А. Крусанов
А. Крусанов
Суммизм
Суммизм
прокляти нормальн.
ыww ъутьвержд. дайю.
Дорогой гость!
Примечания
Примечания
КОММЕНТАРИЙ
Суммизм, Крусанов А., Год: 2003
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Подгаевский С. А. Эдем: Шесть книг.
Б.м.: Salamandra P.V.V., 2017.— (Библиотека авангарда, вып. XX).
Уроженец Полтавской губернии Сергей Подгаевский, получивший известность выступлениями в Петербурге и Москве, участник выставок ‘Союз молодежи’ (1913—1914) и ‘No 4’ (1914)? автор заумных книг ‘Шип’, ‘Эдем’, ‘Бисер’ и ‘Писанка футуриста’, выступавший на выставке ‘синтезостатических композиций’ Татлина (май 1914) c ‘динамо-декламацией’ своих ‘постзаумных рекордов’, после отъезда из Москвы (лето 1914) перенес свою деятельность на Украину. Весной 1915 года он организовал две гастроли в Харькове (театр Сарматова). Согласно анонсам, футуристы братья Сергей и Василий Подгаевские выступали 10 и 11 апреля 1915 с ‘Динамо-декламацией’358.
Один из сотрудников местной газеты откликнулся на эти выступления любопытным воспоминанием:
Те, кто часто бывал в прошлом году в лучших книжных магазинах, наверное, видели на витринах тоненькую и пестренькую брошюрку с названием ‘Кваква’. Ни рисунки, ни стихи даже не напоминали футуризм и были донельзя плохой имитацией бездарных творений Крученых. Самым оригинальным в этой книжонке Сергея Подгаевского была цена… 5 рублей. Были еще ‘творческие’ опыты выступающих в театре Сарматова ‘футуристов’, но в них не было ни капли футуризма359.
Автор этой заметки — харьковский поэт Сергей Богомолов, безусловно, был знаком с творчеством эго- и кубофутуристов, поскольку публиковал рецензии на их книги. Но, очевидно, его представления об ‘истинном’ футуризме склонялись к воззрениям Северянина, незадолго до этого гастролировавшего в Харькове. С таких позиций, заумь, конечно, не только не футуризм, но и вовсе не искусство. Впрочем, заметка интересна не этим. Она содержит единственное упоминание о существовании книги С. Подгаевского ‘Кваква’. Ни самой книги (по-видимому, самодельной, малотиражной), ни других свидетельств, подтверждающих ее существование, разыскать пока не удалось.
В том же 1915 году С. Подгаевский основал новое направление — суммизм, воплощавшийся сначала в ‘живописном суммистском барельефе’, ‘живописной суммистской скульптуре’ и чуть позже в ‘живописной суммистской поэзии’. Согласно Подгаевскому, ‘все живописные стили, выступавшие ранее порознь, сливаются, суммируются в живописном суммистском барельефе’, в этих произведениях — ‘многосложная сумма предыдущих стилей, живописи и барельефа’. ‘Живописный суммистский барельеф, постепенно развиваясь, преображается в живописную суммистскую скульптуру. <...> В архитектурных построениях живописной суммистской скульптуры суммируются в одно целое с особенной силой и экспрессией все предшествовавшие школы в современном искусстве, они лишь элементы для достижения глубокой выразительности индивидуальных суммистских задач. <...> Дерево, железо, вата, материя, уголь, кости, камни, перья, стекло и проч. и проч. бесчисленные технические материалы суммизма раскрепощаются, выводятся из своего ‘безжизненного плена’ и в общей красочной конструкции суммистского произведения, постигаются интуитивно, как таинственные символы потустороннего, неведомого нам мира’360. Проповедуя самоценность каждого материала в суммистском произведении, Подгаевский в то же время подчеркивал, что сущность суммизма в едином впечатлении от этого самоценного материала и красочной формы, красочной гармонии картины. Это не беспредметность и не ‘предметность, как таковая’, лишенная какой-либо утилитарности, функциональности, логичности, разумности. Подгаевский придавал своим живописно-предметным композициям символическое или идейное значение, апеллируя не к ‘материалу как таковому’, а к идее или концепции, реализованной на языке живописно-предметной композиции. Последовательно включив заумное слово в число материалов живописного суммизма, Подгаевский получил ‘живописную суммистскую поэзию’. Он считал, что ‘соединение в одно целое заумной поэзии и живописного суммизма’, конструирование общей гармонии из заумного слова, красочного жеста и ‘сумм-материала’ повышает экспрессию слова, силу его выражения и приводит ‘к ярким неожиданным эффектам’361.
Провозглашение суммизма состоялось в Полтаве 25 января 1916 в павильоне сада Дворянского дома. В этот день прошел ‘суммистский вернисаж’, открытие выставки картин С. Подгаевского ‘Суммизм’. Для пущей важности объявление о выставке было дано от имени ‘дирекции суммистского движения’. Экспонировались работы 1907-1916 годов, разбитые на группы: импрессионизм (63 работы 1907-1909 гг.), пуантилизм (11 работ 1910 г.), плоскостной стиль (13 работ 1911 г.), романтическая фаза стиля (33 работы 1912 г.), кубизм (34 работы 1912-1913 гг.), рунд (27 работ 1913-1914 гг.), кубо-рунд (i8 работ 1913-1914 гг.), футуризм (140 работ 1914-1915 гг.), кубо-футуризм (6 работ 1914-1915 гг.), лучизм (4 работы 1914-1915 гг.), живописный суммистский барельеф (11 работ 1915-1916 гг.), живописная суммистская скульптура (7 работ 1915-1916 гг.), живописная суммистская поэзия (3 работы 1916 г.). В каталоге к каждой группе произведений было предпослано авторское предисловие.
Кому скучно, тот найдет для себя много веселящего на выставке ‘суммиста’ — Подгаевского. Смеяться можно откровенно. Можно автора выставки обозвать сумасшедшим — и также не будет обидно: ведь на манифесте итальянского футуриста Kappa начертано — ‘Нужно считать почетным титулом кличку ‘сумасшедшие». Да и сам Подгаевский говорит, что художник должен быть ‘головокружительным вихрем всех ощущений’, должен находиться в состоянии почти безумия. <...> Не ищите ‘заумных’ мотивов в произведениях Сергея Подгаевского. Не ищите смысла. Вы видите, как запуталась вон там, ближе к правому углу, одна дама. Веселыми глазами она разглядывает картину ‘поэт, его любовница и ‘попка». И, разливая вокруг себя веселый смех, жалуется, что любовницы поэта она никак не может найти. <...>
— На то вам и футуризм, чтоб непонятно было.
Впрочем, если вы уж очень любопытны, обратитесь к самому художнику: он любезно вам даст объяснения. Вот, например, последний крик искусства — суммистский барельеф ‘Автопортрет’. Здесь вы видите распятого Христа. Но распятый Христос — это он, Подгаевский, это они, носители новых форм, нового света (и новой тьмы?) и сверхиндустриальной культуры, они, — ‘распинаемые толпою’… Трагично, не правда ли?
А вот на другом барельефе — Смерть моего отца — собрано несколько предметов: разбитая чаша, сделанная покойным, гнездо ос, свидетельствущее о его любви к пчеловодству. Дата 23 марта — день его кончины. Одинокая острая оса, покидающая свое гнездо — это, надо уразуметь, Подгаевский, собирающийся бросить миру свои откровения.
Как видите, ряд предметов в сумме дают одно изображение. В этом сущность нового течения в искусстве, открытого самим Подгаевским. Суммистское произведение состоит из многих материалов — слагаемых, которые выражают мысль, будучи связаны в одно целое, в сумму.
На выставке есть еще много других ‘жемчужин’ новаторского искусства. Укажу на наиболее интересные, на мой взгляд. ‘Злой выпад’ представляет собою сорванный с конфетной коробки ангелочек на синей бумаге. Внизу надпись:
В живописной суммистской поэзии найдете такие строки: ‘Вирши сопя ковыряют нос’, ‘сургуч, пли, вонюч, ачхи, бей, алкоголей’. Поэзия? Чтоб понять такую поэзию, — говорит тот же Подгаевский, — нужно углубиться, нужно, ее почувствовать, а его — авторские — объяснения будут протокольны, невыразительны, как невыразительна, например, словесная передача похоронного марша Шопена.
Заканчивая настоящую заметку, я должен все же прибавить, что у автора отчетной выставки есть несомненно искра Господня. За это говорят его импрессионистские произведения. <...> Они вызывают строй мыслей и настроений, в них виден мятущийся дух, видна тревога. Эти картины относятся к тому времени, когда художник находился только в преддверии исканий345.
В другой заметке с характерным названием ‘Выставка работ дома для умалишенных’ более подробно описывались некоторые из произведений: No 53 ‘Мое разрушенное царство’ — ‘нарисованы: сломанный стул, обрывки одежды, мантии, обувь, части и куски обстановки и т.д., все это густо перемешано’ (работа была помешена в импрессионистском разделе), No 13 ‘В саду’ — ‘сад ему, несчастному, представляется в виде размалеванного яркими красками пятна’ (работа была помешена в импрессионистском разделе), No 349 ‘Лучистая ночь’ — ночь ‘представляется в виде бесконечного числа восклицательных знаков, направленных в разные стороны’ [работа из раздела лучистских произведений, в каталоге значится как ‘Лучистая ночь (пневмо-лучизм)’], ‘на своей ‘скульптурной’ работе — ‘здравомыслящий остановись!’ No 370 — вывел русскими буквами: ‘Трели кобылу луне извержение противно скрючил не пели скот нюхнул идиот выпучил пылу’. ‘Оыдв свернись бубликом вши шут и хи ликом вопись» (раздел живописной суммистской поэзии, в каталоге названа ‘Здравомыслящий, опомнись!’), ‘На ‘скульптуре’ долженствующей изобразить ‘Денатурат’ — No 369 — пишет: ‘Сургуч или вонюч бел пей лучи ачи бельмо тли удави куч болотн спич алкоголей» (раздел живописной суммистской поэзии), ‘Изваял ‘Моим последователям — мое страдание и радость’ — No 371, сделал такое к работе нравоучение: ‘Вирши сопя ковыряют носы козы лопну зрим Герострат кукиш козы рели хлопну фат я»564 (раздел живописной суммистской поэзии), No 368 ‘Воспоминания копченой воблы’ — ‘на куске картона приклеена ‘натуральная’ копченая вобла из мелочной лавки, а кругом расположена непонятная и безвкусная неразбериха, о коей, несмотря на свое копченое состояние, якобы вспоминает бедная вобла’ (раздел живописной суммистской скульптуры), и снова No 369 ‘Денатурат’ — ‘на этой последней ‘картине-скульптуре’ мы видим <...> чучело птицы, окруженное надписями: ‘Сургуч… пли, вонюч… бель… Пей… мри… Ач… Бельмо’ и т.д. Тут же отчасти замазанное краской печатное объявление, на котором остались части надписи: ‘…я жидкость заключает в себе вещества, от которых не … ить нельзя…»565.
Еще одна саркастическая заметка гласила:
Картины г-на Подгаевского — вне конкуренции: замысел их до того глубок и исполнение их до того талантливо, что полтавской публике их не понять.
Да разве может какая-нибудь ветреная малоросска вообразить, что велосипедное колесо, будучи прилажено к разбитой миске, есть не что иное как — ‘Последняя любовь’544? Понять ли ей, что безобразные тени туманного полотна должны изображать ‘Три грации’367 или в лучшем случае ‘шум электрического вентилятора’368?369
В общем, все происходило как обычно. Начиналось привычное зубоскальство. Но неожиданно череда стандартных ругательных откликов была нарушена, и началось нечто необычное. Сначала появилась статья в защиту творчества Подгаевского.
Художник — пророк, он призван открывать толпе глаза на прекрасный Божий мир и средством для этого может избрать все, что кажется ему наиболее подходящим. Условные формы живописных произведений не должны связывать его, — рисунок ему не нужен,— он имеет дело с идеей, настроением, впечатлениями. Внутренний мир человека настолько богат, что нельзя его запечатлеть в шаблонных формах, — для выражения его нужны особые условные знаки. <...>
Для большей наглядности я позволю себе остановить внимание читателя на одном из номеров выставки (No 336), в котором художник Подгаевский в скульптурном произведении представил себя и отношение к нему публики, почему и No этот в каталоге его обозначен: ‘Моя суммистская биография’.
На небольшой четырехугольной доске наклеены: небольшая рамка, окрашенная в три символических цвета (красный, зеленый и желтый), сквозь стекло рамки видна визитная карточка художника, над рамкой распростерлось какое-то чудовище, с острой хищнической головой и змеиным хвостом, вырезанное из кордона. Под рамкой кусок ржавой пилы и зубчатое колесо, еще ниже кусок зеркала, обвитый зеленью. Все эти предметы охвачены деревянной рамой, неправильной формы, сделанной из куска старого багета, обломка тротуарной доски и еще какой-то завали.
По словам художника Подгаевского, все это означает следующее: его, художника, отделяет от публики непроницаемая стена (стекло), толпа издали видит его, читает его имя (визит, карточка), возмущается им, негодует на него (хищное чудовище). Его жизненный путь, — от коварства и злобы людской, — тернист и мучителен (пила), страдания бесконечны (зубчатое колесо). Люди смотрят на меня, говорит он, и на мои произведения, смеются, бранят, но смеются они и бранят самих себя (зеркало), и это венчает меня только славой победителя (гирлянда вокруг зеркала). Уродливая рама — это символ разрушения старой художественной школы с ее отжившей рутиной. Жалкий кусок старого багета, который когда-то горделиво украшал художественное произведение, теперь приравнен к обломку тротуарной доски, потоптанной, грязной, — они вместе оплакивают прошлый свой блеск и былое величие.
Художник Подгаевский, бесспорно, человек убежденный, горячо преданный исканию нового пути в искусстве, но по многим из его произведений видно, что у него нет твердой, определенной художественной школы, этим, по-нашему мнению, и объясняется, что многие из выставленных им вещей далеко не художественны, в иных из них слишком грубая комбинация тонов, — мало в них художественного вкуса. Многие произведения, особенно суммистские, уж слишком наивны по своему замыслу и выраженной в них идее, а иные вещи даже грубы и оскорбительны, напр. No 261-й — ‘Сенсационная рогожа’ — ‘на посмеяние обезьянам’, т. е. — публике370.
После такого пролога началось настоящее театральное действо. Ежедневно с 7 по 20 февраля 1916 С. Подгаевский стал устраивать на выставке публичные объяснения своих суммистских произведений, опубликовав программу, в какой день какие произведения он объясняет371. В ответ со стороны противников он получил рассерженный отклик: ‘Наглость ли безграничная, глупость ли непроходимая?’ 372 и панегирик со стороны приверженцев. Последний рисует Подгаевского в позе пророка. Именно эту роль художник исполнял перед полтавской публикой. И его проповедь имела успех.
Я несколько раз был на выставке ‘Суммизм’, на объяснениях художника и теперь смело и открыто заявляю, что в лице С. Подгаевского мы должны видеть богато одаренного художника-новатора, горячо преданного искусству.
И больно становилось за полтавское общество, за его злобное отношение к выставке ‘Суммизм’, больно и стыдно было за тех ‘критиков’, которые не перестают слать по адресу С. Подгаевского свою, ни на чем не основанную, грубую, иногда даже неприличную брань. ‘Суммизм — мое святая святых. Суммизм — мое божество — лик обновленной живописи. Суммизм — мое искание, верование, тоскование по грядущему синтезу всей жизни. Суммизм пустил свой росток, стал органически-гармоническим. Близок светлый, радостный и лучезарный суммизм, близок суммизм — эпос — стихия. Быть может мне не суждено жить в период его ярчайшего расцвета, но я глубоко чувствую его приход. Огненная заря надо мною! Я тоскую еще больше, чем раньше, но в моей тоске есть Вера!’, пламенно говорил художник-фанатик. И в каждом его слове чувствовалась большая мощь и убежденность. <...> О смехе и брани публики и недалеких критиков С. Подгаевский говорит: ‘Ко всему этому я привык. Так привыкает слепой к своей слепоте — мраку, но желание — жажда увидеть свет — солнце никогда не покидает его’. В этих простых словах — большая правда и трагедия автора! Художник в своих объяснениях говорит ярким ‘импрессионистским’ языком, обобщая детали, и неумолимо ведет мысль слушателей к своей основной цели — к идее произведения. Невольно отдаешься ему, идешь за ним и прощаешь ему все. Прощаешь ему все его крайности и подчас слишком грубые образы. Постепенно суммистское произведение оживает, ‘предметность’ его, даже самая грубая, приобретает, как говорит художник, ‘душу’ и ‘живое тело’. Символы — предметы сливаются в нечто общее и в результате перед нами пышно расцветает особое, никогда никем не виданное творение. Забываешь и холод и неудобное для выставки помещение, весь погружаешься в экзотические, фантастические грезы художника, удивляешься ему, бранишь и благодаришь его в душе. <...>
Но возникает вопрос, почему С. Подгаевский открыл и провозгласил свой суммизм не в Москве, не в Петербурге, а в Полтаве, этом небольшом, далеко ‘не художественном’ городе? На это С. Подгаевский отвечает так: ‘Я родился в Полтавской губернии. И поэтому хочу, чтобы из Полтавы, из моей дорогой Украины впервые зазвучал мой суммизм, отсюда пустил бы свой росток’. Быть может и в самом деле на долю Полтавы выпадает такая большая честь, как зарождение в ней нового искусства, новых идей в живописи, а мы, полтавцы, не умеем оценить этого, не умеем по достоинству вознаградить художника-новатора.
Перед нами человек железной воли и бесстрашной энергии!
‘Так было — так будет’, говорит художник по поводу нападков. — ‘Такова участь новаторов, — это старо, как наш мир’. <...>
Для того чтобы воспринять суммизм, воспринять не только техническую сторону его и примириться с его новыми сочетаниями красок, форм и материала, чтобы понять сущность его, его содержание, идеи, нужно быть не только современником, но и ранним предтечей суммизма. Нужно отыскать в себе тоску по будущей красоте литургического искусства. В вашей разобщенной многогранности (обращается он к слушателям) должны быть грани, обращенные в грядущее, должны быть моменты ожидания. Должны вы зажечь светильники и ждать Жениха и готовиться. Мне уже открылось пророчески то, что примирит противоречия и сольет раздробленные грани в единый лик. Синтез и примирение всех сил, мятущихся ныне, органическое и гармоническое слияние всех стилей и направлений в искусстве — суммизм. В самой глубине и стихийности грядущего суммизма родится новый художник — Мировой Суммист. Я верю! И ничто не может поколебать моих глубоких новаторских убеждений. Они — ‘соль’ обновленного чуда — искусства, они — терновый венок мой’.
И нельзя не верить тому, о чем с таким энтузиазмом и страстностью говорит художник-пророк. Можно не соглашаться, можно спорить, наконец, но нельзя не поверить искренности художника, искренности его творчества и исканий. Нельзя, говорю, не увидеть в лице С. Подгаевского мученика идеи. ‘Если можете, если есть у вас хоть немного чуткости и много тоскующей влюбленности в каждый кусочек красоты (обращается он к слушателям) — с открытой душой подходите к каждому творению моего изумительного детища — суммизма, в котором столько достойной привета красоты. Привет ей долгожданной!’.
С такими словами обращается художник к публике, а публика в большинстве своем… заплевала его! — Не поняла его373.
Концепция произведения, данная художником, становилась одним из существенных компонентов суммистского произведения, поскольку раскрывала символику предметов и устанавливала взаимосвязи между отдельными частями произведения. Именно концепция сливала ‘раздробленные грани в единый лик’, играя роль ключа к зашифрованному посланию. Но все ключи Подгаевский хранил у себя, выдавая их лишь во время публичных объяснений. На закрытии выставки 20 февраля 1916 он объяснял свою работу ‘Моим последователям мое страдание и радость’, завершив этим выступлением первую проповедь суммизма в Полтаве. Действо закончилось весьма торжественным финалом, возможно, инспирированным самим С. Подгаевским. В полтавской газете от имени ‘группы, посетивших выставку ‘Суммизм» было опубликовано ‘Открытое письмо художнику-новатору Сергею Подгаевскому’:
С глубоким прискорбием прочли мы вчера <...>, что Вы со своей выставкой оставляете наш город. Не остаться мы вас просим. Нет, слишком много незаслуженных плевков и брани выпало на Вашу долю. Цель этого письма выразить Вам глубокую признательность и горячую благодарность за новые пути, указанные Вами, и светлые горизонты, Вами открытые. Творите, дорогой учитель!
Покуда живо искание, покуда появляются новаторы, подобные Вам,— до тех пор будет процветать искусство, всем нам близкое и дорогое!
Шлем Вам искренние пожелания успеха в Вашем тяжелом, но славном пути374.
Противники Подгаевского не могли позволить, чтобы суммистская акция завершилась на торжественной ноте, и опубликовали напоследок ряд резко отрицательных статей о выставке.
После удачного дебюта длительное время С. А. Подгаевский не устраивал выступлений. Только почти через полтора года, ю июня 1917 он устроил в Москве (Большая аудитория Политехнического музея) вечер о грядущей красоте с лекцией ‘Суммизм’ (интернациональное искусство зрительного восприятия — последнее достижение) и с динамо-декламацией375. Отчета о вечере в прессе не появилось.
Еще через год, 18 (5) июня 1918 С. Подгаевский вновь устроил в Полтаве (Городской театр) ‘Суммистский вечер’, рекламируя его как ‘колоссальную сенсацию’, как ‘спектакль нового искусства’376. Никаких подробностей о нем не найдено.
Не располагая информацией о том, в какие формы развился суммизм более чем за два года существования, можно все-таки с уверенностью сказать, что он, будучи в идейном родстве со всечеством и ‘оркестровой живописью’, представлял собой боковую ветвь в развитии живописного авангарда и не имел сколько-нибудь значительного числа последователей.
358 <Объявление> // Утро. Харьков, 1915, No 2628. 10 апреля. С. 1, <Объявление> // Утро. Харьков, 1915, No 2629. 11 апреля. С. 1.
359 СБ. <С. Богомолов> Театр Сарматова // Утро. Харьков, 1915. No 2628. 10 апреля. С. 7.
340 Суммизм. Каталог выставки картин новейших течений в живописи художника-новатора Сергея Подгаевского. Полтава, 1916.
341 Там же.
342 <Объявление> // Полтавский день. 1916. No 839. 24 января. С. 1.
343 Краснов П. На выставке Сергея Подгаевского // Полтавский день. 1916. No 844. 3 февраля. С. 2.
364 Л-ов Б. Выставка работ дома для умалишенных // Полтавский вестник. 1916. No 4000. 30 января. С. 2.
365 W. Суммистские ребусы // Полтавский день. 1916. No 865. 25 февраля. С. 2-3.
344 Очевидно, имеется в виду живописная суммистская скульптура No 363 ‘Моя последняя любовь’.
347 Вероятно, имеется в виду работа No 71 ‘Аполлон и три грации в масках’, помещенная в разделе ‘Пуантилизм’.
348 Работа под этим названием No 291 была помещена в разделе футуристических произведений.
349 Круро. Еще о картинах г-на Подгаевского // Полтавский вестник. 1916. No 4002. 2 февраля. С. 3-
370 Ал. П-ий. Новое в искусстве // Полтавский вестник. 1916. No 4004. 5 февраля. С. 2-3.
371 <Объявление> // Полтавский вестник. 1916. No 4007. 9 февраля. С. 1.
372 Ющевский С. Наглость ли безграничная, глупость ли непроходимая? // Полтавский вестник. 1916. No 4009. 11 февраля. С. 3. См. также: Благовещенский Н. Мои впечатления // Полтавский вестник. 1916. No 4019-23 февраля. С. 3.
373 Лебединский В. Мученик идеи // Полтавский день. 1916. No 860. 19 февраля. С. 2.
374 Открытое письмо художнику-новатору Сергею Подгаевскому // Полтавский день. 1916. No 861. 20 февраля. С. 4.
375 <Объявление> // Русское слово. 1917. No 130. 10 июня. С. 1, 4.
Впервые: Крусанов А. Русский авангард 1907-1932. Исторический обзор: В трех томах. Том 2. Футуристическая революция 1917-1921. Кн. 2. М., 2003. Публикуется по этому изд.