В. А. Скиба, Л. В. Чернец
Страхов Н. Н.: биобиблиографическая справка, Страхов Николай Николаевич, Год: 1990
Время на прочтение: 14 минут(ы)
СТРАХОВ, Николай Николаевич [16(28).Х.1828, Белгород. — 24.I(5.II.).1896, Петербург] — литературный критик, философ, публицист. Сын протоиерея, профессора Белгородской семинарии, магистра богословия. После смерти отца С. в возрасте 6—7 лет был увезен матерью к ее брату, ректору семинарии в Каменец-Подольске, впоследствии переведенному в Кострому (на ту же должность). С 1840 по 1844 г. учился в Костромской семинарии (в классах риторики и философии). С января 1845 г. С.— вольнослушатель камерального факультета Петербургского университета, а с августа 1845 г.— студент математического отделения. Из-за нехватки средств (вследствие ссоры с влиятельным дядей, по жалобе которого был лишен жилья и стипендии) С. перешел в январе 1848 г. на ‘казенный кошт’ в Главный педагогический институт, который закончил по естественно-математическому разряду в августе 1851 г. В ‘биографических сведениях’, переданных Б. В. Никольскому и использованных в его очерке ‘Николай Николаевич Страхов’ (Спб., 1896), С. объяснил свой растущий интерес к естественным наукам прежде всего необходимостью основательной полемики с многочисленными сторонниками ‘материализма и всяческого нигилизма’, поскольку последние ‘выдавались за прямые выводы естествознания’ (с. 12). По окончании института началась обязательная служба: сначала учителем физики и математики во II гимназии в Одессе, а с 1852 г. учителем только что введенного курса естественной истории во II гимназии в Петербурге. В 1854 г. в ‘Современнике’ (No 6) появляется пародия С. на стихотворение А. Н. Майкова ‘Весенний бред’ — предвестие будущих литературных увлечений. В 1857 г. С. защищает магистерскую диссертацию по зоологии ‘О костях запястья млекопитающих’ (опубликована в 1857 г. в ‘Журнале Министерства народного просвещения’, No 9, и отдельным изданием). Не показав себя на диспуте по диссертации умелым полемистом, С. не стал добиваться кафедры в Петербургском университете (в Москве же ему предпочли другого кандидата, а приглашение в Казань он не принял.— См. Никольский Б. В.— С. 23). Естественнонаучные знания, которые С. продолжал пополнять (в частности, регулярно рецензируя специальную литературу), стали основой для философских обобщении в ‘Физиологических письмах’ (газета ‘Русский мир’, 1859, NoNo 2, 22, 59), позднее под названием ‘Письма об органической жизни’ вошедших в книгу ‘Мир как целое. Черты из науки и природы’ (Спб., 1872). Философские занятия занимают прочное и постоянное место в деятельности С., вскоре он выступает с большой статьей ‘Значение гегелевской философии в настоящее время’ (‘Светоч’. 1860, No 1).
‘Физиологические письма’ заинтересовали А. А. Григорьева, что положило начало в конце 1859 г. его дружбе со С. В письмах к С.— ‘моему всепонимающему философу’, ‘милому Спинозе’ — Григорьев побуждает его к литературно-критической работе: ‘… кому ж писать теперь, как не тебе?’ (Григорьев А. А. Одиссея последнего романтика. М., 1988.— С. 433, 437, 434). С. считал Григорьева лучшим русским критиком, предложившим ‘единственный у нас общий взгляд на развитие нашей литературы’ (Критические статьи.— С. 356), и стремился продолжать его метод ‘органической критики’. После смерти Григорьева (1864) С. опубликовал воспоминания о нем (‘Эпоха’, 1864, No 9), предпринял издание его сочинений (вышел лишь I том в 1876 г.).
Другое важнейшее событие в жизни С.— его сближение с Ф. М. Достоевским, с которым он познакомился в конце 1859 г. в кружке А. П. Милюкова, в прошлом петрашевца (милюковские вторники посещали также М. М. Достоевский, А. Н. Майков, Д. Д. Минаев, А. А. Чумиков, Вс. В. Крестовский и др.). Вместе с Григорьевым С. был приглашен к сотрудничеству в издаваемых братьями Достоевскими журналах ‘Время’ (1861—63) и ‘Эпоха’ (1864—65). С. был ведущим критиком и публицистом обоих журналов, ставших органами ‘почвенничества’, и пользовался неизменной поддержкой Ф. М. Достоевского. К закрытию ‘Времени’ привела статья С. ‘Роковой вопрос’, за подписью: Русский (1863, No 4). В этой статье, посвященной положению в Польше после восстания 1863 г., содержался призыв к развитию ‘русской народной цивилизации’, поскольку русские должны гордиться не только крепостью государства, но и более высокой, чем у европеизированных поляков, духовной культурой, нравственностью. С обвинениями анонимного автора в полонофильстве выступили газеты ‘Московские ведомости’ (издаваемые М. Н. Катковым) и ‘День’ И. С. Аксакова, замять дело помогли письма С, разъясняющего свою позицию, в редакции этих газет (неопубликованные) и выступление Каткова (‘По поводу статьи ‘Роковой вопрос’ // Русский вестник, 1863, No 5), подчеркнувшего, что мысль С. была ‘доброй’, но неудачно выраженной.
Самоопределению ‘почвеннического’ направления ‘Времени’ и ‘Эпохи’ способствовали многочисленные полемические статьи и заметки С, обычно под псевдонимом Н. Косица (чему предшествовали подписи: Н. К., Н. Ко., Н. Кос, Н. Коси…, Н. Косиц.), в напоминание о Феофилакте Косичкине А. С. Пушкина (Впоследствии С. их объединил в книге ‘Из истории литературного нигилизма’*. 1861 — 1865. Спб., 1890). Главным объектом нападений С. был ‘нигилизм’, как он называл направление журналов ‘Современник’, ‘Русское слово’, в ‘нигилизме’ С. видел отвлеченное, противоречащее основам русской жизни отрицание ее сложившихся форм, под влиянием социалистических, атеистических и других ‘западных’ теорий. В предисловии к книге ‘Из истории литературного нигилизма’ С. называет нигилистическим целый период нашей литературы — ‘от Парижского мира до войны за Болгарию’ (с. VIII), то есть период с 1856 г. по 1877 г., временем же ‘полного расцвета нигилизма, когда он еще вполне верил в силу своей проповеди и занимал в литературе наиболее значительное положение, почти господствовал’ (с. IX), считает 1861 —1865 гг. Разоблачению ‘нигилизма’ как якобы оторванной от русской жизни теории посвящены и разборы С. романов ‘Отцы и дети’ И. С. Тургенева (‘Отцы и дети’. // ‘Время’.— 1862, No 4), ‘Что делать?’ Н. Г. Чернышевского (‘Счастливые люди’ // ‘Библиотека для чтения’. 1865. No 4). И в дальнейшем борьба с ‘нигилизмом’, или ‘крайним западничеством’ (Литературная критика.— С. 76) составляет стержень критики и публицистики С. (в особенности показательны три книги ‘исторических и критических очерков’ под названием ‘Борьба с Западом в нашей литературе’. Спб., 1882—1896). Он не без оснований считал себя наиболее сильным в разборе чужих теорий, а не в создании собственных. ‘Не имея почти вовсе творчества, я имею очень большую способность понимания’,— писал С. Л. Н. Толстому 26 ноября 1873 г., прося его не смеяться над ‘похвальбой’, в которой есть и ‘горечь’: ‘…все писанное Страховым прошло бесследно, так как это была только критика, только анализ, а положительного тут ничего не было, не было — проповеди’ (Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым.— С. 36—38). В отличие от многих других критиков ‘нигилизма’, то есть прежде всего революционно-демократической идеологии, С. стремился внести в свою полемику ‘принцип понимания’ мыслей противника (Из! истории литературного нигилизма.— С. 42), его анализ отличается корректностью приемов и представляет интерес как зеркало некоторых уязвимых элементов разбираемых концепций, в особенности рационалистической концепции личности. Многие положения С. перекликаются со сквозными идейными мотивами творчества Достоевского, который, по свидетельству С, ценил в нем именно способность к теоретическому оформлению созвучных мыслей: ‘…когда в основах есть совпадение … то художникам бывает очень приятна отвлеченная формулировка их идей и чувств’ (Полн. собр. соч. Ф. М. Достоевского.— Т. I. Биография…— С. 238). В частности, С. и Достоевского объединяла неудовлетворенность популярной в кружке Милюкова теории ‘среды’, формирующей личность, хотя С. не сразу открылось ‘особенное настроение мыслей Федора Михайловича, стоящее выше этой физиологии…’ (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. М., 1964.— Т. 1. С. 272).
В отношениях С Ли Достоевского были периоды сближений и расхождений (см.: Долинин А. С. Последние романы Достоевского.— М.: Л., 1963.— С. 307—343),однако несомненно их сильное влияние друг на друга, в особенности в период издания ‘Времени’ и ‘Эпохи’, включающий более чем месячное совместное путешествие по Швейцарии и Италии летом 1862 г. (первая заграничная поездка С, побывавшего также в Германии и Франции). О ‘бесконечных’ разговорах с Достоевским, в том числе на любимые им отвлеченные темы — ‘о сущности вещей и о пределах знания’, С. вспоминал: ‘…это были лучшие разговоры, какие мне достались на долю в жизни’ (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников.— Т. 1.— С. 289). 18 мая 1871 г. Достоевский в ответ на содержащее мысли о смерти письмо С. пишет ему из Дрездена: ‘Вы один из людей, наисильнейше отразившихся в моей жизни и я Вас искренно люблю и Вам сочувствую’ (Полн. собр. соч. в 30 тт.— Т. 29.— Кн. I.— Л., 1986.— С. 216). Достоевский — ‘страстный поклонник’ критики С. (Там же.— С. 207), учитывающий, в частности, при работе над ‘Подростком’ его совет не ‘загромождать’ своих произведений, ‘вместо двадцати образов и сотни сцен остановиться на одном образе и десятке сцен’ (письмо Достоевскому от 12 апреля 1871 г. // Шестидесятые годы.— С. 271, см. также ответное письмо Достоевского От 23 апреля 1871 г. // Полн. собр. соч.— Т. 29.— Кн. I.— С. 208). ‘Преступлению и наказанию’ посвящена одна из лучших критических статей С. (‘Отечественные записки’.— 1867.— NoNo 3, 4). После смерти писателя С. написал ценнейшие ‘Воспоминания о Федоре Михайловиче Достоевском’ (Полн. собр. соч. Ф. М. Достоевского.— Т. 1. Биография…), глава из них, комментирующая речь Достоевского ‘Пушкин’, вошла в книгу ‘Заметки о Пушкине и других поэтах’ (Спб., 1883). Если эти публикации С. полны сочувствия к идеям и самой личности Достоевского, то частное письмо Л. Н. Толстому от 28 ноября 1883 г., напечатанное в 1913 г. (‘Современный мир’, No 10) и вызвавшее гневный ‘Ответ Страхову’ вдовы писателя (Достоевская А. Г. Воспоминания.— М,, 1971), как и ироничнейшая характеристика С. Достоевским в его записной тетради за 1877 г. (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т.— Т. 24.— С. 239—240), выявляют иной, затаенный пласт их сложных взаимоотношений.
По прекращении издания ‘Эпохи’ С. зарабатывал на жизнь переводами (лучшие из них — ‘История новой философии’ и ‘Бэкон Веруламский’ К. Фишера, ‘Об уме и познании’ И. Тэна, ‘История материализма’ Ф. Ланге, ‘Жизнь птиц’ А. Э. Брема и др.). С 1867 г. он возвращается к журналистике: по приглашению А. А. Краевского редактирует, после смерти С. С. Дудышкина, ‘Отечественные записки’, в 1868 г. переходит в ‘Журнал Министерства народного просвещения’ помощником редактора. С 1869 по 1872 г. редактирует журнал ‘Заря’ (издаваемый В. В. Кашпиревым), где печатает статьи о ‘Войне и мире’ Л. Н. Толстого (1869, NoNo 1—3, 1870, No 1, в 1871 г. объединены в книге ‘Критический разбор ‘Войны и мира’, Спб.), принесшие С. редкое у него удовлетворение от работы: ‘Лучшим своим делом я считаю все-таки мою критическую поэму в четырех песнях — критический разбор ‘Войны и мира’ (Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым.— С. 38). Эта Самооценка вполне соответствовала мнению Достоевского, который провел лестную для С. аналогию: ‘Каждый замечательный критик наш (Белинский, Григорьев), выходил на поприще, непременно как бы опираясь на передового писателя <...> У Вас бесконечная, непосредственная симпатия к Льву Толстому, с тех самых пор как я Вас знаю. Правда, прочтя статью Вашу в ‘Заре’, я первым впечатлением моим ощутил, что она необходима и что Вам, чтоб по возможности высказаться, иначе и нельзя было начать как с Льва Толстого, то есть с его последнего сочинения <...>. Национальная, русская мысль заявлена почти обнаженно’ (Полн. собр. соч.— Т. 29.— Кн. I.— С. 16— 17). В ‘Войне и мире’ С. увидел гениальное творение, подтверждающее, как ему казалось, правоту его любимых славянофильских идей, фоном, оттеняющим для С. самобытность Толстого, является западник и ‘подражатель’ Тургенев — автор романа ‘Дым’ и многих последующих произведений. Цикл статей о Тургеневе (‘Дым’ // ‘Отечественные записки’.—1867.— No 5, ‘Два письма Н. Косицы’// ‘Заря’.— 1869.— NoNo 9, 12, ‘Поминки по Тургеневу’ // ‘Русь’. 1 декабря 1883, и др.) С. впоследствии издал вместе с толстовским циклом (‘Критические статьи об И. С. Тургеневе и Л. Н. Толстом’.— Спб., 1885), подчеркнув через саму композицию книги и в предисловии к ней контраст этих художников.
В укреплении и развитии славянофильских взглядов С. огромную роль сыграла горячо пропагандируемая им книга Н. Я. Данилевского ‘Россия и Европа’, Спб., 1871 (до этого публиковалась статьями в ‘Заре’), где обосновывалось существование не единой, а частных цивилизаций, различных культурно-исторических типов. ‘Славянский мир’ во многом противопоставлялся ‘германо-романскому’. Подчеркивая религиозность русского народа и успешное решение в России общественно-экономических задач (не путем политических революций), Данилевский высказывал панславистские идеи и предрекал ‘славянскому миру’ огромное будущее. В своем предисловии к книге Данилевского С. назвал ее ‘катехизисом или кодексом славянофильства’ (Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Спб., 1888.— С. XX), он защищал этот ‘кодекс’ в полемике с Вл. С. Соловьевым (Борьба с Западом … Кн. 2, 3). Познакомившись с Данилевским в 1868 г., С. стал его близким другом, неоднократно гостил в его имении на Южном берегу Крыма, после смерти друга (1885) С. издает сборник его работ.
В 1870 г. С. пишет письмо Л. Толстому (не сохранилось) с просьбой прислать что-нибудь для публикации в ‘Заре’, а в августе 1871 г. по приглашению писателя приезжает в Ясную Поляну и с тех пор часто бывает в ней, называя ее: ‘моя Мекка’ (Переписка…— С. 26). По просьбе Толстого С. читает корректуры его произведений, он вместе с Толстым в Оптиной пустыни в июле 1877 г., на лекции Соловьева ‘о Богочеловечестве’ 10 марта 1878 г. Изданная ‘Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым’ включает свыше 70 писем Толстого и около 200 писем С. ‘…у меня было два (кроме А. А. Толстой, это третье) лица, к которым я много написал писем, и, сколько я вспоминаю, интересных для тех, кому может быть интересна моя личность. Это: Страхов и кн. Сергей Семенович Урусов’,— писал Толстой П. А. Сергеенко 13 февраля 1906 г. (Собр. соч. в 22-х тт. ТТ. XIX—XX.— М., 1984.— С. 596). В письме от 26…27 ноября 1877 г. Толстой называет С. своим ‘дорогим и единственным духовным другом’ (Там же.— С. 815). Он с интересом следит за философскими работами С, радуясь, что его философия не ‘чисто умственная’ (Там же.— С. 698), и, при своем отвращении к литературной критике, делает исключение для С: ‘Боюсь и не люблю критик и еще больше похвал, но не ваших. Они приводят меня в восторг и поддерживают силы к работе’ (Там же.— С. 802).
Дружеские отношения Толстого и С. поддерживаются до смерти С. Все же перелом в мировоззрении Толстого в конце 1870-х гг. резко обнаруживает различие их позиций, в особенности по отношению к общественно-политическому строю
России. Характерна критика Толстым страховских ‘Писем о нигилизме’ (‘Русь’, 188].— NoNo 23—25, 27), появившихся после ‘казни’ Александра II: ‘Ваша точка зрения мне очень, очень знакома (она очень распространенная теперь и очень мне не сочувственна). Нигилисты — это название каких-то ужасных существ, имеющих только подобие человеческое <...> для того чтобы указать соблазны, вовлекшие революционеров в убийство, нечего далеко ходить. Переполненная Сибирь, тюрьмы, войны, виселицы, нищета народа, кощунство, жадность и жестокость властей — не отговорки, а настоящий источник соблазна’ (Там же.— С. 893—894).
Отношение же С. к Толстому можно назвать преклонением. Не только гениальность художника и родственность многих мыслей, но цельность личности, энергически устремленной к добру, покоряли его: ‘Я давно называл Вас самым цельным и последовательным писателем, но Вы сверх того самый цельный и последовательный человек. Я в этом убежден умом, убежден моей любовью к Вам, я буду за Вас держаться и надеюсь, что спасусь’ (Переписка.— С. 244).
В августе 1873 г. С. поступает на службу: библиотекарем юридического отдела Императорской публичной библиотеки. Выходит в отставку в 1885 г. с чином действительного статского советника, после чего несколько месяцев еще служит в Комитете иностранной цензуры. С 1874 г. до конца жизни он член Ученого комитета Министерства народного просвещения, с 1889 г.— член-корреспондент Академии наук, с 1893 г.— почетный член Психологического общества, с 1894 г.— почетный член Славянского общества. В августе — сентябре 1881 г. С. совершил путешествие на Афон, которое описал в ‘Воспоминаниях и отрывках’ (Спб., 1892).
По свидетельствам мемуаристов (Никольского, Д. И. Стахеева, жившего со С. в одной квартире с 1875 г. и написавшего о нем юмористический мемуарный очерк ‘Станислав первой степени и енотовая шуба’ // ‘Исторический вестник’.—1904.— No 2), С. вел тихую, холостяцкую, наполненную непрерывным чтением и писанием жизнь, ‘приобретение книг было единственным ‘светским удовольствием’, спортом, охотой этого мирского монаха’ (Никольский Б. В.— С. 7). Умер от мучительной болезни (рак языка).
Главные философские книги С. (в основном это сборники ранее опубликованных статей): ‘Мир как целое’, ‘Об основных понятиях психологии и физиологии’, Спб., 1886, ‘О вечных истинах (мой спор о спиритизме’, Спб., 1887, ‘Философские очерки’, Спб., 1895. (В ряде работ о С. ему ошибочно приписаны книги другого Н. Н. Страхова (родился в 1852 г.) — священника, преподавателя Харьковской семинарии: ‘Опыт систематического изложения начальных оснований философии. Вып. I. Философское учение о познании и достоверности познаваемого, или начальные основания гносеологии’.— М., 1888, ‘Учение о боге по началам разума’.— М., 1893. На последнюю книгу С. написал рецензию (О задачах истории философии. // Философские очерки). Фундамент миросозерцания С. составляет религия, хотя он не посвятил ей ни одной специальной, работы, показателен эпиграф к книге ‘О вечных истинах’: ‘Философствовать — есть не что иное как любить бога’. Сквозной в философских сочинениях С. является мысль о границах рационального познания, поскольку наука при всем ее могуществе не удовлетворяет человека, дает механистическую, одностороннюю картину мира и не может ‘захватить сущность вещей’ (О вечных истинах.— С. 127). Отсюда вытекает критика материализма и эмпиризма — учений, привлекающих ‘тех, кто избегает всякого подчинения, в котором не может дать себе полного отчета’ (Философские очерки.— С. IX). Материализм С. рассматривает в качестве одной из самых ошибочных, механистических систем, не имеющих никакого отношения к философии, а эмпиризм — лишь подготовительным этапом к подлинной философии. Высшее познание — по существу мистическое, или чистая религия. Граница между рационализмом и мистикой определяется С. крайне нечетко, мыслится подвижной: ‘С успехами естественных наук мы все больше узнаем, что такое дух не есть’ (О вечных истинах.— С. 127). Выводя духовную субстанцию за пределы научного познания, С. в то же время поборник ‘рационального естествознания’, в разграничении этих сфер — пафос его философских рассуждений и одновременно их неустранимое противоречие. Центральное место в ‘мире как целом’ занимает, по С, человек — ‘величайшая загадка и величайшее чудо мироздания’ Мир как целое:— С. VIII. ‘Солнце со своими огненными дождями и извержениями, которые когда-то воспевал Ломоносов, не есть ли простейшая вещь в сравнении с тем, что совершается в человеке?’ (Там же.— С. XI). В человеке он подчеркивает возможность к самостоятельному развитию (это положение, выдвинутое уже в ‘Физиологических письмах’ — см. ‘Мир как целое’, с, 164—165 — было созвучно мыслям Достоевского.) В последние годы жизни он четко обозначает мерило развития как отдельного человека, так и общества — ‘святость’, или ‘полную чистоту души и полную преданность воле божьей’ (Воспоминания и отрывки.— С. 211).
На формирование философских взглядов С. оказали влияние многие, мыслители (Р. Декарт, И. Кант, И. Фихте), но в особенности Г. В. Ф. Гегель, метод которого он признавал ‘полным, выражением научного духа’, (Мир как целое.— С. VI) а позднее — А. Шопенгауэр, которого он высоко чтил за ‘понимание религиозной стороны человеческой жизни’ (Философские очерки.— С. 430). Сочувственно воспринятый С. пессимизм Шопенгауэра усиливал иррациональные мотивы его мировоззрения.
Большое место в работах С. занимает критический анализ различных учений, в том числе полемика. Он спорил со сторонниками спиритизма А. М. Бутлеровым, Н. П. Вагнером (О вечных истинах. Мой спор о спиритизме), полагая его в равной мере чуждым науке и религии. Веруя в существование сверхъестественных сил и утверждая, что на этой вере ‘держится жизнь главной массы человечества’ (О вечных истинах.— С. 20), С. возражает против их механистического понимания и одновременно против релятивизации научных истин, законов и принципов науки. Защищая направленную против учения Ч. Дарвина книгу Данилевского (‘Дарвинизм’, тт. 1—2, Спб., 1885—1889), С. видел в этом учении попытку познать непознаваемое — телеологию организмов, свести духовное к материальному, и противопоставлял ему теорию Ж. Кювье, ценность которой видел в признании бога как создателя всех организмов. (Борьба с Западом… кн. 2.). Учение Дарвина, по С., усиливает материализм, но не меняет его механистической природы. Данилевскому и С. возражал Тимирязев (‘Опровергнут ли дарвинизм?’ // Тимирязев К. А. Избр. соч. В 4 тт. Т. 4. М., 1949). При всем том С. уловил некоторые слабости учения Дарвина: упрощенные представления об изменчивости организмов, преувеличение роли случайных изменений в них. Будучи последовательным идеалистом, пришедшим в конечном счете к ‘рациональному мистицизму’ (Грот Н.— С. 30), С. не создал оригинальной философской системы, но его искания в этой области находили отклик у Толстого, Достоевского и других писателей. Восполнение рационализма, по С, находит человек и в искусстве, которое — как считал основатель ‘органической’ критики и учитель С. Григорьев — нельзя обращать ‘в орудие готовой теории’ (Григорьев А. А. Искусство и нравственность. М., 1986.— С. 35). Высшая похвала художнику в критике С.— утверждение, что в произведении отражена и господствует ‘жизнь’, ее ‘общие силы’ (а не какая-либо неизбежно односторонняя теория). Тургенев в ‘Отцах и детях’ ‘показал нам, как воплощаются эти силы в Базарове, в том самом Базарове, который их отрицает’ (Литературная критика.— С. 208). В изображении трагедии ‘разрыва с жизнью’ (Там же.— С. 101), под влиянием нигилистической теории,— глубина ‘Преступления и наказания’ Достоевского. В ‘Войне и мире’ Толстого ‘вера в жизнь — признание за жизнью большего смысла, чем тот, какой способен уловить наш разум,— разлита по всему произведению, и можно бы сказать, что на эту мысль написано все это произведение’ (Там же.— С. 287). Отметив в ‘Что делать?’ Чернышевского ‘напряжение вдохновения’ и несомненную реальность изображенного нового типа, С. (совершенно не уловивший скрытого трагизма романа) обвиняет автора в искажении ‘природы человека’, в ‘простом, холодном, почти нечеловеческом отрицании страданий’ (Из истории литературного нигилизма.— С. 315, 328, 338).
Апелляция к сложности, таинственности жизни вообще у С.— как и у Григорьева — сочетается с анализом конкретного, национально-исторического содержания произведений, прежде всего представленных в нем ‘типов’, оцениваемых с позиций ‘почвеннической’ идеологии критика. Именно ‘типы’ заключают в себе главное содержание произведения, не уничтожаемое никакими публицистическими обрамлениями, так, вопреки западнической тенденции Тургенева в романе ‘Дым’, четко заявленной в рассуждениях Потугина, сквозном мотиве ‘дыма’ и др., сами характеры главных героев, в особенности Ирины, доказывают крепость русской жизни. Развивая григорьевскую антитезу ‘смирного’ и ‘хищного’ типов, С. находит прежде всего в Толстом продолжателя ‘белкинской’ темы Пушкина. В ‘Войне и мире’ критик ставит в особую заслугу Толстому ‘голос за простое и доброе против ложного и хищного’, в частности доказательство ‘превосходства смирного героизма над героизмом деятельным, который повсюду оказывается не только побежденным, но и смешным, не только бессильным, но и вредным’ (Литературная критика.— С. 333). Восхищаясь фигурами Каратаева, Пьера Безухова, Кутузова и др., С. считает, что ‘простота, добро и правда составляют высший идеал русского народа, которому должен подчиняться идеал сильных страстей и исключительно сильных личностей’ (Там же.— С. 334), разойдясь в данном случае с Григорьевым, мечтавшим о русских типах, воплощающих протестующее ‘тревожное начало’ (см. Григорьев А. А. Искусство и нравственность.— С. 274—276 и др.). Преломление русского нравственного идеала С. прослеживает в самом жанре ‘Войны и мира’, который возводит прежде всего к ‘семейной хронике’ пушкинской ‘Капитанской дочки’. Утверждение ‘двоякой связи’ — с семейством и государством, ‘неверие в страсти, то есть неверие в их продолжительность и прочность’ (Литературная критика.— С. 318—319) — в этом, по С, глубокое внутреннее сходство произведений, приведшее к сходству внешнему. И в ‘Анне Карениной’ С. увидел ‘изображение страсти во всей ее прелести и во всем ничтожестве…’, героиня ‘возбудит бесконечную жалость к себе, и всякому однако же будет ясно, что она виновата’ (Переписка…— С. 57). Прочтения С. произведений созвучных ему писателей (прежде всего Толстого и Достоевского, в творчестве которых критик считал сквозной, любимой тему ‘покаявшегося нигилиста’ — Литературная критика.— С, 179) ценны прежде всего их близостью к некоторым существенным моментам авторской концепции (не исчерпывая, конечно, их содержания).
‘Почвенничество’ (одно из отличий которого от предшествующего славянофильства заключалось в признании положительной роли преобразований Петра I) четко прослеживается в историко-литературной концепции С. Всецело разделяя мысль Григорьева о знаменательности обращения Пушкина в последний период творчества к типу Белкина как коренному, русскому, С. указывает на подобный поворот во ‘всех значительных русских писателях: сперва они увлекаются отвлеченными мыслями, идеалами, заимствованными с Запада, потом возникает внутренняя борьба и разочарование и, наконец,— пробуждаются лишь на время подавленные чувства, любовь к родной святыне, к тому, чем жива и крепка русская земля’ (Там же.— С. 179). Так, в пессимизме А. И. Герцена, проявившемся, в частности, в неразрешимости конфликтов его произведений (в романе ‘Кто виноват?’ ‘все наказаны, и никто не виноват’ — Там же.— С. 361), С. видит проявление его разочарования в западной цивилизации. Свидетельством крепнущей русской самобытности для С. (как и для Достоевского, Данилевского) были прежде всего достижения русского искусства, в особенности творчество Пушкина, которое он считал ‘главным сокровищем нашей литературы’ (Там же.— С. 81), Толстого:
С. принадлежит ряд ценных наблюдений над стилем, жанром разбираемых произведений: таковы суждения о ‘реалисте-психологе’ Толстом (Там же.— С. 271), об ‘объективной манере’ повествования, параллели: Раскольников — Свидригайлов в ‘Преступлении и наказании’ (Там же.— С. 105—106), об искусстве ‘подражаний’ и ‘пародий’ Пушкина (Заметки о Пушкине и других поэтах) и др. В критических спорах об ‘Отцах и детях’ (М. А. Антонович, Катков, Д. И. Писарев), о ‘Преступлении и наказании’ (Писарев, Н. Д. Ахшарумов), о ‘Войне и мире’ (П. В. Анненков, Н. В. Шелгунов, В. В. Берви, М. К. Цебрикова и др.) голос С. звучал уверенно и весомо.
Соч.: Критические статьи об И. С. Тургеневе и Л. Н. Толстом (1862—1885). Изд. 4-е. Т. I. Киев, 1901, Критические статьи (1861—1894). Т. 2. Киев, 1902, Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым. Пб, 1914, / Письма Ф. М. Достоевскому. 1863—1875/. Комм. А. С. Долинина. // Шестидесятые годы. М.— Л., 1940, Литературная критика. Сост. и вступ. статья Н. Н. Скатова, М., 1984.
Лит.: Грот Н. Я. Памяти Н. Н. Страхова. К характеристике его философского миросозерцания. М., 1896, Введенский А. И. Общий смысл философии Н. Н. Страхова. М., 1897, Гольцев В. А. Н. Н. Страхов как художественный критик. // Гольцев В. О художниках и критиках. М., 1899, Радлов Э. Несколько замечаний о философии Н. Н. Страхова. Спб, 1900, Розанов В. В. Н. Н. Страхов. Его личность и деятельность. // Розанов В. В. Литературные изгнанники. Т. I. Спб. 1913, Гуральник У. А. Н. Н. Страхов — литературный критик. // Вопросы литературы, 1972, No 7, Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских ‘Время’. 1861—1863. М., 1972 (по ук. имен), Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских ‘Эпоха’. 1864—1865. М., 1975 (по ук. имен), Будиловская А. Л., Егоров Б. Ф. Библиография печатных трудов Н. Н. Страхова. Ученые записки Тартуского университета.— 1966.— Вып. 184.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990