Н. А. ЛЕЙКИНЪ
НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ
РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1879
Свадьба.
Свадьба.
Свадьба, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Купеческая свадьба въ квартир у кухмистера. Народъ собрался разный, ‘съ кмъ дла длали’, того и звали. Есть ‘срые’ купцы, ‘полусрые’ и ‘полированные’, есть длиннополые сюртуки, кафтаны со сборами работы Вукола Захарова, есть и фраки отъ Тедески. Дамы тоже разныя: есть повязанныя косынками, есть и чесанныя французомъ, съ серебряной пудрой, съ райскими птицами въ волосахъ. Брилліанты горятъ на декольтированныхъ шеяхъ. Розовенькія злобныя двицы при всякомъ удобномъ случа стараются разсказать, что платье имъ шила ‘настоящая французинка’. Среди гостей полицейскій чиновникъ, военный докторъ, топографъ и купецъ въ мундир съ орденомъ на ше и при шпаг. Шпагу онъ такъ и не снимаетъ. При ней онъ обдалъ, ходилъ посл обда съ женой подъ руку ‘польскій’ подъ музыку и теперь играетъ въ стуколку. Пьяненькихъ очень достаточно, такъ-какъ обдъ уже кончился. Они допиваютъ ‘остатки’, то есть початыя бутылки, составленныя посл обда на отдльный столъ. Одна хмльная сибирка, какъ муха, навшаяся мухомору, натыкается на всхъ и то-и-дло подходитъ къ полицейскому чиновнику, жметъ ему руку и говоритъ:
— Ваше высокоблагородіе, а я тебя не боюсь, потому ты меня теперь въ часть отправить не можешь. А на счетъ пьянства — извини… Свадьба — ничего не подлаешь.
Полицейскій чиновникъ улыбается и треплетъ сибирку по плечу.
— Зачмъ намъ отправлять въ участокъ, мы бережемъ обывателей,— отвчаетъ онъ.
— То-то… Ну, значитъ, и держи себя въ струн, потому мы ваши, а вы наши и мы васъ какъ отцовъ почитаемъ. Понялъ? Пойдемъ выпьемъ, ваше благородіе, изъ остатковъ! Остатки сладки.
— Не могу я сейчасъ посл обда пить. И съ удовольствіемъ-бы, да надо дать пищеваренію совершиться.
— А ты это пищевареніе-то брось! Ну его къ черту подъ халатъ! Отчего это самое пищевареніе у васъ у господъ есть, а у насъ его нтъ?
— И у васъ есть.
— Врешь, ваше высокоблагородіе! Туманъ наводишь! Мы безъ пищеваренія этого самого живемъ и потому завсегда пить можемъ. Теперича схвати меня ночью во время сна за волосья скажи: ‘Ну, Кондратій Вавиловъ, пей!’ — выпью.
Полицейскій хочетъ отвязаться, старается юркнуть въ толпу гостей, но сибирка его ловитъ за рукавъ.
— Ваше высокоблагородіе, ужъ очень мн съ тобой выпить хочется! Удружи! Ни въ жизнь съ начальствомъ окромя околодочнаго не чекался! А тутъ густая эполета!
— Не могу, голубчикъ, не могу!— вырывается полицейскій.
— Въ такомъ раз благослови!
Пьяная сибирка складываетъ руки пригоршней и тыкается головой въ животъ полицейскаго.
— Что ты! Что ты! И не попъ.
— Шалишь! Вы, можетъ, для нашего брата побольше поповъ значите, потому какъ что сейчасъ: ‘тащи его, курицына сына, въ кутузку!’ Ну, а попъ не можетъ. Врно я это? пpaвильно?
Пьяная сибирка подбоченивается и стоитъ фертомъ.
— Благословляю, благословляю!— кричитъ ему полицейскій, и дабы спастись, предлагаетъ какой-то дам руку и идетъ съ ней въ залу.
Въ зал гремитъ оркестръ. Стучитъ барабанъ, труба покрываетъ все и вся. Танцуютъ кадриль. Въ дверяхъ изъ прихожей въ залу собралась прислуга со всего дома и смотритъ на танцы. Тутъ и кучеръ, и кухарка, и лакей, и дв востроглазыя свженькія двушки въ ситцевыхъ платьяхъ — не то горничныя, не то мастерички. Проходящіе мимо кавалеры слегка щиплятъ ихъ, слышны возгласы: ‘ахъ, оставьте!’
— Вотъ дуры!— замчаетъ кучеръ.— ‘Ахъ, оставьте’, а сами рады! Уди его, уди! Вдь это купецъ! Изъ него какую хошь требуху можно вымотать! Вели ему, чтобъ угощеніевъ намъ сюда выслалъ.
— Вы въ вашемъ невжеств и оставайтесь, а намъ ихъ не надо,— огрызается двушка.
— Да ты сама-то не пей, а намъ чтобъ по стаканчику… У, шустрая!
— Уберите ваши мужицкія лапы прочь!
— Ваше степенство! Ваше степенство!— окликаетъ проскользнувшаго сквозь толпу шафера и мимоходомъ ткнувшаго одну изъ двушекъ пальцемъ подъ мышку.
Шаферъ останавливается.
— Что теб?
— Явите божескую милость, чтобъ по стаканчику… а то смотримъ, смотримъ на васъ, инда даже горло пересохло. Ей-Богу! А что на счетъ женскаго сословія, то вы ихъ на лстницу выманите да мермеладкой… Тамъ вамъ много будетъ слободне разговаривать.
— Да ты чей?
— А мы съ сосдскаго двора. Только шутка — два часа топчемся и ни капли…
— Ну, ладно, я велю выслать,— отвчаетъ шаферъ и бжитъ дальше.
Кадрилъ продолжается. У женщинъ въ дверяхъ толки. Повязанная платкомъ баба разсказываетъ всю подноготную танцующихъ дамъ.
— Ну, а это кто такая жирная и въ брилліянтахъ-то?— спрашиваютъ ее.
— Это мусорщица съ Песковъ. Я у нихъ стирала. Каждый день по полудюжин пива трескаетъ, оттого и раздобрла. Вышла замужъ совсмъ ледащая, словно кошка драная, ну, мужъ началъ толокномъ кормить и пивомъ поить, теперь и раздобрла. А то и любить не хотлъ: ‘Мн, говоритъ, тебя изъ-за твоей худобы любить конфузно’.
— Что это, двушки, у ней глазъ-то какъ-бы подбитъ?
— Подбитъ и есть,— отвчаетъ баба:— только теперь мломъ замазанъ. Мужъ поправилъ. А изъ-за чего дло вышло? Изъ-за этого самаго краснаго платья. Веллъ онъ ей красное платье надвать, а она на счетъ голубаго упрямится, ну, и поучилъ.
— Ну, а вонъ та, что маленькая, да востренькая?
— Та банщица. Банщикъ вдовый ее за красоту взялъ. ‘Мн, говоритъ, денегъ не надо, а такъ какъ дв прежнія жены у меня грузныя были и въ тлахъ, теперь мн на старости лтъ, чтобъ субтильная красота была’. Это изъ барышень, только бдненькая и даже такъ что фортепьянное образованіе иметъ. Какъ только старикъ похлебаетъ щей, сейчасъ на диванъ, а она ему на фортепьян кадрель тихимъ манеромъ играетъ. И лежитъ это онъ и животъ себ гладитъ, пока не заснетъ. Они тутошные, съ угла, домъ у нихъ свой.
— Значитъ любитъ старика то?
— А вотъ сходи ко всенощной къ Іоанну Предтечи,— тутъ теб весь альбомъ и обозначится. Какъ день субботній, такъ ее тамъ въ оград кавалеръ съ усиками и караулитъ, потому старикъ къ заутрени ходитъ, а по субботамъ у нихъ въ баняхъ ярмарка, ну, онъ самъ свои арендательскія деньги обираетъ. Привезетъ кошели съ мдяками домой, а ужъ жена дома и въ книжку читаетъ. Вотъ какія за ней образованныя качества!
Танцуютъ послднюю фигуру. Шаферъ съ розой въ петлиц оретъ во все горло, командуя какой-то хитрый ‘шенъ’. Большинство танцующихъ путается. Сдлали кругъ. Вдругъ въ средину его врывается пьяная сибирка и начинаетъ плясать трепака. Хохотъ. Кто-то апплодируетъ.Дамы морщатся.
— И какъ можно всякое срое необразованіе въ танцы допускать!— слышатся возгласы.— Вытащите его вонъ.
— Нельзя-съ. Это невстинъ дяденька. Кабатчикъ онъ. Пусть побалуются. Они хмльные,— отвчаетъ неизвстно откуда взявшаяся сваха и тоже залзаетъ въ кругъ, гд, вставъ передъ неизвстнымъ дядинькой въ позу, упирается лвой рукой въ бокъ, а правой машетъ платкомъ.
— Браво, сваха! Браво!— кричатъ захмлвшіе купцы.
Хитрая фигура, задуманная шаферомъ, кончается ничмъ.
Хмльная сибирка продолжаетъ плясать. Дамы — двицы упрашиваютъ полицейскаго, чтобъ онъ прекратилъ его танцы.
— Пожалуйста! Васъ онъ послушаетъ. Вы все-таки въ мундир и на него страхъ можете имть…— говорятъ он.
Полицейскій подходитъ къ сибирк и беретъ его подъ руку.
— Что, баринъ, ваше высокоблагородіе, али въ часть надумался взять меня? Нтъ, братъ, шалишь, не могишь!— кричитъ сибирка.
— Пойдемте и выпьемте въ той комнат,— предлагаетъ ему полицейскій чиновникъ и уводитъ изъ зала.