Странствие на Блоксберг, в горы Гарцские, Гейне Генрих, Год: 1832 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 21 минут(ы)

Странствіе на Блоксбергъ, въ горы Гарцскія.

(Отрывокъ изъ Путешествія Гейне по Германіи.) (1)

(Переведено изъ Французскаго журнала.)

…….’Городъ Геттингенъ, знаменитый своими колбасами и Университетомъ, принадлежитъ Гановерскому Королю, и заключаетъ въ себ 999 домовъ, нсколько церквей, родильный домъ, обсерваторію, тюрьму, библіотеку и погребъ, въ которомъ продастся славное пиво. Ручей, протекающій возл города, называется Лейною, и служитъ для купанья въ лтнее время. Вода весьма холодна въ ручь, который въ нкоторыхъ мстахъ такъ широкъ, что надобно употребить все усиліе, чтобъ переплыть его. Городъ красивъ, особенно, когда смотришь, поворотясь къ нему спиною, и долженъ быть весьма древенъ, ибо я помшо, когда меня возводили на Докторскую степень, онъ имлъ точно тотъ же обветшалый видъ, и точно такъ же, какъ теперь, изобиловалъ диссертаціями, тезами, танцевальными вечеринками (ths dansaos), компендіумами, Студентами, прачками, Кавалерами ордена Гвельфовъ, парадными каретами, Юстицъ Совтниками, Надворными Совтниками, Профессорами и многими существами сего рода. Нкоторые Ученые полагаютъ даже, что городъ основанъ во время переселенія народовъ, и что каждое Германское племя оставило въ немъ по одному непереплетенному экземпляру изъ своего поколнія. Отъ того-то, до сихъ поръ Вандалы, Гошоы и Тевтоны бродятъ цлыми ордами по Геттингену! Сіи племена различаются между собою цвтомъ шапокъ, формою курительныхъ трубокъ, толпятся на площадяхъ, дерутся и бранятся на улицахъ, и сохранивъ нравы и обычаи своихъ предковъ (со времени нашествія варваровъ), управляются своими старшинами, и имютъ свои писанные законы, достойные занять мсто въ собраніи законовъ варварскихъ, in legibus barbarorum (2).

Вообще населеніе Геттингена раздляется на Студентовъ, на Профессоровъ, на Филистимлянъ (3) и на чернь. Между сими четырьмя классами нтъ порядочнаго и точнаго раздленія. Разрядъ черни самый многочисленный. Я бы потерялъ много времени, еслибъ сталъ называть по имени всхъ Студентовъ и всхъ Профессоровъ Ординарныхъ Экстраординарныхъ, впрочемъ это было бы затруднительно, ибо весьма многіе изъ сихъ послднихъ вовсе безъименные. Число Филистимлянъ въ Геттинген должно равняться числу леска на дн морскомъ. Въ самомъ дл, когда посмотришь на нихъ, стоящихъ у дверей Академическаго Судилища, съ черными рожами и блыми счетами, нельзя не подивиться, что Господу Богу угодно было создать такое племя.

Было весьма рано, когда я оставилъ Геттингенъ. Ученый врно еще лежалъ въ своей постел, и прогуливался, въ сновидніи, въ прелестномъ саду, по лугу, испещренному лоскутками бумаги, исписанными ссылками (цитатами), которыя онъ собиралъ съ трудомъ, чтобъ составить изъ нихъ томы, на свой образецъ, въ воспоминаніе Ученаго, описаннаго въ Жилблаз.

У городскихъ воротъ мы встртили двухъ тамошнихъ школьниковъ, изъ коихъ одинъ говорилъ другому: ‘Я не хочу боле знаться съ Теодоромъ. Это негодяй! вчера онъ не умлъ сказать mensa въ родительномъ падеж.’— Эти слова весьма незначительны, но ихъ можно было бы начертать на городскихъ: воротахъ, для изображенія характеристики города. Дти насвистываютъ то, что поютъ старики, и приведенныя мною слова школьника суть врное выраженіе сухой, мелкой и ученой гордости ученаго, академическаго града Georgia Augusta (4).

На дорог вялъ свжій утренній втерокъ, птицы распвали весело, и я самъ почувствовалъ возраждающуюся въ сердц радость. Давнымъ давно и не выходилъ изъ сей конюшни Царя Авгіаса, гд Пандекты служатъ подстилкою. Силлогизмы Римскаго Права затемняли мой разсудокъ, калъ густая туча. Сердце мое было сжато между желзными параграфами эгоистическихъ системъ Юрисконсультовъ. Мн чудилось, будто изъ городскихъ воротъ раздавались въ слдъ мн голоса, повторяющіе имена Трибоніяна, Юстиніяна, Гермогеніяна и Думеръ-Яна! (5) Дорога становилась веселе. Молочницы и погонщики ословъ проходили толпами мимо меня съ своими срыми и своевольными воспитанниками. За воротами я встртилъ Дориса. Это не идиллическое лице Геснера, но такъ называемый педель (6), тучный Университетскій надсмотрщикъ, котораго должность состоитъ въ томъ, чтобъ таскаться по окрестностямъ Геттингена, и наблюдать, чтобъ студенты не дрались на дуэли, и чтобъ новая мысль не была занесена на землю, принадлежащую ученому городу, какимъ нибудь безталаннымъ Профессоромъ. Дорисъ привтствовалъ меня дружески, какъ товарища, ибо онъ также Авторъ, и каждые шесть мсяцевъ сочиняетъ премилые рапорты, въ которыхъ онъ часто имлъ случай ссылаться на меня, когда я не посщалъ прилежно лекцій. Я долго не забуду его ласкъ, стоившихъ мн частыхъ арестовъ и дурныхъ отмтокъ! Продолжая мой путь, я видлъ множество повозокъ, въ одну лошадь, нагруженныхъ Студентами, которые хали домой на время вакаціи или навсегда. Въ университетскихъ городахъ пріздъ я отъздъ Студентовъ — безпрерывный. Каждые три года возобновляется студентское поколніе. Это настоящіе ученые приливы, и одна семестріяльная (7) волна гонитъ другую. Только старые Процессоры, въ семъ общемъ движеніи, остаются неподвижными, твердыми, ненарушимыми, подобно Египетскимъ пирамидамъ. Однако жъ въ этихъ университетскихъ пирамидахъ не должно искать складовъ мудрости человческой (8).

Путь, въ полномъ смысл, усянъ былъ Студентами. Въ Портенскомъ трактир, я еще нашелъ троихъ, столь же прожорливыхъ и такъ же взыскательныхъ, какъ самые Процессоры. Въ Нордгейм опять трактиръ и опять Студенты! За Нордгеймомъ входишь въ горы, и видишь живописныя возвышенія. Здсь продолжаешь путь между разнощиками, идущими на ярмарку въ Брауншвейгъ, и между множествомъ женщинъ, принадлежащихъ къ тому же разряду, которыя несутъ на спин высокія клтки съ шпицами, покрытыя полотномъ. Птицы свищутъ, щебечутъ, а носильщицы попваютъ, болтаютъ, свистятъ такимъ же порядкомъ. Т же безмозглыя птицы!

(Продолженіе впредь.)

(1) Мы еще не совсмъ освободились отъ предразсудка, почитали все заграничное превосходнымъ. Многимъ не нравилось мудрое и истинно патріотическое постановленіе, запрещающее юнымъ Россіянамъ воспитываться въ чужихъ краяхъ. Нкоторымъ казалось и кажется теперь, что въ чужихъ краяхъ продаютъ ученость фунтами, и мудрость хлебаютъ ложками или глотаютъ въ стаканахъ. Послушаемъ, что говоритъ ученый Нмецъ объ ученой Германіи, и утшимся! У насъ, право, есть Университеты и учебныя заведенія не хуже Германскихъ, была бы охота учиться!— Переводч.

(2) Авторъ намкаетъ на Нмецкихъ Студентовъ, которые, какъ извстно, отличаются буйствомъ въ Германскихъ Университетахъ, и раздляются, по мсту рожденія, на ландсматшафты. Каждое сословіе иметъ своего начальника и свои дикія права. Это злоупотребленіе терпится въ вольныхъ Германскихъ Университетахъ подобно многимъ другимъ злоупотребленіямъ, чтобъ привлекать большее число Студентовъ, платящихъ за лекціи. Переводъ.

(3) Симъ именемъ называются въ Германскихъ Университетахъ простые граждане, не Профессоры и не Студенты. Пер.

(4) Такъ называется Геттингенъ по-Латыни. Соч.

(5) Нмецкая простонародная брань, слово въ слово: Иванъ дурачекъ. Перевод.

(6) Въ Нмецкихъ Университетахъ, имющихъ собственную Полицію, педели суть то же, что квартальные. Они состоятъ въ вдніи Ректора и Академическаго Совта. Перса.

(7) Полугодовой курсъ называется семестръ. Перев.

(8) Извстно, что въ Египетскихъ пирамидахъ находили папирусы, камни, исчерченные гіероглифами, муміи и т. п. Перев.

‘Сверная Пчела’, No 194, 1832

Странствіе на Блоксбергъ, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе.)

Я прибылъ въ Остероде въ темную ночь, тотчасъ легъ спать, и на утро проснулся весело. Стада шли въ поле, и я изъ окна слышалъ звонъ колокольчиковъ. Лучи солнца, проникая сквозь занавсы, освщали картинки, висвшія на стнахъ. Это были сцены изъ отечественной войны, въ силу коихъ подведены были явственные доводы, что мы, Нмцы, были во всей форм героями въ сію войну. Другія картинки изображали казни Французской революціи, Лудовика XVI на эшафот, и другія головорубныя сцены, на которыя нельзя смотрть, не поблагодаря Бога за позволеніе лежать преспокойно въ постел, пить мирно свой кофе и чувствовать голову, крпко привинченную къ плечамъ. Напившись этого мирнаго кофе, одвшись, прочитавъ надписи на стеклахъ оконъ, и расчитавшись съ хозяиномъ, я вышелъ изъ Остероде.

Этотъ городъ, имющій столько-то домовъ и столько-то разнаго рода жителей, вмщаетъ въ себ также нисколько душъ. Остальное можете, если вамъ угодно, отыскать въ печатномъ Путеводител (Guide du Voyageur). Прежде нежели я выступилъ на дорогу, я постилъ развалины древняго замка Остероде, состоящія изъ половины огромной и толстой башни огрызенной временемъ. Дорога идетъ въ гору до самаго Клаусталя, откуда виденъ въ долин городъ Остероде съ своими красными крышами, которыя въ зелени сосноваго лса кажутся розами, распускающимися во мху.

Прошедъ нсколько шаговъ, я догналъ странствующаго подмастерья, который шелъ изъ Брауншвейга, и расказалъ мн городскія всти. Тамъ носился слухъ, что молодой Герцогъ отправился въ Обтованную Землю и взятъ въ плнъ Турками, которые требуютъ за него большаго выкупа. Путешествіе Герцога сильно занимаетъ Брауншвейгскій народецъ, который, со времени смерти своего знаменитаго Герцога Эрнста, иметъ всегда въ запас нсколько романтическихъ Исторій о своихъ владльцахъ. Раскащикъ этой новости былъ портной, недурной собою молодой человкъ, но такой тощій, что сквозь его можно было видть звзды, (какъ сквозь облачныя лица Оссіяновыхъ поэмъ), настоящій отпечатокъ народнаго характера нашего, странная смсь грубой веселости и меланхоліи. Это двойное чувство особенно пробивалось въ его псняхъ. Я удивлялся ему, идя съ нимъ рядомъ. Истинно прекрасное между нами, Нмцами, есть то, что каждый изъ насъ, какой бы ни былъ дуракъ, непремнно найдетъ дурака еще глупе, который пойметъ его. Портной плъ знаменитую псню:

Жукъ, сидя на плотна,

Жужжалъ, жужжалъ, жужжалъ!

Только Нмецъ въ состояніи растрогаться отъ этой псни, смяться до слезъ, и плакать до смха. Я замтилъ, до какой степени піитическій духъ Гёте проникъ въ жизнь народа. Мой тощій товарищъ заплъ псенку, въ которой Шарлотта плачетъ надъ гробомъ Вертера. Портной въ самомъ дл плакалъ, какъ на кладбищ! Но вскор онъ вознегодовалъ на недостатокъ въ себ чувствительности, и сказалъ: ‘У насъ въ Кассел, въ трактир, есть Прусакъ, который самъ сочиняетъ такія псни. Онъ не въ состояніи сшить двухъ рубцовъ, и когда иметъ грошъ въ карман, то чувствуетъ жажду на два гроша, но когда разгуляется, и когда небо кажется ему голубымъ камзоломъ, въ то время онъ начинаетъ пть двойственную поэзію, которая — чудо какъ хороша! ‘Я хотлъ, чтобъ онъ растолковалъ мн, что такое значитъ двойственная поэзія, но мой портной, вмсто отвта, прыгалъ только, и повторялъ: ‘Двойственная поэзія, двойственная поэзія!’ Наконецъ я заключилъ: врно мой портной говоритъ о стансахъ, въ которыхъ повторяются одн и т же римы. Отъ сильнаго движенія и боренія съ противнымъ Втромъ, портной усталъ чрезвычайно. Онъ жаловался на опухоль ногъ и на обширность міра, и наконецъ бросился подъ дерево и отказался мн сопутствовать.

Горы становились безпрерывно утесисте, и сосновый лсъ волновался надо мною, какъ море. Дикая Природа украшалась своею простотою и согласіемъ. Природа, какъ отличные Поэты, не любитъ рзкихъ переходовъ. Облака, въ какихъ бы странныхъ формахъ ни представлялись мамъ, имютъ всегда бловатый или срый цвтъ, согласующійся съ лазурью неба и съ зеленью земли. Подобно великому Поэту, Природа уметъ производить сильное дйствіе самыми мелкими средствами. Везд одно солнце, деревья, цвты, вода: душа оживляетъ все это.

Нтъ сомннія, что если въ зрител нтъ души, то все окружающее его принимаетъ весьма тощій Видъ. Солнце есть не что иное, какъ планета, которой можно вычислить пространство и окружность, деревья годны только на топку или на строеніе, цвты хороши только въ гербаріи, расположенные по родамъ, а вода, пренегодная вещь, сырая и нездоровая.

Въ Клаустал я остановился въ трактир Короны, гд васъ подчиваютъ знаменитыми копчеными сельдями, называемыми Букингъ (Bucking), по имени перваго изобртателя копченья ихъ, Вильгельма Букинга, умершаго въ 1447 году. Императоръ Карлъ V столь много уважалъ его за сіе изобртеніе, что въ 1556 году нарочно здилъ изъ Мидельбурга въ Бевлидъ, въ Зеландіи, чтобъ постить гробницу великаго мужа. Какъ вкусно кушанье, когда, поглощая его, можно привесть историческую ссылку!

Я въ самомъ дл быль очень счастливъ. Недоставало мн только кофе, потому, что какой то молодой человкъ, сидя возл, толковалъ такъ мило и размашисто, что вышибъ мою чашку изъ рукъ, онъ принадлежалъ къ какому-то торговому дому, и имлъ на себ шесть цвтныхъ пестрыхъ жилетовъ, и множество печатей, цпочекъ, колецъ и застежекъ, зная, притомъ, наизусть, тму анекдотовъ и шарадъ, которыя онъ вамъ расказывалъ кстати и некстати. Онъ спросилъ меня, что новаго въ Геттинген. Я отвчалъ, что передъ моимъ выздомъ Академическій Сенатъ издалъ постановленіе, въ виду коего запрещено, подъ опасеніемъ штрафа, рубить хвосты собакамъ, потому, что въ каникулы бшеныя собаки опускаютъ хвостъ, а между безхвостыми нельзя будетъ различить больныхъ отъ здоровыхъ. Рчь моя показалась ему чрезвычайно мудрою, что подало мн поводъ къ высокому мннію о его собственной мудрости. Посл обда я отправила осматривать рудники и Монетный Дворъ.

Въ рудникахъ со мной было то же, что часто бываетъ въ жизни, я не видалъ благороднаго металла. На Монетномъ Двор я былъ счастливе: по крайней мр я видлъ, какъ длаются деньги — и только Боле этого и въ жизни не могъ я пріобрсть! Судъ бою предоставлено мн право только смотрть на сокровища, и кажется, что если бъ деньги посыпались съ неба, то я получилъ бы только шишки на голов, между тмъ, какъ чада Израиля радостно собирали бы золотую макну. Проникнутый симъ чувствомъ, я не могъ удержаться, чтобъ не взять въ руки блый, блистательный, новорожденный талеръ, и разсматривая его, сказалъ: ‘Юный талеръ! Сколько добра и сколько зла ты произведешь на земл! Сколько разъ ты будешь покровительствовать порокъ, и соблазнять добродтель! Какъ ты будешь любимъ, а въ послдствіи какъ будешь проклинаемъ! Какъ часто ты поведешь ко лжи, къ убійству, къ разврату. Съ какою быстротою ты станешь переходишь изъ рукъ въ руки, въ руки чистыя и оскверненныя, пока наконецъ, обремененный долгами и усталый отъ грховъ, ты, съ твоими ближними, падешь на лоно Авраамово, гд тебя обржутъ, укоротятъ, а посл того переплавятъ и дадутъ теб новую жизнь!’

Мой проводникъ въ рудникахъ былъ честный, богомольный Нмецъ, настоящей Нмецкой породы. Съ замтнымъ удовольствіемъ онъ показалъ мн перекрестокъ, гд обдалъ съ своею свитою Герцогъ Кембриджскій, Вице Король Ганноверскій, и гд находятся еще длинный столъ и кресла, въ которыхъ сидлъ Герцогъ.’Они останутся здсь навсегда, въ вчное воспоминаніе! ‘сказалъ мн честный рудокопъ, и посл расказалъ съ жаромъ о всхъ бывшихъ здсь празднествахъ, какимъ образомъ цлая галереи была освщена, и украшена цвтами и зеленью, какъ одинъ рудокопъ игралъ, пршгвая, на цитр, какъ добрый и веселый Герцогъ пилъ тосты.

Большая чаешь рудокоповъ живутъ въ Клаустал я въ смежномъ съ онымъ мстечк Целдерфслд. Я постилъ многихъ изъ нихъ, разсматривалъ ихъ хозяйство, слушалъ ихъ псни, которыя они поютъ при звукахъ цитры, любимаго ихъ инструмента, заставлялъ ихъ расказывать мн ихъ горныя преданія, и повторялъ съ ними ихъ молитвы, которыя они читаютъ вс вмст ежедневно, опускаясь въ подземную пропасть. Сколь ни кажется тихою жизнь сихъ людей, однако жъ она чрезвычайно дятельна. Только старость наслаждается полнымъ спокойствіемъ. Дрожащая старушка, которую я засталъ, въ одномъ дом, сидящею за желзкою печью, противу огромнаго шкафа, врно сидитъ здсь уже съ четверть вка, и ея мысли и ощущенія вроятно слились съ рзьбой шкафа и съ угловатостями печи. Этотъ шкафъ и эта печь — живутъ, ибо оживленное существо влило въ нихъ часть своей души.

(Продолженіе впредь.)

‘Сверная Пчела’, No 195, 1832

Странствіе на Блоксвергъ, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе.)

Изъ сего-то уединеннаго созерцанія родилась Сверная Поэзія, которая одушевляетъ не только животныхъ и растенія, но заставляетъ даже дйствовать предметы вовсе безжизненные. Это откровеніе въ народ простодушномъ х задумчивомъ раждается въ лсахъ и въ горахъ. Сія Поэзія есть нжное сочетаніе чудеснаго съ чистою и глубокою философіей. Дтскія грзы и мысли мужей — вотъ наши преданія! Иногда вы услышите, какъ иголка и булавка вырвались изъ трактира (въ которомъ собираются портные) и бгаютъ во мрак, или какъ соломинка и втка потонули, дерзнувъ переплыть чрезъ ручей. Здсь вамъ раскажутъ, какъ ветла и лопата встртились на лстниц, поссорились и опрокинули другъ друга. Въ другомъ мст спрашиваютъ зеркало, и оно отвчаетъ, а тамъ капли крови произносятъ ужасныя слова и вопіютъ о состраданіи. Поэзія странная и мелкая, свидтельствующая о свжести и юности народнаго воображеніи. Точно такимъ же образомъ и дтскій нашъ возрастъ столь занимателенъ! Въ это время все для угасъ равно важно. Мы все слушаемъ, на все смотримъ. Вс наши впечатлнія глубоко врзываются въ памяти, а въ послдствія, когда мы становимся разсудительне, тогда уже мене способны къ восхищенію, и тогда-то мы мняемъ чистое золото созерцанія на ассигнаціи литературныхъ опредленій, и жизнь наша, расширяясь, выигрываетъ въ объем все то, что теряетъ въ глубин. Тогда мы становимся людьми важными, людьми знатными, живемъ въ новыхъ домахъ, слуги чистятъ и перемняютъ наши мебели, которыя насъ вовсе не занимаютъ, потому что они носы, и сегодня принадлежатъ Петру, а завтра Ивану. Даже платье ваше для насъ чуждо. Едва ли мы знаемъ, сколько пуговицъ на плать, въ которое мы одты, и мы перемняемъ его такъ часто, сколько разъ можемъ это сдлать, ибо оно не иметъ ни какихъ отношеній къ нашей жизни. Мы даже не можемъ припомнить, какое было на насъ платье въ то время, когда драгоцнная рука любовницы впервые легла на нашемъ плеч!

Старушка, сидвшая противу шкафа, имла на себ, давно полинявшее шелковое платье, вроятно то самое, въ которомъ внчалась покойная ея мать. Правнукъ ея, въ наряд рудокопа, блокурый мальчикъ съ быстрыми глазами, сидлъ у ногъ ея, и считалъ цвты на ея плать, о которомъ она, вроятно, расказала ему много занимательныхъ и важныхъ исторій. Он надолго останутся въ его памяти, и будутъ носиться надъ нимъ, когда онъ, возмужавъ, станетъ уединенно трудиться въ мрачныхъ рудникахъ. Можетъ быть, онъ станетъ ихъ расказывать, въ свою очередь, когда уже не будетъ на свт его бабушки, и когда онъ самъ, старецъ съ сребристыми волосами, съ потухшимъ взоромъ, будетъ сидть за этой печью, противу большаго шкафа, окруженный своими внуками.

На другой день я отправился въ Госсларъ. Имя сего города такъ звучно и съ нимъ соединено столы ко древнихъ воспоминаній о Германской Имперіи, что я надялся увидть торжественный и большой городъ. Я обманулся въ своемъ ожиданіи, какъ это почти всегда случается, когда прійдется заглянуть подъ носъ знаменитости!

Госсларъ есть жалкое гнздо съ узкими и кривыми улицами, чрезь которыя струится нсколько капель воды, украшенныхъ именемъ рки, называющейся, кажется, Госсъ. Мостовая такъ шероховата, какъ гекзаметры Берлинскихъ Поэтовъ. Только древняя оправа этого города, то есть, городскія стны и башни, придаютъ ему занимательность. Одна изъ сихъ башенъ, называемая Цвингеръ, иметъ столь толстыя стны, что въ нихъ подланы обширныя комнаты. Мсто передъ городомъ, на которомъ происходили знаменитыя собранія Нмецкихъ стрлковъ, есть прекрасное и обширное поле, окруженное высокими горами. Рынокъ малъ, и въ середин его находится колодезь, изъ котораго вода течетъ въ огромный мдный тазъ. Когда случается пожаръ, то стучать въ этотъ тазъ, издающій громкіе звуки.— Народъ думаетъ, что этотъ тазъ принесенъ ночью чортомъ, и поставленъ на площади, для всеобщаго употребленія. Въ старину весьма многое приписывали чорту. Люди были глупы, черти также были не умне, я они длали другъ другу подарки.

Ратуша есть не что иное, какъ выбленная гауптвахта. Зданіе, въ которомъ помщается Банкъ, иметъ лучшій видъ. Отъ основанія до крыши, зданіе сіе покрыто живописью, изображающею Нмецкихъ Императоровъ, боле закоптлыхъ, нежели позлащенныхъ, держащихъ въ одной рук скипетръ, а въ другой державу. Одинъ изъ Императоровъ держитъ мечъ вмсто скипетра. Я не могъ догадаться о причин сего отличія. Однакожъ мн извстно, что Нмцы, по дурной своей привычк, имютъ всегда въ голов идею, когда длаютъ что нибудь.

Я читалъ прежде длинное описаніе древняго собора и знаменитаго Госсларскаго трона. Когда я хотлъ осмотрть сіи рдкости, мн сказали, что соборъ разрушенъ, тронъ перевезенъ куда то. Мы живемъ въ эпоху жестоко значительную, въ которую разрушаютъ вковыя зданія, и предметы, возбуждавшіе священное уваженіе къ себ — прячутъ въ кладовыя!

Нкоторые изъ любопытныхъ остатковъ древняго собора сохраняются въ церкви Св. Степана, какъ то: удивительная живопись на стекл, нсколько дурныхъ картинъ, между коими есть одна Луки Кранаха, (Христосъ въ лсу), и наконецъ здсь же находится жертвенникъ языческаго богослуженія, изъ неизвстнаго металла, поддерживаемый четырьмя каріатидами съ ужасными лицами.

Трактиръ, въ которомъ я остановился, находится на самомъ рынк, и я бы со вкусамъ пообдалъ, еслибъ хозяинъ не поподчивалъ меня видомъ своего длиннаго лица и своими скучными распросами. По счастью я скоро освободился отъ него прибытіемъ новаго путешественника, который долженъ былъ выдержать т же распросы и въ томъ же порядк. Путешественникъ былъ изжитый старикъ, усталый, слабоногій, который, по словамъ его, прошелъ цлый міръ, жилъ долго въ Батавіи, пріобрлъ много денегъ, все потерялъ, и посл тридцатилтняго отсутствія возвратился на родину въ Кведлинбургъ, потому, что тамъ находится семейственнное кладбище его фамиліи. Хозяинъ, какъ просвщенный человкъ, замтилъ, что для души все равно, гд бы на лежало тло. ‘Уврены ли вы въ этомъ?’ сказалъ путешественникъ печально.’ Но я не могу сказать ничего дурнаго и объ иностранныхъ кладбищахъ,’ примолвилъ онъ: ‘Турки погребаютъ своихъ умершихъ лучше насъ. Ихъ гробницы въ садахъ, и они приходятъ туда отдыхать на сихъ блыхъ гробницахъ, украшенныхъ чалмами, а въ тни кипарисовъ курятъ свой Турецкій табакъ изъ своихъ Турецкихъ трубокъ, а у Китайцевъ — весело смотрть, какъ они пляшутъ на своихъ кладбищахъ, какъ пьютъ чай, играютъ на скрипкахъ, и какъ они умютъ украшать свои гробницы золотомъ, искусственными цвтами, фарфоровыми куклами, разноцвтными шелковыми тканями и фонарями. Все это прелестно!— Далеко ли отсюда до Кведллибурга?’

(Продолженіе впредь.)

‘Сверная Пчела’, No 196, 1832

Странствіе на Блоксбергь, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе.)

По мр того, какъ поднимаешься на гору, ростъ сосенъ уменьшается, мало по малу произрастенія становятся мельче, и дале видишь одни кустарники, а наконецъ только траву. Холодъ постепенно увеличивается. Гранитныя скалы образуютъ чудесныя группы, иногда необыкновенной величины. Это, быть можетъ, мячи, которыми играютъ подземные Духи, въ ночь Вальпургій, когда волшебники прізжаютъ сюда верхомъ на вилахъ и лопатахъ, и отправляютъ свой саббатъ, проклятый и веселый, какъ расказываютъ намъ наши няньки, и какъ онъ изображенъ на картинкахъ изъ Фауста превосходнымъ живописцемъ Рецшемъ (Reizsch).

Въ самомъ дл, когда достигнешь высоты Брокена, нельзя удержаться, чтобъ не вспомнить о чудесныхъ исторіяхъ, расказываемыхъ о Блоксберг, а въ особенности о знаменитой и мистической національной Трагедіи Фаустъ! Мн казалось, на каждомъ шагу, что я слышу звукъ козьихъ копытъ, и, переводя духъ, чудилось, будто кто-то хохочетъ возл меня. Я думаю, и самъ Мефистофелесъ долженъ отдыхать, взбираясь на свою любимую гору. Дорога чрезвычайно утомительна, и я съ величайшимъ удовольствіемъ завидлъ домъ Брокенскій, къ которому стремился съ такимъ нетерпніемъ.

Домъ сей извстенъ по множеству описаній и рисунковъ, и состоитъ изъ одного этажа. На самомъ хребт горы построенъ онъ въ 1810 году Графомъ Штолбертомъ-Вернигероде, и превращенъ въ трактиръ. Стны чревычайно толсты, для предохраненія жителей (отъ втра и холода, крыша низка, а надъ ней возвышается павильонъ, въ вид башни. Въ двухъ смежныхъ строеніяхъ помщаются путешественники, когда ихъ много.

Въ общей зал было много жизни и движенія. (Тамъ собралось множество Студентовъ, изъ коихъ одни, прибывъ, укрпляли свои силы, а другіе, отправляясь, застегивали свои штиблеты, вписывали свои имена въ книгу, и принимали отъ трактирныхъ служанокъ букеты цвтовъ, собранныхъ на Брокен. Посл этого треплютъ по щек, поютъ, прыгаютъ, обнимаются, спрашиваютъ и отвчаютъ о погод, о дорог, о прибыли, а тамъ — прощай — и конецъ! Нкоторые изъ отправляющихся въ путь нсколько навесел, а эти вдвое наслаждаются, потому, что у пьяныхъ все двоится въ глазахъ…

Позабавившись этимъ зрлищемъ, я взошелъ на башенку, и нашелъ тамъ малорослаго человчка съ двумя дамами, старою и молодою. Молодая дама была красавица.

Я вступилъ съ ними въ разговоръ. Ом говорили мало, по слушали внимательно. Къ великому моему удивленію, я оказалъ необыкновенныя познанія въ Географія. Я называлъ по имени вс города, лежащіе у цогъ нашихъ, и хотлъ указать ихъ на моей ландкарт, которую развернулъ на каменномъ стол, по мн трудно было найти ихъ, потому, что я искалъ надписей боле пальцемъ, нежели глазами, почти не сводя ихъ съ красавицы. Не знаю, въ какихъ отношеніяхъ находился малорослый человчекъ къ дамамъ, которыхъ онъ сопровождалъ. Это была тощая и весьма замчательная фигура! Маленькая голова его скупо покрыта была короткими сдыми волосами, которые отчасти ниспадали на узкій лобъ, и даже на малые срые глаза, свтлые и злые, какъ пасквиль. Носъ препокойно высовывался впередъ, а ротъ и борода съ усиліемъ отступали назадъ. Вообще лице его, казалось, слплено было изъ той мягкой и желтоватой массы, которую употребляютъ ваятели для моделей. Маленькій человчекъ но говорилъ ни слова, и только улыбался, когда пожилая дама обращалась къ нему съ пріятнымъ словомъ.

Она была мать красавицы, и также имла вс пріемы благовоспитанной женщины. Во взорахъ ея видно было что-то болзненное и мечтательное, на устахъ ея выражались суровость и богомольность, но мн казалось, что эти уста были нкогда прелестны, что они нкогда часто оживлялись улыбкою и получили много поцлуевъ. Дамы были въ семъ году въ Италіи, съ своимъ спутникомъ, и расказывали о Рим, Флоренціи и Венеціи. Мать говорила много о картинахъ Рафаэля и о церкви Св. Петра, а дочь боле расказывала объ Операхъ Театра Фениче.

Между тмъ, какъ мы разговаривали, горизонтъ на. чалъ покрываться мракомъ, воздухъ становился холодне, солнце опускалось за горы, и ротонда наполнилась? Студентами, мастеровыми и честными мщанами съ женами и дочерьми, которые пришли смотрть на заходящее солнце. Я самъ смотрлъ на него съ необыкновеннымъ чувствомъ, и вдругъ выведенъ былъ изъ забвенія восклицаніемъ: ‘О какъ прелестна Природа!’ — Слова сіи произнесены были молодымъ купчикомъ, которому отведена была одна комната со мною. Это восклицаніе призвало меня къ жизни обыкновенной, позволило продолжать обыкновенный разговоръ съ дамами. Мать сочла нужнымъ сказать нсколько стиховъ изъ Гёте. Помнится мн, что мы говорили также объ Ангорскихъ кошкахъ, объ Этрусскихъ вазахъ, о Турецкихъ шаляхъ, о макаронахъ и о Лорд Бейрон, изъ котораго пожилая дама также почла за нужное проговорить нсколько стиховъ. Молодая красавица, не знала по-Англійски. Я рекомендовалъ ей переводы моей прекрасной и умной соотечественницы, Баронессы Элизы Лангаузенъ. При семъ случа, я не преминулъ ополчиться противу разврата и безбожія и Лорда Бейрона. Обь этомъ никогда не должно забывать говоря съ молодыми дамами!

Посл этого, я пошелъ еще прогуливаться по Брокену потому, что на хребт горы ночь никогда не бываетъ мрачною. Облака были прозрачны, и я разсматривалъ оконечности двухъ холмовъ, называемыхъ: Жертвенникъ волшебниковъ и Чертова Канцелярія. Я выстрлилъ изъ пистолетовъ, но не слыхалъ эха. Возвратясь въ трактиръ, я нашелъ готовый ужинъ въ общей зал. Вокругъ длиннаго ешола сидли въ два ряда прожорливые Студенты.— Сначала разговоръ былъ обыкновенный университетскій: о дуэляхъ, о дуэляхъ и о дуэляхъ. Общество состояло почти исключительно изъ Галльскихъ Студентовъ, а потому и говорили только о Галл. Я не стану приводить всхъ нжностей, которыя высказываютъ обыкновенно сіи привилегированные питухи пива. Зашла рчь о двухъ Китайцахъ, которые, за два года предъ симъ, показывали себя, за деньги, въ Берлин, а теперь преподаютъ, за деньги же, Китайскую Эстетику въ Галл. Тутъ стали остриться. Сдлали предположеніе: чтобъ вышло, еслибъ Нмецъ захотлъ показывать себя, за деньги, въ Кита, объявивъ въ афиш, что онъ настоящій Нмецъ, и исчисливъ вс свои отличительныя свойства, которыя состоятъ въ искусств говорить о философіи, курить табакъ и — спать.— Я думаю, бдный Нмецъ не имлъ бы успха!

Одинъ Студентъ, недавно возвратившійся изъ Берлина, сталъ расказывать объ этомъ город. Онъ часто посщалъ театры, но весьма дурно судилъ объ нихъ. Успхи Драматическаго Искусства приписывалъ онъ Инспекторамъ, Директорамъ и Актерамъ! Этотъ юноша не зналъ, что Искусство вовсе не занимаетъ ни Дирекціи, ни Инспекція, и что ихъ дло пещись только о цвт платья представляемаго лица и о врности костюмовъ. Да въ самомъ дл боле и но нужно!— Если бы Марія Стюартъ надла передникъ изъ временъ Королевы Анны, то врно банкиры станутъ жаловаться, что ихъ лишаютъ всякаго очарованья, а если бъ, по несчастью, Лордъ Бюрлей надлъ исподнее платье Генриха IV, то этотъ анахронизмъ занялъ бы, на цлый вечеръ, начитанныхъ чиновницъ. Гораздо было бы лучше, если бъ при врности костюмовъ, занялись также врностью въ изображеніи характеровъ, что и можетъ случиться со временемъ. Такимъ образомъ Отелла будетъ играть настоящій Негръ, и врно какой нибудь ученый Профессоръ уже писалъ объ этомъ въ Африку. Въ Драм: Ненависть къ людямъ и раскаяніе, роль Евлаліи дадутъ въ сущности совратившейся съ истиннаго пути женщин, роль Петра будетъ играть настоящій дуракъ, а Незнакомца истинно обманутый мужъ. По счастью, за всмъ этимъ не нужно посылать въ Африку!— Юноша, судившій дурно о Драм, еще хуже постигнулъ Омеру, ибо не понялъ, что янычарская музыка Спонтини, съ его барабанами, тимпанами, ложками, тарелками и трубами есть по что иное, какъ героическое средство къ пробужденію вздремавшаго военнаго духа, средство, предложенное Платономъ и Цицерономъ съ удивительною тонкостью! Какъ можно иначе растолковать этотъ ужасный шумъ, которымъ Спонтини подчиваетъ насъ каждый вечеръ?

(Продолженіе впредь.)

‘Сверная Пчела’, No 197, 1832

Странствіе на Блоксвергь, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе)

Между тмъ, какъ время протекало въ разговорахъ, собесдники по забывали главнаго, и большія блюда, наполненныя, весьма совстно, мясомъ, исчезали одно за другимъ. Кушанье, однако жъ, было дурно изготовлено. Я замтилъ это моему сосду, который отвчалъ мн весьма невжливо Швейцарскимъ произношеніемъ, что мы, Нмцы, столь же мало понимаемъ истинную политику, макъ умренность. Я пожалъ плечами и сказалъ въ отвтъ: что препятствіемъ къ нашему усовершенствованію въ политик и вкус суть Швейцарскіе солдаты, поддерживающіе, безъ разбора, вс противоположныя системы, и Швейцарскіе кондиторы, разсянные по всему Земному Шару.

Швейцарецъ вроятно не имлъ намренія обидть меня своимъ возраженіемъ. Онъ былъ толстъ и казался добродушнымъ. Но другой мой сосдъ чрезвычайно оскорбился этой выходкой Швейцарца, воскликнулъ съ жаромъ, что Нмецкое простодушіе и Нмецкая энергія еще не погибли, и въ доказательство этого, ударилъ себя сильно въ грудь, и проглотилъ преогромную кружку пива. Швейцарецъ хотлъ успокоишь его, говоря: ‘Полно, полно!’ — Но чмъ боле Швейцарецъ старался усмирить своего сосда, тнь боле онъ бсновался, и тмъ съ большимъ жаромъ осушалъ посуду съ пивомъ. Это былъ человкъ тхъ временъ, когда животныя, питающіяся человческимъ тломъ, жили въ изобиліи, а парикмахеры и содержатели баю. умирали съ голоду. Живой образъ патріота 1816 года! На длинныхъ, растрепанныхъ волосахъ, онъ имлъ рыцарскій беретъ, а на плечахъ черный кафтанъ древняго Нмецкаго покроя {Нарядъ Нмецкихъ демагоговъ, надъ которыми Авторъ насмхается, точно по дломъ! Изд.}. Жилетъ не скрывалъ его грязнаго блья, а на ше у него вислъ медальонъ съ нсколькими волосами изъ хвоста лошади одного современнаго Германскаго героя. Этотъ грязный патріотъ былъ также Германскій Бардъ, и сознался мн, что трудится надъ сочиненіемъ народной Эпопеи, въ честь Германа. Я далъ ему нсколько совтовъ на счетъ его Поэмы, и замтилъ, что будетъ весьма хорошо, если онъ изобразитъ извилины и трудности знаменитаго Тевтобургскаго лса шероховатыми и хрипливыми стихами. Я думаю, что Искусство много выиграетъ отъ этого врнаго подражанія Природ!

Шумъ и взаимныя изліянія чувствъ умножались за столомъ безпрестанно. Вино изгоняло пиво, и пуншъ горлъ въ чашахъ. Пили, пили и ревли радикально {Радикалами называются демагоги, мечтающіе о коренной перейти существующаго порядка. Плаваніе сіе дано имъ отъ слова radix, корень. Авторъ сей статьи по дломъ подшучиваетъ надъ этими пустыми крикунами. Перев.}. Псни Миллера, Руперта, Кернера, Уланда раздавались съ такимъ трескомъ, что чуть окна не полопались въ зал. Бутылки пустли, а головы наполнялись. Одинъ вопилъ, другой размахивалъ руками, третій читалъ отрывокъ изъ Трагедіи Мюльнера, четвертый говорилъ по-Латыни, пятый проповдывалъ о воздержаніи, шестой, вставъ на стулъ, поучалъ слдующимъ образомъ: ‘Господа! Земля есть шаръ, люди суть небольшія орудія, разбросанныя, по видимому, въ безпорядк на ея поверхности. Шаръ вертится, орудія сталкиваются и отталкиваются, и звучатъ одни громко, другія тихо. Это производитъ чудную и сложную музыку, которую называютъ: Всемірная Исторія. Мы будемъ говорить прежде о музык, посл о мір, а наконецъ объ Исторіи: сію послднюю мы раздлимъ на положительную и на шпанскихъ мухъ’ Такимъ образокъ сужденія и дурачества смнялись одно другимъ.

Честный Мекленбургецъ, утопивъ носъ въ своемъ стакан, сказалъ, что ему такъ хорошо на этой страшной гор, какъ въ буфет Шверинскаго Театра. Другой собесдникъ держалъ въ рукахъ бутылку, какъ зрительную зарубку, и смотрлъ въ нее пристально, между тмъ, какъ красное вино лилось ему на лице. Грязный патріотъ вдругъ бросился мн на шею, и воскликнулъ: ‘О если бъ ты понималъ меня! Я любовникъ и любовникъ счастливый! Меня любитъ, и будь я проклятъ, меня любитъ двица благовоспитанная, потому, что у нея полная грудь, потому что она играетъ на фортепіано и ходитъ въ бломъ плать!’— Швейцарецъ съ нжностію цловалъ мои руки, бормоча: ‘О Бебели, о моя Бебели!’

Въ семъ хаосъ, въ которомъ тарелки и стаканы носились надъ бездною, я сидлъ противу двухъ юношей, прекрасныхъ и блдныхъ, какъ мраморныя статуи. На лиц ихъ чуть замтна была легкая розовая тнь, произведенная виномъ. Они сидли рядомъ, посматривали другъ на друга съ видомъ нжнаго дружества, говорили тихо, дрожащимъ голосомъ, и, казалось, расказывали что-то печальное.— ‘Бдная Лаура врно уже умерла!’ сказалъ одинъ изъ нихъ вздыхая, и помолчавъ съ минуту, расказалъ исторію объ одной двиц, въ Галл, которая влюбилась въ Студента. Когда Студентъ ухалъ, она ни съ кмъ не говорила, не ла, ночью плакала, а день проводила смотря на птичку, подаренную ей возлюбленнымъ.— ‘Птичка умерла, и вскор Лаура также умерла!’ — Этимъ кончился расказъ, и юноши снова замолчали и стали вздыхать, какъ будто сердце ихъ надрывалось. Наконецъ одинъ изъ нихъ сказалъ: ‘Я грустенъ — пойдемъ! Мн хочется подышать среды облаковъ!’ Взявшись за руки, они вышли изъ тучной залы. Я послдовалъ за ними, и увидлъ, что они вошли въ темную комнату, и что одинъ изъ нихъ, думая отворить окно, отперъ большой шкафъ съ платьемъ. Они простерли руки другъ къ другу, обнялись съ жаромъ, и одинъ изъ нихъ, смотря въ шкафъ, воскликнулъ: ‘Свжій втерокъ ночи! сколь ты благодтеленъ для души! Какъ пріятно играетъ этотъ втеръ моими волосами!— Вотъ я на туманномъ хребт горы, подъ ногами моими покоится народонаселеніе двадцати народовъ, а вдали блещутъ голубыя воды озеръ! Внимай! слышишь ли ты шумъ сосенъ въ долин!— Тамъ, на холм, эти облачные образы, не суть ли души отцовъ нашихъ!— О, еслибъ я могъ, вмст съ ними, носиться въ бурную ночь на облачномъ кон, скакать по грозному морю, и возносишься къ звздамъ! Но, увы, я падаю подъ бременемъ земной оболочки, и душа моя въ оковахъ!’— Другой юноша, также протянувъ руки въ шкафъ, проливалъ слезы умиленія, и обращаясь къ старымъ лосиннымъ штанамъ, которыя онъ принялъ за луну, воскликнулъ нжнымъ голосомъ: ‘Сколь ты прелестна, дочь неба! Сколь твой ликъ пріятенъ и покоенъ! Звзды идутъ за твоимъ голубымъ слдомъ. При твоемъ вид тучи радуются и мрачныя ихъ внутренности освщаются! Кто равенъ теб на неб! Звзды стыдятся показаться при теб и отвращаютъ свои блистательныя очи! Куда бжишь ты, когда чело твое блднетъ утромъ? Имешь ли ты, подобно мн, убжище, гд сокрываешь свои горести?— Одна ли ты?— Сестры твои не упали ли съ неба? Т, которые шествовали весело вокругъ тебя — уже не существуютъ! Такъ! Они низпали, падшіе духи, а ты, божественное свтило, ты прячешься, чтобъ ихъ оплакивать! Расторгните облака, о втры, чтобъ избранная ночи показалась по всемъ блеск, и чтобъ горы, покрытыя мракомъ, не скрывали ея отъ нашихъ взоровъ!’

Одинъ изъ собесдниковъ, который за столомъ сълъ столько, какъ шесть поручиковъ и одно невинное дитя вмст, прошелъ мимо, спотыкнулся, опрокинулъ въ шкафъ двухъ элегическихъ друзей, и вышелъ въ противоположныя двери. Юноши стонали и жаловались въ шкаф, воображая, что они упали къ подножію горы и разбились на части. Обливая другъ другомъ виномъ, они говорили другъ другу: ‘Прости! Я истекаю кровью!— Зачмъ пробудилъ ты меня, утренній втерокъ, и зачмъ орошаешь ты меня сладкою росою?— Завтра пройдетъ здсь странникъ. Взоръ его будетъ искать меня въ долин — и не найдетъ {Ни дать ни взять, наши пвцы вина, безпечной лпи и нагой природы!— Только здсь описываются подлинники, а наши копіи.— Перев.}!’ — Вскор эти жалобы заглушены были воплями и пснями, раздававшимися въ зал.

(Окончаніе впредь.)

‘Сверная Пчела’, No 198, 1832

Странствіе на Блоксгергь, въ горы Гарцскія.

(Окончаніе.)

Скромность запретила мн сосчитать опорожненныя бутылки. Я ушелъ въ свою комнату, и проснулся съ восхожденіемъ солнца, по голосу хозяина трактира, приглашавшаго меня посмотрть рожденіе дня. На башк уже находилось нсколько путешественниковъ, которые потирали озяблыя свои руки. Другіе появлялись только, съ заспанными глазами. Вскор цлое вчерашнее общество собралось и отправилось въ залу, пить кофе. Посл завтрака мн подали книгу, въ которую вс путешественника вписываютъ свои имена, нкоторые прибавляютъ къ сему нсколько мыслей, а за недостаткомъ оныхъ, нсколько пустыхъ фразъ. Чертогъ Пафлагонскаго Князя заключаетъ въ себ мене безвкусія, нежели сія книга, гд особенно блистаютъ имена сборниковъ податей съ высокими философическини идеями, купчиковъ сидльцевъ съ нжными изліяніями чувствъ, патріотовъ, страстныхъ любителей революцій, съ обветшалыми и пошлыми сентенціями, Профессоровъ съ всегдашнимъ безтолковымъ удивленіемъ и проч.— Въ одномъ мст описано величіе осходящаго солнца, въ другомъ жалоба на погоду, туманъ, облака, сокрывавшіе виды.

Взошелъ посреди облаковъ, и спустился посреди облаковъ!— Вотъ самая блистательная мысль изъ сотни подобныхъ.

Книга пахнетъ сыромъ, пивомъ и табакомъ. Точнехонько, будто читаешь романъ Клаурена!

Студенты приготовились въ обратный путь. Штиблеты были застегнуты, счеты, весьма умренные, сверхъ ожиданія, уплачены, служанки, въ чертахъ коихъ отражались слды вчерашнихъ воспоминаній, явились, по обычаю, съ букетами цвтовъ. Он сами пристегнули ихъ къ шапкамъ, получили въ вознагражденіе по нскольку поцлуевъ и по нскольку грошей, и мы стали спускаться съ горы.— Швейцарецъ и патріотъ пошли въ Шарке, а я, съ двадцатью товарищами, отправились въ Ильзембургъ путемъ, называемымъ снжное отверзшіе.

Невозможно описать, съ какою пріятностію рка Ильзе протекаетъ между утесовъ. Смотря на ея теченіе, хочешь врить преданію, которое твердитъ, что Ильзе была встарину Принцесса, находившая удовольствіе въ томъ, чтобъ бгать, смясь, по этой высокой гор. Наконецъ мы добрались до Изельштейна. Это ужасный обрывокъ гранита, возвышающійся смло изъ дна пропасти. Съ трехъ сторонъ окружаютъ его высокія горы, покрытыя лсомъ, а съ четвертой стороны, съ свера, онъ открытъ, и отсюда видна вся долина, съ протекающей по ней ркой Ильзой.— На самомъ возвышенномъ конц утеса, имющемъ видъ башни, водруженъ огромный желзный крестъ, возл котораго могутъ, съ нуждою, стоять два человка.

Природа снабдила Ильзенштейнъ видомъ и положеніемъ, способныхъ ко всмъ фантастическихъ мечтамъ, а преданіе украсило его вымысломъ. Готманнъ говоритъ, что въ семъ мст существовалъ очарованный замокъ, въ которомъ жила богатая и прелестная Принцесса Ильзе, которая и понын каждое утро купается въ рк. Другіе повствуютъ о любви сей Принцессы къ рыцарю Вестенбергу. Иные говорятъ о старинномъ Саксонскомъ Император Генрих, который проводилъ здсь время съ прелестною Ильзе, водною феей. Одинъ современный Писатель, Г. Инманъ, который составилъ Путеводителя въ Гарцскихъ горахъ, гд онъ съ похвальнымъ усердіемъ и точностью описываетъ высоты горъ, склоненіе магнитной стрлки и народонаселеніе городовъ, этотъ Г. Пимамъ говоритъ пресеріозно: ‘все, что расказываютъ о Принцесс Ильз, принадлежитъ къ области вымысла.’ — Такъ говорятъ вс т, которымъ Принцесса сія никогда не являлась! По мы, Поэты, лучше знаемъ это, и Императоръ Генрихъ также зналъ хорошо объ этомъ. Не даромъ старинные Саксонскіе Императоры такъ дорого цнили свои Гарцскія горы! Въ этомъ можно удостовришься, заглянувъ въ премилыя Люксембургскія лтописи, гд сіи древніе властители такъ чудесно изображены въ лубочныхъ гравюрахъ, въ желзныхъ латахъ, на коняхъ, украшенныхъ ихъ гербами, съ Императорскою короною въ мощныхъ рукахъ. По ихъ брадатымъ лицамъ можно судить, какъ они нжно воздыхали о тихомъ шум Брокенскихъ лсовъ, о которомъ они воспоминали даже въ стран померанцевъ и яда, въ прелестной Италіи, куда ихъ влекло желаніе получишь наименованіе Римскаго Императора. Это желаніе губило не разъ и Императоровъ, и Имперію!

Я однако жъ совтую тмъ, которые будутъ на вершин Ильзенштейна, не думать ни о старинныхъ Саксонскихъ Императорахъ, ни объ ихъ Имперіи, ни о прелестной Ильз, а о своихъ ногахъ. Когда я погруженъ быль въ размышленія, вдругъ горы опрокинулись передо мной верхомъ внизъ, крыши Ильзенбурга заплясали, зелень деревьевъ слилась съ лазурью неба, и и врно упалъ бы въ пропасть, постигнутый головокруженіемъ, сели бы не ухватился за желзный крестъ. Это спасло меня.

Не всегда хорошо бываетъ путешественнику и его читателямъ, когда онъ Поэтъ.

Перев. изъ иностр. Журн. . Б.

‘Сверная Пчела’, No 199—200, 1832

Странствіе на Блоксбергъ, въ горы Гарцскія.

Странствіе на Блоксбергъ, въ горы Гарцскія.

Странствіе на Блоксвергъ, въ горы Гарцскія.

Странствіе на Блоксбергь, въ горы Гарцскія.

Странствіе на Блоксвергь, въ горы Гарцскія.

Странствіе на Блоксгергь, въ горы Гарцскія.

Читайте также: