Суд в подземелье, Скотт Вальтер, Год: 1808

 
 Вальтер Скотт Суд в подземелье Повесть (Отрывок) ---------------------------------------------------------------------------- Перевод В. Жуковского Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Т. 20 М.-Л., 'Художественная литература', 1965 ---------------------------------------------------------------------------- I Уж день прохладно вечерел, И свод лазоревый алел, На нем сверкали облака, Дыханьем свежим ветерка Был воздух сладко растворен, Играя, вея, морщил он Пурпурно-блещущий залив, И, белый парус распустив, Заливом тем ладья плыла, Из Витби инокинь несла, По легким прыгая зыбям, Она к Кутбертовым брегам. Летит веселая ладья, Покрыта палуба ея Большим узорчатым ковром, Резной высокий стул на нем С подушкой бархатной стоит, И мать-игуменья сидит На стуле в помыслах святых, С ней пять монахинь молодых. II Впервой покинув душный плен Печальных монастырских стен, Как птички в вольной вышине, По гладкой палубе оне Играют, резвятся, шалят... Все веселит их, как ребят: Той шаткий парус страшен был, Когда им ветер шевелил И он, надувшися, гремел, Крестилась та, когда белел, Катясь к ладье, кипучий вал, Ее ловил и подымал На свой изгибистый хребет, Ту веселил зеленый цвет Морской чудесной глубины, Когда ж из пенистой волны, Как черная незапно тень, Пред ней выскакивал тюлень, Бросалась с криком прочь она И долго, трепетна, бледна, Читала шепотом псалом, У той был резвым ветерком Покров развеян головной, Густою шелковой струей Лились на плечи волоса, И груди тайная краса Мелькала ярко меж власов, И девственный поймать покров Ее заботилась рука, А взор стерег исподтишка, Не любовался ль кто за ней Заветной прелестью грудей. III Игуменья порою той Вкушала с важностью покой, В подушках нежась пуховых, И на монахинь молодых Смотрела с ласковым лицом. Она вступила в божий дом Во цвете первых детских лет, Не оглянулася на свет И, жизнь навеки затворя В безмолвии монастыря, По слуху знала издали О треволнениях земли, О том, что радость, что любовь Смущают ум, волнуют кровь И с непроснувшейся душой Достигла старости святой, Сердечных смут не испытав, Тяжелый инокинь устав Смиренно, строго сохранять, Души спасения искать Блаженной Гильды по следам, Служить ее честным мощам, И день и ночь в молитве быть, И день и ночь огонь хранить Лампад, горящих у икон: В таких заботах проведен Был век ее. Богатый вклад На обновление оград Монастыря дала она, Часовня Гильды убрана Была на славу от нее: Сияло пышное шитье Там на покрове гробовом, И, обложенный жемчугом, Был вылит гроб из серебра, И много делала добра Она убогим и больным, И возвращался пилигрим От стен ее монастыря, Хваля небесного царя. Имела важный вид она, Была худа, была бледна, Был величав высокий рост, Лицо являло строгий пост, И покаянье тмило взор. Хотя в ней с самых давних пор Была лишь к иночеству страсть, Хоть строго данную ей власть В монастыре она блюла, Но для смиренных сестр была Она лишь ласковая мать: Свободно было им дышать В своей келейной тишине, И мать-игуменью оне Любили детски всей душой. Куда ж той позднею порой Через залив плыла она? Была в Линдфарн приглашена Она с игуменьей другой, И там их ждал аббат святой Кутбертова монастыря, Чтобы, собором сотворя Кровавый суд, проклятье дать Отступнице, дерзнувшей снять С себя монашества обет И, сатане продав за свет Все блага кельи и креста, Забыть Спасителя Христа. IV Ладья вдоль берега летит, И берег весь назад бежит, Мелькают мимо их очей В сиянье западных лучей: Там замок на скале крутой И бездна пены под скалой От расшибаемых валов, Там башня, сторож берегов, Густым одетая плющом, Там холм, увенчанный селом, Там золото цветущих нив, Там зеленеющий залив В тени зеленых берегов, Там божий храм, среди дерев Блестящий яркой белизной. И остров, наконец, святой С Кутбертовым монастырем, Облитый вечера огнем, Громадою багряных скал Из вод вдали пред ними встал, И, приближаясь, тихо рос, И вдруг над их главой вознес Свой брег крутой со всех сторон. И остров и не остров он, Два раза в день морской отлив, Песок подводный обнажив, Противный брег сливает с ним: Тогда поклонник пилигрим На богомолье по пескам Пешком идет в Кутбертов храм, Два раза в день морской прилив, Его от тверди отделив, Стирает силою воды С песка поклонников следы. - Нес ветер к берегу ладью, На самом берега краю Стоял Кутбертов древний дом, И волны пенились кругом. V Стоит то здание давно, Саксонов памятник, оно Меж скал крутых крутой скалой Восходит грозно над водой, Все стены страшной толщины Из грубых камней сложены, Зубцы, как горы, на стенах, На низких тягостных столбах Лежит огромный храма свод, Кругом идет широкий ход, Являя бесконечный ряд Сплетенных ветвями аркад, И крепки башни на углах Стоят, как стражи на часах. Вотще их крепость превозмочь Пыталась вражеская мочь Жестоких нехристей датчан, Вотще волнами океан Всечасно их разит, дробит, Святое здание стоит Недвижимо с давнишних пор, Морских разбойников напор, Набеги хлада, бурь, валов И силу грозную годов Перетерпев, как в старину, Оно морскую глубину Своей громадою гнетет, Лишь кое-где растреснул свод, Да в нише лик разбит святой, Да мох растет везде седой, Да стен углы отточены Упорным трением волны. VI В ладье монахини плывут, Приближась к берегу, поют Святую Гильды песнь оне, Их голос в поздней тишине, Как бы сходящий с вышины, Слиясь с гармонией волны, По небу звонко пробежал, И с брега хор им отвечал, И вышел из святых ворот С хоругвями, крестами ход Навстречу инокинь честных, И возвестил явленье их Колоколов согласный звон, И был он звучно повторен Отзывом ближних, дальних скал И весь народ на брег созвал. С ладьи игуменья сошла, Благословенье всем дала И, подпираясь костылем, Пошла в святой Кутбертов дом Вослед хоругвей и крестов. VII Им стол в трапезнице готов, Садятся ужинать, потом Обширный монастырский дом Толпой осматривать идут, Смеются, резвятся, поют, Заходят в кельи, в древний храм, Творят поклоны образам И молятся мощам святым... Но вечер холодом сырым И резкий с моря ветерок Собраться нудят всех в кружок К огню, хозяек и гостей, Жужжат, лепечут, как ручей, Веселый льется разговор, И наконец меж ними спор О том заходит, чей святой Своею жизнию земной И боле славы заслужил И боле небу угодил? VIII 'Святая Гильда (говорят Монахини из Витби) вряд Отдаст ли первенство кому! Известна ж боле потому Ее обитель с давних дней, Что три барона знатных ей Служить вассалами должны, Угодницей осуждены Когда-то были Брюс, Герберт И Перси, суд сей был простерт На их потомство до конца Всего их рода: чернеца Они дерзнули умертвить. С тех пор должны к нам приходить Три старших в роде каждый год В день вознесенья, и народ Тут видит, как игумен их Становит рядом у честных Мощей угодницы святой, Как над склоненной их главой Прочтет псалом, как наконец С словами: _все простил чернец!_ Им разрешение дает, Тогда _аминь!_ гласит народ. К нам повесть древняя дошла О том, как некогда жила У нас саксонская княжна, Как наша вся была полна Округа ядовитых змей, Как Гильда, вняв мольбам своей Любимицы святой княжны, Явилась, как превращены Все змеи в камень, как с тех пор Находят в недре наших гор Окаменелых много змей. Еще же древность нам об ней Сказание передала: Как раз во гневе прокляла Она пролетных журавлей И как с тех пор до наших дней, Едва на Витби налетит Журавль, застонет, закричит, Перевернется, упадет И чудной смертью отдает Угоднице блаженной честь'. IX 'А наш Кутберт? Не перечесть Его чудес. Теперь покой Нашел уж гроб его святой, Но прежде... что он претерпел! От датских хищников сгорел Линдфарн, приют с давнишних дней Честн_ы_х угодника мощей, Монахи гроб его спасли И с гробом странствовать пошли Из земли в землю, по полям, Лесам, болотам и горам, Семь лет в молитве и трудах С тяжелым гробом на плечах Они скиталися, в Мельрос Их напоследок бог принес, Мельрос Кутберт живой любил, Но мертвый в нем не рассудил Он для себя избрать приют, И чудо совершилось тут: Хоть тяжкий гроб из камня был, Но от Мельроса вдруг поплыл По Твиду он, как легкий челн. На юг теченьем быстрых волн Его помчало, миновав Тильмут и Риппон, в Вардилав, Препон не встретя, наконец Привел свой гроб святой пловец, И выбрал он в жилище там Святой готический Дургам, Но где святого погребли, Ту тайну знают на земли Лишь только трое, и когда Которому из них чреда Расстаться с жизнию придет, Он на духу передает Ее другому, тот молчит Дотоль, пока не разрешит Его молчанья смертный час. И мало ль чудесами нас Святой угодник изумлял? На нашу Англию напал Король шотландский, злой тиран, Пришла с ним рать галвегиан, Неистовых, как море их, Он рыцарей привел своих, Разбойников, залитых в сталь, Он весь подвигнул Тевьотдаль, Но рать его костьми легла: Для нас Кутбертова была Хоругвь спасением от бед. Им ободрен был и Альфред На поражение датчан, Пред ним впервой и сам Норман Завоеватель страх узнал И из Нортумбрии бежал'. X Монахини из Витби тут Сестрам линдфарнским задают С усмешкою вопрос такой: 'А правда ли, что ваш святой По свету бродит кузнецом? Что он огромным молотком По тяжкой наковальне бьет И им жемчужины кует? Что на работу ходит он, Туманной рясой облачен? Что на приморской он скале, Чернее мглы, стоит во мгле? И что, покуда молот бьет, Он ветер на море зовет? И что в то время рыбаки Уводят в пристань челноки, Боясь, чтоб бурею ночной Не утопил их ваш святой?' Сестер линдфарнских оскорбил Такой вопрос, ответ их был: 'Пустого много бредит свет, Об этом здесь и слуху нет, Кутберт, блаженный наш отец, Честной угодник, не кузнец'. XI Так весело перед огнем Шел о житейском, о святом Между монахинь разговор. А близко был иной собор, И суд иной происходил. Под зданьем монастырским был Тайник - страшней темницы нет, Король Кольвульф, покинув свет, Жил произвольным мертвецом В глубоком подземелье том. Сперва в монастыре оно _Смиренья кельей_ названо, Потом в ужасной келье той, Куда ни разу луч дневной, Ни воздух божий не входил, Прелат Сексгельм определил Кладбищу осужденных быть, Но наконец там хоронить Не мертвых стали, а живых: О бедственной судьбине их Молчал неведомый тайник, И суд, и казнь, и жертвы крик - Все жадно поглощалось им, А если случаем каким Невнятный стон из глубины И доходил до вышины, Никто из внемлющих не знал, Кто, где и отчего стенал, Шептали только меж собой, Что там, глубоко под землей, Во гробе мучится мертвец, Свершивший дней своих конец Без покаяния во зле И непрощенный на земле. XII Хотя в монастыре о том Заклепе казни роковом И сохранилася молва, Но где он был? Один иль два Монаха знали то да сам Отец аббат, и к тем местам Ему лишь с ними доступ был, С повязкой на глазах входил За жертвой сам палач туда В час совершения суда. Там зрелся тесный, тяжкий свод, Глубоко, ниже внешних вод, Был выдолблен в утесе он, Весь гробовыми замощен Плитами пол неровный был, И ряд покинутых могил С полуистертою резьбой, Полузатоптанных землей, Являлся там, от мокроты Скопляясь, капли с высоты На камни падали, их звук Однообразно-тих, как стук Ночного маятника, был, И бледно, трепетно светил, Пуская дым, борясь со мглой, Огонь в лампаде гробовой, Висевшей тяжко на цепях, И тускло на сырых стенах, Покрытых плеснью, как корой, Свет, поглощенный темнотой, Туманным отблеском лежал. Он в подземелье озарял Явленье страшное тогда. XIII Три совершителя суда Сидели рядом за столом, Пред ними разложен на нем Устав бенедиктинцев был, И, чуть во мгле сияя, лил Мерцанье бледное ночник На их со мглой слиянный лик. Товарищ двум другим судьям, Игуменья из Витби там Являлась, и была сперва Ее открыта голова, Но скоро скорбь втеснилась ей Во грудь, и слезы из очей Невольно жалость извлекла, И покрывалом облекла Тогда лицо свое она. С ней рядом, как мертвец бледна, С суровой строгостью в чертах, Обретшая в посте, в мольбах Бесстрастье хладное одно (В душе святошеством давно Прямую святость уморя), - Тильмутского монастыря Приорша гордая была, И ряса, черная как мгла, Лежала на ее плечах, И жизни не было в очах, Черневших мутно, без лучей, Из-под седых ее бровей. Аббат Кутбертовой святой Обители, монах седой, Иссохнувший полумертвец И уж с давнишних пор слепец, Меж ними, сгорбившись, сидел, Потухший взор его глядел Вперед, ничем не привлечен, И, грозной думой омрачен, Ужасен бледный был старик, Как каменный надгробный лик, Во храме зримый в час ночной, Немого праха страж немой. Пред ними жертва их стоит: На голове ее лежит Лицо скрывающий покров, Видна на белой рясе кровь, И на столе положены Свидетели ее вины: Лампада, четки и кинжал. По знаку данному, сорвал Монах с лица ее покров, И кудри черных волосов Упали тучей по плечам. Приорши строгия очам Был узницы противен вид, С насмешкой злобною глядит В лицо преступницы она, И казнь ее уж решена. XIV Но кто же узница была? Сестра Матильда. Лишь сошла Та роковая полночь, мглой Окутавшись как пеленой, Тильмутская обитель вся Вдруг замолчала, погася Лампады в кельях, сестры в них Все затворились, пуст и тих Стал монастырь, лишь главный вход Святых обители ворот Не заперт и свободен был. На колокольне час пробил. Лампаду и кинжал берет И в платье мертвеца идет Матильда смело в ворота, Пред нею ночь и пустота, Обитель сном глубоким спит, Над церковью луна стоит И сыплет на дорогу свет, И виден на дороге след В густой пыли копыт и ног, И слышен ей далекий скок... Она с волненьем вдаль глядит, Но там ночной туман лежит, Все тише, тише слышен скок, Лишь по дороге ветерок Полночный ходит да луна Сияет с неба. Вот она Минуты две подождала, Потом с молитвою пошла Вперед - не встретится ли с ним? И долго шла путем пустым, Но все желанной встречи нет. Вот наконец и дневный свет И на небе зажглась заря... И вдруг от стен монастыря Послышался набатный звон, Всю огласил окрестность он. Что ей начать? Куда уйти? Среди открытого пути, Окаменев, она стоит, И страшно колокол гудит, И вот за ней погоня вслед, И ей нигде приюта нет, И вот настигнута она, И в монастырь увлечена, И скрыта заживо под спуд, И ждет ее кровавый суд. XV Перед судилищем она Стоит, почти умерщвлена Терзаньем близкого конца, И бледность мертвая лица Была видней, была страшней От черноты ее кудрей, Двойною пышною волной Обливших лик ее младой. Оцепенев, стоит она, Глава на грудь наклонена, И если б мутный луч в глазах И содрогание в грудях Не изменяли ей порой, За лик бездушный восковой Могла б быть принята она: Так бездыханна, так бледна, С таким безжизненным лицом, Таким безгласным мертвецом Она ждала судьбы своей От непрощающих судей. И казни страх ей весь открыт: В стене, как темный гроб, прорыт Глубокий, низкий, тесный вход, Тому, кто раз в тот гроб войдет, Назад не выйти никогда, Коренья, в черепке вода, Краюшка хлеба с ночником Уже готовы в гробе том, И с дымным факелом в руках, На заступ опершись, монах, Палач подземный, перед ним, Безгласен, мрачен, недвижим, С покровом на лице стоит, И грудой на полу лежит Гробокопательный снаряд: Кирпич, кирка, известка, млат. Слепой игумен с места встал, И руку тощую поднял, И узницу благословил... И в землю факел свой вонзил И к жертве подошел монах, И уж она в его руках Трепещет, борется, кричит, И, сладив с ней, уже тащит, Бесчувственный на крик и плач, Ее живую в гроб палач... XVI Сто ступеней наверх вели, Из тайника судьи пошли, И вид их был свирепо дик, И глухо жалкий, томный крик Из глубины их провожал, И страх шаги их ускорял, И глуше становился стон, И наконец... умолкнул он. И скоро вольный воздух им Своим дыханием живым Стесненны груди оживил. Уж час ночного бденья был, И в храме пели. И во храм Они пошли, но им и там Сквозь набожный поющих лик Все слышался подземный крик. Когда ж во храме хор отпел, Ударить в колокол велел Аббат душе на упокой... Протяжный глас в тиши ночной Раздался - из глубокой мглы Ему Нортумбрии скалы Откликнулись, услыша звон, В Брамбурге селянин сквозь сон С подушки голову поднял, Молиться об умершем стал, Недомолился и заснул, Им пробужденный, помянул Усопшего святой чернец, Варквортской пустыни жилец, В Шевьотскую залегший сень, Вскочил испуганный олень, По ветру ноздри распустил, И чутко ухом шевелил, И поглядел по сторонам, И снова лег... и снова там Все, что смутил минутный звон, В глубокий погрузилось сон. 1808 КОММЕНТАРИИ Суд в подземелье Отрывок из поэмы 'Мармион' (песнь II). Р. Самарин