъ ты

Заран прихотямъ мечты,

Чтобы опять не оборваться!

У этихъ, видишь-ли, людей

Такая тьма кривыхъ путей,

Что имъ опасно довряться!…

Чужое горе ни по чемъ!

Поставить только-бъ на своемъ!’

Сергй не въ томъ былъ настроеньи,

Чтобы вниманье обратить

На столь правдивое сужденье,

Онъ думалъ, какъ-бы пережить

Три дня скоре роковые,

И, разумется, большія

Надежды сталъ уже питать.

Поэта не пересоздать!

Да, впрочемъ, еслибъ не надежды,

Усплъ-ли-бъ хоть одинъ поэтъ

Дойти до цли?… врно нтъ!

Не убиваютъ-ли невжды

Въ немъ ежечасно вру въ свой

Талантъ, наивной слпотой?

LI.

Три дня промучась въ ожиданьи,

Сергй къ княгин поскакалъ

На вожделнное свиданье.

Съ трудомъ счастливецъ мой дышалъ,

Такъ въ немъ тревожно сердце билось.

Вотъ, наконецъ, княжна явилась.

О Боже! онъ еще такой

Её не видлъ!… самъ не свой,

Въ какомъ-то высшемъ упоеньи,

Не могъ онъ слова ей сказать, —

Могъ только руки цловать

Растроганный. Она, въ волненьи,

На стулъ, блдня, оперлась, —

И слезы канули изъ глазъ.

LII.

Не привожу ихъ разговора.

Онъ состоялъ — понятно вамъ —

Изъ той волшебной силы взора,

Изъ тхъ, невидимыхъ очамъ,

Ни для кого неуловимыхъ,

Ни въ чьихъ устахъ невыразимыхъ

Движеній, проблесковъ души,

Которыхъ, какъ тутъ не пиши,

Не выскажешь и въ сотой дол!

Тутъ были свтлыя черты!

Надежды, слезы и мечты!…

Душа отъ тягостной неволи

Вздохнула — отъ земли взвилась,

Къ лазурнымъ сферамъ унеслась!

LIII.

Княжна замтно разцвтала.

Сергй къ нимъ часто прізжалъ.

Его княгиня принимала

Весьма любезно. Князь молчалъ

И очень сухъ былъ въ обращеньи,

Но нашъ счастливецъ въ сокрушенье

Отъ этого не приходилъ,

Онъ слпо врилъ — онъ любилъ.

Еще недли три промчалось.

Княжна ужъ стала вызжать.

Сергй не пропускалъ встрчать

Ее гд могъ, — все улыбалось

Чет счастливой, — горя слдъ

Исчезъ какъ сна тяжелый бредъ.

LIV.

Княгиня отъ души вздохнула.

Спсь подавивъ, она своей

Ршимостью не обманула

Надежды молодыхъ людей.

Съ глубокимъ, новымъ ощущеньемъ,

Задумавши стать провидньемъ

Въ устройств дочерней судьбы,

Она, понявъ, что безъ борьбы

Никакъ не обойдется дло,

Боялась одного — начать

Его не ловко, рисковать

Она сраженьемъ не хотла,

И съ осторожностью большой

Вступить готовилася въ бой.

LV.

Былъ у извстной намъ статсъ-дамы

Назначенъ балъ. Цлуя дочь,

Княгиня въ этотъ вечеръ самый

Ей общала превозмочь

Въ себ вс сердца опасенья,

Немедленно по возвращеньи

Сказать все князю, и просить

Его её благословить. —

Изображу-ли состоянье

Души, въ какомъ и дочь и мать

Въ карету сли и пожать

Спшили руку?… какъ, дыханье

Едва переводя, въ плечо

Maman цлуя горячо,

LVI.

Княжна сквозь слезы улыбалась!

Она не знала-бъ отвчать

(Ей даже въ этотъ мигъ казалось)

Кто ей дороже — онъ иль мать!

Но вотъ ужъ близко: освщенье

Все ярче, — суета, движенье,

Жандармовъ крики, стукъ колесъ

Все громче…. — сердце занялось.

Ужъ рёвомъ контра-басъ басистымъ

Гласитъ, что танцы начались…. —

Въ княжн вс нервы напряглись….

Въ послдній разъ платкомъ душистымъ

Она обвяла лицо,

И выпорхнула на крыльцо.

LVII.

Балъ былъ — какъ балы вс столицы,

Гд блескъ не по числу свчей,

Но потому какія лица,

И сколько таковыхъ гостей.

Тутъ — золотые аксельбанты,

Въ очкахъ слпые обскуранты,

Старухи въ розовыхъ чепцахъ,

Съ зминымъ жаломъ на устахъ,

Временщики и. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И подростающій оплотъ —

Въ наук сплётень ужъ магистры,

Артистъ тутъ модный и поэтъ,

Ну…. все, что называютъ свтъ.

LVIII.

Но, вотъ, гремитъ волшебнымъ хоромъ

Мазурка ‘Жизни за Царя.’

Пестре бабочекъ уборомъ,

Одушевленіемъ горя,

Порхаютъ дамы, мчатся пары,

Кавалергарды, лейбъ-гусары

Въ тактъ ловко шпорами звенятъ,

Неслышно имъ вослдъ скользятъ

Таинственные дипломаты, —

Вотъ и княжна, и нашъ Сергй,

Она вся въ немъ, а онъ весь въ ней…. —

Но, мы досугомъ не богаты,

Къ счастливцамъ мы не подойдемъ,

Мы рчи ихъ не разберемъ,

LIX.

Она — изъ полусловъ летучихъ,

Пожатья нжнаго руки

И взора лишь лучей могучихъ.

Тутъ наблюденья не легки.

Пойдемте лучше поскоре

Въ гостинную. Здсь все живе

И колче свтскій разговоръ.

Остановиться можетъ взоръ

Не на одной тутъ групп чинной

Ловласовъ вчныхъ въ парикахъ,

Министровъ въ юбкахъ и чепцахъ: —

Подслушать можетъ слухъ невинный,

Съ какою милой простотой,

Здсь сыплятъ тонкой клеветой.

LX.

Вс на мстахъ. Образовался

Передъ хозяйкою кружокъ.

Онъ тономъ спси отличался

Отъ головы до самыхъ ногъ.

Все высшимъ тактомъ въ немъ дышало.

Сама хозяйка управляла

Съ непринуждённостью большой

Жеманно-умной болтовнёй.

Здсь, съ краю у кружка, сидла

Княгиня N. — Потупя взоръ,

Она вникала въ разговоръ

Другой. До слуха долетло

Ея два слова о княжн.

Близёхонько тутъ въ сторон,

LXI.

Съ одною дамой очень знатной,

Сидлъ Кавказскій нашъ герой

Поручикъ Ридель, и чуть внятно

Ей что-то говорилъ. Княжной

Они, какъ будто, занимались.

И точно: вотъ, слова прорвались

‘Выходитъ замужъ!…’ — за кого?…

Увы! не слышно ничего!

Княгиня слухъ свой напрягаетъ,

Не сметъ головы поднять

Боясь бесд помшать….

И, вотъ, къ ней ясно долетаетъ:

‘Zaretsky!… qu’est-ce que c’est?… eh bien?’

— ‘Mais…. ma foi…. un homme de rien!’

LXII.

‘Un homme de rien!’ — представить можно,

Какъ, вдругъ, при этой рчи злой,

Перевернулось все тревожно

Въ груди у матери больной!

Она какъ мраморъ поблднла,

Едва на мст усидла,

Поникла головой, смутясь…. —

Но, на бду, вошелъ тутъ князь.

Замтивши ея смущенье,

Онъ знать желаетъ — отчего?

Она не въ силахъ своего

Укрыть на сердц огорченья,

И сообщаетъ разговоръ

Ему, потупя влажный взоръ.

LXIII.

Съ часъ проведя въ нмомъ страданьи,

Съ улыбкой, впрочемъ, на устахъ,

Она оставила собранье

И въ залу перешла. Въ дверяхъ

Княжну глазами отыскала.

О, какъ въ ней сердце задрожало,

Когда увидла она,

Какъ наша милая княжна,

Вся въ радости, вся въ упоеньи,

Кивнула ей издалека!

Рукою сдлавъ знакъ слегка

Что узжать пора, въ смущеньи

Она её подождала.

Когда-жъ Алина подошла,

LXIV.

Видъ матери какой-то новый

Её такъ въ сердце и кольнулъ.

Что значитъ этотъ взглядъ суровый

Когда Зарльскій протянулъ

Въ передней, руку на прощанье?…

Что значитъ это невниманье,

Убійственно-сухой поклонъ

Когда ихъ велъ въ карету онъ? —

Похали. Княжна страдаетъ:

‘Ma bonne maman!… mais qu avez-vous?…’

— ‘Laissez-moi!…’ — то на яву

Или во сн?… — мать отвергаетъ

Привты!… — не глядитъ на дочь,

Отводитъ тихо руку прочь!

LXV.

‘О Боже! что-же это значитъ?’

Въ смущеньи думаетъ княжна,

И сердце бдное въ ней плачетъ.

Уже предчувстуетъ она

Что ей несчастье угрожаетъ,

По въ чемъ? — она не понимаетъ.

Мать не сказала-ли отцу?… —

Вотъ, подъзжаютъ ко крыльцу.

Алина, сбросивъ шаль въ передней,

Вослдъ за матерью бжитъ

Къ ней въ комнату, — та не глядитъ,

И наконецъ — ударъ послдній —

Дверь запираетъ за собой,

Сказавъ: ‘до завтра!… Богъ съ тобой!’

LXVI.

Княжну я очень понимаю,

Умю скорбь ея длить,

Но вамъ самимъ предоставляю

Читатель мой, вообразить,

Въ какомъ душевномъ состояньи,

Едва сдержавъ въ груди рыданья,

Она отъ двери отошла

И въ комнату свою вошла.

‘О Боже мой!… еще-ли мало’

Она воскликнула, упавъ

Предъ образомъ и зарыдавъ:

‘Еще-ли мало я страдала!…

Святая Матерь, пощади!’

Служанка входитъ — ‘погоди!’

LXVII.

Идетъ прочь отъ дверей Наташа,

Ума не можетъ приложить:

‘Что это барышня-то наша’

Спшитъ не медля сообщить

Высокорослому Матвю

Давно ужъ избранному ею:

‘Вошла я въ комнату, — она

Голубушка моя, одна

Передъ иконами рыдала!…

Что тамъ случилося, Матвй?’

— ‘Не знаю, право!… разв ей

Княгиня что нибудь сказала!…’

— ‘Ахъ бдная!…’ — и вновь къ дверямъ

Идетъ Наташа тихо. Тамъ

LXVIII.

Пришлось-бы врно дожидаться

До самаго утра звонка.

Она ршилась попытаться,

Пріотворила дверь слегка,

И въ спальню робко посмотрла.

Княжна задумчиво сидла

Головкой на руку склонясь,

И слезы, по щекамъ струясь,

Ей на нарядъ катились бальный, —

Изъ подъ внка изъ блыхъ розъ,

Упали пряди длинныхъ косъ,

И неподвижно взоръ печальный

Въ одну былъ точку устремленъ,

А въ немъ одно: ‘а что-то онъ?…’ —

LXIX.

Наташа про себя вздыхаетъ,

Ждетъ, пригорюнясь, у дверей,

Княжна её не замчаетъ,

Вся дум предана своей.

‘Ай, барышня! мн, воля ваша,

Не въ мочь!… что съ вами?’—‘Ахъ, Наташа,

Не спрашивай!… не знаю я….

Но доля горькая моя,

Я это вижу!’ — Начинаетъ

Княжну Наташа раздвать,

То, сё, отшпиливать, снимать,

Та не глядитъ, не помогаетъ,

И, наконецъ, озарена

Лампадой, улеглась она.

LXX.

А нашъ Сергй?… — онъ въ сокрушеньи

Не меньшемъ всю проводитъ ночь,

И онъ, въ своемъ недоумньи,

Силъ не иметъ превозмочь

Предчувствія утраты новой!

Ему ужъ прямо рокъ суровый

Бдой безвыходной грозитъ.

Надеждой онъ себя не льститъ,

На завтра онъ ужъ не считаетъ!

Все для него поршено,

Слить съ нею жизнь не суждено, —

О томъ онъ только размышляетъ,

Какъ это все, куда пойдетъ,

И что её-то въ жизни ждетъ!

LXXI.

Старинные часы въ столовой

Всю ночь за часомъ били часъ

Протяжно, глухо. Съ болью новой

Княжна внимала имъ, молясь

Чтобы отвелъ Всевышній чашу

Страданья отъ нея. — Наташу

Вставъ поутру, она зоветъ,

Одлась, — къ завтраку идетъ.

По одному ужъ выраженью

Отца и матери, она

Все понимаетъ: ршена

Судьба ея! Сидятъ въ смущеньи,

Безъ разговоровъ, — вотъ, встаютъ,

И мать съ княжной къ себ идутъ.

LXXII.

‘Ну, милый другъ, не ожидала

Никакъ такого я конца!

Признаться, я не понимала

Вполн намреній отца.

И слушать даже онъ не хочетъ.

Онъ жениха другого прочитъ

Теб, и на отрзъ сказалъ

Что это вздоръ. Онъ упрекалъ

Меня въ невольномъ послабленьи.

Но не горюй, не плачь ты такъ!…

Я все не думаю никакъ

Чтобъ тутъ былъ и конецъ. Терпнье

Конечно, надо, — надо ждать!…

А съ нимъ, покамсть, перервать!

LXXIII.

Отецъ не хочетъ согласиться

И принимать теперь его,

Но это такъ вдь говорится,

Отца ты знаешь своего,

Съ нимъ вдругъ нельзя!…’ — Такъ утшала

Княгиня дочь свою, — хоть знала

Она, конечно, напередъ,

Что князь назадъ ужъ не пойдетъ,

Но думала, что по немногу

Все-жъ лучше дочери сказать

Всю правду. Наконецъ — какъ знать —

Угодно, можетъ, будетъ Богу

Имъ неожиданно помочь,

Чтобъ иначе устроить дочь.

LXXIV.

Зарльскій, поутру, напрасно

Подъхалъ къ дому: былъ отвтъ

Впередъ готовый — это ясно

Отвтъ жестокій: дома нтъ!

Сергй, въ своемъ недоумньи,

Не зналъ что длать! — въ сокрушеньи,

Хотлъ къ Алин ужъ писать,

Но…. какъ письмо ей передать?…

Два дня печалью онъ томился,

Не лъ, не пилъ бднякъ, не спалъ,

Опять въ домъ князя поскакалъ,

И снова съ тмъ-же воротился.

О Боже!… тутъ съ ума сойдешь!

И чмъ поможешь?… что начнешь? —

LXXV.

Князь и княгиня поршили

Въ чужіе край поскорй

Везти Алину. Разсудили,

Что тамъ возможнй будетъ ей,

Средь новыхъ мстъ и впечатлнья,

Быть можетъ новаго влеченья,

Къ герою своему остыть

И свой романъ съ нимъ позабыть.

Отъздомъ стали торопиться.

Скажите мн: могла-ли мать

Алин бдной отказать

Въ томъ, чтобъ съ Сергемъ ей проститься?

Нтъ, воля ваша, не могла,

Да такъ она и поняла.

LXXVI.

За день до вызда, послала

Письмо къ Зарльскому, и въ немъ

Весьма любезно приглашала

Часу быть завтра во второмъ.

Вс эти дни — упоминалось

Въ записк — намъ не удавалось

Васъ видть, съ самаго утрй

То тамъ, то сямъ…. Et cetera. —

Какъ важно все по отношенью:

И радость и печаль! Сергй

Счастливйшій былъ изъ людей

Прочтя разъ десять приглашенье!

А что-же ждать могло въ такомъ

Его свиданьи роковомъ!

LXXVII.

Свиданіе происходило

Конечно не наедин. .

Княгиня хоть и выходила

Три раза, по какъ на огн

Сергй съ Алиной оставались.

Ихъ взоры быстро опускались

Чуть разгорвшись. Ихъ слова —

Мысль развивалася едва —

Въ устахъ дрожащихъ замирали.

Безспорно, и въ однихъ чертахъ,

И въ этихъ прерванныхъ рчахъ

Они другъ друга понимали,

Но, Боже мой! что въ этотъ часъ

Душа-то высказать рвалась!

LXXVIII.

‘Нтъ’ — руки ей цлуя страстно,

Спшилъ Зарльскій отвчать: —

‘Нтъ! мн сдаётся, что напрасно

Надеждой намъ себя ласкать!

Что будетъ и со мной и съ вами,

Богъ всть! но розными путями

Намъ въ жизни суждено идти!

Мн счастья больше не найти,

Моя звзда ужъ закатилась!…

Дойти-бъ скоре до конца!…’

Онъ вдругъ замолкъ, — ея лица

Онъ испугался, и забилось

Сильне сердце. Руку взялъ

Онъ и сквозь слезы ей сказалъ:

LXXIX.

‘Вамъ вс души моей страданья,

Вс жизни слезы и любовь,

Мое послднее дыханье,

Послдняя у сердца кровь!

Но вы на жизнь такъ не смотрите,

И о себ не говорите,

Что не пойдете никогда

Вы замужъ!… нтъ, везд, всегда

Одна моя молитва къ Богу —

Чтобъ вамъ Онъ счастіе послалъ,

Хоть эту-бъ мн отраду далъ

За то что такъ страдаю много!

Пусть такова судьба моя,

Но въ васъ хоть былъ-бы счастливъ я!’

LXXX.

Послышался вновь шорохъ платья.

‘Пора разстаться намъ, княжна!…’

И руку сжалъ онъ…. — но пожатья

Его не слышала она!

Грудь тяжело ея дышала,

А на глазахъ, какъ покрывало,

Нависъ обильный слезъ ручей.

Мать показалась у дверей

И скрылась вновь. — ‘На пароход

Проститься не удастся намъ!

Нтъ, слишкомъ тяжело и вамъ,

И мн, при этомъ всемъ народ

Чужихъ, печаль свою нести,

Сказать послднее прости!…’

LXXXI.

‘Не говорите это слово’

Едва могла она сказать,

И ужъ упасть была готова.

Вошла въ минуту эту мать.

Сергй съ княгинею простился,

Княжн сжалъ руку, поклонился,

И съ нею отошелъ къ дверямъ:

‘Я…. я приду.. . я буду тамъ….

На пристани…. но изъ далёка

Пошлемъ другъ другу мы поклонъ!’

Еще разъ съ жаромъ руку онъ

Поцловалъ ей, и глубоко

Вздохнувши, блдный, точно тнь,

Ушёлъ. — Насталъ отъзда день.

LXXXII.

Часъ утра. Дымъ надъ пароходомъ

Взвивается, — пары шумятъ,

И пристань вся кипитъ народомъ.

Со всхъ сторонъ стремглавъ летятъ

Коляски, дрожки, шарабаны, —

Матросы носятъ чемоданы, —

Шумъ, говоръ, сборы, бготня,

Гулъ отъ машины, стукотня, —

Толпа…. — другъ друга обнимаютъ,

Подъ тихій шопотъ руки жмутъ, —

Повсюду группы: тамъ и тутъ

Платками слёзы отираютъ,

Благословляютъ въ путь дтей, —

Вдали отъ всхъ стоитъ Сергй.

LXXXIII.

Вотъ ужъ второй звонокъ раздался,

И четверикъ на всхъ рысяхъ

По набережной показался.

То князь съ семействомъ. Въ торопяхъ,

Княгиня первая выходитъ,

Сергй поспшно къ ней подходитъ,

Прощается. Вослдъ княжна

Идетъ печальна и блдна…. —

(Князь что-то съ кучеромъ толкуетъ).

Сергй жметъ руку ей…. глаза

Ихъ встртились…. на нихъ слеза….

Поспшно руку онъ цлуетъ….

Но князь свою ему даетъ,

И дочь на пароходъ ведетъ.

LXXXIV.

Готово. Машутъ вс платками,

‘Bon voyage! adieu!’ кричатъ,

Алина и Сергй глазами

‘Прости’ другъ другу говорятъ.

Вотъ, воздухъ визгомъ оглашая,

Паръ вылетлъ…. — толпа густая

И все кругомъ затихло въ мигъ, —

Шумятъ колёса: тикъ, тикъ, тикъ.,..

Звонокъ…. — вотъ, лстницу снимаютъ,

И пароходъ пошелъ совсмъ.

Да польку-то, спрошу, зачмъ

Квартетъ глупйшій тутъ играетъ?

Для чьихъ ушей она гудитъ?

Кого разлука веселитъ?

LXXXV.

Вотъ пароходъ поворотился

И по теченью побжалъ,

Еще минута…. и онъ скрылся,

И самый дымъ его пропалъ,

Неву лишь зыбью колебало.

Вс разошлись и пусто стало,

Но долго тутъ стоялъ Сергй,

Мечтою слдуя за ней

И слёзы горькія глотая.

Побрёлъ онъ, наконецъ, домой,

Не зная длать что съ собой.

Весь вечеръ все о ней мечтая —

‘Скорй’ — сказалъ онъ — ‘на Кавказъ!

И съ жизнью поршить за разъ!’ —

LXXXXI.

Ночь въ мор. Берега одлись

Густою мглою. Фонари

Съ мачтъ парохода, ужъ глядлись

Въ сребристо-пнныя струи.

Луна межъ облаковъ скользила.

На палуб все тихо было,

И только слышенъ стукъ колёсъ.

Все по каютамъ разбрелось

И сномъ глубокимъ отдыхало

Лишь дама на корм одна,

Грустна, недвижна и блдна,

Съ слезами на глазахъ, стояла

Закутавшись отъ втра въ шаль,

И въ тёмную глядла даль.

СВТЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА Ш.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

Читайте также: