Страна Надеждъ.
Страна Надеждъ.
——
——
——
——
——
——
——
——
——
Зиновій Пшковъ.
‘Современникъ’, кн.V, 1911
Страна Надежд, Пешков Зиновий Алексеевич, Год: 1911
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Гулко рокочетъ море и бьется о бортъ парохода, накреняя его то въ одну, то въ другую сторону.
Неслышны становятся: людской говоръ, бготня, окрики, смхъ и брань…
Послдніе дни:— покажутся берега, и путь конченъ.
Раннимъ утромъ, чуть только свтлть начнетъ, вылзаютъ матросы изъ трюма. Точно кроты, они выползаютъ изъ своихъ норъ, гд столько дней спали, звали, перебранивались другъ съ другомъ, играли въ карты, пили виски…
Выходятъ они на палубу заспанные, лнивые, потягиваются, но вотъ… взглянули на море и улыбнулись — хорошо, по-дтски. Плывутъ облака, солнце зажгло ихъ утреннимъ, яснымъ свтомъ. Мачты-великаны задумчиво покачиваются, расплывается въ легкомъ воздух дымъ изъ трубы, и втеръ его уноситъ въ высь…
Кружится голова… Пьянютъ люди отъ радости жизни, жажды труда, сознанія своей силы.
Звонъ, громъ… Стонетъ работа — человкъ пришелъ.
Молодцы матросы, здоровые и крпкіе ребята:— упругія и костлявыя ноги, мускулистыя руки.
Работаютъ радостно, весело и шумно, точно всплески волнъ морскихъ.
…Ночь. Черная, беззвздная и непонятная, она охватила корабль и крпко стиснула его въ своихъ объятьяхъ.
Ливень. Еще немного, и нельзя будетъ отдлитъ небо отъ океана, пространство заполнится водой и нечмъ будетъ дышать.
Мечется корабль. Посылаетъ огни свои впередъ и пытливо высматриваетъ путь. Желзными боками своими онъ дорогу прокладываетъ. Невидимыя силы окружаютъ его со всхъ сторонъ, сдыя и бшенныя взбираются на грудь его… но онъ смло идетъ впередъ, навстрчу всему, что неминуемо ждетъ его на пути.
Тревожная, мятежная и радостная — игра чудовищныхъ силъ стихій со смлой волей и разумомъ человка.
И убралъ Богъ дождь, остановилъ потоки, просторне сталъ путь, и легче дышать. Драгоцнными каменьями горятъ звзды въ неб. Гривой морскихъ чудовищъ кажутся гребни волнъ на поверхности моря. Корабль идетъ быстре и увренне.
Темно на корм и сыро. Сложены ящики по бортамъ, затянуты крпкими веревками и покрыты брезентомъ, съ котораго течетъ вода, свернуты цпи:— пахнетъ солью, смолою и ржавымъ желзомъ.
Одтый въ кожаное пальто со спущеннымъ на голову капюшономъ ходитъ вахтенный, покачивается, широко разставляетъ ноги. Останавливается и насвистываетъ псню, далекую и грустную.
Небольшими группами столпились люди. Робкій говоръ, громкій шопотъ. Тсно прижались другъ къ другу, и свистъ человка пугаетъ ихъ.
Пристально смотрятъ въ темноту ночи.
— Когда же Земля?
— Сегодня ночью.
— Это не земля, а ‘Великій Баррьеръ’.
— Глупцы. Разв ‘Великій Барръеръ’ не Земля?
— Это маякъ…
Вахтенный остановился, громко засмялся.
— Хо, ххо…— ‘Маякъ’… ‘Земля’… Тоже понимаютъ… пассажиры…. И сколько я перевезъ васъ, а все одно и то же. Высосалъ старый свтъ вс соки ваши, вотъ вы и дете въ Новую Землю, дряхлые и немощные… Да… ‘Великій Баррьеръ’ мы скоро пройдемъ, онъ преддверіе въ Новую Землю,— но Баррьеромъ въ душ вашей остаются маленькія надежды, возникшія въ гнилой обстановк старой жизни…— Что везете вы и съ чмъ дете?..
Зародилось сомнніе…
Много дней плыли. Прозжали моря и океаны. Чудесно-красивыя земли, острова, заросшіе лсомъ пальмъ,— тамъ ходятъ темные голые люди. Поднимаются среди океана высокія горы, волшебныя. Необъятныя песчаныя равнины раскаленнымъ золотомъ сверкаютъ на солнц.
И теперь, когда близокъ конецъ пути и на разсвт покажется Страна Надеждъ — надо прохать ‘Великій Баррьеръ’.. И что-то неясное, темное говоритъ этотъ высокій человкъ, похожій на монаха.
Скоре увидть. Въ темнот моря и ночи должно появиться нчто боле темное — черныя пятна земли. Каждый хочетъ первымъ крикнуть:
— Земля!….
Океанъ глухо шумитъ. Прилетли птицы и дико кричатъ, носятся и кружатся надъ кораблемъ и людьми.
Истомленныя безсонницей и качкой, громко кричатъ дти, цпляются за юбки своихъ матерей и маленькими рученками колотятъ отцовъ…
— Папа, папа! Да мама-же?..
А отцы и матери отбиваются отъ ребятъ, какъ отъ назойливыхъ мухъ.
Хочется поскоре увидть землю, отъ которой ожидается такъ много.
Въ тяжелой и мучительной борьб за воздухъ и пищу растрачены послднія силы, тяжело и душно стало жить…
И не будь ее, Земли Надеждъ, пришлось бы выйти изъ огромныхъ, каменныхъ домовъ и узкихъ улицъ чудовищныхъ городовъ Стараго Свта, и всмъ, всей семьей — лечь на рельсы…
— Земля, Земля!— крикнулъ кто-то.
Все закружилось, забгало… Толкнули ребенка, который упалъ, забился и запищалъ, точно котенокъ…
— Это тучи собрались на горизонт!— бросилъ одинъ, словно тяжело ударилъ молоткомъ по голов.
Подкатился огромный валъ, и какъ на крыл птицы-тганта, корабль поднялся вверхъ…
— Какія тучи! Это — Земля, земля!
— Вонъ свтитъ маякъ!…
Вздрогнулъ корабль. Побжали рулевыя цпи по желзнымъ ободамъ — заговорили.
Зврь — не зврь, островъ — не островъ — чудище огромное, косматое и одноглазое залегло среди океана…
А когда миновали ‘Великій Баррьеръ’, заныло сердце… тоскливо и радостно…
— Что же тамъ? Въ далекой Стран Надеждъ?
Стекла лампочекъ, которыми освщается корма, покрыты густымъ слоемъ морской соли, и поэтому жалостенъ ихъ свтъ и убогъ — какъ будто птиц обрзали крылья и въ клтку ее посадили.
Стояло двое молодыхъ и красивыхъ. Она крпко прижималась къ нему и говорила:
— Дорогой, дорогой!— Смотри вдаль, тамъ ждетъ насъ счастье, тишина и покой. Я здоровая, и мы будемъ много работать. Правда, мы станемъ тосковать. Вдь далеко позади себя мы оставили тхъ, кто любитъ насъ, но не понимаетъ…
Ударилась большая волна о бортъ парохода, который накренился, задрожалъ…
Молодая женщина покачнулась, онъ удержалъ ее — оба тихо засмялись… Глядли въ море, вспоминали… Посмотрли другъ на друга. Она снова начала говорить.
— А помнишь — твой отецъ пришелъ къ моему и сказалъ: ‘Я не хочу родства съ тобою, я не хочу, чтобы такая двушка, какъ твоя дочь, была женою моего сына…
Робко посмотрла на него. Онъ былъ высокаго роста съ продолговатымъ лицомъ и острымъ носомъ, подбородокъ приподнимался вверхъ и это придавало его лицу гордое и заносчивое выраженіе. Указывая вдаль, онъ сказалъ:
— Не съ надеждой на тихую и мирную пристань мы идемъ туда. Жизнь создается путемъ борьбы и неустаннаго, творческаго труда. Мы будемъ добрыми помощниками жителямъ нашей новой родины… Какъ хорошо жить на свт, милая! Правда?
— Правда!
Тяжелый и удушливый воздухъ — внизу, въ трюм. Трудно дышать, невыносимо. Сыро и грязно въ этой ям, сплошь заставленной рядами коекъ, наполненной людьми. Протянуты веревки, на которыхъ сушится блье. Царитъ безпорядокъ и волненіе:— послдняя ночь: надо все собрать, уложить. Бгаютъ неряшливо одтыя женщины, растрепанныя, съ неприбранными волосами. Много съ грудными младенцами на рукахъ, которые плачутъ, хныкаютъ и жалуются.
Ребята постарше — спокойне… Свыклись они съ жизнью на пароход, подружились — и теперь сидятъ на полу, играютъ пуговицами, засаленными, темными картами, или шалятъ, бгаютъ вдогонку, прячутся за койками, кричатъ:— Ау — лови, и звонко смются. Милыя замазанныя рожицы…
Сипитъ группа дтей и молчаливо, серьезно играютъ въ карты. Подходитъ женщина и долго смотритъ на нихъ. Шепчетъ:— Милыя! Куда веземъ васъ?..
И роняетъ слезы.
Громко говоритъ дтямъ:
— Спать, спать пора! Надо ложиться. Завтра на суш, на Новой Земл.
— Я не хочу на землю!— строго замчаетъ мальчикъ, сдавая карты.
— А зачмъ на землю?— спрашиваетъ другой.
— Здсь собачекъ нтъ, а на земл есть собачки,— серьезно говоритъ двочка.
Вотъ кончилось путешествіе. Еще день, два, можетъ быть, недлю и снова на работу. Опять прислушиваться къ свистку на фабрик… Хорошо, если работу достанешь скоро, а что когда ея не будетъ? Новая страна, новые люди — какіе люди, ничего неизвстно… Говорили, что легко тамъ рабочему живется, а на самомъ дл — кто знаетъ…
Столько дней не нужно было работать и заботиться о пищ:— еще бы нсколько дней продолжался путь…
Правда, жили въ грязномъ трюм,— нсколько десятковъ человкъ въ небольшомъ помщеніи. Но спали, сколько хотлось. Хотя рано утромъ многіе быстро начинали одваться, думая, что пора уже на работу, не слыхали свистка и опоздали… но потомъ, опомнившись, улыбались, потягивались и снова ложились, грозя кулакомъ и что-то бормоча. Иногда медленно вставали съ коекъ, лниво протирали глаза, громко звали, почесывались и оглядывались кругомъ, не понимая, гд они въ данный моментъ находятся… Потомъ бжали наверхъ…
Море! Море радостное, огромное, блестящее, сверкающее милліардами солнцъ — видли люди тамъ…
Не надо идти на фабрику или браться за лопату и тачку:— безъ думъ и мыслей работать, возить, таскать, привычно двигать руками…
Хочется бгать, кричать, лазить по веревкамъ, взбираться на мачты, обнимать всхъ…
Матросы моютъ палубу. Весело шлепаютъ босыми ногами по мокрымъ доскамъ, толкаются, обливаютъ другъ друга водой и смются, и хохочутъ, и беззаботно орутъ…
Вотъ старый матросъ оперся о швабру и влюбленно смотритъ вдаль океана:— глаза сузились, собрались змйками морщины на вискахъ… Вотъ онъ прыгаетъ въ море и верхомъ на швабр поскачетъ, будетъ прыгать съ одной волны на другую, играя съ моремъ, какъ Тритонъ…
Длинной одноцвтной лентой тянулись дни, недли, мсяца — прошли годы… Острыя зданія фабрикъ, машины и камни, злая нужда, отвратительныя жилища притупляли волю и сознаніе. Иногда люди отчаивались, съ громкими криками вырывались изъ плна, дружно шли и гибли въ неравной борьб… Одуряли себя виномъ, били женъ и дтей, или становились молчаливыми, скучными рабами…
Прошелъ слухъ… Зашевелились, заговорили, зароптали.
— Какая земля? Гд?— спрашивали люди одинъ у другого…
— За океаномъ? За морями?.. Что? Много работы? Хорошая пища?..
Съ фабрикъ, полей и дорогъ люди приходили въ дома свои, ли сухой хлбъ и запивали водой… Въ субботу получали деньги за недлю работы и думали:— вотъ еще немного, чтобы похать туда, за океанъ, и тамъ уже, наврное, будетъ хорошо, легко.
Появились книжки съ названіемъ: ‘Миръ между Капиталомъ и Трудомъ’…— маленькія и незамтныя, он пролзали всюду, гд жили люди, ядовитыми укусами отравляли душу надеждой на легкую жизнь, уже устроенную, приготовленную, и нужно только пріхать туда, чтобъ воспользоваться благами. Страна эта называется — ‘Рабочій Рай’,— который находится подъ особымъ покровительствомъ особо милостиваго Бога — ‘Страна Надеждъ’…
Въ этой книжк говорится:— ‘Стачки и раздоры между различными классами населенія отошли въ область преданія. Объ этомъ разсказываютъ дтямъ, какъ о прошломъ, давно минувшемъ и тяжеломъ. Страну не раздираютъ боле разногласія и распри — главной цлью всхъ гражданъ является поддержаніе мира, благополучное процвтаніе страны.
Джекъ такой же хозяинъ жизни, какъ и его господинъ, и, если Джекъ способенъ и талантливъ, онъ въ свое время тоже можетъ стать господиномъ. Каждому по его заслугамъ. Великій ученый, англичанинъ Дарвинъ сказалъ:
— Выживаютъ наиболе приспособленные. Слабые погибаютъ. Право сильныхъ управлять слабыми. И господиномъ, владльцемъ и распорядителемъ жизни является наиболе здоровый типъ’…
Послдніе дни отъзда. Приходили сосди и просили продать вещи, но никто не соглашался — все брали съ собой. Ничего не оставляли. Наполняли большіе мшки всякимъ домашнимъ хламомъ и, завязывая узелъ крпкими веревками, говорили:— къ вещамъ вдь такъ привыкаешь… Какъ можно разстаться съ ними. Они часть человка,— неотдлимы отъ него.
На площадяхъ и базарахъ, на перекресткахъ улицъ и вечеромъ у воротъ жены усталыхъ людей, худыя и блдныя, съ горящими глазами, о чемъ-то разсказывали, подталкивали одна другую, тихо смялись и плакали отъ тайнаго ожиданія далекой страны и страха передъ новымъ, неизвстнымъ…
Вглядываясь въ далекое пространство моря, люди одваютъ отрывки своихъ мыслей въ слова и раздраженно ставятъ ихъ передъ собой и другими.
Покрытые густою темнотой ночи, они стоятъ, опустивъ головы:— хочется плакать и стонать, выть, какъ воютъ зври, раздраженные и злые… Хищные зври, когда голоднымъ имъ протягиваютъ черезъ ршетку мясо и, дразня, снова отнимаютъ… Хочется что-то понять въ этой безвстной дали,— много спрашивать, говорить, требовать, униженно вымаливать, какъ маленькія дти выпрашиваютъ монету на лакомства…
Вотъ говоритъ худой, низенькій человкъ съ небольшой бородой, который детъ съ беременной женой и двумя дтьми, мальчикомъ и двочкой.
— Почему же вы ухали обратно? Отъ хорошаго разв узжаютъ?.. Говорите вы, что имли постоянную работу, хозяинъ былъ вами доволенъ — чего же еще вамъ нужно? Проработали бы еще нсколько лтъ, женились и завели хозяйство:— домикъ, садикъ и вообще все, что нужно для устройства человческаго счастья… Зачмъ вы бродите по свту? Чего вамъ надо?
Молодой шотландецъ, къ которому обращались, былъ невысокаго роста, остроносый, съ блднымъ лицомъ, ходилъ всегда согнувшись, глаза его насмшливо смотрли на всхъ, иногда, неожиданно онъ останавливался перецъ кмъ-нибудь, улыбался, но, смущаясь, начиналъ говорить о погод, справлялся о здоровьи. Его никто не любилъ, и всмъ онъ надодалъ своимъ колкимъ взглядомъ, согнутой, словно высматривающей, походкой, ненужными разговорами.
— Вы спрашиваете меня, мистеръ Стерлингъ, почему я ухалъ изъ Новой Зеландіи и снова туда ду? Почему я не живу на одномъ мст? А я вотъ васъ спрошу: зачмъ вы перезжаете на другое мсто?
— У меня жена, дти,— быстро заговорилъ мистеръ Стерлингъ.
— Нтъ работы. сть надо. Жить тяжело. Я разв бы ухалъ? Вотъ ду въ Новую Зеландію и хочу легкой жизни. Вдь тамъ легкая она, устроенная… Только бы мн найти хозяина, я всю жизнь на одномъ мст останусь, умру и дтямъ своимъ скажу, чтобы тамъ же оставались…
Шотландецъ засмялся, потомъ смутившись, пошелъ впередъ. На него не обратили вниманія. Каждый былъ занятъ своими думами.
Мистеръ Стерлингъ, размахивая руками и покачиваясь, продолжалъ говорить:
— Только птицы летаютъ, да дикіе люди не живутъ на одномъ мст, денегъ не копятъ, работать не любятъ, большихъ домовъ не строятъ и живутъ, какъ зври… Это дикіе, а мы должны жить въ удобныхъ жилищахъ, честно работать и зря денегъ не тратить. Цивилизованный человкъ долженъ быть всегда доволенъ, иначе его надо назвать дикимъ.
Онъ сплюнулъ, потрепалъ свою бородку и, посмотрвъ на окружающихъ его людей своими маленькими, тусклыми глазками, сказалъ твердо и значительно:
— Я цивилизованный человкъ. Я хочу жить спокойно и на одномъ мст.
Высокій и худой ирландецъ, съ густыми рыжими волосами и желтыми веснушками на лиц, съ длинными руками, которыя онъ не зналъ куда двать, хлопнулъ по плечу мистера Стерлинга, глаза у него загорлись грустнымъ огонькомъ, и онъ сказалъ:
— Эхъ. Говорите вы, что человкъ долженъ быть всегда доволенъ и жить спокойно… Такъ-ли?..
Онъ замолчалъ. Поглядлъ на стоящихъ людей, тснымъ кольцомъ окружавшихъ его.
Каждому хавшему хотлось какъ можно боле узнать о новой стран, и поэтому, услышавъ гд-нибудь разговоръ, люди приходили, наклоняли головы, слушали. Шумъ волнъ заглушалъ слова… Тснились, толкались… Когда набгалъ особенно большой валъ, люди задерживали дыханіе, хватались за веревки, перила, цплялись другъ за друга…
Ирландецъ снова заговорилъ:
— Если у насъ, ирландцевъ, отняли землю, сдлали насъ рабами, если живемъ мы вмст со скотомъ въ ветхихъ лачугахъ, если насъ обираетъ жадная церковь и лэндлорды, которые выжимаютъ изъ крестьянина все, что могутъ, такъ неужели, по-вашему, мы можемъ быть довольными и жить спокойно?
Слушайте, люди! Вдь овцу, если прибьешь, и та брыкнется, лошадь тронешь — лягнетъ, а собаку колотить начнешь, она кусаться станетъ… Что же о человк думаете? Меньше что ли у него гордости и чувства собственнаго достоинства, чмъ у собаки, лошади или овцы?..
Съ малыхъ лтъ я работаю, а что у меня есть? И чмъ, скажите вы мн, быть довольнымъ? Вотъ оставили мы родныхъ своихъ, близкія знакомыя мста, гд родились, и демъ далеко въ неизвстную страну… Гд-то слышали, что тамъ работы много и рабочему человку живется хорошо. Правда ли это, врно ли,— никто не знаетъ. Мн что-то не врится… Увидимъ скоро… Человкъ долженъ искать, всегда искать.
Явился шотландецъ, подошелъ къ мистеру Стерлингъ.
— Вы спрашивали меня, почему я изъ Новой Зеландіи ухалъ и снова ду туда? Вамъ это непонятно. Да и самъ я не знаю, чего хочу и ищу. Я — каменьщикъ. Работалъ во всхъ большихъ городахъ Англіи и Шотландіи. Люблю свою работу, строить дома… Когда стоишь высоко надъ улицей, смотришь внизъ,— лошади, люди, автомобили,— все куда-то стремительно несется, кажется маленькимъ, ничтожнымъ, такъ смшно все прыгаетъ… Люблю работать, а работать не даютъ… Подрядчикъ говоритъ:— работы нтъ. Больше не надо домовъ, построили, сколько нужно было, и боле заказовъ нтъ… Да я теб, дьяволъ, заказываю сто домовъ, въ одинъ день построй мн ихъ. Вдь уже дольше нельзя оставаться тамъ, гд живутъ люди теперь. Они задыхаются, мрутъ и отравляютъ воздухъ…
Онъ опустился на сложенный канатъ, весь согнулся. Тусклый свтъ электрической лампочки бро^лъ свое отраженіе на его блдное лицо. Глаза казались большими, черными впадинами.
Вс насторожились, придвинулись, нсколько человкъ сли рядомъ съ нимъ, а другіе стояли и глядли въ море…
— И вотъ я пріхалъ въ Новую Зеландію. Ну, работалъ… Бетъ тамъ можно сытно — а я голоденъ былъ… Сначала все хорошо, всмъ доволенъ. А потомъ надола да и все… Тихія, пустынныя улицы и маленькіе дома, и работа противна стала. Все спать хотлось, и такъ тяжело и скучно, точно сотни фунтовъ навалили.
Онъ всталъ. Сдлалъ нсколько шаговъ впередъ и ясно, громко сказалъ:
— Вы дете въ Страну Надеждъ, одни изъ васъ говорятъ: надо работать на одномъ мст, другіе — искать… Но вс вы хотите найти тамъ легкую жизнь, устроенную другими людьми. У васъ нтъ энергіи, нтъ силы творчества. Вы — слабые, безсильные, напуганные жизнью, но жадные до легкаго труда и денегъ… У васъ не было силъ, чтобы бороться за свое право на жизнь въ своей стран…
Всмъ стало неловко, тсно, досадно, хотлось спорить, крпко ругаться, избить кого-нибудь.
На сложенныхъ кольцомъ цпяхъ сидлъ всегда молчаливый старый угольщикъ и все время прислушивался къ разговорамъ людей…
За послдніе дни онъ очень осунулся, держась крпко за перила, онъ подолгу кашлялъ и глухо говорилъ самъ съ собой. И если бы кто-нибудь подошелъ, можно было бы услыхать слова, но вс его избгали.
По воскресеньямъ, приглашали изъ перваго класса пастора и устраивали моленья. Углекопъ всегда стоялъ въ сторон, качалъ головой и смотрлъ на всхъ злыми глазами. А когда кончали молиться и довольные и праздничные расходились въ разныя стороны, онъ иногда подходилъ къ кому-нибудь и говорилъ:
— Богу молились? Просили помощи? Такъ… А если пойти въ машинную и взорвать котлы?.. Поможетъ вамъ Богъ?.. Чего вы пугаетесь?..
И тому, которому онъ говорилъ, становилось страшно, такъ страшно, что человкъ боялся оглянуться назадъ, не ршался двинуться впередъ и стоялъ окутанный страхомъ…
Углекопъ всталъ. Высокій, сгорбившійся, съ глубокими морщинами на лиц. Онъ обвелъ всхъ мутными глазами… И казался такимъ страшнымъ и большимъ. Каждому вспомнилось то, что юнъ говорилъ посл молитвы въ праздники…
И люди, одинъ за другимъ стали расходиться въ разныя стороны. Отъ сильной качки парохода они пошатывались, смшно растопыривали ноги, махали руками, наталкивались на двери, скамьи, путались въ канатахъ, наступали на цпи, которыя звенли точно кандалы.
Около углекопа остался шотландецъ и еще нсколько человкъ.
— Британцы! Британцы!..
Вдругъ неожиданно громко прокричалъ углекопъ — словно видлъ предъ собою площадь, полную народомъ. Вс его слушаютъ — ждутъ… Онъ держался одною рукою за скамью. Глаза его зажглись страннымъ, краснымъ огнемъ и смотрли вдаль, мимо всхъ, далеко въ море и высокія срыя волны…
— Куда вы дли вашу свободу, британцы? Тысячи васъ, выброшены на улицу… Жены ваши голодаютъ, и дти, словно маленькіе звреныши, бгаютъ безпризорныя и копошатся въ грязи и мусор… Свободные британцы проводятъ весь свой вкъ подъ землей, добывая уголь. Когда взяты у нихъ вс силы — ихъ выталкиваютъ… По улицамъ своихъ большихъ городовъ, свободные граждане, подбираютъ кусочки угля, упавшаго съ воза… У британцевъ развращаютъ ихъ дочерей,— сотнями съ малыхъ лтъ, он ходятъ по улицамъ и площадямъ и продаютъ свою душу и тло за кусокъ хлба…
Углекопъ снова опустился на кольца цпей, весь согнулся и долго кашлялъ.
Шотландецъ наклонился надъ нимъ, взялъ его за плечи и дрогнувшимъ голосомъ сказалъ:— Старикъ…. Я понимаю васъ. Такъ имъ и надо… А вы зачмъ туда дете?..
Надъ моремъ стоитъ луна. Желтая, кривая, однобокая. Высокія волны улеглись. Море кажется теперь рыхлымъ, только что вспаханнымъ полемъ… Тусклая полоса луннаго свта перебгаетъ съ одной борозды на другую, точно хочетъ найти что-то потерянное и дорогое.
Временами луна покрывается проходящими тучами. Тогда по небу носятся какія-то уродливыя фигуры… Кажется, что тамъ, въ этомъ огромномъ пространств играютъ чудовища, прыгаютъ, мчатся и пляшутъ.
Пробила полночь. Раздался рзкій свистокъ. Ему отвтилъ густой звонъ колокола съ вышки передней мачты… Забгали по палуб матросы. Захлопали дверьми. Смнилась вахта.
Снова тихо.
Вылзли изъ трюма только что смнившіеся кочегары,— полуголые, черные, пропитанные углемъ, они глубоко и подолгу вдыхаютъ въ себя свжій воздухъ… Раздавался ихъ глухой кашель, хриплые голоса и ругань. Скоро по двое, по трое, они садились гд-нибудь близко къ свту, что-то разсказывали, смялись, играли въ карты…
На самомъ краю кормы, на полу, лицомъ къ морю услись два кочегара — туземцы съ Гавайскихъ острововъ. Одинъ игралъ на гитар, а другой, наклонившись близко къ нему и чутко ловя звуки, поетъ какую-то дикую, странную, визгливую псню, которая извивается по морю и догоняетъ убгающія волны…
Плещется море о бортъ парохода. Онъ увренно идетъ впередъ, глубоко врзываясь въ темныя воды, залитыя тусклымъ свтомъ луны. Чувствуется могучая, непобдимая сила въ этомъ движеніи впередъ.
Тонкія хрустальныя кружева пны собираются вокругъ парохода, ударяются, разбиваются и уносятся вдаль…
А впереди Страна Надеждъ…