Студентка, Тодд Маргарет, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 322 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СТУДЕНТКА.

Романъ Грэхэмъ Трэверса.

Переводъ съ англійскаго З. Журавской.

I.
Въ саду.

— Я хотла бы умереть!

— Гм! Оно и видно.

Отвтъ послдовалъ не сразу. Первая изъ собесдницъ осторожно выпутывалась изъ гамака, въ которомъ она лниво качалась, подъ тнью почернвшей отъ дыма липы.

— Нтъ, — выговорила она, наконецъ, расправляя складки своею хорошенькаго голубого платья,— льщу себя надеждой, что по мн этого не видно. Я не разъ уже говорила вамъ, милая Мона, что въ дл пріобртенія хорошей практики, умнье причесываться, по крайней мр, не мене важно, чмъ умнье разскать трупы.

Она тряхнула темно-красными локонами и съ вызывающимъ видомъ выпрямилась во весь ростъ, — злйшій критикъ не посмлъ бы сказать, что ея вншность не соотвтствуетъ ея принципамъ. Внезапно она вся точно ослабла, опустилась, и лицо ея выразило глубокое отчаяніе, полу-искренное, полу-напускное.

— А все-таки я желала бы умереть,— повторила она.

— Не вижу, зачмъ вамъ заставлять меня желать того же? Почему мы бросили читать?

— Бросила! Это мн нравится! Я и не начинала. За цлые полчаса я ни разу не перевернула страницы. Вотъ награда за терпніе!.. Который часъ?

— Четверть перваго.

— Только-то? А списки выставятъ не раньше двухъ. Мы когда пойдемъ?

— Около трехъ, я думаю,— это будетъ благоразумне,— чтобы избжать давки.

— Благодарю васъ! Я намрена быть тамъ ровно въ два. Давки никакой не будетъ. Вдь это не матрикулы, притомъ же теперь вс разъхались. Какъ жаль, что я не могла тоже ухать! Дали бы знать что телеграфу,— и кончено. А тутъ будутъ тебя поджаривать на медленномъ огн. Одинъ просмотръ списковъ чего стоитъ!..

Она вдругъ оборвала свою рчь. Мона вернулась къ своей книг, но не прошло и нсколькихъ минутъ, какъ зонтикъ подруги заслонилъ ютъ нея страницу.

— Пріятная перспектива, не правда ли?— мучиться для того, чтобъ другія студентки узнали, что вс перешли, кром тебя!

— Люси, вы невыносимы. Уложили вы свои вещи?

— Точно такъ-съ.

— Вы намрены хать всю ночь въ этомъ плать?

— Не будучи милліонершей, какъ вы,— не собираюсь. Вы и не подозрваете, какую компанію придется выдержать этому платью. Но не захотите же вы, чтобъ я шла въ Брлингтонъ-гоузъ въ своемъ старомъ саржевомъ?

— Почему же нтъ? Вы сами говорите, что вс разъхались.

— Совершенно врно. Потому-то мы и будемъ en vidence {На виду.}, какъ исключенія. Я вовсе не желаю, чтобъ меня принимали за ‘передовую-женщину’. Тамъ будетъ кой-кто изъ мужчинъ, и я…

Но Мона не слушала. Она поднялась съ подушекъ, на которыхъ лежала, и расхаживала взадъ и впередъ по трав.

— А знаете, что, Мона,— говорить вы можете, что хотите, а все-таки вы сами волнуетесь, хотя у васъ-то ужъ нтъ никакой на это причины.

Мона остановилась и скользнула взглядомъ по своей товарк.

— Почему это? Вы думаете, что если я разъ прошла черезъ эту пытку, такъ ужъ и привыкла, какъ угорь къ тому, что съ него сдираютъ кожу?

— Какія глупости! Какъ вы ухитрились провалиться тогда,— этого я не берусь объяснить, да и никто не возьмется, но что вамъ, при всемъ желаніи, не удастся повторить такой подвигъ,— это ужъ врно. Вы, конечно, попадете въ списокъ перешедшихъ съ отличіемъ.

Мона пожала плечами.

— Можетъ быть,— выговорила она спокойно,— если только перейду. Но вопросъ въ томъ, перейду ли?

Теперь подруги шли рядомъ.

— А еслибъ вы даже и не перешли? Это былъ бы позоръ для экзаменаторовъ и жестокая обида для васъ, но, помимо этого, не вижу тутъ ничего ужаснаго. Огорчаться вдь некому.

Мона вспыхнула, подняла брови и, изумленно повернувъ голову къ товарк, устремила на нее вопросительный взглядъ.

— Я хочу сказать,— торопливо заговорила Люси,— что вы… не такая, какъ я… ну, словомъ, что вы не дочь деревенскаго пастора. Если я провалюсь, я сдлаюсь басней всего прихода. Зеленщикъ будетъ выражать мн черезъ прилавокъ свое соболзнованіе, почтальонъ разнесетъ свжую новость по всей округ, и въ первый же базарный день объ этомъ узнаютъ вс сосдніе фермеры. Pater’у это будетъ страшно обидно, онъ…

— Насколько я его знаю, мн кажется, это не помшаетъ ему высоко нести голову.

Об разсмялись.

— Кстати, вы мн напомнили…— Люси вынула письмо изъ кармана,— онъ страшно безпокоится насчетъ вашего прізда, ему такъ хочется, чтобъ вы погостили у насъ это лто. Вы вдь его совсмъ очаровали. Съ тхъ поръ даже я грюсь въ лучахъ вашей славы. Онъ ршилъ, что изъ меня въ конц-концовъ таки можетъ выйти, что-нибудь путное, если у меня хватило смысла оцнить васъ.

— Я сама не понимаю, почему насъ съ вами такъ тянетъ другъ къ другу,— раздумчиво выговорила Мона.— Должно быть, я на дл мене серьезна, чмъ кажусь, а вы не такая втреница, какой васъ считаютъ. Мы сходимся, такъ сказать, на общей почв. Я вижу въ васъ ту сторону моей природы, которую я обыкновенно не нахожу возможности проявить, очень возможно, что и я на васъ произвожу такое же впечатлніе. Каждая изъ насъ избавляетъ другую отъ необходимости…

— Полноте, пожалуйста,— перебила Люси.— Я никогда не затрудняюсь ‘проявить’ свою природу, да и вы, слава Богу, не всегда такъ мрачны, какъ сегодня. Но вы, конечно, не прідете? Что для васъ пикники и лаунъ теннисъ, когда вы Вчный жидъ въ юбк?

— Это ужасно мило со стороны вашего отца, не умю сказать, какъ я цню его доброту, но боюсь, что пріхать я дйствительно не могу.

— Я такъ и думала. Куда же вы на сей разъ направите свой путь — къ сверному полюсу, или въ пустыни Аравіи?

Мона засмялась.

— Сказать правду, мн нужно сначала свести счеты и проврить свои капиталы, прежде чмъ двинуться куда-нибудь.

— Какъ! Вамъ? Этакому-то Крезу?

— Упрекъ заслуженъ, хоть, можетъ быть, вы и не собирались упрекать меня. Я слишкомъ много истратила. Экстренныя работы въ лабораторіи, извозчики…

— И ваши хорошенькія платья…

— …и мои хорошенькія платья,— повторила Мона, съ видомъ человка, добровольно исповдующаго свои грхи.

— И неразрзанныя книги только-что изъ-подъ пресса.

— Ну, этихъ не слишкомъ-то много.

— И благотворительность.

— Увы! въ моей записной книжк такіе расходы занимаютъ очень мало мста.

— Да билеты въ концерты, да перчатки для неимущихъ подругъ, да кресла въ театръ,— и каждый разъ по два вмсто одного…

— Вздоръ, Люси! Принимая во вниманіе, какъ мы работали, не могу сказать, чтобъ мы тратили слишкомъ много на развлеченія. Нтъ, нтъ, на все это денегъ хватило бы. Отецъ оставилъ мн приблизительно четыреста фунтовъ въ годъ.

— Боже милостивый!

Еслибы Мона прибавила еще ноль, ея подруга не была бы боле поражена громадностью суммы.

— Ну, вотъ! Вы удивляетесь, какъ настоящая школьница…

Дйствительно, школьница!

— Вамъ дается тридцать-сорокъ фунтовъ въ годъ, и вы воображаете, что за эти деньги вы одваетесь, путешествуете, развлекаетесь и потихоньку покупаете себ лакомства. Вы не замчаете, что родители, кром этого, еще массу тратятъ на васъ, это для васъ такъ же естественно, какъ воздухъ, которымъ вы дышите. Вы ходите съ матерью въ шкафы и кладовыя, здите съ отцомъ въ городъ, и каждый разъ при этомъ тратите деньги или получаете вещи, которыя стоятъ денегъ. Кром того, вы длаете долги, когда это открывается, происходитъ семейная сцена, вы немножко поплачете, отецъ запустятъ руку въ карманъ, и въ результат — долги заплачены, и вамъ перепалъ фунтикъ-другой. Все это я отлично знаю. Ваше жалованье — чистйшая коммерція. Надо все это принять въ расчетъ, прежде чмъ судить о моихъ доходахъ.

Люси все время стояла съ потупленными глазами. Теперь она подняла ихъ и медленно выговорила, передразнивая манеру пріятельницы:

— Не думаю, чтобы я когда-либо въ жизни слышала боле одностороннее сужденіе.

Мона засмялась.

— Вс революціи и реформаціи — плоды одностороннихъ сужденій.

— Я уже просила васъ не изводить меня своей ученостью. Притомъ же, ваше смя падаетъ на каменистую почву. Пожалуста, не вздумайте продлывать свои опыты революцій и реформъ надо мной!

— Другъ мой, если вы намрены цитировать древне-еврейскую литературу, пожалуйста, сначала ознакомьтесь съ ней хорошенько. Вы мн напомнили, что я не дочь священника, позвольте мн напомнить вамъ, что смя, упавшее на каменистую почву, взошло.

— Ну и радуйтесь! Богъ съ нимъ, съ этимъ сменемъ! Вы сказали, что получаете четыреста фунтовъ въ годъ?

— Приблизительно. Иногда больше, иногда меньше. Этотъ годъ выпалъ какъ разъ неудачный, и я сильно подозрваю, что теперь я сижу на мели. Если,— какъ я горячо надюсь, — мои подозрнія несправедливы, я съзжу недльки на дв въ Скай. Кром того, я общала провести мсяцъ на восточномъ берегу Шотландіи, у кузины моего отца.

— Мн казалось, что у васъ нтъ родныхъ.

— Да ихъ и нтъ, кром этой,— по крайней мр, кузины. И этой я никогда не видала и, вроятно, даже не узнала бы о ея существованіи, еслибъ она не написала мн нсколько лтъ тому назадъ, прося одолжить ей двадцать фунтовъ стерлинговъ. Теперь ея дла поправились, но она все не можетъ забыть одолженія и разсыпается въ благодарностяхъ. Не думаю, чтобъ она была настоящей леди. Дду моему повезло въ жизни больше, чмъ всмъ его роднымъ, отцу тоже, такъ что это моя вина, если мы съ кузиной Рэчелью не пошли разными путями.

— Зачмъ же вы дете къ ней?

— Право не знаю. Давно общала,— она собственно проситъ, чтобъ я совсмъ поселилась у нея,— притомъ же мн хочется взглянуть на ‘владнія предковъ’.

— А другихъ родныхъ у васъ нтъ?

Мона засмялась.

— Сестра моей матери недавно вернулась изъ Индіи съ своимъ супругомъ, но мы и теперь такъ же далеки другъ отъ друга, какъ въ то время, когда насъ раздлялъ океанъ. Не думаю, чтобъ она и съ матерью были особенно близки. Къ тому же трудно себ представить, какъ она смотритъ на женщинъ, изучающихъ медицину.

— Погодите, — сказала Люси.— Когда вы будете знаменитымъ врачомъ…

— Знаю, знаю,— разъзжающимъ въ собственномъ экипаж.

— На пар кровныхъ лошадей.

— Закутаннымъ по уши въ драгоцнные соболя.

— Въ пріемной котораго терпливо ждутъ герцогини и т. д. и т. д. Ну да, тогда она пожалетъ. Она, конечно, страдаетъ какой-нибудь непонятной внутренней болзью, надъ которой напрасно ломали себ голову вс лондонскіе врачи. Въ конц концовъ она ршится на послднее средство — обратиться ко мн. Я приду, посмотрю, махну рукой, глядишь, она и здорова. Но, конечно, трудно ожидать, чтобъ она это предвидла заране. Для этого требуется умъ выше дюжиннаго, притомъ же это испортило бы все дло.

II.
Списки.

Сомннія больше не можетъ быть. Списки выставлены.

Еще издали двушки увидали небольшую группу людей, безмолвно я жадно пробгавшихъ столбцы именъ. Т, кому удалось занять первыя мста, не спша длали отмтки въ своихъ записныхъ книжкахъ. Стоявшіе позади напрягали зрніе, напрягали каждую мышцу въ тл, усиливаясь разглядть одно имя, удостовриться въ единственномъ факт, интересномъ для нихъ.

— Я говорила, что надо было подождать,— спокойно сказала Мона, стараясь не выдать своего волненія, хотя дыханіе спиралось у нея въ груди.

— Можетъ быть, я могу помочь вамъ?— предложилъ высокій господинъ, стоявшій рядомъ съ ними.— Скажите мн фамилію особы, интересующей васъ.

— О, благодарю васъ,— отозвалась Мона съ любезной улыбкой.— Мы подождемъ. Мы интересуемся нсколькими лицами.

Онъ посторонился, чтобы пропустить ихъ впередъ, скоро очередь дошла до нихъ.

— По второму разряду!— воскликнула Люси, дойдя до собственной фамиліи, въ этомъ возглас слышались и облегченіе, и досада. Ну и за то спасибо! Дайте-ка взглянуть, кто со мной. А теперь посмотримъ перешедшихъ съ отличіемъ. Мона Моклинъ… Мона Моклинъ…

Второй списокъ былъ очень коротокъ, нсколькихъ секундъ оказалось достаточно, чтобъ убдиться…

— Охъ!— невольно вырвалось у Люси, когда истина сдлалась для нея очевидной.

— Тссъ!— тихо и торопливо выговорила Мона.— Такъ оно и должно быть. Идемте.

Она потащила подругу внизъ по ступенькамъ и мимо почтовой конторы, по Ридженть-стритъ.

— Вотъ что, голубчикъ, надо вдь еще послать эти проклятыя телеграммы…— начала Люси, словно оправдываясь.

— Да, да, знаю. Сашить некуда. Дайте мн подумать.

Солнце свтило ярко, но руки Моны были холодны, какъ свинецъ. Она не врила въ новую неудачу. Тутъ какая-нибудь ошибка. Ея фамилію напечатали неправильно, или, можетъ быть, случайно совсмъ пропустили ее. Завтра дло разъяснится. Не можетъ быть, чтобы она опять провалилась на экзамен. Да и вправду ли тамъ нтъ ея имени? Можетъ быть, она сама проглядла его?

— Люси,— сказала она,— вы ничего не имете противъ того, чтобы вернуться и еще просмотрть списки?

— Конечно, надо вернуться. Мы, должно быть, ошиблись. Это просто смшно.

Но въ глубин души она знала, что он не ошиблись.

Когда он вернулись, возл доски съ именами почти никого уже не было, ничто не мшало имъ внимательно и спокойно просмотрть списки отъ начала до конца.

— Это стыдъ и позоръ!— негодовала Люси.— Велика радость перейти, если экзаменаторы такъ мало смыслятъ въ своемъ дл!

— Вздоръ! Такъ оно и должно быть. Вдь мн попался билетъ, который я хуже всего знала. Идемте.

— Можетъ быть, вы подождете здсь, пока я отправлю телеграммы?

— Нтъ, я пойду вмст съ нами.

Он скрылись отъ жары и свта въ пыльной полутемной лавчонк. Мона у стола оперлась локтемъ на прилавокъ. Теперь она начинала врить, по осмыслить случившагося еще не могла.— Какъ я буду мучиться завтра!— думала она, вздрагивая отъ ужаса.

— Радость и горе идутъ рядомъ!— улыбнулась она, прочитавъ телеграммы, написанныя подругой.— …’Дв мелющія въ жерновахъ: одна возьмется, другая оставится’.

— Да перестаньте же!— вскричала Люси, слегка топнувъ ножкой. Въ эту минуту она страдала больше, чмъ Мона.

Об дошли до Гоуэръ-стритъ, не проронивъ ни слова.

— Зайдете напиться чаю? Не хотите? Ну такъ до свиданія, дорогая. Берегите себя. Мой сердечный привтъ вашимъ родителямъ. Пишите мн сюда.

Мона весело кивнула головкой подруг, отперла дверь своимъ клюнемъ и вошла въ прохладныя темныя сни. Она еле еле дотащилась до своей уютной гостиной, вошла и заперла дверь на задвижку. Она содрогнулась при вид старыхъ знакомыхъ — Казна, Фостера, Митчеля, Брюса, рабочей лампы, ящика съ инструментами, которые она любила величать ‘игрушками изъ слоновой кости’. Взглядъ ея упалъ на ея собственное отраженіе въ задрапированномъ зеркал и она подошла въ плотную къ блдному, энергичному, выразительному лицу.

— Не все ли равно?— выговорила она, какъ бы бросая кому-то вызовъ. Мы съ тобой отъ этого не заплачемъ. Не все ли равно? Ay de mi! Разв есть на свт что-нибудь важное? И что такое въ сущности успхъ или неуспхъ?

Изъ этого монолога вы можете составить себ довольно правильное понятіе о возраст моей героини.

III.
‘Безуміе юности’.

На другой день, утромъ Мона говорила себ:

— Неужто начинать опять сначала всю эту муку? Нтъ, ужъ лучше бросить все и эмигрировать.

Она полулежала, облокотясь на подушки, волосы ея вс спутались отъ безсонной ночи, руки разсянно играли шнурками и кружевомъ утренняго капота.

— Почему это не несутъ кофе?

Она не успла докончить, какъ вошла горничная съ подносомъ, соблазнительно уставленнымъ разными яствами.

— Вы плохо выглядите, барышня. Вамъ нездоровится?— участливо освдомилась она. Мона была изъ тхъ жилицъ, которыми дорожатъ.

— Нтъ. Только голова болитъ. Я сегодня не выйду. Черезъ полчаса принесите мн горячей воды.

— Какъ это люди эмигрируютъ?— продолжала себя спрашивать Мона, когда горничная ушла.— Запасаются горшками и кастрюлями,— это я знаю, но это при отъзд,— а потомъ, когда прідутъ? Интересно знать, гожусь ли я въ фермерши. Что тамъ ни говори, а вдь въ жилахъ моихъ течетъ немало доброй старой мужицкой крови. Что длаютъ переселенцы? Мужики роются въ земл, на долю женщинъ должно быть выпадаетъ стряпня и штопанье. Завидная перспектива!.. Въ мои лта, говорятъ, нельзя получить шахъ и матъ, а похоже на то, очень похоже.

Часъ спустя, Мона углубилась въ вычисленія. Передъ ней лежали на стол счетныя книги, на отдльныхъ листкахъ красовались столбцы цифръ, изъ дйствій преобладали сложеніе и вычитаніе. Съ каждой минутой складка между ея бровями врзывалась глубже.

— На мели!— выговорила она наконецъ, поднявъ голову и скрестивъ руки.— Это слишкомъ мягкое выраженіе. Нтъ, милая моя Люси, это ужъ не мель, а подводные камни.

Она долго сидла, молча потомъ взяла пачку писемъ, на которыя она еще не успла отвтить, вытащила одно, откинулась на спинку кресла и обвела критическимъ взоромъ конвертъ.

— По виду нельзя сказать, чтобы корреспондентка была интеллигентная. Насмшники, пожалуй, назвали бы и самое письмо безграмотнымъ. Чтожъ изъ того?

Мона развернула письмо и тщательно перечла его. Первый разъ она небрежно пробжала его и отложила въ сторону,— письмо пришло въ самый разгаръ экзаменаціонной горячки.— но теперь, будь это предсказаніе Дельфійскаго оракула, Мона не могла бы штудировать его съ большимъ вниманіемъ.

‘Дорогая кузина,— получила ваше письмо нынче утромъ и, получивши его, очень обрадовалась. Боюсь, что вамъ здсь покажется скучновато, посл Лондона,— ну, да ничего, мы будемъ стараться развлекать васъ.

(‘Гмъ!— подумала Мона,— это означаетъ чай съ пирожками и коржиками домашняго приготовленія,— цвточныя выставки, — можетъ быть, даже изрдка soire въ капелл. Куча развлеченій’!)

‘Никто здсь не подозрваетъ о вашемъ намреніи сдлаться докторшей, а чего не знаешь, то и не обидно. У насъ такое намреніе показалось бы очень страннымъ, признаться, я и сама такъ думаю и не теряю надежды, что вы встртитесь съ какимъ-нибудь красивымъ господчикомъ…’

(Господчикомъ! вздохнула Мона) — ‘…который заставить васъ позабыть объ этомъ. Моя племянница, которая жила у меня нсколько лтъ, теперь ухала въ Америку внчаться, вы теперь у меня почти что единственный близкій человкъ, и мн бы очень хотлось, чтобъ вы надумались жить у меня, пока сами не выйдете замужъ. Да и денежки поберечь не мшало бы, мн платы не надобно, довольно и того, что буду не одна, а въ компаніи. Мн все равно надо искать кого-нибудь на мсто племянницы, а вдь разница большая, свой человкъ живетъ или чужой. Кровь то вдь не вода сами знаете.’

(Вотъ ужъ не знаю,— подумала Мона.— Мн кажется, милйшая кузина, что возьми вы себ помощницу по газетному объявленію, всякая подошла бы вамъ лучше меня. Это все равно, что взять ребенка на воспитаніе).

‘Черкните словечко, когда васъ ожидать.

‘Любящая васъ кузина, ‘Рэчель Симпсонъ’.

Мона задумчиво свернула письмо и снова вложила его въ конвертъ, затмъ встала изъ-за письменнаго стола, бросилась въ кресло качалку и заложила руки за голову.

Не мало трудныхъ задачъ ршила она подъ мрныя убаюкивающія движенія этой качалки, но сегодня и это не помогало. Мона вскочила съ мста и принялись ходить изъ угла въ уголъ. Отъ времени до времени она останавливалась у окна и разсянно смотрла на домовыя телги, нагруженныя багажемъ и направляющіяся къ станціи желзной дороги, или обратно.

— Почему это мн все вдругъ стало противно?— думала она.— Еслибъ на земномъ шар нашелся уголокъ, гд мн дйствительно хотлось бы побывать, я, пожалуй, съумла бы добыть денегъ, но у меня нтъ желаній. Я даже почти не жалю о томъ, что не выдержала экзамена.

Она вернулась къ письменному столу, взяла перо, бумагу и принялось быстро писать. Въ такомъ настроеніи люди не задумываются надъ ршеніями, которыя могутъ наладить или исковеркать всю жизнь.

‘Милая кузина Рэчель,— когда я получила ваше письмо, у меня было очень много дла и заботъ, вотъ почему я не отвтила на него раньше.

‘Неудивляюсь, что вы не видите надобности въ женщинахъ-врачахъ, это естественно, когда живешь въ здоровой мстности, въ деревн, гд кажется и болзней никакихъ не знаютъ, кром дряхлости, лихорадокъ да переломовъ. Можетъ быть, еслибъ, вы побывали здсь въ какой-нибудь больниц, вы перемнили бы мнніе, но объ этомъ мы поговоримъ при свиданіи. Гожусь ли я лично для жизни, которую избрала, это вопросъ другой. Относительно этого, само собой, даже и непредупрежденные люди могутъ думать различно. Въ послднее время мн не везло, хотя я работала добросовстно, вдобавокъ я истратила больше денегъ, чмъ бы слдовало. По этимъ и еще по другимъ причинамъ, которыя не такъ легко выразить словами, мн страшно хочется уйти на время отъ лондонскаго шума и суеты — мн хотлось бы ухать, именно въ деревню, гд можно читать, думать, жить спокойно и, если можно, быть кому-нибудь полезной.

‘Съ Вашей стороны было очень мило предложить мн поселиться у васъ на неопредленное время. Вы не знаете, какая я нелюбезная и замкнутая, но если вы дйствительно готовы купить ‘поросенка въ мшк’, я, съ своей стороны, готова пріхать къ вамъ на полгода. Къ концу этого времени вы узнаете большую часть моихъ недостатковъ и подыщите себ боле подходящую помощницу. Я буду платить вамъ за столъ, сколько вы сами назначите, и очень буду рада, если съумю быть вамъ чмъ-нибудь полезной.

Преданная вамъ Мона Маклинъ’.

Завтракъ былъ уже на стол, когда Мона кончила писать. Она подняла крышку съ блюда, съ отвращеніемъ поглядла на аппетитныя котлетки, положила себ на тарелку одну и — замечталась.

— Мона, душа моя, это не годится,— сказала она, съ усиліемъ отрываясь отъ своихъ грезъ.— Шахъ и матъ, или не шахъ и мать, а увядать, какъ цвточку, я теб не позволю, и морить себя голодомъ тоже — Hrst du wohl {Слышишь?}?

Посл геройской, хотя и не совсмъ удачной попытки позавтракать Мона перечла только что написанное письмо, стараясь относиться къ нему критически.

Вложивъ въ конвертъ и запечатавъ, она пожала плечами.

— Безуміе юности! Ну и пусть! Кто не былъ юнъ? А людей не безумныхъ тоже очень немного.

Она надла шляпку и сама отнесла письмо на почту. Ей именно хотлось собственноручно опустить его въ ящикъ, къ тому же она разсчитывала, что прогулка развлечетъ ее: съ ней рдко бывало, чтобъ она не заглядывалась на витрины магазиновъ. Но сегодня ничто ея не радовало, она безцльно бродила по улицамъ, не замчая выставленныхъ въ окнахъ изящныхъ вещей.— Если бы я перешла,— думала она,— какъ бы я теперь была счастлива!

Усталая, она вернулась домой. Въ передней ее ждала горничная.

— Безъ васъ прізжали дв дамы, барышня,— въ карет,— и вотъ эту карточку оставили.

Мона взяла карточку и прошла къ себ.

На карточк стояло: ‘Леди Мунро’, и въ уголк адресъ: ‘Глочестерская площадь, Портманъ-скверъ’, а на обратной стороз было написано карандашомъ.

‘Страшно жалю, что не застала. Вы должны отобдать у насъ въ пятницу, въ восемь часовъ, непремнно. Отговорокъ не принимаемъ’.

Лицо Моны озарилось улыбкой.

— А вдь тетушка-то, пожалуй, испортитъ мн все дло. Улыбка исчезла и вмсто нея появилась морщинка между бровями.

— Если только оно уже не испорчено!— добавила мысленно двушка, вспомнивъ объ отправленномъ письм.

IV.
Сэръ Дугласъ.

Наступила пятница. Мона одлась особенно тщательно, ей хотлось показать себя въ самомъ выгодномъ свт.

Посторонній наблюдатель сказалъ бы, что ея настоящія уныніе и апатія только мрило страстнаго энтузіазма, съ которымъ она относилась къ избранному ею длу, она и сама это прекрасно знала, но въ данный моментъ могла видть въ жизни исключительно ея тневую сторону. Прошлое и будущее представлялись ей одинаково мрачными и противными — ‘Grau, grau, gleichgltig grau’,— и естественный, горячій протестъ юности противъ такого удла принялъ форму ршенія насладиться какъ можно полне проблескомъ свта и радости. Она забудетъ все, кром настоящей минуты, въ новую сферу она вступитъ новымъ человкомъ.

Когда Мона вошла, леди Мунро и дочь ея были одн въ гостиной.

Леди Мунро была одна изъ тхъ женщинъ, которыя на все окружающее ихъ кладутъ отпечатокъ своей личности. Комната, занимаемая ею, скоро становилась какъ бы частью ея самой, друзья давно знали за ней эту особенность и каждый разъ подчеркивали ея проявленіе.

Шаблонная лондонская гостиная совершенно измнила свой видъ подъ восточными коврами и драпировками, по угламъ стояли группы роскошныхъ тропическихъ растеній, изъ индійскихъ бокаловъ граціозно выглядывали чудныя пышныя розы: нсколько изящныхъ лампъ обливали комнату матовымъ свтомъ.

— Мона, неужели это ты?

Леди Мунро поднялась съ кушетки и ласково поцловала племянницу въ об щеки. Въ первыя минуты Мона не находила словъ. Она всегда была очень чутка къ красивой сторон роскоши, а тутъ самая атмосфера этой гостиной будила въ ней съ неотразимой силой воспоминанія дтства. Прикосновеніе губъ этой прелестной женщины, звукъ ея голоса, мягкій шелестъ платья,— все это доставляло Мон утонченное физическое наслажденіе. Строго говоря, лэди Мунро не была красавицей, но безспорно была обаятельной женщиной: въ ней была какая-то неуловимая прелесть, все существо ея, казалось, было пропитано благоуханіемъ. Вс знакомые мужчины боготворили ее, но и самый циничный изъ пріятелей ея мужа не посмлъ бы отрицать, что она такъ же очаровательна въ обращеніи съ женщинами, какъ и съ мужчинами. Она покоряла сердца не блескомъ остроумія, не живостью характера, а просто тмъ, что всегда и везд была самой собой.

— Это моя дочь, Эвелина,— сказала она, кладя руку на плечо рослой двушки — подростка, тихой и кроткой, истой англійской школьницы,— одной изъ тхъ хризалидъ, которыя, посл нсколькихъ дней пребыванія въ англо-индійскомъ обществ, превращаются изъ дтей въ законченныхъ свтскихъ женщинъ.

— Я съ минуты на минуту жду мужа. Онъ жаждетъ познакомиться съ вами.

Эвелина медленно подняла свои голубые глаза, спокойно посмотрла на мать и снова опустила рсницы, ни чуточки не измнившись въ лиц. Слова леди Мунро были въ сущности любезнымъ искаженіемъ истины. Сэръ Дугласъ Мунро былъ прежде всего свтскій человкъ. Онъ зналъ толкъ въ вин, въ лошадяхъ, и льстилъ себя надеждой, что знаетъ толкъ въ женщинахъ, это послднее качество онъ цнилъ выше всего. Онъ всю жизнь занимался изученіемъ женщинъ и думалъ, можетъ быть, справедливо, что женская душа для него открытая книга. Одинъ только видъ — женщина, изучающая мужчину,— еще не вошелъ въ его коллекцію, но и объ этомъ вид онъ уже слыхалъ и въ ум отнесъ его къ полезнымъ, но неинтереснымъ разновидностямъ, которыя собственно даже не заслуживаютъ названія ‘женщины’. Поэтому онъ ‘жаждалъ’ знакомства съ Моной Маклинъ лишь въ томъ смысл, въ какомъ не особенно рьяный энтомологъ ‘жаждетъ’ поимки рдкаго, но безобразнаго жука, чтобы пополнить свою коллекцію.

При первой встрч новый жукъ несомннно поразилъ его.

— Какъ! Это Мона?— вскричалъ онъ, когда леди Мунро представила ему племянницу,— Мона Маклинъ? докторша?

Мона поднялась съ мста и, смясь, взяла протянутую ей руку.

— До этого еще далеко. На вакаціяхъ я стараюсь даже забыть, что я готовлю себя въ доктора.

При этомъ мягкомъ освщеніи она казалась почти красивой Леди Мунро забыла, что ея племянница — студентка изучающая медицину, и чувствовала лишь законную гордость владльца. Она была уврена, что дешевенькая портниха не съумла бы уладить такъ изящно эти складки мягкаго сраго крепа, а въ томъ, какъ была приколота втка ярко пунцовой герани на плеч двушки, сказывалось артистическое чутье.

— Мона портретъ своей матери,— сказала она.

— Д-да,— протянулъ сэръ Дугласъ, пользуясь правами родства, чтобы безцеремонно разглядывать двушку.— Она очень напоминаетъ мн тебя въ ея лта.

— Какой вздоръ!— поспшно возразила Мона,— помните, что я не привыкла къ лести.

— Не привыкли льстить, или чтобы вамъ льстили?

— Ни къ тому, ни къ другому.

И она съ нескрываемымъ, полудтскимъ восхищеніемъ посмотрла на тетку.

Это видимо понравилось сэру Дугласу, хоть самъ онъ давно пересталъ говорить комплименты жен

— Въ вашемъ лиц есть много и отцовскаго,— замтилъ онъ,— напримръ, роіъ.— Ахъ, славный онъ былъ человкъ, одинъ изъ тысячи! Я могъ бы много вамъ поразсказать о нашей жизни въ Индіи…

— Я съ радостью готова слушать,— горячо откликнулась Мона.

— Хорошо, хорошо,— когда-нибудь потолкуемъ.

Слуга въ національномъ индійскомъ костюм доложилъ, что обдъ поданъ. Сэръ Дугласъ предложилъ руку Мон.

— Еще картинка изъ ‘Тысячи и одной ночи!’ — вскричала она, входя въ столовую.— Что за удивительный геній хозяйничаетъ въ вашемъ дом!

— И обдъ вамъ подадутъ индійскій,— сказала леди Мунро.— Нуббоо самъ приготовляетъ вс entres, супы и соусы. Онъ стоитъ полудюжины англійскихъ слугъ.

Мона взглянула на смуглое бородатое лицо подъ огромнымъ блымъ тюрбаномъ, но не могла опредлить, слышалъ ли Нуббоо эту похвалу: взоръ его былъ непроницаемъ. Носилъ ли онъ въ голов своей всю философію Будды, или же думалъ исключительно о своихъ entres — сказать было невозможно. Еслибъ вся эта сцена не казалась ей выхваченной изъ ‘Тысячи и одной ночи’, она сочла бы святотатствомъ заставлять человка съ такимъ лицомъ прислуживать за столомъ.

— Когда я смотрю на Нуббоо, я кажусь себ опять маленькой двочкой,— сказала она,— онъ точно кусочекъ моего міра грезъ.

Чуть замтная улыбка скользнула по лицу индйца, безшумно переходившаго отъ стула къ стулу.

— Именно ‘міра грезъ’,— засмялась ея тетка,— Едва ли ты можешь хорошо помнить свое дтство.

— Я совсмъ его не помню,— вздохнула Мова.

Во все время обда леди Мунро и Мона вели разговоръ почти исключительно между собой, Эвелина лишь изрдка вставляла нсколько словъ, чтобы смягчить какое-нибудь, слишкомъ ужъ мткое и характерное замчаніе матери, при чемъ скрытый юморъ, звучавшій въ словахъ двушки, ничмъ не отражался на ея лиц. Сэръ Дугласъ говорилъ ровно столько, сколько этого требовала учтивость, но не больше. Новый жукъ, очевидно, поглощалъ все его вниманіе.

Леди Мунро чувствовала себя какъ-то странно: она гордилась племянницей, готова была полюбить ее, но вмст съ тмъ питала къ ней отвращеніе и страхъ,— отвращеніе къ избранной ею профессіи, страхъ передъ ея предполагаемой ‘ученостью’. Леди Мунро презирала ученыхъ женщинъ, но вовсе не хотла, чтобъ он презирали ее. Она пустила въ ходъ все свое остроуміе, все свое умнье вести разговоръ и все-таки ей было не по себ, даже явное восхищеніе Моны не могло вполн разуврить ее.

— Какъ это вышло, Мона, что мы такъ мало видлись съ тобой?— начала она, когда он перешли въ гостиную, оставивъ сэра Дугласа за столомъ.— Гд ты была, когда мы въ послдній разъ прізжали на родину?

— Въ Германіи, кажется. Я прожила тамъ три года по выход изъ школы.

— Ты, кажется, изучала музыку?

— Да, музыку, и немножко живопись.

— Удивительная двушка! Такъ ты музыкантша?

— Gott bewahre! {Боже сохрани!} — невольно вырвалось у Моны.— Мои друзья-музыканты считаютъ меня Тэрнеромъ, а друзья-художники — Рубинштейномъ, изъ чего вы можете заключить, что у меня нтъ настоящаго таланта ни къ тому, ни къ другому, и это будетъ истинная правда.

— Это такъ только говорится. Я уврена, что ты совмщаешь въ себ оба таланта!

— Какъ Джэкъ-всезнайка, который зналъ вс ремесла и ни въ одномъ не ушелъ дальше подмастерья? Пожалуй, только это очень печально!

— И что же, ты никогда не снисходишь съ высоты своего величія, не развлекаешься, какъ другія молоденькія двушки? ‘Гомеру чуждо все земное’.

— Боюсь, что меня нельзя называть молоденькой двушкой. Вдь у васъ, кажется, есть наша фамильная библія,— тамъ записанъ годъ моего рожденія. Къ сожалнію, Гомеръ увлекается ‘земнымъ’ гораздо чаще, чмъ это подобаетъ его высокому призванію. Я истый эпикуреецъ въ пустякахъ.

— Въ чемъ?

— Простите мн мой школьный жаргонъ. Это значитъ, что я очень увлекаюсь концертами, театромъ, картинными галлереями, не говоря уже объ окнахъ магазиновъ.

— Неужели ты способна останавливаться передъ витринами?

Леди Мунро еще разъ съ удовольствіемъ остановила взглядъ на изщяпомъ костюм племянницы, а все-таки она немножко боялась: можетъ быть. Мона просто смется надъ ней?

— Почему же нтъ? Мало же вы меня знаете!

— Вроятно, тебя привлекаютъ картины, фарфоръ, мебель и т. под.— допытывалась леди Мунро, осторожно нащупывая почву.

— Да, все это я люблю, но люблю также и красивыя шляпы, платья, кружева, почтовую бумагу, и всякія бездлушки, только красивыя, конечно. На мякину меня не поймаешь.

— Ты хочешь сказать, что не увлекаешься модой?

Мона глубокомысленно сдвинула брови, очевидно, она хотла отвтить по совсти, потомъ покачала головой и тихонько засмялась.

— Ужъ каяться, такъ каяться. Боюсь, что меня очень привлекаетъ мода, мода сама по себ — pure et simple.

— Если она не безобразна?— серьезно спросила Эвелина.

— Но часто ли она бываетъ безобразной въ рукахъ художницы-портнихи? Судить о мод по платью, сшитому простой швеей, такъ же несправедливо, какъ судить объ аріи, сыгранной на шарманк или на грошевой труб.

Леди Мунро засмялась.

— Это я должна сказать мужу.— Онъ какъ разъ въ эту минуту минуту вошелъ.— Дугласъ, ты не имешь понятія о томъ, какую ересь проповдуетъ Мона. Она не меньше насъ интересуется новыми фасонами платьевъ и шляпъ.

Сэръ Дугласъ серьезно смотрлъ на Мону. Онъ или не слыхалъ замчанія, или старался совмстить его мысленно со всми чертами ея характера, уже подмченными имъ.

Онъ слъ на диванъ рядомъ съ племянницей и повернулся къ ней, какъ бы намреваясь завладть ею всецло.

— Вы намрены серьезно изучать медицину?

— Начинается!— подумала Мона.

Она заране была уврена, что онъ отъявленный врагъ ‘движенія’ и, хотя въ эту минуту ей не хотлось подымать стараго спора, она чувствовала себя обязанной защищать свое знамя.

— Конечно,— отвтила она спокойно.

— И намрены потомъ практиковать?

— Безъ сомннія.— Экзаменъ и вся пережитая мука были забыты. И на послднемъ курс Мона не могла бы отвтить боле увреннымъ тономъ.

— Вы очень интересуетесь своимъ дломъ?

— Чрезвычайно.

— Мн кажется, объ этомъ не надо и спрашивать,— съ ласковой улыбкой замтила леди Мунро.— Такими вещами не занимаются pour s’amuser! {Для развлеченія.}.

— Есть другіе мотивы,— возразилъ сэръ Дугласъ, строго поглядвъ на жену.— Напримръ, честолюбіе…

Это было хорошо сказано, и уваженіе Моны къ своему противнику возрасло. Приступъ кашля прервалъ рчь сэра Дугласа. Жена тревожно поглядла на него!

— Ты бы прописала что-нибудь моему мужу,— сказала она, улыбаясь.

— Не надо!— сердито прохриплъ сэръ Дугласъ, кашель все еще не давалъ ему говорить.

Въ эту минуту Нуббоо доложилъ о новомъ постител, родственник сэра Дугласа. Этотъ послдній какъ будто обрадовался перерыву, позволившему снова присвоить себ Мону.

Онъ пожалъ руку гостя, вернулся къ племянниц и нсколько времени сидлъ молча, какъ бы собираясь съ мыслями.

— Дло въ томъ,— вырвалось у него наконецъ,— что я никакъ не могу составить себ мннія по этому вопросу, т. е. о женщинахъ-врачахъ, положительно не могу. Я думаю надвое. Съ одной стороны — необходимость, жестокая необходимость, съ другой — какая жертва!

Мона не врила своимъ ушамъ. Это было такъ непохоже на прямое, грубое нападеніе, къ которому она готовилась. Инстинктивно она сложила оружіе и сдалась на капитуляцію.

— Я нахожу, что съ вашей стороны необычайно либерально признать необходимость женщинъ-врачей,— сказала она, но кроткое, серьезное лицо ея говорило краснорчиве словъ.

— Либерально! Кто же можетъ не признавать этого? Я бшусь при мысли, что наши женщины позволяютъ осматривать себя мужчин. Какъ он могутъ позволять это! Лтъ черезъ пятьдесятъ ни одна женщина не ршится сознаться, что, съ ней это было когда-нибудь. А все-таки жертва страшно тяжела. Позволить Эвелин пройти черезъ то, черезъ что прошли вы! Да никогда въ жизни!

Взглядъ его съ любовью остановился наўблокурой головк дочери.

— Я согласна, что женщин не слдуетъ приступать къ изученію медицины ране двадцати трехъ лтъ.

— Двадцати трехъ! дурно и для мужчины, но у нею есть такія добродтели, которыхъ это не затрогиваетъ. А женщина теряетъ все, что длаетъ ее прекрасной и привлекательной. Вы должны очерствть и ожесточить свое сердце.

Онъ смотрлъ на нее, какъ бы требуя отвта.

— Надюсь, что этого не будетъ,— спокойно сказала Мона, глядя ему прямо въ глаза.

— Вы надетесь!— съ негодованіемъ повторилъ онъ.— Вы надетесь! И это все, что вы можете сказать? Вы даже не уврены?

— Трудно судить о самой себ,— задумчиво сказала Мона, снова спокойно встртивъ его испытующій взоръ,— и личное мнніе о себ человка немногаго стоитъ. Думаю, что пока я еще не очерствла. Уврена, что мои друзья сказали бы то же.

Ей казалось, что онъ читаетъ въ тайникахъ ея души самые сокровенные ея помыслы, и въ данный моментъ она была этому рада: никакой другой аргументъ не могъ бы убдить его.

Сэръ Дугласъ опустилъ глаза, почти стыдясь своей запальчивости.

— Вы могли бы и не говорить мн этого,— забормоталъ онъ скороговоркой,— я привыкъ угадывать женскіе характеры по лицу. Весь вечеръ я искалъ въ вашемъ лиц жесткихъ линій и былъ увренъ, что найду ихъ, но въ немъ нтъ и слда душевной черствости, все мягко и женственно. И этого я не понимаю! По самой природ вашего дла вы должны упиваться сценами ужаса.

— Ну, ужъ нтъ! Это ужъ совсмъ неврно!— горячо вскричала Мона. Она засмялась бы, еслибъ оба они мене серьезно относились къ спору.— Неужели вы относите это и къ сестрамъ милосердія, этимъ благороднымъ женщинамъ, которымъ поневол приходится наблюдать ужасныя сцены?

— Но вы должны ожесточить себя, иначе вы не будете годиться для своего дла.

— Мн кажется, ‘ожесточиться’ — неподходящее слово. Кто-то сказалъ, что у врача жалость переходитъ изъ эмоціи въ побужденіе,— и это совершенно справедливо.

Сэръ Дугласъ, казалось, взвшивалъ ея слова.

— Вы уже работали на трупахъ?

— Да.

— Одно это чего стоитъ! Вдь это та же бойня.

— Вы, конечно, знаете, что я смотрю иначе.

Тмъ не мене Мона пришла въ уныніе, когда сообразила, въ какое положеніе она была поставлена. Ей приходилось или молчать, или говорить на язык, невдомомъ ея собесднику. Какъ объяснить этому человку, что дло, для котораго онъ не нашелъ другого эпитета, кром грубаго, презрительнаго, полно красоты, полно чудеснаго? Какъ говорить съ нимъ объ этомъ вчно-новомъ пол наблюденія и открытій, гд столько простора для зоркаго глаза, искусной руки, мыслящаго мозга и зрлаго сужденія? Какъ описать ему эти дивные механизмы, эти тончайшія развтвленія сосудовъ, эти уклоненія отъ общаго типа, подчиняющіяся въ своемъ развитіи незыблемому закону, но вмст съ тмъ обнаруживающія такое совершенство приспособленія, какое невозможно допустить а priori? Какъ жестоко неправильно истолковалъ бы онъ ея слова, еслибъ она заговорила съ нимъ о страстномъ увлеченіи открытіемъ, объ энтузіазм, нердко заставлявшемъ ее забывать и время, и все на свт! Лицо ея пылало.— Истинный анатомъ,— думала она,— долженъ быть одновременно механикомъ и ученымъ, артистомъ и философомъ. Кто не совмщаетъ въ себ всего этого, — навсегда останется простымъ ремесленникомъ.

Сэръ Дугласъ пристально смотрлъ на нее. Какъ студентка, изучающая медицину, она была выше его пониманія. Какъ женщина въ данный моментъ она была прекрасна. Такимъ свтомъ горятъ глаза лишь у тхъ, кто ясно видитъ передъ собой идеалъ.

Однако изслдованіе еще не кончено. Надо низвести ее съ облаковъ на землю.

— Помните вы свой первый день въ анатомическомъ театр?

— Да,— Мона глубоко вздохнула, и свтъ погасъ въ ея глазахъ.

— Ужасно, не правда ли?

— Да.

— А вы еще говорите, что не очерствли!

— Я не думаю,— начала Мона, инстинктивно, какъ истая женщина, избгая всякаго намека на догматизмъ,— не думаю, чтобы перестать видть въ какомъ-нибудь предмет его отталкивающую сторону — значило очерствть. Каждый предметъ иметъ свою отталкивающую сторону, стоитъ поискать и найдешь, въ анатоміи же, къ несчастью, эта сторона бьетъ въ глаза, такъ что посторонній наблюдатель только ее и видитъ. Такіе вопросы трудно обсуждать съ не врачемъ (не научнообразованнымъ человкомъ, поправилась она про себя),— но еслибъ вы изучали медицину, вы сами убдились бы, что съ теченіемъ времени забываешь обо всемъ непріятномъ, и видишь только чудо, только красоту.

Наступило продолжительное молчаніе.

— А когда вы получите дипломъ, вы будете лчить только лицъ одного съ вами пола?

— О конечно!

Сэръ Дугласъ вздохнулъ свободне.

— Вотъ почему я разсердился, когда жена попросила васъ, хотя и въ шутку, прописать мн лкарство. Вы, женщины,— сознательно, или безсознательно жертвуя собой,— идете черезъ моря крови, чтобы исправить страшное зло, которое до сихъ поръ было неизбжнымъ. Если вы обдуманно и добровольно начнете повторять это зло, оказывая медицинскую помощь мужчинамъ, вся ваша жертва будетъ сведена на нтъ, хуже, чмъ на нтъ.

Онъ выговорилъ все это прежнимъ запальчивымъ тономъ, и круто перемнилъ разговоръ.

— Долго вы останетесь здсь?

— Въ Лондон? Право не знаю. Дней черезъ десять я поду погостить къ кузин.

Сэръ Дугласъ воспользовался паузой бесды своей жены съ гостемъ и сказалъ:

— Брюсъ, позвольте васъ представить моей племянниц, миссъ Маклинъ. Будущая медицинская знаменитость,— добавилъ онъ, подмигнувъ жен.

Мона засмялась.

— Я въ этомъ уврена,— замтила леди Мунро съ своей неотразимой улыбкой.— Что касается меня, я гораздо охотне обратилась бы къ женщин-врачу, чмъ къ мужчин.

Сэръ Дугласъ откинулъ назадъ голову, захлопалъ въ ладоши и хрипло засмялся.

— Ну, ужъ если ты это говоришь — надо ждать свтопреставленія.

— Дугласъ, что ты? опомнись!— недовольно протянула леди Мунро. Въ эту минуту она искренно врила, что всю жизнь стояла за женщинъ-врачей. Сэръ Дугласъ услся на низенькій пуфъ возл нея и началъ играть отдлкой ея платья.

Немного погодя, Мона встала, чтобы проститься. Леди Мунро ласково притянула ее къ себ.

— Мона,— я говорила теб, что мы въ понедльникъ узжаемъ ненадолго въ Норвегію. Мужъ и я были бы такъ рады, еслибъ ты похала съ вами.

Мона вспыхнула.

— Какъ вы добры! Мн такъ жаль, что это невозможно!

— Почему?— быстро вмшался сэръ Дугласъ.— Вы еще успете похать къ вашей кузин.

Румянецъ на щекахъ Моны сталъ еще гуще.

— Хитрить безполезно,— начала она,— дло въ томъ, что я какъ разъ теперь занимаюсь интереснымъ дломъ урзыванія расходовъ. Вы знаете,— прибавила она, встртивъ злобный взглядъ сэра Дугласа,— что я не имю на васъ ровно никакихъ правъ.

Онъ засмялся и положилъ ей руку на плечо.

— Не бойтесь, Мона, мы тоже не намрены предъявлять права на васъ. Будущее медицинское свтило можетъ продолжать свой путь безъ всякой помхи съ нашей стороны. Удостойте насъ своимъ обществомъ на дв недли, и мы еще останемся у васъ въ долгу.

— Намъ будетъ въ сто разъ веселе, если вы подете съ нами,— сердечно вставила леди Мунро.

А Эвелина, какъ вс школьницы, склонная дружиться съ первой встрчи, ласково обняла рукой станъ кузины.

Такимъ образомъ дло устроилось.

— Надо сказать Нуббоо, чтобъ онъ позвалъ вамъ кэбъ,— замтила леди Мунро.

— Не нуженъ ей кэбъ, — возразилъ сэръ Дугласъ.— Подберите ваше платье, Мона, и накиньте плащъ, я самъ провожу васъ домой.

Былъ чудный лтній вечеръ, въ воздух вяло свжестью, особенно пріятной посл душнаго знойнаго дня.

Естественно, что сэру Дугласу хотлось взглянуть на обиталище своего новаго жука, притомъ же, вдь онъ, какъ никакъ, приходился Мон дядей, однако, когда они дошли до воротъ ея дома, она, съ привтливой улыбкой, протянула ему руку, говоря:

— Вы были очень добры ко мн. Спокойной ночи.

— Боюсь, Люси оказала бы, что я храбро ‘сражалась’ съ нимъ,— думала Мона.— Но вдь ему нужно было только разсчь меня, и я надюсь что ему это удалось. Какой онъ странный! У него ужасно своеобразный взглядъ на вещи… А все-таки онъ былъ добръ ко мн и спорилъ честно, онъ могъ нравиться. Надо дйствительно слдить за собой, чтобы незамтно не ‘очерствть’, какъ онъ выражается.

Ей бросилось въ глаза письмо отъ кузины, она сла въ качалку, съ сожалніемъ посмотрла на увядшіе цвты на плеч и разорвала конвертъ.!

‘Дорогая кузина,— ваше письмо только что получила. Спасибо за добрыя всти. Мн теперь и на свтъ смотрть веселе. Сдлаю все, что могу, чтобы вамъ хорошо жилось у меня, и, хотя у васъ останется масса свободнаго времени, все таки вы мн будете очень полезны,— и по хозяйству, и въ лавк’…

— Боже мой!— вырвалось у Моны, она выронила письмо и закрыла лицо руками.

V.
Разочарованіе.

Такого удара Мона еще не получала.

Она знала, что отецъ ея отца вышелъ изъ народа, что онъ ‘самъ пробилъ себ дорогу’, знала и гордилась этимъ, но самый фактъ, что она эти.чъ гордилась, показываетъ, что процессъ отдаленія отъ народа завершился окончательно. Она очень смутно представляла себ, что такое человкъ изъ народа, еще не пробившій себ дороги. Она говорила Люси, что кузина Рэчель ‘не то, чтобы настоящая леди’, но въ то же время безсознательно рисовала себ хорошенькій, уютный коттэджъ, утопающій въ розахъ, скромную, простую жизнь, ранніе обды, случайные визиты сосдей, изрдка приглашенія на чай и полную свободу гулять, читать, думать и мечтать на утесахъ. Любовь ея къ морю, въ особенности къ суровому восточному берегу, доходила почти до страсти, которую ей, однако же, рдко представлялся случай удовлетворять, эта любовь играла не послднюю роль въ ея ршеніи.

Она съ гордостью говорила о ‘доброй, старой мужицкой крови’, текущей въ ея жилахъ, но мысль о мщанской сред, о лавк была ей противна, оскорбляла и ея принципы, и утонченные вкусы, привитые ей воспитаніемъ.

Ей и въ голову не приходило взять назадъ опрометчиво данное слово. Объ этомъ простомъ способ выйти изъ затрудненія она даже не подумала. ‘Въ сущности, что же я могла сдлать лучшаго?’ сказала она себ.— ‘Если даже сэръ Дугласъ и моя тетка серьезно заинтересовались мной, а не на минуту, не изъ любопытства, разв я согласилась бы посвятить имъ всю мою жизнь. Разв это дало бы мн удовлетвореніе! О, нтъ!’

Однако, вся эта философія не спасла ея ни отъ mauvais quart d’heure {Непріятной четверти часа.} посл прочтенія письма, ни отъ послдовавшей затмъ безсонной ночи.

Это не мшало ей видть смшную сторону положенія.

— Жаль, что Люси здсь нтъ, то-то бы мы посмялись!— сказала она себ. И, чтобы отвести душу, она написала длинное письмо подруг.

— Пожалуйста, барышня, вы мн давайте звать о себ, я ужъ постараюсь приберечь для васъ эти комнатки,— говорила квартирная хозяйка Моны, добрйшая ирландка, появлявшаяся въ комнат жилицы въ самые неподходящіе моменты, чтобы предложить свою помощь и пролить нсколько слезинокъ.— Этакой барышни съ огнемъ поискать, почитай, никакихъ съ вами хлопотъ, и личико-то у васъ такое ясное, что глядть на него — душа радуется.

— Можете быть уврены, что, если я опять пріду въ Лондонъ, я постараюсь поселиться у васъ,— ласково отвтила Мона,— но загадывать впередъ не слдуетъ, мало ли что можетъ случиться.— И она вздохнула.

Еслибъ жильцовъ можно было передлывать по заказу, м-съ О’Конноръ охотно сдлала бы свою жилицу нсколько сообщительне. Она жаждала узнать, чья это изящная карета стояла въ среду у ея подъзда и кто была красавица барыня, которая такъ огорчилась, узнавъ, что миссъ Маклинъ нтъ дома.

Въ понедльникъ та же карета появилась снова и исчезла вмст съ Моной. Раздумывая на досуг объ отъзд жилички и припоминая подмченные ею переходы отъ веселости къ глубокому унынію, мало согласовавшіеся съ ровнымъ характеромъ молодой двушки, м-ссъ О’Конноръ пришла къ заключенію, что Мон представляется блестящая партія, но она пока не знаетъ, на что ршиться.

VI.
Нэродаль.

— Не говорите мн о Koriol’яхъ и Stolkjaerress’ахъ,—съ негодованіемъ вскричалъ сэръ Дугласъ:— и никогда въ жизни не испытывалъ такой адской тряски!

Мона засмялась.

— А знаете ли, мн кажется, что Koriol’и и Stolkjaerres’ы играютъ для Норвегіи боле важную роль, чмъ даже ея горы и фіорды. Они такъ характерны и живописны, такъ красивы въ вид деревянныхъ игрушекъ и серебряныхъ украшеній. Картины природы и закаты солнца — все это очень красиво, но удивительно, какъ взрослыя дти любятъ приносить съ собой съ прогулки кусочекъ пирога, а въ данномъ случа кусочекъ пирога служитъ превосходной рекламой.

— Можете набивать себ хоть вс карманы пирогами, но мн нужно что-нибудь посущественнй. Вы длайте какъ знаете, а мы съ Модъ съ сегодняшняго дня путешествуемъ въ коляск.

Они сидли на зеленомъ бугр на краю пропасти, надъ Нэродалемъ въ Штальгейм.

Въ воздух стоялъ пряный ароматъ травъ и кустовъ, немолчное жужжаніе наскомыхъ было слышно даже сквозь отдаленный, глухой рокотъ водопада.

Передъ ними разстилалась ‘Узкая долина’, окаймленная со всхъ сторонъ цпью нагихъ обрывистыхъ скалъ, на половину тонущихъ въ тни, за половину отливающихъ пурпуромъ и золотомъ. Внизу, на глубин нсколькихъ тысячъ футъ, блою лентой тянулась рка, перерзанная крошечными мостиками, по которымъ, какъ мухи, ползли лошади и экипажи. Позади хорошенькій, какъ игрушка, отель, съ своими остроконечными башенками, дерзко выдлялся на величавомъ суровомъ фон свернаго ландшафта, еще дальше безконечной, волнистой линіей тянулись гребни горъ и холмовъ, то возвышаясь, то падая, словно морскіе валы.

Лэди Мунро, полулежа въ гамак, дремала надъ романомъ, сэръ Дугласъ курилъ сигару, пуская огромные клубы ароматнаго дыма и поминутно ворча на лишенія, которыя ему приходилось испытывать. Эвелина, съ прилежаніемъ первой ученицы, срисовывала Нэродаль, Мона просто лежала на бугр, заложивъ руки за голову, лицо ея въ эту минуту представляло собой олицетвореніе довольства и покоя.

— Почему это не несутъ кофе?— сказала лэди Мунро, подавляя звоту.— Эвелина, поди спроси, что это значитъ.

— И на веранд еще не подавали,— возразила Эвелина, не обораіваясь:— о насъ они едва ли забудутъ.

— О, конечно нтъ!— вставила Мона.— Смю васъ уврить, что для такого маленькаго человчка, какъ я, большое преимущество путешествовать въ такомъ обществ. Я давно слыхала, что идеалъ всхъ содержателей гостиницъ — вспыльчивый, требовательный и щедрый англичанинъ, которому они поклоняются, какъ божеству, до сихъ поръ мн это казалось нелпымъ суевріемъ, но теперь, когда я имю удовольствіе быть вашей спутницей, я нахожу этотъ культъ вполн хорошимъ и разумнымъ.

— Ахъ вы дерзкая, маленькая обезьянка!— сказалъ сэръ Дугласъ притворно суровымъ тономъ, хотя углы рта его кривились отъ смха.

— Я узнала также, — не смущаясь продолжала Мона, глядя на тетку,— что обаяніе томнаго достоинства, съ оттнкомъ англо-индійской повелительности, дйствуетъ лучше всякихъ подачекъ на чай. Я намрена выучиться подражать этому тону.

— Мона, это слишкомъ зло!

Леди Мунро очень привязалась къ своей племянниц, но до сихъ поръ не чувствовала себя при ней вполн спокойной.

— Я лично полагаю,— замтила раздумчиво Эвелина,— что уваженію, которымъ насъ окружаютъ, мы всецло обязаны Нуббоо.

— Да, дйствительно, онъ придаетъ аристократическій видъ всей нашей компаніи. Когда онъ сидитъ на козлахъ, я чувствую, что отъ меня больше ничего ужъ не требуется.

Въ это мгновеніе полнилась рослая, блокурая двушка съ глуповатымъ лицомъ, въ живописномъ норвежскомъ костюм, въ рукахъ ея былъ подносъ, уставленный чашками и блюдечками, за нею Нуббоо несъ кофе. Они постоянно препирались между собою относительно того, кому подавать кофе, при чемъ каждый считалъ другого только несносной помхой, кончилось тмъ, что они, хотя и не особенно охотно, раздлили эту обязанность между собой.

Мона встала, поставила свою чашку на маленькій деревянный столикъ и подошла къ Эвелин.

— Ну, какъ твое рисованіе, дитя, — сказала она, ласково кладя руку на плечо двушки.

— Если бъ эти тни хоть минуту остались неподвижными! Мона, ты ужасно лнива. Садись и рисуй. Смотри, вотъ у меня уже два наброска скалъ и цлая куча кустовъ,

— Ахъ,— сказала Мона.— Если бъ мн удалось нарисовать Dies Irae, или Преображеніе, тогда я, пожалуй, принялась бы и за Нэродаль.

Эвелина подняла на нее свои голубые глаза.

— Пожалуйста, безъ колкостей,— выговорила она спокойно.

— Почему, если это меня забавляетъ, а теб не приносить вреда? Въ дерзкой заносчивости юности, неужели ты хочешь отнять у сварливой старости одну изъ ея немногихъ привилегій? Голубушка моя,— продолжала она, усаживаясь возл кузины,— когда я достигла двнадцатилтней зрлости, я задумала большую историческую картину, смерть Уильяма II. Я взяла подушку, перевязала одинъ ея уголъ веревочкою и на это грубое подобіе королевской шеи накинула свой собственный мериносовый плащъ съ капюшономъ, который долженъ былъ изображать королевскую мантію. Затмъ я швырнула свою модель на полъ, чтобы складки плаща расположились въ живописномъ безпорядк и еще много возилась съ ними, стараясь придать имъ еще боле безпорядочный видъ, чмъ тотъ, который они приняли случайно. Сказать правду, размры и покрой моего плащика были таковы, что я съ одинаковымъ успхомъ могла бы трудиться надъ крахмальнымъ воротничкомъ.

— И что-же, эта картина уцлла?

— Увы, нтъ. Не осталось даже наброска. Старая ракита и два розовыхъ куста въ саду служили для меня моделью лса, а какъ только кто-нибудь выходилъ изъ комнаты, я слдила за каждымъ его движеніемъ, чтобы наглядне представить себ Уальтера Тирреля, скрывающагося между деревьями. Только вотъ, королевскихъ ногъ мн не откуда было взять, а ноги вдь это отвтственная часть картины. Такъ я ея и не кончила.

— Я уврена, что картина была прекрасна,— тономъ восхищенія сказала леди Мунро.

— Милая тетя, я сейчасъ совершенно ясно вижу ее передъ собою и хотя въ прошломъ все кажется лучше, потому что смотришь издали, не могу тшить себя мыслью, чтобы въ этой картин былъ хоть проблескъ таланта. Въ ней нтъ ни одной правильной линіи. Идей у меня было множество, умнья — никакого.

— Вроятно ты была очень огорчена тмъ, что пришлось бросить ее, не докончивъ.

— О нтъ! Ничуть не бывало! Съ ногами я, вроятно, какъ нибудь устроилась бы въ конц концовъ, но въ это время я неожиданно сдлала открытіе, что тайна истиннаго счастья заключается въ писаніи романовъ. Я истратила послднія свои деньги на пріобртеніе большой тетради и принялась за работу.

— Какъ заглавіе?— спросила Эвелина,— она сама мечтала когда-нибудь написать романъ.

— ‘Первый шестипенсовикъ Джека’, — торжественно выговорила Мона.

— А сюжетъ?…— спросилъ Сэръ Дугласъ.

— Естественно сводится къ тому, какъ Джекъ распорядился своими деньгами. Помнится,— у Моны вздрагивали губы и въ глазахъ сверкали искорки смха, но она продолжала тмъ же торжественнымъ тономъ,— помнится, что посл долгихъ размышленій онъ опустилъ свою монету въ кружку миссіонера. Оглядываясь назадъ, я вижу, что моя пробуждающаяся оригинальность ярче проявилась въ искусств, чмъ въ литератур.

— А это ты кончила?— спросила Эвелина.

— Д-да, только не сразу. Я исписала уже страницъ двнадцать, какъ вдругъ мн пришло въ голову заглавіе новаго разсказа. Первыя-же деньги пошли на покупку новой тетради, на первой страниц я написала

‘Бэнтамскій Птухъ и Пестрая Курица,
разсказъ
Моны Маклинъ’.

— Это звучало очень красиво, но продолжать я была не въ состояніи ни за какія блага міра. Мн до сихъ поръ не пришло въ голову ни одной мысли по поводу этого ‘Бэнтамскаго Птуха и Пестрой Курицы’. Поневол пришлось вернуться къ бдному Джеку, а въ слдующемъ году когда я поступила въ школу, вся вторая тетрадь была исписана разными числами, которыя я считала своимъ долгомъ запомнить.

Мона вскочила на ноги. Ей вдругъ стало стыдно, что она такъ много говорила о себ, и она обрадовалась приходу почты изъ Фоссевангена, это былъ естественный предлогъ прервать свои изліянія. Портье принесъ пачку писемъ и бумагъ изъ Индіи для сэра Дугласа, и письмо Мон, написанное рукою Люси. Это письмо заставило ее ‘свалиться съ неба на землю’, какъ она писала подруг дв недли спустя, она положила его въ карманъ и нахмурилась. Непріятно было получить напоминаніе о будничной, сренькой, трудовой жизни въ этомъ краю горъ и свернаго сіянія.

Сэръ Дугласъ пошелъ въ комнаты читать и отвчать на письма, Эвелина продолжала прилежно рисовать, Мона объявила, что пойдетъ пройтись.

— Я не успокоюсь, — сказала она, — пока не изслдую тропинки, которая ведетъ кругомъ этихъ холмовъ къ ордальсноту. Я скоро врнусь. до ужина еще далеко.

— Мона, милая, это страшно опасно!— воскликнула ея тетка.— Ради Бога, не вздумай итти туда. Тропинка, которая идетъ надъ пропастью, посредин обрыва!

— Это должно быть прозжая дорога,— сказала Мони,— иначе она не была бы такъ ясно видна отсюда. Разумется, я не стану подвергать себя безполезной опасности, хотя бы уже ради васъ, право вы можете положиться на меня. Видите эту хижину въ конц тропинки, возл самаго ордальснота? Когда я дойду туда, я махну вамъ большимъ шелковымъ платкомъ. Вы можетъ быть еще увидите меня, если останетесь здсь до тхъ поръ. Au revoir!

Она поцловала изящную руку тетки, всю осыпанную кольцами, и пошла скорымъ шагомъ человка, привычнаго къ дальнимъ прогулкамъ.

Мона заране навела справки, какъ пройти кратчайшимъ путемъ къ ордальснотъ, и безъ труда нашла указанную ей тропинку. Мили полторы или около того она шла по прозжей дорог, дальше тропинка сворачивала въ поле и, пробравшись сквозь чащу малорослыхъ деревьевъ и густого кустарника, неожиданно выбгала на край глубокаго оврага. Внизу ревлъ и прыгалъ, пнясь, раздувшійся отъ дождей горный ручей, Мона не безъ испуга замтила, что черезъ него перекинута, вмсто всякаго моста, простая доска.

— Ну-съ, милый другъ,— сказала она себ,— если ты думаешь, что способна сохранить хладнокровіе у постели больного въ моментъ кризиса или во время серьезной операціи, докажи это теперь!

Она дала себ ровно минуту, чтобы собраться съ духомъ, не оставивъ другой, чтобы одуматься, и храбро ступила на доску.

— Въ сущности, опасности никакой и не было, надо быть идіоткой, чтобы испугаться,— подумала она, очутившись на другомъ берегу, съ характернымъ презрніемъ женщины къ подвигу уже совершенному, перешедшему изъ области возможнаго въ область дйствительнаго.

Зато она съ удвоенной энергіей принялась карабкаться вверхъ по крутой, каменистой тропинк, которая вывела ее на возвышенное плато. Вокругъ стояла жуткая тишина, горы столпились вокругъ молодой двушки дружной семьей, рка внизу казалась такой же далекой, какъ небо надъ ея головой. Солнце уже зашло. Мона стояла здсь одна среди безконечности. Она сняла шляпу, откинула назадъ волосы съ разгоряченнаго лба и тихонько засмялась.

Однако времени терять было нечего, путь предстоялъ дальній, и это было только начало. Тропивка оказалась, какъ Мона и думала, прозжей дорогой, и опасности никакой не представляла, если, конечно, не увлекаться величіемъ окружающаго до такой степени, чтобы совсмъ не смотрть себ подъ ноги. Тропинка была пустынна, разъ только передъ Моной неожиданно, какъ изъ земли выросла фигура мужчины,— вроятно, туриста изъ отеля, потому что, проходя мимо, онъ приподнялъ шляпу.

— Изъ нсколькихъ сотъ человкъ, прибывшихъ сегодня въ Штальгеймъ, только одинъ далъ себ трудъ подняться сюда, гд не слышно грохота колесъ каріолей. И зачмъ они здятъ въ Норвегію?

Дойдя до хижинки, видимой изъ Штальгейма, Мона, какъ было условлено, долго махала платкомъ, но напрасно ждала отвтнаго сигнала. Отсюда было очень близко до ордальснота, но, къ великому огорченію двушки, передъ ней открылась зіяющая пропасть, съ рчкой въ глубин, перейти которую было немыслимо. Тропинка, по которой она пришла, вела по скату въ глубину, поворочивая почти подъ прямыми углами.

— Очевидно, мн сегодня не добраться до цли, — сказала себ Мона,— надо, по крайней мр, посмотрть, куда ведетъ тропинка.

Она стала спускаться, но, не видя конца тропинки, скоро упала духомъ. Къ тому же за послдніе полчаса декорація измнилась. Въ воздух чувствовалась сырость, жалкіе карлики-деревья заслоняли видъ, высокая, мокрая трава путалась между ногами, мшая идти.

— Придется вернуться, — съ сожалніемъ сказала себ Мона, — отдохну минутку, да и пойду домой.

Она присла на большой мшистый камень и вдругъ вспомнила о письм Люси. Такъ странно было видть въ этомъ уединеніи знакомый почеркъ, дружескій тонъ письма звучалъ такимъ диссонансомъ въ этой суровой обстановк.

‘Дорогая Мона,— можетъ быть, вамъ интересно узнать, какъ я себя чувствовала по прочтеніи вашего письма? Я сидла на полу и выла. Не отъ смха, не воображайте, пожалуйста, что ваши остроты очень забавны: отъ нихъ мн стало только вдвое обидне. Не воображайте также, что я намрена отговаривать васъ. На васъ не повліяешь и тогда, когда ваше ршеніе правильно, а ужъ когда вы не правы,— съ вами тогда но стоитъ и толковать: вы упряме мула. Я сказала отцу, что вы будете экзаменоваться въ январ и кончите вмст со мной. Раза два у меня мелькнула ужасная мысль, что вы, пожалуй, согласитесь удовольствоваться свидтельствомъ вмсто диплома, но чтобы вы все бросили, это мн даже и въ голову не приходило. Вдь это абсурдъ, надо съ ума сойти, чтобы такъ поступить.. Если вы, какъ вамъ угодно выражаться, ‘бросили свиньямъ’ три или четыре года своей жизни, это еще не причина, чтобы бросить имъ и пятый.

‘И неужели у васъ хватаетъ дерзости предполагать, что изъ васъ выйдетъ хорошая буфетчица? Эта профессія требуетъ врожденнаго таланта и тщательнаго воспитанія. Смю спросить, знакомо ли вамъ слово — флиртъ? Способны ли вы флиртировать съ такимъ усердіемъ, какъ будто отъ этого зависитъ ваша жизнь? Способны ли вы хотя бы научиться флирту? Лично позволяю себ въ этомъ усомниться. Вы, вроятно, думаете, что ваша поучительная бесда и ученыя остроты сослужатъ вамъ такую же службу, или даже лучшую?— будутъ забавлять мужчинъ, поучая? Gott bewahre!

‘Вы, можетъ быть, думаете, что годитесь въ приказчицы, хотя бы въ лавк съ полотнянымъ товаромъ? Напрасно! Разв вы съумете угодить прихотямъ и капризамъ всякаго Тома, Дика и Гарри, которымъ вздумается оказать вамъ милость поторговаться съ вами изъ за нсколько копекъ? Неужели вы не понимаете, до какой степени вы, употребляя вашу собственную метафору, пропитаны положительнымъ электричествомъ? Въ каждой изъ насъ есть оба рода электричества, въ васъ было и есть только одно, и вс мы послушно поворочиваемся къ вамъ отрицательной стороной, отыграваясь на томъ, что подставляемъ положительную всему остальному міру. Можете-ли вы надяться, что уживетесь хотя бы съ своей кузиной? Вы думаете, ей будетъ пріятно, если вы станете длать ей выговоры за то, что она расхваливаетъ ‘стиль’ и ‘модность’ своего товара? Вы думаете ‘Вечера съ микроскопомъ’ замнятъ ей веселую болтовню о разныхъ деревенскихъ длахъ и длишкахъ?

‘О Мона, другъ мой, моя чудная, прекрасная Мона, не будьте такой идіоткой! Напишите вашей кузин, что вы сдлали глупость, и общайте, что мы увидимъ въ октябр ваше милое личико. Я не могу представить себ аудиторіи безъ васъ!

‘Во всякомъ случа, голубчикъ, отвчайте мн и поскоре. Почему вы не разскажете побольше о супругахъ Мунро? Можно ли такъ поступать — подержать у меня передъ глазами такой лакомый кусочекъ, какъ сэръ Дугласъ, и сейчасъ-же отдернуть руку? Можно ли такъ мучить человка? Вы знаете: вспыльчивые, старые англо-индійскіе вояки — моя мечта, Schwrmerei, etc. etc. etc’.

Мона засмялась, но въ глазахъ ея стояли слезы. Письмо Люси не могло серьезно повліять на нее, но все же оно ее огорчило, привело въ уныніе и дало богатую пищу мыслямъ. Она долго сидла, опершись головой на руки и разсянно глядя на раскрытое письмо. Внезапно капля дождя, упавшая на бумагу, заставила ее вспомнить объ окружающемъ, и она въ испуг вскочила на ноги. Вокругъ было до странности темно. Между деревьями ползъ туманъ, дождь, очевидно, зарядилъ надолго.

VII.
Сынъ Анака.

Когда Мона выбралась на открытое, сравнительно освщенное пространство, оказалось, что туманъ быстро сползалъ внизъ по склонамъ холмовъ. Дождь лилъ не переставая, окутывая ее густою, влажной пеленой.

— Ты права, Люси, я дйствительно идіотка,— сказала она себ,— но на этотъ разъ виновата скоре ты, чмъ я.

Она страшно торопилась, но скоро ей пришлось замедлить шагъ. Тропинка была достаточно широка, но мстами изрыта канавами, а дальше, чмъ на шагъ, впереди, уже ничего не было видно.

— Мн положительно не выбраться изъ этихъ зарослей — сказала себ Мона съ спокойствіемъ отчаянія.— Первый разъ я нашла дорогу совершенно случайно, а вдь тогда свтило солнце.

Она серьезно подумывала о томъ чтобы провести ночь на холм и даже присла съ этой цлью на мокрый камень, но скоро платье ея пропиталось водой, зубы стучали отъ холода, по невол пришлось идти дальше.

— Разв закричать?— подумала она.— Нтъ, я въ жизнь свою не кричала и не стонала, такъ неужели теперь начинать?

Однако въ глубин души она хорошо знала, что непремнно стала бы кричать, если бы была хоть малйшая надежда, что ее услышатъ, но призывать на помощь туманъ и горы — безполезно.

У нея мелькнула мысль, что дядя вышлетъ людей ее разыскивать. Въ первый моментъ она вздохнула съ облегченіемъ, но потомъ ужаснулась: хуже этого ничего быть не можетъ. Надлать всмъ хлопотъ, безпокойства, сдлаться на нсколько дней предметомъ толковъ въ отел — это слишкомъ унизительно. А главное, придется отказаться отъ своихъ одинокихъ прогулокъ, или каждый разъ вымаливать позволеніе. И всею этого можно было бы легко избжать, если бы она не засидлась на камн, Гд у нея была голова?— О Люси, я дйствительно идіотка — простонала она.

Вдругъ ей послышались шаги позади. Да, сомннія нтъ, кто-то подходитъ. Не зная, радоваться ей или тревожится, она остановилась. Сердце ея билось учащенно. Шаги приблизились. Такъ ужасно было чувствовать близость другого человка, изо всхъ силъ напрягать зрніе и ничего не видть. Еще минута — и передъ ней вынырнуло, какъ солнце изъ тумана, широкое, загорлое, добродушное мужское лицо. Мона съ облегченіемъ перевела духъ.

— Господи помилуй!— вскричалъ обладатель загорлаго лица, — пораженный тмъ, что видитъ молодую двушку въ такомъ опасномъ положеніи:— неужели вы здсь одн?

— Да,— засмялась Мона, но смхъ ея звучалъ очень неувренно и выдавалъ многое, что она предпочла бы скрыть.

— Ну, я очень радъ, что нашелъ васъ,— продолжалъ онъ, стряхивая цлый градъ дождевыхъ капель съ своей мокрой соломенной шляпы.— Не хотлъ бы я, чтобы моя сестра была здсь одна въ такой вечеръ. Не возмете ли вы меня подъ руку? Боюсь, что вы очень устали, притомъ же не легко идти, когда платье липнетъ къ ногамъ.

Мона покраснла, но съ радостью взяла его подъ руку. Молодое, безбородое лицо внушало ей полное довріе, высокая, плотная, мужественная фигура говорила о несокрушимой сил, это былъ настоящій ‘Сынъ Анака’.

— Однако и вымокли же вы!— продолжалъ онъ съ братской фамиліарностью, на которую невозможно было обидться.— Я тоже. Но наши мужскіе костюмы въ такую погоду все таки удобне дамскихъ. Можетъ быть, я иду слишкомъ скоро?

— Ничуть! Мн незачмъ говорить вамъ, что я рада поскоре вернуться домой.

Этотъ двусмысленный комплиментъ разсмшилъ ихъ обоихъ.

— Вы очень боялись?— спросилъ онъ.

— Ужасно!— просто отвтила Мона и немного погодя прибавила:— теперь мн стыдно вспомнить, какъ я себ позволила разнервничаться.

— Ну,— вдь и было изъ за чего. Немногіе мужчины чувствовали бы себя хорошо на вашемъ мст. Вы далеко зашли?

— Не знаю. За деревьями я не замтила тумана. Кстати, а вы дошли до ордальснота?

— Нтъ, я вышелъ именно съ этимъ намреніемъ, оставивъ свой чемоданъ въ гостиниц, но туманъ погналъ меня домой. Я очень радъ, что это дало мн случай придти вамъ на помощь,— хотя вы разумется справились бы и безъ меня.

— Не умю вамъ сказать, какъ я этому рада. Право не знаю, что бы я сдлала безъ васъ.

И Мона подняла на своего спутника глаза, въ которыхъ свтилась непритворная благодарность. Онъ чуть замтно вздрогнулъ. Въ этомъ открытомъ честномъ взгляд было что-то неотразимо привлекательное, но было и другое — какое-то странное сходство…

— Вдь вы не одн путешествуете?— спросилъ онъ посл минутнаго молчанія.

— Нтъ,— съ дядей и теткой. Сэръ Дуг… дядя обыкновенно гуляетъ со мной, — но это не значитъ, чтобы я не могла гулять одна, когда мн вздумается, такія случайности, какъ сегодняшняя, вдь не идутъ въ счетъ.

Отвта не было. Онъ со вниманіемъ смотрлъ на нее, какъ будто обдумывая ея слова.

— Пожалуйста, не говорите никому, что вы нашли меня in extremis — продолжала Мона,— мн было бы очень грустно отказаться отъ моихъ одинокихъ прогулокъ.

— Какъ же я могу говорить то, чего не было. Я нашелъ васъ вовс не in extremis, я даже не зналъ, что вы испугались, пока не услыхалъ вашего смха. Вы посмотрли на меня съ такимъ достоинствомъ и самообладаніемъ, что мн почти захотлось приподнять шляпу и пройти мимо.

Мона недоврчиво засмялась.

— Вы давно въ Штальгэйм?— спросилъ онъ.

— Всего нсколько дней.

— Вамъ нравится гостиница?

— Д-да. Это нчто среднее между первобытнымъ зазжимъ дворомъ и космополитическимъ отелемъ.

— Много теперь туристовъ?

— О, да! Они каждый день прибываютъ сотнями, останавливаются, чтобы выкурить сигару, пообдать или выспаться и снова продолжаютъ свою бшеную скачку на каріоляхъ. Страшно шумливый народъ, дядя всегда возмущается, когда они стучатъ своими тяжелыми сапогами и громко переговариваются о своихъ частныхъ длахъ съ нижней площадки лстницы на верхнюю и съ веранды на дорогу.

— Воображаю,— сказалъ сынъ Анака и засмялся.

Туманъ понемногу начиналъ рдть. Съ помощью незнакомца Мона благополучно спустилась съ обрыва и перебралась черезъ опасный мостикъ.

— Вы не находите, что здсь скучно по вечерамъ?

— Нтъ, но я могу себ представить, какъ должны скучать люди, привыкшіе къ развлеченіямъ.

— Вы вроятно сидите на веранд?

— Но на той, которая выходитъ на Нэродаль, тамъ всегда толпа народа. Мы себ присвоили другую веранду, одну изъ маленькихъ, тамъ и кофе пьемъ, и болтаемъ, а иной разъ по вечерамъ играемъ въ карты.

— Сейчасъ же подите переодньтесь,— сказалъ незнакомецъ, когда они подошли къ дому,— и общайте мн выпить стаканчикъ горячаго грогу или чего-нибудь въ этомъ род. Полноте,— остановилъ онъ ее, когда она начала благодарить его,— не теряйте времени. Я позволю себ посл ужина явиться къ вамъ на веранду.

Мона съ улыбкой взбжала на лстницу, хотя послднія слова незнакомца немножко ее встревожили. Какого пріема могъ онъ ожидать на веранд? Леди Мунро была крайн разборчива въ выбор знакомыхъ, а сэръ Дугласъ всхъ туристовъ-мужчинъ величалъ ‘проходимцами’ и возмущался даже, когда они осмливались заглядываться на его жену или дочь. Если ея новому другу удастся завести разговоръ, они вс сразу поймутъ, что онъ джентльменъ, и тогда все обойдется благополучно, но вопросъ въ томъ, удастся ли? Сэръ Дугласъ страшно горячъ и врядъ ли отвтитъ благосклонно на авансы совершенно незнакомаго человка.

— Сама виновата: незачмъ было такъ съ нимъ фамильярничать,— корила она себя.— Поблагодарила бы его, какъ слдуетъ, и длу конецъ. Во всемъ сама виновата. Да, Люси, я, дйствительно, идіотка!

— Ахъ, какъ я рада, что ты вернулась!— вскричала Эвелина при вид входящей Моны, кузины помщались въ одной комнат.— Я уже хотла идти разсказывать мам.

— А гд ття Модъ?

— Въ своей комнат. Она пошла къ себ скоро посл твоего уходя и уснула, такъ что отцу никто ничего и не говорилъ. Я уже собиралась бжать къ нему: я такъ боялась за тебя.

— Добрая душа! она и печку велла затопить. Вотъ и отлично — я сейчасъ высохну. Къ счастью, погода проясняется.

— У меня вода сейчасъ закипитъ на бензинк, я принесла вина: теб надо выпить чего-нибудь горячаго. Ахъ, Мона, пожалуйста скорй переодвайся. Въ какомъ ты ужасномъ вид.

Мона поспшила перемнить мокрое платье на теплый капотъ, распустила волосы, выжала изъ нихъ воду и услась около, печки, съ наслажденіемъ прихлебывая горячую влагу.

— Какой опасности ты подвергалась! Я представляла себ такіе ужасы!…

— Ничуть не бывало. Одинъ изъ сыновъ Анака пришелъ на выручку. Впрочемъ объ этомъ посл. Будь добренькой, достань мн изъ шкафа чистое платье.

Мона не опоздала. Она уже прикалывала брошку, когда позвонили къ ужину.— Леди Мунро выплыла изъ своей комнаты, свжая и благоухающая.

— Ты уже вернулась, Мона?

— Да, тетя.— Но прежде чмъ Мона успла что-нибудь прибавить, тетка ея обернулась уже къ сэру Дугласу. Пускаться въ объясненія не было времени.

Внезапная перемна погоды вынудила многихъ туристовъ остаться ночевать въ гостиниц, огромная столовая была переполнена. Мона поймала взглядъ сына Анака, сидвшаго на дальнемъ конц другого стола, и еще разъ попыталась начать разсказъ о своемъ приключеніи, но судьба была противъ нея: напротивъ сэръ Дугласа услся знакомый, извстный профессоръ изъ Эдинбурга, и разговоръ скоро сдлался общимъ.

— Будемъ надяться, что онъ не сразу придетъ на веранду и дастъ мн время подготовить своихъ,— думала Мона, покоряясь своей участи.

Они перешли на веранду, сэръ Дугласъ закурилъ сигару, но лишь только Мона замтила, въ вид вступленія, что погода почти совсмъ прояснилась, какъ дверь распахнулась: на порог спокойно и самоувренно стоялъ ея новый знакомый.

— Тетя Модъ, — начала было она, но голосъ ея потонулъ въ хор восклицаній.

— Какъ, Сагибъ! Дикансонъ Сагибъ! Откуда вы? Вотъ точно съ неба свалился! Какой пріятный сюрпризъ! Кто бы могъ ожидать встртить васъ здсь? Ну, садитесь и разсказывайте все по порядку Ахъ, я и забылъ! Позвольте васъ представить: м-ръ Дикансонъ, — моя племянница, миссъ Маклинъ.

— Я такъ и думалъ!— воскликнулъ новоприбывшій, сердечно пожимая руку удивленной Моны.— Если бъ я встртился съ ней въ пустыняхъ Аравіи, и то я поклялся бы, что это родственница леди Мунро.

Такимъ образомъ истина вышла наружу съ легкими измненіями.

— Сказать правду,— начала Мона, когда все разъяснилось, — вы поступили со мной не особенно хорошо.

Молодой человкъ расхохотался, какъ школьникъ.

— Я увренъ, что вы не будете сердиться на меня за эту невинную шутку.

— Нтъ, тмъ боле, что теперь мы квиты. Теперь мы можемъ начать съ новой страницы.

— Надюсь, что она будетъ такъ же интересна, какъ и первая.

— Мило сказано, Сагибъ, — замтила леди Мунро.— А теперь, неутомимый странникъ, успокойтесь и повдайте намъ о вашихъ эксцентрическихъ скитаніяхъ.

— Эксцентрическихъ!— повторилъ онъ, намреваясь воспользоваться игрою словъ, чтобы сказать ей комплиментъ, но какъ умный человкъ, во время раздумалъ.— Это совсмъ не трудно. Одна изъ предполагаемыхъ поздокъ въ Шотландію разстроилась, — у моихъ знакомыхъ кто-то умеръ — и я примчался сюда. Я былъ увренъ, что гд-нибудь я встрчусь съ вами: говорятъ, въ Норвегіи знакомые всегда встрчаются. Разумется, я зналъ, что вы отплыли въ Бергенъ.

— А теперь куда вы направляетесь?

— Вамъ ли спрашивать объ этомъ?— какъ сказали опилки магниту.

Сэръ Дугласъ пошелъ за картой и путеводителемъ, м-ръ Дикансонъ подслъ къ леди Мунро.

— Кажется, не надо и спрашивать, довольны ли вы своимъ путешествіемъ. Видъ у васъ превосходный.

— О да, я просто очарована дикостью здшней природы, при томъ здсь такой бодрящій воздухъ! Вы понятія не имете, какъ я теперь много хожу. Когда Мона съ моимъ супругомъ отправляются въ свои головоломныя экскурсіи, мы съ Эвелиной гуляемъ цлыми часами, иногда цлыми днями.

Мона быстро вскинула глава на тетку. Она въ первый разъ слышала объ этихъ удивительныхъ прогулкахъ, но въ это мгновеніе она поймала взглядъ Эвелины, и вопросъ замеръ у ней на устахъ.

— А сэръ Дугласъ?— спросилъ м-ръ Дикансонъ.

Леди Мунро засмялась тихимъ, мелодическимъ смхомъ.

— О, онъ ворчитъ, какъ всегда, говоритъ, что его здсь кормятъ жареной кожей и вареной фланелью. Онъ ужасно радъ, что съ нами похала Мона, да и вс мы тоже. Боюсь только, что вс мы кажемся ей очень не развитыми. Вы не имете понятія о томъ, какія ученыя книги она читаетъ.

— Въ настоящую минуту,— вставила съ важностью Мона,— я читаю ‘Моль’ Уида.

Вс разсмялись.

Сэръ Дугласъ вернулся и разговоръ сосредоточился исключительна на дорогахъ и пароходахъ.

— Я ни за что не хочу ночевать второй разъ въ этомъ отвратительномъ, шумномъ Фосс. Мы здсь позавтракаемъ, тамъ возьмемъ свжихъ лошадей и къ вечеру будемъ въ Эйд.

— Вы можете быть готовы къ восьми часамъ?— спросилъ Сагибъ леди Мунро.

— О, конечно! Я теперь встаю гораздо раньше восьми.

Сэръ Дугласъ безцеремонно расхохотался.

— Кто такой м-ръ Дикансонъ?— спросила Мона, когда он съ Эвелиной вернулись въ свою комнату.

— Депутатъ-коммиссаръ отъ — я всегда забываю названіе этого города.

— Не бда, это для меня не важно. А почему его зовутъ Сагибомъ? Я думала, что въ Индіи вс Сагибы?

— Его такъ прозвали въ шутку дома, а потомъ это привилось,— вроятно потому прозвали, что онъ еще очень молодымъ занялъ какой-то отвтственный постъ.

— Онъ и теперь смотритъ мальчикомъ.

— Ему должно быть не меньше тридцати трехъ.

— Пожалуйста, не говори ему, что я изучаю медицину, я сегодня не сдлала особенной чести своей профессіи. Я не хотла бы, чтобы онъ изъ-за меня считалъ всхъ медичекъ трусихами.

— Ахъ Мона, я хотла бы, чтобы ты совсмъ не была ‘медичкой’, какъ ты это называешь. Отчего ты не выходишь замужъ?

— Никто не сватается, душа моя. По крайней мр, никто, о комъ можно было бы сказать, что онъ ‘нкто’.

— Если бы ты похала въ Индію, за тебя сватались бы каждую недлю.

— Благодарю. Даже и это не вполн отвчаетъ моему идеалу счастья.

— Неужели же ты хочешь оставаться старой двой?

— Этого выраженія въ наше время нигд не услышишь, кром какъ въ стнахъ пансіона для благородныхъ двицъ, — строго замтила Мона.— О мой другъ, ты теперь переживаешь романтическій періодъ своей жизни, ты и представить себ не можешь, какъ высоко я цню свою свободу, сколько у меня въ голов разныхъ плановъ, осуществленіе которыхъ немыслимо для замужней женщины. Мн кажется, теперь лучше живется именно незамужней женщин. Она обладаетъ всми преимуществами своего пола и многими привилегіями другого. Долго ли такъ будетъ продолжаться, не знаю. Будемъ коситъ сно, пока солнце свтитъ. ‘Ergreife die Gelegenheit! Die herhret niemdlswieder’ {Лови случай: онъ не повторится.}.

— Ну, мн было бы очень грустно думать, что у меня никогда не будетъ своихъ собственныхъ малютокъ.

— О материнство, сколько преступленій совершается во имя твое! Быть матерью, несомннно, дло женщины, но для этого необходимо имть собственныхъ дтей. Ахъ ты, милая моя, добрая двочка! Не сокрушайся обо мн. Желаю теб имть столько ребятишекъ, сколько ты сама себ пожелаешь, когда придетъ время, и ручаюсь, что у нихъ будетъ прелестнйшая мамаша.

VIII.
Bons camarades.

— Вздоръ!

— Не вздоръ, дружище, а фактъ. Я зналъ это раньше, чмъ встртился съ ней, а то и я бы не поврилъ. Это живое опроверженіе моихъ теорій, взглядовъ на женственность и тому подобное. Я думалъ объ этомъ до того, что усталъ, и все ничего не придумалъ, но, что бы вы тамъ ни говорили, клянусь душой, она славная двушка!

— Я вполн въ этомъ увренъ, увренъ также, что у нея ума и способностей хватитъ на все.

— О да, она умна! Но разв умная женщина непремнно должна… Впрочемъ, стопъ, я не хочу опять начинать съизнова. Довольно съ меня. Я прямо сдаюсь, это выше моего пониманія. Пожалуйста, не будемъ больше говорить объ этомъ.

— Вы знаете, я страшно стою за женщинъ-врачей. Когда моя сестра была больна,— помните?— нашъ станціонный докторъ сказалъ, что она на всю жизнь останется калкой, и штабный врачъ, проздомъ навстившій насъ, подтвердилъ это. Я ршился на послднее средство: създилъ за сто миль за женщиной-врачемъ, и она въ три недли поставила Лену на ноги. Эта докторша отлично знала свое дло, но она была совсмъ не похожа на миссъ Маклинъ.

— Ну вотъ! То-то и дло! Я вдь знаю, что это необходимое зло. Разв я ршился бы показать свою Эвелину мужчин-врачу, помимо тхъ случаевъ, когда у нея болитъ горло, или порзанъ палецъ. Я всегда стоялъ за самый принципъ, несмотря на жертвы, связанныя съ нимъ, но могъ ли я предвидть, что за это дло возьмется моя родственница? Видите ли, она была слишкомъ долго предоставлена самой себ, бдняжка! Некому было предостеречь ее. Теперь я горько упрекаю себя, что не слдилъ за ней, но можно ли было ожидать, что она изберетъ именно эту профессію? Когда я подумаю, что эта двушка обязана знать, меня тошнитъ, прямо тошнитъ, но когда я говорю съ ней, клянусь душой, мн кажется, что это нисколько ей не повредило!

Разговоръ былъ прерванъ появленіемъ Моны и Эвелины и скоро перешелъ на мене серьезныя темы. Утреннее солнышко весело свтило въ окна столовой, на стол уже ждалъ завтракъ — форель и кофе.

— Вотъ форель, это иное дло!— говорилъ сэръ Дугласъ.— Противъ форели я ничего не имлъ и не имю. Зато, еслибы не форель, отъ насъ до сихъ поръ остались бы кожа да кости. Эвелина, гд же твоя мать?

Было уже восемь часовъ, и коляска ждала у дверей, когда появилась леди Мунро, ясная, улыбающаяся, Эвелина съ Моной побжали укладывать ея вещи.

— Вы знаете, я уже давнымъ давно встала,— объяснила она, привтливо кивнувъ головкой Сагибу,— но сла писать письма…

— Гмъ!— Сэръ Дугласъ пожалъ плечами и, круто повернувшись на каблукахъ, вышелъ изъ комнаты.

Когда, наконецъ, запоздавшій чемоданъ крпко привязали веревкой сзади коляски, и портье отворилъ дверь, къ леди Мунро подошла хозяйка гостиницы, молодая норвежка, и застнчиво выговорила ломанымъ англійскимъ языкомъ, протягивая ей большую фотографію:

— Хотите получить?

Леди Мунро наградила ее самой очаровательной своей улыбкой.

— Неужели это мн? Какъ вы добры! Не умю вамъ сказать, какъ я буду дорожить этимъ воспоминаніемъ о чудныхъ дняхъ, проведенныхъ въ вашемъ отел. Какъ хорошо! Да здсь всхъ можно узнать,— повторяла она, улыбаясь собравшимся слугамъ, которые смотрли на нее чуть не съ обожаніемъ.

Минуту спустя Нуббоо торжественно водворился на козлахъ и коляска тронулась. Дикинсонъ-сагибъ слдовалъ за ними въ пресловутомъ каріол, т. е. попросту въ норвежской таратайк.

Было чудное лтнее утро. Ни слда облаковъ или тумана не осталось на горахъ. Нэродаль мирно спалъ словно грясь на солнышк.

— Я уврена, что мы не скоро забудемъ Штальгеймъ,— замтила леди Мунро.— Здсь испытываешь совсмъ новыя ощущенія.

Вс согласились съ ней. Отъ этой поздки ждали многаго, такъ какъ дорога изъ Фосса въ Эйде, одна изъ красивйшихъ въ Норвегіи, но впечатлніе было испорчено тмъ, что на дн одного ущелья порвалась упряжь, и ее пришлось долго чинить, затмъ пошелъ дождь и весь послдній часъ пути лилъ, не переставая.

Въ отеляхъ Эйде существуетъ милый и примитивный обычай — всмъ туристамъ, проживающимъ въ отел, собираться, особенно въ дождливую погоду, на входной веранд и въ широкихъ сняхъ, для встрчи новоприбывшихъ.

— Если бы мы были выставлены за плату и спеціально для ихъ удовольствія, они не могли бы боле безцеремонно разглядывать насъ, не правда-ли?— смялся Сагибъ, высаживая дамъ изъ коляски.— Они ничуть не скрываютъ своего любопытства.

— Какая честь служить для нихъ предметомъ развлеченія!— ворчалъ сэръ Дугласъ.

— Не хотите ли пройтись по саду?— предложилъ Сагибъ Мон, когда вс они устроились въ своихъ номерахъ.— До ужина осталось еще пять минутъ. А тамъ съ одного мстечка открывается чудный видъ на фіордъ.

— Увы! Какъ это непохоже на милый первобытный Штальгеймъ!— сказала Мона, когда они вышли на крутой берегъ.— Мн такъ и кажется, что мы въ Интерлакен.

— Правда? Но взгляните на фіордъ.

Передъ ними раскинулся заливъ, позолоченный лучами заката, у ногъ ихъ мелкія волны тихо плескались о мраморныя ступени.

У Моны загорлись глаза, но выразить словами свой восторгъ она не сочла нужнымъ.

— И все же,— выговорила она минуту спустя,— эти жестокія волны вернутъ насъ обратно въ лоно цивилизаціи.

При этомъ слов она едва удержалась отъ смха. Цивилизація — ужъ подлинно! Цивилизація въ какой-то лавчонк въ Борроунесс!

Онъ быстро покосился на нее. Что это значитъ? Она уже жалетъ, что избрала этотъ родъ жизни?

— Въ вашей сокровищниц знаній заключается и геологія?— спросилъ онъ, блуждая взглядомъ по далекимъ вершинамъ.

— Нтъ, не заключается, да и знаній у меня настоящихъ нтъ, а есть только обрывки знаній,— отвтила Мона, думая про себя:— Ахъ, сэръ Дугласъ, сэръ Дугласъ, какой же вы неврный рыцарь!

Дикинсонъ продолжалъ зондировать почву.

— Здсь въ гостиниц выставлена коллекція старинныхъ серебряныхъ колецъ и другихъ норвежскихъ древностей, между ними есть прелюбопытныя. Интересно, что вы о нихъ скажете, вы, кажется, въ этихъ вещахъ компетентный судья.

— Вовсе нтъ, но мн интересно взглянуть на нихъ и сравнить то, что мн нравится съ тмъ, что должно бы мн нравиться. Пожалуйста,— прибавила она, какъ ребенокъ, глядя на него умоляющими глазами,— не давайте вы себя убдить, что я ученая женщина. Я всмъ сердцемъ желала бы, чтобъ это было, но этого нтъ, а я терпть не могу чувствовать себя лицемркой.

— Не думаю, чтобъ кто-нибудь могъ упрекнуть васъ въ этомъ — сказалъ онъ, улыбаясь.

— Должно быть, я сама виновата, что меня принимаютъ за ученую, продолжала она, поддаваясь желанію высказаться я не слыша его отвта.— У меня должно быть такая ужъ манера говорить: догматическая, самоувренная. Но что же мн длать? Когда я чмъ-нибудь заинтересуюсь, я право не могу думать о тон.

— Если мн дозволено будетъ дать вамъ совтъ, я, конечно, скажу: и не старайтесь!

На слдующій день отплыли въ Одде. Втра не было ни малйшаго. Въ зеркальной глади фіорда явственно отражались лса и деревушки, ютившіяся по склонамъ горъ. Въ такіе дни пріятне мечтать, чмъ говорить, и наши путники обмнивались замчаніями только въ тхъ случаяхъ, когда передъ ними внезапно открывалась покрытая льдомъ бухта, или проливчикъ — явный слдъ близости ледника.

Около часу дня они прибыли въ Одде, красивйшій уголокъ Норвегіи, лежащій на самомъ берегу фіорда, въ объятіяхъ высокихъ лсистыхъ холмовъ, съ его красивыми яхтами и пароходами, стоящими на якор въ залив, съ его могучимъ величественнымъ ледникомъ, который, возвышаясь среди огромной ледяной пустыни, холодно глядитъ внизъ съ своей неприступной высоты!

— Вотъ мы и опять какъ-будто въ Англіи,— сказала леди Мунро, когда они сли завтракать.

— Дйствительно,— отозвался сэръ Дугласъ.— Цивилизованные порядки: полдюжины знакомыхъ въ отел, дв — цлыхъ дв — лавки, и обды! Эвелина, ты бы взяла таратайку и лакея и създила на бульваръ что-нибудь купить на память.

— Я только что хотла попросить у васъ денегъ, папа,— спокойно сказала Эвелина,— мн нужно купить множество разныхъ разностей.

Кончилось тмъ, что вс отправились длать покупки, en famille, и пошло швырянье деньгами направо и налво. Сэръ Дугласъ накупилъ кучу подарковъ ‘двочкамъ’, какъ онъ называлъ Мону съ Эвелиной, леди Мунро готова была, кажется, закупить всю давку.

— Эти старинныя серебряныя издлія такъ красивы!— оправдывалась она съ дтской наивностью.

— Въ крайнемъ случа, он пригодятся для базаровъ,— подсказала Эвелина.

Продавщица длалась все любезне и любезне, она пріобрла уже большой навыкъ въ обращеніи съ туристами, которые, памятуя свои опыты въ Италіи и Швейцаріи, по большей части торговались съ ней изъ-за каждой копйки, и потому была вначал немного рзка, но, какъ опытный человкъ, скоро поняла, съ кмъ иметъ дло.

Мона нмблюдала за ней съ любопытствомъ и сочувствіемъ.— Надо подмчать, какъ она себя держитъ,— думала она, улыбаясь,— я врядъ-ли найду лучшаго учителя.

— Покажите-ка! Вы говорите, одинадцать съ половиною кронъ?— спрашивалъ пестро одтый господинъ, вынимая изъ карма ни горсть золота и серебра.— Я дамъ вамъ десять шиллинговъ!

Отвта не было.

— Хотите десять шиллинговъ?

— Нтъ, сэръ (самымъ спокойнымъ тономъ).

Покупатель нахмурилъ брови.

— Одинадцать шиллинговъ? Угодно?

— Нтъ, сэръ.

— Сколько же вы спустите?

— Ни одного пенни, сэръ.— Это было сказано тихо, но очень ршительно.

Покупатель демонстративно вышелъ, хлопнувъ дверью.

Ни одна жилка не дрогнула въ лиц молодой женщины. Она спокойно поставила назадъ на полку хорошенькія игрушки, разбросанныя на прилавк.

— Браво!— сказала себ Мона.

— Даю пенни за ваши мысли, милочка!— услыхала она за спиной спокойный голосъ Эвелины.— М-ръ Дикинсонъ уже два раза спрашивалъ васъ, какъ вамъ нравится эта цпочка. Онъ хочетъ купить ее въ подарокъ своей сестр.

Мона засмялась и покраснла.

— Мои мысли стоятъ дороже пенни,— возразила она,— по крайней мр, для меня.

Она думала о томъ, будетъ ли входить въ ея обязанности говорить своимъ покупателямъ: ‘сэръ’ и ‘мадамъ’?

Мунро встртили множество друзей и знакомыхъ, слдующіе дни были посвящены разнымъ экскурсіямъ и прошли очень весело. Каждый вечеръ вс возвращались домой загорлые и утомленные, но усталость не мшала веселой болтовн за ужиномъ. Замчанія не отличались глубиной, темы серьезностью, собесдники предпочитали перепархивать съ одного предмета на другой, но вдь міръ и не ждалъ отъ нихъ откровеній. Зато они чувствовали себя прекрасно и были счастливы.

Недля пролетла незамтно, наступило воскресенье, до отъзда оставался всего одинъ день, въ понедльникъ семейство Мунро должно было уже отплыть въ Бергенъ. Мона сидла одна на веранд, наблюдая обывателей, отправлявшихся въ церковь. Фіордъ сверкалъ въ лучахъ солнца, отъ прибрежныхъ деревушекъ и хуторовъ то и дло отплывали лодки, полныя нарядныхъ пассажировъ, это крестьяне и крестьянки хали къ обдн въ Одде. Праздничные наряды женщинъ, ярко-красные лифы, пышные блые рукава и широкіе головные уборы, расходящіеся лучами, выдлялись красивыми свтлыми пятнами на фон лтняго свернаго ландшафта.

Мона слдила за ними, не отрываясь. Но вдругъ, въ самый разгоръ удовольствія, изъ груди ея вырвался глубокій, протяжный, унылый вздохъ.

IX.
Дорисъ.

Пароходъ быстро приближался къ Ньюкэстлю.

Въ начал пути погода стояла очень свжая, но теперь море было гладко, какъ мельничный прудъ, и вся компанія сидла на палуб, подъ парусиновымъ тентомъ.

— Ужъ и не знаю, какъ мы разстанемся съ тобой, Мона, милая,— начала леди Мунро.

— Ради Бога, не надо!— взмолилась Мона.— Не заставляйте меня искать словъ, чтобы благодарить васъ: я положительно не нахожу ихъ.

Губы ея дрожали, сэръ Дугласъ издалъ сочувственное ворчаніе.

— Ты непремнно должна провести у насъ Рождество на Ривьер,— продолжала лэди Мунро.— Отказа мы не примемъ.

— Пожалуйста!— поддержала Эвелина, обнявъ кузину за талію.

— Вообще, мы сдлали огромную ошибку,— сказалъ сэръ Дугласъ, взглянувъ на жену,— намъ слдовало взять къ себ Мону десять лтъ тому назадъ, когда умерла ея мать.

— Не думаю, чтобы Мона была согласна съ тобой,— сказала леди Мунро, улыбнувшись племянниц.

— Нтъ, я иного мннія,— сказала Мона, и краска, выступившая у нея на щекахъ, показывала, что эта откровенность стоила ей нкотораго усилія.— Человку не мшаетъ въ молодости побывать подъ ярмомъ. Еслибъ я не испытывала лишеній иногда и одиночества очень часто, я не могла бы оцнить, какъ слдуетъ, всю прелесть этихъ двухъ недль, проведенныхъ въ вашемъ обществ. Меня никогда въ жизни такъ не баловали и не ласкали.

— Вы-то ужъ слишкомъ долго были подъ ярмомъ,— возразилъ ея дядя..— Господи прости, вдь вы и теперь еще двочка, вдь молодость-то въ жизни бываетъ только одна. А вы собираетесь опять цлый годъ коптть надъ книгами.

— Вы же знаете, что я сначала поду къ кузин.

— Да, на нсколько недль. Кстати, нельзя ли этотъ визитъ побоку? Я увренъ, что намъ вы гораздо нужне, чмъ ей.

— О нтъ! Отъ этого я не могу освободиться, если бы даже и хотла.

— Будь вы обыкновенная, дюжинная двушка, я ничего бы не говорилъ,— продолжалъ сэръ Дугласъ,— но съ вашими дарованіями… Знаете ли, что вы имли бы страшный успхъ въ свт?

— Полноте!— вскричала Мона.— Съ вами мн такъ хорошо и легко, что я совершенно забываю о себ и болтаю все, что на умъ взбредетъ. Но когда мои друзья хотятъ похвастаться мной и заставляютъ меня говорить, я, при всемъ желаніи, не въ состояніи произнести ни слова.

— Это не удивительно при вашей затворнической жизни. Но стоитъ вамъ захотть…

Мона открыла ротъ, чтобы возражать, но раздумала. Къ чему говорить этому человку, что успха въ свт не стоитъ добиваться, что издали онъ, безспорно, заманчивъ, но, добившись его, человкъ перестаетъ его цнить, что это слишкомъ жалкая награда за цлые годы усилій?..

— Сейчасъ же по прізд телеграфируй намъ, благополучно ли ты дохала, слышишь, Мона, непремнно телеграфируй,— говорила леди Мунро.— Ты, вроятно, будешь слишкомъ занята, чтобы часто писать намъ зимой, да и мы вс плохіе корреспонденты, но слдующее лто проведемъ вмст,— это ужъ ршено,— а, если можно, то и раньше прізжай.

— Дальше Эдинбурга вамъ сегодня не ухать,— сказалъ сэръ Дугласъ, останавливаясь передъ ними и глядя на часы.

— Боюсь, что нтъ, хотя мн очень бы хотлось не останавливаться въ Эдинбург.

— Не знаю, почему бы намъ всмъ вмст не двинуться на сверъ?— продолжалъ сэръ Дугласъ, обращаясь къ жен.— Вдь еще можно успть. Вещи твои потомъ привезетъ горничная.

— Голубчикъ, какъ можно такъ говорить! Намъ съ Эвелиной нужно пріобрсти массу вещей, прежде чмъ отправиться длать визиты.

Сэръ Дугласъ пожалъ плечами и возвелъ глаза къ небу въ знакъ покорности.

— Но нельзя же Мон ночевать одной въ гостиниц!

— Милый, добрый дядя! Не забывайте, что вы не всегда были со мной, чтобы заботиться обо мн. Притомъ же въ данномъ случа не о чемъ и тревожиться. Если мн придется ночевать въ Эдинбург, я остановлюсь у подруги.

— У какой подруги? Кто она такая?

— Званіемъ нсколько ниже герцогини, но даже такой строгій, критикъ, какъ вы, не нашелъ бы, къ чему въ ней придраться. Ее зовутъ Дорисъ Колькхунъ.

Сэръ Дугласъ улыбнулся и кивнулъ головой. Въ общемъ, онъ былъ доволенъ, что можетъ провести нсколько дней въ своемъ клуб, хотя знакомые его почти вс разъхались.

— По крайней мр, я провожу васъ и усажу въ вагонъ,— заключилъ онъ.

Сагибъ разсчитывалъ, что эта обязанность падетъ на него, и въ томъ, какъ онъ взялъ протянутую ему руку Моны, проглядывалъ чуть замтный оттнокъ оскорбленнаго достоинства.

— Я буду часто-часто вспоминать о нашихъ прогулкахъ,— сказала Мона, глядя на него съ своей открытой ясной улыбкой, которая такъ красила ея лицо. Дикинсонъ не нашелъ подходящаго отвта и молча склонился надъ ея рукой.

— Помните, дитя мое,— говорилъ сэръ Дугласъ, подавая Мон въ окно вагона цлую кипу газетъ,— если вамъ что-нибудь понадобится, напишите мн или, еще лучше, прізжайте. Можете даже не телеграфировать,— разв пожелаете, чтобъ я встртилъ васъ на станціи. Прямо садитесь въ первый попавшійся поздъ и прізжайте къ намъ на квартиру, какъ къ себ домой. Мы вчно рыщемъ по всему свту, но, гд бы мы ни были, нашъ домъ всегда будетъ вашимъ.

Мона не отвтила. Глаза ея были полны слезъ.

Поздъ тронулся, сэръ Дугласъ слдилъ за нимъ, пока онъ не скрылся изъ виду. Тогда онъ выругалъ мальчишку-газетчика, который настойчиво предлагалъ ему свой товаръ, и въ отвратительнйшемъ настроеніи духа вернулся домой, негодуя на міръ вообще и на свою жену и дочь въ частности.

Мона сидла одна въ купэ, но ни на минуту не позволила себ уйти мыслью въ жизнь, оставленную ею позади, находя это роскошью. Она отерла слезы и геройскимъ усиліемъ воли заставила себя сосредоточиться на газетахъ. Напрасный трудъ! Передъ нею танцовали залитыя солнцемъ волны фіорда, съ уступа на уступъ прыгали водопады, въ торжественномъ безмолвіи тянулись къ небу выси горъ — синія колонны, поддерживавшія ледяное море,— вс эти образы прочно запечатллись въ ея глазахъ и стояли передъ ней, какъ живые.

Ихъ смнили человческія лица,— образы людей, о которыхъ она не должна была позволять себ думать.

Съ самаго дтства Мона еще ни разу не страдала отъ отсутствія друзей,— друзей врныхъ и преданныхъ. Порой она испытывала странную потребность довриться, излить душу, при всемъ томъ ея обычная гордая сдержанность, происходившая наполовину отъ избытка чувствительности, держала на почтительной дистанціи даже неугомонную Люси. Никому изъ ея друзей и въ голову бы не пришло предъявлять на нее какія-либо права, какъ это сдлалъ сэръ Дугласъ, и, можетъ быть именно потому, что это было для нея такъ странно и ново, его грубоватая доброта казалась чуткой двушк пріятне утонченно-тактичнаго обхожденія тетки.

Уже смеркалось, когда поздъ остановился на станціи Вэверлей. Мона кликнула носильщика.

— Мн нужно въ Борроунессъ. Успю я ссть на поздъ?

Носильщикъ задумался, станція, названная пассажиркой, не пользовалась всемірной извстностью.

— Борроунессъ? Да это, сударыня, рукой подать. Если у васъ багажа нтъ, то успете. Только поторопитесь.

— Ничего подобнаго вы не сдлаете,— сказалъ спокойный женскій голосъ, и маленькая рука въ перчатк легла на руку Моны.— Я въ жизнь свою не слыхала боле нелпыхъ рчей.

— Дорисъ!— воскликнула Мона.— Зачмъ вы пришли? Я вдь писала, что заду къ вамъ только въ томъ случа, если пропущу послдній поздъ.

— Тмъ боле было основаній пріхать сюда, чтобы хоть поглядть на васъ. Это мн не часто удается. Но если вы думаете хать дальше съ такимъ усталымъ лицомъ и безъ обда, вы очень ошибаетесь.— Мона, я поражена.— Вы, именно вы, одна изъ всхъ…

— Если вы это знали, вамъ не слдовало прізжать. Это невеликодушно.

— Вовсе нтъ. Я буду соблюдать вс ваши условія: не стану ни спорить, ни убждать васъ, даже не напомню вамъ о вашемъ послднемъ письм, пока вы сами о немъ не заговорите, ваша воля будетъ для меня закономъ. Если вы мн скажете, что собираетесь полетть на луну съ вершины Монумента, я только пожелаю вамъ пріятнаго пути. И право же, милая, я уврена, что вашъ поздъ уже ушелъ.

— Дайте мн по крайней мр послать телеграмму кузин,— со вздохомъ выговорила Мона.

Дорисъ Колькхунъ была не мало изумлена тмъ, что побда досталась ей такъ легко, но, правду сказать, Мона была слишкомъ измучена, чтобы противорчить.

— Я довезу васъ на своихъ пони,— сказала Дорисъ.— Это такая прелесть! вы еще ихъ не видали. Не расхохочитесь, когда увидите моего грума. Отецъ нарочно выискалъ для меня такого. Онъ настоящій мальчикъ съ пальчикъ.

Она привычной рукой схватила возжи, ‘мальчикъ съ пальчикъ’ необычайно величественно дотронулся до своей шляпы, Мона сла, и они помчались.

— Вашъ ‘мальчикъ съ пальчикъ’ несомннно шедевръ въ своемъ род,— начала Мона,— боюсь только, что, въ случа чего-нибудь, онъ не будетъ вамъ особенно полезенъ.

— Такъ и отецъ говоритъ. Но что же можетъ случиться? Лошадки надежныя, править я умю, чего бояться? Отецъ радъ потакать всмъ моимъ капризамъ, лишь бы я не настаивала на одномъ своемъ желаніи, которое далеко не капризъ.

Мона не отвтила. Они подъзжали къ ярко освщенному дому. Дорисъ, ловко обогнувъ уголъ, остановила лошадокъ передъ крыльцомъ.

Мона знала, что въ этомъ дом она желанная гостья, и, очутившись въ уютной столовой, гд огонь весело трещалъ въ камин, въ обществ отца и дочери, непритворно радовавшихся ея прізду, она невольно развеселилась.

М-ръ Колькхунъ былъ типъ шотландскаго стряпчаго, сердитаго съ виду и очень добродушнаго на дл. Среди товарищей по профессіи онъ пользовался большимъ авторитетомъ, кром того онъ былъ дилетантомъ въ искусств и былъ твердо убжденъ, что изъ него могъ бы выйти выдающійся ученый. По части тщеславія у него было множество разныхъ мелкихъ гршковъ, но все искупала врожденная доброта сердца. Красавица дочь, умная, серьезная, съ твердой волей была его радостью и гордостью. Одинъ только разъ онъ отказался исполнить ея просьбу, и то она, въ своей преданности отцу, готова была простить ему даже это.

— По лицу миссъ Маклинъ я вижу, что она бы не прочь выпить шипучаго,— замтилъ м-ръ Колькхунъ, отдавая лакею соотвтствующее приказаніе.

Мона улыбнулась.

— Какъ пріятно быть среди людей, которыя знаютъ ваши маленькія слабости!

— Какъ пріятно быть съ людьми, которые умютъ отличить одно вино отъ другого! Дорисъ покорно пьетъ мой редереръ, но въ душ предпочитаетъ инбирное пиво.

Дорисъ запротестовала.

— Пожалуйста, не воображай, что это оттого, что ты нетронутая натура,— продолжалъ отецъ, глядя на нее съ безконечной гордостью. Въ теб только одно хорошо,— что ты любишь лошадей и собакъ. Много вы рисунковъ привезли изъ Норвегіи, миссъ Маклинъ?

— Очень мало. Норвегія для меня слишкомъ величественна. Впрочемъ, у меня есть нсколько жанровъ: наброски женщинъ въ національномъ костюм, хижина съ деревомъ, растущимъ на крыш, и козой, пасущейся у подножія дерева.

— Какъ? и коза, и дерево на крыш?

— И коза, и дерево на крыш. Дерево, растущее на крыш, тамъ вещь обыкновенная, коза — случайность.

— Я такъ и думала,— сказала Дорисъ. Какъ бы мн хотлось взглянуть на этотъ рисунокъ!

— Вы лучше скажите, долго ли вы можете остаться у насъ, миссъ Маклинъ. Во всякомъ случа, до завтрака я васъ не отпущу. Къ завтраку у меня соберутся нсколько человкъ пріятелей,— товарищей по научнымъ изслдованіямъ,— посмотрть удивительный микроскопъ, недавно купленный мною. Дорогонько онъ мн обошелся. Профессоръ Муррей называетъ его стофунтовымъ орудіемъ. Интересно будетъ услыхать ваше мнніе, какъ особы, работавшей въ одной изъ лучшихъ физіологическихъ лабораторій цлаго свта.

На губахъ Моны уже вертлся учтивый отказъ, но описаніе микроскопа показалось ей подозрительнымъ. Ей была извстна страсть м-ра Колькхуна ко всякимъ научнымъ приборамъ, случалось ей и любоваться его покупками. Она догадывалась, что и на этотъ разъ онъ купилъ фунтовъ за пятьдесятъ громоздкій старинный инструментъ, когда можно за десять купить новый боле простого и лучшаго устройства. Она ршила, насколько это будетъ отъ нея зависть, не дать ‘товарищамъ’ поднять на смхъ своего стараго друга. Если мнніе ‘особы, работавшей въ одной изъ лучшихъ физіологическихъ лабораторій цлаго свта’, дйствительно что-нибудь значить, она можетъ позволить себ даже маленькую передержку, въ данномъ случа и это будетъ извинительно.

— Завтракать я останусь, и съ большимъ удовольствіемъ,— объявила она,— но на вечерній поздъ я ужъ обязательно должна попасть.

Простившись со старикомъ, об двушки пошли въ комнату, приготовленную для Моны, и нсколько времени болтали о разныхъ пустякахъ.

— Ну, я вижу, вы устали,— сказала, наконецъ, Дорисъ.— Спокойной ночи.

Отвта не было.

— Все ли у васъ есть. Не лучше ли придвинуть это кресло поближе къ газовому рожку? Вотъ такъ будетъ хорошо. Спокойной ночи.

Отвта опять таки не было.

— Вы уже уснули, Мона, или не хотите пожелать мн спокойной ночи?

— Ахъ вы, скверная притворщица!— вскричала Мона, придвигая кресло къ огню и безцеремонно усаживая въ него подругу. Ну, валите! Выкладывайте все, что у васъ на душ. Разъ ужъ я здсь, надо намъ до чего-нибудь договориться. Беру назадъ вс условія. Выскажемся, и длу конецъ.

Дорисъ была поражена стремительностью этихъ рчей.

— Вы, конечно, знаете, Мона,— начала она неувренно,— что это было для меня большимъ огорченіемъ.

— Мой провалъ? Разумется. Мн самой онъ достался не очень легко.

— Я не то хотла сказать. Провалъ меня ничуть не безпокоитъ, непріятно только, что изъ-за него откладывается моментъ, когда вы начнете практиковать. Что подлаешь! Не повезло, и только. Меня тревожитъ другое: я нахожу, что вы теперь поступаете очень дурно.

— Чмъ это?

— Тмъ, что намрены похоронить въ деревн свои рдкія способности, или размнять ихъ на мелочи.

— Дорисъ, голубушка, я добросовстно слушаю васъ, хотя измнить свое ршеніе я теперь уже не могу, еслибы и хотла,— а я вовсе этого не хочу, но, пожалуйста, оставьте вы въ поко мои ‘рдкія способности’. Кажется, факты могли бы убдить васъ въ противномъ.

— Вс экзаменаторы въ мір не могли бы измнить моего мннія… Но оставимъ споры. Беру васъ такой, какой вы сейчасъ стоите передо мною…

— Пяти футовъ и пяти дюймовъ росту, въ чулкахъ…

— Пожалуйста, не дурачьтесь. Беру васъ такой, какъ вы есть,— женщина образованная, развитая, хорошо воспитанная…

— Обладающая молодостью, красотой и несмтнымъ богатствомъ… Продолжайте! Слова вдь дешевый товаръ.

— Вы сказали, что выслушаете меня терпливо.

— Я же и слушаю. Простите, дорогая!

— Вы когда-то любили говорить, что ‘человкъ живетъ лишь до тхъ поръ, пока онъ играетъ подобающую ему роль въ жизни, т. е. находитъ полное примненіе своимъ способностямъ’.

— Я и теперь такъ думаю. Apr&egrave,s? {Что же дальше?}

— Ахъ, Мона, вы отлично знаете, что я хочу сказать. Вамъ открытъ доступъ къ такому святому, высокому длу,— я бы отдала все, что имю, лишь бы мн только позволили служить ему,— а вы добровольно отворачиваетесь и теряете шесть драгоцнныхъ мсяцевъ, отдаете ихъ людямъ, которые васъ не поймутъ и не съумютъ оцнить васъ.

— Мн нравится это выраженіе: ‘открыть доступъ’, оно такъ умстно по отношенію къ человку, у котораго дважды захлопнули дверь передъ носомъ. Но, какъ вы выражаетесь, оставимъ споры. Вы говорите о моей поздк, какъ будто я отправляюсь просвщать готтентовъ. Я вдь ду къ роднымъ. Если я и выше кузины Рэчели, то лишь настолько, насколько Мунро выше меня.

— Вздоръ! пустяки!

— Но вдь должны же вы допустить, что это моя родственница по крови. Вы не можете отрицать, что она иметъ нкоторыя права на меня?

— Я не могу отрицать родства, хотя и родство-то дальнее, но правъ я безусловно не признаю. У всхъ у насъ есть такъ-называемые ‘бдные родственники’.

— Дорисъ, Дорисъ, да вы сами ни за какія блага въ мір не отреклись-бы отъ своихъ бдныхъ родственниковъ.

— Ну, не знаю. Дамы по большей части очень милыя, но мужчины!.. Еслибъ я ни съ кмъ изъ нихъ не встртилась вторично, это, право, не разбило бы моего сердца.

— Вы говорите, что вс женщины ‘очень милыя’, значитъ, и кузина Рэчель ‘милая’. Полноте, полноте: разсказывайте это другимъ,— разв я васъ не знаю!

— Но, Мона, общайте мн, по крайней мр, что вы удете оттуда, по истеченіи этихъ несчастныхъ шести мсяцевъ.

Мона сдвинула брови.

— Не имю ни малйшаго понятія о томъ, что я буду длать черезъ полгода.

— Взяли вы съ собой книгъ?

— Да, классиковъ, и нсколько нмецкихъ,— ничего больше.

— А изъ медицинскихъ ни одной?

— Ни единой.

Дорисъ глубоко вздохнула.

— Не смотрите на меня такъ грустно, дорогая. Я отъ души желаю вамъ самой сдлаться докторомъ.

— Не будемъ объ этомъ говорить. Отецъ никогда не дастъ своего согласія. Зато вы должны учиться за двоихъ. Я живу вашей жизнью. Смотрите, не измните мн.

— Вы такъ говорите, какъ будто страждущее человчество не въ состояніи обойтись безъ меня.

— Я такъ и думаю,— конечно, до извстной степени. Ахъ, Мона,— Дорисъ тяжело перевела дыханіе, и все лицо ея зардлось,— объ этомъ мн трудно говоритъ даже съ вами… Недавно одна моя ученица, молоденькая двушка, заболла и слегла,— ничего особеннаго, такихъ случаевъ тысячи, ее отправили въ больницу, еслибъ вы слышали, что она мн разсказывала! Понятно, я знаю, что это обыкновенная вещь. Во всхъ госпиталяхъ длается то же самое, но вдь отъ этого же не легче. Она говоритъ, что скоре умретъ, чмъ опять ляжетъ въ больницу. Хуже этого ничего быть не можетъ.

— Голубушка моя, Дорисъ, неужели вы думаете, что я этого не знаю? Но не говорите, что хуже ничего быть не можетъ. Хуже всего нравственный вредъ, а нравственнаго вреда не можетъ быть тамъ, гд не участвуетъ наша воля.

— Вредъ!— гнвно повторила Дорисъ.— Нравственный вредъ! А если двушка утратить двичій стыдъ,— это не вредъ?— Лицо ея пылало, грудь часто вздымалась.— Вся эта молодежь,— продолжала она, едва, слышно,— студенты, мальчишки… Я съ ума схожу,— думая объ этомъ. Мона встала и поцловала ее.

— Родная моя, вы настоящій preux chevalier своего пола, и я за это люблю васъ всмъ сердцемъ. Вы совершенно правы, но, съ теченіемъ времени, привыкаешь не говорить объ этомъ и даже не думать больше, чмъ это необходимо… А все-таки вы напрасно мучаете себя. Среди молодыхъ людей, о которыхъ вы отзываетесь такъ презрительно, есть много беззавтно преданныхъ наук, многіе изъ нихъ обладаютъ мягкимъ, добрымъ сердцемъ и очень гуманно обращаются съ больными….

— Не будемъ говорить объ этомъ. Это выше моихъ силъ. Но вы, Мона, должны продолжать, умоляю васъ, не оставляйте вашего дла!

Дорисъ горячо, почти страстно обняла подругу и вышла изъ. комнаты.

X.
Борроунессъ.

На другой день подъ вечеръ срыя пони отвезли Мону въ Грантонъ.

Странно было очутиться снова на палуб парохода,— какъ будто то же, что вчера, и вмст съ тнь совсмъ другое! Вчера она была центромъ своего маленькаго кружка: вс ласкали ее, баловали, восхищались ею, сегодня — она никто и ничто, молодая особа, путешествующая безъ провожатыхъ. Мона усердно увряла себя, что это ‘вчера’ было аномаліей, исключеніемъ, сегодня же все въ порядк вещей, жизнь вошла въ свою обычную колею.

Въ голов у нея бродили невеселыя мысли, да и странно было бы ожидать другого, а сильная качка, само собой, не улучшала ея настроенія.

Рзкій, холодный восточный втеръ пронизывалъ до костей. Мова благодарила Бога, когда они, наконецъ, дохали до Брнтайлэнда, и она очутилась въ грязномъ и неудобномъ, но защищенномъ отъ втра вагон третьяго класса.

— Когда дешь въ Борроунессъ,— сказалъ ей на прощанье м-ръ Колькхунъ,— вопросъ не въ томъ, прідешь ли туда раньше или позже, а въ томъ, додешь ли вообще до мста.— Значеніе этихъ словъ Мона скоро поняла: на каждой маленькой станціи поздъ стоялъ цлую вчность, но ей и не хотлось пріхать скоре. Путь отъ Эдинбурга до Борроунесса казался ей очень короткимъ, въ сравненіи съ разстояніемъ, отдлявшимъ ея прошлую жизнь отъ жизни, которая ждала ее впереди.

— Я не имю права вступать въ нее мученицей, хотя бы даже отъ этого мн было легче на душ,— говорила себ Мона.— Худо ли, хорошо ли мн будетъ, все это — дло моихъ рукъ, моей воли. И я вовсе не намрена предаваться воспоминаніямъ и мечтамъ, напротивъ, намрена жить полной жизнью и каждый день хватать обими руками, извлекая изъ него все, что можно.

Уже смеркалось, когда, наконецъ, кондукторъ крикнулъ: ‘Станція Борроунессъ!’ Мона вскочила съ мста и выглянула въ окно.

Станція была маленькая, тихая и скучная. Нсколько мужчинъ, съ виду рыбаковъ, стояли на платформ и, поодаль отъ нихъ, одна женщина.

Нтъ, не можетъ быть, чтобъ это была кузина Рэчель!

Живя въ Лондон, Мона нердко встрчала пожилую даму, настолько эксцентрично одтую, что она обращала на себя вниманіе даже въ ‘богоспасаемомъ Блумсбери’. Короткая юбка, суконная кофта безъ таліи и черная шляпка грибомъ представляли разительный контрастъ съ существующей модой. По какой-то странной ассоціаціи идей, оригинальная фигура старушки обязательно вставала въ памяти Моны каждый разъ, какъ она думала о кузин.

Но женщина, стоявшая на платформ, была совсмъ въ другомъ род. Лицо у нея было румяное и добродушное, костюмъ ея представлялъ собой безобразную каррикатуру на прошлогоднюю моду. Вс характерныя особенности этой моды были подчеркнуты здсь до комизма. Такихъ женщинъ Мона встрчала сотни на улиц и даже не замчала, что на нихъ было надто, но этотъ неуклюжій покрой юбки, эта кричащая шляпка, вс подробности этого пестраго, безвкуснаго наряда запечатллись въ ея памяти навсегда.

— Безъ сомннія, дама, которую я встрчала въ Лондон, была герцогиня,— не безъ горечи подумала Мона,— но не можетъ же бытъ, чтобы это была кузина Рэчель.

Она позвала носильщика, вышла изъ вагона и остановилась въ ожиданіи — сама не зная, чего. Она была единственной молодой женщиной, высадившейся на этой станціи, такъ что Рэчели Симпсонъ легко было узнать ее, если только Рэчель вышла ей навстрчу.

Такъ оно и случилось.

Но Рэчель подошла не сразу, Мона, въ своемъ изящномъ дорожномъ костюм, смотрла недотрогой и напомнила ей знатныхъ молодыхъ лэди, иногда проздомъ останавливавшихся въ Тоуэрс.

Поздъ, пыхтя, медленно отошелъ отъ станціи, тогда маленькая женщина приблизилась къ Мон съ жеманной улыбкой на загорломъ румяномъ лиц, слегка наклонивъ голову на бокъ и протягивая ей руку въ дешевой перчатк. Впослдствіи Мона убдилась, что ея кузина всегда такъ держала себя въ обществ и находила свои манеры самыми изысканными.

— Миссъ Маклинъ?— освдомилась она полузастнчиво, полуфамильярно.

— Да, я Мона Маклинъ. А вы, вроятно, кузина Рэчель?

Он поцловались, затмъ наступило неловкое молчаніе.

Рэчель Симпсонъ не безъ удовольствія вспомнила, что видла Мону въ окн вагона третьяго класса. Сама она всегда здила во второмъ, и это сознаніе своего превосходства надъ столичной кузиной, хотя бы въ одной только области, было въ данный моментъ очень пріятно и кстати. Впрочемъ, намекнуть объ этомъ она не ршилась, не зная, какъ это приметъ Мона, ей, пожалуй, будетъ непріятно, что ее видли впервые при такихъ невыгодныхъ условіяхъ.

Кузины пошли домой пшкомъ. Дорога была грязная отъ недавнихъ дождей, приходилось все время смотрть себ подъ ноги, что не особенно способствуетъ оживленному разговору, тмъ не мене он говорили безъ умолку о погод, урожа, зд по желзной дорог, вообще о самыхъ неинтересныхъ вещахъ. Мона не обмолвилась и словомъ ни о семейств Мунро, ни о своей поздк въ Норвегію.

Черезъ пять минутъ он были уже на мст. Домъ оказался совсмъ-таки недуренъ и выходилъ въ крошечный, но хорошо содержащійся садикъ. Два окна въ нижнемъ этаж были пожертвованы подъ ‘витрины’, проходя, Мона мелькомъ видла въ одномъ какія-то необыкновенныя наколки и шляпки, въ другомъ — залежавшіеся и пыльные товары — предметы мелочной торговли.

Отворилась стеклянная дверь, рзко зазвонилъ прикрпленный къ ней колокольчикъ, изъ кухни выглянула неряшливо одтая служанка, коротко замтила: ‘Это вы!’ и снова скрылась.

Рэчель Симпсонъ ни за что на свт не позволила бы себ отдать приказаніе по хозяйству въ присутствіи гостьи, поэтому она пошла въ кухню, а Мона осталась ждать въ корридор. До нея доносились шушуканье госпожи со служанкой и громкое тиканье старомодныхъ часовъ, воздухъ въ корридор былъ спертый, пахло сушеными розовыми лепестками и сыростью. Очевидно, здсь было не въ обыча провтривать комнаты, и окна открывали только въ вид исключенія. Прибоя не было слышно, домъ стоялъ, вроятно, очень далеко отъ моря, что показалось Мон даже страннымъ, въ виду миніатюрности городка.

— Если только изъ окна моей спальни видно море, я буду счастлива я на чердак,— подумала Мона.

Но кузина отвела ее не на чердакъ, а въ большую комнату надъ кухней, всю заставленную безобразной старинной мебелью, изъ окна этой комнаты открывался широкій видъ, но, увы! не на море, а на капустныя гряды.

— Какъ разоблачитесь, приходите въ гостиную попить чайку,— сказала Рэчель.

— Благодарю,— ласково отвтила Мона.

Оставшись одна, она въ изнеможеніи опустилась въ кресло, но вдругъ опять вскочила на ноги.

— Это что такое?— съ досадой прикрикнула она сама на себя.— Хандрить! Теперь! Ну ужъ нтъ! Изволь-ка вставать да мыть руки,— живо!

Но прежде она взяла на себя смлость отворить окно. Это оказалось затруднительнымъ. Верхняя рама совсмъ не поддавалась, нижняя, каждый разъ, какъ Мона подымала ее, съ грохотомъ падала внизъ. Мона напрасно искала глазами чего-нибудь, чмъ бы придержать ее.

— Ты у меня будешь стоять хотя бы мн пришлось подложить подъ тебя мою собственную голову!— гнвно воскликнула двушка,— но прежде попробуемъ обойтись вотъ этой семейной библіей,— добавила она, замтивъ на комод толстую книгу.

Въ конц концовъ она свернула въ клубокъ свой дорожный плащъ и подложила его подъ раму, говоря:

— Нсколько капель дождя теб не повредятъ, а чистый воздухъ пойдетъ этой затхлой дыр очень и очень на пользу.

Двушка поискала глазами горячей воды, но ея не было, и она, вздрагивая отъ непріятнаго ощущенія, умылась холодной. Потомъ, поглядвъ на себя въ зеркало, чтобъ убдиться, что волосы ея лежатъ гладко и выраженіе лица достаточно привтливо, она спустилась въ гостиную.

Въ камин огня не было. Пока на окнахъ висли блыя занавси, т.-е. съ мая до октября, въ этомъ дом не принято было топить каминъ. Въ холодные вечера Рэчель нердко позволяла себ скромную роскошь погрться у камелька въ кухн, и, знай это Мона, она съ радостью сдлала бы то же, но Рэчель свято чтила ‘хорошій тонъ’ и пришла бы въ ужасъ при одной мысли предложить такую вещь чужому человку. Когда Мона попривыкнетъ, обживется въ дом, тогда, пожалуй, можно будетъ и вернуться къ прежнимъ порядкамъ, замнить парадный чайникъ старымъ коричневымъ, спрятать въ комодъ накладного серебра ложки и праздничную шляпу надвать лишь по воскресеньямъ.

Парадный чайникъ, красовавшійся теперь на стол, представлялъ собой, поистин, нчто удивительное, и Рэчель преисполнилась гордости, замтивъ, что Мона безпрестанно смотритъ на него. Мона же смутно думала, что она въ жизнь свою не видала предмета, который бы такъ абсолютно противорчилъ всмъ элементарнымъ требованіямъ художественной работы.

Но вдругъ ей припомнились ласковыя письма Рэчели, и сердце ея смягчилось. Эта женщина, съ своей лавкой и безобразной мебелью, съ своимъ добрымъ сердцемъ и вульгарной жеманностью обращенія вдругъ показалась Мон такой милой и трогательной, что усталые, черезчуръ натянутые нервы не выдержали, и двушка должна была закусить губы, чтобы не расплакаться.

— Знаете ли, дорогая,— сказала она горячо:— вы очень добры, что выписали меня сюда.

— О, я такъ рада, что вы пріхали! Лишь бы только вамъ жилось здсь хорошо и счастливо.

— Объ этомъ не безпокойтесь. Дайте мн денекъ-другой, чтобы осмотрться, устроиться, и я буду счастлива, какъ царица.

— Да, къ новымъ порядкамъ и къ новымъ людямъ не сразу привыкнешь, ну да ничего, кровь не вода,— я это всегда говорю. Племянница со мной отлично уживалась, мы съ ней такъ подошли другъ къ другу. Она изучила вс мои привычки, да и шляпы мастерить была большая искусница, это, должно быть, не по вашей части?

Мона засмялась.

— Я хотла отвтить, какъ въ анекдот, — не знаю, потому что не пробовала, но потомъ вспомнила, что я всегда сама отдлываю себ лтнія шляпы. Я съ наслажденіемъ займусь этимъ — и приложу вс старанія (добавила она про себя), чтобы затмить прелести, выставленныя въ окн.

— Боюсь, — нершительно замтила Рэчель, — что мы не можемъ продавать такихъ простенькихъ шляпъ, какъ та, что на васъ была надта. Это, безъ сомннія, очень мило и практично, но здсь вс больше любятъ перья и цвты.

— О, я не стану и пытаться длать такія шляпы, какъ моя. Чтобы сдлать что-нибудь дйствительно изящное и простое, нужно быть прямо геніемъ,— не правда ли?

Рэчель засмялась, не зная, принимать ли это въ серьезъ или въ шутку.

— А теперь, кушайте хорошенько, съ дороги-то вы, должно быть, проголодались. Вотъ яйца, ветчина, а вотъ горячія тартинки, — все простыя кушанья, какъ видите. Я вамъ заварила чаю покрпче, это васъ подбодрить.

— Прощай, сонъ!— подумала Мона, и ей показалось, что нтъ музыки восхитительне шипнья шампанскаго, искрящагося въ бокал. Она густо покраснла, когда кузина спросила ее минуту спустя:

— Вы наврное членъ общества трезвости? Теперь вс записываются въ эти общества. Просто удивительно! даже въ помщичьихъ домахъ не подаютъ вина за столомъ,— все больше чай. Оно и лучше: одно стоитъ другого, а для кармана не такъ накладно.

— Не правда-ли?— сочувственно отозвалась, Мона радуясь, что ей не пришлось отвчать на первый вопросъ.— Въ сущности,— думала она,— когда живешь одной жизнью съ капустой на огород, такая безумная роскошь и неумстна.

— Надюсь, вы ничего не иметъ противъ магазина?— продолжала Рэчель.— Теперь онъ мн, собственно говоря, ни къ чему, да и раньше я имъ не особенно дорожила, у насъ дла всегда хорошо шли и безъ того, да вотъ привыкла: вчно народъ толчется, оно и веселе, перестали бы ходить, все бы не хватало чего-то. Вдь со мной компанію водятъ и настоящіе лэди — жена священника, докторша,— то поболтать зайдутъ, то напиться чайку, и ничуть не считаютъ меня мене благородной оттого, что я держу магазинъ. Но я всмъ говорю, что я это длаю не по нужд, а по привычк. Это вс въ Борроунесс знаютъ, и это, конечно, составляетъ разницу.

— Мн кажется,— замтила Мона, припоминая письмо Люси,— ‘благородство’ той или другой профессіи зависитъ отъ того, кто ею занимается и почему, а не отъ самой профессіи.

— Вотъ именно. Меня здсь вс знаютъ, и знаютъ, что я въ сущности къ этой лавк вовсе не привержена. Иной разъ я запираю дверь на замокъ и ухожу на цлый день, это же вс видятъ.

Мона прикусила губу и на этотъ разъ ужъ не пыталась отвчать.

Было еще рано, когда она простилась съ кузиной и ушла въ свою комнату. Нсколько минуть она шагала изъ угла въ уголъ, потомъ вдругъ остановилась передъ зеркаломъ. Живя въ одиночеств, она привыкла обращаться къ своему собственному лицу, какъ бы къ постороннему собесднику.

— Это не то, что ужасно,— выговорила она съ грустью,— я почти желала бы, чтобы оно было хуже, бда въ томъ, что все это такъ страшно вульгарно. О Люси, я, дйствительно, идіотка!

И, подобно героинямъ добраго стараго времени, когда передовыхъ женщинъ не было еще и въ помин, она бросилась на широкую кровать съ четырьмя колонками и горько разрыдалась.

XI.
Магазинъ.

Нтъ, съ этой спальней, очевидно, ничего не подлаешь! Надо терпть. Оглядвшись кругомъ, при свт утренняго солнышка, Мона обрадовалась, что не привезла съ собой картинъ, статуэтокъ и драпировокъ, безъ которыхъ находитъ почти невозможнымъ путешествовать ныншняя молодежь. Тяжелую, неуклюжую мебель еще можно было бы разставить такъ, чтобъ она не бросалась въ глаза, но вс нжные тона драпировокъ, вс краски картинъ поблекли бы и стушевались на рзкомъ, кричащемъ фон старинныхъ обоевъ.

Мона твердо ршала, что ‘этому нытью’ надо положить конецъ и что ‘вчерашнее’ больше не повторится. Она откинулась на стоячія жесткія подушки дивана, заложила руки за голову и мужественно взглянула въ лицо положенію. Привлекательнаго въ немъ, безспорно, было мало, но Мона была молода, полна энтузіазма и ршимости.

— Хорошій работникъ во всякой области будетъ полезенъ.— думала она,— а дурной нигд. Все зависитъ отъ меня. Вс карты у меня въ рукахъ. Помоги мн, Боже!

— Надюсь, вы хорошо выспались?— спросила кузина Рэчель, когда она вышла въ гостиную, гд былъ накрытъ столъ для завтрака.

— Я никогда въ жизни лучше не спала,— сердечно отвтила Мона.

— Вотъ это хорошо!

Сама Рэчель проснулась на разсвт, ее мучили сомннія, она готова была даже допустить страшную ересь, что кровь не всегда и не при всякихъ обстоятельствахъ гуще воды, слова Моны ободрили ее и вернули ей прежнюю вру. Ей все еще трудно было допустить, что она когда-нибудь будетъ чувствовать себя съ Моной такъ же легко, какъ съ племянницей, зато Мона была такая воспитанная, ‘стильная’, ‘совсмъ лэди’, ничего, если она и не выучится отдлывать шляпы, будетъ ‘стоять за конторкой’, это совсмъ по ней, у нея такой ‘приличный’, ‘порядочный’ видъ.

— Вы сегодня выйдете?— спросила Рэчель.

— Я сдлаю, какъ вы хотите. У меня нтъ еще никакихъ плановъ на сегодня.

— Я думала,— погода нынче такая хорошая,— не сходить ли мн въ Киркстоунъ. У меня тамъ пріятельница, м-рсъ Смитъ, ея мать ужъ съ мсяцъ, какъ умерла, а я съ тхъ поръ и не была у нея. А она мн, видите ли, сродни: моя сестра Дженъ была замужемъ за двоюроднымъ братомъ ея мужа. Такъ вотъ я и боюсь, какъ бы она не обидлась: скажетъ, не по сосдски…

— И вы хотите, чтобъ я посидла въ лавк, пока васъ не будетъ дома? Съ удовольствіемъ. Это будетъ очень забавно.

— Нтъ, въ лавк-то вамъ сидть незачмъ, да никто, врно и не придетъ, хотя, впрочемъ, сказать трудно. Вы можете сидть у окна въ гостиной и смотрть на прохожихъ, какъ колокольчикъ зазвонитъ, вы и услышите. А если кто-нибудь придетъ, Салли вамъ скажетъ цну каждой вещи, она знаетъ.

— Благодарю васъ.

— Конечно, я могла бы взять васъ съ собой и привсить замокъ на дверь, или оставить Салли присматривать за лавкой. Я уврена, что м-рсъ Смитъ въ другое время была бы очень рада, видть васъ, но въ такомъ гор….

— О, само собой. Ей пріятне будетъ увидаться съ вами наедин и поговорить по душ, всякій на ея мст думалъ бы также.

— Вотъ именно. Если продержится хорошая погода, такъ чтобъ можно было одться понарядне, я сведу васъ на будущей недл ко всмъ моимъ друзьямъ. А то что за удовольствіе, когда приходится подбирать платье и снимать ватерпруфъ у каждой двери.

— Совершенно врно,— поддержала ее Мона,— красивыя вещи только тогда и пріятно надвать, когда можно носить ихъ съ комфортомъ. Боюсь только,— прибавила она съ искреннимъ сожалніемъ,— что ни одно изъ моихъ платьевъ не придется вамъ по вкусу.

— О, это ничего. Вы всегда будете хорошо одты. Самое главное — имть видъ лэди.

Он, молча, кончили завтракать, потомъ Рэчель сказала:

— Посл обда вы, вроятно, пойдете прогуляться на холмы или къ морю. Съ кмъ бы вамъ пойти?— не придумаю. Мэри Дженъ Андерсонъ живетъ черезъ дорогу, она всегда рада услужить мн, но у нихъ какъ разъ теперь портниха работаетъ на дому.

— Благодарю васъ, дорогая, мы не будемъ безпокоить миссъ Андерсонъ. Я предпочитаю гулять по новымъ мстамъ одна, а потомъ, когда вернусь, разскажу вамъ свои впечатлнія. Вы не поврите, какое для меня наслажденіе жить возл моря. Оно одно можетъ замнить мн общество.

— Что жъ, это очень хорошо, когда человкъ малымъ доволенъ. И вотъ еще что,— Рэчель видимо колебалась,— если кто зайдетъ, вы, душенька, уже не говорите, что собираетесь быть докторшей, а?

Это показалось Мон очень забавнымъ.

— И не подумаю. Можете быть спокойны, кузина Рэчель. Пока я живу здсь, я и не заикнусь никому о своихъ планахъ на будущее.

Он встали изъ-за стола и, посл долгихъ сборовъ, кузина Рэчель ушла, разряженная въ пухъ и прахъ, не боясь дождя. Уже закрывъ за собой дверь, она снова пріотворила ее и заглянула въ комнату, говоря:

— Вы устройтесь поудобне. Садитесь въ качалку, въ гостиной вы найдете нсколько переплетенныхъ томовъ ‘Воскресныхъ Досуговъ’, почитаете…

— Благодарю васъ. Я уврена, что въ качалк я буду чувствовать с.ебя отлично.

Когда кузина ушла, Мона первымъ дломъ велла Салли положить хорошую охапку дровъ въ каминъ и растворила настежь вс окна, затмъ произвела подробный и тщательный осмотръ ‘магазина’.

Привыкшая къ лондонскимъ магазинамъ, гд торговля идетъ бойко, гд, благодаря періодическимъ ‘распродажамъ’ и конкурренціи, товаръ всегда свжій и модный, гд малйшее жирное или пыльное пятнышко значительно понижаетъ цнность вещи, она была поражена при вид пыльныхъ, измятыхъ и вышедшихъ изъ моды товаровъ, разложенныхъ въ лавк кузины.

Пока она раздумывала, зазвонилъ колокольчикъ и вошла пожилая женщина.

— Добраго утра,— любезно начала Мона.

Женщина удивилась. Она не желала быть грубой, но не желала быть и смшной, а такая чрезмрная учтивость со стороны совершенно незнакомаго человка, да еще въ такомъ будничномъ дл, показалась ей странной, поэтому она промолчала.

— На пенни резиновой тесьмы,— выговорила, наконецъ, покупательница, оправившись отъ изумленія.

Мона поклонилась и достала съ полки коробку съ требуемымъ товаромъ.

— Если вы не получили свжей съ тхъ поръ, какъ я была у васъ, то не трудитесь и показывать,— объявила старуха, подозрительно косясь на старую изломанную коробку.— Та, старая, только на видъ хороша, а возьмешь въ руки, вся расползется.

Мона критическимъ взоромъ окинула содержимое ящика.

— Этой я, правда, не могу рекомендовать, она слишкомъ стара. Но,— она съ трудомъ удерживалась отъ смха, душившаго ее,— но на будущей недл мы получимъ свжій товаръ.

— Я ужъ два мсяца это слышу,— строго выговорила женщина.— А продаете все время старье, вотъ ужъ это не дло.

— Совершенно врно,— искренно согласилась Мона.— Мы какъ-то упустили это изъ виду. Вроятно, здсь есть другіе магазины, гд вы можете получить желаемое. А если не найдете, то ровно черезъ недльку приходите къ намъ. Не могу ли предложить вамъ еще что-нибудь? (Хотя въ цлой лавк нгъ ничего, что я могла бы предложить съ чистой совстью,— добавила она мысленно).

Старуха озабоченно наморщила лобъ.

— Мн нужны еще вязальныя спицы вотъ такого размра,— сказала она, кладя на конторку наполовину связанный чулокъ,

Мона вздохнула съ облегченіемъ. Вязальныя спицы не могутъ испортиться, какъ резиновая тесьма, если он заржавли, она вычиститъ ихъ наждакомъ.

Она выдвинула ящикъ, но, къ ужасу своему, увидала, что спицы всхъ величинъ были здсь перемшаны между собой, а желзной палочки съ зарубками, по которой торговцы опредляютъ мрку, нигд не оказывалось. Она чувствовала, что требовательная старуха не позволитъ ей подобрать спицы на глазъ и шарила по всмъ ящикамъ, но напрасно. Снаружи она была спокойна, но въ душ страшно волновалась, и у нея уже испарина выступила на лбу, когда ей, наконецъ, посчастливилось найти въ касс пропавшее мрило. Бдная Мона! При вид его она испытала такое же чувство облегченія, какъ, бывало, въ анатомическомъ театр, когда какой-нибудь нервъ, который она уже отчаявалась найти, выступалъ вдругъ подъ ея ножомъ цлымъ и невредимымъ.

Не безъ труда она отыскала четыре спицы одинаковой величины, аккуратно завернула ихъ въ бумагу и подала покупательниц. Она хотла уже отворить ей дверь, но старуха не спшила уходить.

— Я привыкла имть дло съ миссъ Симпсонъ, — сказала она.— Чего вы тамъ такъ долго искали? Вы, кажется, еще новичекъ въ дл?

— Это правда, но я очень хочу научиться. Имйте со мной терпніе, вы увидите, что я скоро исправлюсь.

Мона говорила совершенно искренно. Она забыла, что жизнь ея вовсе не ограничивается этой жалкой лавчонкой, и чувствовала себя именно тмъ, чмъ она была въ данный моментъ,— очень неопытной продавщицей.

— Это конечно, что и говорить. Такъ я зайду черезъ недльку.

Таковъ былъ первый опытъ Моны. По уход покупательницы она съ минуту стояла молча, въ мрачной дум, сосредоточено глядя себ на ноги, и наконецъ выговорила вслухъ:

— Ну, если мн кто-нибудь скажетъ, что торговать въ лавк — шуточное дло, я ему покажу!

Не успла она ссть, какъ колокольчикъ зазвонилъ снова. На этотъ разъ покупательницей оказалась молоденькая служанка, пестро одтая, но съ симпатичнымъ лицомъ, хотя и не обличавшимъ большого ума или критическаго отношенія къ окружающему. Можетъ быть, именно потому оно сразу понравилось Мон. Покупательница видимо чувствовала себя неловко и робко ждала, чтобы съ ней заговорили.

— Чмъ могу служить?— спросила Мона.

— Мн нужна новая шляпка.

— Охъ!— вырвалось у Моны. Это было сопряжено съ тяжелой отвтственностью.— Вы уже ршили, что взять, или желаете, чтобы я вамъ посовтовала?

— Мн хотлось бы посмотрть, что у васъ есть.

— Вы желаете шляпу на каждый день, или праздничную.

— Чтобы ходить къ обдн. Еще недавно у миссъ Симпсонъ были выставлены въ окн крупныя красныя розы. Мн кажется, если бы взять ихъ парочку, къ нимъ хорошо пошло бы вотъ это перо.

Мона взяла изъ рукъ ея небольшой свертокъ, развернула его и принялась такъ же внимательно разсматривать его содержимое, какъ, бывало, она разсматривала препараты подъ микроскопомъ. Предметъ, завернутый въ бумагу, несомннно, былъ нкогда страусовымъ перомъ, но теперь онъ больше походилъ на хребтовую кость селедки.

— Д-да,— начала Мона, осторожно зондируя почву,— перо придется поправить, но не думаете ли вы, что жаль класть на одну шляпу и цвты, и перья.

Двушка вытаращила на нее глаза. Это была какая-то неслыханная ересь.

— Перо-то вдь жиденькое, ну, а если его прикрыть наполовину цвтами, оно и выйдетъ нарядне.

Мона посмотрла на перо, потомъ на покупательницу и снова углубилась въ размышленіе.

— Вы живете въ услуженіи?— спросила она вдругъ.

— Да.

— Здсь, въ Борроунесс?

— Нтъ, меня отпустили съ матерью повидаться, я живу въ судомойкахъ въ Тоуэрс.

— Плохія настали времена, если въ хорошемъ дом позволяютъ такъ одваться служанк, хотя бы и судомойк,— подумала Мона.

Вслухъ она сказала:

— Въ Тоуэрс? Это большое для васъ счастье, что вы попали въ такой домъ. Если вы приложите все стараніе, современенъ вы можете сдлаться первоклассной кухаркой.

Двушка просіяла.

— Знаете ли,— продолжала раздумчиво Мона,— въ Лондон служанка дйствительно изъ хорошаго дома сочла бы ниже своего достоинства носить на шляп цвты или перья. Она взяла бы хорошенькій фасонъ врод этого,— Мона достала одну изъ немногихъ изящныхъ шляпъ, выставленныхъ въ окн,— и отдлала бы ее просто, хорошей лентой, или бархатомъ,— вотъ такъ!

Мина приложила къ шляп спереди кусокъ бархата и надла ее себ на голову. Какъ дополненіе къ простому, но хорошо сшитому платью съ безукоризненнымъ воротничкомъ и рукавчиками, шляпка выглядла очень красиво и, къ немалому удивленію Моны, понравилась покупательниц.

— Это очень прилично,— одобрила она,— и, должно быть, будетъ дешевле.

— Нтъ, она не будетъ стоить дешевле, если вы возьмете хорошую солому, зато продержится дольше полудюжины шляпъ съ цвтами и перьями. Надо одваться умючи. Дешевый атласъ, цвты и кружева черезъ недлю потеряютъ всякій видъ. Какая-нибудь глупышка однетъ такую нарядную шляпку и воображаетъ, что похожа на лэди. Но за лэди ее никто не приметъ, а между тмъ она не смотритъ и служанкой изъ хорошаго дома. Дйствительно же порядочная разсудительная служанка покупаетъ вещи простыя, но добротныя, и въ нихъ гораздо больше похожа на лэди, чмъ та, другая!

Двушка колебалась.

— Эта-то шляпочка, пожалуй, дольше проносится?

— Конечно, дольше. Но вы не торопитесь, подумайте хорошенько.

— Нтъ, ужъ я возьму.

Он сговорились насчетъ подробностей и двушка собралась уходить.

— А когда будете длать себ новое платье,— сказала ей вслдъ Мона,— сдлайте такое, чтобы подходило къ шляпк,— простое, темносинее или черное. Оно вамъ никогда не надостъ, и вы понятія не имете, какая вы въ немъ будете милочка.

Двушка бросила полный восхищенія взглядъ на простенькое платье самой Моны и ушла, улыбаясь.

— Если вс мои кліентки будутъ въ этомъ же род, я, пожалуй, готова разбить мой шатеръ въ Борроунесс и остаться здсь навсегда.

Дождь, какъ зарядитъ, такъ ужъ надолго. Такъ и здсь. Не успла Мона затворить дверь за No 2, какъ появился No 3, и No 3 оказался мужчиной.

— Здравствуйте,— началъ онъ вжливо.

— Здравствуйте, сэръ.

— Не найдется ли у васъ резины — только хорошей, мягкой резины? Мона взяла съ окна нсколько кусковъ, но резина отъ времени сдлалась твердой и хрупкой.

— Эта не годится,— сказала она,— но у меня наверху есть еще.

Нсколько мсяцевъ тому назадъ он съ Люси напали въ одномъ магазин на ‘цлую мину’, какъ выразилась Люси, чудеснйшей резины, мягкой, эластичной, нарзанной маленькими косыми кусочками. Мона въ то время трудилась надъ гистологическими рисунками, требовавшими большой аккуратности, и купила себ большой запасъ ея, которымъ теперь и воспользовалась.

— Этой вы, я думаю, останетесь довольны,— сказала она, кладя передъ покупателемъ листъ бумаги и карандашъ.

Онъ попробовалъ.

— Да я въ жизнь свою не имлъ лучшей резины!— воскликнулъ онъ, съ изумленіемъ поднявъ глаза. Взоры ихъ встртились, и оба невольно улыбнулись другъ другу сочувственно, какъ улыбаются люди, когда они сойдутся во мнніяхъ, хотя бы и въ пустякахъ.

— Я пользуюсь праздникомъ, чтобы изготовить нсколько діаграммъ, а когда спшишь, хлбъ — весьма плохая замна резины.

Діаграммъ! Слово звучало такъ знакомо. Мон страстно хотлось спросить, что это были за діаграммы, изъ какой области?— ботаники? анатоміи? физіологіи?— но она воздержалась, и покупатель съ вжливымъ ‘До свиданія!’ вышелъ изъ лавки.

— Отличилась ты, нечего сказать!— корила себя Мона.— Хорошая продавщица! Во-первыхъ, общала выписать новый товаръ, не зная наврное, можно ли будетъ это сдлать. Во-вторыхъ, взялась отдлывать шляпу и по всей вроятности не съумешь. Въ-третьихъ, назначила за шляпу такую цну, что за работу не останется и шести пенсовъ. Въ-четвертыхъ, продала кусокъ собственной резины, не получивъ за это ни фартинга. Нтъ, душа моя, надо сознаться, что посл сегодняшняго экзамена ты потеряла въ моихъ глазахъ, по крайней мр, пятьдесятъ процентовъ.

XII.
Замокъ Маклинъ.

Поверхность моря вся искрилась и сверкала въ лучахъ солнца, высокія цвтущія травы на дюнахъ, словно въ пляск, клонились то въ одну, то въ другую сторону, колеблемыя втромъ. Мстами прибрежную полосу песку и гравія перерзывали морщинистыя обнаженныя скалы, вдававшіяся въ море, длинные стебли фукуса всплывали и прятались съ каждой новой волной.

Мона задыхалась отъ восторга. Первый ранній обдъ въ дом кузины былъ для нея порядочнымъ испытаніемъ. ‘Серебро’ не отличалось блескомъ, а ‘хрусталь’ чистотой, скатерть была чиста, но лишена всякаго лоска и такъ плохо выглажена, что походила скоре на простыню. А здсь ей просто не врилось, что въ какой-нибудь сотн шаговъ отъ пыльной лавки и затхлой гостиной кузины разстилался цлый міръ свжести и красоты. Нтъ, нельзя сдлаться узкимъ и мелочнымъ тамъ, гд стоитъ только сказать: ‘Сезамъ, отворись!’, чтобы природа величественная, яркая и прекрасная раскрыла вамъ свои объятія.

— Все это мое, мое, мое!— говорила себ Мона.— Никто въ мір не можетъ отнять этого у меня,— пла она тихонько на мелодію собственнаго сочиненія.

Эта полоса берега была для нея тмъ же, чмъ для Монте-Кристо келья аббата, совмщала въ себ все знаніе, мудрость, общество, неисчислимыя сокровища.

Невдалек на самомъ краю берега высилась скала, къ великому своему удовольствію, Мона открыла, что на нее не трудно взобраться съ помощью грубой естественной лстницы, образовавшейся съ одной стороны. Наверху скала была вся изъдена моремъ и втромъ, изрыта впадинами и ямками, устлана волшебнымъ ковромъ изъ мелкихъ раковинъ, водорослей и валуновъ. Передъ нею, на цлыя мили вокругъ лежало сверкающее, плещущее море, позади высились дюны, налво солнце лило потоки свта на красныя кровли, играло на окнахъ музея и флюгерахъ Киркстоуна. Мона отыскала роскошное кресло, устроенное самой природой, и комфортабельно расположилась въ немъ.

——

Старые стнные часы били пять, когда Мона вернулась домой.

— Надюсь, я не опоздала къ чаю? Я такъ прелестно провела время.

— Вижу, вижу!— невольно улыбнулась Рэчель при вид возбужденнаго, сіяющаго личика двушки.— Раздвайтесь скоре и приходите сюда.

— Смотрите, какое сокровище я нашла,— начала Мона, входя.— кроваво-красный гераніумъ!

— Какъ вы сказали?— Экъ вы его чудно-то зовете! Да у насъ этихъ цвтовъ не оберешься — и на берегу они растутъ, и у дороги, въ пол,

— Въ самомъ дл? Можетъ быть, вы говорите о луговомъ геравіум? Онъ очень похожъ на этотъ, только другого оттнка, скоре пурпуровый, и у него два цвтка на одномъ стебл вмсто одного.

Рэчель принадлежала къ очень многочисленному классу людей, которые не съумли бы отвтить, еслибъ ихъ спросили, сколько лепестковъ у лютика и у буквицы — шесть или четыре?— и потому предпочла промолчать. Но,— странное дло,— искреннее, дтски-неподдльное восхищеніе Моны моремъ и цвтами боле всего прочаго сблизило ее съ кузиной. Рэчель сразу почувствовала себя легче въ ея присутствіи.

— Вотъ что значитъ,— думала она про себя,— для двушки, выросшей въ город, попасть въ деревню, да еще къ кровнымъ роднымъ. Бдная двочка, должно быть, порядкомъ скучала въ Лондон, одна одинешенька.

— Когда вы захотите освободиться отъ меня на цлый день,— продолжала Мона,— я думаю предпринять ботаническую экскурсію по берегу. Я уврена, что найду множество сокровищъ, которыя растутъ невидимками.

— Мы предпримемъ кое-что получше,— сказала Рэчель посл минутнаго колебанія, ей не хотлось сразу выкладывать свои лучшія карты.— Выберемъ хорошій денекъ, създимъ въ дилижанс въ Сентъ-Рульсъ и осмотримъ все, что тамъ есть хорошаго. Тамъ, на Южной улиц есть лавка, гд можно достать пирожковъ и лимонаду, а, вернувшись домой, велимъ сварить себ яичекъ къ чаю.

— Мн страшно хотлось бы увидать Сентъ-Рульсъ. Мн вс уши прожужжали этимъ замкомъ на мор, а общанное ‘яичко къ чаю’ длаетъ эту перспективу еще боле привлекательной. Это будитъ во мн столько веселыхъ воспоминаній дтства — о пикникахъ въ лсу, лазаньи на утесы, головоломныхъ экскурсіяхъ по горамъ и т. п., и т. п.

Мона не прибавила, что ‘пирожки и лимонадъ’ не играли никакой роли въ этихъ веселыхъ воспоминаніяхъ, но, по правд говоря, мысль о подобномъ завтрак, въ обществ Рэчели, въ какой-то грязной лавченк, угнетала ее больше, чмъ это можно было бы предположить: съ такими вещами ей было трудне мириться, чмъ съ настоящими лишеніями.

— Вы что себ готовили на ужинъ въ Лондон?— спросила Рэчель.— Я всегда ужинаю похлебкой, но ее не всякій можетъ сть.

— О, пожалуйста, сдлайте къ ужину похлебку! Мн кажется, шотландца всегда можно узнать по двумъ характернымъ чертамъ, по его пристрастію къ похлебк и къ волынк. Надюсь оказаться достойной своей національности.

— Вы какую же любите, жидкую или густую?

— Волынку? Ахъ да, похлебку. Мн кажется, это вопросъ большой важности и, если вы не возьметесь ршить его сами, мн придется отвтить наудачу. Я думаю,— лучше бы сдлать жидкую.

Рэчель вздохнула съ облегченіемъ.

— Я сама всегда мъ жидкую, а вотъ нкоторые — вы неповрите!— любятъ такую густую, чтобъ ложка стояла коломъ по середин! Удивительно, какіе разные бываютъ вкусы! Впрочемъ, и то сказать, сколько головъ, столько умовъ!

— Совершенно врно!— серьезно подтвердила Мона.— Но теперь я вамъ разскажу о своемъ первомъ опыт. Вы даже не спросите, были ли у меня покупатели, а я, смю васъ уврить, не имла ни минуты покоя.

— Да что вы? Разв кто-нибудь заходилъ? А мн и невдомекъ. Очень ужъ мн жалко было м-рсъ Смитъ, бдняжки.

— Еще бы. Ну-съ, да будетъ вамъ извстно, во-первыхъ, что ко мн явилось цлыхъ трое кліентовъ.

И Мона подробно разсказала о своемъ первомъ опыт.

— Это наврное м-рсъ Диксонъ,— я ужъ догадываюсь. Вздорная, придирчивая старуха. Пусть покупаетъ въ другомъ магазин, мн наплевать. Выдумаетъ тоже: товаръ не хорошъ! Торговаться, небось, уметъ: я съ нея за годъ шести пенсовъ не нажила — скареда этакая!

— Вполн вамъ врю,— возразила Мона,— но, знаете ли, дорогая, резиновая тесьма въ самомъ дл вся испортилась, и старуха имла основаніе быть недовольной. Намъ надо на этой недл выписать свжую.

— Что такое? Ну ужъ нтъ! Вотъ какъ-нибудь зайдетъ разносчикъ, такъ и возьмемъ у него, но ради удовольствія Бетси Диксонъ я пальцемъ не пошевельну. Она отлично знаетъ, что мн нтъ необходимости держать магазинъ.

— Но, милая,— Мона сла на скамеечку у ногъ кузины и положила свою блую ручку на морщинистую красную руку.— Я не вижу, причемъ тутъ необходимость. Разъ ужъ мы держимъ магазинъ, надо вести дло какъ слдуетъ.

— А кто же сметъ сказать, что я плохо веду его? Никто, кром старой ворчуньи Бетси. Я покупаю все самое лучшее, а не мишурную дрянь, которую у васъ въ Лондон выставляютъ въ магазинахъ только чтобъ заманить покупателя. Вы не умете отличить съ перваго взгляда хорошій корсетный шнурокъ или тесьму отъ дурной, а то бы не говорили такъ.

— По всей вроятности. Но, знаете ли, дорогая, вдь въ Лондон можно достать всякій товаръ, и дурной, и хорошій, притомъ совсмъ свжій и удивительно дешево. Когда намъ понадобится сразу много разныхъ разностей, вы позвольте мн създить въ Лондонъ. Я уврена, что я все куплю дешевле и лучше, чмъ вы у своего разносчика и еще привезу вамъ кучу всякихъ модныхъ бездлушекъ, тамъ он стоятъ пустяки, а въ провинціи за эти вещи платятъ дорого. Вотъ увидите, наша лавочка прославится на весь околодокъ.

— Господи, помилуй, двочка, что она выдумала!— разсмялась Рэчель, идея Моны показалась ей такой же дикой, какъ если бы та предложила създить къ сверному полюсу.— Да, вы не въ меня,— прибавила она, снова испытывая пріятное сознаніе своего превосходства надъ Моной,— вы рождены быть магазинщицей! А кто же еще заходилъ?

Мона сдлала важное лицо и съ иронической торжественностью протянула:

— Мужчина.

— О! Кто бы это могъ быть? Какой онъ изъ себя?

— Высокій,— перечисляла Мона, загибая пальцы,— худой, тощій, некрасивый. Въ общемъ,— она засмялась,— производить впечатлніе человка, которому, по выраженію одного изъ нашихъ лекторовъ, ‘не удалось достичь анатомическаго и физіологическаго идеала’. Онъ весь какой-то развинченный, и платье на немъ виситъ, какъ на вшалк. (Послднее было совершенно несправедливо, какъ могъ бы удостоврить портной, одвавшій молодого человка, но свжее воспоминаніе о сагиб заставляло Мону относиться ко всмъ мужчинамъ слишкомъ критически). Верхняя губа его носитъ нкоторые слды возмужалости, но нельзя сказать, чтобы слишкомъ обильные, его очки…

— Ахъ, онъ носитъ очки!— Рэчель вздохнула съ облегченіемъ, ощутивъ наконецъ твердую почву подъ ногами.— Неужели же… Это былъ джентльменъ?

— Я думаю. Да.

— Такъ бы вы и сказали. Я бы тогда сразу догадалась. А то говоритъ: мужчина!

— Богъ создалъ его такимъ, за такого я и выдаю его,— какъ отвтила Порція. Или вы находите, что это эпитетъ для него слишкомъ, лестный?

Рэчель засмялась.

— Онъ былъ въ темно-синемъ саржевомъ сюртук?

— Кажется. Да, да, теперь я припоминаю, въ темно-синемъ.

— И обхожденіе у него такое простое, пріятное?

— Да.

— Это, должно быть, докторъ Дудлей. Что ему понадобилось?

— Резина.

— Ну, этого добра у насъ хоть отбавляй. Я какъ-то купила цлый ящикъ, ужъ нсколько лтъ тому назадъ, ея давно ужъ никто и не спрашиваетъ.

— Я думаю,— мысленно вставила Мона.— Кто разъ попался, въ другой не спроситъ.

— Это мстный врачъ?— спросила она вслухъ.

— О нтъ! Онъ не здшній, онъ изъ Лондона. Вы, какъ ходили на дюны, не замтили такого большого благо дома съ большимъ, садомъ и со сторожкой, у самаго поворота на Киркстоунъ?

— Да, красивый домъ.

— Тамъ живетъ его старая тетка, м-рсъ Гамильтонъ. Прежде она прізжала только на лто и привозила съ собой кучу гостей, но теперь живетъ почти круглый годъ, если только ея не пошлютъ въ Спа, или еще куда-нибудь. Она говоритъ, что ей здшній воздухъ всего полезне. Онъ ея единственный наслдникъ. Носится она съ нимъ страшно, я думаю, она никого на свт и не любитъ, кром него. Онъ вс вакаціи живетъ у нея, а когда ей случится прихворнуть, такъ и среди Анны прізжаетъ: въ пятницу къ вечеру прідетъ, а въ воскресенье вечеркомъ обратно.

— Ну, должно быть, у него въ Лондон практика не обширная, если онъ можетъ такъ разъзжать.

— Да онъ и совсмъ не практикуетъ. Онъ былъ сколько-то лтъ докторомъ, а теперь опять еще чему-то учится, я его и не пойму. А только онъ знающій: далъ мн порошки отъ ревматизма, такъ въ нсколько дней какъ рукой сняло, а докторъ Брнсъ пичкалъ меня чуть не всю зиму обмываньями, да припарками, да лимоннымъ сокомъ, да…

— …щелочами,— мысленно докончила Мона.— Гораздо боле научный способъ лченія, чмъ общепринятая салицилка.

Надо помнить, что Мона была молода и никогда не страдала ревматизмомъ.

— …бандажами и т. п.— продолжала Рэчель.— Я ужъ давненько не видала его. Тетка его все лто была заграницей, и домъ стоялъ заколоченнымъ.

— У меня была еще кліентка…

И Мона не безъ внутренней тревоги разсказала о судомойк и заказанной ею шляпк.

— Была охота брать на себя такой трудъ!— замтила Рэчель.— Не все ли равно, что он носятъ, а нарядныя шляпки лучше окупаются. Извстно, молоденькой хочется принарядиться, я, съ своей стороны, не вижу, зачмъ маю смотрть декабремъ.

Мона вздохнула.

— Можетъ быть, мн не слдовало этого длать. Вообще я не имю привычки навязывать свои совты, но эта двушка показалась мн такой умненькой и симпатичной, несмотря на свой идіотскій нарядъ. Я не привыкла видть служанокъ въ такихъ костюмахъ. Впрочемъ, можетъ быть, я, какъ ребенокъ, построила плотину изъ песку, чтобы преградить путь приливу.

— Я одного не понимаю: изъ-за чего вы безпокоитесь. Не все ли вамъ равно, какъ она одта? Подумаешь, дло идетъ о чести или религіи.

Мона опять вздохнула, потомъ засмялась не безъ горечи.

— Здшніе обыватели, безъ сомннія, могутъ быть моими наставниками въ области чести и религіи, но нынче утромъ мн показалось, что я могу научить кое-чему эту двочку въ области искусства отдлывать шляпы.

— Я уврена, что она не дальше, какъ въ понедльникъ, придетъ и скажетъ, что передумала.

Наступила пауза, довольно длинная. Рэчель первая нарушила молчаніе:

— Душа моя, откуда у васъ такое необыкновенное имя? Я его первый разъ слышу. Вдь вашу мать, кажется, звали Маргаритой?

— Да, и мое второе имя — Маргарита, но меня никто такъ не называетъ. По моему, чмъ короче имя, тмъ оно лучше.

— Гм.! А я бы на вашемъ мст не стала зваться Моной. Чудное какое-то имя. Я его и выговорить-то не могу.

И дйствительно, во все время, что Мона жила у кузины, та ее но называла иначе, какъ ‘душа моя’.

XIII.
Церковь.

На слдующій день утро выпало чудесное, солнце ярко сіяло на безоблачномъ неб и прогулка въ Киркстоунъ общала Мон много удовольствія. Дорога шла вдоль берега, отдленная отъ моря полосой желтыхъ сжатыхъ полей. Ландшафтъ былъ самый будничный и не блиставшій красками, но, посл массивнаго величія Норвегіи, взоръ Моны съ удовольствіемъ останавливался на лежавшей передъ ней шахматной доск пашень, перегороженной на клтки живыми изгородями и мшистыми канавами.

Он прошли уже полдороги, когда пріятный баритонъ позади ихъ сказалъ:

— Добраго утра, миссъ Симпсонъ.

— Ахъ, докторъ, здравствуйте. Душа моя, это докторъ Дудлей.

Докторъ приподнялъ шляпу и пошелъ рядомъ съ ними, стараясь приноровить свою размашистую походку къ мелкимъ степеннымъ шажкамъ Рэчели.

— Ну, что нашъ ревматизмъ?

— Удивительное дло, докторъ: какъ только заноетъ гд, или заколетъ, сейчасъ я въ аптеку за вашими порошками и вмигъ какъ рукой сниметъ.

— Очень хорошо, отлично. Вы не откажетесь дать мн удостовреніе?

— Конечно! отъ всего сердца готова услужить вамъ. Какъ же это вы нынче измнили м-ру Юингу? Что онъ скажетъ?

— Дйствительно, измнилъ, миссъ Симпсонъ. Къ счастью, м-ръ Юингъ въ этомъ отношеніи не особенно обидчивъ. Вашъ м-ръ Стюартъ такъ мило и доврчиво просилъ меня придти послушать его, что я, при первомъ же удобномъ случа, воспользовался его приглашеніемъ.

— И очень рада. По крайней мр услышите проповдь, совсмъ не похожую на т, которыя говоритъ м-ръ Юингъ.

Докторъ засмялся.

— М-ръ Юингъ безспорно не Златоустъ, но онъ славный малый и джентльменъ, и въ этомъ отношеніи иметъ несомннно облагораживающее вліяніе на свою паству.

— Такъ-то оно такъ, докторъ, но не думаете ли вы, что пріятне имть воду живую въ красивомъ сосуд?…

Докторъ внезапно перешелъ въ серьезный тонъ.

— Ахъ, дали бы намъ только воду живую, а сосудъ не все ли равно, какой!

— Погодите, вотъ послушайте м-ра Стюарта, тогда посмотримъ, что вы скажете.

Чуть замтная улыбка скользнула по губамъ доктора. Онъ взглянулъ на Мону и поймалъ ея пристальный взглядъ, устремленный на него, но двушка тотчасъ же отвела глаза. Ей не хотлось, чтобъ Рэчель могла упрекнуть ее хотя бы въ самомъ невинномъ предательств, но лицо ея говорило достаточно краснорчиво, а его глаза, не смотря на близорукость, были очень зорки.

— Que diable allait elle faire dans cette gal&egrave,re? {Какъ она сюда попала?}— подумалъ онъ про себя.

— Душа моя,— обратилась Рэчель къ Мон таинственнымъ тономъ, который обязательно принимаютъ люди извстнаго сорта, когда говорятъ о вещахъ священныхъ,— мы обыкновенно причащаемся посл обдни. Вы останетесь?

— А вы хотли бы, чтобъ я осталась?

— Вы удивитесь, когда узнаете, какъ мы широко смотримъ на вещи.— Рэчель возвысила голосъ.— У м-ра Стюарта вышли даже непріятности съ другими священниками изъ-за его либерализма. Онъ говоритъ, что считаетъ себя не вправ оттолкнуть ни одного обращеннаго христіанина.

Искорки смха запрыгали въ глазахъ доктора Дудлея.

— Смю думать, что обращенный язычникъ былъ бы еще любезне сердцу Стюарта.

— Разумется, разумется, докторъ. Вы понимаете, что я хочу сказать. М-ръ Стюартъ находитъ, что въ наше время недостаточно называться просто христіаниномъ, потому что многіе, именующіе себя такъ, боятся самаго слова ‘обращенный’.

Докторъ Дудлей опять взглянулъ на Мону, во на этотъ разъ она была на сторож и не дала поймать себя.

— Я считаю это слово однимъ изъ самыхъ высокихъ по смыслу,— гордо выговорила она, глядя прямо передъ собой.— Но все же сегодня я врядъ ли останусь. Подождать васъ, дорогая?

— Какъ хотите, душа моя, какъ хотите. Изъ церкви всегда есть съ кмъ вернуться домой.

Они шли теперь по улицамъ Киркстоуна, маленькаго городка съ старинными зданіями причудливой архитектуры, сильный запахъ рыбы и водорослей ударилъ имъ въ носъ, когда они свернули направо и стали спускаться къ морю. Спускъ былъ крутой, внизу, по берегу, вдоль гавани тянулся рядъ лавокъ и складовъ, гавань смотрла весело и оживленно, вся расцвченная флагами, контуры искусно заштопанныхъ парусовъ живописно вырисовывались на синемъ фон неба, на самомъ припек грлись загорлые блоголовые ребятишки, двухколесный гигъ — единственный экипажъ, виднвшійся на берегу,— катился по камнямъ съ грохотомъ, совершенно не соотвтствовавшимъ его размрамъ и виду, мстные обыватели, съ молитвенниками въ рукахъ, не спша, направлялись въ церковь, бесдуя по дорог о послднемъ улов селедки.

Рэчель шла впереди, остальные за нею. Свернувъ въ сторону, противоположную морю, и взобравшись на небольшой крутой холмикъ, они вступили въ узкую темную улочку, гд стояла простенькая церковь, напротивъ огромнаго и вонючаго кожевеннаго завода.

Новый уголокъ міра открылся Мон, когда она вошла въ церковь. Чистенькая, заново выкрашенная и отлакированная, съ красными бархатными подушками на лавкахъ, она смотрла опрятной и респектабельной, большинство молящихся были въ нарядныхъ праздничныхъ платьяхъ: женщины въ старинныхъ шаляхъ и чепцахъ съ красными бридами, двочки въ голубыхъ лентахъ и съ розами у корсажа, мальчики въ наглухо застегнутыхъ, плохо сидящихъ воскресныхъ курточкахъ, съ избыткомъ помады на неровно остриженныхъ дома волосахъ. Въ воздух уже замтно попахивало пеперментами, раскрытые молитвенники и библіи были переложены ноготками и полузавядшими вточками божьяго дерева.

Ни служба, ни проповдь не представляли собой ровно ничего замчательнаго. Тысячи точно такихъ же проповдей произносились въ этотъ самый часъ по другинь деревнямъ и селамъ. Люди, симпатизировавшіе проповднику, находили въ ней чмъ восхищаться, не симпатизировавшіе ему — надъ чмъ посмяться, но не было въ ней ни единаго слова, которое кого-нибудь поразило бы неожиданностью, или всколыхнуло бы чье-нибудь сердце.

Къ полудню солнце стало припекать. Въ церкви было нестерпимо душно, все сильне пахло свжей краской и пеперментами. Мальчуганъ рядомъ съ Моной уснулъ посл перваго же псалма, и его обильно уснащенная масломъ головенка то и дло покушалась опуститься на рукавъ Моны, но докторъ Дудлей, сидвшій позади, каждый разъ удерживалъ его во-время. Мона была несказанно рада, что не общала ждать Рэчель, и тотчасъ же посл благословенія поспшила вырваться на свжій воздухъ, какъ птичка изъ клтки.

Скоро ее нагналъ докторъ Дудлей.

— Ну-съ, — началъ онъ,— вамъ, безъ сомннія, пріятно будетъ узнать, что ваша резинка оказала мн бездну услугъ.

Мона наклонила голову, не отвчая. Такое начало разговора ей не понравилось. Онъ, конечно, воображаетъ себ, что такое снисхожденіе очень лестно для ‘магазинщицы’.

Но Дудлей былъ слишкомъ заинтересованъ ея лицомъ, чтобы обратить вниманіе на ея молчаливость. Такое лицо не часто встртишь. Онъ все время изучалъ его въ церкви и теперь не могъ удержаться отъ искушенія позондировать почву.

— Жалкій человкъ!— началъ онъ осторожно.

— М-ръ Стюартъ?— равнодушнымъ тономъ спросила Мона.

— Да. Я давно уже наблюдаю за нимъ. Онъ все усиливается выбраться изъ болота посредственности, но смло могъ бы себя избавить отъ этого труда.

Мона невольно улыбнулась. Этой мимолетной, но тонкой усмшки было достаточно, чтобы докторъ Дудлей не колебался боле.

— Пройдя черезъ агонію сомнній и основательно изучивъ осифа Кука, онъ, наконецъ, ршилъ держаться ‘эволюціи въ границахъ’, какъ онъ выражается. Я думаю, онъ каждый разъ, всходя на каедру, испытываетъ чувство удовольствія и вмст обиды отъ сознанія, что онъ могъ бы, еслибъ захотлъ, наэлектризовать свою аудиторію и что онъ вынужденъ расточать сокровища своего знанія передъ горстью жалкихъ рыбаковъ.

Дудлею было самому смшно, что онъ говоритъ съ такимъ жаромъ, но въ данный моментъ онъ былъ въ такомъ настроеніи, что могъ бы говорить о священник съ его лошадью, или собакой, будь та ила другая его единственной спутницей, къ тому же, ему интересно было звать, какъ отнесется Мона къ этой характеристик. Пойметъ ли она этотъ жаргонъ конца вка?

— Онъ, должно быть, человкъ разумный и сдержанный,— спокойно отвтила Мона.

Это было умно и ни къ чену не обязывало.

— Да, само собой, онъ не проповдываетъ выживанія наиболе приспособленныхъ и вліянія среды, но потому-то онъ и жалокъ, Будь онъ тмъ, чмъ онъ себя считаетъ, онъ не могъ бы удержаться, чтобы не проповдовать этого, это бы у него сквозило во всемъ. Дло въ томъ, что онъ за всю свою жизнь вполн усвоилъ себ только дв доктрины: оправданіе врой,— или та же доктрина въ его собственной версіи — и крещеніе посредствомъ погруженія, какъ исповданіе вры. Все же остальное, что онъ пріобрлъ или еще пріобртетъ, будетъ только наноснымъ, но не сдлается частью его самого, не войдетъ въ его плоть и кровь.

— Другими словами, онъ таковъ же, какъ девяносто девять сотыхъ человческой расы?

Дудлей засмялся.

— Можетъ быть. Бдный Стюартъ! Я увренъ, что онъ въ каждомъ новомъ слушател зритъ интереснаго молодого скептика, на которомъ ему хочется попробовать свои силы. Это — Ultima Thule {Крайній предлъ.} его честолюбія.

— Жаль, что ему это не удается. Интересный молодой скептикъ въ наше время — видъ довольно распространенный и обыкновенно онъ бываетъ не прочь выступить открыто въ качеств такового.

Докторъ Дудлей не даромъ изучалъ лицо Моны. Тонъ ея рзнулъ его по уху, и онъ быстро окинулъ ее внимательнымъ испытующимъ взглядомъ.

— Интересно знать, давно ли…— началъ онъ и запнулся: это было ужъ совершенно непозволительно.

Чопорность Моны растаяла въ тихомъ смх.

— Давно ли я сама была интереснымъ молодымъ скептикомъ?— докончила она.— Не смущайтесь, вопросъ заслуженъ, и я отвчу на него совершенно искренно. О, это было очень, очень давно! Не легко построить новый Римъ на развалинахъ разрушеннаго.

— Вы думаете? А мн такъ кажется наоборотъ. Такъ ужасно совсмъ не имть Рима.

Build thee more stately mausions, О my soul.

— Продолжайте,— сказала Мона.

‘Build ihee more stately mansions, О my soul,

As the swift seasons roll!

Leave thy low vaulted past.

Let each new temple, nobler than the least,

Shut thee from heaven by а dome more vast,

Till thou at length art free,

Leaving thine outgrown shell by life’s unresting sea!’ *).

*) Быстрой чередою смняются года, ты же, душа моя, съ каждой смной строй себ жилище обширнй и выше. Покинь низкіе своды минувшаго, пусть каждый новый храмъ, будетъ благородне предъидущаго и обширне куполъ его, закрывающій отъ тебя небо,— пока, наконецъ, ты не освободишься, сбросивъ въ вчно волнующееся море жизни, оболочку, которая стала для тебя слишкомъ тсной.

Мона вдругъ сообразила, въ чемъ его главная привлекательность: у него былъ необыкновенно звучный и пріятный голосъ.

— Не спуститься ли намъ къ берегу и не вернуться ли домой по дюнамъ? Это было бы гораздо пріятне.

— Не сегодня, когда-нибудь въ другой разъ,— сказала Мона, но это означало въ сущности: не въ вашемъ обществ.

Они такъ увлеклись разговоромъ, что и не замтили, какъ дошли до воротъ дачи м-рсъ Гамильтонъ. Дудлей уже хотлъ предложить своей спутниц проводить ее до дому, но вспомнилъ, кто она, и передумалъ. Соображеніе, остановившее его, было не особенно благородно, съ точки зрнія вчности, но и лучшіе изъ насъ не всегда смотрятъ на жизнь съ этой точки зрнія.

——

— Кто эта молодая особа, которая живетъ у миссъ Симпсонъ?— спросилъ онъ у тетки за завтракомъ. Онъ хотлъ было сказать: молодая лэди, но удержался, зная, какъ щепетильна на этотъ счетъ м-съ Гамильтонъ.— Она замчательно умна.

— Племянница ея, кажется. Да, толковая двушка. Я въ этомъ году еще не видала ихъ.

— Неужели она дочь сестры миссъ Симпсонъ?

— Кажется, что такъ. А почему бы ей и не быть дочерью миссъ Симпсонъ второй?

— Почему? Да это необычайная игра природы. Эта двушка какой-то скрытый геній.

— Полно, Ральфъ!— засмялась старуха, подмигнувъ ему однимъ глазомъ.— Въ Борроунесс кумушками хоть прудъ пруди, точатъ язычки и насчетъ племянницы миссъ Симпсонъ, но этого о ней наврное никто еще не говорилъ!

XIV.
Реакція.

Къ концу первыхъ двухъ недль пребыванія своего въ Борроунесс Мона чувствовала себя совершенно истомленной и разбитой, это была чисто физическая реакція.

— Такъ и должно было быть посл слишкомъ бурнаго времяпрепровожденія въ Норвегіи,— говорила она себ, не желая сознаться, что постоянныя усилія приспособиться къ новымъ условіямъ жизни напрягали ея нервы больше, чмъ даже экзамены и занятія медициной.

Она мужественно боролась съ собою, но даже мало наблюдательная Рэчель не могла не замтить контраста между ея обыкновенно веселымъ обхожденіемъ и унылымъ, почти убитымъ выраженіемъ ея лица въ минуты покоя. Даже давно жданный приходъ разносчика съ полнымъ коробомъ разныхъ товаровъ и резиновой тесьмы, inter alia, не разогналъ ея апатіи. Еслибъ она могла проводить больше времени въ замк Маклинъ, (какъ она окрестила одинокую скалу на берегу, ей жилось бы легче), погода стояла хорошая и Рэчель предприняла цлый рядъ скучныхъ послобденныхъ визитовъ.

День за днемъ он одвались ‘во все лучшее’ и выходили изъ дому, чтобы просидть часа два въ чьей-нибудь душной, пропитанной запахомъ розовыхъ лепестковъ гостиной, ухитряясь все время разговаривать буквально ни о чемъ. Въ другое время Мона и тутъ нашла бы себ забаву, но для угнетеннаго, подавленнаго состоянія духа такіе визиты плохое лкарство.

— По всей вроятности, будь у меня глаза, чтобы видть, вс эти люди оказались бы чрезвычайно интересными,— говорила себ Мона,— но теперь, прости Господи, они кажутся мн скучными и безцвтными, какъ вода въ канав.

Впечатлніе получилось, по всей вроятности, одинаковое съ обихъ сторонъ, такъ какъ обычная живость Мовы на время совсмъ покинула ее. Она могла только заставить себя отвчать на вопросы и быть любезной, насколько этого требовало приличіе — не больше. Нкоторые изъ новыхъ знакомыхъ, смутно помня, что отецъ ея былъ важнымъ человкомъ, относились къ ней съ преувеличенной почтительностью, но для большинства она была просто кузиной Рэчели Симпсонъ, содержательницы моднаго магазина, не игравшей никакой выдающейся роли въ борроунесскомъ обществ.

— Теперь осталось только създить къ тет Белль,— объявила наконецъ Рэчель,— но для этого надо подождать, пока м-ръ Хоггсъ выберетъ время прокатить васъ на своей машин. Онъ всегда радъ услужить мн.

— Кто такая тетя Белль?

— Она приходится мн такъ же, какъ я вамъ, да и вамъ она дальняя родственница. Она совсмъ простая, вчно возится со своими коровами и курами, впрочемъ, баба толковая — одна управляетъ цлой фермой.

— Нчто врод м-съ Пойзеръ?

— Не знаю, кто она такая.

— Не знаете м-съ Пойзеръ? О вы должны позволить мн прочесть вамъ о ней. Нынче вечеромъ мы кончимъ начатый разсказъ изъ ‘Воскресныхъ досуговъ’, а завтра начнемъ м-съ Пойзеръ. Это замчательная вещь, мн очень интересно будетъ узнать ваше мнніе.

Рэчель не слишкомъ-то врила въ увлекательность книгъ, рекомендованныхъ Моной, но, разъ дло идетъ о фермерш, это должно быть по крайней мр понятно, и по всей вроятности боле или мене интересно.

На слдующее утро Мона была одна въ магазин. Ея искусные пальчики произвели волшебную перемну во всемъ окружающемъ, во въ эти минуты унынія ей казалось, что лучше было оставить все въ прежнемъ вид. ‘Еслибъ можно было произвести коренную реформу!— думала она съ горечью,— а то класть заплаты,— къ чему, къ чему?’

Зазвенлъ колокольчикъ, и вошелъ докторъ Дудлей. Мона обрадовалась ему. Такъ пріятно было увидать человка, не похожаго на тхъ, съ кмъ ее въ послднее время сводила судьба.

— Добраго утра! Какъ поживаете?

— Добраго утра.

Мона не обратила вниманія на протянутую ей руку, но сама удивилась, что не прибавила къ своему отвту обычнаго ‘сэръ’.

— Какъ я поживаю? Скучаю и хандрю до невроятія.

Онъ сочувственно сдвинулъ брови.

— Вотъ что? Чмъ же вы лчитесь отъ хандры?

— Онъ, кажется, намренъ прописать мн лавровишневыя капли,— подумала Мона.

— Ахъ, въ томъ-то и бда, что лкарства нтъ, — сказала она вслухъ.— Я недостаточно молода, чтобъ написать трагедію, остается издваться надъ собой и терпть.

— Вамъ бы прогуляться хорошенько, до усталости,— ласково посовтовалъ онъ,— это отлично разгоняетъ хандру.

— Сегодня не могу, но завтра отправляюсь пшкомъ по берегу за двадцать миль,— собирать растенія,— хотла было пояснить она, но удержалась.

— Смотрите не переутомите себя. Для непривычнаго человка двадцать миль слишкомъ много.

Глаза его съ восхищеніемъ остановились на ея фигур, какъ дв недли тому назадъ глаза сагиба. Онъ думалъ о томъ, что, еслибъ лошадь его тетки была не такъ жирна, экипажъ не такъ тяжелъ и міръ вообще устроенъ иначе, онъ съ величайшимъ удовольствіемъ самъ усадилъ бы эту милую двушку въ экипажъ и прокатилъ бы ее по окрестностямъ.

— Благодарю васъ, у меня была хорошая подготовка. Могу я вамъ предложить что-нибудь?

Мона хотла дать ему понять, что молодые люди не должны позволять себ заходить къ ней въ магазинъ только для того, чтобы поболтать.

Онъ вздохнулъ и чуть было не сказалъ, что ничего у нихъ нтъ такого, что могло бы ему пригодиться на будущее, но вмсто того, купилъ дюжину перьевъ — которыя были ему ужъ совсмъ не нужны — и не выказывалъ ни малйшаго желанія уходить.

— Душенька, подите-ка сюда, скоре!— встревоженнымъ голосомъ позвала ее Рэчель.— Салли порзала себ палецъ до кости.

— Позвольте,— сказалъ докторъ Дудлей, вынимая изъ кармана хорошенькій ящичекъ съ хирургическими инструментами.— Это, я думаю, больше по моей части, чмъ по вашей.

И онъ быстро прошелъ во внутренніе покои.

— Такъ ли?— вызывающе бросила ему вслдъ Мона, вынимая такой же ящичекъ изъ своего собственнаго кармана.— Такъ ли, докторъ? А ну-ка, помряемся!

Она уже хотла пойти за нимъ, чтобы ‘подержать щипцы’, но въ эту минуту зазвенлъ колокольчикъ и въ магазинъ вошли дв рыжеволосыхъ двицы, одтыхъ пестро и безвкусно.

— Голубую ленту покажите,— томно протянула одна изъ нихъ, усиливаясь копировать аристократку.

Мона поставила на прилавокъ ящикъ съ лентами, барышни быстро пересмотрли все, что въ немъ было.

— Нтъ, изъ этихъ ни одна не годится.

Мона поклонилась и поставила ящикъ обратно на полку.

— Неужели же это все, что у васъ есть? Ленты даже несвжія. Нкоторыя выцвли.

— Совершенно врно,— спокойно выговорила Мона.— Въ другомъ мст вы, вроятно, получите, что вамъ требуется.

— Я говорила теб, Матильда, что не стоитъ и спрашивать. Разв здсь можетъ быть что-нибудь порядочное,— вмшалась старшая изъ барышенъ, обводя лавку презрительнымъ взглядомъ.— На-дняхъ па свезетъ насъ въ Сентъ-Рульсъ. Тамъ есть порядочные магазины.

— На-дняхъ! Да вдь лента-то мн нужна сегодня къ вечеру. Покажите еще разъ.

Барышня выбрала наимене плохую изъ лентъ и принялась разсматривать ее критически.

— Неужели ты возьмешь это, Матильда? Этотъ цвтъ носятъ вс лавочницы.

Матильда подтолкнула сестру локтемъ и об должны были употребить надъ собою усиліе, чтобы сохранить свое достоинство и не хихикнуть. Он украдкой покосились на Мону: къ счастью, та какъ будто не слыхала ихъ маленькаго а parte. Младшая барышня оправилась первая

— Я возьму два аршина вотъ этой,— сказала она, стараясь наверстать потерянное усиленной оффиціальностью тона, и, не справляясь о цн, бросила на прилавокъ полсоверена.

Мона только что отдала ей ленту и сдачу, какъ вошла Рэчель засыпала барышень любезностями и разспросами объ ихъ ‘па’ и ‘ма’. Мона отошла на другой конецъ магазина и принялась подбирать шерсти къ узору.

— У васъ новая помощница, миссъ Симпсонъ?— покровительственно освдомилась Матильда.

— Да! я ужъ такъ рада, кстати, она мн и родственница,— миссъ Маклинъ.

Для Рэчели это было равносильно формальному представленію, но Мона такъ углубилась въ свое занятіе, что даже не подняла глазъ.

— Ну-съ, могу вамъ доложить, что рана самая пустая,— сказалъ надъ ея ухомъ бархатный голосъ доктора Дудлея, который, вернувшись въ магазинъ, направился прямо къ Мон.— Надюсь, вы довольны? До свиданія.

Онъ снова сердечно протянулъ ей руку, и хотя это показалось Мон немножко забавнымъ посл давешняго щелчка, на этотъ разъ она не могла не дать ему своей: она оцнила побужденіе, руководившее имъ.

И рука была такая, которую пріятно взять,— теплая, ‘живая’, съ братски-ласковымъ и не нахальнымъ пожатіемъ.

Но на прощальной привтъ его Мона отвтила громкимъ и внятнымъ:

— До свиданія, сэръ.

— Чортъ побери!— выругался онъ про себя — эта двушка горда, какъ Люциферъ. Она могла бы оставить ‘сэръ’ разъ навсегда.

Изъ этого читатель можетъ видть, что докторъ Дудлей слышалъ часть предшествовавшаго разговора, угадалъ остальное и ршилъ, изъ дружескаго расположенія къ Мон, разыграть роль deus ex machina.

Онъ вышелъ вмст съ рыжеволосыми барышнями.

— Вы знаете, что эта молодая особа родственница миссъ Симпсонъ?— спросила одна изъ нихъ.

— Знаю.

— А важничаетъ, будто герцогиня какая,— вставила другая сестра. Докторъ Дудлей промолчалъ. Ему очень хотлось сказать, что Мона и въ роли герцогини была бы на своемъ мст, по это было бы преувеличеніемъ, при томъ же не слдуетъ сразу раскрывать свои карты.

— А все-таки теб не надо было говорить при ней о лавочницахъ.

— Вотъ еще! Велика бда! Ее не мшаетъ немножко осадить.

Дудлей поспшилъ воспользоваться случаемъ.

— Ахъ, миссъ Куксонъ, опасная это штука — осаживать людей. Самъ я никогда на это не отваживаюсь. Такія вещи нужно длать очень деликатно, умючи, а то какъ разъ попадешь въ просакъ и, вмсто того, чтобы осадить другого, самъ сядешь въ лужу. Честь имю кланяться.

Онъ приподнялъ шляпу и быстро зашагалъ въ противоположную сторону.

— Гд у васъ были глаза?— возмущалась Рэчель посл ухода покупательницъ.— Миссъ Куксонъ хотла проститься съ вами за руку, а вы и не подошли. Это у насъ здсь первыя богачихи.

— Очень вамъ благодарна, душа моя,— спокойно возразила Мона,— но вдь всему есть границы. Если у вашихъ кліентокъ манеры хуже, чмъ у свиньи м-рсъ Сандерсонъ, я приложу вс старанія, чтобы угодить имъ, но должна отклонить отъ себя честь личнаго съ нимк знакомства.

Это былъ камешекъ въ огородъ Рэчели. Изъ всего, что ей приходилось выносить въ Борроунесс. ничто такъ не раздражало Мону, какъ раболпная угодливость и заискиваніе кузины передъ людьми, которыхъ она считала выше себя, при этомъ Мона почти неизбжно должна была впадать въ другую крайность, изъ мучительнаго страха, какъ бы ее не заподозрили въ подобной же низости.

— И чего она лебезить передъ ними?— съ горечью думала про себя Мона.— Вдь я уврена, что эти барышни даже не поклонились бы ей при встрч въ Сентъ-Рульс. Почему она не можетъ смотрть на нихъ только какъ на кліентокъ?

XV.
Ботаники.

На другое утро, сейчасъ же посл завтрака, Мона, запасшись ножикомъ, сумкой и старой истрепанной ботаникой Гукера, вышла изъ дому и скорымъ шагомъ направилась къ дюнамъ. Вопреки ожиданіямъ, погода все еще стояла хорошая, щеки Моны зарумянились отъ ходьбы, мрачныя тучи, давившія ея душу, растаяли, какъ горные туманы на солнц

Собирать растенія оказалось не такъ-то легко, вс они уже обсменились, у многихъ не оставалось никакого слда цвторасположенія, ни малйшаго блднаго прицвтника, по которому можно было бы опредлить ихъ генеалогію. Но Мона была не новичекъ въ этомъ дл, и сумка ея постепенно наполнялась. Къ тому же, она была въ прекраснйшемъ настроеніи духа и готова мириться со всмъ. Дойдя до восточной границы графства, она постояла минуту на берегу, у самой воды, испытывая то же чувство восторга и гордости собственницы, какое она испытывала на горной тропинк въ Нэродал.

Вдругъ ей бросились въ глаза какіе-то ярко пурпуровые цвты. Eldorado уо he trovado!— воскликнула она.— Ей-Богу, это кажется морская резеда!— Мона поспшила сорвать растеніе, присла отдохнуть на утесъ и развернула пакетъ съ бутербродами, все время напвая, какъ она всегда длала, когда была одна и въ хорошемъ расположеніи духа. О выбор словъ и о томъ, чтобы они соотвтствовали мсту и настроенію, она не всегда заботилась и теперь, увлекшись, совсмъ громко повторила припвъ модной псенки:

‘Скоро пойдетъ онъ внчаться съ Юмъ-Юмъ’,

какъ вдругъ какое-то неловкое ощущеніе заставило ее обернуться. О ужасъ! Невдалек стояли двое мужчинъ и съ любопытствомъ глядли на нее, улыбаясь.

Одинъ изъ нихъ былъ пожилой, съ рыжими баками, самой обыкновенной наружности, другой — молодой, блдный, грустный и интересный. У обоихъ сумки были еще боле потертыя, чмъ у Моны, и замтно пострадавшія отъ непогоды.

Мона покраснла до корней волосъ, но въ то же время засмялась, чтобы скрыть свое смущеніе, и наклонилась надъ бутербродами.

Пожилой господинъ приподнялъ шляпу и дружески поклонился ей, говоря:

— Еслибъ не современный характеръ вашей псенки, я принялъ бы васъ за нимфу здшнихъ береговъ.

— Въ такомъ просвщенномъ графств даже нимфы береговъ должны идти наравн съ вкомъ,— съ важностью возразила Мона.

— Совершенно врно. Я забылъ, гд я. Что же, нимфа здшнихъ береговъ нашла здсь что-нибудь интересное?

— Особенно рдкаго ничего, но много новаго для меня. Ахъ, кстати, я нашла рдкій видъ кресса на какомъ-то пустыр близъ Кильвинни. Что, онъ здсь часто встрчается?

— Thlaspi arvense?— недоврчиво освдомился пожилой господинъ, поглядвъ на своего блднаго спутника.

Тотъ покачалъ головой.

— Я нигд не встрчалъ его по сосдству.

— А я убждена, что это онъ и есть,— съ живостью возразила Мона, роясь въ своей сумк и доставая оттуда широкіе, плоскіе зеленые листики ‘копечнаго’ кресса.

— Совершенно врно!— съ торжествомъ воскликнулъ пожилой господинъ.— Вы видите?

— Д-да. Странно, что мн онъ ни разу не попался,— и такъ близко отъ Кильвинни!

Вс трое принялись съ интересомъ и любопытствомъ сравнивать свои находки.

— Мы хотли пройти еще дальше,— сказалъ наконецъ пожилой господинъ.— Вы тоже собираете растенія, не пойдете ли и вы вмст съ вами?

Мона охотно согласилась, и они прошли берегомъ еще нсколько миль, затмъ свернули къ Кильвинни.

— Вы, вроятно, не занимались микроскопическими изслдованіями растеній?— неожиданно спросилъ пожилой господинъ.

Съ точки зрнія Рэчели это значило вступить на опасную почву, но кривить душой Мон не хотлось, новые знакомцы не смотрли мстными обывателями, можетъ быть, она никогда больше и не встртится съ ними.

— Нтъ, я училась немножко,— сказала она.— Я прошла курсъ ботаники.

— Вотъ какъ! Смю спросить: гд?

— Въ Лондон.— И такъ какъ онъ продолжалъ глядть на нее вопросительно, она пояснила:— Въ университетской коллегіи.

Когда они дошли до Кильвинни, старшій изъ двухъ мужчинъ остановился и протянулъ руку Мон.

— Мн очень жаль, что я не могу проводить васъ домой, но меня ждутъ съ обдомъ въ гостинниц, а вечеромъ я узжаю въ Лондонъ. Если вамъ случится опять пріхать туда, мы съ женой будемъ искренно рады видть васъ у себя.

И онъ подалъ ей свою карточку. О ея имени онъ не справлялся, по той простой причин, что еще раньше прочелъ его на заглавномъ листк ея Флоры.

Карточка сказала Мон, что она провела нсколько часовъ въ обществ знаменитаго ученаго, пользующагося европейской извстностью.

— Это рыжій, — подумала она, — но кто же черный и почему онъ не далъ мн своей карточки?

Она шла скорымъ шагомъ и только когда вдали блеснули киркстоунскіе огни, замтила, что уже совсмъ стемнло. Проходя мимо почтовой конторы, она мелькомъ увидла группу мужчинъ у прилавка:— въ Киркстоун почтовая контора помщалась въ бакалейномъ магазин и въ то же время замняла клубъ. Кстати, за конторкой сидла злая сморщенная старушонка, двственнаго слуха которой не могла оскорбить безцеремонная болтовня мужчинъ.

Мона не успла отойти на нсколько шаговъ, какъ ее нагналъ докторъ Дудлей.

— Какъ вы поздно?

— Да, но я такъ чудно провела время.

— Вы устали?

— Да, но это здоровая усталость.

— Хандра прошла?

— О да! Въ сущности она ужъ начала проходить вчера, когда я встртилась съ вами, а то я не заговорила бы о ней.

— Бдняжечка!— подумалъ онъ про себя, дивясь, какъ это она ухитрялась не тосковать въ такой ужасной обстановк.

— Вы вдь не обидлись вчера на этихъ вульгарныхъ двицъ?— спросилъ онъ, помолчавъ, и тотчасъ же почувствовалъ, что сдлалъ неловкость.

Она не сразу поняла, о чемъ онъ говоритъ, а когда поняла, широко раскрыла глаза отъ удивленія.

— О нтъ! За что же мн обижаться? У меня нтъ съ этими двушками ничего общаго. Ни мнніе ихъ обо мн, ни ихъ невоспитанность не могутъ оскорбить меня.

— Вы очень разумно смотрите на это.

— Не знаю даже, правиленъ ли такой взглядъ. Очень возможно, что ихъ вульгарность чисто поверхностная. Я думаю, тысячи такихъ двушекъ ждутъ только женщины съ душой, которая взялась бы руководить ими и разбудила бы душу въ нихъ самихъ. Что же имъ длать, если жизнь ихъ совершенно лишена идеаловъ?

Онъ мысленно перебралъ всхъ женщинъ въ окрестности и не нашелъ ни одной, способной выполнить подобную функцію.

— Какая жалость, что он не могутъ видть васъ, какая вы есть,— молвилъ онъ, вглядываясь въ смутный очеркъ ея лица, выступавшій изъ темноты.— Женщинъ съ душой не такъ-то много на свт.

— Можетъ быть, лучше было бы, еслибъ я могла видть себя такой, какой он меня видятъ, — выговорила задумчиво Мона.— Въ сущности, мы изучаемъ свою жизнь, какъ скандируемъ свои собственные стихи: подчеркиваемъ хорошіе, а плохіе читаемъ скороговоркой. Вы вынуждаете меня сознаться, что, посл ухода этихъ барышень, я отзывалась о нихъ очень дурно и не имю даже такого оправданія, какъ он. Он еще куколки — я уже нтъ, и, можетъ быть, изъ нихъ выйдутъ лучшія бабочки, чмъ изъ меня. Даже женщина не можетъ сказать, что выйдетъ изъ двушки.

Онъ засмялся.

— У нихъ это въ крови… Мать ихъ для меня идеалъ вульгарности и претенціозности.

— Бдныя дти!

— И лучше всего то, что она начала свою карьеру скромной моди… Онъ запнулся на полуслов, и кровь бросилась ему въ лицо.

— Какъ вы сказали?— спокойно переспросила Мона.

— Модисткой, — докончилъ онъ, съ силой отшвырнувъ отъ себя камень, попавшійся ему. подъ ногу. Онъ готовъ былъ приколотить себя за свою глупость.

— Неужели вы боялись оскорбить меня этимъ словомъ? Неужели такъ трудно допустить на вру, что у человка и душа человческая?..

На этотъ разъ онъ проводилъ ее до самыхъ дверей. Правда, было темно, но мы склонны думать, что онъ сдлалъ бы то же и среди благо дня, вернувшись домой, онъ ужъ больше не разспрашивалъ тетку о ‘племянниц миссъ Симпсонъ’.

XVI.
Машина Джона Хоггса.

— Онъ удивительно simpatico,— говорила себ на другое утро Мона.— Я, кажется, не встрчала еще человка, который бы такъ легко понималъ съ полуслова, которому не надо ни разъяснять мои туманныя изреченія, ни разводить молокомъ моя блестящія метафоры. Съ такимъ человкомъ пріятно ‘витать въ вчныхъ сферахъ’, но я все-таки люблю, чтобы въ мужчин было больше ‘здороваго животнаго’.

И въ памяти ея, словно солнечный лучъ, мелькнулъ образъ милаго, братски преданнаго ей сагиба.

— Кто такой можетъ быть мой другой спутникъ?— спрашивала она себя, взбивая подушки.— Ассистентъ профессора или, пожалуй, тоже профессоръ, но во всякомъ случа ученый, это насквозь человкъ науки, отъ кончика молчаливаго языка до кончиковъ пальцевъ.

Не мало удивилась бы Мона, еслибъ увидала предметъ своихъ размышленій часа два спустя. Онъ сидлъ за конторкой лучшей мануфактурной лавки въ Кильвинни, склонивъ голову на руку, въ поз, выражавшей глубокое уныніе. Мона была права, говоря, что это ‘насквозь человкъ науки’, по натур онъ былъ человкомъ науки, можетъ быть, даже боле, чмъ самъ знаменитый профессоръ, но рокъ судилъ ему жить въ маленькомъ, узкомъ мірк, гд на его научныя занятія смотрли какъ на забаву, ставили ихъ на одну доску съ запусканіемъ змя и стрльбой въ цль, гд ему приходилось платить за ученье въ Сентъ-Рульской коллегіи изъ собственныхъ карманныхъ денегъ, и производить опыты въ полуразвалившейся тепличк на глухомъ конц сада, гд, наконецъ, онъ, двадцати лтъ отъ роду, остался сиротой, съ четырьмя взрослыми сестрами на ше, которыхъ онъ обязанъ былъ содержать.

Живи они лтъ тридцать спустя, или въ мене глухой сторон, сестры, вроятно, какъ-нибудь устроились бы сами, предоставивъ брату полную свободу завоевать себ славное имя, или умереть съ голоду на чердак надъ своими травами, смотря по тому, какъ ршитъ судьба, но въ данномъ случа, никому изъ пятерыхъ даже и въ голову не приходила подобная мысль, хотя вс сестры достаточно учились музык, рисованію и французскому языку, чтобы быть разборчивыми невстами.

Юноша былъ рожденъ для терпливаго, упорнаго и систематическаго научнаго труда, онъ и самъ сознавалъ это, но когда у человка четыре сестры на рукахъ, а денегъ въ банк ровно столько, чтобы хватило на доктора и на похороны, научныя изысканія представляются прискорбно-смутнымъ и неопредленнымъ источникомъ дохода. Иное дло уже налаженная торговля краснымъ товаромъ: тутъ, по крайней мр, есть отъ чего ‘поживиться’.

Онъ спряталъ въ карманъ свои планы и взялся за аршинъ, безъ громкихъ фразъ, не жалуясь на свою участь даже самому себ.

Онъ настолько умлъ поставить себя съ сестрами, что его микроскопъ, hortus siccus и коллекціи занимали почетное мсто въ дом, а не валялись по угламъ, за пятнадцать лтъ онъ пріобрлъ громкую извстность среди посвященныхъ, какъ величайшій авторитетъ относительно фауны и флоры данной части графства: но въ послднее время онъ сталъ заниматься своимъ любимымъ дломъ рже и скоре по дилеттантски, чмъ какъ настоящій ученый. Порою, когда прозжій натуралистъ обращался къ нему съ разспросами относительно того или другого вида, или просилъ сопутствовать ему въ ботанической экскурсіи, почитая это за великую для себя честь и счастье,— вовремя самыхъ прогулокъ, когда разговоръ заходилъ о новыхъ теоріяхъ, волновавшихъ ученый міръ, онъ чувствовалъ подъемъ духа и снова загорался страстной преданностью наук, но не надолго. Въ общемъ, къ великой радости его сестеръ, онъ постепенно превращался въ добраго, солиднаго бюргера, засдающаго въ городской дум и другихъ мстныхъ учрежденіяхъ, имющаго вс шансы получить въ будущемъ мсто городского головы и не находящаго времени на такія вздорныя занятія, какъ ловля бабочекъ и собираніе растеній.

На вопросы знакомыхъ онъ отвчалъ обыкновенно, что, въ сущности, онъ избралъ благую часть. О такихъ минутахъ, какъ эта, когда самая мысль о почестяхъ и карьер тяготила его, когда онъ рисовалъ себ яркими красками иную жизнь, которая могла бы быть его удломъ, онъ не разсказывалъ никому.

Въ данный моментъ онъ думалъ о старомъ профессор, прізду котораго онъ страшно обрадовался, и еще больше думалъ о Мон Маклинъ. Въ жизни все относительно. Десятки мужчинъ, встртившись съ Моной одинъ разъ, въ другой разъ, пожалуй, и не взглянули бы на нее. Въ Лондон, въ большомъ свт, она, можетъ быть, прошла бы совсмъ незамченной, но въ скучной одинокой жизни м-ра Броуна она промелькнула блестящимъ метеоромъ. Онъ не могъ бы даже сказать, чмъ она такъ привлекла его, какими чарами. Тутъ было всего понемножку: ея миловидность — хотя онъ боялся хорошенькихъ женщинъ, ея веселая псенка — хотя онъ презиралъ легкомысленныхъ женщинъ, ея знаніе ботаники — хотя онъ насмхался надъ учеными женщинами, наконецъ, ея разговорчивость и свободное обращеніе,— хотя онъ ненавидлъ въ женщин излишнюю смлость. Мона ни капельки не походила на туманный образъ подруги жизни, который порою рисовался ему въ мечтахъ, а между тмъ — между тмъ, куда онъ ни посмотритъ, всюду чудится ему она, сидящая на камн, съ отблескомъ морской зыби въ очахъ — настоящая нимфа берега, какъ сказалъ профессоръ. Онъ даже пытался было напвать фальшивымъ баскомъ:

‘Скоро пойдетъ онъ внчаться съ Юмъ-Юмъ’.

Но это было уже reductio ad absurdum, поймавъ себя на этомъ невинномъ занятіи, онъ нахмурился и поспшилъ углубиться въ проврку счетовъ.

Ему и въ голову не приходило сомнваться въ томъ, что она недоступна для него. Вдь она — настоящая леди,— не то, что его сестры, это видно съ перваго взгляда. Что извстный профессоръ далъ ей свою карточку — это вполн понятно и умстно, но кто такой онъ,— суконщикъ изъ Кильвинни, чтобы разсчитывать на вторую встрчу?

А между тмъ вторая встрча была гораздо ближе, чмъ предполагали онъ или Мона.

— Ну-съ, сегодня посл обда мы подемъ къ тетк Белль,— объявила ни другой день Рэчель.— М-ръ Хоггсъ детъ въ Кильвинни по дламъ и общалъ довести насъ до Бальббрни, если мы согласимся подождать его полчасика въ город. А мн какъ разъ нужно бы купить пару половиковъ у м-ра Броуна, у него этотъ товаръ, наврное, лучшаго качества, чмъ здсь, или въ Кильвинни, вотъ мы и подождемъ въ лавк, пока м-ръ Хоггсъ управится со своими длами.

— Но найдется ли у него свободное время, чтобы свезти васъ?— озабоченно спросила Мона.

Она знала, что Рэчель отлично могла бы себ позволить нанять экипажъ, вмсто того, чтобы здить на даровщинку.

— Онъ всегда радъ случаю поболтать съ тетей Белль и полакомиться бисквитами съ битыми сливками. Она мастерица печь бисквиты.

Это было очень великодушно со стороны Рэчели, такъ какъ у нея самой бисквиты выходили всегда жесткіе и съ закаломъ, и, хотя этого она, понятно, не знала, были своего рода испытаніемъ для Моны.

— Но, дорогая, между нами говоря, мы страшно забросили лавку.

— О, это ничего, Салли отлично справится и безъ насъ. Надо дать ей только время вымыть посуду. Она будетъ даже очень довольна, что найдется, съ кмъ посудачить. Да и не всегда же мы будемъ ходить по гостямъ. Теперь намъ начнутъ отдавать визиты, а потомъ будутъ приглашать насъ на чай.

Мона заставила себя ласково улыбнуться, хотя эта перспектива вовсе не прельщала ее.

Въ половин третьяго м-ръ Хоггсъ захалъ за ними на своей ‘машин’. Машина, какъ извстно, слово растяжимое и допускающее различныя толкованія, но въ данномъ случа оно обозначало самую заурядную телжку, въ какихъ торговцы развозятъ товаръ. Безспорно, она была небольшая, чистенькая и крашеная, но все же, при взгляд на нее, никто не усумнился бы, что это именно тотъ родъ экипажа, который Люси назвала бы ‘обыкновенной или садовой’ телгой. Рэчель и Мона не безъ труда влзли въ нее и покатили по Киркстоунской дорог. У вызда они повстрчали доктора Дудлея. Тотъ, по своей близорукости, и не узналъ бы ихъ, но Рэчель наклонилась впередъ и закивала ему головой, онъ приподнялъ шляпу и прошелъ мимо.

Они съ грохотомъ промчались по улицамъ Киркстоуна, мимо почты, кожевеннаго завода, церкви и другихъ общественныхъ зданій, и благополучно дохали до Кильвинни, гд м-ръ Хоггсъ любезно высадилъ ихъ передъ лавкой м-ра Броуна.

И здсь Мона увидала своего ‘профессора’ съ аршиномъ въ рук, отмривающимъ двнадцать аршинъ лиловаго ситцу на платье для покупательницы-служанки, а суконщикъ узрлъ свою очаровательную принцессу, свою нимфу берега граціозно вылзающей изъ телжки Джона Хоггса.

М-ръ Броунъ зналъ Рэчель Симпсонъ. Она не въ первый разъ зазжала къ нему за покупками, по дорог къ тетк Белль, сестры его часто подсмивались надъ ея вычурными костюмами, а разнощикъ потшалъ его комическими разсказами о томъ, какъ она торгуетъ въ лавк.

Надо помнить, что лавка м-ра Броуна представляла собой нчто совсмъ иное, чмъ ‘магазинъ’ Рэчели Симпсонъ. Она была въ изобиліи снабжена хорошимъ товаромъ и состояла подъ покровительствомъ всхъ истинно уважающихъ себя людей въ цлой округ. Здсь не торговались, не продавали ‘дешевки’. Здсь держались коммерческихъ традицій добраго стараго времени, когда люди искали добротныхъ и носкихъ тканей, не боящихся ни стирки, ни чистки. Здсь не могло быть и рчи о томъ, чтобы ‘запереть дверь,— и пусть вс видятъ, что мн нтъ надобности держать магазинъ’. Процвтаніе такой лавки человкъ могъ смло поставить главной задачей и цлью своего существованія.

Высаживаніе Рэчели заняло довольно много времени, но въ конц концовъ она благополучно вылзла изъ телжки, и м-ръ Хоггсъ отправился дальше, пообщавъ захать за ними черезъ полчаса.

Бдная Рэчель была не мало польщена любезнымъ пріемомъ, который ей оказалъ самъ хозяинъ. Наскоро передавъ аршинъ и ситецъ ‘молодому человку’, онъ пошелъ къ ней навстрчу, правда, путаясь и сбиваясь въ словахъ, но съ протянутой рукой и весь сіяя улыбкой. А вдь на будущій годъ его, чего добраго, выберутъ городскимъ головой!

— Это моя кузина, миссъ Маклинъ.

М-ръ Броунъ буквально остолбенлъ отъ изумленія.

— Мы, кажется, встрчались раньше,— сказала Мона, тоже не мало удивленная, пожимая протянутую ей руку.— Кузина, это одинъ изъ джентльменовъ, которые помогали мн собирать растенія.

Рэчель даже сконфузилась.

Нужно было все ея уваженіе къ ‘хорошему тону’, чтобъ удержаться и не высказать Мон напрямикъ своего мннія обо всемъ этомъ мусор, который она натащила домой посл цлаго дня скитаній, ужъ не говоря о томъ, что мужчина, способный заниматься подобнымъ вздоромъ, въ глазахъ Рэчели, былъ прямо жалокъ. Однако, это не мшаетъ ему быть хорошимъ купцомъ, а на будущій годъ его, пожалуй, выберутъ городскимъ головой!

Притомъ же онъ такъ сердечно, такъ дружески относится къ ней,— уже это одно можетъ искупить множество грховъ. Какъ только Рэчель выбрала половики, онъ сбгалъ наверхъ и вернулся съ совершенно неожиданнымъ приглашеніемъ отъ сестеръ. Не угодно ли миссъ Симпсонъ и ея кузин подняться наверхъ и подождать въ гостиной? Впослдствіи, когда Мона ближе узнала семейство Броунъ, она не мало дивилась, какимъ образомъ ему удалось добиться этого приглашенія.

Он пошли наверхъ и встртили очень радушный пріемъ. М-ръ Броунъ былъ дико счастливъ и совершенно неспособенъ выказаться въ наиболе выгодномъ свт. Онъ безцльно бродилъ по комнат, показывая Мон то то, то другое, и напрасно стараясь выговорить хоть одну связную фразу.

— Нельзя ли чайку?— обратился онъ громкимъ шепотомъ къ одной изъ сестеръ.

— Благодарствуйте!— вмшалась Рэчель, причемъ все лицо ея расплылось въ широкую улыбку,— это очень мило съ вашей стороны, очень любезно, но мы собираемся къ м-съ Иссонъ и не хотимъ портить себ аппетита.

— Вы долго здсь пробудете?— спрашивалъ суконщикъ у Моны.

— По всей вроятности, нсколько мсяцевъ.

— И вы намрены продолжать свои ботаническія экскурсіи?

— О да.

— На берегу есть кое-что интересное, только подальше того мста, откуда мы повернули. Не хотите-ли какъ нибудь пойти вмст съ моей сестрой и со мной?

— Отчего же! Съ большимъ удовольствіемъ!— искренно обрадовалась Мона.— Несравненно удобне искать растенія съ человкомъ, который знаетъ мстность.

— Такъ мы это устроимъ какъ-нибудь, надо будетъ назначить день,— онъ вздохнулъ,— только въ долгій ящикъ откладывать не слдуетъ: теперь осень.

Въ это время къ крыльцу подкатила телжка м-ра Хоггса. Суконщикъ вышелъ на улицу вслдъ за своими гостьями и помогъ имъ уссться.

— Да онъ сдлался настоящимъ кавалеромъ,— засмялась Рэчель, когда он отъхали настолько далеко, что м-ръ Броунъ не могъ ихъ слышать.— Интересно знать, что скажутъ его сестры, если онъ вдругъ возьметъ, да и женится!

XVII.
Тетя Белль.

Косые лучи заходящаго солнца обливали мягкимъ свтомъ старую ферму съ просторнымъ гумномъ и аккуратно сложенными возл него скирдами, тни смягчились и приняли темно коричневую окраску, когда, наконецъ, лошадка м-ра Хоггса остановилась у садовой калитки. Не успли он сойти, какъ тетя Белль выбжала имъ навстрчу. Это была маленькая сгорбленная старушка нсколько страннаго вида, живые выразительные глазки ея зорко оглядывали постительницъ сквозь золотые очки. Сила характера сказывалась въ каждой чертъ ея лица и фигуры, даже въ некрасивомъ чепц, сромъ камлотовомъ плать и блоснжномъ передник.

— Э, да это Рэчель Симпсонъ! Милости просимъ. Дикъ подержитъ лошадку.

— Это моя кузина, миссъ Маклинъ.

— Мона Маклинъ,— поправила обладательница этого имени.

Тетя Белль взяла ее за руку и принялась разглядывать совершенно безцеремонно, точно лошадь или корову, причемъ складка между бровями на лиц самой старухи обозначилось глубже.

— Эге, да она похожа на отца. Смотрите-ка,— носъ, подбородокъ…

— Д-да,— коротко отозвалась Рэчель. Она не любила говорить объ отц Моны.

— Почему ты до сихъ поръ не замужемъ?— строго продолжала тетя Белль все не выпуская руки Моны.

— ‘Передовыя женщины въ наше время не выходятъ замужъ, сэръ, сказала она’,— мелькнули знакомыя слова въ голов Моны, но она перефразировала ихъ:— Теперь не выходятъ замужъ. Это вышло изъ моды.

Лицо тети Белль утратило суровое выраженіе.

— Смотри! Явится какой-нибудь добрый молодецъ и…

— И тогда вы будете танцовать на моей свадьб?

— А ужъ буду!— И тетя Белль тутъ же на порог исполнила какое-то необычайное pas seul, затмъ круто повернулась и снова сурово сдвинула брови.

— Надюсь, ты умна?

— Благодарствуйте… По ныншнимъ временамъ, пожалуй, не изъ послднихъ.

— То-то! отецъ то у тебя былъ разумный человкъ.

— Я не подумала о немъ,— съ внезапной серьезностью отвтила Мона.— До него мн далеко.

— Гд же теб! Онъ вдь былъ умница на рдкость. И красавецъ писаный! Я такого другого и не видывала!

— Разв вы видли его? Я не знала, что онъ бывалъ въ этихъ краяхъ?

— Какъ же не бывалъ! Онъ прізжалъ сюда, лтъ, можетъ, двадцать пять тому назадъ, а то и больше,— тебя тогда, врно, и на свт не было. Захотлось ему взглянуть на домъ, гд родился его отецъ,— ну и пріхалъ. Потолковали мы съ нимъ о старин… Рэчель Симпсонъ тогда жила въ Дунди, а я — ты повришь, что я была первая красавица въ Тоуэрс? Ей-Богу! Однако, пойдемте-ка въ домъ, я васъ угощу чаемъ.

— У насъ везд ужаснйшій безпорядокъ,— говорила она Рэчели, входя въ безукоризненно опрятную гостиную.— Некогда присмотрть, съ тхъ поръ, какъ началась жатва, я спины не разгибала,— объясняла она, поминутно бгая въ кухню и обратно и накрывая на столъ.

— Вы бы заставляли прислугу больше работать, а то вы все сами.

— Двчонокъ-то? Боже избави! Я терпть не могу, когда он у меня вертятся передъ носомъ. Мн гораздо лучше, когда я ихъ не вижу.

— Вы очень давно не заглядывали ко мн.

— Я-то! Да я вдь никуда не зжу и никого не вижу. Я въ церкви не была Богъ знаетъ сколько времени. Да и гд ужъ мн! Народъ только потшать. Смются вдь надъ старухой — горбатая, вишь, стала. Какъ-то приходилъ ко мн священникъ. Погода въ тотъ день была убійственная: дождь какъ изъ ведра, зонтикъ у него втромъ вывернуло, лицо все синее отъ холода — вы вдь знаете, какой онъ тощій да хилый. Идите, говорю, скорй, несчастный, погрйтесь у огонька. А онъ этакъ гордо выпрямился и говоритъ: ‘Почему это я несчастный?’ — носъ это кверху: ‘Почему, говорить, я несчастный?’ Уморилъ совсмъ!— Тетя Белль хлопнула себя ладонью по колну и расхохоталась.

Въ эту минуту мимо окна прошли м-ръ Хоггсъ и супругъ тети Белль, человкъ довольно невзрачной наружности.

— Пожалуйте, м-ръ Хоггсъ, чай васъ давно дожидается. Послушай, Дэвидъ, ты бы пошелъ переодлся. Разв въ такомъ вид можно разговаривать съ дамами?

Дэвидъ покорно удалился.

— Мы заходили къ Броунамъ,— сообщила Рэчель,— они просили насъ остаться пить чай.

— Вотъ какъ! Я ихъ ужъ давненько не видала.

— А какъ идутъ его дла, вы не знаете?— спросилъ м-ръ Хоггсъ. Тетя Белль выразительно пристукнула рукой по столу.

— У него въ лавк товаръ отличный, все первый сортъ. Да вотъ бда: въ город все можно купить дешевле, чмъ у мистера Броуна, а въ наше время люди только объ этомъ и думаютъ. Я сама всегда у него все беру. Нельзя сказать, чтобъ у него было большое призваніе къ торговому длу, ну да ничего, въ послднее время онъ поумнлъ, меньше возится съ своими бабочками.

Гости еще не отпили чай, какъ тетя Белль ужъ принялась укладывать имъ на дорогу жирную утку и десятокъ свже-снесенныхъ яицъ, несмотря на кроткія возраженія со стороны Рэчели. Вс визиты Рэчели неизмнно заканчивались чмъ нибудь въ этомъ род, но она каждый разъ считала долгомъ протестовать, ‘хорошій тонъ’ не позволялъ взять подарка иначе, какъ посл долгихъ упрашиваній.

М-ръ Хоггсъ начиналъ уже волноваться и торопилъ ‘дамъ’.

— Пойдемъ, я тебя усажу,— сказала тетя Белль Мон.— Рэчель сейчасъ придетъ, она только наднетъ шляпку.

Какъ только они вышли въ садъ, старуха ласково положила руку за плечо Моны и шепнула:

— Теб ничего, не худо живется у Рэчели?

— О нтъ, совсмъ не худо!

Тетя Белль покачала головой.

— Не мсто у нея такимъ, какъ ты…

Разговоръ былъ прерванъ появленіемъ миссъ Симпсонъ.

— Соберитесь къ намъ поскоре,— приглашала она.

— Ну, вы, пожалуй, скоре моего опять сюда соберетесь.

— Я, по крайней мр, наврное!— вставила Мона.— Я какъ нибудь приду къ вамъ пшкомъ, тетя Белль.

— Господь съ тобой, двочка! Вдь отсюда до Борроунесса очень далеко. Гд же теб дойти, ты прізжай лучше на позд…

— Вы думаете, не дойти?— засмялась Мона.— А вотъ посмотримъ!

И телжка покатилась.

— Зачмъ, зачмъ, зачмъ,— думала Мона по дорог въ Кильвинни,— судьба не направила меня къ тет Белль, вмсто Рэчели Симпсонъ!

XVIII.
Силуэтъ.

Нсколько дней подъ-рядъ свирпствовала страшная буря, которая повалила поперекъ дороги огромное дерево въ саду м-ра Гамильтона, и вмст съ нимъ часть ограды, но небо, наконецъ, прояснилось, и солнышко вновь засіяло надъ картиной разрушенія.

— Я намрена прокатиться въ Кильвинни, — сказала за завтракомъ м-съ Гамильтонъ.— Я просто погибаю отъ недостатка свжаго воздуха. Надюсь, ты подешь со мною, Ральфъ?

— Къ сожалнію, не могу,— былъ короткій отвтъ.

Надо сознаться, что у доктора Дудлея все зависло отъ настроенія.

— Глупости. Ральфъ! Ты и такъ корпишь цлые дни надъ этими ужасными книгами. И прошлый разъ ты отказался, когда я тебя просила похать со мной, а это было сто лтъ назадъ, еще до грозы. Это же невозможно: только и слышишь — ‘нтъ’ да ‘нтъ!’

— Очень жаль, что я раньше не умлъ говорить: ‘нтъ’,— выговорилъ онъ мрачно, но тотчасъ же, вспомнивъ, что у старушки только и радости, что онъ, всталъ и ласково положилъ ей руку на плечо.

‘Я былъ лнивцемъ, а теперь скакать во весь опоръ

Я долженъ…’

продекламировалъ онъ, стараясь говорить веселымъ тономъ.

— Право, Ральфъ, слушая тебя, можно подумать, что ты истасканный старый rou. Да что жъ бы со мной было, еслибъ ты эти два года занимался практикой! Ты самъ отлично знаешь, что во всей Шотландіи не сыщешь человка, образованне тебя — я имю въ виду общее образованіе. Профессоръ Андерсонъ еще недавно мн говорилъ, что тебя ни на чемъ не поймаешь: зайдетъ ли рчь о какомъ-нибудь никому невдомомъ озер въ Средней Африк, или о философіи Гегеля, о гимнахъ коптовъ или о постройкахъ Переходнаго періода,— везд ты дома, обо всемъ этомъ ты можешь разсуждать такъ же свободно, какъ о погод. Я ему сказала, чтобъ онъ включилъ въ свой перечень и послднюю моду въ области дамскихъ шляпъ.

Ральфъ не могъ не разсмяться.

— Нтъ, тетя, это слишкомъ зло. Вы знаете, что это не по моей части. Тутъ я могу только удивляться, но ничего не понимаю.

— Но все-таки ты подешь со мной?

— Ахъ вы, хитрая, льстивая старушка! Да пожалуй, придется похать. Такъ и быть — ночью посижу лишній часокъ. Воображаю, какъ вы въ молодости вертли нашимъ братомъ, если вы и теперь знаете вс слабыя струнки мужчинъ и такъ хорошо умете льстить имъ!

— Въ молодости было совсмъ не то,— спокойно возразила старушка.— Чтобъ изучить людей, нужно много времени, цлая жизнь.

Онъ опять засмялся, поцловалъ ее въ лобъ и попросилъ кусочекъ торта. Сильно ошибались т, кто жаллъ молодого доктора, находя, что онъ долженъ скучать въ обществ старой тетки.

Толстый старый кучеръ подалъ къ крыльцу жирную старую лошадь, и они покатили мелкой рысцой.

— Надо захать въ Киркстоунъ, сказать Хтчисону, чтобы онъ поправилъ ограду. Экая жалость, что такое огромное дерево свалило грозой — точно теряешь стараго друга! Зато дровъ у насъ зимой будетъ вдоволь. Вотъ увидишь, какой костеръ мы разведемъ въ честь твоего возвращенія.

— Отличное дло!— особенно посл лондонской экономической топки, къ тому же, мы должны хорошенько отпраздновать Рождество. Если вы будете чувствовать себя молодцомъ, я не пріду до лта, пока не сдамъ всхъ экзаменовъ. Въ мои годы проваливаться не полагается. Ай-ай, взгляните ка на эту пшеницу!

Урожай общалъ быть хорошимъ — до бури, но теперь вс скирды намокли отъ дождя, а еще не сжатые колосья прибило къ земл.

— Теперь придется не косить, а жать серпами,— вздохнула старушка.— Задала намъ работы эта буря!

Они прохали мимо Кильвинни, толкуя о близкомъ отъзд доктора Дудлея и высчитывая, когда онъ можетъ вернуться.

— Что за странный видъ у этого парохода!— сказала вдругъ м-рсъ Гамильтонъ. Поврежденъ онъ, что ли? Ты не видишь?

— Вы знаете, что я дальше, чмъ на два шага впередъ, ужъ ничего не вижу. А глаза свои я оставилъ дома.

Тетка подала ему полевой бинокль, и онъ началъ пристально всматриваться.

— Ну, знаете, я не могу отличить вашего парохода отъ арки моста. Впрочемъ, это и не удивительно.

Прежде чмъ возвратить бинокль, онъ разсянно обвелъ глазами берегъ и увидалъ вдали дв туманныхъ фигуры, мужскую и женскую, пригнувшіяся къ земл.

Онъ, пожалуй, и не обратилъ бы на это вниманія, но мужчина былъ безъ шляпы, и эти дв одинокія фигуры на песчаныхъ дюнахъ напомнили доктору Дудлею фигуры молящихся въ Angelus’, Милле. Ои засмялся, навелъ бинокль, какъ ему было удобне, и сталъ разсматривать ихъ.

Какъ разъ въ это время женщина выпрямилась, и силуэтъ ея ясно вырисовался между землею и небомъ. Онъ тотчасъ узналъ эту стройную, молодую фигуру, но вотъ вопросъ, кто мужчина? Дудлей тщательно разглядывалъ ничего не подозрвавшаго незнакомца — но напрасно. Онъ никогда раньше не видалъ этого субъекта.

М-рсъ Гамильтонъ, сама того не зная, пришла къ нему на помощь. Она взяла у него бинокль и снова навела его на пароходъ.

— Нтъ, не могу узнать. Должно быть, этотъ пароходъ зашелъ сюда для ремонта. А это врно м-ръ Броунъ, суконщикъ изъ Кильвинни. Ты знаешь, онъ вдь замчательный ботаникъ — очень знающій человкъ, только талантъ свой держитъ подъ спудомъ. Должно быть, это съ нимъ одна изъ его сестеръ. Говорятъ, онъ никогда не показывается съ другими женщинами.

— Вдь этакое нахальство!— невольно вырвалось у Дудлея.

— Что съ тобой, Ральфъ? Что ты хочешь сказать? Ты вчно коришь меня дворянскими предразсудками, но даже я не имю ничего противъ того, чтобы ремесленникъ или торговецъ занимался въ свободное время наукой, если это не мшаетъ ему хорошо вести себя и знать свое дло. Очень жаль, что другіе молодые люди изъ этого сословія не слдуютъ его примру. Это удержало бы ихъ отъ многаго дурного.

— Да, да,— разсянно подтвердилъ д-ръ Дудлей.

Это была странная непослдовательность, но въ объясненія онъ не вдавался, а тетка его слишкомъ привыкла къ такимъ неожиданнымъ паузамъ въ разговор съ племянникомъ, чтобы обратить на это особенное вниманіе.

——

Д-ръ Дудлей не былъ влюбленъ въ Мону. Онъ былъ твердо убжденъ, что вообще не способенъ любить. Его привлекали вс женщины, сколько-нибудь и въ какомъ бы то ни было отношеніи приближавшіяся къ его идеалу: любящая жена и мать, артистка, хорошенькая танцовщица, строгая студентка — поборница женскихъ правъ, хорошая хозяйка и краснорчивая ораторша — въ каждой изъ нихъ онъ видлъ воплощеніе одной изъ чертъ, присущихъ вчному идеалу женщины, но желать, чтобы вс эти черты были соединены въ одной, ему даже не приходило въ голову. Онъ восхищался каждой въ отдльности, довольствовался тмъ, что находилъ, и не требовалъ большаго. Онъ очень любилъ бывать въ женскомъ обществ, но, покидая его, анализировалъ своихъ собесдницъ такъ же спокойно, какъ если бы он были мужчинами. Впроченъ, ‘анализъ’ здсь едва ли подходящее слово, ибо д-ръ Дудлей не столько изучалъ характеръ, сколько угадывалъ ихъ по наитію, хотя человкъ, мало его знающій, не предположилъ бы въ немъ этой любопытной способности.

Мона очень удивилась бы, если бы знала, насколько его оцнка ея личности правильне оцнки сагиба. Онъ почти съ перваго взгляда понялъ, что передъ нимъ существо сложное и вмст простое, сдержанное и въ то же время чуждое всякихъ условностей, онъ почти съ первой встрчи сообразилъ, что за будущее, конечно, ручаться нельзя, во въ настоящемъ идея пола для нея просто-на-просто не существуетъ. Не даромъ она назвала его simpatico. Чуткость его доходила почти до геніальности.

Правда, ни одна женщина и не нравилась ему такъ, какъ Мона. Онъ постоянно думалъ о ней и порой ловилъ себя на желаніи, чтобы она не была ‘племянницей миссъ Симпсонъ’. А между тмъ, эта убогая обстановка придавали ей что-то пикантное и трогательное, какую-то особую прелесть, будившую въ душ Дудлея чувство почти отцовской нжности къ ней,— чувство, на которое онъ вовсе не считалъ себя способнымъ, такъ какъ докторъ Дудлей былъ прежде всего завзятымъ холостякомъ.

— Нтъ, нтъ,— думалъ онъ, закуривая послобденную сигару въ уютной ‘курилк’,— она не интересуется этимъ субъектомъ. Этого не можетъ быть. Оеа не такъ глупа. Живи она лтъ пятьдесятъ назадъ, это было бы все en rgie. Она не задумалась бы выйти за него замужъ и считала бы, что сдлала прекрасную партію. Она сдлалась бы прекрасной хозяйкой, варила бы пиво и рожала дтей, а ея внучки учились бы теперь въ начальной школ въ Ньюнгэм, или Джиртон.

— Но вдь и для нея еще не поздно начать. Еслибъ только моя милая старушка не была такой завзятой консерваторшей, я упросилъ бы ее платить за образованіе миссъ Маклинъ. Клянусь Юпитеромъ! для нея это было бы дйствительно образованіе, а не просто ученье, какъ это бываетъ съ большинствомъ женщинъ,— но будь у тетушки лишнія деньги, она наврно предпочла бы надлить миссъ Маклинъ приданымъ и выдать ее замужъ за суконщика.

Ему и въ голову не приходило сомнваться, что Мона постоянная жительница Борроунесса. Тетка говорила о ней именно въ этомъ смысл, въ тотъ единственный разъ, когда имя Моны было произнесено между ними. Старушка думала, что рчь идетъ о настоящей, родной племянниц миссъ Симпсонъ, не подозрвая, что та ухала въ Америку, Ральфъ же не зналъ никого другого, кто могъ бы дать ему желаемыя свднія о помощниц миссъ Симпсонъ. Она, очевидно, училась гд-нибудь — это замтно по произношенію, что же касается прочаго, онъ всегда утверждалъ, что двушки въ низшихъ слояхъ буржуазіи нердко получаютъ очень сносное воспитаніе, и если одна изъ тысячи съумла воспользоваться имъ, тутъ нтъ ничего удивительнаго.

XIX.

На другой день, пока м-рсъ Гамильтонъ дремала въ кресл посл обда, д-ръ Дудлей, какъ всегда, заслъ за свои книги, но у него такъ болла голова, что вскор онъ долженъ былъ оставить занятія.

— За каждый часъ работы сегодня мн придется отдыхать два часа завтра,— сказалъ онъ себ и, взявъ съ полки томикъ стихотвореній, отправился на берегъ.

И другіе люди, кром Моны, знали о существованіи ‘Замка Маклинъ’, можетъ быть, даже подмтили ея пристрастіе къ этому мсту. Дудлей вдвое скоре ея дошелъ до ея излюбленной скалы и быстро вскарабкался по высокимъ неровнымъ ступенькамъ. Тамъ, комфортабельно расположившись на самой вершин, сидла та, кмъ были заняты его мысли, на колняхъ ея лежалъ раскрытый альбомъ, а рядомъ старый, видавшій виды ящикъ съ красками. Дудлей былъ слишкомъ артистъ въ душ для того, чтобы самому портить краски и пачкать бумагу, но онъ понималъ разницу между однимъ ящикомъ съ красками и другимъ и сразу проникся должнымъ уваженіемъ къ художниц.

— Прошу извиненія. Такъ и вамъ извстно это мстечко?

— Это моя личная собственность, Замокъ Маклинъ,— выговорила она не торопливо, съ яснымъ достоинствомъ, ни мало не напоминавшимъ ея манеры держать себя съ покупателями, это была совсмъ не та живая, веселая, подвижная Мона, какую онъ привыкъ видть въ лавк.

Онъ низко поклонился.

— Я не помшаю вамъ, если останусь?

— Ничуть.— Она наклонила голову на бокъ, критически разсматривая написанное ею небо.— Конечно, въ томъ случа, если ваша шляпа не будетъ закрывать отъ меня пейзажа.— Какъ перемнилась погода, не правда ли?

— Какая чудная буря!— вскричала она съ восторгомъ, откладывая въ сторону кисть.— Вотъ когда этотъ берегъ и скалы были въ своей стихіи! Какъ хороши эти огромные валы, разсыпающіеся огромными, фонтанами пны! Дивное зрлище!— для одного этого стоить жить.

— Неужели вы приходили сюда во время бури!

— Каждую свободную минуту. Почему же нтъ? Въ такомъ первобытномъ мір промокнуть не страшно.

Она посмотрла на книгу, которую онъ держалъ въ рукахъ, и снова принялась за рисованіе. Вдь оба пришли сюда не для разговоровъ, зачмъ же стсняться?

— Эта книга не для дамъ,— началъ онъ, хотя съ учащейся двушкой онъ не счелъ бы этой оговорки необходимой,— но, я думаю, здсь, найдутся дв-три вещицы, которыя понравятся вамъ.

Она улыбнулась, очень довольная. Она не забыла, какъ онъ читалъ, ей въ первый разъ…

Мона скоро бросила рисовать и слушала, склонивъ голову на руку. Вдругъ онъ захлопнулъ книгу, говоря:

— А теперь я жду награды. Можно посмотрть ваши рисунки?

Она смутилась и покраснла. Какъ исполнить его просьбу? Эскизы набросанные въ Норвегіи, Италіи, Саксонской Швейцаріи еще можно бы какъ-нибудь объяснить, но что сказать о портретахъ ‘почтенныхъ синьоровъ’, экзаменовавшихъ ее въ Брлингтонъ-гоуз?— о каррикатур, надъ которой хохотала вся школа — изображавшей Mademoiselle Люси за перевязкой раны?— наконецъ о ея шедевр, этюд анатомическаго зала?

— Я общала Рэчели свято сохранить ужасную тайну и намрена сдержать слово,— иронически говорила она самой себ. Однако ей стоило нкотораго усилія отказать. Нкоторые изъ рисунковъ были, безспорно недурны въ своемъ род, и она съ удовольствіемъ показала бы ему ихъ, кром того, ей были очень непріятно навлечь на себя подозрніе въ ложной скромности.

— Мн жаль вамъ отказать, но я предпочла бы не показывать вамъ альбома.

Онъ удивился, но на такой ршительный отвтъ возражать было нечего.

— Если хотите,— застнчиво молвила она,— я попытаюсь отплатить вамъ тою же монетой, хотя и худшаго достоинства. Я вамъ почитаю, а вы закройте глаза и прислушивайтесь къ плеску волнъ. Это одинъ изъ моихъ идеаловъ счастья.

Мона взяла книгу и стала читать, но Дудлей не закрывалъ глазъ. Голосъ ея не былъ такъ красивъ и глубокъ, какъ у него, но все же былъ симпатиченъ и читала она выразительно. Его интересовалъ выборъ стихотворенія, онъ съ удовольствіемъ слушалъ ее, но еще съ большимъ удовольствіемъ наблюдалъ за этимъ измнчивымъ, подвижнымъ лицомъ. Она какъ будто не читала, а говорила стихи наизусть, глаза ея были устремлены вдаль, лицо, озаренное какимъ-то внутреннимъ свтомъ, въ эту минуту было безусловно прекрасно. Въ первый разъ въ ум Дудлея мелькнула опредленная мысль, что онъ хотлъ бы, чтобъ у матери его дтей было такое лицо.

— Она способна облагородить человка помимо его воли,— подумалъ онъ, но вслухъ спросилъ только:

— Вы знаете это стихотвореніе?

— Да.

— А т, которыя я читалъ.

— Не вс. Нкоторыя знаю.

Наступило минутное молчаніе.

— Имете вы хоть какое-нибудь понятіе о томъ, какъ напрасно вы тратите силы и жизнь?— спросилъ онъ вдругъ.

Мона покраснла и хотла что-то отвтить. Въ это мгновеніе налетвшій втеръ вырвалъ листокъ изъ ея альбома и сбросилъ его внизъ.

Она засмялась, обрадовавшись предлогу перемнить разговоръ.

— Судьба очевидно ршила, что вы увидите этотъ эскизъ.— И она протянула ему листокъ.

Рисунокъ изображалъ полненькую, загорлую, краснощекую двушку, примряющую передъ зеркаломъ простенькую шляпку. Вокругъ въ туман виднлись перья, цвты, блестящія украшенія для шляпъ, а въ круглыхъ глазахъ двушки выражался положительный ужасъ передъ скромной шляпкой, украшавшей ея собственную голову.

Внизу было подписано рукою Моны:

‘Стоитъ ли посл этого жить?’

Дудлей засмялся.

— Съ этимъ рисункомъ, вроятно, связана какая-нибудь исторія?

— Да, нчто въ этомъ род.

И она нсколько ироническимъ тономъ передала ему свой разговоръ съ молоденькой служанкой, ея первой заказчицей.

— Беру назадъ свои слова, — молвилъ онъ серьезно, — вы не напрасно тратите силы. Дай Богъ каждому достигнуть такихъ результатовъ!

— Не заставляйте меня чувствовать свою глупость еще сильне, чмъ я ее чувствую.

— Глупость! Я желалъ бы, чтобъ въ этомъ мстечк нашлись еще глупцы, чтобы оцнить васъ,— напримръ, Рскинъ!

— Я и то пробовала утшать себя мыслью о Рскин,— засмялась она, но въ смх ея слышались слезы.— Впрочемъ, это вдь только присказка, а сказка впереди. Съ тхъ поръ я получила нсколько заказовъ на такія же шляпы, къ сожалнію, надо сознаться, что он больше нравились матерямъ моихъ заказчицъ, чмъ самимъ двушкамъ. Съ одной изъ нихъ я и написала этотъ эскизъ. Вы видали когда-нибудь старую экономку полковника Лауренса? Она, говорятъ, большая чудачка.

— О да. ‘Полковникова Дженни’ личность извстная.

— Дочь ея нсколько мсяцевъ тому назадъ поступила на мсто и какъ-то на дняхъ пришла въ гости къ матери, ‘притащивъ все свое жалованье на спин’, какъ выразилась старая Дженни. Та страшно разозлилась и послала ее ко мн, чтобъ я сдлала ей шляпку, ‘какъ у Полли изъ Тоуэрса’. Надо было видть, съ какимъ ужасомъ она надла на себя эту шляпку! Вотъ она здсь какъ разъ такая, какой была тогда — этакое жалкое маленькое созданьице, розовое, пухленькое и страшно пестро одтое. Мн самой хотлось попросить ее снять эту шляпку. Уговаривать ее — это было все равно, что читать наставленія бабочк.

— Да, какъ-то не считаешь себя вправ мшать бабочкамъ человческой породы оставаться бабочками, пока не увидишь, что он кружатся возл огня.

— Еслибъ хоть знать наврное, стоятъ ли пытаться спасти ихъ,— а то дйствуешь по вдохновенію. Впрочемъ, эта маленькая Магги еще не изъ худшихъ экземпляровъ. Она въ сущности славная двочка. Я даже не удивлюсь, если у нея окажется гд-нибудь что-нибудь врод души.

— Ее тоже зовутъ Магги?— усмхнулся д-ръ Дудлей, вглядываясь въ полудтское личико, изображенное ни эскиз.— Он здсь вс Магги. Просто надодаетъ слышать на каждомъ шагу это имя.

— Разв? А мн такъ нтъ. Королева Маргарита моя любимая героиня и кром того моя патронша.

— Васъ зовутъ Маргаритой? Къ вамъ идетъ это имя. Оно безспорно прекрасно, можетъ быть потому-то меня такъ и злитъ это безсмысленное ‘Магги’.

Мона хотла сказать, что это ея второе имя и что такъ ее никто не называетъ, но его лицо сдлалось вдругъ такъ серьезно, что она не ршалась заговорить, чтобы не испортить его настроенія. Какъ часто какой-нибудь пустякъ, не во время сказанное или несказанное слово бросаетъ тнь, или свтъ на все наше будущее!

Нсколько минутъ оба молчали. Д-ръ Дудлей видимо хотлъ что-то сказать и не ршался, затмъ вдругъ, безъ всякихъ предисловій, поддаваясь какому-то непреодолимому побужденію, началъ разсказывать ей исторію своей жизни. Быть можетъ, ему хотлось знать, какъ отнесется, что скажетъ о ней даровитая женщина. Онъ несомннно считалъ Мону совершенно исключительнымъ существомъ, съ которымъ можно было говорить, не стсняя себя никакими общепринятыми правилами.

— Я вышелъ изъ гимназіи шестнадцати лтъ, нагруженный книгами, медалями и т. п. На образованіе мое была ассигнована довольно крупная сумма, и я мотъ расходовать ее по желанію, это была не вина моя, а несчастье. Я иногда готовъ завидовать людямъ, родители которыхъ распоряжаются ими, не спрашивая ихъ мннія.

‘Я пробылъ три года въ Эдинбургскомъ университет и вышелъ оттуда магистромъ философіи. Есть ученыя степени хуже этой. Правда, она не даетъ ни настоящаго образованія, ни университетскаго закала, ни житейскаго опыта, но зато даетъ солидный фондъ общихъ, полезныхъ знаній, которымъ не слдуетъ пренебрегать и который не настолько тяжеловсенъ, чтобы заглушить въ человк дремлющую искру геніальности, буде таковая имется. Разумется, а priori нельзя сказать, какъ повліяетъ на человка образованіе.

‘Узжая изъ Эдинбурга, я заявилъ профессорамъ о своемъ желаніи поступить въ Кэмбриджъ. Профессоръ классической литературы совтовалъ мн продолжать заниматься древними языками, профессоръ математики заклиналъ меня посвятить себя ‘вчной истин’,— онъ находилъ, что математическія науки единственная форма проявленія этой истины, доступная вчно заблуждающемуся человчеству. Я же ршилъ заняться естествознаніемъ. Въ то время обо этомъ такъ много говорили, придавали такъ много значенія даже минимальному уровню знаній въ этой области, что я вообразилъ себ, будто трехъ лтъ добросовстнаго труда достаточно, чтобы отдернуть завсу, скрывающую истину. Вначал, пока надежда была во мн сильна, я работалъ съ энтузіазмомъ, потомъ немного поостылъ, убдившись, что въ моей власти самое большее приподнять уголокъ завсы, а за нею останется еще цлая бездна неизвданнаго, и что человчеству разв, можетъ быть, черезъ триста лтъ удастся достигнуть того, чего я надялся достигнуть въ три года. Разумется, я могъ бы внести въ общую сокровищницу трудовъ и изысканій ничтожную долю своего личнаго труда, но для этого не могу сказать, чтобъ я особенно годился. Вообще самое главное затрудненіе для меня было опредлить, на что я собственно годенъ. Какъ бы такъ ни было, я сдалъ экзаменъ и получилъ ученую степень.

— Перваго разряда?— полюбопытствовала Мона.

— Третьяго,— презрительно отвтилъ онъ,— но вдь я учился не для диплома. И умственно я сильно выросъ за эти три года,— можетъ быть, благодаря самымъ условіямъ жизни въ Кэмбридж. А, можетъ быть, я достигъ бы гораздо большаго на равнинахъ Тибета.

Онъ глубоко перевелъ духъ. Онъ почти забылъ, съ кмъ говорить: ему хотлось только излить свою душу. Да и не бда, если она не пойметъ того или другого въ отдльности, общій смыслъ разсказа она все-таки должна уловить.

— Ну-съ, затмъ я около двухъ лтъ путешествовалъ, слушалъ лекціи въ Гейдельберг, Геттинген, ен. По вечерамъ слушалъ хорошую музыку, въ свободное время осматривалъ соборы и картинныя галлереи. Затмъ вернулся домой, ршивъ избрать профессію. Выбралъ я медицину, главнымъ образомъ, по той же причин, какую уже приводилъ вамъ, поселился въ Лондон и началъ готовиться къ экзамену въ колледж. Вы спросите: почему я не поступилъ въ университетъ? Да, оно было бы лучше! Но видите ли, я уже вышелъ изъ того возраста, когда мальчики ‘учатся’ легко и блистательно держатъ экзамены. Къ тому же, за два года путешествій, занятій искусствомъ, музыкой и философіей, мои познанія по математик, классикамъ и естественнымъ наукамъ порядкомъ-таки повывтрились изъ моей головы, хотя почему-то принято думать, что должно быть обратное.

‘Черезъ полгода я уже ненавидлъ медицину. Употребляя излюбленное здсь выраженіе, я находилъ, что она — ‘ни рыба, ни мясо, ни птица, ни копченая селедка’, не искусство, не наука, не литература, не философія, но отвратительное попурри изъ всхъ четырехъ, съ громадной, преобладающей примсью самаго безсовстнаго вранья. До тхъ поръ я работалъ добросовстно, но нравственной заслуги въ томъ не было, ибо я работалъ con amore. Когда же amor изсякъ, я почти пересталъ работать. Я выбралъ эту профессію потому, что она требовала невиднаго и безмолвнаго труда, во именно въ эти годы и говорилъ больше, чмъ когда-либо, должно быть, это природа мстила за произведенное надъ нею насиліе. Я читалъ все, что угодно, только не медицинскія книжки, бывалъ въ самыхъ разнообразныхъ кружкахъ, но только не въ обществ врачей,— но тмъ не мене подвигался впередъ. На первомъ экзамен я прошелъ фуксомъ, на второмъ тоже. Недостаткомъ апломба я не страдалъ, у меня всегда была на готов блестящая теорія на подмогу къ мало убдительнымъ фактамъ, а на нкоторыхъ экзаменаторовъ это очень дйствуетъ. Когда пришлось готовиться къ выпускному экзамену, я возненавидлъ хирургію, потому что плохо зналъ анатомію. Медицину, вроятно, постигла бы та же участь, но я много занимался физіологіей въ Кембридж, въ лабораторіи Гаскелля,— въ сущности, даже больше, чмъ это было необходимо, такъ какъ предполагаемая связь между физіологіей и медициной чисто фиктивная. Можетъ быть, это покажется невроятнымъ, но я прошелъ и на выпускномъ экзамен, благодаря тому, что пробивался, такъ сказать, и костями, и зубами. Если мн укажутъ человка, который выдержалъ вс три экзамена съ меньшимъ запасомъ званій, чмъ вашъ покорный слуга, я сочту долгомъ пожать ему руку: его есть съ чмъ поздравить.

‘Затмъ слдовало начать пріискивать практику, или locum tenency, но, прежде чмъ приняться за это, я похалъ въ Кембриджъ повидаться съ друзьями. Тамъ я часто встрчался съ Діармидомъ, профессоромъ анатоміи. Не знаю, слыхали ли вы о немъ, но этотъ человкъ способенъ вдохнуть жизнь въ мертвыя кости. Это настоящій ученый, отъ головы до пятъ, съ огромнйшей эрудиціей, но ничуть не педантъ, съ умомъ, открытымъ для каждаго проблеска новаго свта’.

Густая краска залила лицо Моны, но, къ счастью, д-ръ Дудлей не смотрлъ въ ея сторону. Она была сильно склонна думать, что сказанный профессоръ фигурировалъ въ числ другихъ ‘почтенныхъ синьоровъ’ на страницахъ ея альбома.

— Странное дло!— продолжалъ Дудлей.— Всю мою жизнь, въ то время, какъ другіе люди блуждали во мрак, мн казалось, что я вижу свтъ истины, а занявшись медициной, я вдругъ потерялъ его изъ виду… А, да не стоитъ распространяться объ этомъ. Однимъ словомъ, я написалъ свои ‘Страданія Вертера’,— будемъ надяться, что это послднія,— а затмъ поступилъ въ лондонскій университетъ и началъ всю работу съизнова.

Онъ остановился и вдругъ почувствовалъ себя неловко: точно ни съ того, ни съ сего взялъ, да и расхвастался.

— Не понимаю только, съ какой стати я вамъ разсказываю все это, — прибавилъ онъ нсколько суше.

— Я нахожу, что это прямо подвигъ — начать сначала, — выговорила Мона.— Вс эти годы не потеряны, изъ васъ выйдетъ чудеснйшій докторъ, а когда-нибудь, можетъ быть, вы и сами будете знаменитымъ профессоромъ. Вы теперь на какомъ курс?

— Вступительный экзаменъ я выдержалъ тогда же, а черезъ полгода сдалъ предварительный научный по всмъ предметамъ. Въ іюл я буду держать переходный на старшій курсъ, а черезъ два года выпускной. Только бы мн сдать переходный,— тогда у меня камень свалится съ души. Все-таки надо имть немножко гражданскаго мужества, чтобы идти бокъ о бокъ съ мальчишками — вдь студенты вс почти гораздо моложе меня.

— Зато это очень полезно для нихъ.

Мона была бы рада душой заплатить откровенностью за откровенность, разсказавъ ему свою собственную исторію. И къ чему она дала Рэчели это нелпое общаніе?.. Но что подумаетъ Рэчель, если она попроситъ ее разршить сдлать исключеніе въ пользу д-ра Дудлея? Нтъ, это слишкомъ смшно! Она не узнавала себя: та ли это Мона Маклинъ, которая изучала медицину въ Лондон?

— Однако, уже больше пяти, — сказалъ д-ръ Дудлей, взглянувъ на часы.

Мона вскочила на ноги и вдругъ съ облегченіемъ вспомнила, что Рэчель пошла въ гости и, слдовательно, ей не зачмъ торопиться.

— Все-таки мн слдовало вернуться во-время, чтобы помшать ей надть красную шляпку,— подумала она, чувствуя маленькое угрызеніе совсти.

— А завтра вы придете сюда рисовать?— спрашивалъ докторъ Дудлей, идя рядомъ съ ней по дорог.

— Завтра? Нтъ, кузина хочетъ свезти меня въ Сентъ-Рульсъ.

— Я думалъ, что миссъ Симпсонъ ваша тетка.

— Нтъ, она двоюродная сестра моего отца, у меня мало родныхъ. Самъ не зная почему, Дудлей вздохнулъ съ облегченіемъ.

— Мн слдовало бы сообразить, что моей старушк неоткуда знать всю подноготную о здшнихъ обывателяхъ.

— Вы никогда не бывали въ Сентъ-Рульс?— спросилъ онъ громко.— Вамъ предстоитъ большое наслажденіе. Тамъ чуть не каждый камень иметъ свою исторію. Однако мн пора, я общалъ встртиться съ теткой въ Киркстоун. Ненавижу слово ‘прощайте’, а вы?

— Я тоже.

Онъ какъ-то стремительно повернулся къ ней и протянулъ руку.

— И такъ, пока…

— Sans adieu!

——

Войдя въ мрачную маленькую гостиную, Мона вздохнула. Какъ старательно не провтривала она домъ въ отсутствіе Рэчели, стоило закрыть окна, и черезъ пять минутъ воздухъ во всхъ комнатахъ становился опять сырой и затхлый.

Осенніе вечера были холодны, но блыхъ занавсей еще не сняли,— законы мидянъ и персовъ требовали строгаго соблюденія срока,— и, какъ ни любила Мона погрться у комелька, нужно было, чтобы термометръ упалъ очень низко для того, чтобы она ршилась искать убжища въ кухн Салли, за исключеніемъ субботъ, когда во всемъ дом производилась по утрамъ генеральная чистка.

Чай былъ поданъ и ждалъ ее съ пяти часовъ.

Мона опять вздохнула, отодвинула отъ себя холодныя тартинки, налила въ чашку перестоявшагося чаю и вся съежилась отъ холода, взглянувъ на нетопленный каминъ. Но черезъ минуту вс ея горести были забыты. На камин, прислонившись къ стеклянному колпаку, покрывающему часы, и дружески улыбаясь ей черезъ комнату, стоялъ большой, толстый, красивый конвертъ, надписанный рукою леди Мунро.

— Gaudeamus igitur!

Какъ хорошо, что письмо пришло въ отсутствіе Рэчели. Теперь она можетъ извлечь изъ него maximum наслажденія. Она тихонько, на ципочкахъ подкралась къ письму, боясь, какъ бы оно не ‘растаяло въ воздух’ у нея на глазахъ, осторожно взяла его, разсмотрла штемпель, вдохнула въ себя тонкій ароматъ, живе всего прочаго напоминавшій ей прелестную граціозную женщину въ изящной гостиной на Глочестеръ-плэс, и, наконецъ, перочиннымъ ножикомъ вскрыла конвертъ.

Тамъ было цлыхъ три письма, три сокровища, одно отъ сэра Дугласа, начинавшееся: ‘Дорогая моя двочка…’, другое отъ леди Мунро — ‘Моя милочка Мона…’ и третье отъ Эвелины — ‘Мой дорогой, любимый другъ…’

Письма эти не блистали умомъ и остроуміемъ, но были вс три очень ласковыя и характерныя, Мона смялась и плакала надъ ними свернувшись клубочкомъ въ углу стариннаго дивана съ прямою жесткою спинкой. Сэръ Дугласъ писалъ грубовато, по отечески и, какъ всегда, напрямикъ, леди Мунро подчеркивала каждое слово, которое она подчеркнула бы въ разговор. ‘Дугласъ такъ скучалъ и былъ такъ такъ грубъ посл твоего отъзда! Онъ и теперь постоянно говоритъ о теб, постоянно’. Эвелина подробно описывала все, что они длали съ тхъ поръ, какъ разстались съ Моной, прерывая свой разсказъ увреніями въ дружб. ‘Мы съ мамой почти сейчасъ же ухали въ Каннъ,— писала она.— Отца само собой невозможно было увезти изъ Шотландіи до тхъ поръ, пока на болотахъ оставалась хоть одна птица. Пиши мн побольше и почаще. Твои письма всегда такія прелестныя’. Вс трое неоднократно напоминали Мон о ея общаніи провести вмст съ ними будущее лто.

— Какъ они добры!— повторила Мона.— Какъ они добры!

Въ ранней юности Мона, какъ вс школьницы, страстно привязывалась къ подругамъ и жестоко убивалась, когда ‘вчная дружба’ измняла ей. ‘Съ этихъ поръ,— говорила она себ,— я не стану врить ни въ дружбу, ни въ постоянство. Я буду помнить, что здсь у меня не можетъ быть пребывающаго града, даже въ сердцахъ тхъ, кого я люблю, и не буду цпляться ни за жизнь, ни за любовь’.

И даже теперь, когда время исцлило ея сердце и сдлало ее человчне, истинная дружба и постоянство неизмнно вызывали въ ней чувство радостнаго удивленія. На каждомъ шагу оказывалось, что люди относятся къ ней гораздо лучше, чмъ она осмливалась надяться.

Она все еще перечитывала письма, когда вернулась кузина.

— Ну, нечего сказать, хорошія вещи я узнала!..— еще на дорог воскликнула Рэчель.— Помните, какъ я мучилась на той недл съ м-рсъ Робертсонъ, уча ее вышиванью? Ну-съ, оказывается, что вчера у нея были гости къ чаю, и она даже не сочла нужнымъ пригласить меня. Какъ вамъ это нравится? Она думаетъ, что меня можно приглашать только, когда ей что-нибудь отъ меня нужно!

— Должно быть, наука оказалась ей не по силамъ, и она боится въ этомъ сознаться,— утшила Мона.

— И то сказать, я еще не встрчала такой копуньи,— обидчиво замтила Рэчель, укладывая въ картонку знаменитую красную шляпу.— Ну, пусть же она себ ищетъ теперь другую помощницу, а съ меня довольно. Однако, если завтра хать въ Сентъ-Рульсъ, такъ надо поскоре ужинать и ложиться спать.

Придя въ свою комнату, Мона еще разъ перечитала письма, но, къ удивленію своему, замтила, что думаетъ уже о другомъ.

— Мн ужасно жаль, что я не могла показать ему альбома и выложить все на чистоту,— говорила она своему врному другу — своему отраженію въ зеркал.— Однако,— поза ея измнилась,— почему именно ему? Зачмъ непремнно выдлять его?

Лицо въ зеркал смотрло на нее вызывающимъ взглядомъ и, повидимому, не знало, что отвтить.

XX.
Сентъ-Рульсъ.

На другое утро, когда Мона сошла внизъ къ завтраку, Рэчель окинула ее критическимъ взглядомъ и осталась недовольна.

— Удивляюсь, какъ вамъ не надостъ это платье,— начала она, разливая чай изъ коричневаго чайника.— Оно, конечно, очень мило и почти-что новое, но вдь скучно носить все одно и то же, какъ-то невольно хочется видть на васъ что-нибудь посвтле, что-нибудь боле подходящее для молодой двушки. Вотъ жаль, что ваше батистовое платье въ стирк.

Мона посмотрла въ окно.

— У меня есть другое. Вы думаете, дождя не будетъ?

— О, нтъ! Притомъ же вы можете взять съ собой ватерпруфъ.

— Я не столько боюсь испортить платье, сколько ненавижу быть одтой несоотвтственно погод, впрочемъ, сегодня, кажется, чудный день.

Она вышла, какъ только завтракъ былъ оконченъ, и черезъ десять минутъ вернулась въ свтломъ плать и шляпк.

— Ну-съ, надюсь, теперь вы довольны?— спросила она, присдая.

— Честное слово! вы смотрите настоящей леди. И матерія недорогая. Вы, положительно, могли бы прослыть красавицей, еслибъ дали себ трудъ хорошо одваться. Эта шляпка удивительно вамъ идетъ!

— Дали себ трудъ хорошо одваться!— мысленно воскликнула Мона.— Недурно! И это приходится выслушивать женщин, для которой туалетъ — первое дло въ жизни!

Он дошли пшкомъ до Киркстоуна, а тамъ сли въ дилижансъ. Мона предпочла бы сидть снаружи, но Рэчели хотлось пустить пыль въ глаза попадавшимся навстрчу знакомымъ, притомъ же она находила, что ‘за свои деньги’ лучше сидть внутри. Къ счастью, пассажировъ было немного, и Мон удалось помститься съ навтренной стороны, такъ, чтобы не особенно страдать отъ близкаго сосдства двухъ торговокъ рыбой.

Около двнадцати он пріхали въ Сентъ-Рульсъ и принялись довольно безцльно бродить по улицамъ, заходя осматривать разныя достопримчательности. Рэчель имла такое же слабое представленіе объ обязанностяхъ чичероне, какъ объ отдлк шляпъ, искусств печь блины и завдываніи магазиномъ,— вообще, о вещахъ дйствительно полезныхъ,— и все время находилась въ нервномъ возбужденіи, боясь, какъ бы какой-нибудь гидъ по профессіи не навязалъ имъ своихъ услугъ, за которыя потомъ придется расплачиваться.

Сезонъ уже прошелъ и прізжихъ въ городк было мало, поэтому изящное платье Моны обращало на себя большое вниманіе. Какъ оно ни было просто, она успла уже сто разъ пожалть, что надла его: безвкусный туалетъ Рэчели могъ бы пройти незамченнымъ, а теперь, по контрасту, онъ еще боле бросался въ глаза.

Она положительно обрадовалась, когда он дошли до кондитерской, но въ дверяхъ Рэчель почтительно посторонилась, чтобы пропустить впередъ даму, подъхавшую за ними въ собственномъ экипаж, а затмъ спросила порцію пирожковъ вполголоса и съ такимъ сконфуженнымъ видомъ, какъ будто не имла права заказывать здсь что-нибудь одновременно съ такой важной особой. Бдная Мона! Она вспомнила леди Мунро и вздохнула.

— Въ сущности, теперь намъ осталось посмотрть только одно,— говорила Рэчель, вытирая руки о скомканный бумажный мшокъ, лежавшій возл нея на диванчик:— это замокъ. Я тамъ посижу, отдохну, а то у меня уже ноги болятъ, а вы побгайте, осмотрите все хорошенько.

Хорошо, что у Рэчели хватило ума приберечь замокъ на закуску. Вся досада и раздраженіе Моны растаяли при вид бархатнаго зеленаго дерна подъ ногами, яснаго синяго неба надъ головой и величественныхъ развалинъ вокругъ. Она бродила по этимъ развалинамъ, заглядывая въ каждую щелку, какъ вдругъ, въ одномъ укромномъ уголк, наткнулась на молодого человка и барышню, о чемъ-то горячо толковавшихъ между собой. Барышня вздрогнула и отвернулась, Мона поспшила уйти, чтобы не мшать имъ.

— Гд я видла это лицо?— думала она.— Я несомннно видла его к даже недавно. Ага, знаю! Это та глупая маленькая обезьянка, Maтильда Куксонъ. Надюсь, что этотъ молодой человкъ не иметъ дурныхъ намреній.

Черезъ минуту ‘глупая маленькая обезьянка’ вылетла у нея изъ головы — на зеленомъ пригорк, смясь и разговаривая съ Рэчелью, стоялъ докторъ Дудлей.

Невольный порывъ удивленія и радости, тревожное чувство при мысли, что скажетъ Рэчель, удовольствіе отъ сознанія, что на ней хорошенькое свтлое платье,— все это молніей пронеслось въ душ Моны, пока она переходила черезъ лужайку.

— Ну,— сказалъ Дудлей, когда она подошла,— это мстечко можетъ дать десять очковъ впередъ даже замку Маклинъ.

— Вы думаете?— серьезно переспросила Мона.— Это большая похвала.

Онъ засмялся.

— Вы уже видли угрюмую старую башню?

— Нтъ еще. Я какъ разъ шла туда.

Онъ пошелъ вмст съ нею. На верхней площадк они остановились и, опершись на перила, стали смотрть въ мрачную темную бездну. На разстояніи нсколькихъ футовъ отъ вершины, роскошный папоротникъ, выросшій изъ разслины, раскинулъ надъ темными сырыми камнями свои нжные, блдно-зеленые листья.

— Какая прелесть!— вырвалось у Моны.

— Да, и въ этой мрачной обстановк онъ кажется еще краше.

— Можетъ быть, но природа создала его не для этого.

— Вы правы, но кто захотлъ бы перенести его отсюда!

Онъ отвернулся и сталъ смотрть вдаль, на море.

— Эта башня всегда приводитъ меня въ уныніе. Она напоминаетъ мн ‘разсказы о мученикахъ’, которые я читалъ въ дтств. Мн и сейчасъ представляется семья, сидящая вокругъ пылающаго костра, и слышится испуганный шепотъ: ‘Да, не веселая штука провести ночь въ Сенть-рульской башн!’ Какія превратныя понятія объ исторіи внушаютъ намъ въ дтств!

И онъ началъ декламировать, какъ бы про себя:

‘Sitzt das kleine Menschenkind

An dem Ocean der Zeit,

Schpft mit seiner kleinen Hand

Tropfen aus der Ewigkeit’ *).

*) Маленькое человческое дитя сидитъ у океана временъ и черпаетъ маленькой ручкой капли изъ вчности.

Мона подняла на него заблествшіе глаза и отвтила:

‘Schpfte nicht das kleine Menschenkind

Tropfen aus dem Ocean der Zeit,

Was geschieht verwehte wie der

Wind In den Abgrund der Ewigkeit’ *).

*) Если бы маленькое человческое дитя не черпало капель изъ океана временъ, все, что происходятъ, развянное втромъ, исчезло бы безъ слда въ пустынной бездн вчности.

— Продолжайте, продолжайте, — говорила она, не смущаясь его нескрываемымъ удивленіемъ,— самая лучшая строфа послдняя.

И онъ продолжалъ:

‘Tropfen aus dem Ocean der Zeit

Schpft das Menschenkind mit kleiner

Hand Spiegelt doch, dem Lichte zugewandt,

Sich darin die ganze Ewigkeit’ *).

*) Маленькое человческое дитя маленькой ручкой черпаетъ лишь капли изъ океана временъ, но въ этихъ капляхъ на свту отражается цлая вчность.

— He знаю,— молвилъ онъ печально,— въ тхъ капляхъ, которыя достались мн, вчнаго было очень мало.

— Вамъ такъ кажется теперь, — возразила Мона,— но когда вы состаритесь настолько, чтобы обратить ихъ къ свту, вы увидите и въ нихъ вчное.

Лицо его прояснилось въ улыбку.

— Эта двушка — точно оборотная сторона моего собственнаго я,— подумалъ онъ.

Они медленно возвратились къ Рэчели.

— Вы охотница до зрлищъ?

— Этотъ вопросъ слишкомъ обширенъ. Сократите его.

— Нтъ, я лучше ршу его самъ. Вы не слишкомъ устали, чтобы вернуться обратно въ городъ?

— Ни чуточки не устала.

Узнавъ, въ чемъ дло, Рэчель поспшила подняться съ мста съ помощью Моны и толстаго зонтика. Она охотно посидла бы еще, чтобы ‘дать покой ногамъ’, и ей даже въ голову не приходило, что молодую двушку не слдуетъ отпускать одну, но честь прогуляться по улицамъ Сентъ-Рульса въ обществ доктора Дудлея была слишкомъ велика, чтобы пренебречь ею.

Первые полчаса доставили Мон гораздо боле огорченій, чмъ удовольствія. Она употребляла вс усилія, чтобы выказать Рэчель съ самой лучшей стороны, но при данныхъ обстоятельствахъ это было не такъ-то легко.

Съ низшими Рэчель нердко бывала проста, естественна, даже симпатична, но въ обществ людей, которыхъ она почему-либо ставила выше себя, ея врожденная вульгарность обязательно выходила наружу. Мона слишкомъ хорошо понимала доктора Дудлея, чтобы не знать, что онъ не питаетъ королевскаго презрнія къ такъ-называемой ‘вншности’, и страдала больше за него, чмъ за себя.

Ей не приходило въ голову, что Рэчель весьма усердно разыгрывала роль сырой, темной стны, служившей такимъ выгоднымъ фономъ для нжнаго папоротника.

— И во всемъ этомъ онъ самъ виноватъ, — съ негодованіемъ думала Мона.— Къ чему было ставить насъ обихъ въ такое нелпое положеніе?! Теперь мн еще придется смотрть за Рэчелью, чтобы она не болтала объ этомъ всмъ и каждому.

Къ счастью, хотя Рэчель оставалась любезной до конца и все время плелась за ними, скоро она такъ утомилась, что не въ состояніи была говорить, и Мона могла спокойно наслаждаться прогулкой. Докторъ Дудлей или зналъ Сентъ-Рульсъ наизусть, или обладалъ волшебнымъ даромъ угадывать, что именно было достойно вниманія. Любопытныя рукописи и полустертыя надписи, окна изъ цвтныхъ стеколъ и остатки чудесной рзьбы, забытыя картины, древніе старики и старушки, какъ бы сросшіеся съ тми зданіями, въ которыхъ они состарились — все по очереди давало пищу его блестящей импровизаціи. Онъ не даромъ жаловался, что страсть къ разговорамъ когда-нибудь погубить его.

Подъ конецъ они еще разъ обошли руины собора.

— ‘Раззорите гнзда’, и грачи улетятъ,— съ горечью процитировалъ докторъ Дудлей.— Зато здсь передъ нами изнанка ‘разсказовъ о мученикахъ’.

— Все это восхитительно,— сказала Мона, когда онъ усаживалъ ихъ въ дилижансъ,— но нужны особенные глаза, чтобы все это видть.

— Все становится интересне, когда оно пропущено сквозь ‘призму темперамента’. Очень радъ, если могъ послужить вамъ своимъ.

Вечеромъ каждый изъ трехъ раздумывалъ про себя о прогулк.

— Все это вышло чрезвычайно удачно, принимая во вниманіе, что я самъ этого искалъ,— думалъ Дудлей.— Я былъ увренъ, что ничего не выйдетъ. Она должна была случайно встртить суконщика.

— Онъ настоящій джентльменъ и удивительно уменъ, — думала Рэчель,— и, кажется, обрадовался встрч не меньше насъ. Но какъ у меня болятъ ноги!

— Мн надоло это притворство,— думала Мона.— При первомъ же удобномъ случа попрошу у Рэчели позволенія сказать ему всю правду. Можетъ быть, онъ найдетъ, что такъ и слдовало поступить.

Но на другой день за обдомъ, Рэчель спокойно сообщила ей, что докторъ Дудлей ухалъ.

— Онъ только-что прошелъ на станцію съ саквояжемъ въ рукахъ, а за нимъ Билль повезъ на тачк цлую кучу вещей. Я нахожу страннымъ, что онъ не зашелъ къ намъ проститься посл того, какъ мы вчера почти цлый день провели вмст!

Мона улыбнулась немного грустно, думая про себя: ‘Какъ мужчина, онъ нисколько не лучше Саиба, но у меня никогда въ жизни не было такого товарища!’

XXI.
‘Летучій Шотландецъ’.

Нсколько дней спустя къ ней вошла Рэчель, вся сіяющая, крича еще на порог:

— Угадайте, отъ кого я получила письмо? Отъ племянницы. Хотите послушать?

— Очень хочу. Еще бы! первыя воспоминанія въ новомъ краю! Это первое письмо отъ нея?

— Нтъ, второе. Она не мастерица писать письма, но въ этомъ больше ‘впечатлній’. Она говоритъ, что тамъ ужасно трудно достать прислугу.

Рэчель углубилась въ чтеніе довольно длиннаго посланія и Мона должна была чуть не въ первый разъ въ жизни вполн согласиться съ кузиной: ея племянница, дйствительно, была ‘не мастерица писать письма’.

Это было вечеромъ и Мона только что вернулась съ прогулки по берегу. Она рдко выходила въ сумерки посл чаю, но нельзя отрицать, что послдніе нсколько дней прошли не очень-то весело, и моціонъ представлялся желательне, чмъ когда-либо. Пока докторъ Дудлей не ухалъ, она не отдавала себ отчета въ томъ, насколько случайныя встрчи съ нимъ и бесды длали для нея привлекательне жизнь въ Борроунесс, но теперь созналась себ въ этомъ, не колеблясь ни минуты.

— Мн такъ грустно, какъ будто я потеряла Дорисъ или Люси, и дйствительно, въ такой глуши симпатичный знакомый прямо находка. Здсь можно впасть въ меланхолію отъ потери умной собаки или любимой канарейки. Самый фактъ обилія влюбленныхъ женщинъ бросаетъ мрачный свтъ на жизнь, которую они ведутъ. Бдняжки! Завтра же напишу въ Тильбри, чтобы мн выслали сюда мой маленькій ящикъ съ книгами. Два часа внимательнаго чтенія ежедневно — прекрасная панацея отъ большинства болзней.

Придя къ этому благоразумному ршенію, она пошла домой и застала Рэчель блаженствующей надъ письмомъ племянницы.

— Ахъ, да, я совсмъ забыла,— вспомнила вдругъ Рэчель:—тамъ есть письмо и посылка для васъ. Они, должно быть, лежатъ на стул за дверью.

Мона прошла туда.

— Ничего интереснаго,— объявила она,— по крайней мр, я не узнаю почерка ни на одномъ. Должно быть, какая-нибудь просьба.

Она распечатала сперва посылку, осторожно развязывая узлы и смутно соображая, отчего это отъ нея такъ странно пахнетъ сыростью.

Слова ‘модныя отдлки’, напечатанныя золотыми буквами на одной сторон ящика, очевидно, относились не къ его содержимому, потому что когда Мона сняла крышку, глазамъ ея предстала масса сырой и темной растительности. Рэчель въ ужас всплеснула руками.

— Ну, можно ли присылать подобную гадость. Еще, пожалуй, въ дом заведутся гусеницы и черви!

Сверху лежалъ листокъ отсырвшей почтовой бумаги, сложенный вдвое, въ длину. Мона взяла его.

— Ахъ, вотъ что! Какъ это мило! Это отъ мистера Броуна. Онъ ходилъ собирать растенія и прислалъ мн все, что нашелъ.

— Это надо съ ума сойти,— внутренно возмущалась Рэчель.— Посылать по почт такую дрянь, которая годна только въ печь, и платить за пересылку! Теперь даже и ящикъ никуда не годится посл того, какъ въ немъ полежалъ этотъ мусоръ.

Къ счастью, прежде чмъ она успла излить вслухъ свое негодованіе, въ ум ея мелькнула блестящая мысль.

— Абсолютно эта посылка, безспорно, мусоръ, но относительно она можетъ оказаться въ высшей степени цнной. Всякій знаетъ, что у суконщика не хватаетъ одной клпки въ голов, но никто изъ-за этого не считаетъ его негоднымъ въ городскіе головы, или въ женихи. Мона вдь тоже ‘съ придурью’. Она не меньше его дорожитъ всми этими травами. Въ этомъ отношеніи они какъ разъ пара. И потомъ — вдь вотъ какъ удивительно складывается все въ жизни!— это прекрасный случай для Моны примнить на практик свои несомннныя дарованія. Она рождена для торговли, а у мистера Броуна дло ведется на широкую ногу, лучшаго трудно желать, если же онъ дйствительно займетъ высокое общественное положеніе, какой же изъ здшнихъ барышень больше пристало фигурировать въ роли ‘супруги городского головы’?

Разумется, въ дом безъ нея будетъ страшно скучно, но вдь она, все равно, могла бы ухать, такъ лучше ужъ пусть бы поселилась въ Кильвинни, это, по крайней мр, рукой подать. Рэчель не хотла сознаться даже самой себ, что въ нкоторыхъ отношеніяхъ для нея было бы почти облегченіемъ избавиться отъ спокойнаго вдумчиваго взора этихъ ясныхъ молодыхъ глазъ.

Она пылала румянцемъ, сіяла улыбками и непремнно подмигнула бы, будь это кто-нибудь другой, а не Мона. Съ Моной, понятно, надо прикидываться, будто ничего не видишь, пока дло не обнаружится само собой. Впрочемъ, м-ръ Броунъ, повидимому, можетъ и самъ за себя постоять, даромъ, что тихонькій на видъ, хотя, если бы ей въ молодости кто-нибудь прислалъ такой ящикъ, она бы сочла это за насмшку.

Она сгорала желаніемъ узнать, что пишетъ м-ръ Броунъ, но, когда Мона подала ей письмо, была горько разочарована. Что-то такое несуразное,— и не поймешь: написано точно на незнакомомъ язык и, кажется, все сплошь о растеніяхъ! Вдь придетъ же охота давать такія трудныя имена самымъ обыкновеннымъ травамъ, которыя растутъ въ огород на каждой плохо выполотой грядк! А впрочемъ, вкусы бываютъ разные, и люди ‘съ придурью’, наврное, отлично понимаютъ другъ друга.

Бдная Рэчель! Это были только цвточки, впереди ее ждало еще боле горькое разочарованіе. Мона распечатала второе письмо и вмигъ вся поблла.

— Мн нужно хать завтра утромъ съ первымъ поздомъ, чтобы захватить ‘Летучаго Шотландца’. Одна моя подруга въ Лондон опасно больна.

Въ письм заключалась, дйствительно, просьба, но иного рода, чмъ ожидала Мона. Оно было отъ м-ра Рейнольдса, отца Люси.

‘Докторъ говоритъ, что пока опасности нтъ, — писалъ м-ръ Рейнольдсъ,— но прибавляетъ, что температура не должна подыматься. Двочка такъ волнуется и тревожится за васъ, что отъ этого одного можетъ усилиться жаръ. Она ухала отъ насъ недлю тому назадъ, чтобы вернуться въ Лондонъ, ей и тогда уже нездоровилось, но нашъ деревенскій врачъ сказалъ, что хать можно, и мы ее не удерживали. Разумется, Люси пригласила женщину-врача и, хотя я отъ души одобрилъ ея выборъ, въ такія минуты старые предразсудки легко оживаютъ и всплываютъ наружу. Д-ръ Алиса Бэтсонъ, повидимому, знаетъ свое дло и очень внимательна, но не скрою отъ васъ, что для меня было бы большимъ облегченіемъ видть васъ здсь. Мать Люси совсмъ больная женщина и не можетъ пуститься въ такой дальній путь, а вы были для нея столько лтъ все равно, что старшей сестрой.

‘Знаю, что передъ вами мн не нужно извиняться за безпокойство и увренъ, что моя двчурка почувствуетъ себя лучше, какъ только узнаетъ, что я написалъ вамъ’.

Мона прочла это вслухъ и добавила:

— Надо отвтить телеграммой. Я сейчасъ пойду сама на почту.

— Ну, знаете, это ужъ черезчуръ,— объявила Рэчель,— цлая куча хлопотъ изъ-за простой знакомой, даже не родственницы!

— Люси не простая знакомая,— возразила Мона съ дрожью въ голос,— она для меня все равно, что младшая сестра.

— Что же съ ней такое?

— Острый ревматизмъ.

— Что же прикажете, и вещи ваши отправить за вами?— съ горечью освдомилась Рэчель.

— Нтъ, нтъ!— утшала ее Мона, стараясь говорить шутливымъ тономъ,— уговоръ дороже денегъ и я не желаю, чтобы нашъ былъ нарушенъ. Я общала прожить у васъ полгода и проживу. Я вернусь сейчасъ же, какъ только Люси начнетъ поправляться, надюсь, не позже, чмъ черезъ недлю. Знаете, теперь острыя заболванія ревматизмомъ ужъ не затягиваются, какъ прежде. Увряю васъ, милая, у меня самой нтъ ни малйшаго желанія хать въ Лондонъ. Я лично съ несравненно большимъ удовольствіемъ осталась бы у васъ. Но я здсь не такъ нужна, чтобы отказывать тмъ, кто во мн дйствительно нуждается.

Если ей хотлось услышать нсколько словъ одобренія, она не разочаровалась въ своихъ ожиданіяхъ, хотя Рэчель вообще была не мастерица на такую поддержку.

— Какъ будто здсь въ васъ не нуждаются!— возразила она.— Ужъ и не придумаю, что я буду длать безъ васъ, да и вс говорятъ, что съ тхъ поръ, какъ вы здсь, магазинъ иметъ совсмъ другой видъ.

Ей стоило большихъ усилій удержаться отъ приведенія боле вскихъ доводовъ противъ отъзда Моны.

Мона поцловала ее въ лобъ.

— Вотъ и ждите меня назадъ черезъ недльку, а то и раньше. Ужъ наврно вы меньше будете скучать безъ меня, чмъ я буду желать вернуться.

Это была истинная правда. Она вовсе не была благодарна судьб, препятствовавшей точному выполненію задуманнаго ею плана, она была искренно заинтересована своимъ опытомъ и жизнью въ Борроунесс, притомъ-же для нея было положительно тяжкимъ испытаніемъ вернуться въ Лондонъ въ качеств дезертира, какъ разъ въ то время, когда вся учащаяся молодежь съ шумомъ и трескомъ готовилась къ новой кампаніи.

Она пошла на почту и послала дв телеграммы: одну м-ру Рейнольдсу, другую — Дорисъ съ извщеніемъ, что она детъ на нсколько дней въ Лондонъ и будетъ на станціи Вэверлей около десяти утра слдующаго дня. Затмъ она вернулась домой, написала благодарственную записочку м-ру Броуну, уложила свои вещи и провела остатокъ вечера въ обществ Рэчели и ‘м-рсъ Пойзеръ’.

Ночью ее одолла тревога. Хорошо доктору говорить, что температура у Люси ‘не должна подыматься’, а если она подымется? Если она все время подымалась съ тхъ поръ, какъ послано письмо? Мона видла нсколько такихъ случаевъ въ госпитал, особенно ей врзался въ память одинъ, гд ни ледъ, ни холодныя ванны и никакія другія средства не могли спасти жизни больной: она сгорла въ нсколько дней. Замирая отъ волненія, она переворачивалась съ боку на бокъ, а когда, наконецъ, уснула, ее почти все время мучилъ кошмаръ. Она даже рада была встать раньше обыкновеннаго, чтобы не опоздать къ позду.

Но оказалось, что Рэчель предупредила ее: она встала еще раньше и ждала Мону въ столовой, приготовляя ей на дорогу огромные, неаппетитные сандвичи, когда же поздъ, увозившій Мону, скрылся изъ виду, нежданная слеза скатилась по ея старой, увядшей щек.

На Эдинбургской платформ стояла Дорисъ, свжая, какъ лилія.

— Какъ это мило, что вы пріхали,— сказала Мона,— я и ждала и не ждала васъ.

— Душа моя, я ду вмст съ вами — былъ спокойный отвтъ.

— Вздоръ! Не можетъ быть!

— Отецъ весьма кстати замтилъ, что мн нужна перемна воздуха, а я не давала ему покоя, пока онъ не позволилъ мн хать съ вами. Вдь такой случай можетъ и не повториться, а онъ это понимаетъ. Онъ самъ бы пріхалъ проводить насъ, но у него ровно въ десять какая-то важная консультація. Вы мн покажете школу, госпиталь и все,— хорошо?

— Покажу,— отвтила Мона.

Дорисъ даже въ голову не пришло, что ея подруг можетъ быть непріятно пойти въ школу и встртиться съ прежними товарками. Если-бы кто-нибудь намекнулъ ей объ этомъ, она вскричала-бы: ‘Мона способна на такую мелочность! Мало же вы ее знаете’!

— Въ телеграммахъ не распространяются, не то я объяснила-бы вамъ, что ду къ больной подруг. Вы слыхали отъ меня о Люси Рейнольдсъ?

— Ахъ, какъ мн жалъ! Но вдь я не стану вамъ мшать. Вы только удлите мн какъ-нибудь нсколько часовъ, больше мн ничего не надо.

— Имете вы понятіе о томъ, гд вы остановитесь?

— Само собой, у тетки, въ улиц Парка,— у той самой, чьи журфиксы вы такъ надменно отказались посщать. Папа телеграфировалъ ей вчера вечеромъ, и я еще до отъзда получила очень милый отвтъ. Она дйствительно всегда отъ души рада видть меня: мы съ ней не церемонимся.

— Вы удивительное существо! Я.не знаю никого, кто умлъ бы все такъ разумно и хорошо устроить безъ всякой суеты. Не занять ли намъ мста?

— Я давно уже заняла два мстечка у окна, въ вагон третьяго класса. Вашъ другъ ‘мальчикъ съ пальчикъ’ положилъ мой пледъ на одно, а дорожный мшокъ на другое и самъ сторожитъ, чтобы кто-нибудь не стащилъ вещей. У насъ совершенно достаточно времени, чтобы выпить чашку кофе.

Нсколько минутъ спустя он вошли въ вагонъ, отпустили ‘мальчика съ пальчикъ’ и углубились въ серьезный разговоръ. Мона не подымала глазъ, пока не тронулся поздъ, но тутъ взглядъ ея упалъ на милое, знакомое лицо. На другомъ конц платформы стоялъ Сагибъ. Не подозрвая, что она въ позд, онъ махалъ шляпой кому то другому, и передъ его красивой, сильной фигурой вс другіе мужчины на платформ въ силу контраста казались пигмеями.

Мона замтила его слишкомъ поздно даже для того, чтобы поклониться, и отвернулась отъ окна, вспыхнувъ отъ разочарованія.

— Дорисъ, представьте, здсь былъ Сагибъ.

— А можно узнать, кто этотъ Сагибъ?

— М-ръ Дикинсонъ. Я часто видлась съ нимъ въ Норвегіи этимъ лтомъ, онъ большой другъ всхъ Мунро. Онъ такой славный. Мн кажется, на него каждая женщина инстинктивно должна смотрть, какъ на брата.

— Типъ рдкій,— холодно замтила Дорисъ — но я полагаю, что онъ существуетъ.

Разговоръ коснулся ея цинической струнки, хотя мужчины, знакомые съ ‘лилейной двушкой’, очень удивились бы, узнавъ, что таковая у нея имется.

— Не думаю, чтобы можно было сомнваться въ существованіи такого типа,— сказала Мона,— и ужъ, разумется, въ этомъ не усумнится ни одна женщина, знающая Сагиба.

Дорисъ не отвтила и нсколько времени об молчали, морщинка на лбу Моны врзалась глубже.

— Милочка,— выговорила наконецъ Дорисъ,— я вамъ не докучаю? Можетъ быть, вы предпочли бы остаться одна?

Мона засмялась.

— А что вы сдлаете, если я отвчу ‘да’? Дернете за веревку и остановите поздъ? Или, можетъ быть, выброситесь изъ окна? Голубушка моя, я по пальцамъ могу перечесть, сколько разъ вы ‘докучали’ мн, а сегодня я особенно рада, что вы со мной. Будь я одна, я бы измучилась до смерти въ тревог за Люси и съ досады, что пропустила случай повидаться съ Сагибомъ.

Лицо Дорисъ омрачилось.

— Мона, милая, лучше бы ваши Мунро вернулись изъ Индіи посл того, какъ васъ занесутъ въ списки. Я не одобряю мужчинъ, на которыхъ вс женщины инстинктивно смотрятъ, какъ на братьевъ. Для студентовъ и студентокъ бракъ — это гибель.

— Бракъ?— съ изумленіемъ вскричала Мона.— Выйти замужъ за Сагиба?! Дорисъ, голубушка, да мн это и въ голову не приходило: это все равно, что выйти за васъ.

— Желала бы я, чтобы это было такъ,— спокойно возразила Дорисъ,— а для себя желала бы, чтобы ма не пришлось больше съ вами разговаривать объ этомъ, пока васъ опять не внесутъ въ списки. Ахъ, какая прелесть!

Поздъ шелъ по берегу моря, и вс линіи, вс очертанія береговыхъ скаль выступали рзко и ясно въ неровномъ свт октябрьскаго утра.

— Не правда ли?— Морщинка на лбу Моны сгладилась: — Знаете, Дорисъ, иногда мн кажется, что я сама частица этого берега — такъ я люблю его. Ура, я уврена, что Люси лучше.

— Судя по тому, что вы мн сказали, мн кажется, вы, имете вс данныя разсчитывать, что она встртитъ васъ на станціи.

Мона разсмялась.

— Она настоящій резиновый мячикъ, но такая болзнь дло не шуточное. Я говорила вамъ, что она выдержала экзаменъ?

— Конечно, при вашей помощи?

— Нтъ, нтъ! Я, право, начинаю думать, что у Люси голова лучше моей. Дло въ томъ, Дорисъ, что мн приходится теперь проврять и передлывать свои взгляды на жизнь, и я пришла къ убжденію, что вс мы жестоко заблуждались относительно моей даровитости, это единственный удовлетворительный базисъ, на которомъ я могу начать строить новое зданіе. Есть что-то успокоительное въ сознаніи, что ни къ чему великому ты не призванъ и ничего особеннаго изъ себя не представляешь, а потому и стараться особенно нечего.

Дорисъ улыбнулась ясной улыбкой. Она то ужъ не перемнятъ своего мннія о Мон.

Разговоръ оборвался, и об долго сидли молча, прислушиваясь въ грохоту позда. Мон онъ, былъ непріятенъ. Почему-то стукъ колесъ напоминалъ ей, что между болзнію Люси и яснымъ осеннимъ днемъ, не было никакой обязательной связи.

— О чемъ вы задумались, Дорисъ?— вскричала она.

У Дорисъ сверкнули глаза.

— Я думала, живъ ли еще тотъ чудный тюлень, котсраго я видла послдній разъ, какъ была въ Зоологическомъ. Вы не знаете?

— Нтъ, это все равно, что спросить меня, продолжаетъ ли Carolus rex размахивать, своимъ собственнымъ смертнымъ приговоромъ передъ глазами madame Тюссо.

— Какъ вы можете ставить такія вещи на одну доску?

— Очень могу, потому что въ волшебномъ дворц моихъ воспоминаній дтства они стоятъ рядомъ, а вн этого он совсмъ для меня не существуютъ.

— И это говоритъ женщина, посвятившая себя изученію естественныхъ наукъ! Я думала, что вы большую часть свободнаго времени проводите въ Зоологическомъ.

— Ars longa!— но вы совершенно правы. Гексли будущаго поколнія, вмсто того чтобы посылать васъ со скальпелемъ въ рук въ анатомическій залъ, посовтуетъ намъ сначала изучить строеніе тла живыхъ животныхъ, ихъ привычки и нравы. Я совершенно согласна съ вами, что лучше знать и любить живыхъ тварей, какъ вы, чмъ самостоятельно изслдовать вс отклоненія отъ основнаго тина сосудистой системы, какъ я.

— Не вижу, почему не соединить того и другого.

— И это врно, но тогда что-нибудь другое должно отойти на задній планъ, напримръ, Тэрверъ, или Броунингъ, или Вагнеръ.

‘We have not wings, we cannot soar,

But we have feet to scale and climb’ *).

*) Мы не можемъ летать, у васъ нтъ крыльевъ, но есть ноги, чтобы взбираться и карабкаться.

— He знаю. Нкоторыя изъ насъ, повидимому, нашли весьма недурную замну крыльямъ. Притомъ же вы отлично знаете, что я еще больше жажду увидть анатомическій залъ.

— Неужели вы серьезно этого хотите?

— Разумется. Почему же нтъ?

— Главнымъ образомъ потому, что вы, все равно, его не увидите. Посторонній человкъ не можетъ составить себ правильнаго понятія о томъ, что такое на самомъ дл анатомическій залъ. Васъ онъ только приведетъ въ ужасъ, и вы будете шокированы тмъ, что молодыя двушки могутъ смяться за такою работой.

— Неужели он смются?— ужаснулась Дорисъ. Она рисовала себ въ мечтахъ подвигъ геройскаго самоотверженія,— но смхъ!..

— Разумется, когда есть чему смяться. Мы, напримръ, часто потшались надъ одной ирландкой, которая, чтобы не перепутать нервовъ руки, перевязывала ихъ разноцвтными ниточками. Когда двушки прядутъ шерсть, или расписываютъ подойники, вдь он же не все время думаютъ о происхожденіи и назначеніи матеріала, надъ которымъ он работаютъ. Такъ же и мы.

— Но вдь это совсмъ другое дло.

— Разв? Не знаю. Если такъ, Провидніе по милосердію своему закрываетъ намъ глаза, чтобы мы не видли разницы. Это просто становится нашимъ дломъ, священнымъ, или самымъ обыденнымъ, смотря по характеру и взгляду на вещи. Есть въ немъ свои непріятныя стороны, но въ какомъ же дл ихъ нтъ? И если въ практической анатоміи ихъ больше, чмъ гд бы то ни было, зато здсь еще больше стараешься извлечь изъ нихъ пользу.

— О да, въ этомъ я уврена. Въ такомъ дл можно забыть о непріятныхъ мелочахъ. И по всей вроятности, то, что вы говорите, вполн естественно, но мн всегда казалось, что такого дла не вынести, если васъ не поддерживаетъ энтузіазмъ.

— Мн кажется, что безъ энтузіазма невозможно вообще никакое дло, во вдь энтузіазмъ не украшеніе, которое можно носить на рук, это душа, это центральный двигатель всей системы, о которомъ мы и не думаемъ, пока не расклеимся физически или нравственно. Я не хочу этимъ сказать, чтобы въ анатомическомъ театр можно было чувствовать себя хорошо съ самаго начала. Пока вы не втянетесь въ дло, онъ хуже, чмъ ужасенъ, онъ отвратителенъ. Вотъ почему я говорю, что посторонній человкъ, все равно, не увидитъ его. Первые дни я работала, стиснувъ зубы и мысленно повторяя себ: ‘Уставъ отъ жизненныхъ тревогъ, онъ сладко спитъ’. Это звучитъ ироніей, не правда ли? А меня это утшало. Во всякомъ случа, здсь борьба для одного жалкаго существа была кончена, а судя по результатамъ вскрытія, борьба была трудная и мучительная. Но, конечно, продолжать такъ я не могла, это убило бы меня. Я заставила себя совсмъ перестать думать объ этомъ и смотрть на это просто, какъ на мою ежедневную работу, иногда банальную, иногда увлекательную. Сэръ Дугласъ сказалъ бы, что я очерствла, но этого я не думаю.

— Очерствли!— повторила Дорисъ. Глаза ея засвтились сочувствіемъ, когда она замтила, какъ дрогнули губы Моны при одномъ воспоминаніи объ этихъ дняхъ.— Вы справились съ собой, какъ мужчина — Я ни съ кмъ не говорила объ этомъ раньше, кром одного раза, съ дядей. Но если вы ршили пойти туда…

— О да, я хочу видть все, что только можно. Вы не очень противъ этого.

— Противъ?— одушевленіе Моны сразу потухло.— Разв я когда-нибудь, чему-нибудь противлюсь? Я не ршаюсь даже совтовать. Однако вотъ оркъ и завтракъ. Мы можемъ докончить нашъ разговоръ потомъ.

Но въ этотъ день имъ не суждено было окончить его. Передъ самымъ отходомъ позда Дорисъ высунулась изъ окна.

— О Мона, здсь стоитъ бдная женщина съ четырьмя маленькими дтьми, отыскивая глазами вагонъ, куда бы они могли ссть вс вмст.— Бдняжка! У нея такой усталый видъ. Какъ бы я хотли, чтобы она посмотрла въ нашу сторону. Вотъ она идетъ!

Дорисъ распахнула настежъ дверь и одно за другимъ приняла въ свои объятія дтей и узлы.

— Вы не въ претензіи на меня,— неожиданно спросила она у Моны, когда поздъ тронулся.

— О нтъ!— засмялась та, пожимая плечами.— За удовольствіе путешествовать съ такой ‘Schne Seele! всегда приходится расплачиваться.

XXII.
Докторъ Алиса Бэтсонъ.

Огни, пылающіе во мрак, носильщики, бгущіе на встрчу позду, публика на платформ, напрягающая зрніе, чтобы разглядть за стеклами. знакомыя лица — все это возвщало прибытіе ‘Летучаго Шотландца’ въ Кингсъ-Кроссъ.

— Вы уврены, что вашъ мужъ встртитъ васъ?— спрашивала Дорисъ у своей prot&#233,ge.— Идите, поищите его, я останусь съ дтьми. Мона, голубушка, мн лучше проститься съ вами. Завтра утромъ я забгу повидать васъ и справиться о здоровь вашей подруги.

— А васъ самихъ есть кому встртить?

— Я видла въ толп лакея моей тетки. Онъ сейчасъ разыщетъ меня.

Къ Мон уже подходилъ красивый, сдой старикъ священникъ, снимая перчатку, чтобы пожать ея руку.

— Не знаю, какъ и благодарить васъ,— выговорилъ онъ тихо.— Вы настоящій другъ въ нужд.

— Что Люси?

— У Люси, какъ я и ожидалъ, температура сразу упала, какъ только она узнала, что вы прідете. Докторъ говоритъ, что теперь все пойдетъ хорошо.

Мона съ облегченіемъ перевела духъ и улыбнулась ему.

Онъ положилъ ей руку на плечо.

— Гд вашъ багажъ?

— Вонъ у носильщика чемоданчикъ,— это мой. Больше у меня ничего нтъ.

Они сли на извозчика, между тмъ какъ высокій лакей подвелъ Дорисъ къ изящной карет, и покатили.

Если въ присутствіи сэръ Дугласа Мона чувствовала себя опять молоденькой двушкой, съ м-ромъ Рейнольдсомъ она чувствовала себя ребенкомъ. При немъ кора нажитого цинизма, покрывавшая ея сердце, таяла, какъ иней подъ солнцемъ, уступая мсто нжному уваженію, и этимъ она окончательно покорила сердце старика. ‘Мой любимый женскій типъ,— сказалъ онъ однажды Люси,— это женщина съ яснымъ умомъ’, но очень возможно, что ‘женщина съ яснымъ умомъ’ нравилась бы ему мене, если бъ она не смотрла на него съ такимъ трогательнымъ умиреніемъ, казалось, говорившимъ: ‘Меня считаютъ умной и сильной, но въ сущности я не^боле, какъ бдная сирота безъ отца’.

— Какъ вы думаете, Люси будетъ уже спать, когда мы прідемъ?— спросила Мона.

— Нтъ, ей длаютъ подкожныя впрыскиванія морфія во время приступовъ боли и сегодня хотли это отложить, если возможно, до нашего прибытія.

Черезъ нсколько минутъ кэбъ остановился у слабо освщеннаго подъзда, въ Блумсбери. Домъ былъ старинный и солидный, хотя и носилъ на себ отпечатокъ унынія и запущенности, присущій всмъ лондонскимъ меблированнымъ домамъ.

— Проводите барышню въ ея комнату,— вжливо обратился священникъ къ двушк, отворившей имъ дверь.

— Не теперь, благодарю васъ, — сказала Мона.— Я хотла бы прежде пройти къ миссъ Рейнольдсъ. Проводите меня.

Комната больной была ярко освщена хорошенькой лампой — Люси не выносила темноты. Она лежала въ постели, обложенная подушками: глаза ея казались до странности большими и блестящими, щеки впали, все лицо носило печать недавнихъ страданій.

Мона закусила губы. Она не думала, чтобы нсколько дней лихорадки и боли могли произвести такую перемну.

Люси хотла-было протянуть ей руки, но тотчасъ же уронила ихъ на одяло съ легкимъ, жалобнымъ смхомъ.

— Я не могу сейчасъ обнять васъ, Мона, но видть васъ рада,— ахъ какъ рада!— И слезы чисто физической слабости наполнили ея глаза.

— Бдная дточка! Надо васъ будетъ хорошенько пожурить, когда вы поправитесь! Васъ нельзя съ глазъ спустить ни на минуту.

— Ну да,— шепнула Люси.— Я наврно не заболла бы, если бы вы были здсь, а теперь я все время буду болть то тмъ, то другимъ, пока вы не вернетесь и не приметесь за свое дло.

Она была такъ безконечно трогательна и такъ не похожа на прежнюю Люси, что Мона не находила словъ для отвта. Инстинктивно она одной рукой пощупала пульсъ, а другую приложила къ разгорвшейся щечк больной.

— О, теперь я совсмъ здорова. Пульсъ, разумется, чаще, чмъ слдуетъ, да это и не удивительно: у меня чуть сердце не выскочило, когда я услыхала стукъ колесъ. А вотъ и мой докторъ. Сегодня вы, пожалуй, можете и не посылать меня въ рай: это мой другъ, миссъ Маклинъ.

Мона протянула руку вошедшей.

— Ваше имя почти также знакомо мн, какъ мое собственное. Для меня большое удовольствіе встртиться съ вами.

Докторъ Алиса Бэтсонъ, не отвчая, взяла протянутую ей руку, об женщины безъ церемоніи критически оглядли другъ друга, и об, повидимому, остались довольны осмотромъ. Докторъ Бэтсонъ вошла безъ перчатокъ, въ небрежно накинутомъ на плечи платк. Шляпа ея несомннно видла лучшіе дни, но изъ подъ загнутыхъ полей виднлись пара серьезныхъ, карихъ глазъ и характерный, ршительный ротъ.

— Она серьезно относится къ длу,— ршила Мона, — тутъ ужъ обмана не можетъ быть.

— Эта двушка изъ нашихъ,— подумала докторша,— она не потеряетъ головы и найдется въ бд.

— Ну съ, какъ вы поживаете?— спросила она, поворачиваясь съ грубоватою нжностью къ Люси.

— О, очень хорошо, хотя не настолько, чтобы не нуждаться въ вашей помощи.— И она протянула доктору тоненькую, блую ручку.

Визитъ длился не боле трехъ минутъ. Алиса Бэтсонъ не брала денегъ со студентокъ и практика ея была слишкомъ обширна, чтобы тратить помногу времени на больныхъ, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда она могла принести безусловную пользу, физическую или моральную. Она проводила цлые часы у Люси, когда той было худо, но теперь дорожила каждой минутой.

— О да, миссъ Рейнольдсъ совершенно поправится,— сказала она Мон, вышедшей вслдъ за нею.— Къ счастью, за мной прислали вовремя и застали меня дома. У людей съ такимъ темпераментомъ, какъ у нея, температура подымается и падаетъ очень быстро, и тогда она такъ поднялась, что я даже встревожилась, хотя, какъ видите, все обошлось благополучно. Спокойной ночи, миссъ Маклинъ. Надюсь, мы скоро увидимъ васъ.

— Благодарю васъ. Я ничего бы такъ не желала, какъ работать въ женской больниц подъ вашимъ руководствомъ.

И Мона побжала назадъ въ комнату Люси.

— Ну, моя дточка, — ласково сказала она, — теперь я вамъ поправлю подушки, а вы извольте быть умвицей и спать спокойно.

— Спать!— мечтательно выговорила Люси.— Я не сплю. Я только перехожу черезъ зеркало въ самый странный, самый фантастическій міръ, какой только можно себ вообразить. Cst magnifique mais ce n’est pas le sommeil.— Она съ усиліемъ приподнялась на локт. Около трехъ я засыпаю и не просыпаюсь до десяти. Какъ пріятно будетъ увидть васъ завтра утромъ!

Вошелъ м-ръ Рейнольдсъ, поцловалъ маленькую, блую ручку, лежавшую на одял, и предложилъ руку Мон.

— Бдное дитя, — сказалъ онъ, когда они вышли изъ комнаты Люси,— вы наврное устали и проголодались. Вотъ ваша комната, а гостиная внизу, сейчасъ подъ лстницей. Я оставлю дверь открытой. Ужинъ на стол.

Оба очень пріятно провели время вмст. Мона чувствовала себя прекрасно съ м-ромъ Рейнольдсомъ — съ нимъ она могла быть сама собой,— а старикъ священникъ чувствовалъ себя прекрасно почти со всми.

XXIII.
Встрча.

Врная своему общанію, Дорисъ зашла на другой день около одиннадцати утра.

— Вотъ такъ сюрпризъ!— удивилась Мона.— Я совсмъ не ожидала васъ видть.

— Какъ! Вдь я же сказала, что зайду.

— Да, но я думала, что вы пойдете навстить вашу спутницу и совсмъ забудете обо мн. Что значитъ старая дружба въ сравненіи съ несчастьемъ имть мужа и четверыхъ дтей!

— Этотъ мужъ страшно эгоистичное животное, — сказала Дорисъ, игнорируя намекъ, за который она непремнно обидлась бы, еслибы голова ея была не такъ занята другимъ.— Вы замтили? Онъ навалилъ на жену больше половины узловъ. Я послала Джона, чтобъ онъ взялъ ихъ у бдной женщины, и, къ счастью, это пристыдило того.

— А какъ это понравилось Джону?

Дорисъ засмялась.— Право, не знаю, о немъ я не думала. И потомъ, мн кажется, Джонъ немножко привязанъ ко мн.

— Я еще не встрчала мужчины, который бы зналъ васъ и не былъ къ вамъ привязанъ, будь это джентльменъ или лакей.

— Мона, какой вздоръ! Я за всю жизнь только и получила одно предложеніе.

— Мн кажется, не многія женщины, истинно уважающія себя, получаютъ больше одного, конечно, если ихъ знакомые мужчины не ‘преимущественно дураки’ {Намекъ на извстную фразу Карлейля: ‘Въ Великобританіи 27 милліоновъ населенія, преимущественно дураковъ’. Прим. перев.}, подобно населенію британскихъ острововъ.

— Ахъ они вс такіе. Но я согласна съ вами. Первое предложеніе, какъ пощечина, всегда является неожиданностью, говоришь себ: кто могъ бы это предвидть? Ну, а потомъ научаешься распознавать присутствіе электричества въ воздух. Не правда ли?

— Да, я думаю. Впрочемъ, это не по моей части. Благоразумные люди склонны считать меня скоре хорошимъ товарищемъ и только одинъ слабоумный юный викарій попросилъ меня заодно ужъ раздлить съ нимъ и двсти фунтовъ его ‘годового дохода’. Видите, какъ далеко простирается моя власть надъ сильнымъ поломъ. Иногда мн кажется,— прибавила она печально,— что она пропорціональна моей степени приближенія къ идеалу женственности.

— Мона! Если бы сыны Божіи брали себ въ жены дочерей человческихъ, мы услыхали бы совсмъ другое. При данныхъ же условіяхъ я даже рада, что вы женщина не въ мужскомъ вкус, вы женщина въ женскомъ вкус, что несравненно лучше. Если бы васъ превратить въ мужчину, половина вашихъ знакомыхъ двушекъ охотно согласились бы выйти за васъ замужъ,— я первая.

— Вы мой самый старый другъ, Дорисъ, — ласково возразила Мона.— Другимъ я нравлюсь потому, что у меня замкнутый характеръ, что у меня часто мняются настроенія, что иногда я отношусь къ нимъ по матерински… Женщины влюбляются во все таинственное.

— Будь это иначе, какъ могли бы он выходить замужъ?— совершенно серьезно возразила Дорисъ.

— Ахъ вы, скверный, старый циникъ! Сегодня я представлю васъ,— не вамъ, а именно васъ представлю,— мужчин, который заставитъ даже Дорись Колькхунъ полюбить сильный полъ. Вчера, вечеромъ, онъ встртилъ меня на станціи, но вы, вроятно, были слишкомъ заняты своей protge, чтобы замтить его.

— Я замтила сдые волосы и старосвтскій поклонъ. О лиц трудно судить, когда видишь его вечеромъ и на вокзал, гд свтъ и тни такъ рзки.

— Это правда. Тамъ вс люди похожи на любительскія фотографіи, снятыя въ комнат. Но теперь вы увидите м-ра Рейнольдса днемъ. Онъ общалъ зайти ко мн. Не говоря о присутствующихъ, я никого на свт не люблю, какъ его, да еще разв сэра Дугласа Мунро.

— Сэръ Дугласъ Мунро! О Мона! Отецъ говорилъ какъ-то, что сэръ Дугласъ добрый малый, но что онъ типичный прожигатель жизни, это видно съ перваго взгляда.

— Перестаньте!— вскричала Мона, слегка притопнувъ ногой.— Зачмъ намъ думать объ этомъ? Я не умю сказать вамъ, какъ онъ былъ добръ ко мн.

Дорисъ хотла что-то возразить, но въ эту минуту вошелъ м-ръ Рейнольдсъ, и въ теченіе нсколькихъ минутъ они болтали вообще обо всемъ. На вопросъ Дорисъ, о томъ, какъ себя чувствуетъ Люси, онъ отвтилъ:

— У нея теперь сидитъ докторъ Алиса Бэтсонъ.

Дорисъ вся вспыхнула.

— О!— вскричала она.— Я такъ хотла бы видть доктора Алису Бэтсонъ.

— Въ самомъ дл?— ласково улыбнулся старый пасторъ.— Это очень легко устроить. Мы отворимъ дверь и позовемъ ее сюда, когда она будетъ идти внизъ. А вотъ и она! Докторъ, здсь есть одна, молодая особа, прізжая изъ Шотландіи, которая сгораетъ нетерпніемъ познакомиться съ вами. Могу я вамъ представить ее?

Вошла миссъ Бэтсонъ. Она не любила служить предметомъ вниманія, но, при вид Дорисъ, не могла не смягчиться: это прелестное личико, этотъ горячій, пылкій взоръ были неотразимы.

— Я очень рада случаю, — робко выговорила Дорисъ, — выразить свою личную признательность женщин, посвятившей себя длу, которое я считаю благороднйшимъ въ мір.

— Вы правы, это великое дло, — суховато согласилась д-ръ Бэтсонъ.— Миссъ…— она взглянула на Мону.

— Маклинъ.— съ улыбкой подсказала Мона.

— Миссъ Маклинъ покажетъ вамъ нашу школу и госпиталь. Можетъ быть, мы какъ-нибудь встртимся въ госпитал. Всего хорошаго.

— Ну?— спросила Мона, когда та ушла.

— Она великолпна — такая умная и энергичная. Но, знаете, мн хотлось бы, чтобы она носила перчатки, и потомъ, она была бы такъ, мила въ шляпк

— Полноте, не будьте такъ мелочны.

— Я не мелочна. Мн лично она еще больше нравится за то, что она чужда всякой условности, но я думаю о дл, которому она служитъ.

— Вы ушли на цлую четверть часа, — обидчиво замтила Люси, когда Мона вернулась въ ея комнату,— а вчера миссъ Колькхунъ провела съ вами цлый день.

— Вамъ сегодня лучше, дточка,— сказала Мона, цлуя ее.

— Намъ о столькомъ надо переговорить…

— Да, дружокъ, но только не сегодня и не завтра. Я вовсе не желаю, чтобы мой пріздъ вызвалъ у васъ рецидивъ. Вамъ еще рано разговаривать. Кушайте какъ можно больше яицъ, молока и пуддинга, а я почитаю вамъ послднюю новинку изъ новыхъ трехтомныхъ романовъ.

Люси тмъ охотне подчинилась этому режиму, что она была еще слишкомъ слаба, чтобъ говорить, и дйствительно, за два дня ей стало значительно лучше. Вскор она могла уже обходиться безъ морфія на ночь, хотя нельзя сказать, чтобъ это доставило ей особенное удовольствіе, а нсколько дней спустя, дочитавъ послднюю страничку романа, Мона увидала, что Люси спитъ здоровымъ естественнымъ сномъ.

Она тихонько вышла изъ комнаты, съ минуту прислушивалась у дверей и, ничего не разслышавъ, кром ровнаго дыханія спящей, сбжала внизъ.

— Надюсь, вы пойдете подышать свжимъ воздухомъ?— спросилъ М-ръ Рейнольдсъ, глядя на нее поверхъ газеты.— Вы ужъ, кажется три дня не выходили.

— Да, я сказала Люси, что, если она уснетъ, я сбгаю прогуляться. Она позвонитъ, когда проснется.

— Вотъ и отлично, и пожалуйста, не торопитесь возвращаться. Я увренъ, что Люси проспитъ до вечера, а если нтъ, ей придется часокъ-другой довольствоваться обществомъ старика, только и всего.

— Счастливица!— вскричала Мона, глядя на него съ любовью.— Многіе рады были бы заболть, чтобы пользоваться ‘обществомъ старика’. Оно можетъ боле чмъ вознаградить за непріятность лежать въ постели.

Товарки Люси регулярно каждый день заходили справляться о ней. Какъ разъ въ это утро одна молоденькая студентка зашла узнать о ея здоровья, по дорог въ медицинскую школу, и столкнулась съ Дорисъ Колькхунъ.

— Какъ я хотла бы пойти съ вами!— сказала Дорисъ, и Мона поспшила это устроить, обрадовавшись случаю исполнить желаніе пріятельницы безъ ущерба для себя.

— Надо будетъ зайти къ Дорисъ,— сказала она себ,— послушать ея впечатлнія, покуда он не вывтрились.

Мона вышла изъ дому бодрая и веселая.— Въ сущности, пріятно опять пожить въ Лондон, въ особенности, въ эти молодые ясные дни. Витрины сохранили для нея всю прежнюю привлекательность, и она каждыя пять минутъ останавливалась поглядть на новые фасоны и модныя бездлушки, соображая, какія изъ этихъ хорошенькихъ вещицъ не худо бы захватить съ собою въ Борроунесъ, ибо ей удалось, хотя и не безъ труда, уговорить Рэчель пожертвовать нсколько фунтовъ на пріобртеніе модныхъ новинокъ.

— Что бы я ни купила, оно будетъ непріятно рзать глаза, на-ряду со всмъ остальнымъ,— думала Мона,— но что же длать! лавка должна быть прежде всего лавкой, а затмъ уже произведеніемъ искусства. Сейчасъ она, какъ выражается докторъ Дудлей, ‘ни рыба, ни мясо, ни птица, ни красная селедка’.

Она хорошо изучила свою client&egrave,le въ Борроунесс и знала, какія вещи слдуетъ брать, чтобы он понравились покупательницамъ, не оскорбляя ея собственнаго, нсколько прихотливаго вкуса, но при этомъ она ршила накупить какъ можно больше и потому дрожала надъ каждой копйкой, какъ будто отъ этого зависло ей собственное пропитаніе.

— Не будемъ торопиться, душа моя,— говорила она себ.— Семь разъ примрь, одинъ — отржь. Надо хорошенько все обсудить, прежде чмъ истратить хоть шиллингъ. И какъ же я рада, что мн не пришлось идти въ школу. Я совсмъ не такъ настроена, чтобы заниматься фехтованіемъ.

Мона обрадовалась слишкомъ рано. Не успла эта мысль промелькнуть въ ея голов, какъ чей-то голосъ позади нея сказалъ:

— Какъ поживаете, миссъ Маклинъ?— и, обернувшись, она увидала двухъ товарокъ по курсу съ мшками въ рукахъ.

Какъ на зло, одна изъ нихъ оказалась единственной студенткой на курс, которая всегда была Мон безусловно антипатична. Она-то и заговорила первой.

— Вотъ такъ сюрпризъ! Не ожидала васъ видть. Миссъ Рейнольдсъ говорила, что вы совсмъ не вернетесь эту зиму.

— Совершенно врно. Я здсь всего на нсколько дней.

— Вы готовитесь дома?

— Въ настоящее время совсмъ не готовлюсь.

— Это очень жаль.

— Вы думаете? Я нахожу, что не мшаетъ иногда взобраться на изгородь, отдляющую нашу полосу отъ всхъ другихъ, и посмотрть,— что длается на пол вообще.

— Но вдь вы и прежде это длали? Я васъ всегда считала большимъ авторитетомъ въ области пустяковъ.

— И сожалли, что результаты экзаменовъ не подтвердили моей компетентности въ другой области, не правда ли? Великое дло временно страдало оттого, что попало въ недостойныя руки? Не огорчайтесь, это часто бываетъ.

Двушка покраснла. Мона, съ своей обычной чуткостью, врно угадала ея мысль.

— Намъ страшно недостаетъ васъ,— поспшила вставить другая студентка.— Я такъ хотла бы, чтобъ вы вернулись!

— Вы, по всей вроятности, заготовляете себ костюмы на зиму?— продолжала первая, глядя на витрину, передъ которой он стояли.— Очевидно, Риджентъ стритъ не потеряла для васъ былого обаянія, какъ потеряла его Медицинская школа.

— Что бы он сказали,— думала Мона,— еслибъ я выложила имъ всю правду, разсказала бы, что я не туалеты заготовляю на зиму, а закупаю товаръ для крошечнаго магазинчика въ Борроунесс, гд я имю честь стоять за прилавкомъ, угождая немногочисленнымъ и, притомъ, не особенно просвщеннымъ покупателямъ?..

Съ минуту искушеніе ‘сдлать такъ, чтобъ у нихъ волосы на голов встали дыбомъ’, было почти непреодолимо, но, къ счастью, кто привыкъ сдерживаться, тому трудно побороть себя сразу, и Мена сказала только:

— О нтъ! Еслибъ Риджентъ-стритъ утратила свое обаяніе, это былъ бы серьезный симптомъ, показующій употребленіе хины и рыбьяго жира, или иныхъ лкарствъ, прописываемыхъ при меланхоліи. Прощайте. Желаю вамъ обимъ успха!

Она пожала руки обимъ,— довольно сухо первой и очень сердечно — второй, причемъ ласково спросила ее: ‘Ну, а у васъ какъ теперь, все благополучно?’ и пошла дальше.

— Вотъ чудачка-то!— вскричала первая студентка, когда Мона отошла настолько далеко, что не могла уже ея слышать.— Я такъ полагаю, что она собирается замужъ. Мой братъ видлъ ее мсяца два тому назадъ на пароход въ Норвегіи, въ очень приличномъ обществ, и говорилъ, что какой-то высокій ‘господинъ’ съ умопомрачительными икрами страшно ухаживалъ за ней.

— Вашъ братъ разговаривалъ съ нею?

— Нтъ. Онъ очень заинтересовался ею на послдней раздач наградъ и просилъ представить его, но не было удобнаго случая. У нея масса знакомыхъ. Я нахожу, что она очень важничаетъ, не правда ли?

— Я тоже это находила, но въ прошломъ году убдилась, что ошибаюсь. Знаете, миссъ Брцетъ, мн она нравится.

— А мн нтъ.

— Дло въ томъ,— двушка покраснла и запнулась,— вы, конечно, никому этого не скажете,— но я очень обязана ей. Въ прошломъ году мн пришлось разъ очень круто: денегъ ни гроша, квартирная хозяйка ужъ хотла на меня въ судъ подавать. Домой я не ршалась написать, и вотъ однажды вечеромъ, доведенная до отчаянья, я ршилась пойти къ миссъ Маклинъ. Мн она тогда не нравилась, но когда идешь занимать деньги, тутъ уже не время разбирать, кто нравится, кто не нравится, а вс мы знали, что у нея водятся деньги. Я уже не къ первой къ ней обращалась и, по правд сказать, ничего не ждала, кром отказа. А она — никогда не забуду, какъ просіяло ея лицо, когда она сказала: ‘Какъ это хорошо, что вы пришли ко мн! Я знаю по себ, что значитъ быть въ стсненныхъ обстоятельствахъ’. Не думаю, чтобы она тогда важничала, и я ршила хоть день и ночь работать, но непремнно отдать ей до конца года занятыя деньги.

— Я не вижу тутъ ничего особеннаго. У васъ не было денегъ, у нея были, она и дала вамъ, это очень просто.

— Хорошо вамъ говорить! Вы не знаете, что значитъ получитъ отказъ отъ полдюжины товарокъ, которыя отлично могли бы помочь вамъ. Вы не знаете, чего стоитъ выслушивать проповди на тему о томъ, какъ скверно занимать деньги въ такую минуту, когда вамъ до зарзу нужно нсколько фунтовъ!

— Я уврена, что миссъ Маклинъ зря тратитъ кучу денегъ. Я видла ее какъ-то въ театр, въ партер, вмст съ миссъ Рейнольдсъ, ужъ, конечно, за мста платила не миссъ Рейнольдсъ.

— Миссъ Рейнольдсъ вообще очень везетъ, такъ что это меня не удивляетъ. А все-таки мн нравится миссъ Маклинъ, и если она броситъ школу, это будетъ большая потеря для медицины.

— Она два раза провалилась на экзамен.

— Тмъ стыдне для экзаменаторовъ!

——

— Дорисъ,— говорила Мона нсколько минутъ спустя, входя въ изящную гостиную, гд ея подруга въ одиночеств сидла за чаемъ,— дайте мн вина, подкрпите меня печеньемъ — я сейчасъ встртила свою bte-noire!

Дорисъ подняла на нее глаза съ ясной улыбкой.

— Полноте, не будьте такъ мелочны.

Мона схватила пуховую подушечку и бросила ею въ подругу.

— Поднимите, пожалуйста,— спокойно сказала Дорисъ.— Если тетя войдетъ и увидитъ свою любимую подушечку на полу, конецъ ея симпатіи къ вамъ,— вы попадете въ опалу.

Мона разсянно подняла подушку и положила ее на диванъ.

— Теперь продолжайте. Разскажите мн о вашей bte-noire. Кто онъ такой?

— Онъ! Конечно, онъ! Какъ осмлиться сказать вамъ, милая Дорисъ, что далеко не каждая представительница прекраснаго пола совмщаетъ въ себ Минерву и Гебу?

— Попробую примириться съ этимъ, припомнивъ, что ‘Всемогущій Богъ сотворилъ ихъ для того, чтобы он были подругами мужчинъ’. Продолжайте.

Но Мона была еще не въ состояніи продолжать. Она пила чай храня свирпый видъ.

— Я дйствительно мелочна,— выговорила она, наконецъ.— Я желала бы, чтобы какая-нибудь власть, земная или небесная, запретила женщинамъ изучать медицину ране достиженія ими двадцати-трехлтняго возраста и совсмъ запретила изучать ее тмъ, у кого нтъ на это никакихъ данныхъ, физическихъ, умственныхъ, нравственныхъ или общественныхъ. Это замчаніе звучитъ нсколько странно въ устахъ студентки, дважды провалившейся на экзаменъ, но мы здсь между друзьями.

— Я сама замтила сегодня въ школ нсколько такихъ типовъ, которые предпочла бы видть гд-нибудь въ другомъ мст, но въ общемъ студентки произвели на меня самое пріятное впечатлніе: вс он такія здоровыя, счастливыя, умныя, работящія. По крайней мр, такъ мн показалось.

— Въ самомъ дл? Я очень рада.

— А нкоторыя изъ нихъ положительно выдающіяся женщины.

— О да! въ вид исключенія это бываетъ, но разскажите мн все по порядку. Жаль, что вы не могли посмотрть школу лтомъ, когда студентки занимаются въ саду, обложенныя книгами, костями и materia medica specimens.

— Дв студентки играли въ теннисъ, когда я вошла — и отлично играли, надо имъ отдать справедливость. Мы немножко посмотрли на нихъ и пошли въ анатомическій.

— Ну?

— Я очень рада, что вы разсказали мн все о немъ раньше, — очень рада. Если бы я вошла туда неподготовленной, пожалуй, онъ показался бы мн ужасенъ, а теперь ничего… Тяжело, конечно, но страшно интересно. Демонстрировала молодая двушка, милая такая. Она всюду меня повела и показала самыя лучшія сченія, я раньше понятія не имла, какъ это выглядитъ. Представьте себ, — съ торжествомъ вскричала Дорисъ,— я теперь знаю, что такое фасція, умю отличить сухожиліе отъ нерва, и не смшаю ни того, ни другого съ веной.

— Это хорошо. Многія изъ насъ, посл нсколькихъ лтъ работы, не съумютъ этого сдлать въ трудномъ случа.

— Не смйтесь надо мной, вы знаете, что я хочу сказать. О Мона, какъ могли вы пріхать въ Лондонъ и не вернуться къ своей работ, вотъ что для меня непостижимо!

— Да? Это интересно, но не совсмъ идетъ къ длу. Что же вы еще видли? куда пошли изъ анатомическаго?

— Была на лекціи физіологіи. Читалъ молодой человкъ, который все время возводилъ очи гор, не двигая ни однимъ мускуломъ въ лиц, пока это не оказывалось безусловно необходимымъ.

Мона засмялась.

— Узнаю его, но это не мшало ему отлично видть, что происходить въ аудиторіи, онъ наврное замтилъ новую и внимательную слушательницу и спрашивалъ себя, кто бы это могъ быть? Онъ восхитительно читаетъ.

— Онъ очень милъ,— добросовстно согласилась Дорисъ,— и несомннно очень уменъ, но было бы гораздо лучше, если бы лекціи читали женщины.

— Это правда, конечно, при условіи, что он знали бы свое дло ничуть не хуже мужчинъ. Не забывайте, мой другъ, что хорошая прачка лучше служить ‘женскому длу’, чмъ плохая лекторша или женщина-врачъ.

— О, я это знаю. Но читать физіологію вовсе ужъ не такъ трудно. Мн кажется, на это способны очень многія.

Мона пожала плечами.

— Для того, чтобы быть хорошимъ лекторомъ по физіологіи, нужно много — гораздо больше, чмъ вы думаете,— подчеркнула она.

Дорисъ вспыхнула.

— Не вивисекція же!

— Да, и вивисекція. Возможно, что современная наука пошла по ложному пути, возможно и то, какъ сказалъ мн одинъ молодой врачъ въ Борроунесс, что теперь останавливаться уже поздно и остается только сдлать логическій переходъ къ вивисекціи надъ человкомъ,— все это возможно, но при настоящемъ положеніи вещей я не вижу, какимъ образомъ добросовстный человкъ можетъ взяться читать лекціи по физіологіи, если онъ самъ лично не производилъ опытовъ. Ему нтъ надобности производить опыты надъ живыми животными на глазахъ у студентовъ, но въ каждый данный моментъ онъ обязательно долженъ быть въ курс дла.

Дорисъ не отвчала. Мона всегда была для нея авторитетомъ, она не допускала и мысли, что Мона можетъ судить о чемъ бы то ни было не здраво и несправедливо, она старалась во всемъ соглашаться съ подругой, но сейчасъ это было очень трудно.

— А какъ относится вашъ молодой врачъ въ Борроунесс къ женщинамъ-врачамъ?— неожиданно спросила она.

Мона вздрогнула,

— Онъ не знаетъ, что я изучаю медицину. Зачмъ ему знать?

— О, Мона, неужели вы не сказали ему? Упустили такой прекрасный случай постоять за свое дло!

— Не въ моихъ привычкахъ ходить съ ярлычкомъ, дорогая, но, если хотите, можете привсить его мн на шею.

— Впрочемъ, вы же съ нимъ еще увидитесь. Торопиться некуда.

— Надо полагать, что такъ,— не безъ горечи отвтила Мона,— а теперь, милый другъ, мн пора идти.

XXIV.
Голосъ въ туман.

Густой туманъ повисъ надъ городомъ.

Дорисъ и Мона провели полдня въ лавкахъ и складахъ, и Мона ликовала. Она была убждена, что ни одна человческая душа не могла бы боле производительно израсходовать десять фунтовъ, и ее трудно было даже заставить говорить о чемъ-либо другомъ.

Это очень забавляло Дорисъ. Она находила, что каждый ‘иметъ право развлекаться по своему’, а ради того, чтобы провести день въ обществ Моны, стоило поступиться многимъ, но какъ могла интеллигентная женщина по доброй вол провести его именно такимъ образомъ — это было выше ея пониманія.

— Все это можно было устроить совершенно иначе, — смялась она.— Вамъ стоило заказать все это оптомъ въ какомъ-нибудь большомъ склад, предоставивъ подробности приказчикамъ, и вышло бы то же самое, плюсъ сбереженная энергія.

Мона только вздохнула. Дорисъ всегда находила, что въ важныхъ вещахъ нельзя ожидать безусловнаго сочувствія даже отъ самыхъ близкихъ друзей, когда об двушки сходились вмст, Мона каждый разъ убждалась, что и въ мелочахъ нельзя разсчитывать на такое сочувствіе.

Покончивъ съ закупками, об согласились, однакоже, зайти на часокъ въ Сентъ-Джемсъ-Холль отвести душу музыкой. Послднею въ программ стояла увертюра изъ ‘Тангейзера’, ради того, чтобы услыхать эту вещь, Мона охотно пошла-бы пшкомъ за двадцать миль. Когда он вышли, уже совсмъ стемнло, уличные фонари тускло мигали въ туман, бросая свтъ не больше, какъ на два-три ярда вокругъ, но Мона и съ закрытыми глазами нашла бы дорогу въ богоспасаемый Блумсбери. Дорисъ тоже пошла ужинать къ Рейнольдсамъ, чтобы наконецъ познакомиться съ Люси, попозже тетка должна была прислать за нею кабріолетъ.

— Мона, вы слышите,— сказала она вдругъ, когда он проходили по Пиккадилли,— позади насъ двое прохожихъ толкуютъ о вашемъ возлюбленномъ ‘Тангейзер’?

Это было интересно. Мона забыла о своихъ покупкахъ и насторожила ушки.

Сначала слышались только отдльные возгласы въ род, ‘шумъ и больше ничего’, ‘отвратительная какофонія’, ‘громовая проповдь’ и т. д., но минуту спустя рука, лежавшая на рук Дорисъ, невольно дрогнула — мягкій бархатный голосъ второго собесдника показался Мон до странности знакомымъ.

— Милый другъ, въ томъ-то и суть, по крайней мр, для меня. Хоръ пилигримовъ красивъ и величественъ самъ по себ, но когда эти звуки, чистые, спокойные, неизмнные, постепенно наростая, безъ всякихъ видимыхъ усилій, покрываютъ собою весь шумъ, трескъ и грохотъ мірской суеты, голоса плоти и діавола, — это уже не просто красиво, это вдохновенно. Настроеніе пилигримовъ торжествуетъ, потому что оно все время остается врнымъ себ.

Первый голосъ сказалъ что-то насчетъ ‘отсутствія мелодій’, затмъ тотъ-же бархатный басъ продолжалъ:,

— Я слишкомъ мало компетентенъ, чтобы спорить о технической сторон. Для меня вопросъ стоитъ просто: опера должна представлять собою органическое цлое,— не коллекцію шедевровъ, но одинъ цлый шедевръ. Возьмите, напримръ, ‘Донъ-Жуана’…

Спорящіе свернули въ боковую улицу и голоса ихъ замерли вдали.

— Какой чудный голосъ!— сказала Дорисъ.

— Да.

— Знаете, Мона, онъ, должно быть, хорошій человкъ.

— Судя по голосу?

— Судя по голосу и по тому, что говорилъ голосъ. Молодые люди не часто такъ говорятъ.

— Откуда вы знаете, что онъ молодъ?

— Я уврена, что ‘милому другу’ не больше двадцати пяти лтъ.

— Я бы сказала: двадцать семь,— задумчиво выговорила Мона. Дорисъ засмялась.

— Вы очень точны. Или вы опять вернулись къ своимъ чернильницамъ?

Мона вздохнула.

— Да, я опятъ вернулась къ своимъ чернильницамъ.

Нсколько времени об молчали. Первой заговорила Дорисъ.

— Желала бы я знать, кто этотъ молодой человкъ?

— Что это, Дорисъ, вы, кажется, выступаете въ новой роли? Это мало похоже на васъ — интересоваться молодыми людьми!

— Тмъ больше причинъ заинтересоваться исключительнымъ молодымъ человкомъ.

— Ахъ вы, милая моя старушка!— приласкала ее Мона.— Онъ, безспорно, хорошо говоритъ, но что если ‘разговоры’ погубятъ его, какъ Гретхенъ ея красота?

— Не думаю. Не такіе ‘разговоры’ губятъ людей.

— Именно такіе.

Но про себя Мона думала:

— Нтъ, этого не можетъ быть. Если у него есть даръ слова, такъ у него, по крайней мр, есть и что сказать.

— Какая это была восхитительная недля!— продолжала Дорисъ,— а теперь еще одно пріятное путешествіе по желзной дорог въ вашемъ обществ, и затмъ — всему конецъ. Какая вы счастливица, Мона! вы можете устраивать свою жизнь, какъ вамъ угодно.

Мона улыбнулась, не отвчая. Эта обычная тема ихъ споровъ давно ей прілась.

— Я знаю, что вы хотите сказать! Но меня вы ужъ лучше объ этомъ не спрашивайте. Я не съумю сказать, которая изъ этихъ двухъ чернильницъ лучше, и нахожу, что вы отлично сдлали, заказавъ по дюжин обихъ

— Да, и главное шарниры прочные въ обихъ, — вы замтили? Въ дешевой чернильниц надо прежде всего обратить вниманіе на шарниръ.

— Гд вы пропадали цлую вчность?— вскричала Люси, когда обдвушки вошли въ столовую, она сидла въ тепломъ халатик у ка~ мина.— Я уже хотла посылать за вами глашатая. Какъ я рада познакомиться съ вами, миссъ Колькхунъ!

— Она не такая хорошенькая, какъ я,— подумала Люси,— но Мони никогда этого не замтитъ.

Когда рчь зашла о покупкахъ, Люси обнаружила живйшій интересъ, боле чмъ искупавшій надменное безучастіе Дорисъ.

— Разумется, вамъ слдовало отправить все прямо на станцію,но мн такъ хотлось бы посмотрть, что вы купили. Такъ жаль, что я не могла пойти вмст съ вами! Ну, разсказывайте все по порядку. Куда вы пошли прежде всего?

Къ счастью, въ эту минуту вошелъ м-ръ Рейнольдсъ, и Дорисъ не пришлось вторично выслушивать болтовню о лентахъ, цвтахъ, записныхъ книжкахъ и проч. и проч.

— Не даромъ говоритъ пословица: ‘продержи вещь семь лтъ въ сундук, на восьмой она теб пригодится’,— начала Мона.— Моя ребяческая страсть къ витринамъ и красивымъ бездлушкамъ, какъ видите, сослужила мн хорошую службу. Вы не можете себ представить, какъ это все изящно и мило. Лавки просто не узнать будетъ, я ее уберу, какъ игрушечку. Теперь мн не придется краснть передъ зазжимъ покупателемъ.

— Какъ бы мн хотлось похать и посмотрть вашу лавку!— вскричала Люси.— Я съумла бы отлично ‘убрать окно’. Вы не думаете, что Борроунессъ могъ бы мн принести такую же пользу, какъ Ривьера? Притомъ же, это обошлось бы гораздо дешевле, не правда ли?

— Много дешевле,— улыбнулась Мона,— но рзкій восточный втеръ обладаетъ способностью каждаго задть по больному мсту, а вы не должны забывать, что теперь у васъ въ крпости есть предатель.

— Эта болзнь ужасно некстати. За право ученія заплачено, да еще книгъ новыхъ сколько придется купить. Просто не придумаю, откуда папа добудетъ денегъ на эту поздку.

— Не горюйте. Я думаю, что это можно будетъ устроить дешево.

— ‘Дешево’ — понятіе относительное. Не забывайте, что мы вс, вмст взятые, тратимъ въ годъ немногимъ больше вашего.

— Во всякомъ случа, вамъ не придется платить за столъ.

Правду говоря, Мона уже написала леди Мунро о болзни своей подруги и надялась, что въ отвтъ та пригласитъ Люси погостить у нея мсяцъ-другой въ Каннахъ. Мона знала, что Мунро не изъ тхъ, которые ищутъ случая облагодтельствовать ближняго, но именно потому можно было разсчитывать, что они не откажутся сдлать доброе дло, когда случай представится самъ собой. Лично для Моны эта комбинація представляла большія неудобства, такъ какъ ей не хотлось, чтобы Мувро знали, гд она проводитъ зиму, но съ такими мелкими и эгоистическими соображеніями, конечно, считаться не слдовало. Притомъ же это, вроятно, удастся какъ-нибудь уладить.

Въ самый разгаръ разговора доложили, что ужинъ поданъ. Ужинъ былъ самый простой, семейный, но м-ръ Рейнольдсъ умлъ придать прелесть и достоинство всему, въ чемъ онъ участвовалъ. Посл ужина онъ отвелъ Мону въ сторону.

— Д-ръ Бэтсонъ говоритъ, что Люси было бы очень полезно пожить мсяцъ-другой въ боле тепломъ климат, чтобы обезпечить себя отъ повторенія ревматическихъ болей. Мн страшно хотлось бы отправить ее на югъ Франціи, вы человкъ бывалый, посовтуйте, какъ это устроить получше и подешевле. Вы видли, какъ мы живемъ, и мн незачмъ вамъ говорить, что воспитаніе Люси ложится тяжелымъ бременемъ на мой кошелекъ. Я ршилъ дать ей образованіе, потому что это единственное, чмъ я могу обезпечить ее въ будущемъ. Я всегда стараюсь жить такъ, чтобы черный день не захватилъ меня врасплохъ, но именно теперь обстоятельства сложились чрезвычайно несчастливо: я только что внесъ деньги за нравоученіе Люси, и этотъ новый расходъ является ужасно некстати.

— Сейчасъ я не могу сказать вамъ ничего опредленнаго — я сама очень мало знаю,— но могу навести справки, у меня есть друзья на Ривьер. Я думаю, можно устроить такъ, чтобъ было и хорошо, и дешево. Во всякомъ случа я дамъ вамъ знать въ конц этой недли.

— Если тетя окажется не на высот положенія,— ршила про себя Мона,— я ужъ какъ-нибудь заставлю ихъ взять, сколько нужно, денегъ у меня.

XXV.
Новообращенная.

Опять Мона вышла въ Борроунесс, и опять Рэчель ждала ее на станціи.

Только теперь у нея не было никакихъ иллюзій относительно предстоящей жизни, не было ни неопредленности, ни смутныхъ мечтаній о самоотреченіи и призваніи. Оставалась одна ясная, плоская, унылая проза.

Не легко было на душ у Моны, но, когда поздъ остановился, Рэчель увидала въ окн улыбающееся личико, легкіе шаги послышались на платформ, и веселый голосъ сказалъ:

— Вотъ видите, я врна своему слову, и вы представить себ не можете, сколько хорошенькихъ вещицъ я привезла съ собою.

— Мона,— таинственно начала Рэчель, когда он. были уже недалеко отъ дому,— у меня есть для васъ новость. Какъ бы вы думали, кто былъ у насъ съ визитомъ?

— Боюсь, что мн не угадать.

— М-ръ Броунъ!

— Въ самомъ дл?— разсянно выговорила Мона.

— Да. Такъ досадно, что васъ не было дома! Я такъ взволновалась, побжала скоре переодться въ свое лучшее платье, посидли мы, поболтали, потомъ провожаю его, и вдругъ — идетъ м-съ Робертсонъ. Вотъ-то она вытаращила глаза! Броунамъ никогда не пришло бы въ голову пріхать съ визитомъ къ ней. Я сказала ему, что вы гостите у знакомыхъ. Я не говорила, что вы въ Лондон, боясь, какъ бы онъ не узналъ откуда-нибудь, что вы собираетесь быть докторшей.

— Это было бы ужасно, не правда ли?

— Да, но теперь вамъ бояться нечего. Онъ что-то болталъ насчетъ того, какъ трудно и скучно учить ребятъ и что для васъ полезно пожить здсь и отдохнуть, а я, само собой, не разувряла его, такъ онъ и остался при убжденіи, что вы учительница, хотя у меня и вертлось на язык сказать, что у васъ, слава Богу, свои средства есть и по чужимъ домамъ вамъ таскаться незачмъ.

— Пожалуйста, объ этомъ никому ни слова,— довольно рзко прервала ее Мона.— Я не имю ни малйшаго желанія прослыть здсь выгодной невстой.

— Что жъ, душенька, вдь года-то идутъ. Надо косить сно, пока солнце свтитъ.

— Врно,— но когда у двушки есть хоть четыреста фунтовъ годового дохода, ей незачмъ торопиться.

Вечеромъ Билль принесъ со станціи багажъ Моны, и об кузины съ одинаковымъ наслажденіемъ принялись распаковывать ящики. ‘Ну что это, ей Богу!’ и ‘Ахъ ты, шутъ тебя возьми!’ и тому подобныя восклицанія то и дло срывались съ устъ Рэчели при вид прелестей, вынимаемыхъ Моной изъ разныхъ картонокъ. Десять фунтовъ, конечно, большія деньги, но кто бы могъ подумать, что за десять фунтовъ можно накупить столько разныхъ разностей!

— Вы положительно рождены быть продавщицей, душа моя!— повторяла Рэчель съ неподдльнымъ восхищеніемъ.

Мона смялась.

— Не напечатать ли намъ въ мстной газетк, что ‘миссъ Маклинъ, только что вернувшись изъ Лондона, предлагаетъ покупательницамъ отмнный выборъ всхъ новостей сезона?’ — сказала она, но тутъ же поспшила взять назадъ свое предложеніе, замтивъ, что Рэчель готова отнестись къ нему совершенно серьезно.

— А теперь,— продолжала она,— еще одна вещица, но уже не для магазина, а для васъ самихъ.— И, развернувъ закрывавшіе ее листы оберточной бумаги, Мона вынула изъ ящика красивую темную мантилью, подбитую мхомъ.

Господи Боже! Рэчель въ жизнь свою не видала такой великолпной накидки, когда она стала примрять обновку, у нея даже слезы выступили на глазахъ.

— Меня не столько трогаетъ подарокъ, сколько ваша доброта, душа моя,— пояснила она,— а все же лучше этой мантильи не сыскать и въ Сентъ-Рульс. Мн ее хватитъ до конца жизни.

Мона, довольная, поцловала ее въ лобъ.

— Я привезла также муфточку и теплую пелеринку для Салли. Она все жалуется, что ей холодно. Это ей въ награду за то, что я ее заставила истратить часть жалованья на фланелевое платье.

— Ну, скажите пожалуйста. Да она совсмъ спятитъ отъ радости. Теперь ее и дома-то не удержишь! Какъ хорошо, что вы вернулись, Мона! И не сосчитать, сколько народу спрашивало про васъ въ магазин, съ тхъ поръ, какъ вы стали за прилавокъ, у насъ вдвое больше покупателей. Миссъ Мойръ отложила покупать шляпку до вашего возвращенія — хочетъ, чтобъ вы ей помогли выбрать, Полли изъ Тоуэрса приносила образчики, хотла васъ просить, чтобы вы ей посовтовали, какую матерію взять на платье.

— Въ самомъ дл? Какъ это мило съ ея стороны! Надюсь, вы сказали ей, чтобъ она пришла еще разъ. А полковникова Дженни не заходила?

— О нтъ, для нея это слишкомъ далеко. Киркстоунъ гораздо ближе, да и магазины тамъ лучше.

— Она жаловалась мн, что съ тхъ поръ, какъ Магги поступила мсто, ей некому писать письма, и я общала какъ-нибудь зайти ней, чтобы исполнить для нея обязанности писца. У меня это все время лежало на душ, пока я была въ Лондон. Только вотъ уберу магазинъ, разставлю вс эти вещицы, и пойду къ ней. Полковникъ уже ухалъ?

— Нтъ еще, завтра, кажется, узжаетъ.

Большинство знакомыхъ Дженни предпочитали навщать ее въ отсутствіе ея хозяина. Полковникъ слылъ во всемъ околодк за страшнаго чудака, и нужно было не малое гражданское мужество, чтобы рискнуть случайно встртиться съ нимъ. Разумется, можно было застать его и въ наилучшемъ расположеніи духа, но разсчитывать эаа это заране было опасно, зато всмъ была извстна его безцеремонность въ разговор, не умрявшаяся ни тактичностью, ни правилами простого приличія. Онъ что думалъ, то и говорилъ, и нердко говорилъ хуже, чмъ думалъ. Еще не такъ давно, нсколько лтъ назадъ, его семейство владло всмъ помстьемъ, гд онъ теперь арендовалъ хорошенькій коттэджъ, стоявшій невдалек отъ моря, въ сосновомъ лсу. Здсь онъ и жилъ большую часть года, одинъ со своей старой экономкой, Дженни, не принимая никакого участія въ мстной общественной жизни, но навщая кого захочется и когда захочется, безъ всякаго вниманія къ общепринятому порядку. Странныя вещи разсказывали о немъ, но старая Дженни, когда къ ней обращались за справками, молчала, какъ сфинксъ, не спорила, но и не подтверждала. Она давно привыкла къ странностямъ своего господина и не возмущалась его пристрастіемъ и къ ‘крпкому словцу’, и къ крпкимъ напиткамъ.

— Не хотите ли стаканчикъ виски съ водой, полковникъ?— предложила м-съ Гамильтонъ, когда онъ случайно зашелъ къ ней въ одно холодное утро.

— Благодарствуйте, сударыня,— отвтилъ онъ,— насчетъ воды не хлопочите, мы и безъ нея обойдемся.

Умная старушка пользовалась большой его симпатіей, тмъ боле, что, по ея мннію, старому солдату изъ хорошей семьи предоставлялось право быть рзкимъ и грубымъ.

Въ сущности, полковникъ былъ добрякъ и любилъ дтей, хотя т по большей части побаивались его. Встртивъ въ почтовой контор, его излюбленномъ мстопребываніи, какого-нибудь румянаго мальчугана или двчурку, онъ неизмнно обращался къ хозяйк съ просьбой завернуть для ‘юнаго джентльмена’ или ‘юной леди’ на шесть пенсовъ леденцовъ — не надо забывать, что Борроунесская контора помщалась въ бакалейной лавк.

Мон любопытно было взглянуть на старика, ей помнилось, что въ дтств она слыхала о немъ отъ отца, но въ первые дни посл возвращенія у нея были полны руки работы. Рэчель дала разршеніе почистить лавку, выблить потолокъ и оклеить ее новыми обоями, Мона сама разставила и разложила товаръ и, когда все было готово, ‘магазинъ’ сдлался неузнаваемъ.

Поставивъ на мсто послднюю чернильницу, Мона обвела все торжествующимъ взглядомъ и захлопала въ ладоши отъ радости. Затмъ она посмотрла на часы, но время было уже позднее, а до коттеджа полковника считалось около четырехъ миль, поэтому она еще разъ отложила свой визитъ къ старой Дженни. Рисовать не тянуло — она слишкомъ устала, Мона взяла книжку стихотвореній и, не спша, направилась къ замку Маклинъ.

День былъ сренькій, тихій. Дальніе холмы потонули въ туман, но скалистый берегъ былъ величественъ, какъ всегда, и рокотъ волнъ, разбивавшихся о камни, звучалъ въ ея ушахъ слаще музыки.

Скоро однако ея мечтательное настроеніе было нарушено: на тропинк раздались шаги, на мгновеніе сердце ея забилось быстре, но тотчасъ же она чуть не разсмялась надъ собственной глупостью. Передъ нею предстала Матильда Куксонъ, въ шикарной шляпк, съхавшей на бокъ, и съ растрепавшимися рыжими локонами.

— Гд вы пропадали, миссъ Маклинъ?— начала она, съ трудомъ переводя духъ и присаживаясь на выступъ скалы.— Я уже дв недли ищу случая переговорить съ вами.

Лино Моны выразило неподдльное изумленіе.

— Меня не было здсь. Что вамъ угодно отъ меня?

— Не было здсь! Такъ вы никому еще не сказали?

— Чего не сказала?

Матильда сдвинула брови. Если миссъ Маклинъ въ самомъ дл ничего не замтила, не слдовало и заводить объ этомъ рчь, но теперь отступать было уже поздно.

— Я думала, что вы видли меня — помните, тогда, въ Сентъ-Рульс!

— Ахъ вотъ что!— Мона припомнила случайную встрчу, — Да, я видла васъ, но почему же вы хотите, чтобъ я никому объ этомъ не говорила?

Матильда покраснла до корней волосъ и, наклонившись, принялась чертить что-то зонтикомъ на камн. Она не ожидала такого прямого вопроса. Она думала, что достаточно будетъ нсколькихъ, мимоходомъ брошенныхъ словъ, чтобъ уладить дло, и была убждена, что такъ бы оно и вышло, случись ей застать миссъ Маклинъ одну въ лавк, или встртиться съ ней у себя дома. Но на этихъ утесахъ, гд Мона расположилась такъ уютно, съ полуразрзанной нмецкой книжкой въ рукахъ, гд она, повидимому, чувствовала себя полной хозяйкой, и смотрла такой спокойной и самоувренной, дло принимало гораздо боле серьезный оборотъ.

Мона внимательно вглядывалась въ пылающее лицо Матильды.

Ей очень хотлось сказать: Дитя мое, я и безъ вашей просьбы никому бы ничего не расказывала, я и думать объ этомъ забыла,— и этимъ сразу покончить дло, но ей смутно припомнился разговоръ съ докторомъ Дудлеемъ по поводу этихъ двушекъ, и это удержало ее. Она забыла, что двицы Куксонъ должны были считать ее ниже себя по общественному положенію и помнила только, что она женщина, а слдовательно, боле или мене отвтственна за каждую молоденькую двушку, съ которой она столкнется въ жизни.

Она положила руку на плечо нежданной гостьи.

— Можете быть уврены, что я не поставлю васъ въ неловкое положеніе, но все-таки вы лучше разскажите мн, почему вы не хотите, чтобъ я говорила объ этомъ.

Прикосновеніе Моны обладало магнетической силой — по крайней мр, такъ ршила Матильда Куксонъ. За всю свою сренькую, безцвтную жизнь она не испытывала ничего подобнаго. Словно электрическій токъ пробжалъ по всему ея тлу. Въ эту минуту она готова была во всемъ признаться, можетъ быть, съ тмъ, чтобы горько пожалть о своей откровенности часъ спустя.

Разсказъ былъ не новъ, даже для малоопытныхъ ушей Моны. Два года тому назадъ, вс воспитанницы пансіона миссъ Барнетъ въ Киркстоун были влюблены въ учителя рисованія, два раза въ недлю прізжавшаго давать урокъ изъ Сентъ-Рульса. Его большіе черные глаза и томныя манеры натворили не мало бдъ даже въ ‘душныхъ монастырскихъ стнахъ’, когда же онъ прекратилъ занятія, такъ какъ у него накопилось слишкомъ много уроковъ въ Сентъ-Рульс, ученицы проводили его плачемъ и воплями.

Вскор посл того Матильда поступила въ Лондонскій пансіонъ и совсмъ забыла о красивомъ учител рисованія, но, по прізд домой, достаточно было случайной встрчи на вечер, чтобы снова поддаться прежнему обаянію. За первой случайной встрчей послдовали другія, когда же м-съ Куксонъ объявила, что Матильда будетъ каждую недлю здить въ Сентъ-Рульсъ на урокъ музыки, искушеніе устроить еще нсколько ‘случайныхъ встрчъ’ оказалось непреодолимымъ.

Выслушавъ эту исповдь, Мона почувствовала себя довольно неловко. Какъ теперь быть? Она такъ мало знала эту двушку. Какимъ богамъ она молится? Есть ли у нея идеалы? герои? героини? Найдутъ ли слова ея откликъ въ этой юной душ? Мона сама была слишкомъ молода, чтобы, приступая къ бою, не пустить въ ходъ самой тяжелой артиллеріи.

— Сколько вамъ лтъ?— спросила она вдругъ.

— Восемнадцать.

— Разв вы не стремитесь быть хорошей женщиной — нравственно хорошей?

‘Нравственно хорошей’ — звукъ этихъ словъ, произнесенныхъ полузастнчиво, полунаставительно, былъ почти чуждъ слуху Матильды. Почти, но не совсмъ. Онъ наввалъ смутныя грезы о вечерней служб при зажженныхъ свчахъ, о какихъ-то смутныхъ порываніяхъ къ лучшему, и боле отчетливыя воспоминанія объ одномъ період ея жизни, когда она была ‘истеричкой’, ходила на митинги, чувствовала себя ‘обращенной’ и ‘возрожденнной’. Въ то время она была очень счастлива, но это продолжалось недолго, всего нсколько недль. Такія состоянія недолговчны, какъ всякое возбужденіе,— сказалъ ей тогда отецъ. Къ чему же теперь копаться въ этомъ старомъ хлам!..

— Я не вижу большой бды въ нашихъ встрчахъ,— молвила она упрямо.

— Я вполн уврена, что вы и не хотли сдлать ничего особенно дурного, но знаете ли вы, какъ мужчины говорятъ о двушкахъ, которыя ‘слишкомъ податливы’, какъ они выражаются?

Матильда покраснла.

— Я уврена, что онъ не сказалъ бы обо мн ничего худого. Онъ страстно влюбленъ въ меня.

— Въ самомъ дл? Я мало знаю о любви, но если онъ любитъ васъ, вы, конечно, должны желать, чтобы онъ и уважалъ васъ. Вдь вы не захотите, чтобъ онъ сталъ хуже отъ того, что любить васъ,— а онъ станетъ хуже, если начнетъ дурно думать о женщинахъ.

— Вы хотите сказать, что мн не слдуетъ больше встрчаться съ нимъ.

— Я хочу сказать, что онъ не можетъ уважать васъ, зная, что вы видитесь съ нимъ безъ позволенія вашей матери.

— Предположимъ, что я не дамъ вамъ общанія не встрчаться съ нимъ больше — что вы сдлаете?

— Не считаю себя въ прав требовать отъ васъ такого общанія.

— Такъ вы никому не скажете объ этомъ, что бы ни случилось?

Мона улыбнулась.

— Не вижу, почему вы имете право требовать общавія отъ меня. Матильда не могла не улыбнуться въ свою очередь. Ударъ былъ отраженъ по всмъ правиламъ искусства.

— Но, по крайней мр, до сихъ поръ вы никому объ этомъ не говорили?

— Никому.

— Ни даже миссъ Симпсонъ?

— Я же вамъ сказала, что никому.

— Это очень мило съ вашей стороны.

— Боюсь, что не заслуживаю вашихъ похвалъ, мн просто въ голову не приходило заговорить объ этомъ съ кмъ-нибудь.

— Хотя вы отлично узнали меня?

Мона разсмялась отъ души.

— Хотя я отлично узнала васъ.

Наступило минутное молчаніе. Матильда для храбрости слегка притопнула ножкой въ ботинк съ высокимъ каблучкомъ и ршила перемнить разговоръ.

— Давнымъ-давно,— начала она, — когда я была двочкой, я врила одно время въ самоотверженіе, высокіе идеалы и т. под.— но вдь съ этимъ не проживешь. Это все мечты.

— Мечты!— съ мягкимъ укоромъ повторила Мона.

‘Нтъ, нтъ, клянусь Распятымъ

И всми, кто страдалъ!’

— Все остальное — мечты, да, но это дйствительность. Вамъ данъ былъ случай приблизиться къ идеалу. Надо было схватиться за него обими руками. Вы упустили его, и теперь душа ваша тонетъ въ мор ничтожности.

Ни одинъ проповдникъ не могъ бы такъ разгромить ее. Матильда ощутила слабый приливъ былого энтузіазма, но, не желая выдать себя, возразила:

— Вамъ хорошо говорить. Вы не знаете, что значитъ быть первыми богачами въ такомъ мстечк, какъ это! Па и ма не позволяютъ никому даже разговаривать съ нами. Это кончится тмъ, что мы совсмъ не выйдемъ замужъ. Они все будутъ выбирать, да перебирать, а время-то и уйдетъ.

— Дитя, разв въ жизни только и счастья, что замужество? И если даже такъ, ужъ наврное лучшія жены выходятъ изъ тхъ двушекъ, которыя довольствуются тмъ, что он — душа и радость своей семьи, а не изъ тхъ, которыя все смотрятъ вдаль и ждутъ, не прідетъ ли рыцарь освободить ихъ отъ великана.

Въ Лондон Мона встрчала не мало двицъ, тяготившихся узкимъ семейнымъ кругомъ и мечтавшихъ объ иной ‘сфер’, но двушка, жаждавшая просто-на-просто мужа, являлась для нея новымъ типомъ, это былъ разительный примръ атавизма.

Матильда вздохнула.

— Вы не знаете, какъ мы живемъ. Ходимъ въ гости и къ намъ ходятъ въ гости, гуляемъ по шоссе, вяжемъ крючкомъ, играемъ на фортепіано, да еще читаемъ романы изъ городской библіотеки,— вотъ и все. И каждый день одно и то же !

— Разв вы не любите книгъ и музыки, что он не доставляютъ вамъ удовольствія?

Матильда покачала головой.

— Вы можете читать по нмецки?— неожиданно спросила она, глядя на книгу Моны.

— Да, а вы?

— Нтъ, и въ жизнь свою не встрчала никого, кто бы могъ это длать, кром разв моей нмки учительницы. Я три года училась нмецкому языку въ пансіон, но теперь помню изъ десяти словъ одно. А жаль! Вотъ была исторія, какъ отецъ разъ принесъ намъ нмецкое письмо изъ конторы,— я тогда только что кончила,— онъ воображалъ, что я въ состояніи его перевести!

— Вамъ легко было бы подучиться. Нужно только немножко терпнія и настойчивости. Стоитъ внимательно прочесть одну нмецкую книгу съ диксіонеромъ,— остальное пойдетъ легко.

Матильда сдлала гримасу.

— У меня есть только одна ‘Bilderbuch’ {Разсказы мсяца — Андерсенъ.}, да и ту я знаю переводить наизусть, у насъ ее постоянно читали въ класс. Вы только начните, я и пойду катать, а въ разбивку, пожалуй, не съумю даже сказать, какъ по-нмецки ‘луна’.

Она сама дивилась своей откровенности. Такъ она еще ни съ кмъ не говорила.

— Мн не хочется вамъ врить. Позвольте мн судить самой.— И Мона раскрыла книгу на первой страниц.

Матильда закрылась руками.

— Не надо пожалуйста! Мн стыдно показать вамъ, какъ я мало знаю. Но я попытаюсь выучиться. Сегодня же примусь опять за ‘Bilderbuch’, хотя ненавижу ее не меньше, чмъ ‘Лицидада’ и ‘Гамлета’, и все остальное, что у васъ читали въ масс.

Мона невольно вздрогнула.

— Зачмъ же читать то, что надоло до тошноты! Если хотите, я дамъ вамъ интересную книгу, которая васъ захватитъ помимо воли.

— Страшно вамъ благодарна. Вы очень добры.

— Я буду очень рада помочь вамъ, если вамъ встртится трудное выраженіе.— Мона помолчала.— Я уже говорила, что не считаю себя вправ брать съ васъ общанія, но не умю сказать, насколько вы повысились бы въ моемъ уваженіи, еслибъ дали себ трудъ дочитать до конца.

Это заключеніе поразило Матильду своей неожиданностью. Она думала, что Мона говоритъ объ учител рисованія, но Мона, кажется, забыла обо всемъ на свт, кром своихъ нмецкихъ книгъ.

— Можно будетъ какъ-нибудь придти сюда къ вамъ, поболтать? Я часто вижу, какъ вы гуляете по берегу.

— Я не могу сказать заране, когда я здсь буду, но если вы согласны рискнуть, я буду очень рада васъ видть.

Когда постительница ушла, Мова улыбнулась полу-насмшливо, полупечально, говоря себ.:

— Новый Адамъ стремится къ свту, но старый Адамъ не уступаетъ своихъ правъ безъ борьбы.

Черезъ минуту Матильда вернулась и застнчиво попросила:

— Не скажете ли вы мн еще разъ этого стишка про Христа и мучениковъ?

Мона улыбнулась.

— Погодите минутку, я напишу вамъ.— И, вырвавъ листокъ изъ своей записной книжки, она написала на немъ всю строфу:

‘No, no, by all the martyrs and the dear dead Christ,

By the long bright roll of those whom joyenticed

With her myriad blandishments, bnt conld not win,

Who would fight for victory, but would not sin’ *).

*) Нтъ, нтъ, клянусь всмя мучениками и распятымъ Христомъ,

Длиннымъ спискомъ тхъ, кого счастье заняло

Миріадами обольщеній, но не подчинило себ,

Кто боролся, чтобы побдить, но не гршилъ.

Матильда прочла стихи и тщательно сложила листокъ, причемъ замтила и прочла вслухъ написанный на оборот адресъ:

‘Леди Мунро, Poste Restante, Канны’.

— Кто такая леди Мунро?— грубовато спросила она.

— Моя тетка. Я не знала, что ея адресъ былъ записанъ какъ разъ на этомъ листк.

Мона оторвала тотъ кусочекъ листка, гд стояло имя, и протянула Матильд остальное.

— Леди Мунро вамъ родная тетка, а вы живете у миссъ Симпсонъ!

— Почему же нтъ? Миссъ Симпсонъ моя кузина.

— Миссъ Маклинъ, еслибъ у меня была тетка ‘леди’, это было извстно цлому свту. Не думаю, чтобъ я была способна прохать дв станціи по желзной дорог, не разболтавъ этого всмъ пассажирамъ.

Мона засмялась.

— Я уже сказала вамъ, что не стану врить вамъ на-слово. Въ сущности, мн не хотлось бы, чтобы здсь знали о существованіи леди Мунро. Мн было бы непріятно, еслибъ другіе начали длать сравненія между нею и миссъ Симпсонъ.

— Простите меня. Я не хотла…

— Я знаю, что вы не хотли обидть меня. Я сама виновата, что не посмотрла. Но все-таки мн бы не хотлось, чтобы другіе знали объ этомъ. Auf Wiedersehen!

XXVI.
‘Сказочка’ полковника.

На другое утро Мона получила цлую кипу писемъ по поводу поздки Люси на Ривьеру. Леди Мунро оказалась вполн на высот положенія.

‘Если твоя пріятельница хоть чуточку похожа на тебя,— писала она,— я буду очень счастлива имть такую подругу для Эвелины. Я написала ей, прося ее ногостить у насъ мсяцъ, и чмъ скоре она прідетъ, тмъ лучше’.

‘Мы знакомы съ вами всего нсколько лтъ,— писала Люси,— но за это время мн столько разъ приходилось благодарить васъ, что я даже устала и не нахожу больше словъ. Для меня будетъ наслажденіемъ пожить въ Каннахъ, не чувствуя въ то же время, что отецъ изъ-за меня долженъ отказывать себ въ куск мяса, и гостить у такихъ людей, какъ Мунро, тоже чего-нибудь да стоитъ, но если они думаютъ, что я способна замнить имъ васъ — мн лучше сразу разочаровать ихъ. Я такъ и сдлала: написала имъ, чтобъ они не ждали отъ меня ничего добраго, что я только суррогатъ васъ, и притомъ очень плохой. Напишите и вы то же самое, а то какъ бы не вышло смертоубійства.

‘Ваше милое письмо и приложеніе къ нему я передала прямо въ руки отца, спрашивая его, что мн съ этимъ длать. Онъ перечелъ письмо два раза, очень внимательно, и возвратилъ мн банковый билетъ сказавъ только: ‘Спрячь!’ И мн показалось,— понимаете, показалось,— что глаза его были какъ-то подозрительно-влажны. Должно быть, вы совсмъ завладли сердцемъ моего отца, миссъ Мона, если онъ позволилъ своей дочери принять отъ васъ двадцать фунтовъ.

‘За вычетомъ всхъ расходовъ на дорогу, оказывается, что я еще могу сдлать себ два платья и шляпку, какого труда мн стоитъ ихъ выбрать — и сказать не съумю. Наконецъ, я ршила окончательно, что одно изъ нихъ будетъ шелковое, блдно-зеленое, цвта морской волны, съ воздушной отдлкой, на манеръ пны, и, одновременно съ этимъ, пришла къ другому ршенію — что, въ сущности, стоить жить.

‘Одно меня смущаетъ: я не уврена, что вы могли, безъ ущерба для себя, удлить мн такую сумму. Вы, помнится, говорили, что ничего не собираетесь длать себ эту зиму, etc., etc.’.

Въ конц была маленькая приписка отъ м-ра Рейнольдса къ его ‘старшей дочери’,— приписка, не блиставшая оригинальностью, но вся проникнутая тмъ животворнымъ обаяніемъ личности, которое стоитъ тысячи блестящихъ афоризмовъ.

Въ это утро въ лавк перебывало множество постителей, но въ свободныя минуты Мова все-таки ухитрилась написать письмо Люси и нсколько строкъ леди Мунро. Это отняло у нея все время до обда, покончивъ съ этой мало-привлекательной трапезой, она поспшно одлась и вышла навстить свою пріятельницу Дженни.

— Одно изъ двухъ,— разсуждала она дорогой,— или въ Матильд Куксонъ произошла реакція и тогда она не пойдетъ въ замокъ Маклинъ, или мое вліяніе еще держится и, въ такомъ случа, ей не повредитъ, если она подождетъ меня напрасно.

Ей надо было дойти до Киркстоуна и еще дв-три мили идти проселкомъ, подходя къ городку, она встртила м-ра Броуна.

— Такъ вы вернулись?— началъ онъ застнчиво, видимо, чувствуя себя очень неловко.

— Да, я здсь уже нсколько дней.

— Какъ поживаетъ миссъ Симпсонъ?

— Очень хорошо, благодарю васъ.

— Вы куда-нибудь направляетесь, или просто такъ вышли пройтись?

— Я иду въ Баркстоунъ-вудъ, но, если это вамъ не по дорог, пожалуйста, не стсняйтесь.

Вмсто отвта, онъ пошелъ рядомъ съ нею.

— Вамъ, можетъ быть, непріятенъ табачный дымъ?— освдомился онъ, вынимая изъ кармана трубку.

— Ничуть не непріятенъ.

— Случалось вамъ съ тхъ поръ еще предпринимать ботаническія экскурсіи?

— Нтъ, времени не было. Благодарю васъ за присылку цлаго ящика сокровищъ. Нкоторыя изъ нихъ очень заинтересовали меня.

— Я такъ и думалъ, что он вамъ понравятся. Не соберетесь ли вы какъ нибудь сами поискать ихъ?

— Разв еще не поздно?

— Для мховъ, лишаевъ и водорослей не поздно. Вы когода-нибудь занимались ими спеціально?

— Нтъ, это, должно быть, страшно интересно, но и очень трудно?

— О, вы бы скоро пріобрли навыкъ. Если хотите, я вамъ покажу какъ-нибудь виды, наиболе часто встрчающіеся въ этихъ мстахъ, и нкоторые изъ рдкихъ.

— Мн бы очень хотлось. Ваша сестра тоже пойдетъ съ нами?

— О да! Въ тотъ разъ она устала не столько отъ ходьбы, сколько отъ того, что башмакъ жалъ ей ногу. Я такъ смялся надъ ней, когда мы вернулись домой.

— Ну-съ, здсь намъ надо разстаться. Я иду къ полковнику Лауренсу.

— Мн сегодня нечего длать. Я могъ бы проводить васъ.

Слова были самыя обыкновенныя, но въ томъ, какъ онъ ихъ сказалъ, было что-то, заставившее Мону насторожиться.

Въ смысл дара изложенія м-ръ Броунъ ушелъ недалеко отъ безсловесныхъ созданій. Онъ могъ разсуждать съ зазжимъ торговцемъ о достоинствахъ той или другой ткани, съ обывателемъ о городскихъ длахъ, или съ сестрами перемывать косточки знакомыхъ. Онъ могъ говорить съ образованной молодой двицей о ботаник и въ вид заключенія сказать ей напрямикъ, что онъ проситъ ее быть его женой, но объ ухаживаньи, о нжномъ и осторожномъ crescendo, которое захватываетъ женщину помимо ея воли, онъ не имлъ никакого понятія: въ этомъ отношеніи онъ былъ невиненъ, какъ ребенокъ. Перескочить однимъ гигантскимъ прыжкомъ отъ ботаники къ браку для него было легко и естественно, и ему даже на умъ не приходило, что для женщины такой прыжокъ можетъ быть слишкомъ труденъ, что ее необходимо провести по ступенькамъ, которыя наростающая страсть сама подставляетъ влюбленному и которыми умнье жить учитъ свтскаго человка пользоваться сознательно.

— Очень вамъ благодарна,— сказала Мона,— но я не могу позволить себ оторвать васъ отъ дла. Я привыкла ходить везд одна.— Она протянула руку и, такъ какъ онъ не сразу взялъ ее, ласково кивнула ему головкой и ушла, оставивъ его растерянно глядящимъ вслдъ ея удаляющейся стройной фигур.

Она миновала музей и, оставивъ за собой городъ, пошла цликомъ по жнивью. Хлбъ былъ по большей части уже убранъ, но кое-гд еще высились скирды, нарушая однообразіе сжатыхъ полей. Деревья въ этой мстности были такъ рдки, что даже тощая смоковница у дороги служила указателемъ пути и носила пышное названіе ‘Втвистаго дерева’, а лсокъ, прилегавшій къ дому полковника, виденъ былъ на многія мили вокругъ, причемъ маленькій блый коттэдэжъ выглядывалъ изъ густой тни сосенъ, словно кроликъ изъ норки.

— Мн кажется, душа моя,— говорила себ Мона,— что ты немножко сглупила. Вдь теб не семнадцать лтъ, чтобы тебя могли смущать разговоры изъ Оллендорфа. Тмъ не мене, если на будущій разъ миссъ Броунъ опять будетъ жать ногу башмакъ, мои башмаки тоже окажутся тсны.

Черезъ четверть часа она подходила къ Баркстоунъ-вуду. Помстье казалось до странности пустыннымъ для резиденціи свтскаго человка, и однако сразу видно было, что здсь живетъ джентльменъ. Вдоль тщательно подстриженной буковой изгороди тянулась глубокая, выложенная камнемъ канава, мшистыя трещины ея заросли цлымъ лсомъ многоножекъ, сквозь которыя мстами пробивались граціозныя втки дикаго волосатика. Прямо съ подъздной аллеи, гладко убитой и опрятно содержимой, вы погружались въ тнь деревьевъ, съ толстымъ ковромъ изъ хвои подъ ногами и томнымъ воркованьемъ голубей надъ головой.

Мону тянуло познакомиться поближе съ этимъ таинственнымъ уголкомъ, но сегодня на это не было времени.

Въ дверяхъ ее встртилъ страннаго вида старикъ съ гладко выбритымъ лицомъ, покрытымъ цлой стью морщинъ и въ каштановомъ парик, на которомъ надтъ былъ красный ночной колпакъ.

— Кто вы такая?— спросилъ онъ рзко.

— Я Мона Маклинъ.— Сама не зная, почему, въ первый разъ со времени своего прізда въ Борроунессъ, она прибавила не ‘кузина миссъ Симпсонъ’, но — ‘дочь Гордона Маклина’.

Онъ почти грубо схватилъ ее за плечо и повернулъ лицо ея къ свту.

— Ей Богу, правда! Хотя вы не такъ красивы, какъ была ваша мать. Входите же, входите, и разсказывайте все по порядку.

Онъ отворилъ дверь въ старомодную гостиную, гд пахло табачнымъ дымомъ, и Мона вошла.

— Ноя вовсе не хочу мшать вамъ,— начала было она.— Я пришла къ Дженни.

— Ладно, ладно, садитесь! Дженни, гд ты, чортъ тебя возьми! Подбрось полно въ огонь, видишь, барышня пришла.

Старуха прошла къ камину, по дорог кивнувъ головой въ сторону Моны. Она нисколько не удивилась, увидавъ помощницу миссъ Симпсонъ въ гостиной своего господина. Однимъ изъ главныхъ достоинствъ Дженни въ глазахъ полковника было то, что она давно перестала удивляться его причудамъ.

— Не знаю, чмъ бы васъ угостить,— раздумчиво выговорилъ старикъ. Онъ отомкнулъ маленькій шкафикъ, досталъ оттуда тарелку съ печеньемъ не первой свжести и налилъ Мон стаканъ вина, говоря:

— Не пугайтесь: это легкое, дамское. Я пью другое.— И, наливъ себ рюмку виски, онъ искоса посмотрлъ на гостью.

— За старыя времена и за Гордона Маклина, милйшаго малаго и гостепріимнйшаго хозяина!— И онъ залпомъ проглотилъ свое виски.

Мона тоже выпила и улыбнулась, сквозь нежданно отуманившую ея глаза дымку слезъ. Ей невыразимо отрадно было слышать похвалу отцу, даже изъ этихъ устъ.

— Полно, полно, не волнуйтесь,— ласково сказалъ полковникъ.— Онъ былъ безспорно добрый малый и красавецъ собой, но, я думаю, это не помшало ему найти дорогу на небо.

— Я въ этомъ уврена.

— Вотъ и хорошо, отлично. Гд вы гостите — въ Тоуэрс? въ Бальнамор?

— Ни здсь, ни тамъ, я живу въ Борроунесс, у своей кузины, миссъ Симпсонъ.

Онъ уставился на нее во вс глаза.

— У миссъ Симпсонъ! У Рэчели Симпсонъ?

Нижняя челюсть полковника вдругъ отвисла и, откинувъ голову на спинку стула, онъ залился непріятнымъ смхомъ.

— Вашъ отецъ былъ богатый человкъ, хотя и умеръ молодымъ,— молвилъ онъ, внезапно овладвъ собой.— Онъ, должно быть, оставилъ вамъ недурное состояньице.

— Такъ оно и было. Посл его смерти опекуны хозяйничали очень плохо, но все же, въ конц концовъ, того что я имю, вполн для меня достаточно.

— Вы получили хорошее воспитаніе? учились пть, parlez-vous franais, и этому?

Онъ неловко забарабанилъ пальцами по столу.

Мона засмялась.

— Да, всему этому я училась.

Полковникъ нсколько времени молча дымилъ трубкой.

— Почему вы не живете у Мунро?— спросилъ онъ вдругъ.— Это странно! Мунро такой любитель хорошенькихъ!

— Я здила съ ними въ Норвегію это лто. Сэръ Дугласъ — это сама доброта, лэди Мунро тоже, но вдь и миссъ Симпсонъ мн кузина.

Онъ опять засмялся тмъ же непріятнымъ смхомъ.

— Пейте ваше вино, миссъ Маклинъ, а я разскажу вамъ сказочку. Быть можетъ, кое-что въ ней будетъ ново для васъ.

‘Много лтъ тому назадъ, когда васъ еще и въ проект не было, всей этой мстностью владлъ мой ддъ. Родственники вашего отца, Маклины снимали у него землю въ аренду, были они люди маленькіе, но почтенные, исправные плательщики. Ддъ вашъ былъ замчательный человкъ, изъ тхъ, кому всегда и во всмъ везетъ,— вы слышали о немъ?— первый въ школ, любознательный, умница, дамскій ковалеръ, словомъ, счастливчикъ! Братъ его, Санди, лнтяй и увалень, такъ всю жизнь ничего и не добился, но ддъ вашъ скоро разбогатлъ. Сестеръ было дв и тоже разныя, каждая, такъ сказать, удалась въ одного изъ братьевъ: Маргарита хорошенькая, стройная, умница, за словомъ въ карманъ не ползетъ, Анна — совершенно безличная, она и вышла за перваго, кто ей сдлалъ предложеніе, а Маргарита совсмъ не вышла замужъ. Лучшее зерно часто залеживается.

‘У дда вашего было — дайте сообразить — да, трое дтей: два сына и дочка. Двочка и одинъ изъ мальчиковъ умерли. Это грустная исторія,— вамъ разсказывали?— славныя дтишки, хорошенькія такія! Но отецъ вашъ выжилъ, онъ былъ крпышъ. Воспитаніе ему дали отличное, затмъ онъ похалъ въ Индію и тамъ составилъ себ крупное имя. Я не встрчалъ другою такого человка. Вс двери, вс сердца были ему открыты. Куда бы онъ ни пошелъ, его принимали, какъ родного, а между тмъ онъ никогда не забывалъ старыхъ друзей. Вернувшись домой, онъ, какъ истый джентльменъ, счелъ долгомъ разыскать своихъ родныхъ. Многіе изъ нихъ уже перемерли, Санди ухалъ въ Австралію, оставались только дти Анны, Рэчель Симпсонъ и сестра ея, Дженъ. Дженъ вышла замужъ за содержателя мелочной лавки, и у нея было уже своихъ двое ребятъ. Все это были люди бдные, и отецъ вашъ назначилъ имъ ежегодную пенсію.

‘Ну-съ, гостилъ онъ въ то время вмст съ молодой женой миляхъ въ ста отсюда, у однихъ здшнихъ помщиковъ. Оба были душою общества. Мн это извстно, потому что я самъ былъ приглашенъ туда гостить и пріхалъ дня за два до отъзда вашего отца съ матерью. Только они ухали — замтьте, посл того, какъ они ухали!— являются, нежданнно-негаданно, какъ снгъ на голову, кто бы вы думали?— Рэчель Симпсонъ и ея сестрица, об во всеоружіи — могу сказать, прекурьезная парочка! Въ то время у Рэчели были очень своеобразныя понятія объ искусств одваться’.

Мона покраснла до ушей. Никто, знающій Рэчель, не усомнился бы въ правдивости этого разсказа.

‘Он велли доложить о себ, какъ о кузинахъ Гордона Маклина и само собой были приняты любезно, но лакей получилъ приказаніе, въ случа, если он прідутъ въ другой разъ, говорить, что барыни нтъ дома. Я слыхалъ, что Маклинъ даетъ имъ деньги, и ршилъ, что не худо бы предупредить его. Онъ принялъ это замчательно хорошо — онъ былъ, дйствительно, добрый человкъ,— но все же должно быть, ясно далъ понять прелестнымъ кузинамъ, что хоть деньгами онъ и не прочь подлиться, но друзей своихъ предпочитаетъ оставить для себя. По крайней мр, я не слыхалъ, чтобъ он повторили свою продлку, да оно и понятно: пенсія для нихъ была интересне великосвтскихъ знакомствъ. Но простить этого он тоже не могли, находя, что отецъ вашъ, стоя на верху лстницы, могъ бы и ихъ встащить за собою, ха, ха, ха! ноша-то была не изъ легкихъ!’

Мона не смялась. Теперь это ужъ не составляло никакой разницы, но она предпочла бы услыхать сказочку раньше. Черезъ нсколько минутъ она встала, говоря:

— Я рада, что вы мн это сказали, хотя все это довольно печально.

— Печально? Вотъ вздоръ! О чемъ тутъ печалиться! Я научу васъ, какъ прибрать къ рукамъ Рэчель Симпсонъ. У меня здсь есть карточка вашихъ отца и матери. Хотите взглянуть?

— Очень хочу. Можетъ быть, я такихъ и не видала.

Полковникъ взялъ истрепанный старый альбомъ и началъ перелистывать страницы, пока не нашелъ той, какую искалъ, но, должно быть, старыя руки какъ-нибудь выпустили нужный листокъ, потому что, когда Мона взглянула, передъ нею мелькнули только длинныя блыя ноги и множество газовыхъ юбочекъ.

— Чортъ!— выругался полковникъ и, взявъ назадъ альбомъ, поспшилъ исправить ошибку.

На Мону глянули съ фотографіи знакомыя лица — умнаго, серьезнаго мужчины и царственно прекрасной-женщины, во всемъ мір живыхъ для нея не было лицъ боле знакомыхъ и близкихъ.

— Я никогда не видала раньше этой карточки. Она очень похожа.

— Я вамъ оставлю ее по завщанію — э? Хотите? Это стоитъ не меньше того, что я завщаю многимъ другимъ.

— Если то, что вы оставляете другимъ, такъ же дорого для нихъ, какъ эта карточка для меня, вашимъ наслдникамъ будетъ за что благодарить васъ.

Старое морщинистое лицо освтилось улыбкой.

— Сегодня ночью я узжаю въ Лондонъ,— сказалъ онъ,— но надюсь, что мы еще встртимся. Я сейчасъ пришлю къ вамъ Дженни. Мы съ ней добрые пріятели — не мшаемъ одинъ другому.

Мон съ трудомъ удалось сосредоточить все свое вниманіе на письмахъ Дженни, хотя они были довольно интересны и характерны. Одно изъ нихъ предназначалось брату, моряку, другое, адресованное Магги, было полно совтовъ, въ род тхъ, какіе Полоній давалъ своему сыну. Бдная женщина очень тревожилась за свою дочку, которая поступила въ услуженіе въ дальнюю помщичью усадьбу, и всячески старалась предостеречь ее отъ соблазновъ.

XXVII.
‘Нездшній свтъ’.

Магазинъ, миссъ Симпсонъ положительно вошелъ въ коду въ Борроунесс. Будь объявленіе о ‘прізд миссъ Маклинъ съ богатымъ выборомъ новостей’, дйствительно, помщено въ Киркстоунской газет, оно принесло бы несравненно меньше пользы, чмъ слухи, переходившіе изъ устъ въ уста. Ни одна женщина во всемъ округ не могла устоять противъ искушенія полюбоваться привезенными новинками. Когда приходилъ торговецъ, Рэчель забирала у него товару вдвое, втрое больше прежняго, скоро дошло до того, что Мон и ей ужъ нельзя было одновременно отлучаться изъ лавки.

Однажды утромъ, въ отсутствіе Рэчели, въ магазинъ вошли три пожилыхъ дамы, вс три толстенькія, коротенькія, степенныя, вс три держали себя съ ненавязчивымъ спокойнымъ достоинствомъ. Съ перваго взгляда казалось, что вс три — на одно лицо, но со второго вы уже подмчали нкоторыя мелкія различія: у одной по обимъ сторонамъ лица спускались черные локоны, другая носила очки, третья отличалась отъ сестеръ именно тмъ, что въ ней не было ровно никакихъ отличительныхъ признаковъ.

— Я слышала, что миссъ Симпсонъ получила замчательный выборъ модныхъ новостей,— сказала дама съ локонами.

— Боюсь, что замчательнаго у насъ ничего не найдется,— улыбаясь, сказала Мона,— но это правда, что миссъ Симпсонъ недавно получила изъ Лондона свжій товаръ. Будьте любезны приссть, я вамъ покажу все, что вы пожелаете.

Если Мона была развязна и даже рзка въ обращеніи съ другими студентками, то къ женщинамъ старше себя она относилась съ инстинктивнымъ уваженіемъ и нжной почтительностью. Въ ней жило врожденное сознаніе правъ и привилегій зрлаго возраста, что не часто встрчается въ молодежи, но всегда кажется въ ней необычайно привлекательнымъ.

Дамы просидли съ полчаса, истративъ всего три съ половиною шиллинга.

— Мн кажется, я васъ видла въ баптистской часовн,— уже собираясь уходить, сказала дама въ очкахъ.

— Да, я бываю тамъ иногда съ моей кузиной.

— Вы крещены?— освдомилась дама безъ всякихъ отличительныхъ признаковъ.

— О да!— вскричала Мона, нсколько смущенная такимъ страннымъ вопросомъ.

— Я замтила, что вы ни разу не оставались до причастія,— сказала дама въ локонахъ.

— Я крещена по обряду англиканской церкви.

— О!— вскричали вс три въ одинъ голосъ такимъ тономъ, какъ будто Мона жестоко обманула ихъ.

Первой оправилась дама въ очкахъ, по общему признанію, ‘самая умная’ изъ трехъ.

— Вамъ надо поговорить съ м-ромъ Стюартомъ,— сказала она.

— Да, да!— подхватили другія, радуясь, что есть возможность примирить христіанское милосердіе съ врностью своимъ принципамъ и, освдомившись о здоровь миссъ Симпсонъ, вышли изъ лавки.

— Это, должно быть миссъ Боктронъ,— догадалась Рэчель, когда Мона описала ей наружность новыхъ кліентокъ.— Он пользуются въ Киркстоун большимъ уваженіемъ. Отецъ ихъ былъ старшимъ діакономъ при баптистской церкви, въ день его похоронъ, каедра была задрапирована чернымъ сукномъ. И денегъ онъ имъ оставилъ достаточно, есть чмъ жить!

——

Матильда Куксонъ нашла цль жизни и была счастлива: она обожала Мону. Хорошо, что этому восторженному обожанію былъ данъ противовсъ въ вид добросовстной и усердной работы, иначе послднее было бы для нея горше перваго. Теперь же она горячо взялась за работу и на вс разспросы родныхъ, дивившихся, съ чего это она вдругъ сдлалась такой прилежной, отвчала таинственнымъ и гордымъ молчаніемъ. Миссъ Маклинъ была для нея переодтой принцессой, она сама — единственной хранительницей ея великой тайны. Постоянныя усилія скрывать эту тайну, даже отъ сестры, въ смысл нравственной дисциплины, стоили не меньше добросовстнаго чтенія ‘Валли-Орлицы’.

— Я пришла-бы раньше,— говорила она однажды Мон, сидя въ замк Маклинъ,— но наши никакъ не могутъ понять, почему меня тянетъ на берегъ въ это время года и мн всегда бываетъ ужасно трудно избавиться отъ Клоринды. Разумется, знай они, что вы племянница лэди Мунро, они бы только радовались, что я подружилась съ вами, но объ этомъ я не проговорилась ни единой душ.

Матильда гордилась своей выдержкой, это было простительно, но она еще не научилась щадить чувства Моны, и та невольно вздохнула.

— Благодарю васъ, но я не хочу, чтобы вы видались со мной ‘потихоньку’.

— Я думала объ этомъ. Сейчасъ мам, конечно, было бы не особенно пріятно узнать о нашихъ встрчахъ, но если выйдетъ исторія, и откроется, что вы племянница леди Мунро, она будетъ боле чмъ довольна. Вдь настанетъ же время, когда вы скажете всмъ, кто вы такая?

Ибо, чмъ же переодтая принцесса лучше другихъ людей, если въ ея исторіи нтъ развязки?

— Мн очень хотлось бы,— терпливо возразила Мона, чтобъ вы попытались стать на мою точку зрнія. Я не принимала никакихъ мръ къ тому, чтобы никто не узналъ, что у меня есть и другіе родственники, но я предпочла бы, чтобы здсь не было толковъ по этому поводу, видите ли, это дло личнаго вкуса. Притомъ же, мн одинаково непріятно, будутъ ли меня звать племянницей леди Мунро, или кузиной миссъ Симпсонъ. Кто дйствительно любитъ меня, долженъ любить меня ради меня самой.

Матильда все время напрягала зрніе, глядя въ ту сторону, откуда сіялъ ‘нездшній свтъ’, и несомннно думала, что видитъ его, но для нея было очень трудно не терять его изъ виду, говоря съ матерью или сестрой.

— Вы знаете, что я люблю васъ ради васъ самихъ. Я, кажется, никого въ жизни такъ не любила.

— Тсс!.. Не слдуетъ такъ говорить: вы меня слишкомъ мало знаете. Если наступитъ разочарованіе, вы возненавидите меня тмъ сильне, чмъ горяче относитесь ко мн теперь.

— Возненавидть васъ!—засмялась Матильда. Ей это казалось совершенно невозможнымъ.

— А что подлываетъ ‘Валли-орлица’?

Он принялись за переводъ. Мона обладала врожденнымъ талантомъ къ преподаванію и полчаса прошли незамтно. Затмъ Матильда сконфуженно вытащила изъ кармана письмо.

— Я хотла сказать вамъ, что я… я написала ему… своему другу.

Она покраснла до ушей. Уже нсколько разъ видлись он съ Моной, но до сихъ поръ ни одна изъ нихъ не касалась факта, послужившаго поводомъ къ ихъ сближенію.

— Написали?— спокойно переспросила Мона.

— Да. Не хотите ли прочесть письмо? Можетъ быть, вы найдете нужнымъ что-нибудь измнить?

Мона прочла письмо. Украшенное грубой виньеткой и печатнымъ адресомъ, длинное и сантиментальное, оно было необычайно трогательно въ своемъ род и очень смшно. Въ немъ поминутно говорилось о ‘нашей страстной любви’, а въ конц, къ ужасу Моны, Матильда ухитрилась вставить строфу о мученикахъ.

Одно только было хорошо. При всей запутанности посланія, изъ него ясно можно было понять, что двушка жалетъ о случившемся, находитъ, что ей не слдовало видться потихоньку съ своимъ возлюбленнымъ и ршила прекратить эти встрчи. Въ виду этого, съ остальнымъ можно было примириться.

Глава XXVIII.
Треволненія м-ра Стюарта.

Медленно, сравнительно медленно тянулась дни и недли, ноябрь близился къ концу. Берегъ сталъ весь черный, завернули холода, и въ замк Маклинъ можно было сидть только въ исключительно хорошую погоду. Тмъ не мене, Мона каждую свободную минуту проводила на берегу, а когда одной ходьбы оказывалось недостаточно, чтобы разогнать хандру, она шла въ коттэджъ полковника, къ старой Джени, или еще дальше, въ Кильвинни, поболтать съ тетей Белль.

Въ это время во всемъ округ только и было рчей, что о затвавшемся въ Киркстоун благотворительномъ базар. Мон даже не врилось, чтобы можно было такъ волноваться изъ-за такихъ пустяковъ, но дло въ томъ, что базары подобны землетрясеніямъ: значеніе не зависитъ отъ того, въ какой части свта, или страны они происходятъ.

Базаръ устраивался не въ пользу мстной церкви или часовни — надъ такими базарами мужчины обыкновенно смются, и добрые бюргеры не считаютъ своей обязанностью посщать ихъ, и устраивали его не дамы, а мужчины — дамы только взяли на себя всю работу, устроители имли въ виду весьма важную цль — постройку новаго зданія городской ратуши. Давно уже обыватели Киркстоуна начали находить, что ратуша ихъ представляетъ собою невзрачное и ничтожное по размрамъ строеніе, совершенно не соотвтствующее величин и значенію самаго города. И вотъ они ршились на смлый шагъ — возвести новое зданіе. Часть необходимаго капитала имлась, а что касается остального — ршено было возложить надежду на Провидніе.

Впрочемъ, къ тому времени, о которомъ мы говоримъ, многіе стали уже забывать, какъ возникъ вопросъ о постройк новой ратуши, зданіе было почти кончено, треть расходовъ покрыта, чтобы расквитаться съ остальнымъ долгомъ, мстные кавалеры придумали, а дамы ‘любезно согласились’ устроить базаръ.

Предполагалось открыть продажу за три дня до Рождества и закончить все большимъ баломъ. Какъ же тутъ было не волноваться? На многія мили въ окружности вс барышни только и мечтали, что о предстоявшемъ бал. Трудне всего, конечно, приходилось мамашамъ: имъ предстояло и собирать пожертвованія вещами, и придумывать такіе наряды для дочекъ, которые бы по-меньше стоили и затмили бы собою вс остальные, и урезонивать ‘отцовъ’.

Рэчель Симпсонъ занимала слишкомъ ничтожное общественное положеніе, чтобы самой завдывать кіоскомъ или принимать пожертвованія, а такъ какъ она была не изъ тхъ женщинъ, которыя охотно берутъ на себя черную работу, предоставляя блистать другимъ, то и Мона мало интересовалась предстоявшимъ базаромъ.

Но и ее взволновало въ одно прекрасное утро неожиданное письмо ютъ Дорисъ.

‘Киркстоунъ — вдь это недалеко отъ Борроунесса, не правда-ли?— писала ей подруга.— Если такъ, мы увидимся передъ Рождествомъ. Мои пріятельницы въ Сентъ-Рульс, съ которыми вы такъ ршительно сказались знакомиться, будутъ продавать на знаменитомъ базар и пригласили меня помогать имъ. Это будетъ услуга за услугу, такъ какъ въ свое время и он мн помогали, но я постаралась бы уклониться, еслибъ не надежда увидать васъ.

‘Вы, конечно, прідете на базаръ, къ тому времени вы, вроятно, успете настолько соскучиться, что будете рады небольшому развлеченію, общаю щадить васъ, когда вы зайдете ко мн въ кіоскъ’.

— Какъ хорошо!— было первой мыслью Моны, а второю:— Какъ это непріятно! Какъ не у мста будетъ Дорисъ здсь, въ этой обстановк! Пони и мальчикъ съ пальчикъ плохо гармонируютъ съ лавкой и бдными родственниками… Счастье еще, что не я это придумала.

Она еще сидла надъ письмомъ, когда вошла Рэчель, раскраснвшаяся, взволнованная.

— Мона, вамъ предстоитъ маленькое удовольствіе. Я дала за васъ слово. Вы вдь говорили, что любите пть?

— Д-да,— неохотно выговорила Мона, уже предчувствуя, что будетъ дальше.

— Я только что встртила м-ра Стюарта. Онъ совсмъ съ ногъ сбился, бдный. Представьте себ, два лучшихъ оратора измнили ему — не могутъ быть на сегодняшнемъ soire. У м-ра Дови желтуха, а м-ру Робертсу надо хать на похороны. М-ръ Стюартъ былъ просто въ отчаяніи.— ‘Какъ же мн быть!— говоритъ,— вдь они мн весь вечеръ разстроили! Времени остается мало, кмъ ихъ замнить? Хоть бы кто прочелъ что-нибудь, или сплъ!..’ Ну, я и сказала ему, что вы отлично поете и, наврное, не откажете спть, что-нибудь. Онъ страшно обрадовался, весь просіялъ.— ‘Ахъ,— говоритъ,— какъ это хорошо, я замтилъ, что она пла въ церкви, не споетъ ли она: ‘Я знаю, живъ мой Искупитель!’ или что-нибудь въ этомъ род?’

Мона вспыхнула, у нея даже духъ захватило отъ этого предложенія.

— Милйшая кузина,— выговорила она, тяжело дыша, — это все равно, что попросить меня выкинуть какую-нибудь штуку на трапеціи. Я ни разу не пла съ тхъ поръ, какъ вернулась изъ Германіи. Пть для себя, у себя дома — одно, а выступать публично — другое. Ваша затя прямо нелпа.

— Вотъ вздоръ какой! Здсь публика не взыскательная. Они охотно слушаютъ и худшее пніе, чмъ ваше.

Послдовала первая ‘стычка’ между кузинами. Чмъ больше горячилась Рэчель, тмъ больше остывала Мона. Въ конц концовъ, чтобы выйти изъ неловкаго положенія, она сама пошла къ м-ру Стюарту и отказалась наотрзъ участвовать въ вечернемъ концерт, причемъ пасторъ не преминулъ позондировать почву. Онъ питалъ крпкую надежду обратить въ свою вру ‘интереснаго молодого скептика’.

Глава XXIX.
Страдиваріусъ.

Двери часовни были открыты настежь, потоки свта лились на усыпанную гравіемъ дорожку, ведущую отъ крыльца къ церковной оград. Публика валила въ калитку, веселая, смющаяся, заране предвкушая общанныя наслажденія. Ребятишки, перевсившись черезъ ограду, жадными глазами заглядывали внутрь церкви.

А наслажденія предстояли весьма существенныя. Мона не успла войти, какъ ей преподнесли большую фаянсовую чашку на блюдечк, оловянную ложечку и туго набитый бумажный мшокъ.

Она была изумлена.

— Что мн съ этимъ длать?— спросила она кузину.

— Разумется, взять съ собой. Заглядывать въ мшокъ разршается, но сть можно только въ антракт.

Мона подумала, что ей не трудно будетъ обуздать свое любопытство, но ей даже не пришлось подвергать себя такому испытанію. Значительную часть аудиторіи составляли дти, они, конечно, не утерпли, повытащили изъ своихъ мшковъ все, что въ нихъ заключалось: пирожки, печенье, яблоки, груши, фиги, изюмъ и миндаль, и все это разложили соблазнительными горками на пюпитрахъ, не безъ ущерба для лежавшихъ тутъ же молитвенниковъ.

— Заказано триста мшковъ, по три пенса каждый,— громко шептала Рэчель, пригнувшись къ уху Моны.— Удивительно, какъ много даютъ за эти деньги, и еще говорятъ, м-ръ Филиппъ остается въ барышахъ. Оптомъ все закупаютъ, оттого и выходитъ дешево. Тсто-то, конечно, не сдобное, лучше бы они дали поменьше да повкусне. Впрочемъ, и то сказать — надо брать въ разсчетъ ребятишекъ.

Въ это мгновеніе что-то громко хлопнуло, и звукъ разнесся по всей церкви. Мона вздрогнула, ей вообразилось, что это выстрлъ, но дло объяснилось проще: какой-то предпріимчивый мальчуганъ выложилъ вс свои сласти въ носовой платокъ весьма сомнительной чистоты, а по мшку со всего размаха хлопнулъ ладонью. Эффектъ получился необычайный. Звукъ этотъ неоднократно повторялся въ теченіе вечера, несмотря на усиленное нравственное и физическое воздйствіе со стороны м-ра Стюарта и родственниковъ нарушителей тишины.

Въ часовн было невыносимо жарко, и Мона искренно надялась, что м-ръ Стюартъ не нашелъ, кмъ замнить ее, такъ какъ программа и безъ того была достаточно длинна. Она боялась, что не высидитъ цлый вечеръ въ такой атмосфер и еще больше боялась за малокровную нервную двушку, сидвшую впереди ея,

Предсдатель собранія ввелъ на каедру перваго оратора.

— Теперь пойдутъ хлопушки иного рода,— вздохнула Мона.

Однако, когда ораторъ разошелся, ей пришлось побранить себя за скоросплое сужденіе. Такія soires очень въ мод въ провинціи, врожденный даръ слова здсь быстро оцнивается, и слава человка, обладающаго имъ, разносится иногда далеко за предлы его родного графства. Говорившій не былъ лишенъ ни ума, ни юмора, нашлось и еще двое въ томъ же род, т же, кому этого не хватало, брали другимъ — обиліемъ трудолюбиво собранныхъ по крохамъ анекдотовъ и остротъ, довольно общеизвстныхъ, но въ пылу увлеченія легко сходившихъ за импровизированныя.

Во время одной изъ рчей молодая двушка, сидвшая впереди Мовы, лишилась чувства. Это вызвало большую сенсацію, поднялась суета, двое мужчинъ неловко и застнчиво подняли больную на руки и понесли, посл минутнаго колебанія Мона послдовала за ними. Потомъ она была рада, что пошла: въ этомъ здоровомъ климат обмороки — рдкость, и никто не зналъ, что длать съ больной. Ее посадили и придерживали подъ руки.

— Положите ее на цыновку, — спокойно сказала Мона, — и, пожалуйста, вс отойдите. Нтъ, не надо ничего подъ голову. Принесите кто-нибудь воды и, если можно, немножко водки. Не бойтесь это не опасно. Мы съ м-съ Брандеръ сдлаемъ все, что надо.

Вс мужчины разомъ бросились за водой, чему Мона была очень рада. Она разстегнула двушк платье, дала ей понюхать нюхательной соли, и черезъ нсколько минутъ больная, съ глубокимъ вздохомъ, открыла глаза.

— Она, наврное, родилась не въ Киркстоун, — сказала Мона, глядя ей въ лицо.— На ней не замтно вліянія морского воздуха.

— Нтъ,— объяснила м-съ Брандеръ,— она прізжая, къ ддушк пріхала погостить. Они живутъ недалеко, черезъ дорогу. Я сейчасъ отведу ее домой.

— Идите лучше въ залу. Я сама отведу ее.

— Вы останетесь безъ чаю. Теперь какъ разъ чай разливаютъ.

— Благодарю васъ, я уже пила чай.

И, сильной рукой обнявъ двушку за талію, Мона отвела ее домой и сама уложила въ постель.

Затмъ она поспшила назадъ, въ часовню, зная, что Рэчель будетъ безпокоиться о ней, хотя ей жаль было мнять чистый, свжій воздухъ на нездоровую атмосферу залы. Но, войдя, она моментально забыла о духот: смхъ и шептанье смнились глубокой тишиною, среди которой звучалъ только одинъ глубокій и низкій голосъ:

‘So my eye and hand,

And inward sense that works along with both

Slave hunger that can never feed on coin’ *).

*) Рука моя и глазъ, и чувство, что живетъ въ моей душ, томятся голодомъ инымъ — и голода того не утолить за деньги.

М-ръ Стюартъ нашелъ, кмъ замнить недостающаго исполнителя.

Мона помедлила у двери, потомъ прошла на свое мсто и сла возл Рэчели. Чтецъ едва замтно измнился въ лиц, услыхавъ шелестъ ея шелковаго платья, подождалъ, пока она услась, и продолжалъ.

Выборъ поэмы былъ довольно странный, тмъ не мене аудиторія была покорена: даже ребятишки позабыли о своихъ изюмахъ и миндаляхъ, прислушиваясь къ этому чудному голосу. Для Моны окружающее перестало существовать, сырыя стны, низкій потолокъ, вся эта картина принаряженнаго убожества исчезла въ туман и надъ головой ея засіяло бездонной лазурью итальянское небо, ласкающій, теплый втерокъ пахвулъ ей въ лицо, она стояла въ узенькой живописной улиц, прислушиваясь къ, рчамъ ‘человка въ бломъ передник’, съ свтомъ безсмертія въ очахъ.

»Tis God gives skile,

But not without men’s hands:

He could not make Antonio Stradivari’s violins

Without Antonio. Get thee to thy ease!’ *).

*) ‘Талантъ отъ Бога, но онъ долженъ пройти черезъ руки человка. И Богъ можетъ сдлать скрипки Антоніо Страдиваріуса безъ помощи самого Антоніо, потому — иди къ своему ставку’.

Голосъ умолкъ. Публика тяжело перевела духъ, вс разомъ задвигались, зашевелились. Дудлей услся въ темный уголокъ, за эстрадой и, прикрывъ глаза ладонью, глядлъ на Мону.

Сколько разъ, въ Лондон, онъ говорилъ себ, что все это иллюзія, что онъ преувеличиваетъ благородство ея чертъ, выразительность рта, утонченное изящество всхъ ея движеній, теперь онъ убдился, что ничуть не преувеличивалъ. Онъ обвелъ глазами все собраніе и съ безконечнымъ удовольствіемъ остановилъ на ней взоръ, смотрть на нее было отрадой и отдыхомъ. Но скоро пульсъ его забился быстре. Можетъ быть, его взволновалъ неожиданный успхъ, то напряженное вниманіе, съ которымъ его слушали эти мало культурные люди, очарованные звуками его голоса, но въ эту минуту онъ отдалъ бы многое, чтобы зажечь огонь любви въ этихъ ясныхъ краснорчивыхъ глазахъ.

— Она двушка,— думалъ онъ, чутьемъ угадывая то, что ему хотлось знать.— Она еще не любила и, безъ сомннія, уврена, что никогда не полюбитъ. Завидую тому, кто заставитъ ее сознаться въ своей ошибк. Ему можно позавидовать. Она же кроткая блая маргаритка, для которой каждый мужчина, солнце. Въ ея лиц бездна скрытаго выраженія. Счастливъ будетъ тотъ, кто первый — и, можетъ быть, единственный — вызоветъ его наружу! Долго ему придется расплачиваться за это съ судьбой…

Дудлей мысленно оборвалъ себя на полуслов. Къ чему эти мысли? Он не помогутъ успшно сдать экзаменъ. Да если бы и помогли, теперь не время объ этомъ думать. До іюля, до перехода на высшій курсъ онъ не иметъ права говорить ни съ одной женщиной о любви, а до окончанія курса не сметъ и думать о женитьб. А до тхъ въ придетъ другой — человкъ съ золотымъ ключемъ.

Дудлей сконфуженно обернулся. Должно быть, смнившій его разсказчикъ сказалъ что-нибудь лестное о его чтеніи, потому что глухое гудніе, акомпанировавшее его грезамъ, вдругъ стихло, вс, какъ одинъ человкъ, смотрли на него и улыбались.

— Кто бы могъ ожидать, что докторъ Дудлей будетъ здсь!— удивлялась Рэчель, по дорог домой.— Какъ жаль, что онъ такъ близорукъ: онъ гораздо красиве безъ очковъ. Интересно знать, помнитъ ли онъ, какъ мы тогда подружились въ Сентъ-Рульс… Послушайте-ка, а вдь это онъ идетъ за нами, и съ нимъ еще какой то господинъ.

Рэчель была права, а спутникомъ Дудлея былъ не кто иной, какъ самъ баптистскій священникъ, ‘жаждавшій отвести душу съ интеллигентнымъ собесдникомъ’. М-ръ Стюартъ глазамъ своимъ не поврилъ, увидавъ, что докторъ замедлилъ шаги и пошелъ рядомъ съ Рэчелью. Разумется, христіанину подобаетъ быть снисходительнымъ и учтивымъ, но къ чему эта напрасная трата времени?..

Дудлей, повидимому, думалъ иначе. Обмнявшись нсколькими любезными словами съ Рэчелью, онъ, къ великому ея удовольствію и не малой досад священника, очень просто и естественно перешолъ къ Мон, и оба они ушли впередъ, оставивъ старшихъ бесдовать между собою.

Не разъ, когда ихъ раздляли сотни миль, Мона и Дудлей мысленно говорили другъ съ другомъ откровенно, по душ, но теперь, сойдясь вмст, оба робли. Въ сущности, что у нихъ за отношенія? Что они такое — старые друзья или просто знакомые? Ни одинъ изъ нихъ не могъ этого опредлить.

Молчаніе становилось неловкимъ.

— Я должна поблагодарить васъ. Вы доставили мн сегодня истин мое наслажденіе,— нсколько оффиціально начала Мона.

Это всякій могъ бы сказать ему. Отъ нея онъ ждалъ большаго.

— Очень радъ, что вы не соскучились,— отвтилъ онъ холодно.

Мона посмотрла на него, и они обмнялись улыбкой. Эта улыбка говорила краснорчиве словъ.

— Я такъ обрадовался, когда вы вошли и сли на свое мсто,— молвилъ онъ тихо, словно былъ увренъ, что она не приметъ словъ его на пустой комплиментъ.— Я все время смотрлъ въ ту сторону, гд сидла миссъ Симпсонъ. Возл нея былъ пустой уголокъ… А что замокъ Маклинъ?

— Переданъ почти въ исключительное владніе чайкамъ. Надо сознаться, что замокъ Маклинъ боле удобенъ для лтней резиденціи, чмъ для зимней. Я часто забгаю взглянуть на него, но здшніе втры такъ рзки, что у меня не является особеннаго желанія оставаться тамъ надолго.

— Я думаю! Когда я рисую себ васъ тамъ, на скал, я всегда представляю себ лто.

— Ахъ, знаете, спохватилась вдругъ Мона, — мн нужно вамъ что-то сказать. Помните вы нашъ разговоръ о Куксонахъ?

— Помню.

— Теперь мы съ Матильдой большіе друзья, и мн прямо стыдно вспомнить, какъ несправедливо я судила о ней посл первой встрчи. Это вы помогли мн сознать свою ошибку.

— Полноте, что вы! Причемъ же тутъ я? Вы сами сознали свою ошибку — если только тутъ была ошибка.

— Была. А вы — вы дали мн слишкомъ высокую оцнку, это лучшій способъ указать человку его мсто. Вы не можете себ представить, сколько въ этой двушк нетронутыхъ добрыхъ чувствъ. Она ужъ отлично читаетъ по-нмецки, перечла массу книгъ и очень увлекается уроками. Что вы на это скажете?

— Удивительно! Какимъ образомъ она познакомилась съ вами?

— Такъ, странная случайность… Я рада этому. Я сама къ ней привязалась. Она такая добрая, впечатлительная…

Разговоръ оборвался. Издали доносился глухой рокотъ прибоя. До дому было еще далеко, и Мон страстно захотлось разсказать ему теперь, сейчасъ всю правду о своихъ занятіяхъ медициной. Съ какой стати было давать такое идіотское общаніе? И почему она до сихъ поръ не попросила кузину снять съ нея запретъ? Но только что она набралась храбрости, какъ позади раздался голосъ Рэчели:

— Душенька, м-ръ Стюартъ желалъ бы немножко побесдовать съ вами.— Докторъ, надюсь м-съ Гамильтонъ не стало хуже? Что это вамъ вздумалось пріхать?

М-ръ Стюартъ отомстилъ за себя.

Дудлей хотлъ было протестовать, но обмнъ дамъ уже совершился. Пришлось покориться судьб.

Глава XXX.
Карболка.

— Эге, Джонсъ, вы уже домой?

— Завтракать. Я, можетъ быть, еще зайду сюда вечеркомъ.

— Какъ хотите, какъ хотите, мой другъ, но если вы не кончите сегодня разрза подмышки, завтра я буду поставленъ въ непріятную необходимость перейти къ грудной полости.

— Слушайте, Дудлей, это слишкомъ жестоко!

— Не вижу, почему. Неужели вамъ мало цлаго дня?

— Но вдь вы знаете, что я порзалъ себ палецъ.

— Гм. Я не очень-то врю въ этотъ порзанный палецъ. Это, помнится, разъ уже было — въ день состязанія въ мячъ.

— Да и Коллету безъ васъ ни за что не окончить стопы.

— Пусть постарается.— Дудлей ласково улыбнулся, глядя на озабоченное лицо товарища, наклонившагося надъ столомъ.— Я берусь только найти ему ножное развтвленіе внутренняго подошвеннаго.— И онъ любовно приподнялъ нервъ рукояткой скальпеля.— Ну-ка, Джонсъ, принатужтесь. Ce n’est pas la mer boire. Полчаса — и готово!

— Да, какъ-же! У меня это займетъ четыре часа. Вдь объ этой подмышк страсть сколько нужно прочесть. У меня и то все спуталось въ голов. Дайте еще денекъ сроку. Я ужъ посижу ночью, докончу.

— Очень жаль, старина,— не могу. Ars longa. Мн пора перейти къ грудной полости. А вамъ лучше бы читать въ анатомическомъ. Нтъ ничего хуже предвзятыхъ идей. Позавтракайте хорошенько, да и возвращайтесь. Это, должно быть, вашъ скальпель, Коллетъ?

— О чортъ! Хоть бы одна мысль въ голов! Неужели же никто не объяснитъ мн и не кончить моего сченія заодно со своимъ?

— Я охотно сдлаю это,— не дальше, какъ завтра. Вся выгода будетъ на моей сторон. Впрочемъ, сейчасъ это, пожалуй, и для васъ будетъ лучше. Но не совтую вамъ повторять это слишкомъ часто, если вы хотите сдлаться хорошимъ анатомомъ.

— Вовсе я не хочу! Я желалъ бы не видать больше никогда этой поганой вонючей ямы!

Дудлей обвелъ взглядомъ высокую, хорошо провтренную комнату и молвилъ:

— Мн знакомо это чувство.

— Вамъ, Дудлей! На-дняхъ кто-то уврялъ, что вамъ все мило въ анатомическомъ, даже пыль!

— Такъ оно и есть, пожалуй,— усмхнулся Ральфъ.— Но въ т дни, когда я владлъ инструментами не лучше васъ, я думалъ иначе.

— Вы думаете, что я привыкну, если хорошенько возьмусь за работу?

— Я ничего не думаю, я знаю. Итакъ, ровно въ девять!

Дудлей быстро распахнулъ дверь и очутился на улиц. Сырой рзкій втеръ пахнулъ ему въ лицо, тротуары были покрыты густымъ слоемъ грязи. Въ такую погоду труженику, натомившемуся за работой, развеселиться трудно. Одна за другой привычныя складки легли на лбу Дудлея, въ тактъ своимъ грустнымъ мыслямъ онъ замедлилъ шаги. Вдругъ позади его раздался мрный топотъ копытъ и мягкій стукъ колесъ, обтянутыхъ резиной. Онъ любилъ хорошихъ лошадей и теперь обрадовался возможности полюбоваться. На улиц случилась какая-то задержка. Гндыя, вс въ мыл, фыркали и били копытами. Дудлею вспомнился разсказъ Мельвиля объ ‘ироніи судьбы’, и онъ началъ еще съ большимъ любопытствомъ разсматривать обладателя экипажа.

Здсь не могло быть и рчи объ ироніи. Возжи легко держалъ въ рукахъ пожилой джентльменъ, красивый, съ военной выправкой, съ краснымъ лицомъ и сдыми кудрями. Онъ тоже былъ видимо недоволенъ задержкой, на лбу его легла глубокая морщина.

Наконецъ, телга, загородившая путь, свернула въ сосднюю улицу, мальчишки гурьбой бросились за ней. Одинъ, самый маленькій, пренебрегая опасностью, повисъ сзади. Телга опять зачмъ-то остановилась, потомъ лошади дернули сразу и прежде чмъ Дудлей или господинъ, сидвшій въ экипаж, замтили ребенка, тотъ уже лежалъ подъ копытами гндыхъ.

Возница желзной рукой натянулъ возжи. Лошади стали, какъ вкопанныя. Дудлей и грумъ бросились поднимать ребенка.

— Онъ, кажется, больше испугался, чмъ ушибся,— замтилъ Ральфъ,— но моя квартира въ двухъ шагахъ отсюда. Если хотите, я снесу его къ себ и осмотрю его. Я докторъ.

— Клянусь душой, очень вамъ обязанъ! Сегодня ночью я узжаю на Ривьеру. Подумайте, какъ непріятно было бы остаться изъ-за такого дла. Вы бы сли? Чарльзъ подастъ намъ ребенка.

Мальчикъ, оглушенный паденіемъ, дышалъ тяжело и тихонько всхлипывалъ. Когда они дошли до дому, Дудлей подалъ своему спутнику ключъ, а самъ поднялъ мальчика, какъ перышко, и на рукахъ внесъ его на лстницу.

— Какъ вы это ловко продлываете, точно женщина, ей-Богу!— полуискренно, полунасмшливо удивлялся элегантный господинъ, отворяя дверь,— Счастье мое, что вамъ какъ разъ въ это время случилось проходить мимо!

Дудлей провелъ незнакомца въ кабинетъ, а мальчика отнесъ въ спальню, чтобъ осмотрть его. Кабинетъ былъ на рдкость уютный — ничего кричащаго, бьющаго въ глаза, но каждая вещица, каждая картина и книга, очевидно, выбирались внимательно и съ любовью, все вмст взятое, положительно говорило въ пользу хозяина.

— Очевидно, это человкъ вполн культурный,— говорилъ себ гость,— и выбрать такую профессію — чортъ знаетъ что такое! Возиться съ грязными уличными ребятишками! Онъ, должно быть, со средствами. Ради какого дьявола онъ сдлался докторомъ?

— Все въ порядк!— весело воскликнулъ Дудлей, входя въ комнату.— Мальчуганъ очень заинтересовался моимъ скелетомъ, а теперь уплетаетъ за об щеки хлбъ съ вареньемъ. Я уврилъ его, что изъ ста возницъ девяносто девять перехали бы его пополамъ. Онъ спасся только потому, что вы моментально остановили лошадей. Васъ можно поздравить — вы великій мастеръ своего дла.

— Вы находите? Очень радъ это слышать. Я самъ было думалъ, что мальчугану не сдобровать. Дло въ томъ — въ мои годы смшно было бы не умть справиться съ лошадьми!— но дло въ томъ, что я въ это время думалъ совсмъ о другомъ. Такая досада! Я уже взялъ билетъ и теперь придется ухать, не повидавшись съ племянницей. Я ей написалъ, прося назначить, гд и когда я могу ее видть, но, оказывается, она перехала. Кстати, вы докторъ? Вы ведете знакомство съ женщинами-врачами?

Дудлей покачалъ головой.

— Къ сожалнію, не имю этой чести.

Гость его желчно разсмялся.

— Вы, должно быть, тоже не врите во все это движеніе?

— Этого я не скажу. По части женскаго вопроса я далеко не консерваторъ. Я склоненъ думать, что у женщины есть душа, а, разъ это такъ, теперь, когда прошелъ вкъ грубой силы, отчего же ей и не выбрать себ дла по душ? Мн кажется, это вполн естественно.

— Мн это вовсе не кажется, сэръ, нисколько не кажется!— горячо воскликнулъ пожилой джентльменъ, бросившись въ кресло.— Душа! Желалъ бы я знать, причемъ тутъ душа? Можетъ-ли женщина не очерствть душой, занимаясь медициной?— вотъ въ чемъ вопросъ.

— Признаюсь, я тоже нахожу, что для женщины это нсколько странный образъ жизни, но, тмъ не мене, я знаю двухъ-трехъ женщинъ — одну ужъ наврное — которая будетъ несравненно лучшимъ врачемъ, чмъ я самъ.

— Ахъ, да кто же объ этомъ споритъ! Разумется, женщины-врачи необходимы,— я самъ признаю, что он необходимы, и слава Богу, что он взялись за это дло! Но какого чорта моя племянница вздумала учиться медицин? Она вовсе не изъ тхъ женщинъ, о которыхъ вы говорите. Хорошенькая, изящная, даровитая, могла бы выйти замужъ за кого угодно, вращаться въ какомъ угодно обществ, и подумать, что такая двушка должна жить въ атмосфер… скажите, пожалуйста, чмъ пахнетъ въ этой комнат?

Дудлей засмялся.

— Должно быть, карболкой. У меня она въ большомъ ходу.

— Карболка? Такъ вотъ представьте себ красавицу, вынужденную жить въ атмосфер — карболки!

Онъ опять засмялся.

— Это, конечно, немножко непріятно, но… все иметъ свою обратную сторону. Я согласенъ съ вами, что часть нашего дла должна перейти исключительно въ руки женщинъ-врачей, и я лично буду этому очень радъ.

— Я думаю! Это такая грязная работа!

— Вы понимаете, конечно, что здсь мы расходимся.

— Вы не находите, что это грязная работа?

— Боже избави!

— Скажите мн…— началъ гость, пытливо разглядывая то интеллигентное лицо Дудлея, то его тонкія нервныя руки,— вы должны это знать… Какъ вы думаете, можетъ женщина, хорошая, чистая, съ характеромъ пройти черезъ все это безъ вреда для себя?

— Хорошая, чистая, съ характеромъ!— задумчиво повторилъ Дудлей.— Да такую женщину не страшно послать и въ адъ. Мн кажется, основная ошибка нашей цивилизаціи въ томъ, что мы воспитываемъ женщинъ, какъ будто он вс на одну колодку. Разумется, если женщина возьмется изучать медицину, у нея откроются глаза, но вдь есть женщины, богато одаренныя, которыя никогда и не разовьются вполн, если вы ихъ оставите за монастырскою стной. Откровенно говоря, я не большой поклонникъ искусственно взлелянной чистоты.

— Искусственно взлелянной! Любезный сэръ, между парникомъ и навозной кучей есть переходныя ступени! Будь это искусство, литература, политика, даже наука, но анатомія, препаровочная!..

— Послушайте,— почти съ негодованіемъ вскричалъ Дудлей,— все зависитъ отъ того, какъ относиться къ длу. Въ анатоміи, какъ и везд, много званыхъ, но мало избранныхъ, а хорошая, чистая женщина всюду будетъ на своемъ мст, даже ‘въ храм святого Духа’.

Гость былъ нсколько изумленъ такимъ энергическимъ отпоромъ и не сразу отвтилъ. Казалось, онъ внимательно изучалъ узоръ на ковр. Наконецъ, посмотрвъ прямо въ глаза Дудлею, онъ выговорилъ почти рзко:

— Зная все, что вы знаете, вы находите это возможнымъ?

— Зная все, что я знаю, я нахожу это возможнымъ.

Поститель нсколько времени сидлъ, молча, ударяя себя по кончику сапога линейкой, взятой съ письменнаго стола.

— Вотъ что я могу для васъ сдлать, — вдругъ вспомнилъ Дудлей.— Я могу дать вамъ адресъ женской медицинской школы. Тамъ вы наврное найдете вашу племянницу.

— Боже упаси! Я не трусъ, но на это у меня не хватитъ мужества. Легче встртиться одинъ на одинъ съ тигромъ въ чащ лса! Нтъ, сэръ, увольте! Покорнйше благодарю! Я вамъ безконечно обязанъ. Мн очень хотлось бы пригласить васъ отобдать со мною въ клуб, но это невозможно. Въ пять часовъ я ду. Надюсь, мы увидимся, когда я возвращусь въ Лондонъ. Вотъ моя карточка. Гд же мальчуганъ? Поди сюда, голубчикъ! Вотъ теб на рождественскія лакомства, но помни, если ты еще разъ попадешь мн подъ лошадей, я тебя переду, слышишь?

Онъ сердечно пожалъ руку Дудлею, оставивъ въ этой рук пару гиней, и черезъ минуту гндыя уже неслись по улиц.

‘Сэръ Дугласъ Мунро’,— прочелъ Дудлей, посмотрвъ на карточку.— Великолпный экземпляръ красиваго англо-индійскаго типа. Желалъ бы я взглянуть на эту удивительную племянницу!

Глава XXXI.
Пальмы и ананасы.

Представьте себ міръ, міръ пальмъ и ананасовъ, алоэ и эвкахнитусовъ, пышныхъ изгородей, изъ-за которыхъ вамъ улыбаются ярко красныя розы, блыхъ виллъ, рзко выступающихъ на тусклой зелени оливъ, безоблачное небо, которое глядится въ глубокое синее море — роскошный міръ, полный свта и солнца, и посреди всей этой роскоши миссъ Люси, такую веселую и безпечную, какъ будто она никогда не бывала въ анатомическомъ и никогда не ломала себ головы надъ учебниками.

Оркестръ внизу игралъ одинъ вальсъ за другимъ, и Люси, одваясь, танцовала на мст, какъ роза, колеблемая втромъ.

— Entrez,— вскричала она, заслышавъ стукъ въ дверь.

Вошла Эвелина, высокая, стройная, все съ тмъ же строгимъ выраженіемъ глазъ.

— Вы совсмъ не похожи на студентку,— выговорила она серьезно.

— Я приняла бы это за комплиментъ, если бы не знала, что это значитъ.

— Что же это значитъ?

— Что я ни капельки не похожа на Мону.

— Ну, это вы и сами знаете.

— Врно, ma belle, но неужели вы пришли только для того, чтобъ сказать мн это?

— Я пришла вамъ сказать, чтобъ вы черезъ десять минуть были готовы. Отецъ свезетъ насъ въ Монте-Карло.

Люси бросилась выбирать платье.

— Но, вдь, сэръ Дугласъ, вроятно, страшно усталъ съ дороги?— заговорила она, оглядываясь черезъ плечо въ зеркало, чтобы посмотрть, хорошо ли сидитъ сзади юбка.

— Онъ уже отдохнулъ за два дня, притомъ же ему хочется увидать Монтизовъ, прежде чмъ они передутъ во Флоренцію.

Она могла бы прибавить: я сказала ему, что вамъ страстно хочется побывать въ Монте-Карло.

— Монтизовъ?— невольно повторила Люси и при этомъ чуточку покраснла.

Эвелина присла на чемоданчикъ.

— Мн не врится, что вы будете докторомъ.

— Давайте биться объ закладъ,— отозвалась Люси, не отводя главъ онъ зеркала: она была занята важнымъ дломъ — застегивала лифъ.

— Я никогда не бьюсь объ закладъ, но если вы будете докторомъ, я… я приглашу васъ на консультацію.

Выпустивъ эту парянскую стрлу, она также спокойно вышла изъ комнаты.

Двушки постоянно пикировались, но, въ сущности, жили очень дружно. Эвелина находила, что Люси совершенно не на мст въ роли ‘ученой женщины’, но это не мшало ей чувствовать себя прекрасно въ обществ веселой живой студентки. Конечно, ее смшно сравнивать съ Моной — Эвелина не допускала самой мысли объ этомъ, и маленькая Люси сама находила, что это смшно: она явному даже не намекнула, что выдержала экзаменъ, на которомъ провалилась Мона. Мона была центромъ системы, она — однимъ изъ спутниковъ, она горько завидовала всмъ другимъ спутницамъ, стоявшимъ ближе ея къ центру, но разв можно завидовать солнцу?!

Леди Мунро очень привязалась къ своей молоденькой гость. Она никому на свт не призналась бы въ такой ереси, но, въ сущности, ей было легче съ Люси, чмъ съ Моной и она не понимала, какимъ образомъ сэръ Дугласъ можетъ находить племянницу боле пикантной, чмъ Люси Рейнольдсъ. Она видла Люси насквозь, а въ разговор съ Моной всегда испытывала чувство неловкости, даже, когда та горячо соглашалась съ нею, ей казалось, что, загляни она глубже въ душу племянницы, она встртила бы тамъ много неожиданностей. Съ Люси у нихъ былъ одинаковый уровень понятій, Мона стояла особнякомъ и не всегда можно было опредлить, когда она стоитъ выше ихъ и когда ниже.

Вскор посл ухода Эвелины вс четверо подъхали къ станціи. Утро было прохладное, росистое. Эвелина была, какъ всегда, сдержана и Спокойна, но Люси положительно съ ума сходила отъ восторга. Все было для нея наслажденіемъ: и хать въ роскошномъ купэ перваго класса, и находиться въ обществ такого человка, какъ сэръ Дугласъ, и посмотрть поближе на этотъ новый чудный міръ.

Когда они оставили за собой Ниццу, мстность измнилась. Здсь природа была суровой, величественной. Поздъ прокладывалъ себ дорогу между высокихъ скалъ, стною нависшихъ надъ моремъ и совершенно обнаженныхъ, если не считать пріютившихся въ разслинахъ рдкихъ ананасовъ, согнутыхъ и скрюченныхъ южнымъ втромъ. Но вотъ, словно вынырнувъ изъ моря, словно частица этой самой природы, передъ ними предсталъ спрятавшійся за скалы Монте-Карло — веселый, вульгарный, красивый, шутовской, обольстительный Монте-Карло!

— Неужели это правда казино,— взволнованнымъ шепотомъ выговорила Люси.

Сэръ Дугласъ засмялся. Она была не въ его вкус, но ея энтузіазмъ нравился ему.

— Да,— сказалъ онъ.— Но, если вы не имете ничего противъ, мы немножно закусимъ прежде, чмъ пойти туда.

Для него казино было знакомой и привычной забавой, для Эвелины — красивымъ и немного неприличнымъ мстечкомъ, которое все-таки слдуетъ посмотрть, для Люси — какимъ-то храмомъ. Ей не пришлось длать замчаній: когда они вступили въ роскошныя мрачныя залы, она сразу понизила голосъ до шопота.

— Пожалуй, мы увидимъ Гвендолену Гарлетъ {Героиня одного извстнаго англійскаго романа.},— шепнула она Эвелин.

Но Гвендолена Гарлеть на этотъ разъ блистала своимъ отсутствіемъ. У столовъ съ рулеткою сидло множество неинтересныхъ, просто одтыхъ женщинъ, похожихъ на гувернантокъ, были здсь и нарумяненныя, залитыя брилліантами красавицы demi mond’а, и злыя сморщенныя старыя гарпіи, которыя, казалось, всегда выигрывали, были дв-три цвтущихъ двушки, самой обыкновенной наружности, но Гвендолены Гарлетъ не было. Въ первый моментъ Люси была почти разочарована. Это было такъ похоже на игру въ винтъ съ марками и никто, повидимому, не волновался, когда останавливалось колесо: очевидно, разсказы о здшнихъ трагедіяхъ были сильно преувеличены.

Но въ это время ей попался на глаза юноша англичанинъ, робко озиравшійся вокругъ, онъ, видимо, былъ очень озабоченъ. Открытое добродушное лицо выражало тревогу, весь лобъ собрался въ глубокія складки. Глаза ихъ встртились, и юноша сдлалъ надъ собой отчаянное усиліе, чтобы принять спокойный и самоувренный видъ. Онъ не игралъ, а бродилъ между столовъ, записывая на клочк бумажки выигравшіе номера.

— Messieurs, faites vos jeux!

Юноша открылъ большой, но очень тощій бумажникъ и вытащилъ оттуда послднюю пятифранковую монету.

— Le jeu est fait.

Съ внезапной ршимостью юноша положилъ монету на столъ и подвинулъ ее впередъ.

— Rien ne va plus.

— Vingt sept.

Маленькая монетка присоединилась къ кучк другихъ.

Юноша растерянно улыбнулся и спряталъ пустой бумажникъ въ карманъ.

Люси посмотрла на своихъ спутниковъ. Но ни одинъ изъ нихъ не замтилъ этой маленькой трагедіи. Сэръ Дугласъ подвелъ ихъ къ другому столу и далъ каждой изъ двушекъ по золотому. Для него это входило въ программу. Надо же и двочкамъ дать попытать счастья.

Люси колебалась, искушеніе было сильное. Ей смутно представлялись груды золота, которыя она можетъ выиграть и отдать этому бдному мальчику. Потомъ она покачала головой и шепотомъ молвила:

— Это было бы непріятно моему отцу.

Сэръ Дугласъ пожалъ плечами: вотъ ужъ, поистин, на вкусъ, на цвтъ товарища нтъ. Какимъ образомъ человкъ можетъ позволять своей дочери проводить цлые годы въ анатомическомъ театр, вынудить ее жить и дышать въ атмосфер, пропитанной карболкой, и въ то же время запрещать ей разъ въ жизни для шутки поставить монетку на игорномъ стол — это было выше его пониманія.

Эвелина тоже колебалась, но не устояла противъ соблазна похвастаться потомъ вередъ подругами, что она играла въ Монте-Карло. Она положила свою монетку на столъ и безпомощно спросила у Люси

— Куда бы мн поставить?

Люси сама не знала игры, но она внимательно слдила за тмъ, какъ играютъ другіе, а глаза ея привыкли подмчать все быстро и точно. Раздосадованная медлительностью Эвелины, она, не подумавши, схватила лопаточку и подвинула золотой на мсто — какъ разъ въ-время. Черезъ нсколько секундъ ставка Эвелины удвоилась.

— Довольно, довольно,— сказалъ сэръ Дугласъ, видя, что дочь его не прочь повторить опытъ,— я не хочу, чтобъ у тебя были такія же красныя щеки, какъ у той дамы, что сидитъ напротивъ.

Господинъ, сидвшій съ нимъ рядомъ, всталъ, чтобы пропустить ихъ и, когда они проходили мимо, поздоровался съ Люси. Та не сразу взяла его руку и тотчасъ же съ милымъ ужасомъ обернулась къ сэру Дугласу.

— Ну, вотъ! Я такъ и знала. Это нашъ церковный староста.

Сэръ Дугласъ разсмялся.

— Что жъ? Теперь вамъ, по крайней мр, не разсчетъ выдавать, другъ друга.

Люси наскоро объяснила своему знакомому, какъ она попала сюда и поспшила вслдъ за своими спутниками во внутреннее отдленіе храма, посвященное rouge et noir. Здсь, во всякомъ случа, трагизма было достаточно даже на первый взглядъ. Люси почти забыла о бдномъ юнош, видя съ какой ужасающей быстротой кучки золота передвигались съ мста на мсто. Чахоточный игрокъ, которому врядъ ли оставался годъ жизни, съ какимъ-то отчаяніемъ ставилъ монету за монетой и все время проигрывалъ. Наконецъ, кучка золота, возвышавшаяся передъ нимъ на стол, вся растаяла. Посл минутнаго колебанія онъ вынулъ свой бумажникъ и началъ ставить банковые билеты. Потомъ и они пришли къ концу, а неутомимое колесо все вертлось и вертлось съ головокружительной быстротой. Чахоточный не двинулся съ мста, не отошелъ отъ стола. Изжелта блыми, трясущимися руками онъ продолжалъ отмчать результаты, другіе ставили, выигрывали, проигрывали, онъ лихорадочно и безцльно чертилъ на бумаг какія-то цифры, какіе-то безформенные рисунки. А дв молодыя двушки, сидвшія противъ него, все выигрывали, выигрывали и выигрывали, загребая золото и улыбаясь мужчинамъ, стоявшимъ у нихъ за спиной.

— Пойдемте — шепнула Люси.— Я не могу больше.

— Я тоже нахожу, что достаточно,— поддержала ее леди Мунро — мн хочется пить, Дугласъ, Спроси, пожалуйста, кофе.

Они вышли въ садъ, на яркое солнце. Къ нимъ моментально подлетлъ старшій лакей. Сэръ Дугласъ былъ изъ тхъ, кому рдко приходится звать слугу. Онъ заказалъ кофе, безцеремонно закурилъ сигару и вдругъ повернулся къ Люси.— Гд Мона?

У Люси даже духъ захватило.

— Послдній разъ, когда я ее видла, она была въ Лондон,— начала она, стараясь выиграть время.

— На своей прежней квартир?

— Н… нтъ. Она жила тогда вмст со мной.

Нтъ, это не годится. Все лучше, чмъ заставить ихъ предполагать, что здсь кроется какая-то тайна.

— Видите ли, съ самаго начала учебнаго года я не жила въ Лондон и давно уже не получаю писемъ отъ Моны. Я знаю, что она взяла съ собой вс необходимые учебники, а готовиться можно гд угодно.

— Такъ почему же… почему ей не пріхать къ намъ и не готовиться здсь?

Люси засмялась. Она начинала надяться, что гроза скоро пройдетъ.

— Мона, по всей вроятности, отвтила бы вамъ на это, что въ Каннахъ такъ же удобно играть въ мячъ, какъ и въ Кембридж.

— Такъ и вы не знаете ея адреса?

— Наврное не знаю. Очень можетъ быть, что она до сихъ поръ гоститъ у кузины. Она какъ-то говорила, что тамошній воздухъ укрпляетъ нервы и что ей тамъ легче работается.

— Такъ она похала туда готовиться къ экзаменамъ?

— Я уврена, что она много работаетъ.

— А когда же назначенъ экзаменъ?

— Видите ли, это зависитъ отъ желанія. Мона не говорила мн, когда она собирается держать экзаменъ. Дло въ томъ, сэръ Дугласъ, что мои планы всегда извстны Мон, но Мона держитъ свои про себя. Она, вдь, работаетъ не ради того, чтобъ получить дипломъ, какъ, напримръ… я.

— Въ этомъ я увренъ. Помнится, Мона говорила своей тетк, что она оставляетъ свою квартиру и что лучше всего адресовать письма на имя ея повреннаго. Вы тоже такъ адресуете?

— Я давно ей не писала. А буду писать, такъ адресую на имя повреннаго.

— Интересно знать, какъ я объясню это Мон,— прибавила она про себя.

Глава XXXII.
Смхъ и слезы.

Сэръ Дугласъ пошелъ навстить пріятеля. До начала концерта оставалось еще много времени, и леди Мунро съ барышнями бродили по террас, съ которой открывается видъ на море.

— Какая прелесть, какая прелесть,— повторяла Люси.— Есть ли въ цломъ мір видъ, красиве этого.

— Надо будетъ разыскать эти знаменитыя дв статуи работы сэра Бернара и Густава Доре, — сказала Эвелина, заглянувъ въ Бедекеръ.— Одна изъ нихъ изображаетъ…

— Да, ну вы съ вашими статуями! вскричала Люси. Сегодня я хочу чувствовать, а не смотрть.— Она вдругъ понизила голосъ:— Леди Мунро, посмотрите, вонъ мой юноша стоитъ, облокотившись на баллюстраду. Видите, я не преувеличила — вы только взгляните на него.

Леди Мунро прошла немного дальше, будто случайно обернувшись, посмотрла на молодого человка и долго не отводила отъ него глазъ. Лицо его пылало, онъ бормоталъ что то безсвязное и смотрлъ прямо передъ собой ничего не видвшими глазами,

— Онъ, право, кажется, съ ума сходитъ,— замтила Эвелина.

— Онъ гораздо больше похожъ на сумасшедшаго, чмъ настоящіе сумасшедшіе, — сказала Люси, съ гордостью вспомнивъ о своемъ посщеніи дома умалишенныхъ.— О, леди Мунро, пойдите, поговорите съ нимъ. У васъ это выйдетъ такъ просто и хорошо… Вы умете.

Леди Мунро колебалась. Она никогда не сворачивала съ дороги ради того, чтобы сдлать доброе дло. Но этотъ мальчикъ самъ сталъ на ея дорог, и она знала, что ея поступокъ выйдетъ красивъ, хотя продиктованный не принципами, а просто материнскою жалостью къ бдному юнош.

Она прошла немного впередъ и, мягко шелестя шелковымъ платьемъ, направилась къ тому мсту, гд онъ стоялъ.

— Pardon, monsieur, не можете ли вы мн сказать, гд находится статуя работы Густава Доре?

Юноша вздрогнулъ и удивленно посмотрлъ на нее. Въ Монте-Карло не часто встрчаются такія изящныя женщины.

— Простите, я не разслышалъ, что вы сказали,— выговорилъ онъ, сдлавъ надъ собой отчаянное усиліе, чтобы собраться съ мыслями. Видъ у него былъ растерянный, но рчь и манеры показывали хорошо воспитаннаго человка. Леди Мунро еще больше заинтересовалась имъ.

— Не знаете ли вы, гд находится статуя работы Густава Доре?

Онъ покачалъ головой.

— Къ сожалнію, не знаю,— и отвернулся.

Но леди Мунро вовсе не разсчитывала покончить на этомъ разговоръ.

— Какой очаровательный видъ, не правда ли,— продолжала она.

— Д-да… очаровательный!

— Я, кажется, видла васъ за однимъ изъ столовъ въ Казино. Надюсь, вы удачно уграли.

Онъ круто повернулся къ ней. Лицо его выражало гнвъ и обиду, но, главнымъ образомъ, отчаяніе. Это было такое дтское лицо, открытое, простодушное. Оно, казалось, говорило: ‘Разв вы не видите, что мн не до пустой болтовни. Вы очень добры, очень красивы, я въ вашей власти, но… зачмъ же вы мучите меня’.

— Вы попали въ затруднительное положеніе,— мягко, но настойчиво продолжала леди Мунро.— Можетъ быть, это еще поправимо. Скажите мн всю правду.

Женщина, боле привычная къ дламъ милосердія, вроятно, лучше бы разсчитала дйствіе своихъ словъ. У юноши хлынули слезы изъ глазъ. Онъ захлебывался отъ рыданій. Къ счастью, терраса была почти совсмъ пуста. Поодаль сидли Эвелина и Люси, повидимому, углубившись въ изученіе Бедекера, а въ дальнемъ углу какой-то старикъ читалъ газету, и только.

Юноша разсказывалъ свою исторію довольно безсвязно, но все же можно было понять, въ чемъ дло.

У него была только одна сестра, хрупкая, болзненная двушка, которой врачи прописали провести эиму въ Санъ-Ремо. Онъ отвезъ ее туда, устроилъ и… и встртилъ знакомаго, который уговорилъ его провести вечерокъ въ Монте-Карло. Остальное не требовало поясненій. Въ данный моментъ въ кошельк молодого человка было всего шестьдесятъ пять сантимовъ и, кром того, онъ задолжалъ нсколько фунтовъ знакомому.

По-истин, въ жизни все относительно. Иные теряютъ тысячи за игорнымъ столомъ и сравнительно остаются спокойными, этотъ мальчикъ чуть не лишился разсудка изъ-за того, что проигралъ какіе-то двадцать фунтовъ.

— Есть у васъ друзья дома?— былъ первый вопросъ леди Мунро.— Есть отецъ, мать?

— Мать умерла, а отецъ очень строгій и далеко не богатъ. Не легко ему было достать денегъ, чтобы послать дочь на Ривьеру.

— Вотъ это-то и ужасно,— говорилъ юноша.— Господи! Отчего я не взялъ обратнаго билета!.. Но, вдь, я собирался вернуться на пароход изъ Марселя. Главное,— не надо было трогать денегъ, отложенныхъ на дорогу. Какъ только я поставилъ первые пять франковъ — все пропало. Потомъ я уже игралъ, чтобы отыграться, но мн адски не везло. О, если бы можно было вернуть эти пять франковъ! Если бы я это предвидлъ… но я думалъ…

— Вы, конечно, надялись выиграть? ласково докончила леди Мунро.

Юноша сконфуженно разсмялся сквозь слезы.

— Ну, зато и наказаніе стоитъ грха. Я съ радостью готовъ сидть цлые мсяцы на хлб и вод, лишь бы вычеркнуть эти два дня изъ своей жизни. Я все думаю, думаю… у меня все перепуталось въ голов… я, кажется, скоро съ ума сойду. Я не могу написать отцу, а кром этого, что же мн остается длать?

Голосъ его оборвался. Леди Мунро молчала. Она думала о томъ, что скажетъ сэръ Дугласъ. Когда замужней женщин представляется случай помочь ближнему, ей приходится принимать въ разсчетъ, помимо собственнаго побужденія, еще многое. Въ отношеніи къ леди Мунро это имло свою хорошею сторону. Она такъ же легко отдала бы вс свои деньги нуждающемуся, какъ легко истратила бы ихъ на покупку полюбившагося ей браслета или брошки, ни на минуту не задумавшись о томъ, будутъ ли у нея деньги завтра. Хорошо, что такимъ совершеннымъ женщинамъ не всегда приходится разыгрывать роль добраго генія!

— Я постараюсь помочь вамъ,— выговорила она, наконецъ.— Хотя наврное общать не могу. Пока — вотъ вамъ луидоръ, На это вы можете дохать до Каннъ и заплатить за нумеръ въ гостинниц. Зайдите ко мн завтра между десятью и одиннадцатью.— Она дала ему свою карточку и затмъ, какъ бы что-то вспомнивъ, прибавила:— Надюсь… вы мн общаете не заходить больше въ казино?

Это было такъ похоже на нее — просить, какъ милости, того, что она могла бы поставить условіемъ. Юноша покраснлъ до ушей, но взялъ деньги.

— Вы очень добры,— молвилъ онъ съ дрожью въ голос.— Спасибо вамъ. Я даже не оглянусь ни разу на казино.

— Ну, миссъ Люси, интересное знакомство вы мн доставили,— сказала леди Мунро, подойдя къ двушкамъ.— Это удовольствіе будетъ мн стоить ровно двадцать фунтовъ.

— Разскажите намъ все по порядку,— взмолилась Люси.— Кто онъ тако#?

— Его зовутъ Эдгаръ Дэвидсонъ. Онъ студентъ-медикъ.

— Я такъ и думала! Не удивительно, что я заинтересовалась собратомъ по профессіи! Въ какомъ онъ госпитал работаетъ?

— Не знаю.

— Гд онъ будетъ держать экзаменъ:— въ колледж или въ университет?

— Дитя мое, могло ли мн придти въ голову спросить объ этомъ?

— Я уврена, что мама даже не спросила, у какого портного онъ одвается,— спокойно вставила Эдвелина.

— Богъ съ нимъ, съ портнымъ — это не интересно, а вотъ куда онъ отдаетъ точить скальпели — это бы мн очень интересно знать. Почему онъ здсь среди семестра?

Леди Мунро едва успла имъ разсказать въ общихъ чертахъ исторію юноши, они подходили къ дверямъ концертнаго зала, поражавшаго великолпіемъ и вмст — вульгарностью. Оркестръ уже игралъ знаменитое pizzicato.

— Сядемъ сзади, мама, — шепнула Эвелина,— а то Люси, пожалуй, еще пустится въ плясъ.

Люся окинула подругу высокомрнымъ взглядомъ:

— Хорошо и то, что Провидніе не создало меня фонарнымъ столбомъ.

Еще до окончанія пьесы къ нимъ подошелъ молодой человкъ и поздоровался съ леди Мунро.

— Какимъ образомъ вы здсь, мистеръ Монтизъ? Мужъ пошелъ къ вамъ.

— Да, онъ сказалъ мн, что вы будете здсь, я оставилъ его съ отцомъ и направился сюда.

Онъ поздоровался съ барышнями и слъ возл Люси.

— Вы здсь?— сказала она съ видомъ спокойнаго равнодушія, мало напоминавшаго ея обычную живость.

— Нтъ, это мн слдовало спросить: вы здсь? И вы предоставляете мн узнать это случайно, черезъ сэра Дугласа.

— Я не думала, что это можетъ васъ интересовать, — возразила она граціозно, хотя и безъ всякой нужды обмахиваясь программой.

— Маленькая кокетка!— подумала леди Мунро, но Люси была такъ мила въ эту минуту, что даже у женщины не хватило бы духу осудить ее.

— Вамъ попрежнему нравится въ Каннахъ?

— О да! даже больше прежняго. Появились новыя лица, очень симпатичныя.

— Такъ что вы не скучаете объ ухавшихъ?

— Ни капельки.

— И нисколько не обрадовались бы старому другу, еслибъ ему вздумалось вернуться туда денька на два?

Наступила минутная пауза.

— Я не знаю… найдется ли мсто. Гостинницы переполнены… Музыка заиграла снова и продолженіе разговора на время пришлось отложить.

— Бываете вы когда-нибудь въ той часовн, на вершин холма?

— О да, очень часто!

— Вы энергичны. И вамъ случается видть Альпы въ такомъ же странномъ, мистическомъ освщеніи, въ какомъ мы ихъ видли въ тотъ разъ?

— Да. Они всегда одинаковы.

— Странно! Такъ что прогулки не будятъ въ васъ никакихъ воспоминаній?..

— Напротивъ очень горестныя! Помните, какъ мы сошли съ тропинки, чтобы сорвать втку спаржи, и мое платье зацпилось за кустъ терновника, а потомъ залаяла собака…

Она не докончила. Пвучій дуэтъ скрипокъ помшалъ ей довести до конца трагическій разсказъ, прелюдія перешла въ томный вальсъ, которымъ и закончилась первая часть программы.

Въ антракт за ними зашелъ сэръ Дугласъ. М-ръ Монтизъ проводилъ ихъ до станціи и всю дорогу допытывался, будетъ ли Люси довольна, если онъ на нсколько дней вернется въ Канны.

——

Передъ тмъ какъ лечь, Эвелина, какъ всегда, пришла причесываться въ комнату Люси — въ компаніи веселе.

— Какая трогательная картина!— неожиданно разсмялась Люси, уловивъ въ зеркал отраженіе двухъ двичьихъ фигуръ, съ распущенными по плечамъ волосами.— Ну-съ, разсказывайте все по порядку. Кайтесь. Теперь самое время. По крайней мр такъ говорится въ книжкахъ.

— Къ несчастью, мн не въ чемъ каяться.

— Къ счастью, и мн тоже не въ чемъ.— Она низко наклонилась надъ пылающими углями.— Какое, должно быть, рабство любовь.

Эвелина съ любопытствомъ наблюдала за ней и ждала, что будетъ дальше, но дальнйшее нсколько разочаровало ее.

— Эвелина, какимъ образомъ Мон удалось такъ очаровать вашего отца? Мн незачмъ повторять вамъ, что я думаю о ней, но въ общемъ она не особенно нравится мужчинамъ, она не въ мужскомъ вкус. Я бы никогда не подумала, что такая женщина можетъ покорить сердце сэръ Дугласа.

— Я не нахожу этого страннымъ, — соннымъ голосомъ протянула Эвелина.— Я много объ этомъ думала. Видите ли, Мона очень похожа на мою мать, хотя и не такъ обаятельна, для простыхъ знакомыхъ, мама, вроятно, была приблизительно такой же въ ея годы, но тамъ, гд кончается моя Mater, тамъ-то и начинается настоящая Мона. Воображаю, какимъ сюрпризомъ это было для отца!!

— Ваша догадка очень остроумна. М-ръ Монтизъ страшно восхищается вашей матерью.

— Въ самомъ дл?

— Интересно знать, что бы онъ сказалъ о Мон!

— Не могу себ представить.

— Вы давно съ нимъ знакомы?

— Папа и мама давно знакомы съ его отцомъ.

— Какъ вы думаете, онъ честный человкъ?

— Который — сынъ или отецъ?

— Разумется, сынъ.

— У меня онъ ничего не укралъ.

— Не стройте изъ себя дурочку. Какъ вы полагаете, онъ говоритъ, что думаетъ?

Эвелина отвтила не сразу

— Отчего вы молчите? Вы не считаете его правдивымъ?

— Я стараюсь припомнить, о чемъ мы съ нимъ говорили. Разъ онъ сказалъ мн: ‘Какая сегодня гнусная погода, не правда ли?’ Тогда онъ, повидимому, говорилъ искренно, по крайней мр судя по лицу. Это было единственный разъ, что онъ обратился ко мн лично.

——

Въ это самое время въ спальн супруговъ Мунро шла иного рода бесда.

— Дугласъ,— говорила мужу леди Мунро,— какъ ты думаешь, полковникъ Монтизъ позволитъ своему сыну жениться на Люси Рейнольдсъ?

— Какой вздоръ! Что за мысли теб приходятъ!

— Дло въ томъ, что это зашло уже довольно далеко. Джорджъ что-то говорилъ насчетъ возвращенія въ Канны. Не трудно угадать, кто для него служить магнитомъ. Если ты думаешь, что изъ этого ничего не выйдетъ, лучше бы онъ не прізжалъ.

— Такъ вотъ къ чему влечетъ ее призванье.

— Полно, мой другъ. Что она знаетъ о жизни! Она совсмъ еще ребенокъ.

— Совершенно врно. И отецъ ея такой же ребенокъ. Богъ знаетъ, что ты выдумала, Монтизу нужно жениться на богатой наслдниц.

Леди Мунро не настаивала. Ей нужно было еще поговорить о другомъ. Она поднялась съ кресла и перешла черезъ комнату.

— Дугласъ,— начала она шутливо,— какъ ты ухитряешься оставаться такимъ моложавымъ? Дай мн, пожалуйста, твой рецептъ. Ты скоро будешь казаться моложе своей жены.

— Вздоръ!— проворчалъ сэръ Дугласъ, но, тмъ не мене, улыбнулся. Жена не часто баловала его такими комплиментами. Случилось такъ, что и она въ этомъ вечеръ выглядла совсмъ молодой. Можетъ быть, это-то и вызвало ея замчаніе.

Съ полчаса у нихъ шла задушевная бесда, какъ въ былые, далекіе дни, а потомъ…

Потомъ леди Мунро разсказала ему объ юнош, проигравшемся въ Монте-Карло.

Глава XXXIII.
Сверные туманы.

Немного жестоко перенести читателя отъ розъ, яркаго солнца и чистаго синяго неба въ сторону тумановъ, холода и грязи,— это необходимо. Я не долженъ терять изъ виду главную свою героиню.

Въ пасмурные декабрьскіе дни Борроунессъ казался еще скучне обыкновеннаго, но въ ‘магазин’ миссъ Симпсонъ кипла жизнь. Торговля шла бойко. Изъ Лондона прибыло еще нсколько ящиковъ съ товаромъ, и странствующій торговецъ уже не забавлялъ своихъ кліентовъ разсказами о томъ, какъ миссъ Симпсонъ хозяйничаетъ въ своемъ магазин. Мало того, онъ чувствовалъ сильное искушеніе предложить руку и сердце хорошенькой и ловкой помощниц миссъ Симпсонъ. Еслибъ не его блестящіе виды на будущее и не бояэнь оскорбить чувства своихъ родныхъ, онъ бы такъ и сдлалъ. Имть жену, которая кое-что смыслитъ въ твоемъ дл, выгодно во многихъ отношеніяхъ, а вдь ей, бдняжк, не легко будетъ найти себ мужа въ Борроунесс. У нея, очевидно, была какая-то сердечная исторія, можетъ-быть, ее бросилъ женихъ — иначе зачмъ бы ей селиться въ такой глуши? Съ ея наружностью, манерами и умньемъ считать, она везд нашла бы мсто.

Къ счастью, Мона не подозрвала, какой соблазнительный фруктъ качался на втк надъ самой ея головой. Правда, во время посщеній торговца ей довольно трудно было заставить его говорить только о дл, но при ея маломъ знакомств съ сильнымъ поломъ это не казалось ей особенно страннымъ.

Она отъ души радовалась успху магазина и еще больше радовалась тому, что ея кліентки понемногу привыкали совтоваться съ ней обо всхъ своихъ длахъ. ‘Теперь у меня дв профессіи,— писала она Дорисъ,— я помощница миссъ Симпсонъ и въ то же время какой-то третейскій судья, къ которому женщины и двушки обращаются за совтомъ при покупк новыхъ вещей и передлк старыхъ. ‘Вещи’ — терминъ, довольно неясный, его можно толковать очень широко, и въ данномъ случа подъ нимъ разумются не только платья, шляпы и мебель, но и мужья.’

Рэчель не особенно одобряла этотъ новый видъ практики, отнимавшій много времени и совсмъ не вознаграждавшійся. Еслибъ еще Мона наставляла своихъ кліентовъ въ ‘добродтели и религіи’, а то толкуютъ о разныхъ домашнихъ пустякахъ — стоитъ того дло!

Къ Матильд Куксонъ она относилась милостиве, чмъ къ другимъ, но зато не могла надивиться непослдовательности Моны.

— Стоило Куксонамъ приласкать васъ, и вы раболпствуете передъ ними, какъ и вс прочіе!— вырвалось у нея какъ-то подъ сердитую руку.

Мона не могла смирить себя настолько, чтобы отвтить шуткой, и потому вынуждена была промолчать, хотя это было очень непріятно и шло въ разрзъ съ ея правилами.

Матильда оставалась врна своему идолу и свято хранила его тайну. Въ этотъ періодъ времени она представляла собой весьма интересный объектъ наблюденій для психолога. Вс ея взгляды и мннія можно было съ перваго же взгляда раздлить на дв категоріи: ея собственные и заимствованные у Моны. Первые она высказывала осторожно и застнчиво, вторые бросала въ лицо всмъ и каждому, безаппеляціоннымъ тономъ, не допускавшимъ возраженій и тмъ боле непріятнымъ, что самые взгляды нердко поражали новизной. Матильда съ гордостью повторяла своимъ знакомымъ смлыя и оригинальныя замчанія Моны, когда ей случалось высказать собственную незрлую и робкую мысль, она запиналась и краснла. Благодаря первымъ, за ней скоро установилась незаслуженная репутація ‘умницы’, вторыми особенно дорожила Мона. Нетрудно подкидывать дрова, когда костеръ уже пылаетъ, но вызвать первую искру священнаго огня: въ душ ближняго, оберегать ее, слдить за тмъ, какъ она разгорается въ пламя — ради этого стдитъ жить.,

У Моны была еще protge, о которой Рэчель избгала упоминать,— блдная двушка, упавшая въ обморокъ на вечер въ часовн. Мона заинтересовалась своей паціенткой, прописала ей мышьякъ и овощи, и больная быстро поправлялась.

— Бывало, она пока на лстницу взойдетъ, такъ два раза присядетъ,— хвасталась ея бабушка Рэчели,— а теперь бгомъ бжитъ, словно кошка на дерево.

Рэчель, конечно, остереглась повторить это замчаніе Мон, боясь, что успшный результатъ лченія укрпить двушку въ намреніи сниматься медициной, отъ котораго, какъ втайн надялась Рэчель, вва отказалась навсегда. Добрая женщина просто ужаснулась, увидавъ рецептъ, подписанный Моной. Совсмъ настоящій рецептъ,— какъ у доктора Борнса! Когда женщина дошла до того, что выучилась писать рецепты, разв ее убдишь, что она не можетъ быть докторомъ? А доктора-то что же длаютъ? т же рецепты пишутъ. Оставалась одна надежда — на м-ра Броуна, и Рэчель ршила пригласить его съ сестрами къ себ на чай.

Изученіе Musci, Algae и Fungi пока еще не дало особенно утшительныхъ результатовъ. Устроилась одна восхитительная прогулка по скаламъ и прудамъ, но повторить ее не удалось. Предположеній было много, но ничего изъ этого не вышло. Одинъ разъ миссъ Броунъ захворала и ей запретили выходить, въ другой не могла участвовать въ прогулк, такъ какъ ей необходимо было навстить больную тетку, въ третій — просто дождь помшалъ.

Придя къ такому героическому ршенію, Рэчель тотчасъ же принялась дйствовать. Въ одно прекрасное утро она сказала Мон:

— Душа моя, если вы сегодня пойдете въ Киркстоунъ, зайдите пожалуйста, къ Дональду и закажите печенье и сладкій пирогъ. Завтра я пригласила на чай м-ра Броуна и его сестеръ.

Мона чуть не выронила коробки съ лентами, которую держала въ рукахъ.

— Кузиночка, да вдь он не бываютъ у васъ?

— Ну, не бываютъ,— такъ что-жъ изъ того? надо же когда-нибудь начать. Вдь он же угощали насъ чаемъ.

— Я общала м-рсъ Юингъ завтра вечеромъ акомпанировать хору на спвк.

— Нтъ, это ужъ изъ рукъ вонъ! Она просто эксплуатируетъ васъ.

— Не забудьте, что за это она дозволяетъ мн играть самой, сколько душ угодно, а это для меня истинное наслажденіе.

— Да польза-то въ этомъ какая? Вдь вы не можете взять съ собой въ гости органъ?

— Что правда, то правда,— разсмялась Мона, — это несомннно эгоистическое удовольствіе… Хорошо, я закажу пирогъ у Дональда.

— Скажите ему, что печенье я возьму во всякомъ случа, но пирогъ только въ томъ случа, если придутъ мои гости.

— Такъ он еще не дали вамъ знать, что придутъ?

— Нтъ,

— Въ такомъ случа, мн нечего и безпокоиться, — подумала она,— он наврное пришлютъ отказъ.

Но и это было ей непріятно. Съ какой стати было приглашать только того, чтобы нарваться на отказъ?

А отказъ и очень сухой, пришелъ въ тотъ же вечеръ:— миссъ Броунъ сожалли, что не могутъ быть, но не сочли нужнымъ объяснить, почему он не могутъ.

Рэчель очень разсердилась, но не отказалась отъ своего плана. Одинъ козырь убитъ, но у нея на рукахъ еще тузъ и король. Король — это Монино ‘чудачество’, а тузъ — самъ м-ръ Броунъ. За первымъ ящикомъ съ растеніями послдовали другіе, и теперь Рэчель радовалась имъ гораздо больше самой Моны. За м-ра Броуна безпокоиться нечего: его намренія ясны, а Мона…— Рэчель не допускала мысли, что Мона можетъ быть настолько слпа и равнодушна къ своей собственной участи, чтобы встать на сторону миссъ Броунъ.

Глава XXXIV.
Algae и Fungi.

— Душа моя!— вскричала Рэчель, вбгая въ лавку и еле переводя духъ отъ волненія.— У меня чудесная новость для васъ. Миссъ Бонтронъ просятъ, чтобъ вы помогли имъ устроить кіоскъ для базара! Он очарованы вашимъ обхожденіемъ и думаютъ, что вы будете имъ несравненно полезне, чмъ расфуфыренныя барышни, которыя жаждутъ однихъ развлеченій и не въ состояніи сообразить, сколько останется, если изъ фунта вычесть три съ половиною шиллинга. Ну само собой и поторговать вамъ придется. Я сказала, что вы будете въ восторг. Он еще спрашивали, неужели вы до сихъ поръ не присоединились къ нашей, баптистской церкви.

Мона низко наклонилась надъ счетной книгой и долго не отвчала. Первой мыслью ея было отказаться наотрзъ, второй — согласиться, высказавъ напрямикъ, что это длается противъ воли, третьей и послдней — принять безъ возраженій. Еслибъ ей суждено было всю жизнь жить у кузины,— дло другое, но вдь до срока остается меньше трехъ мсяцевъ. Въ эти послдніе мсяцы надо избгать всякаго повода къ неудовольствію.

— Я уврена, что совсмъ не гожусь для базара,— возразила она спокойно,— но, если вы уже дали слово Бонтронамъ, мн кажется, тутъ и разговаривать не о чемъ.

— О, я уврена, что все сойдетъ отлично. У васъ на это врожденный талантъ. А удовольствіе-то какое! Я думаю, сколько барышенъ позавидуютъ вамъ! Угощеніе, обдъ, завтракъ — все даромъ, и еще билетъ для входа на балъ.

— Ну, на балъ я не собираюсь.

— Что за вздоръ, дточка! неужели же вы останетесь дома, имя даровой билетъ! Я и то думаю, не пойти ли мн, чтобъ вамъ одной не было неловко. Любопытно взглянуть на все это великолпіе, да и моему зеленому шелковому платью нехудо провтриться, мн не часто представляется случай надть его.

И опять, какъ въ первый вечеръ въ Борроунесс, эта женщина своей сердечностью взяла приступомъ сердце Моны, и ласковый отвтъ самъ собой сорвался съ ея устъ.

Зато посл обда она сочла себя вправ пойти пить чай къ тет Белль, и Рэчель не стала ей перечить.

— Не можете-ли вы, проходя черезъ Кильвинни, исполнить для меня маленькое порученіе?

— Съ удовольствіемъ.

— Зайдите къ м-ру Броуну и спросите, есть-ли у него еще та зеленая лента, которую я брала на шляпку въ прошломъ году. Завязки совсмъ износились. Я думаю, полтора аршина будетъ достаточно, я вамъ дамъ образчикъ.

Мон было бы несравненно пріятне купить ленту въ какомъ-нибудь другомъ магазин, но она уже общала и отступать было поздно.

Проходя по главной улиц Кильвинни, Мона замтила въ окн верхняго этажа лицо одной изъ трехъ сестеръ Броунъ, поклонилась и вошла въ лавку. М-ръ Броунъ былъ занятъ съ другимъ покупателемъ, и Мона обратилась къ приказчику, очень довольная, что ей удалось ускользнуть отъ разговора. Но она ошиблась. М-ръ Броунъ мгновенно передалъ своего кліента приказчику, а самъ подошелъ къ ней, весь сіяя отъ радостной неожиданности. У него, какъ у врныхъ собакъ, бывали минуты, когда глаза его боле чмъ искупали его неумніе говорить.

— Какъ здоровье миссъ Симпсонъ?— спросилъ онъ, находя это самымъ подходящимъ началомъ для разговора.

— Благодарю васъ, она здорова.— И Мона объяснила, что ей нужно, и вздохнула свободне, заслышавъ на лстниц шаги одной изъ миссъ Броунъ.

— Не зайдете-ли вы къ намъ отдохнуть минутку, миссъ Маклинъ, мы какъ разъ теперь пьемъ чай. Нтъ, нтъ, Филиппъ, тебя намъ ненужно. Мужчинамъ не годится пить чай посл обда.

Мона не сумла бы объяснить, что заставило ее принять приглашеніе. Ей безспорно не хотлось итти, но ее слишкомъ тяготилъ краснорчивый взглядъ этихъ карихъ глазъ, и она рада была спастись отъ него какой угодно цной.

У м-ра Броуна вытянулось лицо, потомъ опять просвтлло.

— Быть можетъ, вы сговоритесь, когда назначить вторую проулку.

Мона прошла вслдъ за миссъ Броунъ по узенькой темной лсенк чъ уютную гостиную. Хозяйки встртили гостью очень радушно и приложили вс старанія, чтобы занять ее разговоромъ, не отличавшимся ни остроуміемъ, ни глубиной. Постепенно они свели рчь на охоту за женихами.

— Да вотъ, скажите по совсти, какъ вамъ кажется, миссъ Маклинъ, можно назвать моего брата интереснымъ мужчиной?

Мона, захваченная врасплохъ, отвтила вполн искренно:

— Я никогда не думала о немъ въ этомъ смысл.

— Ну вотъ, видите, онъ совсмъ не изъ тхъ людей, которые женятся. Это, казалось-бы, всякому ясно, а между тмъ вы не поврите, сколько женщинъ всячески стараются поймать его въ свои сти. У другого-бы голова закружилась отъ всхъ этихъ ухаживаній, а ему хоть-бы что — онъ и не замчаетъ. Зато мы потшаемся.

— И вотъ подите же,— подхватила другая сестра,— умный вдь человкъ, а съ женщинами точно дурачекъ,— право! Онъ говоритъ съ ними все равно, какъ съ мужчинами, а он этимъ пользуются, и вчно онъ оказывается въ смшномъ положеніи.

— Мы сколько разъ ему говорили, что это просто глупо,— сказала третья,— пора бы ему уже выучиться самому беречь себя.

Мона вся поблднла, но отвтила спокойнымъ голосомъ:

— Когда вы спросили, считаю-ли я м-ра Броуна интереснымъ мужчиной, мн въ первую минуту хотлось отвтить: нтъ. Но посл того, что вы сказали, у меня сложилось иное мнніе. Я нахожу его очень интереснымъ въ томъ отношеніи, что онъ можетъ говорить съ женщиной просто какъ съ человкомъ, забывая о различіи половъ. Онъ способенъ понять, что женщина можетъ искать знанія, даже дружбы, а не только мужа. На вашемъ мст я бы не сокрушалась объ этомъ и не старалась измнить его. Его взгляды могутъ казаться странными здсь, но въ культурной сред они не такъ ужъ рдки.

Послднія слова она выговорила мягко, съ улыбкой и съ видомъ спокойнаго достоинства, который сдлалъ бы честь самой леди Мунро. Броуны сразу почувствовали себя отодвинутыми на почтительную дистанцію.

Он такъ растерялись, что ни одна не нашлась, что отвтить.

— Вы уже уходите?— слабо выговорила старшая, видя, что Мона облеклась въ свою мховую пелеринку.— Отчего-бы вамъ не выпить еще чашечку?

— Благодарю васъ, мн пора итти. Я спшу къ м-рсъ Иссонъ.

— Она такая чудачка — совсмъ простая?— замтила одна изъ сестеръ.— Какъ она вамъ приходится,— тоже кузиной?

— Да, и я горжусь этимъ родствомъ.

— А мы и не сговорились насчетъ прогулки,— спохватилась младшая.— Выберите, какой хотите день, на будущей недл — мн все равно.

— Благодарю васъ, но этотъ удивительный базаръ поглотилъ всю мою энергію. Боюсь, что нашу прогулку придется отложить на неопредленное время.

Мона любезно пожала руки хозяйкамъ и медленно спустилась съ лстницы въ сни, выходившія прямо на улицу.

— Будь я на пять лтъ моложе,— говорила она себ,— у меня бы посл такого разговора, пожалуй, явилось искушеніе слегка поощрить м-ра Броуна и за тмъ…

Но это была неправда: будь Мона даже совсмъ молоденькой двушкой, у нея не могло-бы явиться серьезнаго желанія выместить мелочную обиду за счетъ этихъ большихъ печальныхъ глазъ.

М-ръ Броунъ поджидалъ ее и взволнованный бросился къ ней:

— Ну что, назначили день?

— Нтъ, боюсь, что я въ теченіе нсколькихъ недль буду очень занята. Это очень мило съ вашей стороны еще разъ предложить мн свою помощь. Прощайте.

Она не сознавала, насколько измнились за послднюю четверть часа ея тонъ и манеры, но онъ это сразу почувствовалъ и догадался, что могло произойти наверху.

— Миссъ Маклинъ,— выговорилъ онъ сдавленнымъ голосомъ, сжимая руку, которую она старалась отнять у него,— къ чему намъ третій въ нашихъ прогулкахъ? Пойдемте одни. Хотите, пойдемъ сейчасъ же наверхъ и скажемъ имъ.

— Я и такъ засидлась у васъ… надо спшить,— прощайте!

И она ушла, даже не обернувшись: она не ршалась даже взглянуть на него. Щеки ея пылали, глаза были полны слезъ.

— Какой стыдъ! какой стыдъ!— повторяла она про себя.— Я сама во всемъ виновата! Если-бъ я была осторожне, никогда не дошло-бы до этого!…

На выручку ей, какъ и всегда, явилась комическая жилка.

— Понятно, душа моя, сказала она себ, — изученіе Algae и Fungi — дло опасное и можетъ завести насъ дальше, чмъ мы предполагаемъ.

——

Тетя Белль, какъ умная женщина, съ перваго взгляда замтила, что съ ея любимицей что-то неладно, но проявила свое участіе только тмъ, что поспшила заварить свжій чай и нарзать большими ломтями домашнюю булку.

— Э, да какая же ты сегодня интересная!— говорила она, то вбгая, то выбгая изъ гостиной.— Ты положительно похорошла. Ну, какъ теб живется, нехудо?

— Какъ видите, цвту. Рэчель тоже здорова.

— Что ей длается. Она себ кровь понапрасну портить не станетъ,— не таковская! Что-жъ вы, ходите еще съ м-ромъ Броуномъ за бабочками?

Мона не ожидала этого вопроса и покраснла.

— Нтъ, не ходимъ. Погода неподходящая.

— И человкъ неподходящій. Онъ хорошій человкъ, слова нтъ, и, говорятъ, не глупый, знаетъ толкъ въ букашкахъ, въ растеніяхъ и т. д. но для моей двочки онъ не годится. Ты бы не пошла за него, Мона?

— Милая тетя Белль,— сконфуженно засмялась Мона,— мн даже въ голову не приходило ничего подобнаго…

Она не прибавила: ‘пока’, но ея лицо говорило достаточно краснорчиво.

— Онъ уже длалъ теб предложеніе?

— Нтъ, нтъ, и никогда не сдлаетъ. Неужели мужчина и женщина не могутъ пойти ‘за бабочками’, какъ вы выражаетесь, безъ всякихъ помысловъ о любви и брак?

На лицо тети Белль стоило взглянуть въ эту минуту.

— Н-не знаю,— протянула она,— а что-то мн сомнительно.

— Увряю васъ, что м-ръ Броунъ ни разу не заводилъ объ этомъ рчи, даже намекомъ.

Тетя Белль зорко поглядла на нее сквозь золотыя очки, но Мона выдержала этотъ взглядъ, не красня.

— Ну, не онъ, такъ его сестры,— ршила умная старуха.— Какъ только соберусь въ городъ, зайду къ нимъ и распушу ихъ хорошенько.

Сейчасъ же посл чаю Мона поднялась, чтобы итти. Дни въ это время года такъ коротки, что ей по необходимости приходилось сокращать свои визиты.

— Ты все-таки намрена вернуться домой, въ Лондонъ?

— О да, я не могу остаться дольше.

— А что же будетъ съ лавкой?

— Постараюсь найти на свое мсто какую-нибудь толковую двушку.

— И позжай, двочка. Здсь теб не мсто. Я даже не стану просить тебя, чтобъ ты осталась, хотя мн, старух, будетъ очень тоскливо безъ тебя.

— Милая тетя Белль,— ласково возразила Мона,— вдь мы ршили, что вы прідете ко мн.

— Я то! Богъ съ тобой, голубка! Гд же мн, старух, пускаться въ такой дальній путь. Я и по желзной дорог разучилась здить, не то что на пароход.

Он стояли у открытой двери, мсяцъ свтилъ прямо въ лицо тет Белль и въ этомъ свт ея усталое морщинистое лицо казалось еще старше.

— Тогда подемте вмст со мной. Я не умю сказать, какъ я буду радоваться и гордиться, если вы захотите жить у меня.

Старческое лицо просіяло.

— Ей Богу, она способна посадить меня въ вагонъ перваго класса и обращаться со мной, какъ съ королевой. М-рсъ Доудсъ, съ сосдней фермы, все смется надо мной, отчего я никогда не съзжу съ дешевымъ поздомъ въ Эдинбургъ. Вотъ я ей и похвастаю, что могу похать не то что въ Эдинбургъ, а даже въ Лондонъ, и еще въ первомъ класс, со всми удобствами!..

Тетя Белль даже въ плясъ пустилась отъ радости, но вдругъ притихла и, напустивъ на себя важный видъ, промолвила:

— Можешь поклониться отъ меня Рэчели и сказать ей, что тетя Белль также бодра, какъ и была.

— Еще-бы! вдь вы общали танцовать на моей свадьб,— отозвалась Мона уже на ходу, послала ей воздушный поцлуй и легкой, быстрой поступью пошла дальше.

Много она передумала за дорогу и, еще не дойдя домой, пришла къ опредленному ршенію:

— Сегодня же напишу записочку м-ру Броуну и скажу ему, что жизнь слишкомъ коротка для изученія Algae и Fungi.

Глава XXXV.
Базаръ.

Въ день открытія базара погода стояла теплая, ясная. Въ город царило необычайное оживленіе. Убранству залы недоставало художественной гармоніи, придирчивый критикъ нашелъ-бы въ немъ, пожалуй, разительное сходство съ одяломъ изъ кусочковъ, присланнымъ какой-то доброй женщиной въ даръ устроительницамъ и теперь служившимъ мишенью для разныхъ шуточекъ и остротъ,— но мстные жители думали иначе. Чтобы полюбоваться базаромъ, они съзжались со всхъ концовъ графства. И дйствительно, зала, вся увшанная разноцвтными матеріями и гирляндами, имла веселый нарядный видъ.

Надъ входной дверью красовалась выложенная изъ остролистника надпись: ‘Да процвтаетъ Киркстоунъ!’ На хорахъ гремлъ мдный оркестръ, очевидно привыкшій играть подъ открытымъ небомъ, но рзкіе громкіе звуки были по сердцу обывателямъ и не разстраивали уравновшенныхъ нервовъ.

Старйшій изъ мстныхъ землевладльцевъ сэръ Родерикъ Алисонъ изъ Бальнамора объявилъ базаръ открытымъ. Наплывъ постителей былъ такъ великъ, что двигаться можно было только съ трудомъ, Мона была въ начал не особенно довольна, что ее заставили принять участіе въ этой ‘зат’, но потомъ увлеклась ею. Весь день наканун она трудилась въ своемъ кіоск, разставляла, раскладывала, драпировала, и двицы Бонтронъ могли только поздравлять другъ дружку съ удачнымъ выборомъ помощницы. Добрыя старушки застнчиво предложили Мон снабдить ее подходящимъ костюмомъ.— ‘Знаете, что-нибудь повеселе, посвтле, хотя и ваше платьице очень миленькое’…— но она поблагодарила и отказалась, говоря, что свтлыя платья остались въ Лондон и она попросить пріятельницу прислать ей, что нужно.

Платье, которое было теперь на Мон, тоже не било въ глаза, но очевидно вышло изъ рукъ художницы-портнихи и обращало на себя вниманіе всхъ, знавшихъ ‘помощницу миссъ Симсонъ’.

— Я нахожу, что продавщиц такъ одваться просто смшно,— говорила Клоринда Куксонъ своей сестр.— Это страшно мове-тонъ. Сразу видно, что у нея никогда въ жизни не было такого платья. Обрадовалась, что пригласили продавать на базар. Впрочемъ, и то сказать, для нея это — событіе.

Матильда закусила губы и не отвтила. Она уже привыкла сдерживаться.

Скоро, однако, у продавщицъ не стало времени думать о тряпкахъ: публика валомъ валила, и все такая, которая приходитъ именно съ цлью купить, деньги лились ркою. Мон приходилось то длать вычисленія за своихъ покровительницъ, то отыскивать что нибудь подходящее для джентельмена, то симпатизировать тмъ, кому нравились только вещи съ надписью ‘продано’, и т. д. и т. д., — словомъ ее разрывали на части.

Но она всюду поспвала. Въ этотъ день она чувствовала себя совсмъ молодой. Она была жизнью и душой своего уголка. Дорисъ какъ всегда ясная, спокойная и прелестная, продававшая въ сосднемъ кіоск, каждую свободою минуту любовалась подругой. Пожалуй, главной причиной хорошаго настроенія Моны было то, что Рэчель простудилась и не могла выходить изъ дому. Мона искренно жалла кузину и готова была раздлить съ ней болзнь и заключеніе, но это было невозможно,— а все таки пріятно день-два быть себ госпожей и заботиться только о себ.

Первая партія покупателей необыкновенно быстро исчезла и передъ обдомъ наступилъ перерывъ: продавщицы болтали между собой, хвастались другъ передъ дружкой итогами, успвали даже сбгать въ буфетъ. Но вдругъ у входной двери раздались голоса и шаги.

— Смотрите, смотрите!— заволновались вс три миссъ Бонтронъ,— вдь это изъ Тоуэрса пріхали!

Въ околодк было всего два магната: сэръ Родерикъ Алисонъ изъ Бальнаморы и лордъ Киркгопъ изъ Тоуэрса. Сэръ Родерикъ, въ качеств депутата отъ восточной части графства, живо интересовался вми мстными длами, его присутствіе на разныхъ сборищахъ считалось за честь, но вс къ этому привыкли и находили это въ порядк вещей. Киркгопы, наоборотъ, вели разсянную веселую свтскую жизнь, не водились съ низшими и въ дл выполненія общественныхъ обязанностей ограничивались тмъ, что позволяли иногда устраивать цвточныя выставки въ своихъ садахъ. По этому, когда имъ случалось принять участіе въ какомъ нибудь мстномъ торжеств, это всегда производило сенсацію.

Леди Киркгопъ позвала къ себ на праздники полонъ домъ гостей, и ей пришла фантазія свезти ихъ всхъ на базаръ, какъ два мсяца тому назадъ на деревенскую ярмарку смотрть великаншу и двочку о двухъ головахъ. ‘Все, что угодно, лишь-бы весело было’,— говаривала она и придумывала для своихъ гостей самыя причудливыя развлеченія, а гости, простодушные провинціалы, подчиняясь ея затямъ, спрашивали себя: что-же тутъ веселаго?

Мона, не будучи мстной уроженкой, мало интересовалась ново-прибывшими и видла въ нихъ только выгодныхъ покупателей. Прислонившись къ стн, она отдыхала и улыбалась тому, какъ вс суетились изъ-за прізда важной дамы, какъ вдругъ у нея екнуло сердце и кровь прилила къ щекамъ. Въ десяти шагахъ отъ нея, въ групп, окружавшей леди Киркгопъ, стоялъ сагибъ. Ошибиться было невозможно. Вмсто старой, соломенной шляпы и холоднаго пиджака на немъ былъ безукоризненный костюмъ, сшитый по послдней мод, но круглое молодое привтливое лицо осталось все тмъ-же. Какъ отрадно было увидать его! сколько счастливыхъ воспоминаній разомъ встали въ душ! И она ликовала, думая о томъ, какъ много у нихъ найдется чего поразсказать другъ другу, но черезъ минуту ее позвала миссъ Бонтронъ:

— Скажите, пожалуста, душенька,— у васъ въ магазин, кажется, есть такія шкатулочки,— какъ вы думаете, сколько за нихъ спрашивать?

Этотъ вопросъ, подобно стуку въ дверь въ Макбет, разомъ вернулъ Мону къ дйствительности. Неумолимая память подсказала ей, что сагибъ пріхалъ съ ‘графами’, что онъ здсь въ качеств почетнаго гостя, а она — бдная двушка, продавщица, приглашенная сюда отчасти изъ желанія доставить ей удовольствіе, отчасти же благодаря ея умнью складывать и вычитать.

— Сколько спрашивать? Мы ихъ продаемъ по полкрон. Здсь я думаю, можно брать по три шиллинга,— отвчала она, улыбаясь, про себя же думала:— Господи, хоть бы онъ не замтилъ меня! Могу себ представить сагиба въ лавк!

Она засмялась, но смхъ этотъ походилъ на рыданіе, а глаза ея подозрительно блестли.

— Мона!— подойдя, окликнула ее Дорисъ, — одна особа сегодня просто очаровательна, вы это знаете?

— О да!— отвтила Мона полнымъ восхищенія взглядомъ,— я ужъ давно замтила и все утро любуюсь ею.

— Мн такъ и хочется крикнуть на всю залу: — Вы видите, что за прелесть? Это студентка, медичка!

— Ради Бога:— ужаснулась Мона.— Кузина никогда бы вамъ этого не простила, да и я тоже.— Ну, какъ у васъ?

— Я продала цлую кучу всякаго хламу. Въ сущности, весь секретъ успха на базар въ томъ, что у каждаго свой вкусъ.

Въ это мгновеніе къ столику Моны подошелъ покупатель, пришлось заняться имъ. Оглявувшись черезъ минуту, она увидала, что Дорисъ оживленно бесдуетъ съ какимъ-то пожилымъ господиномъ и разслышала нсколько словъ о ‘власти женщинъ’.

— Женщины не могутъ властвовать — возразилъ пожилой господинъ, съ почтительнымъ поклономъ,— он могутъ только вліять.

Дорисъ покраснла и молвила съ ясной улыбкой:

— Не будемъ спорить о словахъ. Власть не что иное, какъ вншняя форма вліянія.

Она была прелестна въ эту минуту, — стройная, нжная съ закинутой назадъ головкой, съ видомъ робости и вмст вызова. Никогда еще Мона не видала свою подругу такой очаровательной, такой непохожей на всхъ другихъ. Скоро она замтила, что любуется не одна. Не подозрвая, что за ними наблюдаютъ, невдалек стоялъ молодой человкъ и съ интересомъ прислушивался къ разговору. Лицо его выражало забавную смсь удивленія и восторга. Человкъ этотъ, былъ сагибъ.

Еще мигъ — и лицо его засіяло такой радостью, что у Моны всколыхнулось сердце, и вс ея страхи разсялись. Нтъ, на этого человка можно положиться вполн. Недаромъ вс женщины смотрятъ на. него, какъ на брата.

Тмъ не мене, подходя къ Мон, чтобы подать ей руку, сагибъ придалъ своему лицу боле серьезное выраженіе. Онъ не могъ отрицать, что радъ былъ видть ее, но не могъ и забыть, что она обошлась съ нимъ очень дурно.

— Я заходилъ къ вамъ въ Лондон,— замтилъ онъ обиженнымъ тономъ, когда они обмнялись первыми привтствіями — но мн сказали только, ‘ухала, не оставивъ адреса’.

— Ахъ, какъ мн жаль! мн и въ голову не приходило, что вы зайдете.

Онъ зорко посмотрлъ на нее. Она, очевидно, говорила совершенна искренно, а между тмъ трудно было поврить, что это правда. Вдь она не заурядная барышня, готовая флиртовать съ каждымъ встрчнымъ. Неужели-же посл всхъ ихъ встрчъ и разговоровъ въ Норвегіи, она могла думать, что онъ позволитъ ей навсегда уйти изъ его жизни, даже не попытается отыскать ее?

Мона и теперь была очень далека отъ того чтобъ угадать его мысли. Убжденная, что она ‘не въ мужскомъ вкус’, она ничего не ждала отъ мужчинъ. Лично къ Сагибу она питала самыя дружескія чувства, но никогда не спрашивала себя, что онъ чувствуетъ и какъ онъ относится къ ней. Она и черезъ десять лтъ такъ же обрадовалась-бы ему и такъ же горячо пожала-бы его руку, но чтобы въ эти десять лтъ онъ хоть разъ свернулъ съ дороги, чтобы навстятъ ее,— это, какъ она говорила совершенно искренно, просто-на-просто не не приходило ей въ голову.

— Кто бы могъ ожидать встртить васъ на базар!— удивлялся сагибъ.

— Это мн слдовало бы сказать, а не вамъ. Впрочемъ, я здсь, правду говоря, не по собственному желанію. За меня дали слово безъ моего вдома. Я-бы повиновалась охотне еслибъ знала, что увижу васъ.

Лицо его просвтлло.

— Теперь моя очередь сказать, что вы предвосхитили мою мысль. Меня привезли сюда. Я гощу въ Тоуэрс, полагаю проводить Рождество по старинному. Гд вы здсь живете, или вы нарочно пріхали сюда, для этого базара?

У Моны упало сердце.

— Нтъ, я гощу у родственниковъ по сосдству.

— Въ такомъ случа, надюсь, имть удовольствіе быть у васъ. Вы уже завтракали?

— Нтъ еще.

— Вотъ и отлично. Идемте въ буфетъ. Могутъ же они четверть часа обойтись безъ васъ.

Мона представила его двицамъ Бонтронъ, какъ ‘друга семьи’, и взяла его подъ руку. Разъ они уже встртились, надо же поговорить по душ.

— Вы знакомы съ леди Киркгопъ?— спросилъ онъ, прокладывая себ дорогу черезъ толпу.

— Нтъ, да и не имю возможности познакомиться съ ней. Лучше ужъ сказать вамъ сразу, что я…

— Леди Киркгопъ, — сказалъ сагибъ, неожиданно останавливаясь передъ очень подвижной пожилой дамой, — я увренъ, что вы будете рады познакомиться съ миссъ Маклинъ. Она — дочь Гордона Маклина, о которомъ мы говорили давеча вечеромъ.

— Горжусь возможностью пожать ея руку,— ласково отвтила леди Киркгопъ.— На свт очень немного людей, миссъ Маклинъ, которыми бы я такъ восхищалась, какъ вашимъ отцомъ.

Он обмнялись еще двумя-тремя любезными фразами, затмъ Мона и сагибъ продолжали свой путь.

— О, м-ръ Дикинсонъ,— начала Мона, когда они вошли въ просторный буфетъ и сли въ уголокъ,— что вы сдлали!

— Что жъ я такого особеннаго сдлалъ?— добродушно удивился сагибъ.— Положимъ, мн слдовало спросить у васъ позволенія, прежде тмъ знакомить васъ съ кмъ нибудь на базар, но леди Киркгопъ въ этомъ отношеніи не очень взыскательна, притомъ же мы встртили ее такъ propos. Я увренъ, что вы не гнвались бы на меня, еслибъ знали, какъ восторженно она отзывалась о вашемъ отц.

— Не въ томъ дло.— Мона тяжело перевела духъ.— Вы ни чуточки не виноваты, но все-таки мое положеніе преглупое.

Мона запнулась. Въ первый моментъ, при вид дружеской улыбки сагиба, она вообразила, что ей легко будетъ разсказать ему всю правду, но теперь дло приняло такой нелпый, смшной, невозможный оборотъ, что она не находила словъ.

— М-ръ Дикинсонъ,— выговорила она наконецъ,— леди Мунро моя родная тетка.

— Она, повидимому, и сама убждена въ этомъ.

— А Гордонъ Маклинъ мой отецъ.

— И это мы слыхали.

— Мать моя, миссъ Ленноксъ, была настоящая леди, знакомство съ которою каждый могъ считать за честь.

— За это я могу поручиться!

— Но вдь я вамъ никогда не говорила этого? Никогда не хвасталась своими родственниками?

— Думаю, что этотъ вопросъ не требуетъ отвта. Ваше вступленіе изумительно, но пожалуйста, не держите меня такъ долго въ ожиданіи. Я умираю отъ любопытства.

Мона не улыбнулась въ отвтъ на его улыбку.

— Все это,— продолжала она съ усиліемъ,— сущая правда, но правда и то, что въ данный моментъ я живу у кузины, которая держитъ небольшой галантерейный магазинъ въ Борроунесс. Меня пригласили продавать на этомъ базар просто потому что — c’est mon mtier moi, что я, говорятъ, мастеръ своего дла. Теперь вы понимаете, почему я не желала быть представленной леди Киркгопъ.

Прошло добрыхъ дв минуты, прежде чмъ сагибъ заговорилъ, отвтъ его былъ весьма характеренъ.

— Чего ради вы это длаете?

Мона мгновенно овладла собой: въ ней проснулась ея обычная гордость.

— Зачмъ я это длаю? Почему же мн этого не длать? Кузина иметъ на меня такія же права, какъ и Мунро, а нуждается во мн гораздо больше. Если бы мн пришлось выбирать, я предпочла-бы пасть вмст съ Рэчелью Симпсонъ, чмъ устоять съ леди Мунро.

Она поднялась было, но сагибъ удержалъ ее за руку.

— Вы какъ-то сказали, что не желали бы помряться со мною силой,— молвилъ онъ вполголоса.— Я все равно не пущу васъ, поэтому вамъ лучше ссть. А то вдь хуже будетъ — выйдетъ скандалъ.

— Во всякомъ случа вы пустите мою руку.

— На честное слово?

Мона невольно сдалась.

— На честное слово.

— Я могу остаться еще ровно на десять минутъ. И она положила передъ собою на столъ часы.

— Ладно. Трудное положеніе не станетъ легче отъ того, что человкъ откажется отъ завтрака.

— Я не нахожу свое положеніе труднымъ, да и для васъ выходъ открыть.— Она движеніемъ головы указала на дверь.— Мн только жаль, что вы не дали мн разсказать вамъ все это, прежде чмъ вы меня познакомили съ леди Киркгопъ. Знай я, что вы будете здсь, я бы сдлала вамъ знакъ избгать меня.

— Миссъ Маклинъ, позвольте вамъ замтить, что вы стали болзненно обидчивы.

Онъ заглянулъ ей въ глаза. Она не опустила своихъ.

— Это правда,— сказала она просто.

— А для такой женщины, какъ вы, замтить это въ себ и искоренить — одно и то же.

— Можете быть уврены, что мн это крайне непріятно, но право же при такихъ условіяхъ трудно держать себя совсмъ просто. Я часто смюсь, вспоминая, какъ я говорила вамъ, что въ моей жизни не было ни одного компромисса.

— Если не ошибаюсь, вы тогда сказали еще, что я человкъ несравненно боле цльный и прямолинейный, чмъ вы. Полагаю, теперь вы этого не сказали бы.

— Напротивъ, и съ полнымъ убжденіемъ.

— Гм. Вы считаете меня способнымъ откапывать бдныхъ родственниковъ ради удовольствія посвятить себя исключительно имъ? Напрасно?

Мона вспыхнула.

— М-ръ Дикинсонъ, я должна вамъ сказать, что поздка къ кузин была ршена раньше, чмъ я познакомилась съ Мунро. Не скажу, чтобы я вообще не способна была этого сдлать, но все таки ршеніе мое было принято въ то время, когда, имя множество друзей, я была въ сущности, совсмъ одинока. Кром того,— Мона вспомнила ‘сказочку’ полковника Лауренса,— даже оставивъ въ сторон Мунро, еслибъ я знала все, что знаю теперь, я бы, пожалуй, не похала. Вотъ и судите, чего стоитъ мое геройство.

— Ваша добросовстность по истин великолпна.

— Я не уврена, что это не шарлатанство. Еще дв минуты. Вы сказали, что леди Киркгопъ собирается захать ко мн?

— Не тревожьтесь: это мы уладимъ. Вы простили мн это знакомство?

Мона улыбнулась.— Въ отплату я познакомлю васъ съ несравненно боле интересной женщиной — съ моей пріятельницей Дорисъ Колькхунъ.

— Когда мы увидимся? Вы позволите мн зайти?

— Нтъ.

— Какъ вы доберетесь домой?

— Миссъ Бонтронъ отвезутъ меня въ кэб.

— Вы будете на балу?

— Нтъ.

— Но вдь вы легко могли бы найти себ дуэнью?

— О да.

— Похали ли бы вы, еслибъ я попросилъ васъ сдлать это въ вид личнаго мн одолженія?

Мона подумала и просто сказала:

— Не вижу, почему бы мн не сдлать этого.

— Спасибо. Еще одно, миссъ Маклинъ,— зачмъ непремнно побждать, или падать? Не слдуетъ думать только о себ одной, вс мы связаны другъ съ другомъ. А теперь — я вашъ плнникъ. Ведите меня къ своему столику: я готовъ купить все, что вамъ будетъ угодно.

Сагибъ былъ не единственной жертвой въ этотъ день, добровольно и безстрашно предоставившей себя въ распоряженіе Моны. Часъ спустя пришелъ м-ръ Броунъ съ пятифунтовымъ билетомъ въ карман и четыре съ лишнимъ фунта оставилъ у столика миссъ Бонтронъ.

Глава XXXVI.
Балъ.

Просторная зала съ хорошо навощеннымъ паркетомъ, множество разноцвтныхъ свчей и тепличныхъ растеній, струнный оркестръ, играющій увлекательные вальсы и жизнерадостныя кадрили, словомъ — балъ въ полномъ разгар. Даже почтенныя матери семействъ, забывъ свои лта приняли участіе въ танцахъ, по просьб сдобородыхъ кавалеровъ.

Дорисъ упросила Мону хать на балъ вмст съ ней и ея знакомыми, такъ какъ двицы Бонтронъ вообще не одобряли этой поздки. Рэчель таки соблазнилась посмотрть на базаръ, хотя бы въ день закрытія, и возвращаясь домой, простудилась еще сильне, такъ что никоимъ образомъ не могла сопровождать кузину. Мона отъ души готова, была провести вечеръ съ нею, но Рэчель и слышать объ этомъ не хотла. Она чувствовала себя такъ нехорошо, что за день прочла цлыхъ дв проповди, и, придя въ умиленное настроеніе, геройски отвергла предложеніе Моны, которое казалось ей гораздо боле великодушнымъ, чмъ оно было на самомъ дл.

Гости изъ Тоуэрса пріхали уже въ одиннадцатомъ часу, и притомъ одни мужчины. Сагибъ думалъ, что леди Киркгопъ, въ погон за ‘весельемъ’ тоже будетъ сопровождать, но она объявила, что ‘всему есть граница’ и она отказывается ‘танцовать съ бакалейщиками’. Зато между джентльменами нашлись желающіе. По дорог они много смялись и острили насчетъ провинціальныхъ дамъ, за которыми имъ придется ухаживать, поэтому сагибъ не безъ гордости представилъ своихъ знакомыхъ Дорисъ и Мон.

Мона была въ тяжеломъ бархатномъ плать, которое не годилось для танцевъ, но очень шло къ ней, Люси говорила, что она въ этомъ плать смотритъ императрицей,— а танцовать она и не собиралась. Она и Дорисъ — вся въ свтломъ шелку — представляли рзкій контрастъ съ вычурно разряженными матронами и барышнями, одтыми въ тарлатанъ и кисею.

Дорисъ, какъ и всегда, скоро сдлалась центромъ небольшой группы. Мона пришла только посмотрть и поболтать съ сагибомъ, но и за ней много ухаживали, что положительно изумляло ее, въ виду ея ‘ложнаго положенія’.

Разумется, это ей нравилось. Ей было пріятно, что въ двухъ миляхъ отъ лавки ее встрчаютъ, какъ леди, и видятъ въ ней только свтскую женщину, но, въ сущности, изъ присутствовавшихъ о ея профессіи знали только м-рсъ Юингъ, да Куксоны. Большинство ее кліентокъ принадлежали къ низшимъ слоямъ общества, или же были членами баптистской церкви и потому не могли быть на балу. А кто и видалъ Мону въ лавк, не узнавалъ ‘помощницы миссъ Симпсонъ’ въ этой изящной, красивой дам, пріхавшей съ избраннымъ обществомъ изъ Сентъ-Рульса.

Матильда ликовала, еслибъ можно было она хвастала бы всмъ и каждому, что она одна все время знала тайну переодтой принцессы. Кларинда надула губки и объявила, что она надется по крайней мр, что ‘у этой лавочницы’ жемчугъ поддльный, а кружево — имитація.

Мона была приглашена на вс танцы, но не танцовала, а сидла и разговаривала то своими кавалерами. Веселая, непринужденная болтовня не смолкала ни на минуту, и Мона дивилась тому, какъ легко быть интересной собесдницей вечеромъ, когда голова не утомлена цлымъ днемъ умственнаго труда.

— Вы ждете кого-нибудь?— неожиданно спросилъ ее во время галопа, кэптенъ Стиль, красивый господинъ среднихъ лтъ, представленный ей сагибомъ.

— Нтъ,— а что? Почему вы спрашиваете?

— Вы такъ пристально всматриваетесь въ каждаго входящаго.

— Разв? Это машинально. Я здсь почти никого не знаю.

Тмъ не мене она слегка покраснла. Этотъ вопросъ заставилъ ее сознаться себ, что въ глубин ея сердца таится желаніе, чтобы докторъ Дудлей пришелъ полюбоваться ея успхомъ. Онъ видлъ ее совсмъ при другихъ условіяхъ — пусть бы посмотрлъ теперь, скоро и Рождество, его ждутъ со дня на день, почему бы ему не пріхать сегодня? Это было очень скромное, очень невинное желаніе, но Мона поспшила отогнать его и посвятить все свое вниманіе своему кавалеру.

Бдное маленькое желаніе! ему не суждено было исполниться. Дудлей цнилъ свою ловкость по достоинству и никогда не пускался въ танцы, въ эту минуту надвинувъ на лобъ мховую шапку, онъ сладко спалъ въ вагон, мчавшемъ его въ Борроунессъ… А между тмъ, еслибы это желаніе осуществилось, можетъ быть все вышло бы по другому!

Во время паузъ Мона наблюдала за подругой и сагибомъ. Рдкая женщина не кажется хорошенькой въ изящномъ вечернемъ туалет, а Дорисъ, въ серебристомъ шелку, смотрла рождественской розой въ дымк тумана. Она оживилась — говорила съ увлеченіемъ, сагибъ слушалъ улыбаясь, и эта улыбка чрезвычайно красила его простоватое лицо. Мона была уврена, что онъ во всю свою жизнь не смотрлъ ни на одну женщину съ такой улыбкой и съ такимъ свтомъ въ глазахъ. ‘Счастливъ будетъ тотъ, кому достанется моя Дорисъ!’ — сказала она себ, я сейчасъ же вслдъ за этой мыслью пришла другая: ‘говорятъ, свахи всегда только портятъ дло, но мн кажется, если начать хвалить женщину мужчин, а мужчину при женщин бранить, они непремнно заинтересуются другъ другомъ’.

Оркестръ заигралъ вальсъ.

— Мы съ вами, миссъ Маклинъ,— сказала сагибъ, подходя.— Пойдемте, спрячемся куда-нибудь въ уголокъ и поговоримъ по душ.

— Это очень заманчиво, только говорить то мн придется все больше грустное.

— И мн тоже. Вамъ нравится здшнее общество?

— Другими словами: нравлюсь ли я сама себ? Не особенно.

— Не философствуйте. Не мшаетъ иногда и посплетничать. Мн здсь не нравится, все такъ глупо, пошло и напыщенно.

— Люди, пожалуй, но мстность чудная. Какъ вы сюда попали?

— Я давно знакомъ съ Киркгопомъ. Мы встртились въ Индіи, и я оказала ему маленькую услугу, а потомъ мы случайно столкнулись мсяцъ тому назадъ. Онъ пригласилъ меня погостить, я имлъ слабость принять приглашеніе, а теперь, оказывается судьба была ко мн благосклонне, чмъ я того заслуживать.

— Я видла васъ разъ, въ Эдинбург на станціи.— И Мона разсказала ему, какъ она досадывала, что имъ не удалось поговорить.

— Этакая досада! Я вдь часто бываю въ Эдинбург, это моя родина,— тамъ живетъ мой отецъ.

— Неужели вы никогда не встрчались съ Дорисъ?

Сагибъ не сразу отвтилъ.

— Я не былъ ей представленъ. Но я видлъ ее. Ея лицо не изъ тхъ, которые забываются.

— А если бы вы знали, что это за душа! Вы не найдете другой такой женщины. Полное отсутствіе эгоизма,— настоящее дитя природы.

— Она удивительно проста и естественна. Въ этомъ ея очарованіе. Что за человкъ Колькхунъ? по имени-то его всякій знаетъ

— Да, онъ изъ лучшихъ артистовъ. Кром того онъ ученый, но въ этомъ отношеніи немножко — трогателенъ. Вы намрены быть у нихъ?

— Получилъ разршеніе.

— Пожалуйста, когда онъ будетъ вамъ показывать свои инструменты и приборы, или разсказывать о своихъ опытахъ, отнеситесь къ нему снисходительно,— ради меня. Онъ часто и не замчаетъ, что надъ нимъ смются. А я его очень люблю.

— Не думаю, чтобы у меня явилось желаніе смяться надъ нимъ. А миссъ Колькхунъ тоже занимается наукой?

— Лучше того. Она любить собаку за то, что она собака,— червяка за то, что онъ червякъ. Сама наука должна преклониться передъ такой врожденной любовью къ природ.

Опять наступила пауза. Но вдругъ сагибъ встрепенулся.

— Миссъ Маклинъ, уговоръ дороже денегъ. Я вамъ объяснилъ, какъ я попалъ сюда. Теперь ваша очередь.

Мона вздохнула.

— Когда я видлъ васъ въ послдній разъ, вы готовились быть яркимъ свтиломъ медицинскаго горизонта. Почему вы зарыли свой талантъ?

— Прекрасно. Вы сразу бьете по больному мсту. Такъ и надо. Это полезно, хоть и больно. Я скажу вамъ правду, сагибъ. Я здсь главнымъ Образомъ потому, что дважды провалилась на экзамен при переход на старшій курсъ.

Снова молчаніе. Эти паузы составляли характерную особенность рчи сагиба.

— Какимъ образомъ вы ухитрились это сдлать?— выговорилъ онъ наконецъ.— Когда видишь, какіе дураки мужчины переходятъ…

Краска на щекахъ Моны сгустилась.

— Не думаю, чтобы на медицинскомъ факультет въ Лондон кончало много дураковъ… Разумется, человкъ ищетъ себ оправданія.— Такъ и я говорю себ, что слишкомъ рано начала работать въ госпитал, училась не по программ, что уровень моихъ занятій былъ выше, чмъ нужно для экзамена и т. д. и т. д. и только въ рзкіе моменты когда я бываю вполн добросовстна, я сознаюсь себ, какъ сознаюсь теперь вамъ, что вся бда въ моей собственной тупости и неспособности къ длу.

— Полноте, меня въ этомъ не проведете. Это неправда, и вы сами ему не врите. Это не значитъ говорить добросовстно.

Слова звучали грубовато, но сердце сагиба было въ эту минуту полно нжности къ Мон. Онъ всегда находилъ ее прелестной и талантливой,— пожалуй, немножко черезчуръ независимой,— тмъ боле восхитительно было видть ее смущенной и покорно, какъ ребенокъ, отвчающей на его вопросы, видимо считая себя обязанной говорить волн искренно, хотя это стоило ей усилій.

— Это правда и только правда. Иногда я позволяю себ думать, что это не все правда.

— Вы намрены еще разъ попытаться?

— Да.

— Когда?

— Въ іюл.

— Надетесь выдержать?

— Нтъ.

— Зачмъ же пытаться?

— Я общала.

Снова наступило молчаніе, и вдругъ сагибъ брякнулъ безъ всякихъ предисловій.

— Послушайте, миссъ Маклинъ: бросьте вы это все и подемте вмст въ Индію!

Это было такъ неожиданно, что въ первый моментъ Мона думала, что онъ шутитъ.— Это было-бы весьма пріятный и простой способъ выйти изъ затруднительнаго положенія,— начала она и недокончила, только тутъ догадавшись, что онъ хотлъ сказать. Она хотла сдлать видъ, что не поняла, но не могла, внезапная блдность выдала ее.

— Подемте!— повторилъ онъ.— Хотите? Я никогда ни одной женщины не любилъ такъ, какъ васъ!

— О сагибъ, и я васъ люблю, но это не то. Я нашла въ васъ, то, чего мн недоставало — брата.

Ей не было жаль его, она слишкомъ досадовала на его глупость. Ни на минуту ей не пришло въ голову, что онъ можетъ быть дйствительно любитъ ее. Конечно, она ему нравится, онъ восхищается ею, сочувствуетъ ей, въ данный моментъ жалетъ ее, но неужели же онъ думаетъ, что женщина не можетъ принять его дружбу, восхищеніе, симпатію, даже жалость, просто, такъ, безъ того, чтобы это было переведено на ходячую монету, на предложеніе руки и сердца? Неужели женщин только и можно предложить бракъ, какъ нищему деньги, и нтъ другой формы, въ которой мужчина могъ бы выразить ей свои чувства?

Мона довольно врно прочла въ его душ: сестра сагиба, Лена, въ недалекомъ будущемъ должна была выйти замужъ, его отпускъ приходилъ къ концу, и онъ подумывалъ о томъ, что недурно было бы влюбиться и увезти съ собою въ Индію жену, вмсто того, чтобы хать одному.

Среди его знакомыхъ двушекъ миссъ Маклинъ была несомннно facile princeps и во многихъ отношеніяхъ подходила къ нему. Она была изъ тхъ женщинъ, которые въ зрломъ возраст интересне и красиве, чмъ въ молодости. Въ Англо-Индійскомъ обществ она явится совершенно новымъ типомъ, а три мсяца пріемовъ въ своей собственной гостиной сдлаютъ изъ нея блестящую свтскую даму.

Осенью, охотясь въ Шотландіи, сагибъ тшилъ себя мыслью, что онъ по доброй вод сошелъ со сцены, и еще больше радовался, думая о томъ, какъ онъ ‘самъ, по собственной иниціатив’, пойдетъ къ ней въ Лондон — проврить, возобновятся ли въ полной сил прежнія впечатлнія. Онъ былъ горько разочарованъ, не найдя Моны на ея прежней квартир, и при этомъ почти убдился, что онъ влюбленъ.

А тутъ эта неожиданная встрча въ Киркстоун.— Видите вы эту — особу въ мховой накидк?— сказала ему Мона въ день закрытія базара.— Не пугайтесь, я не собираюсь васъ знакомить, но это юя кузина. Теперь вы знаете все, что мн нужно сказать вамъ.

Его изумленіе и недоврчивый взглядъ не ускользнули отъ Моны, хотя онъ тотчасъ же овладлъ собой и былъ настолько тактиченъ, что промолчалъ. Онъ, дйствительно, изумился при вид ‘кузины’, но особеннаго огорченія не ощутилъ.— Въ сущности,— говорилъ онъ себ,— каждый изъ насъ, при желаніи, могъ бы откопать гд-нибудь въ глуши такую же родственницу.— При мысли объ этой захолустной кузин и о неудачахъ Моны въ ея медицинской карьер, онъ испытывалъ безсознательное удовольствіе, чувствуя себя рыцаремъ изъ волшебной сказки, которому предстоитъ освободить принцессу. Притомъ же, благодаря исключительнымъ условіямъ, въ которыя была поставлена Мона, они очень сблизились за послдніе дни. Она позволила сагибу заглянуть въ сокровенный уголокъ своей души, и онъ былъ очарованъ. Пріятно было видть, какъ сгущается румянецъ на ея щекахъ, слышать ея учащенное, взволнованное дыханіе, а сегодня — она была просто красавицей, и у него не осталось и тни сомннія въ томъ, что онъ любитъ ее.

— Вы, конечно, лучшій судья въ дл своихъ чувствъ ко мн, но позвольте мн самому знать, что чувствую я,— отвтилъ онъ холодно.

Сагибъ былъ хорошій и добрый человкъ, но онъ зналъ себ цну, и странно было бы, еслибъ отвтъ Моны не удивилъ его. Этотъ отвтъ могъ быть объясненъ только однимъ, и такое объясненіе приводило сагиба въ негодованіе. Дальнйшія слова его были непростительны, но естественны. Быть можетъ, Мона сама избаловала его своей откровенностью.

— Скажите мн,— спросилъ онъ рзко,— тамъ, въ Норвегіи, когда мы видлись чуть не каждый день, былъ у васъ еще кто-нибудь?

Мона поднялась и спокойно молвила:

— Это уже обида. Вы думаете, что каждая незамужняя женщина только и ждетъ, что жениха? Вамъ кажется невозможнымъ, чтобы женщина предпочла не выйти замужъ, ради того дла, которое доступно только незамужней женщин.

Лицо сагиба замтно просвтлло. Въ сущности, эта умная и образованная двушка въ нкоторыхъ отношеніяхъ боле ребенокъ, чмъ вс эти кисейныя барышни, прыгающія по зал.

— Миссъ Маклинъ, простите мою безтолковость и отвтьте мн тремя словами: ‘Никого не было’.

Мона подняла на него свои правдивые глаза и просто сказала:

— Никого не было.

— Благодарю васъ. Если у меня нтъ иныхъ соперниковъ, кром дла, доступнаго лишь незамужней женщин, я отказываюсь принять вашъ отвтъ за окончательный.

— Не дурачьтесь, м-ръ Дикинсонъ. Вы звали меня честной, и въ данномъ случа я безусловно поступаю съ вами честно. Если бы у меня была хоть тнь сомннія, я бы сказала вамъ. На свт немного людей, которые мн такъ симпатичны и которымъ я такъ безусловно довряю, какъ вамъ, но выйти за васъ замужъ для меня это также дико, какъ выйти за сэръ Дугласа Мунро. А вы, вы жертвуете собой изъ рыцарства. Я испортила себ жизнь, и вы, чтобы утшить меня, готовы сдлать меня своей женой.

— Это неправда. Одно только нехорошо, что въ васъ больше, мужественности, чмъ во мн.

Мона засмялась.

— Eh. bien! L’un riempeche pas l’autre. Нтъ, нтъ, вы слишкомъ хороши для того, чтобы отдать себя женщин, которая только симпатизируетъ и довряетъ вамъ.

— Когда вы узжаете?

— Въ март.

— Задете по дорог въ Эдинбургъ?

— Да, я общала погостить недльку у Колькхуновъ.

— Хорошо. Тамъ я еще разъ приду къ вамъ за отвтомъ.

— Милый сагибъ, не портите себ жизни. Пока она еще не испорчена. Но потратить хотя бы три мсяца на рыцарскую фантазію было бы жаль. Выкиньте меня изъ головы и постарайтесь совсмъ забыть обо мн, пока не встртите молоденькую хорошенькую двушку, полную иллюзій и энтузіазма, а не стараго истрепаннаго циника врод меня. Тогда, если она позволитъ мн быть ея сестрой, мы съ вами снова станемъ сестрой и братомъ.,

— Можно мн писать вамъ?

— Я полагаю, что это было бы большой ошибкой.

— Ваша воля — законъ. Но помните, я буду думать о васъ безпрестанно, а когда вы будете въ Эдинбург, приду къ вамъ. Не вернуться ли намъ въ залу?— Онъ всталъ и предложилъ ей руку.

— М-ръ Дикинсонъ, я положительно отказываюсь оставить вопросъ отрытымъ. Къ чему?

— Вы даже этого не хотите для меня сдлать?

— Это значило бы отплатить за добро зломъ.

— Все равно. Послдствія я беру на себя.

Они снова были въ толп, на яркомъ свту, продолжать разговоръ стало немыслимо.

— Кто бы могъ ожидать встртить здсь двухъ прелестныхъ эманципантокъ?— удивлялся Кэптенъ Стиль по дорог домой.

— Если вс эманципантки похожи на миссъ Колькхунъ,— воскликнулъ рыжеволосый юноша съ убгающимъ назадъ подбородкомъ,— я готовъ хоть завтра же идти собирать голоса за права женщинъ!

Глава XXXVII.
Locum tonens.

Посл возбужденія наступила реакція. Здоровье Рэчели не улучшилось, а настроеніе сдлалось положительно хуже, сборникъ проповдей по прежнему лежалъ на стол, но, подобно самому нездоровью, и онъ утратилъ для больной привлекательность новизны.

Мона тоже заразилась общимъ уныніемъ и придирчивость кузины была для нея въ эти дни тяжелымъ испытаніемъ. Къ счастью, это имло свою хорошую сторону. Какой же изъ меня выйдетъ врачъ,— сказала себ Мона,— если у меня не хватаетъ терпнія даже въ такихъ пустякахъ?— И она взяла себя въ руки и легкой поступью, съ веселымъ лицомъ переходила изъ лавки въ гостиную и обратно, стараясь развлекать Рэгмель, не вызывая ее на разговоръ.

— М-трсъ Смитъ пришла узнать о вашемъ здоровьи,— сказала она, входя въ маленькую душную гостиную.— Хотите вы ее видть? По моему, не слдовало бы. Давеча, посл разговора съ м-трсъ Андерсонъ, у васъ разболлась грудь.

— Интересно знать, какъ это я поправлюсь, если я весь день буду киснуть здсь одна съ утра до ночи! Скука вдь смертная. Другіе веселятся, а ты сиди. Хорошо вамъ говорить: ‘не слдовало бы’. А мн и на базаръ, и на балъ, и въ лавк въ день сколько народу перебываетъ…

— Хорошо, я приведу ее сюда, только сами-то вы поменьше говорите, поберегите свой голосъ.

Разговоръ длился долго, но не произвелъ желаемаго эффекта, посл него настроеніе больной не улучшилось.

— Ей Богу,— вскричала она, когда гостья ушла,— я въ жизнь свою не видала такой скрытной двушки! Я тутъ сижу больная, скучаю, а она вызжаетъ, веселится. Я думала, она мн хоть новости вс разскажетъ — гд тамъ!

— Да вдь я же вамъ все разсказала, кузиночка. Даже разсказала, какъ кто былъ одтъ.

— Да, про всякіе пустяки. А о томъ, что ея сіятельство милостиво разговаривала съ вами, ни слова? Интересно знать, что обо мн подумала мистрисъ Смитъ, замтивъ, что я этого не знаю.

Мона не сразу сообразила, въ чемъ дло.

— Ахъ, да, вы о леди Киркгопъ?— выговорила она, наконецъ.— Она вдь сказала мн только нсколько словъ.

— А о чемъ же ей еще разговаривать-то съ вами?— ей съ вами? Вы думаете, что сестра вашей матери замужемъ за сэромъ, такъ и вы, важная птица? Нтъ, душенька, лорды на дорог не валяются. Много эта тетенька сдлала для васъ, нечего сказать! Двочка набиваетъ себ голову всякой дурью, а ей и горюшка мало! И все-таки, я уврена, что вы гораздо больше дорожите ею, чмъ мною, хоть и живете здсь вотъ ужъ нсколько мсяцевъ.

Въ первый разъ въ разговор между кузинами было упомянуто имя Мунро. Мона поспшила прекратить разговоръ. ‘Вышла замужъ за сэра!’ — повторила она мысленно.— Фу, какая пошлость!

Мона отказалась видться съ сагибомъ въ остальное время, проведенное имъ въ Тауэрс, и ни минуты не жалла о своемъ отказ, но тмъ не мене ощущала въ своей жизни пустоту. Она, очевидно, лишилась друга, можетъ быть, на время, а можетъ быть, и навсегда. Впрочемъ, послдняго она не особенно боялась, она надялась вернуть его себ черезъ Дорисъ.

— Эти два мсяца онъ постоянно будетъ видться съ нею,— говорила себ Мона,— и непремнно полюбить ее. Онъ уже теперь ее любитъ, только не сознаетъ этого. Нелпо даже думать, чтобы его глаза когда-нибудь такъ заясіяли при вид меня. Онъ восхищается мною и разбираетъ меня по косточкамъ, а Дорисъ захватила его всего. Полюбитъ ли она его — это вопросъ другой, но по теоріи вроятности трудно предположить, чтобы дв разумныя женщины въ промежутокъ двухъ мсяцевъ отказали одна за другой такому великолпному сыну Анака. Онъ, разумется, будетъ считать себя связаннымъ со мной, но отъ этого только еще скоре влюбится въ нее и въ назначенный срокъ явится, дрожа отъ страха, какъ бы я не поймала его на слов. Какъ это будетъ забавно!

И при этой мысли блдный, холодный лучъ солнца пробился сквозь срый туманъ ея жизни.

Въ этотъ день Рэчели въ первый разъ измнилъ аппетитъ, лицо ея какъ-то все распухло, вялыя влажныя руки стали сухими и горячими. Мона встревожилась и поставила ей термометръ, температура оказалась 39^о слишкомъ.

— У васъ маленькій жарокъ, дорогая. Надюсь, серьезнаго ничего нтъ, но все-таки лучше бы вамъ лечь въ постель, а я пойду за докторомъ. Или, можетъ быть, лучше послать Салли?

— Пошлите, и пожалуйста ничего ему не говорите объ этой вашей машинк. Онъ и самъ замтитъ, что у меня жаръ.

— Я сдлаю, какъ вы хотите, хотя теперь почти въ каждомъ дом есть термометръ, имъ пользуются даже такіе люди, которые знаютъ о медицин не больше, чмъ вотъ эта ложка. Впрочемъ, у вашей ложки по этой части опытъ большой, — улыбнулась она, вспомнивъ о пристрастіи кузины ко всякимъ домашнимъ средствамъ.

Рэчель тоже улыбнулась. Сознаніе, что она дйствительно больна, подйствовало на нее замчательно благотворно: она сразу почувствовала себя первымъ лицомъ въ дом и нашла, что это хорошій случай проявить на практик свои христіанскія чувства.

Докторъ пришелъ только вечеромъ и объявилъ, что пока не можетъ сказать ничего опредленнаго. Молочная діэта, прохладительное питье, полный покой и терпніе — иныхъ лекарствъ не надо. Онъ зайдетъ завтра въ полдень.

— Боюсь, что вы сами еще больше кузины нуждаетесь въ уход и поко,— замтила Мона, когда жестокій приступъ кашля прервалъ окончательныя инструкціи доктора.

— Я просто съ ногъ сбился,— сознался онъ.— Въ послднее время то и дло приходилось вызжать по ночамъ, а тутъ еще этотъ балъ вызвалъ рядъ бронхитовъ и нервныхъ головныхъ болей. Одинъ товарищъ общалъ меня замнить недльки на дв, но онъ не можетъ пріхать раньше, какъ черезъ десять дней. Надо какъ-нибудь дотянутъ до того времени. Хоть бы морозъ ударилъ, эта сырость просто убиваетъ меня.

Желаніе доктора скоро исполнилось, морозъ, словно по заказу, завернулъ въ ту же ночь. На утро Мона нашла у себя на окн цлый тропическій лсъ. Мрачный старый домъ и лавка сразу утратили свое гнетущее вліяніе, и сама двушка почувствовала себя мыслящимъ существомъ, благодарнымъ природ за то, что она одарила его жизнью.

Рэчель была все въ томъ же состояніи, и Мона, покончивъ уборку комнаты и больной, отправилась на рынокъ. Несмотря на просьбу Рэчели ‘послать Салли’, она не ршилась доврить покупку провизіи небрежной и глуповатой служанк, тмъ боле, что покупатели обыкновенно являлись не раньше десяти часовъ. Она шла быстро и вернулась съ пушинками снгу на мягкомъ темномъ мху шапочки и съ лицомъ, похожимъ на полураспустившуюся розу.

— Докторъ только что прошелъ наверхъ,— шепнула Салли, и Мона спшила наверхъ, но нашла тамъ не доктора Брнса, а доктора Дудлея. Захваченная врасплохъ, она не съумла скрыть своего удовольствія и, какъ ни готовился Дудлей къ этой встрч, у него закружилась голова отъ этой радостной, прелестной улыбки. Въ первую минуту гь даже не нашелъ словъ для привтствія.

— Боюсь, что докторъ Брнсъ заболлъ,— сказала Мона пожимая его руку.

— Да. Онъ серьезно простудился, и это отразилось на легкихъ. Ему, бдняг, надо основательно полечиться. Его товарищъ прідетъ черезъ недлю, а пока, volens-nolens, придется мн замнять его. Благодарю васъ, миссъ Симпсонъ, теперь достаточно.

Онъ взялъ у Рэчели термометръ, посмотрлъ его на свтъ и далъ нсколько наставленій Мон.— Своего термометра у васъ, вроятно, нтъ?

— Я этой машинки и въ рукахъ-то никогда не держала,— поспшно заявила Рэчель.

— Вы знаете, что достать градусникъ очень не трудно,— строго замтила Мона.

— Ну, да это не бда. Тутъ все дло несомннно, въ простуд. Продолжайте микстуру и не мшало бы дать больной нсколько порошковъ хинина. Черезъ нсколько дней она будетъ совсмъ здорова.

Онъ написалъ рецептъ,— безъ чего свободно можно было обойтись, какъ подумала Мона,— и пошелъ внизъ. Мона послдовала за нимъ. Войдя въ лавку, онъ остановился и круто повернулся къ ней лицомъ, но сказать ничего не могъ, у него все спуталось въ ум. Онъ уже не думалъ о красот ея души, ея лица и характера, онъ пересталъ даже восхищаться ею. Онъ только зналъ, что она ему необходима и принадлежитъ ему по праву, потому что онъ первый открылъ е, вс другія мысли и чувства потонули въ сладостномъ сознаніи того, что возл него женщина, которую онъ любитъ а что они — одни.

Онъ стоялъ спиной къ свту, и Мона, не видя его лица, удивлялась только, почему ея ‘товарищъ’ такъ молчаливъ.

— Неудачные у васъ вышли праздники,— сказала она.

Онъ тряхнулъ головой, словно отгоняя виднія, и весело отвтилъ:

— Не знаю. Это своего рода отдыхъ для тхъ мозговыхъ клтокъ, которыя работали въ Лондон, притомъ маленькое предвкушеніе настоящаго дла, отодвинутаго моей глупостью въ неопредленное будущее.

Эти полныя смиренія слова были сказаны съ гордостью, и самъ говорившій смотрлъ вполн сложившимся мужчиной, даже на взглядъ Моны, еще сохранившей живое воспоминаніе о сагиб. Въ тяжеломъ зимнемъ плащ плечи его казались шире, онъ держался пряме, и лицо его приняло выраженіе спокойной увренности въ себ.

— ‘Дло’ вамъ къ лицу,— улыбаясь, замтила Мона.

— Скорй бы ужъ оно началось!— Онъ съ силой стукнулъ кулакомъ по прилавку.— Когда я сдамъ экзамены, миссъ Маклинъ, я стану другимъ человкомъ — тогда я буду вправ говорить и длать то, чего не смю говорить и длать теперь.

Онъ выговорилъ это горячо, втайн надясь, что она пойметъ его, но тотчасъ у него вырвалось съ горечью:

— Если только не провалюсь.

— Вы провалитесь!— засмялась Мона.

— Ахъ! хорошо вамъ говорить! Вы понятіе не имете объ этихъ экзаменахъ, тутъ все зависитъ отъ случая.

Краска залила ея щеки. Сколько разъ уже ей хотлось попросить позволенія у Рэчели посвятить его въ свою тайну, и каждый разъ вопросъ: Почему именно ему? сковывалъ ей уста. Не сказать-ли все теперь, на чистоту,— снять бремя съ души,— а тамъ пускай сердится кузина. Другой такой случай врядъ-ли представится.

Мона хотла сказать, что ей слишкомъ хорошо извстно, съ какими случайностями сопряжены экзамены, но, къ удивленію своему, замтила, что исповдываться ему гораздо трудне, чмъ сагибу. При одной мысли объ этомъ, сердце ея безумно забилось, и дыханіе сперлось у нея въ груди.

— Нтъ, это слишкомъ нелпо!— возмущалась она мысленно, негодуя на свою слабость.— Какое теб дло до того, что онъ подумаетъ? Но если ты не можешь говорить объ этомъ, не пыхтя, какъ самоваръ, лучше ужъ молчи. Да и не все-ли равно, въ сущности, будетъ онъ звать, или не будетъ!

— А знаете,— весело сказалъ Дудлей,— я было сегодня утромъ подумалъ, что заблудился, не туда попалъ. Я едва узналъ вашу квартиру.

— Вы замтили разницу? у васъ зоркіе глаза и хорошая память.

Замтилъ разницу! Онъ давно не испытывалъ такого удовольствія, какъ при вид этого превращенія. Дудлей не былъ исключеніемъ среди мужчинъ, и видъ наряднаго, чистенькаго, приличнаго магазинчика порадовалъ его, пожалуй, больше, чмъ обрадовало бы его появленіе его Золушки на балу. Если ужъ его возлюбленная — продавщица, пусть она по крайней мр знаетъ свое дло.

— Я былъ увренъ, что ваше вліяніе скажется съ теченіемъ времени,— замтилъ онъ — миссъ Симпсонъ, должно быть, не очень охотно передала бразды правленія?

— Нтъ, она была очень добра ко мн. Не думаю, чтобы я сама дала такую волю помощниц. Надюсь вамъ понравилось наше окно? По моему это шедевръ.

— Я бы сказалъ, что, это нчто лучшее,— выговорилъ онъ суховато и протянулъ ей руку:До свиданія.

— Милая!— думалъ онъ, усаживаясь въ свою бричку.— Она даже не извиняется за свое ремесло, никогда не говоритъ о немъ, такъ какъ это то то ниже ея. А я — Господи, какой же я скотъ!

Когда онъ вышелъ, Мона подняла руку, только что пожатую имъ, и принялась внимательно ее разсматривать. Потомъ прошлась по лавк.— Я не собираюсь замужъ.— вдумчиво говорила она самой себ,— и едвали когда-нибудь узнаю, что такое любовь, но для мужчины это былъ-бы хорошій пробный камень — взять меня такой, какой я есть,— полюбить меня, думая, что я только помощница Рэчели Симпсонъ.

Слдующій день былъ воскресный. Рэчель чувствовала себя гораздо лучше и настаивала, чтобы Мона шла въ церковь.

— А то люди, пожалуй, вообразятъ, что у меня что нибудь заразительное, и перестанутъ заходить въ нашу лавку. Выздоровешь, сойдешь внизъ — пожалуй, и словомъ перемолвиться будетъ не съ кмъ.

Утро было ясное, морозное. Мона едва дождалась конца службы.

— Вроятно, докторъ уже былъ?— освдомилась она съ замтнымъ равнодушіемъ, входя въ комнату больной.

— Да, и остался мной очень доволенъ. Говоритъ, все хорошо, сегодня можно будетъ встать къ чаю, а завтра даже выйти ненадолго. Онъ очень занятъ и говорилъ, что не придетъ, пока мы не пришлемъ за нимъ. Вотъ человкъ, не то, что иные доктора,— которые только о стараются, чтобы побольше визитовъ накопилось.

— Д-да,— устало протянула Мона, но сейчасъ же овладла собою.— Какъ я рада, что вамъ луше, дорогая!— М-ръ Стюартъ сказалъ, что завтра зайдетъ навстить васъ.

Глава XXXVIII.
Бабочка съ обожженными крылышками.

Къ новому году жизнь въ маленькомъ домик уже опять шла по старому. Мона украсила гостиную гирляндами изъ остролистника, по сто разъ на день бгала въ кухню, наблюдая за приготовленіемъ праздничныхъ тортовъ,— вообще, длала все, что могла, чтобы привести себя и другихъ въ праздничное настроеніе. Нельзя, однако, сказать, чтобы попытки ея увнчались успхомъ, Рэчель была совершенно неспособна искать, или находить поэзію въ домашней жизни, а смутныя мечты Моны устроить угощеніе для своихъ маленькихъ protges, или лку для дтей изъ воскресной школы разбились о необходимость держаться въ границахъ принятой на себя роли. Для себя она не искала и не желала развлеченій. Изъ всхъ сосдей тетя Белль была единственнымъ существомъ, съ которымъ ей было бы пріятно повидаться,— тетя Белль и, пожалуй, еще одинъ человкъ: за эти дни Мона часто видала докторскую бричку, но самого доктора не встртила ни разу.

Новогодній обдъ — не очень-то веселая штука, когда въ вынужденномъ одиночеств вдвоемъ сходятся, люди, мало подходящіе другъ къ другу, и Мона обрадовалась, когда Рэчель получила отъ одной своей старинной пріятельницы приглашеніе на чай. Ее тоже звали, но она отговорилась и не пошла, да и сама Рэчель не очень настаивала. Мона въ общемъ была довольно популярна среди пріятельницъ своей кузины, но вс говорили въ одинъ голосъ, что для дружеской болтовни у камелька она не годится — скучна. Салли была отпущена на весь вечеръ, и Рэчель нсколько стснялась оставить кузину одну, но Мона, смясь, сказала ей:

— Полноте, такъ будетъ удобне и для васъ, и для меня. Я снесу кусокъ пирога старой Дженни, и она, наврное, угостить меня чаемъ. У меня давно уже лежитъ на совсти этотъ визитъ. Погода самая подходящая для прогулки, а ночью мн будетъ свтить луна.

Дйствительно, погода была прелестная.

Солнце медленно скрывалось за линіей горизонта, серпъ мсяца выступалъ все ясне, когда Мона вошла въ лсъ, мистическая, неземная красота окружающей природы такъ захватила ее, что у нея выступили на глазахъ слезы. Тишина прерывалась только шепотомъ лса, при свт мсяца граціозно изогнутыя втви и тонкія вершины казались кристаллами.

Мона сама не знала, сколько времени она простояла у калитки. Ее вывелъ изъ забытья стукъ колесъ. Кто это? Ужъ не полковникъ ли вернулся? Или можетъ быть Дженни больна? Она вдругъ догадалась, кого ей предстоитъ увидть.

Это былъ докторъ Дудлей, онъ шелъ, ведя лошадь въ поводу, лицо у него было усталое я озабоченное. При вид женской фигуры у калитки онъ обрадовался и ускорилъ шаги, но, узнавъ, кто это, остановился, какъ вкопанный, и чуть не застоналъ отъ досады. Минуту тому назадъ онъ дорого бы далъ за встрчу съ женщиной, но теперь, когда желаніе его исполнилось, горько жаллъ, что изъ всхъ женщинъ судьба послала ему на встрчу именно эту.

Однако выбора не было, и онъ сразу приступилъ къ длу, губы у него поблли, но голосъ звучалъ твердо.

— Я нахожусь въ очень тягостномъ положеніи, миссъ Маклинъ. За мной прислали спасать отравившагося мышьякомъ, а, прозжая мимо этого коттэджа, я узналъ, что здсь женщина мучается родами. Кстати, эта несчастная — ваша маленькая Магги. Бдняжка! Вотъ когда она дйствительно можетъ спросить себя: стоитъ ли жить! Разумется, мн пришлось сначала създить къ больному, но я оставилъ его. не дождавшись конца, и теперь долженъ спшить назадъ. Ребенокъ только что родился.

— Дженни здсь?— глухо спросила Мона. Она едва могла говорить подъ наплывомъ охватившей ее горечи и жалости.

— Дженни ухала въ Лейхъ повидать брата-шкипера, который только что возвратился изъ плаванія. Двушка вернулась домой нежданно-негаданно. Вс сосди въ город празднуютъ Новый годъ, въ коттэдж остались только дти, да больной старикъ-сторожъ. Онъ замтилъ, что бдняжк плохо приходится, и позвалъ меня, когда я прозжалъ мимо. Можетъ быть вы зайдете туда? Тамъ нтъ даже огня, а бдное дитя нуждается въ уход. Конечно, это — работа не для васъ…

Мона посмотрла на него съ какимъ-то страннымъ блескомъ въ глазахъ.

— Не можетъ быть, чтобъ вы говорили серьезно. Еслибъ вы встртили герцогиню — и то эта работа не была бы низка для нея. Я думаю, въ коттэдж можно достать молока? Магги должно быть весь день ничего не ла.

У него дрожали губы, но онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, видя, какъ просто она все это приняла.

— Благослови васъ Боже!— сказалъ онъ, беря въ руки возжи.— Я думаю, съ Магги все обойдется благополучно. Я постараюсь вернуться какъ можно скоре и первую женщину, какая мн попадется, пришлю вамъ на смну.

— Не длайте этого. Лучше мн просидть здсь всю ночь, чмъ пустить сюда чужую, неизвстную мн женщину. Позжайте. Помоги вамъ Боже!

Она добыла молока и стрлой помчалась къ дому полковника. Онъ и въ хорошую погоду смотрлъ угрюмо, а теперь казался совсмъ чернымъ, мрачнымъ и страшнымъ — самый подходящій пріютъ для бдной обжегшей крылышки бабочки, прилетвшей сюда въ часъ смертельной тоски и муки.

Работы предстояло много, и Мона была рада этому: такое негодованіе закипало въ ея душ при вид измученнаго, осунувшагося лица прежней толстушки Магги. Воздадимъ должное скромнымъ, благороднымъ женщинамъ, строго блюдущимъ цломудріе и достоинство своего пола, но поблагодаримъ и тхъ, которыя, подобно Мон въ тяжкій часъ испытанія забываютъ о вин бдной гршницы и видятъ въ ней лишь обиженное, страдающее дитя.

Скоро на очаг запылалъ огонь, постель была прибрана, и Мона напоила горячимъ молокомъ изголодавшуюся родильницу. Только больной знаетъ, какъ отрадно имть въ комнат близкаго человка, который, безъ разговоровъ и разспросовъ, сразу берется за дло. Бдняжка Магги смотрла на свою благодтельницу глазами загнаннаго животнаго, которое, истекая кровью, спряталось въ чащу лса и внезапно открыло, что оно нашло надежный пріютъ.

Въ первыя минуты Мона, сомнвалась, доживетъ ли ребенокъ до возвращенія доктора. Онъ былъ такой слабенькій и тщедушный,— жалкое существо, брошенное раньше времени въ холодный, суетный міръ, который не ждалъ его и не нуждался въ немъ. ‘Лучше бы ему умереть!’ — думала Мона, но въ то же время принимала вс мры къ тому, чтобъ онъ остался живъ, и сердечно обрадовалась, убдившись, что немедленная опасность миновала. Не знаю, что при этомъ сильне говорило въ ней: врачъ или женщина.

Все успокоилось, и Магги уснула съ необсохшими слезами на длинныхъ рсницахъ, когда вернулся докторъ Дудлей.

Онъ извинился за свое долгое отсутствіе, наскоро задалъ нсколько вопросовъ, потомъ прошелъ въ кухню, подвинулъ къ Мон расшатанное, старое кресло, и самъ услся на столъ.

— Боюсь, что вы очень устали?

— О, нтъ!

— Это вы оставляете на завтра?

Онъ охотно пощупалъ бы ея пульсъ, но не ршился.

— Не знаю, что бы мы съ бдняжкой Магги длали безъ васъ! Мн таки пришлось повозиться со своимъ больнымъ. Я засталъ его въ обморочномъ состояніи,— блднымъ, похолодвшимъ, съ синими пятнами подъ глазами.

— Что же вы сдлали?— спросила Мона съ жаднымъ любопытствомъ студентки.

— Хорошо вамъ спрашивать. Насъ учатъ какъ вывести ядъ изъ желудка или нейтрализовать его дйствіе, начиняютъ намъ головы выдержками и цитатами, но какъ спасти жизнь больному — этому не учатъ,— это вдь только подробность… Само собой я обложилъ его горячими бутылками. Возбуждающія боялся давать,— они вдь способствуютъ поглощенію яда, но въ конц концовъ рискнулъ дать виски съ водой и больной сразу очнулся. Я ужасно тревожился за васъ, но думалъ, что какая-нибудь замужняя сосдка уже пришла вамъ на помощь.

— Не пришла и не придетъ. Я дала старику соверенъ, чтобы онъ держалъ языкъ за зубами,— начала Мона и вдругъ запнулась, вспомнивъ, что помощниц миссъ Симпсонъ вовсе не подобаетъ такъ сорить деньгами.

Дудлей улыбнулся, немножко насмшливо, но очень ласково, и это моментально отразилось на лиц Моны.

— Вы находите, что это было глупо?— спросила она просто.

— Боже меня сохрани критиковать женскій инстинктъ! Я бы, конечно, не сумлъ заставить его молчатъ. Я давно уже убдился, что если вы не хотите, чтобы люди говорили о чемъ-нибудь, самое лучшее — опубликовать это въ газетахъ, поднять воротникъ пальто, сложить руки и — ждать.

— Все это хорошо, когда дло идетъ о самомъ себ, но вдь надо принять въ расчетъ и старую Дженни. Такъ она сама ршитъ, какъ ей поступить, а если бы сторожъ проболтался, у нея не было бы выбора.

— Совершенно врно! мн слдовало бы сразу сообразить, что вы правы. Имть возможность сказать Дженни, что никто ничего не знаетъ — это стоитъ дороже соверена. Ну, слава Богу! Значитъ, все какъ слдуетъ быть. Я своего больного отходилъ и такъ радъ, что готовъ кричать ура, какъ школьникъ. Отравленіе вдь дло не шуточное: тутъ ничего не знаешь наврное, торопишься, дйствуешь наугадъ, а въ перспектив — судебное слдствіе.— ‘Вы говорите, сэръ’,— Дудлей сдлалъ видъ, будто надваетъ парикъ и поправляетъ очки:— ‘вы хотите сказать, что, имя на своей отвтственности человческую жизнь, вы дйствовали такъ-то и такъ-то?’ — Уфъ! Кто сметъ сказать, что врачу легко достается его заработокъ? Посл такого случая, нужно много разстройствъ пищеваренія, или болзней печени, чтобы возстановить душевное равновсіе!

— Охотно врю и потому совтую вамъ отправиться домой и постараться хорошенько уснуть.

— А вы-то какже? Неужто же вы думаете, что я способенъ уснуть сномъ праведныхъ, оставивъ васъ здсь одну?

— Вамъ именно это и надо сдлать. Мн часъ ходьбы не повредитъ, кстати я за послднее время мало гуляла. А вы отвезите записочку моей кузин и если можно, зайдите сказать м-рсъ Арнотъ — вы знаете, о комъ я говорю, это большая пріятельница Дженни,— чтобъ она пришла завтра утромъ. Ей можно сказать: она человкъ надежный. Скажите, чтобы она подождала, пока откроютъ магазины, и купила мн все, что тутъ записано.

Магги проснулась, и Дудлей передъ уходомъ зашелъ къ ней. Бдняжка находила, что докторъ очень добръ, но страшно конфузилась и рада была, когда онъ ушелъ. Оставшись одна съ Моной, она начала съ того, что разрыдалась.

— Я вамъ разскажу, какъ это все вышло.

— Не сегодня, милая,— ласково сказала Мона, гладя ея густые темные волосы.— Когда окрпнете немножко, тогда и разскажете все по порядку, а сегодня лежите спокойно и отдыхайте. Я сдлаю все, что надо.

Странно тянулись для нея долгіе часы ночи, среди тишины, нарушаемой только ровнымъ дыханіемъ спящей молодой матери, тиканьемъ часовъ да случайнымъ шумомъ отъ паденія головни. Ей казалось невроятнымъ, чтобы эта двочка — эта бабочка — уже вступила, суетная и неподготовленная въ ту страну, которая для каждой новой путницы представляется почти такой-же неизвданной и таинственной, какъ область смерти. Еще нсколько мсяцевъ тому назадъ Мона чувствовала себя старухой, умудренной опытомъ, рядомъ съ этимъ наивнымъ ребенкомъ, теперь между ними лежала цлая бездна познанія и скорби, и Мона стояла у края бездны, а эта двочка-мать была на томъ берегу.

Глава XXXIX.
Разспросы.

Избирая медицинскую карьеру, Мона руководилась отчасти страстной любовью къ наук и научнымъ занятіямъ, отчасти же глубокимъ убжденіемъ, что, если годность женщинъ для нкоторыхъ сферъ дятельности — пока еще вопросъ открытый, занятіе медициной составляетъ ихъ долгъ и естественное право, независимо отъ всхъ измнчивыхъ знаменъ и условныхъ взглядовъ. Неудачи ‘сбили съ нея спсь’, какъ она выражалась, но, оставляя на время занятія, она лишь въ первые дни серьезно думала о томъ, чтобы отречься отъ своего дла. Человкъ часто и долго колеблется, нужно много посвященій, чтобы онъ убдился въ своемъ призваніи, и Мона прошла черезъ такое посвященіе въ эту ночь въ Бартноумъ-Вуд, за сотни миль отъ своей школы, въ храм изъ осеребренныхъ инеемъ сосенъ, гд алтаремъ служилъ заброшенный домъ — прибжище грха и скорби.

Ночь прошла и утреннее солнышко весело заиграло на ледяныхъ кристаллахъ. Вмст съ первыми лучами его явилась и м-рсъ Арнотъ, добрая и матерински-заботливая, но страшно сконфуженная такимъ неожиданнымъ происшествіемъ, Мона взяла съ нея слово не заводить съ больной никакихъ разговоровъ о прошломъ, и ушла пообщавъ вернуться вечеромъ. Магги проводила свою благодтельницу глазами, полными слезъ, потомъ отвернулась къ стн и притворилась спящей. Если бъ можно было никогда не разставаться съ миссъ Маклинъ какъ бы это было хорошо! Можетъ быть, при такихъ условіяхъ, она со временемъ даже начала бы забывать его.

Во время своей болзни Рэчель была очень ласкова съ кузиной и Мона была совершенно не подготовлена къ негодованію и упрекамъ, обрушившимся на нее, лишь только она вошла въ гостиную. Въ записк, переданной докторомъ, было сказано, что Мона осталась ходить за Магги, внезапно заболвшей въ лсу, и Рэчель сразу догадалась, что случилось.

Мона попыталась было спокойно обсудить этотъ вопросъ, но злыя безжалостныя слова такъ больно язвили ей сердце, что она не въ силахъ была говорить. Она поднялась, взяла со стола перчатки и холодно сказала:

— Достаточно кузина! Вы забываете только что то же самое, въ смысл внезапнаго заболванія, могло бы случиться съ вами или со мной.

Это, несомннно, было труизмомъ, но Рэчель не расположена была взглянуть на дло съ этой точки зрнія. Наоборотъ, она раскипятилась еще больше.

— Дженни можетъ нанять сидлку въ Киркстоун. Я не позволю вамъ ухаживать за тварью, о которой и говорить-то неприлично порядочной женщин. Вы не пойдете больше въ этотъ домъ!

— Я общала придти посл обда. Разумется, вы имете полное право сказать мн, чтобы я больше сюда не возвращалась. Но я очень устала, и было бы жаль, если бы посл всей вашей доброты ко мн, вы отослали меня изъ дому съ такимъ толкованіемъ притчи о добромъ самарянин. Если вы сами не станете разсказывать, никто и не узнаетъ, что я имла какое-либо отношеніе къ этому происшествію.

Прежде, чмъ кузина успла отвтить, Мона вышла изъ комнаты. Вскор Салли постучалась къ ней и внесла на поднос довольно аппетитный завтракъ. Бдная Рэчель! ее легко было побить ея же собственнымъ оружіемъ. Она была вполн уврена, что притча о добромъ самарянин тутъ ни при чемъ, но при одномъ упоминаніи объ этой причт, ей вспомнились и другія мста изъ Евангелія, какъ бы подтверждавшія слова Моны. Но вдь теперь не т времена. Свтъ совсмъ перемнился. Неужели же поощрять эту развращенную двчонку, чтобы она еще смла задирать носъ посл того, что случилось?

Даже ради Дженни, Мона не унизилась бы передъ Рэчелью до просьбы никому не говорить о происшедшемъ, но у Рэчели были свои причины молчать. Она была достаточно умна, чтобы сообразить, что если правда выйдетъ наружу, она выйдетъ вся ‘безъ остатка, и, чтобы не повредить своей плоти и крови’, она готова была временно щадить даже Магги.

Въ полдень зашелъ Дудлей.

— Я такъ и разсчитывалъ, что судьба поможетъ мн застать васъ одну. Ваши паціенты чувствуютъ себя превосходно. Я зашелъ сказать, что сегодня вечеромъ должна возвратиться Дженни, она выйдетъ въ Киркстоун. Я знаю, что вамъ не легко будетъ исполнить мою просьбу, но, право, все обошлось бы гораздо легче, если бы ее встртили.

— Спасибо, что зашли предупредить, я ужасно волновалась по поводу ея возвращенія. Боюсь, что многого не могу сдлать, но, конечно, сдлаю все, что могу. Я хотла итти сейчасъ же посл обда, но теперь подожду и пойду вмст съ Дженни. Бдная! Какой это будетъ ударъ для нея!

Дудлей пристально смотрлъ на нее.

— Я только-что выразилъ свой восторгъ по поводу того, что вижу васъ, а теперь, съ истинно-мужской непослдовательностью хочу побранить васъ за то, что вы не легли отдохнуть. Вамъ бы слдовало поспать часика два. У васъ страшно усталый видъ.

— Наружность обманчива.

— Боюсь, что миссъ Симпсонъ не особенно довольна тмъ, какъ вы провели эту ночь.

Мона немножко смутилась, потомъ улыбнулась:

— Миссъ Симпсонъ не иметъ власти надъ моей совстью.

— И слава Богу! Но сегодня, надюсь, вы останетесь не дольше получаса.

— Не знаю.

— Нтъ, миссъ Маклинъ, дольше вы не останетесь, я вамъ этого не позволю.

Глаза ея заискрились лукавствомъ.

— Простите мою навязчивость,— сказала она,— и объясните мн, по какому праву вы вмшиваетесь. Разв дло врача опредлять, сколько времени сидлка должна оставаться при исполненіи своихъ обязанностей? Я, знаете, такъ спрашиваю, чтобы знать.

— Да, это дло врача.

— А! Въ такомъ случа надо повиноваться. Спасибо что объяснили.

Но вдругъ кровь бросилась ей въ лицо.

— О, докторъ Дудлей,— вскричала она порывисто,— какъ это гадко, что сейчасъ же посл такой трагедіи я способна смяться и шутить!

— Чмъ же гадко? Смхъ и шутки, какъ цвты и солнечный свтъ, показываютъ только, что въ основ вещей не все трагедія. Это здоровая реакція. Если бы, увидавъ слишкомъ близко изнанку жизни, мы утратили бы способность смяться, мы, пожалуй, сошли бы съ ума, не правда ли?

— Да,— сказала она серьезно.

— Я нахожу, что это большая ошибка — выводить чувствительность за предлы побудительнаго мотива. Физіологія учитъ насъ, что наисильнйшій стимулъ тотъ, который вызываетъ maximum сокращенія, такъ и наисильнйшее чувство даетъ не maximum чувства, но maximum дйствія. Магги подъ вашимъ крылышкомъ все равно, что у Христа за пазухой. Я немногое могу для нея сдлать, такъ какъ законъ не дозволяетъ намъ сворачивать шеи своимъ ближнимъ иначе, какъ въ вид самозащиты, но я завтра же повидаюсь съ Дженни и постараюсь устроить такъ, чтобы отецъ давалъ деньги на содержаніе ребенка. Такъ почему же вамъ и не посмяться немножко? неужели это такое преступленіе?

Дудлей говорилъ искренно и просто, не думая о томъ, какое впечатлніе произведетъ его рыцарская рчь на женщину, глубоко преданную своему полу. Мона хотла поблагодарить его, но не нашла словъ и, какъ ребенокъ, посмотрла на него полными слезъ главами.

Тутъ Дудлей понялъ въ первый разъ, какъ прекрасно лицо его возлюбленной, понялъ, что это лицо, подобно глин въ рукахъ горшечника, только отпечатокъ чудной души.

Онъ молча протянулъ ей руку и вышелъ.

Глава XL.
‘Матушка.’

Сумерки быстро сгущались, по небу неслись разорванныя тучи, Мона ходила взадъ и впередъ по платформ полустанка, поджидая возвращенія Дженни. Перспектива длинной прогулки подъ этимъ мрачнымъ небомъ и тягостнаго разговора не улыбалась ей, и Мона серьезно подумывала о томъ, чтобы нанять экипажъ, но это былъ врный способъ обратить на себя общее вниманіе, и Мона вынуждена была отказаться отъ этой мысли. Поздъ опоздалъ, втеръ съ каждой минутой усиливался, наконецъ, раздался свистокъ и черезъ нсколько минутъ на подножк грязнаго вагона третьяго класса показалась маленькая сухая фигурка Дженни, усиливавшейся протиснуть черезъ двери узелокъ и корзину.

Сердце Моны заныло сильне при вид этого усталаго старческаго лица и все существо ея возмутилось противъ принятой на себя задачи. Въ сущности, къ чему вмшиваться? Разв въ такихъ случаяхъ можно быть увреннымъ, что не принесешь больше вреда, чмъ пользы? Не лучше ли предоставить все судьб и природ?

— Это вы, Дженни?— сказала она.— Намъ по дорог, пойдемте вмст. Дайте мн вашу корзину.

— Богъ съ вами, миссъ Маклинъ! Разв барышн годится таскать такія корзины! Вы посмотрите, какая она тяжелая.

— Пустяки!— сказала Мона, напрягая мускулы, чтобы поднять корзину, какъ перышко,— Я возьму и узелъ, если хотите. А теперь, Дженни, разсказывайте, какъ вы създили.

Она больше всего боялась, какъ бы старуха не заподозрила чего-нибудь раньше, чмъ он выйдутъ изъ города и, чтобы отвлечь ея вниманіе, не переставала болтать о чемъ придется. Когда он вышли на шоссе, двушка перевела духъ съ облегченіемъ и вмст со страхомъ, думая: сейчасъ начнется.

— Какая ужасная ночь,— задыхаясь, выговорила Дженни, втеръ все время дулъ имъ въ лицо — и взяла Мону подъ руку,— не знаю, какъ я домой доберусь. Съ чего это вы, барышня, выбрались гулять въ такую погоду?

— Я была у васъ вчера вечеромъ,— уклончиво отвтила Мона,— и не застала.

— Ахъ вы бдненькая, даромъ прошлись! Вотъ вдь досада-то. И вы не знали, конечно, что ключъ у сосдей, а то могли бы хоть войти отдохнуть. Я бы теперь пригласила васъ зайти, да вдь домъ-то не топленъ, а вы, наврное, идете куда-нибудь въ гости.

— Да, да,— разсянно протянула Мона и сразу перешла къ предмету, занимавшему ея мысли.— Давно вы имли извстія отъ Магги? Лицо старухи омрачилось.

— Да, вотъ, можетъ быть, дома ждетъ письмецо. А то давно не получала. Вотъ ужъ полтора мсяца ни строчки. Въ феврал, слава Богу, кончается ей годъ службы. Я не буду имть минуты покоя до тхъ поръ, пока она не вернется домой.

— Можетъ быть, она больна,— многозначительно сказала Мона. Дженни воззрилась на свою спутницу.

— Почему вы это говорите?

— Дженни, — начала Мона дрожащимъ голосомъ,— я вчера застала, вмсто васъ, Магги. Она вернулась домой.

Впослдствіи она не могла припомнить, сказала ли она еще что-нибудь, или Дженни сама догадалась. Еще нсколько вопросовъ, спшныхъ, повелительныхъ и затмъ — взрывъ негодованія, отъ котораго у Моны застыла кровь въ жилахъ. Въ первую минуту она ничего не поняла въ этомъ поток гнвныхъ безсвязныхъ рчей, она только смутно видла худенькую, старческую фигурку, потрясающую въ воздух кулаками, призывая проклятія на голову своего ребенка, и ей страшно было смотрть на эту мать, клянущую дочь.

Старуха неожиданно схватила свой узелъ и пошла впередъ такъ быстро, что Мона едва поспвала за ней.

— Какъ она смла вернуться домой!— бормотала Дженни.— Какъ у нея духу хватило? Пошла бы куда-нибудь, гд ея никто не знаетъ, а не срамила бы мать. Босоногая дрянь! Счастье твое, что меня дома не было: я бы у тебя подъ носомъ дверь захлопнула. Погоди, я тебя сегодня же вышвырну на улицу и тебя, и твое отродье поганое. Я съ такой не стану жить подъ одной кровлей. Пусть пропадаетъ — туда ей и дорога! Зачмъ не думала раньше! Что посешь, то я пожнешь. Съ этого дня она мн не дочь. Я глазъ не сомкну, пока не вышвырну этой негодницы изъ своего дома!

— Выгнать ее изъ дому, значитъ всмъ объяснить, что случилось,— спокойно возразила Мона.— А пока никто ничего не знаетъ.

Лицо старухи просіяло, но не надолго.

— Къ чему вы меня утшаете?— сказала она съ горечью.— Или вы сами еще ребенокъ и не знаете, что такіе секреты скоро всплываютъ наружу. Я сама въ такихъ случаяхъ не держала языка за зубами, и другія молчать не станутъ,— и вдругъ у нея вырвалось воплемъ:— ой, барышня, милая вы моя, какъ же мн тяжко! Что мн длать, горькой-горюш! Ну, пусть я ее выгоню изъ дому, да какъ же я-то сама людямъ въ глаза смотрть буду? Пропала моя головушка бдная! Видно, что сдлано, того ужъ не передлаешь!

— Сдланнаго не передлаешь,— тихо молвила Мона, — но можно сдлать его еще хуже. Двочка, идя къ вамъ, не знала, что часъ ея близокъ. Она шла къ вамъ за совтомъ и помощью. Да и куда же ей было пойти, къ кому обратиться? Неужели вы предпочли бы, чтобы она бродила по улицамъ? Изъ-за того, что она утратила такъ-называемое доброе имя, вы готовы отречься отъ нея. А душа ея разв не дорога вамъ? Я въ жизнь не видла ничего прелестне и трогательне этого глубокаго доврія, съ которымъ бдняжка пришла къ своей матери. У меня бы наврное не хватило на это мужества. Она знаетъ васъ лучше, чмъ вы сами себя. Она не даромъ засыпала у васъ на колняхъ, она не забыла вашихъ ласкъ: когда свтъ обошелся съ ней жестоко, и она впала въ искушеніе, она знала, къ кому обратиться. Это лучше всякихъ клятвъ и общаній исправиться. Будь я ея матерью, я бы плюнула на всякое злословіе и клевету и на колняхъ благодарила бы за это Бога.

Мона остановилась, въ темнот раздалось подавленное рыданіе.

— Я не ребенокъ, Дженни,— продолжала она.— Я не хуже васъ знаю, что скажетъ свтъ, но сейчасъ мы съ вами далеки отъ свта, мы одн во мрак передъ лицомъ Божіимъ. Попытаемся же взглянуть на это такъ, какъ Онъ смотрлъ. Вы сами знаете, что если теперь отнестись къ Магги ласково и любовно, она, посл своего паденія, станетъ не хуже, а лучше. Онъ тоже зналъ это и далъ ей, матери, власть обратить зло въ добро. Не думайте, что ея жизнь безвозвратно испорчена. Она еще совсмъ дитя. Разумется, ей нельзя оставаться здсь, но, если вы позволите, я пріищу ей такое мсто, гд за ней будетъ хорошій присмотръ и уходъ, и вы еще доживете до того, что увидите ее замужемъ и въ кругу дтей, которыми будете гордиться.

Дженни всхлипывала уже громко,

— Нтъ, нтъ, миссъ Маклинъ, хоть вы и склеите куски, хоть и никто не будетъ знать о томъ, что кувшинъ разбитъ, трещина все-таки останется.

— Правда ваша, милая Дженни, но, вдь, передъ Богомъ мы вс такіе же треснувшіе сосуды. Мы не совершили именно этого грха, но, можетъ быть, наша гордость и себялюбіе въ Его глазахъ еще большій грхъ. Я уврена, что Христосъ излилъ бы свой праведный гнвъ на мужчину, который своимъ эгоизмомъ довелъ ее до этого ужаса, но бдной маленькой Магги, уже вдоволь настрадавшейся, Онъ сказалъ бы только: ‘Я не осуждаю тебя, иди и не грши боле!’ Мн кажется, въ этомъ мір только тотъ и можетъ обрсти душевное спокойствіе, кто старается смотрть на вещи такъ, какъ смотрлъ Онъ.

Он говорили все время, пока не дошли до дому. Вліяніе Моны было сильно, но и противодйствіе ему оказывалось не мене сильное. Въ такую минуту, когда, казалось, все было выиграно, камень тяжело срывался съ мста и откатывался назадъ. Мона совсмъ измучилась отъ этой неустанной борьбы и даже, подходя къ двери, не была вполн уврена, что Дженни не исполнитъ своей давешней угрозы.

М-рсъ Арнотъ уже съ полчаса какъ ушла, и Магги лежала одна, блдная, съ широко-раскрытыми, скорбными глазами. Она издали заслышала шаги матери и, вся дрожа, повернулась къ двери.

— Матушка!— вскрикнула она, когда та вошла, и зарыдала.

Посл нсколькихъ секундъ мучительной нершимости въ отвтъ ей раздался горестный вопль:

— Дочка моя, доченька милая! Дитятко ты мое безталанное! И зачмъ только я тебя отпустила въ чужіе люди!..

Мона неслышно выскользнула за дверь и пошла въ кухню. Яркій огонь на очаг и блествшая на полкахъ посуда плавали въ какомъ то туман передъ ея глазами, но душа ея ликовала.

— Какъ она крикнула ‘Матушка!’ Что такое вс мои увщанія въ сравненіи съ этимъ воплемъ измученнаго сердца? А все-таки я рада, что пошла.

Минутъ черезъ десять она вернулась въ спальню съ подносомъ въ рукахъ.

— Не знаю, какъ вы, Дженни, а я такъ очень озябла и проголодалась, и потому позволила себ заварить чай. Я думаю даже Магги можно позволить выпить, чашечку, слабенькаго, если она пообщаетъ сегодня больше не разговаривать.

Дженни выпила горячаго чаю и, несмотря на ея тяжкое горе, у нея стало легче на душ. Конечно, люди будутъ чесать языки, но вдь у нея есть и поддержка: дружба миссъ Маклинъ тоже чего-нибудь да стоитъ, и потомъ — она подумала, что не худо бы почитать на ночь Евангеліе и отыскать ту главу,— объ исус и гршниц. Еслибъ кто-нибудь сказалъ Дженни, что черезъ какихъ-нибудь два часа посл того, какъ до нея дойдетъ страшная всть, сердце ея будетъ биться сравнительно спокойно, она бы только презрительно засмялась. А между тмъ такъ оно было. Бдная старая Дженни! Утро принесетъ съ собой иныя мысли, возвратъ старыхъ взглядовъ и предразсудковъ, но она въ простот души, не думала объ этомъ и на нсколько короткихъ часовъ обрла душевный миръ.

Глава XLI.
Цвтокъ распускается.

Какъ только чай былъ выпитъ, Мона стала прощаться. Дженни уговаривала ее переночевать и пугала втромъ, свиставшимъ въ верхушкахъ сосенъ, но Мона только смялась. Однако, очутившись одна въ темнот, она пожалла о своей опрометчивости. Держась за плетень, она ощупью пробиралась къ воротамъ, какъ вдругъ невдалек передъ нею мелькнули огоньки фонарей, и она сразу почувствовала себя подъ защитой.

Заслышавъ ея шаги, Дудлей выступилъ впередъ.

— Вотъ это хорошо, что вы послушались,— сказалъ онъ, и въ его бархатномъ голос зазвучали радостныя нотки.

— Очень рада, что начальство удостоило меня одобреніемъ.

— Дженни вернулась?

— Да. Все благополучно, по крайней мр, на сегодня. Завтра надо будетъ пойти пораньше туда. Какое это было чудное зрлище! И Мона описала встрчу матери съ дочерью.

— Вы сдлали доброе дло,— помолчавъ, сказалъ Дудлей.

— О, я ровно ничего не сдлала. Вс мои героическія усилія про

пали бы даромъ, еслибъ не этотъ крикъ Магги: ‘Матушка!’ Мн потомъ было прямо смшно, что я такъ старалась.

— Вы забываете, что и крикъ Магги пропалъ бы даромъ, еслибъ вы не взяли на себя неблагодарный трудъ подготовить почву.

— Вы навстите больную?

— А разв нужно?

— По моему, нтъ.

— Въ такомъ случа я буду имть удовольствіе отвезти васъ домой.

— О нтъ, благодарю васъ. Я предпочитаю итти пшкомъ.

Оба они стояли на свту. Дудлей вдругъ расхрабрился.

— Посмотрите мн въ глаза, миссъ Маклинъ, и скажите, что это правда.

Мона подняла на него глаза, испытывая странное смущеніе: ей казалось, что земля ускользаетъ изъ подъ ея ногъ.

— Нтъ,— сказала она,— это не правда. Я даже боюсь итти пшкомъ, но — вы знаете, что я не могу хать съ вами.

— Почему?

Мона сдвинула брови — ей была непріятна эта настойчивость — и глаза ихъ снова встртились.

— Потому что я не сдлала-бы этого при дневномъ свт,— выговорила она строго и гордо.

Наступило минутное молчаніе.

— Завтра прізжаетъ замститель Брнса, будто вскользь замтилъ Дудлей.

Она чуть-чуть измнилась въ лиц, но отъ его зоркихъ глазъ не укрылась эта перемна.

— Я сдамъ ему больныхъ и затмъ долженъ буду ухать: я общалъ тетк свезти е въ теплые края. Вернусь я только въ август.

Отвта не было. Внезапно налетвшій порывъ втра заставилъ Мону вздрогнуть и она инстинктивно схватилась за бортъ брички.

Дудлей подалъ ей руку.

— Подножка высока, но вы, пожалуй, достанете.

Мона безсознательно оперлась на его руку, хотла сказать что-то колкое, но не смогла и, молча, сла въ бричку.

— Что со мной?— говорила она себ.— Околдовали меня? Или я начинаю сходить съ ума?

Ни разу еще во всю свою жизнь она не чувствовала себя такой безпомощной. Обычная находчивость совсмъ измнила ей. Она смутно чувствовала, что завтра будетъ негодовать на себя за свою слабость и недостатокъ гордости, но въ данный моментъ ей было только хорошо.

Дудлей закуталъ ей ноги пледомъ и взялъ возжи.

— Ну что же, разв это не лучше, чмъ итти пшкомъ?— спросилъ онъ тихо, наклоняясь къ ней, чтобы разслышать ея отвтъ.

Всего минуту колебалась она прежде, чмъ окончательно поддаться овладвшимъ ею чарамъ.

— Лучше,— выговорила она тихо.

— Вы рады, что похали?

На этотъ разъ она даже не пыталась бороться.

— Рада.

— Вотъ это хорошо!— Онъ отпустилъ возжи.— Пони устала. Не спши, старушонка. Можешь пройтись шагомъ.

Мона нервно вздрагивала.

— Вамъ холодно. Накиньте это на себя.

Онъ снялъ съ сиднья другой пледъ.

— Нтъ, благодарю васъ. Мн въ сущности не холодно, и потомъ надо, чтобы у меня руки были свободны. Меня сдуетъ втромъ, если я не буду держаться.

— Будто?— переспросилъ онъ съ какой-то странной интонаціей.— Подержите-ка возжи.

Онъ передалъ ей возжи, развернулъ пледъ и окуталъ ей плечи. Одно мгновеніе онъ чувствовалъ на своей щек ее теплое дыханіе, локонъ ея волосъ, развитый втромъ, легко коснулся его руки. Она сидла возл него, покорная, беззащитная, какъ ребенокъ, держа въ одной рук возжи, а другой цпляясь за край брички.

И Дудлей забылся. Благія намренія вылетли у него изъ головы, онъ, какъ игрокъ, испытывалъ лишь страстное желаніе поставить все на карту. Если карта бита, онъ погибъ, но если онъ выиграетъ, весь міръ не вмститъ его сокровищъ. Онъ не можетъ ждать,— не можетъ, не въ силахъ. Одинъ мигъ скажетъ ему все, онъ долженъ знать. Можетъ-быть и будущее таитъ наслажденіе, но кто вернетъ имъ этотъ часъ, эту ночь, бурю, уединеніе и пылкость желаній..

И рука, охватившая талію Моны, чтобы запахнуть пледъ, не была принята.

— Дайте мн возжи,— сказалъ онъ твердо, съ тмъ спокойствіемъ, которое и въ минуты самаго сильнаго возбужденія не покидаетъ любимцевъ природы, — дайте мн возжи и примите руку, я буду держать васъ,

Онъ нжно и властно обнялъ ее и придвинулъ къ себ вплотную.

Что же Мона? Почему она не оттолкнула его? Никогда еще ни одинъ мужчина, кром сэръ Дугласа и стараго м-ра Рейнольдса, не позволялъ себ съ ней ничего, кром пожатія руки, почему же теперь она покорилась безъ словъ, даже не пытаясь освободиться? Почему? Она сама не знала, что съ ней. Послдній проблескъ инстинкта самосохраненія побуждалъ ее сидть смирно, чтобы ни словомъ, ни звукомъ не выдать себя, чтобъ онъ не зналъ, какъ безумно бьется ея сердце.

‘Я умираю’,— думала она, но это была не смерть, а жизнь. Зоркій глазъ Дудлея угадалъ въ закрытой почк пышный цвтокъ, и въ эту бурную ночь на втр и холоду, подъ солнцемъ его ласки, цвтокъ началъ распускаться!

Такимъ образомъ Ральфъ узналъ, что эта женщина будетъ его женой.

Ни слова не было сказано между ними.— Мона не въ состояніи была говорить, Ральфъ радовался видя, что все сказано безъ-словъ. У подъзда миссъ Симпсонъ онъ остановился, высадилъ Мону, поднесъ къ губамъ ея руку и подождалъ, пока за ней не захлопнулась дверь.

Глава XLII.
Передъ отъздомъ.

Передъ отдъздомъ изъ Борроунесса Мона больше не видала Дудлея и, какъ это ни странно, ей даже не захотлось его видть. Къ полнот ея душевной жизни въ этотъ моментъ ничего нельзя было прибавить. Она жила въ мір золотыхъ грезъ. Свои обычныя обязанности она исполняла, можетъ-быть, даже лучше обыкновеннаго, но все время сознавала, что это все не настоящее. Когда же дйствительность настоятельно заявила свои права, ей пришлось не мало потрудиться надъ собой, чтобы войти въ колею.

— Я теперь,— говорила она себ,— точно человкъ, который полжизни прожилъ въ дом, вполн удовлетворяющемъ всмъ его требованіямъ, и вдругъ, случайно коснувшись пружины, открылъ потайную дверь въ стн и увидалъ лстницу, ведущую въ анфиладу очарованныхъ комнатъ. Онъ прошелъ ихъ вс и вернулся назадъ, въ свою, столовую, въ рабочій кабинетъ и не узнаетъ ихъ, все то же, да не то, онъ уже не можетъ забыть объ очарованныхъ комнатахъ. Ему необходимо привести ихъ въ связь съ остальными, превратить ихъ въ жилые покои, но для этого ему надо исправить и расширить свои взгляды, раздвинуть рамки своей жизни.

Писемъ она не ждала и не получала. ‘Въ іюл, когда я сдамъ экзамены, я буду вправ говорить и длать то, чего не смю говорить и длать теперь’. Когда эти слова были сказаны, Мона не придала имъ опредленнаго значенія, нотеперь она знала, что въ август услышитъ о своемъ друг.

Ей даже въ голову не приходило, что его поведеніе въ ту ночь было непослдовательно и въ высшей степени неприлично. Когда человкъ въ первый разъ присутствуетъ при землетрясеніи, онъ не задается вопросомъ, какія въ этомъ землетрясеніи есть особенныя, только ему присущія черты и какія присущи всмъ землетрясеніямъ вообще. Прошло нсколько мсяцевъ, прежде чмъ Мона поняла, что все происшедшее между нею и докторомъ Дудлеемъ, старо, какъ міръ. Мн почти стыдно сказать это о женщин уже не первой молодости и притомъ имющей претензію на опытность, но надо сознаться, что ея отношенія къ Дудлею представлялись ей чмъ-то единственнымъ въ своемъ род. Большинство двушекъ мечтаетъ о любви. Мона мечтала только о долг, и любовь предстала передъ нею невдомымъ гостемъ, одареннымъ волшебной властью открывать самые потаенные уголки ея сердца. Она не анализировала не спрашивала себя, что это значить? Она жила день за день и была счастлива.

Прошло много дней, прежде чмъ на ея неб появилось облачко, величиной не больше ладони, въ вид знакомаго вопроса: ‘Что скажетъ докторъ Дудлей, когда узнаетъ, что она студентка, изучающая медицину, и что жизнь ея совсмъ не такова, какъ онъ представлялъ себ?’ Въ первый моментъ, она просто закрыла глаза и отвернулась, не желая отвчать на вопросъ, но облачко не исчезало и росло. Потомъ ей пришло въ голову написать ему, но она тотчасъ же отогнала эту мысль. Писать, объясняться — значить говорить о томъ, что онъ первый долженъ выразить словами.

Къ февралю Мона уже начала подыскивать себ замстительницу и подготовлять кузину къ своему отъзду. Долгое время Рэчель не хотла и слышать объ этомъ, потомъ наступилъ періодъ упрековъ и негодующихъ жалобъ, наконецъ, убдившись, что Мона никогда не принадлежала ей всецло, добрая душа принялась лить потоки слезъ, окружая ее самой нжной заботою, которая страшно трогала Мону.

— Мн, право, жаль узжать,— сказала однажды Мона.— Это была такая тихая, спокойная зима, въ нкоторыхъ отношеніяхъ счастливйшая въ моей жизни.

— Такъ зачмъ же вы дете? Разумется, не мое дло говорить объ этомъ, но вдь всякій же видитъ, что творится съ м-ромъ Броуномъ. Я со дня на день жду, что онъ выскажется. Надюсь, вы не упустите такого случая. М-ръ Броунъ такой умный солидный, и вкусы у васъ одинаковые.

Мона вспыхнула, но тотчасъ же овладла собой:— Во-первыхъ, дорогая, такой ‘случай’, какъ вы его называете, врядъ ли представится мн, а во-вторыхъ, еслибъ онъ и представился, я несомннно упущу его.

— Ну, знаете, васъ не разберешь. Я понимаю, еслибъ вы имли что-нибудь противъ лавки,— нкоторые этимъ брезгаютъ,— но вдь вы сами мастерица торговать. Я всегда говорила, что у васъ золотая голова для этого дла. До васъ я совсмъ не вела счетныхъ книгъ, да и дохода съ магазина не имла никакого,— ей Богу, одинъ убытокъ! Все шло кое-какъ, черезъ пень-колоду: то, глядишь, запачкалось, то выцвло, то забыли купить,— и такъ все. А давеча, какъ я показала м-ру Броуну наши книги и сказала ему, сколько мы наторговали за послдніе три мсяца, онъ просто диву дался. А пусти васъ въ большой магазинъ,— да вамъ цны не будетъ! Моя племянница — отличная двушка но куда же ей до васъ! Она, бывало, вчно все перепутаетъ, забудетъ положить вещь на мсто, а потомъ ищешь, ищешь безъ конца. А все таки хорошо мы съ ней жили. Что-то она теперь подлываетъ, бдняжка?..

— Вы, по крайней мр, прізжайте погостить ко мн,— сказала Рэчель нсколько дней спустя.

— Непремнно. Лто я общала провести у однихъ друзей, но, какъ только освобожусь, пріду къ вамъ на недльку, если вы захотите принять меня,— такъ, приблизительно, въ первой половин августа.

Читателю, конечно, пріятно будетъ узнать, что, говоря это, Мона ощущала угрызенія совсти.

Первая половина августа! Какъ билось ея сердце, при мысли объ этихъ дняхъ! Экзамены будутъ уже сданы. На акт, въ Берлингтонъ-гоуз Дудлей наврное не замтитъ ея: онъ слишкомъ близорукъ. А здсь, въ замк Маклинъ, когда солнце будетъ играть на волнахъ, а волны плескаться о берегъ, она разскажетъ ему всю правду, прежде чмъ имя ея появится въ спискахъ. Теперь она была уврена въ успх, не допускала даже возможности провала. Потомъ выйдутъ списки, и они просмотрятъ ихъ вмст. Если надо будетъ, она смирится и попроситъ прощенія за то, что она въ извстномъ смысл обманула его, но въ этомъ, конечно, не будетъ надобности. Все устроится само собой легко, естественно и чудно-хорошо, думала Мона.

Всть о скоромъ отъзд миссъ Маклинъ вызвала большую сенсацію: вс удивіялись, сожалли, многіе были искренно огорчены, и больше всхъ тетя Белль. Умная старуха была невысокаго мннія о людяхъ вообще и не очень любила ихъ, особенно ‘бабъ’, но Мона пришлась ей по душ, тетя Белль была заране расположена въ ея пользу и всмъ говорила, что ‘у миссъ Маклинъ есть царь въ голов, а для двки и это уже много’.

Въ одно прекрасное утро, въ конц февраля, тетя Белль уложила въ корзиночку два десятка свжеснесенныхъ яицъ и, въ первый разъ за много мсяцевъ, отправилась съ визитомъ къ Рэчели Симпсонъ. Къ немалому своему удовольствію, проходя черезъ Кильвинни, она встртила сестеръ м-ра Броуна.

— Куда это вы собрались, м-рсъ Иссонъ! Васъ теперь не часто увидишь.

Тетя Белль зорко посмотрла на говорившую.

— Куда собралось? А повидать миссъ Маклинъ. Она скоро узжаетъ.

— Почему узжаетъ? Я слышала, что миссъ Симпсонъ была очень довольна ею, какъ помощницей.

— Довольна! Еще бы не довольна! Тетя Белль едва сдерживала свое негодованіе. Миссъ Маклинъ везд уметъ быть полезной, жалко, что не о каждой изъ насъ можно это сказать. Миссъ Симпсонъ, я думаю, дорого бы дала, чтобъ удержать ее. Да разв такую двушку здсь удержишь! Вы имете понятіе о томъ, что за человкъ былъ ея отецъ? Вдь у нея своихъ денегъ-то сколько угодно — копи, да откладывай. Да и воспитанія она тонкаго,— не то, что мы съ вами или Рэчель Симпсонъ, вдь это сразу видно, что она къ такому обществу не привыкла.

Отведя, такимъ образомъ, душу, тетя Белль поставила свою корзинку на первый попавшійся камень, вытерла лицо и очки блоснжнымъ носовымъ платкомъ и съ легкимъ сердцемъ продолжала свой путь.

Рэчели она не застала, но Мона встртила ее съ такой шумной радостью, что добрая женщина была боле чмъ вознаграждена за понесенный трудъ. Эксцентричность тети Белль, доставившая ей прозвище ‘старой чудачки’, наполовину происходила отъ избытка энтузіазма, заложеннаго природой въ ея душу, и потому старуха высоко цнила это качество въ другихъ, когда оно умрялось выдержкой.

— У васъ усталый видъ,— сказала Мона, подавая тет Белль чашку собственноручно приготовленнаго чаю.

— Ахъ, и не говори! Измучилась я съ этими двчонками. Одна больна — въ первый разъ пью въ этомъ дом вкусный чай. Одна больна, — да она и не двчонка, уже, ей въ Мартиновъ день минетъ сорокъ, но она служитъ у меня съ шестнадцати лтъ, заболла и не хочетъ, глупая, итти къ доктору, прямо не знаю, что съ ней длать.

— Что же съ ней такое?

— Вотъ еще выдумала разспрашивать. Ты еще молода, двочка, да и не интересно теб про это слушать.

— Именно мн-то и интересно. Я не ребенокъ, тетя, и притомъ — теперь, когда я узжаю, Рэчель не разсердится, если я скажу вамъ, что я учусь, чтобы сдлаться врачомъ.

Удивленіе, недовріе, недовольство — вс эти чувства почти одновременно отразились на подвижномъ старомъ лиц, затмъ это лицо стало вдругъ страшно серьезнымъ.

— Нтъ, нтъ, двочка,— сказала она строго.— Ты этакъ не шути со мной. Ты двка умная, теб не слдъ подражать всмъ этимъ заграничнымъ фокусамъ. Это — мода въ Америк, а не у насъ. Вспомни о своемъ отц! Ты должна такъ себя вести, чтобъ никакой тни не бросить на свое имя.

— Разскажите мн о вашей служанк,— продолжала Мона ласково, но твердо, эта настойчивость была убдительне всякихъ возраженій.— На что она жалуется?

Тетя Белль колебалась, но эта болзнь тяжелымъ бременемъ лежала у нея на душ, а тутъ ей общали сочувствіе — и она не устояла.

— Видишь, она не то, что жалуется, а…— и тетя Белль зашептала на ухо Мон.

Та слушала внимательно, изрдка предлагая вопросы.

— Я пошла бы васъ проводить, чтобъ посмотрть ее сегодня же, но я общала быть сегодня дома: ко мн придетъ одна женщина переговорить насчетъ мста. Я приду къ вамъ завтра. Всего врне, что мн ничего не удастся сдлать,— я еще слишкомъ мало знаю,— но такіе симптомы могутъ происходить отъ разныхъ причинъ. Если я увижу, что ничего не могу сдлать, я уговорю ее пойти къ доктору, или же возьму ее въ Эдинбургъ и помщу въ женскую больницу.

— Да теб-то съ какой стати возиться съ ней?

Мона засмялась.

— Это моя профессія. Вс мы живемъ для того, чтобы приносить пользу другимъ.

— Полно, полно! ты лучше уговори ее сходить къ доктору Робертсону.. Я, можетъ, плохо ее убждала,— ну да вдь я и сама невысокаго мннія о докторахъ. Придетъ время помирать, такъ помру и безъ ихней помощи, а отравляться аптечными снадобьями не желаю.

Вошла Рэчель и разговоръ былъ прерванъ.

Прощаясь у садовой калитки, Мона сказала:

— И такъ, до завтра.

— Ахъ, двочка, какъ же ты меня разогорчила! Я вдь тебя люблю, какъ свое родное дитя. Этакое задумала… Кто бы могъ ожидать отъ такой разумной двушки!.. Полно, выкинь ты эту дурь изъ головы.

Мона положила руки на плечи старух и, нагнувшись, поцловала ее въ морщинистый лобъ.

— Я ни за что въ мір не хотла бы огорчить васъ, тетя Белль. Если позволите, мы обсудимъ это завтра.

— Нечего тутъ обсуждать. Негодится это для тебя, неприлично — вотъ и все.

Старуха пришла веселая, а ушла съ большой тяжестью на душ.

Лкарство, прописанное Моной, подйствовало, хотя Мона говорила, что это ‘скоре удача, чмъ успхъ’, и больная скоро оправилась. Тетя Белль ходила серьезная и ни съ кмъ объ этомъ не говорила, но сама больная была мене сдержанна, и передъ отъздомъ Мона пріобрла еще одну паціентку въ Кильвинни. Здсь болзнь была слишкомъ запущена, даже и для хирургической помощи, но больная отнеслась съ глубокимъ довріемъ къ новой докторш, а ея смиреніе, кроткая покорность судьб такъ тронули двушку, что она ушла потрясенная. Мона была молода и здорова, дорожила жизнью и не могла примириться съ невозможностью помочь.

‘Слава Богу, скоро я опять примусь за работу’,— думала она, спша домой. Я хочу, знать, знать, какъ можно больше. Это ужасно быть заживо погребенной подъ своимъ собственнымъ невжествомъ и безпомощностью.

Увы, грезы молодости несбыточны! Можно стремиться, можно работать, но разв этимъ раздвинешь стнки гроба?

Глава XLIII.
Прости Борроунессъ!

Передъ отъздомъ изъ Борроунесса Мон оказаны были дв большія почести.

Во первыхъ, двицы Броунъ нанесли ей формальный визитъ. Вс три явились въ парадныхъ костюмахъ и были любезны даже до чрезвычайности, но не приглашали къ себ Мону и ни словомъ не заикнулись о новой прогулк.

Слова тети Белль достигли цли: он поняли какое разстояніе отдляетъ ихъ отъ Моны, но, поразмысливъ, разсудили, что все равно имъ нельзя было поступать иначе. Не въ томъ вдь дло, женится ли ихъ братъ на богатой двушк или на бдной, ему вовсе не слдовало жениться, это не входило въ ихъ программу. Положеніе несомннно представлялось теперь въ новомъ свт, но, не зная хорошенько, какъ къ этому отнесется ихъ братъ, он, пока что, сочли за лучшее ничего не говорить ему.

Тмъ не мене, таинственные и преувеличенные слухи о ‘знатномъ родств’ миссъ Маклинъ должно быть распространились по городу, иначе трудно было объяснить вторую великую почесть, выпавшую на долю Моны и явившуюся въ вид письма, на толстой дорогой бумаг, украшенной затйливымъ гербомъ.

М-ръ и м-рсъ Куксонъ, просятъ ‘миссъ Маклинъ сдлать имъ удовольствіе, отобдать съ ними е. t. с.’.

Отобдать! Мона уже забыла, что значитъ ‘обдать’. Она со смхомъ отложила въ сторону письмо.

— Если мой другъ Матильда не выдала меня,— чего я не думаю — это положительно успхъ!

Первымъ побужденіемъ ея было отказать, но она подумала объ огорченіи Матильды, подумала, что докторъ Дудлей, зная объ ея близости съ этой двушкой нашелъ бы отказъ недостойнымъ ея — и показала записку Рэчели.

— Разумется, надо идти,— сказала та,— но, въ виду того что намъ такъ мало остается быть вмст, они могли бы пригласить и меня!

Мона чувствовала сильное искушеніе написать въ отвтъ, что она нигд не бываетъ безъ своей кузины, но она по совсти не могла сказать, что Куксоны могли бы пригласить и Рэчель.

Она кончила тмъ, что пошла, одвшись очень тщательно, чтобы не разочаровать ожиданій Матильды, и въ общемъ была пріятно удивлена. Семейство оказалось мене вульгарнымъ чмъ она ожидала.

Наконецъ вс прощальные визиты были окончены, и она принялась за укладку, говоря себ: — Могла ли я думать шесть мсяцевъ тому назадъ, что мн такъ грустно будетъ узжать!

Ей надарили множество кипсэковъ, книжечекъ для иголокъ, подушечекъ для булавокъ, каждая двушка, приходившая къ ней совтоваться на счетъ шляпки, мста или жениха, считала долгомъ привести ей что нибудь на память. Рэчель подарила ей дв вышитыя скамеечки, дешево пріобртенныя на базар, двицы Бонтронъ великолпную библію (какъ Мон хотлось показать е доктору Дудлею), Матильда — плато изъ раковинъ и водорослей, собранныхъ близь Замка Маклинъ и наклеенныхъ на картонъ, съ надписью посредин

‘Отъ признательной
М. К.
въ память
Счастливйшихъ часовъ ея жизни’.

Это было удачно придумано и выполнено почти артистически, но воспитаніе и привычки сказались таки въ массивной золотой рам, совершенно не подходящей къ простенькому внку.

— О, Боже! къ чему это,— подумала Мона, но тмъ не мене осторожно уложила подарокъ, словно какую-нибудь драгоцнность.

Трудне всего было разставаться съ Рэчелью.

На мсто Моны, была нанята толковая и расторопная молодая особа, но Рэчель не хотла и смотрть на нее.

— Что мн въ томъ, что она хорошая?— повторяла она рыдая,— вдь это не моя плоть и кровь. Лучше бы вы ужъ не прізжали!

Мона чувствовала, что это горе скоро пройдетъ,— но тмъ не мене, когда мокрый, мелькавшій въ воздух платокъ Рэчели, скрылся за поворотомъ дороги, она откинулась на подушки, совершенно измученная.

Уже смерклось, когда поздъ остановился въ Эдинбург. Мона не ошиблась: ее ждали Дорисъ и Сагибъ. Дорисъ пристально смотрла въ ту сторону, откуда долженъ былъ придти поздъ, а Сагибъ смотрлъ на Дорисъ, но оба такъ сердечно встртили усталую путницу, что она сразу забыла обо всемъ кром того, что она сестра Дорисъ, другъ Сагиба и — еще что-то для кого-то.

— Пони и мальчикъ съ пальчикъ тоже здсь?— спрашивала Мона, идя по платформ.

— О, да! только въ послднее время меня преслдуетъ страшная мысль, что мальчикъ съ пальчикъ начинаетъ расти.

— А вы разв не съ нами?— спросила Мона Сагиба, когда тотъ началъ застегивать фартукъ колясочки.

Онъ съ добродушной улыбкой посмотрлъ на свою атлетическую фигуру.

— Какъ же мн это сдлать? Разв посадить васъ всхъ въ карманъ: пони, коляску и сдоковъ? Миссъ Колькхунъ была такъ любезна, что пригласила меня обдать,— вотъ мы и увидимся.

Подруги почти не разговаривали по дорог домой и Мона была очень рада, что ее оставили одну отдыхать до обда.

— Какъ я радъ видть васъ, миссъ Маклинъ,— вскричалъ мистеръ Колькхунъ, когда Мона вошла въ гостиную.— Вы пріхали какъ разъ во время: я хотлъ посовтоваться съ вами насчетъ новаго микроскопа, который собираюсь купить, еще день и я бы не выдержалъ.— Послушайте, да вы похорошли, ей Богу, похорошли!

— Она смотритъ на пять лтъ моложе,— подхватила Дорисъ.

— Разъ ужъ мы перешли на личности,— вставилъ Сагибъ,— я бы сказалъ: на пять лтъ старше, но это не мшаетъ мн отъ души согласиться съ мистеромъ Колькхунъ.

Мона покраснла и засмялась, чтобы скрыть смущеніе,

— Конечно, старше, — сказала она, кивнувъ головой Сагибу,— я страшно постарла.

Войдя въ столовую, она обвела взглядомъ, красивую безъ всякой вычурности, комнату, прекрасно сервированный столъ — и даже вздохнула отъ удовольствія.

— Въ цломъ мір нтъ дома, гд бы я себя чувствовала такъ хорошо, какъ здсь. Ничто меня не раздражаетъ, я говорю когда мн хочется, и разршаю себ быть самой собою.

— Вотъ это пріятно слышать,— вскричалъ мистеръ Колькхунъ,— давайте-ка я налью вамъ супу.

За обдомъ разговоръ поддерживали главнымъ образомъ мужчины. Мона была утомлена, а Дорисъ вообще становилась разговорчиве только съ глазу на глазъ. А между тмъ, какъ живо чувствовалось за столомъ присутствіе этой милой, граціозной двушки, этого прелестнаго, полудтскаго личика, по которому трудно было угадать, сколько воли и энтузіазма таила въ себ его обладательница.

— Мн просто не вриться, что вы пробудете у меня цлую недлю,— сказала Дорисъ, входя вмст съ Моной въ свою комнату, и поправляя огонь въ камин, — это слишкомъ хорошо. А какъ я рада, что вы опять возьметесь за работу!

— И я рада, дорогая,— просто сказала Мона.

— Еще бы! Я знала, что вы вернетесь къ вашему исходному пункту.

Мона улыбнулась.— Вы ршительно отказываетесь отъ спирали? Ну ладно, скажемъ, что это кругъ, но во всякомъ случа кругъ вышелъ больше, чмъ я воображала.

Дорисъ поразили не слова, а тонъ, какимъ они были сказаны. Она обернулась къ подруг.

— Что же расширило его?

Мона лежала на низенькой кушетк, заложивъ руки за голову, неотрывая глазъ отъ потолка.

— Не знаю выговорила она.— Многое. Какъ поживаетъ Магги?

— Отлично. Лаура увряетъ, что изъ нея выйдетъ отличная кухарка. Посмотрли бы вы, какъ у нея просіяло лицо, когда я сказала, что вы прідете! Я такъ благодарна вамъ, Мона, что вы дали мн случай помочь ей. Такъ мало можно сдлать — то-есть я могу сдлать. Она очень милая и такая хорошенькая. Когда я подумаю объ этомъ человк… Дорисъ вся вспыхнула и запнулась.

— Не думайте о немъ, дорогая. Это безполезно. И знаете что, не балуйте Магги.

Дорисъ низко наклонилась къ огню, и слезы повисли на ея длинныхъ рсницахъ. Она старалась смахнуть ихъ — напрасно, къ тому же около нея никого не было, кром Моны, а Мона была для нея все равно, что второе я. Дорисъ прижала платокъ къ глазамъ и черезъ минуту уже съ улыбкой повернулась къ подруг.

— Какъ вамъ должно быть тяжело было тогда ночью, въ лсу! Вотъ-то я гордилась вами!

— Я желала бы, чтобы у васъ больше было причинъ гордиться мной, дорогая. То, что мн пришлось сдлать, было до крайности просто.

— А тотъ деревенскій врачъ, — что онъ сказалъ, когда увидлъ, что вы оказались на высот положенія?

Мона опять подняла глаза къ потолку.

— Не думаю, чтобы онъ сказалъ что-нибудь достойное быть занесеннымъ въ скрижали исторіи. Кажется онъ намекнулъ, что Магги не дурно было бы выпить немного бульону.

Это, какъ могъ бы засвидтельствовать Дудлэй, было чистйшей выдумкой.

— Не думаю, чтобы у него хватило мужества сознаться въ этомъ, но долженъ же онъ былъ видть, что тамъ вы были на своемъ мст, а не онъ.

Мона раскрыла было ротъ для отвта, но удержалась.

— Во всякомъ случа Магги была не единственной моей паціенткой, сказала она, помолчавъ.— Потомъ у меня была масса практики. Еслибъ мн только платили за визиты, могу васъ уврить, я ухала бы оттуда богачкой. О, Дорисъ, какъ это иногда бываетъ печально!..— И она разсказала о своей послдней паціентк.

— Бдняжка! Я ужасно рада, что вы ухали оттуда, но не понимаю, какъ вы могли ршиться оставить ее.

— И я тоже.

— Ее нельзя было привезти въ Эдинбургъ?

Мона покачала головой.

— Слишкомъ поздно.

— Но вдь это ужасно отказаться отъ нея, передать ее мужчин! Я не понимаю, какъ вы ршились сдлать это.

— Это потому, что вы не знаете, какъ онъ добръ, какъ онъ понималъ меня съ полуслова и облегчалъ этимъ мою задачу. Я говорю о доктор изъ Кильвинни,— это уже пожилой человкъ.

Мона вскочила на ноги и прислонилась къ ршетк камина.

— Рискуя навсегда потерять ваше уваженіе, Дорисъ, я все-таки должна сказать, что мужчины врачи удивительно ласковы и внимательны къ больнымъ. Когда я вспомню, какіе милые встрчаются между ними, я просто удивляюсь, что у насъ, женщинъ есть паціентки!

— Милые!— Спокойно, но съ глубокимъ презрніемъ повторила Дорисъ.— Вдь это ихъ ремесло быть милыми. Я въ жизнь свою не обращалась къ мужчин врачу и никогда не обращусь, но, еслибы пришлось, я ужъ лучше бы выбрала медвдя, чмъ такого милаго доктора.

Мона засмялась.

— Полноте, не унижайте этого слова, право же, милые люди гораздо привлекательне большинства добродтельныхъ. Кстати, какъ вамъ нравится Сагибъ?

Лицо Дорисъ просвтлло.

— Онъ вритъ въ женщинъ-врачей.

— Да, и вообще онъ ужасно симпатичный.

— У него очень здравые взгляды на вещи,— задумчиво продолжала Дорисъ.

— Вы часто съ нимъ видлись?

— Довольно часто. Онъ очень интересуется занятіями моего отца. Теперь я понимаю, что вы подразумвали, говоря, что такого человка каждая женщина хотла бы имть братомъ.

Въ этомъ было мало утшительнаго, и Мона поспшила перемнить разговоръ.

Во время ея прибыванія въ Эдинбург, Сагибъ каждый день заходилъ на часъ, на два, то къ завтраку, то къ обду, то для того чтобы сопровождать барышень на ледцію или въ концертъ. Онъ былъ одинаково милъ и братски ласковъ съ обими, но Мон казалось, что по временамъ онъ чувствуетъ себя не совсмъ ловко.

— Еслибъ у него только хватило здраваго смысла, выбросить все изъ головы, — думала она, — какимъ бы облегченіемъ это было для насъ обоихъ!

Но желаніе ея не сбылось.

Въ воскресенье посл завтрака, Дорисъ отправилась въ воскресную школу, отецъ ея прилегъ отдохнуть, а Мона сидла одна въ библіотек, въ глубочайшемъ кресл, съ книгой на колняхъ.

Вдругъ дверь отворилась и вошелъ Сагибъ, безъ доклада.

— Вы одн?— спросилъ онъ, какъ будто не надялся застать ее одну.

— Да,— отвтила Мона, и не нашлась сказать ничего больше.

Онъ нервнымъ жестомъ взялъ книгу съ ея колнъ и посмотрлъ заглавіе.

— У васъ образцовый выборъ книгъ.

— Боюсь, что моя образцовость этимъ и оканчивается,— красня, сказала Мона.— Я не прочла ни единой строчки, я мечтала.

Онъ глянулъ на нее и вдругъ ршился.

— Миссъ Маклинъ, я пришелъ за отвтомъ.

Мона подняла на него глаза.

— Какой же отвтъ, вы желали бы получить, мистеръ Дикинсонъ? Еслибъ Сагибъ захотлъ отвтить по совсти онъ сказалъ бы: ‘Ей Богу, не знаю!’ Но есть моменты, когда и лучшіе изъ людей, считаютъ необходимымъ уклоняться отъ истины, сообразуясь съ обстоятельствами. До прізда Моны въ Эдинбургъ, онъ несомннно сожаллъ, что у него тогда на балу вырвалось признаніе, но теперь, при встрчахъ съ нею, въ особенности, когда они оставались наедин, прежнее очарованіе возвращалось во всей своей сил. Дорисъ — жемчужина, но Мона — брилліантъ, Дорисъ — безупречна, но Мона — чиста какъ хрусталь. Еслибъ судьба столкнула его съ одной изъ нихъ три года назадъ, какъ бы онъ былъ счастливъ! Сагибъ былъ человкъ прямолинейный, искренній, онъ прямо таки негодовалъ на судьбу, за то, что она поставила передъ нимъ такую дилемму, но у природы бываютъ свои причуды. Когда онъ оставался наедин съ жемчужиной, брилліантъ казался слишкомъ твердымъ, а игра его граней ослпляющей, когда же онъ былъ одинъ съ брилліантомъ… но нтъ, даже красота и блескъ брилліанта не могли заставить потускнть жемчужину.

— Я не мальчикъ,— выговорилъ онъ почти негодующе,— чтобы не знать чего я хочу.

Мона знала, что онъ настоящій мужчина, но чуткое ухо ея уловило въ этихъ словахъ фальшивую ноту. Она медленно поднялась съ кресла и стала передъ каминомъ.

— И я не двочка. Не моя вина, мистеръ Дикинсонъ, что вы два мсяца тому назадъ не хотли принять моего отвта за окончательный. Я могу только повторить, что сказала.

Онъ глубоко чувствовалъ всю несправедливость и въ тоже время всю справедливость ея гнва. Но онъ былъ слишкомъ добросовстный человкъ, чтобы только жаловаться, не признавая себя виновнымъ.

— Принимая во вниманіе, что произошло между нами, — молвилъ онъ просто,— вы могли бы сказать это мене рзко. Онъ сознавалъ, что это слабо, но никакимъ другимъ отвтомъ сильне задть ее онъ не могъ. Мона увидала передъ собой прежняго Сагиба и почувствовала угрызеніе совсти.

— Разв я была рзка? Это я право не хотла, но я думала, что вы достаточно честны и достаточно хорошо знаете меня, чтобы прійти и прямо сказать, что вы ошиблись. Мн обидно, что вы считаете меня такой мелочной.— Съ минуту она колебалась.— Сагибъ, мы съ Дорисъ друзья съ самаго дтства и не было еще мужчины, который, познакомившись съ нами обими, не предпочелъ бы ее. Мн даже не врится, чтобы какому либо изъ мужчинъ выпало счастье покорить ея сердце, но я не могу ревновать къ Дорисъ….

Она запнулась. Тогда, на Рождество, она была совершенно правдива съ нимъ,— но была ли она правдива теперь? Вопросъ этотъ, какъ молнія, блеснулъ въ ея ум, и она вся поблднла. Сагибъ наблюдалъ за нею съ живйшимъ интересомъ.

— Сагибъ,— выговорила она дрожащимъ голосомъ, опершись рукой на каминъ, — жизнь такъ сложна такъ трудно иногда сказать что нужно сказать… Вы спрашивали меня тогда, нтъ ли — у меня — кого нибудь другого…. Другой есть — и тогда былъ. Но я вамъ не лгала. Я не знала. Да и теперь — онъ еще не сказалъ… Она повернулась и убжала.

Сагибъ поднялъ брошенную ею книгу и еще разъ прочелъ заглавіе, не видя ни одной буквы. Вопросъ былъ окончательно ршенъ для него, но въ эту минуту онъ отдалъ бы почти все что имлъ, чтобы быть на мст человка, покорившаго сердце Моны Маклинъ.

Глава XLIV.
Анатомическій залъ.

Былъ часъ втораго завтрака, и занятія въ Медицинской школ близились къ концу. Большинство студентокъ разошлись по домамъ, остались немногія, ужъ очень прилежныя. Долгое время въ зал царила напряженная дятельность, но деморализующее вліяніе приближавшихся праздниковъ постепенно сказалось, и теперь студентки попросту болтали между собой.

— Госпожи первокурсницы, — начала одна, кладя щипцы,— если вамъ нуженъ добрый совтъ, вы можете получить его даромъ,— впрочемъ, совты вамъ нужны только, когда экзамены уже на носу, да и то вы не принимаете ихъ. Ну да все ровно. Совтую валъ составить себ точное представленіе о клиновидной челюстной ямк. Когда вы это сдлаете, вамъ нечего уже бояться анатоміи. Миссъ Уорденъ, не разскажете-ли вы намъ о ней подробно, чтобъ освжить это въ памяти намъ и себ?

— Не мучьте!— съ напускнымъ отчаяніемъ простонала студентка, занятая сченіемъ подошвеннаго сгиба.— Экзаменъ такъ близко, что я длаюсь просто больна, когда мн начинаютъ предлагать вопросы. Я бы даже не пошла экзаменоваться еслибъ не знала, что миссъ Кларкъ тоже идетъ.

— Я бы на вашемъ мст не стала особенно разсчитывать на ея поддержку.

— Ахъ, вы не знаете!.. Если она перейдетъ, я и подавно могу надяться. Представьте себ, на дняхъ я длаю сченіе подколнной ямки, а она меня спрашиваетъ, не Скарповъ-ли это треугольникъ!

По зал пронесся ропотъ недоврія.— Полноте, миссъ Уорденъ, Богъ знаетъ, что вы выдумываете.— Вы гд намрены держать второй экзаменъ, миссъ Филлисъ, въ Эдинбург или въ Гласго?

— О, конечно, въ Гласго. Я страшно дорожу временемъ. Я еще не начинала читать о мозг. Скажите, пожалуйста, гд можно получить бычачій глазъ?

— У Диксона, я думаю.

— А сченіе уха?

— У насъ есть модель уха въ музе.

— Модель!— Въ тон говорившей прозвучало безконечное презрніе.

— О охота вамъ каждый разъ здить въ Шотландію? Почему вы не экзаменуетесь въ Лондон?

— Помилуйте, столько времени потратить! Шесть лтъ!— и это еще въ лучшемъ случа, если не провалюсь,

— Кстати, о провалахъ, вмшалась только что вошедшая студентка,— угадайте, кого я сейчасъ встртила? Миссъ Маклинъ.

— Миссъ Маклинъ?— въ Лондон?

— И даже въ химической лабораторіи. Она намрена опять держать переходный экзаменъ на старшій курсъ въ іюл.

— Кто такая миссъ Маклинъ?— спросила одна изъ студентокъ. Вс удивились.

— Вы не знаете, кто такая миссъ Маклинъ? Милая моя, это не говоритъ въ вашу пользу. Миссъ Маклинъ — хроническая второкурсница.

— Миссъ Маклинъ чрезвычайно даровитая двушка,— возразила миссъ Уорденъ.

— Въ первый мсяцъ посл поступленія,— вставила миссъ Филипсъ,— я писала домой, что студентки очень похожи на обыкновенныхъ смертныхъ, но между ними есть нсколько выдающихся, и назвала миссъ Маклинъ.

— Для студентки пробный камень — экзаменъ.

— Это не врно или врно только въ широкомъ смысл слова. Вы, напримръ, сразу выдержали переходный экзаменъ, но вдь никому не придетъ въ голову сравнивать васъ съ миссъ Маклинъ.

— Благодарю васъ,— былъ спокойный отвтъ.— Я люблю, когда говорятъ правду въ глаза. Совершенно врно: я никогда такъ много не читала и не гонюсь за послднимъ словомъ въ дл теорій, но работала я добросовстно и знала свой предметъ,— по крайней мр въ то время, когда держала экзаменъ.

— Миссъ Маклинъ слишкомъ хороша для студентки, вотъ въ чемъ бда.

Студентка, затявшая весь этотъ разговоръ, засмялась.— Миссъ Маклинъ страшно добра и всегда готова помочь, но я никогда не забуду, какъ я разъ попросила ее показать мн какой-то нервъ въ ея собственномъ сченіи. Она отодвинула мышцы крючкомъ и передо мной открылась цлая сть телеграфныхъ проволокъ, такъ что у меня волосы встали дыбомъ.

— Ну да. На одинъ извстный нервъ, она покажетъ вамъ дюжину безымянныхъ, а ужъ ненормальностей сколько ухитрится отыскать, такъ это просто уму непостижимо.

— Иными словами, въ ней сидитъ духъ самостоятельнаго научнаго изслдованія,— подхватила миссъ Филипсъ.— Если такая женщина срзалась на экзамен, это не говоритъ въ пользу экзаменаторовъ.

Студентка съ тонкими чертами интеллигентнаго лица, работавшая въ уголк надъ мозгомъ и до тхъ поръ не принимавшая участія въ разговор, подняла голову, тряхнувъ густой гривой короткихъ черныхъ кудрей.

— Бдные экзаменаторы!— воскликнула она.— Отъ кого только имъ не достается! Не желала бы я быть въ ихъ числ. Очень можетъ быть, что миссъ Маклинъ весьма даровита и что въ ней сидитъ духъ самостоятельнаго изслдованія, но вдь изъ-за этого еще никто не проваливался на экзамен. Миссъ Маклинъ схватываетъ очень быстро и сразу составляетъ себ довольно правильное сужденіе. Выражаясь метафорически, она вбиваетъ гвозди именно туда, куда нужно и вбиваетъ ихъ часто гораздо больше, чмъ нужно, но вбиваетъ-то не накрпко. Глядишь, къ экзамену самые главные-то и выпали — поди, подбирай ихъ. А тутъ еще она, не покончивъ со вторымъ курсомъ, начала слушать лекціи на послднемъ, это была страшная ошибка съ ея стороны. Не знаю, на чемъ именно срзалась Маклинъ, но что она срзалась,— это меня нисколько не удивляетъ.

Студентки, затаивъ дыханіе, сконфуженно переглядывались между собой: въ начал этой тирады вошла Мона и остановилась въ нсколькихъ шагахъ отъ говорившей. Замтивъ смущеніе товарокъ, та обернулась, покраснла и, досадуя сама на себя за то, что покраснла, сказала гордо:

— Я не знала, что вы здсь, миссъ Маклинъ.

Мона придвинула табуретку къ ея столу и сла.

— Это мн слдуетъ извиниться, миссъ Ласселль, за то, что я слушала рчи, не предназначавшіяся для меня, но я была такъ заинтересована, что не подумала объ этомъ. Не часто услышишь такой откровенный діагнозъ.

— Тутъ дло не откровенности. Кто-то напалъ на экзаменаторовъ, я вспылила и…

— По моему, только то и стоитъ слушать, что говорится сгоряча. Обдуманныя сужденія, когда ихъ начнешь анализировать, часто оказываются труизмами.

— Притомъ же, въ послднемъ я даже покривила душой — я была удивлена, когда вы срзались.

Заговорили объ особенностяхъ экзаменовъ въ Лондон и въ другихъ городахъ, поднялся принципіальный споръ, въ которомъ приняли участіе вс студентки.

— Вы наврное достаточно уже поработали сегодня, миссъ Хассель,— сказала наконецъ Мона,— не хотите ли позавтракать со мною. До моей квартиры отсюда всего нсколько минутъ ходьбы.

Та колебалась, потомъ вдругъ ршилась.

Двушки пошли пшкомъ. Худенькая миніатюрная фигурка миссъ Хассель въ изящномъ, но полудтскомъ костюм, представляла странный контрастъ съ величавой фигурой ея спутницы, но лица обихъ выражали ршимость и волю.

— Хорошо, что вы вернулись,— сказала миссъ Лассель.

— Я чувствую себя такой старухой среди всхъ васъ.

— Да. Студентки съ каждымъ годомъ все молодютъ. Это ужасно жаль. Поступаютъ чуть не двочки: даже трудно представить ихъ себ на старшемъ курс. Что он знаютъ о жизни?

— А въ результат черезъ десять лтъ предложеніе на женщинъ-врачей превыситъ спросъ, по крайней мр, у насъ въ Англіи. Потомъ это сгладится, но теперь, чтобы имть успхъ, женщина должна быть по развитію выше средняго мужчины.

— А у насъ выходитъ все больше среднія женщины, а средняя женщина всегда ниже средняго мужчины.

— Какая ересь!

— Это ничего, дайте срокъ — все перемнится. Дайте только женщинамъ настоящее образованіе.

— Вы думаете? Ну, знаете, я бы чувствовала себя очень несчастной, еслибъ не врила въ женщинъ. Я очень цню высшее образованіе, но надо принимать въ расчетъ и природу.

— Что жъ, и природа не сказала еще своего послдняго слова.

— Объясняться вообще не слдуетъ,— неожиданно начала миссъ Лассель, когда он уже сидли за завтракомъ.

— Безусловно не слдуетъ, особенно когда въ этомъ нтъ никакой надобности.

— …Но мн хотлось сказать вамъ, что мн кажется, что у насъ съ вами одинаковый складъ ума, только, разумется, вашъ взглядъ на вещи нове и шире…. а у меня познанія глубже,— добавила она мысленно.

— Оказывается, иногда полезно бываетъ объясниться,— сказала Мона.— Я очень рада, что вамъ пришла такая благая мысль. Пріятно думать, что мой складъ ума похожъ на вашъ, боюсь только, что это сходство поверхностное, врод того, какъ скрипка ученика похожа на скрипку учителя.

— А вдь пріятно иногда выбраться изъ пыльныхъ музеевъ и посмотрть, какъ наука растетъ на свобод. Мн тмъ нравится лондонскій университетъ, что здсь это можно. ‘То длай, и этого не оставляй’. Трудно только найти время для того и для другого.

— Ахъ какъ трудно!— особенно, когда время нужно еще и на третье.

— Да. Я это очень понимаю. Ненавижу жить замурованной. Мн нужно много точекъ соприкосновенія, а не одна. Но все-таки я стараюсь работалъ добросовстно, врне, даже не стараюсь. Это въ моей натур. Учиться для меня наслажденіе.

— Я уврена, что вы получите награды по всмъ предметамъ.

— Хорошо и то, что есть шансъ на награду: это помогаетъ работать, но времени все таки идетъ ужасно много. Я не въ состояніи работать больше десяти часовъ въ день… Мона отъ ужаса даже выронила вилку.

— Десять часовъ въ день!

— Да, я попробовала было двнадцать, но не выдержала.

— Я думаю! По моему, и восемь часовъ — безуміе. Я никогда не занимаюсь больше шести, а въ послднія недли передъ экзаменами не больше двухъ.

— Почему?

— Подъ конецъ я уже не въ состояніи даже читать. Въ томъ то и горе мое. Вплоть до послднихъ двухъ недль я какъ будто знаю предметъ, знаю даже лучше большинства студентокъ, но потомъ я ослабваю, а къ какимъ заклинаніямъ и чарамъ другія прибгаютъ,— не могу себ даже и представить, но выходятъ он во всеоружіи, побдоносныя — и побждаютъ, а я выхожу изъ своей летаргіи только для того чтобы пасть.

— Вы можете утшать себя сознаніемъ, что изучили свое дло основательне, чмъ он.

— Ну, знаете, съ меня ужъ достаточно подобнаго рода утшеній. Я бы помирилась теперь и на чемъ нибудь боле грубомъ, но боле существенномъ.

— Теперь у васъ будетъ и это.

Мона вздохнула.— Дай то Богъ!— Дайте, я налью вамъ еще немного вина, выпьемте за успшные экзамены.

— Сознаюсь, я была порядкомъ удивлена, узнавъ, что миссъ Рейнольдсъ перешла. Я не мшалась въ чужія дла, но все таки скажу, что вы вернулись во время. Видли вы ее?

— Всего на нсколько минутъ. Она придетъ ко мн вечеромъ.

— Вы знаете, что подъ ея легкомысленной вншностью скрывалась способность работать очень серьезно. Теперь это какъ разъ наоборотъ. Она представляется серьезной, а въ сущности ничего не длаетъ, я въ этомъ уврена. Вы удивляетесь, откуда я это знаю? Да объ этомъ вс говорятъ. Она вдь никогда особенно много не читала. Весь секретъ ея успха въ томъ, что она внимательно слушала на лекціяхъ и составляла записки, а потомъ училась по нимъ. А теперь она, говорятъ, совсмъ не записываетъ. И то уже нехорошо, что она явилась въ середин учебнаго года, но я тогда предсказывала, что она будетъ заниматься вдвое усердне.

— Почему? Я бы этого не стала предсказывать. Она слишкомъ много работала прошлое лто, я такая реакція — хорошій знакъ. Мн кажется, этимъ вполн объясняется то, что вы говорите о ней. Миссъ Бейнользи — здоровое животное, на ея натуру можно положиться, она знаетъ мру. Теперь ея уму нуженъ отдыхъ, но, въ конц концовъ онъ все наверстаетъ.

Мона говорила какъ будто съ убжденіемъ, но на душ у нея было тревожно. Въ послднее время Люси писала ей рдко и мало, при встрч со старымъ другомъ на вокзал, она тоже была очень сдержанна. Все это не общало ничего утшительнаго.

‘Но не могу же я насильно вызвать ее на откровенность,— думала Мона по уход гостьи,— авось сама разскажетъ, въ чемъ дло. Бдная двочка’.

Люси пришла поздно, блдная, усталая. Я заставила васъ ждать — сказала она: Простите! Только что я собралась уходить, какъ привезли больного съ проломаннымъ черепомъ, я и осталась посмотрть на трепанацію. Доктора не надются на благополучный исходъ, ну — я и раскисла немножко по этому поводу. Но операція сдлана замчательно чисто.

Мона налила ей рюмку вина.

— Выпейте это, потомъ подите въ мою спальню и хорошенько умойтесь: это васъ освжитъ. За обдомъ я берусь вести разговоръ одна, а вы, когда совсмъ отдохнете тогда и разскажете мн, что у васъ новенькаго.

— Какъ хорошо, что вы вернулись!— сказала Люси, когда он сли за столъ.— Теперь легче будетъ жить. Какіе прелестные цвты!

— Полюбуйтесь. Это тетя Модъ прислала мн изъ вашихъ возлюбленныхъ Каннъ.

При упоминаніи о Каннахъ, Люси неизвстно почему, вдругъ страшно покраснла. Мона поспшила перевести разговоръ.

— Я была сегодня въ школ.

— Въ самомъ дл? Воображаю, какъ это было ужасно для васъ.

— Ужасно было найти въ химической лабораторіи такъ мало органическихъ растворовъ. Но я думаю, что до лта это еще пополнится.

— Охъ ужъ эти мн нелпые анализы!..

— Вы заходили и въ анатомическій?

— Да, и какъ бы вы думали, надъ чмъ они производили сченіе.

— Что-нибудь новенькое?

— Да, въ этой области совсмъ новое: объектомъ была моя собственная персона. И Мона расказала о своемъ маленькомъ приключеніи.

— Нтъ, этихъ двчонокъ положительно нужно осадить!— съ негодованіемъ вскричала Люси.— Въ жизнь свою не слыхала о такомъ безстыдств. Что он знаютъ о васъ, кром того, что вы у насъ одна изъ лучшихъ студентокъ?

— Будетъ вамъ! вотъ горячка-то,— смялась Мона, радуясь, что видитъ передъ собою прежнюю Люси. Мы съ вами въ свое время тоже безъ церемоніи судили о старшихъ. Право же, мн это было очень полезно. Мн такъ жутко было войти въ анатомическій — отчасти потому, что я уже выбилась изъ рабочей колеи, и еще потому, что никто бы не зналъ о чемъ говорить со мною и мн пришлось бы выбирать между безтактными замчаніями и еще боле неловкимъ молчаніемъ. Когда я увидала, что мой провалъ всмъ извстенъ и обсуждается открыто — у меня отлегло отъ сердца. Надо сознаться, что въ словахъ миссъ Лассель много правды. Въ слдующіе четыре мсяца я посвящу свою жизнь вбиванію гвоздей.

Люси содрогнулась. Нельзя ли ввинчивать ихъ? Это, по крайней мр, не такъ шумно. Мона подумала. Нтъ, это хорошо: стукнулъ хорошенько молоткомъ и готово: это облегчаетъ. И она съ такой силой стукнула кулакомъ по столу, что ея блые пальчики покраснли.

— Ну-съ, теперь ваша очередь. Выкладывайте: я хочу все знать. Какъ вамъ нравится госпиталь?

— О, тамъ ужасно интересно!— вскричала Люси,— но въ тон ея не слышалось особеннаго энтузіазма.

— Гм… а не показалось вамъ, что въ Лондон очень холодно, посл благодатнаго юга?

Люси опять вздрогнула. Это былъ ужасный переходъ.

— Ну, а тамъ вы провели хорошо время,— весело, беззаботно?

Съ минуту отвта не было, потомъ Люси, будто опомнившись, быстро заговорила:

— О, да! тамъ было прелестно. Простите, я… я на минуту забылась.

— Неправда, вы о чемъ-то думали. Ну-ка, признавайтесь, о чемъ? Снова наступило молчаніе. Очевидно Люси очень хотлось выложить все начистоту, но она не сдавалась.

— Я теперь на дурномъ счету у отца,— выговорила она наконецъ. Мона посмотрла на нее испытующимъ взглядомъ. Она не сомнвалась, что пріятельница говоритъ правду, но и не могла поврить, чтобы это было единственной причиной видимо угнетеннаго состоянія Люси.

— Какъ же вы это ухитрились?

— Ничего особеннаго: просто похала съ Мунро въ Монтекарло.

— А онъ противъ этого?

— Страшно! Видите ли, я хотла-было написать, потомъ ршила, что лучше сама разскажу когда пріду домой, но меня тамъ видлъ одинъ нашъ попечитель, мистеръ Вильсонъ, и проболтался: все и вышло наружу.

— Но вдь вы не играли?

— Нтъ,— то есть, если хотите, да,— но вдь какая же это игра? Эвелина такая медлительная… ну я, и подтолкнула лопаточкой ея ставку. Да отецъ не этимъ собственно возмутился. Онъ вообще недоволенъ, что я тамъ была.

— Изъ-за одного раза?

— Изъ-за одного раза. Онъ говоритъ, что вы бы не похали.

— Это большое заблужденіе. Мн очень бы хотлось посмотрть игорный залъ. И я, конечно, похала бы. Я скажу ему это въ первый же разъ, какъ увижу его.

— Нтъ, Мона, не надо. Зачмъ, разв мн это поможетъ!

— Не то, что поможетъ, но просто я не имю права скрыть это отъ него. Вашъ отецъ считаетъ меня гораздо лучшей, чмъ я есть и это обязываетъ меня быть съ нимъ искренней. Къ тому же, я намрена защищать свою точку зрнія. Конечно, я не похала-бы, еслибъ считала это дурнымъ. Полноте, Люси, тутъ не о чемъ убиваться. Сдланнаго не передлаешь, и отецъ вашъ, конечно, не пожелалъ бы, чтобы вы мучили себя напрасно.

— Я вовсе не мучаюсь,— сказала Люси, заставляя себя улыбнутся.— Я вамъ разсказывала, Мона, о юнош, котораго мы встртили въ Монтекарло? Онъ проигрался и просто съ ума сходилъ. Мы упросили леди Мунро поговорить съ нимъ, и она его пригласила въ Канны, а потомъ сэръ Дугласъ на свой счетъ отправилъ его домой. И знаете, какъ смшно — онъ оказался студентомъ-медикомъ изъ госпиталя св. Кунигунды. Я была одна въ гостинной, когда онъ пріхалъ съ визитомъ. Это прелестная комнатка, вся залитая солнцемъ, свтъ въ ней какой-то сливочно желтый — и мое платье при этомъ освщеніи выглядло просто очаровательно! Ну, разумется, мы стали сравнивать баллы. У него только второй экзаменъ въ іюл, и если бы вы видли, какъ онъ былъ пораженъ, когда узналъ, что я уже перешла на старшій курсъ! Ему должно быть и въ голову не приходило, что женщина моложе 30 лтъ и не носящая очковъ, способна выдержать переходный экзаменъ на старшій курсъ. Онъ общался какъ-нибудь зайти ко мн.

Это было жалкое подобіе обычной манеры Люси разсказывать, изобилующей сравненіями и яркими характеристиками. Мона была очень удивлена, но поняла, что отъ Люси теперь больше ничего не добьешься, и перестала разспрашивать.

Глава XLV.
Признаніе.

Былъ жаркій іюньскій день, и богоспасаемый Блумсбери превратился въ большую пекарню. Немногіе счастливые обладатели спущенныхъ жалюзи были предметомъ зависти всхъ своихъ сосдей.

Мона сидла за письменнымъ столомъ, съ перомъ въ рук, разложивъ передъ собой внушительнаго вида синій разграфленный листъ бумаги. Она смотрла въ окно, но передъ глазами ея была не пыльная душная улица, а прохладныя окрестности замка Маклинъ, въ ушахъ отдавался не шумъ и говоръ толпы, а тихій плескъ волнъ. Улыбаясь одними глазами, она положила перо и облокотилась на горячій подоконникъ, повторяя стихи, читанные имъ на скал.

— Что это, Мона? вы, кажется, изволите заниматься римоплетствомъ?— безцеремонно вскричала Люси, вбгая въ комнату.

— Ничуть не бывало,— сухо отозвалась Мона. Я занимаюсь самымъ прозаическимъ дломъ, какое только можно себ представить — заполняю графы прошенія о допущеніи меня къ экзамену. Я, кажется, большую часть своей жизни только это и длала. Если я еще разъ провалюсь, я ужъ возьму секретаря спеціально для этого занятія. Ну-ка, помогите мн. Имя и фамилія, полностью?

— Мона, Маргарита Маклинъ.

— Маргариту по-боку. Пусть будетъ одна Мона. Авось подумаютъ что это другая Мона Маклинъ. Возрастъ?

— Двадцать девять.

— Годъ прибавили. Придется когда-нибудь вписывать и двадцать девять — я въ этомъ уврена — но еще не сейчасъ.— Интересно знать, измнится ли къ тому времени система преподаванія практической химіи? Сегодня тепло, не правда ли?

— Страшно жарко! Я только-что встртила миссъ Лассель, и она увряла, что если бъ мы были на самомъ дл цивилизованные люди, мы бы въ такую жару ходили совсмъ безъ платья, у меня до сихъ поръ звенитъ въ ушахъ ея голосъ, что твой колокольчикъ! Я ей сказала: надюсь, что на мой вкъ хватитъ остатковъ варварства.

— Можете быть уврены, что въ другой разъ миссъ Ласселль не станетъ метать бисеръ передъ свиньями. Вы куда шли? въ госпиталь?

— О нтъ! Госпиталь въ такую жару невыносимъ, тамъ весь воздухъ пропитанъ микробами.

Мона задумчиво смотрла на пріятельницу.— Не създить ли намъ въ Ричмондъ, чтобъ утопить часть микробовъ въ Темз?

— О Мона, какъ это мило съ вашей стороны! Но разв у васъ есть время?

— Да, сегодня я начала рано. Но теперь надо позавтракать. А пока я вамъ спою послднюю вещь, которую я разучила, а вы критикуйте.

— Вы продолжаете брать уроки пнія? Какъ вы ухитряетесь находить время?

— Въ сущности, это только сберегаетъ мн время. Пніе — мой предохранительный клапанъ, и потомъ — женщина теряетъ 50% когда она не уметъ пользоваться своимъ голосомъ.

Руки Моны легко пробжали по клавишамъ, и она запла Шубертовское Ave Maria.

— Миссъ Дальримпль увряетъ, что это мой chef-d’oeuvre. Вы какъ находите?

Люси не отвтила.

— Мона,— выговорила она минуту спустя,— вы думаете стоитъ хать? Это такъ утомительно, да и къ чему?

Голосъ ея звучалъ хрипло: въ немъ слышалась безконечная усталость. Мона встала изъ-за піанино и безцеремонно, почти грубо отвела руки двушки отъ лица. Она не ошиблась: хорошенькіе глазки Люси были полны слезъ.

— Люси довольно мы съ вами ломали комедію. Чего же стоитъ дружба, если на нее нельзя опереться въ трудную минуту! Скажите мн правду: что отравило вамъ пребываніе въ Каннахъ?

У Люси пылали и уши, и щеки.

— Ничего, кром разв моей собственной глупости. Мона, милая, голубушка, да вдь и говорить-то нечего. Я думала, что всю жизнь буду играть мужчинами, а вышло такъ, что мной поиграли. Это только справедливо. Ну вотъ, теперь вы все знаете. Можете презирать меня, если хотите.

— Если ужъ мн презирать людей, такъ надо бы начать съ кого нибудь поближе. Вы думаете, вамъ легче будетъ, если вы мн скажете? А можетъ быть лучше все это предать забвенію?

— Я не могу предать это забвенію. Хотя разсказывать въ сущности нечего. Оглядываясь назадъ, я по совсти не могу сказать, чтобы этотъ мой флиртъ зашелъ дальше, чмъ вс предыдущіе, но тутъ какъ-то все было по другому.

— Это кто-нибудь изъ знакомыхъ Мунро?

Люси кивнула головой.

— Да, вы его знаете — м-ръ Монтизъ. Онъ пріхалъ въ курзалъ какъ разъ въ тотъ день, когда тамъ былъ первый танцовальный вечеръ. Я была одта русалкой и онъ все время смотрлъ на меня. Онъ не то чтобы очень красивъ, но въ немъ есть что-то особенное — правда? Я при немъ чувствовала себя такой вульгарной, чернорабочей. А когда я пошла съ нимъ танцовать, мн показалось, что я никогда въ жизни раньше не танцовала съ мужчиной. Мы даже не очень часто видлись — леди Мунро такъ щепетильна, но разъ мы цлой компаніей отправились пшкомъ смотрть часовню на гор, и какъ-то случилось такъ, что мы съ нимъ отстали отъ другихъ. Я въ первый разъ тогда увидала Альпы и никогда уже потомъ они не казались мн такими прекрасными. Закатъ былъ такъ лучезаренъ… Передо мной точно открылись золотыя двери счастья… Ну, потомъ онъ ухалъ. Дня два я страшно тосковала, но каждый разъ, какъ я всроминала тотъ вечеръ на гор, мн почему-то казалось, что будущее — мое. Однажды мы похали въ Монте-Карло, и тамъ я опять съ нимъ встртилась. Онъ спросилъ, хочу ли я, чтобы онъ пріхалъ на нсколько дней въ Канны. Я сказала, что мн все равно. Онъ и не пріхалъ. Вотъ и все. Иногда я жалю, что не попросила его пріхать… Да, Мона, вотъ до какого униженія я дошла! Иногда же мн кажется, что онъ угадалъ мою тайну, и тогда я готова убить себя отъ стыда. Мона, хотъ бы вы помогли мн стряхнуть это съ себя!

— Ахъ вы, бдная дточка! Люси, милая, вамъ надо какъ можно больше работать. Постарайтесь уйти съ головой въ свою работу въ госпитал. Это звучитъ тривіально, но что же длать, работа — единственное спасеніе.

— Напрасно вы это говорите. Я ненавижу госпиталь. Я не понимаю теперь, какъ я могла такъ волноваться изъ-за наградъ, отмтокъ, экзаменовъ. Это все дтскія игрушки.

— Да, но горе не игрушка, болзнь и смерть тоже не игрушки. Надо только хорошенько взяться за работу, а тамъ она и заинтересуетъ васъ, это единственное средство уйти отъ себя, дорогая, хотя, можетъ быть, вамъ и странно слышать это отъ меня. Говорятъ, что мы, женщины нашего поколнія, приносимъ въ жертву большую часть нашихъ правъ первородства, но у насъ есть награда: когда зайдетъ солнце, мы можемъ зажечь свчи, не будемъ же отвергать ее. Помните, Вертеръ описываетъ деревенскую двушку, которой измнилъ милый, и съ тхъ поръ жизнь потеряла для нея всякій смыслъ? У насъ, по крайней мр, есть другіе интересы, Люси, мы, если постараемся хорошенько, можемъ запереть на ключъ очарованныя комнаты и жить въ остальной части дома.

— А если остальная часть дома — жалкая нора, какъ у меня!

Мона сочувственно вздохнула.

— Что же длать! Надо работать и постараться какъ-нибудь пріукрасить нашу нору.

Разговоръ былъ прерванъ появленіемъ служанки съ подносомъ.

— Ну что же, демъ въ Ричмондъ?— спросила Мона по окончаніи завтрака.

Люси покраснла.

— Пожалуй, лучше будетъ, если я пойду въ госпиталь. Теперь уже кажется не такъ жарко.

— Нтъ, какъ будто втеркомъ пахнуло. До свиданія. Приходите поскоре.

Примръ Люси такъ же благодтельно подйствовалъ на Мону, какъ на Люси ея проповдь, Долго сидла она, сдвинувъ брови, въ своемъ любимомъ кресл-качалк. ‘Неужели онъ только забавлялся ею? Негодяй’! Потомъ у нея мелькнула другая мысль, въ начал почти безсознательная, но эта мысль, какъ черная собака въ Фауст, описывала постепенно суживавшіеся круги, и Мона должна была сознаться себ, что, рано или поздно, ей придется стать съ этой мыслью лицомъ къ лицу. И вдругъ она закрыла руками лицо, хотя въ комнат никого не было, и въ ушахъ у нея прозвучалъ ужасный вопросъ: ‘А что если и онъ только игралъ мною?’

‘Что же, Мона? Запри на ключъ дверь очарованныхъ комнатъ и живи въ остальной части дома’. Но она даже не вспомнила о совт, данномъ ею Люси. Она бросилась на кушетку и долго лежала не подымая головы, терзаемая стыдомъ. Неужели же посл всхъ своихъ высокопарныхъ рчей, она отдала свое сердце человку, который даже и не просилъ объ этомъ. Почему онъ не сказалъ хоть слова, чтобы избавить ее оіъ всхъ этихъ мученій?

По какой-то странной ассоціаціи идей, ей вдругъ вспомнился стихъ изъ Гте:

‘Denn, was man schwarz auf weiss besitzt,

Kann man getrost nach Hause tragen’.

Она смущенно засмялась и провела рукою по мокрому лбу.

‘Я глупа и трусиха,— сказала она себ.— Что значатъ слова между такими людьми, какъ онъ и я?’

Она подошла къ стнному календарю и сосчитала, сколько дней остается до десятаго августа, потомъ съ сокрушеннымъ сердцемъ вздохнула.

Какой сухой и безчувственной я должна была показаться бдной маленькой Люси!

Глава XLVI.
Экзаменъ.

Снова въ Берлингтонъ гоуз собралась пестрая толпа нервной, взволнованной молодежи, мужчины тснились на крыльц и въ швейцарской, что-то отмчали въ своихъ записныхъ книжкахъ, обмнивались рукопожатіями или же критиковали наружность студентокъ.

— Пожалуйте, барышни!— сказалъ внушительнаго вида, ливрейный лакей, и группа студентокъ двинулась черезъ швейцарскую въ экзаменаціонную залу.

— Зачмъ это миссъ Маклинъ перемнила прическу?— сказала одна студентка другой.— Прежняя гораздо больше къ ней шла.

Это было справедливо. Мона перемнила прическу для того чтобы, по возможности, измнить очертанія своей головы, она страшно боялась, какъ бы докторъ Дудлей не узналъ ея въ этой обстановк, гд объясненіе было невозможно. Черезъ минуту имъ роздали темы и въ слдующіе три часа для нея не существовало ни доктора Дудлея и никого на свт. Она писала до тхъ поръ, пока не подошелъ къ ней экзаменаторъ, тотъ самый, котораго Дудлей называлъ ‘Столпомъ эрудиціи’ — и не взялъ ея сочиненія.

— Я какъ-будто уже видлъ васъ раньше,— сказалъ онъ ласково.

— Дважды,— улыбнулась Мона,— и боюсь, что вы рискуете увидть меня и въ третій разъ.

Онъ посмотрлъ на нее съ усмшкой, видимо заинтересованный.

— Вы, кажется, не очень этого боитесь,— замтилъ онъ, отходя.

Мона проводила его глазами и черезъ минуту увидала его на другомъ конц комнаты сердечно пожимающимъ руку доктору Дудлею. Она отвернулась и, наскоро собравъ свои тетрадки и цвтные карандаши, вышла изъ комнаты. Сердце ея часто билось, когда она шла по Риджентъ Стритъ: ей каждую минуту чудились его шаги позади.

Но бояться было нечего. Во вс три дня письменныхъ экзаменовъ, Дудлей видлъ только цвтное пятно на противоположномъ конц залы, гд сидли женщины, онъ былъ слишкомъ занятъ и слишкомъ равнодушенъ, чтобы разсматривать ихъ. Единственнымъ его желаніемъ было сдать поскорй экзаменъ и развязаться.

Теперь, когда Мона знала, гд онъ сидитъ, ей не трудно было избгать его, тмъ боле, что онъ былъ близорукъ. Мало-по-малу она стала смле и подолгу любовалась имъ издали. Дудлей всегда былъ окруженъ студентами: съ нимъ совтывались, его осыпали вопросами.

Наконецъ, наступила пятница. Вечеромъ, спускаясь съ лстницы, Мона чувствовала волненіе и усталость, граничившую съ физическою болью.

На улиц ее ждала Люси. Он зашли въ первый попавшійся ресторанчикъ напиться чаю.

— Ну что? Какъ вы думаете? Выдержали?

Мона вздохнула.— Анатомія сошла очень порядочно, въ особенности, утренній письменный, физіологія между нами говоря, это лучшее мое сочиненіе, химія — кажется, сносно,— во всякомъ случа лучше, чмъ въ прошлый разъ.

— Браво!

— Погодите радоваться. И напрасно я все это говорю вамъ. Это значитъ испытывать судьбу.

— Пустяки! Посл такихъ экзаменовъ не страшно испытывать судьбу. Ахъ, Мона, я уврена, что вы получите медаль за физіологію!— Она подняла чашку.— Пью за Мону Маклинъ, по случаю полученія золотой медали за физіологію.

— Нтъ, нтъ, нтъ! Мое сочиненіе вовсе ужъ не такъ хорошо, и не забывайте, что впереди еще устный.

Въ тотъ же вечеръ Мона написала Рэчели, назначая день и часъ своего прибытія въ Борроунессъ, а на другой день похала въ гости, въ Борнмаузъ. Только случай, и притомъ очень неправдоподобный, могъ бы привести въ Борнмаузъ Дудлея, но каждый разъ, завидвъ на утесахъ высокую худощавую мужскую фигуру, Мона вздрагивала отъ волненія. Это волненіе было радостное, но въ общемъ ей не хотлось встртиться съ нимъ здсь. Нтъ, нтъ: пусть все идетъ своимъ чередомъ! Они встртятся, какъ было условлено, въ миломъ старомъ замк Маклинъ, въ десятыхъ числахъ августа.

Она вернулась въ городъ за нсколько дней до устнаго экзамена по физіологіи и нашла на стол письмо отъ Рэчели.

‘Дорогая кузина! Я очень обрадовалась, получивши ваше письмо съ извщеніемъ, что вы собираетесь навстить меня, но съ тхъ поръ, какъ я вамъ въ послдній разъ писала, въ моей жизни произошла большая перемна. Посл вашего отъзда я все время была сама не своя. Взша хваленая миссъ Дженкинсъ, дйствительно, хорошо управлялась въ лавк, и считаетъ она хорошо, но вдь она мн не родная. Она и другого прихода, и знакомыхъ у нея куча: каждый вечеръ она все въ гости, да въ гости, а я одна, такъ что, не будь Салли, я бы прямо, кажется, съ ума спятила. Взяла я, да и и писала обо всемъ этомъ Мэри-Анн, а она мн и пишетъ: отчего бы молъ, тетенька, вамъ ко мн не пріхать, въ Америку? Понятно, мн это раньше и въ голову не приходило, ну а тутъ я давай совтоваться съ умными людьми,— вс говорятъ: ‘само собой позжайте’? А черезъ нсколько дней нашелся и покупатель на лавку, цну даетъ хорошую. Такъ все одно къ одному, точно указаніе свыше, но я себ и не думаю — гд же мн хать, такую даль! Только вдругъ опять получаю письмо отъ Мэри-Анны. Не дождавшись моего отвта пишетъ, проситъ опять, чтобы я пріхала,— говорить, что скоро у нея ребеночекъ долженъ родиться — ну, понятное дло, въ такое время каждому хочется имть возл себя свою плоть и кровь. Она вдь не изъ ныншнихъ вашихъ, самостоятельныхъ! Что жъ, думаю, оно и впрямь не худо бы похать, да вотъ бда: я до страсти боюсь моря и чужихъ людей, и что жъ бы вы думали? На дняхъ приходить ко мн м-рсъ Андерсонъ и говорить, что ея братъ черезъ десять дней детъ въ Америку со всмъ своимъ семействомъ, изъ Гласго, и что онъ съ удовольствіемъ присмотритъ за мной, если я поду съ ними на одномъ пароход. Такъ дло и уладилось. Такъ что, какъ видите, душенька, мн придется выхать на пароход изъ Гласго въ тотъ самый день, въ какой вы собирались прибыть сюда. Еслибъ вамъ жилось у меня хорошо и счастливо, мн бы и въ голову не пришло затвать всю эту передрягу, но одной мн такъ тошно было, что я просто не въ состояніи была выдержать дольше, хоть и тяжело отрываться отъ всего, съ чмъ сжился.

‘Пишите мн почаще, разскажите, что подлываете, нтъ ли и для васъ надежды пристроиться?

‘Любящая васъ кузина
Рэчель Симпсонъ’.

‘Р. S. Не знаете ли вы какого-нибудь средства отъ морской болзни?’

Мона не сразу оцнила все значеніе этого письма. Въ первую минуту она только подивилась, что Мэри-Анна такъ тревожится въ ожиданіи ребенка, что даже вызываетъ тетку изъ за моря. Но скоро эта мысль стушевалась передъ важностью послдствій, вытекавшихъ изъ ршенія Рэчели. Нтъ больше Рэчели и лавки,— нтъ ни скалистаго берега, ни замка Маклинъ, ни долгожданнаго объясненія,— нтъ доктора Дудлея! Истина предстала передъ ней во всей своей ужасающей нагот, и она была совершенно подавлена.

— Мн слдовало предвидть это,— поблвшими устами шептала Мона, глядя въ окно и ничего не видя передъ собой,— я возлагала на это свиданіе слишкомъ много надеждъ. Вся жизнь моя вертлась на этомъ одномъ.

Вдругъ у нея блеснула мысль: у тети Белль въ дом много свободнаго мста, и милая старушка будетъ рада ей во всякое время.

Но на ея робкій намекъ, тетя Белль отвтила что она просто въ отчаяніи, но ее еще раньше упросили отдать внаймы верхнія комнаты одному художнику на весь августъ. Она была бы такъ счастлива и горда, еслибъ Мона согласилась пріхать въ сентябр.

Но Мона уже общала во второй половин августа гостить у Мунро.

Оставалась надежда на случайную встрчу во время устныхъ экзаменовъ, но Мона по опыту знала, что буквы Д. и М. слишкомъ удалены другъ отъ друга, чтобы тхъ, чьи фамиліи начинаются на эти буквы, позвали экзаменоваться одновременно.

Такъ оно и было. Ни въ Брлингтонъ-гоуз ни въ канцеляріи Мона не встртила своего друга.

Они кончились, наконецъ, эти экзамены, которые когда-то казались ей цлью и смысломъ существованія, но сознаніе, что все сошло хорошо не доставило Мон ни одной пріятной минуты. Вернувшись домой, она въ безумномъ отчаяніи повторяла:

— Господи, помоги мн! Я не въ силахъ это вынести!

Глава XLVII.
Успхъ или неудача.

Снова списки выдержавшихъ были выставлены у дверей университета и снова молодежь толпилась вокругъ, пробгая ихъ жадными взглядами. Вотъ въ конц улицы показалась высокая мужская фигура. Дудлей быстро взбжалъ на крыльцо и, даже не взглянувъ на списокъ перешедшихъ, направился прямо къ списку удостоенныхъ награды.

Вышло, какъ онъ ожидалъ, даже лучше, чмъ онъ смлъ надяться.

Анатомія.

Первый разрядъ.

Дудлей, Ральфъ, изъ госпиталя св. Кунигунды, удостоенъ стипендіи и золотой медали.

Радостно забилось сердце Ральфа.

— Теперь выговорилъ онъ чуть не вслухъ,— я могу хать въ Борроунессъ и просить миссъ Маклинъ быть моей женой.

Въ то же мгновеніе, словно въ отвтъ на его мысль, ему бросилось въ глаза имя Маклинъ, стоявшее подъ его собственнымъ. Онъ всмотрлся пристальне. Да, это не ошибка.

Физіологія.

Первый разрядъ.

Маклинъ, Мона, Лондонская женская медицинская школа, удостоена стипендіи я золотой медали.

Мона Маклинъ — е зовутъ Маргаритой. Она сама сказала ему въ замк Маклинъ, кром того онъ прочелъ ея имя въ церкви на старомъ молитвенник. А все таки странное совпаденіе. Онъ круто повернулся и тронулъ за плечо своего сосда.

— Кто такая миссъ Маклинъ?

— Миссъ Маклинъ,— о это одна изъ звздочекъ женской школы. Она получила первую награду за ботанику въ тотъ годъ, когда я поступалъ.

Очевидно, это только совпаденіе. Безъ сомннія эта медальерка съ головы до ногъ синій чулокъ, и ничего больше, несмотря на свое хорошенькое имя.

Онъ зналъ, что старая тетка страшно обрадуется его успху, но не хотлъ телеграфировать, чтобы эта всть какъ-либо стороной не дошла до Моны. Ему хотлось самому сказать ей объ этомъ. Нтъ, это слишкомъ большое счастье! Ему просто не врилось, что завтра, въ это самое время, онъ будетъ сидть одинъ съ ней на скал, что теперь онъ иметъ право говорить о своей любви, подстеречь ея тайну, вырвать у нея полуневольное признаніе, строить воздушные замки, набрасывать смлые контуры чуднаго будущаго.

Онъ поминутно смотрлъ на часы, не зная какъ дожить до 8, до отхода вечерняго позда въ Эдинбургъ.

Дудлей, наконецъ, вышелъ на маленькой станціи Борроунессъ. Было чудное августовское утро. Никогда еще родина не казалась ему такой привлекательной.

Дудлей ни минуты не сомнвался, что найдетъ Мону въ замк Маклинъ. Она такъ часто ходитъ туда, а теперь и подавно: вдь она знаетъ что онъ можетъ пріхать со дня на день и будетъ искать ей тамъ. Онъ такъ часто представлялъ себ, какъ они встртятся, и теперь еще разъ мысленно пережилъ этотъ моментъ.

Ральфъ ускорилъ шаги и поднялся на утесъ.

Но замокъ Маклинъ былъ пустъ.

— Незачмъ было такъ торопиться,— пробормоталъ онъ серьезно, взглянувъ на часы.— Миссъ Симпсонъ наврное еще обдаетъ.

Прошло два часа, но никто не явился.

Миссъ Симпсонъ наврное уже отобдала. Ральфъ испытывалъ жестокое разочарованіе. Миссъ Маклинъ такъ чутка,— она всегда угадывала его съ полуслова,— неужели она не догадается именно теперь, когда онъ такъ разсчитывалъ на нее? Неужели она не поняла его, не ждала этой встрчи съ такимъ же нетерпніемъ? Если такъ, отношенія ихъ утратятъ половину своей поэзіи.

Онъ ршилъ идти домой, но не выдержалъ и въ невроятно короткое время очутился у подъзда миссъ Симпсонъ.

Видъ магазина тоже разочаровалъ его. Сегодня ему кажется суждено во всемъ разочаровываться!

При звук колокольчика въ лавку вошла молодая женщина.

Ральфъ былъ такъ ошеломленъ, что ему даже не пришло въ голову спросить черной резины.

— Дома миссъ Симпсонъ?— освдомился онъ наконецъ.

— Что вы, сэръ! Миссъ Симпсонъ уже съ недлю какъ ухала въ Америку. Мы купили у нея торговлю. Мы намрены повести дло совсмъ по другому. Что вамъ угодно, сэръ? чмъ могу служить? Онъ хотлъ спросить о миссъ Маклинъ, но не могъ ршиться произнести ея имя, приподнялъ шляпу и вышелъ.

За обдомъ онъ залпомъ выпилъ для храбрости стаканьчикъ вина и вдругъ обратился къ тетк:

— А вы и не сказали мн, что миссъ Симпсонъ эмигрировала.

— Миссъ Симпсонъ! Какая миссъ Симпсонъ? Господи помилуй, какъ тебя однако интересуютъ вс здшнія новости! Я сама это узнала только на дняхъ. Кажется, племянница ея — та самая въ которой ты откопалъ скрытый геній — раньше переселилась въ Америку, а потомъ вызвала тетку.

— Вздоръ!— Ральфъ нервно разсмялся,— я не могу себ представить, чтобы кому-нибудь понадобилось вызывать изъ за моря старую миссъ Симпсонъ. Притонъ же эта молодая леди вовсе не была ея племянницей, тетя милая. Она ея дальняя родственница.

— Ты должно быть ошибся, другъ мой. Эта молодая женщина сама мн сказала, что она родная племянница миссъ Симпсонъ, кому же лучше знать, какъ не ей?

Ральфъ смутно сознавалъ, что они съ теткой говорятъ о двухъ разныхъ личностяхъ, но въ голов его былъ такой, хаосъ, что ничего толковаго сообразить онъ не могъ и сейчасъ же посл обда ушелъ въ свою комнату, подъ предлогомъ адской головной боли.

Что произошло? Что это — страшный ли кошмаръ, который онъ вотъ-вотъ стряхнетъ съ себя и проснется, или, дйствительно, злой духъ опрокинулъ вс его планы, разбилъ вс надежды? Господи, какой онъ идіотъ! Отчего было не высказаться прямо полгода тому назадъ? И чего онъ дожидался? Конца экзаменовъ?— Какая нелпость, какое ребячество! Можетъ быть она думала, что онъ напишетъ и, не дождавшись, съ отчаянія ухала въ Америку?.. Не все ли равно, что и какъ?.. Она исчезла изъ его жизни, какъ героиня волшебной сказки, и онъ не иметъ ни малйшаго понятія о томъ, гд искать ея.

Потомъ пришли боле трезвыя мысли. Вдь онъ живетъ въ конц девятнадцатаго столтія. Въ наше время люди не исчезаютъ безслдно. Вдь ее многіе знали въ Борроунесс, найдется же кто-нибудь, кто скажетъ ему, гд она.

Да, но кто? У него было мало знакомыхъ въ мстечк, да нельзя же лазить отъ двери къ двери съ разспросами…

И вдругъ — о радость! онъ вспомнилъ о м-ръ Стюарт и Матильд Куксонъ. Оба они наврное знаютъ, гд миссъ Маклинъ. Ральфъ взглянулъ на часы, тетя наврное уже спитъ, но къ м-ру Стюарту зайти еще не поздно. Онъ веллъ лакею не ждать его, въ случа если онъ запоздаетъ, и двинулся по дорог въ Киркстоунъ такимъ шагомъ, что и профессіональному скороходу не легко было бы угнаться за нимъ.

Его ждало еще одно разочарованіе. М-ръ Стюартъ ухалъ на мсяцъ въ отпускъ, передавъ свои обязанности викарію. Дудлей былъ не настолько хорошо знакомъ съ Куксонами, чтобы нанести имъ визитъ въ такой поздній часъ: волей-неволей пришлось отложить разспросы на завтра.

— Наврное и Куксоны куда-нибудь ухали,— говорилъ онъ себ мечась по постели, но судьба на этотъ разъ благопріятствовала ему. Онъ нашелъ Матильду и отца ея на лужайк передъ домокъ.

— Добро пожаловать, докторъ,— сердечно привтствовалъ его м-ръ Куксонъ.— Какія у меня сигарки — я вамъ скажу, пальчики оближите. Присаживайтесь-ка. Что у васъ новенькаго?

Прошло полчаса, прежде чмъ Дудлею удалось повести разговоръ на отъздъ Рэчели Симпсонъ.

— А миссъ Маклинъ тоже ухала въ Америку?— спросилъ онъ, будто вскользь, не отрывая глазъ отъ колецъ табачнаго дыма, расходившихся вокругъ его сигары.

— Помилуйте, какъ можно!— м-ръ Куксонъ хлопнулъ по колну своего гостя.— Вы разв не слышали! Это прелестно! Какъ вы думаете, гд я послдній разъ видлъ миссъ Маклинъ? Въ Гайдъ-Парк, въ элегантнйшей коляск, какую только можно себ представить. Съ ней была еще другая дама, такая тонкая, вся въ кружевахъ, зонтикъ — умопомраченіе,— м-ръ Куксонъ довольно неуклюже изобразилъ позы обихъ дамъ,— а рядомъ халъ молодой человкъ верхомъ. Такой шикъ.

Лицо Дудлея омрачилось, но онъ не прерывалъ хозяина.

— Я кое-что пронюхалъ, еще когда она здсь была,— продолжалъ словоохотливый м-ръ Куксонъ,— полковникъ Лауренсъ проговорился, а потомъ она разъ обдала у насъ, красивая барышня что и говорить, очень красивая! Я въ дтств слыхалъ объ ея дд, говорятъ, онъ составилъ себ огромное состояніе, но они такъ давно уже выселились отсюда: мн и въ голову не пришло, что она изъ этихъ Маклиновъ. Матильда — та должно быть все знала, но не выдала пріятельницы. Вдь она съ миссъ Маклинъ такіе друзья — водой не разольешь.

— Я узнала это случайно,— съ достоинствомъ сказала Матильда,— но и безъ того всякій, у кого есть хоть капля смысла въ голов, не могъ бы при вид миссъ Маклинъ усумниться въ томъ, что она — леди.

— Я совершенно согласенъ съ вами,— но, скажите пожалуйста, миссъ Маклинъ не говорила вамъ, ради чего она устроила весь этотъ маскарадъ?

Не усплъ онъ договорить, какъ пожаллъ о томъ, что сказалъ, но было уже поздно.

Матильда вся вспыхнула.

— Еслибъ вы хоть немного знали миссъ Маклинъ, вы постыдились бы говорить такъ. Она не справлялась, принимаютъ ли ее за чью-нибудь кузину или племянницу: она всегда и везд была и будетъ самой собой. Что жъ изъ того, что у нея знатные родственники? Все-таки миссъ Симпсонъ остается ея кузиной. Для миссъ Маклинъ такъ же просто и легко объявить о своемъ родств съ вульгарной лавочницей, какъ и о своемъ родств съ знатной дамой.

Это было, несомннно, маленькое преувеличеніе, но Дудлей слушалъ съ жадностью, дивясь, какое огромное вліяніе имла Мона на Матильду.

— Еще одинъ вопросъ: она не студентка медицинской школы?

— Господи помилуй, вотъ выдумали!— расхохотался м-ръ Куксонъ.— Съ какой стати ей этимъ заниматься? Вдь она, такъ сказать, наслдница.

Ральфъ обернулся къ Матильд..

— Вы знаете, гд теперь миссъ Маклинъ? Въ Лондон?

— Я вчера получила отъ нея письмо,— съ гордостью отвчала Матильда, вытаскивая изъ кармана смятый листокъ.— Она узжаетъ на дняхъ съ друзьями въ Швейцарію.

Дудлей началъ прощаться. Онъ все время шутилъ, но сердце его было полно горечи. Онъ не думалъ о томъ, въ какое ложное положеніе онъ поставилъ любимую женщину, ему не пришло въ голову, что было бы гораздо хуже, еслибы она гонялась за нимъ вмсто того, чтобы какъ будто бжать отъ него. Онъ не могъ, не могъ считать ее лживой,— а между тмъ какъ жестоко она обманула его! Что за безуміе ввриться взгляду женщины!

— Ну-съ, милый другъ,— цинично хохоталъ онъ самъ надъ собой на обратномъ пути,— не собираемся ли мы написать вторично ‘Страданія молодого Вертера?’

Глава XLVIII.
Старые друзья.

— Какъ ты поздно?— сказала леди Мунро.— Разв ты забылъ, что мы сегодня демъ въ театръ?

Она сидла одна, у камина, положивъ на ршетку изящно обутую ножку.

Сэръ Дугласъ, не отвчая, обвелъ взглядомъ комнату.

— Мона здсь?

— Нтъ, она не могла придти къ обду: у нея не было времени. Мы должны захать за ней.

Черезъ часъ коляска Мунро остановилась у подъзда Моны, въ Гоуэръ-Стрит. Мона появилась, лишь только дрогнулъ колокольчикъ.

Сэръ Дугласъ взглядомъ знатока окинулъ ея туалетъ и остался доволенъ.

Театръ былъ переполненъ, шла новая мелодрама — новая, по времени появленія, но по смыслу старая, какъ міръ. Благородный герой, прелестная и врная героиня, преслдованія, разлука, взаимная преданность, счастливый конецъ и торжество любви.

Съ точки зрнія современнаго реалистическаго искусства это было шаблонно до смшнаго, но превосходное исполненіе заставляло прощать многое, такъ что даже сэръ Дугласъ и Мона заразились общимъ энтузіазмомъ, а Эвелина и мать ея были растроганы до слезъ. Одной рисовался въ мечтахъ туманный, но свтлый идеалъ будущаго, другая плакала о томъ, что этотъ идеалъ не осуществился въ ея жизни.

Во второмъ антракт, не усплъ сэръ Дугласъ выйти, какъ въ ложу вошелъ высокій, дородный мужчина съ выставленнымъ на показъ огромнымъ жабо и массой брелоковъ на цпочк.

— Я такъ и думалъ, что не ошибся,— началъ онъ съ замтнымъ шотландскимъ акцентомъ, протягивая руку Мон. Я уже давно запримтилъ васъ, миссъ Маклинъ, и вотъ пришелъ засвидтельствовать вамъ свое почтеніе.

Леди Мунро была поражена ужасомъ, но Мона скрыла свое смущеніе и ласково отвтила на пожатіе его руки.

— Какъ это мило съ вашей стороны,— сказала она просто.— М-ръ Куксонъ — моя тетя, леди Мунро,— миссъ Мунро.

М-ръ Куксонъ раскрылъ ротъ и оскся. Наступила неловкая пауза. Къ счастью, въ эту минуту вошли два молодыхъ человка, и м-ръ Куксонъ былъ предоставленъ исключительно Мон.

— Надюсь у васъ все благополучно, въ Барроунесс?

— Благодарствуйте, ничего, живемъ по маленьку. Вотъ Матильда-то обрадуется, когда я ей скажу, что видлся съ вами.

— Пожалуйста, передайте ей мой сердечный привтъ.

Снова наступило молчаніе. Мона сгорала желаніемъ спросить, гд м-рсъ Гамильтонъ и д-ръ Дудлей, но не смла.

— Матильда была такъ счастлива, что познакомилась съ вами. Мы часто жалемъ, что вы насъ покинули. Если вамъ когда нибудь вздумается возобновить старое знакомство, у насъ въ дом всегда найдется свободная комнатка къ вашимъ услугамъ — милости просимъ!

Боже мой,— да она ничего лучшаго и не желала. На радостяхъ, Мона даже забыла о присутствіи тетки.

— Благодарю васъ. Вы очень добры. Мн бы очень хотлось увидать милый старый Барроунессъ.

Сэръ Куксонъ весь просіялъ отъ радостной неожиданности.

— Сейчасъ онъ не казистъ, и такъ — когда бы вы ни пріхали, мы всегда будемъ вамъ рады.

— Благодарю васъ. Если это не очень стснитъ м-рсъ Куксонъ, я можетъ быть пріду денька на два въ начал января. Я не могу забыть, какой волшебной декораціей для новаго года подарила насъ, прошлая зима. Помните этотъ иней?

М-ръ Куксонъ засмялся.

— Ну такой декораціи въ другой разъ врядъ ли дождешься. Я самъ въ жизнь свою не видалъ ничего подобнаго.

Онъ повернулся къ леди Мунро, смутно чувствуя, что надо бы постараться произвести на нее пріятное впечатлніе.

— Мои двочки готовы были оборвать вс втки съ деревьевъ и унести къ себ — просто жаль было думать, что это все растаетъ.

Мона въ душ благословляла тетку за обворожительную улыбку, которой та наградила разсказчика, но леди Мунро, не въ состояніи была быть немилостивой съ кмъ бы то ни было.

Въ общемъ судьба все таки покровительствовала Мон. М-ръ Куксонъ ушелъ раньше, чмъ возвратился сэръ Дугласъ.

— Мона! милая моя!— вотъ все, что могла сказать леди Мунро, когда он остались одн.

— Бдная милая тетя Модъ!— ласкалась къ ней Мона — Это просто стыдно — навязывать вамъ мои знакомства. Но вы не бойтесь, дорогая. Онъ живетъ далеко отсюда, и вы наврное никогда больше не встртитесь.

Леди Мунро только вздохнула. Къ счастью, она не слыхала приглашенія, и черезъ минуту была уже снова поглощена пьесой.

Домой они хали молча. Въ Гоуэръ-Стрит сэръ Дугласъ соскочилъ первый и подалъ руку Мон.

— Благодарю, дядя милый. Спокойной ночи.

— Нтъ, я зайду на минутку. Мн нужно поговорить съ вами. Пошелъ домой!

Мона отперла дверь и повела его по тускло-освщенной лстниц въ свою уютную гостиную.

— Ну-съ, Мона,— началъ сэръ Дугласъ, затворивъ за собой дверь,— я желаю знать всю правду о Борроунесс.

Мона вздрогнула.

— Неужели это правда, Мона, что вы стояли за конторкой,— торговали въ лавк?

— Истинная правда.— Мона, не сморгнувъ, встртила его взглядъ.— Сознаюсь, что у меня не было спеціальной подготовки, но въ общемъ, я вела дло не такъ ужъ плохо.

Углы рта сэръ Дугласа чуть-чуть дрогнули, словно отъ мимолетной улыбки, но онъ тотчасъ сдержалъ себя.

— Когда же прикажете ожидать новаго періода увлеченія торговлей? Моя кузина уже нсколько мсяцевъ тому назадъ переселилась въ Америку.

— Значитъ, съ Борроунессомъ все покончено, или у васъ еще есть тамъ родственники?

— Друзья есть, два-три человка, родныхъ больше нтъ.

— Значитъ, больше вамъ туда незачмъ возвращаться?

— Сегодня я встртила въ театр знакомаго изъ Борроунесса и общала пріхать къ нимъ дня на два на Рождество. Дядя Дугласъ, вамъ слдовало бы взглянуть на мое генеалогическое дерево, прежде чмъ везти меня въ Норвегію. Я горжусь тмъ, что мой ддъ — выходецъ изъ народа, да еслибы и не такъ, я не стала бы выбирать себ знакомыхъ только изъ одного слоя общества. Въ цпи четыре звена: вашъ кругъ, вы, я и мой кругъ. Вашъ кругъ не пускаетъ васъ, а я не могу выйти изъ своего круга. Если вамъ необходимо разорвать цпь, вы можете сдлать это только въ одномъ мст.

— Вамъ, кажется, было бы ршительно все равно еслибы я это сдлалъ.

— Мн было бы далеко не все равно,— возразила Мона съ полными слезъ глазами,— я люблю васъ почти какъ отца. Но право же вы можете быть спокойны: я не заставлю васъ краснть за себя.

Она поднялась съ кресла. Сэръ Дугласъ подошелъ и крпко поцловалъ е.

— Скажите пожалуйста! Она же еще и условія диктуетъ! Слава Богу, что хоть эта старая вдьма убралась за море!

Онъ ушелъ, а Мона, оставшись одна, перебирала въ памяти событія дня.

Вс эти мсяцы Мона больше всего страдала отъ остраго чувства стыда. Приступы жгучей боли длились недолго, но возвращались каждый разъ, въ минуты усталости, или угнетеннаго состоянія духа. Она давно поняла, что на посторонній взглядъ ея маленькій романъ не представлялъ ничего исключительнаго,— что тысячи мужчинъ выражаютъ подобнымъ образомъ мгновенно налетвшую страсть. Но вдь докторъ Дудлей не таковъ, вдь каждый мужчина долженъ понять, что съ такой женщиной, какъ она, возможно только одно изъ двухъ: все или ничего! Если он взялъ ея душу и не далъ ей ничего взамнъ, зачмъ же тогда… онъ… Мона обыкновенно не доканчивала: ей вспоминались его слова, взгляды, жесты, разныя мелкія черточки ихъ отношеній, и горечь превращалась въ сладость. И всякій разъ изъ души ея вырывалось жалобнымъ стономъ:— зачмъ я не сказала ему всю правду! зачмъ дала поводъ думать, что я обманула его!

Но не вчно же она будетъ оставаться въ неизвстности. Только бы дождаться Рождества! Если она подетъ въ Борроунессъ, она наврное услышитъ о своемъ друг,— можетъ быть даже увидитъ его…

Глава XLIX.
Ожиданіе.

Время до Рождества тянулось очень медленно, но въ общемъ жизнь стала для Моны боле сносной. Будущее представлялось по прежнему неопредленнымъ, но теперь въ немъ явилась хоть одна ясная точка, хоть одно событіе, котораго можно было ждать, впереди мерцалъ свтъ, хотя еще неизвстно было, не блуждающій-ли это огонекъ.

Такъ оно и оказалось на дл. Мона пріхала въ Борроунессъ поздно вечеромъ, и на другой же день, сейчасъ-же посл завтрака, Матильда потащила ее въ замокъ Маклинъ. Надо было проходить мимо Карльтонъ-лоджа, и съ перваго-же взгляда она убдилась, что домъ опустлъ.

Это былъ первый ударъ, Мона даже не сразу измрила всю силу его

— Что сталось съ м-рсъ Гамильтонъ?— спросила она наконецъ отвернувшись, чтобы скрыть свое волненіе.

— Ахъ, вы не знаете? Она была осенью страшно больна. Д-ръ Дудлей привозилъ къ ней изъ Лондона какую-то медицинскую знаменитость — и ей велли хать на зиму за границу. Д-ръ Дудлей повезъ ее въ Каиръ или Алжиръ, словомъ, куда то въ этомъ род, — и съ тхъ поръ мы о ней не слыхали. Кстати, миссъ Маклинъ, въ послдній разъ, какъ я видла м-ра Дудлея, онъ спрашивалъ о васъ.

Допытываться, что о ней говорили, было совсмъ не въ характер Моны, это противорчило всмъ ея инстинктамъ, но нельзя-же упустить такой случай. Она ршилась пожертвовать своимъ достоинствомъ.

— Что же говорилъ докторъ Дудлей?— спросила она будто, вскользь. Матильда колебалась, хотя ей очень хотлось похвастаться своимъ отвтомъ.

— Не знаю, слдуетъ ли мн передавать… Видите-ли,— д-ръ Дудлей не знаетъ васъ такъ хорошо, какъ я. Онъ началъ подтрунивать — вдь онъ ужасный насмшникъ!— Съ чего же это она, говорить пріхала сюда разыгрывать комедіи?— Ну, я же его и отчитала!

И Матильда повторила свои слова, которыя часто вспоминала съ живйшимъ удовольствіемъ.

— Какая вы милая! Вотъ настоящій другъ!— похвалила Мона, но лицо ея стало бле бумаги.

— И еще онъ насъ ужасно удивилъ однимъ вопросомъ — вообразите, спрашиваетъ, не студентка ли вы медицинской школы.

Ага! такъ онъ замтилъ ея имя въ спискахъ. Почему же онъ не написалъ ей въ школу?

Обдумывая все расказанное ей Матильдой, Мона не знала, радоваться ей, или отчаиваться. Она не жалла что Дудлей разсердился — разсердился до того, что даже забылся передъ Матильдой Куксонъ,— но неужели же онъ осудитъ ее, не выслушавъ? Вдь могъ бы онъ какъ нибудь передать ей письмо. Алжиръ и Каиръ далеко, но вдь не на другой же планет.

Нтъ, Мона не отчаявалась и не врила, что навсегда утратила своего друга, хотя, для нея лучше было-бы, еслибъ она поврила. Будь она убждена, что Дудлей забылъ ее, она бы разъ на всегда заперла на ключъ очарованныя комнаты, но неизвстность, тревоги ожиданія, мало по малу подтачивали ея силы.

Къ весн она чувствовала себя совершенно больной.

Какъ то утромъ, въ конц апрля, пробгая Таймсъ, она наткнулась на слдующее объявленіе — ’23 сего мсяца скончалась въ Карльтонъ-лодж, Борроунессъ, Эллинорь Дженъ, вдова покойнаго сэръ Джрржа Гамильтона, на 79 году отъ рожденія’.

— Такъ она пріхала домой умирать подумала Мона.— Теперь онъ, вроятно, прідетъ въ Лондонъ и вернется къ своему длу. Интересно знать, явятся-ли онъ въ ма въ Берлингтонъ-гоузъ за своею медалью въ день раздачи наградъ. Если явится, такъ я вдь увижу его…

Глава L.
Актъ.

Знаменательный день наступилъ, наконецъ. Вялъ свжій весенній втерокъ, но небо было яркое, какъ лтомъ.

— Можно подумать, что я по меньшей мр невста, — смялась Мона, пока Люси и Эвелина помогали ей одваться.

— Если вы думаете, что мы стали бы такъ хлопотать изъ за ‘обыкновенной’, невсты, вы глубоко ошибаетесь,— высокомрно возразила Люси.— Невста! скажите пожалуйста!

— Очаровательна!— объявила Мона, когда Эвелина и Люси, уставъ плясать вокругъ нея, позволили ей наконецъ взглянуть на себя въ зеркало. И дйствительно, никогда еще во всю свою жизнь Мона не была такъ интересна.

——

Въ это самое время Мельвиль спрашивалъ своего друга:

— А вы, Ральфъ, пойдете на актъ?

— Ну ужъ нтъ! Боже избави! Довольно я заполучилъ ученыхъ степеней въ Лондон и Кембридж, чтобъ еще продлывать ту же процедуру и въ Берлингтонъ-гоуз.

— Помнится, вы раньше говорили, что у Лондона есть свои преимущества, даже въ сравненіи съ Эдинбургомъ и Кембриджемъ?

— Я и теперь это говорю. Но церемонія раздачи наградъ сюда не относится. Вообще всякіе церемоніалы плохо прививаются на почв девятнадцатаго вка. Не достаетъ традиціи, благоуханія вры… Назовите это нелпостью, чмъ хотите, но матеріализмъ чертовски не художественъ.

— Вы говорите, какъ книжка съ картинками. Но не будемъ входить въ разсмотрніе вопроса. Дло вотъ въ чемъ — мн въ первый разъ въ жизни прислали билетъ на эту церемонію, и я хотлъ бы поздравить нкоторыхъ знакомыхъ. Студентки вс премиленькія, но я отказываюсь посвятить весь свой юношескій энтузіазмъ физіологу въ юбк.

— Кстати, вдь медаль за физіологію досталась женщин?

У Дудлея вдругъ явилось желаніе посмотрть на эту вторую миссъ Маклинъ.

— Ну, если вы будете такъ тяжело вздыхать, я беру назадъ все, что сказалъ!— вскричалъ Мельвиль.— Я не желаю приносить васъ въ жертву на алтарь дружбы.

— Разв я вздохнулъ?— устало протянулъ Ральфъ. Во всякомъ случа, причина не та. Такъ и быть, голубчикъ, пойдемте. Не въ первый разъ мн валять дурака, ради вашего удовольствія.

Всходя на эстраду за хорошенькой золотой игрушкой, Ральфъ чувствовалъ себя положительно нелпымъ. Онъ вздохнулъ свободне, только когда смшался опять съ толпой, затмъ надлъ очки и сталъ ждать появленія миссъ Моны Маклинъ.

Хорошо, что теперь общее вниманіе было обращено уже не на него. Ральфъ не часто краснлъ, но минуту спустя онъ сдлался красенъ, какъ подушка его кресла, когда же краска волненья отхлынула, щеки его покрылись смертельной блдностью. При первомъ же взгляд на милое знакомое лицо, прелестное въ своемъ возбужденіи, такое же, какимъ онъ видлъ его въ замк Маклинъ, вся его горькая обида растаяла и онъ думалъ только объ одномъ: какъ хорошо было бы снова поговорить съ ней. Онъ гордился ея красотой, гордился оваціей, которую ей устроили, гордился своей любовью къ ней.

Но мало по малу факты одинъ за другимъ вставали передъ нимъ. Лицо его омрачилось, на лбу легла глубокая складка.

— Я пройдусь съ ней по Риджентъ-стритъ,— думалъ онъ — и спрошу ее, что все это значитъ.

Наконецъ скучная ‘процедура’ кончилась.

Мону окружили друзья, Ральфа тоже осыпали поздравленіями, но, минуту спустя, онъ уже спшилъ вслдъ за ней, догонялъ ее. Она была очень блдна. Что это — реакція посл давешняго волненія? Или она знаетъ, что онъ идетъ позади?

Онъ готовъ былъ заговорить, но, въ это время, толстый пожилой профессоръ, все время съ интересомъ и недоумніемъ слдившій за Моной, неожиданно схватилъ ее за руку.

— Это Юмъ, Юмъ! Не диво, что она показалась вамъ волшебнымъ видньемъ на пустынномъ берегу, когда ей даже здсь устраиваютъ такія оваціи!

Мона остановилась поговорить съ нимъ, и Дудлей прошелъ мимо.

Какъ же онъ былъ слпъ! Какого болвана онъ изъ себя строилъ когда разсказывалъ ей о своемъ настоящемъ, прошедшемъ и будущемъ, а она сидла и смотрла на него своими невинными, будто бы искренними глазами.

Циническая усмшка кривила его губы. Ральфъ сталъ спускаться съ лстницы. Большая часть экипажей уже разъхалась, почти у самаго подъзда пара великолпныхъ гндыхъ нетерпливо била о земь копытами. Ральфъ взглянулъ — и узналъ своего случайнаго англо-индійскаго знакомаго, сэра Дугласа Мунро, но сэръ Дугласъ очевидно ждалъ даму: онъ ни на кого не смотрлъ и не замтилъ молодого доктора. Ральфъ перевелъ взглядъ на другой экипажъ и, когда вернулся къ гндымъ, увидалъ, что дама уже сидитъ на своемъ мст — и очень краснорчиво смотритъ на него, Ральфа.

— Д-ръ Дудлей,— выговорила она, задыхаясь.

Одно мгновеніе Дудлей колебался, потомъ вжливо поклонился и прошелъ мимо. Онъ не могъ теперь говорить съ ней, ему нужно время подумать. Ему казалось, что душа его разрывается на дв части. Одна — любила Мону, рвалась къ ней, жадно простирала къ ней руки, готовая взять ее безъ всякихъ вопросовъ и условій, другая — не поддавалась чарамъ, отказывалась повиноваться слпому порыву, была оскорблена этимъ пошлымъ безцльнымъ обманомъ. Въ сущности, онъ такъ мало знаетъ ее. Они видлись разъ десять, не больше — не удивительно, что онъ могъ быть введенъ въ заблужденіе!

Пока онъ боролся съ собой, изящная коляска промчалась мимо. Дудлей угрюмо засмялся. А онъ-то воображалъ, что они пойдутъ ‘пшкомъ’ по Риджентъ-стритъ, и она скажетъ ему, ‘что все это значитъ!’ Какой же онъ непроходимый болванъ!

Могъ ли онъ знать, что Мона съ радостью отдала бы все на свт, чтобы имть возможность идти съ нимъ въ эту минуту ‘пшкомъ’ по Риджентъ-стритъ?

Глава LI.
Люси приходитъ на выручку.

— Мона, мн пришла одна мысль.

— Неужели? Какъ бы я желала, чтобы со мной это случилось. У меня въ голов — ни одной.

Двушки снова сидли въ саду, въ Гоуэръ-стрит, какъ два года назадъ, и Люси, какъ тогда, лниво покачивалась въ гамак.

— Помните, я вамъ говорила, что Pater получилъ маленькое наслдство?

— Помню, и отъ души порадовалась за него.

— Ну-съ, такъ вотъ, чмъ больше я смотрю на то, что продлываютъ теперь врачи, тмъ больше мн кажется, что не худо было бы выписать сюда мать.

Мона отвтила не сразу. Она мысленно старалась оживить свои воспоминанія, относительно нсколько таинственной болзни м-рсъ Рейнольдсъ.

— Очень возможно, что это принесло бы ей пользу.

— Я покажу ее доктору Алис Бэтсонъ, пусть она хорошенько изучитъ маминъ организмъ и сама выберетъ спеціалиста,— все равно, мужчину или женщину. Какъ вы находите, не глупо придумано?

— Очень умно.

Наступило минутное молчаніе.

— Вчера Эдгаръ Давидсонъ водилъ меня въ госпиталь св. Кунигунды,— начала Люси.

— Кто это Эдгаръ Давидсонъ?

— Желала бы я, чтобы кто-нибудь занялся вашей памятью, Мона. Право, и для васъ не мшало бы пригласятъ спеціалиста. Неужели вы не помните юноши, котораго мы встртили въ Монте-Карло?

— Конечно, помню.

— Ну-съ, онъ начинаетъ питать ко мн похвальное восхищеніе.

— Я думаю, что юноши-поклонники составляютъ привилегію женщинъ среднихъ лтъ, врод меня.

— Въ сущности, онъ и не такъ ужъ юнъ,— возразила Люси, слегка красня.— А поклоняется онъ не мн, а одному своему пріятелю съ которымъ вчера познакомилъ и меня — д-ру Дудлею.

Мона наклонилась поправить подушки.

— Мн очень нравится д-ръ Дудлей. Онъ, повидимому, иметъогромное вліяніе на студентовъ. Особенно мн понравилось, что онъ не заводитъ этихъ отвратительныхъ ‘постороннихъ’ разговоровъ съ больными.

Говоря это, она встала.

— Кстати, Мона, вы должно быть видли д-ра Дудлея. Онъ получилъ медаль за анатомію.

— Да,— сказала Мона и ничего не прибавила, въ надежд, что широкополая садовая шляпа скроетъ ее внезапную блдность.

Чуть ли не въ первый разъ посторонній человкъ заговорилъ съ ней о д-р Дудле, и она сама удивилась, замтивъ, какъ сильна была ея увренность въ немъ. Характерно для нея, что, когда прошелъ первый моментъ негодованія, она почти не порицала Дудлея за его ледяную холодность съ ней въ Брлинстонъ-гоуз. Она живо представляла себ, что долженъ чувствовать онъ, какой видъ все это должно имть для него, съ его точки зрнія, она вообще отличалась чуткостью и способностью видть об стороны вопроса, а потому видла и то, какая опасность грозитъ ей и молилась только объ одномъ: что бы ни случилось, не дай Господи, чтобы я утратила свою гордость!

— Приходите ко мн пить чай въ субботу,— сказала Люси, когда пріятельницы встртились въ госпитал нсколько дней спустя.— Я пригласила сестру Эдгара Давидсона. Она только-что вернулась изъ Санъ-Ремо, я еще не видывала такой хорошенькой двушки.

— Я готова пойти за десять миль, чтобы увидать дйствительно красивую женщину,— смясь, сказала Мона,— но, къ сожалнію, у одной моей пріятельницы, вс лебеди обнаруживаютъ прискорбную наклонность оказываться безобразными утятами.

— Хорошо, хорошо! Посмотримъ, что вы скажете, когда увидите миссъ Давидсонъ.

Когда наступила суббота, Мона убдилась, что Люси была права. Анжела Давидсонъ несомннно была красавица.

— Миссъ Рейнольдсъ сказала мн, что леди Мунро ваша тетя,— обратилась она къ Мон.— Какъ вы думаете, она не обидится, если я приду поблагодарить ее за ея удивительную доброту къ Эдгару?

— Я уврена, что она будетъ въ восторг, но только она должно быть давно ужъ забыла объ этомъ.

— Но я то этого не могу забыть.

— А propos,— вставила Люси,— миссъ Маклинъ соперница д-ра Дудля, она тоже получила медаль.

Миссъ Давидсонъ подняла на Мону большіе удивленные глаза.

— Вы знаете доктора Дудлея? Она даже не покраснла, предлагая этотъ вопросъ, и сама пришла въ восторгъ отъ своего самообладаній.

Прелестное лицо двушки все просіяло.

— Еще бы не знать! Подъ его вліяніемъ братъ мой началъ новую жизнь. Нтъ человка въ мір, которому я была бы боле обязана, чмъ Ральфу Дудлей.

При этихъ словахъ Мону точно кольнуло въ сердце. Это была страшная боль, ничего подобнаго она не испытывала раньше и не успла спросить себя, что, это значитъ, какъ боль уже прошла.

Немного погодя она уже стала прощаться.

— Боюсь, что съ моей стороны это большая дерзость, вы такъ заняты, я буду страшно счастлива и горда, если вы придете ко мн въ четвергъ на той недл,— по дтски мило просила ее миссъ Давидсонъ.— Миссъ Рейнольдсъ общала быть, и еще нсколько человкъ — мои лучшіе друзья.

— Съ удовольствіемъ приду,— поспшила отвтить Мона, и на этотъ разъ даже на лбу у нея выступила легкая краска. Ей хотлось еще разъ увидать красавицу-двушку и кром того интересно посмотрть, принадлежитъ ли ‘Ральфъ Дудлей’ къ числу ея ‘лучшихъ друзей’.

Вечеромъ, когда она сидла у окна, вглядываясь въ смутныя очертанія деревьевъ въ саду, сердце ея снова заныло той же странной болью, но на этотъ разъ Мона подвергла его безжалостному анализу. Долго сидла она, не шевелясь, съ глубокой складкой на лбу.

— А я думала, что достигла цли!— вырвалось у нея вдругъ.— Неужели же все было напрасно, вс эти годы борьбы, тоски и слезъ о немъ? Я думала, что я у цли, и что же въ конц-концовъ я не что иное, какъ самая обыкновенная, ревнивая женщина!

— Ну что?— спросила ее на другой день Люси.— Разв я преувеличила? Разв не правда, что она хороша и мила, какъ только можетъ быть двушка въ наши дни?

— Да, да,— задумчиво протянула Мона.

— Какъ я рада, что вы общали быть у нея въ четвергъ. Я боялась, что вы не захотите. Когда вы ушли, я взяла съ нея слово, что она пригласитъ и д-ра Дудлея.

— Люси!

— Почему же нтъ! Онъ мн нравится, а онъ, посл всхъ ученыхъ женщинъ, съ которыми ему приходится встрчаться, наврное испытываетъ пріятное чувство, когда это прелестное простое созданіе смотритъ на него большими восторженными Лазами.

— А если она скажетъ ему, что вы ищите встрчи съ нимъ, вамъ это все равно?

— О, этого она не сдлаетъ. Я сказала ей, чтобы она даже не заикалась о ‘студенткахъ’. А то бы онъ, пожалуй, сбжалъ. Мужчины не очень то охотно ходятъ въ гости, зная, что на порог гостиной ихъ встртитъ передовая женщина просьбой ‘забыть о различіи половъ’. Такая перспектива имъ не особенно улыбается.

Но Мона не слушала.

— Это такое ребячество, такъ недостойно васъ! Точно школьница! Я никогда не унизилась бы до того, чтобы просить простую знакомую не передавать другому того, что я сказала.

Теперь Люси вспылила въ свою очередь.

— А если и передастъ? Великая бда! Точно это преступленіе — искать встрчи съ добрымъ и умнымъ человкомъ, который вдобавокъ гораздо старше меня?

Глава LII.
Пропущенный случай.

— Докторъ Дудлей, позвольте васъ представить миссъ Маклинъ.

Мона поклонилась, будто совершенно незнакомому человку, Дудлей слъ съ ней рядомъ и съ полнымъ самообладаніемъ заговорилъ о постороннихъ вещахъ. Мона не могла бы сказать, было ли его спокойствіе естественное или напускное. Она старалась только о томъ, чтобы оказаться на высот положенія, и съ полчаса живая бесда ихъ лилась, не умолкая.

Потомъ нсколько человкъ стали прощаться. Возникло легкое замшательство и на минуту Мона и Ральфъ остались одни у круглаго окна, предоставленные самимъ себ.

Оба разомъ умолкли, глаза ихъ встртились.

— Докторъ Дудлей, что я сдлала?— чуть слышно выговорила Мона. Т же искренніе глаза смотрли на него,— т самые глаза, которые обманывали его, улыбаясь.

— Сдлали?— холодно переспросилъ онъ тономъ удивленія.— Ничего особеннаго. Я былъ такъ глупъ, что не сразу понялъ, въ какихъ мы съ вами отношеніяхъ, но я давно уже созналъ свою ошибку. Вотъ и все.

Онъ былъ недоволенъ, что она подняла этотъ вопросъ въ такую неподходящую минуту — какъ будто женщины всегда могутъ выбирать случай!— но и теперь, когда онъ говорилъ, губы его дрожали: подъ его наружнымъ спокойствіемъ скрывалась жестокая борьба. Еще, немного и ледъ быть можетъ растаялъ бы,— но она также была горда.

Какъ только миссъ Давидсонъ вернулась къ оставшимся гостямъ, она поднялась.

— Ну-съ, кажется, и мн пора идти.— Я не тороплю васъ, Люси, оставайтесь, если хотите.

Она привтливо кивнула ему головкой съ видомъ дружелюбія, гораздо боле обиднаго, чмъ его холодность, пожала руку хозяйк и ушла. Люси, само собой, пошла вслдъ за нею, а докторъ Дудлей остался пожинать то, что посялъ.

Но даже общество Люси было въ эти минуты тягостно для Моны, пройдя нсколько шаговъ, она подъ какимъ-то предлогомъ извинилась и свернула въ другую улицу.

Оставшись одна, она гордо выпрямилась, говоря себ:

— Два раза я давала ему возможность объясниться, довольно, третьяго случая пусть ищетъ самъ!

——

Нсколько дней спустя, вернувшись изъ госпиталя, Мона узнала, что къ ней заходилъ какой-то господинъ и сказалъ, что еще зайдетъ вечеромъ.

Мона удивилась, что онъ не оставилъ карточки.

— И фамиліи своей не сказалъ?

— Нтъ, м’мъ, говоритъ, не стоитъ, потомъ зайду.

Мон пришло въ голову, что это могъ быть м-ръ Рейнольдсъ.

— Какой онъ изъ себя, пожилой?

— О нтъ, м’мъ, молоденькій, высокій такой и худой.

У Моны шибче забилось сердце.

— Когда онъ придетъ, проводите его въ гостиную,— спокойно приказала она.

Она, какъ всегда, пошла на лекціи, но на этотъ разъ ей очень трудно было сосредоточить все свое вниманіе на причинахъ, разновидностяхъ и лченіи аневризма. Лишь только прозвенлъ звонокъ, возвщавшій объ окончаніи лекцій, она поспшила домой, одлась тщательне обыкновеннаго, разставила по другому цвты, пообдала, не замчая, что стъ, и съ книгой въ рук услась, въ кресло — качалку.

Но читать она не могла.

Какъ умно съ его стороны придти пряно сюда: у себя дома ей гораздо легче говорить,— наконецъ-то выяснятся вс недоразумнія.

Послышался робкій стукъ у входной двери.

— Не можетъ быть, чтобъ это былъ онъ, — сказала себ Мона, но тмъ не мене, заслышавъ шаги на лстниц, сердце ея сильно забилось.

Минуту спустя дверь отворилась и служанка доложила:

— М-ръ Броунъ изъ Кильвинни.

— Какъ это мило съ вашей стороны прійти навстить меня!— воскликнула она, идя на встрчу гостю.

Мона указала рукой на покойное кресло. М-ръ Броунъ слъ и вытеръ лобъ широкимъ фуляромъ.

— Я пріхалъ въ городъ по длу, — началъ онъ застнчиво.— М-рсъ Иссонъ дала мн вашъ адресъ…

— Ахъ, вотъ что! Какъ же поживаетъ м-рсъ Иссонъ?

— Недли дв тому назадъ прихворнула было, но теперь, кажется, опять все по прежнему.

— Я пріхалъ только вчера вечеромъ.— Онъ посмотрлъ на Мону.— Я уже заходилъ къ вамъ, утромъ.

— Мн сказали, что кто-то заходилъ, но я не знала, что это вы. Мн очень жаль, что вамъ пришлось дважды подниматься на лстницу. Вы, вроятно, находите, что въ Лондон гораздо жарче, чмъ въ Кильвинни?

— Теперь везд жарко.— Это плохая погода для брюквы.

— Миссъ Маклинъ,— выпалилъ онъ вдругъ,— вы будете смяться, если я скажу вамъ, что пріхалъ сюда просить васъ быть моей женой. Вамъ незачмъ говорить мн, что этого не можетъ быть, но если вамъ когда-нибудь понадобится дружба простого преданнаго вамъ человка, вы знаете, гд искать ея.

Онъ протянулъ ей руку. Когда Мона взяла ее, глаза ея были полны слезъ.

— Вы правы, м-ръ Броунъ: этого не можетъ быть, потому что я не люблю васъ такъ, какъ васъ когда нибудь полюбитъ другая женщина. Но я очень признательна вамъ и до конца жизни буду гордиться мыслью, что такой хорошій человкъ пожелалъ имть меня своей женой.

Она проводила его до самой двери и, возвращаясь, въ первый разъ почувствовала нчто врод презрнія къ доктору Дудлею.

— Какая я глупая!— убиваться изъ-за него, когда двое гораздо лучшихъ людей сдлали мн честь просить моей руки.

Но, говоря это, она сознавала, что не вполн искренна сама съ собой.

Глава LIII.
Все наружу.

Люси подыскала для матери скромную квартирку въ Блумсбри, м-ръ Рейнольдсъ охотно согласился провести свой коротенькій лтній отпускъ съ женой и дочерью въ Лондон. Д-ръ Алиса Бэтсонъ зашла на другой же день посл ихъ прізда и внимательно изслдовала больную.

— Операція необходима, въ этомъ не можетъ быть сомннія,— какъ всегда напрямикъ объявила она Люси,— но убиваться вамъ не изъ-за чего. Насколько можно судить, вс шансы благопріятные, а посл операціи она станетъ другимъ человкомъ. Я бы посовтовала ей съ недльку отдохнуть, попринимать что нибудь укрпляющее, чтобы набраться силы, но надолго откладывать операцію не совтую.

Люси была на седьмомъ неб.

Операція прошла удачно и, какъ только м-рсъ Рейнольдсъ начала поправляться, Люси потащила отца посмотрть хоть ‘кусочекъ жизни’, какъ она выражалась.

— А знаете, Мона, я таки потащила вчера отца на лекцію доктора Дудлея, — начала она разсказывать Мон, когда та зашла къ нимъ навстить больную.— Вотъ голосъ! стоитъ цлаго состоянія.

— Гд же онъ читалъ и о чемъ?— спросила она.

— Въ Литературномъ обществ. Анжела Давидсонъ дала мн знать запиской. Онъ читалъ о Теннисон. Это было великолпно. Я думала, что знаю Теннисона, но д-ръ Дудлей показалъ мн его совсмъ въ другомъ свт. Я не все поняла, но когда онъ остановился, я почувствовала, что у меня глаза полны слезъ, а отецъ былъ такъ пораженъ, что пошелъ и познакомился съ докторомъ Дудлеемъ.

Мона ничего не сказала. Много бы дала она, чтобы услыхать эту лекцію!

— А вотъ и папка, па! разскажи Мон о вчерашней лекціи.

— Тебя мама зоветъ, душа моя,— сказалъ м-ръ Рейнольдсъ, ласково потрепавъ дочь по плечу, и слъ у открытаго окна.

— Да, сознаюсь, я былъ пораженъ. Рдко встртишь такую тонкую оцнку: я увренъ, что этотъ молодой человкъ составитъ себ имя. Мн очень бы хотлось, чтобы онъ мн помогъ въ моей стать о Водсворт, которую я пишу какъ разъ теперь, и я просилъ его зайти какъ нибудь вечеркомъ. Онъ общалъ прійти, завтра, и мн хотлось бы познакомить съ нимъ мою ‘старшую дочь’. У васъ найдется время? Вамъ наврное понравится, какъ онъ говоритъ. Придете?

У Моны хватило присутствія духа ровно настолько, чтобы спросить себя, стоитъ ли скрывать свое волненіе и тотчасъ же она, съ поблднвшимъ лицомъ, повернулась къ м-ру Рейнольдсу.

— Я думаю, мн лучше не приходить — прошептала она.— Я — я знаю доктора Дудлея.

Нтъ, нтъ! Можетъ быть они и встртятся, но во всякомъ случа не она будетъ искать этой встрчи.

— Какъ хотите, дорогая, какъ вамъ удобне.

Мона немножко удивилась, что м-ръ Рейнольдсъ не предлагалъ никакихъ вопросовъ, она видла что ея исторія для него понятна вполн.

——

Во все продолженіе лекціи Дудлей спрашивалъ себя, кому принадлежитъ красивая сдая голова, виднвшаяся въ среднихъ рядахъ, когда же въ конц вечера обладатель этой головы подошелъ поблагодарить его за испытанное наслажденіе, и пригласилъ къ себ, Дудлей былъ очень польщенъ этимъ приглашеніемъ.

Въ назначенный день онъ пришелъ, рано и уже при вход былъ пріятно пораженъ. Рейнольдсы какъ-будто привезли съ собой въ Лондонъ атмосферу своей деревенской жизни. На окнахъ цвли старомодные цвты, на блоснжной скатерти разставлены были чай, фрукты и домашнія печенья, окна выходили въ зеленющій садъ. Одинъ уже видъ благородной старческой фигуры м-ра Рейнольдса, казалось, отодвигалъ въ безконечную даль вс мірскія заботы и суету. Въ этой небольшой, просто убранной комнатк мелкіе цли теряли половину своей привлекательности, идеалъ же казался доступенъ и близокъ.

— Неужели я въ Лондон?— спросилъ Дудлей, здороваясь съ лежавшей на диван хозяйкой.

— Къ счастію, да,— улыбнулась больная.— Я очень многимъ обязана Лондону.

— Вотъ это хорошо. На него слышишь столько нареканій, что пріятно иногда освтить вопросъ и съ другой стороны.

Черезъ нсколько минутъ вошла Люси, веселая, улыбающаяся. Дудлей не замтилъ ея на лекціи и удивился узнавъ, что она приходится дочерью сдому патріарху.

— Какъ жаль, что я не пригласила сегодня Моны!— вскричала она, садясь заваривать чай.

Никто не отозвался, только м-ръ Рейнольдсъ посмотрлъ на своего гостя.

— Вы знаете, о комъ я говорю,— продолжала Люси, обращаясь къ Дудлею,— о моемъ друг миссъ Маклинъ. Вы у Давидсоновъ долго разговаривали съ ней. Не правда ли, она страшно умна?

— На рдкость.

Слова его не звучали насмшкой, но дружественная, почти дтская простота тона и обращенія исчезла и замнилась сдержанностью.

— ‘Цна ея дороже всхъ рубиновъ’,— спокойно продекламировалъ м-ръ Рейнольдсъ.

Теперь гость въ свою очередь съ живостью вскинулъ глаза на хозяина.

Люси пользовалась каждымъ предлогомъ, чтобъ разсказать что-нибудь о Мон. Для домашнихъ ея это было не ново, и отецъ не прерывалъ ея, радуясь, что она безсознательно играетъ ему въ руку. Онъ не могъ опредлить, былъ ли тягостенъ этотъ разговоръ для доктора Дудлея, но несомннно, что молодой человкъ былъ глубоко заинтересованъ.

— Вы знакомы съ сэромъ Дугласомъ Мунро?— неожиданно спросилъ онъ у Люси.

— О да, очень хорошо. А вы?

— Мы встртились случайно года два тому назадъ, а на дняхъ я зашелъ къ нему попросить его содйствія для помщенія одного субъекта въ больницу неизлечимыхъ. Онъ былъ очень любезенъ и пригласилъ меня на завтра, у нихъ, кажется, музыкальный вечеръ.

— Непремнно идите. Это будетъ чудесно! Вы вроятно услышите пніе миссъ Маклинъ. У нея такой симпатичный голосъ.

Оставшись вдвоемъ въ кабин м-ра Рейнольдса новые друзья мало бесдовали о Водсворот. Каждый изъ нихъ чувствовалъ свое духовное родство другъ съ другомъ, и они говорили по душ, какъ рдко говорятъ люди съ первой, или со второй встрчи.

— Однако, я безсовстно засидлся у васъ,— спохватился вдругъ Ральфъ,— Надюсь, вы мн позволите прійти еще разъ. Неумю сказать вамъ, какъ много вы сдлали для меня. Вы заставили меня почувствовать, что ‘лучшее еще впереди’.

М-ръ Рейнольдсъ отвтилъ не сразу.

— Д-ръ Дудлей,— выговорилъ онъ наконецъ.— Сегодняшній вечеръ выяснилъ, что мы съ вами можемъ довриться другъ другу. Прежде чмъ вы уйдете, я долженъ сказать вамъ одну вещь. Вы знаете, что миссъ Маклинъ другъ моей дочери. Не знаю, извстно-ли вамъ, что и мн она дорога, какъ мое родное дитя. Я приглашалъ ее сегодня прійдти къ намъ, и она отказалась. Почему она отказалась? Еслибъ вы не заставили меня уважать васъ, я не предложилъ бы вамъ этого вопроса.

Лицо Дудлея выражало самыя противоположныя чувства.

— Что она вамъ говорила обо мн?— спросилъ онъ наконецъ.

— Она даже не упоминала вашего имени.— Мистеръ Рейнольдсъ съ минуту колебался, потомъ ршилъ поставить все на карту и продолжалъ.

— Однажды, когда я похвалилъ ее за выдержку, за то что она не измняетъ своему ршенію остаться въ Борроунесс, въ такой не подходящей обстановк, и среди чужихъ ей по духу людей, она отвтила мн, съ искренностью на которую мы едвали бы съ вами были способны, что тамъ не вс люди чужды ей по духу. Она говорила, какъ двушка, которая вовсе не думаетъ ни о любви, ни о брак, но для меня ея слова имли больше значенія, чмъ она сама придавала имъ.

Мистеръ Рейнольдсъ говорилъ довольно туманно, но онъ не могъ бы найти лучшаго ключа къ сердцу Ральфа. Въ душ Дудлея живо встали воспоминанія прежнихъ дней, идиллія въ замк Маклинъ и вмст съ тмъ жгучее чувство сожалнія.

— Я все скажу вамъ, — вскричалъ онъ. Надо же мн наконецъ отвести душу, и я надюсь, что вы поймете… Кром того я долженъ дать объясненіе кому нибудь, кто любить ее. 99 человкъ изъ 100 не придали бы этому никакого значенія, но для меня это было положительно все. Разъ мы въ этомъ не сошлись, то и ни въ чемъ не сойдемся. Можно разсуждать о преступленіи, но о такихъ тонкостяхъ не разсуждаютъ. Одного это задваетъ, другого нтъ, для васъ это ничего не значитъ, для меня все,— что же тутъ разсуждать? Хуже всего что я оскорбилъ ее и теперь уже не могу этого поправить. Будь она обыкновенная женщина, я бы счелъ своимъ долгомъ не обратить на это вниманія и просить ея руки, но она миссъ Маклинъ. Теперь же единственное, что я могу сдлать, какъ порядочный человкъ, оставить ее въ поко и не оскорблять ея дольше.

Старый священникъ на своемъ вку слышалъ не мало безпорядочныхъ исповдей, но никогда ему не доводилось слышать такихъ безсвязныхъ рчей, тмъ не мене лицо его оставалось спокойнымъ. Онъ только сказалъ:— Разскажите, какъ вы встртились съ ней, и гд.

Мало по малу истина вышла наружу. Горько издваясь самъ надъ собой, Дудлей разсказалъ ему о своихъ колебаніяхъ, о томъ, какъ его смущала мысль жениться на ‘лавочниц’, какъ страсть его постепенно росла и побждала препятствія, и слегка намекнулъ на то, что произошло въ бурную ночь, когда онъ везъ ее домой изъ лсу,

— И тутъ вы сказали ей, что любите ее?— Это было сказано совершенно спокойно, какъ нчто такое, что разумется само собой?

Дудлей нервно засмялся и краска на щекахъ его выступила ярче.

— Въ ту ночь мы оба были выше словъ. Когда электрическая искра сближаетъ дв сферы… Видите-ли, тогда меня угнетало чувство что я даромъ растратилъ свою жизнь, Лондонъ представлялся мн чмъ то врод искупленія, и я не считалъ себя въ прав просить женщину быть моей женой, пока я еще сижу на школьной скамь.

— А когда вы встртились съ ней въ слдующій разъ?..

— На другой день я ухалъ изъ Борроунесса.— Дудлей горько усмхнулся.— Мы встртились съ нею уже въ Берлингтонъ-Гоуз. Это была преинтересная драматическая сценка, нчто врод внезапнаго превращенія Золушки въ принцессу.

— Но вы же писали ей?

Дудлей покачалъ головой.— Я сказалъ ей еще раньше,— что буду считать себя свободнымъ человкомъ только въ іюл посл окончанія экзаменовъ. Она всегда была такая чуткая, мн казалось, что она пойметъ. Но когда я пріхалъ въ Борроунессъ, сходя съ ума, отъ желанія ее видть, мн сказали, что ея кузина ухала въ Америку, а миссъ Маклинъ путешествуетъ съ друзьями по Швейцаріи!

— Но тогда наконецъ вы написали ей?

— Я не зналъ ея адреса. Да и разв о такихъ вещахъ можно писать! Потомъ заболла моя тетка, мой лучшій другъ. Она хворала долго и умерла.

М-ръ Рейнольдсъ подождалъ намного, и сказалъ:

— Когда я подумаю, сколько вы заставили выстрадать эту чуткую душу, я почти готовъ забыть, что обязанъ знаніемъ фактовъ исключительно вашей любезности.

Ральфъ посмотрлъ на него съ блдной улыбкой.

— Не щадите меня! Бейте сильнй!

— Я одного не могу объяснить: зачмъ она сказала вамъ, что ее зовутъ Маргаритой.

— О, это очень просто. Это было въ самомъ начал. Разговоръ былъ объ этомъ имени вообще, вотъ она и сказала, что это также и ея имя, потомъ я прочелъ его на молитвенник, должно быть, молитвенникъ принадлежалъ ея матери. М-ръ Рейнольдсъ, я былъ слпъ и глупъ, но мн все-таки кажется, что ей слдовало не скрывать отъ меня кто она.

— Разъ вы даете мн, старику, позволеніе рубить сплеча, я позволю вамъ сказать, что вы сами не сознаете, насколько въ вашемъ негодованіи играетъ роль оскорбленная гордость, но я не желаю васъ убждать. Я предпочелъ бы видть мою ‘старшую дочь’ женою боле благороднаго человка.

Ральфъ невольно улыбнулся.

— Это дйствительно называется ‘рубить сплеча’! Но уврены ли вы, что вы вполн справедливы? У каждаго человка есть свои требованія, у меня были свои. Но я не варваръ. Ни одна женщина въ мір не будетъ пользоваться большей свободой и большимъ уваженіемъ, чмъ моя жена.

М-ръ Рейнольдсъ всталъ и протянулъ ему руку.

— Уже полночь, я все сказалъ. Идите домой и подумайте хорошенько.

Но, выйдя изъ дому пастора, Ральфъ пошелъ не домой, онъ долго еще бродилъ по улицамъ и площадямъ, съ такимъ волненіемъ и благодарностью въ душ, какое онъ никогда не испытывалъ раньше.

Глава LIV.
‘Къ чорту любовь’.

Вернувшись изъ-за границы, леди Мунро затяла у себя журъ-фиксы. Съ этими журъ-фиксами возни было дйствительно ‘по горло’, какъ выразилась Люси. Сэръ Дугласъ называлъ ‘снобизмомъ’ выходить изъ рамокъ обычной жизни семьи ради пріема гостей, но — разъ длать что-нибудь, такъ по крайней мр такъ, чтобы не было хлопотъ хозяину и хозяйк. Въ виду этого вс комнаты на Глочестеръ-Плэс были на два дня предоставлены въ распоряженіе декораторовъ и обойщиковъ, взятыхъ изъ лучшаго магазина, и въ эти дни большинство домашнихъ считали за лучшее не попадаться на глаза сэръ Дугласу.

Мона не узнала квартиры тетки.

— Скоре, Мона!— нетерпливо крикнула ей Эвелина.— Люси здсь уже съ полчаса. Я такъ боялась, что ты опоздаешь и не увидишь комнатъ въ полномъ блеск. Столъ для ужина — одна мечта!

— Господи помилуй!— въ благоговйномъ ужас зашептала Люси, когда Мона сбросила съ себя накидку.— Какая она импозантная! Почище Маріи Стюаръ, идущей на эшафотъ. Я кажется никогда еще не видала васъ въ черномъ. Еслибъ вы были немножко щедре и показали бы, какъ слдуетъ, вашу лебединую шейку и ручки, это было-бы само совершенство.

— Дло въ томъ,— засмялась Мона,— что я уже не молода и могу казаться моложавой только когда возл меня нтъ семнадцатилтнихъ, это мн пришло въ голову только недавно и я ршила, какъ Вальтеръ Скоттъ, перейти ‘на другую линію’.

Черезъ часъ залы были полны гостей.

На вечеръ приглашено было нсколько профессіональныхъ пвцовъ и пвицъ, но, когда большинство отправились ужинать, и гостиная, гд стоялъ рояль, опустла, сэръ Дугласъ попросилъ Мону спть.

— Дайте немножко отдохнуть нашимъ нервамъ. Спойте эту маленькую вещицу Бетховена.

Мона сла за рояль.

‘Но если твой обтъ сталъ тяготить тебя, хотя бы я плакалъ о теб, не приходя’.

Дверь была открыта и, лишь только послдніе скорбные звуки замерли въ воздух, Мона увидала въ зеркал, мужскую фигуру на порог…

Выраженіе лица ея мгновенно измнилось, она взяла нсколько вызывающихъ, звонкихъ аккордовъ и запла причудливую, пикантную псенку Мура.

Она пла съ большимъ одушевленіемъ и, когда кончила, раздался градъ апплодисментовъ.

Ральфъ едва врилъ своимъ глазамъ и ушамъ. Неужели она думала о немъ? Неужели это его любовь принесла ей сердечную боль и тоску? Пока она пла, онъ врилъ въ это, но теперь, когда онъ взглянулъ на нее, такое предположеніе показалось ему только смшнымъ.

Что за хамелеонъ эта двушка! Посл вчерашняго разговора съ м-ромъ Рейнольдсомъ, онъ все время представлялъ ее себ съ этимъ смущеннымъ полудтскимъ выраженіемъ лица, съ этимъ робкимъ вопросомъ на устахъ: ‘Докторъ Дудлей, что я сдлала?’ И вотъ она передъ нимъ, холодная, блестящая, вполн владющая собой, окружена толпою мужчинъ и повидимому чувствуетъ себя съ ними легко и свободно.

— Мона, что съ вами?— сказалъ сэръ Дугласъ, взявъ ее за руку. Какъ мило измнилось вдругъ ея лицо!

— Не сердитесь, дядя милый!— шепнула она, ласкаясь.— Весь вечеръ мы слушали сантиментальные романсы. Въ конц концовъ это надоло всмъ до тошноты.

— Объ этомъ мы поговоримъ въ другой разъ. А теперь идите ужинать.

Дудлей поспшилъ скрыться въ сосднюю комнату. Онъ положительно ревновалъ къ сэръ Дугласу.

— Какого чорта я пришелъ сюда?— говорилъ онъ себ, окидывая взоромъ море незнакомыхъ лицъ. Онъ не хотлъ сознаться даже самому себ, что пришелъ сюда въ надежд поговорить и объясниться съ Моной. Въ эту минуту онъ замтилъ въ толп фигурку Люси Рейнольдсъ, и подошелъ къ ней.

— Ахъ, докторъ Дудлей, какъ я рада васъ видть!

Это было очень утшительно, и Ральфъ опустился на свободный стулъ рядомъ съ нею.

— У васъ здсь много знакомыхъ?

— Не особенно. Это вдь не мой кругъ,

— И не мой тоже. Такъ отрадно встртить знакомое лицо.

— Вы видли миссъ Маклинъ?

— Я слышалъ ея пніе. Она такъ окружена…

— Да, вдь она здсь все равно, что дочь.

— Могу я имть удовольствіе вести васъ къ ужину?

— Благодарю васъ, я уже общала м-ру Лесли. Вотъ онъ идетъ.

И Ральфъ снова остался одинъ. Онъ не могъ заставить себя уйти отсюда, не увидавъ еще разъ Моны. Въ эту минуту онъ замтилъ въ толп своего друга, Мельвиля и съ удивленіемъ окликнулъ его:

— Какъ вы попали сюда?

— Другъ мой, будь я мене хорошо воспитанъ, я отвтилъ бы вамъ тмъ же вопросомъ. Но я хочу остаться вренъ отличающей меня любезности. Я здсь во-первыхъ потому, что питаю безнадежную страсть, къ леди Мунро, во-вторыхъ потому, что мои кузины были такъ добры, и захватили меня съ собой.

— Я не зналъ, что вы знакомы съ Мунро.

— Наше знакомство шапочное. Впрочемъ, леди Мунро достаточно увидть разъ… Эта женщина — совершенство, по крайней мр, я такъ думалъ, пока меня не представили ея племянниц. Поразительная двушка!

Ральфъ молчалъ.

— Вы видли ее, когда она пла?

— Я слышалъ.

— Нтъ, надо было видть ее. Когда она пла ту первую вещь, лицо ея совершенно преобразилось.

Вошла Мона подъ руку съ дядей. Она была дйствительно очень окружена и найти случай заговорить съ ней было не легко. Ральфъ же блднлъ отъ волненія. Теперь, когда онъ убдился, что причинилъ не мало ненужныхъ страданій себ, а можетъ быть и ей, ему трудно было бы встртиться даже съ помощницей миссъ Симпсонъ, и тмъ боле съ этой свтской женщиной, которая даже не замчала его присутствія.

Тмъ не мене онъ ждалъ случая я, какъ только Мона встала, собравшись съ духомъ подошелъ къ ней:

— Миссъ Маклинъ, вы позволите мн проводить васъ до кареты?

— Очень вамъ благодарна, — сказала она просто, — я общала остаться здсь ночевать.

Ральфъ прикусилъ губы. Нтъ, она очевидно не думала о немъ, когда пла.

Они обмнялись нсколькими ничего не значущими фразами, но въ такой толп невозможно было вести разговоръ, и Ральфъ скоро оставилъ попытки. Теперь уже, слава Богу, не долго ждать. Завтра онъ увидитъ ее одну!

Завтра она будетъ одна, вдали отъ всей этой толпы и шума, завтра онъ пойдетъ къ ней и скажетъ все, что надо сказать.

Глава LV.
Наконецъ-то!

Ни Ральфъ, ни Мона не могли уснуть въ эту ночь.

М-ръ Рейнольдсъ ничего не сказалъ своей ‘старшей дочери’ о своемъ разговор съ Дудлеемъ, но лицо и обращеніе Ральфа на вечер были сами по себ достаточно краснорчивы, и Мона поняла, что въ его чувствахъ къ ней произошла большая перемна — къ лучшему, или къ худшему, она еще не знала.

— Господи, не дай мн потерять мою гордость! Ничто не можетъ оправдать его поведенія. Онъ обошелся со мной жестоко — жестоко!

На другой день, посл вечера она общала пріхать погостить къ знакомымъ въ Србитонъ и ршила сдержать общаніе, хотя ей очень не хотлось покидать Лондонъ именно въ это время.

Такимъ образомъ, когда Ральфъ, около часу, постучалъ у ея дверей, ему сказали, что Мона ухала въ деревню до понедльника. Онъ опоздалъ всего на нсколько минутъ. Адреса она не оставила, но служанка слышала, какъ она велла извозчику хать на станцію Ватерлоо.

Минуту спустя, Ральфъ мчался въ наемной коляск туда же. Онъ такъ, въ своемъ безуміи, потерялъ уже слишкомъ много времени. Онъ не хочетъ ждать больше ни минуты.

На крыльц вокзала онъ встртилъ Люси.

— Мона узжаетъ въ Србитонъ,— сообщила она.

— Одна?

— Одна.

— Благодарю васъ.

Не прибавивъ ни слова, онъ приподнялъ шляпу и повернулся. Онъ, какъ школьникъ, проталкивался сквозь толпу и нагналъ предметъ своихъ поисковъ у самой кассы.

— Два билета перваго класса до Србитона!— крикнулъ онъ, прежде чмъ Мона успла раскрыть ротъ.

— Одинъ билетъ третьяго до Србитона,— съ достоинствомъ сказала Мона, хотя сердце ея билось до боли.

— Не торопитесь, сэръ,— успокаивалъ кассиръ, кладя штемпель сначала на билетъ Моны. Осталось еще три минуты.

Дудлей нагналъ двушку за платформ.

— Я взялъ для васъ билетъ. Вы подете со мной.

Это звучало скоре приказаніемъ, чмъ просьбой.

— Очень вамъ благодарна, я никогда не зжу въ первомъ класс.

— А сегодня подете.

Вмсто отвта она отворила дверь вагона третьяго класса.

Дудлей закусилъ губы,— потомъ улыбнулся.

— Вы предпочитаете вагоны для курящихъ?

Мона нервно разсмялась, перешла къ слдующему вагону и, не говоря ни слова, вошла.

Ральфъ рвался войти вслдъ за нею, но былъ такъ благоразуменъ, что удержался.

Съ изысканной любезностью онъ помогъ ей войти, заперъ дверь, приподнялъ шляпу и отошелъ.

Мона страшно поблднла.

— Я не могу иначе,— говорила она себ.— Онъ былъ жестокъ со мной, и пусть онъ не воображаетъ, что я могу забыть это въ одну минуту.

Но если бы Ральфъ могъ видть выраженіе ея лица, у него, вроятно, стало бы легче на сердц.

Поздъ двигался страшно медленно, но, должно, быть, счастливая звзда Ральфа была въ то время въ зенит, такъ какъ передъ самымъ отходомъ, въ вагонъ, гд Мона сидла одна, ворвалась цлая компанія рабочихъ. Не имя намренія обидть ее, они тмъ не мене громко разговаривали и хохотали, плевали на полъ и курили трубки, причемъ отъ всхъ несло водкой.

На первой же станціи Ральфъ отворилъ дверь.

— Здсь очень тсно,— сказалъ онъ, тономъ холодной любезности.— Въ сосднемъ вагон просторне. Вы не находите, что лучше было бы перейти?

— Благодарю васъ.

Мона встала и взяла его подъ руку.

‘Только бы моя гордость не измнила мн!’ — мысленно повторяла Мона, но въ то же время чувствовала, какъ тогда, въ лсу, подъ занесенными инеемъ соснами, что почва ускользаетъ изъ-подъ ея ногъ.

Ральфъ пропустилъ ее впередъ, вошелъ самъ и заперъ дверь. Стукъ этой затворяющейся двери для обойть былъ полонъ значенія.

Пока поздъ не тронулся, оба молчали.

— Вамъ нечего было такъ избгать разговора со мной, миссъ Маклинъ,— выговорилъ, наконецъ, Ральфъ.— Я хотлъ только попросить у васъ прощенія.

Кровь волной залила все ея лицо, она протянула руку.

— О, докторъ Дудлей, простите и вы меня!

— Я гораздо боле васъ достоинъ порицанія, но это ничего не значитъ. Скажите мн, какъ это вышло? Разв наша дружба ничего для васъ не значила? Разв я не имлъ права на вашу откровенность? Не смотрите въ окно, смотрите мн въ глаза.

— Докторъ Дудлей, вы такой чуткій, такой умный,— разв вы не понимаете? Кузина просила меня никому не говорить, что я изучаю медицину, и я общала. Въ это время мн даже въ голову не приходило, что мн можетъ захотться сказать это кому-нибудь — тамъ, и… и — до той ночи въ лсу — я не знала… И еще — я одно только скажу въ свое оправданіе. Вы представить себ не можете, какъ мн трудно было высказаться, вы же сами не давали мн возможности, вы сразу и безусловно поврили, что я именно то, чмъ кажусь.

По мр того, какъ она говорила, лице его постепенно прояснялось, но при послднихъ словахъ онъ сдвинулъ брови и почти простоналъ:

— Перестаньте!— но тотчасъ же поправился:— Нтъ, говорите. Я беру назадъ свои слова, говорите, что хотите. Ваше отношеніе ко мн гораздо мягче, чмъ того заслуживаетъ мой безграничный эгоизмъ.

— То не былъ эгоизмъ, — возразила Мона, мгновенно овладвая собой и кокетливо покачавъ головкой.— Это былъ комплиментъ моему умнью выдерживать принятую на себя роль, и я была бы страшно обижена, еслибъ вы сказали мн, что я не соблюла законовъ перспективы.

Теперь пришла его очередь исповдываться, а онъ не любилъ ничего длать вполовину.

— Въ теченіе нашего знакомства, миссъ Маклинъ, — началъ онъ нсколько приподнятымъ тономъ, — вы знали меня, такъ сказать, въ трехъ видахъ — снобомъ, безумцомъ и ребенкомъ.

— Въ теченіе нашего знакомства,— съ живостью перебила Мона,— я знала васъ въ трехъ видахъ: учителемъ, другомъ и…

— И?

Она засмялась.— Не могу вспомнить. Не знаю…

Въ глазахъ его загорлся огонь.

— Не знаете?— выговорилъ онъ съ дрожью въ голос.

Онъ всталъ, простирая къ ней руки.

Мона хотла было засмяться, но смхъ замеръ у нея на устахъ, она ничего не сознавала, кром магнетизма его присутствія, онъ страстно сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ. Голова ея запрокинулась назадъ, прелестныя гордыя губы, еще не знавшія поцлуевъ, покорно слились съ его губами.

О, любовь человческая!— что ты такое?— прекраснйшій ли ангелъ Божій, или блуждающій огонекъ, посланный лишь для того чтобъ освтить призрачнымъ свтомъ нашъ краткій путь земной? Не знаю. Знаю только, что поцлуй Ральфа разлился жгучимъ трепетомъ по всему существу Моны, пробудилъ въ немъ тысячу отголосковъ, спавшихъ дотол, и что въ этотъ моментъ души ихъ были полны счастьемъ.

Глава LVI.
На рк.

Мон такъ и не суждено было побывать въ этотъ день въ Србитон. Съ Клопгэмской соединительной станціи она послала телеграмму пріятельниц и оттуда вмст съ Ральфомъ похала въ Ричмондъ.

— Позвольте мн покатать васъ по рк,— просилъ онъ.— О Мона, Мона, Мона! Неужели вы та самая простая, сердечная двушка, которую я зналъ въ замк Маклинъ? Это слишкомъ хорошо чтобъ быть возможнымъ. Кстати, замокъ Маклинъ теперь ваша собственность, и навсегда. Права моей принцессы оспаривать некому, кром чаекъ.

Онъ усадилъ ее въ лодку, слъ въ весла и выхалъ на середину рки.

Маленькая лодочка понеслась, какъ стрла.

Мона смялась, довольная, у нея духъ захватывало отъ быстраго движенія.

— Довольно, докторъ Дудлей,— сказала она, наконецъ.— Вы совсмъ измучитесь.

Онъ сильне прежняго налегъ на весла.

— На это имя я не отзываюсь.

— Остановитесь, пожалуйста.

— Кто долженъ остановиться?

Наступила минутная пауза. Мона густо покраснла и чуть слышно выговорила:— Ральфъ.

Раздался всплескъ воды, весла застыли на полувзмах, и Ральфъ съ тихимъ радостнымъ смхомъ наклонился впередъ. Вдругъ онъ вздохнулъ.

— Вчера вы даже не замтили меня, Мона.

— Будто?

— Замтили?

Но тамъ, гд начинается языкъ взглядовъ и улыбокъ, историку лучше положить перо. Все, что онъ могъ бы сказать и безъ того запечатлно въ памяти тхъ, кто жилъ и любилъ.

Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы нашимъ влюбленнымъ не хватало словъ. Имъ столько нужно было наверстать, столько сказать другъ другу:— но для посторонняго рчи ихъ врядъ ли были бы понятны. Они то смялись надъ разными мелкими фактами изъ жизни въ Борроунесс, то обмнивались воспоминаніями дтства, то совтовались относительно труднаго случая въ госпитал.

Лтній день былъ дологъ и безоблаченъ. Для Ральфа и Моны это былъ одинъ изъ тхъ рдкихъ дней, когда чаша счастья полна черезъ край и земное блаженство граничитъ съ блаженствомъ небеснымъ. Каждая мелочь жизни пріобртала значеніе — теперь, когда они переживали ее вдвоемъ, каждое ласковое слово и взглядъ сулили въ будущемъ безконечную радость.

— Я зайду на минутку къ м-ру Рейнольдсу,— сказалъ Ральфъ, когда они, уже въ сумеркахъ, возвращались домой.— Когда я могу застать вашего дядю?

— Я думаю, лучше всего въ понедльникъ утромъ,— не слишкомъ рано. Надо предупредить васъ относительно сэръ Дугласа. Онъ не опекунъ мой, два года тому назадъ я даже совсмъ не знала его, но потомъ, все это время, онъ былъ несказанно добръ ко мн. Чтобы онъ ни сказалъ вамъ — а я боюсь, что онъ наговоритъ вамъ много непріятнаго,— не ссорьтесь съ нимъ.

Дйствительно, въ понедльникъ, когда Ральфъ пришелъ просить руки Моны, сэръ Дугласъ забылся такъ, какъ непозволительно забываться джентльмену, если только онъ не англо-индійскаго происхожденія.

Лишь только гость скрылся за дверью, сэръ Дугласъ взялъ шляпу и отправился къ Мон.

— Неужели правда, что вы хотите выйти замужъ за этого господина?

Мона разсказала ему, какъ молодой и талантливый врачъ влюбился въ деревенскую лавочницу.

— Ну еще бы! Хорошъ молодчикъ! повришь, что вы на самомъ дл лавочница!— Счастье его, что онъ не вздумалъ сказать это мн — я бы столкнулъ его съ лстницы.— Кто онъ такой? Д-ръ Дудлей? Я никогда не слыхалъ этой фамилій.

— Боюсь, что я далеко не авторитетна по части родословныхъ,— улыбаясь, сказала Мона.

Сэръ Дугласъ до конца твердилъ, что онъ не понимаетъ, что Мона нашла въ этомъ мальчишк, но мало по малу онъ долженъ былъ сознаться, что могло выйти и хуже. По крайней мр она будетъ жить въ Лондон и на глазахъ у него, сэръ Дугласа.

— Очень рада, что у васъ обоихъ хватило здраваго смысла поторопиться съ развязкой,— флегматически заявила Люси, когда Мона сообщила ей новость.

— Вы хотите сказать, что вы подозрвали?

— Подозрвала! Очень мило! Я вамъ скажу, что для моего собственнаго душевнаго спокойствія хорошо, что я подозрвала. ‘Когда я была дитятей, я разсуждала, какъ дитя’, но — я давно переросла вс эти глупости. Я, да-съ, я буду рередовой женщиной, а не вы. Когда вы и Дорисъ съ головой уйдете въ пеленки, я буду позировать въ роли мученицы, или вести на приступъ отважныхъ бойцовъ!

Глава LVII.
Сватовство fin do si&egrave,cle.

Свадьбу ршено было сыграть въ октябр слдующаго года, посл того, какъ Мона и Ральфъ оба сдадутъ экзаменъ на доктора медицины, въ теченіе же остающихся пятнадцати мсяцевъ влюбленные ршили всецло посвятить себя занятіямъ и, если возможно, забыть, что они — женихъ и невста.

— Я ни за что на свт не хочу провалиться на послднемъ экзамен,— сказала Мона черезъ недлю посл обрученія,— а если такъ будетъ продолжаться, я непремнно провалюсь. Право, мн, кажется, лучше ухать въ Эдинбургъ, къ Колькхунамъ, и заниматься тамъ.

Это оказалось, однако, излишнимъ, такъ какъ Дудлей былъ назначенъ врачемъ-интерномъ въ госпитал св. Кунигунды,— что оставляло ему мало времени на занятія и еще меньше на развлеченія.

Женихъ съ невстой рдко видлись чаще одного раза въ недлю, и то Мона потребовала, чтобы при встрчахъ они держали себя просто, какъ друзья и товарищи.

— Твое желаніе — законъ. Зато и закутимъ же мы когда-нибудь посл всей этой экономіи!

Сомнваюсь, однако, чтобы періодъ ‘жениховства’ доставилъ кому бы то ни было больше удовольствій, чмъ Ральфу. Въ пожатіи руки Моны, не боле чмъ дружескомъ пожатіи, была особая неуловимая прелесть, и чмъ меньше ему давали, тмъ больше онъ цнилъ это немногое.

Такъ прошла зима и наступило снова лто. Однажды, посл долгой дружеской бесды съ Дорисъ, пріхавшей въ Лондонъ готовиться къ свадьб, которая должна была состояться въ август, Мона сидла въ своей комнат, погруженная въ глубокую задумчивость, какъ вдругъ ее вывелъ изъ забытья знакомый стукъ въ дверь.

— Войдите!— крикнула она.— О Ральфъ, какъ хорошо, что ты пришелъ! Я сейчасъ заварю теб свжаго чаю.

— Благодарю, моя дорогая, не надо. Сегодня мой выходной день, и я не могъ приняться за работу, не повидавшись съ тобой.

— А я, къ стыду своему, ровно ничего не длала. Дло въ томъ — что я ‘во грустяхъ’.

— Экзаменаціонная лихорадка?

— Хуже, гораздо хуже. Видишь-ли, милый, сдлаться практикующимъ врачемъ — вдь это значитъ взять на себя громадную отвтственность, и выйти замужъ — тоже, и вотъ мысль объ этихъ двухъ отвтственностяхъ положительно угнетаетъ меня.

— Но, другъ мой, мы начнемъ съ того, что подемъ заграницу и отдохнемъ хорошенько, а затмъ когда вернемся, при всхъ нашихъ блистательныхъ дарованіяхъ, не думаю, чтобъ у насъ сразу оказалась большая практика.

— Меня не страшить перспектива щупать пульсы, измрять температуру и даже грть твои туфли у камина. Не это меня пугаетъ. Пойми, до сихъ поръ я жила безъ всякой отвтственности, ‘по-цыгански’, а теперь обо всемъ надо будетъ имть опредленное мнніе и высказывать его, въ каждомъ вопрос подавать свой голосъ за или противъ. Ральфъ, сядь пожалуйста! Не здсь, по ту сторону камина. Знаешь, я была какъ-то на митинг по вопросу объ избирательныхъ правахъ женщинъ и — ушла, не подписавъ петиціи. Но на другой день мн случилось подслушать разговоръ двухъ молоденькихъ борынь, обсуждавшихъ тотъ же вопросъ.

‘Я не могу интересоваться движеніемъ, исключающимъ половину рода человческаго’,— говорила одна.

‘А я, пока жива, всегда буду предпочитать, чтобы не я сама, а мужчина отворялъ мн дверь, когда я выхожу изъ коминаты, или закрывалъ окно, когда сквозитъ’.

— Я ничего не сказала, но надла шляпку и пошла подписывать петицію.

— И подписала?

— Коварный вопросъ! Нтъ, не подписала. Я вспомнила, что прирожденное право учащагося — не длать окончательныхъ выводовъ, но теперь это ужъ не поможетъ. Серьезно, дорогой мой, мн кажется иногда, можетъ быть по невднію — что мы, женщины переходимъ теперь черезъ бездну по очень хрупкому мостику и прошли всего полдороги. Берегъ, лежащій впереди, представляется намъ вблизи не совсмъ такимъ, какимъ рисовало его наше воображеніе, но все же въ общемъ привлекательнй того, который остался позади. Что длать? Мы знаемъ, что въ жизни нтъ возврата, да и на мосту нельзя стоять вчно. Что же длать? Еслибъ меня спросили, я не съумлабы даже посовтовать. Мое собственное мнніе по этому вопросу представляетъ большой вопросительный знакъ. Только будущее покажетъ, чмъ разршится женскій вопросъ, а пока — надо класть фундаментъ для будущаго.

Мона начала полушутя, но скоро увлеклась, и теперь лицо ея носило печать напряженной серьезной думы. Дудлей любилъ у нея это выраженіе, любилъ слдить за работой ея мысли, за формировкой ея сужденій. Это можетъ быть еще больше интересовало его, потому что другой интимности, кром духовной, она не допускала.

— Не забывай,— возразилъ онъ,— что въ каждомъ движеніи есть переходныя стадіи. Даже голосъ человческій, въ извстный періодъ, пока еще не выработался его настоящій звукъ, звучитъ то хрипло, то рзко, но вдь не бываетъ же, чтобы взрослые люди говорили, какъ подростки.

— Правда,— сказала Мона и улыбнулась ему, потомъ вздохнула и закинула руки за голову.

— А знаешь, великое дло первому вскочить на валъ! И знаешь тмъ, которыя уже вскочили, тмъ легче. Не трудно сказать: ‘я здсь стою и останусь здсь’, когда не изъ чего выбирать. Но страшно если піонерки утратятъ вру на середин моста… Если нельзя прибавить имъ силы, надо по крайней мр хоть не ослаблять ихъ. Ты скажешь, что это миссія отрицательная? Это правда, но зато это всякому доступно, это — дло ‘подъ рукой’. И если мы, силою своего вліянія, сдлаемъ двушекъ здоровй, добрй и разумне, этимъ мы во всякомъ случа не затормозимъ женскаго дла.

— Несомннно. И кром того избавимся отъ необходимости подавать свой голосъ. Какъ видишь, я возвращаюсь къ исходной точк нашего разговора.

Мона засмялась.

LVIII.
Въ Аркадіи.

Былъ декабрьскій вечеръ. Солнце сіяло съ безоблачнаго неба надъ оливковыми лсами Бордигеры. Ральфъ лежалъ на террас и смотрлъ вверхъ на втви и листья, сплетавшіяся надъ его головой. Воздухъ дышалъ ароматомъ, моря не было видно, но близость его живо чувствовалась. Ральфъ отдыхалъ всмъ своимъ существомъ, ему казалось, что бурный потокъ его жизни слился съ океаномъ безконечнаго довольства и покоя. Честолюбіе и стремленія на время замерли въ немъ, онъ жилъ настоящимъ, не оглядываясь ни впередъ, ни назадъ!

Трескъ сухой втки заставилъ его обернуться.

— Иди сюда, моя радость. Я уже съ полчаса прислушиваюсь къ звуку твоихъ шаговъ.

— Ты слишкомъ рано началъ,— засмялась Мона, садясь возл него и гладя его руку.— Я опоздала всего на нсколько минутъ. Меня задержала почта.

— Надюсь, писемъ нтъ!

— Цлыхъ два — отъ Дорисъ и отъ тети Белль.

— Кстати, Ральфъ, сегодня вечеромъ у насъ въ отел танцуютъ. Лицо его омрачилось.

— Ты любишь танцовать?

— Даже очень. Отчего ты на приглашаешь меня на первый вальсъ?

— Оттого, что я совсмъ не умю танцовать. Ты потеряла бы ко мн всякое уваженіе, если бы увидла, какъ меня ‘водятъ’ въ кадрили…

— Ты думаешь? Испытай меня!

Что это было за чудное лицо, когда ему позволялось выражать все, что проносилось въ душ. Ральфъ нжно взялъ его въ об руки, чтобы лучше любоваться имъ, но черезъ минуту вдругъ отвернулся. Мысль о предстоящей вечеринк страшно тяготила его. Въ одномъ отел съ ними жило нсколько англичанъ, съ которыми Мона часто встрчалась въ Лондон, и думать, что она будетъ танцовать съ ними, было для него положительно пыткой.

Полно, не глупи!— говорилъ онъ самъ себ, — не вздумай разыгрывать ревниваго мужа. Но вечеромъ, войдя въ salon и съ болью въ сердц замтивъ, какое впечатлніе произвело на всхъ появленіе Моны, онъ готовъ былъ отдать два года жизни за то, чтобы умть вальсировать.

Въ то же время онъ старался длать видъ, что ему весело, заговорилъ съ знакомыми и вдругъ обрывалъ фразу на полуслов. До него явственно донеслось:

— Могу я имть честь просить васъ на этотъ вальсъ, м-риссъ Дудлей? И также явственно донесся отвтъ Моны.

— Благодарю васъ, но я вальсирую только съ мужемъ. Позвольте васъ представить миссъ Роджерсъ.

Нсколько минуть спустя Дудлей направился къ тому мсту, гд сидла его жена съ видомъ человка, абсолютно отданнаго во власть женщины. Шумъ и яркій свтъ бальной залы были для него нестерпимы… Не говоря ни слова, онъ предложилъ руку жен, Мона молча взяла его подъ руку. Онъ окуталъ ей плечи легкой блой шалью, и они вышли въ прохладный, залитый луннымъ свтомъ, садъ.

— Правда, здсь лучше?— спросилъ онъ.

— Конечно. Я предпочла бы остаться съ тобою тамъ, чмъ гулять здсь одна.

— Мона, это правда?— то, что ты сказала этому господину?

— Что я вальсирую только съ мужемъ? Ахъ ты мой глупенькій! Да неужели же ты думаешь, что хоть одинъ мужчина обнималъ меня посл того, какъ ты обнялъ меня тамъ, въ лсу? Вдь это было первый разъ…

Онъ сжалъ ее въ объятіяхъ, горячо, страстно.

— Сердце мое, мн такъ жаль, что я не умю танцовать. Я попробую выучиться, когда мы вернемся въ городъ.

Мона тихонько засмялась и поднесла его руку къ губамъ.

— Какъ хочешь, милый. Я лично думаю, что твоя жена уже слишкомъ стара для такихъ суетныхъ развлеченій. А впрочемъ, она рада всякому предлогу быть въ твоихъ объятіяхъ.

— Въ такомъ случа наши вкусы совпадаютъ. Теб не холодно? Не вернуться ли намъ домой?

— Да, вернемся, у насъ такъ уютно въ гостиной, и знаешь, Ральфъ,— ты, пожалуйста, не думай, чтобъ я была такая охотница танцовать. Когда-то, въ юности, я любила танцы и теперь подумала, что пріятно было бы провальсировать съ тобой, но ты правъ: такъ въ тысячу разъ лучше.

— Еще бы! Разв кто-нибудь можетъ замнить мн тебя, даже какъ собесдницу. Я такъ люблю слушать, когда ты говоришь, высказываешь свои взгляды. Разв это не восхитительно, что мы такъ мало знаемъ другъ друга?

Мона опять тихонько засмялась и вдругъ стала серьезна.

— Я надюсь, что черезъ двадцать лтъ ты скажешь — какъ это восхитительно, что мы такъ хорошо знаемъ другъ друга!

— Я и теперь готовъ сказать это, отъ всего сердца! Но пойми, жизнь вдвое интересне, когда живешь вдвойн: каждая картина, книга, каждая мелочь жизни волнуетъ меня, какъ лотерея, пока я не услышу твоего мннія.

Мона провела рукой по его волосамъ.

— Въ такомъ случа надюсь, что ты и черезъ двадцать лтъ будешь говоришь:— Какъ восхитительно, что мы такъ мало знаемъ другъ друга!

— О Мона, ты настоящая женщина — ‘самое измнчивое изъ всхъ существъ’.

— Это лучшая похвала вашему полу. Измнчива и подвижна,— какъ море! Когда я встрчаюсь съ тобой, я никогда не знаю заране, кого я увижу,— философа ли съ возвышеннымъ и благороднымъ умомъ, серьезнаго ли ученаго,— блестящую свтскую женщину, или простую, нжную, матерински участливую, — безпечную ли, шаловливую двушку, или кроткое дитя. И не знаю, которая изъ нихъ нравится мн больше другихъ. Когда же мн нужно нчто большее, прежде чмъ я успю кликнуть, она уже здсь, моя жена, ‘сильная, нжная и врная, какъ сталь’.

Мона не отвтила. Она знала, что когда-нибудь придетъ, и ея чередъ. Они были слишкомъ близки духовно, чтобы обмниваться комплиментами.

Они, молча, вернулись домой.

— О Мона, любовь моя,— сказалъ Дудлей, подбрасывая въ огонь, связку оливковыхъ втвей,— какъ хитро поступаютъ т женщины, которыя повинуются своимъ мужьямъ!

Мона не сразу отвтила. Она сла за блый коврикъ у его ногъ и взяла его руку въ свои.

— Повиноваться легко, когда любишь — я никогда не думала, что это такъ легко. Но это опасно. Страсть проходитъ, традиція повиновенія остается и тяготитъ,— и вотъ открытая дверь для всякихъ золъ и напастей. Никогда не заставляй меня повиноваться теб, Ральфъ!

— Дорогая моя! Ужели ты думаешь, что я промняю вс тонкіе нюансы твоего такта и чуткости на пошлое вульгарное повиновеніе? Боже избави! Я не такъ слпъ и глупъ. И не говори, что страсть проходитъ, Мона. Я не знаю, что я чувствую къ теб, но въ это чувство я вложилъ все лучшее, что есть въ моей душ. Оно не можетъ умереть.

— Ральфъ, мы съ тобой не мальчикъ и двочка, намъ нельзя быть расточительными въ любви. Любовь — растеніе. Оно растетъ, гд ему вздумается, не саженнымъ. Его топчутъ ногами, — оно разростается еще пышнй, его косятъ, срзываютъ, вырываютъ съ корнемъ, но не могутъ уничтожить, оно кажется безсмертнымъ. Тогда наконецъ говорятъ: ‘Ты не простая трава, ты чудный цвтокъ. Расти свободно, на радость душ моей’, но съ этой минуты его уже нельзя оставить расти на свобод, иначе оно по немногу завянетъ и сгинетъ. Его надо поливать, ходить за нимъ, беречь и лелять чудесный цвтокъ, и тогда…

— И тогда?

— Тогда онъ разростется въ роскошное дерево и будетъ жить вчно.

— Аминь! Мона, откуда ты знаешь все это? Кто научилъ тебя такъ судить о любви?

— Она улыбнулась.

— У меня было время подумать, посл той ночи, въ лсу, И потомъ — мои друзья часто выбирали меня своей повренной. Такъ легко подмчать ошибки другихъ.

Глава LIX.
Товарищи.

Опять декабрь, но какая перемна! Снаружи — жестокій холодъ и ливень. Внутри — яркій огонь, привтливыя лица, тепло, уютно.

Молодые всего нсколько часовъ, какъ вернулись изъ-за границы, попробовали ‘супъ и соусы’ Магги, поболтали у камелька въ кабинетиц Моны, потомъ Ральфъ пошелъ въ свой кабинетъ, отдленный отъ женинаго только портьерой — читать письма.

— Если ты приглашаешь меня, я черезъ десять минутъ приду. Въ такую погоду врядъ-ли навернется больной — даже въ ‘богоспасаемомъ Блумебри’.

Сэръ Дугласъ просилъ ихъ поселится въ боле фешенебельномъ квартал, но Ральфъ и Мона оба жаждали окунуться въ живое дло и выбрали мсто, гд предвидлось много практики между бдняками.

Ральфъ не усплъ дочитать перваго письма, какъ доложили о больной, и черезъ минуту въ комнату неврной шаткой поступью вошла молодая двушка. Волосы ея были мокры отъ дождя, на поблвшемъ лиц застыло выраженіе тупаго отчаянія.

— Вы хотите посовтоваться со мной? Присядьте. Чмъ могу быть полезнымъ?

Двушка посмотрла на него, хотла заговорить, но полныя губы ея дрогнули, и она вдругъ истерически зарыдала.

Ральфъ опытнымъ взглядомъ скользнулъ по ея фигур.

— Я думаю,— сказалъ онъ ласково,— что вамъ лучше бы обратиться къ другому врачу, моему товарищу.

Онъ всталъ и отдернулъ портьеру.

Мона, улыбаясь подняла на него глаза. Она сидла у камина, вся на свту, и сердце дрогнуло въ немъ, когда онъ сравнилъ это ясное, умное, женственное лицо — съ тмъ, другимъ.

— Мона, голубушка, вотъ и практика — для тебя!

‘Міръ Божій’, NoNo 1—8, 1899

СТУДЕНТКА.

Романъ Грэхэмъ Трэверса.

I.Въ саду.

II.Списки.

III.‘Безуміе юности’.

IV.Сэръ Дугласъ.

V.Разочарованіе.

VI.Нэродаль.

VII.Сынъ Анака.

VIII.Bons camarades.

IX.Дорисъ.

X.Борроунессъ.

XI.Магазинъ.

XII.Замокъ Маклинъ.

XIII.Церковь.

XIV.Реакція.

XV.Ботаники.

XVI.Машина Джона Хоггса.

XVII.Тетя Белль.

XVIII.Силуэтъ.

XIX.

XX.Сентъ-Рульсъ.

XXI.‘Летучій Шотландецъ’.

XXII.Докторъ Алиса Бэтсонъ.

XXIII.Встрча.

XXIV.Голосъ въ туман.

XXV.Новообращенная.

XXVI.‘Сказочка’ полковника.

XXVII.‘Нездшній свтъ’.

Глава XXVIII.Треволненія м-ра Стюарта.

Глава XXIX.Страдиваріусъ.

Глава XXX.Карболка.

Глава XXXI.Пальмы и ананасы.

Глава XXXII.Смхъ и слезы.

Глава XXXIII.Сверные туманы.

Глава XXXIV.Algae и Fungi.

Глава XXXV.Базаръ.

Глава XXXVI.Балъ.

Глава XXXVII.Locum tonens.

Глава XXXVIII.Бабочка съ обожженными крылышками.

Глава XXXIX.Разспросы.

Глава XL.‘Матушка.’

Глава XLI.Цвтокъ распускается.

Глава XLII.Передъ отъздомъ.

Глава XLIII.Прости Борроунессъ!

Глава XLIV.Анатомическій залъ.

Глава XLV.Признаніе.

Глава XLVI.Экзаменъ.

Глава XLVII.Успхъ или неудача.

Глава XLVIII.Старые друзья.

Глава XLIX.Ожиданіе.

Глава L.Актъ.

Глава LI.Люси приходитъ на выручку.

Глава LII.Пропущенный случай.

Глава LIII.Все наружу.

Глава LIV.‘Къ чорту любовь’.

Глава LV.Наконецъ-то!

Глава LVI.На рк.

Глава LVII.Сватовство fin do si&egrave,cle.

LVIII.Въ Аркадіи.

Глава LIX.Товарищи.

Читайте также:

I.
Въ саду.

II.
Списки.

III.
‘Безуміе юности’.

IV.
Сэръ Дугласъ.

V.
Разочарованіе.

VI.
Нэродаль.

VII.
Сынъ Анака.

VIII.
Bons camarades.

IX.
Дорисъ.

X.
Борроунессъ.

XI.
Магазинъ.

XII.
Замокъ Маклинъ.

XIII.
Церковь.

XIV.
Реакція.

XV.
Ботаники.

XVI.
Машина Джона Хоггса.

XVII.
Тетя Белль.

XVIII.
Силуэтъ.

XX.
Сентъ-Рульсъ.

XXI.
‘Летучій Шотландецъ’.

XXII.
Докторъ Алиса Бэтсонъ.

XXIII.
Встрча.

XXIV.
Голосъ въ туман.

XXV.
Новообращенная.

XXVI.
‘Сказочка’ полковника.

XXVII.
‘Нездшній свтъ’.

Глава XXVIII.
Треволненія м-ра Стюарта.

Глава XXIX.
Страдиваріусъ.

Глава XXX.
Карболка.

Глава XXXI.
Пальмы и ананасы.

Глава XXXII.
Смхъ и слезы.

Глава XXXIII.
Сверные туманы.

Глава XXXIV.
Algae и Fungi.

Глава XXXV.
Базаръ.

Глава XXXVI.
Балъ.

Глава XXXVII.
Locum tonens.

Глава XXXVIII.
Бабочка съ обожженными крылышками.

Глава XXXIX.
Разспросы.

Глава XL.
‘Матушка.’

Глава XLI.
Цвтокъ распускается.

Глава XLII.
Передъ отъздомъ.

Глава XLIII.
Прости Борроунессъ!

Глава XLIV.
Анатомическій залъ.

Глава XLV.
Признаніе.

Глава XLVI.
Экзаменъ.

Глава XLVII.
Успхъ или неудача.

Глава XLVIII.
Старые друзья.

Глава XLIX.
Ожиданіе.

Глава L.
Актъ.

Глава LI.
Люси приходитъ на выручку.

Глава LII.
Пропущенный случай.

Глава LIII.
Все наружу.

Глава LIV.
‘Къ чорту любовь’.

Глава LV.
Наконецъ-то!

Глава LVI.
На рк.

Глава LVII.
Сватовство fin do si&egrave,cle.

LVIII.
Въ Аркадіи.

Глава LIX.
Товарищи.