М.Н. Катков
М.Н. Катков
Сведения о г. Дьякове
Сведения о г. Дьякове
Сведения о г. Дьякове, Катков Михаил Никифорович, Год: 1880
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Имя г. Дьякова, или Незлобина (псевдоним, которым подписаны многие из его литературных произведений), в последнее время повторяется в печати чаще, чем имя Гартманна, и с выражениями несравненно большего омерзения. Изъявления негодования по поводу преступных покушений часто отзывались риторикой. Иным характером отличаются появляющиеся одна за другою статьи о г. Дьякове. О нем говорят с искреннейшим негодованием, каждое направленное против него слово дышит непритворнейшею злобой. Чему же служит органом некоторая часть нашей ‘законной’ печати?
При таких обстоятельствах полагаем нелишним передать публике все, что нам известно о г. Дьякове, которого печать, само собою разумеется, в укор ему, честит сотрудником обоих наших изданий, ‘Русского Вестника’ и ‘Московских Ведомостей’. Повторим, что уже было высказано нами в минувшем сентябре, присоединив к этому дальнейшие сведения.
Вот что сообщили мы в прошлом году (‘Моск. Вед’. No 245):
В 1875 году был получен нами из Швейцарии замечательный рассказ под заглавием ‘Кружок’. Рассказ сопровождался скромно и умно написанным письмом за подписью: А. Булгаков. Рассказ имел достоинства как по содержанию и направлению, так и в литературном отношении, он отличался характеристическими чертами, метко схваченными с натуры и явно свидетельствовавшими, что автор но собственному опыту знаком с тем мiром, который он описывал. Отсюда можно было заключить, что Булгаков сам когда-то принадлежал к числу молодых людей, попавших в сети нигилистической пропаганды, но успел вырваться из нее и понять всю ее мерзость. При виде человека, которого Бог избавил от лукавого, оставалось только радоваться. Присланный им рассказ был напечатан и произвел впечатление. Впоследствии мы получили от него еще несколько рассказов и очерков в том же роде, большего или меньшего достоинства, которые и появлялись в ‘Русском Вестнике’, и несколько писем из Сербии и Черногории, которые напечатаны в ‘Московских Ведомостях’. В портфелях редакции имеется и теперь один доставленный им большой рассказ под заглавием ‘Пророк’. До 1877 все наши сношения с автором упомянутых рассказов были только письменные, но в конце 1877 года он приезжал в Москву, где и прожил около месяца. Личные сношения с ним за это время подтверждали то мнение о нем, какое можно было вынести из чтения его очерков. Он оказался молодым человеком, который, как можно было заключать из его слова, когда-то увлекался ходящими между молодежью лжеучениями, но давно отрезвился от них и стал их горячим и убежденным противником. На всех производил он приятное впечатление, в словах и обращении отличался скромностью, тактом и деликатностью. В Москву приезжал он на время. По его словам, он поселился в Праге, где проходил курс в тамошнем Политехникуме, избегая всего, что могло отвлекать его от учебных занятий.
Вот все, что мы знали об авторе статей, появившихся под псевдонимом ‘Незлобии’ до июля прошлого года, когда в редакции ‘Московских Ведомостей’ получено было от него за печатью товарища прокурора Курского окружного суда письмо, из которого оказалось, что истинное имя ‘Незлобина’ не Булгаков, а Дьяков. Из того же письма видно было, что Дьяков возвращался в Россию, имея намерение отправиться прямо в Петербург, чтобы повиниться пред высшим правительством в своем прошлом и просить о помиловании и дозволении остаться в России, но был арестован на границе и препровожден в Курск, где посажен в тюремный замок и где над ним было начато следствие.
Что было поводом к заключению его в тюремный замок и назначению над ним следствия, в каких делах он замешан, в чем подозревается или в чем обвиняется, обо всем этом мы не имели никаких сведений. Но каково бы ни было его прошлое, изо всего им писанного явствовало, что он давно порвал с ним всякую связь, и явка с повинною служила тому подтверждением.
Читатели знают, с каким злорадством было объявлено в газетах, что г. Дьяков попал в острог, что он ‘обвиняется в различных мошенничествах’, без обозначения, в каких именно. Мы обратились к компетентному и высокостоящему лицу с просьбою сообщить нам достоверные сведения о деле, по которому Дьяков привлечен к следствию и содержится под стражей, изъявляя готовность взять его на поруки. Мы получили от 8 октября следующие сведения:
Несколько лет тому назад (в начале семидесятых годов) Дьяков, будучи нотариусом в Александровске Екатеринославской губернии, задумал оставить отечество и уехать в чужие края. При ликвидации дел его нотариальной конторы у него оставались 43 р. 70 к., подлежавшие взносу в местные городские доходы, деньги эти тогда же вручены были Дьяковым одному знакомому для передачи по принадлежности, но городскою управою не были приняты как внесенные не подлежащим лицом. По этому делу Дьяков привлекался к следствию, но Одесская судебная палата не нашла оснований предавать его суду, вследствие чего дело о нем было прекращено. Затем, по объяснению Дьякова, ничем не опровергнутому, им действительно приобретен был за границею от неизвестного лица паспорт на имя Булгакова, с которым он и возвратился в Россию с целью выразить раскаяние и исходатайствовать у правительства прощение за минувшие заблуждения. На границе, в Волочиске, Дьяков был задержан по подозрению в самоличности и препровожден в Курск, так как оказавшийся при нем паспорт на имя Булгакова действительно выдан был в названном городе. Сверх того, Дьяков привлекается еще по делу о подлоге в метрической выписи, то есть в преступлении, свойственном той среде, к которой он некогда по своим убеждениям принадлежал. Затем других каких-либо предосудительных или позорящих его деяний следствием не обнаружено, вследствие чего судебным следователем признано возможным изменить принятую против него меру пресечения ему способов уклоняться от суда (заключение в тюрьму). С Дьякова потребовано поручительство в сумме 500 рублей.
Из дальнейших полученных нами сведений явствовало, что Дьяков находился под следствием по двум делам, производившимся у двух судебных следователей: 1-го участка города Курска и 2-го участка Богодуховского уезда. Первое из этих дел — о проживательстве по чужому паспорту под именем дворянина Булгакова, и второе — по обвинению в подлоге метрической выписки (до отъезда за границу) на имя казака Ковалевского. В начале октября следствия по обоим делам были уже окончены и переданы прокурору Харьковского окружного суда, причем 5 октября вследствие представленного г. Цитовичем денежного поручительства сделано было распоряжение об освобождении Дьякова из тюремного замка.
Прошло пять месяцев, и дело достигло суда. Верных сведений о происходившем на суде пока не имеется. Все сообщения по этому предмету идут единственно из враждебного подсудимому лагеря, сопровождаемые злословием, которое, однако, сущности дела не изменяет. Ни одно из тех преступлений, какие ему приписывают, никому, кроме его самого, вреда не причинили. Склонял или не склонял он в начале семидесятых годов юношу Соколовского на путь пропаганды, Соколовский, сколько известно, пропагандистом не сделался. Помышлял или не помышлял он об ограблении почты, никакого покушения к такому ограблению сделано не было. Все это преступления, свойственные той среде, к которой он некогда принадлежал, но с этою средой давно порваны им всякие связи. Присужденная ему кара и по духу, и по букве закона есть мера исправительная. Но была ли в данном случае надобность в подобной мере? Было ли справедливо и было ли в политическом отношении нужно предавать Дьякова истязателям?
Людей, виновных в тех же самых преступлениях, за какие судился Дьяков, у нас много, очень много. Одновременно с ним эти преступления были совершены многими из увлеченных, подобно ему, пропагандой. Другие в одно время с ним и подделывали паспорты, и проживали по чужим и подложным видам. Эти преступления, совершенные его бывшими товарищами, во многих случаях точно так же раскрыты следователями, как и преступления Дьякова. До сих пор сходство, но затем начинается большая разница.
Масса товарищей Дьякова, арестованных около того времени, когда он бежал за границу, вовсе не были судимы за подделку и проживание с чужими и фальшивыми паспортами. Чем руководилась обвинительная власть, оставляя эти их преступления вне судебного преследования, мы не знаем. Известно лишь то, что мотивом к освобождению от судебной ответственности не могло быть раскаяние подсудимых. Не выражение раскаяния с их стороны выслушивал суд, а дерзкие отказы отвечать и требования, чтоб их удалили из залы суда, так как-де они не желают принимать никакого участия в судебном следствии.
К совершенно иной категории принадлежит Дьяков. Он давно вырвался из сети пропаганды, и искренность его явствует из того, что он писал и печатал несколько лет сряду. Он возвратился в Россию именно с целью принести повинную. И вот он судится и приговаривается к наказанию за то самое, что без суда прощено нераскаянным…
Какой урок из сопоставления этих фактов должны извлечь те из сбитых с толку молодых людей, которые, может быть, в глубине души уже начинают сознавать ложь и гнусность захватившей их пропаганды?
Чего ожидать им от нашей печати, мы видим: отзывы ее об изменнике нигилистическим учениям раздаются теперь…
Но как отнесутся к ним органы правительственной власти? Найдут ли они тут себе поддержку, или органы власти будут карать ‘ренегатов нигилизма’ строже, чем верных слуг крамолы? Дело Дьякова имеет в этом отношении не частный, а общий интерес.
Г. Дьяков, по-видимому, еще не прошел все предназначенные ему судьбой мытарства. Он расчелся с Харьковским, но ему, говорят предстоит еще видеться с Екатеринославским окружным судом за несоблюдение законных формальностей при представлении в Александровскую городскую управу 43 руб. 70 к. в 1873 году пред поспешным отъездом его за границу…
Стало быть, чтоб отречься от нигилизма, нужно иметь большое гражданское мужество…
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1880. 28 марта. No 87.