Странствование Филиппа Ефремова в Киргизской Степи, Бухарии, Хиве, Персии, Тибете и Индии и возвращение его оттуда чрез Англию в Россию, Ефремов Филипп Сергеевич, Год: 1811 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 80 минут(ы)

Филипп Ефремов

Странствование Филиппа Ефремова в Киргизской Степи, Бухарии, Хиве, Персии, Тибете и Индии и возвращение его оттуда чрез Англию в Россию.

Третье, вновь переделанное, исправленное и умноженное издание

Предисловие

Первое издание описания странствования г. Ефремова воспоследовало 1786 года под названием ‘Девятилетнее странствование Российского Унтер-Офицера Ефремова в [178] Бухарии, Хиве и проч.’, оно издано в свет без его ведома и согласия. 1794 года г. Ефремов издал вторично самим же им описанное свое путешествие под именем: ‘Странствование надворного советника Ефремова в Бухарии и пр.’. После многих странствий, даже и по самой России, судьба привела его жить в Казани, где он и поныне с семейством своим имеет пребывание, получая и содержа себя Всемилостивейше дарованною ему пожизненною пенсиею 500 рублей. По случаю я познакомился с г. Ефремовым, который в то время намеревался в третий раз издавать описание своего путешествия. Приведение предметов сего сочинения в лучший порядок и помещение пропущенного, вероятно, довольно любопытного для многих, было весьма нужно, того же требовало каковое-либо споспешествование распространению или усовершенствованию познания средних стран Азии. Посему, воспользовавшись знакомством г. Ефремова, я пожелал при сем случае исполнением сказанного услужить ему и обществу. Сверх сего побуждаем был к тому и мыслию, что предполагаемое сочинение не будет из числа многих таких, кои составлены (что, впрочем, также часто заслуживает большую благодарность) из других, уже известных.

Сведения, мне доставленные, происходят все от человека, который даже без предуготовительных познаний землеописания как вообще, так и сих стран путешествовал и заметил то, что видел собственными глазами, можно сказать, что ничего и не прибавляет, кроме виденного. Участь привела его попасться в плен киргизцам, от них быть продану в Бухарию, жить там и служить несколько лет, ходить во многие окрестные страны, находясь в военной службе, наконец, бежать оттуда чрез Тибет в Индию, а из Индии морем возвратиться в Европу и увидеть уже 9-ть лет оставленное свое отечество. Описание путешествия г. Ефремова разделяется здесь на две части, в первой говорится о самом странствовании и многом, касающемся жизни странствователя, во второй сообщаются замечания о странах, в коих был он. К сему присовокуплено показание расстояния от Астрахани и Оренбурга до столицы Бухары и некоторое собрание бухарских слов с переводом их на российский язык, почитая сие неизлишним для филологов, оставляю оное и в третьем издании, сделав перевод слов сих и на татарский язык для сличения с бухарским. Наконец, здесь присоединяется жалованная Блаженной памяти Государынею Императрицею Екатериною Великою г. Ефремову и его потомкам грамота на дворянство. [179]

Жизнеописание путешественника, свидетельство его достоинств, понятие о внимании к его странствованиям и отчасти доказательство в рассуждении самого путешествия побудили меня сделать сие. Может быть, кто-либо из читателей найдет в сей книжке некоторое несходство с новейшими известиями или сочинениями о сих странах других писателей: мы в том нимало не будем виновны, г. Ефремов в описываемых ниже землях был уже лет с тридцать, что видел в то время и знал, то как понимал, так и замечает. Во всем повествовании его ничего не встречается такого чудесного, чему бы нельзя верить: признак не хвастовства удивлять других своими рассказами.

Скажем нечто в ответ на могущее случиться возражение, что описание сих земель слишком старо. Многие из азийских государств находятся в таком положении, что с давнего времени не претерпели (в сравнении с европейскими) никаких значительных перемен и пребывают в одинаковом состоянии. Образованность народа в Бухарии, Хиве, Киргизской земле, части Персии и Тибете, по новейшим известиям, в сравнении с образованностью прошедших пред сим веков, кажется, находится на одной ступени, перемены, происшедшие в Бухарии, Хиве и Персии по части правительства, по-видимому, не произвели для сего никаких новых важнейших последствий (не говорится здесь о некоторых переворотах, от войны происходящих и наполняющих бытописание человечества), занятия народа, одни из числа также немаловажных причин его образования, какие были в оных прежде, такие и ныне. Не все также и в землеописании может часто переменяться. Из всего оного следует, что положение предметов, излагаемое в сей книге, весьма прилично будет во многом и для настоящего времени. Не говоря здесь об Индии, Тибете и Персии, для познания коих имеем мы довольно новые и хорошие известия, все прочие страны, о коих здесь говорится, для показания настоящего их положения почти совсем не имеют описаний, трудность проникнуть в оные земли и отчасти отдаленность их от просвещенных государств Европы, кажется, есть сего причиною. Посему землеописатели иногда довольствуются и устаревшими сведениями о Бухарии, Хиве и земле Киргизской.

Я известен о двух не весьма старых рукописях: первой о киргизцах и Бухарии и второй собственно об одной большой Бухарии, последняя писана в Царствование [180] блаженной памяти Государя Императора Павла Петровича путешествовавшими туда двумя довольно образованными из Россиян особами и находившимися там около полугода. Из числа новых известий о киргизцах читал я с особенным удовольствием сочинение г. Пятницкого, доктора 23-й дивизии, которое отличается своею основательностью, полнотой в краткости и верностию. Знакомство мое с некоторыми особами, бывшими довольное время в Хиве и Бухарии по различным делам, также подало мне повод слышать много такого, чего здесь не находится. Может быть, обстоятельства позволят мне сделать известным свету что-либо из объявленного мною, либо в особенном сочинении, либо в изданиях трудов Общества Любителей Отечественной Словесности в Казани, либо в каком-нибудь из моих упражнений. Некоторое в книге сей может показаться излишним, но мы оставляем или прибавляем сие по известным нам причинам, отчасти и для того, чтобы оное, быв сравнено с другими тех стран описаниями (впрочем, как сказано, весьма немногими), подтверждало их или отрицало.

Представляя публике сие сочинение, я надеялся, что оно не только не бесполезно будет для землеописателей, показав им отчасти вновь некоторые предметы либо сбивчиво доселе понимаемые, либо совсем неизвестные, но не излишним и для ученых вообще, фабрикантов, занимающихся торговлей купцов и хозяйством помещиков и земледельцев. Не полагаю, чтобы книжка сия была из числа ненужных или весьма маловажных, писанных и имеющих быть читанными для одного препровождения времени, не самолюбие мое уверяет меня в том, но здравое рассуждение о предметах, здесь упоминаемых, и отчасти о понятии, какое имеют об некоторых из них по находящимся материалам. С другой стороны, нимало не думал также спорить в первенстве с тем, если что-либо подобное явится в свет новейшее лучшее, и весьма могу быть уверен, что таковое быть может где-либо и теперь в рукописи. Например, Географическо-Статистические известия о киргизцах, их нынешнем состоянии хотя не находятся в печатных сочинениях, однако ж, судя по распоряжениям нашего правительства к устройству сего народа и, кажется, некоторым в сем успехам, можно надеяться, что оно (правительство) имеет их весьма основательные и довольно точные: посему предлагаемое здесь о киргизской степи и народах, в оной обитающих, всеконечно должно уступить таковым известиям и т. д. [181] Повторю, что я ничего не хотел прибавлять здесь узнанного мною отчасти из книг, отчасти от некоторых особ, кроме писанного в прежних изданиях сей книги и вновь приумноженного мною чрез рассказывание мне самим г. Ефремовым, дабы в точном смысле сохранить переданное собственно г. странствователем [… ]

Наконец, надлежит заметить, что книжка сия издается в пользу и иждивением самого г. Ефремова, достодолжно, верно и долго Отечеству Нашему и Государям служившего.

1811 года генваря 1 дня Магистр Исторических наук

Петр Кондырев.

Отделение первое.
Описание самого странствования и отчасти жизни г. Ефремова

Филипп Сергеев сын Ефремов родился 1750 года в городе Вятке. Отец его был там духовной Консистории стряпчим ¹. 1763 года июня 16 дня Филипп Ефремов, пылая ревностью и усердием к благосердой Матери Отечества, по словам его, вступил в воинскую службу в Нижегородский полк солдатом, где и произведен того же года 14 ноября капралом, 1765 года 28 июня каптенармусом, 1769 года 24 ноября сержантом. 1774 год был несчастливейшим годом в его жизни.

Известно, что около сего времени происходило в России большое замешательство от так называемого Емельки Пугачева. В сей 1774 год Ефремов был командирован на заставу, лежащую по дороге к Илецкой Защите за Оренбургом в Киргизской степени, называемую Донгус, с ним находилось 20 человек солдат и Козаков и одна пушка. На пути к посту своему нигде не встречались им злоумышленники, и они прибыли к оному благополучно. Несколько дней препровели там в совершенном спокойствии, которое наконец нарушено было и кончилось для них горестно. Однажды во время утренней зари напала на них шайка мятежников (приверженцев Пугачевских), состоящая более нежели из 500 человек. Сколь ни многочисленна она была против команды Ефремова и коль ни дерзновенно наступала на оную, однако и храбростию солдат и Козаков, под начальством Ефремова состоявших, удержана в своем напорственном усилии и отражаема была даже до полудни. [182]

Малочисленность солдат могла отразить врага, но сопротивляться долгое время без всякой помощи в степи ей было невозможно, г. Ефремов решился с своим отрядом по крайней мере отбиться от сей шайки. Льстившая их в сем надежда чрез несколько часов соделалась тщетною. Находившиеся при нем пушка и ружья были главнейшими орудиями защищения, приводившими противников в трепет. Доколе был производим огонь из оных и они имели порох, дотоле неприятели не отваживались приближаться, но коль скоро не стало последнего, тогда Ефремов увидел неминуемую свою погибель. Заколотив пушку и сев с командою на лошадей, намерен он был обратиться к Оренбургу и избавиться от плена или смерти. Неприятели, увидев сие, тотчас бросились на них прямо. Г. Ефремов долгое время с своею командою защищался храбро, но у него оставался только один заряд, выстрелив на бегу последним, он не удержал стремительности разъяренной черни, один из коей, догнав его, ударил саблею вдоль ружья и отрубил у него оною у левой руки большой палец, другой из сей же черни поразил саблею над правым ухом, а третий ранил копьем в голову выше лба. Почтенный наш воин, пришед в изнеможение и бесчувствие от таковых ран и поражений, не помнил потом, что с ним и с находившимися при нем происходило.

Опомнившись, увидел он себя и многих из своих товарищей связанными. Всяк вообразив себе человека израненного, поверженного в оковы и доставшегося на поругание неистовым и зверским бунтовщикам, легко может представить, какие чувствования должны были родиться у нашего воина. Ярость, говорит он, и отчаяние попеременно терзали мое сердце: я напрягал все силы моего разума к вымыслам, как бы избавиться от постыдного сего бедствия. Но что долженствовало делать? шайка бунтовщиков была многочисленна, надобно было сносить терпеливо несчастие и ожидать решения своей участи. Враги наши долго скитались по степи, пока наконец, изнемогши от усталости, остановились и скоро потом легли и заснули весьма крепко. Шайка сия, состоящая из уральских (тогда яицких) Козаков и обыкновенных русских мужиков, не знала никаких воинских предосторожностей. Увидев, что они погружены были в глубокий сон, Ефремов время сие почел способным к своему спасению, начал стараться как возможно разорвать свои узы и скоро потом усилие свое увидел не бесполезным. Он освободил у себя правую руку, а посредством оной и другую, потом [183] то же сделал с связанными и подле него лежащими двумя солдатами и вместе с ними ушел.

Прибежав на рассвете к реке Донгус, они скрылись в траве и отдыхали до половины дня, потом вознамерились идти в Оренбург, находившийся тогда от них недалеко, но едва отошли версты с три, как вдруг встречены были двумястами киргизцев, из-за гор выехавшими. Силы путешественников сих уже ослабели, оружия при них никакого не было, нечего оставалось делать, как без всякого сопротивления отдаться в плен. Киргизцы тотчас схватили их, посадили на своих лошадей, под брюхо коих подвязали их ноги и увезли в свои улусы, или жилища. Они продержали их там два месяца. Благодаря Бога, говорит Ефремов, я достался доброму человеку, который почти ежедневно к ранам как на голове, так и руке прикладывал жженый войлок, от чего я и излечен был. Киргизцы, пользуясь тогда замешательством в России, наловили много наших русских и отвезли в Бухарию и Хиву, где продавали в разные руки. Таким образом и Ефремова купил за четыре выделанные красные телячьи кожи у киргизцев бухарец, едущий с караваном, приказчик г-на Гафур хожи, бывшего в Бухарии зятем аталыка Даниар-бека, особы первой по хане.

Дорогою гнали наших вместе с Ефремовым около тридцати человек, зима в то время была весьма холодная, от чего от голоду в дороге многие померли. Астраханский армянин, именем Айваз, по русски Иван, не оставлял г. Ефремова, кормил его, а иногда сажал на лошадь и верблюда даже до самого пограничного бухарского города Варданзы ² . Там он расстался с ним, поехав в столичный город Бухару. Ефремов оставлен был в Варданзе в доме купившего его бухарца, вскоре потом приехал за ним есаул от Гафур хожи, у коего был он только месяц и после того подарен тестю его Даниар беку. Новый хозяин Ефремова был в Бухарии довольно полновластен и назывался аталыком, то есть владетелем, он имел четырех жен и шесть наложниц калмычек и персиянок, им купленных, и от всех вообще жен и наложниц десять сынов и десять дочерей. Аталык сей, будем говорить далее словами самого г. Ефремова, определил меня к своей ордине или серали, в коей заключались его жены и наложницы, стражем, в звании сем был я до самого того времени, пока мог довольно хорошо разуметь и говорить на их языке. После сего пожаловал он меня дабашею, то есть капралом, и [184] поручил мне начальство над 10 человеками, что отправлял я, по-видимому, к его удовольствию.

Однажды аталык прислал за мною своего служителя: я тотчас к нему явился. Он объявил мне о приехавшем из России мулле Ирназаре и дал прочитать привезенное им письмо. Увидя на оном титул Всемилостивейшей Государыни Императрицы, я заплакал от радости. Аталык спросил меня, что это за бумага, пашпорт, отвечал я, данный сему мулле для беспрепятственного проезда чрез места, под державою России находящиеся. Для чего же у сего пашпорта приложена печать внизу, а не наверху, спросил он меня далее, я отвечал, что титул Российской Государыни пишут в заглавии, а печать прикладывают внизу для того, что титул значит более, нежели печать. Неправда, говорил аталык, сие делается потому, что Россия пред нами унижается: ибо мы магометане, исповедыватели истинной веры. Вопрошая с угрозами о причине слез моих и получив в ответ, от радости при виде письма российского, он уговаривал меня потом принять магометанский закон и обещал за сие содержать тоща у себя в милости. Не получив от меня оное согласие, вскоре после того приказал мучить.

Мучение со мною отправлялось следующим образом: положив в большое деревянное корыто с пуд соли, налили в оное горячей воды, когда же соль разошлась и вода остыла, тогда связав меня в утку, всунули в рот деревянную палку и, повалив на спину в корыто, лили мне в рот соленую воду. От такого мучения чрез день умирают, но меня хотели спасти и для того после каждого мучения, продолжавшегося с час, давали пить топленого овечьего сала по три чашки, из коих каждая величиною с нашу полоскательницу, сие вбирает в себя всю соль и очищает живот верхом и низом. После того, положив в котел пшеничную муку, поджаривали оную, мешали с водою и овечьим топленым салом и варили жидко. Сею саламатою ³ поили меня, дабы оставить в живых. Три дня я был так мучим. Аталык, видя свое мучение, со мною делаемое, тщетным, убеждал по крайней мере в верной службе дать присягу, которую я по необходимости, наружно, а не внутренне, и учинил.

После сего аталык пожаловал меня пензибашею, или прапорщиком, и препоручил в команду 50 человек. С сего времени я находился в действительной его службе, был во многих походах, видел тамошние города и узнал дороги. Вскоре нашел в караван-сарае армянина, спасшего меня [185] от смерти во время пути моего чрез киргизскую степь, познакомился с ним короче, жил дружно по самый отъезд его и проводил оного при сем случае до пограничного городка Каракулу, где с ним и распрощался.

Быв однажды с войском под городом Самаркандом, с большою для жизни моей опасностию и получением раны взял я на сражении в плен одного самархандца. Аталык за сие пожаловал меня езбашею, то есть капитаном, землею, с коей собиралось в год доходу до 300 тамошних червонных, и дал в команду 100 человек, между коими находилось 20 человек русских.

Потом с сыном его Шамрат беком послан я был в Персию к городу Мавру, всего войска у нас было тогда около 2000 человек. Мы отправились к городу Каракула, до коего был один день езды, а от оного до реки Аму три дня, дорога песчаная, по реке довольно много камышу, а отчасти и мелкого тальнику, самая река шириною с версту, местами менее и не весьма глубока. За сим были в городке Чаржуй, бухарского же владения, в нем прежде жительство имели трухменцы, после чего он опустошен. Дорога отсюда идет песчаная, по горам кустарники растения соксоуль, которое не очень толсто, дрова оного горят жарко, много попадается полыни, местами поделаны колодцы. От Чаржуя до города Мавр расстояния шесть дней езды. Шамрат бек, проиграл сражение, обратился в бегство, причем померло в войске много людей и пало немалое количество лошадей.

По возвращении моем в Бухарию ключница аталыкова употребляла всевозможное старание вытти за меня замуж, на что я не согласился. Она изъявила желание уйти со мною, куда бы я ни пожелал. Ключница сия была родом персиянка, в молодости захвачена трухменцами и продана бухарцам. Я обещался по усильной ее просьбе воспользоваться к уходу удобным случаем.

Чрез два года потом отоядили меня в Хиву с войском для препровождения бухарского хана Абулгазы родного брата, которого хивинцы просили на ханство. Войска находились с ним 1500 человек, начальник оного был Бадал бек. Мы отправились сперва к Чаржую, от коего вниз по реке Аму живут кочевые трухменцы двух родов, одни называются така, другие салур, в урочищах их по реке довольно вязу, тальнику и травы, сами трухменцы хищны, ловят персиян и продают их в Бухарии, Хиве и других окрестных странах. Отсюда ехали мы до пограничного хивинского города Питняку 8 дней, от сего до [186] города Азар Ресту один день, от Азар Реста до небольшого городка Багаткала до полудни. Между тем хивинский инак, то есть полномочный владетель, по имени Магадами ⁴, узнав о прибытии нашем и о том, что хивинцы по согласию с бухарским аталыком Даниар беком хотели его обезглавить и на ханство постановить вышеупомянутого брата Абулгазы, взял предосторожность. Он с приверженцами своими не допустил бухарцев до Хивы и сразился с ними. При сем случае, говорит Ефремов, один из неприятелей выстрелил в меня из ружья, но опалил только мою правую щеку и ухо, в горячности я поскакал за ним, отрубил у него правую руку и, взяв его в плен, привез к начальнику Бадал беку. Сей наградил меня за оное жеребцом и кармазинного цвета кафтаном, потом послал в Бухарию с одобрением и требованием еще войска.

Аталык пожаловал меня тогда землею и деньгами и приказал быть в готовности к походу в Хиву с новым войском, обстоятельство сие подало мне повод и способ к уходу. Я просил писаря, чтобы он написал мне грамоту в таком смысле, якобы аталык послал меня послом в город Кукан, коего владетель ссорился тогда с бухарским, за сие обещался щедро наградить его деньгами. Он написал мне таковую грамоту и в благодарность получил от меня 100 червонных. Грамоту показал я сказанной ключнице и просил ее об доставлении для приложения к оной ханской печати, в чем она мне и услужила, надеясь чрез то и сама уйти вместе со мною. Дни чрез два получил потом я от аталыка приказание ехать в Хиву. Отправясь якобы к новосоставленному его войску, я поскакал с двумя русскими в Кукан, а ключницу принужден был оставить ⁵, ибо, взяв оную с собой, никак бы не мог спасти ни себя, ни ее, аталык хватился бы ее тотчас и послал бы искать повсюду ⁶.

Дорогою до Кукана, который проехал я мимо, снабжали меня с излишеством провизиею, по прибытии же в город Маргылян назвался купцом, переоделся в купеческое платье и расположился в караван-сарае, где, услышав, что некоторые купцы намереваются ехать в город Кашгар, состоящий под покровительством китайского богдыхана и имеющий потому для охранения своего китайское войско, купил такого же товару, каким и они торгуют, и, назвав себя нагаем (Нагаями называют в тамошних странах всех в России живущих татар), поехал вместе с ними. [187]

Не доезжая до Кашкар, или Кашгар, один из русских моих товарищей помер, я похоронил его ⁷ и продолжал путь с купцами же в Кашгар, отсюда в Аксу, из Аксы возвратился опять в Кашкар и поехал в город Яркант. Оттуда вознамерились они ехать в Теват, или Тибет, и закупали для сего разные товары, коих и я купил, также слугу — молодого арапа за 5 аршин кармазинного цвета посредственной доброты сукна, стоящего в России тогда 30, ныне же рублей девяносто. Дорога туда лежит по косогорью между горами, в средине коих протекает весьма быстрая река Атак, лесу и травы мало, где же бывает ночлег, там есть полянки. Часто видел я употребление в пищу пшеничного толокна, которое мешают густо в чайной воде и оною же потом запивают, для кормления лошадей возили мы с собой ячмень, ибо места сии совершенно безлюдны. Не доезжая пределов Тибета дней за 15 есть чрезвычайно высокая гора, покрытая весьма густым туманом и окруженная столь тяжелым воздухом, что у людей и скота захватывает дух, отчего и последний мой товарищ из русских умер.

В Тибете, до коего ехали мы всего 35 дней, жил я с месяц в области Цонг, или Цанг. В сие время прибыли туда три тружденика ⁸, шедшие в Мекку для поклонения гробу Магометову. Я познакомился с ними и вознамерился быть их спутником, надел на себя такую же одежду, какую носят и все подобные им люди, то есть платье из толстого простого и самого белого сукна, из коего делают они себе шапки вышиною в пол-аршина, вышитые шерстяными же разноцветными нитками наподобие узора, употребляемого у нас на конских попонах. Отсюда пошли мы пешком, нельзя было употреблять тут лошадей и быков по причине больших пропастей, узких проходов и вообще худой дороги до Кашемира, и ноши свои долженствовали мы нести на спинах.

В Кашемире, равно как и пограничном индийском городе Джаннани, не имел я никакой болезни, но верст за десять от города Джамбу распухла у меня нога, которую скоро потом свело, на оной сделались раны, открывавшие волосатика, происходящего от употребления бухарской воды и выходящего от ходьбы. Я пролежал с месяц, и болезнь моя превратилась бы в опасную, если бы один добрый набожный старик родом из Кашемира не приложил обо мне особенного старания и не довольствовал всем нужным как меня, так и слугу моего арапа и трех моих спутников. Двое из последних не дождались моего [188] выздоровления и продолжили путь, а третий оставил меня уже в Дели.

Не знал я тогда, что должен был предпринять и куда идти: случай вывел меня из сего недоумения. Однажды встретившийся на улице человек спросил меня: кто я и откуда? и когда я сказал ему, что из России, то он позвал меня к себе и, расспрося обо всем подробно, велел удовольствовать пищею и объявил о себе, что он родом армянин, по имени Симион и готов способствовать мне к отправлению в английские владения, откуда удобно отправиться и в Россию. Недели чрез две дал он мне на сей конец письмо к находившемуся в одном городе сих владений священнику и отправил меня с купцами в Лякнаур, куда лежит путь чрез город Акбаравату, у коего протекает река Джаноп. До последнего ехали мы семь дней, от него до города Шукуравату день. От Шукуравату начинается владение англичан, мы ехали от него до местечка Карнауч, находящегося при реке Ганг, три дни, потом до Лякнаура четыре дни. По прибытии в оный мы остановились в караван-сарае, я вручил потом одобрительное письмо священнику, коему по виду должно быть около 70 лет, и был принят им ласково, также уведомлен от него, что комендант тамошний Медлитон, известясь обо мне, хочет определить в свою службу.

Священник советовал мне при свидании с комендантом сказать о себе, что я родом из Санкт-Петербурга, ежели спросит: знает ли кто меня? то объявить, что знает живший в Петербурге и Ораниенбауме голстинский священник. Лишь только возвратился я от него, как тотчас был взят под стражу, держан был оною два дни и позван после того к упомянутому коменданту. Сей спросил меня: кто я и зачем туда прибыл? Я отвечал ему так, как наставил меня священник, за коим тотчас же и послано. Священник донес, что я знакомый ему майор и знатной фамилии, родственник графа Чернышева. Комендант, услыша оное, освободил меня немедленно и дал мне письмо в город Калькутту к приятелю его Чамберу, прося его о скором отправлении меня в Англию. Так освободился я от второго плена и отправился в дальнейший путь.

Из Лякнаура ехал я на быках в индийской коляске с зонтиком, без коего она во всем подобна чухонской телеге. Потом в одном местечке нанял я лодку и плыл до города Илебашу шесть дней, последний сей при реке Джамне, которая несколько пониже впадает в Ганг. От Илебашу до города Бенаресу, или Банарессу, шесть дней пути, от сего [189] до города Патны, или Азимоват, пять дней, от оного же до селения Муангенчу семь дней. Река Ганг разделяется под сим селением на два рукава. От Муангенчу до города Максюдавату два дни пути, оттуда до Калькутты шесть. Сверх всякого моего ожидания, в Калькутте нашел я греков и даже их монастырь, в котором приняли меня как странника, отвели для отдохновения особую келью и довольствовали пищею. Я был весьма рад, что мог в храме Бога по своему закону, в отдалении от родимой земли за сохранение жизни своей при столь многих опасностях и открытие десницею Его пути к возвращению в возлюбленное отечество принесть Ему, Всевышнему, благодарение.

В Калькутте нашел я Чамбера, который сперва хотя и не склонялся на отправление меня в Россию, но по настоянию моему в сем и при предложении ему в дар купленного мною арапа он дал мне 300 рупий, две дюжины рубашек тонкого полотна, пару платья и поручил меня начальнику почтового судна, которое отправляла тогда в Англию контора Ост-Индийского Торгового общества. Начальник сей тотчас дал мне билет для пропуску на сие судно, стоявшее от пристани верстах в осьми. Меня отвезли на оное в лодке греки, с коими расставшись получил в каюте весьма хорошее для себя место. Дни чрез три отправились мы в путь, плыли по Индийскому морю два месяца и одиннадцать дней до неизвестных мне африканских островов, от сих до острова Санталина еще 19 дней. Запасшись на сем безлесном и безлюдном острове пресною водою, продолжали мы путь свой ⁹ месяц и 19 дней и прибыли в ирландский город Кисли Гавн, а оттуда в день в Кангисель ¹⁰. Отсюда мог я уже ехать сухим путем. Почему вышел тут на берег и, отдохнув немного, отправился в путь и чрез восемь часов прибыл в город Корк, а из оного по почте чрез пять дней в Довлен, из коего в течение двух с половиною дней переехал на судне в английский Ливерпуль. Из Ливерпуля ехал я в почтовой коляске до Лондона двое суток. Здесь 1782 года немедленно явился к Императорскому Российскому Полномочному Министру Симолину, который снабдил меня пашпортом и отправил морем в Санкт-Петербург к графу Александру Андреевичу Безбородко. По прибытии моем в место назначения тотчас явился я 26 августа 1782 года к оному и жил у него несколько времени. Вскоре потом 5 ноября представлен я был в азийском платье графом Безбородко Государыне Императрице и имел счастие удостоиться Высокомонаршей милости получением 300 рублей. [190]

Читатели позволят присовокупить здесь краткое обозрение прочего времени жизни г. Ефремова, мы увидим, что и в самой России делал он не меньше важные путе- шествия, как и в Азии.

Между тем наведена в полку об нем справка, по получении коей 1783 года 1 мая по Именному Ее Императорского Величества Указу пожалован он в прапорщики и по знанию бухарского, персидского и других азийских языков определен в Государственную Коллегию Иностранных дел в число толмачей. Того же года июля 16 был командирован сею Коллегиею для препровождения бухарского посланника в Оренбург. После того 1785 года мая 25 дня по желанию его от службы в оной коллегии с награждением за добропорядочную службу чином протоколиста уволен для определения к другим делам ¹¹.

Сего года 31 мая определился в Санкт-Петербургскую Портовую Таможню и был при установлении стражи и цепи надзирателем. 1785 года 18 июля по указу Правительствующего Сената определен Кавказского Наместничества в Верхний Земский суд заседателем с чином коллежского асессора и был 1786 года 29 января отправлен от генерал-поручика Потемкина с донесением ко двору об открытии оного наместничества: при сем случае Всемилостивейше пожалован ему бриллиантовый перстень.

В 1786 же году 18 ноября по представлению генерал-губернатора Павла Сергеевича Потемкина ¹² перемещен в Астраханскую портовую таможню директором. В Астрахани увиделся Ефремов с упомянутым выше армянином Айвазом, который по старанию и покровительству его произведен в первые маклеры. Отправляя должность директора, Ефремов, по свидетельству начальства, приумножил сбор пошлинной суммы, взыскал запущенную недоимку предместника его за три года 1784, 1785 и 1786 годов до 37000 рублей и тем сделал казенному доходу немалое приращение ¹³.

1790 года 12 марта по прошению его Кавказским наместническим правлением от должности уволен и около полутора года по причине собственных нужд находился в Санкт-Петербурге. После сего 1792 года 23 июня определен Вологодского наместничества в Палату Уголовного суда асессором, от коей должности и службы 1793 года 15 октября по Именному Высочайшему Указу по прошению его за болезнью уволен с награждением чина надворного советника. Сия Высочайшая милость, изъясняется г. Ефремов [191], побудила меня ко вступлению вновь в службу для изъявления ревности своей ко всему, что ни возложено будет на меня от начальств. Почему 1795 года 1-го мая определен от Вознесенской губернии ¹⁴ в губернский магистрат председателем.

1795 года 29 декабря по Именному Высочайшему повелению Вознесенским губернским правлением командирован в город Одессу для открытия городского магистрата и при нем сиротского и словесного судов. 1796 года 1 апреля 25 дня пожалованы на дворянское достоинство Ефремову грамота и герб, что здесь в конце и присовокупляется. 1797 года мая 1-го дня по упразднении Вознесенской гебернии и по сдаче дел по Высочайшему поведению причислен к герольдии, потом 1798 года 15 февраля определен в Кизлярскую пограничную таможню директором, где, по свидетельству начальства, приумножил сбор пошлинной суммы и отправлял должность свою с особливым попечением и деятельностью.

По указу же Государственной Коммерц-Коллегии командирован был 1799 года 27 мая для исследования в Моздокскую ¹⁵ таможенную заставу. Болезненные припадки понуждали Ефремова оставить службу, и 1800 года 27 марта по его прошению уволен он от оной со Всемилостивейшим пожалованием ему в воздаяние долговременной и усердной его службы по пятьсот рублей в год по смерть пансиона. Но ревность его служить и третьему Государю после служения Екатерине Великой и Павлу Первому не преставала бодрствовать, 1803 года 26 марта вступил он в службу и определен по предложению министра Коммерции во вновь учреждавшуюся Бухтарминскую ¹⁶ пограничную таможню директором, которую открыл и учредил в оной порядок. 1805 года 1 июня по собственному прошению уволен от настоящей должности для определения к другим делам.

С сего времени Ефремов находился в Петербурге, потом, с начала 1809 года в губернском городе Саратове, где в мае месяце того же года с детьми своими записан в Саратовское дворянское общество. В начале сентября 1810 года прибыл в город Казань и располагается там окончить последние дни свои. Воспоминая прошедшее в жизни своей, он славословит Всевышнего за ниспосланные ему благодеяния, благоговейно чтит блаженной памяти Екатерину Великую и Павла Первого, коего щедротами содержит себя и свое семейство, состоящее из пяти человек, и благословляет блаженное царствование Александра I. [192] Два сына Ефремова находятся уже в воинской службе офицерами. Состояние его весьма посредственное, но оно тем более приносит ему чести, что он, имевши случаи соделаться богатым, по любви к истине и добру Государей и Отечества не захотел воспользоваться оными так, как пользуются сим, может быть, весьма многие.

* * *

[… ] Жалуем ему, Ефремову, нижеследующий дворянский герб: Щит разделен поперек на два поля, верхнее малое и нижнее пространное. В нижнем черном изображены со углов крестообразно слева направо положенное военное ружье и справа налево в верх натурального цвета дорога с двумя показующимися на ней обутыми серебряными ногами в означение, что он начально отправлял военную службу и потом киргиз-кайсаками взят был в плен, из коего освободясь, странствовал в Бухарии, восточной Индии и других отдаленных азиатских странах, вверху и внизу сего поля означены две золотые шестиконечные звезды в показание службы его, по возвращении в Отечество свое при гражданских делах усердно и похвально отправляемой, чрез которую достиг он дворянского достоинства, в верхнем серебряном поле видно черное орлиное крыло в изъявление Нашего Императорского покровительства и благопризрения к службе его. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с строусовыми перьями, имеющим намет красный, подложенный черным. […]

… В лето от Рождества Христова тысяча семьсот девяносто шестое месяца апреля в двадцать пятый день.

На обороте грамоты:

в Сенате в книгу
записан под 393-м в

Коллегии Иностранных дел
запечатана во 2-й день октября
1796 года

Отделение второе.
Замечания г. Ефремова об азийских странах, в коих он находился

А. Киргиз-кайсаки

Места Киргизской степи, в коих был г. Ефремов, лежат около Оренбурга и оттуда по пути в большую Бухарию ¹⁷ (когда впредь будет говориться Бухария, то [193] разумеется большая). Почва земли здесь отчасти довольно хороша, серовата и пыльна, почти на всей степи одинакова и подходит часто к чернозему ¹⁸. На дороге песков почти нет, но, подъезжая к каракалпакам, скоро видишь их весьма большие, простирающиеся по равнинам, между коими находятся горы. Сии последние землю имеют цветом наподобие бело-желтой глины, впрочем, на них нет песков, и они ничем не покрыты, кроме малорослой травы, между коею попадается полынь, изредка представляются только небольшие кустарники тальнику. Страны Киргизской степи довольно много имеют гор, кои, однако ж, весьма пологи: от вершины какой-либо из них до подошвы прострается несколько верст, инде находятся там весьма обширные равнины, и почти вся степь состоит из таковой поверхности.

По дороге верстах в 60, 70 и более попадались речки и при них кустарники тальнику, впрочем, все страны обнажены, если только малая трава и инде кустарник соксоуль, который столь крепок, что нельзя рубить его топором, и по своей хрупкости не рубится, а вырывается с корнем или просто ломается. Ефремов видел только около трех рек шириною с Казанку (до 30 сажен), при них в ширину на полверсты по обеим берегам простирается крупный строевой лес: сосна, ель, береза и другие. Климат в степи довольно хорош и здоров, летом тепло, а зимою холодно, часто случаются ветры, зимою глубокие снега, вообще климат повсюду единообразен, даже до реки Сыр, по коей весьма приметно начинает быть теплее, и чем ближе к Бухарии, тем более. Г. Ефремов в самой средине степи был в лишком два месяца, в октябре и отчасти ноябре ехал по оной, и уже находился снег. Надлежит при сем заметить, что купцы бухарские из Оренбурга отправляются в свое отечество более в конце октября. Дождей довольно, начало зимы можно положить в октябре, а лета в марте.

Киргизцы большею частию рослы, здоровы, белы, широколицы, с малыми глазами, хищны ¹⁹. Скотоводство и хищность (ныне же и торговля) суть главнейшие их занятия. Они не имеют никаких постоянных жилищ и местопребывания, переходят с одного места, когда скотина поест всю траву на оном, на другое, ставят кибитки (род палаток) и живут в них даже зимою. Во время последней располагаются они у речек и подлесков или лесов в глубоких местах, дабы, находясь там в защищении от ветров и других непогод, тем могли жить теплее. Кочевья [194] таковые состоят из 30, 40, 50 и т. д. кибиток, а где салтан (род маленького владетеля, вельможи или кровного хану), там около 100 и более, что бывает, однако, и весьма не часто, таковое в одном месте собрание кибиток называется аулом. По дороге из Оренбурга в Бухарию аулов мало, или лучше сказать, почти совсем нет, они лежат более в стороне, расстоянием один от другого верстах в тридцати, смотря по тому, как далеко находятся реки.

Киргизцы летом кочуют к Российским пределам, а зимою к Бухарии около Сыр-Дарьи между реками сею и Куван по смежности с каракалпаками, от Куван же нет их более. Не одно тепло понуждает их зимою кочевать к Бухарии, но также и мена.

Киргизцы любят ловить птиц и зверей, кои в степях и лесах водятся, например: лисица, дикие козы, лошади, волки (в большом количестве), медведи (редко) и пр.— и для сего содержат и употребляют беркутов. Они сами для себя обделывают овчинки и шьют тулупы, армяки ткут из верблюжьей шерсти. Летом употребляют в пищу баранье и коровье мясо и кобылье молоко (кумыз), зимою же больше лошадиное мясо (ибо оно много горячит) и крут, то есть сыр, делаемый из коровьего и овечьего молока, облив оный мясным отваром ²⁰, пьют же просяную жидко сваренную кашицу. Во время дороги кладут они обыкновенно крут свой в турсуки или кожаные мешки. Кожу для сих снимают у убитых лошадей с задних ног и с широкого конца зашивают, узкий же оставляют отверстым для наполнения крутом и водою, смешавшись с водою, вскоре потом от тряски у седельных тороков, к коим таковые мешки привязывают, преобращается он в густое молоко. Летом ходят или ездят киргизцы иногда друг к другу в гости, и тогда пируют они, варят баранину и пьют кумыз. Обхождение их обоюдное довольно хорошо (ныне часто ссорятся), в рассуждении же иностранцев, то с бухарцами обращаются лучше, нежели русскими, вероятно по единоверству. Киргизцы употребляют соль и берут ее много из Илецкой защиты.

Киргизцы вероисповедения магометанского, но понятие об оном они имеют, по-видимому, весьма слабое, так что кажется, будто бы совсем не имеют никакой веры. Муллы иногда приходят к ним для отправления богослужения, но и то только не на долгое время. Муфти, в Уфе живущей, мало, кажется, имеет в них влияния, однако ж он, находясь в Орде года с три, говорят, ввел некоторый порядок в отправлении богослужения и молении. [195]

Известно, что у киргизцев каждой орды главная правительствующая особа есть хан: в ауле старшему дается предпочтение и отчасти повинуются прочие ²¹. У них нет никаких законов и, кажется, также нет людей, если и есть, то чрезывычайно мало, грамоту или письмо разумеющих. Некоторые наказания довольно строги, отрубивший у кого-либо палец лишается, по желанию человека, кому он сие причинил, и приговору других также чрез отрубление у себя пальца, за смертоубийство казнятся смертию же, например: становятся четыре лошади в разные стороны, и, призвав виновного, части тела его привязывают к хвостам оных, после того садятся на лошадей и ударяют их крепко, отчего они, вдруг порываясь, отрывают у виновного части тела и, мча его самого по полю, умерщвляют. Один из русских, бывший в плену у киргизцев, рассказывал Ефремову виденное им происшествие: что будто бы в одно время в степи была весьма жестокая зима, отчего пало множество людей и скота, киргизцы к отвращению сего взяли русского и жгли его на огне для того, чтобы русский Бог, видя мучение христианина, пришел в сожаление и умилосердился бы над киргизцами, но анекдот сей не весьма может быть справедлив, даже и г. Ефремов за таковой его не почитает.

Торг киргизцев преимущественно состоит с их стороны в скоте и людях, с российской же и бухарской в железе (ныне хлебе), халатах, крашенине и проч., между собою они почти совсем не торгуют. В Бухарии производят торг в пограничных городах оной — Варданзы, Вапкенте, Раждиване ²² и уездах их, часто также ездят они и в самую столицу Бухару.

Оружие киргизцев состоит в луках, пиках, саблях и ружьях с фитилями. Пленных бывает у них по времени довольно много, и более персиян, нежели русских, их всех почти употребляют для пастьбы скота, давая им на зиму и лето тулуп и чалбары, то есть овчинные шаровары, и из сырой лошадиной кожи сапоги. Если кто из сих пленных уйдет и будет пойман, то бывает лишаем ушей и носа, также ему подрезывают пяты и насыпают в то место конской мелко изрубленной волос, после сего на пяты никак нельзя уже ступать, но ходить должно очень тихо на пальцах, иногда же мучат его или умерщвляют. [196]

Б. Персия

Г. Ефремов посещал в Персии пограничную с востока к Бухарии часть, где находятся города Мавр и Золотая Мечеть ²³, почему описание здесь и касается только стран сих.

Между Персиею и Бухариею находятся пространные песчаные и необитаемые степи, да и самая описываемая здесь часть Персии имеет землю ровную и песчаную. По дороге в степи нет никаких вод, весьма мало полянок и поделаны колодцы. В Персии земля серовата и хотя песчана, однако ж ее умеют удабривать и учинять плодоносною. Летом бывает весьма жарко, зима подобна нашей в средней полосе России осени и продолжается около полутора месяца, снегу не бывает. Дожди редки, но их, кажется, и не желают, будто бы потому, чтоб не размывали они тамошних мазанок. Сеют много сорочинского пшена и пшеницы, проса же, овса и ржи совсем нет. Здесь произрастают в большом количестве финики величиною поболее дубового желудка, сладкий тростник (найшакар), из коего делают сахар-леденец, хлопчатая бумага, кунжут, тутовое дерево величиною с сосну, малый кустарник соксоуль и многие плодоносные деревья.

Сказанный тростник произрастает посредством посева семян на песчаной почве, достигает зрелости в три года и тогда бывает вышиною аршина в три и более, толщиною же в лутошку посредственной величины, жнут его серпами и потом рубят мелко, за сим около суток беспрерывно варят, смешав с некоторым количеством воды, в котле, отчего делается род киселя, который кладут в решето с железным дном, из проволок состоящим, длиною в сажень, а шириною аршина в два. Решето в солнечный день привязывают к сошкам, внизу оного ставят глиняные посудины, в кои от проволок опускают нитки. Смесь в решете тает и по ниткам бежит в посудины. Когда они наполняются и смесь застынет, то нитки отрезывают, а сахар-леденец вынимают. Остающееся в решете мешают с хлебом и кормят сим слонов. Таковой сахар Ефремов видел только в Персии и Индии. Многие из частных людей занимаются добыванием его и часто засевают по десятине, иногда по две, по три и более (в Астрахани пытались также разводить таковой тростник). Сахар сей весьма в большом употреблении при варении шербета, обыкновенного питья в Азии. [197]

Для добывания хлопчатой бумаги семена оной сеют на песчаных местах, в лето вырастает прутик, на коем находящиеся яблочки бывают цвета сперва зеленого, когда же начнут поспевать, то серого, яблочки сии, созрев, раскалываются на четверо, из средины выходит бумага, которую в то же время и собирают. Зерна посредством станов отделяют от бумаги, кроме употребления их на посев, мешают также с семенем кунжута, или сезама, и мелят оное на мельнице, которую приводят в действие посредством лошадей, на низ ступы идет масло, остающееся вокруг оной род теста, называемое кунжула, вынимают и кормят им верблюдов. Масло употребляют в ночниках, ибо свеч там нет.

Персы кроме сего собирают много плодов и содержат в большом количестве шелковых червей. Шелк сырцовый и выделанный, изрядные обои, выбойка ²⁴, жемчуг, финики, хурма, кокосы, сахар-леденец, хлопчатая бумага суть главнейшие товары и изделия.

Жилища персиян состоят из мазанок, каменных строений, кроме медресов (род монастырей), почти совсем нет. Мазанки снаружи не весьма красивы, внутри же отштукатурены, часто также стены и потолок расписаны цветами, комнат немного, смотря по числу жен, их бывает более или менее. Дворы также не обширны, выключая того случая, если хозяин занимается скотоводством, на дворе находятся печки, называемые тандур, в коих пекут хлебы. Зимою в средине покоя вырывают глубокую яму (тандурча), кладут в оную жар, над нею становят деревянную скамью (сандали), которую накрывают из хлопчатой бумаги сделанным одеялом, садятся вокруг скамейки и, покрывая ноги свои краями оного, согреваются.

Персияне росту среднего и большого, более же последнего, лицом смуглы, любят и наблюдают чистоту, ревнивы до чрезмерности, обхождением с чужеземцами лучше бухарцев и воинственнее их, язык их сходен с бухарским, но кажется несколько грубее оного. Персияне веры магометанской и противного с турками толка ²⁵. С бухарцами находится у них весьма большое торговое сношение, к ним привозят они разные материи и плоды, серебро и золото, а берут от них российский холст, сукно, железные поделки (например: ножницы и пр.). Езда на верблюдах весьма употребительна. Бухарцы мало ездят в Персию, напротив того, персиян приезжает в Бухарию гораздо более. [198]

Они содержат всегда войско, а в случае войны собирают его еще более: имеют ружья с замками, большею же частию с фитилями, довольно много также пушек, кои льют сами, внутренность их не могут, однако ж, чисто высверливать и оставляют в оной раковины, к тому же не умеют гладко выливать ядр и шероховатостию их очень вредят внутри, не сведущи также в делании и пробе пороха действительным, против ядра кладут несоразмерный заряд, а потому и редко могут попадать в желаемое место, равно как и мортирами действуют наудачу. В войске находится много саблей и пистолетов.

Пограничные города укреплены, довольно хорошо отстроены и многолюднее внутри находящихся. Мавр, где был Ефремов, расстоянием от Бухары около 250 верст, стоит почти на ровном месте в лощине, укреплен двумя земляными стенами вышиною сажени в три, толщиною в две, наверху же около сажени, так что два человека свободно в ряд могут прохаживаться. Между стенами находится ров глубиною в четыре сажени, выкладенный диким камнем. Город величиною с Свияжск или несколько поболее, у ворот городских находятся подъемные мосты. Строения друг от друга в близком расстоянии, улицы столь тесны, что едва пара навьюченных верблюдов в ряд пройти может, домов можно почесть до 2000, а жителей до 15 000 человек. От Мавра к Гиляну ²⁶ верст около 100 есть город, называемый Золотая Мечеть (Машат), он менее Мавра, стоит на ровном месте, жители его богаче жителей сказанного пред сим города, владетель оного правит сам по себе. Таковых владельцев в тех местах много, как скоро один из них становится сильным, то идет войском на другого, завоевывает его владение и делается властелином.

В. Хива и туркменцы

Хива (по-бухарски Хиваи, от иных же именуемая Харезм, Ховарезм, Коразан ²⁷) к востоку по реке Аму граничит с большою Бухариею, к северу с туркменцами, к западу с Каспийским морем и отчасти туркменцами, к югу с Персиею. Г. Ефремов не был в столичном городе Хиве, но только около Урганча ²⁸ и за оным. Земля в месте сем по большей части ровна, серовата цветом и песчана, от Урганча к Мангишлакской пристани простираются песчаные горы и равнины, составляющие вниз к Персии [199] песчаные степи. Хивинцы производят торг с Россиею в Оренбурге и Астрахани, с Персиею и Бухариею в самых землях сих, и хотя бухарцы и хивинцы взаимно посещают друг друга, однако ж последние берут в сем превосходство. В Астрахань ездят чрез песчаную степь к мысу Мангишлакскому Каспийского моря, потом через самое море, от Урганча до оного употребляют на перевоз товаров (на верблюдах) около 12 дней, расстояния же будет верст с 500, морем же в Астрахань при хорошей погоде поспевают в сутки, по дороге в степи поделаны за недостатком воды колодцы. В Оренбург ездят мимо Аральского моря к югу и востоку от оного чрез степи, обитаемые кочевыми Цяародами каракалпаками и киргизцами, от Урганча до каракалпаков (живущих между Куван и Сыр и много между Куван и Аму) должно переезжать реку Аму, дорога, однако ж, хороша, хотя и есть много песков.

От Бухары до Урганча несколько более 300 верст, на дороге стоят хивинские города Питняк и Азаррест. Хива во многом весьма подобна Бухарии, управляет ею один владетель. Во всей земле сей, говорят, не находится кочевьев,а есть только постоянные жилища, селения и домы. Известно уже, что хивинцы вероисповедания магометанского, язык их сходен с турецким и татарским: в разговорах весьма хорошо понимают они татар, туркменов

и киргизцев, между тем как сии последние мало и почти не могут говорить с бухарцами ²⁹. Правами и обыкновениями хивинцы подобны бухарцам, равномерно как и духом воинским. Город Урганч не велик, с изрядный уездный город в России, например Свияжск, стоит на ровном месте, расстоянием от левой стороны реки Аму версты с три, в нем находятся четверо ворот и около 5000 жителей, однако ж город сей довольно торговый, и чрез него ездят из России в Хиву и Бухарию.

К северу от Урганча не в дальнем расстоянии находится селение Амбар ³⁰. Верст с двадцать пять от сего селения начинаются кочевья туркменцов и простираются до Аральского и Каспийского морей. Места сии довольно многолюдны и имеют одни только кочевья. Туркменцы сеют малое количество, едва достаточное для своего продовольствия, пшеницы, сорочинского пшена и ячменю, скота у них гораздо менее, нежели у киргизцев. Они обходительнее их, живут миролюбиво с Хивою и Бухариею, одеваются отлично от киргизцев наподобие русских татар, ленивы, воинственнее киргизцев и уступают в сем персиянам, часто нанимаются служить и воевать у [200] хивинцев и бухарцев, ездят в персидский город Мавру, и другие персидские места через Хиву, много ловят персиян и продают их в Хиве и Бухарии.

Г. Большая Бухария

Под именем большой Бухарии разумеют страны, лежащие к востоку от Персии по течению на значительном пространстве Аму-Дарьи и сухому пути, к югу от Аральского моря и Ташкента, к северу от Индии и отчасти Персии, к западу от малой Бухарии и Тибета. От малой Бухарии, Тибета, к югу от Персии и отчасти Индии, также к северу у Аральского моря отделяется Бухария горами. В самой Бухарии находятся многие особенные владельцы, но между оными владетель, живущий в Бухаре, почитается знатнейшим. Сия собственно так именуемая Бухария имеет ширины около 250 и длины около 300 верст, от Бухары до Ярканду 11 дней езды, или около 600 верст, от него же до Балка ³¹ 8 дней (В восточных странах расстояния земель не вымерены так, как у нас, европейцев, почему и определяются они днями, считая в дне от 35 до 40 верст, если езда на верблюдах, но так как не повсюду в одинаковое время можно переезжать одинаковое же пространство, то и не всегда можно полагаться на таковой счет с уверенностью), или около 350 верст, до Самарканда 4 дни.

Что касается до климата, то он здесь более умеренный и здоровый. Жарко бывает месяцев с пять, студено с два, умеренного тепла около пяти. Жар, однако ж, здесь больший, нежели в Астрахани. Дождей почти совершенно нет, так как и грому, раза четыре в год идет дождь весьма небольшой и продолжается только часа с два, он случается в месяцах мае, июне и июле, весною же и осенью почти никогда. В декабре месяце после солнечного поворота у бухарцев бывает новый год, или наурус, и начинается около сего времени зима, с праздника курван — весна, продолжающаяся около двух месяцев, с праздника гулисурх, когда уже все расцвело, лето. Реки не замерзают, по утрам случаются морозы, в то время иногда надевают шубы, кои, впрочем, не носят, но коль скоро высоко взойдет солнце, то шубы немедленно скидывают, и тогда бывает жарко. Снег также почти не бывает, однако ж с некоторого времени холод сделался ощутительным, и снег выпадает иногда даже в пол-аршина и вскоре растаивает: многие из бухарцев говорят, что сие предзнаменует скорое владычество россиян [201] над их страною. Иногда снег выпаглубиною на вершок, и сие случается в течение дней тридцати. Сколь ни велик жар в Бухарии, однако ж реки от него нимало не высыхают.

Во многих местах Бухария гориста, но, впрочем, поверхность имеет более ровную, землю песчаную, то сероватую, но, например, около Самарканда белую и красную, около Балка чернозем, довольно плодоносную, во около Бухары, Самарканда и Балка. Много мест бесплодных, каковы песчаные в Персии, Хиве, и около Аму-Дарьи, от Бухары к Балку и Кашгару.

Рек в Бухарии весьма мало. Аму-Дарья (Дарья значит река) есть знатнейшая из всех, она выходит на юге Бухарии, в стране, лежащей к северу от Индии (верст с 90) и западу от Тибета, недалеко от Кашемира и Кабула, течет сперва на запад, потом, приняв многие речки, почти на север и в таком положении, протекая с одной стороны между Персиею в Хивою, а с другой Бухариею, более нежели чрез тысячу верст впадает с юга в Аральское море. Говорят, будто бы некогда втекала она в Каспийское море, но потом с намерением отведена от оного и проведена в сказанное Аральское. Большая ширина реки сей будет около версты и менее, против города Бухары с версту, она не очень быстра, разливается версты на две, берега имеет пологие и песчаные, с Персидской стороны крутоватые, где оные состоят из земли, там оная земля цветом серовата и смешана с песком, вдоль берегов иногда растет лес (вяз и пр.), не столь удобный для строения, и кустарники.

Куваи, вторая примечательная река, впадающая в Аральское море, шириною с полверсты и менее, также не быстра, берега имеет пологие и не крутые, где же и есть крутизна, там она не более сажени, по берегам растет в довольном количестве красный строевой лес: сосна, ель, пихта, также береза и тальник. Сыр-Дарья, третья замечательная река, по берегам оной растет строевой красный лес: сосна, ель и пр., как и на Куван, в большем, однако ж, против оной количестве, почти вдвое шире Куван, но уже реки Аму, перевоз как на сей реке, так и других чинится на лодках, каракалпаками на Кувани, киргизцами на Сыр. Реки Куван и Сыр замерзают (однако ж заметим, что они собственно не в Бухарии). Находятся сверх сего и другие небольшие речки, из коих замечательна между прочим одна, величиною с Казанку (длины около 200 верст, ширины сажень в 40), впадающая в [202] Аральское же море, и другая, Куряк, близ Бухары ³², текущая в Аму.

Озер почти совсем нет. Во всей Бухарии, по неимению рек и источников, из Аму, Сыр, Куван и других проведены шириною сажень в пять и менее каналы, сперва большие, потом из них малые, по селам и городам, из малых же наполняют водою пруды. Поскольку же дожди бывают весьма редко, то из последних берут воду для садов, ею же напояют пашни, проводя на оные канавы и удерживая течение воды, принуждают ее выходить из берегов, что случается несколько раз в лето. Течение рек с одной стороны в Аральское море, а с другой рек и каналов к югу, юго-западу показывает, что лежащие в Бухарии горы (по ландкарте г. Пинкертона — Актау) с местами около них, также страны к малой Бухарии местоположение имеют высокое, к Хиве, каракалпакам, Ташкенту, Персии и к югу находится покатость, от Аму же к Персии, Индии и Тибету возвышение.

В Бухарии сеют в большом количестве сорочинское пшено, ячмень, пшеницу, просо, жугари (наподобие нашего гороха, им сверх собственного для себя употребления кормят, мешая с пшеничною мукою, пленников и лошадей), обыкновенного же русского гороха, ржи и овса совсем нет.

Внутри Бухарии терпят в лесе большую нужду, его разводят в садах, где он растет даже строевой, впрочем, не весьма много находится оного и по рекам, иногда по обе стороны их простирается его только на версту, тальнику, также саженого, знатное количество. Сады бывают довольно велики и весьма у многих, в них произрастают груши, грецкие орехи (дерево поменее сосны), гранатовые яблоки, тутовые деревья, виноград коего ягоды более употребляют сами бухарцы сушеные, так как и калмыки, и для добывания меда (чирни) красного и белого, смотря по красным и белым ягодам, сливы (зеленые называют дауча, поспевающие зардалю, спелые алю, иначе урюк), винные ягоды, или инжиль (отчего, вероятно, у нас зовут инжир), фисташки (писта), миндаль в тонкой и мягкой скорлупе. В огородах растут огурцы (длиннее наших вдвое и тонее), капуста, морковь, свекла, редька, репа, садовый горох — все наподобие наших. Арбузы и дыни занимают пространные в поле места (бакчи), особливо около Самарканда.

Сказав о произрастениях, сделаем при сем и некоторые замечания. Землю пашут в Бухарии плугом, сеют [203] около первой половины марта месяца и потом недель чрез семь жнут, посев пшена сорочинского и пшеницы бывает преимущественно больший против других родов хлеба, от пуда сорочинского пшена собирают около пятнадцати. Зерно сорочинского пшена тонко и длинно, подобно зерну крупного в России ячменя, пшеница более нашей вдвое, хорошо урожается жугари и ячмень, которого зерно также вдвое больше нашего. Проса сеют не столь много против прочих хлебов, однако ж оное родится хорошо, желтее и крупнее нашего, из него варят брагу ³³. Сорочинское пшено идет в кашу плов, пшеница в хлебы, ячмень более в корм лошадям, просо в кашу и мену киргизцам. Вообще урожай бывает хорош, верен и лучше нашего. Хлеба в чужие края продают хотя весьма мало, однако ж внутри самой Бухарии расходится он кроме собственного продовольствия и чрез продажу, тем более что многие другие не занимаются земледелием, а должны получать для себя хлеб чрез покупку.

Лес употребляется более на строения, самопрялки, люльки и проч., а на дрова привозят его много из степей, поелику ж столы и стулья не употребляются, то на домашнюю мебель идет его мало. Сады бывают довольно обширны, большие около двух и трех верст в окружности, посредственные же около полуторы версты и менее, многие имеют сада по два и по три, огораживают их глиняными стенами (смесь глины с соломою) и делают в оные одни ворота. Особенных садов для винограда почти нет, он растет вместе с прочими деревьями и поспевает около конца апреля, в начале же мая созревают почти все плоды. Арбузами засевают особенные пространные в поле места, иногда десятины по полуторы, они поспевают после дынь, величиною бывают втрое больше обыкновенных русских, даже несколько поболее самых царицынских, весом с лишком пуд, снаружи зелены и сероваты, внутри мясисты и весьма красны, около Бухары растут лучшие и большие, а в Самарканде в большем количестве и мельче. Дыни весьма крупны, внутри от кожурины до сердца мясисты в четверть и белы, их две главнейшие породы: одни произрастают около города Карякул, лежащего верстах в тридцати от Бухары к Аму, весьма продолговаты, длиною более аршина, а иногда аршина в полтора, весом пуда с два и более, так, что на одного верблюда вьючат иногда только около осьми дынь (верблюд там не подымает в дорогу более 18 пуд) и продают в России и Персии, другие круглы и крупнее российских, их много находится около Бухары, [204] Самарканда и проч. Растение замуча есть средний род между арбузом и дынею, поспевает прежде их, кожура его мягка и желта, внутренность мягче дынь, сладка, как дыня, семена мелки наподобие огуречных, листы оного довольно много сходны с листьями российского лапушника ³⁴ : самый плод кругл, менее русского арбуза, весом фунтов около трех.

Хлопчатую бумагу разводят здесь чрез сеяние по песчаным местам, на пространстве около десятины сеют до осьми пуд и потом собирают около тридцати пяти. Зерна для сего размачивают и смешивают с золою, дни чрез два сеют, недель чрез шесть всходит посеянное, поспевает же недель чрез девять. Тонкие прутики с листьями вырастают вышиною более аршина, на них яблоки бывают сперва зеленые, а при созревании сероватые, величиною с грецкий орех, что касается до прочего, то мы уже сказали о сем при рассуждении о естественных произведениях Персии, выключая только того, что ветви сего кустарника употребляют здесь при печении хлеба или на дрова. Из хлопчатой бумаги ткут чадры (холсты), миткаль ³⁵, бязь, пестредь, выбойку, фаты, бурмети (у нас из нее делают кумачи ³⁶). Травы, употребляемой на корм скоту, мало, в некотором количестве она находится около Самарканда, где есть луга, поля и степи, в прочих местах оную сеют и потом жнут или косят в одно лето раза три (ибо все растения достигают там зрелости весьма скоро), таковая трава называется юрунчка, вышиною бывает в аршин и родится потом без всякого посева лет пять. Запасаясь сеемою травою, вьют ее веревками и кладут на вольном воздухе, тоща называют ее беда. Пуд оной продается копеек по десяти. Травою сеют, смешав с соломою (саман) пополам, кормят лошадей.

Лошади бухарские быстрее на бегу и красивее русских, их содержат весьма много, но почти только для одной верховой езды или конницы, они не могут сносить такой тяжести, какую несут наши лошади. Для возки чего-либо бухарцы употребляют покупаемых у киргизов лошадей, также волов (особенно при возделывании земли), в большом количестве водимых там, почти всегда одногорбых верблюдов (преимущественно для возки товаров как внутри Бухарии, так и в отдаленнейшие страны, впрочем, иногда они нанимают для сего киргизцев с их верблюдами) и ишаков или лошаков, обыкновенно для возки воды в кожаных мешках. [205]

Коров держат только для удовлетворения своих домашних нужд.

Живущий постоянно в Бухарии и Хиве народ, называемый белые арапы ³⁷, содержит весьма много овец: часто попадаются стада, имеющие до тысячи и более голов. Бараны и овцы весьма велики и более не только русских, но и киргизских, имеют плоские курдюки, долгие хвосты и довольно мягкую шерсть, стригут их два раза в лето, барашки цветом черны или серы, белы. буры и курчавы, их убивают двух- или трехнедельных и мерлушки отправляют в большом количестве в Россию: каждая из оных в самой Бухарии, во время пребывания там Ефремова, продавалась около 10 копеек, также делают из них околыши к шапкам и тулупы. Коз мало, шерсть их также довольно мягка. Из шерсти овечьей делают ткани, войлоки и другие материи, кои употребляют бухарцы почти только сами, козья же шерсть идет на седла и тому подобные не столь важные потребности. Впрочем, поелику бухарцы употребляют в пищу более мясо (лошадиное, особенно же коровье в баранье), для чего по городам многие даже сим промышляют, также молоко, масло, сметану, то и содержат по сему уже одному множество скотины. Зверей диких, как-то, например, волков, медведей и других, равно как и слонов, здесь не находится. Рыба ловится в небольшом количестве, в Аму и Куряк попадается щука, которую только жарят (варение оной неупотребительно) в кунжутном масле.

Мы же упомянули, что в Бухарии растет много тутовых дерев, ягоды на оных подобны ежевике и двух родов, белые сладкие и черные сладко-кислые. Известно уже, что листом сего дерева питаются шелк доставляющие черви, из коего ткут там полосатые парчи с золотыми и серебряными узорами, атласы, бархат, полосатые и с травками жутни (у нас идут они на наволочки, у татар же на холсты), изделия сии, однако ж, не самой высокой доброты. Присовокупим здесь краткое замечание о сих червячках и получаемом от них шелке. Оный добывается вскоре после зимнего солнечного поворота, когда на тутовых деревьях появятся листья. Яйцы шелковичных червей в кожуринах выставляются тогда на солнце и раскладываются на камышевых рогожах, по утрам нагревают их бережно, коль скоро переменят они от сего цвет свой в пепельный, то в полуденное время около часа или менее оставляют их лежать на солнце и потом вносят в покои или под кровли сараев. Через полчаса из кожурины [206] выходят черные цветом червячки, коих тотчас питают тутовыми мелко изрубленными листьями. Дни через четыре или пять от корму сего они выростают, принимают на себя цвет белый и в девятый или десятый день желтый и, подняв вверх головы, засыпают на сутки и более, проснувшись, начинают вить гнезды и изо рта выпускают нить, обвивая около себя беспрерывно в течение четырех или пяти суток, присматривающие за ними отбирают тогда нужные червячки для распложения и относят их в прохладное место.

Чрез неделю червячки превращаются в бабочки и, не отлетая прочь от своего места, совокупляются попарно, попархивают невысоко и живут не более пяти или шести суток, приносимые яички подобны маку и цветом желты. От пары бабочек родится червей весом с золотник, а из золотника червей получается шелку фунта с два. Гнезды имеют вид продолговатых птичьих яиц, величиною они с большой дубовый желудбк, их пересыпают несколько солью и, обвернув тутовым листом, для замаривания кладут дней на восемь и на девять в корчаги. Коль скоро сверху окажется плена, а в средине желтоватость, тогда варят сие в котлах, и потом человека четыре или более вьют на колеса очень тонко чистый изжелта-серый шелк и варят его в разных красках. Бухарцы наблюдают прилежно, чтобы во время появления червей было великое тепло, во время сна их — малое, а после холодновато, притом сохраняют чистоту и сухость, сколь возможно избегают сырости, дурного запаху, дыму, копоти и всего того, что может вредить червям, имеющим весьма тонкое обоняние. Черви, будучи черны, едят много, побелев — менее, став желтыми, означают сытость свою и зрелость.

Что касается до корма, то смотрят также тщательно, чтоб листья не были ни слишком сухи, сыры, холодны или теплы и не имели бы худого запаху. Почему вышеупомянутые рогожки и расстилают на местах, где нет сырых паров, если червям на оных будет тесно, то берут их с рогож на лопатки и раскладывают на другие. Таким же образом кладут их и в клетки, составленные из таловых прутьев, когда они созреют и для витья гнезд начнут искать места. Клетки сии ставят на возвышенных местах под тенью. Белые гнезда почитаются лучшими, смотря на оные, узнают, из которых должны выйти бабочки мужского пола и из каких женского, в тонкокожных и островатых на конце заключаются первые, а в толстокожных и [207] кругловатых последние. Перед выходом червей гнезды всегда шевелятся, расположенные на рогожках не должны стеснять одни других, негодные из них, равно как и трупы бабочек, по причине вредности их для птиц и скота, зарывают в землю.

Солью Бухария не достаточна, ее привозят из земель, обитаемых калмыками, трухменцами, киргизами, также белыми арапами и частию хивинцами. Золотых и серебряных рудников в Бухарии нет, золото получают в деньгах и слитках от народов, с коими торгуют, особенно от персиян (деньгами) и индийцев, серебро чрез мену от китайцев в слитках наподобие лошадиного копыта, голландских червонцев находится довольное количество, но как их, так и прочие монеты и слитки переделывают в бухарские деньги. Чеканят только в Бухаре, и то от хана, обыкновенно на одной стороне монеты изображено имя его, а на другой несколько речений из Алкорана. Деньги в Бухарии ходят медные, серебряные и золотые, более же последние, медная мелкая монета род наших копеек, называется карапуль, серебряная тенга, стоящая 10 карапуль, в ней находится около половины меди, золотая, ашрафи, или тилла, в 30 тенгов ³⁸, есть бухарский червонец. Слово деньги на бухарском языке выражаются чрез пуль, медь — мис, серебро — нокра, золото — алтун.

Один из русских, живших в Бухарии, сказывал Ефремову во время его там пребывания, что в Хиве есть две горы, серебро и золото содержащие, они находятся в степи, от Хивы к Мангишлакскому мысу верст с сорок ³⁹. Один из русских мастеровых, разумевший несколько горное дело, после несчастной экспедиции Бековича при Петре Великом попался в плен к хивинцам и употреблен был ханом оных как для отыскания руд, так и для разработки оных. Он нашел упомянутые горы и достал из них золото и серебро. Хан спрашивал его однажды: сколь много металлу сего находится в тех горах? Столько, отвечал мастеровой, что если достать оный, то можно из чистого серебра выстроить в Хиве все покои, а золотом покрыть их. Отвечая сие, может быть, хотел он тем более обрадовать хана и заслужить у оного милость, но сие послужило к большему его несчастию. Хан послал мастерового в рудник, находившийся в выше означенной горе, будто бы для доставания металла, и когда он взошел туда, то приказал его немедленно там закласть. Может быть, владетель Хивы опасался от сего открытия привлечения иностранного войска, завладения Хивою и водворения лености [208] между своими подданными. Не выдаем анекдот сей за совершенно справедливый, по крайней мере, он рассказываем был Ефремову с большим уверением в истине очевидцем и товарищем мастерового.

Много говорили у нас в России о песочном серебре, добываемом в Хиве и Бухарии по рекам. Серебра и золота такового совсем нет ни в Бухарии, ни в Хиве, по крайней мере г. Ефремов не слыхал о сем ничего и не видал сам. Серебро же и золото в Бухарии находится в большом количестве, как сказано, от торговли с китайцами, русскими и персиянами.

Народ бухарский росту среднего, статен, лицом бел и несколько смугловат, румян, отчасти похож на татар, чернобров, глаза имеет карие, слаб и нежен телосложением и весьма посредствен в силе. Бухарцы веселы, скромны, нетерпеливы, большие обманщики, ленивы, весьма наклонны к торговле, работу отправляют по большей части невольниками, воровство у них редко. Горячих напитков пьют мало или почти совсем нет, которые же и пьют, то тихонько покупаемый у калмыков чихирь ⁴⁰, также изрядной доброты виноградное вино и брагу. В поступках своих они не весьма переменчивы. В Бухарии обитают различные народы: 1) собственно так называемые бухарцы, именующие сами себя бухари, 2) лезгинцы в числе около 2000 человек ⁴¹, 3) авганцы около 1000 человек, 4) персияне до 3000 человек, три последние более по службе, 5) узбеки (дворяне), называющие сами себя дворянами или благородного происхождения, росту большого, широколицы, широкоплечи, силы посредственной, глаза имеют маленькие, как и калмыки, склонны к войне, трудолюбивы, занимаются больше хлебопашеством, нежели торговлею, крепких напитков употребляют более бухарцев, с коими живут мирно, постоянные жилища имеют около и в самом Самарканде, число оных простирается до 200 000 человек. Их пять родов ⁴²: род Акмангыт, Токмангыт, Карамангыт, Барынь и Ябу, находятся в разных местах, жилища их хотя чисты, однако ж уступают в сем бухарским. Язык узбеков сходен с татарским, и хотя бухарский, сходный с персидским, для них есть совсем другой, однако ж бухарцы и узбеки объясняются между собой то на том, то на другом из природных своих языков. Говорят, что когда основали у нас в России Оренбург, то многие из нагайцев, удалившись из Оренбургского края, поселились в Бухарии и назвали себя узбеками, 6) киргизы ⁴³ обитают не в самой Бухарии, [209] а близ оной между городом Уш и Кашкариею в горах и равнинах кочевьями в небольшом количестве, они имеют своих князьков, почти не бывают в Бухарии, ездят часто в Кукан, куда пригоняют для мены овец, быков и верблюдов, и гораздо богаче и хищнее киргизцев, 7) белые арапы (ак арап) обитают в постоянных жилищах к северу от столицы Бухары ниже оной по течению реки Аму верст с 60, к Мангишлакской степи, они скромны, тихи, лицом смуглы и походят на персиян, ростом с бухарцев, занимаются скотоводством и хлебопашеством и скотом весьма богаты. Говорят про них, что они из роду Магомета, почему и почитаются от мусульман весьма много.

Вообще всего народа мужеского и женского пола считать можно в собственном владении хана бухарского — около полутора миллиона человек — и, следовательно, если прибавить к сему еще толикое же количество жителей большой Бухарии, не во владении сказанного хана находящихся, то число всех, обитающих в большой Бухарии, будет не более 3 000 000 человек ⁴⁴, между тем надлежит, однако ж, заметить, что остальная часть не владения бухарского хана, весьма малая и не составляет половины всей большой Бухарии.

Теперь следует сделать некоторые замечания об обыкновениях, пище, одежде, жилищах и болезнях в Бухарии. Бань собственных, кроме хана, никто не имеет, находятся же торговые каменные, построенные в земле, верх их с одним окошком в средине оного выше земной поверхности, они нагреваются с испода, равно как и вода, не дровами, но навозом, который берут с улиц и дворов и сушат дни с четыре, а потом жгут. Под испод бань делается ход, наподобие российских овинов ⁴⁵. Моются без мыла, почитая поганым и употребляя только на мытье платья. Свадьбы бывают у них по татарскому обряду, похороны отправляются так же, как и у прочих мусульман. Гробов нет, покойника кладут на доску, несут в мечеть, молятся там, потом выносят его из мечети на кладбище (обыкновенно находящееся за селением или городом) и зарывают в могилу.

Бухарцы столь же ревнивы, как и персияне, посторонние не могут видеть ни дочерей, ни жен их. Последних имеют они по две и по три, а богатые часто более и сверх того несколько наложниц, всякая жена и наложница имеет особливый для себя покой, в коем муж спит с нею по очереди. Многоженство отвлекает мужей от обращения с посторонними женщинами, да они и не имеют в сем [210] надобности. Зато женщины лишены последнего преимущества, холостые часто нарушают святость браков, знакомятся со старухами и, посредством их наряжаясь в женское платье, под видом подруг посещают преклонных им жен и наложниц, особливо в то время, когда муж в гостях у другой жены, часто и сами жены, под видом посещения подруг, ходят к своим любовникам.

Городские жители обоего пола ездят на лошадях верхом. Бoльшая же часть деревенских на лошаках ⁴⁶, летом ходят в башмаках на босую ногу ⁴⁷. Пленных употребляют для ношения из прудов воды и во всякую тяжкую работу, содержат их скудно, редко получают они в день более фунта жугарного хлеба, испеченного с малым количеством пшеничной муки в лепешках. Последние при печении прилепляют к сторонам, а не к поду печей, коих строение у них против нашего инаково. Воровство столь строго наказывается, что даже за малость мужчин вешают, а женщин по груди окапывают в землю и убивают каменьями, за душегубство и причинение ран отдают виновного родственникам убитого или раненого, кои поступают с ним самопроизвольно, сообразно его вине, за убиение убивают, за повреждение частей тела платят таковым же повреждением, то есть зуб за зуб и глаз за глаз. Муж, увидя жену свою в весьма коротком обращении с посторонним и засвидетельствовав сие, имеет право убить их обоих, сродники похоронят их, дело сим решится, и дальнейшего ни с какой стороны ничего не бывает. Убежавшим и пойманным невольникам отрубают уши и другие члены, если не хотят лишить жизни, господа над рабами своими имеют полное право.

Употребительнейшая пища здесь, как и во многих странах азийских, есть так называемая плов, или пилава. Приготовляют ее следующим образом: сварив мясо, вынимают его и в отвар кладут сорочинское пшено, которое когда поспеет в половину, то обливается в особой посудине холодною водою, в котел же, где оно варилось, кладут упомянутое мясо, потом туда же лук, морковь, изюм и шафран. После сего как мясо, так и сказанные растения и недоваренное пшено все вместе ставят на вольный жар, сверху наливают овечье топленое сало и покрывают оное плотно. Когда смесь упреет, тогда составляют ее с огня и едят. Пищу употребляют более из мяса, нежели из растений. Посуду для стола знатные держат каменную палевую, а прочие муравленую, от медной же и оловянной имеют отвращение. [211]

У женщин во всей Бухарии грудь наружу и только покрывается самою редкою кисеею, на титьки кладут вышитые шелком разных цветов мешочки, что все чрез кисею видно. Башмаки носят там кожаные или суконные, кафтанчики короткие, сверх них надевают, во время выезду или выходу, фараджи, то есть длинные халаты ⁴⁸, в коих рукава весьма узки, вместе сшиты назади и опущены. Лицо закрывают, выключая бедных старух, волосяными сетками, девки распознаются по тому, что они плетут свои волосы кос в десять, у коих косинки так же длинны, как и у замужних, к косам из волос природных, если они коротки, привязывают другие ⁴⁹, дабы длина их простиралась ниже икор, и сверх того две лопасти от головы до самых пят, лопасти таковые состоят из тонкой, вышитой шелком серпани шириною вверху вершка два, а внизу в полвершка. Весь женский пол на шее носит золотые ожерелья ⁵⁰, а на голове выпуклое вышиною в четверть лукошко, по коему повязывают разные тонкие платки. Женщины носят узкие и длинные, до самых пят, исподницы (изар) из шелковой или бумажной материи, смотря по достатку, сверху же рубашку, к кисее, покрывающей грудь, привязывается спереди длиною вершка в три из серебра род цепочки, на конце коей внизу привешивается крупный жемчуг или простые пронизки, сей род цепочки именуется пешовиз.

Строения как в городах, так и деревнях суть мазанки. Обыкновенно ставят в равном один от другого расстоянии два плетня, а в промежутке между ними кладут сырой кирпич, как снаружи комнаты, так и внутри обмазывают плетень глиною, смешанною с соломою, смолотою посредством быков, после того снаружи отштукатуривают глиною, а внутри алебастром. Крыши таковой, как у нас в России, не бывает, она ровна и на одну сторону имеет некоторую покатость, поделаны также небольшие желобы, в кои стекает вода. Каменные здания чрезвычайно редки, г. Ефремов видел только около десяти, да и те строены столь давно, что едва о сем помнят. Все строения низки (у самого хана жилище вышиною аршин в пять) и внутри раскрашены, пол у них кирпичный, у богатых покрыт коврами, посредственного состояния — войлоками, а бедного — камышовыми рогожками, столы и скамейки неупотребительны.

Из числа болезней, в Бухарии бывающих, замечательна приключающаяся от волосатика, называемая там ришта (волосатик), мы объясним ее несколько. Сказано уже [212] выше, что по причине безводия в Бухарии жители довольствуются водою, кроме рек, из проведенных из них (например, из Аму и Сыр) каналов и прудов. Вода в последних летом столь застаивается, что покрывается зеленью и служит жилищем несчетного множества насекомых, в том числе и волосатика. От питья воды волосатик неприметно входит внутрь, после вхождения в тело недели через две или три под кожею оказывается как бы толстая нитка, которая есть волосатик, откуда надлежит его осторожно и весьма легко тянуть и, чтобы не уходил в тело, обвертывать на хлопчатую бумагу, потом к больному месту прикладывать тутовые листья с постным маслом. От последнего все они выходят наружу в месяц и менее. У г. Ефремова в первый год вышло волосатиков 20, даже в том числе и из языка, в другой 15, а в третий 8, однажды один из них порвался у него при вытягивании из ноги, и, пока не вышел из оной гноем, ему невозможно было ходить по причине великого жару и лому. Жители тамошние почитают за счастие, когда ришта бывает у них летом, ибо тогда волосатики, любя тепло, выходят наружу скорее, в холодное же время они более скрываются, отчего под осень большая часть людей страждет оною болезнию и многие ходят на костылях. Болезнь ришта случается всякий год со всеми теми, которые употребляют в питье воду из прудов, берущие же ее из рек и каналов, кои почти всегда находятся за городом, оною не страждут или весьма мало.

Что касается до вероисповедания бухарцев, то они все мусульмане, или магометане. Нельзя назвать их усердными к исполнению предписанного Магометом, нельзя сказать о них и противоположной крайности, они в сем занимают средину. Наши русские татары богопочтительнее и усерднее к молениям. У бухарцев есть и святые, например, подле столичного города Бухары находятся мощи Боговодина, самими жителями так называемого, повествуют, что когда творец мира воплотился и ходил по земле, то святой сей был ему вожатым или спутником, могила его покрыта сукном, а риза оного хранится в Бухаре, Боговодина почитают много и для поклонения ему приезжают из отдаленнейших стран. В городе Риждиване также находятся мощи: Ходжаджана (святой угодник). Бухарцы признают существование дьявола и называют его шайтаном, который смущает всех людей и ссорит их, при Боге находятся ангелы (фаришта), у всякого человека есть ангел, который хранит его от дьявола. По смерти до [213] общего суда душа находится на небе между раем и адом, после суда войдет опять в тело умершего и все правоверные будут жить в раю вместе со своими женами, наложницами и растленными от них девицами, все же не правоверные (не магометане) или поганой веры пойдут в ад.

Бухарцы редко ходят в Мекку, Богу дают они имена: Худо, Олло, Карым, Рахим,— и говорят, что ему есть семьдесят два имени. Мечетей повсюду довольно, но все они строением не походят на наши и суть простые мазанки, редко имеют вокруг ограду и внутри отштукатурены. Духовные чины суть: казы-калан ⁵¹ (большой священник, как бы наш митрополит), накип (как бы архиепископ, впрочем, особа весьма важная), муфти (как бы епископ или архиерей), ахуны и муллы. Духовные в правлении мало участвуют, по пятницам съезжаются они на ханский двор, заседают там с аталыком и подают ему совет, как повелевает Алкоран, решить дела просящих. Все они женаты и из роду бухарцев, три первые из них чиновника получают деньгами небольшое жалованье (калан около 200 бухарских червонцев) да в три праздника одежду сарпаи — шелковые халаты, шитые серебром и золотом, глазетовые ⁵² чалмы с золотом и серебром, персидские кушаки, зимою же привозимые из России шубы. Они имеют или им жалуют деревни, кои оставляют своим наследникам, хотя и много почитаемы, однако же иногда по велению хана лишаются жизни. Из учеников в медресе поступают в муллы, в ахуны производит муфти с соизволения казы-калана или накипа, в муфти — казы-калан с согласия хана. По городам при мечетях находятся училища, где обучают догматам веры и языкам: персидскому, турецкому, арабскому и агузаратскому ⁵³.

В Бухаре есть лучшие училища, туда стекаются изо всей Бухарии, Хивы, различных других земель и отчасти наши татары, училища сии также находятся при мечетях и называются медресы, здания оных довольно велики, каменные и об двух ярусах, таковых медресов в столице сей замечательных восемь, из них пять больших о двух и три меньших об одном ярусе, в каждой находится по тридцать четыре кельи, в келье по два или по три ученика, а при трех учитель, который есть мулла и с богатых получает плату, а с бедных не только ничего, но еще сам содержит их, для чего отдают к медресам по завещанию (впрочем, мало) деревни или, лучше сказать, земли, с [214] коих получают доходы, отдавая их для обрабатывания в половину.

Муллы имеют собственные дома, ученики (из коих многим бывает иногда от роду лет 45, даже и 50) по большей части женатые, днем учатся в медресах, а ночевать ходят в домы к женам. Число учеников в сих медресах иногда простирается до 1000 человек, бывает же часто и менее, при начале праздника рамазана ⁵⁴ все они с учителями в одиннадцатом часу ночи сходятся на двор к хану, сей кормит их кашею, спрашивает учителей и учеников, чему учат и учатся, испытывает последних и жалует соразмерно успехам каждого из учащихся деньгами. Из Самарканда приезжают учиться в Бухару же, в первом находятся три пустые, большие, великолепные и из мрамора складенные медресе. Книгопечатней, книгохранилищ и книжных лавок нигде нет. Ахуны и муллы имеют небольшое собрание книг, по большей части духовных и писаных.

Нет также и писаных законов, Алкоран есть книга оных. Вся земля разделена между жителями, всякий занимается по произволу чем и где хочет. Начальник в деревне есть старейший или старейшина (аксакал) ⁵⁵, в городе с округою его — токсабай (князь), ханом постановляемый. Чиновники деомеги ⁵⁶ собирают доход с домов и лавок, метель ⁵⁷ — пошлины с товаров, ввозимых и вывозимых, для построения сими деньгами амуниции на войско. Каждому воину во время похода дают жалованье по три червонца в год, сверх того с деревень собирают хлеб, для чего деомеги посылают служителей. Хан получает также доход и от чеканения монеты. Мариоб ⁵⁸ есть чиновник, надсматривающий над каналами и собирающий в казну подати с жителей за пользование оными. Вообще доходы бухарского хана могут простираться до десяти миллионов рублей на ассигнации.

Особенных зданий для фабрик нет, все рукоделия отправляются по домам, в коих находится иногда стана два или три, весьма в большом количестве выделывают из шелка и хлопчатой бумаги разные материи. Кожи не вырабатывают и получают их из России, приготовляют только подошвы и для дубления берут кору с дерева арча, которое похоже на дуб, довольно большое, вышиною с осину, крепостью гораздо слабее дуба, внутренность в прорезе имеет множество вензелей, лист подобен липовому. Бухарцы почитаются торговейшим народом Азии, земля их находится в средине сей части света, и они [215] состоят в торговой связи с индейцами, персиянами, русскими, хивинцами, киргизцами, калмыками и китайцами. В Индию торгуют чрез город Амбарсар, находящийся недалеко от Кабула, продают множество лошадей и, наоборот, получают золото, серебро, жемчуг и драгоценные каменья. Города Мавр и Золотая Мечеть суть главнейшие места в Персии, кои посещают бухарцы по торговле и где продают они многие из наших российских товаров, покупают же бирюзу для украшения ножей и сабель, кушаки, вышитые узорами с золотом и серебром, кокосовые орехи, сахар-леденец для шербета (в Бухарии весьма употребительного) и чая, который пьют только знатные.

Кашгар и Ярканд суть важнейшие торговые города в малой Бухарии для жителей большой Бухарии, туда возят халаты, трип, кисею и другие изделия, берут же фанзу (шелковая материя), китайку, чай, серебро, ревень получают из Тибета, куда, впрочем, ездят мало. В Россию привозят хлопчатую бумагу, халаты, мерлушки, ягоды и вообще все изделия из хлопчатой бумаги и шелку, вывозят же: сахар, разные галантерейные вещи, лекарства, мед, воск, сукно, зеркала и тому подобное. Торговля отправляется сухим путем по большей части на верблюдах. В городах находятся гостиные дворы, называемые там караван-сараи, ярмарок, особенно замечательных, нет, в столице торг производится всякий день, а в прочих городах для сего назначены особенные дни, в кои съезжаются из разных мест.

Войска постоянного или всегдашнего в Бухарии не содержат, при хане находится небольшое количество охранного войска, человек до 200, род его гвардии, называемого сеапошо, состоящего из разного поколения людей ⁵⁹. В военное время войско собирают из поселян, также нанимают иноземцев, тогда число воинов у бухарского хана простирается до 10 000 человек. Аталык (наподобие визиря) есть главный, важный и самовластный правитель дел внутренних и внешних, равно как главнокомандующий в войске, главный начальник гвардии, где после него командуют два юзбаши, каждый над ста человеками. Кушпега ⁶⁰ после аталыка есть важнейшее лицо в армии, он имеет при себе знамя и командует тремя или двумя тысячами. Токсабай в команде имеют человек по 1000. После капитанов (юзбаши) следуют пензибаши (над 50 человеками, как бы подпорутчики или порутчики), дабаши (над 10 челов.). Инак ⁶¹ также есть весьма [216] важный воинский чиновник, в команде имеет около 1000 и более человек, в мирное время он с кушпегою смотрит за порядком в столице и отправляет полицейскую должность.

Крепости находятся в различных местах, а гарнизонов почти нет, в городах смотрят за порядком токсабаи и имеют при себе некоторое количество воинов. Оружия суть: ружья с фитилями, пики, сабли, пушки. Как ружья, так и порох делают в самой Бухаре. В последней, в бытность Ефремова, стояло на раскате пушек девятифунтовых пять, пятифунтовых две, трех — восемь, и пять мортир, всеми ими действовать не умеют и держат почти только из одной похвальбы, что у них находятся такие оружия. Жалованья получают: ротный старшина ежегодно 20 червонцев и вместо хлеба землю, да в праздник наурус, или новый год кармазинного цвету кафтан, шелковый кушак и теплую шапку, вышитую шелком, урядник по

три с половиною червонца, шесть с половиною батманов пшеницы и столько же жугари, кармазинный кафтан и шапку, подурядник два с половиною червонца, четыре с половиною батмана пшеницы и столько же жугари, суконный кафтан или, в случае недостатка сукна, халат, рядовой по четыре батмана пшеницы и столько же жугари, два червонца и шапку, обвитую ‘исеею. Войско составляет почти одна только конница, имеющая, как сказано, ружья с фитилями, сабли, но более пики и луки. Главным старшинам вместо жалованья в -хлеба дается земля, с коей получают они немаловажный доход, кроме того, в три праздника, то есть наурус, курвав и гулисурх, дарят им халаты из травчатой парчи, золотом и серебром вышитой.

В случае войны аталык сам выезжает с войском и, приближаясь к неприятельскому городу или стану, велит палить из пушек своих и мортир, если не устрашит сим неприятелей и не преклонит их к дани, то вступает в сражение на ружьях, саблях, пиках и луках, более же на копьях, потом старается лошадьми своими скормить в поле весь хлеб и траву ⁶². Не одолев таким образом на сей раз сопротивника, оставляет его и приходит туда на другой год и на третий и повторяет то же, от сего множество тамошних городов подпали власти Бухарии. Число всего войска у бухарского хана в военное время, как сказано, простирается до 10 000 человек, однако ж набрать оного в случае нужды можно и более. [217]

Историческое, относящееся к Бухарии ⁶³. Из сказанного явствует, что вся большая Бухария состоит ныне преимущественно из владения бухарского хана и Балка. О последнем весьма мало говорили мы здесь для того, что г. Ефремов почти там не был. Впрочем, вся Бухария не подлежала внешней могущественной державе, может быть, потому, что, с одной стороны, китайцы не захотели беспокоить себя чрез горы и степи для завладения оною, с другой, сопредельные ей индейцы и авганцы сами находятся во всегдашнем беспокойстве, равно как и персияне, для коих сверх того переправление чрез реки очень затруднительно. Кажется, одной России предопределено здесь владычествовать, но и она отделяется большим пространством степей и песчаных мест. Петром Великим еще посылай был в Хиву Александр Бекович и погиб на пути своем. Из числа бывшего с ним войска хивинский хожа (духовного сана из древнего поколения), сохранив сто человек, отослал их тайным образом в Бухарию к Абалфаис-хану, который потом содержал оных в милости и препоручил им охранять двор свой. Он имел к ним большую доверенность, без них никуда не выезжал и родного из них пожаловал топчибашею, то есть полковником, наименовав его потом капланом (имя бухарское, значит лев).

Приходившие после в Бухарию татары и другие им подобные иноплеменники просили каштана, чтоб и их называли русскими, отчего и было тогда в Бухарии под именем русских около 500 человек. Когда в одно время киргиз-кайсаки ополчились против бухарцев и окружили их со всех сторон столицу, дабы голодом выморить всех ее жителей, то каплан топчибаши, видя почти неизбежную их гибель и что при всех учиненных вылазках терпели они большой урон, предложил хану, что если он даст ему половину свого владения, то обещается, со своей стороны, столицу его освободить от обложения киргиз-кайсаков. Хан сперва никак не хотел с ним расстаться, но напоследок принужденным себя нашел принять его предложение, что одобрил и народ. Каплан топчибаши тотчас приказал помянутым своим 500 воинам вооружиться исправными ружьями и хорошими саблями и надеть на себя кольчуги. По исполнении сего вышел он с ними ночью тихо из города и скрылся в камыше, находившемся там в большом количестве, на заре подошед искусно к киргиз-кайсакам, вдруг сделал по ним ружейный залп, чем испугал их, принудил обратиться в бегство в [218] совершейном беспорядке и почти все воинские орудия оставить на месте.

Каплан, сев с войском своим на лошадей, коих подвели тогда же бухарцы, гнался за киргиз-кайсаками трое суток. Киргизцев у города было более 5000 человек, а спаслось бегством только около 1000, прочие же все побиты. Хан вслед за капланом послал своего токсабая благодарить его за столь важную услугу и просить о возвращении в Бухарию. Каплан, прибыв в столицу, встречен был народом с великою радостию и получил в свое владение только город Вапкент с принадлежащим к нему уездом. В средине Вапкента сделал он столп несколько пониже и тонее бухарского, татары же российские, бывшие в службе под именем русских, построили себе мечеть, здания сии и поднесь еще существуют.

Спустя после сего некоторое время приезжал в Бухарию персидский шах Надыр, который взял себе в жены дочь хана Абалфаиса и в землю свою увез немалое число узбеков и других, на пути в песках, для облегчения своего обоза, оставил он некоторую часть тяжелых орудий. Дочь Абалфаис хана, живши в Персии, сделалась нездорова и отпросилась у мужа своего, Надыр шаха, побывать в Бухарии для поклонения, по обещанию своему, гробу магометанской веры угодника, называемого Боговодином, и для свидания с родителями. Шах отпустил ее и для препровождения послал некоторое количество войска под начальством Рахим бека, который дорогою взял в песках оставленные Надыром орудия.

Не доезжая Бухарии, Рахим бек получив известие об убиении шаха, обласкал воинов и, уверившись в приверженности их, запретил разглашать о дочери Абалфаис хана, вез ее и содержал тайно. После того написал ложную грамоту и указ, будто бы шах приказал Абалфаис хана за непорядки его лишить жизни, ему же, Рахим беку, быть аталыком. Приехав к столице Бухарии, расположился он в ханском саду Джизманду, держал тайно жену шахову, дочь Абалфаис хана, и, не объявляя никому об ней, требовал к себе сказанною грамотою, якобы для некоторых тайных совещаний, хана Абалфаиса. Каплан советовал хану ехать к беку с большим числом войска и взять его с собою, но главные начальники: токсабаи, или князья, и духовенство, отсоветовали Абалфаису делать оное, а ехать с малым числом людей и невооруженных, поелику Рахим бек прислан послом от шаха. Хан послушался последних и поехал с небольшим числом невооруженных. [219]

По прибытии к Рахим беку принят он с должною почестью, потом вызван был в другую комнату и связан. Многих из людей, при нем бывших, поймали, другие же успели убежать в город и объявили каплану, что хан обезглавлен. Каплан тотчас запер город и противился с неделю. Между тем Рахим бек от имени шаха Надыра издал указ к хожам и старшинам для извещения их, что хана Абалфаиса за непорядки ведено лишить жизни и возвесть на ханство сына его, Рахим же беку быть в Бухарии аталыком. Указ сей князья и духовенство показали каплану и советовали отпереть город и ханский двор. Рахим бек каплана обещался пожаловать токсабаем, то есть князем, и содержать русских в такой же милости, в каковой они были и у Абалфаис хана. Чрез таковую хитрость город был взят, а Абалфаис хан потом обезглавлен: последнее хотя и узнали вскоре каплан и другие, но уже было поздно. Сын Абалфаис хана возведен на ханство, а Рахим бек сделался аталыком, каплана действительно пожаловал токсабаем и послал его начальником в город Шарсауз, а из находившихся при нем русских одних отрядил в Вапкент, других оставил при себе.

Чрез год новый хан удушен новым аталыком, народу же объявлено, что он умер естественною смертью, второй сын Абалфаиса хотя и возведен на ханство, но по приказанию Рахим бека после непродолжительного времени брошен в колодезь, согражданам сказано, что будто хан, гнавшись за голубями, упал в оный сам. Аталык после того женился на шаховой супруге, дочери Абалфаиса, и возведен по тамошнему обряду на ханство.

Когда однажды обедал он с вельможами и другими особами, то жена его, желая отметить смерть отца своего, тайно провертела в стене дыру и чрез оную выпалила в него из ружья, но его не застрелила, а сшибла только с головы тюрбан, сама же между тем скрылась. Рахим бек, не могши отыскать виновного, думал, что русские тому причиною. Он потребовал к себе каплана, будто бы для нужного свидания с приехавшим из России в Бухарию послом. Каплан токсабаи, прибывши в столицу, въехал на ханский двор, но лишь только стал слезать с лошади, как был вдруг схвачен и умерщвлен. Вскоре и большую часть русских, в Бухаре и Вапкенте бывших, побили, прочие же спаслись бегством. После сего Рахим бек заболел, в третий день болезни распухло у него сильно брюхо, что оттого он [220] скоропостижно умер, быв на ханстве только один год (Абалфаис же около 40 лет).

Даниар Век, родной племянник Рахима, известясь о смерти дяди, всевозможным образом старался снискать любовь войска и, снискав оную, сделался аталыком, а на ханство возвел молодого человека из хожей, бывшего прежде пастухом и именуемого Абулгазы. Даниар Бек, узнав, что не русские посягали на жизнь Рахима и не из числа их кто-либо из ружья выстрелил, но дочь Абалфаиса, большое прилагал старание об отыскании ушедших, но только пять человек явилось к нему, из коих двум было каждому около ста пяти лет, а трем несколько поменее. Старики сии рассказывали Ефремову об участи Абалфаис хана, каплане и о своих делах и страданиях.

Теперь остается сказать о некоторых примечательнейших городах в большой Бухарии, выключая Балка, о коем и городах, во владении его состоящих, знает г. Ефремов более по слуху.

Бухара, Бохара самими бухарцами, узбеками, хивинцами, киргизцами, персиянами и индейцами называемый также Шагар Бухари, а попросту часто Шагар (что означает главнейший город), есть столица всей большой Бухарии и знатнейший город не только в оной, но и во всех странах, находящихся от Урала до Индии и от реки Аму или Персии до Китая. Он лежит на совершенно ровном месте, вокруг коего нет никаких гор, при канале, проведенном из реки, вытекающей под городом Вапкентом, отстоящим от Бухары верст с тридцать, речная вода чиста и здорова. К югу верстах в осьми к городу Карши течет речка Куряк. Город окружен земляною стеною, в коей много положено глины, толщина оной снизу две сажени, а вверху сажень, так что два человека рядом свободно могут прохаживаться, вышина ее простирается сажень до двух, наверху находятся бойницы, в воротах, коих двенадцать, расстоянием друг от друга по сту сажень или более, содержится караул, вокруг же всего города будет более десяти верст.

С Российской стороны пред городом лежит большое болото, на коем растет знатное количество камышу, чрез все оное сделана насыпь только для проходу, летом во время больших жаров воздух от болота делается в городе весьма нездоров. Число домов, кои, впрочем, по большей части низкие мазанки, можно считать тысяч до шести, улицы кривы, со многими закоулками и переулками и [221] весьма тесны. Жителей всех также может простираться (гораздо более пятидесяти и менее ста тысяч) около 70 000 человек. Оные суть: малое число индейцев, находящихся по торговым делам, жиды, хорошие здесь ремесленники, живут в особливой слободе и приготовляют в большом количество шелк, приезжающие из малой Бухарии и Персии, российские татары более на время и наконец самые бухарцы.

Посреди города находится сделанный для надзирания в военное время за движениями неприятеля каменный столп вышиною в пятьдесят, а толщиною в три сажени, он кругл, в разных местах на лестнице, сделанной из кирпича, имеет окошечки. От столпа недалеко рынок Чарцу, где четыре караван-сарая и с утра до полудни бывает торг, с половины же дня производится оный у ханского двора, где рынок называется Регистан. Из числа гостиных дворов, или караван-сараев, кои по большей части каменные, кроме упомянутых знатнее прочих суть: Ташкентский, Урганчинский, Сокта (где останавливаются русские и армяне) ⁶⁴.

Мечетей весьма много, их может быть более 50 и менее 100. Дворец или двор хана почти в середине города на насыпной горе, внизу коей находится большой сад и баня. Торговых бань весьма много, они по большой части каменные. Пожары чрезвычайно редки. Сераль ханский весьма малочислен, тогда были в нем одна жена хана и шесть наложниц, между тем как у аталыка шесть жен и шесть наложниц. Хана видеть можно весьма редко, ибо он показывается только при даваемых им аудиенциях иностранным посланникам и при выездах по пятницам для моления в мечеть. При приеме первых садится он на престоле в халате из глазету или персидского изарбату ⁶⁵, подпоясанный персидским, богато вытканным кушаком с кинжалом за оным, оправленным золотом и осыпанным бриллиантами же, и в ичетках ⁶⁶. Престол состоит в подушке, положенной на возвышении ступеней чрез десять под балдахином. Верстах в семи от Бухары и менее на разных сторонах находятся загородные ханские дома с обширными садами, из коих лучший есть Джизманду.

Самарканд, иначе называемый Самарxанд, лежит к востоку от Бухары на совершенно ровной поверхности, землю имеет под собою сероватую ⁶⁷. Отстоит от Бухары на 5 дней езды дорогою ровною и по сторонам имеющею в довольстве травы и воды. К востоку верст в семь находятся горы, из коих вытекающая речка впадает в [222] Сыр, на левой стороне сей речки стоит Самарканд. Окружность города версты две с небольшим, стены, из коих каждая простирается на полверсты, земляные или, лучше сказать, глиняные, ворот двое. Самарканд некогда был столичным и обширным городом, прежде в нем было около двенадцати ворот, теперь вокруг всего настоящего Самарканда верст на девять находится множество земляных и отчасти каменных развалин, земляные стены весьма заметны, междоусобные брани были причиною его разорения.

Ныне в городе сем почти никаких не находится училищ и учебных заведений. Расстоянием от города на полверсты стоят две каменные, пустые медресы, сделанные из разноцветного мрамора, пространство между ними также выстлано чистым белым мрамором. Они в два яруса, с улицы не имеют ни окошек, ни дверей, с двора за каждую келью сделана дверь, сверху коей окошко, зимою замазываемое бумагою, таковых келий, величиною, впрочем, не равных, в каждой медресе находится тридцать четыре и менее. В одной из них лежит на возвышенном месте от прежних времен оставшаяся большая книга, обложенная черною кожею и золотом, длиною в два, шириною в один аршин, толщиною в пять вершков, писана большими буквами, но сколько г. Ефремов ни спрашивал, на каком языке, никто ему не отвечал. Тут же есть могила и над нею одной царицы каменная гробница ⁶⁸, покрытая трипом, вокруг оной деревянные перилы.

Ныне число домов, кои суть весьма обыкновенные мазанки, можно считать в городе сем тысяч до двух, а число жителей до пяти. Здесь находится токсабай и главное место Самаркандской области, выставляющей в случае войны до четырех тысяч воинов. Окружность Самарканда наполнена садами и деревьями, замечательно, что почти в каждом саду протекает из ключа ручей, что в тамошних местах, особливо во время жаров, составляет большое удовольствие. В окружности города много также травы и других полезных произрастаний. К северу от Самарканда к Ташкенту простирается из обыкновенной земли и местами из песков состоящая степь. Наконец, остается заметить о самых самаркандцах, что они росту большого, белы лицом, чисты и весьма здоровы, но на сражениях очень робки.

Прочие достопримечательнеишие в большой Бухарии города суть: Корши ⁶⁹, от Бухары к Индии лежащий и [223] имеющий токсабая, Варданзы, от владения киргизцев пограничный небольшой город, при канале, Вапкент в тридцати верстах от Бухары, Риждеван, известный более потому, что тут находятся мощи магометанского святого, лежит между Самаркандом и Бухарою, в пятидесяти верстах от последнего города, Саршауз близ Самарканда, Уратепи от Самарканда на три дни езды при канале, проведенном из Сыр и идущем чрез некоторые города ⁷⁰, в нем ворот четыре, владеет им сам по себе один из узбеков (во время бытности г. Ефремова по имени Худояр, из роду юз). Мы уже прежде отчасти сказали, что здесь полагают, будто бы узбеки в прежние давние времена отделились от нагайцев, жительствоваших в Оренбургском краю, и поселились здесь, назвав себя (узбеками) сим именем, они же построили и город Самарканд (может быть, по разорении его) и другие, да и царица, о коей упоминаемо было, из их же рода.

К востоку от Самарканда находится особенное Куканское владение. Земля в оном песчано-серая, поверхность ровная, лесу мало, рек также, при Сыр-Дарье находятся города Уш, Маргылян, Кукан и Хожан. Владетель от бухарцев именуется бек, от китайцев хан, с первыми он находился в непрернвной ссоре, со вторыми же в согласии. Владение сие может причисляться к большой Бухарии. Города суть: Хожан от Самарканда на четыре дни езды, при реке Сыр. Кукан на один день езды от Хожана, у вершины реки Сыр, есть столица сего владения, владетель назывался Нарбота бек, аталык здешний из роду мангытов, из коего был и Рахим хан, да и нынешний (около 1805 года) бухарский хан есть родной внук аталыка Даниар бека и из того же рода, долженствовало же бы быть хану из духовного сана природному бухарцу и его поколению, отчего и происходит часто война.

Город Кукан впятеро менее Бухары, не имеет стен, 5 стоит на ровном месте при сказанной реке Сыр, строение в нем изрядное. Маргылян на день езды от Кукана у вершины Сыр-Дарьи, здесь ткут всякого цвету трип и прочее, у рынка есть каменный круглый столп вышиною в сорок, а толщиною в две с половиною сажени. Уш, на три дня езды от Маргыляна, менее оного, но, впрочем, весьма торговый город, посещаемый хивинцами, бухарцами, ташкентцами и другими. Вблизи его находится весьма высокая гора, наверху коей место ровное (как бы был один камень), окружностью сажен на шестнадцать, на оной стоит небольшая мечеть, внизу же горы мечеть [224] большая, говорят, что в прежние времена Паягамбер (пророк) Суляйман на коне ездил на сию гору и молился в сей мечети ⁷¹. Г. Ефремов из любопытства ходил на оную и заметил по косогорью лошадиные наподобие подков следы и посохом сделанные ямки, в мечети же ямки, представляющие человеческий лоб, руки с пальцами, колени и ноги, положение, как сей пророк молился. На место сие один раз в году из многих стран съезжаются на богомолье.

Под самым городом Уш протекает река, из гор выходящая. Далее к востоку от Куканского владения начинается малая Бухария и в ней Кашгарская область, между же сими кочуют в горах киргизы, от киргиз-кайсаков особливого роду. Владение Куканское (неправильно ныне называемое Кокания) лежит на левой стороне Сыр-Дарьи, между Киргиз-кайсацкою степью, малою и большою Бухариею, с первою оно сопредельно непосредственно. Кукан смежен с землею диких киргызов, кои кочуют, как уже сказано, между подвластным ему городом и округою Уш и Кашгариею, от столицы Кукан до города Кашгар чрез Маргылян, Уш и кочевья киргызов (по-бухарски киргыз — къиргыз, киргиз-кайсак же — казак) не более десяти дней езды горною дорогою, на пути сем лесу не столь много, воды же проточной из гор и травы в достаточном для проезжающих количестве, разбои от киргызов редки. Гораздо опаснее ездить чрез киргиз-кайсацкую степь средней орды в Семипалатную и Петропавловскую крепости, в Оренбург же и Троицк по причине отдаления, степей и большей опасности весьма мало и ездят.

Кукан недалеко находится от Ташкента, который окружают со всех сторон киргиз-кайсаки, в коих землях и лежит он. Бухарцы редко посещают Семипалатинск, как сказано, за отдалением и опасным путем, если же когда туда и ездят, то либо чрез Ташкент, а потом Кукан и киргиз-кайсацкую степь, либо прямо чрез Кукан, минуя Ташкент. От Самарканда до Кукана чрез Уратепи и Хожан езды пять дней дорогою ровною, изобилующею травою и водою и довольно безопасною, хотя и не совсем, между сими городами кочевьев нет, а только постоянные жилища. Народ в Кукане происхождением узбеки, ростом кажется несколько поболее бухарцев, телосложением здоров, не весьма трудолюбив, отчасти предан пьянству (обыкновенный напиток там буза, по-нашему брага, делаемая из желтого пшена), однако и куканцы изрядные земледельцы. [225]

Произведений, служащих для удовольствия жизни, немного, вообще они такие же, какие и в собственной Бухарии, выключая некоторые, например: шелк, виноград, верблюды и т. д., сорочинского пшена и пшеницы сеют много, хлопчатой бумаги добывается большое количество, хотя против Бухарии, как и винограда, кажется, гораздо менее. Лошадей и прочий скот получают чрез мену от киргызов и киргиз-кайсаков. Куканцы как в рукоделиях, так и в торговле уступают бухарцам, из первых замечательны весьма хорошая крашенина, мало уступающая китайке, изрядный трип, приготовляемый в Кукане и других городах, бязь, пестредь, шьют также халаты и тому подобное и на все оное употребляют собственную хлопчатую бумагу. Торг куканцы производят по большой части в своем отечестве, в Хиву не ездят почти никогда, в Бухарию не часто, в Ташкент и Кашгарию более, к ним же приезжает много кашгарцев, ташкентцев, самаркандцев и бухарцев. Владетель Куканский несравненно слабее (вдесятеро) бухарского, даже вдвое против хивинского, сильнее же Уратепинского, с коим часто ссорится.

Таким образом, из сказанного выше явствует, что вся большая Бухария хотя и изобильна многими произведениями, для пользы и удовольствия служащими, однако ж сие происходит, кажется, более от прилежания жителей, нежели от почвы земли, впрочем, она многим не достаточна, богатство народное зависит здесь более от торговли и рукоделия, нежели от произведений природы, и сии два предмета составляют истинное основание народного благоденствия. Самые бухарцы, будучи образованнее некоторых азийских народов (например, хивинцев, ташкентцев и пр.), уступают в сем весьма много европейцам и требуют довольно большого времени и какого-либо из них гения для выведения их из сего состояния. Связь их с народами азийскими весьма обширна, они находятся в сношении также и с Россиею, но как с первыми, так оная состоит почти в одних торговых делах, с малыми же окружающими ее владениями ведет она частые распри, например с Хивою, Куканом и пр. Сношения с нашим отечеством, кажется, и не может быть, по крайней мере весьма долгое время, иного, кроме торгового, хотя, впрочем, получаемые нами из Бухарии вещи весьма малочисленны (нам нужны почти одна хлотпчатая бумага и также шелковые и бумажные материи), между тем как бухарцы от продажи своей получают большую выгоду, [226] может быть, отчасти и ко вреду нашему. Впрочем, владетель Бухарии довольно могуществен в сравнении с окружающими его землями и народами.

Е. Малая Бухария

Г. Ефремов был в малой Бухарии почти только проездом, почему и замечания в рассуждении оной здесь будут весьма кратки.

Вся малая Бухарии находится под покровительством китайского богдыхана. В оной шесть главнейших городов: Кашгар, или Кашкар, Аксу, Ярканд, Хутан и еще другие два, коих Ефремов не упомнил. Всякий из них имеет собственного князька, называемого сардар и избираемого китайским императором. Князек сей отправляет в управляемой им области правосудие по своим обрядам и обыкновениям (ибо князек бывает также почти всегда из природных жителей малой Бухарии) и имеет местопребывание в одном из сказанных городов. Кроме сего при каждом князьке находится китайский наместник ⁷², обыкновенно живущий с семейством своим и несколькими китайцами в особливых городках, весьма близко отстоящих от местопребываний князьков. Сии во многих случаях ограничены, и когда власть их при каких-либо разрешениях находит пределы, тогда относятся они (например, о лишении кого-либо жизни) к наместникам, а сии часто и в Пекин.

В городках китайских находится довольно лавок и производится большой торг и мена даже до вечера, туда приезжает много бухарцев, но как скоро ударят в колокол, то все посторонние должны выходить или выезжать и торг прерывается до другого дня. Как в сих городках, так и в бухарских войско при воротах содержит караул. Народ в малой Бухарии ростом почти такой же, как и в большой, телосложения слабого же, цвет лица отчасти смугловат, отчасти бел. Язык несходен с языком в большой Бухарии, он также довольно различествует и от татарского, однако ж как татары ⁷³, так и жители малой Бухарии, говоря на природном своем языке, друг друга понимают.

Произведений здесь гораздо менее, нежели в большой Бухарии, скота менее, нежели у киргизцев, кои приводят оного туда для продажи довольно много, хлеба родится довольно, винограду нет ⁷⁴, арбузов и дынь много, фруктовых деревьев весьма мало или, лучше сказать, почти [227]совсем нет, хлопчатой бумаги довольно, табак сеют и он рожается иногда подобно как в сказанной Бухарии, где произрастает хорошо и в большом количестве. Не доезжая до Кашгары за два дни, в горах находится славный винцовый завод под ведением оного города. Поверхность земли ровная и ровнее, нежели в большой Бухарии, гор мало, которые же и есть, те отлоги, воды в довольном количестве для народных потребностей, однако ж хорошая вода речная, ибо колодезная часто, как и в большой Бухарии, солодковата.

Кашгар находится на ровном месте при небольшой реке на левой стороне оной, город сей хотя и не велик, однако ж поболее Самарканда. Он производит большую торговлю, сюда съезжаются купцы из разных мест, особенно из Бухары, Самарканда, Балка, из России (татары), Китая, из коего привозят всякий товар, но по большей части серебро и чай, китайцы берут пошлины с тридцати — одну долю. Здесь делают крашенину добротою не ниже китайки. Жители много преданы пьянству и имеют против других некоторые особенности. Муж, коему не понравилась жена, говорит ей: сердце мое не желает, чтоб ты была моею женою, и если дом его собственный, то отсылает ее, после чего случается, что дни через три или четыре женится на другой, когда же дело дойдет до суда, и суд подтверждает то же. Жены с мужьями обращаются таким же образом. Бывает и то, что муж, любящий жену свою и сверх чаяния увидавший ее в непристойном деле с другим, не смеет и говорить о том супруге, боясь прогневить ее и чтобы не развелась: его поят до излишества вином и брагою и тем дело оканчивают ⁷⁵. Женского полу здесь, кажется, более мужского.

Ярканд, или Яркант, от Кашгары на пять дней езды по песчаной дороге, стоит при реке, у рынка каменный круглый столп вышиною в сорок, а толщиною в две с половиною сажени, местоположение его ровное, окружность таковая же. Хутан — на ровном месте.

Аксу лежит на севере малой Бухарии, весьма торговый город, куда ездят много из России, но редко далее: ибо китайцы сему препятствуют. Город сей лежит на ровном месте, при небольшой реке, из гор протекающей, на правой стороне оной, величиною с Самарканд. Из Бухары ездят также и в Аксу, приезжающие из России прямо, бывают, как сказано, в малой Бухарии только в сем городе, кои же иногда и находятся в Кашгаре, те прибывают в оный уже из Бухары. Китайцы в малую Бухарию [228] пропускают людей, только по торговым делам бывающих, и то не христианского вероисповедания ⁷⁶, почему быть там для европейца весьма затруднительно, надлежит попасть туда разве под видом какого-либо азийского купца и знать при сем обряды сей части света.

Ж. Тибет, или Теват

При описании Тибета и отчасти следующего за сим против прежних изданий не столь много сделано перемен, как в предыдущем. Мне показалось говорить о сем пространнее, после многих новейших, довольно достоверных известий, излишним.

Стороны, о коих теперь говорим, мунгальцы зазывают Тибетом или Теватом, китайцы — Туфань или Ситсанг ⁷⁷, жителей Кианг ⁷⁸, от коих часть, прилегающая к Индостану, именуется Бутан, южная же — Тибет, также иногда первая — Докпо, последняя — Пю. Ламы, или духовные, производящие все от богов своих, говорят, что есть три Бога: Джам-Янг, Чига-Наторче и Ченрези ⁷⁹, кои весьма с давнего времени ⁸⁰ весь Тибет разделили на три части: верхний, средний и нижний. Под именем верхнего разумеют землю Игара ⁸¹, которая, как говорят, от самих богов названа землею слонов, потому что, полагают, будто бы там водились некогда слоны. Средний заключает в себе области: Цанг, У ⁸² и Кианг — и прозван землею обезьян, но их в тех местах совсем нет, да, кажется, судя по тамошнему климату, и быть не могут. Нижний, имеющий в себе области Токбо, Конгбо и Канг, назван землею Празринмы ⁸³.

Тибет к востоку сопределен Китаю, к Югу — Индостану, Аве ⁸⁴ и другим землям полуострова Индейского, лежащего по ту сторону реки Ганг, к западу — Кашемиру и Некпалу, к северу — обширной песчаной степи Шамо ⁸⁵, отделяющей Тибет от малой Бухарии. Пространная Тибетская земля, впрочем вообще вся не известная г. Ефремову, отчасти гориста, отчасти состоит из довольно больших песчаных равнин и мест, наполненных мелким камнем. Воздух и произведения соответствуют положению земли, а потому оные в различных местах и различны: сим объясняется противоречие путешествовавших и описывавших свое странствование, из коих одни называют Тибет землею плодоносною, а другие совсем бесплодною. [229]

Г. Ефремов ехал чрез государство Лага, или Латак, находящееся на тридцать пять дней езды от города Ярканта, только по области Цанг, и заметил, что северная часть Тибета, смежная с Индостаном, состоят из крутых гор, покрытых снегом и по сторонам густым лесом. Горы сии почти непроходимы, где же и находится дорога, то оная весьма узка и во многих местах, по причине ужасных пропастей, по сторонам ее находящихся, в кои стремящаяся с гор вода ниспадает с ужасным шумом, опасна. Часто расселины гор соединяются висячими мостами, составленными из древесных сучьев. Южная часть Тибета в сравнении с первою может почтена быть за возвышенную равнину, на коей изредка виднеются только небольшие горы. В некоторых долинах между гор растет изрядный хлеб, а в других кочуют народы, переменяющие местопребывание и останавливающиеся всегда для стад своих у хороших паств. Г. Ефремов видел в Тибете две горы ⁸⁶, кои все прочие превосходят, первая именуется Лангур, а вторая еще выше, и сея — Камбала. Воздух на горе Лангур весьма тяжел и ядовит, что, вероятно, происходит от серных и других вредных паров, подымающихся из расселин: причиняется тошнота и судорожная боль в членах, но по мере приближения к подошве горы и действие паров уменьшается, а где покрыта она снегом, там сие и совсем пресекается. Тибет во многих местах, а особливо на севере, имеет довольно много лесу, напротив того, в других, более на юге, находится в сем недостаток, так что жители принуждены бывают вместо дров употреблять навоз.

В Тибете есть некоторый род буйволов, называемый як, кои имеют долгий конский хвост, совершенно белый и кудрявый. Таковыми хвостами отправляется важный и большой торг, ибо во многих странах Азии употребляют их на бунчуги или военные знамена, в Индостане же на опахалы, называемые ховрас, весьма нужные там, особенно во время больших летних жаров. Тибетские овцы отличаются, как и в других землях на востоке, широкими курдюками, кои бывают иногда здесь весом от тридцати до сорока фунтов, шерсть оных весьма нежна, подобна шелку и употребляется в Кашемире на делание ткани, известной в восточных краях под именем шали, которую нигде столь тонко и чисто делать не умеют, как в Кашемире, что, говорят, много происходит от доброты тамошней воды. [230]

На песчаных местах северной части Тибета водятся великими табунами дикие лошади ⁸⁷, ростом малые, но красивые, шерстью пеги и на бегу весьма быстры, они годны только для верховой езды, коль же скоро станут употреблять их в упряжку, то начинают худеть и скоро издыхают. Из всех находящихся в Тибете зверей особливо достойна замечания кабарга, называемая там глао (самец же глаон или алат), российское же название кабарга, вероятно, произошло от слова табарга, енисейскими татарами употребляемого при наименовании сего зверька, у Байкала же и Лены по-тунгусски джесия санча, от сего самцы названы у нас косачками. Первоначальное жилище кабарги, вероятно, было на высоких горах восточной Азии, в стране, окруженной возвышенными утесами между Алтайскими и другими горами, отделяющими Тибет от Индии. Отсюда расплодились они и по местам, в коих ныне находятся, далее их не приметно: поелику от сих стран начинаются равнины и безлесные горы, они же обыкновенно водятся на горах, покрытых густым лесом и между оными в прохладных долинах, никогда не отваживаются ходить на ровные места и безлесные хребты, живут порознь и собираются стадами только осенью, когда переходят на другое место или сходятся между собою, помощью остроконечных своих копыт бегают очень проворно на высокие утесы, и если видят за собою погоню, то прыгают чрез пропасти и расселины, переплывают глубокие реки, а зимою беспрепятственно ходят по мягкому снегу, который весьма редкого зверька сдержать может.

Кабарпг весьма пужливы, убегают людских жилиш, ищут необитаемых пустынь и не могут привыкнуть к неволе. Во время сходбищ, в ноябре и декабре месяцах, бывают они весьма тучны, мясо их тогда имеет самый сильный запах, притом годно и к употреблению, у молодых же оно чисто, нежно и вкусно, но и старых, будучи положено в уксус и изжарено, имеет очень хороший вкус. У самцов под брюхом находятся мешочки, содержащие в себе масляную и весьма душистую струю, по своей врачебной силе везде известную. Струя сия особенно душиста во время сходбища самцов с самками, в Тибете сильнейший запах пред другими, вероятно, происходит от теплоты климата и душистых трав, коими зверок сей питается, она есть самая лучшая и противу сибирской продается гораздо дороже. Ревеню добывается также много, и он бывает лучшей доброты. Тибетские горы имеют [231] в себе многие руды, в областях: У, Цанг, Кианг, Конбо, Докпо и Канг есть богатые золотые рудники, в Цанг серебряные, а в Кианг ртутные, железные, медные, серные и другие, кроме белой меди, такца ⁸⁸ называемой, которую, впрочем, часто инде находят. Есть яспис ⁸⁹, хрусталь, разные мраморы и магнит содержащие горы. Достают также много в рудниках и по рекам в песку золото, употребляемое не в дело, а только в торгах, особливо с китайцами, кои выменивают его на естественные произведения и искусственные изделия своей земли.

Тибет весьма населен и многолюден, жители оного по большей части телом стройны, цвет имеют исчерна-желтый, склонны к войне, честны и дружелюбны: бороды не носят, коль скоро волосы вырастают, тотчас выщипывают оные железными щипцами, духовные в торжественные дни и праздники бороды носят, на верхней губе подвязные, а на щеках и лбу делают черные пятна. Тибетцы весьма неопрятны и по правилам своей веры не смеют бить ни блох, ни вшей, ибо и сии твари, рассуждают они, имеют разумную душу, также никогда не моются, хотя и носят на поясе сосуд с водою, последнею моют только рот, дабы духи, обитающие, по их мнению, во всех стихиях, следовательно, и в их пище и питье, находили в оных чистое жилище.

Простой народ одевается в толстое, им самим выделанное сукно, а обувь носит из лошадиной сырой кожи. Ламы — платье и шапки, наподобие жидовской скуфьи, шьют из сукна желтого цвета, знатные же носят одежду из сукна европейского и китайских шелковых тканей, подкладывая под них дорогие меха. Как мужчины, так и женщины ходят в сапогах, а на шее носят ящички, в коих хранятся изображения богов, молитвы и проч., притом держат при себе всякие шелковые лоскутки, освященные дуновением и плеванием ламов, но более всего почитают шарики, сделанные из калу далай-ламы и богдо-ламы и обкатанные в кабаргиную струю и золото, их раздают вместо святыни и всякое зло отвращающего дара. Моча обоих сил ламов также почитается за спасительное во многих болезнях средство.

Тибетцы питаются по большей части коровьим молоком, из которого делают сыр и масло, немногие из рек и озер ловимою рыбою, равно как и мясом от рогатого скота. Овечье мясо для соделания годным в пищу приуготовляется у них особливым от нашего способом: убив овцу и вынув из нее внутренность, вывешивают всю ее на солнце [232] и северный ветер, отчего она так засыхает, что чрез целый год без вреда сохраняться может. Сию высушенную овцу едят потом без всякого дальнейшего приуготовления. Весьма многие питаются также пшеничным толокном, смешанным с чайною водою. Каждый имеет особенное блюдо, с коего ест и пьет.

Господствующая в Тибете вера, заключающая в себе учение о переселении душ, хотя и запрещает убивать животных, однако ж, вероятно, необходимость принудила исповедывающих ее нарушать таковое запрещение. Многие из тибетцев в рассуждении сего наблюдают большую предосторожность, надеясь сим успокоить свою совесть. Продающий скот часто уговаривается с покупателем, чтоб он не убивал оного, а другие по богобоязливости, зная, что скот сей будет убит, и совсем его не продают. От сего мясники почитаются людьми бесчестными. Духовные и женщины как пива, так и вина не пьют, почитая оное за зло. Крещение детей происходит так: коль скоро родится дитя, тотчас призывают священника, который, смешав в сосуде воду с молоком, освящает оное молитвами и дуновением, потом купает младенца, по совершении сего обряда дает ему имя по названию какого-нибудь кумира, после сего ламы и родственники угощаются обедом.

Тибетцы редко имеют по нескольку жен, но одна жена может иметь по нескольку мужей, которые общеприжитых детей делят, старшие берут перворожденных, а младшие после родившихся, что наблюдается только между простыми людьми. Сие, вероятно, происходит от бесплодности в тех местах земли, которая, изобилуя драгоценными предметами, не приносит, однако ж, столько съестных плодов, чтоб каждое семейство без нужды могло ими содержать себя. Некоторые уверяют, что такое обыкновение в Тибете не столь обще, как многие из путешественников повествуют. Вступление в брак с родственниками воспрещается до седьмого колена, сие также знатными часто нарушается. Невесты получают приданое от своих родителей, женихи ничего за них не платят, как то бывает у многих азийских народов. Ламы назначают дни бракосочетания, отчего иная чета долженствует долго ожидать желаемого дня, часто дотоле, пока корыстолюбие ламы удовлетворится с невестиной или жениховой стороны.

Брачные обряды отправляются так: жених с отцом своим, а когда нет отца, то с родственником идет в дом [233] невесты, где совершается условие, потом с жениховой стороны отец или родственник, представляющий его, спрашивает у девицы: хочет ли она вступить в супружество с его сыном, и если она объявит свое согласие, то жених берет несколько коровьего масла и мажет оным лоб у невесты. То же самое спрашивает и отец невесты у жениха: хочет ли он вступить в супружество с его дочерью, и если он изъявит согласие, то девица и ему намазывает лоб таким же маслом. После сего бракосочетающиеся идут торжественно в храм на молитву. Первые две недели после брака проводят в пирах и забавах, и потом муж берет жену в свой дом.

Свадебный обряд совершается еще и другим образом: в назначенный день жених со своими приятелями, без родителей, идет в дом невесты, дабы взять ее из оного, и тогда она в сопровождении родственников или по крайней мере одного из них приходит в жилище жениха, где священник окуривает дом некоторою травою и призывает на помощь своих богов, потом в сосуде смешивает воду с молоком и приказывает жениху и невесте мыть оною лицо, благословляет обоих, возлагая книгу на их головы и оканчивая желанием им благополучия и плодородия. По окончании сего обряда новобрачные отводятся в особливый покой и оставляются там одни, а гости между тем забавляются разными увеселениями, кои у богатых продолжаются от пяти до десяти дней.

Если муж застанет жену с кем-либо в непотребстве, то имеет право прелюбодея наказать по своей воле и жену как бесчестную выгнать из дому, ежели же захочет ее оставить у себя, то оставляет без всякого наказания. Приговор к разводу дает гражданский судья, муж, не доказавший законной причины к разводу с женою, должен возвратить ей все приданое и сверх того дать из своего имущества то, что определит суд.

Каждый тибетец избирает в духовники себе одного какого-либо ламу. Исповедываясь у него, говорит: я согрешил в том и том, после чего духовник молится над ним и отпускает ему прегрешения.

Погребения совершаются различно, что, кажется, произошло из различного понятия о состоянии души в будущей жизни. При погребении лам тела их сожигают сандальным деревом или, набалсамировав оные, кладут во гроб, который хранят потом в некоторых пирамидах. Но по большей части тела лам и других духовных взносят на вершины гор и оставляют там на съедение птицам. [234] Суеверные же люди строят себе в сих местах хижины и охраняют остатки трупов, оберегая от зверей даже ветром разносимые кости. Таковое занятие кажется им святым делом. Иногда трупы сии на горах складывают кучами камней, иные зашивают их в мешок и в сопровождении родственников относят в особливое место. Живущие здесь, нарочно для сего определенные люди отбирают от костей тело, раздробляют оное на мелкие части и бросают их, от черепа же и некоторых других костей отделяют кожу и отдают ее родственникам, трупы бросают потом в воду или зарывают в ямы. Однако ж прежде, нежели вынесут из дому тело, священник отправляет над ним некоторый род панихиды и притом, взяв крепко пальцами за кожу на голове, тянет оную до тех пор, пока услышит треск, тогда думают, что душа оставляет умершего.

После погребения духовные особы отправляют службу для спасения души усопшего, особливо если он был богат, что повторяется еще и после. Других похороняют таким образом: умершего кладут ламе на спину и перекинув чрез плечо сего последнего веревку, покрывают оного черным сукном, другой лама берет сию веревку и ведет его с трупом, прочие идут впереди и поют, народ, сопровождающий их, также поет и играет на различных музыкальных орудиях. Взнеся мертвого на высокую гору, сажают его на землю, кругом кладут из сандального дерева дрова, а на голову льют коровье масло, народ после сего возвращается домой, а ламы одни сожигают труп и, сожегши, над пеплом складывают могильное возвышение, посреди коего земляной столп, покрываемый алебастром, вышиною в сажень, если же покойник был богат, то и выше. Ламы по исполнении оного возвращаются в дом умершего и там обедают.

Смертоубивства и другие им подобные случаи в Тибете бывают редко. Уголовных преступников умерщвляют стрелами или, навязав камень на шею, бросают в воду, иногда также мертвые тела злодеев предают чародеям, кои делают с ними, что хотят. Воров подвергают строгим телесным наказаниям, обличившийся в святотатстве также наказывается строго, укравший что в другой раз лишается левой, а в третий правой руки, потом бросается в реку или отсылается в крепость Чигакункар ⁹⁰. Духовных, изобличенных в воровстве, заключают в темницу, а потом отсылают в горы на заточение.

Говорят, что вера в земле тибетской происходит из Индостана, коего жители почитаются за древних народов, [235] сообщивших большой части Азии нравы, науки и искусства. Сами тибетцы признаются, что первые познания об общежитии получили они от индейцев и настоящая в Тибете вера введена из Индостана спустя полвека после Рождества Христова. До того же времени тибетцы были шаманского закона, находящегося еще и ныне у диких народов северной Азии. Вера индейцев, отошедшая уже, может быть, давно от древней браминской, получила нынешний свой вид чрез соединение с шаманскою и различные умоначертания ее последователей. В доказательство происхождения ламайской веры из Индии могут служить многие ее обряды и баснословные учения, малым чем отличающиеся от браминских, некоторое сходство тибетских духовных книг, по коим совершается в Тибете служба, с книгами, на священном или шанскритском языке писанными, ясно также показывает, что закон ламов происходит от браминского. Вероучение сие кроме Тибета распространено и в большей части Азии.

Мунгальские и калмыцкие народы чтят Шака, признавая его за верховное существо, под различными именами: Соммона Кодом, Шакчатуба, Сангельмуни, Джикчамуни, Шакемуни и Фо ⁹¹. Народы, поклоняющиеся Шаку, или Шакею, имеют множество церковных обрядов, коих наблюдение препоручено определенным на то священникам, разделенным на разные степени. Глава духовенства в Тибете ламайской веры есть далай-лама, называющийся по-тибетски лама-ерембуче ⁹², слово же далай-лама на монгольском языке значит великий лама. По мнению тибетцев и мунгальцев, в далай-ламе сем обитает дух Шикемуни, или Шака, который, по смерти его оставляет сие жилище и тотчас переселяется в тело другого великого ламы, а потому далай-ламе, как прорицателю воли обитающего в нем божества, поклоняются все, исповедающие его веру. Есть и другой великий лама, называемый богдо-лама, который, по объявлению тамошних жителей, почитается более, нежели далай-лама.

От сих двух великих ламов вероисповедание в Тибете разделилось на два толка: желтошапочников ⁹³ и краснокистников. Первый признает главою вероисповедания богдо-ламу, а последний, к коему принадлежат и все мунгальцы, далай-ламу. Богдо-лама был некогда в Тибете самодержавен, но оттого, что захотел в духовный сан принимать и женский пол, произошел раскол, и ламы северной части Тибета поставили великим ламою другого, от Бога их Шигемуни вдохновенного человека под именем [236] ламы-ерембуче, который устоял против богдо-ламы и достиг равной с ним почести. Оба сии ламы, как слышно, живут ныне в совершенном согласии, иногда посещают друг друга и получают взаимное благословение.

Сказывают, что около трех дней пути от Лассы есть пространное озеро Полте, или Ямдро и Ямизо ⁹⁴, на коем находятся острова. На одном из оных живет великая священница, Турче Памо ⁹⁵, в которой, по мнению тибетцев, также обитает святой дух. Если сия великая священница выходит или путешествует в Лассу ⁹⁶, то на всем пути курят пред нею дорогими благовониями и множество духовных сопровождает ее, когда же прибудет в Лассу, то каждый падает пред нею ниц, она же молящимся представляет некоторую печать для облобызания и чрез то делает их сопричастными святыни. Под властию ее состоят все мужские и женские монастыри на островах сего озера.

Во всем Тибете дома стоят большею частию по косогорьям, складены из дикого камня и имеют одну дверь, а посреди покоя ставят выдолбленный из такого же камня котел, в коем варят пищу. Улицы не тесны и подобны у нас в деревнях русским, садов при дворах почти нет.

При наборе войска наблюдается следующее: три семьи или три дома должны поставить одного человека, но если сии семейства все вместе имеют только одного мужчину, то от сего освобождаются. Область Амдоа совсем не дает воинов, также увольняются от сего и все семейства, имеющие хотя бы одного из сыновей своих в монахах.

Годовые подати, платимые народом, невелики: с каждой души сходит поболее рубля. Они собираются отчасти золотом, отчасти серебром и мехами. Последнее бывает особливо в отдаленных северных странах, где водятся соболи и множество с белою проседью желтых, но не столь хороших лисиц (Сначала о Тибете до сего места было сочинено вместе с прочим самим г. Ефремовым еще в августе 1782 года и помещено у же в прежних двух изданиях, по сказанной причине я не переменил в сем почти ни слова и по желанию г. Ефремова оставил оное и в третьем издании).

Город Лата, или Ладак, лежит по косогорью при реке, довольно пространен, величиною вполовину менее Бухары, строение в нем из дикого камня, необделанного и обмазанного снаружи глиною, а внутри алебастром. Кашемирцы живут здесь в большом количестве, имеют мечети и отправляют торговлю. Город сей есть столица независимого владения Ладак, в коем имеет свое место пребывание [237] и владелец, называемый раджа ⁹⁷. Владение Ладак довольно пространно, длину его можно считать верст на триста, земля в нем хотя и камениста, однако ж плодоносна и производит с избытком многие произрастения, селения попадаются часто. Цанг ⁹⁸, город особенного же владельца, именуемого также раджа, стоит на косогоре и отчасти на ровном каменистой почвы месте, при небольшой речке, величиною он поменее Латы. Поверхность области ровная, произведения здесь такие же, как и в Ладаке. В обеих сказанных землях жители для себя выделывают весьма простое сукно и кожу, обработывания же хлопчатой бумаги и шелка, по неразведению для сего кустарников и тутовых дерев, не находится.

З. Земли в Восточной Индии
Kашемир

Воздух здесь здоровый и умеренный, земля плодоносна. Положение земли в Кашемирской области более ровное, часто попадаются не столь большие горы, почва по большей части сероватая, песков мало, болотистых мест еще менее, земля по плодородию своему не столь много удобряется. Сорочинского пшена и шафрану родится немало, хлеба, пшеницы, проса, ячменю и других пород, кроме ржи, овса и гречухи, произрастает также довольно. Винограду нет, арбузы, дыни, сливы, груши, яблоки, гранатовые яблоки находятся в большом количестве, также хлопчатая бумага, шелку добывается не столь много. Скота содержат только про себя, овец же и коз с излишком, они росту большого, с плоскими курдюками и длинными хвостами, шерсть имеют весьма мягкую, наподобие шелку, из оной делаются у них шали и другие материи. Есть также лошади, но верблюдов нет.

Жители лицом чисты, росту большого, тонки, малосильны и боятся холоду, плетут большие косы, зимою и летом носят жар под одеждою в горшочках с рукояткою, кои обвивают таловыми прутиками, и, когда сядут, ставят их между ногами. Платье оба пола имеют своего рукоделья, оно есть белое суконное, наподобие русской крестьянской рубахи, с косым воротником, покроем длинное до пят, спустивши один рукав, держат под оным с жаром [238] вышеупомянутый горшочек, от чего брюхо у них представляется большим. В пищу употребляют преимущественно сорочинское пшено, в которое кладут чеснок и коровье масло. Домы их построены из мелких досок в две стены, кои конопатят пенькою и покрывают соломою.

Кашемир находится под владением авганского хана Темурши ⁹⁹, живущего в городе Кабуле, расстоянием от Кашемира на семь дней ¹⁰⁰ пути. В Кашемире пребывание имеет датха ¹⁰¹, то есть начальник, в бытность Ефремова называвшийся Карымдат.

Город Кашемир стоит на ровном месте, вокруг его версты на три или четыре простираются высокие горы, почти всегда испещренные различными цветами, кои при случае ветра разносят благоухание по всему городу ¹⁰².

Кашемир величиною посредствен, строение имеет такое же, какое находится и в Бухаре, число жителей может простираться тысяч до двадцати пяти, народ здесь ремесленный и рукодельный, любит также заниматься торговлею и довольно достаточен.

От Кашемира до реки Джанопу ходу пять дней, по одну сторону реки сей находится владение кашемирское, а по другую индейское. Переправа чрез нее таковая: по обе стороны оной у берегов постановлены столбы, к ним привязан от одного берега до другого простирающийся претолстый канат, на который положена деревянная дуга, у концов оной привязана из веревок сделанная сиделка, по обе стороны дуги на канате же приделаны деревянные блоки и к ним с обоих берегов толстая веревка. На сиделку сажают человека или кладут товар и привязывают веревками, дабы не мог упасть он в воду, потом тянут оное с одного берега на другой. Сие сделано потому, что река сия бежит с превысоких гор весьма быстро и препятствует сим чрез нее сделать мост и переправляться на лодках. Упо- мянутая река называется Нилаб, шириною будет сажен с шестьдесят, кроме ее, в Кашемире нет другой примечательнейшей.

Заметим наконец, что кашемирцы народ довольно торговый, часто ездят в Индию и Тибет, также и Бухарию. Дорога как в Тибет, так и Индию гориста, по сторонам лесу имеет мало. Серебро достают из Тибета, где его в горах находится довольное количество, деньги повсюду видны почти одни серебряные. [239]

Земли на пути от Кашемира к городу Калькутту

От реки Джанопу до местечка Джаннани пути ходьбою три дни, дорога простирается по горам, травы мало, а лесу и совсем нет, вода же с гор проточная.

От Джаннани до местечка Джанбу ходу два дни, здесь находится река Рави, дорога и города лежат на ровных местах.

От Джамбу до города Амбарсару ходу восемь дней, в последнем пользуются водою из колодезей.

От Амбарсару до города Варувару ходу два дни, в нем река Биянады.

От города Варувару до города Пиляуру ходу три дни, здесь река Сатлюч.

От Пиляуру до города Малеру ходу три дни, в последнем пользуются водою колодезною.

От Малеру до города Патны-алю ходу два дни, вода здесь колодезная.

От Патны-алю до города Карнагалю ходу три дни, вода здесь также колодезная.

Вышеупомянутые индейские города и местечки именуются вообще Панджоп, владетели же оных сардар.

Лежащее от них далее к югу называется Индостаном.

От Карнагалю до города Панипату ходу один день.

От Панипату до столичного города Дели, иначе называемого Шайджа-Новат, ходу три дни. Сей стоит по правую сторону реки Джаноп, индейцы именуют его Шайджановат. Приметно, что город сей был весьма велик, быв разорен персидским шахом Надыр, против прежнего не составляет и третьей доли. Город местоположение имеет ровное и почву сероватую, не укреплен, в окружности (равно и числом жителей) вдвое более против Казани, сверх сего за оным виднеются обширные каменные и глиняные развалины, строения довольно красивы. Домы по большей части каменные, много есть и о двух ярусах, прочие же все мазанки. Город сей по торговле своей есть знатнейший в Азии, из стран коей приезжают: персияне, бухарцы, кашемирцы, армяне, греки, тибетцы, китайцы и другие. Караван-сараи каменные и огромны. Садов как в самом Дели, так и вне оного находится весьма хороших в большом количестве. Здешние мечети каменные и великолепны, капища же индейские весьма просты. [240]

Окружные города и местечки Дели от междоусобной брани отчасу более опустошаются. Владетель в Дели, в бытность Ефремова, происходил из Самаркандских хожей по имени Алигавгар, по-индейски хака бадша, но большую силу в правительстве имел персиянец Наджап-хан, даже бадша много от него зависел ¹⁰³. В городе Дели, или Шайджановат, пушек довольно, но люди малосильны и робки. Впрочем, говорят, что жители в большей части Индии к войне склонны и храбры, есть два народу, подобных кочующим туркменцам: сик и маратты ¹⁰⁴ — и весьма воинственных. Они друг на друга весьма похожи, росту большого, смугловаты, телосложения крепкого, знатная часть их вероисповедания магометанского, обхождением против индейцев грубее. Г. Ефремов на пути в Калькутту в степях много видел их кочевьев.

Почти все города находятся между собою в беспрерывной распре, ссоры и сражения непрестанны, народ малое имеет спокойствие. Страны весьма населены, и селения попадаются на пути часто, жилища их чисты и опрятны, домы по недостатку в лесе суть мазанки, однако ж внутри хорошо отштукатурены, черных изб наподобие наших нигде нет. У большей части жителей при дворах находятся сады большие или малые, смотря по достатку, и пруды (составляющиеся из каналов) для приятного препровождения времени в жаркое лето. Улицы везде прямы и просторны.

Индостан

Большую часть года воздух здесь умеренный, летом жары чрезвычайны. Поверхность земли ровная, гор весьма мало или почти совсем нет: почва сероватая, песков не находится, только в некоторых местах земля удобряется, впрочем, она весьма плодородна и почти везде возделана, пустых мест очень немного. Земля производит все необходимо нужное, служащее для пользы и удовольствия, немалое количество собирается сорочинского пшена, проса, лимонов, померанцев, винных ягод, гранатов, кокосовых орехов, шелку, сахару-леденцу и хлопчатой бумаги, находятся также рудокопные заводы, золотые и серебряные, жемчуг, алмазы и другие дорогие каменья. Весьма [241] много слонов, дромадеров, львов, тигров и барсов, лесу мало.

Люди, по причине больших жаров, черны, ленивы и весьма сластолюбивы, язык арабский употребляется ими при ученых занятиях, а гузуратский в делах торговых. Мужеской пол ходит наг. Головы обвертывают кушаками, на ногах имеют туфли, а на плеча накидывают широкие кушаки, чресла свои и гораздо ниже их опоясывают кашемирскими кушаками, называемыми у нас шали. Достаточные люди в одежде отличаются тем, что на шее носят золотое ожерелье наподобие жемчужного и в одном ухе кольцо, а на руке перстень. Женщины накидывают на головы платки, рубашки имеют весьма короткие с рукавами в два вершка и покрывают почти одну грудь, юбки длинны, на ногах носят башмаки, у достаточных же в ушах, ноздрях и на руках кольцы и перстни с бриллиантами.

В стране, по обе стороны реки Ганг лежащей ¹⁰⁵, воздух весьма жаркий, народ цветом черен, росту среднего, земля изобилует различными произведениями, также жемчугом и алмазами, особливо к берегам Коромандельским. Сахарного тростнику, называемого здесь найшакар, находится в большом количестве, из него делают сахар и сидят вино для себя и на продажу. Жители нрава грубого, не столь разумны, ленивы, работу отправляют невольниками.

Во всей Индии знатные ездят по большей части на слонах, на коих кладут с зонтиками ящики, а в ящики ковер и подушку, первые обиты сукном, подзор же у зонтиков вышит шелком с золотою, серебряною или шелковою бахромою, смотря по достатку хозяина. Другие вместо езды на слонах употребляют носилки, то есть ящики вышиною в четверть, длиною в два, а шириною в полтора аршина, с зонтиками, их обивают различными сукнами с подзорами и бахромами. Впереди у ящика утверждено выгнутое дерево, а сзади прямое выкрашенное. Если сядет в оный человек довольно тяжелый, то спереди и сзади по четыре и по пяти человек несут его на себе попеременно, а впереди один идет с тростью для очищения дороги. Иные делают четвероугольную будку шириною и длиною в полтора, а вышиною без малого в два аршина со стеклянными дверьми по двум сторонам и обивают кожею. Таковые носилки называются палки. Лошадей же имели там весьма мало, их приводят туда для торговли из других земель и продают очень [242] дорого, в корму терпят также большой недостаток: от сего сходнее иметь двадцать человек, нежели содержать одну лошадь.

Многие из индейцев веры магометанской или идолопоклоннической, отчасти же и христианской. Весьма знатная часть боготворит солнце, месяц, звезды, коров, болванов и другие творения и приносит им жертвы. Поклоняющиеся солнцу при восхождении оного входят в реку по колена и глядят на него, читают молитву, плещут к нему вверх раза три в месяц воду, иногда также глядят на него, читают и бросают землю вверх три раза. Почитающие корову не убивают ее и вовсе не едят говядины, а держат скотину только для молока и масла, когда она издохнет, то снимают кожу и делают из нее сапоги, если кто из иноверцев вознамерится оную убить, то покупают, не имея же достатку на что купить, плачут.

Чтящие болванов или истуканов ставят их по большей части на перекрестках, очертив у реки для своего семейства круглое место, вымазывают его коровьим, разведенным в воде калом, на средину ставят котел, как скоро место сие высохнет, то все они садятся в черту и тем же навозом вместо дров варят для себя пищу, сваривши оную, едят и потом приходят к болванам и маслом или разведенною в воде краскою, а иногда и водою обливают им головы. Заметим при сем, что варение пищи в домах происходит таким же образом, если кто во время варения придет чего-либо просить, тогда им своя пища соделывается уже поганою, ее отдают пришедшему с требованием за сие денег, во что самим хозяевам стоит, в случае неплатежа оных самый суд приказывает заплатить, однако ж если пришедший знает сии обряды. Тела умерших сожигают у реки и потом пепел с костями сметают в оную. Случается, что больного, не имеющего почти движения и языка, приносят к реке, близ воды сажают на землю, старый человек, а буде есть, то жена, сын или родственник берет больного за голову и окунывает дотоле, пока он захлебнется, после чего совсем сталкивает его в воду. Когда вода прибывает от морского прилива, то тела, носящиеся на поверхности оной, при отливе вместе с течением воды уплывают в море.

Калькутта, или Калькатта, стоит на правой стороне Ганга, местоположение имеет ровное, таковые же и окрестности, улицы здешние прямы и широки, домы по большей части каменные и часто довольно огромны. Город в [243] окружности менее Дели вдвое, в нем находятся греческий монастырь, многие английские церкви, несколько магометанских мечетей и большое количество индейских капищ. Жители суть: англичане, греки и многие роды индейцев. Город Калькутта есть главное место для всех английских владений в Индии. Садов здесь, так же как и в прочих индейских городах, весьма много. Не в дальнем расстоянии находится море, река же при Калькатте довольно велика, шириною с полверсты и очень глубока, так что суда свободно могут ездить к самому городу почти во всякое время, берега не круты, однако ж левый берег гораздо выше правого. Расстояние от города до моря,

простирающееся верст на тридцать, наполнено, так сказать, селениями индейскими. В Калькутте находится небольшая крепость, окруженная каменными стенами и башнями и заключающая в себе здания для солдат и сохранения военных снарядов. В предместиях есть два весьма обширные каменные караван-сараи на образец прочих азийских.

К сему присовокупляется означение расстояний до Бухары от Оренбурга и Астрахани и некоторое собрание слов бухарских с переводом их на российский и татарский языки.

1) Расстояние от Оренбурга до Бухары:	Число становищ
От Оренбурга до урочища Тусттюбе	одно
От Тусттюбе до Каракбдаева	два
От Каракбдаева до Миргаева	два
От Миргаева до Эма	три
От Эма до чит Ирлагаева	два
От сего до Темир Ашлыгаева	два
От Темир Ашлыгаева до Ябыгаева	два

В сих окрестностях кочует киргиз-кайсацкий хан Нурали.

От Ябыгаева до урочища Караклеева	два
от сего до Дулигджиде	два
до Кукудмаго	два
до Киличкоюргай	два
до Билкоюргай	два
до Шарбалых	два
До Акчубаклаг	два

[244]

от Акчубаклаг до Сыр-Дарьи

два

У реки сей с Оренбургской стороны кочует (Сие разумеется про то время, когда был там г. Ефремов) киргиз-кайсацкяй салтан Эралв, брат хана Нурали ¹⁰⁶, a по другую сторону, т о есть от Бухарии,— каракалпаки.

От Сыр-Дарьи до реки Куван	два
от реки Куван до Барлыбаша	три
от Барлыбаша до урочища Ирларатыга	два
от сего до урочища Юс-Кургука	одно
от сего до урочища Башмалак	три
от сего до Дбулдыка	два
от Дбулдыка до урочища Карагат ¹⁰⁷	два
от Карагаты до Тузрубата	два
от Тузрубата до пограничного небольшого бухарского города Вардаызы	два
от города Варданзы до города Вапкента	одно
От Вапкента до города Шагар Бухари	верст с двадцать пять

Купцы, проезжая со своими товарами каждый день подва становища, на одном из них обедают, а на другом ночуют для нужного роздыху верблюдов. Почему до столицы Бухары от Оренбурга и свершают они путь, когда не встретят препятствии, дней в двадцать пять. Г. Ефремов при сем случае делает замечания, что на лошадях сею же дорогою, кажется, можно поспеть дней в пятнадцать, ибо верблюду роздых дается долее лошади. Расстояние от одного становища до другого менее двадцати пяти верст, в двух же становищах немного поболее сорока верст почему от Оренбурга до Бухары и будет около 1700 верст.

2) Расстояние от Бухары до Астрахани:

От Бухары по здешнюю сторону Аму-Дарьи до урочища Кулчука становищ два

от Кулчука до колодезя Халаты	два
от сего до урочища Уч-Ожака	пять
до Базырган	три
до города Урганч	три

Дорога песчаная, в день проезжают на верблюдах навьюченных менее сорока, а на лошадях верст до пятидесяти. [245]

От города Урганч до города Хивы становищ три

Хива стоит в стороне дороги.

От города Урганч до селения Амбар одно

от Амбар до колодезя Чиката два

от сего до — Харзима два

от Харзима до урочища Дин-Алан чрез горы и песчаные места семь

Верблюды на гору и под гору всходят и спускаются с нуждою и очень тихо, на лошадях до сказанного места будет не более трех становищ.

От Дин-Алана до урочища Сематемура становищ пять

от сего же до урочища Ялы-Кожи пять

до колодезя Бабаки пять

до урочища Куланака шесть

до мыса Мангишлакского четыре

В окрестностях сих четырех становищ кочуют киргиз-кайсаки, при самом же мысе Мангишлакском — трухменыы.

От упомянутого мыса до Астрахани переезд бывает на судах чрез Каспийское море и в хорошую погоду совершается в сутки. От Бухары же до сего мыса езда продолжается на верблюдах, если весьма скоро в двадцать пять, а на лошадях дней в осьмнадцать.

От города Угренича до Хивы 3 становища, но оный город стоит в стороне дороги.

От Угренича до деревни Анбар 1 становище.

От Анбара до колодезя Чиката 2 становища.

От Чиката до колодезя Харзима 2 становища.

От Харзима до урочища Дин-Алана чрез горы и песчаные места 7 становищ потому, что верблюды на гору и под гору очень тихо и с нуждою всходят и спускаются, если ж на лошадях, не более как 3 становища.

От Дин-Алана до урочища Сематемура 5 становищ.

От Сематемура до урочища Ялыкожи 5 становищ.

От Ялыкожи до колодезя Бабаки 5 становищ.

От Бабаки до урочища Кулакана 6 становищ.

От Кулакана до мыса Мангишлакского 4 становища, а в околичностях сих 4 становищ кочуют киргиз-кайсаки, при самом же Мангишлакском мысе кочуют трухменцы, а от Мангишлака до Астрахани переезд на судах чрез Каспийское море одни сутки, от Бухарии же до Мангишлака продолжается верблюжий путь самый скорый 25, а на лошадях 18 дней.

5. Содержащееся в 1-м изд. утверждение о бегстве вместе с ключницей, возможно, принадлежит безвестному редактору, опубликовавшему текст ‘без ведома и согласия’ автора. Ни в рукописи, ни в последующих изданиях оно не повторяется.

6. Во 2-м изд.: ‘Она спрашивалась к услугам почти ежеминутно’.

7. В 1-м изд.: ‘По-христиански ночью, опасаясь, дабы не узнали, что я из России’.

8. В 1-м изд.: ‘Три человека нищих из магометанцев’.

9. В 1-м изд.: ‘Проходя многие государства, горы, дикие и пустые степи и топи, не имел никакой усталости и не чувствовал в себе болезни, а как стал мыться морскою водою, тогда у ног подошвенная кожа вся отстала, которую обрезал, после чего и ходить никаким образом было невозможно по причине великой чувствительности. Положа в туфли стельки войлочные и хлопчатой бумаги, едва и тогда мог выходить на верх корабля для почерпания свежего воздуха’.

10. В 1-м изд.: ‘Кислигивн, Кенгисиль’.

11. В 1-м изд.: ‘И того же года августа 18 дня Правительствующим Сенатом пожалован в коллежские асессоры’.

12. Граф Павел Сергеевич Потемкин (1743—1796) в 1784—1788 был саратовским и кавказским генерал-губернатором.

13. Во 2-м изд.: ‘о чем известно Кавказской казенной палате и графу Александру Романовичу Воронцову’. Последний в 1773—1794 гг. был президентом коммерц-коллегии.

14. Вознесенская губерния существовала краткое время после русско-турецких войн на территории Запорожья.

15. В Осетии на р. Терек.

16. Юго-Восточный Алтай.

17. В старинной географической литературе так называли Среднюю Азию в отличие от Малой Бухарии (Восточного Туркестана, Кашгарии).

18. Во 2-м изд.: ‘а земля такова ж почти, как и в России’.

19. В 1-м изд.: ‘имеют большую склонность к воровству и живут от своего скота и добычи’.

20. В 1-м изд.: ‘крут, то есть сыр… кладут в деревянную чашу, налив теплой воды. в которой варится мясо’.

21. В 1-м изд.: ‘Те ханам никакого почтения не приносят, которые семьянисты’, ср. [50, с. 23]: ‘Чем более кто из них имеет своего роду, тем больше его могущество в народе, потому что он в случае нужды может употребить силу семьи своей вместо правосудия и обороны’.

22. Гиждуван (в тексте встречаются разные написания — Риждиван, Риждеван и т. д.).

23. Золотая Мечеть — г. Мешхед, административный центр Хорасана в Северо-Восточном Иране.

24. Выбойка — ткань с рисунком, набойка.

25. Во 2-м изд.: ‘…в вере отличаются от последователей Магомета тем, что чтят за великого пророка не его, но зятя его Алия’. Т. е. Иранцы принадлежат к шиитам, а не суннитам.

26. Гилян — область Ирана с административным центром в г. Решт.

27. Хорасан — название, конечно, заимствуется редактором из европейских карт.

28. г. Ургенч <в тексте встречается также Угренич, Ургенич).

29. Речь идет о том, что ‘бухарский язык’ не принадлежит к тюркосим.

30. Амбар — городок в 50 км к северо-западу от Хивы на канале Шах-Абад, место расселения племени чоудоров.

31. Балх — город в Северном Афганистане.

32. Бухара стоит на реке Зерафшан, которая в среднем течении именовалась Кара-Дарья.

33. В 1-м изд.: ‘вино сидят с черного сухого изюму’.

34. Лапушник — репейник, чертополох.

35. Миткаль — ненабивной ситец, бумажная ткань.

36. Кумачи — простая бумажная ткань красного или синего цвета, употреблявшаяся на сарафаны.

37. Речь идет об арабах (или ‘аравитянах’), отличаемых от ‘арапов’ черных — африканцев.

38. У Мейендорфа [31, с. 112] даются иные соотношения монетных номиналов.

39. Предания о богатстве среднеазиатских государств золотом и серебром были распространены в XVIII в. Бланкеннагель называл эту страну новым Перу.

40. Чихирь — согласно словарю В. И. Даля, красное крепкое вино.

41. Н. Ханыков говорит, что афганцев было около 4 тыс. человек, лезгин — 2 тыс., арабов — 50 тыс.

42. Н. Ханыков [60. с. 58—65] приводит те же наименования узбекских племен.

43. Так называли киргизов в отличие от ‘киргизцев’ (казахов).

44. Е. Мейендорф насчитывал в Бухаре около 2 млн. душ.

45. Овин — строение для сушки хлеба в снопах топкой.

46. В 1-ми 2-м изо. правильнее: ‘а деревенские на ишаках’.

47. В 1-м изд.: ‘в летнее время ходят босиками’.

48. В 1-м изд.: ‘женский халат на голову, длина до пят’.

49. В 1-м изд.: ‘сии привязанные косы делаются из коневых волос в три пряди’.

50. В 1-м изд.: ‘наподобие жемчужных ниток делают из золота украшение и оное надевают на шею’.

51. Кази-калан. казни — верховный судья Бухары.

52. Глазет — парча с шелковой основой и гладким серебряным или золотым узором.

53. Имеется в виду язык живших в Бухаре индийских торговцев (значительная часть их была родом из Гуджарата, ср. далее — язык именуется ‘гузаратским’).

54. Рамазан — пост в девятом месяце лунного года хиджры.

55. Ср. у Н. Муравьева [33, с. 33]: ‘власть ак сахкалов (белобрадых или старшин, избранных народом), кажется, значительнее ханской’.

56. Диван-беги, эмирскии чиновник, собиравший поземельные подати.

57. Мехтер, ‘коммерческий директор’, как называет его М. Бекчурин (16, с. 303], в его функции входил сбор заката — пожертвований мусульман на благотворительные цели, а также сбережение товаров, лишившихся хозяина.

58. Мираб — надзиратель за водопользованием.

59. В 1-м изд.: ‘войско у них разных народов’, во 2-м изд.: ‘состоит по большей части из чужеземцев’.

60. Куш-беги (великий ловчий) — визирь, приобретший особое влияние при мангытах в начале XIX в.

61. Инок — хранитель ханской печати, доставлявший приказы государя лицам неэмирского происхождения.

62. В 1-м изд.: ‘По непривычке от одного звуку страшатся, сдаются и платят дань аталыку. Буде же сим образом не устрашит, то велит войску лошадьми скормить посеянный хлеб, а траву сжечь и все то место отравить’.

63. В 1-м изд.: ‘Бухария граничит с одной стороны с городом Куканом, а Кукан с Кашкарскою областию. с другой стороны с Балхом и Овганиею, а сия с Индиею, с третьей с Персиею, а с четвертой — с Мангишлакскою степью, до которой от столичного Бухарского города 1 день езды, или 35 верст. Что же принадлежит до правления здешнего, то оное самовластно и зависит совершенно от воли и власти аталыка, коему и сам хан подвластен’.

64. Русские торговцы останавливались в караван-сарае Ногай.

65. Изарбат — парча.

66. Ичетки, ичетыги, ичиги — сафьянные мягкие сапожки.

67. В 1-м изд.: ‘Воздух там здоровый и умеренный, земля инде белая, инде красная, а инде песчаная, но везде плодоносная. Здесь собирают кроме множества винограда изрядные плоды, пшеницу, ячмень, жугари, сорочинское пшено, просо, грецкие орехи и хлопчатую бумагу… Видно, что сей город был прежде немалым, а ныне разорен и против прежнего в третью часть меньше’.

68. Речь идет о соборной мечети Биби-ханым с мавзолеем и об установленном при Улугбеке мраморном пюпитре с огромным Кораном.

69. Г. Карши, центр расселения мангытов.

70. Уратепи — Ура-тюбе, стоит на р. Аксу.

71. Имеется в виду так называемый Трон Соломона (Тахт-и-Сулайман).

72. Так называемый амбань.

73. Имеются в виду все тюркоязычные мусульмане (обычно называвшие себя ногаями).

74. Явное недоразумение, далее говорится об изюме и изобилии вина. Возможно, винограда не было в то время, когда Ф. Ефремов оказался в Кашгаре (поздняя осень?).

75. В 1-м изд.: ‘а только стоит удовольствовать его вином и брагою, в чем стыда никакого не имеют’.

76. Речь идет только о христианах-европейцах, грузинские и армянские купцы свободно допускались в Восточный Туркестан, о чем свидетельствуют путешествия Р. Данибегова и братьев Атанасовых.

77. В 1-м изд. ‘по примечанию Дегинеса’ (см. [71, с. 163, 164]). Далее текст следует Дж. Боглю. То, что Бутан именуется северной стороною, а Тибет — южной, объясняется, видимо, особенностями традиционной тибетской географии (см. (43)). Бод (Тибет) на лхасском диалекте звучит как Пе, Пу (Пю).

78. В 1-м изд. правильно: ‘а жители’.

79. В тибетской форме приводятся имена великой троицы (Ригсум-гоньбо) бодисатв: Манджушри, Ваджрапани и Авалокитешвары. Изложение восходит к А. Георги, который справедливо употребляет слово ‘нумен’ (скорее ‘божественное существо’, чем ‘бог’),

80. В 1-м изд.: ‘за несколько лет’, в немецком оригинале: ‘много тысячелетий назад’.

81. В 1-м изд.: правильно: ‘Нгари’ (Нгари — западная часть Тибета. включающая Ладак).

82. У —Уй. Центральная область Тибета со столицей Лхасой.

83. Токбо (Токпо, Дагпо), Конгпо и Ньянгпо — области Восточного Тибета. Празринмо — ‘горная дьяволица’ тибетской мифологии, владычица Гималаев (в немецком оригинале —‘прародительница тибетцев’).

84. Ава — территория Бирмы.

85. Некпал — Непал, Шамо — в первом издании правильно —Хамо (пустыня Кам).

86. Речь идет не о горах, которые ‘видел г. Ефремов’, а о тех двух вершинах, которые упоминали путешествовавшие по Тибету (в немецком оригинале ссылка на патера Георги). Лангур, по их представлениям, та гора, на которой находятся истоки реки Цанто (Брахмапутры), т. е. гора Гурла-Мандхата высотою 7728 м. Впрочем, по некоторым сведениям, тибетцы таким образом именовали и другие вершины. Камбала (впервые, кажется, упоминается у Афанасия Кирхера со слов патера Грюбера) — горная цепь, служащая границей провинций Уй и Цзан выше оз. Палти (Ямдок) и р. Цанто, т. е. вершина Ньенчен-Тангла, 7088 м.

87. Видимо, речь идет о тибетских ослах. Дальнейший текст о кабарге и мускусе восходит к Ф. Бернье и сообщениям П. С. Палласа.

88. В 1-м изд.: ‘текца’, в соответствии с немецким оригиналом.

89. Яспис — яшма.

90. Замок Гон-гар-цзон на северо-восточном берегу оз. Палти возле р. Цангпо.

91. Перечисляются имена Будды Шакья-муни на разных языках —у калмыков, монголов, бирманцев и т. д.

92. Ерембуче — титул далай-ламы ‘банчэнь-ринбоче’ (‘драгоценность’).

93. Школа гелугпа, основанная в XIV в. Дзонхавой.

94. Озеро Палти (Ямдок ц о, Ямдо-юм-цо — ‘верхнее уединенное озеро’).

95. Турче Памо, Дорчжэ Пагмо — настоятельница монастыря Самдинь.

96. Лхаса.

97. Судя по запискам У. Муркрофта [76, т. 1, с. 295], местный правитель действительно пользовался этим индийским титулом (вопреки сомнениям, высказанным П. Кемп) [79. с. 79).

98. Речь идет о местности Занг-ла (ла — ‘страна’).

99. Тимур-шах Дуррани.

100. Речь может идти разве что о гонцах со срочным донесением, для торговцев время в пути было значительно дольше.

101. П. Кемп (79. с. 82] предполагает, что автор ошибочно воспринял как титул окончание имени —‘дат’ и ‘хан’. Вероятнее, что речь идет действительно о титуле (бухарское дадха — военачальник и ‘радеющий о правосудии’),

102. В 1-м изд.: ‘а вокруг местечка болото’— видимо, оз. Вулар.

103. В 1-м изд.: ‘Индейцы именуют хана бадшею, имеющий же здесь верховную власть персиянец называется Начапхан, и бадша под его состоит властью’.

104. Сикхское и маратхское государства были наиболее могущественными в тогдашней Индии.

105. В 1-м изд. этот пассаж отнесен к Южной Индии и Юго-Восточной Азии: ‘Чем изобильны полуострова по ею и по ту сторону Ганга, каков воздух и жители… Они большею частью магометане и язычники, есть несколько и христиан. По ту сторону полуострова воздух, состояние земли и обычаи народные почти одни, только меньше жемчугу и дорогих каменьев, в Малаке же воздух чрезвычайно влажен и нездоров’.

106. Сын Абуль Хайра Нурали был возведен в ханское достоинство в Малой Киргиз-кайсацкой орде (Младшем жузе) в 1749 г., отстранен от власти Екатериной II в 1783 г., умер в Уфе в 1790 г. Его брат Эрали (Ирали) был провозглашен ханом в 1791 г. и правил до своей смерти в 1794 г.

107. Некоторые пункты, упоминаемые Ф. Ефремовым, совпадают с теми, через которые шел М. Бекчурин: например, урочище Кираклеево и р. Кайракле, Кукудмагово и Кук Думбак. Акчубаклагово и Акча Булак, Ирлар Атыгово и Ирляр Ата, Юскургуково и Юс-Кудук (‘сто колодцев’), Дбулдык и гора Бут-булдык (‘перепелки’), Карагатыево и кладбище Кара-ак-аты. Последние пункты упоминаются и Т. Бурнашевым, иногда с кратким описанием типа: ‘В шестой день к ключу Карагату. в коем вода чрезвычайно теплая и пахнет гнилыми яйцами’ [42. с. 47].

Текст воспроизведен по изданию: ‘ Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II’. М. ‘ Восточная Литература’, 1995 г.

Оригинал здесь: http://www.vostlit.info/Texts/rus8/Efremov/frametext21.htm