Ш. Шнейфал
Ш. Шнейфал
СТРАНИЦА ВОСПОМИНАНИЙ
СТРАНИЦА ВОСПОМИНАНИЙ
Шолом-Алейхем.
Монтре, Швейцария 14 (27) августа 1912 года’.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Страница воспоминаний, Шнейфал Ш., Год: 1939
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Шолом-Алейхем — писатель и человек: Статьи и воспоминания.
М.: Советский писатель, 1984.
Если писатель или журналист посещал Вильно и знакомился с достопримечательностями этого города и его жителями, ему говорили:
— Вам следует обязательно познакомиться с Мейзахом1. Знакомство с ним доставит вам огромное удовольствие. Ведь он ходячая энциклопедия. Вы от него услышите массу анекдотов, шуток, смешных историй о Вильно, о жизни его писателей, общественных деятелях…
Ожидать встречи с Мейзахом не надо было. Стоило появиться кому-либо из писательской братии в Вильно, как Мейзах немедленно приходил к нему.
Через несколько дней после моего приезда в Вильно ко мне в номер ввалился удивительный человек. Высокий, широкоплечий, чуть сутулый, но с виду очень крепкий. Несмотря на его глубокую старость, походка его была стремительной и уверенной. Ввалился он ко мне еще с одним писателем, сравнительно молодым человеком. Мейзах с порога сказал:
— Давайте знакомиться, вот вам моя визитная карточка.
Подал он мне сорванную с доставленной ему газеты бумажку, на которой был напечатан его адрес: ‘Вильно, Мейзаху, до востребования’.
Я внимательно разглядел ‘последнего народного сказителя’, как тогда называли Мейзаха. На нем было странного цвета пальто, вернее, без всякого цвета. От ветхости или оттого, что к нему пристало невероятное количество пуха и пыли, пальто казалось бело-желто-сине-зеленого цвета. Бросались в глаза распухшие карманы пальто. Впоследствии мне рассказали, что старик держал в них все свое добро: рукописи, небольшою подушку и пару рубах. Боялся, как бы не очистили его комнату в его отсутствие.
Иешуе Мейзаху было тогда под восемьдесят. О себе и своих материальных делах старался не говорить, а когда разговор заходил о них, отшучивался, скрывая от чужого глаза свою нищету.
Он принадлежал к писателям старого образца, которые сами разносили свои сочинения по домам… Произведения Мейзаха пользовались широкой популярностью, и издатели его новелл, загадок и афоризмов хорошо зарабатывали. А их автор бедствовал. Он получал гонорар в сумме… одного рубля за книжечку объемом в два печатных листа.
Издатели эксплуатировали талант Мейзаха, его знания и умение, доступность языка и образность его речи. Он получал заказы на разные сюжеты и жанры, на легенды и ‘истории’, а также на научные темы.
Старик исколесил весь мир, много читал и видел, сохранил в памяти огромный запас впечатлений, обладал большим опытом. Писал, писал и получал рубль за книжечку.
Было время, когда Мейзах издавал сборники, к участию в них он привлекал знаменитых еврейских писателей, в том числе И.-Л. Переца.
Когда я с ним встретился, он уже был стар и одинок. Последние 25 лет он безвыездно жил в Вильно в маленькой комнатушке без прихожей. Те, кто бывали у него в его ‘темной могиле’, говорили мне, что стены его комнаты и стекла были покрыты густым слоем паутины. Значительную часть комнатушки занимала старая поломанная кровать, застеленная тряпьем, поверх которого навалом лежали книги, журналы, газеты и рукописи. В углу стояли старомодный столик и рядом с ним скрипучий стул. Стол был завален чернильницами, мисками, тарелками, огарками свечей. В этой обстановке прославленный Мейзах создавал свои книги и трижды на день помирал с голоду.
В свои восемьдесят лет заказы своих ‘благодетелей’ Мейзах не в силах был выполнять и стал разносчиком газет. Днем он стыдился этой работы, зато по вечерам он поднимался на сотни ступенек, нагруженный тяжелыми пакетами. Так он зарабатывал гроши на хлеб.
Когда мне стало известно это, я опубликовал письмо ‘О жизни старого писателя’ в еврейской варшавской газете ‘Дер фрайнд’ (No 183, 12 августа 1912 года).
Шолом-Алейхем немедленно откликнулся на мое обращение. Он писал:
‘Не отвергни меня в старости! (Письмо в редакцию о восьмидесятилетнем писателе.) Только что прочитал в газете ‘Дер фрайнд’ письмо г. Ш. Шнейфала о восьмидесятилетнем еврейском писателе, которого мы все хорошо знаем. Живет этот старик в Вилыю и, чтобы не умереть с голоду, вынужден разносить газеты. Не могу молчать, но пытаюсь сдержать себя, ибо рассказать о моем гневе, вызванном чтением письма, спокойно и в двух словах невозможно. Об этом надо кричать, писать много и долго, писать, пока ‘общество’ не устыдится. Стыдно не нам, писателям, а ‘обществу’, которое до сих пор не подумало о создании литературного фонда. Стыдно должно быть ‘нашим’ меценатам, которые не догадались учредить нечто подобное Нобелевскому фонду (пусть в меньшем масштабе) и увековечить свое имя ради процветания литературы… Но цель моей статьи не в том, чтобы кому-либо читать мораль или давать советы. Я пишу, не имея в виду меценатов и толстосумов-благодетелей. Пусть они прожигают жизнь ‘на теплых водах’. К лицу ли им создавать фонды для литературы или театра? К тому же для литературы и театра на жаргоне! Нет, не к вам обращаюсь я. Я обращаюсь к моим друзьям и товарищам, к еврейским писателям, где бы они ни находились, и прошу их поступать так, как в беде поступают рабочие. У них существует правило: каждый за всех, и все за одного. Организуем лекции, вечера, публичные чтения в Варшаве и Одессе, в Вильно и других городах, где живут наши писатели, а поступления от этих мероприятий отдадим старому писателю. Мне больно, что я теперь ‘вне дома’, но и здесь я немедленно спишусь с коллегами, находящимися в Швейцарии, и как только начнется учебный год и появятся студенты, мы и здесь устроим большой вечор, будем читать свои произведения, ну, а о сборе — да поможет нам всевышний!
С дружеским приветом
Обращение Шолом-Алейхема было напечатано в газете ‘Хайнт’, No 201.
Шолом-Алейхем сочувствовал одинокому еврейскому писателю. Сам он, великий народный писатель, который к тому времени был любимцем широких народных масс, боролся с нуждой, сдал в печать издательства ‘Хайит’ свой роман ‘Кровавая шутка’. Мы, литераторы Варшавы, хорошо знали его редактора и его ‘капризы’ и какие муки он причинял Шолом-Алейхему. Шолом-Алейхем назвал свой роман ‘Великая шутка’, а Яцкан ради сенсации озаглавил его ‘Кровавая шутка’. Издатель ‘Хайнта’ считался с ‘деловой’ стороной романа, а не с его идейным замыслом. Он давал автору инструкции и декретировал, о чем следует писать и о чем умалчивать. Шолом-Алейхем рассказывал, что ‘господин редактор стоял над его головой и командовал: побольше интересных историй, поменьше типов, побольше интриг’.
Инструкции Яцкана вывели Шолом-Алейхема из терпения, и он решил было оборвать печатание романа. Однако чувство ответственности перед читателями взяло верх.
Шолом-Алейхем публиковал роман в ‘Хайнте’ по двум обстоятельствам: во-первых, это была самая распространенная еврейская газета на Руси, ее тираж составлял около 100 тысяч экземпляров, во-вторых, своим произведением он хотел отбить охоту у читающей публики к бульварным романам, вроде ‘Дамы в вуали’, которые печатались на страницах ‘Хайнта’. Шолом-Алейхем не без гордости заявил: ‘Догадываетесь ли вы, какую работу я проделал, если мне удалось проколоть кожу гиппопотамов, облизывающих пальчики при чтении ‘Дамы в вуали’, и заставить их с нарастающим интересом читать мой роман’.
Издатели других варшавских еврейских газет, боясь конкуренции ‘Хайнта’, распространяли злобные слухи, будто Шолом-Алейхем в свой новый роман включил газетные статьи и другую газетную дребедень. В одном из своих писем того времени Шолом-Алейхем писал:
‘Когда-нибудь, если жив буду, я опубликую письма, адресованные еврейским редактором (подразумевается С. И. Яцкан) к еврейскому писателю (имеется в виду Шолом-Алейхем). Читатель зашелся бы от смеха. А писатель, получив эти письма, быть может, плакал…’
Так жил и творил Шолом-Алейхем в пору, когда газеты принадлежали ‘хозяину’.
Еще больше огорчений причиняли Шолом-Алейхему директора театров. Великий народный писатель в течение целого десятилетия не смог добиться того, чтобы хотя бы один директор еврейского американского театра принял к постановке его пьесу. О глубоких переживаниях писателя по этому поводу свидетельствуют его письма к семье. Приведу лишь одну цитату из его письма: ‘Я совсем измучился и решил забросить все это дело (речь идет о нью-йоркских директорах, которые отвергали пьесы Шолом-Алейхема на основании того, будто бы они ‘слишком литературны’.— Ш. Шнейфал). Еврейский театр будет развиваться в России… Будет и на нашей улице праздник, а имена этих ‘летучих мышей’ будут навеки опозорены’…
1939
Опубликовано в альманахе ‘Шолом-Алейхем’. Киев, 1939.
Шнейфал Ш. — псевдоним Казакевича Аврома (1884—1942) — еврейский советский журналист.
1 Мейзах Иешуа (1834—1917) — еврейский публицист и писатель.