Время на прочтение: 10 минут(ы)
Владимир ЦВЕТОВ
Неюбилейное послесловие к 100-летию Аркадия Гайдара
‘Кто же такой, по-вашему, я?’
‘Два раза приходил ко мне человек в военной форме… Все рассказал я ему про свою жизнь, по порядку, ничего не утаивая. Иногда он просто слушал, иногда что-то записывал.
Однажды я спросил у него, кто такой был Юрка.
— Юрка?.. Это был мелкий мошенник.
— А старик Яков?
— Он был не старик, а просто старый бандит.
— А он… Ну, который дядя?
— Шпион, — коротко ответил военный.
— Чей?
Человек усмехнулся. Он не ответил ничего, затянулся дымом из своей кривой трубки, сплюнул на траву и неторопливо показал рукой в ту сторону, куда плавно опускалось сейчас багровое вечернее солнце.
— Ну, вот видишь? Так со ступеньки на ступеньку, и вот наконец до кого ты добрался. Теперь тебе все ясно?
Это меня задело.
— Добрался! Так кто же такой, по-вашему, я?’
В этой пространной цитате есть для любого — от 30 до 70 — человека, прожившего свои от 7 до 70 в пространстве экс-СССР, три ключевых слова: ‘Яков’, ‘дядя’ и ‘шпион’. (Для искушенных читателей — еще два слова: ‘старик’ и ‘кривая трубка’.)
Да, это потрясавшая воображение всякого советского ребенка — автора этих строк в том числе — развязка великого пионерского боевика ‘Судьба барабанщика’.
Все и всяческие маски сорваны, остался лишь ключевой вопрос Барабанщика: ‘Кто такой я?’
Слово ‘боевик’ выглядит
безусловным анахронизмом, но чуть позже объяснимся. А вот великой я называю эту книгу без кавычек, без концептуалистско-иронической издевки и без пафосно-юбилейной гиперболизации.
Всего этого и многого другого на долю имени ‘Гайдар’ за прошедшие лет 70 выпало с лихвой.
2000-е все расставили по местам.
По крайней мере ясно: один том Гайдара с хрестоматийными вещами стоит тысячи других, тоже написанных как бы для детей.
‘Как бы’ — потому что одна из многочисленных загадок в судьбе Гайдара связана с его приходом в детскую литературу. Эту тему деликатно обходили все из известных мне мемуаристов, обошли ее и в нынешних юбилейных публикациях и передачах.
Между тем в вопросе о Детстве кроется Великая Гайдаровская Тайна. Тайна чингачгуковско-тамерлановская, монтигомо-ястребино-кибальчишовая… Чтобы подбавить анахронизмов: интер-бойскаутская, тинейджерская Тайна — Тайна на все времена.
А с именем Гайдара и связаны уже века.
Век ‘Библиотеки приключений’ и Век XX.
‘Снились убитые мной в детстве люди’
Прочитав эту фразу впервые, я не поверил, что это Гайдар. Слишком уж говорящим был контекст — ‘радиопередача’ о Гайдаре ‘Полет над гнездом врага’ в ‘Жизни насекомых’ Пелевина.
Шел 1993-й, когда квитаться с замшелой советской идеологией еще считалось хорошим тоном. Но в этом случае Пелевин попал в болевую и актуальную точку. Реформы внука писателя — Е.Т.Гайдара — были, мягко говоря, непопулярны, а посему многое припомнили и деду. Особо — то, на что в его бронзово-сусально-глянцевых биографиях было наложено безусловное табу.
Однако, как ни относись к самому Пелевину и его расправе с другими советскими мифами в ‘Омон Ра’ или ‘Чапаеве и Пустоте’, в своей пародии на структуралистско-психоаналитический разбор ‘жизни и творчества Гайдара’ он — ернически и жестоко (а по-другому и не умеет) — первым сказал о трагедии автора ‘Судьбы барабанщика’, о судьбе мальчика-убийцы.
Потом я встречал фразу ‘Снились убитые мной люди’ у авторов, не собиравшихся глумиться над памятью писателя. Только неизменно пропускавших ‘в детстве’. В конце концов я нашел ее в ‘Дневнике’ Гайдара.
Считается, что после Гражданской у нас не было потерянного поколения вернувшихся с войны.
Все всё строили.
А потому не было и не могло быть советских ‘Трех товарищей’ или ‘Прощай, оружие!’.
Победители не могли ‘потеряться’.
Единственную — и, возможно, одну из самых честных своих книг — повесть о так называемом военном синдроме написал в 20-х человек, отродясь не воевавший.
Алексей Толстой, ‘Гадюка’. На мой взгляд, это одно из лучших произведений о войне и мире в XX веке.
Между тем синдромом, который в череде травм столетия оборачивался то ‘вьетнамским’, то ‘афганским’, ныне — ‘чеченским’, страдали даже такие триумфаторы, как Фадеев и Шолохов. Оба могли писать только о войне. Чем оба кончили — известно. Страдал ‘хакасским синдромом’ (хотя он прошел все: от Украины до Урала) и Гайдар, у которого война дышит даже в самых мирных вещах.
Даже в безусловном шедевре — ‘Голубой чашке’.
Наши деды — ратные победы
Если бы автор ‘Школы’ родился лет на 10 позже, он был бы ровесником моему деду — Ростиславу Александровичу Цветову. И не просто ровесником, а ‘со-классником’.
П.И.Голиков был школьным учителем из крестьян. Мама Гайдара — Наталья Аркадьевна — дворянка из захудалого рода.
Прадед и прабабушка автора этих строк — школьный учитель из крестьян и дворянка из захудалого вологодского рода, ушедшая в сельские учителки.
Собственно, на этом сходство кончается.
Мой прадед — Александр Андреевич Цветов — после юрфака МГУ закончил курсы и ушел на фронт военным инженером. Прабабушка осталась с детьми. Младшая дочь, младенец, умерла в 19-м. Революцию мои предки не приняли и в партию не вступили. Но — выжили, вырастили внуков и правнуков. Иначе не читали бы вы эти строки.
Родители Гайдара приняли революцию, вступили в партию, а Н.А.Салькова, проклятая отцом за брак с крестьянином и умершая в Средней Азии, куда попала по заданию партии, даже благословила сына на борьбу с ‘режимом’.
Есть и другие параллели. Моего деда, прошедшего битвы за Москву, Курскую дугу, потом — за Европу, контуженного, неоднократно раненного, и Аркадия Голикова, контуженного, неоднократно раненного комполка, списанного из армии в 20 лет из-за травматического невроза, роднило и угрюмое нежелание говорить о войне.
А если все же вспоминали: Гайдар — о Гражданской, мой дед — уже в старости — о Великой Отечественной, — то оба начинали пить.
Дед не дожил месяца до своего 80-летия и двух месяцев до 50-го Дня Победы — единственного праздника, который был для него безусловно свят.
Ненавидел советские фильмы про Великую Отечественную: ‘Все это — вранье’. Из книг верил только документальным — мемуарам Жукова и Рокоссовского. О его потерянном, оболганном и обманутом поколении вернувшихся в 45-м победителей сказано очень мало правды. А теперь и некому сказать.
Гайдар немного написал о самой Гражданской. Первая повесть ‘В дни поражений и побед’, опубликованная под подлинной фамилией Голиков, откровенно слабая. Как и рассказы тех лет. Еще были ‘РВС’ и ‘Школа’, сыгравшие роковую роль в его судьбе как писателя, и загадочный, незаконченный ‘Бумбараш’. Возможно, именно в этой книге Гайдар и хотел сказать ВСЮ правду, только не для правды было время: 30-е. Сказал скоморошеский фильм-мюзикл, трагифарс с Бумбарашем-Золотухиным, который спасло в 1970-х лишь телеведомство, воевавшее с киноведомством из-за аудитории (считалась меньшей, слово ‘рейтинг’ было не в ходу).
Однако и ‘Военная тайна’, и ‘Судьба барабанщика’, и ‘Тимур’ — тоже нескончаемая война с бесчисленными врагами. Причем воюют в основном дети. Дети стреляют, и их убивают.
Только об одном убитом мальчике Гайдар не дописал книгу — о Павлике Морозове. Повесть ‘Синие звезды’ заказал и уже начал печатать ‘Пионер’. Гайдара командировали в село, он присылал новые главы с мест событий, а потом отправил телеграмму об авансе… Увидел, что на самом деле происходило в деревне начала 33-го, откуда все кулаки давно были сосланы: ‘…Посев сахарной свеклы закончить в течение восьми дней. Обеспечить привлечение к севу свеклы не только всех лошадей, но все годное к работе поголовье коров’ (из приказа начальника политотдела Ивнянского МТС).
‘Очевидно, ‘Синие звезды’ должны быть закрыты тучами’, — записал Гайдар в дневнике, а в ‘Пионер’ прислал последнее письмо: ‘И, вообще, никаких кулацко-вредительских сенсаций. Довольно плакать! Это пусть Гитлер плачет…’
Аванс был истрачен как надо.
Повесть не дописана.
После истории со ‘Звездами’ его решили списать в полк детских писателей: приблизился Первый съезд советских писателей, где всех рассадили по чинам. И вообще, несмотря на славу Гайдара, относились к бывшему комполка очень осторожно.
Ни в одном своем произведении Аркадий Петрович НИ РАЗУ не упомянул Сталина. А публикация ‘Судьбы барабанщика’, начатая сразу двумя изданиями, была тут же и приостановлена. Издали повесть лишь через два года — в 1939-м.
В первоначальных вариантах ‘Судьбы’ отец Сережи — главного героя — был арестован вовсе не за растрату, а за политику. По сути, это ПЕРВАЯ И ЕДИНСТВЕННАЯ книга о репрессиях, опубликованная при лучшем друге всех детей и физкультурников. И для детей.
В 37-м арестовали первую жену Гайдара — Л.Соломянскую, выпустили в 40-м, когда ‘признали ошибки’ Ежова. Сын Тимур спросил у отца: ‘А Блюхера-то за что арестовали?’ Тот неловко отговорился, что, наверное, у экс-маршала были стратегические ошибки на Дальнем Востоке.
Почему не репрессировали экс-полковника Гайдара? Да, наверное, потому, что лучшим другом детей был именно он. И это начальство понимало, а потому прощало и запои, и многое другое.
А расстрелять его могли еще в годы мальчишеского командирства, которое стало легендарно-избитым штампом: ‘Гайдар в твои годы…’ Теперь хочется добавить: ‘Уже людей расстреливал’.
Из груды ‘разоблачительных’ материалов до сих пор трудно выудить истину. По официальным источникам, комполка А.Голиков был комиссован из-за контузии. По другим (появившимся уже во время премьерства внука) — из-за творимого им в Хакасии 1924-го кроваво-красного террора. Расстреливал всех причастных к банде атамана Соловьева, не жалея детей, женщин, стариков. Самого Соловьева упустил — потому и зверствовал.
В мифотворческом фильме ‘Конец императора тайги’ комполка Голиков упускает главаря, потому что уцелевший Соловьев несет через горную речку в коробе на спине ребеночка…
Самая правдивая версия гласит, что начальник ЧОН (части особого назначения) А.П.Голиков был исключен из членов ВКП (б) и едва не расстрелян, так как пустил в расход пятерых пленных. Мотивировка 20-летнего полковника: не было бойцов для конвоирования бандитов. Двоим удалось бежать. Грозил трибунал. Спасло медицинское заключение: ‘Истощение нервной системы в тяжелой форме на почве контузии, с функциональным расстройством и аритмией сердечной деятельности’. Диагноз — травматический невроз.
Едва ли мы узнаем истину о ратном деле А.П.Голикова. По крайней мере в годину народного негодования на премьер-министра Егора Гайдара, по сути спасшего в 1990-е страну, когда ропот оборотился и на его деда, всплыли воспоминания других внуков.
Сын за отца шагает впереди
Сознаюсь: кроме нудно-добросовестного хождения на выборы мое участие в Большой Политике аналогично бестолковым метаниям доктора Гаспара Арнери в ‘Трех толстяках’. Причем сочувствующий интеллигент у Олеши сделал куда больше: перекрасил беглого Тибула в негра и нелегально провез революционную девочку Суок во дворец.
Ваш покорный в ночь с 3-го на 4 октября 1993-го, вняв телепризыву Егора Гайдара и телефонному созыву своих друзей, закаленных армией и августом 91-го, не сделал ничего. Только смело пошел оборонять радио ‘Эхо Москвы’.
‘Эхо’ тогда размещалось на Никольской.
Ждали штурма. Остервенелые немолодые интеллигенты метались по подземному переходу к ‘Площади Революции’ со стройматериалами. Более задумчивые жгли костры из ГУМовских коробок, благо милиция разом испарилась.
Пометавшийся с доской и успокоенный наконец закаленными друзьями, я остановился у ГУМовского костра погреться. Рядом грелся грустный поэт Сергей Гандлевский. Вспомнилось о Блоке в схожей ситуации.
Опознав Гандлевского, я не решился произнесть вслух его: ‘Отечество. Предание. Геройство…’, зато именно за хорошую зрительную память меня тут же поставили на опознание возле входа в ‘Эхо’. Типа матроса в Смольном.
Вскоре после опознания Явлинского я долго доказывал настоящим охранникам — людям недюжинно-закаленным, что невысокий пожилой человек в форме — это контр-адмирал Гайдар. Только с именем-отчеством, взволнованный, запутался и назвал Тимура Аркадьевича Егором Тимуровичем.
Адмирал не обиделся, улыбнулся, его пропустили, и он сказал краткую успокоительную речь. Трансляция шла и на Никольскую.
Перед зябким рассветом стало ясно, что штурмовать ‘Эхо’ некому — силы макашовцев ушли на бомбежку ‘Останкино’.
По-нострадамусски пророческий ’93-й год’ Гюго я перечел неделей позже, когда Белый дом еще был черным.
Он и остался таким на картинке моего пятилетнего сына, смотревшего с бабушкой и дедом трансляцию CNN. ‘Рисуют мальчики войну’, — с нежной пошлостью пелось на советской эстраде задолго до этого…
Мальчики в нее еще и играют.
Не знаю, как сейчас. Раньше играли вовсю.
Между Дунканом и Тамерланом
Аркаша Голиков из Арзамаса любил романтиков. Тех, что читают на ночь: Гофмана и особо Гоголя. Любил Марка Твена: так родился первый побег из дома в 10 лет — на войну — и второй в мировой литературе Гек. Вместе с Чуком-Чинганчгуком.
Но больше Купера и Гофмана аукнулся в судьбе Гайдара-Голикова Жюль Верн.
18-летний командир — это почти 15-летний капитан. А имя яхты из ‘Детей капитана Гранта’ чуть не было присвоено главному герою Гайдара.
Представьте только: ‘Дункан и его команда’.
А что? Неплохо. Только для 1940-го очень уж космополитично, да и тень босоножки Айседоры скользит в балетно-романтическом флере… Но и другие странные имена-клички: перифраз Кибальчича в Кибальчише, и совсем уж цирковой Бумбараш — писатель Гайдар был родом из ‘Библиотеки приключений’. Он и начинал с авантюрно-революционных повестей: их сейчас крайне интересно перечитывать — ‘Жизнь ни во что’ (почти ‘Жизнь взаймы’ ‘потерянного’ Ремарка), ‘Лесные братья’, ‘Тайна горы’, ‘Всадники (поначалу — ‘Рыцари’, привет В.Скотту) неприступных гор’.
Жанр — истерн (по аналогии с вестерном), автору — немного за 20. Причем учили его в Питере письму экс-‘Серапионовы братья’: Федин и Слонимский, сейчас надежно и верно забытые.
В книге ‘Голиков Аркадий из Арзамаса’, изданной в 1988-м, когда уже можно было добавить чуть-чуть правды к сусальным биографиям отца, контр-адмирал Тимур Аркадьевич постарался успеть сказать о многом.
И о разгадке псевдонима: Г — Голиков, АЙ — АркадиЙ, ДАР — д’Ар — из Арзамаса — типа д’Артаньян. Гайдар обожал шифры, тайны.
Там же сказано о происхождении легендарного имени Главного Героя: в 1920-х Гайдар видел Мавзолей Тамерлана. А лидером он хотел быть всегда. И до поры был им.
14-летнего Голикова взяли в Красную Армию ‘после некоторых колебаний’. И уже без оных поставили 18-летнего мальчишку во главе четырехтысячного полка.
Душу жгли расстрелы и спирт.
Не сгорела. И спустя 20 лет он написал свой идеальный автопортрет: мальчика Тимура. Каким он мог бы быть. Каким — счастливым и сильным — глядит с фото.
Еще одно странное совпадение — звуковая ассоциация. В 1919-м в 17 лет начал воевать другой мальчик-романтик, ровно на год старше Аркаши Голикова. Только он-то ушел в Добровольческую армию и мог столкнуться в бою со своим ‘красным’ ровесником из Арзамаса. Потом эмигрировал из Крыма с остатками армии Врангеля в Париж, где довелось побывать чернорабочим и таксистом, пока не стал писателем. В конце 40-х вышел роман Гайто Газданова ‘Призрак Александра Вольфа’ о людях-призраках, обожженных Гражданской. Мистика сопутствовала его прозе, как и романтика подростковой игры в тайну — Гайдару.
Но Гайто был побежденным, а потому — из потерянного поколения. Его книги появились на родине в те годы, когда постепенно, но неуклонно стали падать тиражи неактуального, а ныне и вовсе опального Гайдара.
Тем более удивительно, что опале в 1940-м он чуть не был подвергнут за самую культовую книгу. После ‘Синих звезд’ и опасной ‘Судьбы барабанщика’ советские цензоры справедливо усмотрели в осененном красными звездами ‘Тимуре’ попытку инициировать организацию, альтернативную пионерской. (В цензорах-душителях у нас не всегда дураки ходили. Случались Аксаков, Тютчев, Гончаров.) ‘Тимур’ — типично бойскаутская штука, хотя Гайдар едва ли о таком империализме вообще думал.
Кто знает?
‘Тимур’ вышел в 1940-м, в июне 41-го Гайдар за 12 дней написал пропагандистскую ‘Клятву Тимура’ и — несмотря на медицинско-политическое отлучение от армии — исхитрился проникнуть в ряды военных журналистов.
И сразу погиб.
Иначе, хочется верить, не допустил бы того, что сделали очень скоро и с его именем, и с именем его альтер эго — властного мальчика Тимура.
Мальчика-старика.
Тимуровское движение стало анекдотом уже в мои школьные годы, в 70-х. Возможно, и раньше.
Наша школа шефствовала над революционными чехами, оставшимися в России: самых истых тимуровцев, вовремя вступивших в комсомол, изредка вывозили в Чехословакию. Что в контексте не очень далеко отстоявшего 1968-го, думаю теперь, было не очень-то и безопасно.
Но и революционеров в Москве оставалось немного. Раз в недели две мы по графику тащились (по двое) на Таганку, к малоподвижной милой старушке, нуждавшейся в элементарном общении. О еде и прочем заботился собес. А мы, 13-летние ‘тимуровцы’-1978, должны были рассказывать о своих ‘пятерках’ и слушать ее добросовестные рассказы. Это было нелегким испытанием. Мы с напарником Колей съездили всего два раза. Этого хватило, но старушка была подлинной революционеркой: звонила в школу и стучала на всех являвшихся и неявлявшихся. В подробностях.
Потом начались подлинные скандалы: более раскованные ‘шефы’ устроили беспредел: КУРИЛИ! (Подозреваю большее.) Шефские поездки вскоре прекратились.
Второй раз в схватку с метафизическим Тамерланом я вступил, работая в школе. Теперь уж я сам был надзирателем: возил подвластных детей в районный Дом пионеров, где располагался мини-музей Аркадия Петровича.
Его хранительницу — пионерку 20-х, Надежду Леонидовну Лебединскую, со стрижкой 30-х, седую с тех же пор, беззубую, остервенелую, но с горящими голубыми глазами, теперь вспоминаю с нежностью.
Тогда — ненавидел. И ее, и Аркадия Петровича, обязательного по программе. И ей, и Гайдару оставались верны самые мудрые — двое-трое, уже тогда знавшие, кто обманывает, а кто просто заблудился.
Как в ‘Судьбе барабанщика’.
В ‘Сказке о потерянном времени’ Шварца действуют мальчики и девочки, оборотившиеся смешными старичками и старушками, потому что теряли драгоценное время. И гадкие дети-колдуны, укравшие их возраст. Сказки-послания Шварца, по-моему, так никто до сих пор и не расшифровал. Пользуются азбукой Морзе, а там какой-то другой шифр.
Как и у Гайдара.
Он тоже не собирался стать детским писателем. Подлинник ‘РВС’ — ‘Реввоенсовет’ — начинается не очень-то по-детски: ‘Кругом было тихо и пусто. Раньше иногда здесь подымался дымок, когда к празднику мужики варили тайком самогонку, но теперь уже перестали прятаться и производство самогонки перенесли прямо в деревню‘.
Но главными героями ‘РВС’ были дети, и повесть (уделанная редактурой до рассказа) стала для Гайдара ‘путевкой’ в детскую литературу и — индульгенцией на 15 лет.
Ни Твен с Верном, ни Купер с Эмаром не метили на полки детских библиотек. Или оставались вечными подростками. Обожженными войной — случаи Киплинга и Гайдара.
‘- Скажи, — попросила она тихо, — старики говорят, что когда человек погибнет, то после смерти он улетает в далекую страну звезд. Скажи, когда я умру, я встречу там Рума?
И, так как здесь был не диспут о загробной жизни… я твердо солгал ей:
— Да, встретитесь.
(…)
Далекий сон — страна умирающих рыцарей, страна железных кольчуг и каменных замков — этот сон уплыл прочь’.
Во многих строках Гайдар взлетает до высот Экзюпери, которому тоже посчастливилось не дожить до ‘юношеской старости’.
Играет старика брат Тимура, встречают старика с кривой трубкой папа с дочкой в иллюзорно-идиллической ‘Голубой чашке’, ради старика тащит на гору мальчик камень в одноименной сказке.
Разбей горячий камень — переменишь жизнь, станешь молодым. Но так или иначе — душу продашь. Гайдар выбрал другое — по губернскому учителю Тетерникову, ставшему впоследствии Ф.Сологубом:
Бросишь камень, станешь волен и умрешь.
Это и есть обретение бессмертия.
(c) В. Цветов, 2004.
Опубликовано здесь: Газета ‘Первое сентября’.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
